В этот день он встал с постели неохотно. Впрочем, как обычно в последнее время. Медленно, словно обреченный на казнь узник, прошел на терраску, устало шаркая по полу стоптанными в задниках туфлями, вернулся обратно. Затем бесцельно бродил по маленькой кухоньке. Как и вчера, как и позавчера, как и неделю назад.
Взгляд упрямо уперся в древнюю закопченную газовую плиту с черными острыми пластмассовыми ручками. Есть не хотелось.
- Я что-то сильно устал. Странно. А ведь только проснулся. - проскрипел Он ни к кому не обращаясь.
Обращаться, собственно, было не к кому.
В его непритязательном жилище, частном доме с одной большой комнатой и двумя маленькими клетушками-спаленками, разделенными собранными из окрашенных в салатовый цвет досок перегородками, он обитал абсолютно один. Даже космос был более населен, чем его скромное жилище.
Несмотря на отвращение к пище насущной, он все же заставил себя открыть обветшавший от времени холодильник, на двери которого гордо красовалось так знакомое людям старшего поколения, когда то вожделенное слово "Зил".
Холодильник праздновал День Опустошения Души. Не так чтобы совсем ушел в загул, что-то внутри все-таки сохранилось: вон лежит в углу покрытый коркой несвежести, высохший, как старик, усталый кусок сморщенного сала. Есть еще задвинутый в угол бурого цвета пакет, содержимое которого последний раз проходило ревизию не менее года назад, да и кусочек заплесневелого сыра тоже есть.
Венчала "Благополучие" двухлитровая банка мутного самогона. Биг-Бен.
Трясущимися руками, он налил в грязный стакан грамм сто пятьдесят вожделенной жидкости и, не говоря ни слова, проглотил ее, лишь слегка крякнув в самом конце заплыва.
Он где-то читал, что сырная плесень даже полезна, а может и не сырная, а может и не плесень вовсе? Плевать. Нужно пожевать! Хотя бы чего ни будь пожевать.
- Кому нужно?
- Мне. Все-таки нужно!
С трудом проглотив застрявший в горле сухой комок сыра мужчина, бросил взгляд в потемневшее от времени зеркало, обрамленное рассохшейся ныне, а некогда вычурно красивой деревянной рамой.
- Кто это?
Да ведь ему едва за сорок.
Словно из другого мира в мир реальный смотрело усталое, равнодушное, некогда очень привлекательное лицо правильного европейской формы. Возможно, брови великоваты, да скулы чрезмерно иссушила злодейка-жизнь.... Впрочем, и сейчас: если отмыть, постричь, побрить, наодеколонить, поправить некогда гусарские усики, он бы еще... Ого-го!
А стоит ли?
- Нет. Бриться не буду. Я пас, господа офицеры. Подумываю, не отправиться ли на верховую прогулку? Велите запрячь жеребца. Что? Нет даже кобылы? Придется совершить прогулку пешую.
Осень - она всегда осень, особенно, если эта пора не только вокруг тебя, но и в тебе самом. В душе и сердце.
Не радовали ни обесцветившийся, но еще не до конца потерявший привлекательность зеленый ковер травы доживающей последние деньки некогда насыщенной жизни, ни золотые ее украшения из увядающих листьев, ни лужи на асфальте - как зеркала, услужливо отражающие на хмуром фоне серости небесной именно то, что вы в них собираетесь увидеть.
Редкие, испуганные резким похолоданием прохожие хмуро кутали свои взгляды вуалью отчуждения. Они тоже не радовали и не радовались сами. Разве, что автомобили были как и прежде бодры, веселы и резвы, но и на их боках осень уже рисовала свои безрадостные серые узоры.
Впрочем, Его это абсолютно не трогало. Время и обстоятельства научили ощущать одиночество в самой веселой компании. Он здесь даже не был гостем. Он здесь был..., так..., никем. По привычке мужчина зашел в продуктовый магазин, внимательно осмотрел прилавки, и уже собирался направиться к выходу, чтобы продолжить свое бесцельное путешествие по городу, как вдруг что-то свыше заставило его взять в руки холодный и скользкий пакет молока, затем пройти к хлебным лоткам, за свежим, пахнущим душистым летом, батоном белого.
