Как ему и полагалось, колдун жил на лысой горе. Невысокие сопки, поросшие жёлтыми соснами, были чуть ниже вершины, стоящей поодаль, почти у самой реки.
Здесь ему нравилось. Вид открывался на реку на многие километры вокруг: по железной дороге изредка шли поезда - через мост над рекой. Здесь было тихо. И, даже когда свежий ветер раскачивал ветви деревьев внизу, под горой, здесь, на самой вершине, он был незаметен - только качались цветы под ногами, да сверху, по синему небу, вереницею шли облака, иногда заслоняя яркое летнее солнце.
Он понял, что здесь - его дом.
Прежде всего, он привёз сюда камень - плоский гранитный валун, чем-то похожий на стол - светло-розовый, с блёстками, сглаженный в русле реки в бесконечные годы.
Камень, за сумму, не слишком большую - даже в этих, далеких от шумной столицы местах - привезли работяги соседней деревни. Тяжёлый, похожий на странного зверя тягач, проезжая, оставил глубокую колею в тёмной мятой траве.
Ему было жалко травы. Камень, павший на землю, лёг туда, где хотелось - в неглубокую выемку - в самой вершине, под бегущие облака, словно был здесь всегда - наполовину утонувший в траву, неподвижный, надёжный. Вечный, как эта гора, как река под ногами, как сосны, шумящие кронами где-то внизу - он был на месте, том самом единственном месте, где ему предназначено быть.
Он остался доволен.
Очень скоро трава поднялась, заполняя широкие колеи, и, как будто всегда был он здесь - этот камень с реки на вершине, на лысой горе - там, где встретилось небо с землей.
В месте силы.
Землянку он вырыл вдали, опасаясь тревожить присутствием человека духов земли и горы. Духи здесь были - он чувствовал чьё-то внимание, словно взгляд в спину или шаги за спиной - не враждебное, но и не доброе - просто он знал, что на этой горе не один.
Издалека, от реки, он принес сюда камни для очага - укрепил котелок, чайник пристроил на камне, стараясь, чтобы вода, закипев, оставалась горячей, вбирая тепло нагретого пламенем камня.
Воду носил из ручья, что шумел под горою - чистого, светлого, с очень холодной водой - зубы ломило от холода, когда доводилось напиться; чай, изумительно вкусный, на травах, варился из этой воды.
В распадке, у самой землянки, он заложил огород - небольшой, без особых затей: всего несколько грядок - картошка, чеснок и редиска, вот и весь выбор на зиму, на долгие холода...
Как-то, работая утром, он поцарапал ладонь топором - неожиданно сильно и больно. Поняв намек, не спешил перевязывать рану - подставил ладонь - капли, тяжелые тёмные капли человеческой крови собрались красной лужицей, окрасив ладонь и запястье. Не торопясь, подошел к алтарю - одинокому камню на самой вершине горы - вылил на камень кровь из затёкшей ладони, как жертву тому, кто здесь жил.
Рана на левой руке тут же захолодела, кровь, текущая по руке, остановилась, и капли её больше не падали вниз. Он вернулся к избушке, вымыл в воде три листа подорожника, приложил, сверху, достав из походной аптечки бинт, перевязал осторожно ладонь, опасаясь нарушить то ощущение холода, что пришло к нему у алтаря.
Позже, за полдень, похерив дела по хозяйству, ушел на деревню - купил у какой-то хозяйки чёрного петуха, и, связав ему лапы, снова вернулся на гору, к дому, к себе, к алтарю.
Не заходя никуда по дороге, поднялся на лысую гору, вытащил нож с чёрной ручкой, считая, что жертва для светлых богов принесена его собственной кровью - резко, без лишних движений срезал голову чёрному петуху. Петушиною кровью противусолонь прошёл вкруг алтаря, оставляя кровавые метки по четырём сторонам - на полуночь, на запад, на юг и восток, встречу солнцу.
Голову бросил на камень, а птицу, подумав, не торопясь ощипал, и, сварив на костре, съел почти без остатка, а кости забросил под гору с обрыва - мелкому зверю в поживу, или лесным муравьям.
Небо в лесу не такое, как небо в степи или в городе - где-то вверху кроны сосен шумят, даже если нет ветра внизу; звёзды, большие и яркие, словно запутались между ветвей - узловатых, колючих, смолистых. Запах смолы и нагретого солнцем ствола словно смешан с холодными запахами тонкой осины, упавших иголок и мелких, почти незаметных цветов, что цветут только ночью, во тьме и печали...
Утром проснулся до солнца - рану стянула подсохшая за ночь повязка.
- "Дня через три всё затянется", - подумал он молча, - "Надо сходить за камнями к реке чуть попозже - сразу, как только рука заживёт".
Камни он выбрал на славу - тяжёлые, злые. Тёмные скользкие камни в глубокой воде - он изрядно намучился, прежде, чем их приволок на вершину по ставшей заметной, протоптанной им за всё это недолгое время тропе.
