ГЛАВА IV. ГАЛЬТАРА

С 4 дня Летних Скал по 11 день Летних Ветров, 399 год Круга Скал. Агарис, Граши, Гальтара

1

      Кардинал придумал целую историю для Дика. Инструкции, обещанные, но не переданные людьми Алвы, сочинил магнус Ордена Милосердия. Ричард не успел опомниться, как оказался в Зале заседаний Священной Канцелярии перед членами курии. Из огромных здешних окон виднелась многолюдная Соборная площадь и Дворец Эсперадора, украшенный синим штандартом с серебряным голубем. Снаружи все переливалось светом и красками, но от обилия тени и серых ряс внутри Дику казалось, что он попал на изнанку мира.

      Кардинал Левий красноречиво убеждал своих собратьев, что герцог Окделл направлялся в Граши для того, чтобы склонить маркиза Эр-При к примирению с короной Талига. Но, вдохновленный личными беседами с покойным Оноре, надорский властитель пожелал заодно продолжить миссию, прерванную смертью епископа.

      Курия сразу же зашумела, как потревоженный улей, и быстро вытрясла из Дика все подробности Октавианской ночи и суда Бакры. Юноша отнесся к этому с покорностью пескаря, угодившего на крючок. Он не без злорадства подумал, что с полгода тому назад кардиналы, должно быть, точно так же трясли Робера Эпинэ после возвращения того из Сагранны. Как видно, их рассказы совпали. Кардиналы были удовлетворены.

      - Сделайте все возможное, чтобы маркиз Эр-При написал прошение о помиловании, - принялся внушать Дику магнус Ордена Славы кардинал Леонид. - Мы получаем известия, что герцог Анри-Гийом совсем плох и долго не протянет. Святой Престол заинтересован в том, чтобы новым хозяином Эпинэ стал добрый эсператист. Эта провинция - старый оплот веры. Нам не нужен там выводок прожорливых Колиньяров.

      Будучи главой Святейшей Инквизиции, кардинал Леонид выражался прямо и без обиняков.

      - Я понимаю, - механически отозвался Дик. - Но ваше высокопреосвященство отдает себе отчет, - все же рискнул добавить он, - что согласие Дорака рассмотреть такое прошение может стать ловушкой со стороны тех же Колиньяров?

      Верховный инквизитор усмехнулся.

      - Именно поэтому, - ответил он, - вы посоветуете маркизу Эр-При отправить прошение не кардиналу или королю, а непосредственно герцогу Алве в Фельп. Даже глупцу ясно, что никакой так называемый суд Бакры не помешал бы Проэмперадору арестовать маркиза в Сагранне. Если король Бакна и помиловал мятежника, то король Фердинанд не делал ничего подобного. Проэмперадор обязан был выполнить волю своего монарха, однако он отпустил маркиза. Совершенно очевидно, что у герцога Алвы есть свои виды на Эпинэ. Данное вам поручение только подтверждает это, ваша светлость.

      Ричард вздохнул. Леонид выговорил титул 'ваша светлость' почти с тем же выражением, с каким Ворон, бывало, произносил свое извечное: 'юноша'. Может быть, Алва и впрямь хотел заручиться на будущее лояльностью наследника Анри-Гийома? То-то эр Рокэ удивится, увидев послание от Робера Эр-При как результат якобы порученных Дику переговоров! Впрочем, маркиза еще предстояло уломать, но Ричард почему-то не сомневался: отнюдь не это будет самым сложным в их беседе.

      Задуматься о встрече с маркизом Дику не удалось: к его полному изумлению, герцог Надорский внезапно развернул в Зале заседаний бурную деятельность. Он клялся курии, что корона Талига в лице ее Первого маршала сделала все, чтобы остановить резню в столице в ночь святой Октавии. Герцог Надорский уверял высокое собрание своей честью и словом, что сам Первый маршал прятал епископа Оноре у себя в доме и предоставил бы ему эскорт, если бы покойный попросил о нем. Возвращаясь к миссии епископа, герцог Надорский не допускал и тени сомнения в том, что примирение эсператистов и олларианцев составляет заветную мечту каждого в Талиге, кто истинно верует в Создателя - а Талиг верует в Создателя, ваши высокопреосвященства, начиная с главы церкви, короля Фердинанда II, да хранят его все святые, и кончая последним из его подданных! К счастью, этот прыткий герцог Надорский не стал клясться и уверять - какое облегчение! - что Дорак... то есть кардинал Сильвестр непричастен к убийствам, однако торжественно заявил, что Первый маршал в личном разговоре полностью отрицал такую причастность. Впрочем, сам герцог готов был признать, что бойня в Олларии стала результатом ужасной ошибки кардинала. Ужасной ошибки! Тот, ко всеобщему прискорбию, доверился фанатикам и, в частности, этому изуверу, епископу Авниру. Это его вина, его огромная вина, maxima culpa. Но кто из живущих на этом свете может поручиться, что он не станет жертвой предательства?

      Когда Левий дошел до этого риторического вопроса и сделал паузу, Ричард уже успел запутаться во всех клятвах и уверениях, которые словообильный герцог Надорский так щедро рассыпал перед курией. Ясно было одно: Святой Престол в лице нескольких Орденов и, вероятно, Эсперадора, желал продолжить переговоры по примирению церквей. Но на каком же шатком основании кардиналы строили свои расчеты! Втайне Дик боялся, что, едва увидев его имя, Алва просто выбросит письма Левия и Эпинэ в огонь, как выбросил самого носителя имени в Алат. Если магнус Ордена Милосердия рассчитывал использовать его как предлог для завязывания связей с Вороном, его высокопреосвященству стоило приготовиться к тяжкому разочарованию.

      - Его светлость герцог Надорский весьма красноречив, - вкрадчиво вклинился в паузу маленький серый человечек. Ричарду его представили как магнуса Ордена Истины Климента - единственного, кто не имел кардинальского сана. - Но не станут ли его слова западней, в которой сгинут наши братья, как сгинули эсператисты Олларии, преданные истинной вере?

      Ричард с инстинктивной неприязнью вгляделся в щуплую фигурку магнуса. На груди у того висела серебряная мышь, вытянувшаяся вверх, как удавленник на веревке, однако сам магнус до омерзения напомнил Дику лаикскую крысу, которой так и не удалось перебить хребет.

      - Мои слова не западня, - ответил он излишне резко. - Я гораздо меньше вашего доверяю Кантену Дораку. Я подозреваю его в самых худших намерениях, хотя герцог Алва и не согласен со мной. Но все же я не хотел бы исповедовать свою веру исподтишка, будто я совершаю какое-то грязное преступление, в котором мне стыдно признаться! И все вы знаете, - запальчиво продолжал Дик, повысив голос: - если эсператизм будет признан в Талиге наравне с олларианством, жертва епископа Оноре не останется напрасной. Будь он здесь, рядом со мной, он сам убеждал бы вас в этом!

      Последняя реплика прозвучала почти как выкрик. Курия снова загудела словно улей, в который воткнули палку. Левий краешком губ улыбнулся Ричарду и заметил вполголоса:

      - Ваше чистосердечие и прямота могут совершать чудеса, сын мой.

      - А мне показалось, - насупившись, возразил Ричард полушепотом, - что для вас было бы лучше, умей я лгать.

      - Создатель меня сохрани! - засмеялся кардинал. - Какой бы я был слуга Милосердия, если бы склонял брата своего ко лжи! Нет, сын мой. Всякая ложь от лукавого, даже если произносится с добрыми намерениями. Будьте правдивы, только не доверяйтесь другим так безрассудно, как вам это, к несчастью, свойственно. А уж если доверились - проверяйте.

      - Но, ваше высокопреосвященство, - решился Ричард на запоздалое предостережение, - вам не кажется, что все это слишком опасно? Может быть, я невольно ввел вас в заблуждение, но поверьте мне: для монсеньора я ничего не значу. Вы сами видите, как он обошелся со мной. Он легко заявит, что не поручал мне никаких переговоров - и это будет правдой. А в деле примирения церквей - какая в нем польза от меня?

      Левий взглянул на юношу с легкой улыбкой, в которой читалась едва заметная ирония.

      - Вы играете в шахматы, ваша светлость? - внезапно спросил он.

      - Нет, ваше высокопреосвященство.

      - Напрасно. Эта игра развивает воображение и ум. К тому же тогда вы знали бы, что при умелой игре пешка вполне способна превратиться в короля.

      Ричард поклонился, чтобы поцеловать протянутую ему руку с пастырским перстнем, и разом помрачнел. Пешка!.. По крайней мере, это откровенно. Да и правда! Кардинал втравил его в свои игры, от которых в случае неудачи курия легко отвертится. Вся сегодняшняя ложь Левия ляжет на плечи одного лишь герцога Окделла.

      Тем временем кардиналы, засуетившись, изъявили Ричарду благодарность и дружно указали ему на дверь. Курия получила, что хотела, и теперь не желала обсуждать свои дела в присутствии постороннего.

      Дик вышел на Соборную площадь в окружении охраны, выделенной ему Левием.

      Служители магнуса Климента перехватили его через час, когда он остановился на площади святого Антония посмотреть народный театр. Такие забавы были ему внове. В Олларии бродячим актерам выступать запрещалось - спектакли могли давать только труппы, имеющие свои помещения, а до Надорских гор комедианты не добирались вообще. Здесь же наравне с мужчинами выступали и женщины - немыслимая вещь! Лица шутов и шутих были закрыты забавными масками, а свои реплики, как объяснил Дику начальник охраны, они сочиняли на ходу, порой заставляя публику рыдать от смеха. Дик с каким-то неприятным чувством уже начал было узнавать себя в несчастном любовнике, облаченном в просторный белый плащ и гигантский белый воротник, когда унылые серые монахи, просочившись, как крысы, под ногами у зрителей, скромно дернули его за рукав.

      - Высокопреосвященный Климент желает видеть у себя сиятельного князя Надорского, - тихонько доложил Ричарду один из неприметных монашков.

      У Дика хватило ума не отвечать прямым отказом.

      - Непременно, - безмятежно отозвался он. - Завтра же я буду к услугам святого отца.

      - Время его высокопреосвященства драгоценно, - возразил монашек. - Он может уделить его вам только сегодня. Прямо сейчас.

      Ха, отчаянно подумал Ричард. Как будто мне оно нужно, его время. И, вспомнив повадки самого упрямого бакранского козла, Дик потверже уперся ногами в землю и непокорно замотал головой, жалея, что не в состоянии хорошенько боднуть назойливого крысеныша рогами.

      - Нет, - рыкнул он коротко. - Сейчас меня ждут в таверне. Я хочу есть!

      Монашек тактично отступил.

      - Мы подождем, пока сиятельный князь отобедает.

      Дик обменялся взглядом с начальником охраны, который мгновенно насторожился: Левий предупредил его, что встреч гостя с Климентом допускать нельзя. Стражник понял все правильно и повел Дика в огромную, переполненную людьми таверну. У этого примечательного здания оказалось множество выходов, а истому горцу большего и не требовалось: всякого надорца учили уходить от нежеланных встреч, едва он утверждался на собственных ногах. Однако, благополучно вернувшись в коллегию Ордена Милосердия, юноша не стал медлить. Кеннета следовало отослать из Агариса как можно скорее: неугомонный паж мог по легкомыслию попасться в руки неприметных 'истинников'.

      Весь вечер Ричард сочинял письмо на образцовом старогальтарском. Сколько же усилий пришлось приложить матушке, чтобы вбить ему в голову этот мертвый язык дипломатии! В изысканных выражениях, затверженных по книгам древних ораторов, Ричард поведал 'достопочтенной госпоже' всю сочиненную Левием историю с Алатом и Агарисом, стараясь нигде не врать напрямую. К письму он приложил пропуск, выписанный Вороном. Опус и документ предназначались Большому Совету на случай, если Дорак выдвинет против герцога Окделла обвинение.

      Не менее важным, чем письмо, были устные распоряжения. Ричард строго-настрого велел Кеннету передать дословно: если Дорак обвинит Окделла в государственной измене, матушка должна будет обратиться за помощью к Ворону. И никаких возражений! Второе: если Дик к тому времени не вернется в Талиг, ей придется самой ехать в Олларию.

      - Передай твоему отцу, Адгейлу и Сеттону, - наставлял Ричард пажа, - что в этом случае я поручаю им сопровождать миледи. Они должны будут выехать тайно и как можно быстрее добраться до столицы. Много людей не брать, но пусть Адгейл держит своих в резерве. Что до графа Ларака, то он, если пожелает, может поехать, но отдельно и позже всех остальных. Он славный человек, но слишком стар и будет скорее помехой. Я нижайше прошу герцогиню остановиться в столичном доме наших вассалов Рокслеев. На дядю Карлиона надежды мало... Но я знаю, что матушка с ним справится.

      Кеннет понятливо кивал, энергично взмахивая отросшим чубом волос.

      - Полковник Каллофен пусть держит оборону. Он знает, что делать, и без меня. Но все же передай: он не должен забывать, что приказы ему отдаю только я и король, а не губернатор и уж тем паче не Дорак. Если кто-нибудь явится в Окделл с оружием до созыва Совета Меча, сопротивляйтесь. И еще. - Ричард задумался, прикидывая время. - Вели полковнику, чтобы капитан Рут с десятком наиболее верных людей ждал меня месяца через два, ну, скажем... - Ричард нахмурился, вспоминая карту алатского приграничья, - в окрестностях Бредона.

      - Через два месяца? - озабоченно повторил Кеннет.

      - Да, к началу месяца Летних Молний. Если меня не будет, я постараюсь передать весточку... Скажи капитану, что он и его люди должны держаться как можно незаметнее. Пусть ждут меня или моего посланца весь месяц Летних Молний. Если же никого не будет... Значит, случилось самое худшее.

      Бедняга Кеннет с испугом уставился на него.

      - Я должен предусмотреть всё, даже крайний случай, - строго сказал ему Ричард, сам внутренне замирая от собственных слов. - Но об этом ты не должен говорить миледи!

      - Как же, милорд, я понимаю, - обиделся мальчишка. - Но ведь такой крайний случай невозможен?

      - Я надеюсь, Кеннет, - отозвался Ричард со вздохом. - Я надеюсь.

2

      Заглянув с утра на конюшню проведать Дракко, Робер Эпинэ едва не налетел на незнакомца в платье стражника Святого престола со знаком голубя, вышитым на плече. У маркиза нехорошо засосало под ложечкой: чего хочет от него Агарис? Разве Святой престол не оставил их в покое, сплавив Матильду и Альдо в Алат? Впрочем, ему еще повезло, что на одеянии чужака красовалась не мышь.

      Незнакомец, стоявший в глубокой тени неподвижно, как столб, подпирающий стропила навеса, вдруг подался к нему и проговорил почти в самое ухо, причем в его речи послышался явственный надорский акцент:

      - Ох, ваше лордство, да вы одно лицо с вашим покойным братом! Мне уж подумалось - призрак.

      - Кто вы? - резко спросил Робер, отшатываясь. - Вы из Агариса?

      - Не глядите на куртку, - отмахнулся незнакомец. - Я не стражник. Я слуга его милости герцога Окделла.

      - Дикона?! - громко воскликнул Робер, едва не испугав своим возгласом Дракко.

      - Тише, ваше лордство!.. Его милость тут, в паре хорн отсюда, в монастыре святого Гермия. Ему никак нельзя быть самому, но ему неймется поскорее свидеться с вами. Он послал меня, чтобы я проводил вас к нему. Но умоляю: никому ни слова! Его милость здесь инкогнито.

      Робер с удивлением заглянул в лицо мнимому стражнику. Теперь оно показалось ему странно знакомым. Впрочем, это было и не удивительно: если посланец говорил правду, Робер, должно быть, не раз видел его прежде. Но Дикон... Инкогнито!

