Николай Петрович долго писал в свою литературную тетрадь и здорово притомился. Ему захотелось немного прилечь.
- Это всё оттого, - подумал он, - что в голову мне лезла всякая чепуха. Её бы выбросить на помойку, а я вместо этого заносил сии бредни на бумагу, хотя делать этого не стоило, надо было подождать вдохновения...Но ведь я же талантлив, - воскликнул он в сердцах, - когда же, наконец, и ко мне придёт заслуженный успех! Да и денег хочется, - вздохнул он...
Размышляя в таком роде, Николай Петрович отложил в сторону тетрадь, потянулся до хруста в костях и направил свои стопы к кровати. Но, не дойдя до неё, зацепился нога об ногу и с грохотом рухнул на пол. Упал он неудачно, ударился головой о прикроватную тумбочку.
- Были б мозги, было б сотрясение, - последнее, о чём успел подумать он.
Потом какое-то время Петрович находился в темноте, такой плотной и вязкой, что еле ноги передвигал. Потом он попал в тоннель, но света в конце его, о чём многие свидетельствуют в аналогичных ситуациях, не видел. Свет для него появился, только когда он очнулся, и свет этот был очень ярким, таким, какого Петрович раньше никогда не видел. На секунду ему даже показалось, что и его самого раньше не существовало, и только сейчас он вынырнул из небытия.
Жёлтые лучи, проникавшие в комнату через ажурные занавески, прилипали в воздухе к мельчайшим пылинкам, и те, ощутив тепло, кружились в замысловатом танце. Всё это Николай Петрович наблюдал снизу, потому как лежал на полу.
- Это на самом деле происходит? - задал он себе вопрос, - или солнечные плясуы только в моей голове? Может, я себе повредил чего-нибудь, ненароком?
Но что мог повредить себе Петрович? Судя по писулькам последних лет - ничего. Всё основательно повредилось гораздо раньше. Он уже давно вместо повестей и романов сочинял, точнее, пописывал короткие рассказы, которые были едкими, бесталанными и сомнительного содержания. В них он пытался уколоть своих бывших друзей и женщин, которые когда-то его пронесли. Но особенно доставалось от Петровича его взрослым детям, коих у него было двое. Ему всегда казалось, что они хотят выжить его из собственного дома и определить в дом престарелых.
Всё это промелькнуло у него в голове молниеносно и тут же погасло.
- Как бы там ни было, - начал соображать он, - а валяться на полу негоже, надо вставать. Поднявшись на четвереньки, Петрович с трудом дополз до кровати и присел на неё. Затем осмотрелся.
- Кажется, я у себя дома, - подумал он, - эта комната моя спальня.
Но она почему-то показалась ему слишком большой. Петрович осторожно ощупал затылок и обнаружил под рукой здоровенную шишку, которая, впрочем, не болела.
- Одна голова хорошо, а две - лучше, - усмехнулся он, хотя ему было не до смеха. Мысли, одна другой резвее, закружились в его мозгу.
- Ударился головой, - удивлялся он, - а мне не больно, и настроение от этого только улучшилось. В теле какая-то лёгкость, словно я наполнился ватой. Сейчас встану и к потолку взлечу. А шишка - она пройдёт.
Петрович снова осмотрелся и даже хихикнул от новых ощущений.
- И комната стала нарядной, - заметил он, - может, я уже в другой жизни очнулся? Ну и ладно! Огорчаться не буду, тем более, мне хорошо, как уже давно не было.
Николай поднялся с постели и аккуратно прошёлся по комнате. Возле окна стоял его рабочий стол с рукописями, но выглядел он сейчас так, словно Петрович отвалил за него когда-то не тридцать рублей, а все триста; да и само окно было каким-то огромным и слишком чистым, каким раньше никогда не было. Через стекло в комнату проходило столько света, что Петровичу захотелось распахнуть его настежь и выпрыгнуть наружу.
- А на каком этаже я живу? - задумался он, - да и где я?
Он подошёл к придвинутому к столу креслу, в котором частенько просиживал долгими вечерами, записывая в тетрадку гениальные мысли, как ему всегда казалось, и сел в него.
- Вот те, на! - удивился он, - удобно-то как. А за него, сколько я отвалил?
Внутренний голос ему подсказывал, что ни кресло, ни стол ему не принадлежат. Они похожи на те, которыми он пользовался, но сейчас они были другими - роскошными, дорогими, создававшими уют.
- Может, у меня и жена есть?! - обрадовался он.
