- Молоко! Свежее средневековое молоко!

  

  Арабелла смотрит на холмы за стеной и видит вечность. В барашках оливковых деревьев и цепочке бредущих по тропе ишаков, в звоне цикад и непостижимости небесной сини.

  Стоит отвлечься, задуматься на мгновение, и связь с настоящим моментом рвётся, идёт рябью прозрачный до одури день, и вот уже пастбища покрыты сеткой дорог, а из виноградников рвутся в небо сияющие башни.

  Вечный Город путешествует, вливается в себя прошлого, всматривается в себя будущего.

  - Здравствуй, - говорит ему Арабелла. Она улыбается, ведь это её город. Весь, от одного края вечности и до другого.

  Исчезает оливковая роща за стеной. Лишь одно старое дерево раскорячилось в узком промежутке меж домами, проваливаясь ветвями в окружающие стены, словно в попытках ухватиться за что-нибудь устойчивое. Вырастает под деревом ларёк с сувенирами.

  - И тебе здравствуй, - говорит Арабелла.

  Она знает, что рано или поздно пласты времени снова сдвинутся. Возможно, вместо них появятся другие дома, или другие деревья, ещё более чудные, и огромные неведомые животные меж них, но время не стоит на месте, даже когда путается само в себе. Оливы обязательно вернутся. Возможно, плодов на них будет немного меньше, чем прежде, но вполне достаточно.

  - Придерживайтесь участков, обозначенных флажками! - истошно орёт гид под стеной. - За пределами зоны стабильности вы рискуете быть вытесненными в своё время. Это если повезёт. А можете и промазать! Угодите, например, в компостную кучу трёхтысячелетней давности, оно вам надо?..

  - Свежее средневековое молоко! - голосит с рыночной площади старая молочница. А может, старая правнучка старой молочницы… - А вот кому натурального средневекового молока?

  Пришлый город вплетается в мир Арабеллы, пробивается сквозь него, как трава сквозь старый скелет, и не всегда понятно, новое просвечивает сквозь старое или старое лезет из нового. Впрочем, в пределах внутреннего города здания остаются незыблемыми, очень редко на месте какого-то дома возникает новая постройка. На остальных лишь угадываются грядущие морщины или перекрашенные ставни, появляются новые цветастые вывески и яркие фонари.

  - Исторический центр города, - вспоминает Арабелла объяснение Эннио. - Архитектурный памятник средневековья.

  Арабелла привыкла к постоянным переменам в облике города, как к смене дня и ночи. Она родилась в Вечном Городе и не видит причин его покидать. Конечно, до тех пор, пока не вернётся Эннио.

  

  Подобрав подол платья, Арабелла спускается со стены и идёт проведать слепого художника. Сколько она помнит, он сидит возле своего крыльца, рисуя полотно за полотном, нащупывая краски и кисти узловатыми пальцами и запрокидывая к солнцу лицо с кривыми шрамами и невидящими глазами. Точно так же он запрокидывал голову и шарил руками в тот день, когда в жизни Арабеллы появился Эннио.

  - Опять новый материал? Туристы дали? - спрашивает Арабелла и проводит пальцами по шероховатой поверхности. - Очень красиво.

  Слепой художник улыбается. Неуловимо, словно не может определиться, верить или нет. Туристов ещё мало, но Арабелла знает, что часто они собираются вокруг художника и без стеснения обсуждают его работы. Даже смеются. Они приходят в разных костюмах, из разных эпох, с разными языками, но повадки их редко меняются. Арабелла знает простые фразы в самых разных вариациях: «скажи «чииз», «нажми на эту кнопочку», «где тут торговая площадь»… Она могла бы знать куда больше, если бы ей было до того дело.

  - Очень красиво! - повторяет она решительно. Возможно, художник куда лучше понимает, о чём судачат вокруг, но это не имеет значения: это её город, её и художника. Не их.

  Художник протягивает жилистую руку, похожую на ветку оливы, пожимает ей пальцы. С высоты семнадцати арабеллиных лет он кажется ей старым и безобразным.

