Решетников Дмитрий Сергеевич. Страх

СТРАХ

Давайте поговорим о страхе....Что-то в этом духе сказал великий писатель Стивен Кинг во вступлении к своей всем известной серии. Что же, и я буду не оригинален, затронув эту тему. Стивен ищет кошмары там, где русский человек ПРОСТО живет. Он, живя в достаточно благополучной стране, не знает, и это замечательно, о простых реалиях России, ЭРЭФИИ и тому подобное, стране, которую люблю я за свой народ, свою историю, науку, искусство и которую ненавижу за грязных мерзавцев, управляющих ей и получающих, кроме непомерных взяток, зарплату из казны НАТО и МОССАДА. И как раз в понимании этого моего страха нет, пусть боятся они - нет, не Бога, но народ, НАРОД с большой буквы, и если можно перефразировать классика, бессмысленный и беспощадный. Но я увлекся... Кинг ищет свои кошмары в явлениях паранормальных, его демоны живут в шкафу, в заброшенных штольнях, кукурузных полях и диких городах далекого запада, куда не часто забредет усталый американский житель. Мы же поищем свои страхи в жизни нашей....

Мой дорогой читатель тут же скажет мне - зачем засорять мозги бытовухой, зачем мучить себя эдаким психоанализом и смотреть в зеркало на себя самого? Не проще ли включить сериал или новости о том, как медвепуты в очередной раз набрали 600 процентов голосов из 100 возможных?

Нет, не проще. Принося себя в жертву мнимому благополучию, перекрасившись вмиг из одного цвета в другой, даря дань моде церковной - веровать в липовых богов, забывая об истории, например, о Никейском Соборе, где римлянами был выдуман христианский бог, вы прекращаете мыслить так, как обязан ЧЕЛОВЕК. Вы боитесь того, что проповедуют вам предрассудки, того, на что указывают вам служащие в администрациях небожители.

Я же боюсь другого. Боюсь тупости, невежества, процветающего среди Великого русского люда. До поры-до времени, мы сносили все возможные унижения, женщины наши любили нас и почитали, несмотря на любые бесчинства; мужчины - умирали во славу отчизны, не понимая, и не желая понимать жизни. Возможно, они познали любовь, веру и надежду, а потом - спились и сошли с ума, как автор. И каждый из них столкнулся с массой лжи и ненависти, с экранов телевизора ему внушили необходимость лояльности к власти, во дворе - о ненависти, не важно к кому, и назвали это идеей. Новые женщины с юного возраста стали предаваться бесчинствам, ратуя за феминизм и вседозволенность. Мужчины, забыв о своем предназначении, красят губы и шьют одежду.

Может быть, вы подумаете о пуританском воспитании автора или его странных наклонностях? Нет, я такой же, как и вы. На одной чаше весов во мне лежит Содом и Гоморра, а на другой - все, о чем я не буду жалеть.

И я боюсь. Боюсь того, что победит Содом и Гоморра, это и есть мой страх.

В своих зарисовках я хочу привести отдельные эпизоды жизни людей, облаченных властью. В чем-то я их понимаю, а где-то - ненавижу и презираю. Их судьбу решать вам.ОДИН ДЕНЬ ИВАНА ИВАНОВИЧА

[автор пытается передать внутренний мир героя, орфография изменена в соответствие с мышлением выдуманного персонажа]

Боже, как я вчера перепил, а ведь на работу надо. В зеркале какая-то страшная морда, надо бы похмелиться. Ларек рядом, отжимаем пару литров пива, хорошо пошло. Может, водочки? Нет, сила воли присутствует, не буду. Ладно, пофиг, поеду за рулем, ксива то в кармане, а на работе притворюсь больным, придумаю кучу выездных дел, да и шеф, думаю, таким же придет. Выезжаю со двора, че за скрежет? Блин, зацепил крузера, да ладно, не заметит, мчу на красный, по встречке, лохи расступаются. По ходу звоню подруге, не плохо бы было встретиться на пару палок чая после планерки. Блин, че этот идиот тут на своей таврии делал? Я аж про подругу забыл, когда ему пол морды разбил. Ладно, ща разберемся.

- Ты че, мудак, берега перепутал, - надо сразу наехать, какое-то очкастое чмо смотрит на меня, как баран на новые ворота.

- Ну дак вы это....

- Короче, - обрываю я его, - ты реально встрял и мне похер, как ты будешь отдупляться, я на службе, а ты сорвал мне задержание злого моджахеда!

Смотрю, очкастый поседел на глазах, надо бы еще наехать на него.

- Ты знаешь, сколько моя тачка стоит? - смотрю на него строго, а у самого в глазах двоится, не могу сфокусироваться.