Но, что больше всего его удивило, так это солнце, выглядывавшее из-за занавесок. Оно было таких размеров, словно Петрович находился не на Земле, а как минимум на Венере.
- Действительно, что-то кардинально изменилось вокруг, - то ли забеспокоился, то ли обрадовался он, - может, и я изменился?!. Этому я буду только рад?! Не ровен час, известным стану! - продолжил радоваться он, - пора бы уже. Это всё знаки - солнце, стол, кресло. Теперь мне понятно, меня ожидают перемены. Сегодня, или никогда! - подбодрил он себя фразой из какого-то фильма.
Надо сказать, что Петрович всю жизнь ожидал от своей судьбы чего-то грандиозного. Жить просто так, как это делали все вокруг, он не хотел. С самого раннего детства маленький Коля любил мечтать. Забравшись в сарае на сеновал, он представлял, как на Землю вскоре прилетят инопланетяне и свяжутся с ним. Даже не так, не инопланетяне в обывательском смысле этого слова, а сам Сверхразум . Ведь не просто же так всё вокруг существует, кто-то всё это придумал. Понятно, что родился этот Сверхразум не на Земле, а где-то далеко за её пределами. Там он развился до невероятных пределов и теперь за всеми нами наблюдает. И за мной в том числе, - размышлял маленький Коля, - прочесть человеческие мысли - ему раз плюнуть. Но Сверхразуму не интересны мысли всех, а лишь избранных, которые могут помочь Ему Самому. Но такие мысли на Земле рождаются только в голове у Петровича.
- Нужно только почаще думать о вечном, - мечтал он, лёжа на сеновале, - а не о мирском. За это меня оценят и наградят, когда свяжутся со мной.
Что это произойдёт, маленький Коля не сомневался. С детства он рос любознательным мальчиком. Лет в пять уже умел читать и писать, неплохо считал, знал наизусть таблицу умножения, умел складывать и вычитать в уме двузначные числа, а ещё Коля любил смотреть на звёзды. Насмотревшись на них, он донимал отца странными вопросами, не свойственными столь юному возрасту.
- Пап, а что выше неба? - спрашивал он родителя, каменщика-печника, имевшего за спиной шесть классов образования.
- Луна, - отвечал отец.
- А выше Луны?
- Выше Луны Солнце, сынок.
- А выше Солнца? - не унимался любознательный отпрыск.
- Звёзды, - терпеливо отвечал родитель.
- А выше звёзд что? - не отставал приставучий мальчик.
- Когда вырастешь, всё узнаешь, - пытался закончить разговор мудрый каменщик, - а если выучишься на астронома, тогда точно обо всём узнаешь.
И вот, когда Коле исполнилось лет одиннадцать-двенадцать, и он прочитал всю фантастику, имевшуюся в их школьной библиотеке, юный отпрыск впервые задумался о смысле жизни. К этому его подвигла самая красивая девушка их школы - неприступная Таня. Она училась в параллельном классе, и все перемены юный Коля пытался перехватить её взгляд. Он проглядел все глаза, но тщетно, девочка не обращала на него внимания. Юный влюблённый даже написал для неё фантастический рассказ, так хотел ей понравиться. Но...не судьба.
Сейчас Николай Петрович вспомнил об этом, но нисколько не расстроился.
- Раз так сложилось, значит, так надо, - подумал он, - теперь всё сложится по-другому.
Он раскрыл окно и выглянул на улицу. То, что он увидел, порадовало его. Окно Петровича находилось на втором этаже кирпичного здания, прямо под ним располагался овальный бассейн с прозрачной водой, а дальше между пальмами проглядывало бирюзовое море. Высоко в небе сияло огромное солнце, свет его был столь ярок, что резало глаза.
- А ведь я на Венере, - обрадовался Николай Петрович, - и в этом не нахожу ничего необычного. Более того, именно сейчас начнут сбываться все мои мечты.
Петрович взобрался на подоконник и выпрыгнул наружу. Как он и ожидал, падать он не стал, а полетел по воздуху. Сначала над бассейном, потом над пальмами, а потом над морем.
У самой воды под пальмами стояли лежаки, и на одном из них загорала его жена. Он её сразу узнал - красивая молодая женщина с длинными ногами и соблазнительными формами. Петрович развернулся над морем и мягко приземлился рядом с ней на лежак.
- Ты где прохлаждался, любимый? - спросила красавица, - ты не забыл, - продолжила она, - что сегодня последний день нашего отдыха. Завтра отпуск кончается, и нам пора улетать на Землю. Но всё равно, спасибо, что ты организовал нам такой прекрасный отдых.