Шесть каменюк он поставил по главным дорогам - как часовые, попарно, камни застыли, встречая в пути каждого, кто поднимался наверх. Обойти их непросто: с севера - крутояр, с юга - чаща, с востока и запада - камни, и на тропинке к реке, с юго-запада - пара тяжёлых камней.
Так, понемногу, в лесу, за домашним хозяйством он обживался, устраивал дом и очаг. Осенью насобирал с огорода всякую мелочь и сделал запасы на зиму. Хотел наварить к чаю варенья, но не было сахару - денег осталось немного - долго варил джем без сахара: кислый и очень густой.
Несколько раз он встречал и людей - чувствовал, словно звериным чутьем приближение чужаков, но не показывал виду, сидел, ожидая, на камне - выйдут ли те на тропинку открыто - или останутся в тёмном холодном лесу.
Люди смотрели лишь издали, не приближаясь. Он дожидался, но тщетно - они, постояв, не решились выйти к огню мимо каменных стражей - ушли, не здороваясь и не прощаясь.
В тёплой уютной землянке пахло травой, свежим деревом, дымом костра. На зиму сделал камин - несуразный, но, вроде бы, славный, с длинной трубой, принесённой издалека. Топлива было достаточно - лес совсем рядом, много сухого валежника, на берегу - после летнего паводка - оставалось великое множество плавника - принесённых рекой, высохших до янтарного хруста лесин, обломков брёвен и толстых ветвей, ободранных, словно ошкуренных, гладких дровин всевозможной величины.
* * *
Он уходил далеко от жилья - не возвращался по несколько дней, спал на снегу у костра, не спеша, обходил свою землю - округу, место, где властвовала над землею гора.
Он её чувствовал, даже у крайних пределов место манило к себе, говорило о чём-то своем. Камень из розового гранита словно усиливал магию, как резонатор делает ярким и сильным звук лёгкого камертона.
- "Здесь - место силы", - он вновь убеждался в том, что он правильно понял подсказку горы, в том, что, используя дикую силу природы он, человек, сам способен на многое - может быть, даже на то, в чем ещё не решался признать свою силу и волю.
- "Сила природы - поток. Человек, управляя потоком, может быть сильным, не став ни на йоту сильней - сила потока дает ему власть, его воля становится волей природы, если он сможет понять, что человек - часть Земли, часть Природы...", - так написал он в записках, что начал когда-то писать долгими вечерами - частью от скуки, частью - желая понять, что он сам понимает и чувствует, и передать это людям - тому, кто сумеет понять то, что не сказано...
Как-то, вернувшись из долгой прогулки по снегу, сильно уставший, с вязанкою дров на плечах он не заметил, что кто-то был возле дома, только в сугробе, напротив двери воткнуты веточки - маленькая рогулька рожками вверх и три ровные палочки. Три - одна за другой, одинаковые по размеру.
Наутро, ещё раз подумав, он, не спеша, шёл в деревню - заснеженную, но обжитую, уютную, светлую - в нескольких милях к востоку от лысой горы. Через пару часов подошёл, постоял у развилки, не торопясь, словно в чем-то был не уверен, двинулся к третьему дому по правую сторону от дороги.
Калитка. Дощатый забор, низкие окна, широкий расчищенный двор.
Постучал осторожно.
Дверь отворилась - женщина лет сорока будто ждала его - в валенках, в скромной одежде - пригласила его зайти в дом.
- Доброго дня, - поздоровался.
- Доброго, - прозвучало в ответ. Голос глубокий, певучий, чуть-чуть необычный, как будто с акцентом - неуловимым, но все ж не таким, как у всех.
В доме опрятно, тепло и уютно. Стол из широких досок выскоблен добела, занавески на окнах, лавка у печки. На лавке - корзина. В корзине - четыре котёнка и кошка, серая, с темными сочными полосами на шкуре и полосатым хвостом.
Он подошёл, топая по половицам, ближе к печи, пригляделся: три серых котёнка и чёрный. Жестом хозяйка ему показала - любого. Выбрал последнего - чёрного, вынул из куртки монету.
Он сунул котёнка за пазуху, под рубашку - кот завозился, устраиваясь поудобнее, улёгся, лёгкими лапами ткнулся под рёбра, в живот.
- "Когти убрать", - он скомандовал молча, беззвучно. Кот огорчённо мяукнул, но когти убрал.
- Благодарю, - он сказал ей в настуженном коридоре, одевая снятые при входе в избу валенки.
- Не за что, - отозвалась она.
- Что ж, до свиданья, - он вышел во двор, двинулся дальше, к калитке.
- До свидания, - донеслось ему вслед.
* * *
Кот за неделю в землянке обжился - стал меньше прятаться, начал ходить по полу, не опасаясь, что кто-то ему помешает шествовать там, где он хочет, лежать там, где хочет лежать.
- Что ж, кот так кот, - он не дал ему имени. Если захочет, пусть сам себе выберет имя - кот не хотел, и потому так и был безымянным котом. Ел, что дают, спал в ногах у хозяина, ночью его согревал, а быть может, грелся и сам... Скажем так: они грели друг друга.