Опаньки, гайцы тормознули, иду, здороваюсь. Перегар от них тот еще, похлеще моего будет. Говорю, чувак бурогозил, быстро шел, скотина, километров 80, по встречке, пьяный. Оформляют чудака, денег у него много не было, даже на пол фары на мою бэху не хватило, ладно, отожму у торгашей на остальное. Кстати, один черт вроде мне мерса обещал презентовать как куратору.

Шеф злой, как собака. Глаза краснющие, речь прямая и без обиняков.

- Ты какого х___ опаздываешь, я ждать тебя должен?, - народ на совещании ухмыляется, видимо, я что-то пропустил. Ну и ладно, у меня есть, что доложить шефу за пятничный развод одной жирной конторы. Как чуял:

- Останься, - шеф пилит меня нездоровым взглядом...

- Михалыч, тут оно вот как вышло, - достаю из широких штанин десятку зелени, - все по чесноку, пятеру взял себе, це ваше.

Шеф недовольно морщится.

- Что у тебя на сегодня?

- Дык как и договаривались, новая корова завелась на нашей территории, пойду грузить, на постоянку разведу.

- Смотри, меньше чирика зелени в месяц не соглашайся, скажи, прикроем напрочь.

- Ес оф кос, мой фюрер, разрешите приступать?

- Не умничай, блин, задолбал ты меня своими косяками.

Ухожу, скромно потупив взгляд. Так, что у нас сегодня по плану? Заглядываю в блокнот, вижу, конец месяца. Агентов - восемь, по плану - еще парочка нужна, одного на исключение, доверенных лиц - десяток, норма, дел оперативной проверки больших и маленьких - по четыре, в принципе, пойдет. Вот уголовного дела я не возбудил в этом месяце еще, а за это спросят. Надо звонить Натахе в прокуратуру. Наташка- следователь по особо важным делам и моя собутыльница. Набираю номер:

- привет, о свет моих очей, люблю и обожаю вас и только вас, - голос мой подрагивает, пиво отпускает.

- привет, солнце, как конец месяца, все вы такие щедрые на комплименты, - голос нормальный, чувствую, что сегодня она моя.

- нуууу, - я затягиваю слово и даю ей выговориться.

- вот так все вы, гандоны, как женщине хочется весь месяц, вас нет, вы на задании, а как выставить палку, звоните... ладно, сколько надо?

Я та прикидываю, парочки мне хватит, неважно, на кого. Натка говорит, что дело левое, как обычно, прокурор подпишет, от штучки зелени, как обычно не откажется. Нам же как, лишь бы палка была в отчетность.

Тут мои внештатники подтянулись, студенты какого-то юридического института. Говорю: "Так, за сегодня двух агентов мне сделайте, оформите оперконтакты по нескольку штук на каждого, оперустановки сварганьте задними числами, ну, сами знаете".

- А кого вербовать-то, - спрашивает Андрюха.

- Да тебе не пофиг, бери в справочнике пару директоров мелких фирм и оформляй. Только в крупные не лезь, они раз 10 уже типа завербованы нами и конторой, не пропустят в ЦОРИ (центр оперативно-разыскной информации) и ИЦ (информационный центр). Второго внештатника сажаю за агентурные сообщения, замучается он, они все собственноручно оформляются, а часть еще и липовый резидент оформляет.

- О чем писать? - Женька в задумчивости.

- Вон, у тебя ноут с интернетом, зря что ли отжали? Пиши про происки злых экстремистов, не забудь про мероприятия - углубить, усилить, найти взаимодействие со всеми подряд и прочую бредятину. Проверяющие это любят. (Небольшое отступление - КАК, скажите мне, КАК проверяющие из управления делопроизводства и режима могут проверять оперов???).

Звонок из канцелярии:

- солнце мое, тебе тут пару заявлений отписали срочных, генерал Буев велел разобраться и доложить...это срочно.

- ну спасибо, дорогая, а то у меня других дел нет, как идиотов ублажать...ладно, сейчас зайду.

Как я и думал, заявления являют собой перлы обиженных на жизнь пенсионеров. Первая жалуется на краевую власть, которая (какая жесть!!!) не обеспечила ее достойной пенсией в размере тысяч эдак нескольких евро, спутниковой связью и Интернетом. Первым делом хочется послать ее в комитет по правам умалишенных при ГУ НКВД имени Берии, сдерживаюсь. Отдаю внештатнику, чтобы отправил в район (УВД-ОВД), пусть опера на земле себе мозг поломают с ответом. Второе заявление интереснее. Красной ручкой стоит на нем виза генерала - "разберитесь и доложите". Известная строительная компания, не поделившая землю с колхозниками, просит признать их преступниками и отщепенцами, выселить, а лучше, сгноить в подземельях Лубянки. Хоть я и имею определенное юридическое образование, это не дает мне права на осуждение и применение карательных мер к несчастным гражданам своей страны. Но генерал есть генерал. Бросаю все, созваниваюсь с председателем колхозного кооператива, выезжаю. По пути, наученный горьким опытом, вставляю в одну из трубок левую симку - завтра я ее выкину вместе с трубкой, пусть колхозники звонят нашедшему.