  Она легонько гладит его по иссохшей щеке и идёт дальше. Навещать город. Город, который существует сразу и всегда.

  Здесь одновременно живут те, кто давно уже умер, и те, кто ещё не родился. Город есть всегда и навечно. Хотя до сих пор никто не выяснил, в какой счастливый или несчастливый (это как посмотреть), но точно особенный момент начался отсчёт вневременного существования города, Арабелле порой кажется, что она была с ним всегда, и будет столько же.

  Однажды, в босоногом детстве, она рассказала об этом незнакомому священнику.

  - Все дети до поры думают, что вселенная родилась вместе с ними, - ответил тот, странно улыбаясь и глядя куда-то сквозь Арабеллу. Выглядел он господином в почтенных летах, на деле же наверняка был дитём более поздних эпох - их местный падре, по убеждению Арабеллы, ответил бы что-то совсем другое, потому как если ему и казалось когда-то, что вселенная родилась вместе с ним, то он давно об этом забыл. Оно и к лучшему.

  Интересно, что может знать человек, который, возможно, её пра-пра-правнук, если не сказать больше, размышляла Арабелла. Она сама ещё мало что знала, а он и вовсе не родился. Насколько же глупо спрашивать совета у человека, которого пока и в помине нет? С одной стороны, Арабелла видела все эти чудесные самодвижущиеся повозки и коробочки, которые позволяли разговаривать с человеком на другом конце света, с другой, если потомки такие умные - почему у них нет собственного средневекового молока?

  Арабелла всё ещё размышляла об этом, когда встретила мальчика. Мальчик был совсем не похож на тех, что обычно женихались у её ворот, оценивая, насколько ловка она в сборе оливок или обращении с козами.

  

  Арабелла сворачивает на узкую боковую улочку. Тут спокойнее, но порой приходится прижиматься к стенам, чтобы разминуться с ишаками и мотоциклами. При виде мотоциклов Арабелла скромно опускает глаза, как учила мать. Хоть мужчины на них и из другой эпохи, но негоже давать им повод думать неподобающее. Да и не больно-то хотелось на них смотреть.

  Недалеко от часовни две девчушки в нелепых коротких штанишках испуганно озираются по сторонам.

  - Если вы заблудились, - говорит Арабелла, - вам лучше пройти к торговой площади, там о вас позаботятся. Можно по этой улице, но короче через калитку.

  Девчушки улыбаются и часто кивают. Арабелла не знает, поняли ли они хоть слово, но ей это мало интересно, она уже забыла о них.

  Глядя в конец улицы, где мальчишки гонят в сторону стены стадо коз, она видит совсем другое: на этой улице она учила Эннио кататься на осле. Делая вид, что падает, Эннио тонким голосом звал на помощь, заставляя Арабеллу давиться от смеха. Потом они лежали на крыше, разглядывая площадь внизу, и Арабелла рассказывала, как отличить людей, живущих здесь в другое время, хоть бы и тысячу лет спустя, от приехавших из дальних стран.

  - Ну, это просто, - сказал в конце концов Эннио, - местные не пялятся вокруг, разинув рты, словно только что картину Мунка увидали… Это художник такой.

  - Художник у нас тоже есть, - Арабелла заговорщицки понизила голос, - только он слепой. Говорят, город меняет времена, пока художник продолжает рисовать. Но точно никто не знает.

  - Он что, рисует одну картину?

  - Нет, рисует он разное - главное, чтобы рисовал.

  - Хм… Так мы можем проверить эту теорию.

  И они украли у слепого художника все инструменты. Художник рыскал вокруг, пока не споткнулся и не упал, тогда он продолжил поиски, ползая на карачках. Кто-то смеялся, а незнакомая женщина накричала на них с Эннио, очень сердито. Эннио насупился, художник заплакал, а Арабелле стало нестерпимо стыдно. Так стыдно, как никогда прежде, хотя она и не поняла ни слова. Только городу не было до происходящего никакого дела - он был занят очередным смещением. Туристы забыли про художника и смотрели на процесс движения временных пластов разинув рты. Возможно, как на картине неведомого Мунка - Арабелла не знала. Несмотря на свою подвижность, время крепко держало людей на плаву, позволяя им лишь соприкоснуться с другой реальностью, но не погрузиться в неё целиком. И туристы торопились увидеть всё, пока их не выплеснуло шальной волной обратно в свою эпоху, стоит лишь ступить за зону стабильности.

