Родин Александр : другие произведения.

Память о земном молохе.Следствие

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Это воспоминания моего деда, Голубева Алексея Алексеевича. Человека у которого отобрали 20 лет из жизни. Но он один из немногих прошел тот ад и вернулся.Он остался человеком.

   С ПАРТИЕЙ В СЕРДЦЕ
   Посмотрите на снимок: это Алексей Алексеевич Голубев. Он очень любит сад, любит буйное цветение зелени, любит своими руками выращивать солнечные плоды. И как. это похоже на всю его жизнь. В прекрасном цветении сегодняшнего дня есть и его плоды, созданные честным трудом коммуниста.
   В далекое огневое и славное время семнадцатых годов радовался победе революции и босоногий парнишка из села Пятина Алексей Голубев. В 1922 году он одним из первых вступил в комсомол. Активного комсомольца в этом же году избрали в Саранский уездный комитет. А через четыре года коммунист Алексей Голубев по путевке партии приехал в Ромодановский райком заведовать культпромом.
   Много сил и энергии отдал Голубев в эти годы революции. Заведовал культпромом, был представителем партии в райкоме комсомола, руководил клубом в родном селе Пятина, на всю губернию гремела слава о Пятинском очаге культуры. И в 1926 году Голубев был направлен делегатом от Саранского уезда на Первый Всероссийский съезд культпросветработников. Там слушал выступления Н.К. Крупской, А.В.Луначарского, выступил и сам. О пламенных словах робкого (как было не робеть) парня из Мордовии писала ленинская
   2
   "Правда".
   Испытал на себе Голубев и ярость кулаков. Являясь сотрудником ЧОН, он принимал активное участие в работе комитетов бедноты, в составе продотрядов разоблачал кулаков. В 1928 году в селе Михайловка жил богатей Ушаков. Местные власти никак не могли изъять у него излишки хлеба. И вот Алексей Голубев шесте с начальником милиции Строкиным пошли к Ушакову, первым переступил порог в хоромы богатея Голубев. И это чуть не стоило ему жизни. Молнией сверкнуло отточенное лезвие плотницкого топора, и в миллиметре от головы Голубева с треском разлетелись щепки косяка. Но это не остановило коммунистов. В подполье просторной горницы они нашли сотни пудов отборного зерна.
   Набатом гремел в 1931 году мятеж ичалковских кулаков.! Погибли многие активнейшие коммунисты и комсомольцы. И здесь верный сын партии, рискуя жизнью, принимал участие в ликвидации кулацкой верхушки. А в 1934 году, когда вспыхнул конфликт на КВД, коммунист Голубев, как один из лучших выпускников Куйбышевского комвуза, был направлен по решению Военного отдела ЦК партии на политработу в Дальневосточную армию. Работал комиссаром полка, руководил одновременно с этим учебой политработников Хабаровской школы.
   Радовался новой жизни коммунист, был счастлив делами своей партии. Но в 1937 году тяжелым камнем обрушилось
   -3
   обвинение в антисоветской пропаганде* Короткий суд - жестокий приговор: десять лет тюремного заключения.
   - Я верил в партию, - рассказывает Алексей Алексеевича - Я знал, что это ошибка. Верил- в правду партии, и это придавало мне силы и там...
   Сейчас Алексей Алексеевич Голубев живет в Саранске, он пенсионер. Но беспокойное сердце не велит ему жить без работы, не может старый коммунист не делать людям добро. Узнал он, что его соседка Рашидя Шабаева заболела и пришел к ней. Врачи сказали, что работать женщина больше не сможет. Тяжело переживала Щабаева свое горе. И Голубев решил помочь ей. Собрал все необходимые справки, обошел все инстанции и своего добился: Щабаевой назначили! соответствующую пенсию.
   О том, что Голубев готов помочь каждому, знают теперь и за пределами Саранска. Пришло однажды ему письмо из колхоза "Дружба" Ромодановского района. К. Гондырева писала, что правление артели вот уже год как не выплачивает ей деньги за телку. Взялся Алексей Алексеевич и за
   это дело. Побывал у прокурора, написал письмо в колхоз...
   - Справедливость должна победить- говорил он убежденно- Людям надо помогать, и мы, коммунисты, обязаны делать это прежде всех.
   И он никому не отказывает в просьбе. Пригласили его однажды прочитать лекцию для работников ЖКО N1, и с этого
   -4
   времени Алексей Алексеевич стал пропагандистом в этом учреждении.
   любят его и ученики Саранской школы N10. Он там частый гость, и младшеклассники зовут его запросто: дедушка Голубев. Они всегда с интересом слушают его увлекательные рассказы о Ленине, о первых: комсомольцах и коммунизме. Алексей Алексеевич говорит горячо и убежденно, потому что верит всей душой в светлое будущее, верит в партию Ленина. Как верил всю свою сознательную жизнь.
   Статья перепечатана из газеты "Молодой ленинец" за 1963 г., 31 июля, 191 (1622)
  
   А.ГОЛУБЕВ
   П ЕР ЕЖИТОЕ (Воспоминания)
   "Я не думаю, что только исключительные люди имеют право рассказывать о себе.
   Напротив, я полагаю, что очень интересно, когда это делают простые смертные".
   А.Франс.
   В КПЗ нашего гарнизона, 34-й стрелковой дивизии им. В. Куйбышева, нас - арестантов было десять человек.
   Помещение, для арестованных состояло из четырех камер и находилось в здании особого отдела дивизии.
   . В' небольшой камере с одним окном на Север, двойными нарами, вместо кроватей, нас помещалось четыре человека. самым старшим из нас был Ушаков,- ему было около 70 лет, затем по старшинству, вторым был Тартынский, потом я и наконец Алеша Байзеров - красноармеец нашего 34-го артиллерийского полка.
   Видимо, так уж принято в заключении, что первое время каждый из нас рассказывал о себе и своем деле, которое привело в эту камеру. Шло взаимное знакомство.
   Ворошили прошлое, говорили о настоящем и вслух думали о будущем.
   Двое дедушек - Ушаков и Тартынский местные жители села Бабстово Михайло-Семеновского района Еврейской Автономной области, обвинялись в шпионаже т. е. по статье 58-6. Их обвиняли в том, что они, якобы, посылали своих внуков через границу в Маньчжурию, территория которой, в то время оккупировалась Японией, с марионеткой Пу-и возглавляющего Маньчжоуго, сын бывшего Китайского императора. Вот за, якобы, передачу сведений о наших воинских частях и их вооружении (через своих внуков-школьников), старикам и предъявлялось обвинение в шпионаже.
   Из рассказа стариков, дело на них завели с доноса местного жителя, который видел ребят на льду Амура, во время их пребывания, в зимние каникулы у родных в Михайло-Семеновском. В начале следствия деды и внуки ничего не признавали, но потом, под давлением следствия, внуки стали подтверждать ту версию, своего участия в шпионаже, придуманную и подсказанную следствием.
   В таких случаях, особенно когда дело касалось детей, нужна была осторожность, ведь известны случаи самовнушения. Тут требовалось квалифицированное и без спешки и нажима следствие. Нужно было расположить к себе детей, а не запугивать; нужна была душевная проницательность и умение понять психику ребенка. К сожалению, этого не соблюдалась.
   Чтобы не возвращаться к делу стариков, скажу сразу: примерно через месяц, они с внуками по отдельности, были отправлены в хабаровскую тюрьму для продолжения следствия, позднее, когда сам находился в Хабаровской тюрьме, я узнал, что после тяжелых испытаний, изрядно потрепанные и помятые деды с внуками были отпущены домой, как невиновные, В памяти моей, остались они, как люди чистой совести с верой в справедливость, люди с трудовыми мозолистыми руками, не давшие ложных показаний, несмотря на тенденциозное, тяжелое следствие, 0 них можно сказать: родились они под счастливой звездой, легко отделались.
   Алеша Байзеров, красноармеец нашего арт. полка, обвинялся тоже в шпионаже. Суть дела такова.
   В 1915 году, отец Алеши был мобилизован в армию, В одном из боев с немцами был взят в плен, а затем будучи в плену, сошелся с какой-то немкой да так и остался в Германии. Что ж, ничего не поделаешь, такова жизнь. Остался он не от хорошей жизни.
   В том же 1915 году, уже без отца, народился Алеша Байзеров.
   Видимо, тоска по Родине заставила отца Байзерова, написать в тридцатых годах письмо своей семье в деревню Средне-Волжского края.
   С этого письма началась переписка между отцом и сыном.
   Она выразилась в шести-семи письмах, которые и были, приобщены к делу. Все полученные письма из Германии, от отца, до ареста Алеши, читал Комиссар полка Дворецкий, читал их и я.
   Кроме родственных чувств, письма ничего не выражали. Правда, сын писал отцу в Германию, что жизнь без помещиков изменилась в лучшую сторону и приглашал его домой. В составление ответных писем помогал политрук батареи, так как сам Байзеров был малограмотным.
   И вот в марте 1937 года ему говорят, что он пользуясь шифром, передавал военные секреты через отца, для немецкого фашистского государства.
   Алешу Байзерова, вскоре за дедами, тоже отправили в хабаровскую тюрьму для продолжения следствия. С ним я еще встречусь - но об этом потом.
   В Бабстове, чиновник-следователь Герасимов, в его честность не поверил. Правду говорят: подлецы редко допускают, что на свете существуют честные люди.
   В дивизии и нашем полку аресты продолжались. Заместитель начальника полит. отдела дивизии Ландэ, узнав через знакомых работников особого отдела, что готовится материал для его ареста, выстрелом из пистолета в голову, в своей квартире, покончил жизнь самоубийством.
   Через несколько дней арестовали его жену, а их ребенка пяти лет отправили в детский дом.
   Жена заместителя начальника полит. отдела дивизии, находилась в соседней с нами женской камере, но недолго. Случилось с ней вот что. Этот день был на редкость солнечный, теплый. Шла вторая половина мая. Ландэ попросила охраняющих нас конвоиров, проводить её до уборной, расположенной в ста метрах от КПЗ.
   Продолжительное нахождение Ландэ в уборной, сопровождавшему красноармейцу показалось подозрительным". На его окрик ответа не последовало. Тогда он выстрелом из винтовки поднял тревогу, а сам с силой рванул дверь уборной. Крючок на двери был слабый, при рывке разогнулся и дверь распахнулась. На перекладине уборной на двух связанных вместе женских чулках повесилась Ландэ. Видимо есть предел человеческих возможностей. Не растерявшийся красноармеец перерезал чулок, а её через искусственное дыхание привели в сознание. На следующий день она была отправлена в хабаровскую тюрьму. Что было с ней потом, мне неизвестно.
   Во время пребывания в КПЗ, помню еще одно происшествие. Перед праздником Первое Мая, работники особого отќдела задержали в селе Бабстово сбежавшего из лагеря заключеных, уголовника и посадили его в камеру напротив нашей. В первую же ночь пойманный беглец сбежал. Кон-вои находился в коридоре, около дверей камер, а уголов-.
   6
   ник выставил окно и ушел. Окна были двойные но без решеток.
   Как потом оказалось, он отошел от села километра три зарылся в стог старой соломы и решил пролежать до следующего вечера. Однако план его не осуществился. Утром, работники особого отдела привели собаку-овчарку и часа через полтора беглец опять был в камере. На следующий день его этапировали, а на окнах всех камер появились решетки. Начальник о/отд. видимо понял, что преступники могут уходить не только в дверь но и через окно.
   Секретарем партбюро, в нашем полку работал Николай Степанович Маринцев. В 1927 году, во время обсуждения решений ХУ съезда партии о троцкистско-зиновьевском блоке, будучи еще комсомольцам, а не членом партии, он допустил, в одном из выступлений на комсомольском собрании, какую-то ошибку. О ней он честно рассказал при вступлении в партию, не скрывал и в последующее время. В те годы он работал где-то на Урале слесарем.
   В начале 1937 года т. е. через десять лет, после допущенной ошибки, Маринцев был арестован и осужден за контрреволюционную троцкистскую деятельность, хотя вся его последующая десятилетняя работа и поведение были безукоризненными и достойными звания коммуниста.
   Пишу я о нем потому, что дело его связано с моим.
   На вопрос уполномоченного о/отдела:
   7
   - С кем вы были в хороших отношениях?" Маринцев справедливо отвечал:
   С инструктором пропаганды полка тов. Голубевым.
   И это конечно верно.
   Характер работы нас сблизил, нас сроднили общие интересы, единая цель коммунистов. Вот эти хорошие отношения и послужили причиной моего ареста, при чем главную руководящую роль в "контрреволюционной деятельности" приписывали мне. Видимо по старшинству. Словом получилась организация из двух человек или в то время это была статья 58-11, с провозглашенным лозунгом: "Больше одного человека, в толпу не собираться!" Следует к этому добавить, что Маринцев на следствие в Хабаровске "разоблаченный" физическими фактами "раскололся", подписав всю нелепость предъявленных обвинений.
   Пытались к нам приобщить еще одного человека - тогда же арестованного, политрука батареи Костю Милошенко, но из этого, даже, в то время, ничего не получилось.
   Вел мое дело уполномоченный особого отдела Петровский. Справедливость требует сказать: со стороны Петровского, как следователя, не было проявлено ни малейшего нажима, ни малейшей грубости. Всё записывалось с моих слов и записанное я прочитывал. До сих пор я вспоминаю его добрым словом. Но кто знает-ведает, что ждет меня впереди?
   Шел второй месяц, а компрометирующих меня материалов не было, их не дал и дважды произведенный обыск моей квартиры.
   По распоряжению начальника особого отдела Грузинского, собрали у слушателей моих лекций, по истории партии, тетради с рабочими записями и предложили мне проверить их и найти неправильные, ошибочные записи.
   Расчет был простой. Нужно было найти ошибки и приписать их моим лекциям. Заставляли копать себе яму. Меня удивило не только уж слишком неумная хитрость, но и беспомощность дознавателей. Не знаю чем руководствовался Грузинский в оценке моего дела, но он поддерживал версию обо мне, как о враге народа.
   В мае месяце в полк приехал зам. начальника политуправления ОКДМ Вайнерос и кроме других дел заглянул в особый отдел.
   Интересуясь кто и за что арестован, спросил и обо мне. Грузинский тогда ответил:
   "-В отношении Голубева у меня сомнений нет - он враг народа".
   И невдомек было этому через чур бдительному начальнику, что слышимость их беседы была прекрасной. Комнаты были разделены еще не проконопаченной стеной, а здание новое и весь разговор хорошо был слышен.
   Между прочим, через несколько месяцев в 1938 г.
   Грузинский, как враг народа тоже был арестован, но к его счастью просидел недолго, а после освобождения работал в Леспромхозе в той же Еврейской Автономной области. Об этом мне рассказал инженер- керамик С. Т. Филатов в 1949 году, приехавший на Крайний Север на Аркагалинский завод огнеупоров, где я в то время работал. Филатов встречался с Грузинским в селе Бабстово ЕАО, в период своей работы на кирпичном з-де*
   С материалом, не дающим основания для обвинения, в начале июня 1937 года отправляют меня в хабаровскую тюрьму, а дело военному прокурору на утверждение, а затем Военному Трибуналу.
   Интересны показания свидетелей обвинения*
   Младший командир из нашего полка Девяткин, который был слушателем курсов по подготовке политруков, показал:
   "-В лекциях Голубев мало и не сильно ругал Троцкого и троцкистов". Грешен: в лекциях не применял матерщину...
   Показания инструктора пропаганды сотого стрелкового полка Чернышева построены на "как будто" и "кажется".
   Пом. начальника штаба полка Красиков, дал такое показание: "Мне кажется, Голубев не совсем правильно объяснял "Капитал" К. Маркса...?!"
   Придумывалось всё возможное и невозможное, лишь бы очернить*
   Люди сами того не зная, связаны между собой непостижимыми узами, и иногда встречаются вопреки своему желанию. С Чернышевым мы встретились в тюрьме в августе 1937 г. Его посадили по статье 58-10 - антисоветская агитация.
   Как будто на занятиях с нач. составом полка, по каким-то вопросам текущей политики он давал неверное объяснение.
   Не знаю в чем он ошибался, но врагом народа он не был и никакой антисоветской агитации конечно не вёл. Его приговорили к десяти годам заключения в ИТЛ.
   Как сложилась в дальнейшем его судьба - мне неизвестно.
   Так вот, встретившись с Чернышевым в тюрьме, я спросил его: "что заставило сочинять обо мне всякую небылицу? Ведь вместе мы не работали, а когда учились в Комвузе, были на разных отделениях и не знали один другого?"
   И тут Чернышев рассказал мне вот что:
   Комиссар полка Дворецкий, с которым я работал, вызывал к себе в кабинет свидетелей по моему делу и рекомендовал давать только отрицательный материал "так-как уже установлено, Голубев является матерым врагом народа." Словом: - Не хочешь, а пляши...
   Зачем потребовалась Дворецкому ложь и что побудило его на это?
   В 1936 г. я написал и послал письмо начальнику политуправления ОКДВА Аронштаму об аморальном поведении и поступках Дворецкого, о его безынициативности в работе и о незаслуженной травле командира полка, участника гражданской войны, орденоносца, коммуниста, всеми уважаемого Рогова Ивана Ивановича.
   Самодовольный, чванливый Дворецкий воспринял это болезненно, держал камень за пазухой и всеми средствами мстил. Это был кабинетный руководитель с барственными замашками.
   Шли аресты. В то время карьеристы завоевывали авторитет показной бдительностью криками о бдительности и репрессиями невинных. Вряд ли в каком полку нашей дивизии, раньше нашего начались аресты, да и по количеству арестованных мы были впереди. Выслуживаясь перед начальством, Дворецкий делал "врагов". Своих приближенных засылал по квартирам командиров и политработников узнавать, что и о чем говорят, в частности по его адресу.
   Неблаговидную роль доносчика, активно выполнял комсорг Шишкин.
   Наши, отношения с Шишкиным были хорошими. Он всегда казался лояльным, благожелательным и даже заискивающим.
   Но оказался Иудой-предателем. Получил ли он тридцать серебреников или это был расчет совершить карьеру - мне неизвестно. Одно несомненно: подлец - это подло, сентиментальный подлец - это гадко, отвратительно! Доносчик, как
   правило, имеет черту лицемерия. Он улыбается и выказывает
   доброжелательность тому, кого предает, эта мразь, своей клеветой топчет нашу общую правду и честь, доносчик презренный и чужд нашему народу! Но тогда на них была мода. Было время когда унтера Пришибеевы докладывали начальству о тех "кто с огнем сидит".
   Чтобы очернить, оклеветать, Дворецкий действовал по правилу: в достижении цели, все средства хороши!
   Для него, совесть - обуза, предрассудок, проявление слабости...
   Задним числом, уже после моего ареста, в карточку партийного учета записали "выговор за очковтирательство в политзанятиях". Об этом я узнал в и феврале 1957 года, через двадцать один год, при восстановлении в партии, у председателя Мордовской областной партийной комиссии тов. Павлинова. не знаю что стало с Дворецким потом, и где он сейчас. Жив он или нет, но я питаю к нему только презрение.
   Несколько слов о семье.
   Во время моего ареста, мы с женой условились, чтобы она сыну сказала о моем отъезде в длительную командировку (в то время сыну было 11 лет. При моем аресте он спал). Расчет был такой: не зная за собой никакой вины я считал, что через непродолжительное время разберутся и освободят, а моё недолгое отсутствие пусть будет для сына "командировкой". Но, как потом оказалось, "командировка" была слишком длительной. С сыном я встретился
   только 13 декабря 1957 года, черев двадцать лет, восемь месяцев и двадцать три дня!
   Во время свидания с женой узнаю: ей предложили немедленно освободить квартиру и выехать с территории гарнизона. Хорошо еще не выбросили из квартиры - ведь всякое было.
   Жена работала учительницей в средней школе и естественно, по характеру работы встречалась с преподавателями и родителями своих учеников. Вскоре поняла, её избегали и под разными предлогами уходили от встреч и разговора. Решение могло быть одно: надо немедленно выезжать к родным в Мордовию. И в апреле 1937 г. она с сыном выехала.
   В Мордовии жена устроилась работать в Саловке учительницей, конечно скрывая об аресте мужа.
