Я вышла из метро и остановилась, озабоченно поглядывая на черниль-ную темноту, наступающую с севера. Зонт, как назло, остался на работе. Мне надо было пересечь парк наискосок и выйти к спортивно-концертному ком-плексу, где была назначена деловая встреча. Конечно, я могла проехать одну остановку на трамвае и пересесть на троллейбус. Минут десять езды в общей сложности. А с учетом ожидания и пересадок - все полчаса или даже больше. Только вот вряд ли гроза будет ждать. Да и человек, назначивший мне встре-чу, - тоже. Оставалось одно - мобилизовать себя на подвиг и пойти пешком.
Когда-то мы жили рядом, и парк я знала не хуже своей квартиры. Дев-чонкой гуляла здесь каждый день, и не осталось, наверно, ни одного уголка, который бы я не обследовала. И хотя с тех пор прошло много лет и я давным-давно не была в этом районе, ноги сами свернули с аллеи на почти незамет-ную тропинку, которая позволяла срезать угол через малолюдную часть пар-ка.
Длинная шелковая юбка липла к ногам, "офисные" босоножки на высо-ченной шпильке грызли ступни, как "испанские сапоги". Воздух стал густым, он дрожал, как желе, и застревал в горле. От духоты звенело в ушах. Хоте-лось пить. А еще - передохнуть где-нибудь в тенечке. Хотя бы минуточку.
Поэтому я даже не очень удивилась, когда прямо передо мной оказалась скамейка. Никому не нужная в этом глухом закоулке, стоящая поперек тро-пинки скамейка. Словно перенесенная какой-то неведомой силой из моего детства: сияющая свежей краской и серебряными звездами на чугунных бо-ковинах, с выгнутой, как лебединая шея, спинкой из белоснежных реек. Мне неудержимо захотелось сесть на нее. И не просто, а по-хулигански - на спин-ку. Бессовестно поставив ноги на сиденье, не думая о том, что кто-то потом испачкает одежду. Словно зачарованная, забыв о грозе, наступающей на пятки, я сделала шаг, другой - и вскарабкалась на скамейку.
Сейчас кто-нибудь пройдет мимо, и мне будет стыдно: солидная тетка, мать семейства, сидит на спинке скамейки, как невоспитанный подросток. Как курица на насесте. Юбку расправила, каблучищи на сиденье поставила...
Я опустила глаза и... увидела вместо шелковой юбки в цветах и разво-дах узкие вельветовые брюки в мелкий рубчик непонятного вишнево-шоколадного цвета. И потрепанные белые кроссовки с красными полосами. И розовую кофту "фроте", называемую непочтительно "махрушкой". А если бы посмотрела на себя в зеркало, там наверняка отразилась бы россыпь мел-ких прыщиков под тщательно завитой мамиными щипцами челкой. И рыже-вато-русые локоны до плеч вместо "осенне-золотистого" каре.
Мне снова было пятнадцать лет. И я сидела совсем на другой скамейке - обычной садовой лавке из двух выкрашенных в зеленый цвет досок. И парк был совсем другой. И город - тоже другой. И вместо июльской жары - май-ская прохлада. В воздухе висела мелкая водяная пыль, вот-вот должен был пойти настоящий дождь. Пахло мокрой хвоей - над скамейкой нависали за-росли тиса. Где-то рядом глухо, как из бочки, гукала горлинка.
За шиворот упала холодная капля - я вздрогнула. Из-за поворота пока-залась полненькая коротко стриженая девочка в спортивных брюках и голу-бом свитере. Моя подруга и одноклассница Маринка.
...В тот год хитроумные педагоги придумали новый вид издевательства над учениками, который называли почему-то "патриотическим и физическим воспитанием". Два раза в неделю все классы с пятого по десятый в добро-вольно-принудительном порядке после уроков выходили в парк и "бегали". Количество "набеганных" классом километров суммировалось и отмечалось на большой карте, висящей в холле. Так мы "путешествовали" по Советско-му Союзу - кто дальше.