  Как ни странно, именно в тот постыдный момент, когда Эннио стоял насупившись, а Арабелла, сгорая от стыда, пыталась помочь слепому художнику, она поняла, что Эннио не просто очередной турист, отбившийся от своей группы с крикливым гидом. Этот мальчик появился потому, что их жизни связаны силами, непостижимыми в любом времени. И не удивительно, что с той поры город наполнился для неё новыми смыслами: в каждом закоулке находились милые воспоминания.

  Вот дом сумасшедшего Тэкито, который сошёл с ума, случайно попав на собственные похороны, - рассказывала Арабелла. Вот ратуша, а напротив большое здание Института Времени, занявшего его на все времена, - в свою очередь поведал ей Эннио. Само здание никогда не меняется и учёные страдают только от перемещения самих себя и мебели. Иногда их там собирается довольно много и может даже, что не в одном экземпляре - Эннио находил это очень забавным.

   - Они всё пытаются выяснить: правда ли, что в прошлом время течёт медленнее, чем в будущем, и можно ли считать достоверными данные, полученные в явно аномальной зоне, - веселился он, а Арабелла фыркала от смеха в рукав. - А учитывая, что занимаются они этим уже не одно столетие, есть версия, что в самом институте времени время остановилось.

  - Они что же, всё время этим занимаются?

  - Всё время, когда не давят бабочек.

  - Бабочек?.. Зачем они давят бабочек?!

  - Темпорологам так положено, - голос Эннио очень убедителен. Он собирался стать учёным и знал, о чём говорит. - Так им завещает фольклор.

  - Пообещай мне одну вещь. Когда станешь учёным - не дави бабочек!

  Бабочек было ужасно жаль.

  

  Арабелла подходит к заднему двору отчего дома. На крыльце ждут пустые корзины. Легко подхватив их, Арабелла идёт к стене и выходит за ворота. Тут, в старой оливковой роще, доставшейся отцу от его отца, они с Эннио сидели, гладя на закат и далёкие силуэты чудовищ.

  - Пожалуй, это стоило всех тех кошмарных прививок, что мне пришлось пережить, - Эннио довольно щурился в маленький прямоугольный экран, - ребята полопаются от зависти!

  - Ты забавный, - Арабелла не впервые видела такую штуковину и даже держала иногда в руках, когда туристы просили сделать им их маленькие портреты, но Эннио так смешно и чуть кривовато ухмылялся...

  - Ты тоже забавная. С тобой весело. А ещё ты красивая. Очень. Если бы я жил в твоём времени, мы могли бы пожениться. Потом. Когда станем большие, умные и такие скучные, что сдохнуть можно.

  - Так живи, - простодушно предложила Арабелла и развела руками, показывая, сколько у них простора. - Тут главное придерживаться зон стабильности.

  - Ты что, такой ор поднимется… - и он скорчил потешную мину, передразнивая то ли гида, то ли родителей. - Давай так: я приду за тобой когда стану взрослым, а тебе исполнится семнадцать.

  - Ты всё врёшь, признайся!

  - Да чтоб на меня диплодок наступил! - веселился Эннио. - Может, я выучусь на специалиста по аномалиям времени и приеду сюда в командировку. Временную и вечную одновременно!.. Хочу забраться далеко-далеко в прошлое, и чтоб в экспедицию наружу, из Города, там наверняка дожидается масса невероятных открытий! Тогда я прославлюсь и мы поженимся.

  - Ничего не получится, - сказала Арабелла печально. - Ты не можешь уйти далеко от города не в своё время. Я ходила смотреть на те дома, - кивнула она в сторону далёких башен, - ни разу всё обойти не смогла. Вот, вроде бы, иду по гладкой дороге, а потом словно толкнул кто-то - и вокруг поля, да тамариски. Раз чуть не упала в заброшенный колодец...