   Прошло много времени, а я не могу не вспомнить хорошим, добрым словом своего командира полка Рогова Ивана Ивановича. Он выделил красноармейцев, чтобы помочь жене упаковать и погрузить вещи, дал автомашину до станции Биробиджан и сопровождающих красноармейцев. Они купили жене билеты и помогли сесть в вагон.
   Спасибо вам дорогие, неизвестные друзья!
   Спасибо полковнику Рогову за его гражданское мужество!
   С отъездом к родным, оставалось одно: писать и писать Сталину,, только его вмешательство поможет горю. И жена строчила письма, посылая их Сталину одно за другим. Ответа не было. Всемогущий молчал.
   15 мая 1937 г. в сопровождении конвоя, на грузовой автомашине, меня и еще незнакомых мне троих арестантов, повали в Биробиджан для отправки в Хабаровскую тюрьму. День был солнечный, теплый. Наверху грузовой автомашины приятно обдувало ветерком, бледно-голубое небо было чистым. После двухмесячного пребывания в камере, поездка на открытой автомашине была удовольствием.
   Дорога от с. Бабстово до станции Биробиджан, более ста километров. Время было рабочее и по дороге часто встречались бригады заключенных, ремонтирующие дорогу - бамовцы.
   О тюремной и лагерной жизни пишу, как она была. Напиши только розовенькое и какой ни будь колымчанин скажет: "Вот мерзавец! Правды не сказал - побоялся!"
   Пишу все и обо всем. Вещи названы своими именами. правда нас не испортит. Мы стали чище, сильнее и воздух не тот. Мы видели всякое, всякое пережили. Но в памяти остается главное.
   Мы вспоминаем прошлое истории не ради воспоминаний, а для того, чтобы извлечь уроки в условиях новых задач коммунистического строительства.
   В пересыльной тюрьме Биробиджане пришлось ночевать, так как поезд, с которым нас должны отправить, уходил утром.
   Биробиджанская тюрьма, в памяти моей промелькнула как кошмарный сон. Помню страшную тесноту, грязь, тяжелый воздух, сплошные двухъярусные нары, у порога параша, шум и временами ругань. Тюрьма - какая бы она ни была - всегда тюрьма, Ночь, до поезда не спали, если не считать дремоту в сидячем положении. На другой день нас, несколько десятков человек, погрузили в столыпинский вагон. Условия были терпимые и была возможность отоспаться.
   В Хабаровской тюрьме, прежде чем поместить в камеру, нам произведи тщательный обыск. Остались в нательном белье. Проверили все карманы, сапоги, складки, швы шинели, брюк и гимнастерки. И грустно и обидно. Но главное; оскорбительна сама процедура.
   Отобрали много не положенных иметь в тюрьме вещей и деньги. После обыска надзиратели втолкнули в камеру N17. Опытные арестанты, особенно из уголовного мира, ухитрялись проносить и острорежущие предметы и карты и деньги.
   Тот кто был в тюрьме, поймет какое тяжелое чувство рождается при виде вонючей камеры с парашей у порога, бледных полуголых от духоты лиц, при виде решеток и козырьков на окнах, массивных дверей и огромных засовов.
   Окно камеры упиралось в самый потолок. Если стать под окном и подтянуться, покажется часть тюремного двора и высокая тюремная стена с вышкой на углу. Никогда мне не забыть удушливый запах параши, деревянные нары и крошечное окно с козырьком.
   Первое впечатление угнетает и парализует. Кажется, что ты попал в действительный мир опасных преступников, способных на всякую подлость. А они эти "преступники" мгновенно окружают тебя и сыплется неисчислимое количество вопросов. Их всё, буквально всё интересует, что делается там за стенами тюрьмы. Смотришь на всех с любопытством, с таким же любопытством смотрят и на тебя. Проходит час, другой и ты узнаешь, что окружают тебя офицеры советской армии, директора и педагоги, литераторы и партийные работники, рабочие и колхозники и т. д. и т. п.
   Проходит еще какое-то время и ты становишься таким же бледнолицим "преступником' и так же набрасываешься на пребывающее новое пополнение.
   Камера семнадцать рассчитана на четырнадцать коек, но к моему прибытию в ней было более тридцати человек.
   Прошло около трех месяцев и в камере устроили трехъярусные нары, а количество заключенных перевалило за сто. Работники тюрьмы, вряд ли помнят такого сумасбродного, суматошного года, каким был 1937-й год.
   Единственное окно было выставлено, но и это не помогало, особенно тем, кто был близко к двери. Спать приходилось
   по очереди - два человека на одно место.
   Через несколько дней, вызвал меня военный прокурор. Беседа проходила в вежливой, деловой форме. Прокурор заявил, что он не находит оснований судить меня и поэтому вынужден дело переслать для дополнительного следствия.
   И вот оно, это следствие началось...
   Хотя, если сказать правду, никакого следствия, каким оно должно быть - не было.
   Как можно считать следствием такое, когда следователь Пасемин, стуча кулаком по' столу, нанося оскорбления, требовал "разоружиться" и указать лиц участвовавших в контрреволюционной деятельности. Список начальствующего состава, из нашего гарнизона, человек на пятьдесят лежал передо мной.
   Других вопросов не задавалось. Сначала и до конца допрос велся в "темпе", без выбора слов и выражений. Возомнив, что ему всё дозволено, Пасемин показывал своё хамство, поощряемое в то время сверху.
   Следствие шло с тяжелым моральным и физическим воздействием, правда оно было недолгим - около месяца, но нелегким. Па допросах пришлось мобилизовать всю свою выдержку, самообладание - это единственное оружие в
   поединке со следователем,
   У памяти свои законы, вспомнил я то нелегкое время службы, в двадцатых годах, в Чоне, когда приходилось быть на волоске от смерти. Сидел в кулацком запертом амбаре, От удара топора, голова моя должна была раздвоиться - спас косяк двери. Спасаясь от кулацкой расправы, приходилось уходить через окно школы. Тогда мы знали: с кем и из-за чего идет борьба. Знали откуда грозит опасность.
   А тут?... Тут всё смешалось, спуталось.
   От применения "методов'' активного следствия", изобретения наркома Ежова - камера днем становилась местом хорошего отдыха. Я понимал, что своим поведением следователь позорил высокое звание "чекист", но к сожалению следователь был глухоухим к человековедению.
   В то время следственные органы НКВД работали круглосуточно - в три смены...
   Чтобы надзиратели могли наблюдать за поведением заключенных, ночью в тюремных камерах свет не гасили. И жизнь шла под непрерывным напряжением.
   Однажды после очередного "допроса", а допрашивали как правило ночью, по распоряжению следователя, отправили меня в камеру уголовников, чтобы создать невыносимую обстановку и тем самым принудить хоть что-нибудь написать о своей "преступной" деятельности. При помещении к уголовникам, меня пробрала дрожь - ведь всякое может быть. Но получилось неожиданное. В камере уголовников, после короткого знакомства, начались взаимные рассказы о себе, о своих житейских приключениях.
   В камере были разные и по возрасту и по характеру преступлений. Были медвежатники, форточники, скокари, домушники и др. Были с первым, вторым и пятым сроками. Эти последние, как опытные "матерые волки" были в почете
   В тюрьме уголовники щеголяли в добытых военных костюмах. Не разбираясь в родах войск, носили смешанную и смешную, от несоответствия, форму. Брюки артиллериста, гимнастерка пехотинца, а фуражка летчика.
   В голову невольно лезут мысли о корове и седле на ней. Ведь седло само по себе вещь хорошая. Но на своем месте.. На корове оно и не нужно, и неудобно, и нелепо, а нелепость переходит в глупость.
   К военным уголовники относились с уважением. Видимо за их смелость, выправку и военную форму. В первый же день, пришлось обменять свою артиллерийскую гимнастерку на гражданскую, главарю камеры Сашке "Золотой зуб". Понял я и другое; все уголовники-блатные, очень любят слушать рассказы с приключениями, особенно из воровской жизни. "Сонька Золотая ручка" выручала меня.
   После нескольких эпизодов рассказанных из её приключенческой жизни, я стал для них уважаемым и почетным человеком. Хорошо мне помог английский писатель Конан Дойл, автор детективных произведений о приключениях сыщика Шерлока Холмса и др. Место на нарах мне отвели ближе к окну рядом с главарем.
   Дней пять, в условиях тюрьмы, я жил просто превосходно, меня даже подкармливали продуктами из ларька. Вот так пришлось прожить несколько дней с подонками, которых я ненавижу. Следователь видимо полагал, что создал мне тяжелые условия вынуждающие к подписанию любого документа.. .
   На допросе он так и спросил:
   -"Надеюсь теперь признаешься и подпишешь протокол о своей контрреволюционной деятельности?"
   В ходе следствия, была использована и моя привычка курить. Держа по нескольку часов на допросе разрешалось курить, только после признания... Зародилась мысль: бросить курить, и я бросил. Как показало будущее, правильно сделал!
   Верно говорят: "Не было бы счастья, да несчастье помогло" .
   За всё время следствия в Хабаровске, к материалу составленному в нашем гарнизоне, ничего не добавилось, хотя мне инкриминировали и диверсию и подготовку к террору.
   Появилась надежда на скорое возвращение домой на волю. Ведь военный прокурор сказал мне: "Нет оснований судить
   меня". Но "основание" оказывается нашлось, оно выразилось в нарушении революционной законности.
   В материале следствия и Трибунала фигурировало: вместо доказательств намеки, вместо фактов - предположения, а вместо доводов - недомолвки.
   Два дня судили нас: меня, Маринцева и Милошенко, которого из нашего дела выделили, а нас, Военный Трибунал Особой Дальневосточной Армии, 7-6 июля 1937 года приговорил по статье 58-10-11.
   Меня к десяти годам тюремного заключения и пяти годам поражения в правах. Маринцева (Маринцев Николай Степанович, 1906, урожен. Челябинской обл., русский. Комиссар медико-санитарного батальона, затем - старший политрук 34-го артполка 34-й СД ОКДВА. Арест. 27.11.1936 УНКВД по ЕАО. Осужд. 08.07.1937 ВТ ОКДВА по ст. 58-10 УК РСФСР на 8 лет ИТЛ. Арестован в ИТЛ, осужд. 11.08.1938 тройкой при УНКВД по Дальстрою к ВМН, расстрелян 04.09.1938. Реабилитирован 04.09.1957.) к восьми годам лагерей и трем годам поражения в правах. Политрука Милошенко (Милошенко Константин Яковлевич, 1904, украинец, начальник Бабстовского гарнизонного клуба 34-го артполка 34-й СД ОКДВА. Арест. 11.12.1936 УНКВД по ДВК по ст. 58-10 УК РСФСР. Осужд. 07.07.1937 ВТ ОКДВА по ст. 58-10-11 УК РСФСР на 10 лет ИТЛ. Архивное дело: П-83592). тоже не "обидели"- его приговорили к семи годам ИТЛ и тоже по статье 58-10. В чем его обвинили? "Контрреволюционная деятельность" Милошенко "подтвердилась" вещественным доказательством: в альбоме батареи нашли фотокарточку осужденного по статье 58, бывшего политрука Кочергина.
   Ну, а факты - упрямая вещь. Словом, совершился Шемякин суд.
   Подписать лживое показание, несмотря на тяжелое следствие, избавило меня хорошее здоровье и убежденность нельзя говорить неправды! Повинуясь чувству долга коммуниста, многие товарищи терпели всё, что в силах человеческих, не возводя клеветы на себя и своих знакомых. Были и те, кто не выдерживал издевательств, и подписывали все, что предлагал следователь. Но независимо от того оклеветал ты себя или нет, результат один: тюрьма,
   лагерь.
   Что же оставалось делать, как не обжаловать? И пошла моя челобитная в Москву с надеждой на скорое освобождение. Блажен, кто верует, тепло ему на свете!
   А пока надо ждать. Жизнь тюремная, со своими законами и беззаконием продолжалась. В тюрьме свой, особый уклад жизни.
   Длинные, однообразные тюремные дни отличаются друг от друга только названиями.
   Только ежедневное пополнение вносило оживление. Многие из обвиняемых "раскалывались" т. е. признавались во всех приписываемых им преступлениях. Мы уже знали, если кто, е допроса приходит с папиросками или булочками и с улыбкой, значит подписал всё, что заставили.
   Представители правосудия совершенно "забросили" и не учитывали статью закона, где сказано, что признание самого обвиняемого, не подтвержденное другими доказательствами, не может считаться достаточным доказательством его вины. Но об этом забыли...
   Кажется в августе месяце, совершенно неожиданно я встретился со своим командиром дивизии Вильямом Юрьевичем Рохи.
   Примерно в полдень, открывается дверь камеры и в сопровождении надзирателя появляется наш комдив. Видимо он попал в нашу камеру по ошибке, всего он пробыл у нас около часа, а затем его перевели во внутреннюю тюрьму НКВД" которая обслуживала особо-тяжелых преступников.
   Вильям Юрьевич еще не знал своего обвинения, но уже было известно об арестах в штабе и во всей ОКДВА.
   На воле оставался пока только В. К. Блюхер, а многие из его помощников уже были арестованы.
   Год спустя не миновал этой участи и командующий В. К. Блюхер. Как известно, в июле 1938 г. японцы предприняли провокационные атаки на сопки у озера Хасан. События угрожали превратиться в большую войну. Однако в первой половине августа были восстановлены границы и это было окончанием опасных событий. И вот вскоре после военного провокационного конфликта, 22 октября 1938 гоќда был арестован В. К. Блюхер, герой гражданской войны, любимец Дальневосточной Армии, и под тяжестью необоснованных обвинений трагически погиб.
   Командир дивизии Рохи, пользовался большим, исключительным авторитетом. Всесторонне образованный, в прошлом комиссар корпуса. Член партии с дореволюционным стажем. Участник гражданской войны, орденоносец, это был честный и преданный командир Отечеству, партии.
   Узнал я и об аресте своего командира полка Рогова Ивана Ивановича, Я уже говорил о нем, это человек высокой культуры. Доброволец гражданской войны. Орденоносец. Коммунист, беззаветно преданный родине.
   Один из товарищей нашей камеры встретил его во время вызова на допрос и полковник Рогов передал мне, что обвиняют его во вредительстве, а поводом к этому послужила конская анемия, появившаяся в полку в 1936 году. Арестовали конечно и работников ветслужбы.
   Рогов посмертно реабилитирован. Жена его Кира Андреевна живет в Риге, получает пенсию. Два сына служат в армии - офицеры, достойные своего отца. Да иначе и быть не могло - ведь они воспитывались у нас в стране Ленина.
   Погиб верный сын Родины. И остались лишь два свидетеля: беззаконие и смерть. Не стало еще одного волевого, принципиального и строгого к себе и к другим командира.
   Да, человек должен прожить жизнь так, чтобы независимо от обстановки, до конца сохранить любовь к ней. Это возможно только при условии, когда жизнь отдана большой цели.
   В конце ноября месяца мне повезло: из нашей камеры, в порядке разгрузки, стали переводить в рабочую камеру и прежде всего осужденных: по бытовым статьям. Часть осужденных: перевели и с 58-й статьи, но только с десятым пунктом - считавшимся менее опасным. Перевели и меня. Условия в рабочей камере были значительно лучше. Каждый имел место, хотя и на двухъярусных нарах.
   Значительно лучше было и питание. Конечно для тех, кто ходил на работу. А если к этому прибавить ежедневный выход на работу во двор, на свежий воздух, то бытовые условия мы считали хорошими. Я работал в бригаде Кувшинова, на свободе он был
   заместителем командира авиаэскадрилии по хозяйственной части, а осужден по статье 193 - пункт не помню.
   Чистка двора и уборных, погрузка на автомашины, рубка дров для кухни - наша обязанность. От работы во дворе мы испытывали большое удовлетворение. Просидеть восемь месяцев за решеткой без работы, и почти без прогулок, без свежего воздуха и плохим питанием - стоило большой потери здоровья.
   На уборке двора работал со мной старичок лет семидесяти. Это был дед с седой редкой бородой, сгорбленный трудом и годами, но еще живой и подвижный в работе.
   В разговоре медлительный и осторожный, все, к нему относились с уважением. У него был тоже десятый пункт 58-й статьи. Он приехал к сыну из деревни в Хабаровск. Беседуя около дома с соседом по квартире, высказал недовольство малой выдачей хлеба на трудодни. За антисоветскую агитацию, ему дали семь лет. Трудился он на совесть, как хороший хозяин у себя дома. на свой срок реагировал спокойно: "эка невидаль - тюрьма! Буду жить на казенный счет. Хоть баландой да будут кормить и фатера бесплатная.
   А потом я их обману - умру досрочно!"
   В камере были с нами два подростка-школьника. Один из них десятиклассник, рассказал какой-то анекдот, который стоил ему восемь лет ИТЛ. Да, рано ребята узнали, почем фунт лиха.
   Были военные с обвинением в подготовке террора против зам. наркома обороны СССР начальника главного полит, управления Красной Армии - Ян Борисовича Гамарника. В 1935 и 1936 годах Гамарник приезжал в ОКДВА и был во многих воинских частях. Это посещение и послужило поводом для обвинения многих военных в подготовке против него террора.
   После того, как летом 1937 года в печати появилось сообщение о том, что Гамарник враг народа и ушел из жизни не рассказав партии о своей контрреволюционной деятельности, всем кто обвинялся в подготовке террора против Гамарника, заменили той же статьей с пунктом 10 - антисоветская агитация.
   Или вот: среди репрессированных много было лиц не
   согласных с квасным патриотизмом. Тогда пропагандировалось восхваление, без разбора, всего "своего" и охаивание всего "чужого". Такой лакейский патриотизм тормозил дело прогресса. Настоящий патриот, конечно должен гордиться великими делами своего народа. Но нельзя отбрасывать и оплевывать хорошее на том основании, что оно иностранное. В то время достаточно было похвалить какую-то иностранную вещицу и 58-я статья обеспечена! Таких, ограниченных людей, хуливших всё иностранное, еще поет П. Д. Вяземский, друг Пушкина, назвал впервые "квасными патриотами." .
   Много было нелепостей - их все не перескажешь.
   В рабочей камере, удовлетворение физическое пополнилось и духовным. Шофера, связанные с внешним миром, вольные, и заключенные бытовики с малым сроком, иногда нелегально привозили свежий номер газеты. Газета "ходила" по рукам заключенных камеры, а затем передавалась из камеры в камеру и зачитывалась до дыр. В то время получить и прочитать газету - большое событие и радость, да и тема для разговоров и споров. А. споры были. Тюрьма - беспрерывное испытание решительно всех человеческих ' качеств. Она сразу же выявляет кто ты есть сам и кто вокруг тебя. Было бы, неправильным считать, что в то время все репрессированные по58 статье невиновные, среди арестованных были люди ненавидящие Советскую власть. Вот и сейчас в моей памяти воскресает бывший офицер царской армии Смирнов. Он активно восхвалял старые дореволюционные порядки и оплевывал всё наше советское. Активизировалась в то время вся нечисть, служители культа, раскулаченные, троцкистское отрепье- они использовали незаконные массовые аресты как средство борьбы с Советской властью. Нельзя забывать, что в ту пору были, кроме невинно пострадавших и изменники, и предатели, и вредители, и отщепенцы.
   Те, кто завоевывал и строил Советскую власть, люди воспитанные партией Ленина и Лениным не могли молчать и там шла ожесточенная борьба - борьба различных идеологий.
   Все мы здесь равны, одним миром мазаны - говорили нам противники. Юридически действительно, это было так.
   Слушать приходилось всех, но слушаться только своего сердца, своих убеждений. И часто, между людей с различными убеждениями, разгорались споры, вспыхивали страсти.
   Да, в тюрьме встречались люди самых разных, я бы сказал, полярных убеждений. Таковы факты прошлого, их не изменишь.
   В конце декабря, нашей "привольной" жизни пришел конец. Комендант тюрьмы "Максун", отобрал по списку бытовиков, а с 58-й статьей, как неблагонадежных, перевели в камеру осужденных. Фамилию коменданта тюрьмы не знаю, все заключенные звали его именем сибирской рыбы - максун, видимо за тучность.