Начинание старательно саботировалось. Те, кто посмелее, просто уди-рали домой. Остальные лениво бродили по кругу или вообще отсиживались на лавочках. Благо, надзирали за процессом члены комитета комсомола - та-кие же пофигисты, но отличники. Они без тени эмоций фиксировали в прото-коле названные 8-10 километров, даже если бегун в наглую сидел два часа на лавке рядом с ними. В нашем классе так делали все. Кроме Женьки Котова.
Женька был идейный. Он даже в комсомол вступил не ради поступле-ния в институт, а потому что свято верил в грядущее торжество коммунизма. Поэтому спущенные вниз педсоветом решения комитета комсомола выпол-нял от сих и до сих. И пока все дышали кислородом, он бегал по километро-вому кругу, как лошадь на ипподроме. Над ним посмеивались. А я его люби-ла. Не за идейность, а вопреки.
Отношения у нас были довольно странные. Мы дружили, и однокласс-ники считали, что у нас бурный роман. На самом же деле... Общение наше ограничивалось школьным зданием. Мы сидели за одной партой, писали друг другу записки, болтали на переменах и вместе ходили в буфет. Но он ни разу не проводил меня домой, не пригласил погулять или в кино. Почему? Не знаю. Я сходила с ума. Один его взгляд, одно слово могли поднять меня на седьмое небо или сбросить в преисподнюю. Кто еще помнит свою первую подростковую влюбленность, тот поймет.
Я мечтала остаться с ним наедине, подальше от назойливых, любопыт-ных одноклассников. Впрочем, в этом не было ничего "эдакого". Если сейчас многие девицы в пятнадцать лет, как говорится, прошли Крым и Рим, то я была на редкость наивна и неиспорчена. И - как моя любимая в то время ге-роиня Скарлетт О"Хара - не уносилась мечтами дальше признания в любви и поцелуя. Какое там! Женька даже на медленный танец на дискотеке меня ни разу не пригласил. Я так надеялась, что хоть в парке мы сможем погулять вдвоем. Но он упорно бегал, накручивая километры, чтобы наш класс вышел вперед и обогнал ненавистных "ашников".
В тот день я решила, что сама признаюсь ему в любви - как Скарлетт! И будь что будет. И плевать, что так не принято.
Погода испортилась, народ потихоньку уходил домой. И только Женька все бегал по кругу, да Маринка прогуливалась себе потихоньку, мешая мне - словно назло. Я сидела на узкой неудобной спинке скамейки и ждала: еще круг, нет, еще один. Было прохладно, но по спине стекали струйки пота. Медное на вкус сердце колотилось в горле, а руки тряслись так, что мне пришлось крепко сжать кулаки - ногти впились в ладони, но боли я не чувст-вовала.
Мимо прошла Маринка, усмехнулась, сказала очередную глупость. Я уже слышала его шаги за поворотом. "Сейчас. Или никогда".
Вот он поравнялся со скамейкой. Высокий, худощавый. Синий спор-тивный костюм, белые кроссовки. Взмокшие темные волосы упали на глаза. Не замедляя шага, повернул голову в мою сторону, улыбнулся. Я помахала рукой, и... ничего не произошло. Он побежал дальше. А я встала и пошла к выходу из парка, даже не записав в протокол свои "насиженные" километры.
На следующий день мы поссорились из-за какой-то ерунды и не разго-варивали до самого выпускного. А потом он уехал с родителями в другой го-род. Два года мы переписывались и встретились снова в Ленинграде. К тому времени у меня все давно перегорело, и мы общались просто как приятели. Он был на моей свадьбе, я - на его. После окончания института Женька пере-брался на родину жены - в Киев, и больше мы с ним ни разу не виделись...
Маринкин голубой свитер пропал за деревьями, шорох гравия под Женькиными кроссовками приближался. "А что, если?.." - подумала я. Мне не было страшно, как тогда. Я давно уже не была той неуверенной в себе девчонкой, безнадежно и безответно влюбленной в одноклассника. Я знала, что нравлюсь мужчинам. Так неужели я позволю этому глупому мальчишке пробежать мимо?!
Он поравнялся со скамейкой, повернул голову, улыбнулся.
- Жень, - позвала я низким, чуть хрипловатым голосом.
- Что? - он остановился и настороженно посмотрел на меня.
- Иди сюда.
