О Л Ь Г А        Р О Г А Ч Ё В А


Л Ё Г К О Е       Н Е Б О

Издательство "Мория", Тель-Авив, 1995
OCR: Мария Масарски-Француз

ПЕСАХ

На праздник Песах я уже была.
Я тёплый камень трогала, зажмурясь.
Я каплю из бокала отпила -
На дне дрожало ожерелье улиц,
Закрученное в нескольких часах
Гортанной речи, не привычной горлу.
Сверкают новой жизни голоса,
Звенящий жар, в ослепшем солнцем город.
И неуютно сердцу моему,
Как будто на часок зашла к соседям
И вот, усталый гость в чужом дому,
Пытаюсь поучаствовать в беседе,
Как будто можно что - нибудь понять
Среди чужих портретов и пелёнок!
Но если это - родина моя,
То я - её детдомовский ребёнок.
Не по её, не по моей вине,
Ни ей, ни мне от этого не легче.
Крошится хлеб, и вкуса нет в вине,
И время только давит, а не лечит.
-Ты где? - Я здесь. -
- Откликнись! - Не могу:
Я не ищу ни умысла, ни сходства.
Я снова у грядущего в долгу
За равнодушье моего сиротства.
Но праздник Песах подтвердит Исход,
Перечеркнёт сожжённую страницу,
Волной меня на берег отнесёт,
Коль море не захочет расступиться.
А будущее - где? Есть только крик,
Мгновенной боли сигаретный привкус.
Я буду в ночь глотать по десять книг.
Я научусь. Я постепенно свыкнусь.
И обретёт дитя твои черты,
И назову субботу воскресеньем
В звенящем море красной пустоты,
Где впереди не видно Моисея.

      ***
Я росла от возможности быть,
С каждым солнышком вновь отогреться.
Снились мне варианты судьбы
Между детством и всем, что не детство.
Я и думать тогда не могла,
Сочиняя их снова и снова,
Что дорога моя пролегла
Между словом и всем, что не слово.

В октябре мне четырнадцать лет,
Ветер пыль прибивает к балкону,
И тетрадь, что лежит на столе,
Притворяется странно знакомой,
Спешно дарит пространство и цвет,
Где непрожитость - видит нечёткость...
В октябре мне четырнадцать лет,
Но скажите мне, я - то при чём здесь?

Не могу я всё это понять -
Ни в четырнадцать, ни в отдаленьи
Начинаются речи опять
О решеньях, ведущих к свершеньям.
Я, поверьте, никак не пойму,
По какому нелепому праву
Наполняю чужую суму,
А своя оказалась дырявой.

Что поделаешь? Я прожила
Много судеб в стихах и невзгодах,
В ожиданьи любви и тепла
Между годом и будущим годом,
Для того, чтобы тем, кто придёт -
Прочитать, улыбнуться, поверить,
Было больше стихов и невзгод,
И любви доставалось по мере!


Если кто-то потребует вдруг
(может в жизни такое случится)
Позабыть мельтешенье вокруг
Для возможности белой страницы,
Я пролезу сквозь мудрость кольца
И пойду, как всегда, в одиночку,
И пройду эту тему с конца,
Каждой строчке даря по цветочку -
По такому большому цветку
Из растущих вне времени года!
.....распрямляется дождиком куст,
Затихает предутренний город,
Между окон плывут облака,
Виден луч, раскрасневшийся вдвое,
И в стекле отразилась рука -
Между небом и всем, что живое.

Д Ж У Л Ь Е Т Т А
Вот ты ушёл, вот ночь прошла,
вот утро собирается,
А этим пыткам нет числа,
и влагу не стирай с лица,
Рассвет предал окно огню,
дробит на стёклах радугу,
И я впервые в жизни
дню Господнему не радуюсь.

Своей судьбы- не хочется,
и не храни объятия:
Что кончено, то кончится.
И на подушке вмятина.
Вот так шепнул мне ты: - пора! - ,
зажав в ладонь мгновения,
И болью пустоты горят
твои прикосновения.
С балкона тянет сыростью,
и пяткам холод помнится.
Я думала, что вырасту -
всё у меня исполнится.
Теперь боюсь - легко вникать.
Где те глаза незрячие?
И терпкий вкус шиповника,
и локоть твой испачканный....

Как ты спешил, любимый мой!
Вдоль стен - в росе - простыв - смеясь!
Как с белых веток жимолость
вдруг на тебя просыпалась!
Как блик волос застыл в руке
незавершённым кружевом
На первом резком выдохе,
от радости приглушённом!
Глаза мои бездонные
под веками не замерли.
Рассвет - хозяин в комнате,
всё гибнет в этом пламени,
Горят осколки зеркала,
дрожат лучи - сплелись на час,
А свидимся ль -
Бог ведает,
молись за нас,
молись за нас!


А Э Р О П О Р Т

Хоть жаркий день, но платье с рукавами
И до конца заполнена страница.
Я понимаю: разговора с Вами,
Такого, как он был - не повторится.
И множество вещей, и безнадёжность -
Мы говорим, а время истекает,
И розы мне впиваются под кожу
И тем от большей боли отвлекают..
И, торопясь закончить без помарок
Рассказ о наилучшей в мире боли,
Пытаюсь Ваш не выронить подарок -
Горчайшую крупинку на ладони.
И дальше жить велит такая малость -
Один лишь взгляд, один лишь отзвук робкий
В пустом дворе, где девочка - усталость
Бельё развешивает на верёвке.


              ***
Я.Когану

Послушай, брат мой, повелитель настроенья,
Неужто вправду не приводит в изумленье
Возможно в мире, обозначенном словами,
Не раствориться, а начать в случайной гамме:
Ещё весна, как будто их уже немало,
Строка весьма определённого накала
И этот город, так непрочен и придуман,
Что нам с тобою остаётся только дунуть.
Я здесь живу - не год, не два, а четверть века,
Вдоль тротуаров вырисовывая вектор
Наклонных улиц, запирающих в парадных
Весь мир шагов удобных, взглядов аккуратных.
Гляжу наверх, года безвольные оплакав.
Не кончен век, пока не виден сна Иаков,
И пробивает песней собственную кровлю
Его преемник с тем же именем и кровью.
Послушай, брат мой,
повзрослевший так заметно,
Не привыкай, что наше слово безответно,
Что нас не будут вспоминать,
как день вчерашний, -
Нам стало не с кем воевать - вот это страшно.
И бедной юности девиз, взят кем то прытким.
На чуждом знамени провис в линялых нитках.
Мы не прочтём, мы не годимся для примера,
Но есть наш дом, а значит, тайна нашей веры.
И эта тайна не даёт тому покоя,
Кто прикоснётся к ней случайною рукою
И пожелает в безразличъи разговорном
Присвоить то, что нам даётся кровью горла.
Послушай, брат мой,
победивший жизнь двойную,
Ведь мы с тобой ещё, конечно, повоюем,
Пока свобода в нас отпразднует минуты
Из горькой жизни, предназначенной кому-то:
Ещё весна, как будто их уже немало,
Строка весьма определённого накала,
И этот город, так непрочен и придуман,
Что нам с тобою остаётся только дунуть...


М О Л И Т В А

О Господи, дай мне силы!
Дай силы дышать и верить,
Потому что если не верить,
просто нечем дышать.
Яви великую милость себя обрести в потере,
Не дай усомниться в явном,
уверенным сделай шаг.

Такую дай, Господи, силу голосу моему,
Чтоб всё, что с нами случилось,
подвластно было ему,
Чтоб было лёгким начало,
а продолжение - смелым,
Чтоб наше слово звучало в единой музыке веры.

Я знаю, приходит время -
оно раскрывает крылья
И волей Твоей обретает
покой свободного духа,
Поднявшись вверх над дорогой,
жаркой и вечно пыльной,
Где его уловить пытаюсь
ещё не окрепшим слухом,
И кто мне откажет в этом?
Я больше всего хочу
За словом, как за советом,
придти к Твоему лучу:
Пусть он собой освещает
пространство внутри и возле,
И кто-то мне отвечает,
и полон сиянья воздух,
И я этот свет прекрасный
держу, ладонь обжигая,
А он насквозь проникает,
и плачет душа - живая!
И это печать ожога
скрепляет гортань и сердце,
И снова в пыли дорога -
без срока, как не усердствуй.
Даруй мне, Господь, мгновенье, которым
полнится день.
Моим нестойким терпеньем,
а также других людей,
Любивших меня, терпеньем -
оно оплачено снова.
Даруй мне, Господь,
мгновенье единственнейшее - слово.
Прозрачная память слова, единственного из всех
Таит рождение в оковах,
и радость, и страх, и смех,
Я знаю, голос молитвы и на бумаге строчки -
Они воедино слиты до самой последней точки.
И там, меж чувством и словом,
такие долины света...
О Господи, дай мне снова
хоть раз пережить всё это.
Да не покажется лишним
глоточек в горле сожженном -
Над словом преобразившим,
над миром преображённом.

И З   Ц И К Л А   П Е С Е Н   О   Ж А Н Н Е   д' А Р К

Вы заполняете зал постепенно.
Вы устремляетесь взглядом на сцену:
Музыка... свет... начался первый акт...
Я расскажу вам о Жанне д'Арк.

Я расскажу вам о Жанне вначале:
Колокола над деревней звучали,
Голос архангела звал её в путь,
И невозможно себя обмануть!

Я расскажу вам о девочке Жанне,
Что Орлеанскою Девою станет
И поведёт за собою войска.
Будет казаться - победа близка!