Дни шли за днями, и в каждое полнолуние он зажигал на вершине у камня костер. Долго сидел, добавляя в огонь понемногу смолистые ветви. Кот сидел рядом, на меховой рукавице, лапы поджав под себя, обернувшись хвостом - долго смотрел на луну, на манящие жаром угли костра. Что-то очень далёкое, странное, и незнакомо - серьёзное чудилось человеку в отсветах углей костра, отразившихся в полуприкрытых, ярких глазищах кота.
Так и жили они - седой человек в одинокой землянке у лысой горы, и чёрный кот, не имеющий имени. Им было вовсе не скучно вдвоём.
Нет, не скучно...
Ближе к весне, когда снег стал сырым, оседая; почки набухли на ветках берёз, солнце светило всё ярче - он, возвратившись из леса, увидел у камня женщину с мальчиком лет девяти - десяти. Скромно, почти боязливо, они его ждали у входа. Ждали недолго - еще не успели замёрзнуть, сидя и не решаясь войти, разогретые дальней дорогой.
Он пригласил их к себе, и в просторной землянке стало вдруг тесно, котище шнырял под ногами - то ли мешая, а, может быть, чем помогая - терся боками о ноги, мурлыкал печально, словно показывая, как он рад этим редким гостям.
Молча, не спрашивая ни о чём, чиркнул спичкой, поджег заготовленные дрова в тёмном камине - весело вспыхнуло пламя на бересте, мелких щепках, затем - перекинулось на березовые поленья, сложенные "колодцем", по-городскому.
Стало теплей и уютней. Налил всем горячего чаю - чайник, заполненный ключевою водой, быстро вскипел на огне - посидели, погрели озябшие руки. Кот, словно выполнив долг, лег поближе к камину, но не заснул - смотрел жёлтым глазом, молча, внимательно и осторожно.
- Вот, - очень скромно одетая женщина встала, - Вот, привела, - и она положила руку на голову мальчика.
Он подошел, постоял, посмотрел на мальчишку - в тёмных глазах затаился испуг - не сегодняшний, давний, почти позабытый.
- Ночью, - она начала, чуть смущаясь,
- Знаю, - ответил он, - Как давно?
- Больше года, пожалуй. С зимы. Укусила собака...
Он помолчал, словно вслушиваясь в темноту. Кот подошел, взгромоздился на лавку, коротко мявкнув "Мр-Мяк", прыгнул ему на плечо. Пошатнулся, но удержался, выпустив когти. Больно заныло плечо.
- Думаешь? - он повернулся к коту. Кот посмотрел на него жёлтым глазом, не говоря ничего, спрыгнул на пол - ушел снова ближе к камину, улёгся, делая вид, что заснул, но не спал - кончик хвоста чуть мотался из стороны в сторону, выдавая его с головой.
Седой человек взял большой металлический таз, налил в посудину воду, затем усадил мальчика прямо в дверях, на пороге. С полки на кухне достал кус пчелиного воска, обмотал полотенцем ручку ковша, растопил тающий желтый брусок на каминном огне.
Дал в руки женщине таз, до половины налитый водой, показал, как держать его - над головой мальчугана, сидящего на пороге. Вылил расплавленный воск в таз с холодной водой, чувствуя, как в застывших фигурах копится что-то - совсем неприятное, долгое, злое...
Смял левой рукой арки застывшего воска в неровный комок, выбросил воск за порог.
Снова расплавил кусок пахнущего медом и летом пчелиного воска - запах заполнил землянку - и снова слил воск, уже в новую воду. Поколебавшись, подал мальчонке - "Смотри. Вот твой страх". Мальчик смотрел, не решаясь к нему прикоснуться - давний, причудливой формой застывший кошмар был перед ним - безопасный, и всё же, недобрый. Смял осторожно, не глядя, выбросил воск далеко-далеко, за сугроб.
Третья попытка - и мальчик уже улыбался, страх превратился в игру, исчезая, как смятый комок светло-жёлтого воска в снегу, далеко за порогом.
- Всё хорошо, - он сказал ему, - Просто прекрасно. Будешь таким же, как раньше - твой страх миновал. Мы его бросили вон, он уже не вернётся...
Женщина, всё ещё с тазом в руках, вдруг улыбнулась, пока не совсем доверяя действу, что произошло здесь, на пороге, в землянке отшельника, рядом с вершиной горы.
- Спасибо вам, - она осторожно поставила воду на стол.
- Не за что, - кот посмотрел в его сторону, фыркнул, прикрыл один глаз.
- Вот, возьмите, - она доставала что-то завёрнутое в платок.
Деньги. Он посмотрел ей в глаза осторожно. Страх. Затаённая радость. Надежда. Нужда. Нет, не голод, но все-таки бедность, проклятая, и неизбежная среди обычных людей.
- Я не возьму, - он отвёл её руку, - не спорьте, так надо, - и, повернувшись к камину, подбросил в огонь ещё пару поленьев.
- Большое спасибо, - женщина поклонилась, молча одела пальто. Он не ответил, и только когда они вышли во двор, вышел им вслед - проводить. Кот остался в землянке - уснул или сделал вид, что спит у камина, пригревшись, спиною к огню...