- У меня сегодня будут гости. Я это чувствую. А!!! Гулять, так гулять. Пожалуй, дайте мне баночку сайры....
Тот, кто придумал пакет с продуктами, абсолютно не любил человечество. Ни капельки. Это адское изобретение постоянно пыталось забраться между ног, путалось в складках некогда модного, но поистрепавшегося ныне осеннего пальто, больно кусало за лодыжку правой ноги.
Окончательно выбившись из сил, он, решительно прервав прогулку, свернул в сторону дома.
- Сейчас я тебя выброшу в канаву. И все. И никаких гостей! - Пригрозил мужчина пакету, словно тот был живым существом, мог слышать и чувствовать.
Возможно, страдалец так бы и поступил, но в этот миг взгляд его случайно упал на обочину дороги, и там остановился, словно в предчувствии необычного. Странно.
Прямо у бордюрного камня выделялся непривычный для глаза вычурный, грязный сверток. Лежит он себе и пусть лежит. И что? Мужчина догадался не сразу. Остановился. Всмотрелся. Что же в нем такого странного? И вдруг подсознательно почувствовал, как холодок подкатывает где-то там, в районе пяток и начинает медленно, но властно пробираться вверх по телу. Сверток - шевелился. Не постоянно и резко, а изредка, с трудом и как бы нехотя. Человек сделал пару шагов вперед, ступив на влажный газон. Осекся. Замер.
Сверток - вовсе не был свертком, коим казался на первый взгляд. Это было живое существо. Вымазанное дорожной грязью, тяжело дышавшее в последней агонии, той, что готовит сущее к смерти, умирающее, но на данный момент пока живое.
Ему, как человеку военному, в силу профессиональной деятельности, в силу накопленного по горячим точкам боевого опыта, неоднократно приходилось видеть смерть, но только сегодня он явственно понял, как устал от нее. Устал! Устал от проблем, устал от тех кто, так или иначе, приносил в его жизнь боль.
Сегодня, больше всего на свете, хотелось тишины и покоя. Хотелось забиться в раковину и лежать там неподвижно. Лежать и ни о чем не думать.
Осознав это, мужчина резким движением отпрыгнул назад и поспешно зашагал прочь, туда, откуда недавно пришел. Не важно куда. Лишь бы скорее...
Но чем дальше ноги уносили его от умирающего живого существа, тем неувереннее и короче становился шаг. Тем острее просыпалась непонятная жалость, забытые в последнее время чувства ответственности, вины и сопричастности.
Он остановился, на некоторое время застыл словно бы в раздумье, а затем, развернувшись на каблуках, нехотя, словно борясь с кем-то невидимым, побрел к тому месту, где живое еще боролось с вечностью, всеми силами пытаясь зацепиться за уходящее дыхание.
Там, в самом больном уголке его сердца, у бордюра, тяжело дышала странного бурого цвета кошка. Вероятно, она неудачно перебегала дорогу перед колесами лихого автолюбителя и была сбита. Внешних повреждений не наблюдалась, но зверь явно находился в критическом состоянии. К тому же, был он достаточно худ и отнюдь не походил на домашнего питомца.
- Как же ты...? Эх....
Человек стоял в нерешительности не зная, что предпринять, и тут раненый зверь широко распахнув свои чудо как красивые глазищи, всего на один миг объединил оба их взгляда в единое целое. Всего один миг, но то, что мужчина прочел в этих глазах, он не смог бы объяснить никому и никогда. Даже себе. Мольба? Нет. Страх? Нет. Этот взгляд трудно описать. Скорее гордость и невыносима боль. Тоска? Нет. Одиночество. Именно одиночество в огромном, кишащем жизнью мире.