Я расскажу о проигранной битве,
Преданной Жанне и всеми забытой,
Не устоявшей пред грозным судом,
Всё потерявшей в смиренье своём...

Я расскажу вам об истинной Жанне:
Там, на костре, развевается пламя,
Голос её зажигает сердца,
Трудно остаться собой до конца!

Я расскажу вам...
Итак, начинаем!
Кверху привычно глаза поднимаем:
Это звучит, перекрыв голоса,
Песенка жаворонка в небесах.


О Б Р А Щ Е Н И Е   К   В О Й С К У

Когда над землей измученной кровавое солнце встаёт,
И выйдут на площадь лучники
С холодным рассветом ранним,
И голос мой, слабый, тоненький,
Раздастся в воздухе тесном,
Как звучит голос каноника во время воскресной мессы.


Пусть станет известно каждому
во мне сокрытая тайна:
Солдаты, мои сограждане!
Я послана неслучайно.
Поверь в меня, каждый встречный,
поверь, что пойдёшь за нами,
Я вижу твой взгляд доверчивый
и вверх поднимаю знамя.

Не так я слаба, как кажется,
Господь мне дарует силу,
Я слышу слова отважные
архангела Михаила:
"сумей защитить же честь свою,
сумей набраться терпенья!
Открыта на небо лестница,
и меч лежит на ступеньках."

Сумей же и ты, соратник мой,
поверить в каждое слово.
Мы станем с тобою братьями
при свете боя багровом.
Пусть внешность наша изменчива,
и лишь душа постоянна,
Забудь о том, что я женщина,
но помни: я Дева Жанна.
И помни утра холодное под солнца холодным светом,
И площадь, и весь народ на ней,
и воздух, словом согретый.
И веру, в сердцах зажжённую и снявшую с них оковы,
И лица,
преображённые
сияющим
Божьим
словом.

М О Л И Т В А   П Е Р Е Д   К А З Н Ь Ю

О Господи, от гордости сбереги!
Не самый тяжкий,
но самый достойный жребий.
До мученицы остался мне час последний,
В чём горько раскаиваются мои враги.
Прости меня, Господи, что не смогла стерпеть
Постылую участь женщины в каждом доме.
Спала не мужней постели, а на соломе,
Но не узнала, как тяжки прялка и плеть.
Прости, что на слово Твоё я отозвалась,
Прости, что коня моего узнавали сразу,
Что мною дофин на царствием был помазан,
Но я не узнала, как тяжка монаршья власть.
Прости мне победу завтрашнего костра,
Прости постамент,
который под ним воздвигнут,
И тех прости, кто ещё за меня погибнет,
Но я не узнала, как тяжек безверья страх.
...так, Господи, в розовеющей высоте,
Откуда опустится лестница до помоста,
Увижу Тебя, распятого на кресте,
Уверую, что подняться мне будет просто.
И всем им, в страхе и пустоте,-
Прости им именем веры, во мне живущей,
Что видят лишь боль и тяжесть в Твоём кресте,
Дорогу мне открывая к любви зовущей.

              ***
О неожиданность неспетого,
Нечёткие его границы,
Когда увиденное где - то там
Вдруг возникает на странице:
Так неслучайно было встретиться,
Так греют сердце перемены,
Так вверх мы шли по шаткой лестнице,
Сквозя, смеясь, держась за стены,
Так в небе исчезали полосы
И кто то пел: "Пребудешь весел",
И от дождя намокли волосы,
И ничего судьба не весит:
Легка, жива ладошкой зыбкою,
Движеньем глаз, дрожаньем слёз в них...
Вперёд, за новыми ошибками,
Спешим, спешим, пока не поздно.
Скрипит, скрипит под нами лесенка,
Стекает дождик сквозь ступени,
Бежим наверх,
и так нам весело,
и пляшут
под ногами
тени!

               ***
И вечером, прозрачным, как крыло
Стрекозье, воспеваемое всеми,
Я упираюсь в чёрное стекло
Оконное, и отмеряю время.
Оно пройдёт, знакомой тишиной
Наполнив строчки и сгущая воздух.
Ты понимаешь, что это со мной?
Конечно, да. Но возвращаться поздно.
И поздно, поздно помешать себе-
Мне не с руки ловить судьбу на слове.
Чего ж ещё? Довериться судьбе,
И радоваться, и не прекословить,
И ждать, и ждать, и верить маяку,
Который освещает для чего-то
Твою такую лёгкую строку,
Твою такую терпкую работу.
Ещё скажи: как жить мне без тебя?
Как утром встать, как улыбаться людям ?
Но горячо ладони возле лба
И никакого "без тебя" не будет.
А в комнате летает светлячок,
И так легко, так радужно движенье,
Что написать любимые из строк
Я успеваю за одно мгновенье.


Р О М А Н С

Воистину, не знаем, что будет через миг!
Под нами твердь земная,
над нами- лёгкий блик,
Твой облик непреклонный давно уже не твой,
И голос телефонный привычней, чем живой.

Поверишь ли, осталось пройти совсем чуть- чуть:
Доверие и жалость- такой знакомый путь,
И зябкая ладошка, и горечь первых слов-
Как чёрная дорожка из всех своих грехов.

И в этой круговерти, которую пройдём,
Не думаем о смерти, уж больно путь знаком-
От глаз твоих горячих, от дыма за плечом
До музыки, до плача- ах, что ты!.. Нет ещё!..

Забудем и об этом, опустим память в сон-
Одной полоской света среди других имён,
Мгновение- на роздых, поболее- на боль-
За осиянный воздух над сладкою травой.

      ***
На любимой из тем,
По следам акварельных мелодий,
Неизвестно, зачем,
Только всё- таки лето приходит,
Это лето идёт.
Только радость моя не привыкнет,
Если прожитый год
Суетою вчерашней приникнет.
Остаётся чуть- чуть
От закрытого буднями года:
То ли плачь чей-нибудь,
То ли просто плохая погода,
Видно, музыки всей
Нам с тобою никак не услышать,
Если часиков в семь
Дождь ударит о сонную крышу.
Я проснусь от него
На рассвете, от ветра озябну,
И моё торжество
Превратится в такую же каплю
Среди тысяч других,
Среди острого чувства нехватки
Чьих- то слов дорогих,
Убедивших: всё будет в порядке.
Передать бы тебе,
На улыбку твою откликаясь,
Что летящей судьбе
Не прочитана доля земная,
И что я не могу
Хоть чуть-чуть их приблизить друг к другу,
И движение губ
Замыкает опасность по кругу.
Как сквозь воду- лицо-
Сквозь сырое внезапное утро.
Как платок сквозь кольцо,
Пропускаю свой праздник минутный
Сквозь мелодию дня,
И пытаюсь услышать в клавире-
Для тебя, для меня,
Чтоб мы живы и счастливы были.
Не известны чужим,
Не подвластны любым разговорам,
В этот час мы бежим
Под дождём, под словесным узором,
Проникаясь насквозь,
Промокая в словах и до нитки...
Это вправду сбылось
И слилось в драгоценные слитки.
Со словами и без
Мы придумали что- то такое...
Посвящаю тебе
Весь июнь моего непокоя,
Над омытой травой,
Не успевшей поблекнуть от пыли,
Ибо всё для того,
Чтоб мы живы и счастливы были.
В этот час у метро
На углу среди луж и деревьев,
Будут капли из строк
Находить полосу озаренья,
Прорываясь, звеня,
Забывая дороги былого,
И никто за меня
Не напишет ни строчки, ни слова.
Так- суметь же понять,
Если мы ещё слышим друг друга,
Что приходит опять
Ощущение чистого звука,
И ему отдаю
Всё дыханье, себе не оставив
Ни улыбку твою,
Ни своё отступленье от правил.
И да будет он чист,
Как движенье по горней дороге.
Заполняется лист
Всем на свете и очень немногим.
И приносит с собой
Дуновенье о небе и мире,
Ибо всё для того,
Чтоб мы живы и счастливы были.

               ***
Как сладко погрузиться в пустоту,
В созвучья оборонного напева,
Оставив право каждому листу
О пережитом догадаться первым!
И пусть гадают, чем была жива,
Отыскивая фокус шифровальный
К родившимся до времени словам,
К названьям, к первым строчкам без названий.
Читающий стихи мои, как принц,
По зарослям, по изгороди древней
Дорогу прорубает до ресниц
Беспамятной, неузнанной царевны.
Остерегись жестокого пути!
Что жизнь моя, возлюбленный, минула,
Ты не виновен- стоит ли идти
По зарослям, по строчкам, по минутам,
По зависти к своим же небесам,
По замыслам, о вымысле забывшим,
По зареву, где загоришься сам,
По занавесу слова над событьем?
Но если всё же перейдёшь порог
Сквозь звук - к душе, познавшей заточенье,
Забудешь равно страх или упрёк,
Другое у тебя предназначенье.
Душа моя, созвучие, тщета,
Как нам с тобой шагов дождаться новых?
А дальше время пульс начнёт считать,
Трава, смеясь, проглянет сквозь терновник.
Я буду жить. Я долго ждать смогу-
В своих стихах, не над чужой рекою-
Любви твоей, читающий строку,
Не более, возлюбленный строкою.