Ради меня собирается целый консилиум, человек двести, все - за шестьдесят и все мне верят. Ко мне тянутся руки с заявлениями - написанными шариковой ручкой и, видно, переписанными на чистовую с черновиков. Как я это понял? Да просто - никто уже не пишет тем идеальным почерком, где буквы ровные и четкие, выведенные с любовью и надеждой на...на что? Понимание?

Эти старушки думали, что я, как представитель силовых органов и власти, буду их защищать. Они надеялись, что если их дома и снесут, а землю заберут, получить хотя бы элементарную компенсацию и право дожить свои года. Несмотря на свой, уже ставший привычным, цинизм, признаюсь вам, отводил глаза от ищущего, внимательного, материнского взгляда этих людей. Они заслужили право на жизнь, а мы?

И я собираю в папку все эти заявления. Они пойдут в шредер, куда же еще? А строительная фирма получит свой желанный контракт.

Ну вот и время обеда. Звоню Ленке, целому начальнику первого отдела:

- Ленчик, пойдем по курице под соточку?

- Не вопрос, солнце, ты банкуешь.

Мы сидим в местной кафешке, достаточно удаленной от управления, чтобы не думать о работе, но достаточно близко, чтобы успеть подскочить к генератору бредовых идей, вздумай придти им в его голову. Ленка откровенно скучает:

- а может ко мне? - она разведена, весьма разборчива, но и я не плох в определенном смысле.

- а почему бы и нет? - я так прикидываю, что час у нас есть точно.

Часа нам не хватает, ненавистный телефон голосом шефа глаголит о конце света, каре божьей и прочих неприятностях, которые грядут в ближайшее время.

- Поехали на работу? - я сонно потягиваюсь.

- Ща, покури, я оденусь, - Ленка сосредоточена, крутится возле зеркала.

- Я сильно поправилась? - взгляд искательный, просительный.

- Конечно, сильно, - я начинаю безудержно ржать, - а тебе-то не все равно? Старая корга)).

Ленка делает вид, что обижается, мы вместе дуемся для вида друг на друга, потом смеемся.

Ого, уже пол шестого! А у меня было столько планов на день. Скоро вечерняя планерка и я забиваю кучу пунктов свой блокнот: встречи с агентами, доверенными лицами, углубленная разработка лиц, проходящих по делам оперучета, работа по заявлениям и т.д. На сегодня хватит, я заступаю в ночь дежурить. Главное, не нажраться до ночи, а то народ у нас умудрялся проституток в дежурку заказывать при генерале на работе. Выгнали конечно, когда ламбаду в главном холле ГУВД танцевать начали...

А денег я так и не отжал сегодня, люди из УСТМ (управление специальных технических мероприятий) сказали, что опять куча заданий на меня из УСБ. Я сказал, что в курсе, УСБ отзвонилось мне еще вчера, сказали номера, которые будут слушать, приметы конторской семерки, которая будет ходить следом. Странно, почему мной заинтересовалась контора? Разве они не такие же?

Ладно, завтра будет день, будет и пища, где наши не пропадали?

...ДЕД ЖИВЕТ, ГРОБОВЩИК

(один день Василия Васильевича)

Вот что я думаю, братушки, сваливать надо мне отсель, пока не закопали, как некоторых. Да хорошо, если лопатой в горло ткнут свои же, хоть мучаться недолго, а вот кинут в яму, как того парня на прошлой неделе в мешке и с кляпом во рту, так страха не оберешься, пока помрешь. Было в ту пятницу это - приехали менты, Дима у них главный был.

- Ты, - говорит, - Василич, ничего не видел, а то гляделки отстрелю и будешь из-под земли кладбище сторожить. - И ржет, как лошадь, пьяный или накуренный, менты они все такие, сколько знаю. Вот я уже завязал почти, мне пол-литра в день хватает, потому чую за версту, когда ненормальный человек со мной разговаривает.

И вижу, волокут мешок, а он дергается.

- Василич, кого сегодня закапывали? - а сам смотрит на меня, как Берия, ухмыляется, ствол на виду держит.

- Дык, вот, Енашеву, Аннушку, золотой человек был, слова плохого от нее не слышал, жалела всегда меня, родственники-то и не вспоминают...

- Короче, - обрывает он меня, - достал ты меня, базаришь много, а толку мало. Пристрелить что-ли тебя, чтобы не мучался?, - а у самого глаза дурные, даже ночью видно, зрачки на весь глаз и черные какие-то, угольные; - в общем, так, бери лопату, погнали к твоей Аннушке.