Вопрос был решен мгновенно, окончательно и бесповоротно.
Вытряхнув содержимое пакета с продуктами на траву, неловко распихав молоко, батон и банку консервов по карманам пальто, мужчина надорвал край пакета, подложил смятый полиэтилен под несопротивляющееся, обмякшее тело, обернул его вторым краем, бережно поднял получившийся сверток, и понес его на руках, точно новоиспеченный отец завернутого в одеяло младенца.
Оставшийся конец дня, вечер и ночь, душа кошки бродила между небом и землей. Животное, то надолго замирало, то, когда он уже думал - все... наступил конец, оживало. Не телом, хотя бы глазами бросая в сторону своего спасителя, тот же знакомый, до боли пронзительный взгляд.
Мужчина, было, подумывал отнести кошку в ветлечебницу, уже и пальто накинул, но в последний момент свыше пришла мысль: кому суждено..., на роду написано....
-Ладно. Бог все решит. Что будет - то будет. Только смотри! Бородатый. Решай по справедливости! - пригрозил Он невидимому создателю и расстелив старый меховой тулуп улегся на кухне прямо на пол, недалеко от раненного зверя.
Сквозь сумерки и свет уличного фонаря Он периодически бросал взгляд в сторону лежащей без движения кошки, потом дремал, кого-то звал во сне и стонал. Просыпался. Бросал полный надежды взгляд, и все начиналось сначала.
Утром животному стало легче. Кошка начала шевелиться, и даже попила немного молока. А уже через пару дней она, пусть и с трудом, исследовала окружающий мир. Все это время Он неотступно и бережно ухаживал за раненым питомцем
Одно обстоятельство тревожило его: животное отказывалось от еды. Молоко или воду - пожалуйста, а вот, к примеру, рыбу, даже свежую, ни в какую.
Однажды он решил вспомнить молодость, взял и изжарил купленные для больной и по обыкновению отвергнутые ею куриные грудки. Получилось довольно-таки аппетитно. Он уже собирался проглотить большой жирный кусок с хрустящей корочкой, как вдруг уперся глазами в выразительный взгляд кошачьих глаз, это был уже не тот полный одиночества взгляд, в новом взгляде были: благодарность, интерес, неуловимо проскальзывало и что-то еще....
Кошка, посмотрела на брошенный ей кусочек так, словно удивилась, гордо и отстраненно, но затем сладость запаха взяла верх над гордостью. Животное развернулось спиной к дающему, уютно, по домашнему уселось и спешно принялось за еду.
Он улыбнулся. Улыбнулся впервые за долгие годы.
-Значит, будем жить! Пенсия у меня не слишком большая.... Прямо скажем ... маленькая. Но на двоих хватит. Если что, ты будешь мышей ловить, а я их стану на обед жарить, - пошутил Он.
Кошка внимательно выслушала, гордо подняла голову и,...фыркнув в ответ, удалилась в свой угол. Идея с зажаркой мышей ей пришлась не по вкусу.
-Ах, Вы сударыня так?! Брезгуете, значит, моими мышами?! За это я тебе, пожалуй, устрою головомойку. А что? Идея! Давно пора помыть тебя!
Когда, развешивая мокрое полотенце, почесывая расцарапанные руки, Он, наконец, увидел плоды творения рук своих: мужчина ахнул: шерсть у кошки оказалась белой и ровной без единого пятнышка. Но главное, что поразило его: блестела удивительным золотистым отливом. Таких кошек просто не бывает!
- Да ты блондинка?!
С этого момента, жизнь для Него приобрела новый смысл.
Он вставал по утрам, готовил простой, но насыщенный завтрак, делился им с кошкой, потом они садились друг против друга и смотрели глаза в глаза. Кошка не боялась его, во взгляде ее он чувствовал уважение и благодарность, она позволяла ему подойти к себе, дотронуться, даже взять себя на руки, но мгновенно, изловчившись, выскальзывала точно змея и отбегала на безопасное расстояние. Сама первая никогда не подходила, не ластилась, как это обычно бывает с ее домашними сородичами.