Д В А Д Ц А Т Ь    П Я Т Ь

Когда-то я была устремлена
В высокое, мечтала о высоком,
И светлыми мои молитвы были,
И ликованье замирало в горле.
Но, кроме них, была земная жизнь,
И я её любила. Так любила!
Она росла, она была призваньем,
И солнцем, и рожденьем новой жизни,
И накопленьем силы для любви.
Меня отогревала повседневность
И праздники цвели, и по - другому
Я не могла, и верила- не надо.
И день парил на дивной высоте.

Но со вторым ли, третьим повзросленьем
Я поняла, что изменился воздух:
Душа моя была уже не рыбкой
В живой воде, она преобразилась
И суша призвала её к себе-
Не просто суша, а совсем пустыня!
И, мужество призвав, она пошла.
А я на берегу смотрю ей вслед,
И мокрые следы песок съедает,
Хочу вперёд, но застревают ноги,
Хочу позвать, пока ещё ей слышно,
Захлёбываюсь, обжигаю горло-
Мне нечем в этом воздухе дышать!
Услышь меня, не уходи в пространство!
Летит над вихрем вздыбленным песочком
Её улыбка на маём лице...



Я возвращаюсь к мокнущей полоске,
Я падаю лицом в песок прибрежный
И плачу, плачу о её полёте.
Потом сажусь, и спину жжёт жара,
И разбивается вода о пятки,
И холодит нагретую ладонь...
И только ангел, призванный хранить
Мою земную жизнь, а также душу,
А также тропку горнего пути,
Угадывается над головою.
А может быть, мне это показалось,
Поскольку воздух здесь нетерпелив,
Сгущается и обретает формы
Столь дерзкие, что жить им только миг,
До первого свободного порыва,
Из глубины воды или пустыни
Пришедшего... Дохнёт- и всё уйдёт.


               ***
Этот дивный размер-
Всё никак он меня не покинет-
И мелодию сфер
Мне привычно в нём слышать отныне.
Он придуман не мной,
Он, конечно, не мною прославлен-
Ленинградской зимой,
Предотъездною, горькой и давней.
Мне ещё не понять,
Мне ещё разглядеть не удастся-
Возникает опять
Ощущенье минутного братства,
Возникает зима
На пространстве, сведённом к кусочку,
Чей то старый фонарь
Освещает ушедшую строчку...
Открываю строку-
Это дверь я к тебе открываю,
Принимаю тоску,
Отреченье твоё принимаю,
Неизбежность обид,
Камуфляжные резкие фразы,
Всё, что жжёт и болит,
Принимаю привычно и сразу.
Как молитву, потом
Повторю, что бывало и лучше.
Этот сдержанный тон,
Этот жёсткий серебряный лучик
Между мной и тобой
Сжёг волшебную лёгкость дыханья.
Вот и выдоха сбой-
Переход в полосу расставанья.

И насмешливый клюв
Продолжает долбить и тревожить.
Что же делать, стерплю
И тебе пожелаю того же.
Пожелаю тебе
В непрощании по телефону
Всё сиянье небес
Над звездой твоего марафона.
Мне ль об этом не знать-
Что ты видишь, глаза прикрывая.
Мне ль высматривать знак
Там, где властвует доля иная,
Где, зажжённый тобой
Среди всей шелухи разговорной,
На ладони живой
Огонёчек горит непокорный.

Продолжаю идти
Между этими днями и теми.
Это тема пути-
Бесконечная, трудная тема.
Это память близка
Об ещё не оконченной боли.
Это слово стиха
Завершает движение воли.

И приходит весна-
С опозданием, как на свиданье.
Я распутаю в снах
Потаённую нить мирозданья,
Прочитаю по ней,
По её узелкам разноцветным,
Сколько будущих дней
Мне наполнятся солнцем и ветром.




Сколько мне предстоит!
Соль навек утвердится в гортани.
День над нами звенит,
Ничего не известно заране:
Уловить, как возник
Лёгкий луч, продолжения ждущий,
И отпраздновать миг
Возвращения строчек грядущих.



..................................

Кто эту душу голоса лишил?
Зачем молчит, зачем играет в прятки,
Зачем стремится из последних сил
Пробиться к утешительнице- правде,
Зачем исплакать слово тороплюсь,
Зачем живой рукой писать не смею.
Когда чужой во мне стучится пульс
И просит жить,- зачем я каменею?
Зачем, одною болью занята,
Душе не позволяю излечиться,
Зачем не вижу в облаках креста,
Чья тень осталась на пустой странице?
Зачем писать, почти не смея жить,
Когда душа питается собою,
Её смешит чередованье лжи-
Не убежишь, не спрячешься в былое.
...и только день, и только ноября
Прозрачный ветер, помнящий о прошлом.
Бессонница, надежда и обряд,
Моей ладони подаривший крошку
Чужой вины. Ответим за вину:
Забудь меня, верни меня покою,
А я её тихонечко слизну,
Насытив душу малостью такою,
И Бог с тобой. Нам путь далёк лежит,
И есть одна непрожитая правда:
Кто душу мою голоса лишил
И кто придёт в её другое завтра.

                      ***
Всё в прошлом, как будто я долго живу.
Всё в прошлом,
Как будто хоть что-нибудь было.
Июль потихоньку сжигает траву,
И время сжигает, и всё, что любила,-
Зачем мы друг другу? Зачем нам июль?
Вершинам твоим- моя память земная?
Зачем в моих строчках- всегдашний приют
Тому, чему даже названья не знаю?
Зачем нам волочь за собою мешки
Ненужных надежд, оказавшихся рядом ?
Здесь не было жизни, чтоб были стихи.
Не я выбираю. Прощая, моя радость.
Когда бы не то, что назвать не смогла,-
К чему мне писать, растравляя былое?
Всё в прошлом, как будто я долго жила.
Не верь ничему, что случится со мною.
 ***
И вот опять, верна своим следам,
Затерянных в бесснежных прежних зимах,
Пока тебя бумаге не предам,
Я больше ни о чём писать не в силах.
Мне жить не так, мне всё вокруг не так:
В четыре день привычно умирает,
Я у себя надёжно отнята,
А все кругом в обратном уверяют.
Да,- говорят,- и это всё пройдёт
Пора уж,- говорят,- заняться делом.
Так без тебя проходит спешно год,
Опять декабрь, опять не ставший белым.
Но всё ж - декабрь, а значит, долгий путь.
Предутренний вокзал. Отъезд в приметах.
Я буду там. Я справлюсь как- нибудь,
Ведь год назад я не сдала билета.
Где ты? Какое небо над тобой?
Чью воду пьёшь? К чьему колодцу тянет?
Чьи праздники вернут тебе с лихвой
Свой медленный, свой осторожный танец?
Что остаётся после наших дней -
Полночный чтений груз? Осколков мелких?
Задёргиваю шторы поплотней
И руки согреваю над горелкой
И об одном прошу тебя: не лги
Хоть памяти, ведь столько помнишь кожей,
Что воду тронь- нас выдадут круги
Чужим глазам. Иначе ты не сможешь.
Как год назад, когда среди живых
Была моя душа, и гул мостов стих,
Так снова, за неделю до Москвы,
Ищу свои следы в снегах московских.

             ***
Сегодня конец январю,
Безумию зимних мотивов,
Себе обживавших квартиру
Бессменно, в закат и в зарю
А впрочем, какая заря-
В четыре темнеть начинает,
Собою меня начиняет,
Да видно, старается зря:
Я радостью долга жила,
И столько её накопила,
Что жить оказалось под силу,
Чего же ещё пожелать?
Зачем на прохожих смотрю
В единственной жаркой надежде,
Что скоро всё будет, как прежде?
Сегодня конец январю.
И я улыбаюсь зиме:
Да будет строга, как захочет!
Быть может, погреться заскочит
Забывший примёрзнуть к земле.
Нелепостью будет решить,
Что жизнь моя вновь изменилась.
Какая великая милость
На части меня не крошит?
Безмерным терпеньем полна,
Она говорит: - Постепенно
И ты обретаешь терпенье,
Достойное правды понять,
Что вновь продолжается путь:
Дыхание лампы на шторах,
Полночный заоблачный шорох
И соли новёхонький пуд...

С И М В О Л   В Е Р Ы

Р.Могилевской
Как светится платок в её руке
Сквозь времени обугленное тело...
От бега бьётся жилка на виске,
Спешу за ней, и жизнь на волоске
Невидимом- но как сияет белый
Невидимый платок в её руке!

Нет, не летит она- идёт легко,
И нет следов за ней в пыли дорожной.
О, не спеши, взмахни опять рукой,
Чтоб не отстала я неосторожно!
Я не лечу, но я иду легко.

Сквозь мрак и холод всех грядущих лет,
С дыханьем ледяным над головою,
Мне только бы идти за нею вслед,
В края, где страха нет и смерти нет,
Где помнят тех, ушедших, нас с тобою.

.....Как я бегу за ней, едва дыша!
Она идёт сквозь будущие ночи,
Но странно громок шум крови в ушах,
Но тонет в пепле каждый новый шаг,
И только в кулаке её зажат
Путь осветивший беленький платочек.