А у меня слеза наворачивается. И думаю: "Когда же вы, ироды, передохните, вы же нелюди, вас самих в яму надо. А лучше сжечь и пепел по ветру развеять, чтобы не воскресли". Думать-то думаю, а сам лопату тащу к Аннушке на могилу. Слаба, стало быть плоть человеческая. Нет бы лопатой Диме и его товарищу по башке шибко умной засадить. А собачки наши еще и не то съедят потом. Нет же, боюсь, воля отнимается, язык к горлу прилипает и вякнуть не могу ничего, не то, чтобы лопатой махать.

- Здесь, - говорю, - покойница наша, царствие ей небесное.

Дима пинками расшвыривает венки.

- Копай давай, че стал, мудак, - а у самого вид, как у дьявола, только рогов не хватает.

- Да как же это, что же, вот так, прям, оскорбим покойницу, - я что-то лепечу, а сам от страха весь трясусь.

- Мне самому за лопату взяться? Только ты сам рядом ляжешь, - ржет он, - Андрюха, а пристрели-ка ты его, клиент быковать надумал.

Я начинаю копать, а у самого слезы текут. Уж сколько я повидал на своем веку, но такого раньше не видел. Были душегубы, конечно и раньше, ранили, калечили и, случалось, убивали, так то за дело или в драке пьяной, а тут....

Земля мягкая, податливая, через час уже метр выкопал.

- Хватит, мудило, - он пинает меня ботинком острым, блестящим. - На одного достаточно, или ты и для себя роешь? - опять ржет, как полоумный.

Вылезаю из ямы, затылок жжет, как крапивой отходили. Рукой притрагиваюсь - липнут волосы, это же он ботинком мне рассек там. Сглатываю обиду. Они тем временем пинают мешок, а оттуда хрипы. Димин товарищ еще и помочился на него.

- Оттуда, сука, будешь заявы на нас писать, - и ногами спихивают мешок в яму, - закапывай, че стоишь, - это уже мне и стволом тычет в лицо.

- Он же живой, мучаться будет, - горячая боль в лице, сплевываю кровь и зуб. Дима вытирает ствол перчаткой.

- Тебе че, мразь, жить надоело? Ты на чьих харчах тут жируешь? Мой пахан тут хозяин, прокурор района, тут все места через него, мне похер на все, я решаю, как и кого тут порешить, - он ржет, - офигенный каламбурчик вышел.

Я начинаю закапывать, Дима с напарником пьют коньяк прямо из бутылки.

- Пусть земля ему будет пухом...с гвоздями, - они смиренно опускают очи, а через секунду опять взрыв веселья. Я чувствую, потянуло "травкой".

- Василич, косячек дернешь?

Я хмуро мотаю головой и продолжаю забрасывать яму. Тут у Димы звонит телефон.

- Але, братишка, здорово!... Ну как обычно....Ну ты сосок подгоняй... Да ладно, решим твой вопрос....короче, пахан в теме, но половину мне... давай, через пол часа в бане... про телок не забудь и водяра на тебе.

- Короче, - это он уже мне, - закопаешь, венки на место поставишь, чтобы как новенькое все было, - ржет, - кому вякнешь, через пол часа самого живьем закопаем, тут в районе власть моя вся, моя и пахана. Мы в ЕР (автор не желает расшифровывать аббревиатуру) люди не последние.

Кидает мне под ноги сотку баксов.

- Помни, кому служишь, холоп, - удаляются.

