У каждого из нас есть лестница на небеса. Её даёт нам Господь при рождении, и потом мы всю жизнь карабкаемся по ней вверх. Этот путь не прост, у каждого он свой, и лестница на небеса даётся каждому своя. Она индивидуальной конструкции и часто в ней не хватает ступенек. Чтобы не упасть, перешагивая через пустые места, надо либо быстро и широко шагнуть, либо, для большей уверенности, смастерить новые ступени и уже потом продолжить путь. Выбор всегда за нами, и у нас всегда есть время сделать его осознанно.
Очень часто после того, как мы шагнём, жизнь наша круто меняется, и вместо того, чтобы продолжить восхождение, мы вдруг оказываемся внизу. Нам бы не спешить, сделать вывод из предыдущего падения, но мы почему-то так не поступаем, мы опять спешим, и даже если нам никто не мешает и не ставит подножек, мы всё равно умудряемся свалиться с нашей лестницы и оказаться у её основания. Если мы при этом не расшибаемся вдрызг, то начинаем всё заново. Мы любим высоту, это у нас в крови, недаром во сне мы все летаем, все без исключения.
Ступенек, как правило, не хватает всегда в решающий момент, когда мы устали, и когда шагать не хочется, но шагать надо...
В жизни большинство из нас ценит успех, благополучие. Наш ли это выбор, или это нам так внушили - неважно, но мы всегда стремимся к достижению максимального результата и потом именно это считаем главным результатом своей жизни.
Поначалу мы быстро поднимаемся по небесной лестнице, перепрыгиваем сразу по две-три ступеньки. Нам не терпится поскорее достичь заветной цели. Потом это делать становится труднее, потому что каждая ступень из себя что-то представляет. Иногда это ступенька-работа, иногда - ступеньки-друзья, иногда - наша собственная семья. Перешагивать приходится через всё. Для достижения заветной цели ничего не жалко.
При этом, пака мы молоды, мы даже не очень волнуемся, что жизнь идёт именно так, а не иначе. В конечном счёте, каждый из нас получает то, к чему стремился, только вот каждый ли этому ли рад - это другой вопрос. Но так ли, этак ли, мы всё равно взберёмся по нашей лестнице на нужную нам высоту.
Кто-то при этом будет мастерить по дороге недостающие ступени, чтобы медленно, но верно подниматься наверх, кто-то станет перепрыгивать сразу по целому пролёту, поднимаясь быстрее, но, тем самым, отрезая себе пути назад. Повторюсь, каждый решает эти вопросы для себя сам. Свободу выбора никто не отменял.
Но есть одна ступень (она есть у каждого, без исключения), которую не следует перескакивать быстро, потому что, если её проскочить незаметно, то потом невозможно подняться на небеса, кем бы мы ни были в этой земной жизни.
Ступень эта называется - Любовь к Маме.
Тут я сделаю в своей притче небольшое отступление...
К настоящему моменту человечество достигло невиданных высот в своём развитии. Трудно не порадоваться за нас - землян. Чтобы и дальше продолжить восхождение, мы должны укреплять свои основы, а именно, всеобщую демократию. Для этого общество не должно ничего бояться, наоборот, оно должно подвергнуть сомнению всё и вся. Это порой даже необходимо, потому что, в нашей жизни всему судия - одно лишь время.
Но вот, проснувшись однажды, мы вдруг обнаруживаем, что вчерашние кумиры, которым мы так рьяно поклонялись, на поверку дня оказываются всего лишь деревянными идолами, и их место на свалке. Материальные ценности, которые наживались нами с таким трудом и которыми мы так бахвалились, тоже теряют цену. Они уже не могут нам помочь, когда мы серьёзно заболеваем, или, когда случается несчастье с нашими близкими. И даже боги, которые ещё недавно нас выручали, сегодня тоже отворачиваются от нас. Вслед за идолами мы отправляем их на свалку истории. При настоящей демократии это не зазорно, это даже поощрительно.
А как же наши мамы??? Их что, тоже должно подвергнуть критической оценке?
Наверное, не мне судить, особенно, если после испытаний и оценок наши мамы вдруг окажутся обыкновенными женщинами. Обыкновенных же, всегда любить трудно, а раскритикованных - почти невозможно. Раскритикованные, они не достойны нашей любви. Разве можно любить жадную мать, глупую, развратную? Согласитесь, это очень трудно сделать.
Но... не бывает матерей злых, жадных, глупых, бывают матери, которым не достаёт нашей любви. Они-то и превращаются потом в просто женщин - обделённых, неухоженных, одиноких. Поспешим же любить их, пока они живы, и пока это сделать не поздно. Они где-то рядом, наши единственные мамы на свете, они ждут нас, они на нас надеются и верят нам до последнего своего часа.
Когда я это понял, моя мать была ещё жива. Она осталась в маленьком городке одна после смерти своего мужа, моего отца. Четыре года назад я забрал её к себе, и теперь она живёт у меня. У неё есть своя небольшая тёплая комнатка и... и моя любовь. Это всё, что ей теперь нужно. Я зову её мамой, чего не делал раньше и о чём жалею. На небеса я больше не стремлюсь, потому что по глазам моей мамы вижу, что нам с ней и здесь хорошо.
И ещё, я теперь понимаю, главное в нашей жизни происходит не где-то там, высоко в небе, а здесь, рядом с нами, на нашей грешной Земле...
22.12.2014 г
Сообразительность
Недавно моя жена уехала в Москву, дети выписали её на пару недель посидеть с нашей внучкой Алисой. Мы остались с мамой одни, в этом была своя прелесть - нам никто не мешал, но появились и свои нюансы. Мама вдруг стала относиться ко мне так, будто я снова стал маленьким. После отъезда жены не я за ней стал ухаживать, а она за мной.
С тех пор, как она поселилась у нас, на обед с работы я хожу домой. К моему приходу стол уже накрыт, хлеб порезан и разложен на красивом блюде, на плите булькает чайник, а котик Пиня сидит на моём кресле и ждёт меня. О моём появлении мама узнаёт, глядя в окно. Усаживается пред ним минут за пятнадцать до моего прихода и внимательно смотрит. Зрение её пока не подводит. Как только моя фигура показывается на горизонте, она тут же бежит к столу и начинает хлопотать. Я, не спеша, раздеваюсь, мою руки, и мы приступаем к трапезе. Готовит моя мама по-прежнему потрясающе, но порции для меня накладывает уж слишком большие.
Не съесть я не могу, это её обидит. Когда-то давно, когда я ещё учился в школе, она мне рассказывала, что у дедушки Ленина всегда была чистая посуда, то есть, он всегда доедал за собой всё до крошки. Я уже на два года старше дедушки Ленина, и эта её забота обо мне выглядит смешно и трогательно одновременно.
Ещё моя мама очень боится, чтобы я не простудился. Шарфы я не ношу, от них мне душно, но горло у меня слабое и ангины частые, а потому я люблю пить молоко прямо из холодильника и есть кислую капусту и помидоры её непревзойдённой засолки тоже только что оттуда вынутые.
И вот вчера на обеде я вдруг обратил внимание, что не только молоко, но также помидоры и простокваша, которые она при мне доставала из холодильника, оказались подозрительно тёплыми. Недавно мне его ремонтировали, и я было подумал, что он опять сломался, но, открыв дверцу и потрогав заднюю стенку, я убедился, что всё в порядке, агрегат работал исправно.
Я съел всё с аппетитом, мама любит, когда я ем с аппетитом, и решил, что мои подозрения беспочвенны. Но сегодня всё прояснилось, вернее, я обо всём догадался. Приближаясь к дому, я вдруг заметил мамин силуэт в окне, который на секунду мелькнул и сразу пропал. Мне это показалось подозрительным, не помахала рукой, не улыбнулась, а сразу исчезла. Куда-то она явно спешила.
Поднявшись в квартиру, я как всегда разделся, вымыл руки и, усевшись за стол, стал наблюдать, как она демонстративно вытаскивает продукты из холодильника и ставит их на стол. Я уже знал, в чём дело. Бином Ньютона оказался прост. Часа за два до моего прихода она достаёт всё необходимое из холодильника и ставит на стол. Потом идёт к окну и наблюдает за моим появлением. Увидев меня, она быстро убирает всё обратно и идёт в прихожую встречать меня. Живёт она с нами уже пятый год и всё это время подчёркивает мне и моей жене, жене в особенности, что хозяином в доме являюсь я - её сын. А потому все обязаны выполнять мои прихоти, и холодная еда из холодильника исключением не является. Но в тоже время она не хочет, чтобы её сын, сынок, как она меня величает, заболел ненароком.
Ты - святая простота, моя милая мама. Я не только съем из твоих рук тёплые продукты, я сделаю для тебя всё, что ты пожелаешь, только бы ты жила с нами как можно дольше...