- Кошка! Кошка, - звал Он ее, так и не удосужившись придумать имя. Кошка отзывалась, но издалека.
- Ничего. Привыкнет - успокаивал себя мужчина.
Кошка усаживалась так, как это умела делать только она. Именно эта кошка. Гордо, независимо, точно сфинкс выгнув спину, и в то же время как то по-доброму..., по домашнему. В этот момент она очень напоминала благородную женщину. Сидела и смотрела на своего хозяина без благолепия, но с уважением.
Тогда он подсаживался ближе и говорил, говорил с ней. Рассказывал ей о себе. До изнеможения.
- Понимаешь... армия. Вся жизнь в армии. С самого детства армия. Мечта. Да.... Помотало меня! И хорошее было и плохое. Повидал. Разного повидал. И друзей было море. Куда все делось? Непонятно. Вот только с семейными делами не везло и все тут. Да нет! Ты не думай. Бывало, что и ба... женщины были, только вот... не везло как-то, не складывалось. Так, чтобы серьезно и надолго.
- Молодые мы были, глупые, думали впереди еще две жизни. Да и как без любви? Нет! Переспать, конечно, можно, а вот так чтобы жить душа в душу. Нет....
- Но однажды, представляешь? Я ее встретил! Встретил ту, что на всю жизнь. И пропал. Сгинул майор, тогда еще не в отставке! В озерах глаз утонул. И вроде бы, знаешь, жизнь наладилась..., вернее стали мы жить вместе. Мы с моей Машей. Она такая красавица!!! А волосы... копной! Ну, прям точь в точь по цвету как у тебя. Все было хорошо. Если бы не друзья-доброхоты. Они смеялись прямо в лоб:
- Игорь! Ты что? Очумел? Это же самая первая гарнизонная Блядь. Шлюха. На ней пробы ставить негде.
- А я что? Я любил ее, безумно. Я ее и сейчас люблю и ненавижу одновременно. Она мне снится каждую ночь. А друзья? Я им в морду. В морду. Каждому. Так все друзья и исчезли один за другим. А осадок остался. Да, что там осадок.... Осадище! Приезжаешь, бывало с полигона после двух недель, а в голове рана. Как? С кем тут без меня моя Маша гуляла и спала? Сквозная рана. И из нее так и хлещет: ревность, ревность, ревность.
Было! Было, чего уж говорить. Несколько раз я Машу мою чуть не убил. Да, что там... еще б немного и отправил ее в могилу, ну, и себя заодно. А у меня мать больная, в этом доме как раз.... Последние пол года практически не вставала с постели. Соседи за ней ходили. Представляешь? А я вырваться, уехать к матери не могу. Держит меня ревность возле Маши. Так прикипело, аж голову срывает. Мать умерла! Да...! Я и на похороны не успел. С того самого момента, Машу просто возненавидел, так - что жить тошно. Думаю - все! Не вернусь к ней. Иначе не жить обоим. Ан вот живу. Ненавижу и люблю. Бросил все, подал рапорт и ушел на не полную пенсию. Вернулся в родительский дом. Живу. Да разве это жизнь? Умираю потихоньку от одиночества. Главное: понимать - все понимаю. А видеть никого не хочу. Пожалуй, выпьем? А? За тех, кого нет с нами... Что? Думаешь не стоит...? Пойду по магазинам прогуляюсь....
Ночью кошка сама пришла к нему. Улеглась на грудь и запела песенку. Он лежал в темноте, чувствуя тепло благодарного зверя, гладил ее шелковую спину и плакал. Плакал навзрыд. В ту ночь он впервые за долгое время перестал чувствовать себя одиноким на этой планете.
