Вера уже чуть-чуть жалела, что рано вернулась из Германии. Особенно остро "немецкую ностальгию" ощутила вчера, когда хозяйка "игрушечного" киоска тонко нахамила ей при Володьке.
Фактически, третий день как хозяйкой стала сама Вера - с того момента, когда большую часть условленной суммы отдала в дойчмарках; остальное договорились через неделю.
Решали разные второстепенные вопросы (киоск-то, мягко говоря, не благоустроенный, просто конура) - теплоизоляция, электропроводка, что-то ещё... Вера по какому-то поводу наивно обмолвилась (точно, не в первый раз - это Маргарите и не понравилось), как бы сравнивая "ТАМ - и ТУТ": "...А вот когда я была в Германии..." - но фразу не успела закончить. Ритка осадила её "на полном скаку", злобно сверкнув глазёнками "в три карата", осадила резко, неприязненно: "Сейчас ты не в Германии!"
Вера хорошо помнит реакцию Володьки, стоявшего всё это время "в дверях" - возле обшарпанной фанерной створки - в задумчивости листавшего журнал "Zeitglas". Он вздрогнул, нахмурился, и, показалось Вере, заскрипел зубами.
Володька не выносил, когда её оскорбляли.
Ещё до её поездки в Германию он едва не застрелил двух соседских подонков (у него почти всегда под курткой имелся "макаров" с полной обоймой), когда, провожая Веру, возле подъезда услышал издевательские замечания тупых бритоголовых отморозков по поводу её фигуры - Володьку взбесил именно тон циничного "комментария" (Володька вообще с тонкой кожей - тяжело так жить, наверное) - по поводу, кстати, вполне фигуристой фигуры, нормальной, не хуже, чем у многих.
Вера умела не реагировать на хамство. Когда не имело смысла.
Главное, что Володьке нравится и её фигура, и вообще...
Вера не сомневалась - всё дело в личной неприязни. Вот как в том старом фильме - кажется, "Мимино"? Ну в оч-чень личной.
Так бывает. Как любовь с первого взгляда - но только наоборот.
Бывшая хозяйка холодного киоска с её польским гонором и базарными повадками рыбной торговки - адская смесь вульгарности со "шляхетными" замашками - с самого начала "торговых контактов" вызвала у Володьки (недоучившегося, и поэтому комплексующего аспиранта) чувство "глубокого отторжения". Строго противоположное чувству "глубокого удовлетворения" Генеральных секретарей канувшей в бездну эпохи.
Вера её тоже не переваривала, но - бизнес, ничего личного. Той нужны были деньги, а Вере - киоск.
"Хочешь, за окошком - Альпы?.." - задавался вопросом - в сто первый раз - хлипкий динамик знакомым до боли голоском Земфиры. Вере Земфира нравилась - не как женщина, песни её нравились. И вот эта... "под лондонским дождём"... За окошком посерело, второй раз за утро начал моросить дождик, почти лондонский - салтовский. Вере захотелось вдруг апельсинов из песни - а ещё здоровенный кусок "наполеона". Скоро соседке напротив привезут лотки с булочками, пирожными - надо купить.
Вера давно решила, ещё до Германии - подзаработает чуточку деньжат на своё маленькое - но СВОЁ ! - дело: на киоск, в котором начнёт продавать (за умеренную цену) игрушки - детям, их мамам и бабушкам, папам и дедушкам. Но, главное - детям.
Преувеличением было бы утверждать, что Вера так уж до безумия любила детей. "Фишка" была в ином.
Во-первых, Вера не хотела наживаться на ком бы то ни было.
Во-вторых, Вера хотела находиться в окружении славных игрушек - мягких, пластмассовых, разных - и отдавать их людям.