      - Литом клянусь, я не обманываю ваше лордство, - произнес надорец так убедительно, что Робер, вопреки своему скептицизму, поверил.

      Дикон действительно обнаружился в монастыре: он стоял у ворот странноприимного дома, держа в поводу великолепную гнедую мориску. Будь лошадь белой, юношу можно было бы принять за самого Гермия, икона которого украшала арку над входом. Робер запоздало вспомнил, что святой, кажется, и впрямь происходил из рода Надорэа и почему-то считался гонителем всякой нечисти. На каноничном изображении красовалась еще черная дейта, сопровождавшая Гермия в охоте на Закатных тварей, но у ног Ричарда лежала только его собственная размытая тень. Увидев маркиза Эр-При, Окделл шагнул вперед, протягивая руку. На его лице застыло какое-то вымученное выражение.

      - Дикон! Ты и в самом деле здесь! - воскликнул Робер, спрыгивая с Дракко, чтобы обнять юношу. Однако слуга, проводивший Эпинэ к монастырю, предпочел не спешиваться - и правильно сделал.

      Неловко ответив на объятия, Дикон снова схватился за поводья своей мориски.

      - Нам нужно серьезно поговорить подальше от чужих ушей, - торопливо сказал он вместо приветствия. - Есть ли здесь место, где не бывает посторонних?

      Робер, слегка сбитый с толку таким приемом и несколько встревоженный, кивнул в ответ:

      - Найдется.

      Вскочив на коня, Окделл пропустил Эпинэ вперед, знаком попросив указывать дорогу. Оглянувшись на него через плечо, Робер заметил, что давешний посланец, как тень, последовал за ними. Движения слуги, зеркально отражающие движения юного господина, заставили Робера, наконец, вспомнить, где он видел надорца раньше. Телохранитель покойного Эгмонта! Всегда держался у того за плечом, у него еще было какое-то забавное имя... то ли Сэц-Алан, то ли Макхалун...

      - Гиллалун, - сказал Ричард, перехватив его взгляд - словно мысли прочитал. - Слуга моего отца, теперь мой. При нем мы можем говорить совершенно свободно.

      Робер еще раз кивнул, теперь уже в знак приветствия. Лошади Окделла и Эпинэ порысили почти рядом; всадники отъехали от монастыря в полном молчании. Возможно, оно продлилось бы всю дорогу до Белой Ели - места, куда вел гостя Робер, но на полпути Дикон очнулся, словно внезапно вспомнив о правилах вежливости.

      - Благодарю, что вы сразу откликнулись на мою просьбу, маркиз, - учтиво поблагодарил он Иноходца.

      - Полно, Дикон, какой я тебе маркиз, - засмеялся Робер. - Зови меня по имени. У нас, изгнанников, не бывает титулов.

      Дикон, и до того державшийся натянуто, теперь окончательно окаменел.

      - Почему вы так решили? - тяжело выговорил он будто через силу.

      Робер мысленно выругал себя. У мальчишки был такой понурый вид, что он ляпнул ласковое детское имя, не подумав. Но не стоило забывать, что перед ним уже не десятилетний ребенок - славный малыш, которого он оставил где-то далеко в своем прошлом, а юный герцог Окделл, правитель Надора и Повелитель Скал.

      - Простите мою фамильярность, герцог... - начал было извиняться Иноходец, но Ричард тут же энергично замотал головой.

      - Я не о том, Робер. Мне приятно, что вы зовете меня так. Я спросил о другом. Почему вы решили, что я изгнанник?

      Робер вторично выругал себя. В самом деле, почему? С чего он решил, что Дикон находится здесь по собственной воле? Ведь он оруженосец Ворона! Да и стал бы Ричард разводить всю эту таинственность без приказа своего эра! Но при всем старании Робер не мог себе представить, чтобы Алва додумался послать Окделла в Сакаци с поручением. Не может же Первый маршал Талига вести какие-то дела с изгнанником и признанным предателем через наивного мальчишку-оруженосца!

      Робер с неприятным удивлением ощутил, что на сердце у него тихонько заскреблись закатные кошки.

      - Что произошло, Дикон? - осторожно спросил он, уже догадываясь, что ответ будет не банальным. Но то, что он услышал, далеко превосходило самые дурные его предположения. Дикон отвел глаза, вздохнул и, собравшись с силами, неожиданно выпалил:

      - Я отравил своего эра!

      Робер оторопел. Чего-чего, а этого он никак не ожидал.

      - Ворон мертв? - потрясенно спросил он, едва соображая, что из этого следует.

      - Его светлость герцог Алва жив и совершенно здоров, - сообщил Дикон так, словно отвечал на вежливый светский вопрос о самочувствии своего монсеньора. - Он настолько здоров, что уже успел вызвать на дуэль и убить пятерых человек!

      - Что ты несешь, Дикон?.. - попытался было Робер остановить поток шокирующих откровений, но Ричард не дал ему продолжать. Юноша перевел дыхание и быстро проговорил, как ребенок, решившийся признаться во всех своих провинностях сразу:

      - И я должен просить у вас прощения, эр Робер, что не смогу засвидетельствовать свое почтение его высочеству Альдо Ракану. Я знаю, что вас это расстроит, ведь вы преданный друг принца. Я бесконечно сожалею, но мое положение сейчас таково, что я не могу рисковать благополучием моих людей и семьи.

      Поняв, что нужно принимать решительные меры, Робер схватил лошадь Дика за повод и ловко дернул, заставляя мориску остановиться.

      - Стой! А ну-ка, Дикон, объясни мне всё по-человечески. Что именно ты сделал?

      Его милость герцог Надорский и Повелитель Скал внезапно всхлипнул совсем по-мальчишески.

      - Я отравил своего эра, - покорно повторил он, пряча глаза.

      - Но Ворон все-таки жив? - на всякий случай уточнил Робер.

      - Жив и здоров, - тоскливо подтвердил Дикон. - Как и я.

      - Ты думал, что Алва убьет тебя? - рассеянно поинтересовался Робер, соображая, как бы вытянуть из Дикона всю эту историю в связном виде.

      - Я тоже выпил яд, - признался юноша. - Но эр Рокэ заставил меня принять противоядие.

      - Я ничего не понимаю, Дикон, - чувствуя, что не поспевает за новостями, сказал Робер. - Ведь вы с Алвой, вроде бы, недурно ладили друг с другом. С чего это тебе вздумалось травить его? И откуда ты взял яд?

      Дикон наконец поднял глаза и посмотрел на Иноходца прямым взглядом, сильно сжав губы, отчего его лицо, еще минуту назад казавшееся совсем детским и ребячески-несчастным, стало неожиданно взрослым и строгим.

      - Где мы можем спокойно поговорить? - снова спросил он, словно прежде об этом не было речи.

      Робер оглянулся, осматривая пустынную местность.

      - Через четверть часа мы доедем до Белой Ели, -ответил он. - Обещаю тебе: там нас никто не потревожит.

      - Белая Ель? А что это? - растерянно спросил Ричард, тоже заозиравшись по сторонам.

      - Место, которое здешние жители избегают, - пояснил Робер, думая о другом. - С ним, вероятно, связана какая-то старая история, но к нам она отношения не имеет. Поехали!

      За оставшийся путь Дик успел взять себя в руки. Чувствовалось, что он изменился после Сагранны: видимо, пережитые испытания отразились на нем. Едва увидев мертвый остов Белой ели, юноша слегка вздрогнул, однако не дал новым впечатлениям сбить себя с мысли.

      Спешившись, они сели на серые валуны, отдав поводья лошадей Гиллалуну, который почтительно отошел в сторону. Дикон принялся бездумно гладить ровную поверхность камня. Робер терпеливо ждал, решив не торопить события: времени у них было навалом.

      - Что вы знаете об Октавианской ночи, Робер? - наконец спросил юноша безучастно, не отрывая взгляд от облюбованного валуна.

      - Да почти ничего. А разве есть, что знать? - удивился Иноходец. - Барон Хогберд особо не вдавался в подробности.

      Пораженный Дик вскинул глаза на Робера.

      - Как же так? Ведь тогда вы еще жили в Агарисе!

      Иноходец пожал плечами:

      - Ну, меня мало интересуют агарисские дела. Почему ты спрашиваешь?

      Ричард неожиданно поежился, будто ему стало холодно от такого равнодушия.

      - Потому что с этого всё началось. Эсперадор хотел помириться с олларианцами. Он прислал для переговоров епископа Оноре из Ордена Милосердия. Это... Это был святой, Робер. Я сам говорил с ним, и могу вас уверить: его преосвященство не такой человек, как все. Он особенный. Но мерзавец Дорак решил воспользоваться его святой доверчивостью и устроил в столице настоящую охоту на эсператистов. Это было ужасно. Резня продолжалась три дня.

      - Резня? - поразился Робер. - Как? В Олларии?

      - Да, в столице. Я вернулся из Надора за пару дней до этого и видел все собственными глазами. Епископа Оноре должны были обвинить в том, что он якобы отравил святую воду, и что дети, пившие ее, погибли. Бредни бесноватого! Даже не будь Оноре святым, будь он самым обычным священником, он не стал бы травить эту воду. Ведь он приехал договариваться о мире! Детей убил Дорак, Робер. А олларианский епископ Авнир с благословения этого мерзавца собрал целую лигу головорезов. Они отмечали дома эсператистов, которых собирались уничтожить. Наль... Мой кузен де Лар привел преосвященного Оноре в особняк Ворона, а я приютил его там на свой страх и риск.

      Робер потер пальцами виски, чувствуя, что голова начинает тошнотворно ныть. Вот так новости!

      - А ты абсолютно уверен, что за беспорядками стоял Дорак? - спросил он.

      - Абсолютно, - бесцветным голосом подтвердил Дикон. - Монсеньор приехал на второй день погромов, когда его особняк осаждали лигисты. Они требовали выдать им святого для расправы. Монсеньор, надо отдать ему должное, не стал этого делать, но в остальном пальцем о палец не ударил. Преосвященный Оноре на коленях умолял его остановить резню. А знаете, что сделал Алва? Он прогнал сброд у себя со двора, принял ванну, поужинал и лег спать.

      В голосе Ричарда явственно послышалась горечь.

      - А что было потом? - поинтересовался Робер, не зная, что сказать.

      - Потом? Потом Алве, должно быть, показалось, что это уже слишком. К тому времени в столице выгорело несколько кварталов, мародеры разграбили портовые склады и всю улицу Ювелиров. На третий день монсеньор вывел войска из казарм, перевешал грабителей и насильников и собственноручно сжег зачинщика резни Авнира.

      - Как сжег? - оторопел Робер от такого варварства.

      - Вместе с особняком графа Ариго, - пояснил Дик без всяких эмоций. - Фанатики подожгли все дома знати на площади Леопарда. Монсеньор завел Авнира в особняк за несколько минут до того, как он рухнул.

      - Но разве это не означает, что за погромами стоял не Дорак? - спросил Робер, потирая виски.

      - А разве то, что монсеньор ничего не делал полдня, не означает, что виной всему был именно Дорак? - ответил Ричард с неожиданной злостью. - Да, монсеньор вмешался, но из-за чего? Только из-за того, что подлец перегнул палку.

      Робер промолчал, не зная, что отвечать. Да уж, интересные дела творятся в богохранимом Талиге! Дикон явно испытал большое потрясение, но поведение Алвы действительно наводило на неприятные мысли.

      - И чем же все это кончилось? - спросил Робер, предчувствуя, что после такой присказки сказка окажется совсем омерзительной. - Не могло же всё это сойти Дораку с рук?

      Ричард поднял голову: в его потухших, серых, словно присыпанных пеплом глазах, внезапно зажглись зловещие искорки, словно огоньки, предвещающие извержение вулкана.

      - Дораку? - вкрадчиво спросил он тоном, неожиданно напомнившим интонации Ворона. - А при чем здесь Дорак? Разве имеет значение, что Авнир получил благословение на подстрекательство от своего кардинала? И разве важно, что он несколько недель открыто подбивал весь сброд столицы на возмущение? Что с вами, Робер, да это же пустяки! Дорак даже не думал оправдываться. Оправдывался граф Ариго.

      - При чем здесь Ариго? - искренне удивился Иноходец. - Ведь ты сказал, что его дом сгорел? Разве он не пострадавший?

      - Разумеется нет, - зло выплюнул Дик. - Его особняк сгорел дотла, это верно. Но, сжигая там Авнира, монсеньор обнаружил, что граф вывез из дома все вещи и мебель. Вот этот факт показался Совету куда более зловещим, чем какие-то там фанатичные проповеди! Братьев Ариго обвинили в измене и бросили в Багерлее. Граф, правда, клялся, что незадолго до Октавианской ночи он получил анонимное предупреждение и принял те меры предосторожности, какие мог, но кто стал бы ему верить! Уж точно не Дорак и не Алва.

      Дикон снова уткнулся взглядом в серый валун. Робер вздохнул, понимая, что самое тяжелое ему еще предстоит выслушать.

      - И из-за этого ты решил отравить Ворона? - осторожно спросил он.

      Дик медленно поднял голову. Движение это вышло таким тягучим и тяжелым, словно голова его налилась весом камня, на который он только что смотрел.

      - Нет, - с трудом выговорил он. - Тогда я еще надеялся... Я думал, что Алва хоть и покрывает Дорака, он все же не заодно с ним. Но через месяц... Через месяц эр Авг... то есть граф Штанцлер рассказал мне еще кое-что.

      - Что именно? - выдохнул Робер: вот она, начинается самая мерзость!

      - Он сказал, что епископ Оноре убит... Его преосвященство сумел выбраться из Талига, но почти сразу на границе на него напали. Дорак добрался-таки до него.

      - Подожди, Дикон, - остановил юношу Робер. - Я понимаю твои чувства, но нужно быть справедливыми. Какая выгода Дораку от этого убийства да и от всей олларианской резни, если уж на то пошло?

      - Я спросил у эра Августа то же самое, - ответил Дик прямо. - И эр Август показал мне список. Помните, Лига обвинила епископа Оноре в отравлении святой воды? И как графа Ариго и графа Энтрага посадили в Багерлее за то, что это они якобы устроили резню своим собственным единоверцам?.. Намерения Дорака очевидны. Он хочет запретить эсператизм в Талиге и насмерть затравить тех, кто предан Эсперадору и Агарису. Мой Надор, Робер, и ваша Старая Эпинэ! Вы знаете не хуже моего, что все Люди Чести и их вассалы исповедуют истинную веру. Так вот, Дорак уже составил список тех, кого он уничтожит этой осенью. Там названы ваш дед и ваша матушка... все Ариго, все Придды... мои вассалы Рокслеи, и Тристрамы, и Лоу... Но самой первой идет королева.

      - Королева? - машинально повторил Робер, поражаясь масштабу лжи.

      - Дорак хочет обвинить ее в супружеской неверности, - скривившись, словно надкусил лимон, пояснил Дикон. - Он готовит ее развод с королем. И... принц Карл, вероятно, будет объявлен ублюдком.

      - Что за бред, Дикон? - с досадой воскликнул Иноходец. - Неужели ты сам в это веришь?

      - Я не поверил бы, если бы не видел Октавианской ночи, - хмуро отозвался мальчишка. - Дорак готовит для Оллара другой брак, с наследницей Ургота.

      - Это тебе тоже Штанцлер сказал? - поинтересовался Робер с прежней досадой. - Или это сам Дорак поделился с тобой своими тайными планами?

      Ричард с вызовом вскинул глаза, словно хотел что-то сказать, но промолчал.