   В камере осужденных, режим, по сравнению с камерами следственных, был значительно слабее. Разрешались, хотя и не всем, передачи, пользовались книгами из тюремной библиотеки, играли в шашки и шахматы сделанные из
   протертого хлебного мякиша. Регулярно, один раз в 12-14 дней ходили в баню. Многие из нас, старались использовать время с пользой. В тюрьме, люди находились различных специальностей и знаний, и это давало возможность слушать лекции, устраивать беседы на различные темы, предавались воспоминаниям и рассказывали забавные случаи, а желающих слушать было не мало.
   Большинство боялось духовно обнищать, ведь жизнь не стоит на месте, так- же как и люди создавшие эту жизнь И время в тюрьме, в какой-то степени было учебой. Китайская пословица гласит; "потерянное золото можно найти, потерянное время никогда".
   Были среди нас и такие, интересы которых дальше удовлетворения животных потребностей не шли. Среди заключенных были фанатики-гадальщики, предсказывая будущее по картам или линиям ладони. Суеверные люди верили в предсказания, а шарлатаны пользовались этим, собирая дань натурой. Были и те, кто верил и отгадывал сны, сочиняя всякую небылицу. Нищие духом, морально не устойчивые, обыватели, находили в этом духовное удовлетворение. Были всякие и всякое...
   М. Горький говорил: "Человек ловится на мелочах, в крупном можно "притвориться", мелочь - всегда выдает истинную "суть души", её рисунок, её тяготения".
   В камере сравнительно было спокойно и образ жизни
   вели человеческий. Большинство понимало, что одиночество сокращает жизнь. Одному без друзей здесь быть нельзя. Нужна взаимная моральная поддержка.
   Без юридического оформления, по интуиции образовалась группа партийного актива.
   В поддержании порядка большую роль играли коммунисты из военных, люди более дисциплинированные, сильные духом и не опускавшиеся. Были среди заключенных и слабовольные, махнувшие на всё, люди заболевавшие душевной цингой, для которых потерян смысл и цель жизни, а в тюрьме, да и на воле - это страшно. Был такой случай: один из арестантов нашей камеры, осужденный на пятнадцать лет, повесился ночью на стойке нар, приготовив заранее жгут из нижней рубашки. Вел он себя замкнуто, изолированно. В нем было что-то безнадежное, безразличное.
   Есть такое изречение: "Смерть каждого человека на него пахота". Покончивший самоубийством, это мудрое изречение подтвердил. Кое-кто из зеков, оправдывая поступок самоубийства говорил, что "умирать всё равно где- ни будь и когда ни будь надо..." Но нет! Протянуть ноги в тюремной камере неизвестно за что и почему - не жертва и не геройство, а бессмыслица! Нельзя умирать. Я должен жить. Жить не для себя. "Коммунист имущество казенное, оно (имущество) себе не принадлежит, оно принадлежит народу" (Ленин)
   В "Педагогическая поэме" Макаренко говорит, что "Человек не может жить на свете, если у него нет впереди ничего радостного". И это верно. Жизнь должна быть и есть везде где борются за неё. Надо только верить в жизнь и любить её. Все мы жили верой и надеждами. Те, кто терял веру, гибли, теряли человеческое достоинство.
   Установившийся порядок, поддерживался не столько тюремными правилами и тюремной администрацией, сколько самим коллективом , возглавляемым коммунистом-старостой камеры, избранным нами же. Старостой у нас был Юдин,
   майор, бывший начальник пограничной заставы, осужденный по статье 58-10 на срок десять лет. Его старший брат участник троцкистской оппозиции, еще в 1927 г. исключен из партии. С 1927 г. никакой связи с братом он не имел, а когда начались процессы, репрессии, Юдин сам, на партсобрании, рассказал о своем брате, а через некоторое время, его арестовали.
   Среди нас фраеров, осужденных по 58-й статье было двое из блатного мира - уголовники, воры. Их места на нарах были рядом с пожилыми, сектантами-евангелистами. Сектантам, раз в неделю, приносили передачу. И вот каждую передачу, обнаглевшие блатные делили пополам, при чем лучшее из продуктов брали себе, а остальное хозяевам. Возразить им никто не смел, своим поведением они буквально терроризировали сектантов и неуважительно, вызывающе вели себя по отношению всего коллектива. Посоветовавшись между собой, группа военных: во главе со старостой, решили призвать их к порядку.
   При очередном дележе передачи разразился конфликт, физической силой загнали блатных под нары - слова и убеждения не помогли.
   С тех пор, в камере никаких нарушений, правил человеческого общежития не было.
   В каких бы условиях человек не оказался, какие бы обстоятельства ни сложились - нельзя терять человеческого достоинства. Ни попавшие в бедствие, ни тяжело больные, ни осужденные невинно не должны терять звание человека. Нормальный человек должен сохранить любовь к творческой жизни и людям, и строго соблюдать моральные законы человеческого общежития. Если не будет этого, жизнь станет пустой, с интересами животного.
   За долгое время общения с блатными, урками, я убедился, какой колоссальный вред приносят они своим паразитическим образом жизни народу, государству, как на воле так и в заключении. Кроме материального ущерба, они морально разлагают неустойчивых, особенно из молодежи, вербуя в свои ряды.
   Жаргон блатных отвратителен и чужд русскому языку. Исковерканные и надуманные блатные слива, переплетаются с виртуозной, отборной матерщиной. Мать перемать не в моде. Господствует многоэтажная ругань, в печенку и селезенку, в нос и в рот, во всех святых и мучеников, в бога и креста... Только за одно это блатной мир, надо изолировать от общества, в отдельные лагеря. Соленые выражения столь изысканны, что даже бывалые заключенные затыкали уши.
   Не отбрасывая меры воспитания и профилактики, наш суд должен беспощадно карать уркаганов, особенно рецидивистов. Конечно мы понимаем, что этот пережиток перекатился к нам через рубеж революции из старого мира, но это не должно остановить нас в своем правосудии.
   Воры, грабители имеют свою "философию". Они считают
   себя в заключении - дома, постоянными жителями и поэтому
   говорят: "Мы должны пользоваться преимуществом перед всеми остальными-временными, случайными".
   В то время в 1937-1938 годы, да и позднее, в тюрьмах и лагерях, администрация сознательно травила политических, давая некоторое преимущество, поощрение уголовникам.
   И они старались... Избивали, тащили, грабили - создавали своё благополучие за счет честно работавших "контриков". Дело дошло до того, что преступников-уголовников называли "друзьями народа". Ворам, грабителям, убийцам, хулиганам и прочим паразитам был почет, они были опорой тюремной и лагерной администрации - их брали в обслугу, на легкие работы. Такова была политика, проводимая сверху, сначала Ежовым, а затем Берия.
   Чудные дела твои, господи! - нашли кому доверять.
   Из поджигателей сделали пожарников! Расхитителям, тунеядцам, уголовникам, доверили социалистическую собственность и человеческие души! К сожалению, так было.,
   Шел февраль 1938 года. Дни уходили за днями - они были серыми и похожими. Жизнь проходила медленно и тягуче, по -тюремному. Но вот в конце февраля 1938 года у меня произошла вторая встреча с красноармейцем нашего полка Алешей Байзеровым, с которым мы сидели в КПЗ своего гарнизона. Его привели утром из камеры смертников, где он пробыл около месяца, приговоренный к расстрелу за шпионаж - за письма к отцу в Германию.
   Военная коллегия верховного суда, приговор не утвердила, заменив расстрел десятью годами ИТЛ, по той же статье 58, но уже с пунктом 10, как за антисоветскую агитацию, это было "соломоново решение". Не выпускать же человека на волю?!.
   Внешне его трудно было узнать, сильно похудел, осунулся и постарел. И это понятно. Ведь он почти месяц жил в мучительном ожидании смерти. Затравленным зверьком попал он к нам. в начале страх и недоверие выражало его лицо, а затем пробудилась жажда к жизни и вера в жизнь. Спало нервное напряжение. Расстрел заменен сроком. Стало легче дышать. Месяц, он чувство вал над головой дамоклов меч, а теперь разрешили жить. Мне не приходилось видеть такого восторга и такого проявления радости, какое было у Байзерова.
   Пробыв с месяц в одиночке смертников - и попав в коллектив, после минутного шока, он без остановки говорил и плакал, плакал и смеялся, это было крайне нервное возбуждение, это была настоящая история радости.
   Он радовался жизни, радовался замене расстрела десятью годами заключения, будучи без вины перед Родиной.
   Мы настолько привыкли к различным неожиданностям, что удивить нас было уже нечем. Однако, каждое событие вносило какое-то оживление, радость или огорчение - оно не проходило бесследно.
   Однажды ночью заскрежетало-массивная дверь камеры и в дверях появился, со списком в руках, надзиратель.
   - Кто здесь Голубев?- спросил он.
   - Я, Голубев,- проснувшись, ответил ему.
   - Собирайтесь!
   Решив, что вероятно на этап, спросил его:
   - С вещами?
   - Нет, без вещей.
   Тревожно и беспокойно стало на сердце. Мозг работал в одном направлении. Какая-то очередная жертва из знакомых "призналась" и в своих показаниях, видимо за-
   вербовала в свою организацию*
   "Черный ворон" с одиночными камерами повез на доп-рос к зданию НКВД расположенному в другом районе города. Вместо третьего, где раньше меня допрашивали, конвой привел на второй этаж и в другой незнакомый обширный кабинет. В кабинете письменный стол, красное сукно, фигурная чернильница, много папок и заточенных карандашей, заполняя собой кабинет возвышался портрет Сталина.
   Следователь из штатских и в штатском костюме. Пригласил сесть, перелистав какое-то дело спросил:
   - Ваша фамилия и имя?
   Получив ответ, приступил к допросу.
   - "Прошлый раз вы показали, что были знакомы с Касаткиным. Расскажите сейчас подробнее, когда, где и при каких обстоятельствах вы познакомились с ним?"
   - "Знакомых Касаткиных у меня не было и нет, при чем ни только в полку, но и во всей нашей дивизии, кроме того, ни каких показаний, я не давал",- ответил я.
   И тут посыпались оскорбительные эпитеты, в перемешку с матерщиной, в мой адрес.
   - "Как же это так?!"- возмущался следователь.
   - "На прошлом допросе показал, что был у знаком с Касаткиным, а сейчас отказываешься?"
   - "Проститутка, вот кто ты!"
   И тут мне стало весело, у меня улучшилось настроение, я понял что произошла какая-то путаница, ошибка.
   После обстоятельного объяснения оказалось что многое не сходится, Разное отчество, другой год рождения и многое другое. Следователь кому-то по звонил и через 5-7 минут вошел средних лет мужчина и подтвердил ошибку.
   Оказывается, дело моего однофамильца вел другой следователь, а тот которому это дело передали, вызвал Голубева впервые и в лицо его не знал. Как потом мне сказали, мой однофамилец был директором какого-то леспромхоза.
   Через несколько дней, меня еще раз вызывали, но я уже не поехал, объяснив путаницу.
   Неразберихи, путаницы в то время в тюрьмах и лагерях было много. Были случаи, когда мертвых числили живыми, а живых "хоронили"-списывали. Объясняется это видимо переполнением мест, заключения и малограмотностью надзирателей.
   Был такой случай. В нашу камеру, со списком для вызова на допрос, зашел надзиратель и спрашивает:
   - "Кто тут на букву "Мы"?"
   - Я- ответил один из заключенных.
   "Как фамилия?" -
   - "Рабинович*".
   - "Собирайтесь"
   И Рабинович собрался. И только при спуске со второго этажа до надзирателя дошло, что ведет он не того
   арестанта, Рабиновича вернули в камеру, а надзиратель продолжал поиски на букву - "Мы"
   Что касается жильцов камеры, то все мы с удовольствием посмеялись - ведь надо как-то разнообразить жизнь.
   Шло время. Жизнь продолжалась и заполнялась новыми репрессиями, судебными процессами и решениями троек и особых совещаний НКВД. Репрессированных настолько стало много, что пришлось заполнять во дворе столярно -плотнический цех, переоборудовав его под камеры.
   Наконец я дождался определений Военной Коллегии Верховного суда СССР от 5 марта 1938 года, где сказано, что жалобу Голубева оставить без последствия, а приговор Военного Трибунала ОКДВА утвердить.
   Вот тут я окончательно потерял веру в возможность скорого возвращения домой, к семье. Кому писать? Кому жаловаться?- спрашивал я себя и товарищей по несчастью. Единственная надежда была на него. Он был последней инстанцией, завершающей, на пути борьбы за справедливость.
   И мы писали. Писали, используя все средства - законные и незаконные, для отправки своих жалоб. Сталин, вот кто поправит нарушителей законности. Нельзя жить только мечтой. Но нельзя жить и без мечты. мечта помогает жить, помогает видеть через большое горе, светлое солнечное завтра. Нельзя считать, что фантазия, мечта - монополия поэтов, она присуща и пар ТИЙНЫМ работникам.
   Мы тогда конечно не знали, что жалуемся ему на Него, ведь в действительности было это так. Нарушение законов исходило от указаний сверху и не без ведома Сталина.
   Генеральный прокурор Вышинский давал недвусмысленные указания: "по соображениям целесообразности откладывать закон в сторону". Умри, а сильнее не скажешь! Репрессируйте и не бойтесь беззакония,
   А вот еще, в 1937 г., он писал: "Требование установления судом абсолютной истины неправильно, потому что условия судебной деятельности ставят судью в необходимость решать вопрос не с точки зрения установления максимальной вероятности тех или иных факторов, подлежащих судебной оценке".
   Практически это означает: судите по предположению, без доказательств. Так и судили. Генеральному прокурору надо бы знать: юстиция, в переводе с латыни означает справедливость. Как теперь стало известно, сам Сталин лично участвовал в незаконных арестах не угодных ему, видных деятелей нашей партии, государства. На законах держится человеческое общество. Если ими пренебречь, начинается произвол, беспорядок.
   Что касается Ежова, то тот был и вдохновителем, и организатором, и исполнителем в проводимых массовых арестах. Своими действиями он подрывал силу пролетарского государства, помогая оголтелым империалистам.
   Вероятно в связи с перегрузкой тюрем, нас с тюремным заключением, разрешили отправить в отдаленные, особо-режимные лагеря.
   И вот 13 апреля 1938 года, большая партия отправлялась на этап, попал в эту партию и я.
  
   Мы конечно не знали куда нас повезут, но когда поезд из Хабаровска тронулся, в сторону Владивостока, то тут начали строить различные предположения, догадки. Трое уголовников ехавших с нами в Столыпинском вагоне, как более опытные в тюремной и лагерной жизни, говорили утвердительно: Колыма обеспечена! Как потом оказалось, они были пророками.
   До Владивостока дорога недальняя и особых затруднений мы не чувствовали.
   На одной из окраин города, в районе второй речки,
   недалеко от военного городка, есть большая равнина - пустырь. Вот на этой территории обнесенной колючей проволокой и был расположен пересыльный полотняный лагерь. К 1967 г. на второй речке возник город, в котором живет почти шестьдесят тысяч человек. В больших палатках построены двухсторонние двухъярусные нары. Пола и потолка, конечно не было, жилье временное, летнее, палаточное. Вместо бани пользовались душем, а баланда на обед, готовилась в походных армейских кухнях старого образца, установленных неподалеку от палаток. Хлеб привозили из города, и раздавали через старост палаток.
   По сравнению с тюрьмой, в Пересыльном пункте, каким являлся наш лагерь, было больше беспорядка и воровства,. Лагерь был смешанным: в нем находились политические и уголовные вместе, у многих из нашего этапа, в первую же ночь стащили кое-что из вещей и продуктов, приобретенных в тюремном ларьке, в число пострадавших попал и я - стащили сахар. Денег с собой почти не было, они остались навсегда на лицевом счету в хабаровской тюрьме. В центре нашего палатного лагеря была ежедневная толкучка, на этой толкучке продавалось и покупалось все чем располагали заключенные. Продавались костюмы и чемоданы, шинели и фуфайки, пальто и сапоги, пайка хлеба и кусок сахара, махорка и спички, писчая бумага и старая газета и т.д. и т.п. Но больше всего шел обмен, с придачей или без придачи. Проедались последние деньги и вещи.
   На этой же толкучке можно было побриться у парикмахера с самодельной бритвой, конечно при условии если
   обладаешь терпеньем.
   Нашлись сапожники и портные, производящие мелкий ремонт, инструментом, изготовленном ими же. До чего же находчивы, изобретательны и трудолюбивы наши люди, и как быстро приспосабливаются к любом обстановке.
   Жизнь приняла определенные формы и пошла в нужном направлении, мобилизовав потенциальные, духовные и фиќзические силы.
   Пересылка запомнилась мне больше всего одной памятной встречей. Было хорошее весеннее майское утро. Обильно светило солнце. Я шел к толкучке. Среди множества людей показалось знакомое лицо. Подойдя ближе, я не верил своим глазам: передо мной стоял земляк-односельчанин и близкий мне человек, Киреев Иван Алексеевич!
   Радость и слезы появились одновременно. Мы долго стояли во взаимно крепких объятиях и молчали. Спазмы горла душили и не давали говорить.
   Встреча с земляком-односельчанином, вдали от родных, всегда приятна и радостна. Вдвойне она приятна в условиях изоляции.
   Радость смешивалась с горечью. Встреча была в заключении. Никакими словами нельзя выразить то, что переживали мы. Вряд ли можно понять всю глубину нашей радости и печали, не пережив тоже самое. Встретившись, мы долго говорили, говорили обо всем на свете.
   Еще в двадцатых годах, заведуя библиотекой, Иван Алексеевич прививал мне любовь к книге. Вместе с ним я был постоянным участником художественной самодеятельности. В сельском парке вместе размечали дорожки и строили скамейки.
   Ему я обязан своим духовным ростом в молодые юношеские годы. А немного позднее, когда он был председателем волисполкома, я работал председателем Волостного Комитета крестьянской общественной взаимопомощи. Вначале тридцатых годов вместе учились в Комвузе г. Куйбышева (тогда Самара.), а затем там же в аспирантуре, познавая всепобеждающую науку Ленина. И вот по воле беззакония, мы вновь встретились в чужой для нас сфере - в лагере врагов Советской власти. Вот где мы снова встретились!
   Время своей жизни, которое является для меня особо дорогим, считаю период с 1921 по 1930 год. Работая в селах, я прошел трудные "деревенские университеты", встречая не раз на своем пути смерть посланную кулачеством. Духовными наставниками моими были: комсомол и партия, интересы которой представлял Киреев И. А. и другие.
   Перед арестом, Киреев работал секретарем райкома партии в Куйбышевской области.
   Во время нахождения в тюрьме его вызывали только один раз для заполнения анкеты. А через несколько месяцев отправили на этап, не сказав в чем он обвиняется.
   Только во Владивостоке на пересыльном пункте объявили ему десятилетний срок заключения, согласно постановления Куйбышевской тройки НКВД, а вместо статьи УК записано: АСА - антисоветская агитация.
   На пересыльном пункте, произошла еще одна встреча, -встреча с тов. Вайнером с ректором Комвуза, в котором мы учились. Он лежал в палатке на нарах больной с потухающей энергией. Здоровье его подорвано еще в годы революции и гражданской войны. Был он в таком состоянии, когда говорят: остались считанные дни... Непонятно: зачем его привезли на пересыльный пункт? Жалко было смотреть на этого мужественного человека, ставшего физической развалиной.
   Во время нашей беседы, на вопрос: что же все-таки творится?
   - Он пожимая плечами, выражал уверенность, что "все-таки разберутся".
   В этой беседе, И. А. Киреев высказал своё мнение так: "Сталин напугался своей тени и в этом суть перегибов". Это выражение имело ввиду излишнюю, неоправданную подозрительность с репрессиями преданных партии коммунистов и лично Сталину. Среди ЗЗКЗ было и такое мнение: "Лес рубят - щепки летят..." "Перегибы неизбежны" и т. д.
   Той политической оценки происходящему, которую дал XX съезд КПСС, мы конечно не давали, но недовольство к руководящей верхушке уже тогда рождалось и росло.