                     
                       ***
Ты проснёшься за миг до начала.
В небесах обозначится день.
Знай: пора пересчёта настала,
Отделила тебя от людей.
Встрепенулась страничка немая,
И пока ещё- поступь легка,
Но бесстрастно уже вынимает
Неизбежность свой плащ из мешка.
И при взгляде на эти заплаты
И на коже живые рубцы,
Принимаешь всю горечь за плату
Никогда не входить во дворцы.
Здравствуй, вестник казённого рая!
Впрочем, право за нами одно:
Там, где дверь на замки запирают,
Открывается в небо окно.
И никто над тобою не властен,
Только сам не спеши выбирать
Между кисленьким запахом счастья
И возможностью так умирать.
Не спеши, не спеши- что ты можешь
Подарить устремлённой руке:
Наблюдать, как натянется кожа
На сквозном ледяном ветерке,
В горькой копоти в печку отчизны
Неуютный подбрасывать стих,
Выдавать за наполненность жизни
Мельтешение буден своих?
И ещё- без конца расставаться
(это тоже войдёт в пересчёт),
Разделяя минутное братство
Без особых надежд на полёт...
Неужели так мало ты можешь?
И усталость не сходит с лица,
И рука непослушна, и всё же
Это будет с тобой до конца.
И какою бы горькой водицей
Запивать не пришлось свой кусок,
За мгновение света на лицах
Отвечает открытый висок.

1984

                      П О С В Я Щ Е Н И Е

Это просто стихи.
Их обрывками полон воздух-
На еврейские темы
и философские темы.
Как глаза ни сухи,
но в них проникают слёзы,
Ибо страшною влагой
пропитаны эти стены.

Это просто стихи-
о людях стихи, о Боге
(А тем временем
ключ в замке повернулся дважды),
О безмолвной и пыльной,
но всё же твоей дороге-
Из конца в конец
ты её проходишь отважно.

Это только тебе.
Вот уже в глазок заглянули:
Что, мол, делаешь?
Как обжился на новом месте?
Как здесь холодно!
Час назад ещё был в июле
И не думал, что горло
окрашивают песни.

Это, видно, о них,
ты давно слыхал в коридорах,
За стаканчиком чая
и в опустевших квартирах-
Это лица подростков
со свежепрокуренным горлом,
Выраставших в аду коммуналок
меж драк и стирок.

Но и это тебе-
- не забыть, как выглядит небо,
Не делённое
ровными линиями на части.
В кулаке сжимая свой ужас,
вспомнить, что не был,
Не успел никуда зайти,
ни с кем попрощаться.

Это просто стихи,
твои, что искали выход,
Разлетелись
по перепечаткам и самиздатам.
Только ты ещё здесь,
и яд твой никем не выпит,
Что поделаешь, ты не первый.
Да и не пятый.

И когда уже, кажется,
всё позади осталось,
И когда чужая земля
распахнёт ворота,
Увезёшь с собою
вот эту горькую малость-
Лица стражи,
обрезки неба,
вид на болота.



П И С Ь М О  В    А М Е Р И К У (1985)

Здравствуйте, дорогие, августовское утро так
нагревает комнату, что пол-седьмого- жарко.
На столе за час выгорают чернила на листах
с сокровенным,
вчера всю ночь писавшимся, жадно.
Занавески под ветром выписывают кренделя,
делово закипает чайник, хлопая крышкой.
В городах разноцветных,
в проверочных штемпелях
почтальонша не в щель для писем,
а в руки мне отдаёт открытки:
аромат чужеземства, бесконечносерийный фильм.
Я привыкла уже, я знаю, но вы при чём здесь,
если память подсовывает слова и глаза тоски
и себя- шестилетней давности- девчонкой,
минский вечер с чаем и макаронами на столе,
дом напротив в форме доллара,
ещё не ставшего бытом,
пластмассовый абажур начинал под утро алеть ....
Так было, было, давно и старательно позабыто.
Что же делать, мои дорогие, когда зима.
Безмятежное время диктует, а мы согласны.
Велика, а главное, заперта разделяющая земля,
но попытки письменного общения не напрасны,
и, радуясь не только тому, что жив,
но и отечественной музыке слов нелестных,
о чём писать, какой придумывать миф,
чтоб было и вам, и чиновникам интересно?
Впрочем, по-моему, им интересно всё.
Ну, а вы уже позабыть успели
и сплетен сор, и газетное колесо,
и то, что происходило на самом деле,
кто взаправду жил, а кто утверждал, что жил,
кто решился остаться, а кто - оставить .....
Хватит. Умолкла. Подошву согреет пыль,
не хотелось бы говорить о её составе.

Итак - о чём же? О том, чем все и живём,
чего научились с начальной школы не слышать.
По чьей- то воле пустеет за домом дом,
а мы всё не замечаем шагов по крыше,
кричим, что устали, решаем: хватит потерь,
отчаянно преклоняемся перед новым,
сжирает силы отчуждённость детей
и каждый прохожий кажется Крысоловом.
Оставьте нас с нашими крысами и детьми!
Всё - наше, всё стоило боли и снов нелёгких.
Мелькают годы - не различишь, где мы,
где Божья рука, а где чужая неловкость.
Теперь и не разберёшь, чья это вина
(средь нас и тогда достойных было немало), -
Как будто бы время, нас, наградив сполна
надеждами в юности, потом любить перестало.
(не знаю, как, - но вышло не о себе,
совсем другим моё поколенье дышит,
скорее о вас, решивших рано седеть,
о горечи нынешней и о надежде бывшей.)
И нашему мужеству чужим вовек не воздать.
Я это о вас, так странно, что вы- чужие,
и прошлое умение вместе терять
кому то оборачивается наживой.
Чтоб не случилось - выгода есть во всём,
любые порядки впитаны с молоком,
сиреневый цвет фрондерства пока весом,
и наши акции ценятся высоко.
Впрочем, уже пора писать о себе.
Но так уж случилось, так вы меня учили,
что нет ничего чужого в чужой судьбе,
и каждое слово тяжких стоит усилий,
что духом единым и что дороги чёрствы,
что, привыкая жить, мы всё потеряем...
Хотелось бы знать, о чём говорите Вы
красивыми солтлейковскими вечерами?
.........Каждодневно учусь любви,
всё большей любви,
не называющей вслух мимолётность несходства.
Непрочно происходящее меж людьми,
и время, губу закусив, мимо нас несётся,
впрессовывая в единую нашу жизнь
события бесконечных веков и судеб,
февраль одиночества, июльские миражи,
ветер полёта и всё, что когда-то будет.
Как нелепо неадекватная величина
меж вчерашним и завтрашним
-происходящему с нами.
И те, кто стремился нас собой начинять,
со спецулыбкой глядят на фрондерское знамя.
Мои дорогие, когда-то вы знали всё.
Опять я об этом, ну что за клейкая тема!
Под минский дождик по-прежнему снится сон,
неглавное забывается постепенно,
а главное остаётся на глубине.
И дочке моей четыре - уже не мало,
всё строже глядит, всё взрослей улыбается мне,
и дело тут не только в радости мамы,
а в том, что наше время торопит нас,
что к этому мы привыкли на всех широтах,
что трудно увидеть путь для здесь и сейчас,
особенно если живёшь в ненужных заботах.
Но если пройти нельзя, то можно взлететь.
Пишите, мои дорогие, пускай читают.
Я здесь с вами, и жду поворота тем,
в единственном воздухе дни свои проживая.

Август 1985
Баку

                      ***
Трудно дышу, пишу тяжело,
Словно самой себе назло,
Тащу булыжники на горбу,
При этом жалуюсь на судьбу,
Вечно считаю мелочь в кармане,
Кричу на дочку, злюсь на себя,
Люди весь день меня теребят
И удивляются: что это с нею:
Горечи больше, руки сильнее,
Плачу, как прежде, по пустякам,
Солон кусок мой и пуст стакан,
В горьких строчках музыку слышу,
Душу учу, чтоб летала выше,
Спать ложусь в четыре утра,
Верю в сегодня, живу во вчера,
Улицы мерю своими стихами,
Снова тащу на гору камень,
Снова камень катится вниз,
В пыль растирая прошлую жизнь...
Жду, надеюсь, радуюсь людям,
Верю на слово, и будь, что будет!
1987
             
               ***
О музыке. О чём? Но ты же слышишь:
О музыке, как ласточка под крышей,
Свивающей меня из чепухи:
Окрестной травки, мартовского плача,
Тутовника, надежд, забытой сдачи;
Глоток стихий - и могут быть стихи.

Всё началось, как водится, с начала:
Мне двадцать лет. Но музыка звучала
Гораздо раньше: мне шестнадцать лет,
Четырнадцать.... Но музыка... и девять...
Я поняла: ничто нас не разделит,
Ведь без неё меня на свете нет.

Но без меня... О чём вы говорите?
В мою беду ей ветер слёзы вытер
И научил на холоде дышать,
И, чтобы я взрослеть не уставала,
Она душе секреты открывала.
Откаменев, терпела жизнь душа

То первый год, когда сплошная радость
Меня зовёт, и незаметна разность,
Разрезавшая на две части путь:
Того, что было "до", того, что было "после",
Каблук дробит ледок, а голос - возглас,
Но мир мой тих, а дом ещё не пуст.

И вот, чем пелась музыка яснее,
Чем становилась я созвучней с нею,
Чем день светлей, чем больше мудрых снов,
Тем жарче и больней сквозь жизнь звучало:
Чужим не верю, прочих знаю мало
И некий шаг мне сделать суждено.

Да, некий шаг - а там страна иная,
Чтоб не писать о том, чего не знаю,
И жизнь застыла посреди времён,
Мне чуждых стен сокрывшись в новых нотах...
Благословен не узнанный в заботах
Закон любви и музыки закон/

Умерив жар свой экспериментальный,
Я продолжаю опыт капитальный,
Да, он порою мне не по плечу,
Не мне одной- никто не терпит правды,
И дом мой пуст, и так же будет завтра -
Плачу и плачу, плачу и плачу.

