Мы сидим в маленьком полуподвальном кафе, в центре Пасео-де-ла-Реформа (1), едим экскабече (2) из раскрашенных в разные цвета забавных глиняных горшочков, и молчим. За стенами, на улице, страшная жара, гудят не переставая автомобили и звучит многоголосье испанского, английского и других языков.
К нам подходит официантка, молоденькая chica (3), моя ровесница, не старше, семнадцать-восемнадцать лет: с иссиня-черными индейскими косами до бедер и огромными бездонными глазами.
- Еще что-нибудь, сеньоры? - спрашивает она по-испански, четко выговаривая согласные. Сидящий напротив меня мужчина вопросительно смотрит на меня. Я автоматически перевожу на английский.
- Кофе, - просит он.
- Un cafe, belleza, - я не удерживаюсь от легкого флирта, такая она красивая, эта девчонка. Официантка задорно улыбается.
- А тебе? Ты - мексиканец?
- Гринго, - кривлюсь я. В Мексике не любят американцев, мне это давно известно, хотя в Мехико к нам относятся более лояльно, чем в провинции, - Апельсиновый сок, если можно.
Она уходит за заказом, а мы сидим дальше. Молчим.
Странная она вышла, эта встреча.
Письмо пришло из ниоткуда. Просто взяло и материализовалось одним прекрасным ранним утром у дверей моей комнаты в общежитии Академии Искусств. Между прочим, материализовалось оно как раз в день окончания учебы, когда я уже настроился собрать вещи и исчезнуть на лето из распрекрасного Нью-Йорка в Чикаго, к Чейсам.
Оно было написано от руки, знакомым наклонным почерком.
"Буду в Мехико 29 июня, в 14-00. Кафе Парайзо."
И адрес.
И инициалы: "П.С."
Поль Синклер.
На проблемы с сердцем я не жалуюсь, но сейчас оно вдруг странно подпрыгнуло, стукнулось об горло, а потом упало куда-то вниз, делая виражи по желудку.
Я торопливо сунул письмо в карман, бросился по коридору, потом вниз и столкнулся с Дугом Патсоном за поворотом. От неожиданности он уронил папку с нотами, которую нес.
- Рихтер, что у тебя за привычка носиться, сломя голову? - спросил он после непродолжительной ругани. В чем-чем, но в ругани Патсон силен не был - все-таки не хулиганье типа меня, а звезда тинейджеров.
- А у тебя что за привычка репетировать в шесть утра? - огрызнулся я, - Или репетиция - только прикрытие?
О привычке Дугласа устраивать свидания в аудиториях (а еще в студиях, кабинетах - да и вообще где угодно) знали все студенты музыкального факультета, так что чем его подколоть я прекрасно знал.
- Катись к черту, Рихтер, - возмутился Дуг, - И чего все регулярно лезут в мою личную жизнь?
- Да ладно тебе, лезть в нее ни к чему, она и так вся напоказ, - хмыкнул я, - Слушай, Патсон, ты не видел кого-нибудь еще в коридорах?
Он покачал головой.
- Психов, не спящих обычно в шесть утра, двое на все общежитие. И оба сейчас стоят в этом коридоре.
Черт...Вот же черт.
Естественно, я полетел в Мехико. Риди я соврал, что мы с друзьями собрались на пару дней в сторону озера Эри (что почти не было ложью, учитывая, что Дуг собрал всю свою компанию и уже выезжал в этом направлении), Чейсам рассказал трогательную историю о том, как хочу побывать на Великих Озерах, а сам купил билет и отправился в аэропорт имени Джона Кеннеди.
В самолете я долго пытался заснуть, а когда не получилось, начал размышлять о том, какого черта я делаю то, что делаю.
События почти трехлетней давности я помнил слишком хорошо. И "Квебек" и Синклера, и ту старую запись с погибающим мальчишкой - его сыном. И то, что Поль Синклер хотел меня усыновить: не то из жалости, не то из сравнения со своим Деннисом, не то еще по какой-то, неизвестной мне причине.
Только я вот за эти годы так и не понял, чего хотел сам. Первые дни после событий в Пекине мне больше всего на свете хотелось повернуть время вспять и остаться на "Квебеке". А сейчас...сейчас я не знал...
Что ж, мне выпал отличный способ разобраться в этом раз и навсегда.
Через пять часов я уже дышал жарким, тягучим воздухом самого крупного города в этом полушарии Земли.
