Аннотация: Первый эксперимент над фантастикой. Попробовала - понравилось :)
Фиолетовый город
Ослепительное, проклятое солнце плавило воздух и вызывало к жизни миражи. Таково было его постоянное и неотъемлемое свойство, по причине которого слой зеркального стекла отделял от солнца город. Солнце с издевательской усмешкой смотрело вниз, на блестящие стеклянные потолки -- перевернутые лакированные полы бальных зал. Минуя крыши, под стеклом бежали корабли, воздушные поезда, бледно светили фонари и мелькали крошечные фигурки людей. И еще где-то под стеклом шли двое, держась за руки.
Они пришли домой, держась за руки. В свободной руке он нес мешок с картошкой, она везла в сумке на колесиках коробку с фритюрницей. Он отпустил ее руку и отпер дверь. Небольшая комната служила одновременно спальней, кухней и столовой. В углу стояла широкая кровать, ниша рядом с ней была отгорожена ширмами, там размещалась ванная. В другом углу находилась плитка и стол с тремя стульями. Она вкатила сумку, вытащила коробку и распаковала фритюрницу. Он поставил мешок, достал десяток картофелин и принялся их чистить, пока она включала фритюрницу и заливала в нее масло.
-- Лариса, я люблю тебя, -- шепнул он, обнимая ее одной рукой.
-- Я тоже, Эван, -- она нежно улыбнулась. И они продолжили приготовление ужина. Эван и Лариса жили вместе уже довольно давно, но сегодня официально оформили отношения, потому что Лариса ждала ребенка.
Масло весело кипело и пузырилось во фритюрнице, нарезанная картошка сушилась на полотенце. И вдруг Лариса вспомнила, что у них нет соли.
-- Я сбегаю, куплю! -- она набросила плащ и убежала.
Ларисы не было несколько часов. Картошка успела потемнеть, и Эван поджарил и съел ее без соли.
На праздничный ужин было истрачено столько электричества, что Эван решил читать вчерашнюю газету при тусклом вечернем свете, падавшем из окна. Зажгли фонари, и вечные клубы пыли на улице были голубоватыми от темно-синих ламп. В этом голубом дыму двигалась фигурка Ларисы. Она танцевала под светом фонарей и что-то негромко напевала. Эван отодвинулся от окна, чтобы Лариса его не заметила, но она все равно не смотрела. Ей было хорошо, и Лариса не хотела возвращаться домой. Лариса очень любила танцевать, это было ее жизнью и профессией, но она почти никогда не давала воли телу при Эване. Раньше, когда они только начинали встречаться, она тоже танцевала после свиданий. Потом это случалось все реже и реже. Да, теперь у нее был новый возлюбленный, и она не была уверена, от кого из двоих у нее ребенок, но Лариса выбрала Эвана, потому что с ним было спокойнее.
Утром Эван ушел на работу, не попрощавшись с Ларисой. Они оба знали, что он все знает. Эван никогда не клялся Ларисе в верности и не требовал этого от нее. Но он чувствовал себя обманутым в надежде, что Лариса поймет и изменится, что она оправдает его мечту, что она догадается сама, чего он от нее хочет, а Лариса сделала вид, что ни о чем не догадывается.
-- Сам виноват! -- думал Эван, но злоба подсказывала ему совсем другие слова.
В таком настроении не было смысла торопиться в офис. Его задержат на пропускном пункте, будут долго выяснять, почему он является на работу в дурном настроении, может быть, захотят поговорить с Ларисой, а она ненавидит, когда ее отрывают от дел... Легче отделаться замечанием за опоздание. А если повезет, поверят, что в приятном расположении духа не уследил за временем.