И мне ль теперь понять - зачем всё это,
Зачем меня опять тревожит лето,
Зачем закон, который мне тяжёл?
Но нет ни дня, ни месяца, ни года
А есть тетрадка, музыка, свобода,
И в дверь стучат - скажи мне, кто пришёл?
          
                      ***
Это лето идёт,
Как пора подведенья итогов.
В тот же город и год
Я к своим возвращаюсь истокам.
И встречает дождём
Прибалтийское близкое небо.
Ничего, подождём,
Здесь, наверно, никто ещё не был.
И никто не ходил
До меня по холодной брусчатке,
И никто не следил,
Как во рту исчезает облатка,
Как сегодняшним вечером
Воздух застыл над скамьями...
Я на главную встречу
Иду проходными дворами,
Бывшей улицей гетто,
Такой непонятно широкой...
(После вспомню об этом,
Но нет, не сейчас, не до срока)
Песнопенья слышны
Из за каменной низкой ограды...
Как сбываются сны!
Только здесь мне по-прежнему рады.
Как легко здесь дышать!
Как с колен тяжело подыматься!
Ты вернёшься опять,
Ты навек здесь захочешь остаться.
Нас всё меньше и меньше
В застывшем родительском зданье.
Согревают слова,
Но изменчиво наше дыханье.
И когда нас останется восемь
В холодном костеле,
Мы у Бога попросим
Такой неизведанной боли,
Той, что всем не дана,
Той, что душу наверх поднимает.
Я стою у окна,
Где полосочка света сияет...

В девять вечера
Небо
Становится светлым и хрупким.
Застывает над шпилем
Обломком яичной скорлупки.
Ты до близкого неба
Дотронуться можешь рукою,
Но для этого нужно
Познать состоянье покоя,
Не известное нам...

                      Я хожу между узеньких улиц,
Среди судеб и драм,
Что меня до поры не коснулись,
Но тревога чужая
Уже проникает под кожу,
И в преддверье конца или рая,
Помилуй нас, Боже:
Наши смутные дни,
Ненасытность в любых разговорах,
Сквозь чужие огни
Ожиданья в чужих коридорах,
Этот хлеб нам не горек,
Другого мы просто не знаем,
Ибо славе изгоя
Предшествует слава иная,
Ибо каждого ждёт
Полновесная тяжесть призванья,
Горлом пробитый лёд,
Неизвестная сила признанья,
Страшный стук метронома,
Тоска коридоров и лифтов,
Много строчек знакомых

В созвездьях печатного шрифта...

Как пройти этот путь,
Если сердце сжигает усталость?
Сбереги нас, Господь,
В этом веке нас мало осталось.
Не спеша мы идём.
Наше небо нам кажется близким -
Между узеньких улиц,
Где вечен наш дом
В городке прибалтийском.


П А М Я Т И   М А Т Е Р И   М А Р И И
(Е.Ю.Кузьминой-Караваевой)

Начинается утро, и книгу я раскрываю,
И скользят лучи по строчкам и по коленкам,
Это жизнь и судьба, это я о себе читаю,
Это я - гимназистка из Киева Лиза Пиленко.

Это я петербуржским утром, сырым и дымным,
Осторожно коснусь огромной судьбы Поэта.
И прощанием будут встречи со всем любимым,
И никто из сердца не сможет вытравить это.

Будет множество встреч,
будет радость от полной жизни,
Материнство, любви и первого робкого шага
В заповедный предел,
где нет ни трапез, ни тризны,
Только слово и ты - строка, перо и бумага.
Будет плач, отъезды и сутолока событий.
Будет мир чужей чужого с венцом потери.
Будут все, кто в сердце,
поскольку нельзя забыть их,
Да и никогда не выходит, как мы хотели.

Это я, и нет меж нами знаков различий.
Это жизнь и судьбу на тонкую нитку нижут.
Это я, это я, и страшно мне, что страничек
Остаётся всё меньше, а слово "конец" всё ближе.

И под чёрным платком монахини не увидят
Ни сомнений моих, ни страха, ни чёрной боли.
Лишь немногие не уйдут, не возненавидят,
Лишь немногие остаются. Чего же боле?

Это я из печей Равенсбрюка сизым клубочком
Уплываю среди весны сорок пятого года,
К небесам, наверх, куда улетают строчки,
И года и страны объемлет наша свобода.

Это я, это мне предстоит
пережить всё это,
Это я,
гимназистка из Киева,
Лиза Пиленко!
А пока на первой странице -
ветер и лето,
И скользят лучи
по строчкам и по коленкам...

                     ***
Позволь мне глаз не открывать,
Позволь себе не верить,
Позволь тебе не доверять -
Сейчас, по крайней мере.
Всё это дым, всё это сон,
Всё на одно мгновенье
И ты ещё не побеждён
Моим прикосновеньем.

И день проходит неживой
Меж болью и надеждой.
Позволь мне быть самой собой
И не остаться прежней.
Позволь все планы отменить
И в чём-то разобраться.
Распалась сеть, осталась нить
От прежнего богатства.

Спеши принять подарок мой -
Последнюю слезинку.
Спеши забыть за суетой
О страсти к поединку.
Позволь забыть, что пустота
Свои откроет двери.
Позволь мне рук не расплетать -
Сейчас, по крайней мере.

      ***
Я так не умею: весь мир заслонить человеком.
И чтоб не случалось,
под замысел или нечаянно,
Но жизнь остаётся, собой заполняя до верха,
А мне остаётся ненужное слово: скучаю.
Я буркну его замолчавшему враз телефону,
О том же подумаю, заполночь дверь открывая:
По прошлому году, где смех твой,
где голос знакомый,
По улицам тёплым,
по сонному, в искрах, трамваю,
По ветру в июне, разбившему утром окошко,
Ночным, бесконечным
и необязательным фразам,
Руке, не доставшей будильник
- попозже, попозже
Непрочной надежде, что кончится это не сразу,
По дождику в восемь,
по прочим чертам антуражным,
По начатой только тетрадки
последней странице,
Но больше всего - по себе,
не уставшей, тогдашней,
На жаркой полоске
заставившей строчке родиться.
Но есть измеренье,
где слово с собой несовместно,
Земным притяженьем забыто,
иным - неподвластно,
Где капелька - память
прихлопнута крышкой железной
И ей не подняться. Я рада, что ей не подняться.
И речь не о том, что скучаю,
не пир пробужденья
Всей памяти давней,
теперь, как положено, терпкой, -
Здесь всё прикипает к губам,
как мотив пораженья,
И кто-то во мне за меня это помнит и терпит.
К чему же, скажите мне,
нами командует память.
К чему мою радость
найду за незначащим словом,
К чему в дополненье к потере
- изранивший камень,
И что никогда не приходит в сейчас из былого?

                      ***
Не может быть, чтоб я была одна,
Об этом не на миг не забывая.
Чтоб с облегченьем ждать пустого сна,
От явности печаль отъединяя.
Не может быть, чтоб целый день молчать,
Читать давно прочитанную книжку.
Ждать воскресенья, отпуска... и вспять
Не повернуть -
навстречу вскинут вспышку.
Не может быть, чтоб, полной суетой,
Мгновением молитвы, разговором,
Один мой день сменял собой другой,
Храня меня от всяческого вздора,
Но не от боли, тихонькой, как мышь,
Так глубоко до времени сидящей,
Чтоб верилось - уже такая тишь,
Где отзвук слова - тоже настоящий.
Чего ж ещё? Пустить её бежать,
Освободить гортань от лишних тягот,
И задыхаться, и учиться ждать,
Пока ты десять лет раскрутишь за год.
Смелей, смелей! Отпразднуют ещё
Мою ладонь, сомкнувшую у горла
Один прекрасный взгляд через плечо,
Один прекрасный жест руки нетвёрдой.
Любить - как будто знать,
что всё придёт,
Как будто видя и как будто веря,
Что можно не спешить, не наш черёд,
Не вовремя, не к месту, не по мере.
Любить - и знать, чем полнится лицо,
Чем полнится прекрасное молчанье,
И, расставаясь - как перед концом -
Ни слова вслух, лишь задержать дыханье -
Так замереть, так радость сохранить,
Так заполнять пространство снов и буден,
И с каждым днём взрослеть, и снова жить,
И что же будет, Господи? Что будет?...

              ***
Ночь и конец июня. Чуть брызжет дождь.
Вишня в ладони даже на взгляд вкусна.
В комнате рядом как будто спит моя дочь,
Что-то дошёптывает, уплывая в воронку сна.
Если мне пишется - думаю о тебе.
Если не пишется - вижу твоё лицо.
Если я выживу (что мне гадать теперь),
Клинышек в жизнь забивая, начать ли со
Старческих рук, проступающих вдруг - в моих,
Тёмной изношенной кожи, долгой судьбы?
Я не устала. Отпразднуем на двоих.
Пусть на губах останется след сурьмы.
Взглядом чуть слышным не называй имён.
Снова боюсь вглядеться в твои зрачки:
Там - наважденьем - тот, кто ни жив ни мёртв,
Замер на полдороге - он-то за чьи
Тайны и тяготы должен держать ответ?
Сумрачный призрак, нечёткая тень свечи,
В чёрном июньском зеркале - бледный свет.
Я без него не выживу. Научи:
Руку мне протяни, скажи ни о чём,
Вишенкой, не торопясь, себя обмани...
Ночь и конец июня. Жить горячо.
Чёй это бледный свет за моим плечом?
Кто никогда не поверит, что мы - одни?..