В Мехико я уже бывал. Правда, в тот приснопамятный раз меня угораздило подраться с местными горячими парнями, и я залетел в полицейский участок. Вспоминать об этом не хотелось, но забыть было трудно: не так уж часто меня арестовывали не в моем родном "Большом Яблоке" (4), а в других странах. Тем не менее, мне нравился этот город: запах пирожков, жарящихся прямо на улице, громкая испанская речь, изобилующая ругательствами, горячий кофе со специями и индейские лица. Я и сам на четверть индеец, так что было в этом что-то родное.
Кафе я нашел быстро. Я приехал чуть раньше, поэтому, открывая дверь, я совсем не ожидал сразу же наткнуться на колючий взгляд светло-карих глаз.
Синклер сидел лицом ко входу, читал какую-то местную газетенку на английском и пил пиво.
Я плюхнулся на стул, напротив, бросил рюкзак на пол и внимательно посмотрел на его лицо.
Нет, не постарел. Такие же резкие черты лица, умные холодные глаза и губы, изогнутые в легкой усмешке. Разве что морщин стало больше.
- Давно не виделись, Чарли, - сказал бывший канадский премьер и некогда самый разыскиваемый террорист планеты. Нет, его и сейчас ищут, конечно, но официально Поль Синклер мертв, мертв окончательно и бесповоротно уже несколько лет, - А ты вытянулся.
- Спасибо, - буркнул я, выхватывая у проходящей симпатичной официантки меню, - Пять футов, девять дюймов. (5), размер ноги - девять с половиной, о других параметрах умолчу. Вы мне написали только за тем, чтобы это узнать?
Поль Синклер усмехнулся.
- Простая мысль о том, что могу просто захотеть тебя увидеть, тебя не посещала, мальчик?
Я чуть было не ляпнул что в чудеса я перестал верить еще в первом классе, но вовремя осекся. Дурацкая привычка отвечать на все сарказмом, с этим конкретным человеком не работала никогда.
В общем, я заказал себе рыбу в горшочке и принял самое мудрое решение в этой ситуации - заткнулся.
Симпатичная официанточка приносит кофе и апельсиновый сок.
- Muchas gracias, - отзываюсь я. Испанский - мой второй по знанию язык после английского, и говорить на нем легко и приятно. Словно я окунаюсь в мир моего детства, проведенного то тут, то там, среди таких же оборвышей, знающих ругань на нескольких языках мира кряду.
- Пожалуйста - улыбается она и уходит, покачивая бедрами. Наверное, еще года три назад я не удержался бы от какого-нибудь скабрезного замечания, но сейчас меня удерживает присутствие Поля Синклера и - наверное - возраст. Все-таки, почти восемнадцать - это уже не только что исполнившиеся, полные гормонального взрыва, пятнадцать, а Чарли Рихтер - второкурсник Академии Искусств Нью-Йорка уже не тот мистер Нелепица, что воровал кошельки у прохожих.
Синклер пьет обжигающий кофе из Веракрус (6) - лучший кофе на свете и время от времени смотрит на меня испытывающе. Я умудряюсь не отводить взгляд.
- Пошли, Чарли, - говорит он, после того, как я оставляю пустой стакан. Я кидаю на стол несколько лиловых купюр - доллары здесь принимают, но если ты платишь песо, ты свой, а не гринго.
Мы выходим из кондиционированной прохлады в жару Большого Мехико.
- Как ты сейчас, мальчик? Чем занимаешься?
Синклер шел по городскому парку Аламеда спокойно, наблюдая за многочисленными отдыхающими, сидящими прямо на траве. Я озирался по сторонам - Мехико, вообще-то, местечко опасное, здесь клювом щелкать не принято. Даже днем в парке находилась целая уйма народа, готового к тому, что попадется какой-нибудь простофиля с лишними деньгами в карманах.
Хотя, подумалось мне, на Синклера точно никто не нападет - слишком уж явно в нем виделся профессиональный военный, а не обычный зевака-гринго.
- Учусь, - сказал я, - Вы же в курсе. Иначе не прислали бы мне письмо прямо в кэмпус.
- Да, - он усмехнулся, - Да, это было для меня неожиданностью. Честно говоря, мне было трудно представить тебя музыкантом.