Эван обернулся на здание, украшенное огромными квадратными часами. Обычно он, да и большинство других Смертников делали вид, что этого угловатого дома вовсе нет, или проходили мимо него как можно быстрее. Это была районная контора смерти, и каждый втайне надеялся, что никогда не приведется ему заглянуть за ее стеклянные двери. Но рано или поздно разочарование, нужда, любопытство или случайность заставляли распахнуть их и услышать с содроганием в сердце звоночек над входом. И вновь кто-то заключал договор со смертью, обменивая свою жизнь на серебристую карточку и пачку банкнот. Эта система уже много лет поддерживала мир в равновесии, разделив людей на Запретных, рожденных убивать, и Смертников, предназначенным им в жертвы. Одни мечтали убивать и были вынуждены это делать, чтобы сохранять рассудок, другие всю свою жизнь желали умереть и стремились к единственной цели -- красивой смерти. Новейшие технические достижения, доступные только Запретным, позволяют им создать виртуальные лабиринты смерти, где исполняются заветные желания убийцы и жертвы. Лабиринт -- единственное место, где Смертники и Запретные встречаются лицом к лицу. Конторы смерти находятся на границе двух миров, помогая людям обрести свою судьбу, сводя в одном лабиринте охотника и дичь, лучше всего подходящих друг другу. Иногда Смертнику приходится ждать не один месяц, и за это время он обретает удивительный дар наслаждаться каждым днем своей жизни. Но чаще всего встреча со смертью не откладывается надолго: Запретные не любят ждать.
Эван ненадолго задержал взгляд на серебристой табличке при входе, а потом зажмурился и толкнул дверь. Тоненький звонок возвестил, что еще один из людей пришел выполнить свое предназначение, и где-то в книге смерти появился новый, пока еще чистый, лист. Секретарь с дежурной улыбкой поприветствовал Эвана, записал его имя и выдал ему анкету. Пути назад не было, и каждый осознавал это еще в ту секунду, когда невольно замедлял шаги перед дверью конторы. Эван заполнил обязательные поля, поставил прочерк в графе "Особые пожелания" и сдал анкету. Секретарь бегло просмотрел несколько записей в картотеке:
-- К сожалению, сейчас мы не можем ничего вам предложить. Мы известим вас по почте сразу же, как появится подходящий для вас заказ.
Эван вышел из конторы смерти с легким сердцем. Теперь он мог обеспечить любимую, несмотря ни на что любимую, женщину и добиться вечной благодарности -- и затем заставить ее всю жизнь винить себя в его смерти. Эта мысль наполнила его радостью и покоем. Эван не верил в возможность выжить в лабиринте, хотя желтый листок иногда писал об очередном счастливце, который сумел спастись и получить огромные деньги. Эван рассчитывал, что его убьют быстро и без издевательств. Наслушавшись домыслов по поводу судьбы Смертников, запертых в коридорах лабиринта, он мечтал о быстрой смерти, о выстреле в спину из-за угла. Он не хотел бегать по лабиринту от сумасшедшего извращенца, который захочет разрезать его тело на мелкие кусочки и сжечь их по одному. Эван боялся захотеть жить в самые последние минуты. Теперь он почему-то был уверен, что его и убьют легко и быстро, что его убийца захочет разрядить эмоции самим фактом убийств. Эван подумал о том, что его могут убить потом, не сейчас, а только через месяц, или через полгода. Он вспомнил о сослуживце, который ждал очереди пять лет. За это время он устроил свою жизнь, женился и совсем не хотел умирать, когда его выбрали.
-- Я-то уже женат, можно смело отправляться в лабиринт, -- грустно подумал Эван. Он испуганно оглянулся на фонарь и вдруг мучительно побежал, как будто желая под тем фонарем оставить мысль о Ларисе. Он бежал бешено, не разбирая дороги, угадывая за стенами копошение мыслей и шкворчание бесчисленных обедов, спотыкаясь о брошенные бутылки, разбрызгивая лужи -- и вдруг остановился в белом свете фонаря, одинокий, на мелких, похожих на черепицу, фиолетовых кирпичах мостовой Запретного квартала.
Эван обернулся. Над ним нависали старые фиолетовые дома Запретного квартала, белые фонари безжалостно высвечивали его движения, темная черепица мостовой затягивала вниз. Должно быть, он далеко убежал, потому что Запретный квартал начинался далеко у него за спиной. В то же время он понимал, что не мог убежать настолько далеко, потому что бежал не так уж долго. Возможно, какая-то магия заставляет Запретный квартал казаться -- или быть -- бесконечным, а на самом деле там, где Эван видит фиолетовые дома, белый фонарь и лиловую черепицу, течет обычная жизнь квартала Смертников. Может быть, эти два города существуют один поверх другого, и их соединяют только лабиринты смерти и фонари. Эван почему-то был уверен, что белые фонари Запретных и синие фонари Смертников -- одно и те же. Неожиданно его пронзила мысль: что, если его увидит кто-то из Запретных? Его ждет казнь -- смерть без компенсации.