      - Выбрось все это из головы, Дикон, - решительно произнес Робер, встряхиваясь всем телом, словно сбрасывая с себя груз чужих мерзостей. - Ты говоришь: Штанцлер показал тебе список? А откуда у него могла взяться подобная бумага? Разве Дорак имеет привычку разбрасывать такие вещи где ни попадя? А если Штанцлер тычет тебе ею в нос, значит, всё это бесстыжая брехня прожженного интригана!.. Чего он от тебя хотел?

      - Чтобы я спас королеву, - мертвым голосом ответил Дикон. - Чтобы я спас всех. Он хотел, чтобы я отравил монсеньора.

      - Мерзавец! - с чувством выругался Робер.

      Ричард словно бы не услышал. Медленно, будто нехотя, он сунул руку в карман и извлек оттуда старинный золотой перстень с крупным красным камнем.

      - Я должен вернуть вам вашу фамильную драгоценность, эр Робер. Я... не сумел ею воспользоваться.

      Робер недоуменно взял протянутое ему кольцо. Оно было весьма своеобразным: тусклое старое золото подчеркивало густой, насыщенный цвет шерлы, украшающей печатку, и россыпи мелких камней - они обрамляли золотую молнию, змеившуюся в правом нижнем углу. Судя по всему, кольцо переделывали несколько десятилетий назад: по виду оно было древним, но гравированную молнию добавили сравнительно недавно. Робер никогда прежде не видел этой вещи.

      - Что это? - спросил он, ничего не понимая. - Почему ты отдаешь это мне?

      - Разве это не ваша фамильная драгоценность? - удивился Ричард, хотя пытливый взгляд, который он устремил Роберу в лицо, делал его удивление немного наигранным. - На нем ваш родовой знак.

      - Ну, знаешь ли, не всякая вещь, на которой намалевана молния, принадлежит Эпинэ, - возразил Робер. - Тем более это кольцо. Посмотри сам: оно довольно старое - такие массивные кольца делали еще в начале круга - а гравировка совсем новая. В прежние времена в золото добавляли серебро, отчего оно слегка отдавало в зелень. Теперь не так. Видишь? Разница между старым и новым металлом просто бросается в глаза.

      Дик, затаив дыхание, разглядывал перстень, который Робер повернул под наиболее удобным для осмотра углом: жирный желтый блеск гравировки был теперь хорошо заметен. Роберу почему-то показалось, что волосы на голове у Дикона зашевелились; но, разумеется, это был просто случайный порыв несильного ветра.

      - Т-так эт-то... Т-так это... не перстень Эпинэ? - спросил мальчишка, почему-то заикаясь.

      - Нет, конечно. Откуда это у тебя?

      Ричард вздохнул и вдруг, решительно протянув руку вперед, нажал ногтем на золотую молнию. Повинуясь толчку его пальцев, оправа отошла в сторону, обнаружив прямо под главной шерлой крохотный тайничок. Теперь Роберу стало ясно, зачем понадобилось переделывать кольцо!

      - Здесь был яд, - лаконично объяснил Дик.

      Робер брезгливо сунул кольцо обратно Дикону. Он уже догадывался, что услышит дальше.

      - Его дал мне эр Авг... граф Штанцлер, - упавшим голосом проговорил Окделл. - Он сказал, что получил его от вашего отца. Вместе с ядом.

      - Он солгал, - спокойно ответил Робер. - Штанцлер хочет власти и готов любыми способами выгрызть ее у Дорака. Алва видит его насквозь, поэтому Штанцлер и одурачил тебя, чтобы устранить опасного врага твоими руками. Я же говорю тебе, Дикон: твой эр Август лжец и мерзавец! Ты мог бы сообразить и сам: мы, Эпинэ, иноходцы, а не гадюки. В нашем роду никогда не было отравителей.

      Ричард побелел как мертвец, и Робер мысленно пнул себя за бестактность. Можно подумать, что маркиз Эр-При вел себя лучше юного герцога Окделла!

      - Не мне тебя судить, Дикон, - продолжал Робер, стремясь как можно быстрее переменить тему. - Я тоже попался на удочку лжи, и куда это меня привело? Я пошел против Талига, против собственной страны - там, в Варасте. Я убивал тех, с кем рядом должен был сражаться!.. Что поделаешь, Дикон, - резюмировал он с философской покорностью. - Наши семьи оказались не на той стороне, а мы с тобой просто стали заложниками наших фамилий.

      Ричард посмотрел на Иноходца потемневшими глазами.

      - Не на той стороне? А какую сторону мы должны были выбрать, Робер? Может быть, мне стоило встать на сторону лигистов Авнира и пойти громить дома моих единоверцев? Или вы предпочитаете себе господ Колиньяров, которые грабят и насилуют Старую Эпинэ - между прочим, вашу родную провинцию?

      Маркиз Эр-При отрицательно покачал головой, чтобы умерить закипающий гнев юноши, но ответил прежним рассудительным тоном:

      - Мерзавцы есть на любой стороне, Дикон, но Алва хотя бы защищает Талиг.

      Окделл с силой выдохнул, внезапно успокаиваясь. Он озабоченно нахмурил лоб, словно ему пришла в голову новая идея, но он не знал, как лучше выразить ее словами.

      - Если вы так думаете, Робер, - начал он неуверенно, - если вы и правда думаете так, как говорите, то, может быть, вам стоит написать герцогу Алве и попросить его покровительства?

      Робер изумленно уставился на Дика. Похоже, от всех потрясений мальчик сошел с ума.

      Дик быстро смекнул, что означает встревоженный взгляд Иноходца.

      - Дело в том, что я был в Агарисе, - торопливо объяснил он. - И встречался с кардиналом Левием - он магнус Ордена Милосердия, к которому принадлежал епископ Оноре. Так вот, его высокопреосвященство полагает, что монсеньор очень расположен к вам. Ведь как Проэмперадор Варасты он мог арестовать вас, несмотря на суд Бакры. Однако он вас отпустил и даже подарил вам коня Оскара. Кардинал Левий уверен, что монсеньор готов идти вам навстречу, если только вы выразите желание вернуться в Талиг. Его высокопреосвященство даже написал вам об этом.

      И, к величайшему изумлению Робера, Дик извлек из внутреннего кармана своего колета немного помятую депешу угрожающе официального вида, украшенную сургучной печатью с летящим голубем.

      - И еще, Робер... - колеблясь, продолжал Дик. - Курия полагает... То есть они получают известия из Эпинэ, что герцог Анри-Гийом, ваш дед... Он очень плох, Робер. Говорят, что его кончина неизбежна. Это только вопрос нескольких месяцев, может быть, даже недель. Курия желает, чтобы вы стали следующим герцогом, но без помощи Алвы это невозможно. Пожалуйста, - неожиданно взмолился Дик, - подумайте об этом серьёзно! Ведь там остались ваша матушка и ваши люди. Вы представляете, что будет с ними, если всю власть в Эпинэ приберут к рукам Колиньяры?

      Робер рассеянно вертел в руках письмо магнуса Ордена Милосердия. Опять агарисские святоши суют нос в его дела! Оказывается, они пристально следят за здоровьем деда. Видно, старик совсем сдал... Стоило бы, однако, узнать, что за голубок этот Левий? От магнуса Климента Иноходца до сих пор временами пробирала нервная дрожь.

      - С чего это курии вздумалось тянуть меня в Эпинэ? - спросил Робер самого себя, на мгновение забыв о Диконе - да и откуда мальчишке знать подоплеку агарисских дел! - Еще и двух месяцев не прошло, как они выгнали нас в Алат и лишили своей поддержки.

      - Это из-за гоганов, - неожиданно растолковал Дикон, снова привлекая к себе внимание. - Ведь это гоганы оплатили нападение бириссцев на Варасту, не правда ли?

      Эпинэ изумленно уставился на Окделла.

      - Скажите мне правду, Робер, - спокойно попросил Ричард. - Как гоганы оказались замешаны в деле Раканов?

      Робер перевел взгляд с лица Дика на письмо магнуса Ордена Милосердия, а потом с 'голубиной' сургучной печати - обратно на взволнованное мальчишеское лицо.

      - Это Левий надоумил тебя спросить об этом? - спросил он не без иронии.

      - Нет, - прямо ответил Дик. - Он рассказал мне о гоганах, это правда, но я сам предложил ему расспросить о них у вас.

      - Не стоит тебе лезть во все это, - пробормотал Робер.

      - Поздно, эр Робер, вы не находите? Вы сами говорите, что мне довольно много лгали, а я не хочу больше быть одураченным. Не нужно заботиться обо мне как о несмышленом ребенке. Я герцог Окделл, Повелитель Скал. Я видел войну. Я видел резню. Я отравил своего эра, которому клялся в верности. Скажите мне правду, маркиз Эр-При. Какую роль во всем этом деле играют гоганы?

      Лицо Дикона, как и давеча, вновь показалось Роберу постаревшим и возмужавшим. Иноходец вынужден был признать, что требование юноши хотя бы отчасти справедливо. Он нехотя ответил:

      - Гоганы хотят первородства. У них есть легенда... Они верят, что их прародителем был брат-близнец старшего сына Лита.

      - То есть как Лита? - поразился Ричард.

      - Я так понял. Гоганы, правда, зовут Лита Рохом. Старший сын этого Роха стал Повелителем Скал, а его брат-близнец был лишен наследства. Поэтому его потомкам взбрело в голову выкупить первородство у Ракана. Если Альдо вернет себе трон Талига, гоганы должны будут получить Гальтару.

      Растерянность, отразившаяся во всем облике Дикона, превратила его повзрослевшее лицо обратно в недоуменную детскую мордашку. Это было настолько неожиданное и забавное преображение, что Робер невольно хихикнул про себя.

      - Гальтару? - переспросил Дикон, совершенно ошеломленный. - Но ведь это же развалины!

      - Я там не бывал, - дипломатично ответил Робер. - Но говорят, что так.

      Дик задумчиво потер лоб, явно не в силах разгадать эту шараду. Иноходец вполне ему сочувствовал: в свое время он так же недоумевал над смыслом сделки с достославным Енниолем.

      - Робер, - медленно сказал Дик, - я тоже никогда не бывал в Гальтаре, но я знаю, что гоганы - ростовщики. Они никогда не станут платить золотом за химеры. Кампания в Варасте обошлась дорого. Не думаю, что вы или принц подписали договор с людьми этого племени, не зная, что на самом деле за ним стоит.

      Робер засмеялся.

      - Положительно, ты лучшего мнения о нас, чем мы того стоим, - пошутил он. - Все, что я могу тебе сказать: гоганы верят в магию. Они хотят Гальтару и сохранившиеся реликвии, чтобы вернуть себе власть, якобы завещанную Абвениями нам. Они называют нас первородными: Альдо, меня, тебя, поскольку ты потомок Лита... Рокэ Алву как Повелителя Ветра, Придда как Повелителя Волн. Принц принял их условия. Вот и вся сделка.

      Робер не стал говорить, что Альдо уже решился на обман.

      - Так магия существует? - неожиданно спросил Ричард.

      - Я не знаю, Дикон, - честно ответил Робер. - Гоганы владеют... чем-то вроде магии крови. У них сохранились кое-какие тайные знания и реликвии, которые они ревностно оберегают... Не спрашивай меня больше! Я все равно не смогу тебе этого объяснить. Но я точно знаю, Дикон, что никакая магия не поможет нам выпутаться из лжи и подлости, в которой мы барахтаемся.

      Дик явно пропустил последние слова мимо ушей.

      - Вы не можете этого объяснить... - задумчиво протянул он, вероятно, придя к какому-то выводу. - Стало быть, вы сами видели гоганскую магию.

      Робер досадливо выругался про себя.

      - Так и знал, что мне не стоило говорить тебе об этом, - пробормотал он с сожалением, - Ты, как и Альдо, думаешь, что магия способна избавить тебя от всех трудностей!

      Ричард поднял голову, насторожившись, словно дейта, почуявшая неосторожного зайца:

      - Принц Альдо тоже верит в магию? - пытливо спросил он. - Он видел, как колдуют гоганы?.. Ну конечно! Ведь ростовщики покупали первородство напрямую у него самого!

      Догадливость Дика не понравилась Роберу.

      - Разумеется, он видел то же, что и я, - подтвердил Иноходец с видимым неудовольствием. - Только это не колдовство, Дикон. Это... сложнее. И гораздо опаснее! Мы растеряли свои старые знания, а без них я не советую тебе лезть в подобные дела.

      - А что намерен предпринять его высочество? - жадно спросил Дик, снова пропуская мудрую реплику Робера мимо ушей.

      - Спроси у него сам! - огрызнулся Иноходец. - Я начинаю думать, что вы два сапога пара! Уверен: вы славно поболтаете и о гоганах и о Гальтаре!

      Дик смущенно улыбнулся - растерянно и немного неловко.

      - Я не могу видеться с принцем, - произнес он тихо. - И очень прошу вас, Робер, не сообщать ему о моем приезде. Если Дорак получит возможность обвинить меня во встрече с его высочеством, мне не отвертеться от обвинения в государственной измене.

      - Брось, Дикон! - отмахнулся Робер. - Зачем ты нужен Дораку, чтобы он стал следить за тобой? Я думаю, что он уже давно забыл о твоем существовании - так же, как и о моем.

      В серых глазах Дика снова сверкнули искры, словно огненные сполохи над пеплом вулкана. Его лицо исказила неприятная усмешка.

      - Ты так полагаешь? - вполголоса спросил он, неожиданно переходя на 'ты'.

      - Да. Иное дело, если бы Алва обвинил тебя в попытке отравить его. Но, насколько я понял, твой эр выгородил тебя и скрыл твою глупость.

      - Он распорядился, чтобы я ехал сюда, в Граши, - по-прежнему неприятно усмехаясь, сообщил Дик. - И позаботился о том, чтобы я обязательно пересек границу с Алатом.

      - Вот видишь! - подхватил Иноходец. - Ведь это он вернул тебе это проклятое кошкино кольцо?.. Все очевидно: он тебя спасал. Нет тебя - нет улики.

      Дик уставился на Робера с видом человека, неожиданно осознавшего: он уже час разговаривает с сумасшедшим.

      - О каких уликах вы говорите, Робер? - осторожно спросил он. - Мы с монсеньором были наедине. Все происходило только между нами. Дораку неоткуда было бы узнать о кольце или о яде, если бы монсеньор сам не рассказал бы ему об этом.

      - А слуги? - резонно спросил Робер.

      - Слуг не было. Да и какой слуга пошел бы против воли своего соберано, если бы тот запретил говорить об этом?

      - То есть ты хочешь сказать, что Ворон, - промолвил Робер, холодея от неприятного предчувствия, - все-таки обвинил тебя в покушении?

      - Официально - нет, - признался Дикон, - насколько мне известно, во всяком случае. Но он наверняка дал понять Дораку, что отступается от меня. Иначе зачем вся эта поездка в Алат? Знаете, по дороге я много думал. У монсеньора было множество способов наказать меня: сослать в Надор, заточить в каком-нибудь замке в Кэналлоа, даже взять с собой в Фельп и отправить прямо под пули. Но он выбрал Граши. При нашей встрече, Робер, вы сказали, что я изгнанник, как и вы, - продолжал Ричард с горечью, не дав Роберу вставить ни слова. - Но если бы вы знали, как я завидую вам! Вы изгнанник, потому что вас считают врагом - и опасным врагом! А я... Я изгой. Я не враг и не друг - я надоевшая игрушка, прикормленный щенок, который обделался на дорогом ковре и которого вышвырнули на улицу!

      - Хватит, Дикон, - сказал Робер успокаивающим тоном, кладя руку юноше на плечо. - Уверен, твой эр так не думал. Может быть, Дорак хотел допросить тебя по другому делу, а если бы при этом всплыла история с покушением...