  - Да, я слышал, что пространственно-временной континуум выталкивает чужаков, если начинать лезть в него слишком настырно, - кивнул Эннио. - Но я думаю, это он с непривычки. Надо дать ему привыкнуть к тебе, превратиться из переменной в постоянную, интегрироваться, как митохондрия в клетку!.. А до тех пор ты будешь держать меня за руку, чтобы наверняка не пропал.

  И Арабелла, конечно, обещала держать его за руку.

  Она не поняла и половины его мудрёных слов, но не беда. Когда Эннио вернётся, он наверняка научит её всем премудростям. Может, она даже выучится читать. Им будет хорошо и интересно вдвоём.

  Арабелла тихонько смеётся, собирая отяжелевшие от сока оливки. Она совершенно счастлива, ведь ей семнадцать и, значит, не сегодня, так завтра придёт Эннио. Он обещал.

  На дороге рядом с рощей останавливается группа туристов, они машут Арабелле и Арабелла радостно машет в ответ. На секунду она всматривается в лица - нет ли среди них Эннио, но Эннио нет и Арабелла теряет к ним интерес. Гид что-то рассказывает, но Арабелла не слышит: она смотрит на позолоченную солнцем листву и вспоминает Эннио и его так же позолоченную солнцем непослушную чёлку.

  Наполнив корзину, она возвращается к дому. Опускает ношу на порог, распрямляет спину. Смотрит на удаляющихся вверх по улице туристов и вспоминает уходящего Эннио.

  - Наверное, мне пора, - сказал он перед уходом, - пока тут не начали бегать патрули. У вас ведь на торговой площади ждут всех потеряшек?

  Арабелла кивнула.

  - Жди меня, - сказал он перед уходом.

  И Арабелла ждёт. И иногда поглаживает щёку, которую Эннио неловко чмокнул на прощание. Первый и последний поцелуй в её жизни. Хотя соседские ребята одно время не давали ей прохода, пока не устали от бесполезных попыток. Кажется, это было ещё вчера. Или нет. Когда же она видела их в последний раз? Арабелла не может вспомнить. Она была слишком рассеяна в последние дни, слишком много думала об Эннио. И ещё об отце. Он перестал разговаривать с ней с тех пор, как она решительно отшила Дарио, хотя вся родня надеялась, что тот станет её женихом. Но Арабелла ждала Эннио, а у Дарио была другая семья - она видела это неоднократно в будущем, но родители не понимали: они не слишком-то любили смотреть по сторонам.

  Всё страшнее багровея лицом, отец полночи орал, повторяя то, что она сама когда-то говорила Эннио: что время растолкает их в разные стороны, что они родились в чуждых эпохах не просто так и всевидящий милосердный Бог не позволит им быть вместе.

  - Может и позволит, - бормочет Арабелла, слабея от собственной дерзости, - просто надо интегрироваться и дать ему привыкнуть…

  Отец смотрит на неё страшным взглядом и замолкает навсегда - больше он с ней не разговаривал, словно она перестала существовать, словно время перестало держать её на плаву.

  

  Корзину с оливками кто-то забрал, чего Арабелла даже не заметила. Снова слишком сильно задумалась, не иначе. Бабуля, верно, уже орудует давилкой в большом старом горшке и надо бы пойти помочь, но вместо этого Арабелла опускается на низкий порожек. Дома вокруг кажутся древними и порой невозможно понять, какой пласт времени накатил и видит она свою реальность или чужую. И столь же невозможно признать, что она боится зайти в дом, потому что знает: в нём уже очень давно никого нет.

  Как бы там ни было, город остаётся её городом; порой Арабелле кажется, что он дышит с ней в унисон.

  Туристы чуть поодаль толпятся вокруг опекающей их женщины словно индюшата. И так же очаровательно взъерошены. У тётеньки-гида торжественный и немного самодовольный вид.

  Арабелла улыбается. Она научилась прощать человеческие слабости. В надежде, что однажды простят и её.