-- Смертник?
Эван вздрогнул. На мостовой одной из улочек лежала женщина, неизвестно откуда появившаяся. Она и обратилась к нему.
-- Смертник? Как ты сюда забрел?
Эван отступил к фонарю, надеясь, что он засветится знакомым синим.
-- Не бойся, я тебя не сдам.
Эван покосился на смертоносные браслеты. Одним движением руки женщина могла убить его. Или заставить его окаменеть и беспомощно ждать появления патруля. Но она почему-то заговорила с ним:
-- Как ты сюда попал? Это же невозможно.
-- Я сюда забежал.
Она лежала на спине и смотрела в небо. Там светились рельсы надземных дорог, мелькали кометы, но она смотрела куда-то выше привычной транспортной паутины, как будто видела что-то большее. Эван сделал несколько шагов назад, не решаясь повернуться спиной к обладательнице браслетов. Но женщина повернула к нему голову и неожиданно смело сказала:
-- Ложись рядом, посмотри на небо. Какое фиолетовое...
Фиолетовое? Никто уже много лет не видел неба. На него опасно смотреть, там радиация, магнитные бури... Неужели оно фиолетовое? Эван опустился на мостовую и посмотрел вверх. Никакого неба и в помине не было. Корабли, кометы и надземные поезда. Он хотел было подняться, но голос женщины остановил его.
-- Небо есть. Оно никуда не исчезло от того, что мы прячемся от него. И если очень захотеть, можно увидеть его. Можно увидеть даже звезды, отправляющие нам свои лучи.
Эван почувствовал себя околдованным. Ему показалось, что он и в самом деле видит небо, теплого и густого фиолетового цвета, и купается в мягких лучах серебристо-белых звезд. Он смотрел вверх и думал, что умирать не страшно. Это как будто расщепление на части, и каждая часть начинает новую жизнь... как звезда, как камень, как Запретный, как Смертник...
-- Смертник... Забежал сюда, куда никто не может попасть... Как тебя называют? -- она говорила медленно, как будто заново создавала слова.
-- Эван, -- создал он свое имя и удивился фиолетовому отблеску.
-- Эван. Мне иногда кажется, что ваши имена необычнее наших номеров. Эван... Я знаю, что мой номер уникален, что он позволяет идентифицировать меня среди миллионов. Но в имени есть что-то еще. Иногда мне хочется иметь имя, как ... как Смертнику...
Эван слушал этот бред, глядя в небо. И неожиданно для себя самого он выложил перед Запретной всю свою жизнь. Как он учился, работал, полюбил, как Лариса изменяет ему, как он ее любит и ненавидит, как он подал заявку на смерть, как он бежал и случайно оказался в Запретном квартале. Женщина слушала его и смотрела в его светлые глаза, отливавшие фиолетовым. Потом она заговорила о своем мужчине, о работе, о звездах, которые никто не видит, о фиолетовом небе и о том, как тепло на камнях. Так они лежали на мостовой, и небо смотрело на них, на Смертника и Запретную, ни словом не обмолвившихся ни о праве на убийство, ни о законе, который оба нарушали.
Вернуться домой оказалось просто. Эван поднялся и пошел по переулку. Лиловая черепица мостовой теперь казалась ему отражением неба. Запретный квартал кончился быстро, но когда Эван обернулся взглянуть на него из квартала Смертников, то не увидел ни старых домов, ни лиловой мостовой. Только над головой еще несколько секунд было фиолетовое небо.
Говорили, что выжить в лабиринте смерти можно. Кто-то даже рассказывал о карте лабиринта, нарисованной одним из выживших. Но Эван после визита в фиолетовый город догадывался, что карту создать невозможно, потому что каждый творит ее заново. Город, в который он попадал, казался ему явлением того же порядка, что и лабиринт смерти, порождением безумной фантазии художника. Фиолетовые улицы перемешивались, и каждый его приход в город оказывался приходом в совершенно новое место. Лариса продолжала танцевать под фонарями в лунной пыли, но Эван уже забыл о ней. После того, как в его жизни случился фиолетовый город, он перестал замечать Ларису. Они механически здоровались, механически улыбались друг другу, механически целовались каждое утро, а потом Лариса уходила и возвращалась под фонари, Эван смотрел в фиолетовое небо и тонул в воспоминаниях.