Жизнь действительно стала налаживаться. Черные думы, как - то так, сами собой отошли на второй план. Он перестал сторониться людей. Пусть и смущенно стал потихоньку общаться: в магазинах и на улице. Поначалу натужно, сквозь зубы, но это уже была жизнь. Он устроился на работу в охранную фирму, бросил пить, завел новых знакомых. Жизнь впустила его в свой круг. Заняла и увлекла. Вот только с личным оставались проблемы.... Не было времени на личное. Не было времени, не было желания.... А может просто страх прошлых ошибок сдерживал, сковывал при первом же намеке на что-то личное?
Где бы и с кем бы Он ни был, всегда старался быстрее улизнуть и с радостью спешил домой, где уже ждала и встречала его Кошка. Она полностью оправилась от травмы, похорошела, шерсть ее стала гладкой с переливами, как поле пшеницы. Вечерами, в своем маленьком домике, мужчина уютно усаживался в кресло перед телевизором, кошка прыгала к нему на колени, он гладил ее гордую изгибающуюся спину, а она в награду пела свои, чудо как умиротворяющие, песенки.
На дворе незаметно наступила зима. Дома было тепло. Дома было хорошо. Одно тревожило и печалило его. С некоторых пор кошка стала вдруг исчезать. Сначала Он подумал, что ему показалось. Кошки такие интересные существа, которые умеют прятаться прямо на глазах, свернувшись при этом калачиком в самом неожиданном месте: под диваном, на стопке белья или в углу, на случайно упавшем свитере. Он пробовал ее искать, и не находил. А может, она просто вышла погулять? Он звал ее, но она не отзывалась. Через некоторое время кошка появлялась неожиданно, как ни в чем не бывало и все начиналось сначала.
Он пробовал закрывать форточки и двери, но кошка исчезала из наглухо запертой комнаты. И было еще хуже. Он чувствовал это. Он знал - так еще хуже. Но все равно продолжал запирать ее. И все равно она исчезала. Только вот интервалы между ее появлениями становились все длиннее, а исчезновения случались все чаще.
Однажды она исчезла насовсем. Он ждал ее несколько дней. Затем бросил работу, бросил все дела и искал. Искал долго и исступленно. Неделями ходил кругами по городу осунувшийся, голодный, злой и не бритый. Он звал ее, плакал, вытирая слезы грязным рукавом, звал и снова плакал.
С горя он запил. Бесцельно и безнадежно бродил по ночным улицам, завернувшись точно в одеяло, в старое, порванное в нескольких местах пальто. Днем отсыпался и ждал.
Редкие, испуганные резким похолоданием, прохожие хмуро кутали свои взгляды вуалью отчуждения. Они не радовали и не радовались сами. Разве, что автомобили были, как и прежде бодры, веселы и резвы, но и на их боках и стеклах зима рисовала свои безрадостные серые узоры.
Он практически перестал возвращаться домой.
Правда иногда, мозг просыпался озаренный надеждой, просветленный хоть какой - то внятной мыслью гнал его в сторону дома, но там, раз за разом ожидало разочарование. Та же бесконечная пустота. Он стал забывать дорогу к дому, ночевал с непонятными людьми в вонючих подъездах, на чердаках, в колодцах теплотрассы. Он опустился настолько, что, уже не скрывая правды от себя самого, с нетерпением ожидал окончания, в сущности никчемной, жизни.
В то утро, Он проснулся раньше обычного, с неотступной мыслю: это последнее утро в его жизни. Он не стал шуметь и паниковать. Он сел и долго прокручивал в памяти картинки недалекого прошлого. Слайды счастливой и такой чужой сегодня жизни. Дрожащей рукой достал припрятанный с вечера окурок, закопался в поисках спичек, ощупывая карманы истрепанной одежды.
Еще и еще раз руки безрезультатно трогали пустоту, словно взволнованная выловленная на берег рыба, что хватает осатанелыми губами воздух. Спички исчезли. А может, их у него никогда и не было? Он не мог это вспомнить.
Он встал на ноги, в сущности, безнадежно, но с упорством, еще раз осмотрел карманы, как вдруг, в боковом, под молнией, неожиданно нащупал плоский ключ.