Я практически как бульдозер разрываю яму, комки летят в разные стороны, тороплюсь. Вот и край мешка. Хватаю, тащу изо всех сил, а силы-то уже не те. Наконец, обливаясь потом, выволакиваю мешок из ямы, может, жив еще? Где там мой ножик? Вспарываю мешок, натыкаюсь на липкое тело. Боже, а кровищи-то... Не жилец, наверное. Подхватываю под мышки, тащу к колонке. А тащить далеко, кладбище, хоть и построено сравнительно недавно, но занимает километра два на два уже. Много людей помирает, кто от старости, кто от болезней, а кого и пуля находит. Вон, по середине, отстроили целую аллею героев бандитской войны. Старые могилы бульдозерами разрыли, родственников - кого уговорили, кого запугали, косточки покойников, что нашли, перезахоронили на новом месте, а кого не нашли - так, просто, кресты на новом месте вбили и от щедрости по ящику водки родственникам выдали, кушайте, быдло вы наше, все равно рядом скоро ляжете. Сам прокурор, отец Димы нашего, мента, приезжал на черном мерсе и важно ленточку перерезал на аллее. Как посмотрел я на его свиту, ужаснулся! Еще лет пять-семь назад были они бандитами и душегубами. Селяне наши девок после 9 вечера не выпускали на улицу, ибо снасильничают, а кто брыкаться будет - в речку в мешке с кирпичами. Свет тушили в домах, когда те мимо на тачках катались. А теперь вон - со значками депутатскими, один - Саша Лысый, кликуха у него такая была, все разорялся о благе простого народа, мол, врачей в люди выведем, учителям почет у нас и уважуха, военным пенсии поднимем, село возродим после гадов-коммунистов. Стоял я и умилялся - ты же, мил-человек, откинулся только года три как, людей пограбил и порезал немерянно, откуда любовь-то такая к народу появилась? Может, значок депутатский ее прививает? А он все не уймется - "народ - наше все, поднимем и возвысим, догоним и перегоним, только вы, дорогие наши, голосуйте за нашу партию власти, а кто не будет - тот будет са....са....са... сало? я-я, салупа кушать". Помню, как же, тут разве не проголосуешь? На прошлые выборы мы с Михалычем решили пойти, волю народную показать, долг, понимаешь, гражданский исполнить. Приходим, ба... а там бойцы Лысого в комиссии сидят и недобро так буркалами обкуренными зыркают. Один со мной за ширму зашел, как бы невзначай и смотрит, что я отмечаю. Обомлел я конечно, рука дрожит, а он мне и говорит: "Дай-ка помогу, мил человек, время дорого нынче, час- сотка баксов", и как заржет мне в ухо. У меня совсем руки-то и отнялись. Поставил он галку за меня напротив кокого-то упыря жирного из ЕР и пинком выгнал меня из заведения - вот тебе и проголосовали.

Так вот, вился тогда на Аллее (героев?) вокруг Лысого, наш прокурор, как котенок домашний, то с одного боку зайдет, потрется, то с другого. Уж хотелось ему тоже, ой, как хотелось, за добро народное радеть и селян радовать достатком и справедливостью. А Лысый на него, как на шавку смотрел, даже мне, забулдыге деревенской видно это. Но принял в свиту свою, все же, как-никак, а прокурор, пригодится для мелких поручений...

Пока вспоминал я все это, дотащил-таки мужичка до колонки. Полил на голову водицы ключевой и вздрагивать он начал.

- Давай, родимы, давай, очнись, все прошло, все хорошо, - увещеваю я его. Тут он кашлять начал и кровью сплевывать, а потом и глаза открыл.

- Где я?, - он бессмысленно смотрит на меня и, вижу, боится. Запугали, бедолагу.

- Сейчас, родимый, обмоем тебя и приютим, - я бегу в свою сторожку за тряпкой, беру кусок мыла (Настасья принесла, добрая девочка) и смываю с мужичка грязь с кровью. А он еще не пришел в себя, все дергается, пытается уползти.

- Потерпи, болезный, сейчас, сейчас, - я тащу его в свою сторожку.

Обычно, мы вдвоем с Михалычем тут обитаем, что у меня нет дома, что у него. Наверное, запил где-то. Я - то свой еще лет десять как потерял. Дочка была у меня, в краевом центре жила, приезжала с какими-то бумагами, не разбираюсь я в них, просила подписать. Конечно подписал, она еще и пару бутылок самогона заграничного, виски называется, привезла (с Михалычем распили). Потом пропала куда-то, а еще через пол года выселили меня приставы судебные, мол, за кредит надо расплачиваться. Какой кредит? Дочку пытался найти, звонил ей, да сказали, что уехала она, в Америку, лучшую жизнь искать, так и не нашел. Ну а мне много-ли надо? Собрал в рюкзак вещички, их и не много-то у меня и пошел по свету. Михалыч, добрый человек и приютил меня. А потом на погосте я и прижился, за могилками ухаживаю, ямы копаю под покойничков и закапываю, плачу над могилками вместе родственниками. Не подумайте, искренне плачу, они же наши, уходят, селяне, родненькие.

Затопил я печку дровишками, что на зиму берег, пусть человек погреется, не сладко ему пришлось нынче. Чаек достал, пол-литру, что Настенька-то, опять принесла, помянуть матушку. Чаек с мятой сделал, она у нас возле погоста ароматная растет, сладкая. Разлил по кружкам, мужичку дал Михалычеву. И водочки в пластиковый стаканы по половинке разлил, ему сейчас надо, вон, аж зеленый весь сидит.

- Ну, рассказывай, - говорю, а сам ему стаканчик протягиваю, - чем обидел-то так наших избранников народных и полицейских доблестных? И звать как тебя, мил-человек?

- Славик я, - он выпел и поперхнулся, ядрена у нас горилочка, - спасибо тебе за все, - и в ноги падает, - пойду я.

- Куда тебе идти, дурачек, мало досталось?, - хватаю за рукав и усаживаю обратно, - ты уж выговорись мне, а потом решать будем, как дальше жить.

- Ну, история длинная, - он шмыгнул носом и вопросительно посмотрел на пузырь. Я добре плеснул и высыпал на стол конфеток, что остались от поминок бабы Нюры.