Она чмокнула Петровича в щёку и поднялась с лежака.
- Я в номер, - сказала она, - начну собираться, а ты можешь ещё позагорать. Но долго не задерживайся.
Красавица взяла в руки полотенце, легко оттолкнулась от песка и взмыла в воздух. Через мгновение она уже влетала в оставленное открытым окно.
- Хорошо жить на белом свете, - подумал Петрович, укладываясь на лежак, - и солнце яркое, и жена красавица, и отпуск ещё не закончился.
С этими чудными мыслями счастливый муж незаметно уснул. Проспал он до самого вечера, а когда он открыл глаза, огромное солнце уже садилось в бирюзовый океан. Там, где оно касалось поверхности, высветилась пылающая дорожка, простиравшаяся до самого горизонта. По ней перекатывались небольшие волны и закручивались в буруны. Было такое ощущение, что в этих местах вода закипала.
Петрович оторвал взор от моря, обернулся и посмотрел в сторону своего окна. Оно было закрытым.
- Окунусь немножко, - подумал он, - а потом к жене под бок.
Нырнув в пылающую дорожку, размашистыми гребками он поплыл от берега. Вода была не просто тёплой, а как в бане, когда маленького Колю отец после парилки обдавал из алюминиевой шайки.
Поплавав и поныряв, Петрович, наконец, вылез на берег.
- Хорошо жить на белом свете, - подумал он, скрутил полотенце и отправился в номер. На этот раз он пошёл пешком.
Жена уже спала. Петрович тихонько залез к ней под одеяло, обнял упругое тело и попытался уснуть. Странно, но ему это удалось...
Часть II
Реальная
Проснулся Петрович утром под крики какой-то голосистой женщины.
- Вставай, лежебок, - кричала она на Петровича, - нечего тут разлёживаться. Завтрак давно готов, все приживалы сокамерники давно в столовой. Один ты...никудышный, - женщина сочувствующе покачала головой, - недаром тебя в баню недавно переселили.
- В какую баню? - опешил Петрович, - и что за сокамерники...я что, в тюрьме? И вообще, где я? - он недоумённо посмотрел на кричавшую.
- Где-где, в Караганде, - усмехнулась та.
Это была женщина средних лет, неухоженная, в старом заношенном халате, когда-то имевшем белый цвет, и с платком на голове. Она посмотрела на Петровича сочувствующе и продолжила свой монолог.
- Ты у себя дома, в доме престарелых. Я сиделка. А баня - это так, построили недавно для таких как ты, неприкаянных, чтобы не буянили. Мы тебя запираем в ней время от времени. Раньше-то ты смирным был, но вот уже год, как буянишь, всех достаёшь своими бреднями о жизни на Венере. Тебя тут все Венерическим и прозвали, хоть ты и не больной.
- А как я здесь оказался? - Петрович округлил глаза, - припоминаю, стукнулся обо что-то головой, но ведь это случилось у меня дома в спальне.
- Вот-вот, - подхватила сиделка, - после того, как ты стукнулся башкой об тумбочку, тебя твои рОдные дети сюда и привезли. И правильно сделали. Они когда тебя к нам определили, всё жаловались, что ты квартиру свою загадил, а потом хотел её чужим людям сплавить. Вовремя успели, притащили тебя, миленького, а квартиру твою продали и деньги между собой поделили. Да ещё чуть не подрались, дескать, мало денег выручили. Раньше надо было тебя из дому выгонять. Тумбочку грязную твою, об которую ты стукнулся, перерыли всю, думали в ней что-нибудь найдут, по крайней мере, рассчитывали на это. А сегодня ночью ты всё каких-то инопланетян звал, да жену кликал. Одним словом - никудышный ты, Венерический.
- У меня что, и жена есть? - Петрович недоумённо почесал голову.
- А как же, ты же раньше нормальным был, - сиделка усмехнулась невесело, - жива твоя супружница, её самоё определили в такой же дом, только по соседству. Так что сиди милок, и не рыпайся. А то, чик, и укольчик сделаю, и смирным сразу станешь. Но, даст Бог, вылечат тебя. Хотя зачем, ведь тебе и идти-то некуда. Бомжевать только.
- Так это что, мне всё приснилось, и Венера и прочее? - ужаснулся Петрович, - а я всё это время в дурке лежал? Куда ж я теперь? Хотя бы жену проведать...
Он посмотрел в окно, на котором отливали сталью рифлёные решётки, и сердце его сжалось...