* * *
Мало-помалу, к нему протоптали тропинку - травы, настойки из трав и корней - он помогал всем, чем мог, этим людям - разным: больным и здоровым, не столько лекарствами, сколько надеждой, верой, уверенностью в себе. И - помогала гора. Это место - средоточие силы. Он чувствовал силу горы.
Он не отказывал в помощи никому, вот только денег не брал: по старинным поверьям взять деньги за помощь значило потерять свою связь с вечным Богом, с природой, с силой воздуха, силой земли и воды, и огня...
Не всегда принимал и подарки - смотрел, от кого принимать. Если подарок от чистого сердца - бери, что угодно; если оплата за труд через силу, от бедности - брать таковое нельзя.
Может, поэтому слава его возрастала - люди спешили к нему за советом и помощью, за приворотным питьем, за отравой для злого врага.
Сердце - опасная вещь. Он всегда отговаривал жён и мужей, заневестившихся девиц от колдовства - всё должно быть нормально: брак - по велению Бога, а не болотной травы...
Вместо смертельной отравы давал сон-траву - травка горькая, пусть "обречённый" крепко заснёт и проснётся, чувствуя горечь и страх - и достаточно этого, чтоб отогнать злые мысли о смерти надолго.
Лечил он не только людей - лошади, кошки, собаки, коровы и козы - всякая живность болеет - он стал уходить за травой в лес, возвращаясь с вязанками "сена".
Кот, растолстевший от рыбы и свежего мяса, стал помогать ему, сидя на левом плече, молча смотрел на больных не мигая, внимательно, словно читал затаённые мысли людей, мысли животных - и, кажется, было действительно проще понять, что случилось, если поблизости кот, он и сам было в это поверил...
Главное было в другом: место силы давало настройку, активизирующую чувства и мысли, и люди, животные - все - знали об этом, не разумом, чем-то другим. Знали и верили - и выздоравливали.
Он понимал, что гармония мира природы - вот основное лекарство, не травы, не кот - мир, в бесконечном повторе различий сам помогает настроить людей на здоровье и жизнь.
Вот и секрет колдуна - он смеялся, порою, сам над собой - кто он - бывший военный, контуженный, дважды убитый - выживший чудом солдат. Видевший Бога.
Он верил, что Бог существует, точнее, не верил - он знал.
Жизнь - это миг меж рожденьем и смертью, и миг, растянувшись на долгие годы, не исчезает - меняет обличье, преобразует себя и людей - краткий миг бытия...
Он теперь очень часто был занят - книга, лекарства, походы за травами, кот, посетители... Не оставалось свободного времени. Это неправильно. Он понимал, что не должен работать, как вол - чувство единства с природой находят непросто, и сохранить его трудно. Поток посетителей рос - он не справлялся со всеми, кто шёл - зачастую напрасно - там, где помог бы и фельдшер, не нужен был мастер-хирург.
* * *
Однажды он вышел в деревню - знакомиться с местными медиками. Кот, оставшийся на хозяйстве, грелся на солнышке, вытянув лапы, отбросив в сторону хвост. Там, в деревне, внизу под горой, за полями и лесом он встречался с врачом из больницы - маленькой, но хорошо оснащённой.
- Я не ищу пациентов, - сказал он врачу, - слишком много людей ходит в гору напрасно, не обращаясь за помощью к Вам.
- Кто Вы такой? - врач посмотрел на него возмущённо.
Он вынул из сумки свой офицерский патент, медицинский диплом, документы на землю...
- Вольно! Я больше брожу по лесам, и не хотел бы, чтоб разные мелочи...
- Я понимаю...
- Ну, вот и прекрасно. Я принесу Вам настойки, травы, лишайник с болота - то, что использую сам. Вместе с инструкцией. Вы уж...
- Конечно, конечно!
- Вот и отлично! - он встал, посмотрел на врача, улыбнулся, - Будем дружить, - он сказал, и врач улыбнулся в ответ - радостно и широко.
Он вышел на улицу.
Рядом с крыльцом, в ожидании, женщина в тёмной одежде, в сером платке. Светлые волосы, и глаза - тёмно-синее в синем, бездонные, словно колодцы. Девочка лет десяти рядом с ней - как две капли воды...
- Дочь?
- Мария.
- Вы очень похожи.
- Я прошу Вас о милости, господин.
- Вы хотите учиться?
- Это не я.
Он смотрел удивленно, не понимая, в чем дело.
- Ваша дочь? Да, я помню: Мария! - он посмотрел на девчонку - простая одежда, светлые длинные волосы, собранные в пучок, и глаза, как у матери - тёмно-синее в синем.
- Я могу заплатить.
- Вы поможете мне по хозяйству?
- С радостью. Завтра приду?
- И хорошо! - он почувствовал радость, не зная, в чем суть этой радости. Может быть, он устал от того, что остался один...
- Вам привет от кота, - он смотрел на девчонку. Может быть, место сумеет её научить светлой магии звёзд и травы - он, конечно, подскажет, но учить человека нельзя - он научится сам. Или просто не сможет учиться... Способности есть...
- От кота?