- Давай, не стесняйся, - мы выпили и он поведал мне скучнейшую и банальную историю...

- Живу я рядом, километрах в десяти, в Лучкино. Лет до тридцати работал в нашем колхозе, пока его не разогнали. Старого председателя, Иван Иваныча посадили года два назад за растрату. Какую растрату? Уж он-то с нами по-человечески поступал, всегда зерно дома было, сахар, масло. Сеяли всем колхозом, всем колхозом убирали. Радовались урожаю, праздники, знаешь какие, закатывали? А в праздники и свадьбы гуляли, девки-то у нас ого-го были, пока не началось. А началось года три назад - приехали избранники народные из краевого центра, шибко умные, стали колхозников агитировать за создание акционерного общества. Мол, хватит на дядю работать, землю поделить надобно и раздать по-совести. Многие, конечно, повелись на это. Разделили наш колхоз на паи, а каждому селянину досталось по куску земли. Досталось-то досталось, только где эти нарезы, не ведомо было ни кому. Основной акционер, "Олимпиец", называется, забрал всю технику, что была на ходу, поля наши заросли бурьяном и были запущены до крайней степени. Животных, а их было прилично - свинокомплекс, коровники, птицеферма, пришлось порезать, ибо кормить было уже нечем. Так и съели их за год. А те, что не съели, заболели африканской чумкой и чем-то подобным и подохли. Откуда ей было взяться? Тем более, что соседние хозяйства, принадлежащие губернатору (автор специально пишет с маленькой буквы), по слухам, процветали. Кое-то даже упоминал о новых способах рейдерских захватов оставшихся в живых хозяйств с помощью биотехнологий или же просто их истребления по заказу всем известных разведок США и Израиля. "Олимпийцы" же даже не показывались в нашем колхозе. Иван Иваныч, хоть и старик уже под 80 лет, попытался бодаться. Сначала он писал заявления на рейдеров в местное ОВД и прокуратуру. Сотрудники ОВД рекомендовали ему "засунуть свое заявление" известно куда, а прокуратура вообще искренне возмутилась, какого лешего деду не сидится на печке? На кой черт он лезет не в свои дела, когда все решено свыше партией власти? Дед не угомонился и полез выше. Он надеялся на прокуратуру края, генеральную прокуратуру, президента и все такое.

И разрешение вопроса не заставило себя долго ждать. Однажды утром, со словами "ну дед, давые....", к нам в управление колхоза ввалились полупьяные сотрудники УБЭП, а с ними человек 10 в масках - то ли ОМОН, то ли СОБР, черт их разберет. Иваныча приложили дубинкой по затылку, остальных пинками положили на пол. Весь день мы, кто был в управлении колхоза, пролежали вниз лицом на полу. Сотрудники УБЭП к вечеру уже лыка не вязали, они вывернули у нас из столов все документы и на них закусывали. Не забуду один момент: один, видимо, старший, послал младшего за понятыми. Притянул он пару наших колхозников - Колю со Светкой Малычевой буквально за шкирку. Говорит, расписывайся в протоколе обыска и протоколе задержания Председателя вашего, задержанного за дебоширство и сопротивление милиции. Колян сказал, что не будет, после чего опер сгреб Светку за волосы и потащил к подсобке. "А ты, Колян, поедешь на нары за соучастие в организации преступного сообщества". Что было в подсобке, я не знаю, я лежал лицом вниз в коридоре, но Светку с растекшейся помадой вызванный участковый уволок оформлять протокол в ОВД, а они притащили новых понятых. Те уже не сопротивлялись, потому что их отлавливали ОМОНовцы. В конце концов, Иваныча вывели в наручниках, постаревшего, как мне показалось, еще лет на 10. Люди в масках пнули нас, лежащих на полу, под ребра, по разу, а женщин и по два и вышли на улицу. Еле стоящий на ногах опер сообщил, что так будет с каждым, с громким хлопком открыл бутылку шампанского, вытащенную из сейфа главного бухгалтера и припрятанную ей на случай особых торжеств, и выпил половину. Затем, поперхнувшись, начал брызгать вокруг пеной и бросил бутылку. Она попала в нашу Любочку, бухгалтершу, девочку лет 20, выходящую на работу несмотря на 8 месяц беременности.