15 июля 2017 г
Недалеко от небес
Вчера вечером прилетели ласточки и снова поселились за окном у моей мамы. Она обрадовалась этому несказанно, чувствовалось, что уже отчаялась ждать их прилёта. Позвала нас с женой рано утром и давай нам рассказывать.
- В прошлом году, - рассказывала она, - ласточки прилетели второго мая, а сегодня уже пятнадцатое. Я думала, они вообще не прилетят. Мысли разные в голову полезли, думала, может, с ними что-то в дороге приключилось, а, может, мне уже незачем видеть новую жизнь...
- Что ты такое говоришь, мама, - возмутился я, - ласточки прилетели, и новая жизнь уже началась. Она не спрашивает нашего разрешения. И у тебя теперь снова забот полон рот, как и в прошлом году.
- Хорошо-хорошо, - подхватила она, - я теперь выброшу из головы эти мысли, буду лучше ласточек от сороки защищать. Повадилась она сюда прилетать эта хищная птица, и замыслы у неё коварные, как бы птенцов не потравила. И подоконник теперь надо убирать, - прибавила мама, - а ещё сторожить, чтобы птенцы сами не вывались из гнезда. Помнишь, как прошлым летом ты одного обратно запихивал. Родной братик его вытолкнул из гнезда, но тот, слава богу, шустрым оказался и за подоконник уцепился, а я успела его подхватить. Теперь здесь новый выводок поселился, молодой. Вчера они втроём на разведку прилетали вместе со старой ласточкой. Та сперва разведала всё, первой в гнездо залетела, тщательно всё там проверила и только потом пустила внутрь молодых. Вечером старая ласточка опять прилетала, уцепилась коготками за верх гнезда и давай молодым делать внушение. Полчаса что-то строгое им выговаривала и только потом улетела. А те продолжили щебетать уже без неё. Молодые - они всегда неразумные.
- Неразумные они, или разумные, сами разберутся, - произнёс я, - главное, что у тебя теперь есть забота, значит, нам спокойнее будет.
Если честно, я уже и сам волновался начал из-за отсутствия ласточек. На дворе середина мая, а их всё нет и нет. Оно, конечно, и тепла нету, пятнадцатое число на календаре, а вместо тепла снег пару дней назад выпал, да ещё хлопьями такими валил. Вот тебе и глобальное потепление. Но ласточки - не климатологи, пугающие нас за наши же деньги всякими ужасами, это птички - божьи. Они знают, когда прилетать в родные края, а когда улетать обратно. Вместе с собой они всегда приносят нам тепло и радость, и делают это совершенно бесплатно.
Вот и мама моя ожила с их прилётом. А я уж было грешным делом подумал, что наступила пора уходить ей... это она меня сама так настроила своими приготовлениями и распоряжениями. Того не зови, этого тоже, а того посади ближе к дверям.
- Так на это дело никого не зовут, - возмущался я, не решаясь произнести вслух, что означает это самое "дело", - все всегда сами приходят и рассаживаются, где захотят.
- А ты не всех пускай, - наказывала она мне, - вишь, пока я живая, меня почти никто не проведывает, а родственников у меня знаешь сколько - пруд пруди. Потом все набегут смотреть на мёртвую. Зачем они мне тогда? Тогда они мне и даром не нужны.
Тут уже я не выдерживал и возражал ей строго:
- Ещё, неизвестно, мама, когда это случится. Ты сама мне всегда говорила, что в этом деле не угадаешь, когда чей черёд. Может, это случится через год, а, может, лет через десять. Так что живи и радуйся.
- Что ты, сынок, - всплёскивала она руками, - я уже и так у вас зажилась. Пора и честь знать, да и мешать вам не хочется.
- Ты нам не мешаешь, мама, - говорил я ей всё так же строго, - наоборот, ты нам помогаешь своим присутствием...
Разговор на эту тему мог продолжаться до бесконечности, но прилетевшие ласточки как нельзя кстати закончили его. Мне даже показалось, что они приняли мою сторону в споре с мамой и подтолкнули её жить дальше. Провозившись с ними до вечера, она на время отложила свой уход и прекратила всякие разговоры об этом. Более того, расшифровав ласточкины щебетания по-своему, она начала уже нам с женой делать внушения.
- Послушайте, как они стрекочут, - говорила она, взяв нас за руки, - как дружно разговаривают между собой. И вы, дети, не ругайтесь после моего ухода.
- Опять ты за своё?! - возмутился я.
- Это у меня нечаянно вырвалось, - притихла мама, - я теперь до сентября и в мыслях ничего такого держать не буду...
Поздно вечером в воскресенье, после проведённой накануне аттестации по каратэ, я сидел за столом и писал краткий отчёт во Францию для знакомой писательницы.
- Наташа, - писал я, - сегодня у нас поселились ласточки, и мама этому очень рада. Она снова ожила и опять ухаживает за этими чудесными птицами. Смотрю на неё, и на душе светло. Хочется написать продолжение к прошлогодним "Пингвинам".
- А ты напиши, - откликнулась Наташа, - каждое мамино слово теперь записывай! Потом уже не будет такой возможности... Она слышит сердцем и так близка к небесам!.
Эта Наташина фраза очень взволновала меня и очень растрогала. Есть ещё люди, которые из "моих", как я их называю, пусть и живут они во Франции. Их русская душа нисколько не очерствела вне Родины, наоборот, стала ещё человечней. С твоей подачи, Наташа, я написал столько вещей, за которые мне теперь не стыдно. Ведь когда я писал их, то всегда представлял, что и ты будешь их читать. Впереди, надеюсь, получатся рассказы не хуже, а лучшие из них я, конечно же, посвящу моей маме...
Согласен, она уже недалеко от небес, но нисколько не переживает по этому поводу. Бог пригреет её, я в этом не сомневаюсь. Переживает она больше о тех, кто остаётся. Птенцы это, или её дети - неважно. Она жалеет нас всех.
16 мая 2017 г
Химера
Вылезло однажды нечто подозрительное из-за спинки моего дивана и поползло наискосок вверх по стене. Когда я его увидел, оно, словно почувствовав мой взгляд, остановилось.
- Что за ерунда, - подумал я и посмотрел на жену.
Супруга в это время лежала на этом самом диване и кашляла, она простудилась при поездке в Москву к дочери. В руках она держала вафельное полотенце, в которое постоянно чихала и сморкалась. Я - парень не робкого десятка и живу на белом свете достаточно долго, но, признаться, "страшности" такой ещё не видывал. С первого взгляда можно было подумать, что это насекомое, но для насекомого оно было слишком крупным, в пол ладони величиной. Спина у него была грязно-рыжей с подпалинами, ножек было штук тридцать, и были они почти прозрачными.
- Значит, появилось на свет эта диковина в полной темноте, - заключил я, - оттуда же к нам и прибыла.
Где у неё находилась голова, понять было невозможно, скорее всего с той стороны, в которую она ползла. Ни в каких учебниках по зоологии таких тварей я не видел, помесь насекомого с каким-то животным. Жена моя боится аналогичных созданий до ужаса, до заикания, терпеть их не может, даже гораздо меньших по размеру. Поэтому чтобы не напугать её ненароком (человек всё же болеет), я стал действовать осторожно. Сперва отвёл взгляд от новоявленной химеры, так я стал её называть, затем медленно повернулся, сел рядом с женой на диван и ласково спросил её, не нужно ли ей принести чего-нибудь с кухни. Одновременно с этим я лихорадочно соображал, как мне поступить. Соображать нужно было быстрее, иначе тварь эта могла либо сбежать, либо, чего доброго, свалиться на голову моей жене. Этого бы она точно не вынесла.
Продолжая с ней разговаривать, я отправился на кухню, где в одном из шкафов лежали мои рыбацкие принадлежности. Я их недавно пересматривал, готовясь к новому сезону, а потому точно знал, где что лежит. Сейчас мне нужны были мои толстые кожаные перчатки. На них была вся надежда, потому как прикоснуться к этой твари голой рукой, я бы никогда не решился. Открыв шкаф, благо он не скрипнул, я достал из него перчатки, и пока натягивал их, всё время представлял, как буду бороться с этим жутким чудовищем. Сражение предвещало быть непростым.
Но вот перчатки надеты, я снова в зале и бесстрашно смотрю на химеру. Она уже успела проползти по стене метра два, из чего я сделал вывод, что бегает она достаточно быстро...