      - Оставьте, Робер, - прервал его Ричард, поморщившись, как от головной боли. - Без согласия моего эра Дорак не мог бы допросить меня ни по какому делу. Ну разве что он обвинил бы меня в покушении на самого короля. Только, получается, что я спасал Оллара.

      - Как так: ты спасал Оллара? - удивился Робер. - Какое отношение король имеет ко всему этому?

      - Если бы покушение удалось, это помешало бы планам Дорака развести Катари... ну Ариго с королем, - смущенно объяснил Дик, почему-то запнувшись на имени королевы. - Робер, вы представляете себе, что будет, если Дорак добьется этого?

      Робер внимательно посмотрел в лицо юноше, который под его взглядом покраснел до самых ушей. Что ж, теперь все стало ясно, ясно до самого конца! Страдалица-королева выбрала себе верного защитника. Только вот вместо ристалища, на котором юный рыцарь мог бы совершить подвиг во славу своей дамы, влюбленного глупца вытолкали на позорище - вероломное убийство и клятвопреступление. Леворукий бы побрал Катарину Ариго: ни сердца, ни души, так, разукрашенная марионетка в руках подлеца-кансильера!

      - Успокойся, Дикон, - сказал Робер, подавляя в себе желание немедленно отыскать Штанцлера и свернуть ему шею. - Я сказал тебе и повторяю: мнимый список Дорака такая же ложь, как и вранье про кольцо, которое тебе вручил этот старый мерзавец. С королевой ничего не случится. В конце концов, у нее есть братья. Их голыми руками не возьмешь. Вся эта семейка до того пронырлива, что пролезет в игольное ушко без мыла. В отличие от нас с тобой.

      Ричард Окделл неожиданно встал с валуна, на котором сидел, выпрямившись перед Иноходцем во весь рост. Робер с удивлением посмотрел на него: мальчишески-мягкое лицо Дикона сейчас искажала с трудом сдерживаемая ярость.

      - Простите меня, любезный маркиз, - не слишком внятно выговорил Окделл сквозь сжатые зубы. - Я так торопился рассказать о себе, что забыл выразить вам свои соболезнования. Ведь, если я не ошибаюсь, Ариго приходятся вам кузенами? С материнской стороны? Впрочем, так как вы отзываетесь о них не самым лестным образом, надеюсь, сильной боли я вам не причиню. Ваши... м-м... пронырливые родичи... в прошлом месяце... пролезли в лучший мир.

      - Что ты говоришь? - воскликнул Робер, тоже поднимаясь на ноги.

      - Я говорю, - ответил Дикон с откровенной злостью, - что граф Ариго и граф Энтраг были заколоты Вороном на дуэли!

      - Ты знаешь это наверное? - спросил Робер, потрясенный.

      - Да. Я узнал в Агарисе. Кардинал Левий позволил мне взять с собой донесение, где об этом рассказывается. Его высокопреосвященство согласился с тем, что его следует показать вам.

      И Дикон извлек из кармана мятое письмо: вероятно, его неоднократно читали и перечитывали. Робер жадно схватил его и быстро пробежал глазами.

      - Ужасно. Ужасно! - повторял он. - Килеан... Гирке... Ариго... и бедняга Энтраг. Артур Феншо-Тримейн!

      Дикон, чей приступ гнева миновал, без сил опустился обратно на валун и обхватил руками голову. Казалось, он забыл о том, где и с кем находится.

      Дочитав агарисское донесение, Робер перевел взгляд на юношу. В позе Дикона было столько отчаянной безнадежности, что Иноходцу стало жаль бедного оруженосца Ворона едва ли не больше, чем его жертв. Он сел обратно на тот же валун и ласково обнял Дикона за плечи.

      - Ты не виноват, - сказал он негромко. - В донесении сказано, что Люди Чести сами вызвали Ворона. Чудо, что Алва вообще остался в живых. Ни один человек, даже он, не выдержит четырех поединков сряду, которые завершаются линией. Конечно, он великолепный фехтовальщик, никто не спорит, но и Ариго, и Гирке, и Феншо-Тримейн тоже не вчера взяли в руки шпагу. Они хотели убить твоего эра, и не их вина, что им этого не удалось. Может быть, Алву защищает сам Леворукий. Но, если так, это значит, что Леворукий на стороне Талига. Если бы Ворона убили, ни у Надора, ни у Эпинэ этой зимой не было бы хлеба. Алва в Фельпе воюет за разоренную Варасту, и это главное, о чем нам следует думать.

      - Я уже не знаю, что и думать, Робер, - тихо отозвался Дик. - Мне, как и вам, очень хотелось бы верить монсеньору. Но верить Дораку я не могу, а Алва на его стороне.

      - Да почему ты решил, что Дораку есть до тебя дело? - воскликнул Робер в досадливом недоумении. - Мне кажется, Дикон, что Штанцлер просто сделал из него какое-то огородное пугало для тебя!

      - Спросите Гиллалуна, - холодно ответил Дик, высвобождаясь из объятий Эпинэ, и делая знак телохранителю подойти.

      - При чем здесь он?

      Ричард не ответил. Дождавшись, когда надорец подойдет вплотную и поклонится господам, юноша повернулся обратно к Роберу.

      - Моя мать, герцогиня, отправила его ко мне после того, как узнала все подробности об Октавианской ночи. Гилл смог догнать меня только по ту сторону талигской границы. Пока он шел по моим следам, он заметил погоню - только не за кэналлийцами Алвы, которые везли меня к границе, а за мною.

      - Это правда? - спросил Робер у невозмутимого телохранителя Эгмонта.

      - Сущая правда, ваше лордство. За каретой их милости тайно следили, и на уме у этих людей было дурное. Они как-то вызнали, что их милость везут в Граши.

      - Что это были за люди?

      - Южане, ваше лордство. Я так смекаю, их мог нанять навозник-Колиньяр. Небось, они и посейчас сидят где-нибудь в Граши, затаясь по тайным норам. Поджидают их милость милорда герцога и уж, поверьте мне, не с добрыми намерениями!

      Взмахом руки Ричард отпустил слугу. Телохранитель опять поклонился и отошел к оставленным на его попечение лошадям.

      - Колиньяры - это еще не Дорак, - негромко проговорил Робер после паузы. Впрочем, защищать эту семейку у него не было никакой охоты.

      - Его цепные псы, - ответил Дик, презрительно скривив губы. - Я еще хорошо помню Эстебана. Он был любимчиком Свина... Надеюсь, теперь вы понимаете, Робер, в каком положении я нахожусь. Я один, а за мною все, кого оставил мне отец. Должен ли я продолжать считать себя оруженосцем герцога Алвы? Могу ли я верить, что это не он отдал меня на растерзание прислужникам Дорака? Как мне понимать поручение ехать в Граши: как наказание за покушение на моего эра или как простую расправу Ворона и Дорака надо мною?

      Робер вздохнул. Вряд ли он смог бы прямо сейчас найти ответы на эти вопросы.

      - А почему ты не хочешь присоединиться к Альдо Ракану и ко мне? - спросил он.

      - Робер, у меня в Надоре семья, - страдальческим голосом ответил Дик. - Там мои люди! Останься я с вами, Дорак тут же объявит меня изменником, и все они пострадают. Пока монсеньор не выдвинул против меня официального обвинения. Глупо самому губить себя, попавшись в явную ловушку!

      Робер сокрушенно опустил голову. Дик говорил так, как следовало когда-то говорить ему самому... им всем, если уж на то пошло!

      - А как же твоя встреча со мной? - тихо спросил он. - Ведь она тоже может стать поводом...

      - Нет, не то же, - решительно оборвал Иноходца Окделл. - Я доставил вам официальное послание, в котором магнус Ордена Милосердия и вся курия просит вас примириться с короной Талига. Я... я могу сделать вид, что понял указание монсеньора ехать в Граши как поручение провести переговоры с вами. Ведь в Сагранне он пощадил вас. Вообще-то это план кардинала Левия, - продолжал Дик, вздыхая. - Его высокопреосвященство обещал заступиться за меня перед монсеньором, если мне удастся повлиять на вас. Я понимаю, Робер, да и сам Левий сказал мне откровенно: для курии я просто пешка в их руках. Если их надежды на вас и Ворона не оправдаются, они бросят меня Дораку так же, как бросил монсеньор. Я прошу вас, Робер, я прошу тебя, - Дикон снова перешел на 'ты', - написать герцогу Алве. Это важно и для твоих людей, и для твоей матушки! Но я прошу не только за них. Я прошу за себя. Если монсеньор действительно заинтересован в вас, как думают в Агарисе, если он не посмеется... Если не заявит, что не давал мне инструкций встречаться с вами, если ответит вам... Тогда у меня появится надежда.

      Бедный Дикон! Ему, гордому, как все Окделлы, приходилось умолять, и он делал это так открыто и искренне! Робер был тронут, но сердце его сжималось от множества этих 'если'. Когда-то герцог Эгмонт признался ему, что чувствует себя как муха, угодившая в паутину: чем больше она трепыхается, тем сильнее запутывается и тем быстрее дает знать голодному пауку, где увязла его добыча. Теперь и Дикон оказался в том же положении.

      - Я все понимаю, - мягко сказал Иноходец. - И я обещаю тебе, что напишу твоему эру. Но... просить его о покровительстве я не могу. Он и так слишком много сделал для меня, Дикон. Он избавил меня от Адгемара, он отпустил меня на свободу, он подарил мне Дракко. Я должен ему так много, что просто неприлично просить еще. Да и кроме того... Как я могу оставить Альдо? Он мой друг. Если я и впрямь примирюсь с Олларами, это будет предательством по отношению к моему сюзерену. Прости, Дикон, но я не могу обещать тебе сделать то, о чем ты меня просишь.

      Ричард молча кивнул в знак того, что все слышит и понимает, и, словно подавленный неудачей, низко опустил темно-русую голову.

3

      Разговор с Робером произвел на Ричарда тягостное впечатление. Возвращаясь в странноприимный дом при монастыре - Робер сразу поехал в Сакаци, он и так отсутствовал там слишком долго, - юноша чувствовал, что душа его ноет от странной гулкой пустоты. Его мысли ворочались тяжело, как камни, и Дик был благодарен им за это. Он, наверно, рехнулся бы, если б стал сейчас обдумывать слова Робера об эре Августе или монсеньоре.

      Гиллалун с озабоченным видом трусил позади на алатском муле, которого они выменяли на лошадку Кеннета. Оглянувшись на телохранителя, Ричард внезапно ощутил прилив признательности за то, что рядом с ним есть верный человек.

      - Я еще не поблагодарил тебя, Гилл, - сказал он сердечно, - за то, что ты так быстро привел ко мне маркиза Эр-При.

      Гиллалун, нахмурившись, поднял глаза на молодого господина и вдруг произнес с неожиданной горячностью:

      - Не верьте ему, вашмилость! Он подменыш!

      Сердце Ричарда пропустило удар и глухо ухнуло куда-то вниз. В Надоре подменышами называли тех, у кого болотные духи якобы украли душу. Внешне человек оставался прежним, но терял смысл жизни: ведь без души нельзя стремиться ни к спасению, ни к погибели. Конечно, изгнание и Сагранна не могли не сказаться на Робере. Ричард понял это еще в Варасте, где маркиз Эр-При принял свою судьбу с покорностью жертвенного животного. А теперь и Гиллалун увидел, что несчастья сломили последнего наследника Эпинэ, и осудил его со свойственной ему жестокостью.

      - Я слышал весь ваш разговор, вашмилость, - настойчиво продолжал телохранитель, почувствовав, что его слова попали в цель. - Я ведь не туг на ухо. Его лордство, конечно, одно лицо с графом Мишелем, но разве покойный стал бы такое говорить о своей фамилии? Ишь, заложник семьи выискался! - в сердцах плюнул Гиллалун. - Неужто графу Мишелю могло подобное даже на ум взбрести? И неужто стал бы он осуждать дело своего сеньора и сюзерена у него за спиной? Кинулся бы оправдывать врага? Да ни в жизнь!

      - Хватит! - рявкнул Дик, разом обозлившись. - Маркиз храбро сражался в Сагранне за дело Раканов! Он воевал плечо к плечу с моим отцом и только чудом вышел живым из болот Ренквахи!

      - А он и не вышел, - угрюмо пробормотал суеверный Гиллалун себе под нос. - Не верьте ему, вашмилость. Литом клянусь, это не шевалье Робер. Проклятый подменыш!

      - Замолчи, наглец! - крикнул Дик, чувствуя, что у него темнеет в глазах: муторное ощущение, оставшееся от разговора с Робером, снова подкатило к горлу, как тошнота. - Вижу, миледи не напрасно выгнала тебя из Окделла. Еще слово, и я последую ее примеру! Придется тебе поискать себе другого господина!

      Гиллалун, потрясенный этой небывалой угрозой, побелел, как полотно.

      - Убирайся, - сказал Ричард твердо, хотя на сердце у него скреблась целая стая закатных кошек. - До завтра я не желаю тебя видеть. Похоже, я слишком многое тебе позволял. Смерд. Совсем забыл свое место.

      Гиллалун поклонился и почтительно отстал. Дику стало совсем нехорошо. Он сорвался на единственном близком у него человеке. Нет, юноша не сомневался: что бы не случилось, это ни на йоту не уменьшит любви и преданности старого слуги. От понимания этого становилось тошно вдвойне.

      Выполняя волю молодого господина, Гиллалун не показывался в монастыре до самого следующего дня. Ричард, совсем затосковав, успел обдумать несколько вариантов примирения. Но когда телохранитель объявился утром, неся поднос с завтраком, на его лице не было и следа вчерашнего потрясения. Напротив, вид у него был оживленный и деловитый.

      - Как хорошо, что вчера вы отослали меня в город, вашмилость, - проговорил он так, словно Ричард не прогнал его, а дал важное поручение. - Я не терял времени даром, и сам Создатель мне пособил. Представьте, вашмилость: я выяснил, где скрываются наши преследователи!

      - Что? - воскликнул Ричард, очень довольный, что Гилл не держит на него сердца. - Ты нашел шпионов Дорака?

      - Нашел, вашмилость, Литом клянусь! - подтвердил Гилл, сияя от удовольствия. - Теперь-то им не застать нас врасплох.

      - А ну-ка, расскажи, как тебе это удалось, - попросил Ричард, улыбаясь.

      - Да нечего и рассказывать, - с деланной небрежностью отозвался донельзя довольный Гиллалун. - Только вот спасибо надо сказать начальнику кардиналовой стражи, которая за вами в Агарисе ходила. Дал он мне адресок в Граши... Да ведь я сказывал вашмилости!

      Действительно, прежде чем отправиться в Алати, Гиллалун расспросил всех людей кардинала Левия на предмет того, нет ли в окрестностях Граши постоялого двора, который содержал бы надежный человек. Дик тогда не мог взять в толк, зачем телохранителю это понадобилось: ведь им обеспечивал гостеприимство монастырь святого Гермия.