- Да что же ты, сука, творишь, - вот так и начался мой бесславный путь, заявил Славик, - я подорвался и впечатал его головой в стену. Потом я пинал его по обрюзглой, наглой, пьяной роже, чувствуя сзади удары берцами и ботинками. Потом я упал и наступила спасительная тишина. Очнулся я только в ИВС (изолятор временного содержания) в нашем ОВД. Ребра сломали мне конкретно, не могу вот пошевелиться, выбили зубы, думаю, есть и еще что-то, почки, селезенка. Рядом со мной нашелся человек, доставший, самым удивительным образом, внутренности сотового телефона из прокладки ботинка и предложивший позвонить родственникам. Родственников у меня уже практически нет, а те, что есть, те далеко. Тогда он с загадочным видом предложил мне сбежать - мол, затеряешься в станицах, заведешь новую жизнь, сменишь данные. А тут тебя насмерть забьют, уж он-то знает, навидался. Я даже повелся, мол, есть же добрые люди на свете. В ту же ночь он долго шушукался с охранниками в ИВС через решетку, его уводили и приводили и вот, наконец, меня вывели во двор и отвернулись. Превозмогая боль, я залез на крышу ИВС, удивился старой рассыпавшейся колючке и прыгнул вниз, на свободу. Боль пронзила меня иглой и я корчился на земле, как в агонии, не понимая, что это боль не столько от падения, сколько от ударов берцев Ментов- Димы и его товарищей.

- Ну что, сбежал, правозащитник? Побег - это плохо, это на всю жизнь, - от них прямо на метры разило спиртом и марихуаной, - ща мы тебя определим в более надежное место, - в этот момент как-будто вспышка произошла у меня в голове, а дальше не помню. И вот сейчас я перед тобой.

- Да уж, не позавидуешь тебе, - я разлил по последней, что делать-то будем? Они ведь очухаются, приедут проверить, еще и меня прикопают, - я не то, чтобы нервничаю, жизнь прожил и прожил честно, что бы там не говорили, - за тебя мне страшно, Славик.

Хриплый кашель прервал нашу беседу, мы аж подпрыгнули.

- Кто там? - Славик полез под стол.

- Не знаю, проверим, - я схватился за черенок лопаты, - второй раз не закопают, не дадимся.

В дверь вваливается Михалыч, пьяный, держится за бок.

- Во дают, менты, ни за что ни про что, шел сюда от Любки, самогона дала, остановили. Да меня же каждая собака здесь знает!, - срывается на рев Михалыч, а они, щеглы, документы требуют!, - Михалыч тянется за стаканчиками, разливает, как по-волшебству, появившийся из рукава самогон, - думаю, в трезвяк повезут, нет, обшманали, благо, пузырь выкинул в кусты, ногами по почкам и уехали. Что за жизнь?

Мы со Славиком согласно киваем головами, я вкратце пересказываю его историю. В Михалыче разгорается боевой дух: "Да мы их... да они у нас... да я сейчас...". Угомонили его еле-еле.

- А давайте на Север махнем, - Славик просто пылает идеей, - на Байкал там или на Лену на Енисей, тайга - она все спишет!

- Ага, Михалыч кряхтит, держась за бока, - а есть что будем, на чем поедем?

- Дык моя бывшая, - Славик заводит глаза вверх и улыдается, проводница в поездах дальнего следования, на Сибирь! Жратвы на неделю езды накопаем сейчас на огородах, сварим, а утром махнем на вокзал. А там - рыбалка, охота, грибы, лето ведь сейчас, построим хижину и будем как три мудрых отшельника., Славик просто пылал, Михалыч хмурил брови... Я же пришел на выручку:

- А почему бы и нет? Что нас здесь держит? Партия власти? Жирные продажные мрази из думы? Что? Что? Что? Задумайтесь???

Уже следующим утром нам повезло с поездом и проводницей. Нас, трое людей разных возрастов, но одних взглядов, поместили в одно незанятое купе с условием, что освободим в случае наличии пассажиров и сойдем на первой же станции. Удача была на нашей стороне и Иркутск был рядом. Кто знает, как выпадут камни судьбы и как сложится жизнь трех совсем не плохих, но явно не от блядского мира сего человек?

ШЕСТВИЕ

Шествие, крики, визги, слезы, громогласные речи и гром аплодисментов.... Группы людей, разрозненные, но сплоченные одной идеей - отстоять этот морозный день, похмеляясь, и не видеть дальше этих лиц, позорных морд, с одной стороны, скандирующих славу ворам, предавшим их, а с другой - жалкий ропот тех, кто отстранен в силу обстоятельств от власти.

Они вызывают смех: истерический смех льется из моих легких, как странное бульканье, но он замолкает, когда я вижу, вижу не зрением, но чувством, Вы сгнили, Вы просрали то, чему суждено быть было, но не стало. Вы, перекрасившиеся в один момент из строителей коммунизма в строителей Едино...-зма... Я презираю Вас, и пусть грех этот, грех презрения, будет самой тяжкой моей ношей...

Вы часто говорите, что нет альтернатив... и уготован час нам пукину служить, а кто против него, тот змий и друг ООН...а также ЦРУ, МОССАД и МИ что 5, что 6.... Но вот ведь в чем вопрос, Вы рождены служить? Вам все равно, кому, хоть мразь забрала Ваше Я иль Вам не ведомо сие?