Иногда его заполняло фиолетовое чувство, и он переворачивал мир и шел по лиловым облакам мостовой. Он останавливался в каком-нибудь переулке и теребил в руках газету, сжатую в комок. Из газеты торчал вялый ирис, выброшенный кем-то на улицу в том, другом мире. Потом появлялась она, то возникая из пустоты, то сбегая к нему по отвесной стене, то прилетая на хвосте далекой кометы. Она подавала Эвану единственную улыбку, он возвращал ее вместе с цветком, и потом они несколько минут по очереди смотрели на небо за спиной друг у друга, занимаясь любовью прямо на камнях. Вдруг Эван понимал, что фиолетовый город больше не хочет или не может его видеть, поднимался с небесной мостовой и уходил в лунные дорожки. Она растворялась в воздухе и появлялась в комнате с белыми стенами, он падал под фонарями квартала Смертников, и несколько секунд они в разных мирах лежали, обессиленные и обессмысленные своей любовью. Потом она поднималась и шла в контору смерти совершать ежевечернее убийство, а Эван направлялся к дому. Лариса наблюдала из окна за его легкой танцующей походкой, когда он купался в свете фонарей.
Так их семейная жизнь с двумя тенями могла бы продолжаться еще не одну вечность. Но. В один из фиолетовых вечеров Эвана почтальон отдал Ларисе конверт. Ей не требовалось открывать письмо, чтобы узнать, что Эван обречен.
Эван вернулся, достал из конверта чек и молча разглядывал его. Утром он отправился в контору смерти и получил деньги. Секретарь с улыбкой выдал ему двадцать толстых пачек, слегка похрустывавших в руках и шершавых от грубо выдавленных водяных знаков, и маленькую серебристую карточку с печатью и датой. Эван согнулся под ее тяжестью, прижал пачки к груди и вышел из конторы. Дома он бросил свою ношу на стол, опустил голову на кулаки и печальными глазами устремился в небо. Через несколько минут он вспомнил о серебряной карточке. На ней стояла дата -- через две недели -- и номер убийцы -- 306815. Через две недели Эвану предстояло встретиться в лабиринте с ненавистным Запретным и попытаться спастись.
Эван мечтал о фиолетовом пути, но небо не хотело его затягивать, и Эван сидел у окна, ожидая каждую секунду огонька кометы или легкого сияния, которое позовет его в фиолетовый город. Он привычно видел танцы Ларисы под фонарями, но Лариса уже давно сидела в кухне, молча глядя на мужа. Ничего не дождавшись, Эван лег спать, его лицо по-прежнему было обращено к окну. Лариса шумно вздохнула и написала на обрывке бумаги: "Когда вернешься, позвони". Она положила записку на стол и вышла из дома. Два или три месяца назад она родила. Она корчилась от боли под фонарями, кричала и видела сплетающиеся в воздухе тела Эвана и эфемерной женщины. Несколько дней, недель или месяцев, пока Эван по вечерам смотрел на танцы Ларисы в лунной пыли, она билась о стены больничной палаты, но мягкий картон не давал ей боли. Совсем недавно Ларисе разрешили вернуться домой и скоро должны были возвратить ребенка. Она даже не знала, сын это или дочь. А Эван забыл обо всем, что не было фиолетовым.
Эван проснулся и сразу посмотрел в окно. Он вздрогнул от резкого синего света дневных фонарей. Его зрение, привыкшее к галлюцинации фиолетового неба, на минуту отказало ему, и Эван на ощупь прочитал записку Ларисы. Серебристый треугольник показывал дату, приблизившуюся еще на один день.
Она так и не позвала его. Эван чувствовал себя опустошенным. Она всегда угадывала, когда была нужна ему, но вчера почему-то ошиблась. Эван надеялся, что у нее, как и у него, не было в жизни ничего, кроме этих легких встреч под фиолетовым небом.