Я представила себе, что подманиваю пугливого, недоверчивого кота. Женька медленно подошел ко мне.
- Передохни немного, - я подвинулась, освобождая место на спинке ря-дом с собой.
- Надо бегать, - сказал он неуверенно. - Скоро дождь пойдет.
- Не пойдет. Пара минут погоды не сделают.
Он сел рядом и уставился на свои кроссовки, кусая губу и нервно бара-баня пальцами по колену. Я ждала. Наконец Женька повернулся ко мне. Мы смотрели друг другу в глаза.
- Лерка! - сказал он тихо.
И я вдруг перестала быть умудренной опытом женщиной и снова пре-вратилась в девочку, которая впервые в жизни целуется с мальчиком, умирая от ужаса и восторга. Мы не знали, куда девать руки, нам мешали зубы и но-сы. И я не думала о том, что кто-то пройдет мимо и увидит нас. Его глаза бы-ли так близко от моих, что кружилась голова. Я зажмурилась, и снова откры-ла глаза, и...
Я тупо рассматривала цветы и разводы на юбке.
Что это было? Я задремала? Или галлюцинация от жары? Со мной бы-вало такое, что запахи погружали в прошлое, и я не просто вспоминала ка-кое-то событие, а словно еще раз проживала его. Но не настолько же глубоко, чтобы изменить его. Да и запаху мокрого тиса взяться было неоткуда.
Неуклюже спрыгнув со скамейки, я поспешила к выходу из парка. Ли-ловый крокодил все ближе подбирался к солнцу, норовя проглотить его. Глу-хо прогремел гром.
На встречу я успела и под дождь не попала - переждала в машине кли-ента. На работу решила не возвращаться - поехала домой.
В квартире было тихо и прохладно. Петр и Павел летом жили с бабуш-кой на даче, а Вадим предупредил, что задержится на работе. Я переоделась в легкий шелковый халат и решила выпить кофе.
Телефонный звонок раздался как-то по-необычному резко, вдруг. Я вздрогнула, кофе выплеснулся на стол.
- Лерочка, я вернулся! - весело сказал незнакомый мужской голос. - Завтра пятница. Как обычно - на Литейном?
- Извините, вы ошиблись номером, - сдавленно ответила я и положила трубку.
- Странно, - сказала я себе, почему-то вслух. - Не такое уж у меня и распространенное имя. Не Лена ведь или там Маша. Только я ни с кем не встречаюсь по пятницам на Литейном.
Я заправила за ухо прядь волос, и пальцы наткнулись на какую-то му-соринку. Две тисовых хвоинки. Я смотрела на них, ошеломленно хлопая гла-зами, не зная, что подумать, когда телефон зазвонил снова.
- Лера? - спросил все тот же мужской голос, нет, не незнакомый, а смутно знакомый.
- Да, - машинально ответила я, продолжая разглядывать хвоинки.
- Ну привет! Я тебе на сотовый звонил - недоступно. Ты можешь разго-варивать?
- Да, - тупо повторила я и даже кивнула. Догадка была невероятной, но я могла бы в один момент подтвердить ее или опровергнуть, спросив, с кем разговариваю. Могла - и не решалась.
- Представляешь, сейчас звонил тебе и ошибся номером. Женщина трубку сняла, голос - абсолютно твой. Я ее на рандеву приглашаю, а она: "Вы ошиблись номером". Цирк! Так что насчет завтра, Лерик?
Вопрос отпал сам собой. Лериком меня звал только один человек. И го-лос в трубке принадлежал именно ему. И мягкое "среднеевропейское" "л". И слегка вопросительная интонация - в конце фразы тон чуть заметно повы-шался.
Я молчала, но Женька словно не замечал.
- Привез тебе твое любимое кьянти в оплетке. И свечи с запахом лотоса. И бергамотовое масло. Сделаю тебе массаж. Слушай, а может, останешься? Какая разница, поедешь утром на дачу прямо оттуда?
- А как же... Аня? - почему-то ничего другое не пришло мне в голову.
Чуть помедлив, Женька спросил сухо:
- С какой стати ты вдруг вспомнила про Аню? И я не понял, ты прие-дешь или нет?