Практически каждый раз меня одолевали подобные свежесочиненные куплеты, хоть и нет рифмы в них, зато смешно. Смех, издевательский, циничный, он высказывает все отношение, которое, впрочем, на фоне масс, вас не волнует.

Ведь, как и Вы, будучи человеком подневольным, я сделал то, о чем, возможно, буду жалеть всю жизнь - я ездил на сраные выборы, где партия власти набрала процентов 150 из 100 возможных. И это уже правда, которую не захотят слышать те, которые "радеют за Россию", а на самом деле, костлявыми ручками, причитая, не могут выпустить власть....и это их путь.

В одной из книг Симмонса я прочел, что боль и страдание - это удел тех, кто не имеет власти, а власть, в свою очередь - это извращенное, патологическое желание наносить эту боль своим сородичам - хомо...сапиенс? эректикус? ново? Нет же, всем, кто похож на тебя, кто мыслит, как ты, но не способен забраться в гребаном курятнике выше и насрать на голову сидящим ниже.

Есть и другая точка зрения, неизбежностью своей упирающаяся в диктатуру одних хомо над другими. Здесь не важно, глуп ты совершенно или умен, честен с собою или подл с окружающими. Нет, это не важно, важна лояльность к тем кругам, что в фаворе у власти. Одно киванье головой на глупый выпад господина намного больше, чем весь треп о жизни злой простолюдина....Опять стихи...Продолжим же без преукрас, и приведем примеры....

Смеюсь сквозь прикрытые веки, улыбку прячу рукой,

Ведь мы не люди, мы - человеки, ведь в нашем рабстве - наш злой покой ....

Мы начинаем, как русские люди, за здравие, а заканчиваем, за упокой. И не важно, за упокой кого, лишь бы выдуманное Царем зло было наказано, а вождь был, как всегда, на коне. И слышны вопли вокруг о Царе - "он покарал злых ментов", "он поборол коррупцию", "он наш единый и неделимый...".... Странные времена игрушечных героев и махровых злодеев, где один единственный человечек - просто свечка, зажженная на празднике пукино-капыровцев и потушенная вовремя, когда нет надобности гореть....

И я бывал на празднике долбоебизма, презрев пространство и время, несся через нищие и обветшалые поселки, по разбитым дорогам, под дружное гиканье людей, которым глубоко похуй на все, лишь бы не работать. Несся, дабы не покоробить Царя, чтобы слезы умиления выступили на слащавых, перекачанных ботоксом щечках и лбу его. "Слава Царю" - кричали избранные, "ну их нах", с причмокиванием, похмелялись глупые крестьяне, согнанные, словно скот, на потеху столичной публике....

И сей столицей шибко восхищалась челядь,

Не дать, не взять - ну прямо Пикадилли....

Как будто робкая и страшненькая блядь,

На все готовы, лишь бы накормили...

Толпа...толпа есть такая сила, рядом с которой меркнет любая другая. Она может разрушить, разорвать, уничтожить и воздвигнуть заново... по закону выживания или закону сильнейшего. Сожрать слабого, захватить самок, убить соседнее племя. Организованная толпа способна на подвиги, завоевания, или величайшие преступления. Нужна цель. И целью, как правило, стоит улучшение условий существования для одних, расширение зон влияния для других, извращенные мечты о власти для третьих. У них всех есть общее дело, идея.

Но это была не та толпа, эти люди, вопреки воле и желаниям, попали на поле дураков, где один идиот перекрикивал другого, пьезанты усугубляли водкой пиво, но, тем не менее, не сподабливались истеричным призывам жирных откормленных боровов о торжестве добродетели и всеобщем равенстве и счастье. Они привыкли решать все вопросы с другой стороны, а именно, со стороны ценностей простых пьезан. После же, совершенно бесстрастное и неподкупное сволочной своре телевидение сообщило, что, в очередной раз, злые силы не пробили могучей защиты Царя и поддержкой ему служили Земля, Небо, Воздух, Жизнь и Смерть, а также процентов эдак 700 населения страны. Воздадим же и мы честь и славу славным царедворцам, помолимся Царю, вошедшему на 12 лет на трон и споем песнь:

Славься, славься, наш государь;

Ты же честен и чист и смел,

Мы не знали такого встарь,

Нам не ведом другой удел....

А вообще, на самом деле, всем было на все похуй, ведь холоп, получающий зарплату и премию, роптать не может, правильно?

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Комментарии: 1, последний от 08/04/2012. © Copyright Решетников Дмитрий Сергеевич (ubep_kr@mail.ru) Размещен: 31/03/2012, изменен: 31/03/2012. 36k. Статистика. Сборник рассказов: Проза		Ваша оценка:

Решетников Дмитрий Сергеевич : другие произведения.

Страх