Чтобы поудобнее её прихлопнуть, мне нужно было встать на диван, поэтому, хочешь-не хочешь, жену пришлось потревожить. Увидев меня в старых кожаных перчатках и перехватив мой взгляд, направленный на стену, жена, посмотрев туда же, чуть не свалилась с дивана. Рот у неё покривился, словно она хотела закричать, но не смогла этого сделать, глаза быстро-быстро заморгали и стали наполняться слезами. Я помог ей подняться с дивана и быстро сопроводил на кухню. По дороге она выронила полотенце, в которое полдня чихала. Возвратившись обратно, я его подобрал, и с ним наперевес храбро ринулся на диковинного зверя. Почуяв опасность, химера-зверь припустил во все лопатки. Но не тут-то было, он не знал, с кем связался. Я ловко накрыл его полотенцем и придавил к стене. Диковинное существо жалобно запищало, словно прося у меня пощады. Подспудно я не собирался лишать его жизни, откуда мне было знать, может, в его глазах я выглядел не менее страшным чудовищем, чем он в моих. Но оно ведь не бросалось на меня из-за этого. И к тому же, ещё неизвестно, у кого больше прав жить в нашей квартире: у него, или у меня. Люди не вечны, и даже человечество в целом, когда-нибудь мы исчезнем (и не только из квартир, но и с лица всей планеты), а эти существа останутся. Жили они до нас миллионы лет, и после нас будут жить столько же. Как часто мы решаем всё за других - быстро и просто, особенно, когда нас об этом никто не просит...
Но, как бы там ни было, я тоже не на шутку перепугался от вида этой химеры, а потому придавил её к стене чуть сильнее, чем следовало. Она ещё раз жалобно запищала и затихла. Я аккуратно отнял от стены полотенце, смял его поплотнее, чтобы химера не сбежала, и отправился с ним к окну. Подойдя к нему, я распахнул обе створки разом и выбросил поверженного зверя на улицу. Тот упал в траву, полежал в ней какое-то время, затем очнулся и, пошевелив сразу всеми своими ножками, задал стрекача.
Ура, я победил. Но радоваться было рано. Из кухни уже доносились всхлипывания моей жены вперемешку с икотой. Она сидела за столом и, трясясь от страха, чистила апельсин. Слёзы ручьём текли по её щекам, и было непонятно: от насморка они текут, или от испуга, а, может, от того и от другого. Я обнял её за плечи и стал успокаивать.
- Где оно? - поинтересовалась жена.
- На улице, - ответил я, перебирая в руках влажное полотенце, - я не стал его убивать.
Супруга благодарно посмотрела на меня и прижалась к моей руке.
В это время, почувствовав неладное, на горизонте появилась моя мама - старушка восьмидесяти с лишним лет. Она вышла из своей комнаты и направилась к нам на кухню. Когда нет надобности, слышит она очень даже хорошо и, хотя перемещается в последнее время со скоростью два метра в минуту, силуэт её в проёме кухни появился подозрительно быстро.
Раскрытое полотенце, в котором остались две дрыгающие ножки, я всё ещё держал в руках. Я хотел отнести его в ванную и бросить в стиральную машину, но не успел.
- Что тут у вас случилось и что это был за шум, признавайтесь? - сразу взяла инициативу в свои руки седовласая старушка.
- Ничего, - ретировался я, - мы тут просто так... разговариваем. Вспоминаем, как на юг в прошлом году ездили.
- На повышенных тонах вспоминаете? - поинтересовалась мама, - а ну покажи, что у тебя в руках.
- Влажное полотенце, - ответил я как можно спокойнее.
- Дай я посмотрю, - старушка протянула ко мне руку и взялась за полотенце. Пришлось его отпустить.
- Я тут в зале над диваном насекомое раздавил, - нехотя признался я, - странное какое-то.
- И куда ты его дел? - поинтересовалась мама.
- В окно выбросил.
Старушка поднесла полотенце к своему лицу и посмотрела на две дрыгавшиеся ножки.
- Большое оно было, - спросила она озабоченно, - и как оно выглядело?
- Я ещё таких не видел, - признался я, - похожа на сороконожку, только большая и плоская.
- Надо помолиться, - сказала мать, - и с горящей свечкой пройтись по всем комнатам.
- А ты диван отодвинь, - приказала мне жена, - и посмотри, нет ли там ещё одной такой же...
Вечером на кухне все втроём мы пили чай.
- Это кто-то на нас порчу наслал, - неожиданно сказала мама.
- С чего ты взяла? - спросил я чуть громче, чем следовало.
- А с того, что наши два котика недавно умерли: Вася и Изя, теперь ещё эта гадость откуда-то взялась.
- Не рви мне душу, - в сердцах ответил я, - и не говори ерунды. Вася прожил семнадцать лет, Изя четырнадцать, по кошачьим меркам это ого-го сколько. Вспомни, как ты с ними нянчилась, словно с детьми в детском саду. Другие только мечтают о такой жизни, не всем людям дано так пожить, - я встал из-за стола и стал нервно расхаживать по кухне.
- А и то правда, - неожиданно согласилась мама, - Изя умер быстро, слава богу не мучился, а за Васей ты три месяца ходил, как за малым ребёнком.
Она отхлебнула чаю из своей кружки и ласково на меня посмотрела.
- Это и за мной ты так будешь ходить, - спросила она, уже смеясь, - и мне не будешь давать помереть, из ложки кормить будешь, как своего Васю?
Я открыл рот и тут же его закрыл, не зная, что ответить.
- Не надо, сынок, убиваться по уходящим, это всё естественно, - сказала мама и жалостливо на меня посмотрела.
В то же время я уловил восхищение в её словах. Сыном, сынком, она восхищается до сих пор. Он, то есть я, приютил её в старости и ухаживает за ней до сих пор. Мама тихонько вздохнула и отвернулась, чтобы я не заметил, как слезинка скатилась по её щеке.
- Это я, дура старая, - продолжила она, волнуясь, - наговорила вам всякого. А вы у меня дети хоть куда, другим матерям только помечтать о таких.
Она с трудом поднялась из кресла (на кухне у неё вместо стула есть своё кресло) и подошла к нам с женой.
- Идите ко мне мои дети, я обниму вас.
Потом она пошептала нам молитву "Отче Наш", и после этого всем нам полегчало.
Так закончилась история с химерой. Слава богу, в ней никто не пострадал. Все мы остались живы и здоровы, и необычная живность тоже. Мы даже вычислили, откуда она взялась. Кажется, я принёс её вместе с картошкой с рынка. По крайней мере, эта версия устроила всех, а мама даже божилась, что видела подобных тварей на своём почепском огороде, когда вскапывала его в последний раз перед отъездом к нам...
15 апреля 2015 г
Медовое сало
Вчера днём было сыро и сумрачно, капало с крыши, по лужам ветер гнал мелкую рябь, и ничто не предвещало скорого прихода зимы. Но уже вечером всё изменилось, замело, закружилось, и ярко красная полоска термометра за моим окном резко устремилась вниз. В результате сегодня мы проснулись в совсем другую эпоху - ледниковую. На дворе белым-бело, деревья гнутся под тяжестью снега, сорока трещит на ветке, возвещая о наступивших переменах, и люди идут по скверу радостные с раскрасневшимися лицами. Они тоже довольны приходу настоящей зимы - снежной, морозной, вопреки всяким прогнозам о всеобщем потеплении, такой зимы, какой она должна быть, и какой она была в моём детстве. Помнится, мы тогда с братом, собираясь в школу, всегда слушали радио, не отменят ли учёбу из-за сильных морозов. Радио у нас было железное, круглое, выкрашенное чёрной краской, тарелкой называлось. Из такой Левитан объявлял советским гражданам о победах в Великой Отечественной войне... и о поражениях тоже в самом её начале. Голос у него был особенный - мужской, проникновенный, такому голосу верили все.
Завтракали мы часов в семь всей семьёй, иногда раньше, родителям нужно было успеть на работу. Опоздания тогда не приветствовались, за них нужно было отвечать.
Позавтракав и собрав портфели, мы с братишкой забирались на печь и уже оттуда дослушивали радио. Если объявляли, что мороз больше двадцати пяти градусов, то ученикам с первого по восьмой класс в школу можно было не идти. Услышав такое сообщение, мы радовались, потому как кататься на лыжах можно было и при такой погоде. Стоило только дождаться ухода родителей, им работу не отменял никто ни при какой погоде. А мы, оставшись одни, одевались потеплее, доставали из сарая лыжи, прикрепляли их к валенкам и устремлялись в ближайший овраг. На его склонах уже катались соседские ребятишки, которым, как и нам, мороз был ни по чём. Отрывались мы тогда по полной...