П О С Л Е Д Н Я Я   П Е С Е Н К А   Л Е Т А

После долгих печалей, небрежных даров,
Неуюта субботнего вечера,
Как всегда, поспешу, и споткнусь о порог,
Возведённый с расчётом, но весело.
Научил бы теперь - эту терпкую вязь,
Эту горечь поштучно собрав с куста,
Пронести мимо жизни и словом назвать -
Пусть закончится песенка августа:

Тихо в твоём доме,
Что ж ты во сне стонешь,
Где твой покой поздний?
Ночь, колыбель, звёзды...

Слышишь скрипят ставни?
Это мотив давний:
Ночь, костерок, шёпот
И на губах копоть.

Не подпевай песне -
Слушай свою память.
Кто же поймёт - здесь мы,
Кто же пойдёт с нами?..

Ночь, костерок. Ветер
Клонит огонь, весел.
Ищет упор локоть
И на губах копоть.

Ни одного слова,
Ни холодка злого,
Только в зрачках слёзных
В небо летят сосны...

Но, поскольку ничто не минует меня -
Я сама выбирала и верила, -
Мне зачтётся надежда, и отблеск огня,
И на землю упавшее дерево.
И за всё, что потери тебе принесло,
От чего ты не веришь словам, устав -
Пусть тебя не оставит твоё ремесло
И последняя песенка августа.

               ***
Я говорю вам: вот он, этот дом.
Там жёлтое и жаркое свеченье
Моей занывшей памяти вечерней.
Там счёт минутам, названым вдвоём,
И пустота, и тень строки ничейной.

Всё на виду, всё даже напоказ.
Но оглянуться ты уже не в силах,
И страшно угадать наверняка:
Чуть-чуть плеча касается рука,
Чуть слышен звук не пройденных пока
Шагов последних и невыносимых.

И в каждом зеркале - другое отраженье.
И в первом я осталась жить тогда.
Когда была и вправду молода,
Не знала тайны повторённого рожденья
И словом измеряла города.

Там во втором и отраженья толком нет,
А только шёпот, а по краю - влажный след
Ладошки дочери, и шёпот, и спасенье
В самих себе - там запах комнаты осенней,
Край форточки, язык полночных сигарет
И шёпот, и чего там только нет!

А в третьем - женщины усталые глаза..
Мне ль притворяться, что её не знаю -
Я жить хочу, я так хочу сказать:
Мы любим и любимы, - но нельзя.
Болят слова и прячутся в слезах.
Пора бежать из собственного рая.

Когда ещё войду я в этот дом?
Там у крыльца всегда каблук сбиваю,
Там рвусь на холод, в пустоту трамвая
И губы громко стягивает льдом -
Пора бежать из собственного рая.

Но этот дом, где голос твой живёт,
Где каждый угол прячет в паутине
Часы, когда мы плакали, шутили
Где жарко пелось, длился день, как год,
Где от себя опять дано уйти мне
В то, жёлтое, в то, жаркое, свеченье
И в пустоту, и в тень строки ничейной,
Где были мы, где мы друг друга ждём -
Открой мне дверь! Скажи: где этот дом?



П И С Ь М О   В   А М Е Р И К У (1988)

Здравствуйте, дорогие, у нас зима,
магнитные бури и следопыт - телевизор.
Два с половиной года - с того письма,
время - кому прогнозов, кому сюрпризов,
кому-то от прошлого стало в глазах темно,
кто-то поверил, что станет дышать легко...
Чёрное, ледяное моё окно
в городе, неизменном, как протокол.
Об этом городе надо писать отдельно.
Он повзрослеет, как только решит,
что не любит нас.
На каждой шее висит амулет нательный:
ладонь на цепочке, посередине - глаз.
И от этого взгляда, этой разверстой длани,
этого сглаза, вечно вытянутой руки
ты не уйдёшь, пока не выплатишь дани:
всё отдаёшь, взамен - ни одной строки,
только чёрное, ледяное предгорье улиц,
по которому вечно бегу,
за варежку дочь хватая,
да немножко твоей любви, да ужас
просыпаться под петушиную трель трамвая,
в полутепло, в головную боль, и на ночь
газа не выключать, - опять не топят.
И, глаза обратив кнаружи,
уставиться в чемоданы
И за минуты навоображать утопий.
Утопий не будет,
а будут служба и детский сад.
Различье в зарплате,
а сходство в отсутствии воли.
И так до вечера, который приходит сам
и,
между рам прошлогодней мухой забившись,
воет.
Силы свои собираю, коплю по крохам,
чтобы потом, растратив,
услышать, как день поёт.
Мне не плохо, я знаю, что мне не плохо,
как молитву, твержу я имя твоё.
За полночь пригреваюсь под дочкиным одеялом.
Холодно, сколько б ни верить,
что город - южный.
Сколько себя не мучай - этого мало:
жить, где нужно. Никто не знает, где-нужно.
Между тем - ваши письма
снова ко мне приходят,
вопреки цветным фотографиям и объёму,
прорываются сквозь потоки встречных мелодий
и мне готовят судьбу и дорогу к дому,
а я не то, что б не верю, но привыкши читать
между строк, по краям и по середине писем,
между двух, пришедших в разные дни, - опять
не доверяю своим
ни на что не похожим мыслям,
Ибо мыслить не в силах... по другому живу.
Не верьте мне, дорогие, это кокетство.
Те, кто учили не дёргаться на плаву
всё же успели что-то сунуть в наследство,-
Я не об этом.
До прочной связи времён
нам далеко, и всё же ей не распасться:
смотрим новый, красивый,
ещё не виданный сон
про почти безвинную правду
и почти всеобщее братство.
Гипнотическое воздействие сильней, когда
дело имеешь не с человеком, а с массой.
Так писали в нашей газете. И я не отдам
новых иллюзий. Или старых под новой маской.
Моё поколение, выросшее на пролёте
моста между Зазеркальем, где жизнь - двойная,
и не известно чем - привыкло к свободе
от обязательств, а другой свободы не знает.
Это, конечно, лишнее для победителей,
для нынешней, почти неприличной правды.
Радужных и фрондерских моих родителей
этим не купишь, ибо наступит завтра,
и скорее всего - опять на круги своя,
и детям со взрослыми вновь идти по этапу.
Или опять - нет жизни, но форм для житья
сколько угодно,
лишь бы вовремя в чью-то лапу,
под нужное настроение подгадав,
подсунуть наши возможности и бессонницу,
и ты лишь более или менее прав,
но не прав до конца.
и лучше ни с кем не ссориться.
Мои дорогие, мы не виделись девять лет.
Я привет посылаю вашим выросшим крыльям.
Здесь такого не делают -
говорят, матерьяла нет.
Здесь не видят возможностей,
ведущих к лишним усильям,
ибо лишнее как бы всё, что уже не быт.
ну, а быт познаешь в подъезде,
над горкой корок.
Мы живём по-другому. Я не требую у судьбы
Хлеба, который бы не был горек,
потому что дочке моей этот хлеб не есть.
Отпустили б мою строку и петь не мешали -
всё, что жизнь мне дало, пока остаётся здесь,
и я верю - мой голос вверх поднялся
в самом начале.
Я люблю вас - по эту сторону и по ту;
По границе, разделяющей наши истины,
я, наступит время, ещё пройду
с обретёнными здесь,
впрок оплаченными мыслями.
Ибо за всё платишь собой - общий закон.
В последнюю ночь января, чёрную, снежную,
в южном застывшем городе.
Пишите, пока мой почерк знаком.
Я - Божья, ваша, чужая, дочкина, здешняя



 О Ф Е Л И Я
Кувшинка тянется к лучу,
И не пугается ничуть,
И тороплива черезcчур,
И всё ей мало.
Скользнув по моему плечу,
Он ей велит сказать: "Лечу!"
А я так больше не хочу,
Уже устала.

И где ты, бедный мой дружок!
Ты всё никак понять не мог
К чему любить, а мой прыжок
Решил всё сразу.
А эта боль недолго жжёт,
Лишь по воде дрожит кружок,
Да губ касается цветок,
Не видный глазу.

А что мне снится в той воде?
Так сладко не было нигде.
Не лгать хотя бы пустоте,
Открыть ей двери...
Как ты не знал своих путей,
Как ты друзей искал везде,
И как шутил, и верил в день -
Кому ты верил?

Всё неизменно, как всегда.
Давно забыт мой путь сюда.
И тяжела моя беда,
Как в речке камни.
А надо мной течёт вода,
А над водой бегут года,
И время тает без следа,
И стар мой Гамлет.
                     
                      ***
И наступит тот день,
когда память моя отпоётся.
Я не буду искать у тебя
моим снам толкованья.
И вернётся душа,
отхлебнув из чужого колодца,
Сквозь моё отраженье -
холодный глоток расставанья,
И по стылым ступеням
прервётся твоё восхожденье,
Ты забудешь мне цену,
ты вовсе собьёшься в подсчётах,
Эта жизнь нас отпустит,
и смерть захлестнёт на мгновенье -
Так приходит конец,
и на свет появляется кто-то.
Мы едины в строке,
мы сливаемся в гранях несходства.
Мы, смеясь и на миг не сумеем
собою остаться.
И раскроется небо,
и примет свободно и просто
То, что в нас сквозь себя прорастёт
до грядущего братства.
Вот тогда, словно сына,
отдам тебя миру и небу,
Вот тогда моя радость
начнёт исчисленье сначала:
Облака и дожди,
недосуг безымянного хлеба,
Горсть июня под утро
и праздничный воздух ночами.
Начинай, моя радость,
нанизывать заново память -
Эту ниточку в бусинах,
жизни моей сердцевину,
Чем она тяжелей -
ни отдать, ни в дороге оставить, -
Тем бесплотнее боль, разделившая душу едину.