- Это маленький чёрный котёнок...
- Он, наверное, вырос.
- Конечно. Теперь он большой!
Он поклонился. Они улыбнулись, смотрели, держались за руки, по-прежнему вместе.
- "Как две капли воды", - он подумал, - "Две светлые капли воды". Повернулся, ушёл по дороге - назад, к алтарю на вершине, к землянке, к поленнице дров, на которой спит чёрный кот, охраняя хозяйство.
- "Вот и славно", - он верил, что всё хорошо, снова солнце над лесом, огонь в очаге, снова ночи и дни - всё, как прежде, и всё же, и всё же...
Одинокий, он шёл по пустынной дороге, уходящей к далекому лесу, к вершине горы - к дому. К новому дому.
Он шёл спокойно, не торопясь, чувствуя взгляд за спиной - тёмно-синее в синем, золото светлых волос - взгляд таинственный, непонятный, далёкий. Мудрость мира и сила Вселенной показались ненужными, лишними, мелкими рядом с тайной, к которой он только что прикоснулся. Он думал об этом в дороге, рассеяно встретил кота у порога, долго сидел у гранитного камня - седой, одинокий, не разжигая огня - без желаний, без мыслей, без грёз...
Тусклый огонь заходящего солнца погас, а у камня, в тёмной ночи всё сидел одинокий старик. Большой чёрный кот, подобрав под себя мягкие лапы и обернув хвост вокруг тела, сидел рядом с ним до утра в темноте, без огня.
* * *
Теперь, когда времени стало чуть больше, он уходил далеко - вдоль притоков реки, за леса и поля, через степи, покрытые яркой высокой травой, к сияющим на горизонте горам.
Что-то манило его, притягивало и не отпускало... Не решаясь уйти навсегда, он всё время смотрел на восток, в сторону гор - недоступных, таинственных, необъяснимых - далёких и близких.
Это горы судьбы - так он понял однажды лунной ночью у алтаря. Он придёт туда, может быть, очень нескоро - уходя от людей, от всего, что держало его на земле...
Наступила зима - бесконечная, снежная, тёплая. В Рождество он сидел у камина с котом на коленях. Кот вдруг фыркнул и, выгнув спину, уцепился когтями за ногу, как будто хотел ему что-то сказать.
Стук в дверь. Очень странно - обычно он чувствовал приближение людей издалека, на подходе к горе, но сейчас... Он прислушался: нет, не опасно. Свои.
Вышел в сени - теперь у него было чувство, что кто-то стоит у порога, не решаясь войти.
- Заходите, не заперто!
Осторожно вошла, отряхнулась от снега, сняла платок. Светлые волосы рассыпались по плечам.
- Здравствуйте!
- Здравствуй! Иди, отогрейся...
Вошла в дом, осторожно повесила шубу на гвоздь, вбитый в стену из брёвен.
- Нынче праздник, - она протянула гостинцы, - Вот, домашнее...
Он поклонился, принял подарок, посторонился, пропуская к столу женщину, что пришла к нему ночью, под Рождество.
За столом, у камина, они сидели всю ночь - пили чай с самодельным вареньем, с домашними пирожками, добавляя по каплям в стаканы настойку из ягод, дарующих долгую жизнь.
Долгую - долгую.
Перед рассветом она стала другой - успокоилась, даже устала. Он помог ей улечься на узкой лежанке, сколоченной из берёзовых досок, укрыл одеялом. Сам, подкинув в камин ещё дров, неподвижно застыл у огня. Кот, весь вечер сидевший у женщины на коленях, подошёл, помурлыкал - и прыгнул, улёгся в ногах спящей гостьи со светлыми волосами.
Утром, когда она собиралась домой, он принес ей и отдал горсть прозрачных камней - ярко-красных, зелёных и синих, сиявших на солнце, как разноцветные угольки.
- Вот, возьми, будут дочери нынче игрушки.
- Это дорого. Я ничего не возьму.
- Это камни. Обычные серые камни точно так же лежат на земле - и цена им одна.
- Понимаю, - она завернула подарок в чистый белый платок, - Я пойду?
- С Богом! Я буду ждать тебя...
Он проводил её до тропинки в деревню, до самого леса, что растет за околицей, возле самых домов. Дальше, наверное, нельзя...
- Ничего, - она вдруг рассмеялась, отвечая на невысказанный вопрос, - Я ведь ведьма, мне можно, - взмахнула рукой и ушла, позабыв оглянуться.
Он возвращался домой, понимая, что жизнь его изменилась, не зная, что их ждет - эту женщину с дочкой - Марией, и его, и кота, всё ещё не имевшего имени.
Он поднялся на гору и положил на костёр горсть травы - светлый дым, расплываясь в безветренном воздухе, рисовал ему странные, чем-то тревожные и прекрасные долгие - долгие дни.
- "Всё, что будет", - он понял, - "Всё то, что случится, всё, что ждет впереди, будет светлым и радостным. И, хотя всё хорошее достается не сразу, этот путь - наилучший из многих путей".
Он взглянул на кота, дожидающегося у порога, взял рюкзак и пошел по тропинке к реке - надо было проверить ловушки для рыбы...