      - Так вот, вашмилость, отыскал я корчму, 'Красный петух' называется, - продолжал Гиллалун, посерьезнев. - Содержит ее Гёза Пиро́ш - рыжий, что твой гоган, да только вовсе не куница! Хитрый лис и умный, держится одной стороны и осторожен, как стреляный воробей. Я немного поболтал с ним. Малый водит с Агарисом большую дружбу. Ну, я и сказал ему: мол, тут за месяц до меня в Граши наведались мои добрые знакомцы, так как бы мне их найти, только чтобы они раньше времени не обрадовались? Он тут же смекнул, что к чему, и племянника своего ко мне подзывает. 'Как выглядят ваши приятели?' - 'Пятеро южан, все носатые и смуглые, болтают между собой на талиг. За главного у них коротышка, у него еще такие противные колючие глаза, а сам елейный до приторности'. - 'Ла́сло, ты слышал? - спрашивает Гёза. - 'Найдешь пятерых чужаков, говорящих на талиг?' - 'Плёвое дело, дядя! Ежели господин стражник (я ведь был в куртке Милосердца, вашмилость) даст мне две деньги, так еще до вечера узнает о своих знакомых все, что пожелает'. 'Две деньги! - говорю я, а сам головой качаю. - Губа у тебя не дура, Ласло Пирош'. - 'Так дело-то того стоит, добрый господин, - важно отвечает мне этот пострелец. - Я задаром не работаю, но слово даю, что вы останетесь довольны'. - 'Верно, - подтверждает его дядя, - Если Ласло берется за дело, то вызнает всё, что хотите и даже мышь его не заметит'. - 'Ну, раз вы за него ручаетесь, - говорю я, - тогда ладно. Не стал бы я, конечно, денег тратить, но уж больно мне хочется приятелей порадовать'. И вот...

      Однако то, что произошло дальше, так и осталось неизвестным, потому что рассказ Гиллалуна прервал стук копыт, раздавшийся прямо под окнами.

      У дверей странноприимного дома остановились двое всадников. Вытянув шею, Ричард мгновенно узнал во втором Робера Эпинэ - кто еще мог бы приехать сюда на Дракко? Появление Робера не оставляло ни малейших сомнений в том, кого он сопровождал. Молодой человек с белым пером на шляпе, спешившийся первым, несомненно, должен был оказаться самим принцем Альдо Раканом.

      Гиллалун тоже опознал маркиза Эр-При. Лицо его мгновенно вытянулось, но он тут же взял себя в руки и шагнул к двери, чтобы с поклоном распахнуть ее перед знатными господами.

      - Ну, где мой верный эорий? - весело воскликнул Альдо Ракан, вступая в комнату и протягивая руки к Ричарду, который резво вскочил и склонился в поклоне. - Герцог Окделл!.. Кончай расшаркиваться и обними своего анакса. И не вздумай назвать меня 'высочеством'! Казню.

      Оглушенный звонким голосом принца, юноша сам не понял, как оказался в его объятиях. Робер вошел в комнату вторым и посмотрел на Дика виноватым взглядом.

      - Прости, Дикон, - проговорил он. - Альдо встретил меня вчера на полдороге. Пришлось признаваться.

      Принц выпустил Дика и тут же вступился за Иноходца.

      - Не вини его. Клянусь, он до самого вечера честно врал, что любовался местными красотами! Но у Белой Ели, знаешь ли, скверная репутация. Пришлось мне пригрозить ему, что я сам отправлюсь на поиски этих местных красот, или вернее сказать, красотки, и не успокоюсь, пока ее не найду. Не могу же я допустить, чтобы моего Первого маршала сожрала какая-нибудь обольстительная нечисть! - И принц, смеясь, хлопнул Робера по плечу.

      Ричард почувствовал, что теряется.

      - Ваше высочество... - начал он, соображая, как бы правильнее выразиться.

      - Убью, - ласково пообещал принц.

      - Милорд, - продолжал Дик, окончательно сбиваясь, - я уже говорил маркизу Эр-При, что не могу видеться с вашим высочеством. Я оруженосец герцога Алвы. А вы... А вы, ваше высочество... Вы вне закона...

      Поняв, что объяснение вышло отнюдь не вежливое, Ричард смешался и замолчал. Робер пришел к нему на помощь.

      - Я же говорил тебе, Альдо, - произнес он, - Дикон приехал сюда по делам Ворона.

      - Говорил, - подтвердил принц, - но я тебе не поверил. Я хочу услышать это от него самого. Скажи-ка, Надорэа: Ворон действительно послал тебя в Сакаци?

      - Не в Сакаци. В Граши, - пробормотал Дик, не зная, куда деваться от пристального взгляда Ракана.

      - А что ты должен делать в Граши? - весело поинтересовался принц. - Уж не поручил ли тебе Ворон убить меня?

      Гиллалун, который замер у выхода из комнаты, почти слившись с дверным косяком, едва слышно кашлянул. Может быть, это вышло случайно, но Ричарда внезапно осенило. Вот он, ответ! Лгать он никогда не умел, однако у вранья, вероятно, иная природа, поскольку сейчас он соврал почти вдохновенно:

      - Я должен выследить шпионов Дорака!

      Альдо Ракан так и покатился со смеху. От взрыва его хохота в окнах задребезжали переплеты. Он веселился настолько открыто и заразительно, что даже нахмурившийся было Робер невольно заулыбался. Дик с досадой понял, что ляпнул глупость.

      - Ты не умеешь врать, Надорэа, - проговорил принц, утирая выступившие на глазах слезы. - Чудеса, да и только! Ворону стало интересно, не отлынивают ли шпионы Дорака от слежки за мной? И он послал тебя встряхнуть этих бездельников?

      Ричард почувствовал, что где-то внутри него закипает нелепая детская обида. Принц Ракан так же, как и эр Рокэ, просто не принимал его всерьёз!

      - Вы напрасно смеетесь, ваше высочество, - сдержанно ответил он. - Я надорец и, как всякий горец, хороший следопыт. К тому же со мной мой слуга Гиллалун. Когда вы вошли, он как раз докладывал мне о том, где скрываются Дораковы шпионы!

      Принц Ракан повернулся к Гиллу. Тот немедленно склонился в нижайшем поклоне.

      - Так ты горский следопыт? - спросил принц, с любопытством разглядывая надорца.

      - Точно так, ежели вашему королевскому высочеству угодно знать, - ответил Гилл, не поднимая почтительно склоненной головы.

      - И ты действительно нашел логово, где прячутся шпионы Дорака?

      - Точно так, ваше королевское высочество.

      - Однако!.. Говори!

      - Ежели вашему королевскому высочеству угодно знать, - ответил старый слуга, которому принц не стал угрожать казнью за пышное титулование, - я обнаружил их нору вчера. Ваше королевское высочество можете быть уверены: эти мошенники скрываются в 'Соловье и водокачке'.

      - А почему ты так уверен в этом, дружище?

      - Мы с их милостью милордом герцогом выслеживали их от самой Старой Эпинэ, - ответил Гилл без запинки, и Дик невольно позавидовал своему телохранителю: надо же, врет и не краснеет! - Я, ежели вашему королевскому высочеству угодно знать, накрепко запомнил их гнусные рожи. Им поручено следить за их милостью маркизом Эр-При.

      Принц Ракан неожиданно посерьезнел. Он снова повернулся к Ричарду.

      - Так это правда? - удивленно спросил он.

      Дик смутился так, что у него заполыхали уши.

      - Их выследил Гилл, - выдавил он из себя единственную во всей этой истории правду, мысленно проклиная свое неумение лгать.

      Но Альдо Ракан, очевидно, превратно истолковал его смущение. Принц с озабоченным видом посмотрел на Иноходца.

      - Что Дораку нужно от тебя? - нахмурившись, спросил он.

      Робер пожал плечами.

      - Ходят слухи, что мой дед скоро умрет, - пояснил он. - Сильвестру не нужен лишний претендент на Эпинэ в моем лице.

      Принц снова перевел взгляд на Дика.

      - Герцог Анри-Гийом действительно так плох? - хмуро поинтересовался он.

      - Я так слышал, - неохотно отозвался Ричард. В его голове медленно, но неуклонно начинало светлеть.

      - Где слышал? В Эпинэ? - уточнил принц.

      - Нет, в Агарисе. Я не могу говорить об этом, ваше высочество, - твердо пресек Ричард дальнейшие поползновения вытащить из него дополнительную информацию.

      Принц пожал плечами и обратился к Роберу с небрежным вопросом:

      - Ты-то хоть понимаешь, что тут вообще происходит?

      - Откуда? - равнодушно отозвался Робер. - Знаю только, что в Агарисе не рады возможности увидеть правителями Эпинэ Колиньяров.

      Альдо Ракан пытливо посмотрел в лицо своему Первому маршалу, потом внимательно оглядел Дика и спросил с невинным видом:

      - Значит, вчера вы секретничали у Белой Ели об Эпинэ и Агарисе, мои верные вассалы? И что у вас за тайны от вашего анакса?

      Ричард мысленно пнул себя: весь разговор с самого начала нужно было вести иначе!

      - Простите, ваше высочество, - проговорил он с достоинством, - если Робер захочет рассказать вам о нашей беседе, это его дело. Но я не могу. К сожалению, я принадлежу не вам, ваше высочество. Я принес присягу монсеньору герцогу Алве.

      Принц отмахнулся от его слов как от назойливой мошкары.

      - Велика важность! - воскликнул он. - Я Ракан! Хочешь, я прямо сейчас освобожу тебя от этой дурацкой присяги?

      Дик внутренне запаниковал. Принц словно бы даже не задумывался о том, чем грозит Надору измена последнего герцога Окделла. Его мать, его сестры, его родичи и его вассалы, весь его бедный, обобранный край - отрекаясь от Алвы ради Ракана, он отречется от всего! Разве принц не понимает этого? Или понимает, но считает, что одной его благосклонности достаточно, чтобы утешить Дика в любом несчастье?.. Вот она, самонадеянность королей!

      Ричард почтительно поклонился.

      - Безусловно, вы можете освободить меня, ваше высочество. Но как потом вы будете доверять человеку, который так легко отказывается от своего слова?

      Альдо Ракан замер, нахмурившись. Он, очевидно, не ожидал возражений со стороны герцога Окделла, и Дик всем своим существом внезапно ощутил, что за внешностью прекрасного рыцаря из сказки таится достаточно злопамятства, чтобы принц никогда не забыл ему сегодняшнего отказа. Сердце юноши упало: он только что отрекся от того, чье имя написал на своем знамени его погибший отец. 'И ради кого?' - уныло спросил себя Дик. Ради Алвы, которого непоследовательный оруженосец едва не отравил чуть больше месяца тому назад? Какая ирония! Ворон, вероятно, уже и думать забыл о выкинутом им в Граши неблагодарном щенке. Но Надор... Надор стоил любых жертв.

      Добрейший маркиз Эр-При, почувствовав неловкость повисшего в комнате молчания, счел необходимым прийти Ричарду на выручку и вмешался в разговор со свойственной ему деликатностью.

      - Дикон прав, Альдо, - примирительным тоном заметил он. - Позволь ему хотя бы выполнить то, что ему поручено. Если потом герцог Надорский решит взбунтоваться против своего эра, он сделает это открыто, как покойный Эгмонт. Ты ведь сам знаешь: таковы все Окделлы.

      Ричард немедленно ухватился за подсказанную ему мысль:

      - Робер говорит словно я сам, ваше высочество. Если вы пожелаете, то сразу же по возвращении я обращусь к монсеньору с просьбой освободить меня от присяги, чтобы я с чистой душой мог служить вам. Но сначала я должен выполнить свое поручение, чтобы потом никто не смел утверждать, будто бы я трусливо сбежал от монсеньора.

      Альдо Ракан как будто не услышал этих слов. Он продолжал смотреть на Дика, нахмурившись, с прежним неприязненным удивлением. Но длилось это не долго. Секунду спустя принц тряхнул головой, и на его красивом лице снова расцвела широкая благодушная улыбка, с которой он вступил в эту комнату. Принц дружески хлопнул Дика по плечу:

      - Ну разумеется! Я понимаю и ценю вашу честность, герцог Окделл. Ваш монсеньор, как я вижу, настоящий везунчик, раз уж такой преданный человек, как вы, согласился служить ему!

      Уши Дика полыхнули второй раз за разговор, и он виновато опустил голову, стыдясь столь незаслуженной похвалы. Но Ракан, по-видимому, опять превратно истолковал его смущение.

      - Конечно же, нам угодно видеть вас в числе наших приверженцев, - радушным тоном объявил он, глядя на Дика с насмешливой благосклонностью. - Мы с нетерпением будем ждать вашего возвращения в Сакаци, любезнейший герцог Окделл. Если, разумеется, ваш господин соблаговолит отпустить вас. Мы на его месте, во всяком случае, не совершили бы подобной глупости! Думаем, что даже такой мерзавец, как Ворон, понимает: на свете нет ничего ценнее верности.

      'Вот и все, что я выгадал, - уныло подумал Дик: - его высочество не казнит меня, если я не стану обращаться к нему по имени, как это делает Робер'.

      Последний явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он с упреком покосился на Альдо и поспешил сменить тему беседы, добровольно выполняя возложенную им на себя миссию миротворца.

      - Кстати, Дикон, ты не против расспросить твоего слугу о тех людях Дорака, которых он выследил в городе?

      Альдо Ракан мгновенно преобразился. Дик перехватил обеспокоенный взгляд, брошенный им на Иноходца.

      - Я как раз хотел приказать это Гиллалуну. Он едва начал докладывать мне об этом, когда появились вы, так что ваше высочество услышит обо всем самым первым.

      Повинуясь кивку Ричарда, Гиллалун выступил вперед. Дик заметил, что его телохранитель весь подобрался, видимо, опасаясь ляпнуть чего-нибудь лишнего.

      - Тебя зовут Гиллалун? - небрежно спросил принц, усаживаясь в кресло Ричарда. - Любопытное имя.

      - Да, ваше королевское высочество, - не стал спорить телохранитель и сразу же перешел к делу: - По приказу их милости милорда герцога вчера я обследовал окраины Граши, так как их милость изволили заметить, что подобные холопы, как шпионы Дорака, не посмеют сунуться на центральные улицы. Особливо ежели не все они способны изъясняться на алатском.

      'Когда это я говорил подобное?' - удивился Ричард, но остался стоять с каменным лицом.

      Гиллалун перевел дух.

      - Я осторожно расспросил трактирщиков, - продолжал он увереннее, - нет ли где тут на окраинах постоялого двора, где обслуга хорошо понимает на талиг. Их милость изволили посоветовать мне так: говори-де всем, Гиллалун, будто ты ищешь старых знакомых, но боишься ошибиться. Ты, мол, хотел бы сделать им приятный сюрприз, но не хочешь потревожить случайных людей, ежели они окажутся не теми, кто тебе нужен. Всяк поймет это по-своему, - добавил Гиллалун, удовлетворенно улыбаясь, - но никто не станет лезть в чужие дела: и своих хлопот хватает. Люди скорее предпочтут, чтобы чужестранцы побыстрее убрались отсюда, а уж каким образом - Создатель им судья.

      - Да вы, герцог, настоящий философ, - бросил Альдо Ракан Ричарду, который замер у кресла принца твердо и незыблемо, поскольку боялся утратить невозмутимое выражение лица.

      Гиллалун снова подобрался.

      - Долго ли, коротко ли, но в конце концов мне указали на постоялый двор 'Соловей и водокачка'. Это мерзкая корчма с самой скверной репутацией, ежели вашему королевскому высочеству угодно знать. Она стоит у реки, рядом с банями и водокачкой, отчего, верно, и называется по ее имени. Там легко затеряться среди приезжих самого гнусного вида. Я затаился там на всю прошлую ночь - с согласия их милости, конечно, - тут же оговорился телохранитель, поклонившись Дику, - и видел всех пятерых. Днем они делают вид, будто бы не все они знакомы друг с другом, и парами шныряют по окрестностям, а по ночам совещаются в укромном местечке у реки.

      - Так их пятеро? - задумчиво спросил Ракан.

      - Да, ваше королевское высочество. Главный сносно говорит по-алатски, остальные знают разве что по паре слов. Их легко распознать по их эпинским рожам.

      Принц усмехнулся.

      - Слышишь, Робер? - насмешливо осведомился он. - Твою эпинскую рожу, видимо, тоже ни с чем не спутаешь.