М А Г Д А Л И Н А

И там, у масличной рощи,
ты со мной попрощался.
Ни слова, теперь ни слова...
тягаться ль ему со взглядом?
Все наши минуты были
в долгу у этого часа.
Вот он начинает править -
и я не должна быть рядом.
И как мой сын не родился -
слова не родились в горле.
Молчу, гляжу на дорогу,
и пыль следы затянула.
И мне самой непонятно - горение или гордость?
Не страшно, уже не страшно.
Слеза на щеке уснула.

Как мне ничего не нужно
и как я всего желаю, -
Ещё обернись разочек!
Но взгляд твой вперёд направлен.
Шагнуть за тобой не смею -
одна остаюсь, живая,
Но в горло песок вселился
и плач мой навек отравлен.
Цена моему терпенью -
твой крест и твоя победа.
Простить ли глаза чужие -
лишь избранность душу полнит?
Следы затянуло пылью,
и дальше мне путь неведом,
Но я остаюсь живою -
чтоб верить, любить и помнить.


Пошли мне одно знаменье,
пошли мне свой знак оттуда -
Что дело твоё свершилось,
что были приняты жертвы!
Ты знаешь, я не устала
и верю в тебя и в чудо
И крепко в руке сжимаю
колючий
сухой
бессмертник.

                   
                      ***
                     Это солнышко над нами звенит,
это небо убегает в зенит,
это рыбные в руках лоскуты,
это море мне смеётся, как ты.
А как невод я наверх выбирал,
быстрый лучик мне лицо утирал,
а как сеть моя вся рыбой полна,
а вода ясна до самого дна.
Этот праздник для тебя я берёг,
вот бежит он по песку, как сынок.
Где ты, радость, отворяй ему дверь!
Только стало что-то тихо теперь.
То ли праздник наугад я пустил,
то ль рыбёшка задохнулась в горсти,
то ли солнышко в завесу ушло,
то ли руки мне кровавит весло.
Мне бы крикнуть, а язык как чужой,
мне бы вспомнить хоть дорогу домой,
мне бы солнце не палило висок...
Кто стоит на берегу, невысок.
Вот он лодочке моей приказал,
вот гляжу я, пропадаю, в глаза,
будто в бурю заклинаю маяк...
-Здравствуй, брат мой, - говорит, - это я.
Ах, я понял, я всегда его знал,
да с ладони убежал вещий знак;
среди судеб, и людей, и времён
говорит он мне: - послушай, Симон...
И тогда я бросил лодку свою
и пошёл за ним, и жив, и пою,
каждый век убить пытался меня,
но никто моей судьбы не менял.
То ли вздрогнешь от чужого тепла,
то ль занозы не достать от весла,
но когда мне надоест умирать,
я приду свою вину умерять.
Я пройду по ней, как шёл по воде,
я навек тебе отдам этот день:
то ли солнышко над нами звенит,
то ли небо убегает в зенит...

В О З В Р А Щ Е Н И Е
Это было не раз.
Это будет не раз повторяться:
на обрывочках фраз
еле держится наше богатство.
И, себе возвратив
этот город и эту дорогу,
вспоминаю мотив,
о котором известно немного.

Что мне снится сейчас?
Я устала от толп безъязыких,
заполняющих нас
в предрассветной играющей зыби.
Передо мною они.
Что за радуга полнит глаза их?
Это юности дни
разлетелись по плиткам мозаик,
это ласточки взмах
в черноте моих дней непроглядных.
Я так долго одна,
что предстало и это нарядным.
Разыграю с собой
сказку лета, дождя и захлёба.
Минет день голубой.
Я была там, поверьте, ещё бы -
я там столько могла!
Но опять всё провалится в память.
Я так долго одна -
ничего не сумела исправить.

А когда я вернулась
в тот город, где жизнь, а не праздник
то она, моя юность,
осталась в кирпичиках красных,
в суете витражей,
в отраженьях желанного мира,
и до тех витражей,
где кружить мне - её не хватило.
Где мне выжить и петь,
Где любить, задыхаясь в запретах?...
Минет год, словно пять.
Я останусь опять без ответа
и без права на боль,
без надежды своей окаянной,
что увижусь с тобой
на иной полосе безымянной.

Вот тогда я приду.
Это будет зимой и под утро.
Ибо там меня ждут,
улыбаются сонно и смутно,
чем жива? - говорят, -
мы тебя ещё помним своею...
Возвращаюсь назад,
в заснеженную снегом аллею,
возвращаюсь к своим, -
ради Бога, не будьте другими!
Мы с тобой говорим
в чьём-то небе над улицей Гиры.
Как легко здесь дышать -
я успела, успела вернуться!
И заплачет душа -
жизнь нас яблочком катит по блюдцу,
Можно ль верить царям,
снова ищущим крови младенца?
Это юность моя
за меня здесь смогла оглядеться,
прочитала меж глав
то, что вылечить сердце могло бы,
и залезть помогла
в заскользивший под ветром автобус.
Вот я снова жива.
И на слайдах, как детский рисунок,
торжество Рождества,
бесконечный живой полусумрак
этой сказки простой,
этой правдой такой непостижной.
Где ты, где ты? Постой!
О мгновение, будь неподвижно!

Что с того, что не я
в этом мире о многом сказала.
Я живу по краям
опрокинутых в утро вокзалов,
смирно чаю прошу,
открываю слова в переплёте.
Снегом пахнет от шуб.
Что поймёт он, сидящий напротив?
Я своё берегу
и дарю его всем не для слова,
не для таинства губ,
но для радости неба живого.
Я вернулась. Стоят
холода в поднебесных угодьях.
Это юность моя
протянула мне руку в сегодня.

               ***
Новый год начался в сентябре,
От жары отхватив две недели.
Я приехала с моря к себе.
Ныли пальцы и руки немели.
Громко пела усталость своё,
Обещала мне встретиться где-то.
Я сказала - конечно, споём.
Так закончилось трудное лето.

Это лето, как море - песок,
Унесло мои долги зимы.
Солнце кровь посылала в висок.
Жарко верилось - будем любимы.
Ныли пальцы, немела гортань,
За два месяца - вовсе ни слова,
Но была я тиха и горда
Тем, что людям поверила снова.

Это самый мой точный портрет -
Средь жары, где вздыхает инжирник.
Новый год начался в сентябре,
Слава Богу, мы все ещё живы,
Скоро минут мои двадцать пять,
Прошлый год всё усталей и глуше.
Как же страшно теперь начинать -
Улыбаться, надеяться, слушать.

Как боимся мы слово сказать,
Что-то в жизни чужой начиная,
И усталостью полним глаза,
И часы заводить забываем.
Мимо улиц за стенкой дождя,
С мукой города тихо прощаясь,
Так живём, от себя уходя
И чужыми к себе возвращаясь...


П О С В Я Щ Е Н И Е

А.Мирзаяну
В эту эпоху безвременья дух человека.
Ищет без устали то, что без устали светит.
И, обделённый вниманьем державы и века,
Держишься,
как бы не дул направляющий ветер.

Держишься. Веришь, поёшь
"без лица и названья",
Песней своей, как щитом, прикрывая чужие.
И, удивляясь тому, что они ещё живы,
Зал воздаёт тебе должное в миг узнаванья.

Зал воздаёт тебе всё ненадёжной любовью,
С целым набором сравнений своих и отличий.
Душу сумев не поранить ненужною болью,
Ты понимаешь с годами, что это обычай.

Те, для которых писать начинал ты когда-то,
Певческий голос настроив на их ожиданья,
Не отрекаются, но и не жаждут расплаты.
Ты это понял. Поэтому не осуждай их.

Но, существуя в тебе отведённой полоске
И понимая: на многое смотрят сквозь пальцы,
Ты узнаёшь, как в объём превращается
плоскость
И за страною уходишь всё дальше и дальше.

Ибо ты должен - понять и задуматься первым,
Крепко гитару сжимая меж пальцев истёртых,
Радость свою, и безмерную муку, и веру
В зал посылая -
без устали! -
с каждым аккордом.

1984


С Т И Х И   О  К О М Е Н Д А Н Т С К О М   Ч А С Е
(Баку декабрь 88-го)

"Да минует нас чаша
Комендантского часа"

Я иду своей дорогой - значит, я иду к метро,
Две авоськи, пять коробок,
на лице - " меня не тронь",
Неизбежность измерений не могу себе простить,
Спит пространство,
Стынет время,
Стрелки скачут к десяти.
В этом городе иначе невозможно жить и ждать,
Как ребёнок после плача,
он устал и хочет спать,
Кто с зимой его помирит,
кто пройдёт по мостовой?
И меня уже не минет острожный часовой.
Что же делать без тебя мне,
как увидеть поскорей,
Натыкаясь вновь на камни
горькой юности моей,
Снова каждое словечко
проросло бы сном тех лет...
Я рисую человечка на автобусном стекле .
Это будет наш сыночек: от дыхания, сродни
Ритму тех отдельных строчек,
что растут из болтовни.
Здравствуй, здравствуй, дом прозрачный,
псевдооколоуют,
Пустяковый быт невзрачный,
позабывший жизнь мою!
Засыпает поколенье, мимоходом выбрав стиль.
Спит пространство,
Стынет время,
Стрелки скачут к десяти,
Слышен только треск устоев,
Виден только взгляд в упор,
И спешить уже не стоит -
в десять грянет Командор.