И вот сегодня, проснувшись, мы увидели, что пришла точно такая же зима - белая, пушистая, морозная. Мама сидит у окна в своей комнате и смотрит на улицу. Она тоже довольна произошедшими переменами, взгляд у неё живой, и морщинки на лице разгладились. Я смотрю на неё, волосы у мамы за последний год стали белыми-белыми под стать снегу, да и сама она стала похожей на божий одуванчик. Говорит тихо, также тихо вздыхает, и лицо при этом светится. С неё бы иконы писать, был бы я Рублёвым, точно бы это сделал. Красить волосы она не желает. Я как-то заикнулся об этом, а она мне в ответ:
- Куда мне, сынок, - отвечает, - с крашеными волосами, я ведь никуда не хожу, да и куда мне ходить. У тебя здесь тепло, уютно, батарея вон какая. Сиди, ноги грей и смотри в окно. А там красота какая... божья, - прибавляет она с придыханием, - смотрю, и птичек своих вспоминаю. Сейчас они тоже на юге греются. Их в этом году у меня трое вывелось, я посчитала. Они теперь там греются, а я здесь у тебя, сынок.
- Грейся, мама, - говорю я, - сегодня суббота, выходной. Жена нам что-нибудь вкусненькое приготовит.
- А вечером вы снова на тренировку пойдёте? - вкрадчиво спрашивает она, и голос у неё просящий, - может, сегодня пропустите. Отдохнёте, со мной посидите.
Она всегда так говорит, когда у нас тренировка. Надеется, что, может быть, в этот раз не пойдём. Одумаемся, как она говорит. В последнее время она всё чаще заводит разговоры о нашем отдыхе.
- Вот помру, - говорит она, - схоро́ните меня, как положено, и потом не работайте. Поживите в своё удовольствие.
- Да мы уж сами на пенсии, - отвечаю я, - отдыхай, не хочу.
- Ну и что, - возражает она, - ты всё равно бегаешь с утра до ночи как угорелый, всё дела у тебя. Не присядешь толком, не поешь спокойно. Дела никогда не кончатся, - продолжает она, - ты их брось, сынок, посиди со мной, я тебе что-нибудь расскажу интересное. Я много чего помню из своей жизни, она у меня трудной была. Лена сегодня на кухне пусть не старается сильно, картошки пусть сделает толчёной с маслицем и ладно. А ты сальца достань из морозилки, хлебца порежь чёрного, да чесночка не забудь почистить. Сало - оно силу даёт, - мама склоняет голову набок и с улыбкой смотрит на меня, - вам же сегодня на тренировку, - вдруг спохватывается она, и мне кажется, что делает она это нарочно, - может, и я кусочек съем, - она снова улыбается, и я не пойму, серьёзно она это говорит или шутит, - для меня сало после одного случая, который в войну приключился, сладким стало. Больше скажу, - продолжает она, - с тех пор оно для меня медовое. Садись, сынок, на диван, я тебе расскажу, как всё было, а ты послушаешь.
Я усаживаюсь на диван в маминой комнате и приготавливаюсь слушать. В её комнате тепло, в окно пробивается зимнее солнышко, занавески отсвечивают жёлтым на паркетном полу, нам хорошо вместе с ней.
- Это случилось в первый год оккупации, - начинает она, - зима тогда выдалась долгой и очень холодной. Нас было у мамы к тому времени семеро, я была старшей, мне одиннадцать стукнуло. Отец недавно вернулся с Финской войны, пришёл с неё инвалидом и был плохим помощником в работе на огороде. Но кое-чем мы всё же запаслись на зиму: картошкой, капустой, свёклой, морковью, вот только заправлять всё это было нечем. Поешь пустого, и через час голоден, а на морозе такая еда ещё быстрее выветривалась. До войны мы поросёнка держали, но в начале зимы его немцы забрали. Вернее, не немцы, а румыны. Эти противнее и злее были, не посмотрели, что семь детей в семье мал мала меньше, отняли нашего поросёнка. А морозы в ту пору начались с самого ноября и в декабре уже стояли за тридцать. И снегу навалило столько, что поутру мать не могла двери в сенцах открыть, приходилось мне в окно вылезать и откапывать вход лопатой. К концу февраля наши припасы стали заканчиваться, и самые малые дети, Коля с Ваней, начали пухнуть от голода. Мать смотрит на них и всё время плачет, а тут ещё повадился к нам полицай ходить. Придёт, сядет за стол, выпьет принесённой с собой самогонки, закусит нашей картошкой, которой уже почти не осталось, и давай смеяться. Тычет в нас пальцем:
- Что-то вы толстеть начали, - говорит, а сам заливается.
Мать молчит, не смеет ему перечить. Осенью она видела, да и я тоже, как он наших пленных расстреливал. Из пистолета, сам. Страшно было до смерти. Наших ребят тогда, молодых солдатиков, в первую осень много в плен набрали. Никто из них зиму не пережил, кто с голоду умер, кого полицаи расстреляли. А этот, выпив и закусив, продолжал над нами глумиться.
- Собаку, - говорит, - держите, не съели ещё, значит, хорошо устроились.
И новый взрыв хохота. А у нас тогда, действительно, собака жила, ещё до войны к нам прибилась. Мы её Белкой назвали. Маленькая такая, чуть больше кота, рыжая, но умная, страсть. В ту зиму мы её уже не кормили, она сама пропитание находила. Бегает целый день где-то, и только на ночь домой приходит. На ночь мы её в хату к себе пускали. Вот она нас и спасла в ту зиму.
Мать отвернулась к окошку и замолчала. Я видел, как она достала платок и вытерла им глаза. Признаться, я тоже это сделал незаметно, рукавом рубашки смахнул мокрость у обоих глаз. Потом мы немного помолчали, слышно было только, как жена гремит на кухне посудой.
- Продолжай, мама, - попросил я, хотя уже слышал этот рассказ. Думаю, и она помнила, что его уже мне рассказывала. Но сегодняшний пейзаж за окном напомнил ей о былом, и маме захотелось выговориться.
- Сейчас такая же зима, - продолжила она, повернувшись ко мне, - только сейчас все сыты, и дай бог, сынок, чтобы вы никогда не узнали, что такое голод. А Белка наша, - на лице у неё засветилась улыбка, - беспородной была, но такой умной. В январе к нам немца на постой прислали. Нам самим есть нечего, а тут ещё один рот появился, дополнительный. Но мать придумала, как его выжить. Коля с Ваней ползают по полу, ну и сделают своё дело - кто в углу, а кто под столом даже. Мать не спешит убирать за ними. Запах свежий стоит, тёплый такой, душистый. Немец ходит по хате, нос воротит, за стол не садится. "Руссишен швайн" кричит, а мать словно не слышит, не реагирует на его крики. Короче, съехал он от нас, переселился в другую семью, где малых детей не было. А к полицаю, который к нам приходил выпивать-закусывать, тоже определили на постой двух поляков. У него в зиму два поросёнка остались, немцы их не забрали, но на счёт поляков он засомневался, поэтому взял одного поросёнка и зарезал. Разделал его на мясо и сало и спрятал, но не в погребе, там его могли постояльцы найти, а в сугробе зарыл в своём огороде. Уложил сало в деревянный ящик, вырыл яму в снегу поглубже и в ней закопал. Поляки, как он и думал, там его не нашли, зато нашли собаки, нюх у них получше, чем у поляков. Разрыли они сугроб, стащили крышку с ящика и уволокли всё сало. Наша Белка, даром что маленькая, самой проворной оказалась, притащила во двор два огромных куска, килограмма по три каждый. Как мы радовались ему, не передать. Мать ухватила это сало и бегом в хату вместе с Белкой. Та скачет между нами детьми, радуется, будто понимает, что она сделала. Дескать, вот я какая, всех вас спасаю. Я это до сих пор помню. Месяца два потом мать готовила картошку и суп, заправляя их салом. Еда эта такой вкусной была, такой сладкой, закрою глаза, и до сих пор тот вкус ощущаю. Тогда мне и стало казаться, что сало то мёдом пахнет, и потом, когда я впервые мёд попробовала, то только убедилась в этом. Так мы протянули до мая, а там щавель пошел, отец стал ходить на рыбалку, карасей ловить. Возьмет удочки, доковыляет до озера, а обратно уже с уловом. Так мы и выжили, - закончила свой рассказ мама, - благодаря нашей Белке.
- Хорошая была у вас собака, - вздохнул я, - и имя вы ей дали правильное, Белка. Его потом увековечили после полёта в Космос. Они со Стрелкой первыми там побывали. А сегодня у тебя будет возможность сравнить, - прибавил я, - какое сало вкуснее. То, легендарное, или наше из морозильника.
Я посмотрел на маму и улыбнулся.
- Ты тоже мечтал стать космонавтом, - напомнила она, - но стал инженером, и это неплохо. Главное, мне у тебя хорошо, а сала я сегодня съем кусочек. Медового, - улыбнулась она.
18 мая 2023 г
Мама
Я оторвал голову от подушки и посмотрел на будильник. Без пяти семь, пора вставать. Утреннее майское солнце, пробиваясь через оконные занавески, вычертило на полу золотистые змейки. Над ними, словно это была иллюстрация к Броуновскому движению, плавали лёгкие пылинки.