      Гиллалун начал было извиняться, но Робер отмахнулся от его оправданий.

      - А для чего, по-твоему, они засели в Граши? - спросил Иноходец, явно припомнив вчерашний разговор.

      - Кто ж их знает, ваше лордство, - развел руками Гиллалун. - Злоумышляют худое. Да только я на месте вашего лордства не стал бы ждать, чего они там надумают! Поджег бы этот гнусный трактир - и дело с концом.

      - Ты слишком кровожаден, Гилл, - пробормотал Ричард, не слишком, впрочем, надеясь, что слуга к нему прислушается.

      - Но здравое зерно в его предложении есть, - отозвался принц, потягиваясь. Затем он хлопнул в ладоши, словно придя к какому-то решению, и встал.

      - Итак, - проговорил Альдо Ракан, снова принимая приветливый вид, - пожалуй, мы узнали все, что можно, и благодарим вас, герцог, что вы предупредили нас об опасности, грозящей нашему Первому маршалу. Мы обдумаем, что можно сделать в этой ситуации... И еще. Мы бы просили вас одолжить нам вашего слугу, когда нам понадобится опознать шпионов Дорака. Скажем... послезавтра.

      - Гиллалун будет в вашим услугам, ваше высочество, - поклонился Дик, - если только завтра монсеньор не отзовет меня обратно к себе. Должен признаться, что я жду его письма с минуты на минуту.

      Ричард не стал уточнять, что известий от Ворона он ждет при посредстве кардинала Левия из Агариса. Как не стал уточнять и того, что чаемое письмо может не прийти и вовсе.

      - Что же, мы будем надеяться, что нам повезет, - с наигранным добродушием отозвался принц. - Нам хотелось бы иметь удовольствие проститься с вами.

      - Довольно, Альдо, хватит! Поехали домой, - поморщился Робер, которого, как видно, стали уже утомлять насмешки обиженного принца. - Мы и без того отняли у Дикона много времени, а ведь он приехал сюда вовсе не ради нас.

      - Насколько я понял, то ради тебя, - живо возразил Ракан.

      - Ваше высочество все поняли правильно, - поспешил подтвердить Дик. - Но у меня назначена встреча с отцом-настоятелем этого монастыря, поэтому сейчас я буду вынужден вас покинуть.

      - Не стоит! Мы уже уезжаем, - засмеялся принц. - Ты все-таки забавное существо, Надорэа!

      И Альдо Ракан дружески обнял Ричарда, как будто между ними только что не пробежала закатная кошка. Робер с извиняющимся видом потряс Ричарду руку и тоже откланялся. Через минуту ошарашенный Дик остался в комнате один, если, конечно, не считать верного телохранителя.

      - Ну, что ты мне скажешь, мой добрый Гилл? - печально спросил его Ричард, бессознательно использовав то обращение, к которому часто прибегал покойный отец. - Если ты хочешь обвинить меня в том, что я малодушно предал дело Раканов, то я готов выслушать тебя со всем смирением, подобающим доброму эсператисту.

      Гиллалун вздрогнул: в этом 'мой добрый Гилл' ему послышались интонации погибшего герцога Эгмонта... Он отрицательно покачал головой.

      - Я не осужу вас, вашмилость. Вы поступили правильно. Принц Ракан всем приносит несчастье: вашему досточтимому батюшке и даже нынешним бириссцам и кагетам. И немудрено. Я ведь всё слышал, вашмилость, о чем вы говорили вчера с эром Робером (вероятно, после сегодняшней встречи с маркизом Эр-При Гиллалун решил сменить гнев на милость). А он тогда честно признался: принц Ракан добровольно продал свое первородство гоганам. Как потомок Лита может служить тому, кто торгует своею кровью?

      Ричард с удивлением посмотрел на телохранителя. Об этом он не подумал.

      - Это так важно? - спросил он. - То есть не продажа первородства, а гоганы. Они что, действительно колдуны?

      - Кто ж этого не знает, вашмилость? - усмехнулся Гиллалун. - Это всем известно. Они, конечно, прячут свои амулеты от посторонних глаз, да только шила в мешке не утаишь. Народ в Агарисе только о том и судачит, будто у гоганов в задних комнатах творились страшные дела.

      И Гиллалун, содрогнувшись, приложил левую руку к губам.

      Ричард машинально последовал его примеру.

      - Гоганы хотят Гальтару, - задумчиво проговорил он минуту спустя. - Зачем она им?

      - Говорят, это источник древней магии, - ответил Гиллалун. - Только простой человек вроде меня не может им воспользоваться. Для этого и нужно первородство. Нужны вы, вашмилость. Вы же сами слышали, что сказал эр Робер: первородных всего-то пятеро, вернее, четверо, раз уж принц продал свое место гоганам. А те всегда ищут своей выгоды. Они хотят власти. Им и золото нужно только для того, чтобы властвовать над другими.

      Ричард вздохнул. Гиллалун был явно предубежден.

      - Если я поеду в Гальтару, ты поедешь со мной? - спросил он рассеянно.

      - Хоть на край света, вашмилость! - горячо ответил телохранитель. - Нам, пожалуй, и впрямь стоит уехать из монастыря. Я чую, что принц не оставит вас в покое.

      Дик 'чуял' то же самое. Он вообще не собирался встречаться с Альдо Раканом, а теперь его решение только окрепло. Нужно было во что бы то ни стало избежать повторения сегодняшнего разговора.

      - Поговорю с настоятелем, - решил он. - Его высокопреосвященство поручил здешнему аббату всячески способствовать мне, я знаю. Кстати, Гилл, а мы можем перебраться в тот трактир, о котором ты давеча рассказывал... 'Красный петух', кажется?

      - Да хоть сейчас же! - оживился Гиллалун. - Уж там-то нас никто не найдет! Гёза Пирош не подведет, Литом клянусь, вашмилость!

      - Тогда собирайся, - приказал Дик. - К моему возвращению все должно быть готово. А я пойду побеседую с нашим преподобным хозяином.

4

      Рекомендательное письмо кардинала Левия было адресовано 'высокопреподобнейшему Олецию', но монахи монастыря св. Гермия называли своего настоятеля просто: отец Ка́нио. При встрече с ним, едва услышав его протяжную, певучую речь, Дик понял, что добродушного вида толстенький аббат родился в каком-то живописном уголке Ро́молы, на мелодичном диалекте которой великий ди Паренцо когда-то воспел свою возлюбленную Лауру. Отец Маттео тоже был уроженцем этой области и, несмотря на все свое эсператистское смирение, чрезвычайно гордился знаменитыми земляками, сделавшими ромоланский диалект литературным языком всей Агарии. Дик с детства влюбился в звучание песен и стихов, от греховной привязанности к которым его духовник так и не смог избавиться. Когда гордый северянин из далекого Надора, воодушевясь, поприветствовал отца Канио ди Рамакуль да Олетто на превосходном ромоланском, сердце достойного настоятеля было покорено сразу и навсегда.

      Дик отправился на поиски аббата сначала в трапезную и на кухню - близилось время обеда, потом в церковь, потом в монастырский сад, однако тот обнаружился в самом неожиданном месте - на псарне. Опустившись на низенькую скамеечку и высоко закатав полы повседневной рясы, священнослужитель с величайшим усердием умащивал дорогим благовонным маслом шелковистую шерсть породистой гончей, которая любовно положила изящную длинную морду ему на плечо. Дик остолбенел от удивления. Нет, разумеется, он знал, что в местах, посвященных святому Гермию, всегда держат охотничьих собак, но он никак не предполагал, что уход за ними входит в послушание самого настоятеля.

      Услышав шаги герцога Окделла, отец Канио полуобернулся и поприветствовал Дика ласковой улыбкой. Белки его больших, немного навыкате, карих глаз лукаво блеснули при виде удивления надорского аристократа.

      - Присаживайтесь, ваша светлость, - пригласил он, указав лоснящейся от масла рукой на соседнюю скамеечку, с которой живо вскочил какой-то монах, помогавший высокопреподобному в его святом деле. Настоятель говорил на талиг, которым, как и все образованные клирики, он прекрасно владел, и Ричард решил не переходить на ромоланский.

      Юноша опасливо опустился на предложенное ему седалище: на мгновение у него мелькнула абсурдная мысль, что благочестивый аббат сейчас предложит ему смирить гордыню и пособить в стрижке когтей или чистке зубов монастырской псины.

      Но отец Канио только усмехнулся уголками губ и вернулся к прерванному занятию.

      - Полагаю, вашей светлости было необходимо переговорить со мной, - промолвил он, продолжая умащивать бока своего питомца. - Но я вижу, что вы удивлены, застав меня за подобным делом.

      - Не буду отрицать, ваше высокопреподобие, - пробормотал Дик.

      - И это только говорит о том, как справедливо и мудро сказано в Эсператии, - назидательно произнес отец Канио и процитировал по памяти: - 'нет святого в своем семействе; для отца своего и для матери своей даже величайший угодник Создателев навсегда останется лишь неразумным чадом'. Так и святой Гермий, - продолжал он. - Поскольку Геремерий Надорэа приходится предком вашей светлости, обряды его почитания известны всюду, кроме Надора.

      - Вы не вполне справедливы, ваше высокопреподобие, - возразил Дик. - Может быть, святой Гермий и забыт в Надоре, но моя семья глубоко чтит святого Алана.

      - Несомненно, несомненно, - согласился аббат, медленно кивая. - Но признайтесь, ваша светлость: вы почитаете Алана скорее как мученика, чем как чудотворца.

      Ричард промолчал, подтверждая тем самым справедливость сказанного.

      - Вот видите, ваша светлость, - легко проговорил аббат, - вы не верите в чудеса. Святой Гермий так и остался для вашей семьи безрассудным юнцом, изгнанным из дома, позором рода, а не Победителем. И вы удивляетесь, видя, как я, недостойный его служитель, умащиваю маслом гончую, подобную той, что сопровождает нашего Защитника в охоте на Закатных тварей. Кстати, ее зовут Бенедикта, - спохватился он, представляя свою питомицу (гончая, дружелюбная, как все представители ее породы, благосклонно обнюхала руку Дика). - Она будет возглавлять процессию нашего монастыря в ночь святого Гермия Победителя. Вы ведь, должно быть, знаете, ваша светлость, что его самого людям видеть не дано.

      Ричард порылся в памяти, пытаясь извлечь из нее читанное им когда-то житие святого. Геремерий был младшим сыном эория Гиппия Надорэа, Повелителя Скал. Юноша рос буйным и строптивым; все свое время он посвящал развлечениям, особенно же страстно любил охоту. Целыми днями он носился по полям на своем белом жеребце в сопровождении верной гончей. Однажды на возвратном пути домой юный эорий едва не сбил с ног нищего старика. Геремерий хотел ударить беднягу, но тот одним жестом остановил наглеца. Старец оказался посланцем самого Создателя. От беседы с ним на юного строптивца снизошла благодать. Геремерий принял эсператизм, в те времена запрещенный в Золотых Землях, а в знак своего полного преображения изменил свое патрицианское имя на рабское - Гермий. Отец, мать и братья, узнав об этом, прокляли Геремерия. Тогда святой снял с себя все свои роскошные одежды и, облачившись в рубище, поклонился родителям в ноги. 'Все, что вы дали мне, я возвращаю вам обратно, - сказал он. - Но сам я принадлежу не вам, а лишь тому, кто создал меня'. Гермий ушел, и в ту же ночь его белый жеребец и гончая вырвались со двора и умчались вслед за хозяином. С тех пор святой Гермий якобы охотится на всякую скверну и нечисть и гонит ее отовсюду. Он почитается как самый надежный защитник от сил зла, бич для недобрых людей и Победитель Закатных тварей. Но люди не способны увидеть его. О его появлении их возвещает только стук лошадиных копыт и собака - огромная гончая, которая предшествует святому.

      Красивая, но наивная сказка. Не то, что житие святого Алана, жертвенно сложившего свою голову на плахе.

      - Скажите, ваше высокопреподобие, - неожиданно спросил Дик, - а вам приходилось когда-нибудь видеть настоящую гончую Гермия?

      Отец Канио вытер руки платком и взялся за прекрасный роговой гребень, которым он начал осторожно расчесывать шерсть Бенедикты.

      - Да, - обронил он. - И только благодаря этой встрече я сегодня беседую с вами, а не гнию на илистом дне Элеты.

      - Неужели? - удивился Ричард.

      - Я не делаю из этого тайны, ваша светлость, - с улыбкой ответил отец Канио. - Пусть моя откровенность выставляет не в лучшем свете меня самого, но она славит моего небесного покровителя. Видите ли, в молодости я был почти таким же разнузданным юношей, как и святой Гермий. Видимо, поэтому он и решил наставить меня на путь истинный... Мой отец, Рамакуль да Олетто, богатый купец, хотел, чтобы я стал лиценциатом права. Наше семейное дело должно было перейти к моему старшему брату, и отец рассудил, что я буду им весьма полезен, если изучу законы и юриспруденцию. Но я искренне презирал всякое крючкотворство и думал только о собственных удовольствиях. Отец послал меня в университет в Сорго. Оказавшись на свободе, я тут же принялся проматывать деньги, кутить с самыми негодными товарищами и посещать всякие злачные места. И вот однажды, когда из дома мне прислали содержание на полгода, один из моих мнимых друзей решил воспользоваться случаем. Он задумал обокрасть меня, а чтобы это не вышло наружу, утопить меня в Элете. Все подумают, что пьяный дурень сам свалился в воду. Берег в том месте вязкий и илистый, в воде торчат остатки старых гнилых мостков, к тому же течением туда прибивает всякий мусор... Выбраться оттуда и трезвому вряд ли по силам. Я, разумеется, и не подозревал о злодейском умысле. Поздно ночью, когда мы возвращались из таверны, приятель привел меня на Новый мост, чтобы оглушить и обобрать. Я едва соображал, что происходит, и стал бы легкой добычей. И в этот момент прямо на нас выскочила большая охотничья собака. Она оттолкнула меня и бросилась на моего несостоявшегося убийцу. Он попробовал отмахнуться от нее ножом, но она была словно заговоренная. Я же от толчка не удержался на ногах и мешком свалился на землю. И тогда я услышал лошадиный топот. Какой-то одинокий всадник приближался к нам. С каждой секундой стук копыт становился все отчетливее, но ни всадника, ни самой лошади так и не было видно. Я разом протрезвел. Моего неверного товарища тоже, видимо, охватил ужас. Забыв обо мне, он бросился бежать. Собака кинулась за ним следом, а сразу за ней, оставаясь невидимым, промчался всадник. Он проехал в каком-нибудь шаге от меня, но я не смог заметить даже тени. Я лежал на мосту и, обмирая от страха, слушал, как лошадиные копыта, процокав буквально у самой моей головы, удаляются вслед за гончей, преследующей моего приятеля.

      Аббат замолчал, поглаживая Бенедикту, видимо, снова переживая ту давнюю ночь. Ричард подождал с минуту, а затем спросил с детским любопытством:

      - А что сталось с вашим приятелем? Вы видели его потом?

      Отец Канио вновь вернулся к расчесыванию собачьей шерсти.

      - Нет. Пару недель спустя ниже по течению Элеты вынесло чей-то обезображенный труп. Одежда на мертвом была вся изорвана, а тело вздулось от воды, но, я думаю, что это и был мой неверный товарищ.

      Ричард задумался.

      - Вероятно, после этого ваше высокопреподобие изменили свой образ жизни? - спросил он. - Однако лиценциатом права вы так и не стали.

      - Верно, ваша светлость, - согласился аббат с легкой улыбкой. - Я много думал об этом происшествии, и решил отныне посвятить себя святому Гермию. Я написал домой, что хочу изучать теологию. Мой отец был не в восторге от этого решения - все купцы люди практические - но все-таки отнесся к моему выбору с уважением. Так я стал магистром богословия.