В детстве она мало игралась - родители редко покупали куклы. Что говорить, и кормили-то девочку, мягко говоря, через раз. Мама увлеклась то ли йогой, то ли томными глазами лысого кришнаита (чем-то ей тот дядька, случайно попавшийся на улице, приглянулся), домой приходила поздно, и содержимым холодильника интересовалась мало. Впрочем, кастрюлю с полусырыми макаронами там всегда можно было найти, время от времени мамочка исполняла кухонную обязанность. Но без мяса (ах, эти редкие - и только в доме любимой бабушки - макароны "по-флотски"!..) и кетчупа ежедневные макароны в горло не лезли. Вегетарианцев девочка не понимала в принципе. Когда всё есть, можно и повыкобениваться. А когда не на что купить ни яблок, ни лимонов?..
Отец же кушал в основном водочку - её, родимую - но продуктами обеспечивать семью как-то забывал. Закусывал теми же - холодными, не разогревал почти никогда - макаронами.
В общем, Вера так и росла, полностью предоставленная самой себе.
Изредка приезжала бабушка. Старалась на выходные увезти внучку - в свою двухкомнатную квартиру на Павловом Поле, где жили ещё и вторая дочь с мужем, хамовитым пузатым дядькой, и внучок, не жаловавший Веру - видел в ней конкурента на столовую ложку. Когда внучок подрос, утащил из дому золотое кольцо - мальчику нужны были деньги, и вслед за мельхиоровыми ложками из серванта "в дело" пошло имевшееся в единственном экземпляре семейное золото. Точнее, бабушкино. Единственная золотая вещь, имевшаяся у бабушки. Золотые цепи родной мамаши плохиш-внучок не трогал, у недопередоросля-балбеса на это ума хватало.
Гипертония, сердце... С каждым годом бабушка чувствовала себя всё хуже и хуже, на Салтовку ездить перестала. Теперь сама Вера после школы ездила к ней и частенько оставалась ночевать, постепенно - фактически - переехав к бабушке. В тесноте и ...почти не в обиде - на двоюродного братца она старалась не обращать внимания; в той семье все терпели друг друга, и точно так же друг на друга орали. Все. Кроме Веры и бабушки.
Присутствие взрослеющей Веры сдерживало родственничков - девочка не позволяла повышать голос на старую женщину.
Тем временем старшая сестра - на Салтовке - быстро выскочила замуж, родила, и с Верой общалась ещё реже, чем раньше. Муж сестры приезжал только на выходные - работал в Ахтырке, на газовом промысле.
Правда, к тому времени, как Вера познакомилась с Володькой (точнее, задолго до "судьбоносной" встречи), они как-то опять сдружились с сестрой - вместе нянчили малышку, вместе смотрели телесериал "Моя вторая мама", вместе гуляли - когда Вера возвращалась из школы.
А к тому времени, как Вера познакомила Володьку с бабушкой, со школой было покончено раз и навсегда. После 8-го класса Вера пошла в "зелёный техникум" - ей понравились шикарные теплицы на улице Шевченко - и пошло-поехало, почти как в песне... Открытый грунт, закрытый грунт, ягодки-цветочки, "овощи-фрукты, разные продукты"...
Однажды практикантки дружной толпой высаживали перед университетом сальвию и флоксы - переделывая газон в цветник. А Володьку вместе с другими студентами прислали из деканата, помогать.
С тех пор они с Володькой встречались постоянно. Уже седьмой год.
Приехав, она созвонилась с Володькой, и в тот же день они встретились, посидели на лавочке, на улице Пушкинской. Вера рассказывала о Германии, Володька с интересом переспрашивал, потом смотрели принесенные ею фото - целую пачку! Володьке особенно понравилась одна фотография - где Вера сидит на широком подоконнике в тёмной комнате, а за открытым высоким окном - сверкающие снегами горы!.. Зелёные склоны - и сияющие вершины! Где это, что это?!
Вера объяснила. Август её хозяева решили провести "на даче" - в Альпах, у границы с Италией. У них там скромный домик с мансардой (чердаком, по-нашему) и небольшой виноградник. Вшестером - Ганс, Хельга, трое детей и, конечно, "прекрасная няня" Вера - отправились в горы. Автомобиль накручивал виражи по серпантину дорог, поднимаясь всё выше по склонам, сперва пологим, затем всё более крутым.