У нее было убийство. Вчера она охотилась в лабиринте, изображавшем лес. Жертва пыталась спрятаться за деревьями, притвориться дикой белкой или птицей, но паутины и силки не дали ей ускользнуть. 306815 не полиморфировала карту в течение охоты, в отличие от многих Запретных. Ее не забавляло убивать жертву, загнанную в тупик неожиданно созданными стенами. Лабиринт всегда был совместным произведением Смертника и Запретного, полем битвы и ее живым участником, детищем их ненависти, и 306815 ценила достойных соавторов. Ей нравилась иллюзия честного поединка, и она мечтала встретиться с достойным противником, желающим жить не меньше, чем она -- убить. Но у большинства смертников не хватало фантазии на интересный фон для смерти -- все выбирали лес или шумные городские улицы. Хотя некоторые охоты она вспоминала с удовольствием. Девочка, которая так боялась умирать, что нарисовала себя в камере пыток. Или старик, который создал зыбучие пески, надеясь уничтожить убийцу. Но самое красивое убийство она еще не совершила. Только неспешными шагами продвигалась к его выполнению.
Она посмотрела в окно и ушла в фиолетовое небо. Она летела невидимкой над фиолетовой черепицей и искала взглядом своего смертного любовника. Эван беспокойно ждал ее в одном из лиловых тупиков. Она опустилась на землю перед ним, подошла к стене и стала видимой, как будто бы она вышла из глухой кирпичной кладки. Ей нравилось так играть с ним. Эван увидел ее и обнял, как будто бы она могла сейчас снова растаять в воздухе. Она хотел сказать ей, что скоро уйдет в лабиринт, но не решился, хотя ради этого мечтал увидеть ее. Ничего он не рассказал ей и в следующий раз. Как только у него слова складывались во фразы, он вспоминал о том, что и она -- убийца, Запретная, и дрожь, как от дневных фонарей, пробегала по его телу. Но однажды она сама стала рассказывать, сидя у него на коленях и обнимая его длинными руками.
-- Мы появились тогда, когда узнали, что убийство доставляет столько же удовольствия, сколько секс. Мы признали страсть к разрушению основополагающей в нашем развитии. Мир разделился на два класса -- те, кто создает, и те, кто разрушает. Только так мы смогли сохранить равновесие. Если бы не мы, то сейчас нашу планету населяли бы неразумные муравьи, обитающие среди развалин, мы заселили бы ее настолько, что не осталось бы места развиваться. Потом мы научились строить только в нашем воображении. Мы поставили все свои способности на службу разрушению. Те, кто хотел строить -- стали Смертниками. Нам удалось достичь вечной молодости и бессмертия, потому что мы вольны сами себя творить и разрушать. Мы можем воплотить любую фантазию, кроме одной -- новой человеческой жизни. Новые Запретные появляются только из Смертников, которые разучились строить и научились творить. Они верят в то, чего нет на самом деле, а потом это создают. Мы живем в симбиозе со Смертниками: они создают жизни, а мы их забираем.
Она продолжала говорить, а Эван уже не слушал. Его занимали две идеи, не считая промелькнувшей в глубине сознания мысли о ребенке Ларисы. Первое, что его беспокоило -- то, как она рассказывала, словно читая вслух книгу или заученную клятву. Она по-прежнему сидела у него на коленях, гладила его по голове, но шептала на ухо совсем не то, что он хотел слышать. Она говорила так автоматически, что Эван задумывался, насколько автоматически она делает все остальное. Но вторая мысль, пробужденная ее словами, была о возможности стать Запретным. Может быть, фиолетовое небо, которое затягивает его в Запретный квартал -- его собственное создание?
Прощаясь, они вместе миновали несколько переулков. Эван понемногу изучал пустынные улицы и понял, что фиолетовый город представляет собой отнюдь не таинственную путаницу домов и мостовых. Все его формы что-то объединяло, словно они были буквами одного алфавита. Если бы можно было прочесть то послание, которое из них складывалось, оно бы объяснило все: как связаны Смертники и Запретные и их кварталы, откуда приходит к Эвану его возлюбленная и как он путешествует по белой дорожке.
Эван повертел в руках серебряный треугольник. Время охоты наступало через час. Эван взял сумку, положил в нее несколько вещей, попавшихся под руку: рубашку, пакет готового супа, смахнул в нее со стола фонарик, брелок с ключами, не подходившими ни к одной двери, и записку Ларисы. Он аккуратно завязал галстук перед зеркалом, подхватил сумку и вышел из дома. В конторе смерти секретарь с улыбкой проверил его карточку и разблокировал вход.