  
  
   При отправке на Колыму* формально существовала медицинская комиссия, в обязанность которой входило проверять состояние здоровья заключенных и отправлять только здоровых*
   У И. А. Киреева, уже там на пересылке, активно развивалась цинга. Появились раны на ногах и кровоточили десны. И несмотря на это, его отправили на Крайний Север, на явную гибель.
   На этап он ушел первым. Его судно, отплыло в середине мая 1938 года. Через сравнительно, непродолжительное время, туда же вослед за ним на Колыму, была послана бумага о его освобождении, как невиновного, но было поздно - Киреева И. А. уже не было в живых.
   В конце того же мая, на судне "Уэлен" была отправлена вторая партия заключенных, с которой отправили и меня.
   Нас погрузили в трюм т. е. во внутреннее помещение судна между палубой и днищем, предназначенное для размещения груза. Трюм был переоборудован для перевозки людей, построены трехъярусные нары.
   На пароходе нас было около шести тысяч. Все мы находились в трюме, в отдельных отсеках. Плыли Японским морем, а затем через пролив Лаперуза вышли в Охотское море. Пролив Лаперуза находится между островами Сахалином (в то время Южным Сахалином владела Япония, захватившая его во время войны 1904-1905 г.г.) и Хоккайдо, принадлежащем Японии. Наименьшая ширина пролива 43 км. Но когда смотришь, то расстояние между островами кажется незначительным.
   Во время прохода через пролив, на палубу выпускали только обслугу, в числе которой был и я. С конвоем мы выходили за получением сухарей или пресной воды. В полдень, на судне произошло ЧП. Один из нашей обслуги не раздеваясь, бросился за борт в море. Подняли тревогу, а нас загнали обратно в трюм, откуда слышалось винтовочная стрельба. Нет сомнений, что беглец (если он беглец, а не самоубийца) не мог остаться в живых, даже если его и не пристрелили, а скорее случилось последнее. После этого случая был установлен жесткий режим. Усилили конвой. Выводить на палубу стали меньшими группами.
   В Охотском море нас захватил шторм, баллов на восемь -девять и в силу необходимости наше судно пробыло в открытом море лишних двое суток. Грозно Охотское море весной и осенью. Неистовые ветры гуляют над морем и бешено мечутся огромные волны, увенчанные пеной.
   К счастью, меня не коснулась морская болезнь, хотя я никогда не видел моря. Шторм перенес блестяще. Пришлось обслуживать тех, кто не поднимался с нар и сильно страдал от качки. И все же когда мы прибыли на Колыму, с удовольствием ступаю на твердую и надежную землю. Чувство
   твердой земли под ногами - великая сила.
   Конечная наша остановка была в бухте Нагаева, на берегу которой сейчас вырос новый город Магадан. Строительство его начато в 1933 году, а город образован в 1939 году.
   В то время, к нашему прибытию из жилых построек было несколько деревянных домиков и брезентовых палаток.
   Итак, в конце мая 1938 года, мы вступили на Колымскую землю, о которой много говорили в тюрьме, и особенно в пути.
  
   Утром на другой день по прибытию, всю нашу этапную партию подвергли санитарной обработке.
   В небольшой деревянной бане, парикмахеры снимали волосы, а потом двумя-тремя ковшами воды каждый из нас смачивал своё тело.
   После снятия волос, все лица стали иными. Головы стали неправильной формы, у одного затылок впадиной, у другого плоский, а у третьего заостренная, вытянутая макушка. В начале нелегко было узнать. Потом привыкли. В бане многие ограничивались мытьем головы и через пять-семь минут вылетали" обработанными.
   При входе в баню личные вещи отбирались и помещались в парную дезкамеру, независимо от свойства материала. После дезкамеры, все кожаные и меховые вещи сморщились и сократились в размере, а некоторые вещи совсем исчезли, и конечно более ценные.
   В это время, боль притупилась и той домашней жалости к вещам уже не было, создалось тупое безразличие. К чему плакать по волосам, когда сняли голову?
   После бани, одели нас во всё казенное, арестантское. Армейские брюки третьего срока, хлопчатобумажные гимнастерки с нашивками на локтях, из такого же материала кепи, поношенные бушлаты, а вместо ботинок чуни или толстые резиновые галоши, что-то вроде бот.
   Когда переоделись, то все изменились, потеряли свой, индивидуальный облик, стали одинаково серыми, однообразными. В ночь на следующие сутки, на грузовых автомашинах началась отправка в глубь тайги.
   Получилось так, что в одной машине со мной оказался Паша Мокров. Еще в 1932 году, когда я был командирован Средне-Волжским Крайкомом партии от Комвуза, в помощь парторганизации на станцию Батраки, Куйбышевской ж. д., по разгрузке станции от образовавшейся "пробки", там я и познакомился с Мокровым как с партийным работником, В то время на станцию Батраки был командирован, от Наркома путей сообщения, зам. наркома Амосов с бригадой, он и руководил всей нашей работой. И вот, через шесть лет, с Мокровым мы вновь встретились, но уже в другой обстановке.
   До места назначения везли нас трое суток. За это время мы проехали не менее семисот километров. Ехали, ехали. Дорога с извилинами, спусками и подъемами, а кругом сопки да лиственница. На всем пути следования над нами кружились комары и тучи мошки. Густым роем вились они над нами, то взлетают, то опускаются, следя за движением наших рук. Никуда не скроешься от маленького и нахального комара-кровопийцы! Взъерошенный, тощий и ненасытный набрасывается он на всё живое. А во время остановки мошка лезла и в рот, и в нос, в глаза и в уши. Единственное спасение это дым. На конечной остановке, комаров и мошки оказалось еще больше. Такое гостеприимство было и мучительным и отвратительным. Через неделю нам выдали накомарники и конечно, положение изменилось к лучшему. Привезли нас за тридевять земель, в таежное царство, в комариное государство - добывать золото.
   Остановились мы в долине, на склонах которой росла лиственница, а внизу протекал небольшой ручей. В этой долине, геологи нашли россыпи золота и для добычи был организован прииск "Стахановец". От основной трассы, до прииска, первое время, не было дороги и поступающие грузы переносили километров семь на себе.
   Особенно тяжело и неудобно было носить рельсы - местность кочковатая не ровная, а рост людей разный и несущие шесть человек попеременно принимают всю тяжесть рельсы на свои плечи. Отставать было нельзя, сзади и с боков шли автоматчики и овчарки.
   Разговаривать не разрешалось. Можно было только, дышать и вытирать от пота лицо.
   С прибытием на место назначения, после трехсуточного этапа, отдыха нам не дали, в ночь вывели на работу, оставив вещи на склоне долины под кустом, с выделенным из числа больных дневальным.
   Бригадиром назначили Пашу Мокрова. Жилья не было, его надо было строить после работы.
   В первую же июньскую ночь Колыма показала себя неприветливой. С вечера стояла хорошая безоблачная погода, затем к полночи появились облака и пошел дождь, а к утру дождь перешел в снег. К0гда возвращались с работы к месту будущего жилья, появилось солнце и снег растаял.
   Заключенные прибывали с каждым днем. Работали бригадами в две смены на вскрытие торфов, готовили пески для промывки. В то время никакой механизации не было. Лопата, лом, кайло и тачка были нашим инструментом, нашим орудием труда в добыче золотоносных песков.
   Промывка песков производилась на несложных промывочных приборах с большой колодой, плоским дном застеленным сукном и покрытым металлической решеткой. Пески, по наклонной колоде, промывая гонит водой, а золото через ячеи решетки оседает на дно.
   До сентября вскрывали торфа вручную, тачками. Работали звеном - три человека. Пользовались двумя тачками - одна на откатке, а вторая грузилась. Так производительнее. В звене я был тачкогоном. Для каталя, главное сноровка, ловкость. Дается это не сразу.
   Всякая работа сначала трудна. Первое время болели руки, ноги и спина, за рабочую смену выбиваешься из сил, чувства деревенеют. От усталости, вечером валишься на нары и быстро засыпаешь.
   Скоро, очень скоро проходит ночь, а рано утром опять голос дневального: "Подъем!" Оживает лагерь. Бегают работяги, гремят котелками, мечутся от хлеборезки к кухне. Времени на сборы мало, а последним быть не хочется, ведь разводы проходили без последнего...
   Снова и снова идем к своим рабочим местам, не выспавшиеся отупевшие... Удастся ли когда-нибудь выспаться?
   На работу идем строем побригадно. Сбоку и сзади конвой с автоматами и собаками.
   Та же работа, что и вчера. Перерывы на курево через два часа по сигналу - удар в подвешенный кусок рельсы.
   Те, кто не выдерживает непрерывной двух-часовой физической нагрузки инсценирует потребность в уборной. Уходят в
   кусты внутри зоны, спускают штаны и сидят на корточках, несколько минут, отдыхая.
   В конце августа, в соседней с нами бригаде произошло ЧП. Один из работяг, молча перешел запретную вону и не спеша направился к лесу, начальник конвоя выстрелил вверх. "Беглец" не оглядываясь продолжал свой путь. После очередных двух выстрелов ЗЭКЭ упал как скошенный. Кто-то не выдержал...
   Рабочий день заключенных был двенадцать часов да плюс, первые два года, еще два часа дополнительных: горно-подготовительных работ (ГПР), а по возвращению с работы, шли с конвоем в лес за материалом строить бараки и другие помещения.
   Изо всего строительства в лагере, главным, ударным объектом была зона. В вечной мерзлоте долбили ямы, заготавливали и ставили столбы, натягивали колючую проволоку, делали и устанавливали вахту и вышки. Сами себя окольцовывали стеной из колючей проволоку. Друзья шутили: жить стало безопасней. Жить без шутки нельзя. Шутка, это движущая сила в человеческом настроении.
   С сентября, когда выпал зимний снег работа по вскрытию торфов продолжалась на механических дорожках. Грузили короба установленные на санки, цепляли контроцепами за трос и лебедка тянула на отвал для разгрузки. Работа тяжелая и непрерывная. Выходных дней не было ни летом, ни зимой. Дни отдыха были установлены для заключенных только после 1953 года.
   Постепенно устраивалась жизнь в лагере. Для кухни устроили навес с подвесными котлами, где готовился наш немудреный обед.
   За перевыполнение норм на производстве увеличивали пайку хлеба и порцию перловой или овсяной каши. Самое трудное в обеденной процедуре, заключалось в простаивании в очереди с котелком за обедом.
   В 50-60® мороза надо было выстоять в двух больших очередях к окну хлеборезки и к окну кухни. И горе было тем, кто был слаб физически и не владел оружием нахальства.
   Случалось так, что "хвост" очереди не успевал до развода получить баланду, а многие получив её успевали только на ходу отпить несколько глотков расплескивая остальное при помощи подзатыльников полученных от надзирателей и нарядчиков. После такого "завтрака" еще больше хотелось есть.
   Голодные становились в строй. Голько через два года был налажен порядок - обед и хлеб стали получать дневальные по бригадам в барак. Первое время положение с обедом осложнялось еще и тем, что не было столовой посуды и ложек. Всё что давалось сливали в одну банку или котелок, а из-за отсутствия ложек ели через край.
   В июле наша бригада перешла в барак построен из накатника диаметром 10-12 см. Стены барака просвечивали, пол и нары настелили из легкого кругляка, потолка не было, а вместо крыши барак накрыли брезентом.
   В бараке помещались три бригады - более ста человек.
   В сентябре стены барака обложили мерзлым дерном, а внутри, вместо отопительной печи, установили железную бочку.
   При колымском холоде такое отопление жилья было недостаточным и в первую зиму с наступлением холодов ложились спать не раздеваясь. По ночам тесно жались друг к другу чтобы согреться, но всё равно дрогли от холода. Началось обморожение. Особенно плохо было тем, у кого отмороженные ступни ног. Тряпье приклеивалось к ранам и снятие с ног чунь было мучительной процедурой.
   Процветала антисанитария. Бытовые условия осложнялись еще и тем, что не было полноценной бани, способной во время обмыть весь контингент заключенных. Не большая рубленная баня с холодной пристройкой, могла вместить максимум 20-25 человек. Водой ограничивали, в моечной холодно, а в предбаннике (раздевалке) температура мало отличалась от наружной. И когда собирали какую-нибудь бригаду в баню, народ разбегался по другим баракам, прячась от очередных испытаний.
   В таких условиях появились и мучили нас вши. Радикальных средств для их уничтожения не было, а частичное уничтожение не давало эффекта. Вши оставались и очень быстро плодились, доставляя нам много беспокойства. Тело непрерывно чесалось и "горело" как обожженное крапивой.
   Утомленные, за длинный рабочий день, ночью спали во всей "упряжке", не просыпаясь, раздирали себе бока.
   Не стесняясь, ежедневно после работы, рассаживались на нарах и давили паразитов. Но к сожалению их не становилось меньше.
   В этих условиях начались заболевания. Цинга, дизентерия и дистрофия - стали распространенными массовыми болезнями. Положение осложнялось еще и недостаточным снабжением бараков водой. С наступлением морозов, все источники воды перемерзли и мы пользовались, до наступления лета, льдом с рек или как говорят на Колыме, воду получали сухим пайком. Были перебои и со льдом.
   Тогда мы вынуждены были пользоваться загрязненным лагерным снегом - топили и пили. До недели не умывались и от каждого пахло потом, грязным бельем.
   Начались перебои и с выдачей пайкового хлеба - что то не ладилось на пекарне.
   В замен хлеба варили затируху, мука разболтанная в воде, а иногда хлеб заменяли мукой, выдавая её на руки. Большинство з/к из муки делали лепешки и пекли на костре в лопатах. Несоленые, горелые, с сырой серединой, они казались нам чудом творения мастера-пекаря. Те кто не выдерживал ожидания, ели муку.
   На тяжелой работе, да еще при холоде, питание было явно недостаточным. В таких условиях потребность в еде непрерывно росла, всё время хотелось есть. Эта растущая потребность в еде становится мучительным чувством. Есть хотелось всегда, всё и в любом количестве. Надо было иметь сильные волевые качества, чтобы сохранить себя человеком и не превратиться в зверя одиночку, готового на преступление.
   Случалось так, что утром при подъеме, сосед оказывался мертвым и "тогда руки тащили тряпье и оставшиеся у покойного не использованные талоны на хлеб или баланду. Труп соседа создавал минутное животное блаженство. Можно сказать; это был пир во время чумы!
   Как на зло, в это же время, около месяца не было соли. И наше варево, потеряло всякий вкус. Баланду смешанную с порцией чая и порцией перловой или овсяной каши отправляли как в какой-то сосуд, а не живой организм.
   А работа не прекращалась, грузили короба торфами, носили дрова и деловой материал из леса, бурили и шурфовали полигоны. Все, кто прошел этот путь, знают почем фунт лиха и не забудут.
   День ото дня мы "(паяли" так что кости выпирали, но
   продолжали работать. Надо зарабатывать пайку и овсяную кашу с баландой.
   И вот в это тяжелое время, мне и моему другу Т-ву удалось отнять у собаки с полкилограмма обгорелых корок. Шли мы с дровами мимо пекарни в лагерь. В этот момент пекарь выбросил в нашу сторону обгорелые корки для собаки.
   Не успел я сообразить, как мой друг бросился за хлебом, но барбос оказался проворней и первым схватил его. Не растерявшись, Т-в успел выхватить из пасти барбоса, еще не разжеванные корки. Такого вкусного хлеба мы никогда не ели... Да, голодный человек перестает быть человеком, он звереет и кроме еды ни о чем не думает.
   Много появилось доходяг, "фитилей". На работе один из таких упал и не мог подняться. Вызвали из лагеря санитаров. Положили на носилки и унесли. Врачи говорят переохлаждение организма, а ЗЭКЭ называют такие случаи по своему - "дубаря урезал".
   Ни бушлат, ни тряпье наметанное на тело, не спасают от холода. Чтобы согреться нужна непрерывная работа, а сил не хватает. Непрерывно дрожим и стучим зубами. Какой-то шутник советует: "дрожите чаще - согреетесь".
   Люди коченели и постепенно равнодушие вытесняло все остальные чувства, мысли и соображения.
   Вырабатывалось механическое послушание. Многие понимали, что людям попавшим в беду, нельзя терять веселого расположения духа и чувства юмора, нужна! соленая шутка, иначе они захандрят и свихнуться. Но такое было возможно за счет перенапряжения духовных и физических сил, да и то не всем.
   В отдельном бараке, где находилась администрация лагеря, был отгорожен фельдшерский пункт, возглавляемый фельдшером Михал Михалычем, как мы его звали, тоже из заключенных, но осужденным по бытовой статье - за незаконные аборты.
   Посещаемость фельдшерского пункта была большая. Медикаментов не хватало или совсем не было. Больные дизентерией ежедневно получали по мензурке слабого раствора марганцовки.
   Освобождение от работы давали только тяжело больным. На освобождение существовал лимит и фельдшер не имел права завышать его. Осенью дизентерией заболел и я. Распространению желудочно-кишечных заболеваний способствовало употребление соленой рыбы, после чего пили сырую, часто загрязненную воду, а больше всего употребляли грязный утоптанный снег.
   В это тяжелое для меня время, в начале ноября 1938 года, инспектор КВЧ (культурно-воспитательной части) на вечерней поверке объявил список, кому пришли письма и посылки. В этом списке была и моя фамилия. В сопровождении инспектора пришли на почту. Перед тем, как получить посылку спрашивают:
   - "От кого ждешь посылку?"
   - Я назвал фамилию одного, другого и многих, многих родственников, но не мог угадать: кто же прислал посылку? В этот вечер я её не получил.
   До наступления следующего вечера, целый день "записывал" в своей памяти всех близких и далеких родных. И вот, во второе посещение почты, угадал.
   Чиканова Ольга Павловна - тетка, сестра моей матери, бедная вдова. Главное богатство посылки - сухари. Ржаные сухари. Они помогли избавиться от дизентерии.
   Были в посылки и конфеты-карамель подушечка. Через час чаепитие. Кипяток с сухарями и карамелькой. Какое это блаженство! Пища богов!
   По совету Михал Михалыча, я ввел строгий режим с питанием и водой. В это время сильно ослаб, или по лагерному , стал доходягой, "фитилем".
   Фельдшер Михал Михалыч был из военных с Дальнего Востока и это нас сблизило как сослуживцев.
   В декабре, формировалась бригада из слабосильных, истощенных ЗЭКЭ, в 30 человек для отправки в лес на погрузку тракторов дровами. Список составлял фельдшер и по моей просьбе включил меня, Счастье, удача, как и беда, никогда не приходят одни. Меня, с бригадой "фитилей" отправили в лесную командировку.
   Это спасло меня от неминуемой гибели.
   После зимы 1938-1939 годов, от двух тысяч заключенных на нашем лагпункте, к весне 1939 г. осталось в живых около тысячи человек, эти цифры, красноречивее слов.
   До лесной командировки километров двадцать шли пешком, откуда-то прибавилось силы - летели как на крыльях.
   В лесу стояло два готовых барака таежного типа с углублением в землю и земляной насыпью сверху. После небольшого ремонта дверей и нар, мы оказались в теплом бараке-землянке, в середине которого краснела "буржуйка" .
   Был еще барак разделенный стеной, в одной половине которого жил десятник Кудрявцев или как мы его звали - дядя Саша и с ним повар. В том же бараке хранились продукты бригады.
   Готовили пищу в подвесном котле, а за хлебом ходили на дорожную командировку раз в неделю - это километров за семь, конвоя с нами не было и тут мы чувствовали всю прелесть свободного движения.
   Во второй половине барака стояла отопительная печь с вмазанным баком для воды - это была баня. С первого дня занялись санитарной обработкой. Мылись сами и "жарили" белье и верхнюю одежду. Жарить было что... Слава
   аллаху! За неделю избавились от паразитов,
   В неделю раз, навещал нас фельдшер, помогал советами и медикаментами, перевязывал раны обмороженных.
   В эту зиму мне просто везло. В середине декабря к нам на командировку, вместе с фельдшером приехала начальник санчасти прииска, врач Иванова, для осмотра всей бригады. На глаза ей попался здоровый, хорошо упитанный человек, это был наш повар из блатных. Узнав, что он прикомандирован к бригаде как повар "специалист", Иванова распорядилась отправить его на прииск в забой, а вместо него поваром выдвинуть из доходяг. Вечером после ужина зашел в барак дядя Саша и предложил назвать кандидата на повара. И тут была рекомендована моя персона с мотивировкой, что "военные всё умеют". Этим же вечером я переселился в барак десятника.