* * *
Всю эту зиму она приходила к нему - не таясь, понимая, что от людских глаз не скрыть ничего, ни добра и не зла, и пусть будет, что будет. Он понимал - эта женщина многое значит в его сумрачной жизни отшельника и колдуна. Женщина, ее дочь, чёрный кот - вот и всё, что осталось ему до конца его дней. До конца...
Продолжая лечить, от осматривал сотни людей и, порой, отправляя домой пациентов, понимал, что не в силах вернуть людям жизнь, и болезнь не всегда можно вылечить - даже людям, владеющим Силой. Как ни жаль - далеко не всегда.
Он не думал о славе - но слава нашла его. Из окрестных посёлков и даже больших городов снова шли к нему люди - с болезнями, бедами, без надежды, без радости, искалеченные судьбой. Кто-то шёл к нему с чистым сердцем, а кто-то со злобой, страхом - или просто ни с чем, без души.
* * *
После бесснежной весны навалилось палящее лето: жаркое солнце в безоблачном небе висело длинными, словно вечность, часами. После заката душно - пыльная ночь не давала уснуть никому. Обмелела река, обнажились поросшие сизым мхом камни у самого дна - тёмно-серые, в светлом налете сухих водорослей, словно покрытые солью. Песчаные косы вытянулись, оставляя бегущей воде мелкие, тёплые протоки. Там, где остались прозрачные озерца, вода нагревалась за день, становилась горячей, не приносящей прохлады и облегчения от жары.
Лес с пожелтевшей листвой, словно осенью, замер в томительной духоте, за горизонтом пылали пожары и дым - низкий, удушливый дым застилал всю округу.
Он перестал выходить за ограду - в степи яркое солнце сжигало траву, и высокие стебли, высохнув, рассыпались в белёсую пыль. Обмелели ручьи, даже в заветном холодном потоке внизу, под горой, воды оставалось всё меньше и меньше.
Сушь. Наступила великая сушь.
На вершине горы дым не задерживался - неторопливо стекал вниз, и стоял, как туман, под горой, в полутёмных распадках среди пожелтевших деревьев.
Однажды он был у себя - он уходил теперь редко из дома, травы сгорели, и нечего было собрать про запас. Кот зашипел, выгнув чёрную пыльную спину: опасность!
Прислушался. Внутренним зрением он увидел людей, приближающихся к нему, движущихся по пыльной дороге к жёлтому пыльному лесу. Много людей - да почти вся деревня, кроме нескольких стариков и детей.
Он подошёл к алтарю, понимая - скоро поднимутся в гору, к нему - за советом или с вопросом - он чувствовал в воздухе что-то, что двигало пыльную массу людей.
Бросил охапку травы на очаг, чиркнул спичкой. Яркий огонь, незаметный в сияющем свете жаркого солнца, съёжил траву, почерневшую от ожидания смерти в огне, что сильнее жары. От трав пламя, жадно и недовольно, перебросилось на берёзовые поленья. Жаром пахнуло от очага у гранитного камня - жар по жаре. Он стоял у огня, ожидая медленной смерти горящего дерева, шума толпы, поднимавшейся в гору, к нему. Бросил в огонь можжевельник - большую охапку. Дым, горьковато - щемящий поплыл под ногами, над жухлой травой, заволакивая двор серым туманом, как облако - только сухое, терпкое. Кот, наглотавшись белёсого дыма, фыркнув, умчался, залез на поленницу дров.
Он молча ждал.
Они медленно приближались. Со страхом вступили во двор, словно вода, заполняя его постепенно, неотвратимо, с испуганной злобой внутри.
Злоба. Бессилие. Ярость. Надежда.
Надежда и вера. Вера в него, в его силы, в его доброту.
Ненависть. Чёрная ненависть сильных, тех, кто не смог быть сильнее природы, тех, кто был лидером, и хотел быть впереди.
Он недвижно стоял.
Обступили, задвигались, глухо заговорили - он не расслышал - все сразу пытались сказать то, что он понял заранее, но не словами.
- Ты, - он протягивал руку к тому, что стоял впереди.
- Нам нужен дождь, - тот сказал, дожидаясь, пока в толпе смолкнет шум. Все стояли и ждали.
- Дождь будет, - ответил устало. - Будет в свой срок, вы напрасно сюда поднялись.
- Нужен сегодня. Сейчас. Все сгорело, и если не будет дождя, будет голод. Будет зима - унесет она многие жизни, если не будет дождя. Ты поможешь нам...
Он прислушался к силе горы. Мощь, затаенная, страшная сила - но ещё неподвластная, не для дождя, не сейчас... Слишком великая жертва должна лечь на камень, чтобы помочь им...
- Нет. Не сейчас: - его голос прервался. Ропот серой толпы заглушил его, люди задвигались, стали толкаться, стараясь придвинуться ближе, к самому камню.
Он встал на алтарь, не спеша, поднял руки, сказал: - Уходите!