- Как в детстве, - подумалось мне, - только будильник мешает, тикает слишком громко... Интересно, прозвенел он, или ещё нет, - я стал соображать и тут вспомнил, что уже больше месяца как не завожу его. Я - на заслуженном отдыхе, правда, с незаслуженно маленькой пенсией.
- Сколько же это мне стукнуло, - попытался вспомнить я, - кажется, пятьдесят девять... не мало. И хорошо, что успел вовремя воспользоваться северными льготами, но скоро, по всей видимости, их отменят, и тогда многие, в отличие от меня, не успеют дожить до заветного дня.
Чего же я тогда подхватился так рано? - задал я себе вопрос, - лежи, не тужи, за окном месяц май, всё лето впереди. А лето - это "маленькая жизнь", как спел однажды какой-то популярный певец.
Да, лето - моя любимая пора, да и для кого она не любимая. Как говорил мой один хороший знакомый: "Раньше я любил лето, теперь за деньги я могу его себе позволить в любое время, а потому теперь я люблю деньги...".
- Ха-ха-ха, - засмеялся я, вспомнив изречение своего знакомого, и опять взглянул на будильник. Большая стрелка незаметно переместилась вправо и показывала уже пять минут восьмого.
- Быстро всё в этом мире, - подумал я, ощущая, как с каждым ударом будильника очередная порция времени отрывается от вечности и уносится навсегда в прошлое, - чего же он тогда так тикает сегодня, так назойливо и громко.
Может быть, поэтому я и спал так плохо, а, может, потому что мне опять что-то приснилось скверное. В последнее время мне снова стала сниться всякая ерунда, а вчера, я, к тому же ещё наелся на ночь, хотя зарекался это делать.
Повздыхав для порядка в философическом плане, я приподнялся с постели и посмотрел на солнечные зайчики на полу. Они уже заметно сдвинулись вправо, но, словно почувствовав мой взгляд, замерли.
- Остановись мгновение, ты прекрасно! - продекламировал я и попытался вспомнить тот бред, который приснился ночью.
В основном это были обрывки видений о моей учёбе в институте. Когда я их вижу, то всегда не высыпаюсь. Правда, с каждым годом происходит это всё реже и реже, но всё же иногда мне видится, как я делаю очередной курсовой проект, который нужно сдавать, а он у меня почему-то не готов. Я начинаю переживать, дёргаться, разговаривать во сне, но, слава богу, всегда просыпаюсь. Сначала вроде радуюсь, что курсовой сдавать не надо, но потом, вспомнив сколько мне лет... радуюсь уже не так бурно. А ещё мне с детства снятся кошмары, от них я кричу по ночам во весь голос, дерусь, размахиваю руками, хотя это отдельный разговор.
Но сегодня ночью кричал во сне не я, крики были слышны из соседней комнаты. Там спит моя мама, восьмидесятишестилетняя старушка. Она живёт с нами: со мной и моей женой, уже шестой год. После смерти моего отца, её мужа, я перевёз её к себе. Раньше в этой комнате жила наша дочь, но после окончания университета она уехала в Москву и там осталась. В столице она вышла замуж и родила нам внучку Алису. Раз, или два в год они все вместе приезжают к нам в гости, и тогда жизнь наша преображается до неузнаваемости. В квартире становится шумно, весело, Алиса с гиканьем носится по комнатам, чёрненькие котики разбегаются во все стороны от её криков, а котиков у нас целых три штуки, и наша бабушка-старушка расцветает, словно наступила весна. На какое-то время она становится молодой, красивой, и ей снова хочется жить...
Но сегодня моя мама спала беспокойно и кричала во сне. Наверное, ей что-то приснилось страшное. Её крики я услышал посреди ночи. Это были даже не крики, а приглушённые стоны. Я сначала испугался, вдруг она постонет-постонет да и умрёт, что мне тогда делать? Я хотел подняться, чтобы разбудить её, но стоны внезапно прекратились. Я похолодел. Мысль, что, может быть её уже нет на этом свете, обожгла меня, и я не решился войти в её комнату.
- Наступит утро, - подумал я, растирая пупырышки, выступившие на руках и ногах, - тогда всё узнаю.
С этой мыслью я попытался уснуть.
Надо сказать, что с переездом моей мамы ко мне жизнь моя здорово изменилась и вот в каком плане. Я ведь мужчина достаточно взрослый, парень хозяйственный, самонадеянный, решительный. Друзья считают меня неплохим семьянином. Да, я люблю порядок, у меня даже коты об этом знают, поэтому ведут себя приличнее, чем подопечные Юрия Куклачёва. Жена моя любит готовить и умеет принять гостей, короче, в нашей жизни давно уже всё налажено и всё идёт своим чередом.
Но вот с переездом мамы, моё положение хозяина в доме несколько пошатнулось. Я снова почувствовал себя, если не маленьким мальчиком, то уж точно школьником начальных классов. Я, конечно, не ропщу за это на маму, на мам вообще роптать нельзя, но многое в этой ситуации пошло мне на пользу.
Недавно мы отмечали сорок лет нашего северного предприятия. Собралось нас человек двадцать, и мы, после посещения кладбища и поминания ушедших коллег по работе, отправились в ресторан. Мне бы беззаботно веселиться, как это я делал раньше, выпивать всё положенное, но теперь я понимал, что по возвращении домой меня встретит не только жена, но и моя мама. Жена ничего не скажет, а мама обязательно спросит, как там всё происходило и ещё потребует, как это всегда требовала от моего отца: "А ну-ка, дыхни"! И тогда всё впечатление от беззаботно проведённой вечеринки пойдёт насмарку.
Поэтому, вместо того, чтобы выпивать рюмку за рюмкой, я, произнеся положенные тосты, ушёл с юбилея пораньше и даже успел попасть на тренировку. Сэнсэй похвалил меня за такое усердие, но потом, когда я ему рассказал в чём дело, и почему я так поступил, он уже похвалил мою маму...
Я снова взглянул на будильник, ещё полчаса оторвалось от вечности и кануло в Лету. Жизнь незаметно утекала в прошлое. Нужно было вставать.
Проходя мимо маминой комнаты, я заглянул в приоткрытую дверь. Старушка сидела на диване одетая, подперев голову рукой.
- Сынок, - позвала она, - иди ко мне, я тебя обниму.
- Ты ночью кричала, - посетовал я, - напугала меня, наверное, что-то страшное приснилось?
- Не беспокойся, сынок, всё нормально, это я маму свою во сне увидала и давай звать её, - ответила старушка, - она стояла у печи в нашем довоенном домике, и блины нам пекла. Я ей кричу: "Мама-мама"!?, а она не оборачивается, я продолжаю кричать, а она не реагирует. У меня даже губы пересохли от крика. Хорошо, что проснулась, гляжу... а я у тебя дома, сынок, и мне сразу так покойно стало...
Я подошёл к маме, она обняла меня и поцеловала в щёку.
- Ты у меня жалостливый, - сказала она, - я так рада, что живу у тебя. Недавно тётка твоя, Рая, позавидовала мне. Сказала, что я у тебя, как в раю устроилась, и то правда. Ты меня кормишь, а мне уже и есть не хочется, мне бы такие разносолы да в молодости. Сегодня ночью во сне, когда моя мама пекла блины, и они так пахли... мне, ведь, не блинов хотелось, мне хотелось, чтобы она обернулась и пожалела меня...
Я был поражён, восьмидесятишестилетняя старушка, словно маленькая девочка, обращалась за помощью к своей маме и хотела, чтобы та пожалела её...
Каждому из нас, сколько бы нам ни было лет, всё равно хочется ласки, любви и тепла, хочется, чтобы нас пожалели и приласкали. А кто нас приласкает и утешит, как не наши мамы.
Я посмотрел на её седую голову и прижал её к своей груди.
Я понимал, скоро она угаснет и навсегда уйдёт из этого мира, и уже я буду кричать по ночам: "Мама-мама"!? - обращаясь к ней за помощью.
Милая моя, хорошая, спасибо, что ты есть, что ты ещё жива и живёшь со мной. Не беспокойся, я не дам тебя в обиду и обогрею тебя, сколько бы тебе ни осталось дней.
Хотя на самом деле... Это ты греешь всех нас.
20 Мая 2016 года.
9 мая 2019 года моей мамы не стало. Светлая ей память...
Боговы слёзки
Сегодня пятница семнадцатое, хорошо, что не тринадцатое. Хотя я ни в какие приметы не верю и хожу частенько невезучими маршрутами. В том смысле, что, если пройдусь на работу каким-нибудь извилистым путём, а потом им же вернусь обратно, и в этот день мне не повезёт, то я не спешу менять маршрут, и из принципа по нему хожу. Проверяю, всё ли от меня зависит в этой жизни, или кто-то другой, несмотря на мои усилия, управляет моей судьбой. Иногда пройдусь по этому маршруту два раза - не везёт, я в третий - опять незадача, но на четвёртом разе обычно некто сжаливается надо мной и посылает мне удачу. Мелкую такую, долларов в сто, не больше...но всё же. Этот некто, вероятно думает:
- Ну что взять с дурака... пусть ходит, где ему вздумается, займусь-ка я лучше другими персонажами, которые одновременно верят и в Меня и в приметы.