- Жень, я... не могу. Извини.
Я положила трубку. Пальцы терпко и смолисто пахли раздавленной хвоей. Телефон разразился обиженным звоном, и я выдернула провод из ро-зетки. Вернулась на кухню и одним глотком допила остывший кофе.
Я не сошла с ума, не задремала на этой чертовой скамейке, не перегре-лась на солнце. Я на самом деле оказалась в прошлом. Каким образом? Ска-мейка... Она сразу показалась мне странной. Слишком чистой, новой, она стояла там, где никто почти не ходит, и словно магнитом тянула меня к себе. Я оказалась в прошлом и изменила его. Изменилось прошлое - изменилось настоящее. Банальнейшая ситуация для фантастического романа - но не для жизни. Впрочем... Вот у Брэдбери герой раздавил в прошлом бабочку, а в настоящем изменилось все - вплоть до политики и орфографии. В моей жиз-ни все осталось по-прежнему, только добавилась одна, так сказать, сюжетная линия. Вот вам и парадокс времени. Я изменяла мужу с другом детства - и в то же самое время это была не я. А кто? По всему выходит, что встречались мы с Женькой регулярно - по пятницам, где-то на Литейном. Ну да, сейчас лето, близнецы на даче, Вадим по пятницам едет к ним сразу после работы, не заезжая домой. А я, чтобы не толкаться в набитой электричке, - в субботу утром. И в остальное время в пятничные вечера я тоже предоставлена самой себе. Дети ночуют у бабушки, чтобы утром пойти в бассейн рядом с ее до-мом. А Вадим читает лекции у вечерников и возвращается поздно.
Всю ночь я не спала. Говорила себе, что ни в чем не виновата, ведь я не виделась с Женькой много лет. Но ведь спала же с ним женщина, у которой было мое тело, мое прошлое, мое... все мое. У нее было все, что до сего-дняшнего дня было у меня. Плюс роман с моим бывшим одноклассником.
Чем больше я ломала голову над этой проблемой, тем меньше понима-ла. Наилучшим вариантом было бы махнуть рукой и попытаться забыть о случившемся. В конце концов, женщина, сознание которой жило в моем теле, ничьей любовницей не была. В моей жизни был всего один мужчина - Ва-дим. А с Женькой, несмотря на то, что я когда-то была в него влюблена, мы были просто приятелями.
Но махнуть рукой и забыть не получалось. Хотя бы уже потому, что Женька никак не желал оставить меня в покое. Он звонил и звонил, пытаясь выяснить отношения. Я сменила номер мобильника, на работе предупредила, что меня нет ни для кого, кроме родных, а дома постоянно отключала теле-фон. Но иногда забывала, и тогда Женька все-таки добирался до меня. Разго-воры эти кончались всегда одинаково: я бросала трубку и уходила в ванную реветь под аккомпанемент бегущей из крана воды. Вадим мрачно посматри-вал на меня, но вопросов не задавал. И хорошо - что бы я могла ему отве-тить, кроме вранья?
Однажды мне в голову пришла шальная мысль: а что, если попробовать вернуться в тот день еще раз? Приехать в парк, сесть на скамейку и... "А где гарантия, что ты снова попадешь именно в тот день, если вообще попадешь? - спросил встроенный цензор. - А что, если ситуация осложнится еще боль-ше?"
И все же я рискнула. Отпросившись с работы пораньше, доехала на метро до парка Победы, пересекла его и вскарабкалась на спинку скамейки.
Время шло, ничего не происходило. Небо хмурилось, деревья шумели на ветру.
- Как не стыдно-то? - услышала я скрипучий старушечий голос. - Взрослая женщина, а уселась, как шпана, ноги на скамейку поставила.
Маленького росточка бабуля с моськой на поводке стояла на тропинке, свирепо глядя на меня.
- А с собаками в парке гулять запрещено, - огрызнулась я, слезая со скамейки.
Следующие несколько дней я пребывала в глубочайшей депрессии. Мне даже поплакаться было некому. Любой человек, которому я осмелилась бы рассказать о случившемся, решил бы, что я рехнулась.