   Тепло и лишний черпак баланды - большое преимущество. Оно означало жизнь.
   Колымские морозы не щадят ни тех кто плохо одет и ни тех кто плохо питается. 50-60® мороза на Колыме не редкость, а актировали дни, т.е. не выводили на работу на открытые места, только при температуре минус 55® и ниже. В такие морозы трудно дышалось - воздух словно бы царапал легкие, а выдох напоминал шипенье змеи.
   Климат Колымы очень суровый. Среднегодовая температура воздуха колеблется в пределах между -3 и -13®. на Оймяконе (Индигирское управление) и Верхоянск (Янское управление,) самая низкая температура достигает до минус 72®С.
   При температуре минус 45 и ниже, я уже говорил, при вдохе слышен шум сходный с шумом пересыпаемого зерна или шипеньем змеи.
   Вот такую зиму с 1938 на 1939 год мне, в состоянии доходяги, удалось пережить в сравнительно благоприятных условиях и восстановить в какой-то степени физические силы.
   Время в лесу летело быстро. Бригада поднималась с рассветом, но еще раньше поднимался я. Надо было приготовить завтрак. Дрова готовил с вечера, благо их было много и сухих. А в это время на нашем прииске "Стахановский" появился тиф.
   Появление тифа плохо в любых условиях и уж полная трагедия когда он появляется в условиях скученности и антисанитарии. На лагерные пункты, к марту 1939 г. наложили карантин и это безусловно помогло сохранить какую то часть заключенных.
   В мае месяце пришел конец нашей лесной, райской командировке. Возвратились обратно на прииск добывать золото. Через несколько дней по прибытию, у меня появилась цинга. Около месяца ходил с помощью самодельных костылей. На ногах открылись раны, а из десен сочилась кровь. Помог мне кедровый стланик. Стланик, по причине не благоприятных: условий - низкий температуры и вечной мерзлоты, растет в виде кустарника ср стелющимися по земле хвойными ветками. Настоем стланика лечили от цинги, употребляя его три раза в день по 50-60 граммов в раз.
   .
   Его же использовали и как средство профилактики - других средств в нашем лагере тогда не было.
   Все лето 1939 г. возил тачкой пески на бункер промывочного прибора, находясь в бригаде Сосновского.
   Для заинтересованности, ЗЭКЭ в промывке большого объема песков, на бункере стоял человек с куском фанеры Я и отмечал количество вывезенных тачек. Вывез десять тачек! - получай готовую папиросу с махоркой.
   Заядлые курильщики выматывали последние свои силы торопясь получить закрутку с махоркой. С куревом было плохо и находились такие, кто от своей пайки отрезал граммы хлеба и менял на папиросу махорки. Многие продавали необходимые вещи и талоны на обед. Там, где появлялся с самокруткой курильщик, становилась очередь, а заявки "сорок" слышались отовсюду. Папироса шла по кругу по одной-две затяжки на брата.
   Хорошим словом, вспомнил я своего следователя, помогшего бросить курить. Ведь это в какой-то степени сохранило моё здоровье. Отучил лагерь и от другой вредной привычки - употреблять алкогольные напитки. Помня народную мудрость: лошадь опасна сзади, козел спереди, а пьяница со всех сторон стал я трезвенником. Как бы там ни было, всё равно: с алкогольными напитками покончено навсегда.
   К сожалению, лагерь и колымские условия жизни, на некоторых повлияли в дурную сторону. Научились курить, пить спиртное, чифирить (употребление слишком крепкого чая). А кое-кто стал наркоманом.
   Заядлым чифиристом был и наш бригадир Сосновский.
   Он из ссученных - блатных. На работе в бригаде часто не бывал. Шнырял по кухням и хлеборезкам, заводил блат с горными мастерами, нарядчиками и нормировщиками. И, конечно, в работе бригады не обходилось без туфты.
   Бригада была на хорошем счету. Сосновский был малограмотным и для заполнения нарядов (мастера не заполняли, а только подписывали) и оформления других документов держал помощника. Эти обязанности выполнять приходилось мне. Хотя я и не был освобожденным от работ, все ж имел возможность иногда отдохнуть-от тяжелого физического труда.
   Обязанности помощника бригадира помогли мне освоить несложное техническое оформление производимых работ, познакомила с нормами выработки и позволила завести круг знакомства с теми от кого зависело производственное и бытовое положение бригады.
   С весны 1939 года заметно изменилось отношение к заключенным. Улучшилось и материальное положение. В зиму 1939-40 г., вместо ватных бурок выдали, хотя и подшитые, пере подшитые, но всё же валенки, а работникам механизации первого срока - новые.
   Бараки лучше утеплили, настелили потолки, перед входом в барак; построили тамбур. Стены бараков оштукатурили. Расширили баню и тоже утеплили.
   Кстати, заведовал этой баней зам. министра с/х Азербайджана. Он рассказывал, что его забрали ночью по доносу и поместили в следственный изолятор. Долго ему приписывали участие в "заговоре", он упорно сопротивлялся, но наконец понял, что обречен и ... "признался". Перед этим он узнал кто его оговорили, в своем "признании" выставил их главарями заговорщиков, да в придачу добавил ещё своих недругов. Их всех загребли в тот же изолятор. Он им набил морды и оказался на Колыме. И, главное, - хохочет.
   Осенью, с добычи песков перевели на отвал механической дорожки разгружать короба с торфами.
   В ноябре месяце "ухитрился" отморозить нос и пальцы на левой ноге. Освобождения конечно не дали. Обмороженное место носа мокло и повязка примерзала. Только к лету, когда лицо было открыто, рана зажила.
   На Колыме, в тихую, безветренную погоду сухой, даже крепкий мороз не так страшен. Но достаточно малейшего ветерка как опасность обморожения возникает даже при небольшом морозе, особенно если влажный воздух, влажная одежда или обувь.
   Среди заключенных, особенно блатных, было много членовредителей. Во второй половине октября, после работы, заключенные возвращались с работы и в нескольких метрах от вахты произошло ЧП.
   Один из уголовников по кличке "Рябый" подорвал себе ступню ноги. Случилось это так.
   Бригада в которой находился "Рябый" работала на проходке шурфов. Как правило, зарядку бурок взрывник доверял рабочим шурфовщикам. "Рябый" припрятал один капсюль с метровым бикфордовым шнуром. После окончания работ, членовредитель заложил капсюль под ступню в валеный сапог, а конец шнура вывел наружу. При подходе к лагерю шнур поджег и произошел взрыв капсюля, Ступню ноги так раздробило, что пришлось ампутировать.
   Чтобы не работать, воры, грабители и прочие уркаганы часто занимались "мастырками". Больше, пожалуй преобладала искусственная флегмона. Доставали шприц и свою слюну вводили под кожу руки или ноги. Происходило воспаление и больной добивался освобождения от работы. Многих, конечно, разоблачали, судили, сажали в изолятор, но с них, как с гуся вода.
   В конце ноября, нашей бригаде объявили собираться на этап. Бригадир Сосновский сумел остаться на обжитом прииске "Стахановец", а мне было поручено возглавить бригаду, Сосновскому легче войти в игольное ушко, нежели лагерным "придуркам" войти в доверие своему начальству. Проходимец из проходимцев! Жулик оказался хитрее нас.
   Тут уж ничего не попишешь.
  
   В конце ноября привезли нас, несколько бригад, на вновь открытый прииск имени Чкалова и поселили вблизи главной трассы на лагерном пункте N1. Барак, в который нас поместили был не закончен. Первое время от сильного холода проводили бессонные ночи. В не вставленные окна дует ветер и заносит снегом. Прижавшись один к другому на полу, бригада, как у костра, располагалась вокруг раскрасневшейся буржуйки.
   После работы, в дополнительное время, подносили лиственницу на потолок, на пол и на устройство нар, Переезд создал дополнительные трудности.
   Всё начинали с начала - и благоустройство бригады и знакомство с лагерем и с производством.
   Для устройства жилья, всегда выручала лиственница - эта исконная северянка, которой не страшны никакие морозы. Лиственница хвойное дерево. На крайнем Севере, ввиду вечной мерзлоты, корни её простираются на незначительной глубине и дерево сравнительно небольшое.
   Прииск "Чкалов" на который нас привезли, расположен в Чай-Урьинской долине, в центре которой- протекает небольшая река Чай-Урья,
   Все прииски, расположенные по долине - "Чкалов", "Большевик", "Комсомолец" и другие, были подчинены Чай-Урьинскому управлению, находящемуся в рабочем' поселку Нексикан, примерно в двадцати километрах от нашего прииска.
   Вся рабочая сила, в эту зиму, использовалась на подготовке площадей с песками для промывочного сезона 1940 г.
   Первые дни мы работали на подноске дров. В лесу на склоне сопки заключенные обнаружили труп лошади. Сколько дней пролежала лошадь неизвестно, но сильные холода сохранили её от разложения. Зима на Колыме - отличный холодильник.
   Через два-три часа лошади не стало - её варили и жарили на вольном огне.
   Разделать её помогли ЗЭКЭ и из других бригад, работающих тоже на подноске дров. Работяги, поглаживая живот говорили: "Сегодня оттолкнулись от пуза". После обильного мясного пира, все мы его участники, прислушивались к тому, что творится у нас в животах, а затем, как и положено в таких случаях частенько бегали в кусты... Стесняться было некого. Жертв не было.
   В эту зиму, для обогрева заключенных, в забоях появились тепляки, куда через каждые три часа конвой водил бригады на обогрев. Зима 1938 на 1939 год показала, что люди не выдерживают непрерывного нахождения на морозе и от переохлаждения организма становятся не работоспособными. Выбывают из строя, падают в забое и часто гибнут. Особенно тяжело переносили колымские морозы и физическую нагрузку люди интеллектуального труда. Кое кто из них не выдерживал и уходил из жизни по собственному желанию.
   В декабре месяце, на нашем лагпункте, во время развода, один из ЗЭКЭ отойдя от вахты метров сто вышел из строя бригады и со словами "Товарищи бойцы, выполняйте свой долг перед Родиной", - пошел в сторону. Убийство мотивировалось как "попытка к бегству".
   Весной 1940 г. я сдал бригаду. По предложению прораба Филипова, меня назначили горным мастером. В обслуживание мне дали бригаду Кашубы из тридцати пяти человек
   К большому счастью бригады (счастье может быть и в лагере), её передали в распоряжение начальника промывочного прибора Савицкой. Да, нам посчастливилось. Не все представляют, что значила в то время женщина, да еще начальник прибора, среди тысяч мужчин, на Колыме?!
   Не проходило ни одной смены, чтобы на наш промывочный прибор ни пришло десяток человек - начальства всех рангов. Словно этот промывочный прибор решал план участка и прииска. Савицкая, еще молодая женщина и недурная на внешность с повышенной привлекательностью, была той притягательной силой, к которой шли. жениховатые мужчины. Всех возрастов.
   Перед "любви все возрасты покорны", разум многих Мужчин оказался бессильным. Не ошибусь, если скажу, что в неё было "влюбленно" всё вольное мужское население прииска.
   У нас у ЗЭКЭ была своя выгода. Каждую смену мы перевыполняли план. Вечером, после рабочего дня, когда Савицкая сдавала со своего прибора золото, ей всегда добавляли со своих пром. приборов "женихи"- вроде начальников смен, приборов, участков. Это было воистину золотое ухажерство, хотя оно сопровождалось нарушением законности. Но ведь кто-то сказал; "женщина сильнее закона". Колымчане это подтвердили.
   Прибор наш завоевал трудовую славу, а Савицкая купалась в этой славе. Заключенным кое-что перепадало в виде премий - хлеб, махорка и даже спирт.
   Хлеб с махоркой делили между членами бригады, а "женатый" спирт бригадир раздавал замерщикам, нормировщикам, нарядчикам и другим кто имел какое-то отношение к бригаде. Какой-то ученый верно сказал, что большие, идеи рождаются в голове, а маленькие шевелятся в животе.
   К концу промывочного сезона 1940 года, план по намыву золота, прибор Савицкой выполнил близко к 200 процентам, Среди промывочных приборов, смен, участков это было рекордное выполнение плана.
   Но на этом карьера нашей начальницы и закончилась - она вышла замуж за начальника лагеря Рудакова. Товарищи нашей бригады пели: Ах попалась птичка стой, не уйдешь из сети. Надо признать: Рудаков, в любовном соревновании оказался победителем.
   В зиму я перешел, а точнее меня перевели на работу в ГПР(горно-подготовительные работы). В лагере всё делается по приказу и тут уж никуда не денешься.
   Начальникам ГПР был Минаев, уже пожилой человек, правда энергичный, я бы сказал неуёмной энергии, но пожалуй излишне суетлив, беспокойный и не в меру крикливый.
   На эту работу перевели больше десятка бригад. Мне подчинили две бригады - Кашубы и Абрамова. К весне надо было прорыть водоотводную канаву для пуска реки Чай-Урья. по новому руслу, так как, по данным разведки, старое русло содержало много золота и русловые пески подлежали промывке в сезон 1941 года.
   Трудности были с бригадой Абрамова. Бригада работала по принципу: "Один с сошкой, а семеро с ложкой".
   В бригаде было с десяток блатных: из уголовного мира и никто из них не хотел работать. Проценты же, по выполнению норм требовали хорошие ведь жрать-то хочется! Приписывать им объемы работы за счет остальных членов бригады, не только нечестно, но и преступно, так как работающих посадишь на голодный паёк - ведь кормили по результатам выполнения норм. Меры наказания помогали плохо. Говорят, мудрое решение всегда отличается просто-той. Ввели урочную систему. Тех, кто заканчивал работу до конца смены, отпускали в лагерь. Помогло. многие стали работать.
   Я всё больше убеждался: уголовники - это люди беззаботные и нахальные, умеющие жить на чужой счет. Они причиняют много беспокойства и в лагере, вольным и заключенным.
   В конце мая 1941 г. несколько бригад и меня с ними перевели на второй лагпункт.
   Лагерь находился в трех километрах от автотрассы на склоне Чай-Урьинской долин#.
   К этому времени, второй лагпункт уже имел все служебные и бытовые помещения.
   С бригадой Кашубы меня поставили на лотошную промывку. На открытых площадях, лотошная промывка не разрешалась. Приходилось рыскать по бортам, и отработанным площадям. Требования жесткие, а возможности ограниченные. Ежедневно бригада должна сдавать в кассу золота, из расчета тридцати граммов на члена бригады. Промывка шла не только летом, но и осенью, когда выпадал снег и наступали сильные морозы. Строили тепляки, подносили дрова, в коробах вагонеток, подогревали воду, а пески оттаивали поентами от бойлера или пожогами-кострами.
   В конце смены бригадир с мастером шли сдавать намытое золото. Хорошо, если план по намыву выполнен, тогда бригадир получал похвалу и пачку или две махорки. Но бывало и иначе.
   При невыполнении плана, бригадир и мастер (если он из заключенных) направлялись с конвоем на ночь в изолятор, а утром опять на работу,
   В изоляторе страшный холод. О нарах и постели можно только мечтать. Условия ко сну не располагают. Чтобы не окоченеть, надо двигаться, согреваться. Особенно эта мера воздействия, практиковалась во время войны, когда требования повысились и режим был до предела жестким. Отношения к заключенным, особенно в начале войны, значительно ухудшилось. В лагере и на производстве, военизированная охрана, под разными предлогами, применяла иногда оружие. Стреляли непокорных и "саботажников", стреляли опоздавших на развод и жалобщиков на тяжелые условия. Нужна была исключительная выдержка, терпение и самодисциплина. Всякие срывы в поведении кончались трагически.
   Вскоре после начала войны, с работы горного мастера' меня сняли и перевели на общие работы под конвой, это Результат 58-й статьи.
   Для восстановления на прежней работе, потребовалось ходатайство начальника участка, коммуниста Черняка, перед начальником прииска. Через полтора месяца я вновь
   приступил к обязанностям горного мастера. Словом, мне опять здорово повезло.
   План по лотошной промывке, бригада ежедневно перевыполняла и это в какой-то степени создавало мне авторитет. Особенно отличалось звено молодых. Филя Горстов, Ваня Халумин и Дрон. Они не знали горечи срыва. План всегда перевыполнялся. Надо честно сказать: в этой бригаде филонов не было.
   Однажды ночью, в октябре месяце, в лагерь пришел Черняк и вызвал меня и бригадира Кашубу на вахту.
   - "Выручайте, - сказал Черняк, для выполнения участкового годового плана не хватает всего полкилограмма золота.
   С разрешения лагерной администрации, мы подняли, уже спящую бригаду и вышли на промывку, а через три часа, шестьсот граммов золота лежало на столе начальника участка. За умелую организацию работ, печать и радио восхваляли нашего Черняка.
   Радость была не только для вольных, радость была и у нас заключенных, ведь наш участок первый на прииске выполнил годовой план!
   Лучшим бригадам дали посылки - хлеб, махорку, а Черняка повысили, перевели на работу главного инженера прииска.
   Посылку (премию) нашей бригаде вручали вечером в присутствии ЗЭКЭ барака. Присутствовал представитель от производства и начальник культурно-воспитательной части лагеря, С ответным словом от бригады ЗЭКЭ, выступить поручили мне.
   В прошлом приходилось мне много раз выступать перед различной аудиторией и никогда я так не волновался, как перед выступлением в бараке лагеря, разбередили старые раны, подогрели страсть пропагандиста, В своё короткое выступление я вложил всю душу и убеждения коммуниста, но видимо вошел в азарт, забылся где я, и допустил "ошибку", присутствующих вольных, в том числе и начальника КВЧ назвал товарищами вместо -гражданин начальник.
   На другой день после работы, вызвал меня "кум"- так звали оперуполномоченного лагеря.
   - "Своим обращением "товарищ", вы компрометируете, оскорбляете и ставите в неловкое положение вольных людей", - сказал мне уполномоченный.
   Что поделаешь? Проглотил еще одну горькую пилюлю. Спорить и доказывать было бесполезно, опер был из породы "тащить и не пущать".
   Кто-то хорошо сказал, что у человека можно всё отнять, положение в обществе, славу, можно приписать ему отвратительные качества. Но нельзя отнять сложившихся в борьбе убеждений и лишить веры.
   Победа на производстве омрачилась войной и отступлением нашей армии. Немцы стремительно катились в глубь нашей страны, захватывая город за городом. И в это тяжелое, для Родины, время невинно осужденные командиры и политработники содержались в лагерях.
   Огромный ущерб причинила вооруженным силам ежовско-бериевская диверсия. Армия лишалась таких опытных и прославленных полководцев как Тухачевский, Блюхер, Якир, Уборевич и многих других.
   По чьему-то распоряжению, в первый год войны, ЗЭКЭ не давали газет, сняли радио и запретили всякую информацию. Вольным выдавали, выписываемые ими газеты под расписку с условием возврата оперуполномоченному НКВД. Конечно, мы против анархической демагогии, но нельзя душить социалистическую демократию.
   Подпольно, под большим секретом, многие из нас читали газеты и получали правдивую информацию. Однако, такой запрет создавал различные кривотолки, ненужные разговоры и сплетни. В ожидании новостей, у ЗЭКЭ всегда уши торчком, всё "ловили11 на ходу... Во всю работала и верная радио-параша. За обсуждения положения на фронте и высказывание своих соображений, кое-кто, по ст.58-10 получил новый срок. Соображения не всегда совпадали с мнением ставки.
   В зоне лагеря появились фронтовые лозунги. Среди хороших, призывающих и мобилизующих, были лозунги приносящие в условиях лагеря только вред. Ярко оформленной на
   большом фанерном листе, при входе в лагерь, красовался лозунг: "Хочешь жить - убей немца!" И били, и убивали, причем безнаказанно. Появление такого лозунга, результат инертности мышления, результат боязни думать самостоятельно.