      Красавица-Бенедикта широко зевнула, высунув розовый язык.

      - А разве вы, ваша светлость, - поинтересовался в свою очередь настоятель, принимаясь массировать собачьи лапы, - никогда не видели гончей святого Гермия?

      - Никогда, - честно ответил Ричард. Он не стал добавлять, что, судя по всему, ее вообще не видел ни один из его предков.

      Отец Канио, однако, сделал из его слов другой вывод.

      - Должно быть, ваша жизнь была лишена скверны, - ласково промолвил он. - Но я верю: если вам будет грозить опасность, святой Гермий не замедлит прийти к вам на помощь. Думаю, вы даже сподобитесь увидеть его самого. Ведь вы с ним одной крови.

      Крови Лита, Повелителя Скал. Отец Канио, как и Гиллалун, каждый на свой лад, сказали сегодня Дику о том, что он не вполне обычный человек. Это наводило на некоторые размышления...

      Настоятель любезно прервал их.

      - Однако вы, ваша светлость, пришли ко мне сегодня не для разговора о святом Гермии, - проговорил он. - Что вам угодно? Я готов помочь вам по мере моих слабых сил. Тем более, что его высокопреосвященство просил меня оказать вам всяческое содействие.

      Ричард замялся, подбирая правильные слова. Бенедикта лукаво покосилась на него карим глазом, и Дику показалось, что собака подмигивает ему.

      - Дело в том, ваше высокопреподобие, что сегодня в монастыре меня посетил его высочество Альдо Ракан... - настоятель сделал невольное движение, красноречиво сказавшее Дику, что Левий просветил аббата относительно нежелательности встреч с принцем. Он продолжал уже вполне уверенно: - Я хотел бы избежать этого и поэтому вынужден сегодня же отказаться от вашего гостеприимства.

      - Понимаю, - пробормотал отец Канио, потирая лоб тыльной стороной руки.

      - Как только придет ответ на письмо, которое я отдал вам вчера вечером, я покину Граши, - продолжал Ричард, - а до тех пор я буду жить в корчме 'Красный петух' и, с позволения вашего высокопреподобия, время от времени посылать слугу, чтобы узнавать новости. Но... Если в письме его высокопреосвященства Левия не окажется того, что я жду... Я думаю, что мне придется вернуться в Талиг.

      - Разве это не опасно для вас, ваша светлость? - удивился настоятель.

      - Опасно, - подтвердил Дик, - но бездействовать еще опаснее. Поэтому я и решил обратиться к вашему высокопреподобию за помощью.

      - Говорите, - произнес отец Канио, не отрываясь от собачьих лап.

      - Я не смогу вернуться в Талиг под своим именем, - признал Ричард. - Но ваше высокопреподобие, несомненно, можете снабдить меня пропуском, позволяющим мне въехать в Талиг под видом паломника.

      - Я не совсем понимаю вас, ваша светлость, - проговорил настоятель недоуменно. - Талиг - еретическая страна, а мы эсператисты.

      - Вы правы, - согласился Дик, - но ведь вам не составило бы труда выхлопотать пропуск за подписью великого герцога Альберта для послушника вашего монастыря, если бы у него возникла необходимость поехать в Талиг?

      Отец Канио, не отвечая, с удовольствием разогнулся, похлопал собаку по спине и принялся отряхивать свою рясу от собачьей шерсти.

      - А что будет написано в этом пропуске? - поинтересовался он.

      - Ну... Когда я был ребенком, моя мать-герцогиня рассказывала мне одну историю, случившуюся в те времена в Северной Придде, - начал Ричард издалека. - Некий крестьянин-олларианец настолько проникся проповедью эсператизма, которую тайно прочитал приезжий священник, что не пожелал более оставаться в еретическом государстве, взял свою жену и сына и пешком двинулся в Агарию, уповая только на милость Создателя. Я не знаю, что произошло с ним дальше, но ведь вполне могло быть такое, что он добрел до вашего монастыря, принял здесь послушание и умер в благодати. И если бы его выросший сын, то есть я, пожелал бы перед постригом посетить родину, а заодно и поклониться святым местам, вы, конечно же, не отказали бы бедному парню?

      - Нет, - ответил отец Канио, тонко улыбаясь. - И как же звали этого благочестивого человека?

      Ричард немного помедлил с ответом. Ребенком он запомнил всю эту историю только благодаря имени неведомого крестьянина.

      - Его звали Заяц, ваше высокопреподобие, - признался он наконец. - Готлиб Заяц.

      - А его сына, то есть вас?

      - Не знаю, ваше высокопреподобие. Тогда меня это не интересовало.

      Отец Канио задумался. Уголки его губ слабо дрогнули.

      - Думаю, что вы согласитесь, ваша светлость: вашего настоящего имени нам никак не следует упоминать, - произнес он благодушно. - Но и ваше новое имя должно быть значимым для вас, иначе вы сразу выдадите себя тем, кого могут послать на ваши поиски. Я узнал из письма его высокопреосвященства, что ваша светлость глубоко почитает покойного епископа Оноре. Что вы скажете на то, чтобы назваться его именем?

      Дик слегка удивился. Оноре Заяц?

      - Если вы находите это уместным, ваше высокопреподобие... - промямлил он.

      - Тогда решено, - произнес настоятель, весело поблескивая умными живыми глазами. - Через неделю, ваша светлость, я предоставлю вам пропуск, которым вы можете воспользоваться так, как считаете нужным. Останетесь ли вы в Граши, поедете ли в Талиг или куда-нибудь еще, этой бумагой вы распорядитесь по собственному разумению.

      - Благодарю вас, отец мой, - поклонился Ричард. - Но я прошу вас еще указать в ней моего слугу Гиллалуна... скажем, как брата Гильельмо. И я также буду вам весьма признателен, если вы напишете Великому герцогу, что паломники намерены посетить Гальтару, чтобы поклониться местам гонения первых эсператистов.

      - Вы намерены посетить Гальтару? - искренне удивился настоятель. - Для чего?

      - Это касается одного дела, прояснить которое я обещал его высокопреосвященству, - уклончиво проговорил Ричард, решив не упоминать гоганов. - К тому же через Гальтарскую область легче всего въехать в Талиг. Места там заброшенные.

      - Будьте осторожны, ваша светлость, - серьезно предупредил Дика отец Канио. - В тех местах вечно ошивается всякий сброд. Вы легко можете стать добычей гальтарских разбойников.

      - Все ценности я оставлю на хранение вам, ваше высокопреподобие, - заверил его Дик. - К тому же разве не вы сами говорили совсем недавно, что святой Гермий не оставит меня?..

5

      '...Не скрою от Вас, сын мой, что герцог Алва не выразил заинтересованности ни в Вас, ни в маркизе Эр-При. Особливо же герцог просил передать, что отныне Вы можете считать себя совершенно свободным'...

      Гонорий Заяц раздраженно дернул плечом и бросил рассеянный взгляд на заброшенную дорогу. Вдоль обочин слева и справа возникали то погребальные барельефы, то кирпичные колумбарии: больше всего Старогальтарский тракт напоминал растянувшееся на множество хорн обветшалое кладбище, которым, впрочем, и являлся. Жители деревушки, где путники провели прошлую ночь, очень советовали не сходить с дороги, чтобы не провалиться невзначай в вентиляционную шахту древнего склепа, чей полуразвалившийся вход торчал где-нибудь в паре хорн отсюда как стершийся гнилой зуб. Шептались, что здешние катакомбы уходят в глубь земли на три-четыре яруса. В древнегальтарские времена в них прятались первые эсператисты, а после Эрнани IX - абвениаты, пытавшиеся спасти культ Четверых и прорывшие, как крысы, ходы во всех направлениях.

      Среди мелькавших перед глазами многочисленных надписей с привычными H"S"E¹, V"V"V² и почтительными F"P"D"M"P³ взгляд Ричарда неожиданно выхватил 'durus et immotus in fide'⁴, и юноша рассерженно отвернулся. На сердце у него был камень.

      Письмо от кардинала Левия пришло 5 дня Летних Ветров. Вместе с ним магнус Ордена Милосердия прислал последние донесения своего прознатчика в Олларии. Партия королевы, которую после дуэли в Нохе возглавил брат Оскара, еще держалась. Первые две-три недели Катари и епископу Риссанскому удавалось не допускать Кантена Дорака до особы короля. Одно время даже казалось, что мерзавец вот-вот падет. Но Дорак сумел вывернуться. Через верных людей чуть ли не из прислуги он сумел устроить тайную встречу с Фердинандом, и коронованная марионетка вновь заплясала в его руках на старый лад. Катари заперли в ее покоях, но справиться с молодым епископом оказалось сложнее. Он произвел огромное впечатление на Оллара и пытался выжать из этого все, что мог. Двор застыл в шатком равновесии: партия королевы проиграла последнюю схватку, но исход всей битвы был еще неясен.

      Мысли об этом не давали Ричарду покоя всю неделю, пока он вместе с Гиллалуном тащился по давно забытому тракту. Солнце палило немилосердно. Над дорогой висела мельчайшая невидимая пыль, забивающая легкие, словно здешний воздух впитал в себя прах древних останков и мертвых камней. Из-за чудовищной жары Ричарду казалось, что они едут прямиком в Закат, а тянувшиеся по обочинам надгробия только усиливали это впечатление.

      Дик понимал, что его долг - быть сейчас в Олларии рядом с Катари. Но преосвященный Луи Риссанский!.. Положа руку на сердце, Дик понимал: он никогда не посмеет встретиться взглядом с епископом. Ричард Окделл предал Феншо-Тримейнов: и генерала, которого расстреляли у него на глазах, и капитана, убитого по его вине на дуэли. Молодой и энергичный брат Оскара - всего на каких-нибудь пять лет старше самого Ричарда! - имел все основания с презрением отвернуться от последнего герцога Надорского.

      Хотя были предатели и пострашнее Дика. Всю последнюю неделю юноша ломал себе голову над смыслом поступков графа Штанцлера. Зачем беглый кансильер солгал ему? Зачем дал перстень с ядом, который никогда не принадлежал роду Эпинэ? Зачем толкнул сына своего друга на бесчестье? Право же, с горечью думал Дик, не герцогу Надорскому бросать камень в Фердинанда Оллара, когда он сам послужил лишь послушным орудием в руках опытного лжеца! Теперь Штанцлер прятался в какой-то эпинской норе и будоражил оттуда всю провинцию, давая Дораку отличные козыри в игре против партии королевы. Какой превосходный шанс для колиньяров всех мастей лишить беднягу Робера его законного наследия! Кардинал будет полным дураком, если не приплетет ничего не подозревающего маркиза Эр-При к чужим интригам. Вместе с герцогом Надорским заодно. В самом деле: что он делал в Агарисе и Алате, когда его господин находится в Фельпе?

      'Герцог Алва просил передать, что отныне Вы можете считать себя совершенно свободным'...

      Нет у него больше господина. Он принял вызов Ворона - и проиграл. И как бездарно проиграл, святой Алан и все святые предки вместе взятые! Теперь обвинение в государственной измене - только вопрос времени. Дорак поспешит расправиться с Окделлами, если уж Алва отрекается от своего оруженосца. Ричард нисколько не сомневался, что колиньяровы шпионы успели донести в Олларию о его встрече с Альдо Раканом в монастыре святого Гермия. Правда, корчма 'Соловей и водокачка' сгорела как раз накануне прибытия гонца от Левия...

      - Так ты считаешь, что погибли не все? - спросил Дик у Гиллалуна через плечо. - Из тех, кто следил за нами?

      - Я опознал только троих, - немедленно откликнулся телохранитель, и быстрота этого ответа доказывала, что слуга ни на секунду не переставал думать об их преследователях. - Попомните мои слова, вашмилость: мошенники еще дадут о себе знать. Я буду не я, ежели эта горелая корчма нам еще не аукнется.

      Ричард отмахнулся: шпионов осталось только двое, стало быть, их будет двое на́ двое. Справедливый расклад. Ричарда волновало не то, что осталось позади, а то, что ждало впереди.

      Да и кто узнает герцога Окделла в обличии Гонория Зайца, послушника монастыря святого Гермия? Ричард поглубже натянул на глаза капюшон простой рясы из небеленого холста - прощального подарка отца Канио. Шпагу Гиллалуну удалось искусно припрятать в тюке с припасами, который вез его алатский мул. Опасения вызывала только Сона. Дик был не в силах расстаться со своей мориской, и хозяин корчмы 'Красный петух' замаскировал ее. С мастерством прирожденного конокрада Гёза Пирош намалевал на вороной лошади рыжие подпалины и спрятал ее изящные сильные ноги под приклеенной шерстью. Сона вынесла все эти издевательства с грустной покорностью, и только смотрела на Дика с немым упреком. Юноше было нестерпимо стыдно, но ведь мориска и сама не захотела бы расстаться со своим хозяином, не правда ли?

      Впрочем, к тому моменту, когда мнимые паломники пересекли пограничную заставу Талига у Гальтарской области, умница-Сона сообразила, в чем дело, и вошла в актерский раж. Она прошла мимо таможенников так понуро, так низко опустив голову и так душераздирающе вздыхая, что, когда Гиллалун гордо возгласил: 'А кобылка-то монастырская, вишь, как хороша! ходила в жеребцах у самого Гермия, и пяти годков еще не минуло!' - солдаты захрюкали от смеха. Дик сосредоточенно перебирал четки, панически боясь выдать себя. Уже за воротами заставы юноша перехватил удивленный взгляд Гиллалуна и с ужасом поймал себя на том, что вместо 'Benedictus qui exspectat'⁵ бормочет 'Benedetto sia 'l giorno, e 'l mese, e l'anno'⁶. Счастье, что невежды-стражники, должно быть, приняли знаменитый сонет к Лауре за новомодную ромоланскую молитву.

      '...Вы можете считать себя совершенно свободным'...

      Дик как наяву видел Ворона, произносящего эти слова. Небрежный жест: 'Герцог Окделл может располагать собой, как ему заблагорассудится'. Проще говоря - пусть идет хоть к Леворукому. А еще точнее - к Кантену Дораку, что одно и то же. Не вина этого мерзавца, что Большой Совет по делу измены герцога Окделла еще не созван. И за это нужно благодарить пятерых Людей Чести, павших во дворе Нохского аббатства!

      Однако кардинал Левий писал, что не намерен отступаться от своего. Алва ответил ему - небрежно и нехотя, но ответил, - и его высокопреосвященство укрепился в надежде, что сумеет построить на этом фундамент будущих отношений. Магнус Ордена Милосердия уверял герцога Надорского, что не оставит попыток примирить эра с оруженосцем. Воистину он был посланцем милости, как и покойный епископ Оноре.

      Ричард не смог бы объяснить толком, зачем он все-таки поехал в Талиг через Гальтару. Разве что ради того, чтобы оказать ответную услугу Левию. Дик обещал разобраться, чего хотят гоганы, и чувствовал, что должен выполнить обещанное. Пусть попытка кардинала оправдать его перед Вороном оказалась неудачной, но свои долги нужно платить.

      Старогальтарская дорога вела его в столицу древней Анаксии как в загробный мир. Она была заброшена и забыта еще в начале нынешнего Круга. Правда, за шесть-семь хорн отсюда, возле вчерашней деревеньки, она еще как-то использовалась, поскольку местный пастух гонял по ней скот на луга, лежавшие немного на юго-запад; однако здесь, всего в получасе езды от ворот Гальтары, некогда великолепная Ви́а Анти́ка была погребена под слоем песка. Древние базальтовые плиты, об которые изредка ударялись копыта Соны, казались столь же мертвыми, как кости и пепел, похороненные в мраморных урнах по обочинам.