Как-то вечером мне пришлось задержаться на работе. Когда я пришла домой, Вадим лежал на диване перед телевизором с бутылкой пива. Он сер-дито посмотрел на меня и, ни слова не говоря, перевел взгляд обратно на эк-ран, где диковатый изобретатель из фильма "Назад в будущее" возился с ка-кими-то проводами у ратуши.
Я так и застыла на пороге гостиной. В фильме героям непременно нуж-на была гроза. А когда я шла через парк, тоже надвигалась гроза. Что, ес-ли?... Откуда я знаю, может, насыщенность атмосферы электричеством была необходимым условием перехода? Идея была, конечно, сомнительной, но я готова была ухватиться за любую возможность, лишь бы вернуть все как бы-ло. Особенно меня беспокоило то, что Вадим в последнее время стал каким-то мрачным, замкнутым. Я боялась, как бы он не узнал о "моей" связи.
На следующее утро прогноз погоды известил: возможна гроза. Сильно парило, к обеду на севере показались темные тучи. Я придумала себе дело-вую встречу и уже через полчаса выходила из метро. Все было точно так же, как и в тот злополучный день. До скамейки я почти бежала. Села на спинку, и...
...За шиворот упала холодная капля - я вздрогнула. Из-за поворота по-казалась Маринка.
Мне нужно было, чтобы все случилось точно так же, как двадцать лет назад. Женька пробежит мимо, посмотрит на меня, улыбнется, я помашу ему рукой, он пробежит мимо. А дальше? Вернусь ли я назад? И окажется ли все так, как прежде? Я отмахнулась от этих мыслей.
Шорох гравия, синее пятно мелькнуло за деревьями. Женька поравнял-ся со скамейкой, повернул голову. Я подняла руку, чтобы махнуть ему. Моя кроссовка скользнула по мокрому сиденью, и я съехала со спинки вниз, больно ударившись об нее затылком.
- Лерка, ты не ушиблась?
Женька подбежал ко мне, сел рядом, неловко положил руку на мое пле-чо.
- Все в порядке, - дернулась я, но Женька руку не убрал.
Он наклонился ко мне...
...Телефон в сумке надрывался. Я достала его и, не посмотрев на номер, нажала на кнопку соединения.
- Лера, может, ты все-таки объяснишь, почему решила со мной порвать? - даже не поздоровавшись, спросил Женька.
Что я, интересно, могла ему объяснить? Извини, я никогда не была тво-ей любовницей, потому что это была не я, вернее, я, но...
- Женя, я не могу больше обманывать Вадима. Прости.
- Нет уж, выслушай меня, пожалуйста. Мне непонятно, с чего это вдруг у тебя совесть проснулась, а? После пяти-то лет хронического адюльтера? Зачем ты мне голову морочила? Мол, дети подрастут, они поймут, тогда я разведусь, и мы поженимся. Я из-за тебя от Анны ушел, дочь уже три года не видел. И ты теперь мне говоришь "прости", как последняя стерва? И дума-ешь, что это так просто проглочу?
- Женя!
- Что "Женя"? Нет уж, не выйдет. Не хочешь со мной быть - не надо. Но и у тебя спокойной жизни тоже не получится. Считай, что твой Вадик уже в курсе.
- Ну ты и сволочь! - у меня даже дыхание перехватило, и ладонь, сжи-мающая телефон, мгновенно взмокла.
- С кем поведешься, - усмехнулся Женька.
В ухо забила морзянка коротких гудков. Мне оставалось только мо-литься, чтобы следующая гроза случилась раньше, чем Женька осуществит - а в том, что осуществит, я не сомневалась, - свои угрозы.
Но день шел за днем, а грозы так и не было. Погода стояла серенькая - теплая и пасмурная. Между тем наши отношения с Вадимом совершенно разладились. Он приходил поздно и сразу ложился спать, почти не разгова-ривая со мной. Несколько раз я пыталась дозвониться до Женьки и уговорить его не рассказывать ничего Вадиму, но теперь уже не брал трубку он.
Дожди с грозами пообещали в конце недели.
- Вадим, у нас на работе аврал, - сказала я утром в пятницу, пряча глаза и мысленно передергиваясь от фальши в своем голове. - Я не смогу на дачу приехать. Надо будет...