   Травля русских-немцев была ни чем не оправдана, среди немцев Поволжья и немцев с других мест, были такие, которые о германии знали по географии и многие не знали ненецкого языка, как ни дико, а за фашизм приходилось расплачиваться настоящим коммунистам немцам по национальности. Во время войны, ЗЭКЭ немцы были собраны на один лагерный пункт.
   На нашем участке работала бригада Райха Адама Филиповича. Это был опытный, хороший бригадир, лет сорока пяти. Как-то в обеденный перерыв, на месте работы он
   лег и заснул.
   Два вора-рецидивиста ударом кайла и лопаты по голове, сонного убили его. Это была месть за то, что Райх ненавидел уголовников и не давал им поблажки. Они воспользовались безнаказанностью. Существует неписанный закон; лежачего не бьют, но им наплевать на всё.
   Воры, это люди думающие только о себе, о своей утробе и разгульной жизни, другого смысла в жизни они не видят
   Воры, это нахальные и в тоже время трусливые люди. Только такие способны убить спящего человека. Лагерь был возмущен. Ведь это ж подумать только - убить невинного спящего - человека?!
   В 1945 году, когда я находился в лагерной больнице, со мной рядом лежал больной из воров, по кличке "Каразубый", По назначению врача ему надо было делать ежедневно уколы. Он страшно их боялся и не давался, Пришлось обслуге применять физическую силу. Во время уколов его держали санитары. Распущенность, хамство и способность убить, еще
   не показатель собранности, смелости и обладания силой
   воли - скорее, наоборот - это показатель безволья.
   Война была бедствием для всех, но она была двойным бедствием для невинно заключенных, не имеющих права выступать с оружием в руках против врага. Многие, в том числе и я, обращались с просьбой отправить на фронт, но получали отказ. Мы отлично понимали, какое рабство могло принести фашистское порабощение, Таджики правильно говорят: "Погибнуть за отчизну - значит жить, склонится в рабстве мертвым быть".
   Родину мы защищали, как и весь советский народ, трудом. И уж если говорить о трудностях того времени то они были в повседневном тяжелом труде при плохом питании, и в подавленном моральном состоянии.
   Но ведь подумаешь и так: вся страна переживала опасное, тяжелое время, на заводах и в колхозах люди сутками работали полуголодными, а на фронте гибли наши родные.
   Каждый грамм золота, добытый нами помогал ковать победу над фашизмом и это воодушевляло нас. Заниматься в такое время разбором внутрисемейных конфликтов было не время. Стране нужно было единство.
   За хорошую работу "Дальстроя" во время Отечественной войны его начальнику Никишову присвоили звание Героя социалистического труда. О его заслугах не могу судить, он слишком далеко был от нас. Владыкой Колымы - звали его, а из-за жестокости боялись все - и вольные и заключенные. И когда он приезжал на прииск, паникерствовали- все от мастера до начальника прииска.
   Колымский произвол, был и остается на совести повелителя Колымы, начальника "Дальстроя". И вот странно, из всего вольно -наемного коллектива, высокочтимым оказался только Никишев. Думается мне, что при награждении за наши успехи, видимо действовало правило Крыловской басни "Лев на ловле". Правило такое:
   Вот эта часть моя по договору
   Вот эта мне как льву принадлежит без спору
   Вот эта мне за то, что всех сильней я
   А К ЭТОЙ чуть из вас лишь лапу кто протянет,
   И с места жив не встанет
   В противовес мужу, его колымская жена Гридасова, в след
   за мужем разъезжала на персональной легковой машине по приискам и устраивала благотворительные подачки. Разгуливая по забоям, она раздавала зэкэ 2-3 пачки папирос и деланную улыбку, эта комедия, это лицемерие унижало человеческое достоинство. Невольно вспоминаешь, как во время первой империалистической войны, императрица, жена Николая 2, посещала военные госпитали и одаривала солдат крестиками. Цель такого посещения императрицей, понятна и объяснима. А вот зачем потребовалась отвратительная балаганщина Гридасовой непонятно.
   Или прослыть доброй тетей, или сгладить произвол мужа?
   Или и то и другое вместе? Очевидно последнее.
   За время войны, мне пришлось жить и работать на нескольких участках, и лагпунктах. И всюду, от первого и до третьего лагпункта включительно, надоедали и нервировали обыски в бараках, особенно во время войны. Только заснешь и вдруг команда: Становись! Сгонят всех в одну сторону в одном белье, стоишь, дрожишь от холода. После проведенного Шмона не менее часа уходит на поиски своего барахла. Все перепутано перевернуто и разбросано, сидоры пустеют, недозволенное, запрещенное отбирается. Словом, всё перевертывается вверх тормашками, вверх дном. Ночь испорчена, настроение тоже.
   Определенный режим и строгость в лагере безусловно должны быть, но они не должны быть безрассудными. Вся беда в том, что нужный порядок, дисциплина поддерживались большинством надзирателей не по убеждению и велению совести, а по приказу и в силу казенной необходимости. Страшно надоедали и ежедневные вечерние проверки, особенно зимой. Хорошо если проверка короткая, а бывали и затяжные. Недосчитываются полного списочного состава заключенных, вот и держат на колымском морозе. Потом, кто-то смилостивился - проверку производили по баракам.
   На длительном, пути заключения встречались разные люди. На всю жизнь останется в памяти начальник смены коммунист Однопозов - этот прекрасной души человек. Он никогда не игнорировал и не пренебрегал советами и предложениями заключенных. Был вежлив и предупредителен. Но никогда он не переходил той грани, за которой душевная мягкость, тактичность превращается в попустительство в беспринципность. Коллектив зэкэ ценил это и был отзывчивым. Если заключенный только боится начальника, то он делает, что полагается, но если он уважает его, сделает вдвое больше. В то время, к осужденным по 58-й статье не требовалось принуждение. Излишнее принуждение, грубость, притупляют ум человека. Человек становится животным. Боязнь начальника - явление унизительное.
   В конце 1942 года меня с бригадой перевели на третий лагпункт. И здесь встречались люди помогавшие нашему нелегкому положению, но такие люди не были в почете, они рисковали своим положением и свободой.
   Бдительными, непримиримыми к врагам считали тех, кто хамил, грубил и применял физическую силу. Примером такого стиля руководства, служил начальник 3-го участка Шапиро, его начальники смен Крицкий и Столповский. Оба начальника смен, были в заключении за хулиганство.
   Смотришь на эти самодовольные рожи, непробивной лоб и думаешь: "эти люди способны не добывать золото, а только выколачивать..
   Много радости, хорошего настроения и здоровья отняло у нас хамство. Для хамов характерно двуличие, эти люди могут быть и вежливыми, особенно с теми от кого зависят. У них разные манеры поведения.
   Из лагерных начальников, особенно выделялся своей грубостью начальник первого лагерного пункта по прозвищу "Салат". Окрик, матершина и рукоприкладство, это было стилем его работы. Уставится на заключенного своими выпуклыми рачьими глазами и орет: "Я из тебя салат сделаю!"
   Так и прилипла, к нашему начальнику, эта овощная кличка. Его настоящего имени и фамилии никто не знал.
   И что еще не менее отвратительное в стиле его руководства так это непостоянство - у него семь пятниц в неделе
   Вроде прошло много лет, а такое не забывается. Даже всесильный лекарь - время, и оно только смогло что-то загладить, а что-то стереть, однако многое оставило в памяти. Остался в памяти и "Салат."
   К весне 1944 года, по- воле приискового начальства,
   я вновь оказался на своем первом лагпункте, а в июне
   с диагнозом "авитаминоз энтероколит" меня положили в приисковую лагерную больницу. Видимо сказалось длительное отсутствие полноценного питания с необходимыми витаминами для организма.
   К августу наступило улучшение, но для горных работ я еще был слишком слаб и нездоров.
   Медики, в частности врач Стоянов (по национальности болгарин) известный на Колыме хирург, из заключенных (ст.58-10), предложили мне работать завхозом больницы, а уж потом, после окончательного выздоровления перейти на горные работы.
   И дернул же меня черт согласиться! Я принял хозяйство. Приближалась осень. Время для завхоза было самое трудное. Надо готовить больницу к зиме. Требовался ремонт и заготовка топлива. В качестве рабочих рекомендовалось использовать выздоравливающих больных, а они как на подбор; шкура да кости - все "фитили".
   Для заготовки топлива средств не отпускали, но давалась возможность проявлять "инициативу". Существовал лимит на топливо, но его хватало на треть зимы.
   Для побелки стен внутри здания больницы требовался мел или известь. Знакомые шофера подсказали, что мел есть у кладовщика на шахте Аркагала - угольная.
   Больница снабдила меня поллитром спирта, кухня натуральным чаем или по колымски -чифиром, который был распространенным напитком, особенно среди блатных.
   В конце ноября, рано утром я вышел на трассу, чтобы попутной автомашиной уехать на Аркагалу. Транспорт пришлось доставать посредством' "голосования".
   Кабины были заняты, а время шло, пришлось в пятидесятиградусный мороз ехать наверху грузовой автомашины, сто километров. После половины пути, стал замерзать, а концу пути буквально одеревенел. Руки и ноги настолько окоченели, что стали нечувствительными.
   Прийти в обычное, нормальное состояние помог мне горячий чай. Такая кантовка может стоить жизни, а преступные способы проявлять "инициативу" прямой путь к новому сроку, а главное это не согласовывалось с моей совестью. Вот по такому принципу надо было заготовлять топливо и выполнять другие работы. Такой порядок и отсутствие всякого режима в отдыхе и в питании, на мне отразилось.
   К концу декабря 1944 г. опять положили в больницу, но уже в худшее состоянии. Через месяц я передвигался только с помощью других.
   Больница была переполнена. Много лежало с пневмонией и обморожением. Не было недостатка в дистрофиках и с кишечно-желудочными заболеваниями.
   В конце декабря проводил в последний путь старого коммуниста, военного работника Малышева. Умирал он с верой в партию, в Сталина.
   В январе 1945 г., из центральной лагерной, больницы, приехал пожилой врач-терапевт, из заключенных, ленинграќдец, Либерман. После осмотра, он рекомендовал меня в центральную лагерную больницу при управлении, в пос. Нексикан.
   В больнице "отремонтировали" меня хорошо и обязан я за это- главным образом врачу Либерману, который через три месяца восстановил здоровье, и надо правду сказать: вырвал меня у смерти и заставил жить. К сожалению сам Либерман, вскоре умер, не дождавшись своего освобождения. Когда я выкарабкался из рук смерти и чуть-чуть набрался сил в конце марта, меня выписали и направили на свой прииск им. Чкалова.
   Сразу после больницы в забой. Нарядчик Лавров отравил меня в бригаду Лошкарева на лотошную промывку.
   После больницы, да к тому же тяжелого длительного рабочего дня, к концу смены совершенно выдыхался и еле плелся в лагерь. С нетерпением ждешь вечерней поверки и отбоя, а затем забираешься на нары, и мертецки валишься и тут же засыпаешь. От усталости так крепко спишь, что сны никогда не снились. Хороший сон помогал мне, но его всегда не хватало. В лагере сон да еда - полезны всегда.
   К этому времени, лагерная и производственная обстановка заметно улучшилась. Меньше стало грубости и нервозности. Объяснялось это, видимо, успехами нашей армии на фронте. Близился конец войны.
   Хорошо помню день победы. Утром 9-го мая наша бригада только успела полупить инструмент и начать работу, как из лагеря прибежал посланный надзиратель с известием о конце воины, о капитуляции Германии. Еще не добежав до забоя, надзиратель во весь голос кричал:
   - "Конец войны! Мир! Победа! Мир! Победа! Кончай работу!"
   Вот новость так новость! Конец войны и победа!
   Слезы радости выступили у всех на глазах. После минутного оцепенения, люди бросились обниматься и целоваться. По забоям гремело победное ура, а экскаваторы непрерывно ревели извещая о победе. Шапки, рукавицы, кайла, лопаты летели вверх. Народ был в состоянии крайней степени восторга. Надзирателя, прибежавшего с известием, качали и подбрасывали вверх, словно только от него зависел конец войны. Для нас, это был первый праздник с нерабочим днем. Впрочем, праздники забываются, а это не забудется.
   В эти минуты трудно было разобраться, кто вольный, а кто заключенный - радовались и обнимались все, независимо от общественного положения.
   Все работы были прекращены, а заключенных собрали в лагерь на митинг. Праздновали до позднего вечера не придерживаясь установленного распорядка. А потом, накормили нас праздничным ужином: перловая каша, кусок отварной рыбы и стакан сладкого чая, блаженство!
   Кроме общей радости, конец войны породил надежду на амнистию. Мы полагали, что в ознаменование победы многие поедут домой или хотя бы получат сокращение срока. Своим тяжелым трудом и нелегкими условиями мы заслужили какого-то правительственного поощрения - думали мы.
   Но этого не случилось. Такого благородного, гуманного жеста не последовало. Видимо, не обошлось, без подсказки Берия.
   Не подумав о нас, Сталин подумал о себе. Запомнилось его заявление: "Победителей не судят!"
   Короче говоря, остались мы в казенном доме при старом интересе, особенно незавидное моральное состояние было у меня, проповедовавшего и веровавшего в амнистию, за наш труд-подвиг! Тут были и довод разума и слепая вера. Терпелив и легковерен человек в ожидании счастья.
   До войны, за время войны и после войны, при всех трудностях и непорядках, в лагерях не было случая массового или группового выражения протеста и выступления.
   В своем большинстве люди работали честно, особенно в годы войны. Горечь поражений и вдохновенные подвиги наступающей Советской армии - настраивали нас на честный труд, забывая об усталости и своей обиде, Мы знали лишь одно: надо помогать фронту бить врага до полной победы!
   Что было движущей силой в нашей работе и нашем поведении?
   На этот вопрос хорошо ответил А. Кривицкий в журнале "Знамя" N 4 за 1964 год в "Военной Косточке". Он пишет: "Немалыми прорехами зияла наша жизнь. Были в ней всякие неустройства и беды. Один культ личности сколько горя принес! А все же людей никогда не покидало ощущение своей неотторжимости от Советской власти.
   Велика сила - вести дело без буржуазии, без проклятых собственников топящих в ледяной воде эгоистического расчета всё человеческое.
   В ней корень всего, в этой силе, в нашей системе.
   В то время, люди попавшие в лагеря по 58 статье, как правило участники классовых боев или дореволюционный период, или послереволюционнный. Могли ли эти люди
   поднять руку на свою родную Советскую власть ими завоеванную и созданную? Безусловно нет. Хорошо сказал Панферов: "выстраданное убеждение - самое сильное убеждение на земле".
  
   1945 год запомнился мне еще и как год, когда совершались массовые, бездумные, легкомысленные браки. Во время Отечественной войны, много из женщин по Указу Были репрессированы за невыход на работу или отказ от работы, и тех кто был мобилизован для работы в промышленности, но не явился, После победы их амнистировали.
   Рядом с приисками Чай-Урьинского управления, в пос. Сусуман (ныне город), был организован овощеводческий совхоз, в котором и работали освободившиеся из лагерей женщины.
   И вот те из мужчин, кто уже был освобожден из заключения, истосковавшись по женской нежности и ласке, в
   выходные дни, группами, за сто и более километров, на
   попутных автомашинах, выезжали в совхоз в царство женщин, на "ярмарку невест", и прямо в поле подыскивали подругу жизни. Договаривались и женились, большинство женщин утратила общую женственность, огрубела. Лагерные привычки и одежда способствовали этому. Женились потому, что наскучило одиночество. Многие рассуждали по пошловатому закону: стерпится слюбится.
   Выбор был прост: приглянулись друг другу и ладно!?
   У большинства женихов и невест, были где-то оставленные семьи. Женились сорока-пятидесятилетние на двадцатипяти или тридцатилетних, а были случаи и наоборот, когда невеста намного старше жениха. Не зря на Колыме говорили, сто километров - не расстояние, сто рублей - не деньги, семьдесят лет - не старуха. Котировались всякие. Женятся, а думают о своей, вспоминают и мечтают о той, оставленной семье. Воспоминания греют и скрашивают дни. Словом, жизнь есть жизнь.
   Общение с женщинами облагораживающие сказалось на мужчинах. Прекращались мужские разговоры, не предназначенные для женского уха. Однако, встречались среди женщин- лагерниц, такие бабенки - проходимки, которые сами ругались не хуже извозчика. Послушаешь их - уши вянут.
   Многие находили жен на расстоянии, через письма, фотокарточки и знакомых. В этих случаях были брачные казусы. Начальник строй-цеха угольного комбината Озик договорился письмами с невестой с Украины о браке. Для её приезда, выслал деньги. Приехать-то она приехала, а замуж вышла за начальника шахты Смирнова. Озик остался при пиковом интересе. Претерпел материальный и моральный ущерб. Если сравнить женихов, то Озик солидней, моложе и "видный", а нате вот - ушла к Смиронову.
   К одному из шоферов Долгову, с его фотокарточкой ехала невеста. В пути, на одном из приисков, познакомилась с другим и вышла замуж. Фотокарточку вернула, а деньги на дорогу канули.
   О том5 что на Колыме большой спрос на женщин знали и за её пределами. В 1949 году (я уже был вольным) к нам на завод пришло письмо из Новосибирской области, с таким адресом: "Аркагалинский завод огнеупоров - мужчинам" .
   Письмо такого содержания: "тов. мужчины! мне 34 года, разведенная, имею одного ребенка. Желаю выйти замуж.
   Муж должен быть не старше 50 лет. Прилагаю фотокарточку. Отвечайте по адресу"- адрес не запомнил.
   После 1953 года, как только бывшим зэкэ, разрешили выезд с Колымы, большинство колымских семей распалось. Так было. Из песни слово не выкинешь. Получилось по народному выражению: "была без радости любовь, разлука будет без печали..."
   В начале осени 1945 года, наш лагпункт стали готовить к новому пополнению, ожидались этапы солдат и офицеров бывших военно-пленных и находившихся на оккупированной территории. Их обвиняли в измене, -предательстве. Как оказалось потом, среди них были попавшие в плен при тяжелом ранении, при потере сознания. Всё это мы узнали из других источников. Встретиться с фронтовиками нам не пришлось.
   В декабре 1945 года, нас старожилов, отправили на Аркагалу-угольную.
   Рабочий поселок Аркагала основан в 1935 году, когќда было открыто геологом Вронским угольное месторождение. Кроме угольных шахт, на Аркагале, на базе аргиллитов, залегающих по соседству с углем, работал завод огнеупоров.
   Лагерь для заключенных был расположен в полукилометре от поселка на отлогом склоне, в низине которого протекает ключ 'Знатный".
   К зиме 1946 года, бараки лагеря были хорошо подготовлены. Имелись и подсобные помещения - баня, она же прачечная, хлеборезка, парикмахерская, столовая, мастерские по ремонту обуви и одежды. Не было нужды и в топливе. Углем обеспечивались не ограниченно.
   Условия для работы на производстве, отличались от работы на приисках тем, что в шахтах на глубине до трехсот метров, не ощущали колымских морозов, а те кто работал на заводе, тем более находились в тепле.
   Перед тем, как выйти на работу нас двое суток держали в лагере. Шло распределение по бригадам, баракам, шахтам, Выявляли специальности и давали направление на производство.
   Представителем от угольной шахты, при распределении рабочих, был главный инженер Гермаш и горный мастер Мартынюк, которого я хорошо знал по прииску "Чкалов
   Мартынюк предложил использовать меня горным мастером в шахте, но убедившись в моем невежестве в подземных работах, на своем предложении не настаивал.
   С прибытием нашего этапа, с увеличением численного
   состава лагеря, инспектору УРЧ (учетно-распределительная часть) потребовался из заключенных статист. По рекомендации опять же Мартынюка и знающих меня нарядчиков, было решено использовать статистом лагеря.
   Инспектором УРЧ работала жена начальника лагеря
   Фрида Григорьевна Абдулова. Как работник она была не
   достаточно компетентна. Делопроизводство, учет и отчетность или плохо знала или совершенно не знала.
   *
   Вся тяжесть работы лежала на старшем нарядчике Яше Медведеве и на мне.
   Медведев из бытовиков. Осужден за убийство жены.
   Он полюбил и женился на одной девушке, но не был счастлив с ней. Молодая, интересная жена, изменила. Ревность, как сказал Шекспир, это "чудовище с зелеными глазами", толкнуло на убийство. А результат 10 лет ИТЛ.