-- Сумку хотите взять с собой?
Эван кивнул и открыл дверь в лабиринт. Она бесшумно закрылась у него за спиной и исчезла в стене из лилового кирпича. Перед Эваном был Фиолетовый город, каким он привык видеть его во время быстрых свиданий: мелкая черепица мостовой, фиолетовое небо, редкие белые фонари и почти осязаемые волны и дымные шлейфы синеватого тепла. Эвану не было страшно, он только чувствовал себя немного неудобно в галстуке и с сумкой за спиной. Казалось, что сейчас спустится с неба или придет сквозь стену его любимая. Но Эван решил найти ее первым. Если она будет рядом -- а она будет рядом, потому что это ее любимый мир -- если она будет рядом, ему не страшен никакой убийца. Вдвоем они найдут выход из лабиринта и уйдут в новый мир, зеленый, тяжелый или беззвучный, чтобы там лежать и смотреть на небо. Какое небо будет там -- усыпанное мелкими пылинками золота, полосатое, белое, розовое, разрисованное баллончиками с краской, растрескавшееся, металлическое и наклонное, как лезвие гильотины.
Гильотины. Эван стоял на перекрестке фиолетовых улиц и смотрел на гильотины. Он никогда раньше не видел их в Фиолетовом городе, не мог даже представить их здесь, стоящими в ряд так, что с определенной точки зрения они сливались в одну. Гильотины очень органично смотрелись среди фиолетовых стен. Эван, словно примеряя эту смерть, положил голову на плаху и посмотрел на фиолетовое небо, изрезанное сверкающими лезвиями. Он поднялся, подошел к крайней гильотине, взялся за веревку и бесшумно опустил нож. Все остальные тоже опустились как один. А на спину Эвана опустился знакомый тяжелый взгляд.
Он обернулся и почти посмотрел ей в глаза, но увидел вместо знакомых очертаний контуры странного существа. Оно не было похоже ни на что виденное им раньше: тонкое гибкое туловище, сильные ноги, вытянутый череп, обтянутый сверкающей кожей, длинные щупальца, заканчивающиеся веером острых, как бритва, лезвий, -- и нежные белые перья, покрывающие тело, переходящие в два крыла за спиной. Эван не решился взглянуть в лицо убийце. Он медленно развернулся и бросился бежать по лабиринту без оглядки, как в тот самый день, когда попал сюда в первый раз. Только на этот раз его преследовали.
Эван снова бежал по черепице Фиолетового города, тяжело дыша, его вдохи приходились на лиловые стены, а выдохи падали параллельно свету белых фонарей, и снова стены и снова фонари, и быстрее, быстрее дыхание. Эван чувствовал за спиной легкие крылья убийцы, острые ножи на руках любимой, слышал свист лезвий, шелест перьев, и его тянуло обернуться, посмотреть в прекрасное мечтательное лицо, но он боялся увидеть его обезображенным злобой. Миг, вздох, и Эван тоже взлетел, или небо подхватило его и опустило на плоские крыши, выложенные той же черепицей, что и мостовые. Он легко взлетал и опускался на края крыш, отталкивался и летел дальше, смотрел вниз, но видел только улицы и тупики, ни одного выхода, никакой границы, за которой начинался скучный безопасный мир Смертников. Крылья и ножи по-прежнему звучали у него за спиной, и Эван метнулся вниз, снова оказался на фиолетовой мостовой и с изумлением заметил, что убийца затих. Эван обернулся, увидел крылья и...