Через толпу, из рук в руки, толкали, тянули вперед женщину в порванном платье со связанными руками; девочку - пыльное платье, заплаканные глаза - тёмно-синее в синем. Босыми ногами, переступая по раскалённой земле, подошли они к самому камню.
Крупный мужчина в добротной одежде, рубашка навыпуск, сильные руки, тяжёлый, насупленный взгляд. Подтолкнув мать и дочь - он сказал, глядя в сторону, глухо, печально:
- Нужен дождь. Обязательно. Нужен сейчас.
Женщина. Светлые волосы спутаны, а в глазах - даже не страх, понимание и покорность, покорность судьбе. И тоска - затаённая, смертная, как у побитой собаки, так и знающей - ей не выжить, не убежать...
Дочь держалась за мать, не совсем понимая, что с ней происходит, только знала - оно где-то рядом, на самом краю. Чуть подвинься - обрушится неумолимое, непонятное, страшное зло. Зло толпы...
Ярость его захлестнула, сжимаясь внутри, он поднял руки над головами - ладонями вверх, к почерневшему яркому солнцу.
- Что вы хотите? - покрыл его голос вершину.
- Дождь. Сильный дождь, и сегодня, сейчас, - отвечал ему тот, впереди.
- Чем вы заплатите, - он был во власти обряда. Злые, словно чужие слова выплывали из памяти, как из пустыни. Из пустыни небытия...
- Жизнью. Мы знаем обычай, Великий.
Сила прошедшая через него, заполонила людей. Кто-то упал на колени, заплакали дети, женщины, чувствуя силу и власть, тихо прижались к мужчинам, поближе к надёжной защите.
Здесь, на вершине горы, величайшая сила двигалась через него, через старого колдуна, замершего над толпой с поднятыми руками. Он, возвышаясь над всеми, был и слугой, и хозяином - сильным и слабым. Не было в мире преграды, достойной над силой природы - и невозможно, немыслимо трудно переменить злую волю столь многих людей.
- Жизнью за воду? - его тихий голос в каждом, кто был здесь, посеял тревогу и страх. Страх перед тем, что случится - сейчас. Невозможно было уйти, отступить - всё уже решено.
- Жизнью за воду, - ответили, - Жизнью за воду, - словно круги по воде расходился ответ.
- Ты заберёшь эти жизни, Великий, - староста, с низким поклоном и ненавистью в глазах сильно толкнул к нему женщину и её дочь, предназначенных в жертву.
- "Я не смогу всего этого остановить", - он подумал, и, снова возвысив свой голос, крикнул: - Я не приму их!
- Ты примешь. Возьми их, Великий, - зашелестела толпа. Зашевелились, придвинулись ближе. Ненависть, страх с затаённой надеждой в глазах. Страх и отчаяние - обречённость, - страх перед долгой, голодной и страшной зимой. Страх перед смертью.
- Ты сделаешь это, Великий!
Кот заорал, вырываясь. Кто-то тащил его, прикрывая глаза от когтей. Брошенный на алтарь кот неловко, со сломанной лапой, вцепился когтями в него, сквозь одежду, царапая тело и шею, вскарабкался на плечо, замер, касаясь усами щеки. Слезы боли катились по чёрной шерсти кота возле носа, капали на плечо колдуна, обжигая его...
- Если откажешься, убьём их и тебя...
- Так и будет, - он знал, - так и будет.
- "Не убоюсь зла", - он вспомнил молитву - "Не убоюсь", - кот, вцепившись когтями в плечо, шёл за ним в серый мир, мир без солнца, без тьмы, без надежды... Мир иной - обиталище духов, вместилище сил бытия...
- "Не убоюсь", - только здесь, в тусклом сумраке серого мира он понял всё то, что не знал, не хотел понимать...
- "Зла", - это слово его затопило, заполонило сознание, выплеснулось на толпу.
- Я возьму у вас то, что возьму. То, что должен, - покрыл тишину его голос, усиленный страхом толпы.
- Мы согласны, - ответ прозвучал, но он снова спросил их:
- Вы даете мне жизни сознательно и добровольно?
- Да, - ответ, словно вздох, пролетел над толпой. Он спокойно, почти отрешённо, не думая, поднял к солнцу и небу свою правую руку, а левую уронил, опуская к земле, становясь между прошлым и будущим, между миром людей и таинственными миром теней.
Время замерло.
От разума к разуму, дотянулся до каждого - с каждым был бесконечную вечность, решая, что назначено им. Отдаваясь, как эхо, в его голове разгоралось рассветом всё то, что владело людьми.
- Страх.
- Сомнение.
- Радость.
- Надежда на жизнь.
- Снова страх - затаённый, тяжёлый, глубокий...
- Сомнение и печаль.
- Ненависть. Страх и ненависть, - ко всему и ко всем.
Потянулся. Нагнулся, увидел во тьме и печали искру жизни того, кто хотел убивать, оставаясь живым - принести эту жертву, прикрываясь чужими, далёкими, глупыми жизнями - но не своей. "Пусть умрут те, кто нам не особенно нужен. Будет дождь, будет жизнь и не будет забот... Дождь все смоет".
Обжигаясь, нашел осторожно руками тёмный пламень души, сжал ладонями - и погасил, сожалея...
