- На левом фланге не спать, сукины дети!
Кен вскинул руки, блокируя ядра катапульт магическим щитом. Не спит он. Никогда не спит.
А ведь мог бы... что тебе стоит?
"Отвали".
Прищурил слезящиеся от едкого дыма глаза и чихнул, едва удержав щит. Зашёлся в кашле стоявший в десятке шагов Альбин. Бересклет. Противник знал, чем пронять мирлов.
- Держи, - на плечо шлёпнулась мокрая тряпка. Его страж в напоминаниях не нуждался. Кен торопливо замотал лицо по самые глаза. Дышать стало легче.
Левый фланг перешёл в наступление. Мирлы в арьергарде прикрывали своих и выжидали удобный момент для атаки.
Глупец... посмотри на себя... идёшь псиной покорной кусать, на кого укажет рука хозяина... а мог бы движением пальца стереть в пыль всех этих людишек... знаешь ведь, какова благодарность за победу... в клетку... снова... как зверя дикого... хе-хе...
Кен не слушал голоса, чей шёпот не затихал даже на поле боя. Нельзя поддаваться на уговоры. Один шаг навстречу - и всё, ты уже не человек - чудовище.
Ха-ха-ха... чудовище... дважды глупец... Иметь такую силу и жить рабом... А ведь можешь иметь всё, что пожелаешь...
- Не спать! - резкий рывок за талию, где к стальному поясу прикована тонкая цепь. Кен вскинул руки, ощущая, как плавится под пальцами реальность. Сейчас Альбин сдвинет щит, и воздушный таран сметёт вражеские ворота...
Два заклятия, равных по силе, столкнулись на грани приоткрытого щита. Взрывом обрушило часть крепостной стены, разметало защитников и нападавших, калеча и убивая без разбора. Кену повезло - его лишь оглушило.
- Встать! - Удар по щеке, - Встать, сучье племя! Чтоб вы все передохли!
Приоткрыть глаза. Увидеть морду стража, брызжущего слюной и кровью. Ощутить смрад обгоревшей плоти. Чуть не взвыть от невыносимой боли в боку, где почти на три пальца впился в тело искорёженный обруч пояса.
Кена захлестнули отвращение и ненависть. Вот они, жизнь мирла и служение людям!
- Встать, ублюдок, - надсмотрщик зло дёрнул цепь.
"Ненавижу.
Ненавижу эту войну! Ненавижу эту цепь! Ненавижу всех этих скотов, что обращаются со мной как с собакой!"
Мы можем помочь... Избавить от этого раз и навсегда... Станешь свободным... Хочешь?
"ДА!"
Мир померк, чтобы проявиться где-то далеко серыми тенями - бледным отражением. В этом отражении кто-то другой в обличии мирла расхохотался, сдирая с тела пояс, зачарованный благословением святых отцов. И притянул за оборванный поводок не успевшего опомниться надсмотрщика.
Бессильно повисает сломанная рука стража, не дотянувшегося до амулета-взрывателя. Потоки брани сменяются рёвом боли и ужаса. Взгляд бывалого воина пустеет, как у безумца, а на штанах расплывается мокрое пятно.
Но бывшему мирлу всё равно.
Он отстранённо наблюдает, как его руки в клочья раздирают грудь человека, брезгливо стряхивая на землю ошмётки плоти и осколки костей. И окровавленные пальцы принимаются плести заклятие сферы пустоты.
Падают в грязь изуродованные тела. Рушатся стены крепости. Кен не слышит воплей ужаса и грохота камней. Не видит огненных всполохов взрывов. Не замечает, что умирающий Альбин из последних сил кидает в него смертельное проклятие.
За миг до того, как стрела проклятия касается спины, Кен заканчивает плетение. И выпускает его из сведённых чашей ладоней.
Белая сфера растёт и ширится, растворяя в себе окружающее пространство. А в её центре целым и невредимым стоит тот, кого уже никто и никогда не осмелится посадить на цепь.
Демон.
Чудовище.

Среди серых теней нет места громким звукам. Голоса, терзавшие Кена денно и нощно, стихают, превращаясь в уютное мягкое покрывало. Впервые за долгое время он не испытывает ни страха, ни боли. Он не испытывает ничего.
И ему хорошо.

2. Звёздочка

Не ведала я, что душой своей мирлы за чудеса расплачиваются. Обрадовалась, глупая, когда искру волшебную во мне обнаружили. Самая счастливая на деревне была. Ни у кого из одногодков моих дара не проклюнулось. А у меня - точно звёздочка сиял.
Как в дорогу собирали, мама от радости плакала, отец гордым ходил. Дар такой - почёт и семье уважение.
Недолго радость моя продержалась. Лишь до ворот обители хватило. Там и узнала тайну, что камнем на сердце легла. Если вздумаю дар волшебный развивать, голоса в голове слышать начну. Будут они звучать днём и ночью, покоя не давать, на разные лады уговаривать их в тело впустить, обещая любое желание исполнить. И коли не устою перед ними - вмиг душу потеряю, куколкой стану безропотной. А в теле моём злые демоны поселятся.
Не устояла я перед страхом. Отречение выбрала.
Вспоминаю, а у самой слёзы на глаза наворачиваются. И мирла из меня не вышло. И домой не вернуться. Сидеть теперь взаперти до тридцати и трёх лет за стенами обители.
Царапает изнутри обида коготками острыми: обманули. Предали. Вместо дара проклятие подсунули.
Смирилась бы мало-помалу. Живут же люди, магии не зная. И я смогла бы. Всего-то положенный срок выдержать, даром ни разу не воспользовавшись. Истает тогда искорка внутри, проклятие за собой унесёт.
Да только вот сны мне снятся. И вижу в них себя, какой с детства мечтала быть. Стихии словам послушны. Любая болезнь перед руками моими отступает. Стоит захотеть - в небо могу птицей взмыть. Под облаками парить, где никаким демонам до меня не дотянуться.
Просыпаюсь - и страх наваливается душным облаком. Яркая ведь искра у меня, не у каждого мирла такая. А чем сильнее она, тем быстрей голоса появляются.
Сегодня к нам в обитель мирл приехал. Седьмой десяток ему пошёл. Я как о госте услышала, сердце чаще забилось. Подумала, как же он столько лет живёт с голосами-то? Может, способ нашёл какой, душу от демонов уберечь? Улучила минутку - и к нему. Спрашиваю, а руки дрожат от волнения. А вдруг?
Мирл хитро так усмехнулся, что сразу ясно - не первая я, и не последняя, кто вопрос этот задаёт. Только вот ничем он меня не порадует. Потому как живёт с голосами и поныне. Нет от них ни защиты, ни избавления.
Добавил лишь, что верно я поступила с отречением. Если со страхом перед голосами бестелесными справиться не могу, то и с искушением бы не совладала.