  - Как видите, - говорит гид, - мы сместились на триста пятьдесят семь лет, а девушка в синем по-прежнему здесь, так же юна и прекрасна. И как вы увидите, не изменится и в последующие столетия. Так что, милые дамы, кто ещё не замужем, если захотите поклясться вечно ждать своего жениха, сперва подумайте о возможных последствиях.

  Туристы смеются и машут Арабелле руками. Она машет им в ответ.

  - А то останется у вас вечность для сожалений о содеянном...

  На миг ей овладевает смутное беспокойство. Арабелла встаёт и идёт к дому слепого художника. Туристы с улыбками расступаются, давая ей дорогу.

  - К сожалению, имени жениха история не сохранила, - заканчивает гид, бросив на Арабеллу участливый взгляд. Арабелла хмурится, не понимая, и ускоряет шаг. Девушки-туристки протяжно вздыхают ей в спину.

  - А сейчас мы проследуем за нашей красавицей и познакомимся с другой городской легендой: слепым художником, - доносится сзади раскатистый голос гида. - Поговаривают, Вечный Город остаётся таким, как мы его знаем, покуда художник продолжает заниматься своими… э… художествами. Но мы, конечно, не будем проверять. Домой ведь все хотят попасть, верно? Работы художника можно приобрести в качестве сувениров…

  Арабелла почти бежит. Несколько ударов сердца и она на знакомом перекрёстке, где вечно тесно от гостей. Арабелла задерживается взглядом на лицах, но не находит искомого и отворачивается. Теперь и не вспомнить, зачем спешила. Наверное, пустое. Бабуля в таких случаях всегда говорит, что важное вспомнится само.

  Арабелла улыбается воспоминанию, улыбается городу, прекрасному дню и слепому художнику, который не может её видеть, но каким-то образом всегда замечает.

  На этот раз он нарисовал что-то совсем страшное, от чего у Арабеллы мороз по коже. Мурашки размером с диплодока, как сказал бы Эннио.

  - Очень красиво, - говорит она и радуется, что художник слепой. - Расскажи мне, что ты нарисовал сегодня. Вижу, ты не пользовался красками.

  - Мальчика, заблудившегося во времени. Там нет красок.

  Арабелла наклоняет голову набок, всматривается в лист, исчерканный чёрным углем. Аккуратной на нём смотрится только предназначенная для туристов подпись в нижнем углу.

  - Да, - говорит она, подумав. - Наверное, так это и выглядит. Но мне больше нравится, когда ты пишешь в цвете.

  Руки художника густо вымазаны чёрным. Арабелла смачивает тряпку в горшке с водой и подаёт художнику: она знает, как мучительна может быть грязь для человека, использующего пальцы вместо глаз.

  - Молоко! - Доносится со стороны площади крик старой молочницы. - Свежее средневековое молоко! - и туристы вокруг покатываются со смеху.

  - Завтра - в цвете, - обещает художник. По его испещрённому шрамами лицу блуждает слабая улыбка. Он тщательно вытирает руки, палец за пальцем, а Арабелла вспоминает тот день, когда они с Эннио украли его краски и кисти, и он шарил по земле, и узловатые руки его были такие же грязные, какой чувствовала себя Арабелла в тот момент.

  Иногда ей кажется, что стыд за ту глупую шалость с ней уже целую вечность, и ещё вечность осталась впереди. Но это, конечно, оттого, что она молода. Бабуля говорит, что с возрастом и годы делаются короче и вечность как-то мельчает, не говоря уже о грехах.

  - Ты когда-нибудь жалел о том, что сделал, так сильно, что хочется проснуться и узнать, что этого не было?

  - Да, - отвечает художник, немного подумав. Он неторопливо собирает инструменты, невидяще глядя в пустоту: - О том, что пришёл слишком поздно. Или слишком рано. Столпившиеся на перекрёстке туристы пялятся на них, бесстыдно целятся своими плоскими штуками с картинками, и Арабелла опускает очи долу, как её учила мать. Несмотря ни на что, она счастлива. У неё впереди вечность, ведь ей всего семнадцать. И со дня на день за ней придёт Эннио: он обещал. Собственно, она может увидеть его в любой момент. Стоит только поднять глаза.