Ехали совсем недолго, полдня. Правда, время от времени - она заметила - Ганс явно лихачил, увеличивая скорость. Наверное, знал, где нет полицейских. Ерунда, что все немцы законопослушные и никогда не нарушают законов и правил - правила дорожного движения муж Хельги с удовольствием игнорировал. Но никогда не рисковал.
Фотографию в мансарде их альпийской "дачи" сделал старший ребёнок Хельги - Вера сунула ему в руки фотоаппарат и, счастливая, уселась на широченный подоконник. Любовалась шикарным пейзажем. А немецкий мальчик её увлечёно фотографировал. Несмотря на то, что именно он придумал называть её "злая Вера" - "boshaft Vira" - как бы в шутку. Но Вера на самом деле обходилась с детьми довольно строго. Шалить - в отсутствие родителей - не позволяла. Честно говоря, она всех троих разновозрастных детишек не очень-то любила, считала вредноватыми избалованными "гансиками". Работа есть работа, хозяев - и их детей - не выбирают.
И всё же они почти подружились к тому времени, когда Вере надо было возвращаться домой.
...Если б кто знал, какой там чистый, прозрачный воздух! А небо!.. Совсем не такое, как здесь, в Харькове...
А через пару дней они съездили в Италию - провели в соседнем государстве ещё полдня- там, в Европе, всё рядом, рукой подать.
Володька сказал, что эту фотку он должен увеличить - посмотри, мол, разве сама не видишь? - настоящая картина! - выпросил плёнку (Вера сказала строго - смотри, не испорть мне!), и через неделю принёс большую фотографию, почти 4-го формата. Похожую на обложку хорошей детской книжки. Книги сказок. О приключениях маленькой девочки в чужой - но волшебной - стране.
И точно, теперь она увидела то, что поразило Володьку - на самом деле, просто настоящая картина! Чем-то разноцветная глянцевая поверхность напоминала живописные полотна старых мастеров Средневековья; один раз Володька водил её в художественный музей - водил, конечно же, в Харькове, она всё помнит.
И ведь вышло совершенно случайно - случайно выбранный ракурс, идеальное сочетание цвета и светотени, мягкие оттенки и чистые цвета одновременно, чудный контраст... и вовремя сделанный маленьким немцем снимок.
Чудо! Разве нет?
Конечно же, с Володькой они, в конце концов, расстались.
Что это было? Сильное чувство, да - иначе как бы они столько лет пробыли вместе? Ну, почти вместе. Если не считать той ночи с двоюродным братцем в Киеве... что на неё нашло?.. и ещё того молоденького паренька, на дискотеке возле "Красной мельницы" на Салтовке. Забыла, как зовут. Они оба тогда изрядно выпили. Кузен, кстати - тогда, в Киеве - тоже был оч-чень пьяненький. Киевская тётя подозревала, что Вера определённо воспользовалась родственником, которого увидела второй раз в жизни. Сейчас Вера и не вспомнит, зачем они с мамой рванули в Киев.
...Сильное - но, вряд ли то, что называют словом "любовь".
Вначале им было хорошо вдвоём, и они подолгу разговаривали, прежде чем запрыгнуть в кровать. Но постепенно становилось не о чем говорить. И встречи - две или три за неделю - превращались в ...какую-то физиологию, выполнение придуманных "физических" обязанностей.
Вера чувствовала, что внутри нарастает раздражение. А в нём - словно клубится нечто не объяснимое словами, тёмное, привнесённое. Какие-то проблемы, которыми он с нею не хотел делиться. Наверное, что-то на работе. В институте назревало сокращение штатов. Из инспекции Володька давно ушёл - и, Вера считала, совершенно напрасно. Наступил бы на горло собственной песне, и подписывал то, что требовалось. С начальством не спорят - даже если начальство насквозь гнилое, продажное и коррумпированное.
Что-то пошло не так.
Или чего-то не хватало с самого начала?
Напоследок он её сильно обидел. Однажды сказал, под утро, с кривой - ухмылкой? - тоскливой, беспросветной гримасой: "Ты меня затрахала". Сказал как бы между прочим, словно думая вслух - он не хотел её обидеть. Но обидел.
Вера ушла и больше не возвращалась. И не звонила. И он, сволочь, не позвонил.