- Работать, - не отрываясь от газеты, закончил за меня Вадим. - Ну, не сможешь, так не сможешь.
Допив чай, он взял портфель и ушел. Даже не попрощавшись. Даже не посмотрев в мою сторону.
В субботу на небе не появилось ни облачка. Утро воскресенья тоже бы-ло ясным. Однако, судя по прогнозу, во второй половине дня гроза все-таки ожидалась, поэтому уже к полудню я была в парке Победы. Бродила по алле-ям и посматривала на небо. Прошло не меньше двух часов, я исходила парк вдоль и поперек, съела три мороженых и натерла пятку. Наконец небо за гос-тиницей "Россия" начало наливаться фиолетовым. Я шла к скамейке, и на душе становилось вся тяжелее и тяжелее.
...За шиворот упала холодная капля - я вздрогнула. Прошла мимо Ма-ринка. Из-за поворота донесся шорох гравия. Я поерзала, устраиваясь поус-тойчивее, крепко вцепилась руками в спинку скамейки.
Показался Женька. Повернул голову, пробегая мимо, улыбнулся. Я по-махала рукой. Он сделал еще несколько шагов и... остановился. Постоял се-кунду и пошел ко мне.
- Лер, что-то случилось? У тебя такое странное лицо.
Слезы хлынули ручьем. Женька подошел совсем близко, встал коленя-ми на сиденье, обнял меня и стал собирать слезы губами...
...Громыхнуло совсем близко, и тут же упали первые тяжелые капли. Через минуту дождь лил уже во всю. Застигнутые врасплох люди жались к стволам деревьев, а я, хотя зонт лежал в сумке, шла по аллее под дождем - так было не видно, что я плачу. В метро на сквозняке меня затрясло, застуча-ли зубы, но мне было все равно.
Вадим уже был дома. В спальне на кровати лежал большой чемодан, в который он складывал свои вещи.
- Ты уезжаешь? Куда? - глупо спросила я, прекрасно понимая, что он уезжает не "куда", а "откуда". А точнее - "от кого". От меня - от кого же еще.
Вадим бросил в чемодан снятый с вешалки пиджак, сел на кровать.
- Лера, я давно все знаю. Ну, полгода - точно. Сначала догадывался, что у тебя кто-то появился. Странные звоночки. По четвергам у тебя вечно были парикмахерские, маникюры, маски, а по пятницам, если вечером домой зво-нил, никто не брал трубку. Неужели ты думала, что я такой идиот, что ничего не замечаю?
- Тогда почему ты мне ничего не говорил? - язык стал вдруг сухим, тя-желым и огромным. Я села рядом с Вадимом, но он отодвинулся.
- Хочешь верь, хочешь нет, - сказал он, пристально разглядывая свои тапки. - Я надеялся, что это просто интрижка и что, если промолчу, со вре-менем все наладится. Ты с ним расстанешься, все будет по-прежнему. В тво-ем возрасте это с женщинами бывает. Запрыгнуть в последний вагон, убе-диться, что еще можешь кого-то обольстить. Только вот в последнее время ты стала такая... дерганная. И я понял, что все это не просто так, все серьез-но. А сегодня - вот.
Вадим швырнул мне конверт. Обычный белый конверт без адреса. От-печатанные на принтере строчки. Подробное и красочное описание нашего романа - неужели это правда, неужели это была я?! Фотография - мы с Женькой вдвоем, в обнимку, на фоне какого-то городского пейзажа. Судя по босоножкам, фото сделано этим или прошлым летом.
- Он мне сразу не понравился, - тусклым голосом сказал Вадим, по-прежнему не глядя на меня. - Еще на свадьбе. С ума сойти, ты обманывала меня пять лет! А я, как последний идиот, не хотел ничего замечать, - он за-крыл чемодан. Остальное потом заберу. На развод сам подам. Привет... од-нокласснику.
- Вадим! Я тебе все объясню.
- Избавь меня от неуклюжего вранья. Я знаю, в бабских глянцах пишут, что признаваться нельзя ни в коем случае. Даже если муж застукал тебя под любовником. "Ну вот, сейчас начнутся подозрения, обвинения", так?