306815 вошла в лабиринт и увидела Фиолетовый город. Было необычно видеть такой реальной наркотическую галлюцинацию. Она привыкла, что фиолетовое небо виделось ей сквозь туман, когда она, лежа на улице и не имея сил подняться, пыталась думать о небе. Ей казалось, что малейшее движение утянет ее в пропасть над мостовой, и поэтому хваталась за самую простую мысль, за невидимое небо. Иногда ей казалось, что она и вправду видит не зеркальную крышу, под которой пролетают корабли, а густо-фиолетовое горячее небо. Постепенно 306815 научилась себя контролировать во время таких путешествий из реальности. Если в первый раз она с трудом вспомнила, откуда у нее на руках тяжелые браслеты с красными огоньками, то в дальнейшем 306815 легко осознавала себя всего за десять секунд. Потом она поняла, что галлюцинация дает ей интересные возможности. Понемногу 306815 научилась летать, становиться невидимкой, менять свою внешность, а когда в ее галлюцинации появился Смертник Эван -- заниматься любовью. Таким образом, она обрела полную власть над своим телом. Теперь 306815 жила в двух равнозначных, равно родных ей мирах. В Запретном городе, среди его белых крупнокаменных зданий, цементной пыли, синеватых фонарей, -- она вела обычную жизнь, работала, делала маникюр, покупала мебель и безделушки. А когда она поднималась на мансарду заброшенного дома и творила свой ритуал белого порошка, она исчезала в Фиолетовый город. Через несколько часов она падала на мансарде бледнее белых стен, и надеялась и боялась, что однажды очнется рядом со Смертником. Она мечтала о том, как он поселится в белой мансарде и будет ждать ее по вечерам, как они создадут свой собственный маленький кусочек Фиолетового города прямо в Запретном, как их любовь контрабандой проникнет в белый мир. Конечно, 306815 любила Эвана, и ее галлюцинация о Смертнике занимала очень важное место в ее жизни. Почти такое же, как ежедневные убийства в лабиринте.
Она вошла в лабиринт и увидела Фиолетовый город.
И это напугало ее. Это значило, что кто-то проник в ее галлюцинацию и прочел ее тайные страхи -- или что Фиолетовый город реален. Но тогда следовало предположить, что и Смертник Эван существует. 306815 шла по городу и узнавала стены, к которым они прижимались, небо, на которое они смотрели вдвоем, кусочки черепицы, бывшие свидетелями одной нелегальной любви. Ее позабавили гильотины на перекрестке, и она почти забыла о жертве, окунувшись наяву в волшебный фиолетовый мир. Впрочем, явью сложную виртуальную реальность, созданную точнейшей техникой, было назвать трудно. 306815 снова обратилась взглядом к гильотинам и увидела Смертника, заглядывающего под лезвие. Увидев ее, он на секунду замер, а потом бросился бежать. Убийца проснулся в ней, и она полетела за ним, то почти настигая, то отставая. Она видела, как Смертник тяжело дышал, с каждым шагом труднее ему было отрываться от земли. Вдруг он взмыл в воздух, как будто его подхватили синие волны тепла и подняли на крышу. Убийца последовала за ним. Смертник побежал по крышам, все время глядя вниз. Она тоже посмотрела вниз, и у нее закружилась голова. Смертник тем временем легко спрыгнул на мостовую, она подлетела к нему, не решаясь схватить. Эван посмотрел на нее. На его лице смешались интерес, любовь и отвращение. 306815 протянула к нему руки в браслетах и отдернула -- щупальца. Тонкие розово-коричневые щупальца в белых перьях, заканчивающиеся веером ножей. Десятки нежных щупалец вместо рук, и белые перья. Лезвия украшали не только концы щупалец, но и все тело.
Эван пятился к стене, и в тот момент, когда, по его ожиданиям, он должен был упереться спиной в фиолетовые кирпичи, он обнаружил, что стены нет. То есть, отчасти она была, и, обернувшись, Эван прекрасно видел ее, вплоть до мельчайшей трещинки на камне, но стоило повернуться спиной, и стена исчезала. Тогда, не сводя глаз с необыкновенного существа, он продолжил свой путь спиной вперед. 306815 заметила, что ее жертва уходит сквозь стену, а Эван увидел на лице убийцы свежие морщины в углах рта и на лбу. Потом их скрыла сине-фиолетовая пелена.
306815 изумлялась своему телу, восторгаясь им и ненавидя его -- тут она вспомнила взгляд Эвана, исполненный обожания и отвращения, размахнулась сразу тремя или четырьмя щупальцами и с шумом ударила ими о стену, потом еще раз, стена рассыпалась, и она увидела убегающего Эвана.