Но, как бы там ни было, после мелких неудач и таких же невеликих удач я начинаю верить в удачу глобальную, несмотря на свои седины.
Так вот сегодняшнее число, семнадцатое, для меня пока нейтральное, а потому с утра я решаю съездить на Десну порыбачить. Скорее даже не порыбачить, а отдохнуть от трудов праведных и городской суеты, потому что рыбак из меня давно уже никакой. Правда, ловить я ещё не разучился, по-прежнему умею это делать, навыки, как говорится, не пропьёшь...вот только заядлость моя рыбацкая куда-то пропала, а без неё - какой кайф в рыбалке? Раньше я только и делал, что на поплавки смотрел да старался поскорее подсекать. Рыбы из-за этого упустил ...страсть сколько. Теперь же я, в основном, природой любуюсь, а не на удочки смотрю, но делаю это спокойно и без страсти. Заядлый же рыбак так поступать не может и любуется он только, глядя на свои поплавки да ещё потом на пойманный улов. Есть у меня парочка знакомых, у которых заядлость к рыбалке и страсть к выпивке присутствуют в одном флаконе, так вот я заметил, что частенько рыбацкий инстинкт у них берёт верх над алкогольным...Это о чём-то да говорит. В смысле, что преодолеть и то и другое очень даже непросто. У меня в своё время обе эти страсти присутствовали и сосуществовали в мире и согласии, и одна по силе не уступала другой.
Но теперь пойманная рыба меня уже не веселит, а потому я стараюсь её отпускать. Правда, делаю это незаметно, чтобы другие рыбаки невзначай не увидели, могут, ведь, неправильно понять, как не понимают мои некоторые теперешние друзья, что я уже давно не выпиваю...даже пива после бани не пробую. Хотя ещё недавно пробовал и с большим удовольствием. Как говорил Суворов, после бани портки продай, но выпей... Хотя, может, ничего такого и не говорил наш великий стратег, а эти слова - позднейшая выдумка интерпретаторов-историков.
Но, как бы там ни было, сегодняшний нейтральный день выдался солнечным и тёплым. Это за всю-то половину июня. В принципе, как говорит моя мать, а ей уже, слава богу, 9-го мая стукнуло 86-ть, тепло и должно приходить после Духова дня, а день этот ещё не наступил, придёт только в понедельник после святой Троицы. Раньше в детстве мне казалось, что Духов день - это уже середина лета, но в детстве много чего кажется. Когда вся жизнь впереди - мироощущение совсем другое. И время в детстве течёт по-другому, оно тягучее и запоминающееся, и жизнь протекает интересная и наполненная событиями.
Так вот в Духов день, обычно тёплый и солнечный, мы с отцом ходили на нашу речку Судость за явором. Есть трава такая, на осоку похожая, только ярко зелёная и нежная, в том смысле, что она не режется и её можно есть. И пахла она так, что аромат её я помню до сих пор. Натаскаешь этого явора из реки целую охапку, заодно накупавшись в чистой воде, а потом греешься, высыхая на солнце. И загораешь одновременно. Загар-то ко мне с детства хорошо пристаёт. Травой этой в Духов день мы с отцом устилали в доме полы. Положено так по православному обычаю. Дед мой так поступал, потом мой отец, теперь это делаю я...но дети мои с внуками уже так не поступают. Не ездят они на реку за явором и рыбу ловят только на платных озёрах. На первом месте у них теперь не природа, на первом месте компьютер, или нет... на втором, на первом и с большим отрывом - материальные блага. А в моём детстве блага воспринимались по-другому. Не из-за них мы работали, а потому - что надо так было, и отдыхать мы умели весело и беззаботно...
Натаскав явора из реки и обсохнув, домой мы с отцом не спешили. Он, бывало, возьмёт в руки пару ярко зелёных стеблей, распустит их сверху вниз, вытащит беленькую с зеленоватой нежностью сердцевину и протянет мне. Я возьму её...хоп, и прямо в рот. Прожую не спеша, и сразу этот запах...для меня он воплощение всего: и лета, и моего счастливого детства. Я его и сейчас помню и ни с каким другим не спутаю. А ещё помню запах придорожной пыли, когда первые крупные капли дождя падали на просёлочную дорогу, где этой самой пыли было по щиколотку, и по которой так удобно было бегать босиком, поднимая за собой тёплую завесу. Так вот после самых первых капель, самых крупных и тяжёлых, вверх поднимались струйки серо-жёлтых вулканчиков и ударяли в нос. Уже потом, после дождя, запах этот смешивался во мне с растворённым в воздухе озоном, и было такое впечатление, что я надышался свежей пылью...Это я тоже помню до сих пор, как чудесные мгновения детства.
В прошлом году приезжал ко мне в гости француз, бретонец из Морле. В принципе, приезжал он не только ко мне, но ещё и в две другие семьи, но судьбе было угодно так распорядиться, что первым Россию показывал ему я. Ну, я и постарался от души, чтобы ему понравилось в наших краях. Сперва я возил его по разным достопримечательностям: на Курган Бессмертия, Партизанскую Поляну, в парк А.К. Толстого и прочее, потом, когда нам обоим это надоело, я повёз его на то место, где мы с отцом в Духов день рвали явор. Там по-прежнему было всё очень красиво. Вода в Судости была такой же чистой, как и во времена моего детства, и кувшинки с белыми лилиями росли и расцветали в ней. Скошенное сено, скрученное в валки, благоухало цветочными ароматами, и аисты бродили поутру по заливному лугу, раскинув свои огромные крылья, чтобы просушить их на солнце. Одна важная птица даже взобралась на скошенный валок и всё с любопытством на нас поглядывала, не угостим ли мы её чем-нибудь вкусненьким, например, лягушкой. А, может, она просто никогда французов не видела...
Эрван, так звали бретонца, в это время всё щелкал и щёлкал своим гаджетом, пытаясь запечатлеть наши красоты. Но явора в том месте мы уже почти не нашли, его заглушила прибрежная осока, вымахавшая на трёхметровую высоту. И по дороге, когда мы ехали, на обочинах видели борщевик, примерно такой же вышины. Не всегда человеку стоит спешить с улучшением природы и выводить что-то новое и якобы полезное. Короче, явора тогда мы рвать не стали, и бретонцу так и не удалось его попробовать. Что ж, Эрван, мой новый французский друг, оставлю эту процедуру для тебя на следующий раз.
Сегодня же я наметил поездку не на Судость - это слишком далеко, а на Десну в район Свенского монастыря, если точнее - на Андреевский луг. Сейчас он ухожен, машины туда не пускают, и за нерадивыми рыбаками волонтёры убирают кострища и пластиковую посуду. Сам видел одну молодую парочку, которая этим занималась, вот только спасибо я им почему-то не догадался сказать.
Отправляюсь на этот раз я один, жену опять выписали в Москву смотреть за нашей внучкой Алисой. Вот уже вторую неделю она там, и мы, с моей мамой-бабушкой, остались одни. С этой поры и начинается у нас интересная жизнь. Маме почему-то всё время кажется, что я снова стал маленьким, и она за мной должна ухаживать. Вдобавок к этому она мне каждый день рассказывает (именно рассказывает, а не жалуется), как неправильно ухаживает за мной моя жена. В том смысле, что она неправильно меня кормит, а именно, мало мне накладывает. То, что я вешу 92 кг, в расчёт не принимается.
- Наоборот, - говорит мне моя мама, - ты разбух оттого, что она тебя мясом не кормит. Всё овощами да овощами... кто ж с мужиками так поступает. Я твоему отцу сначала всегда давала мясное, а уж потом... - и так далее и тому подобное.
Согласитесь, странная логика у моей мамы, но с ней лучше не спорить, особенно когда понимаешь, что старушке не так уж много осталось. Недавно пару раз она нас потренировала: один раз с вызовом "скорой", а второй - уже с "реанимацией". Когда пришла в себя, долго никого не узнавала. Врач ей вопросы наводящие задаёт, пытаясь возвратить в реальность, а она не реагирует. Врубилась только, когда он спросил её, где она находится. На это мать среагировала моментально:
- У себя дома, - говорит, - а где же ещё...
После этого память к ней постепенно вернулась, но я-то знаю, ненадолго всё это, а потому, мне теперь весело её слушать и не хочется ей ни в чём перечить...