Тошно мне от слов этих сделалось. Ведь не просто мечту предаю - душу свою убиваю. Безо всяких демонов куколкой становлюсь. И словно лопнуло внутри что-то мерзкое, змеёй ядовитой свернувшееся.
Свела ладони чашей. Подождала, пока огонёк-звёздочка засияет. И протянула мирлу навстречу. Пусть наставником моим в магии будет. А с демонами я уж сама как-нибудь разберусь!

3. Воля

Трижды по тридцать и три минуло настоятельнице Стелле. Не вспоминалось, как юницей боялась и плакала по ночам, сетуя на судьбу-обманщицу.
С той поры, как покинула обитель, чтобы дар развивать, и началась истинная жизнь. Место и время всему нашлось: чудесам и голосам, благодарностям исцелённых и горькой ненависти тех, кому не успела помочь - бессильна магия перед смертью тела и тем паче духа...
На шестом десятке пришло понимание, где дом: стала матерью-настоятельницей. И детки появились, воспитанники и воспитанницы. Такие же, как некогда и она, не решившиеся. Непросто от демонского искушения оберегать. Не поведаешь о сути глубинной, внутренней: или сам всё поймёшь, иль вовек не выучишься. Вот и жила, примером стараясь донести истину.
А ныне и вовсе тяжко пришлось: паренька привезли с деревни дальней, в оковы благословенные закованного. С искрой дара, что святые отцы не сразу заметили. Наслушался преданий от песнопевца заезжего, будто мирлов в старину на цепи держали и в бой вели, не во славу, а на погибель. И возомнил себя одним из них, а может, голоса подсобили.
Что ж теперь с ним станется? Нет от одержимости лекарства. В прежние времена не было, и теперь не додумали. Поворочалась мать-настоятельница с боку на бок и решилась проведать пленника, не дожидаясь утра. Но до того затеплила свечу, развернула изъятый из общей книжницы свиток и перечитала предание о Кене-чудовище.
Серы равнины бескрайние и звуки на них глухи, а краски тусклы. Отступись, настоятельница, не спасти тебе юнца безрассудного.
Не слушать.
Вниз по ступеням, к двери тяжёлой дубовой. Провернуть ключ в заговорённом замке, переступить порог и встретиться взглядом с глазами синими, точно небо полуденное.
Как же так? Охнула, схватилась за сердце, что проснулось и заметалось птахой заполошенно. Всю жизнь искала, пока молода - на чудо надеясь, а постарше стала, надежда сгинула. Не бывает у таких, как она, пары: простой люд уважает, но побаивается, а мирлам не до чужих демонов, своих хватает.
Освободи. Выпусти. Молодость тебе вернём, счастливы будете. Что тебе до других?
Потянулась к оковам, да опомнилась. Чудовище тогда одним дыханием две армии погубило, свою и вражескую. Много людей и мирлов полегло. Нельзя рисковать.
Но качнулся пленник вперёд, поймал протянутую ладонь губами. И нахлынуло.
Равнины пепельные, бескрайние. Фигурка одинокая маленькая. И под серым покрывалом бесчувствия бьётся, кричит живая душа.
"Услышь меня! Я здесь, рядом!"
Вокруг призрачные тени стервятниками вьются, выжидая, кто подойти осмелится, чтобы враз силу свежую вытянуть да в мир людей попасть, телом овладев человеческим.
Охнула настоятельница: не демоны в пленника вселились - чужая душа проскользнула, о помощи взывая отчаянно.
Никогда о таком не слыхивала. И что делать - неведомо. Попробуешь вызволить - демонов в мир выпустишь. И уйти невмочь: в сердце сострадание и любовь всё пуще разгораются. И от огня того понимание вдруг проклюнулось: раз не судьба вдвоём на свободу вырваться, значит, волю нужно в себе найти.
Заметались тени-стервятники, почуяв неладное. Поздно!
Оборваны узы плоти, лишь дух остался сияющий, точно звёздочка. Согрел теплом душу измученную и исчез с ней во вспышке огненной.

Оседает на пол безжизненное тело настоятельницы.
Тает синева в глазах деревенского паренька, унося с собой одержимость мирлову. Вернётся домой, как страшный сон вспоминать будет.
На серых равнинах разочарованно завывают голоса, потеряв сразу двух пленников.
Далеко-далеко, в мире новом, рука об руку идут по клеверному лугу юные Стелла и Кен.

Исчезают на свитке с преданием слова старинные, тайным шрифтом начертанные: ...мирл есть часть мира огромного, безграничного. Лишь принимая его целиком, вместе с демонами, обретаешь волю.