- Я только учусь, - сказал я, вспомнив о том, что последние полтора года музыка превратилась для меня из просто приятного времяпровождения в учебу с семи утра до десяти вечера. Одногруппники развлекались, а я изо всех сил наверстывал то, что для них было самым обычным делом.
- Говорят, что ты делаешь успехи.
- Кто говорит? - искренне удивился я, перешагивая через лужу. Синклер загадочно улыбнулся:
- У меня свои источники.
Больше всего на свете мне хотелось докопаться до того, кто именно это говорил, но спрашивать у Синклера было...ребячеством, наверное.
- А вы...как?
Он пожал плечами.
- Нормально. Жизнь человека, которого нет в списках живых, удивительно хороша.
Я не стал упоминать о том, что спецслужбы знали - он жив. И что в Штаты и Канаду ему было не попасть никогда.
Он и сам об этом прекрасно знал.
К нам подбегает чумазый мальчишка лет восьми, похоже что метис.
- Por favor... dar peso...
Синклер усмехается и проходит мимо. От него все эти нищие дети и грязь на улицах все так же далеки, как и когда-то. Впрочем, кто я такой, чтобы его судить?
- Senor... - продолжает канючить мальчишка. У него тонкие руки, грязная футболка с нарисованным беркутом (7) и царапина через все лицо.
Я не глядя запускаю руку в карман и отдаю ему десятку.
- Найди свой дом, парень, - советую я негромко.
Мальчишка смотрит на меня непонимающе и сваливает со своими драгоценными десятью песо.
Потом поймет. Когда-нибудь.
Синклер язвительно улыбается.
- Теперь ты рискуешь быть атакованным всеми беспризорниками на своем пути, мальчик, - говорит он.
Я вдруг вспоминаю Риди. Наверное, он начинал так же, как и я сейчас.
- Что ж, если нет иного выхода, - усмехаюсь я, - Значит, так тому и быть.
На площади Сокало мы остановились у ворот Национального кафедрального собора.
- Чего мы ждем? - поинтересовался я у этого загадочного человека. Синклер улыбнулся.
- Я хочу тебя кое с кем познакомить, Чарли. И, напомни мне, ты ведь католик?
- Моя мать была католичкой, - ответил я машинально. Честно говоря, мои познания в религии заканчивались где-то на "и сотворил Бог землю", так что мой ответ был по меньшей мере неполным.
- Это сойдет, - махнул рукой он.
Около нас остановилось такси. Из него вышла красивая молодая женщина в синем платье, держащая на руках младенца месяцев трех от роду, хотя я, если честно, совсем не разбираюсь в таких маленьких детях.
- Моя жена Альма, - представил он девушку, - и мой сын, Николас. Чарли, мы с Альмой хотим, чтобы ты был крестным отцом нашему сыну.
Я не успел придумать ни одного повода, чтобы отвертеться. На ум приходило только "Вы что, с катушек съехали?" и более неприличные варианты, но я не был уверен, что это самое подходящее, что можно сказать у ворот самого старого храма в Америке.
Дверь в собор открылась. Альма с ребенком прошли вперед, а мы с Синклером на секунду застыли в проеме.
- Это не значит, что я отказываюсь от тебя, мальчик, - сказал он тихо.
Я передернул плечами.
- Я рад за вас, кэп. Только вот я думаю, что из меня выйдет не самый лучший крестный.
- А по-моему, самый лучший.
В соборе тихо и прохладно, словно за его стенами не центральная площадь, а безлюдная пустыня. Сквозь витражи на скамейки и полы падает солнечный свет, в его лучах кружатся мельчайшие пылинки.
Пастор три раза окропляет младенца водой. Николас не плачет, не дергает ногами и руками. У него удивительно осмысленный, для младенца, взгляд.
Синклер и Альма держатся за руки. Взрослый уже человек с волчьими глазами, и молодая крепкая женщина. Отчего-то мне кажется, что они будут защищать друг друга до последнего, и Поль никогда уже не потеряет тех, кого любит.
А еще в соборе льется никому, кроме меня, неслышимая мелодия - серебристые колокольчики, мягкая окарина и тихое фортепиано. Музыка маленького чуда.
Примечания
1)Район в Мехико, деловой и экономический центр города
2) Рыбное блюдо
3) Исп. - девушка, девчонка
4) Прозвище Нью-Йорка
5) 177 см.
6) Мексиканский штат - один из ведущих мировых производителей кофе.