Да... ещё, врач реаниматолог сказал ей, а он у многих пожилых людей дома бывает, вы, говорит, очень ухоженная женщина, и комнатка у вас чистая... и с благодарностью посмотрел на меня и мою жену. Мама после этих слов обняла свою невестку, и обе они чуть не расплакались...
Так что, повторюсь, без жены я снова стал для мамы маленьким. Не приведи господь мне чихнуть в моей комнате, а ей услышать, сразу же все окна закрываются, и из шкафа достаётся тёплое одеяло. Или молния вдруг полыхнёт, а за ней гроза ударит. Тут уж не только окна, но и все двери межкомнатные закрываются. Свет везде гасится и телевизор с компьютером из розетки выдёргиваются. Это делается в обязательном порядке, и потом мама вместе с котиком Пиней сидят в её комнате и дрожат. Сидят они в полнейшей темноте, потому что и шторы все наглухо задёргиваются. Котик мой под старость тоже трусоватым стал, жмётся к бабушке на её кушетке, знает, защитит она его от небесного электричества. Ему ведь тоже уже немало - семнадцать, что по кошачьим меркам - ого-го. А если перевести на человеческий язык, то он может оказаться старше моей мамы-бабушки...ну, или, по крайней мере, ровесником. По поведению...тут уж точно они одинаковые.
Недавно котик нас тоже потренировал, пусть и без "скорой помощи", но мы всё равно переволновались. Он наелся цветов из горшков, которых у моей жены расставлено по всем комнатам неимоверное количество. Видать, весной и ему витаминов не хватает. Он ведь немолодой уже, и желудок у него работает далеко не так, как в былые годы. Наевшись зелени, Пиня давай ею блевать, а потом лёг у порога, вытянулся и затих. Мы думали, что всё уже, придётся закапывать его рядом с котиком Васей на крутом берегу Десны, но он ничего, к вечеру оклемался и ещё поел у меня с руки сырой говядинки...
...Но сегодня с утра на душе у меня хорошо...потому что утро это выдалось - необыкновенным. В шесть часов меня разбудило солнышко, которое яркими лучиками проникло через занавески и, разделившись на две полоски, улеглось на мою кровать. Одна полоска легла на простыню у моих ног, а другая, отразившись от зеркала, легла на подушку рядом с моим лицом. Я сразу почувствовал его тёплое прикосновение, открываю глаза, смотрю... солнечный зайчик. Я потрогал его, а он улыбнулся и говорит мне:
- Вставай, соня. Сегодня нас ждёт чудесный день.
Я аж подпрыгнул с постели...
Рюкзак мой с удочками был собран ещё с вечера, я сделал это, вернувшись с тренировки. Уложил в него бутылку воды, банку консервированной кукурузы, а вот подсачек укладывать не стал. Говорят, с подсачком, крупная рыба не клюёт. (Ты, дорогой мой читатель, не обращай внимания на некоторые нестыковки. Иногда я верю в приметы, иногда не верю... я ведь тоже человек...). Кроме кукурузы других приманок я брать не стал. Ни червями, ни опарышами, ни прочими "вкусностями" я уже давно не пользуюсь. Рыба, как прознала про то, что я её отпускаю, с тех пор клюёт у меня буром. Даже на кукурузу, которую я по нескольку раз замораживаю-размораживаю в холодильнике. Я теперь экономным стал и на каждую рыбалку новый "Бондюэль" не покупаю.
Быстренько умывшись и почистив зубы, я сооружаю себе овсянки. Теперь это мой утренний рацион - порция овсяной крупы и столовая ложка мёда. Ни соли, ни сахара я в неё не кладу. Когда я уже был готов выходить на улицу, смотрю, из своей комнаты выходит и направляется в мою сторону мама. Она уже давно ходит по дому с палочкой, боится упасть и расшибиться. Спешит она не одна, вместе с ней шествует наш котик Пиня. Прежде чем подойти ко мне и меня перекрестить, что она делает всегда, перед дальней ли дорогой или перед ближней, без разницы, мать вместе с котом заворачивают на кухню. Я знаю, что она там забыла, она проверяет, точно ли я ел овсянку. Одно время по утрам я не завтракал, выпивал только стакан кипячёной воды, и всё. Начитался Поля Брэгга и потом несколько лет жил по его рекомендациям. Надо сказать, это пошло мне на пользу, я многие свои болячки вылечил. Но мама понятия не имеет, кто такой "этот Брэгг", и когда поселилась у меня, то постоянно мне вычитывала по поводу моих голоданий. А что пришлось выслушать на этот счёт моей жене...это отдельный разговор. Как это так, жена...и мужа не кормит... Короче, пришлось американца на какое-то время задвинуть и начать снова завтракать.
Постучав кастрюлей и позвенев в ней ложкой (точно ли я варил в ней кашу?), мать, наконец, выходит из кухни меня проводить.
- Не вздумай купаться, - приказывает она, - а то с тебя станет. Я потом трусы твои проверю.
Мне хочется ей возразить, из принципа, но я молчу. Я и без трусов умею купаться, но сегодня я этого делать не буду.
- Хорошо, мама, - говорю я и, погладив замурлыкавшего Пиню, выхожу на улицу.
А там теплынь. Я люблю это время года. Помню, когда впервые это понял, мне было лет одиннадцать. Я шёл тогда за земляникой в далёкий овраг, не в тот, который возле нашего дома, а в другой, километрах в четырёх от нас. Там был громадный овражище, из которого вытекал ручей и впадал в нашу Судость. Зимой с его склонов мы катались на лыжах, а летом я нашёл там ягодное место и никому об этом не рассказал. Я хотел привести туда девочку, в которую был безумно влюблён, и показать ей это место, но...она предпочла другого, и землянику мне пришлось есть одному. В результате на следующий год я показал это место всем желающим...
Так вот когда я шёл туда, было самое начало лета, я даже помню число, 15-е июня. Каникулы только-только начались, только первые тёплые деньки настали, и первое робкое чувство вошло в меня. Оно бродило по телу и наполняло душу приятной истомой. Я шёл и мечтал. Мечтал, как полечу на Луну, как стану известным на весь Мир, как открою новый закон в физике, и как научусь летать без крыльев...Я мечтал и представлял, что всегда рядом со мной будет она.
На косогоре, куда я пришёл, земляники было видимо-невидимо. Но когда не с кем делиться, вкус у неё не тот, поэтому я наелся достаточно быстро и также быстро потерял к ней всякий интерес. Зато я приметил рядом с кустиками земляники, ярко-розовые цветы с малиновым оттенком. Они были небольшими, с пятью лепестками, на тонких ножках и с зелёными листиками. Они были такими красивыми, что мне захотелось нарвать целый букет. Но кому их подарить? Предмет моих обожаний уехала отдыхать в Артек, а до осени в банке с водой они вряд ли достоят. Поэтому я лёг на траву и уткнулся лицом в эти цветики. Кроме того, что они были очень красивыми, они изумительно пахли. Я лежал и вдыхал этот аромат. Я тогда ещё не понимал, насколько я счастливый человек, и не представлял, что для счастья никаких полётов на Луну или на Марс не нужно. Всё счастье Мира сосредоточено здесь, на нашей прекрасной Земле, здесь настоящий рай во Вселенной. Но сколько же надо пережить нам невзгод, чтобы это понять...А тогда я так страдал из-за нескольких прыщей на лице...
...От Свенского монастыря по тропинке я спускаюсь вниз к реке. На берегу народу немного, пара-тройка рыболовов, да ещё две женщины собирают щавель на Андреевском лугу. Я выбираю место под кустом и перво-наперво извлекаю из рюкзака раскладной стул. Теперь я люблю рыбачить с комфортом. Потом быстро собираю удочку, нацепляю чуть подтаявшую кукурузу на крючок и забрасываю. Леску течением сразу сносит, но глубину для поплавка я выбираю правильную. Тем временем на противоположном берегу начинают происходить интересные события. Двое молодых людей выходят из зарослей ивняка и вытаскивают за собой на прибрежный песок полуспущенную резиновую лодку.
- Никак поплавать решили, - думаю я, - только бы не утонули. Водичка-то ещё холодная.
Но ребята оказываются смелыми, бросают лодку с размаху в воду и тут же в неё забираются. Вместо вёсел в руках они держат половинки разрезанной надвое пластиковой канистры. В такой лодке и с нормальными вёслами против течения не выгребешь, а с самодельными пластиковыми шлёпалками и утонуть недолго. Но ребята оказываются храбрыми, лодка оседает почти до краёв, а им хоть бы хны. Размахивая самодельными вёслами, они начинают выгребать на середину реки, да так ловко, словно профессиональные гребцы. При этом они весело кричат друг на друга, используя в основном матерные слова. Но речь их складная, языки не заплетаются, поэтому я делаю вывод, что ребята абсолютно трезвые.