      Они еще не успели достичь пределов древней столицы, а уже все, что попадалось на пути, казалось руинами. На таможне балагур-адуан уверял мнимых паломников, что в Гальтарской области все стареет не по дням, а по часам. 'Стоит поставить забор - ан глядь, он уже весь и повалился!' - подмигивая Дику, вещал таможенник. - 'Древняя нечисть не любит новья!'.

      И впрямь. Древность царствовала здесь повсюду и повсюду встречала почитание, замешанное на страхе. Не далее, как сегодня утром за околицей деревни взгляд Дика случайно зацепился за плошку с медом и молоком, выставленную возле руин какого-то языческого жертвенника. Послушник Гонорий Заяц едва не плюнул с досады. Здешние жители, все как на подбор, исподволь носили еду старым богам, которых молчаливо признавали властителями этих мест. Но даже у отца Канио язык не повернулся бы выбранить их за это. Дик и сам чувствовал, что в мертвых камнях и сухом воздухе Гальтары осталось что-то древнее, исконное, неведомое, глубоко чуждое людям и могущественное.

      Ворота Гальтары появились внезапно. Впрочем, не ворота - от них уже ничего не осталось, а два полуразрушенных столба со стертыми надписями. Дик проехал мимо, искренне надеясь, что они не обрушатся ему на голову. Виа Антика между тем бежала вперед - по тому, что когда-то было улицей оживленного города. Замелькали руины древних домов: кое-где упавшие балки и разрушенные стены перегораживали путь, и тогда Дик придерживал Сону, позволяя мориске осторожно найти проход. Минут через пятнадцать окрестности изменились: руины отступили, открывая вид на обширную площадь, вымощенную такими же крепкими базальтовыми плитами, что и дорога. По четырем ее сторонам возвышались четыре круглые башни, окруженные широкими площадками.

      Ричард тут же с замиранием сердца узнал ту, которая год назад явилась ему в Варастийской степи - северная, прекрасно сохранившаяся и стоявшая так же незыблемо, как надорские скалы.

      Каким-то наитием Ричард сразу понял, что это не военное и не дозорное сооружение. Мощная, выбеленная временем, великолепная, несмотря на возраст, ротонда на самом деле была могилой. Гальтара и ее окрестности - это одно огромное кладбище! В детстве Дику приходилось читать, что во времена Золотой Анаксии хоронить покойников в столице запрещалось всем, кроме эориев Высоких домов. Северная башня с ее невидимым потайным входом многие века, должно быть, служила для его предков входом в загробный Лабиринт, и Ричард с содроганием спросил себя: уж не блуждала ли она по Варасте в поисках добычи - последнего из рода Надорэа? Вздрогнув, он отвел взгляд.

      И тут же заметил, что Гиллалун указывает ему пальцем на что-то, расположенное прямо у него за спиной. Ричард порывисто обернулся и увидел огромную пологую лестницу, на которую, ежась, неотрывно пялился его телохранитель. Ричард повернул Сону к центру площади, внимательно рассматривая еще одно удивительное сооружение. Странно, что не оно первым бросилось ему в глаза. Прямо из базальтовых плит мостовой вырастало нечто вроде высокой ступенчатой пирамиды со срезанной верхушкой, увенчанной четырьмя заостренными стелами.

      Видимо, это и был холм Абвениев, о котором повествовали старые книги. Надо сказать, что он мало походил на виденные Ричардом гравюры: вероятно, художники рисовали, руководствуясь не натурой, которой интересовались мало, а своим воображением.

      Повинуясь неожиданному порыву, Ричард спешился и отдал поводья Соны Гиллалуну.

      - Хочу осмотреться, - коротко бросил он, вертя головой по сторонам.

      Гилл, кряхтя, тоже слез с мула и осторожно отошел подальше от лестницы. Ступенчатая пирамида явно вызывала у него содрогание. Дик с удивлением оглянулся на своего всегда бесстрашного слугу: Гилл никогда не страдал беспричинной пугливостью.

      - Что с тобой? - спросил он, занося ногу на первую ступеньку. - Привяжи куда-нибудь животных и иди сюда.

      - С вашего позволения, вашмилость, я лучше подожду здесь, - почтительно отозвался Гилл, по-прежнему ежась, словно на летней гальтарской жаре его внезапно прохватил озноб. - Не дело смерду лезть в дела Литида, - добавил он себе под нос.

      Дик уже не слышал его: он взбегал по лестнице все выше и выше, на площадку, окруженную обелисками, похожими на каменные мечи.

      Ветер трепал его волосы. Дика на миг охватило странное чувство: ему казалось, что все его предки словно ожили в нем и поднимаются с ним вместе, как поднимались во время о́но, чтобы призвать ушедших богов. Даже серая послушническая ряса, бьющая его по ногам, на миг почудилась ему древней церемониальной хламидой Повелителей Скал.

      Верхняя площадка холма оказалась совершенно пустой и покрытой песком от рассыпавшихся в пыль камней. Над головой звенело пронизанное солнечным светом небо, а вокруг царила мертвенная тишина - признак того, что люди покинули Гальтару много веков назад. Ричард огляделся. На одной из стел был выбит знак Скал - его знак. Повинуясь внезапному импульсу, Дик подошел ближе и дотронулся до него. Сухая каменная крошка заструилась у него под пальцами. Знак проступил четче, и Ричард вдруг ощутил, что похож на осиротевшего сына, смахивающего пыль с имени отца, выбитого на надгробии. Но отца больше нет. Он ушел через потайную дверь Северной башни в Лабиринт, куда уходят все эории. Ричард отпрянул от стелы, невольно сжав пальцы в кулак. Давнее детское горе словно воскресло здесь, среди мертвых камней мертвого города.

      Нет, он не даст прошлому взять верх над собой. Ричард отошел к краю площадки и посмотрел вниз, отыскивая взглядом Гиллалуна: верный телохранитель кутался в серую рясу, словно и впрямь продрог до костей. Нужно было возвращаться. Здесь не было ничего ценного и даже интересного. И что только надеялись обрести в Гальтаре ростовщики-гоганы? Не иначе, суеверные хитрецы обманули сами себя. Ричард почувствовал усталость и разочарование. Стоило тащится сюда целую неделю!

      Вдруг на границе его зрения мелькнуло что-то темное. Ричард было подумал, что это крыса, но тут же одернул себя: разве крысу заметишь с такой высоты? Незваный гость подбирался к ним со стороны одной из разрушенных улиц и, судя по его вороватым движениям, намерения у него отнюдь не были добрыми. Ричард издал короткий пронзительный свист - так в надорских горах предупреждают от опасности - стремясь привлечь внимание Гилла к новоприбывшему. Этот звук, вспоровший мертвенную тишину Гальтары, как будто послужил сигналом к общему нападению.

      Два десятка бандитов разом вынырнули из потаенных нор, где они скрывались до этого. Их была целая стая - стая самых опасных на свете двуногих крыс, приготовивших засаду неосторожным путникам. Гальтарские разбойники! Воры, славящиеся на всю здешнюю область! Чем могли их привлечь нищие паломники, путешествующие без охраны?..

      На сей раз звериное чутье подвело Гиллалуна, но реакция у телохранителя по-прежнему была молниеносной. Он рывком сдернул с ветки чахлой пинии, едва пробивающейся между камней, поводья Соны и своего мула, одновременно выхватывая из-под рясы нож. Ричард привычным движением стряхнул в ладонь кинжал, который по горскому обычаю носил под мышкой, и кинулся вниз по лестнице на помощь своему верному слуге. Ему припомнились Вараста и бириссцы, удар, которому учил его Алва, позволяющий одним движением перерезать горло здоровенному седуну, и Надор, и зимняя охота на волков, и суровое лицо эра Дэвида Сеттона, показывающего, как на лету вспороть брюхо бросившемуся на тебя хищнику. Все это промелькнуло у него перед глазами, пока юноша торопливо прыгал по ступенькам, готовясь к схватке.

      Гиллалун выпустил Сону, и мориска галопом понеслась навстречу своему хозяину, однако у самого подножия лестницы почему-то шарахнулась в сторону. Этим попробовал воспользоваться один из бандитов, который выскочил прямо перед мордой кобылы, норовя схватить ее под уздцы. В этом и состояла его ошибка. Сона взвилась на дыбы и ударила разбойника копытами в голову и грудь. Тот свалился наземь, как подкошенный, а Сона понеслась вокруг площадки и скоро скрылась из глаз за пирамидой холма Абвениев.

      Дик сбежал с последней ступеньки, все еще пряча кинжал в рукаве. Ближайший бандит, опередивший остальных на пару бье, с глумливой ухмылкой на плоском лице шагнул навстречу сирому монашку. Он был шире Дика раза в два и на голову выше. Такому детине ничего не стоило расправиться с Гонорием Зайцем голыми руками. Тело Дика среагировало машинально, словно он все еще бился в передовом отряде, штурмующем Барсовы врата. Юноша ужом проскользнул под ножом разбойника и, выпрямившись, как пружина, глубоко полоснул кинжалом по толстой шее. И тут же, вывернувшись, отскочил назад, чиркнув монашеской сандалией по ступеньке, с которой только что спрыгнул.

      Бандит осел в гальтарскую пыль со странным булькающим хрипом. Его изумленные товарищи ненадолго замешкались, и Ричард успел окинуть взглядом арену схватки, ища Гиллалуна.

      Его телохранитель уже успел вскочить на мула, но один из разбойников, с ловкостью акробата перекатившись прямо под ногами животного, перерезал испуганной скотине сухожилия. Мул жалобно завопил, и Дик успел тупо удивиться: зачем бандиты портят свою предполагаемую добычу? Пятеро или шестеро разбойников с радостным улюлюканьем кинулись на Гиллалуна, норовя стащить его на каменные плиты площади, и Дик ринулся вперед, чтобы защитить его.

      На него накинулись сразу трое. Время замедлилось, а чувств в душе не осталось вовсе: и гнев и страх испарились, как пот с кожи. С целеустремленностью брошенного камня Дик прорывался к Гиллалуну, орудуя кинжалом и парируя ответные удары обнаженной левой рукой. Как жаль, что у него нет огнестрельного оружия! И какое счастье, что у бандитов его тоже нет! Один из его противников отступил, держась за живот, другой взвыл, получив локтем в глаз, третьему Ричард ловко поставил подножку. На смену раненым тут же пришли другие. Их было слишком много, но Дик уже не думал об этом. Он бешено ломился к цели, даже не задаваясь вопросом, удастся ли им выбраться отсюда живыми. И тут из-за угла ступенчатой пирамиды прямо на него выскочил Моро!

      'Откуда здесь Моро?' - машинально подумал Ричард, однако наваждение исчезло, не успев сформироваться. В глаза юноше бросились размазанные рыжие подпалины, нарисованные Гёзой Пирошем. Сона обежала холм Абвениев и вернулась к своему хозяину. Дик рванулся к ней, и в это мгновение ему на плечи тяжело плюхнулся аркан, ловко брошенный кем-то из бандитов. Дик инстинктивно схватился левой рукой за петлю, спасаясь от удушения, и рухнул в пыль, проехавшись всем телом по базальтовым плитам площади до самого основания лестничной пирамиды.

      Сона проскакала мимо. Ей вдогонку раздалось несколько выстрелов: как видно, у бандитов все же были пистолеты, хотя они не торопились пускать их в ход. Кто-то грубо дернул Ричарда за ноги, и, решив не дожидаться дальнейшего, он вслепую ударил кинжалом, который, падая, ухитрился не выпустить из судорожно сжатых пальцев. Это было ошибкой. Кинжал намертво застрял в петле кожаного ремня подошедшего бандита, и хотя тот, скверно выругавшись, сразу отпрыгнул, ему на помощь немедля пришли его товарищи. Ричарда резко вздернули на ноги, одновременно заломив ему руки за спину и приставив для верности нож к горлу. Последнее, впрочем, нисколько не озаботило Дика: петля аркана окончательно ослабла, и юноша зашелся кашлем, пытаясь отхаркать забившийся в рот и ноздри песок. Чьи-то ноги вальяжно прогулялись мимо него.

      - Симоне! Эй, Симоне! - окликнул насмешливый глумливый голос. - Чего это ты разлегся в пыли, как свинья? Умаялся что ли?

      - Дохлый он, наш Симоне, как распоследняя падаль, - ответствовал другой голос, хриплый и грубый, и прибавил короткое эпинское ругательство. - Ишь, раззявил горло, как, бывало, свою поганую пасть!

      Дик наконец-то поднял глаза, нашарил среди двух десятков бандитских рож лицо Гиллалуна и вздохнул с облегчением. Правая скула телохранителя была разбита в кровь, но сам он твердо стоял на ногах и смотрел на скрутивших его разбойников с презрительным пренебрежением. Личина доброго брата Гильельмо окончательно сползла с него.

      Один из разбойников, тощий и жилистый, одетый побогаче остальных, подошел ближе к подножию пирамиды и небрежно потыкал носком сапога тело давешнего здоровенного бандита.

      - Бедняга! - проговорил он с фальшивым состраданием. - Помер как окаянец! Видите, что ожидает не боящихся Создателя нечестивцев, дети мои? Их отправит в Закат рука безусого монашка!

      И вожак от души пнул труп Симоне сапогом под ребра.

      - А что делать с этим? Пустить в расход? - лениво поинтересовался бандит, державший нож у горла Ричарда.

      - Эсперы на тебе нет! - деланно возмутился вожак. - Пустить в расход божьего человека! К тому же этот монашек такой же бешеный, как его конек. Разве он не станет тебе славным товарищем, куда получше покойника Симоне? Подумай сам: вдруг резать глотки ему понравится больше, чем петь молитвы, а?

      Бандиты загоготали. Похоже, погибший товарищ не пользовался у них большой симпатией. Впрочем, кто ею пользовался? Разбойник, раненный Соной, глухо стонал, лежа всего в паре шагов от главаря, но тот даже не повернул головы в его сторону.

      - А что делать со вторым? - спросил один из бандитов, окружавших Гиллалуна.

      Вожак не успел ответить.

      - Не трогайте моего слугу, - сквозь зубы зло процедил Ричард, глядя исподлобья на главаря разбойников.

      - Слугу? - удивился тот. - А разве у монахов бывают слуги? - И, пристально вглядевшись в лицо пленника, он распорядился неожиданно жестким тоном, резко оставив прежнее паясничанье: - Отведите-ка их обоих в пещеры. Да поймайте мне бешеного конька этого доброго... монаха.

      Ричарда грубо толкнули в спину и потащили по направлению к воротам города, как жертвенного теленка на заклание. Гиллалун, окруженный бандитами, прихрамывая, двинулся следом за ним: видимо, при падении с мула он все же повредил ногу. Дик не осмеливался повернуть голову, боясь встретиться взглядом с верным телохранителем. Он предал его. Он притащил их обоих в засаду, поддавшись глупому, гибельному капризу.

      Холм Абвениев и Северная башня остались за спиной. Ричард даже не оглянулся на них, покидая мертвую столицу мертвой империи. Древняя Гальтара, святилище его предков, так же, как и Рокэ Алва, отреклась от него.

_________

¹Hic situs est - здесь покоится (лат).

²Vale, vale, vale - прощай, прощай, прощай (лат).

³Filius patri dulcissimo, matri piissimae - сын отцу дражайшему и матери благочестивейшей (лат).

⁴Тверд и незыблем в вере [верности] (лат).

⁵Благословен ожидающий (лат).

⁶'Благословен день, лето, месяц, час', начальные строки 61 сонета Петрарки на жизнь мадонны Лауры (пер. Вяч. Иванова).