Минуту или две мужчина стоял в полном замешательстве, а потом будто вспомнив что-то важное, как мог, быстро побежал по размытым оттепелью улицам. Он искал свой дом. Искал себя в нем. Как будто кто-то сверху подсказал: единственный шанс на спасение именно там.
На перекрестке знакомых улиц сердце ужасно защемило, сердце сжалось в комок. Казалось, оно сей миг остановится и больше уже никогда не вздрогнет. Он хватал липкий воздух ртом, тер усталое сердце ладонью, и едва передвигая ногами, с завидным упорством, точно усатый жук, полз вперед.
Вот и Дом. Цел и невредим бродяга, каплями стекают со стекол слезы оттаявшего одиночества. Вот и старое, покосившееся на правый бок родное с детства крыльцо. А на крыльце... Кто там? Размытый, нечеткий от выступивших на глаза слез, женский силуэт.
- Маша! Маша!!! - еле слышно позвал он
Силуэт не пошевелился. Дрожа всем телом, Он в сладком предвкушении взошел по ступенькам, подслеповато вглядываясь в прикрытое серым капюшоном лицо.
- Маша?
Нет, на крыльце сидела незнакомая женщина. Красивая, молодая, гораздо моложе его Маши. Точеный носик, алые губы, нежный подборок, с маленькой едва заметной царапиной в уголке, вот только глаза, как не пытался он заглянуть в них, рассмотреть глаза не удавалось. Будто кто-то возвел меж ними невидимый барьер. Он не мог разглядеть ее глаз.
- Вы кто? Почему... Вы тут?
Женщина упорно молчала, словно присматриваясь и прислушиваясь к нему. Словно ждала от него чего-то, не доверяя грязному и истрепанному существу.
Это тревожило и смущало его. Что-то было! Было до боли знакомое в этой гордой осанке, в этом положении головы.... Но вот что?
- Сидят тут всякие. Иди..., там сиди.
Кто она? Откуда знакома едва уловимая грация? Нет! Невозможно сообразить и вспомнить.
Немного отдышавшись, мужчина боком протиснулся мимо таинственной незнакомки к входной двери. Спешно, а потому не с первого раза вставил ключ в замочную скважину, не переставая искоса оглядываться.
Неявная мысль постоянно ускользала, как ни старался он поймать за хвост разгадку.... Вот и входная дверь открыта, дом встречал его запахом сырости, холодным пустым коридором. С ее головы водопадом скатился капюшон, словно лучистое солнце неожиданно вынырнуло из-за ветвей, осветив улицу ярким золотистым цветом.
Ему хватило одного беглого взгляда, и словно маленькие молнии пронзили тело. Голова тряслась и качалась, плечи дергались в беззвучном рыдании.
- Нет! Нет! Не может быть!!! Боже!
Он терялся в догадках, путался в нерешительности, не зная, что предпринять.... И тут женщина, широко распахнув свои чудо как красивые глазищи, всего на один миг объединила оба их взгляда в единое целое. Всего один миг, но то, что мужчина прочел в этих глазах, Он не смог бы объяснить никому и никогда. Мольба? Нет. Страх? Нет. Этот взгляд трудно описать. Скорее гордость и невыносима боль. Тоска? Нет. Одиночество. Именно одиночество в огромном, кишащем разнообразной жизнью мире.
Он не забыл этого взгляда.
-Кошка!
Он упал на колени и принялся сквозь одежду и обувь целовать ей ноги. Целовать нежные пальцы. Он спрятал голову у нее на груди, пытался согреть свои озябшие руки в складках одежды на ее талии.
- Кошка. Только не бросай меня больше. Слышишь?! Я никогда.... Слышишь!? Никогда больше не буду запирать тебя.... Слышишь?
- Нет. Нет. Успокойся мой хороший, - тихо заурчала нежным голосом женщина в ответ, так словно пела ему песенку - Я вернулась к тебе навсегда. Я тебя никогда не брошу. Больше... не брошу. Мне так одиноко без тебя.