- Не перевелись ещё придур...весёлые парни на Руси, - думаю я и начинаю с интересом следить за тем, что будет дальше.
Тем временем у меня клюёт. Я подсекаю и вывожу на поверхность приличную рыбину. Действую я аккуратно, но уверенно, потому что знаю, никуда она от меня не денется. Перетащив рыбину через траву, я берусь за леску рукой, чего делать категорически нельзя, потому что она в любой момент может порваться, и тяну её на себя. Раз...и, у моих ног бьётся красавица краснопёрка.
- Граммов на триста, - определяю я намётанным глазом и после этого начинаю действовать стремительно. На воздухе рыбу долго оставлять нельзя, она уснёт. Настоящие рыбаки никогда не говорят - издохнет, только уснёт. Чтобы этого не произошло, я быстренько вытаскиваю из рюкзака садок, втыкаю в берег приготовленный заранее колышек, опускаю садок в воду и аккуратно помещаю в него мой улов. На всё про всё уходит у меня от силы десять секунд. Что значит опыт. Краснопёрка красивая, серебристая с алыми плавниками, вот только форма у неё какая-то округлая, почти как у карася.
- Мутирует рыбка в Десне, - думаю я, - хорошо, что она пока на карася похожа, а не на пиранью. Говорят, на Дону уже ловят эту зубастую...
Сделав дело, я, как настоящий рыбак начинаю осматриваться по сторонам, не увидал ли кто моего успеха, а то не ровен час сбегутся бедолаги и начнут забрасывать свои удочки мне под поплавки. Но, вроде, всё тихо...за исключением двух придурк...извиняюсь, двух весёлых парней в лодке, которые тоже моего успеха не видели. И это хорошо, потому что они уже вовсю кричат и ругаются между собой.
- Ты не так гребёшь...нет это ты не так..., ты ленивый придурок... нет ты, - кричат они друг на друга и при этом уже начинают замахиваться вёслами.
- Не перевелись ещё у нас на Руси ...весёлые хлопцы, - думаю я, - и дороги, соответственно, не улучшились. Всё как у Гоголя во времена оны...
Чтобы дальше не смотреть и не слушать поднадоевший уже мне концерт, я решаю закругляться с рыбалкой.
Перво-наперво, вытаскиваю из садка краснопёрку и отпускаю её восвояси. Потом выдергиваю колышки и подставки под удочки, споласкиваю их водой и насухо вытираю. Укладываю всё в рюкзак, кладу туда же садок и отправляюсь на луг собирать щавель. Кто-то скажет, собирать щавель - не мужская работа, как и чистка картофеля, но я люблю и то и другое, и делаю это умело и с удовольствием.
Поднявшись на обрыв, я иду к дереву, растущему посреди луга. Становится жарко, надо раздеться, даже женщины собирают щавель в одних купальниках. Подойдя к дереву, я прислоняю к нему рюкзак и начинаю, не спеша, раздеваться. Вещи я развешиваю на двух сучках, торчащих из коры дерева. Неожиданно звонит мой сотовый телефон. Это Коля Марченков, мой сокурсник по институту.
- Будешь с Лёшкой разговаривать? - спрашивает он, - Лёшка только что из Таиланда прилетел.
- Зачем спрашивать? - хочу сказать я ему, но вместо этого говорю:
- Давай.
Лёшка - мой старинный друг вот уже на протяжении сорока лет. Ещё недавно мы были с ним не разлей вода, но вот уже три года, как он живёт в Таиланде, и это повлияло на нашу дружбу. В первый год он встречал меня там, когда я приезжал в эту экзотическую страну на отдых, помогал мне поселиться, ездил вместе со мной на экскурсии, слушал первые главы моего "Созидая Бога".... Хорошие были деньки. В последние два года он уже не приезжает в Россию, а я не езжу в Таиланд, нету средств, вот общение понемногу и прекратилось.
Говорим мы с ним по телефону достаточно долго, но ни о чём, даже не договариваемся о встрече. У каждого теперь своя жизнь...Хотя сорок лет настоящей дружбы, ночных бесед и откровений на грани фола за пояс не заткнёшь...Но, жизнь есть жизнь...хорошо, что она ещё не вся закончилась, и какой-то её отрезок по-прежнему остаётся, а потому не буду спешить с выводами...
Поговорив с другом, я начинаю бродить кругами вокруг дерева и собирать щавель. Он уже начал давать стрелки, но всё ещё крепкий, кислый и ярко зелёный. На небольших пригорках я нахожу несколько кустиков созревшей земляники. Их я срываю для мамы, я всегда так поступаю с самого раннего детства. Самые спелые ягоды из оврага я всегда приносил ей, и, отдавая, говорил, что сам наелся от пуза.
На одном из пригорков я набредаю на цветы, именно на те, ярко розовые с малиновым оттенком, цветы моего детства. Я не могу удержаться и рву их вместе с травой целый пук. От радости у меня щемит сердце...
Но вот целлофановый пакет наполнен доверху щавелем, я разгибаюсь, хрустя поясницей, и смотрю в небо. Оно голубое с белыми барашками пушистых облаков. Солнце в самом зените и здорово палит мне холку. Пора одеваться и возвращаться домой. Впереди по курсу высится громада Успенского собора Свенского монастыря. Его восстановление вот-вот закончится. Пять тёмно-синих, и в то же время очень ярких куполов, сияют на солнце. Слава Богу, теперь и мы, и наши дети, наконец-то, увидят эту красоту.
В прошлом году я водил туда француза, когда храм ещё не был оштукатурен. Но Эрван всё равно щёлкал и щёлкал своим гаджетом. Потом он сделал пару снимков семисотлетнего дуба, возле которого брянский князь Роман Михайлович обрёл чудотворную икону... В следующем году, если мой друг опять приедет из Франции, я снова свожу его и в монастырь, и к дубу, да и на рыбалку тоже, и щавелевым борщом накормлю до отвала... а не только блинами...
Поднявшись на гору, я чувствую некоторую усталость. Но она приятная. Когда ты крепок, здоров, первый год на пенсии, и у тебя ещё жива мама - это и есть счастье.
Дома у порога меня встречает Пиня. Он лезет в пакет и нюхает его содержимое. Я бросаю ему на пол горстку щавеля, и он его ест, и делает это с удовольствием. Съедает полную горсть и ещё просит. Но я боюсь ему давать вторую порцию, вдруг опять блевать начнёт.
На кухне мать в пластиковый тазик вываливает содержимое пакета и начинает перебирать щавель.
- Ты, сынок, как всегда, чисто его собираешь, - говорит она, - и в детстве ты всегда так делал...А это что? - она вытаскивает из тазика веточку земляники, - мне принёс? Сам-то хоть попробовал?
- Что ты, мама, я ею объелся, - говорю я, прекрасно понимая, что она съест от силы две ягодки, остальные оставит мне.
Но вот она на секунду замирает над тазиком, и потом раз, вытаскивает из него пучок ярких цветов вперемешку с травой.
- Ух, ты! - восклицает она, - Боговы слёзки...
- Как ты, мама, говоришь, называются эти цветы? - удивляюсь я.
- Боговы слёзки, - повторяет она, - мои любимые. Я ещё до войны, девчонкой, собирала их в нашей деревне. Ты, как угадал сегодня с ними, я будто ждала чего-то с утра, и вот - такой подарок...
Я смотрю на неё, и на языке у меня перекатываются чудесные слова...Боговы слёзки. Только в русском языке может быть такое словосочетание: Бог и слёзы. У иудеев Бог не плачет, у мусульман тем более. Только наш христианский Бог может плакать, и, наверное, Ему есть отчего. По ком слёзы Его?
По Сыну своему единородному, которого позволил Он распять на кресте... по нам, русским людям и по нашей России, которая лежит сейчас на боку и стонет, как мой Пиня. И дышит она тяжело, и невезуха нам со всех сторон: и в футбол мы проиграли, и на Олимпиаду в Рио не хотят нас пускать, и детки наши утонули недавно в карельском озере... И сегодня, когда я возвращался с реки, то обратил внимание, насколько разрослось кладбище у Свенского монастыря. Будто в одночасье переселилось туда пол города, и всё молодёжь одна, которой бы жить да жить да деток рожать...Вот и плачет Господь и переживает за нас, за нашу Россию.
Но думаю, слёзы Его не напрасны. И тогда, у начала времён, Он знал, что Сын Его воскреснет, и слава Его с новой силой воссияет на всей Земле, и люди, опомнившись, поверят в Него.
И теперь, с нашей Россией, Он верит в неё, хотя пока и плачет по ней. Пусть. Пусть слёзы Его покапают на нас сверху вроде дождичка и превратятся в цветы. И освежимся мы и опомнимся, и воскреснем, и воскреснет наша Россия и воссияет с новой силой, и преобразится до неузнаваемости. Недалеко уже это время... Я в это верю.