   При всех деловых недостатках, Фрида Григорьевна была душевным человеком. Её неподдельная доброта согревала нас и рождала хорошие человеческие чувства. Она явилась для нас, как свет, как тепло.
   Имея полное доверие, мы никогда не злоупотребляли им и выполняли свои обязанности с исключительной честностью и точностью.
   Иногда, в выходные дни, когда Фрида Григорьевна уходила с мужем в гости, я оставался у них в квартире выполнять обязанности няни. Детей было трое - от трех до восьми лет. Соскучившись по семейной жизни и детской ласке, я быстро познакомился с малышами, вошел в доверие и получал полное удовлетворение от проведенного с ними дня. Все мы скучали по нашим детям.
   Работы в УРЧ было много и приходилось использовать вечера.
   Управлению лагерями в 1946 году, зачем-то понадобилось составление характеристик на заключенных. Начальник режима, свалил эту работу на инспектора КВЧ, а тот в свою очередь на инспектора УРЧ. Инспектор УРЧ - Фрида Григорьевна, заявила, что это не её дело.
   Старший надзиратель, нашел простое решение; обращаясь ко мне и ст. нарядчику Медведеву сказал;
   "Вы людей лучше знаете, вот и пишите сами характеристики". Мы и писали. Писали и днем и вечером.
   Попортили уйму бумаги.
   Шила в мешке не утаишь. Заработала радио-параша.
   Строили предположения и догадки, "мол готовится материал для пересмотра дел". К нам с Яшей шли ходатаи с просьбой написать хорошую характеристику. У многих изменилось отношение к работе. Даже уголовники - уркаганы, стали лучше работать.
   Как потом оказалось, труд наш пропал даром никто и никогда характеристиками не интересовался. Пропали труд, бумага и время.
   Нашим начальником лагеря был Абдулов. По национальности татарин. Выдвиженец из надзирателей. Коммунист.
   Под стать своей жене, на редкость добродушный и человечный. В работе требовательный, но не был грубым. Его спокойный тон в разговоре, всегда располагал к искренности и заставлял уважительно относиться к его указаниям и распоряжениям.
   Казалось бы, работа начальника режима, по своему названию и характеру, должна вестись в строгости и повышенной требовательности, не располагая, а отталкивая от себя заключенных.
   Всё было наоборот.
   Эту обязанность, выполнял прекрасной души человек - Николай Якубкин. Белорус по национальности. Лейтенант-фронтовик, коммунист. Не было случая, чтобы он обидел, оскорбил заключенного. Больше того к нему шли с жалобами. Лагерным отцом звали его и относились к нему с искренним уважением.
   Совершенно молодым, чуть больше тридцати, Якубкин ушел из жизни. Но об этом ниже.
   Из надзирателей, хотелось бы вспомнить хорошим словом украинца с устрашающей фамилией - Дубина. Он не следовал слепо всепрощению. За нарушение лагерного распорядка наказывал и был требователен. Но справедлив и не оскорблял человеческого достоинства, или понимал несправедливость, или сомневался в справедливости заключения многих из находившихся в лагере. Что-нибудь изменить в положении людей, оклеветанных и изолированных от общества, он не мог, но душевно переживал.
   В таком состоянии, в лагере он работать не мог.
   В 1947 году, согласно рапорта; написанного от его имени мною - его демобилизовали. Мне говорили, что три-четыре года назад, он тоже грешил грубостью. Возможно, но ведь кодекс, по которому судит совесть,, не знает сроков давности. Человеку свойственно ошибаться, но только глупец настаивает на ошибках.
   К сожалению, людей с хорошим, справедливым отношением к заключенным, было не так уж много. Всю лагерную обслугу ориентировали обращаться с "врагами народа" со всей строгостью. Люди были разные и по разному понимали и применяли лагерную строгость и требовательность. Вместо требовательности, применяли грубость, а вместо строгости - самодурство.
   Особенно усердствовал в водворении повышенной лагерной, дисциплины, незабываемый надзиратель Миргалиев. Коренастый, плотный, смуглолицый с рябинками на лице, он являл собой пример самодурства и наглости. По званию Миргалиев старший сержант. В отношении к заключенным руководствался собственными соображениями, а соображения, к сожалению, были незрелыми, разговор с заключенными, всегда вел в повышенном и грубом тоне. Стоять перед ним, надо только по стойке смирно, а среди нас были и не военные. Приспосабливались конечно и к таким.
   При входе Миргалиева в барак, дневальный барака во весь голос подавал команду:
   - "Внимание!" и рапортовал, называя его старшим лейтенантом или даже капитаном. Тогда уж наверняка, всё плохое сойдет за хорошее, назвать его старшим сержантом, да еще плохо отдать рапорт, значит попасть в немилость и получить нагоняй за "беспорядок".
   Беспорядки всегда найдутся. Дневальные зная эту слабость Миргалиева - специально готовились к рапорту. Дневальный бригады Сорокина, однажды, даже переборщил... назвал его полковником и получил за это замечание.
   Разных надзирателей пришлось встретить. Были мелочные и крохоборы, были службисты и лишь бы день прошел... Надо сказать правду: большинство надзирателей народ грубый: кого-то прикладом ударят, кому пинка дадут, а кому достанется только словесное оскорбление. Обходили разве тех, кто прислуживал и выслуживался.
   Хамскому, бесчеловечному отношению некоторых надзирателей или горных мастеров, начальников лагерей или участков, не следует удивляться: ведь такая линия давалась и поощрялась сверху, а примером служил какой-нибудь высокопоставленной чиновник.
   У начальника "Дальстроя", были одно время заместителями полковник Гаранин и Гаркаев. эти помощники просќлыли по лагерям Крайнего Севера своей жестокостью. Люди- звери, так звали их. Когда они проходили, с окружающей их свитой, по забоям, кто имел возможность, прятался. Спасались как воробьи от ястреба, и это вольные. Нам зэкэ, ничего не оставалось, как не разгибать спины в забоях и не останавливаясь возить тачки с песками на промывочный прибор.
   И как бы ни осторожничали, все ж находились жертвы, попадались под их руку...
   Прошло много времени, а я и сейчас вспоминаю этих людей с отвращением. Действительно, это были изверги рода человеческого. Вот они и служили примером для нижестоящих. Отсюда и надзирательский зуд. Самодурство, да еще самодурство свысока, воспринималось как образец бдительности и борьбы с контриками. А ведь начальником надо бы знать: грубость, произвол и развращают душу и разрушают тело. Но какое дело хаму до последствий?
   Такова его духовная потребность. Ума не приложишь, как высокопоставленное лицо может распускать руки?
   Потом, спустя года два, говорили, что Гаранин на
   поприще произвола, потерпел фиаско. Ну что ж, унтер-офицерская вдова сама себя высекла! Пожал, что посеял.
   Памятные дни, со временем конечно бледнеют, теряют остроту, но не забываются.
   Время прожитое о в лагере пос. Аркагала, в отношении быта, было лучшим. Жили мы трое в пристроенном к бараку тамбуре. Имел каждый топчан, матрас, подушку-набитые сеном и серое шинельного, сукна одеяло. Коллектив наш был дружным. Тимошенко Миша, лет сорока, балагур - весельчак из донских казаков, выполнял обязанности старосты лагеря.
   Ваня Голов, нарядчик, физический крепыш, лет тридцати, родом из Мордовии - мой земляк. По натуре великий оптимист или просто "не унывай головушка".
   Один раз в неделю, обслуга лагеря ходила на работу в шахту. Подносили крепежный материал или грузили вагонетки углем.
   Видимо от изнурительной, ежедневной многочасовой работы в конторе в этот год физически я сильно ослаб. А от недостатка в организме нужных витаминов, у меня появилась куриная слепота. Избавиться от неё помог мне фельдшер Фролов.
   Миша Тимошенко, в начале 1947 года, должен был освободиться. Отбыл он в лагере почти десять лет. Но в конце 1946 года его убило в бане электрическим током.
   Случилось это так. В железный бак со льдом был спущен самодельный электрокипятильник.
   Тимошенко не зная, что вода в баке под током, стал черпать ковшом. Прикоснувшись к воде смерть наступила мгновенно.
   Иван Голов в 1947 году освободился, а где потом работал и какова его дальнейшая судьба мне неизвестно.
   Большим событием для лагеря в 1946 году был необычный групповой побег. Ушли трое из ночной смены, с работы угольной шахты. Двое из них инициаторов дважды судимые за расхищение социалистической собственности. Последний срок десять лет.
   Решая вопрос о побеге, учитывали, что уйти с Колымы без запаса продовольствия невозможно. Уговаривают третьего, из молодых, с расчетом при нужде использовать на мясо, и они пошли.
   От лагеря взяли направление в сторону Якутии. Шли ночью, а днем отдыхали. За небольшое время побега прошли километров 200-250. Небольшой, полуголодный запас продуктов иссяк на пятые сутки. Наступила голодовка. Двое, организаторы побега, на одном из привалов, во время сна, убили на мясо намеченную жертву. Мясо отделили от костей, посолили и сложили в мешок. Голову и кости обложили камнями. В это же утро, беглецы-людоеды развели костер и в котелке сварили мясо своего товарища и съели по солидной порции.
   Утром следующих суток, их обнаружила охрана из дорожного лагеря. Оба беглеца были пойманы, и с остатками человеческого мяса, возвращены в свой лагерь.
   На одной из вечерних поверок, беглецов-людоедов, оборванных, обросших, истощенных и грязных, показали всему лагерю. Вывели их с мешком в котором оставалось не съеденное мясо человека. Перед строем заставили рассказать о своём побеге. В памяти осталось тупое, озверелое выражение лица с бегающими глазами. Никто из лагерников им не симпатизировал. Буквально все возмущались их зверским поступком. Примерно через месяц, по ; приговору выездной сессии Краевого Суда их расстреляли. Это случилось летом а в ноябре, когда уже стояли сильные морозы, произошло еще одно чепе.
   Трое расконвоированных шоферов, с небольшим сроком, в гараже угольного комбината, выпили антифриз средство предотвращающее обледенение механизмов при низких температурах. Кто то им сказал, что антифриз хорошее средство для опьянения.
   Поверили и выпили; промучались ночь, а утром в разное время, наступила смерть. I
   В лагере приходилось видеть много и разных смертей, но такое предсмертное мучение я видел впервые.
   Время в заключении идет медленно, особенно последний год, месяцы и дни. И все же ровно черев десять лет наступило долгожданное 19 марта 1947 года - день моего освобождения.
   В этот день мне "повезло", я арестован был 19 марта 1937 года вечером, а освободили "досрочно" утром.
   По календарю весна, но на Колыме зима еще прочно удерживает рубежи.
   Гол как сокол, я направился в общежитие одиночек, тоже бывших заключенных, устраивать своё вольное житье. Там я встретился с хорошим знакомым, старым комсомольцем и коммунистом, ранее освободившимся из лагеря, геологом Трибунским Иваном Пантелеймоновичем, и получил от него первую моральную поддержку.
   Впервые мы встретились вне лагерной зоны, и долго как бы не верили своим глазам, что это в действительности, наяву. 0 чем могут говорить два бывших зэкэ, получившие свободу? Снова вспоминали незабываемое, пережитое. Мы, долго предавались воспоминаниям о пережитом ' в тюрьмах и лагерях. Говорили о планах на будущее и о своих первых впечатлениях на воле. Разговоры, разговоры... На руках у меня был, выданный в лагере, первичный Документ моего второго рождения - справка по форме "А" за N552/163396.
   Об освобождении из лагеря можно сказать: наступила весна без солнца..., ведь у меня еще пять лет поражения в правах. А с 1951 года начинается ссылка. Свобода оказалась призрачной. Получалось так, что и на воле чувствовал себя как в тюрьме: бдительное око комендантского надзора следило за каждым шагом ссыльного.
   После десятилетней "командировки" надо бы какое-то время отдохнуть, но для этого не было материальной возможности. И в тот же день 19 марта 1947 года, приказом Р 32/К я был принят на Аркагалинский завод огнеупоров в качестве рабочего, а через двенадцать дней - 31 марта, директор завода Николай Иванович Соколов, назначил меня сменным мастером.
   Долгое время я не мог отвыкнуть от обращения: гражданин начальник! От драгоценного слова "товарищ", за 10 лет отучили.
   Хорошо знающий своё дело, Соколов после работы помогал мне разобраться в сложных вопросах огнеупорного производства. Я и до сих пор храню о нем добрые чувства, как о человеке с добрым, отзывчивым сердцем.
   Инженер по образованию, коммунист по убеждению, он уценивал людей не по анкетным данным, а по результатам работы и по их поведению в обществе.
   При назначении сменным мастером, когда я напомнил о своей судимости по статье 58-10-11, он резонно заменил: Не анкетами нам план выполнять, а людьми! Мне нужны люди, чтобы хорошо работали. Да, доброта человеческая измеряется делом, а не числом улыбок.
   В огнеупорной промышленности я новичок и надо было овладевать знаниями этой отрасли. В сорок три года я приступил к учебе. Сколько раз помогали мне книги? И надеюсь, помогут они мне и в будущем. Пользуешься ими и с новой силой понимаешь мудрость известного изречения: "Книга это сосуд, который нас наполняет, но сам не делается пустым".
   Литературой и консультацией, кроме Соколова, хорошо помогал инженер-керамик Филатов Сергей Тимофеевич. Из литературы, много пользовался учебником для вузов В.И. Перевалова "Технология огнеупоров" .
   Китайская пословица гласит: "учиться - всё равно, что грести против течения: только перестанешь - и тебя гонит назад".
   После двухлетней работы сменным мастером, 27 декабря 1948 года, приказом директора за N20/К меня переводят на должность старшего мастера завода. В1949 году, при заводе были организованы шестимесячные вечерние курсы мастеров огнеупорной промышленности С оценкой "хорошо" я их окончил, без отрыва от производства.
   Занимаясь производственными делами, я не забывал,
   58-я статья, тяжелым грузом висит на мне. В 1949 году я вновь обрел веру в возможность реабилитировать
   себя. Приходится повторить известное: блажен кто верует, -тепло ему на свете.
  
   В этот, 1949 год, в г. Магадане была организована юридическая консультация Колымы, о чем доводилось до сведения черев газеты "Советская Колыма". Надеясь на квалифицированную помощь адвокатов, я обратился с просьбой написать жалобу.
   Вскоре получил ответ.
   " НКЮ-РСШСР Гр-ну Голубеву Алексею Алексеевичу
   Хабаровская краевая
   коллегия
   адвокатов.
   Юридическая кон Пос. Аркагала, Аркагалинский р-н
   сультация Колымы завод огнеупоров
   15 сентября 1949 г.
   г.Магадан.
   На ваше письмо от 12 марта 1949 года сообщаем вам, что если Вы считаете, что осуждены были неправильно, то юрконсультация по вашему поручению может возбудить ходатайство перед Верхсудом о пересмотре Вашего дела, в порядке надзора.
   Стоимость такого поручения колеблется от 300 до 400 рублей. Если вы согласны, то вышлите в адрес юрконсультации Колымы (Магадан, ул. Дзержинского, б) аванс в размере 150 рублей, и изложение обстоятельства Вашего дела.
   Зав. юрконсультацией Колымы: (Жигалин).?
   Сокращаю свои потребности. И из своего скудного бюджета, 3-го мая высылаю 150 рублей. В тот же день послал заказным письмом подробное изложение своего дела. Только в сентябре месяце зав. юрконсультацией Колымы Жигалин сообщил:
   Гр-ну Голубеву Алексею Алексеевичу, пос. Аркагала, Аркагалинский завод огнеупоров. 15.09.1949 г.
   В ответ на Ваше письмо от 14-08-49 г., сообщаем Вам, что высланное Вами подробное изложение по Вашему делу нами не получено. Деньги в сумме 150 рублей поступили. Рекомендуем Вам вторично направить Ваше изложение по Вашему делу.
   Зав. юрконсультацией Колымы: (Жигалин).
   Нечего сказать - обрадовали!
   Кто же виноват в потере моего материала?
   Завожу справки-на почте. Заказное письмо вручено адресату. Стало быть, потеряли или выбросили его в корзину защитники закона. Так или иначе, а подробное изложение своего дела, посылаю вторично.
  
   В декабре получаю ответ.
   (Место штампа) Гр-ну Голубеву Алексею
   7/12-1949 г. Алексеевичу, пос. Аркагала,
   N1076/618 завод огнеупоров.
   Ставим Вас в известность, что Ваше вторичное изложение по Вашему делу нами получены. Вести Ваше дело будет адвокат Беляев, который ознакомился с Вашим изложением, будет составлена жалоба о пересмотре дела, которая будет вам направлена на подпись, истребованы дополнительные документы. Жалоба будет вам направлена не ранее 15-го декабря, по возвращнии адвоката из командировки. Кроме того, Вам нужно будет дополнительно перевести на наш счет в Магаданской конторе госбанка 150/062 - 250 рублей, на расходы, связанные с Вашим поручением, а также сообщите какое имели звание. Зав. юрконсультацией Колымы: (Жигалин).
   Разве можно останавливаться на полдороге, или жалеть деньги - хотя отлично понимаю, никаких расходов связанных с моей жалобой, кроме покупки конвертов, консультация не производит.
   "Выкраиваю" еще 250 рублей. 15 декабря высылаю и жду на подпись жалобу. Но вот в начале августа, уже 1950 года - это через год с момента наших переговоров получаю от адвоката Беляева такое письмо:
   (Место штамма) Гр-ну Голубеву. Аркагала,
   31/УП-50 г. З-д огнеупоров.
   N437.
   К сожалению я только недавно получил возможность собрать все материалы, которые были необходимы для принесения жалобы в порядок надзора. Ознакомившись, я пришел к выводу, что мне еще необходимо ознакомиться и с делом. Без этого, безусловно, нельзя и мыслить о реальной возможности истребования вашего дела генеральным Прокурором в порядке надзора. По тем материалам, которыми я сейчас располагаю можно составить жалобу, но насколько она будет опровергать положенные в основу обвинения доказательства я поручиться не могу. Дело ваше находится в Хабаровске и я смогу с ним ознакомиться только побывав там. Для поездки необходимы средства в размере примерно 3-х тысяч рублей.
   Прошу Вас не медлить с ответом и сообщить ваше решение.
   Адвокат Беляев.
   После этого письма мне стало совсем ясно, что я имею дело с вымогателями, людьми без души и совести, Достойными произвола того времени.
   Отвечаю коротко! Составляйте жалобу по имеющемуся у Вас материалу. Шлите на подпись, Денег трех тысяч выслать не могу.
   Во первых такой суммы у меня не было, а во вторых о своем деле я подробно изложил в ранее посланном письме. Знакомство с делом, нового ничего не могло дать, да оно ему и не нужно было - нужны были деньги.
   Чем же кончилась наша полуторагодичная переписка?
   В последнем письме адвокат Беляев писал: "По тем материалам, которым я сейчас располагаю, можно составить жалобу, но он её не составил ни тогда и ни потом,.,
   В связи с этой перепиской, вспомнил я "Первые радости" К. Федина. Там есть такой диалог: j
   Помните? - Хлестаков спрашивает Растаковского:
   "А как давно вы подавали просьбу?" А тот в ответ:
   "Да если сказать правду, не так и давно, в 1801 году, да вот уже тридцать лет нет никакой резолюции".
   Не сомневаюсь я, что после XX съезда КПСС, Жигалин и Беляев громче других осуждали произвол, бездушие в период культа личности. К сожалению еще встречаются у нас хамелеоны, даже с партийным билетом.
   Прошло много лет, а я и сейчас думаю: какое страшное равнодушие надо иметь, чтобы использовать человеческое горе в своих корыстных целях.?!
   Пока велась переписка с юрконсультацией производственные дела шли в гору. С января 1950 г. я уже директор завода. Бывший директор Н. И. Соколов выехал с Колымы в Москву, а инженер Филатов стал начальником участка строительных материалов.
   За работу 1951 года, решением Колымского окружкома и Управления местных строительных материалов, нашему заводу вручается переходящее Красное Знамя.