Вера вспомнила о встрече в немецком городке, тёплым июльским днём. Её выходной день, суббота (по воскресеньям она стирала до обеда, позже помогала готовить ужин; её хозяева с детьми каждое воскресенье обедали в ресторанчике неподалёку). Она сидит за столиком в маленьком летнем кафе. Лёгкий ветерок гладит волосы. На удивление чистый воздух; не чувствуется выхлопных газов довольно многочисленных автомашин - здесь автомобили почти у всех, но ездят тихо и мало. Жаль, что в Харькове всё не так.
Здесь, в тихом немецком городке - никакой суеты.
Тишь да гладь, да Божья благодать.
Спокойствие и безмятежность.
Вера медленно пьёт кофе и с любопытством разглядывает прохожих.
Вдруг за столик, вежливо что-то спросив, садится молодой человек с причёской хиппи. Но явно не хиппи - слишком аккуратны и чисты светлые волосы. Вере всегда нравились блондины. Только Володька, оставшийся в Харькове, исключение - брюнет.
Вера ещё не очень хорошо говорит по-немецки, но понимает, что юноша художник, что он здесь проездом, навестил друга. Что в соседнем городке скоро - его выставка. Правда, что именно юноша рисует, Вера не поняла. Судя по яркой "визитке" (на синем фоне - диагональная белая линия с рваными краями, такие же неровные жёлтые круги, среди них одно красное пятнышко) он - абстракционист. Или занимается коммерческой живописью, дизайном.
Видимо, юноша спешит, так как вскоре поднимается, кивает, прощаясь, и, вручив её кусочек плотного картона - яркую "визитку" - размашисто шагает вниз по улице, смешной походкой, словно чуть подпрыгивая на носках - так, пританцовывая, ходят дети.
...Вера решила взглянуть на "визитку", разыскала её среди фотографий, привезенных из Германии -
После "собачки" на "визитке" строка зачёркнута и дописано от руки - "t-online.do" ...или "olo"? Непонятно.
Вера несколько раз пробовала отправлять электронное письмо и так, и эдак, но письмо не проходило. Ненадёжны современные средства связи. Ненадёжны и легкомысленны.
Набрать номер? Вера протянула руку к телефонной трубке. Но тут же отдернула, будто её ошпарили кипятком. Во-первых, дорого (с этим киоском она потратила почти все сбережения, а доходы расти вовсе не спешили). И, во-вторых, что она ему скажет, художнику, совершенно постороннему немцу, которого и видела всего-то пару минут? Что её обидел ...муж? Не муж? Гражданский супруг? И, действительно, кем он ей был, Володька?
Кто был никем, тот станет всем.
Бред.
Никаких звонков.
Увеличенная фотография - таких Володька в прошлом году заказал две, себе и ей - стоит в её комнатке, на маленьком телевизоре. Распахнутое окно, а за ним - чудесные, заснеженные вершины Альп. А на широком подоконнике - она, Вера. Точнее, тёмный силуэт - сверкание альпийских вершин, сияние августовского неба затмевают собою всё, что находится в мансарде немецких друзей - её хозяев, ставших друзьями.
Когда Вера приходит вечером домой из "игрушечного" киоска, и садится пить ароматный чай с бергамотом - она смотрит на цветную глянцевую поверхность фотоснимка - словно в альпийское окошко, чудное окно в иной, сказочный, мир.
Вера уверена, что такая же фотокарточка прячется между книг на застеклённой полке в доме Володьки, и он иногда, украдкой, достаёт фото, и смотрит на неё.
А потом прячет обратно.
Ей хочется верить... нет, не так. Она верит, что может быть, когда-нибудь...
...откроется окно, за которым блеснут альпийские вершины, и вновь та девушка, с немецкой фотографии, взглянет в прозрачное небо, и вдохнёт полной грудью чистый воздух... свободы?..
...когда-нибудь.
"Хочешь, за окошком - Альпы?.."
Андрей Александрович Рябоконь.
(новелла опубликована в издательстве "Zeitglas", при воспроизведении на любых носителях ссылка обязательна)