                      ***
Как будто ты опять спешишь туда,
Где поезд - с неизменным расписаньем.
Бежит вдоль рельсов чёрная вода,
Табло слепит, глаза болят... мы сами
Не понимаем... но спешим туда.

Я успеваю дверь открыть, порог
Переступить - мне царство достаётся:
Соединить ресницы и урок
Исполнить - в чёрной капле улыбнуться
Зрачок и пламя твоего колодца.
Узнать тебя и пожалеть, что впрок
Не запастись... и боль вернётся.

И снова этот взгляд полупустой.
Я не найду тебя, я не узнаю:
Затяжка чаем, воздух золотой,
Глоток свободы где-то за чертой
И слов небрежных пуганая стая.

Я среди этих пуганых ворон
Не отличусь осмысленностью речи:
Твои знаменья, треск твоих знамён,
Мне не спастись, а ты со всех сторон,
Зовёшь меня, спешишь ко мне на встречу,
Забудем надпись, мудрый Соломон!
Не потеряй проклятое кольцо!
Когда я полечу над океаном,
Плеснёт голубизна в моё лицо -
Зелёный взгляд, зелёная нирвана,
И стюардесса скажет: что Вы, рано,
Хотите пить? Плеснёт с небес - свинцом.

Как выживем, отдав себя годам?
Твой поезд - с неизменным расписаньем:
Бежим вдоль рельсов, плещется вода,
Табло слепит, глаза болят, мы сами
Не понимаем, но спешим. Куда?

               ***
Когда сбиваешь ноги у порога,
Где среди всех лежит твоя дорога -
Всё, кажется, не попадёшь туда,
Вот твой предел, вот камень в изголовье...
Но слово наполняется любовью
И разрезает сумерки звезда.

И первый вдох взорвётся в лёгких криком -
Он как росток, как первый ученик он,
Когда ещё не знаешь, как учить,
Чему учить, чего он ждёт влюблено,
Какие будут склоны и поклоны,
Над кем заплачешь в горестной ночи.

И всё ж - вперёд. А за порогом - лето.
Проходит год - в родных местах иль где-то:
Всё больше научаешься любви,
Её путям, её словам влекущим,
Из райских кущей, из житейской гущи
Они приходят, только позови.

И новое дыханье в строчках слышно,
И улыбаешься: ну что ж, так вышло, -
Опять над нами звёздочка горит...
Июль принёс с собой такую нежность,
Что хочется тихонько веки смежить
И ничего о ней не говорить.

Вот так иду, и в небе гаснут строчки,
Как звёзды ясной августовской ночью
И падают, и жарки их следы
В соцветьях слов, в дождливом раннем утре,
В предвосхищеньи, трепетном и трудном,
Ещё одной сияющей звезды.

И я смотрю, как падают и гаснут.
Где пролетят - там небо вспыхнет красным.
Так, Господи, - я плачу и смеюсь, -
Так, Господи, над нами небо дышит,
И так меня когда-нибудь услышат
И каждый строчку обретёт свою.


П О С Л Е Д Н Е Е   Л Е Т О

Е.Журавлёву

И вот - наступает последнее лето,
И ворох бумаг за кулисами рая.
О, как мы трясёмся под треск турникетов,
И мёрзнем в посольствах, и сдачу теряем.
Подхваченный пылью, летит на восток
Казённой свободы зелёный листок.

По всем поездам, самолётам, каютам,
С бесценным листочком казённой свободы,
И дети Арбата, и дети галута,
Сквозь близких, сквозь память,
Сквозь горечь и годы
Проходим, проходим. Немеем. Стоим.
За нами - навеки утраченный Рим.

И вправду - раскинулось море широко:
Огни и огни, паутиночки пряжи,
Заборы и окна, февральский и мокрый
Слепой тротуар, птичье небо пассажа
И серые губы над серым пальто:
Твоё отраженье на бланке лото.

Играйте, играйте и делайте ставки!
В бумаге несут пахлаву и опилки.
За нами уже начинается давка.
И шмон в чемоданах, и в каждом - бутылки:
В обмен на свободу, на двери в купе,
На то, что не будут стрелять по толпе.

На горькую радость последней заботы.
На право ухода последним из связки.
На шорох брандспойта. На гул вертолёта
На ропот и рокот. На красную краску.
На норд и моряну. На воздух со льдом:
Вдохнёшь и не выдохнешь. так и пойдём:

Всё дальше и глубже. Всё дальше и чётче.
По красной земле. По зелёной равнине.
По жёлтой пустыне. По синему небу.
Храни нас, Господь, ибо некому больше:
От боли бесцветной. От мела и йода.
От хлеба чужого. От крови венозной.

1989-1992
        
                      ***
Где-то в самом конце,
у последней листая страницы,
Я открою сначала,
и юность моя повторится.
Вспоминаю себя -
прикрываюсь одёжкой беспечной:
Снова день будет длиться,
а год промелькнёт быстротечно,
Снова дочери голос
меня на рассвете разбудит.
Догоняю автобус,
пропитанный запахом буден.
Не придётся найти -
лишь искать в сером небе ответа.
И пробьётся мотив
сквозь забытое городом лето.
И опять в полу-мраке
готических высей и далей
Я туда захочу,
где другую во мне узнавали.
Снова капли дождя потекут,
обгоняя друг друга,
По цветному стеклу
у подножья небесного круга.
Я почувствую холод и ласку
истаявших плиток,
То ли стёртых ботинками,
то ли слезами отмытых,
Тяжесть речи своей,
уходящей в окошко с решёткой...
И опять витражей
так пронзительны
краски и чёткость.
И опять одиночества
терпки и редки минуты.
И ступеньки на лестнице
вновь то пологи, то круты.
И пытаюсь поверить,
хоть линии жирны и плотны,
Что одной акварелью
написаны эти полотна.
Золотой пустотою
помечены дни расставаний.
-До свиданья - сказать не могу -
не бывало свиданий.
За второй полосой
я ладонью ладонь накрываю.
Завершается сон
белым небом рождённого рая...
С чем ступлю за порог?
С чем я дверь затворю за собою?
Иль прочту между строк,
что её никогда не открою?
Снова ветер Господень
листает, листает страницы,
Воздух светел, свободен,
и всё ещё может случиться.


С У Б Б О Т А
1

В какой-нибудь день ноября -
Июльский, хамсинный, лиловый -
Душа не узнает меня
В потёмках гортанного слова.
Неужто вернулась домой
В такое палящее лето?
Как чудом прозревший слепой,
Глаза закрываю от света.
Деревья, людей, облака -
Я всё здесь иным представляла.
Но ищет опоры рука,
И жить привыкаешь сначала.
Мы все проложили межу.
По полю иду, спотыкаясь.
На красною землю гляжу.
За трактором прыгает аист.
И красное солнце встаёт
Недвижное - над Назаретом.
Дитя золотое моё
Глаза закрывает от света.
А сердце болит и болит,
Не выдумать зренья иного,
И голос мой эхом звенит
В потёмках гортанного слова.


2

Субботнее слово поют,
Истрёпанный светится талес.
Тревожусь за душу свою,
Мы с нею надолго расстались.
Неужто уйдёт просто так,
Забудет заветное имя,
Немую - сожрёт пустота,
И вырастут дети чужими?
И мне отвечала душа:
Как будто бакинское лето -
Мне душно, мне нечем дышать,
И кто мне ответит за это?
Прощай, не зови за собой,
Ты больше меня не услышишь,
Своею заплатишь судьбой
За домик под красною крышей,
За красные щёки детей,
За красную землю чужую,
За право на список потерь,
За память, которой живу я...
Нам больно становится жить:
То голос души отлетает.
Так тонко натянута нить,
Так больно, так медленно тает.
Рукой дотянуться б до тех,
Кто любит... Живу понемногу
И в спящие лица детей
Гляжу, как глядят на дорогу...



Р О Ш -А -Ш А Н А

В жаре - отыскивать точку поверх голов,
Уставясь в неё, спросить про свою отгадку.
Но ракурс, дай ему власть, сместиться готов,
Дрожат слова, и день плывёт по порядку:
Нахальные лапы гуляющих воробьёв
И небо, прежде - скорлупка, сегодня - всмятку.

Теперь так будет: дешёвая эта синь,
Текущая мне в ладони, в глаза и уши,
И щёлочь по пятницам,
и мокрая муть простынь,
И полная беззащитность в сломанном душе,
И ныне, и присно, во веки веков - аминь,
Пока не окажешься этой судьбы снаружи.

И тут припомнится всё, что не сберегла:
И шёпот волос, и вкус сигарет, и дождик.
И улицы, избегающие угла,
И чёрные ягоды под ногами прохожих,
И на асфальте - смола,
и по крышам - смола,
И в горле - смола.
И в детских складочках кожных.

Не верь, что мир неровен, а взгляд - дурной:
Сладка земля, на яблоке капли мёда.
И дети, возникшие из воздуха за спиной,
Сменили кровь за три с половиной года.
И остаётся то, что зовётся мной:
Три строчки, твой взгляд, неправедная свобода.
                      1993