   Газета "Советская Колыма" в N37 от 13 февраля 1952 г. о нашей победе в социалистическом соревновании, поместила статью. А несколько раньше, в ноябре 1951 года, приказом по Управлению N192 от 6/11 меня награждают Почетной грамотой.
   Пишу об этом не для самовосхваления, а для того, чтобы показать, как в те времена резко менялось общесќвенное положение человека, вопреки логике и разуму.
   Я уже говорил, что на заводе, дела шли хорошо, и радостно сознавать, что в общем деле социалистического строительства есть и твой труд. Хорошо сработавшийся дружный коллектив завода праздновал и ликовал.
   Но вот 8 мая 1952 года, вызывает меня Сусуманский Райотдел НКВД потребовав захватить личные документы. Начальник райотдела НКВД объявил мне, что согласно постановления Особого Совещания от 17 ноября 1951 года, я подвергаюсь бессрочной ссылке на Крайний Север без права выезда в центральные районы страны.
   "За что?" спросил я.
   За прошлую контрреволюционную деятельность"-ответили мне.
   Ссылке подвергались почти все, кто был в лагере по статье 58. Несомненно, это была работа врага народа Берия.
   Вскоре вслед за ссылкой, из Управления, поступило распоряжение: "Голубева, как политически неблагонадежного (имеющего ссылку), от занимаемой должности директора освободить". И освобождают. Приказом от 15 июля 1952 г. меня переводят сменным мастером.
   В конце лета 1953 года, пережил я еще одну большую неприятность, заставившую сильно переволноваться.
   Начальник режима лагеря Николай Якубкин, после моего освобождения, часто посещал завод и мою квартиру, у нас были хорошие личные отношения. Якубкин занимался у себя в парторганизации в кружке по истории партии.
   И перед началом занятий, каждый раз заходил ко мне на собеседование, на консультацию. Беседы мне приносили полное удовлетворение. Я чувствовал себя в своей стихии. В небольшой библиотеке, у меня была история ВКП(б) издания, 1938 года, а истории нового издания у меня не было, и она для меня, представляла большой интерес. Конечно, наши беседы проходили конспиративно, т.к. Якубкин боялся гласности - ведь я ссыльный и бывший заключенный по 58-й статье. были у нас и производственные связи. Завод оказывал помощь лагерю строительными материалами.
   В один из выходных дней, под вечер, слегка выпивши Н. И. Якубкин зашел ко мне на квартиру. Из разговора стало ясно, у него семейные неприятности. Он подозревал жену в измене.
   В 8 часов вечера я ушел на завод в ночную смену, а он, после выпитых еще ста граммов спирта, улегся в кухне на диван и уснул.
   Перед рассветом я вернулся с работы и не включая света, осторожно, чтобы не разбудить Якубкина, прошел через кухню в переднюю комнату. Разделся и лег спать.
   Уже поздно утром, около десяти часов, проснувшись, через открытую дверь в кухню, увидел ноги, лежавшего на диване Якубкина.
   - "Подъем!"- крикнул я ему, не вставая с постели. Ответа не последовало. Чтобы разбудить его, я встал, вышел на кухню и ужаснулся. Николай Иванович Якубкин, начальник режима лагеря был мертв!
   Положение моё было, мало сказать пиковое. Ведь начальник режима лагеря оказался мертвым на квартире у бывшего заключенного, отбывавшего срок по 58 статье, а ныне ссыльного!
   Кроме неприятности, было искренне жаль хорошего человека, молодого растущего коммуниста, безвременно ушедшего из жизни в возрасте около 35 лет.
   Это, очередное нервное потрясение не прошло, конечно бесследно. Тревожно-беспокойное состояние длилось несколько дней, да и после внесенной ясности в причину смерти я долгое время не мог успокоиться, прийти в себя.
   Квартиру мою опечатали. Всё, что можно было пить и есть, взяли на анализ в лабораторию.
   Мне начался перекрестный допрос. Допрашивали в разных местах и разные лица. Допрашивал участковый милиционер. Его первый вопрос был ошеломляющим:
   "Расскажи как убил начальника режима Якубкина?" Нервы были взвинчены, но я разумно промолчал. Допрашивал оперуполномоченный лагеря и поселковый уполномоченный НКВД Гусев. Сказать правду, в отличие от первых двух, Гусев вел допрос справедливо, без оскорблений и не тенденциозно.
   На третий день, после смерти, Якубкина увезли в отделение лагеря пос. Кадыкчан, на вскрытие.
   Начальства, разных чинов, понаехало из Управления Магадана. Все они присутствовали на вскрытии.
   От радости и горя слезы катились непрерывно, врачи сняли с меня тяжелое обвинение в убийстве. Вскрытие сказало, что смерть наступила от врожденного порока сердца.
   Весь период моей ссылки, не был лучшим в моральном отношении, чем в бытность в заключении. Спец. комендант, к которому ссыльные ходили ежемесячно отмечаться, имел право снимать и переводить ссыльных на другую работу, наказывать и вызывать когда сочтет нужным. Да и отношение своей заводской администрации было уже не то...
   1
   Был у нас, недолгое время директором завода некто Нефедов. Эгоистичный, черствый человек. Из него выпирала какая-то тупая надменность, не располагавшая к душевному разговору. Он выдавал себя за героя советского союза и члена партии. За малейшее возражение или неподчинение, Нефедов своими правами арестовывал или отправлял на прииск любого из ссыльных, или бывших заключенных. Для сопровождения, через спец. коменданта вызывал из лагеря конвой. Все на свете кончается; пришел конец и нашему терпению.
   О всех безобразиях пришлось написать в редакцию газеты "Советская Колыма" и после проверки, проходимец Нефедов с работы директора был снят. Героем Советского Союза и членом партии он, конечно, не был. Письмо о результатах проверки, у меня хранится до сих пор.
   К ссыльным и бывшим зэкэ, особенно отличался грубостью й бестактностью, начальник участка стройматериалов К. Д. Шувалов, которому был подчинен наш завод. Часто в пьяном виде, отдавал унизительные и оскорбительные распоряжения с угрозами отправить туда где были, т.е. в лагерь.
   Правильно говорят, что вино молчит до тех пор, пока оно закупорено в бутылке! И горе, если оно используется самодуром.
   А ведь такому руководителю, надо бы знать, что у людей с клеймом "бывший зэкэ" очень обострены чувства. Всякая грубость, оскорбление, приносили боль и страдание. Словом можно покалечить, убить. Прежде чем сказать, надо подумать.
   Шувалов не обременял себя этим. В конечном счете, административный зуд, сказывался на работоспособности других..
   У человека без доверия не может быть творческой жизни, ведь повседневная подозрительность ранит самую незащищенную- и благородную часть души "человеческое достоинство". Человек, который боится, не может быть счастлив.
   I
   Все пережитое унесло здоровье и лучшие годы. Сохранилась преданность и вера в партию - это главное. Погубленного времени никто возместить не может, и никто не может стереть в памяти пережитое унижение.
   Хотя лож всесуща и всесильна, но к счастью, она не вечна. Могут погибнуть хорошие люди, жизнь многих может быть покалечена, и все же в итоге правда побеждает" (И. Эренбург)
   После смерти Сталина, Ленинский ЦК КПСС, решительно разоблачив культ личности, восстановил революционную законность.
   Уже в сентябре 1954 года, по моему заявлению, снимают ссылку, а в сентябре 1956 года полностью реабилитировали. Вспоминается строфа из стихотворения Солуновой:
   "С отчаяньем борясь, я знала правда есть.
   Не вечно клевете держать у сердца дуло.
   Мне Партия моя вернула жизнь и честь
   И пыль беды, как мать, заботливо стряхнула".
   Двадцатой съезд (1956 г.) рассказав правду о страшном
   каменном Молохе- культе личности, восстановил в партии ленинские принципы.
   Те, кто подобно мне потерял безвинно многие годы
   жизни в суровом заключении, особенно счастливы, дожив до двадцатого съезда нашей партии.
   Тревожное, трудное, время прожило наше поколение.
   Мы радуемся, что дети и внуки наши не получат тех же тяжелых
   уроков жизни, что мы.
   От ошибок Сталина, хотя и пострадали невинные, хотя |
   ошибки и были тормозом в развитии Советского общества,
   но они не остановили развития и тем более не могли изменить социалистическую природу советского строя .
   д
   Казалось бы, пережитое нашей партией, народом трудное время, должно послужить уроком не только для нас, но и для других коммунистических партий. К сожалению не извлекли урока руководители КПК. Опыт истории ценен лишь
   тогда, когда на нем учатся.
   Мне думается, что культ личности Мао-Цзэ-Дуна, значительно превосходит культ Сталина.
   "Мудрейшему из мудрых", надо знать свою китайскую пословицу: "нельзя силой заставить верить себе".
   Жаль товарищей китайских коммунистов-ленинцев, незаслуженно подвергающихся репрессиям. Но справедливость не может умереть, как бы этого ни хотели сторонники культа личности Мао-Цзэ-Дуна. "Ладонью солнце не закроешь". Не идеи Мао-Цзэ-Дуна, а победит марксизм-ленинизм! История не простит отступникам и предателям!
   Коротко о Колыме.
   В одном из старых справочников, о Колыме сказано: "Колыма, восточный и наиболее пустынный из округов Якутской области. Произведениями минерального царства не особенно богат...
   Земледелия не существует. Фабрик и заводов нет. Ремесленников 200 человек. Местные племена вырождаются и вымирают.
   Всех жителей в округе 7126 человек. Сильно развиты лихорадка, худосочие, золотуха, слепота, сифилис и проказа. Народное образование в ужасающем состоянии, едва найдется десятка два человек, знающих грамоту и письмо. Польза от единственной во всем крае школы не может быть особенно ощутимой".
   И вот в этом сурово-диком, пустынно-безлюдном крае, началось активное строительство, в наше советское время.
   Для планомерного освоения и превращения Крайнего Севера в горнопромышленный район, в ноябре 1931 года, постановлением правительства, был создан трест "Дальстрой",| а возглавлял его Берзин. В последствии Берзин стал жертвой периода культа личности Сталина.
   Осваивать на Колыме было что.
   Зимой 1931 года, экспедиция во главе с геологом Цареградским открыла россыпи металла в бассейнах рек Средникана, Утиной, Оротукана, на Гербе, в верховьях Баханчи и на Теньке. Наконец, метал обнаружен на левом берегу Колымы в реках Майорыч, Три медведя и Дебин.
   В феврале 1932 года, в бухту Нагаева пришли первые пароходы с ледоколом "Литке". Они привезли дома, тех. грузы и продовольствие.
   Бухта Нагаева, до 1912 года носила название "Волок".
   В 1912 году, главное географическое управление, в честь ученого адмирала А.И.Нагаева, составившего первые карты, бухта была переименована.
   Район деятельности Дальстроя распространялся: с юга Охотское море, с Севера - Ледовитый океан, с Запада бассейн реки Яны и с Востока - Берингово море.
   Площадь "Дальстроя" превышала два миллиона квадратных километров. "Дальстрой" по площади в четыре раза
   больше Украины, в пять раз больше Японии и превышает площадь Западноевропейских государств как Англия, Франция, Германия, Бельгия, Голландия и Швейцария взятых вместе. Рельеф поверхности очень сложен и разнообразен. Мощные горные хребты и плоскогорья, большие котлованы и низменности, плато и холмы.
   На Колыме есть действующие ледники, общее количество которых насчитывалось до 114, а площадь оледенения около 140 квадратных километров. К физическим особенностям Колымы следует отнести вечную мерзлоту. С одной стороны вечная мерзлота облегчает работу подземок, создавая естественное крепление, а с другой стороны она сковывает размах весенне-летнего сезона по добыче металла в горной промышленности, где решает успех талый грунт.
   Болдырев в книге "В Колымо-Индигирской тайге", пишет, что мерзлота иногда уходит на глубину сто-двести
   метров и это верно.. Мне самому пришлось быть очевидцем проникновения вечной мерзлоты на большие глубины - более двухсот метров.
   В связи с тем, что колымское лето короткое, мерзлый грунт успевает оттаивать максимально до двух метров, причем, не по всей территории.
   Характерной особенностью для Дальнего Востока в целом и особенно для Колымы, являются паводки или наводнения появляющиеся в конце лета или вначале осени. Больше наводнение было в 1939 году. С 20 по 34 августа уровень воды на реке Колыме у Средникана повысился на 10 м. 39см., а в 1938 году река Армань, силой потока горных вод, повернула течение впадающей в нее реки Яш и прорвав морской берег, потекла в Охотское море по новому руслу.
   В августе 1946 года во время паводка, наш Аркагалинский лагерь был отрезан сильным потоком и широким разливом ключа Знатный, Больше половины лагеря не выходило на работу. Не было средств переправы.
   Хлеб с пекарни складывали в мешки, перевязывали концом веревки и волоком по воде перетаскивали на сторону лагеря. Всё, что находилось на берегу ключа Знатного, особенно лес и дрова, уносило в реку Аркагалу, которая тоже в свою очередь выходила из берегов, затопляя все постройки расположенные в Южной части поселка, на берегу реки. I
   Особенно много бед приносит наводнение приискам расположенным в долинах рек. Вода с ревом обрушивается на полигоны золотоносных песков, смывает промывочные приборы, уничтожает заготовленные пески и размывает отвалы. Она разрушает производственные и бытовые строения. Паводок это колымское бедствие.
   Великая северная река Колыма судоходна на большом протяжении и в летнее время используется для перевозке
   различных грузов.
   О суровом климате я уже писал. Следует только добаќвить, что для Колымы характерно колебание и разница темќператур. Так, например, в феврале 1941 года было зарегиќстрировано; в Магадане минус один градус, Оротукане минус девятнадцать, Усть-Омчуге | минус шестьдесят три, в Усть- Нере - минус пятьдесят пять, Сусумане минус пятьдесят три и пять десятых (район моего места жительства) прииск "Мальдяк" минус сорок шесть и полярном стане Артык минус шестьдесят градусов.
   Нередко зимой можно наблюдать оттепели, а летом в ночное время, часто бывают до 2-5 градусов морозы. Ближе к побережью Охотского или Берингова моря зимой не редко дует ветер с суши на море, а летом с моря на сушу.
   В дали от морей сила ветра ослабевает там погода, как правило безветренная.
   Началом зимы на Колыме можно считать сентябрь, в это время уже ложится зимний: снег, наступают крепкие морозы.
   В мае появляются весенние ручьи и числа с 15-го начинается промывка золота, однако в мае еще сохраняется снег, особенно на сопках. Ночью еще держатся морозы до 15-20 градусов. И не случайно колымчане распевают частушки своего творчества:
   Колыма, ты Колыма,
   Дивная планета!
   Девять месяцев зима,
   Остальное - лето.
   А тамошние жители в шутку говорят, что на Колыме зима продолжается тринадцать месяцев.
   И вот, в этом суровом крае можно наблюдать интересное явление природы.
   В 250 км. от Магадана по трассе, есть целебные горячие ключи речки "Талая". При выходе из глубины скважин, температура минеральной воды плюс 90-94®.На этом целебном источнике построен и работает с 1947 года прекрасный курорт "Талая" .
   В октябре 1952 года, будучи ссыльным, по путевке заводской проф. организации и с разрешения комендатуры поселка, я побывал на этом курорте и у меня осталось о нем самое лучшее впечатление. Там я значительно поправил свое расшатанное здоровье.
   Нельзя не сказать о великолепном зрелище на Колыме - северном сиянии.
   Северное сияние больше всего можно наблюдать зимой. В это время оно играет и переливается всеми цветами радуги более ярче.
   Зимой на Колыме мало солнца, в сутках преобладает ночь, за то летом светло круглые сутки. В любое время ночи, можно читать КНИГУ или газету не прибегая к освещению. Беспокойно матерям, не загонишь детей спать. В лесном богатстве Колымы, кроме распространенной лиственницы, имеется тополь, береза, ива, ольха и черемуха, но не повсюду. Леса занимают около 11% всей' территории.
   Из ягод особенно много голубицы и больше всего брусники, заготовку которой мы производили по нескольку ведер на всю зиму и держали ее в ящиках на морозе.
   В тайге водятся кровожадные россомахи, бурые медведи, рыси и волки. Есть лисицы, белки, горностаи, меха этих зверей представляют большую ценность. Много на Колыме лосей, которые ходят табунами до ста штук. Кабарга с её вкусным мясом тоже не редкость. Хорошо развито оленеводство. Специальные оленеводческие совхозы имеют большое поголовье.
   Из пернатого царства водятся глухари, рябчики, куропатки, черные вороны, сороки, филин и сова. Особенно богата Колыма водоплавающей дичью. Уток и гусей в весенне-летний период множество.
   В коротком изложении не перечислить всех богатств Колымы. академик Комаров о ней писал: "Колыма одно из чудес нашего времени". I
   Главным богатством было и есть горнодобывающая промышленность. В это богатство входит: золото, олово, свинец, вольфрам, каменный и бурый уголь и др.
   До декабря 1953 года, основным хозяином Колымы, которому было поручено осваивать колымское богатство - это управление НКВД. Оно представляло и партию и Советскую власть.
   В Такая бесконтрольность, такая политическая автономия, естественно приводила к нарушению законности и произволу. И не случайно, беззаконие и произвол, особенно широкое распространение получили на Колыме, а органы НКВД превратились в органы массовых: репрессий.
   Фактически эти органы никем не контролировались, они подвластны были только Сталину. А Сталин, для теоретического обоснования репрессий, на пленуме ЦК ВКП(б) - февраль-март 1937 года, выдвинул уже известный, антиленинский тезис о том, что будто бы по мере роста успехов социализма, в нашей стране классовая борьба будет все более обостряться, этим тезисом воспользовались такие матерые враги народа, как Ежов и Берия.
   Постановлением правительства в декабре 1953 года, на территории Колымы, организована Магаданская область с тринадцатью районами и одним Чукотским Округом.
   Народ Колымы, это решение, принял с восторгом, радостью. Начиналась творческая жизнь, свободно дышалось. Произвол, репрессии уходили в прошлое на свалку истории.
   Сейчас, конечно, в экономическом и культурном отношении, на Колыме ничего похожего на прошлое нет.
   Ведь достаточно вспомнить, что в 1932 году была открыта только одна библиотека при культбазе Дальстроя. В 1924 году на Колыме было три школы. А звуковой кино фильм "Настенька Устинова", появился в Магадане в 1934 году декабре месяце.
   Я уже писал, что на производстве господствовали тачки, лопаты, лом, кайло.
   Первый технический груз прибыл в феврале 1932 года,
   а первый экскаватор завезен только в 1933 году. Вся завезенная техника в тридцатый годах, была каплей в море, по сравнению с потребностями и объемом работ.
   И вот сравнение с прошлым Колыму сегодня- ныне Магаданская область. Появились новые города, развиты новые
  
  
   отрасли промышленности и сельского хозяйства. Сейчас Колыма освободилась от ввоза многих товаров. Имеются тысячи наименований товаров освоенных местной промышленностью.
   Физический труд в горной и другой отрасли промышленности, заменен техникой, машинами. Бытовые условия не отличаются от условий центральных районов страны.
   Школами, библиотеками, кино, клубами, радио и др. культурными учреждениями и средствами обеспечено всё население Колымы.
   Говорят, что Колыма, трудная мужская земля. Но каждый год едут туда не только мужчины, но и девушки разных специальностей. Другое время, другие и условия.
  
   Радуюсь процветанию Магаданской области. Восемнадцать лет труда и лучшие годы жизни отданы мной этому суровому, но богатому краю.
   Совершенно очевидно, что очень большая роль в первоначальном освоении колымского края, его эксплуатации принадлежит заключенным того времени.
   Только в ноябре 1956 года я распрощался с суровым краем и выехал навсегда с Крайнего Севера. Оставаться дальше было не возможно. Отметка Аркагалы, кажется 700-800 метров, над уровнем моря. Сердце, да и ни только оно, дает себя знать. Стало не хватать воздуха.
   Все наши помыслы устремлены в будущее, но несмотря на то, что мы терпели лишения, какая-то частица сердца осталась, в прошлом, на Колыме
  
  
   1965-1966 г.г,
   г. Саранск.
   0x08 graphic
0x01 graphic
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"