- Нет! Я...
Но он уже вышел из квартиры, хлопнув дверью. Я уткнулась в подушку и плакала долго-долго. Только вот легче от слез не становилось.
Потянулись дни - длинные, тоскливые. А ведь придется что-то гово-рить детям, маме. У меня был только один выход - еще одна, последняя по-пытка вернуться в прошлое. Два раза я потерпела неудачу, два раза все ста-новилось еще хуже, чем прежде. И тем не менее, другого выхода я не видела.
Между тем похолодало, лето стремительно шло к концу, и я боялась, что гроз больше уже не будет. Но, проснувшись утром в пятницу, я включила радио и услышала, что с юга на город надвигается грозовой фронт, объявлено штормовое предупреждение. Я позвонила на работу и сказалась больной.
Ветер крепчал, деревья свирепо размахивали ветками, пыль вихрями поднималась с дорожек и скрипела на зубах. Небо потемнело как-то вдруг, и тут же раздался первый, тихий еще раскат грома. Я поспешила к скамейке. Она выглядела старой и трухлявой, краска облупилась, и я даже испугалась, что это не та скамейка.
...За шиворот упала холодная капля - я вздрогнула. Прошла мимо Ма-ринка. Еще несколько секунд - и покажется Женька. Как же я его ненавидела в эту минуту. И вдруг поняла: моя ненависть погубит все. Не зря говорится, что нельзя дважды войти в одну воду. Я была другой - и поэтому события разворачивались по-другому. Чтобы вернуть все, я должна была думать и чувствовать, как та пятнадцатилетняя девчонка. Но как, как я могла снова ис-пытать и прочувствовать то, чего давно уже нет? Да, я помнила свои ощуще-ния и мысли в тот момент, но как погрузиться в них снова, пережить их так, словно никогда до этого их не испытывала?
И тут я вспомнила. Запах! Сколько раз со мной было такое - почувст-вовав какой-то знакомый запах, я не просто вспоминала события из прошло-го, но мгновенно проживала их снова.
Я протянула руку, сорвала несколько тисовых хвоинок.
Да, я и так уже была в прошлом, но этому прошлому недоставало... объемности. Я была не внутри него, а словно на поверхности плоской кар-тинки с эффектом 3D. Но запах мокрой хвои сделал свое дело - он забросил меня в глубину этой картинки.
Мое сознание тридцатипятилетней женщины словно ушло куда-то. Я снова была восьмиклассницей. И не только внешне. Я была глупо и безна-дежно влюблена в одноклассника, который казался мне центром мироздания. И отчаянье мое было не оттого, что от меня ушел муж, а оттого, что одно-классник этот никак не хочет воспринимать меня всерьез. Вот сейчас он по-равняется со скамейкой, и я скажу, что люблю его. А там - будь что будет. Но в тот момент, когда он пробегал мимо, мой язык так и не смог пошеве-литься. И я просто махнула ему рукой, с трудом сдерживая слезы...
Небо почернело, ветер гнул молодые деревья, раскаты грома раздава-лись совсем близко. Мобильник в сумке надрывался.
- Валерка, мне тут премию нарисовали, - весело сказал Вадим. - Что скажешь, если я тебя приглашу в ресторан? А утром на дачу вместе поедем.
Мне хотелось петь, плясать и прыгать - от радости и облегчения. Ощу-щение было, словно я сдала тяжелейший экзамен. А еще - как будто лопнул долго созревавший нарыв. Я забуду все это, как страшный сон!
Я уже шла к аллее, когда что-то заставило меня обернуться. Скамейка на тропинке исчезла. Словно и не было никогда.
Ливень был уже совсем близко, и я заторопилась к метро. Первые круп-ные капли упали, когда я была уже у цели.
- Лера? - услышала я за спиной и похолодела. - Это ты?
Он здорово изменился за те годы, которые прошли с нашей последней встречи. Еще больше похудел и ссутулился, на лице появились некрасивые складки, в волосах - седина и глубокие залысины. Меня передернуло.
- Извините, вы обознались, - сказала я и вошла в вестибюль.
За моей спиной опустился занавес дождя. Последняя гроза этого лета на аплодисменты не скупилась.