Эван вышел из стены и увидел перед собой улочку, которая заканчивалась бледным светом фонаря. Эван сделал несколько шагов по мостовой, потом пошел быстрее и, наконец, побежал к выходу. Белая дверь выбросила его на улицу квартала Смертников. Эван медленно осознавал, что лабиринт кончился. Он обманул его, пройдя через стену. Теперь было ясно, почему из лабиринта никто не выбирался. К выходу вел только тупик, в который никак нельзя было попасть из лабиринта. Но Фиолетовый город спас Эвана, пропустив его через стену. Может быть, это был сон? Нет, серебряная карточка была деактивирована: на ней красовалась выжженная черным надпись "Использована". Эван достал из сумки записку Ларисы, зашел в здание общественного телефона и позвонил ей.
Лариса оглядела картонные стены своей девичьей комнаты. За ними где-то танцевал весь мир, изгибаясь под неслышимую музыку небесных сфер. Декорации изображали переулки, уходящие в фиолетовую даль. По углам, где были нарисованы белые фонари, картон погнулся и потрескался от времени. Двери не было. Лариса поставила посередине комнаты бутафорский фонарь, закрыла глаза, отсчитывая секунды, и начала танцевать. Она кружилась, подпевая модной песне, и
-- Стоп -- снято -- спасибо -- свободны, -- просвистел голос. Стены откатили в стороны, Лариса вышла и зажмурилась от яркого света прожектора. Она сняла шлем и провода, отдала костюмеру, по пути к выходу заглянула на экран компьютера, где в фиолетовых стенах плясали десять Ларис, повторяя все ее движения, прыгая от стены к стене и оборачиваясь вокруг нарисованных фонарей. На студии в квартале Смертников ролики снимали по старинке, с актером, шлемом "виртуальной реальности" и картонными декорациями -- основой для будущего фона. Конечно, эти технологии не могли сравниться с теми, что применяли Запретные для создания лабиринтов смерти, но они давали вполне правдоподобный результат.
-- Лариса? Тебя к телефону.
Она поднесла трубку к уху, все еще напевая, и оборвала мелодию, услышав знакомый голос:
-- Лариса? Ты скоро освободишься? Я тебя жду внизу.
Хлопнула дверь за ее спиной, Лариса огляделась, убедившись, что никто не смотрит на нее, и снова стала танцевать от радости. Она дотанцевала до выхода и выбежала навстречу Эвану. Сухой, пыльный, он улыбнулся ей, Лариса бросилась ему на шею.
-- Мой милый, бестолковый, какую же глупость ты натворил! Ведь это все нам с тобой только приснилось! Я танцевала сегодня в Фиолетовом городе, таком красивом, теплом! Как же хорошо, что все только снилось!
Эван обнял рыдающую и смеющуюся Ларису.
-- Конечно, только приснилось, любимая моя. Все приснилось. Это мираж от магнитной бури. Идем домой.
306815 все еще видела убегающего Эвана, спешащего к выходу. Что ж, этот лабиринт она никогда не забудет. Она будет видеть тень фиолетового города в каждом новом лабиринте смерти, блестящие глаза Эвана на лице каждой жертвы, чувствовать его прикосновения каждой точкой своего тела. 306815 хотела пригладить волосы, разозлилась, потому что волос на голове не было, только гладкая кожа, -- несколькими прыжками оказалась на крыше и побежала к перекрестку с гильотинами. Вот он уже близится, и в сияющих лезвиях отражаются фиолетовые стены, и 306815 подходит, берется щупальцами за все веревки сразу...
-- Ээй, очнись, -- кто-то легонько похлопал ее по щекам. -- Сколько можно валяться без сознания?
306815 открыла глаза. Эван. Белая мансарда -- с выходом в Фиолетовый город.
-- Как ты себя чувствуешь?
Она провела по лицу руками, руками -- начала про щупальца, Эван остановил ее, притянул к себе и зашептал:
-- Не волнуйся, это не на самом деле. Это был только сон. Теперь я здесь, с тобой, и никому тебя не отдам...
Эван, перекинув сумку на другое плечо, поднялся с пыльной дороги. Ни одного города. Только дорога и камни вокруг, под палящим красным солнцем, которое никогда не заходит. Он снова странствовал по безжизненной маленькой планете, иногда отдыхая с книгой у камней и не ведая, какому из осколков дарил свою тень на краткий миг.