Злым и бесконечным казался этот океан воды. И куда не глянь, лишь огромные волны и темное небо. Мы, лишь малая часть экипажа, пережившая попадание японской торпеды, уже восьмые сутки барахтались на спасательной лодке.
Я не был военным в то время, а когда нам предложили перевезти под панамским флагом несколько сот ящиков и оплатили в твердой валюте, никто из наших авантюристов не сомневался по поводу этой работы. Мы и раньше-то не брезговали контрабандой за пару тысяч, а тут был наш годовой доход.
На борт к нам поднялся невзрачный, но крайне самоуверенный человек, по выговору, похожий на англичанина, который сопровождал каждый ящик и что-то записывал в своем блокноте. Как я узнал потом, его звали Сидни и родом он был из Индии, незаконный сын англичанина, губернатора одной из провинций, окончивший примерно в 1930 году Оксфорд и несколько лет проживший в Англии. Он был вхож в определенные политические круги, включая, в некоторой степени и Парламент и близкое знакомство с небезызвестными личностями типа капитана Вернона Келла и капитана Мэнсфилда Камминга из Секретной службы. В этом рассказе судьба заготовила ему решающие испытания.
Вторым, о ком я хотел бы рассказать, был Роди из Трансвааля, как он до сих пор называл свою Республику, сын старого матерого бура, ручищи которого находились в постоянном движении, а размером походили на лист лопуха. Он был скромным парнем, самым скромным из нас, но если довести его до каления шутками про женщин, никому не было места на корабле. Силищей он обладал громадной и меткостью стрельбы из своего любимого 7-мм Маузера образца 1893 года поражал даже бывалых. Хоть он и не рассказывал, будучи замкнутым и погруженным в себя, я слышал, что он потерял семью (по ошибке британских улан), которые, совершенно случайно, играли в 'заколи свинью', естественно, с мирными жителями. Это та же охота с пиками на конях, только на людей. Что ни говори, а на войне люди теряют человеческий облик. В свои юные годы Роди был знаком с никому не известным тогда Редьярдом Киплингом, о ком отзывался с полным восторгом. С самого начала нашего плавания Роди точил зуб на Сидни.
Третьим в нашей шлюпке бы китаец Лю-Инь, а проще - Лю. На шхуне он отвечал за провизию и кухню, готовил, хотя и непривычно для новеньких - остро, но великолепно. Из тех скудных запасов, что мы имели, он выдумывал причудливые китайские блюда, которые почти не повторялись. Взгляд у Лю был самый радушный, кланялся он самым разлюбезным китайским способом, но если бы кто внимательно вгляделся в его глаза, увидел бы убийцу. В свое время, Лю мы нашли в Малайзии, на одном из островов, где он прятался после побега из тюрьмы. Его приговорили к смертной казни, но двум охранникам не повезло - их нашли с перерезанными шеями. С тех пор, как мы его, полуголого и истощенного подобрали на борт, он был самым верным членом экипажа, готовым воткнуть нож под четвертое ребро любому, кто недобро посмотрит на шкипера, то бишь, меня. За Лю я никогда не боялся и даже теперь видел, что ручка тесака оттопыривается из-за парусиновой накидки, из которой он смастерил себе что-то типа плаща.
Слева от меня, сверкая беззубою улыбкой, примостился однорукий Луи - добродушнейший француз, из жизни которого арабы вычеркнули 20 лет - за кражу и любовь. Почему - любовь? Все очень просто - заниматься любовью в особняке шейха и при этом украсть золотую статуэтку, засунув ее в штаны (чем особо оскорбил шейха). Луи - любимец женщин, и сколько кто не спорил с ним, он всегда в выигрыше. Однажды, наспор, он подружился с двумя леди из первого класса корабля, прибывшего в Кейптаун, в смысле, подружился до следующего утра. Не то, чтобы он бы он был ловеласом, свою работу он исполнял отлично, но и хлопот от него бывало более, чем достаточно.