Сильный ветер прошел по реке, поднимая рябь на гладкой воде, завихряя на косах песок, зашумела листва и посыпались хрупкие листья, пожелтевшие, выгоревшие в порошок.
Он стоял перед всеми, распятый на розовом камне, проходя в сером сумраке между горящих огней, выбирая лишь те, что горели не болью надежды - страхом жадности, властью убить; убивая - остаться в живых самому, приносить на алтарь не себя, а того, кто слабее, не зная, что жертва - это то, что ты сам отдаешь от себя.
Он стоял здесь, на камне, кровавом - в свете чёрного солнца - казалось, что годы и вечность пролетали, как миг, как единственный миг, воплотивший в себя всё - все стороны света, землю, небо и звёзды, прошлое, будущее - всё в одном.
Грянул гром.
Ослепительно вспыхнули молнии, за разрядом разряд ударяя в вершину горы. Треск ударов, слепящие вспышки и облако чёрной пыли поднялось над лысой горой.
Замерев, не решаясь моргнуть или двинуться, все стояли под яростью неба - свинцовые тучи, резкий ветер, срывающий кроны деревьев, и слепящие молнии, вспышки, горящие факелы тех, в ком свет этой жизни погас, кто был избран из серого мира - выбор сделан, и танец слепящих разрядов освещал замеревших от ужаса женщин, внезапно уснувших детей, позабывших, зачем они здесь, не слыхавших ни ветра, ни грома, мужчин, - всех, пришедших к нему за дождём.
Хлынул дождь - злой, холодный, стремительный ливень, превращаясь в поток, за которым не видно руки.
Люди, вспомнив о доме, о том, что им холодно, страшно - побежали, рассеялись, укрывая детей, вниз, по скользкой и узкой тропинке, мимо рухнувших сосен и веток, упавших с дерев.
* * *
Он проснулся с трудом, возвращаясь из серого мира; всё болело, в душе - пустота.
Пустота.
Он лежал на земле, у алтарного камня, прямо в луже холодной и мокрой воды. На плече, неудобно поджав под себя поврежденную лапу, спал большой чёрный кот, ставший мокрым и жалким котом.
Он, еще не поняв, что случилось, как сквозь сон видел солнце, спокойное, мягкое солнце, лужи, вытоптанную траву...
- Ты живой? - он услышал, и понял - Мария.
- Не знаю! - ответил, не зная, что он жив - или, все-таки, нет.
Ты живой! - успокоила девочка с яркими, в небо, глазами, - Я-то знаю, - и он улыбнулся в ответ.
- Как зовут тебя?
Он постарался припомнить свое имя, но, конечно, не вспомнил - забыл.
- Буду звать тебя Артур, как короля. Ты согласен?
- Конечно. - Он вправду был с нею согласен. Это имя ему подошло, отозвавшись в душе. Он поднялся - кот мявкнул от боли и вцепился покрепче в плечо, раздирая его до крови.
На вершине горы, среди луж и растоптанной грязи он увидел сгоревшие, чёрные трупы людей.
- "Боги приняли жертву", - подумал он, ужасаясь.
- Не смотри, - он окликнул Марию.
- Ничего, - отвечала она, - Мама ждёт нас внизу.
Над землянкой курился дымок из трубы от камина. Он почувствовал голод. Слегка спотыкаясь, пошёл вслед за девочкой, чувствуя тонкую руку в ладони.
- Всё в порядке, - сказала она, - Мама ждёт.
* * *
Солнце долгого трудного дня постепенно клонилось к закату. Через час, под тяжёлыми светлыми каплями, что срывались с деревьев от ветра, шумящего в кронах, шли мужчина и женщина в сторону степи и гор, синевато - далёких, у самого горизонта.
Они шли не спеша, не оглядываясь, с рюкзаками, уходя от жилья, от дорог, от дымящейся лысой горы. Вслед за ними шла девочка с лёгкой дорожной котомкой, у неё за спиной, развалившись на свёрнутой мягкой одежде, только высунув голову из горловины мешка, удивлённо взирал на деревья - прозрачные, чисто вымытые дождём, кот - большой чёрный кот с перевязанной лапой.
Они шли вперёд без дороги, ведомые только инстинктом - высокий седой человек, молодая красивая женщина со светлыми волосами, Мария - их дочь, и конечно же, кот - чёрный-чёрный, как ночь, в рюкзаке за плечами Марии...
* * *
Сила Зла против зла... Может быть, невозможно побеждать исключительно добротой. Мощь природы - всего лишь природная сила - злом, добром эта сила становится в наших руках.
"Не убоюсь зла", - и не надо бояться зла, что приходит извне, но и зло, что внутри, тоже способно быть благом, конечно же, не для всех...
Жизнь людей ради жизни общины - высокая плата. Кто-то умрёт, чтобы выжил весь род, вся деревня.
Кто будет жить, а кому суждено умереть - выбор твой, и никто не решит за тебя: кто заплатит за жизнь других, станет грудою чёрного жирного пепла, чьи останки останутся там, на вершине горы, у алтарного камня.