Ройко Александр : другие произведения.

Связь времён. Часть II. Есть такая профессия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
        Наряду с прямолинейностью, бесстрашием и верностью долгу офицеры вроде бы лишены ненужной сентиментальности. Но это вовсе не означает, что им не свойственны такие человеческие качества как доброта, любовь и забота о ближних, любовь к матери. В этом ряду можно особо выделить любовь к женщине, ради которой многие мужчины, и не только военные, готовы совершать подвиги. Такая любовь, ради которой человек готов к самопожертвованию, и порой вполне осознанно идёт на него. Самопожертвование - это признак настоящей, вечной любви, которая не терпит расчёта и условий. В повести идёт речь о последствиях такого самоотречения, которое наложило свой след и на будущее.

   Начало смотреть в книге:

"Связь времён" Часть I "Из окопа в окоп"

  

Александр Ройко

Связь времён

Любящим сердцам и душам посвящается

Часть II

Есть такая профессия

Есть что-то сродни в позолоте погон,
C сияньем златых куполов и икон...

Светлана Бурашникова

ГЛАВА 1

На горизонте новые задачи

   Вот и всё - школа, наконец-то, закончена, позади десять лет учёбы, получен школьный аттестат, аттестат зрелости, как его часто называли. Да, это уже и была зрелость вчерашних юнцов, так, по крайней мере, они сами считали. На самом деле слово "зрелость" означало применительно к аттестату несколько иное. Этот документ как бы удостоверял, что выпускники школ проверены на зрелость к поступлению в высшее учебное заведение.
   Не выспавшийся после бессонной ночи в связи со встречей всем классом рассвета, но очень бодрый Ваня Полунин около полудня прибежал к своему другу Стёпе Ивченко. Заспанный Степан открыл дверь бывшему однокласснику и недовольно пробурчал:
   -- Чего тебе неймётся? Поспать не даёшь. Недавно ведь легли.
   -- Да где там недавно. Уже часов шесть прошло. Хватит спать, ещё выспишься. Отдыхать нужно.
   -- А сон, это что, не отдых?
   -- Я имею в виду активный отдых. Теперь же свобода - ни школы, ни уроков, ни домашних заданий.
   -- А то у тебя в прошлые года летом они были. Ты что, на каникулы в школу ходил, или домашние задания готовил?
   -- Всё равно. То была относительная свобода, а теперь полная. Да здравствует свобода! -- закричал Полунин.
   -- Кончай орать. Не ровён час привлечёшь внимание соседей.
   -- Они же на работе.
   -- Всё равно, да и не все на работе. А старики? Так, ладно, чего ты хочешь? Чем ты предлагаешь заняться? Всё равно уже поднял меня, спать я уже не буду.
   -- Пошли на речку, или давай по городу немного прошвырнёмся.
   -- А то ты мало по нему вчера нагулялся. До и после выпускного вечера. Рыбу же на речке ловить поздно, какая рыба в такой солнцепёк, -- в конце июня и впрямь никакой прохлады не чувствовалось, да ещё чуть ли не в полдень.
   -- Ну, хорошо, -- примирительно произнёс Иван, -- давай просто искупаемся, позагораем. Делать всё равно нечего.
   -- Так уж совсем делать нечего? А в училище ты поступать не собираешься?
   -- Конечно, собираюсь. Но это же не сейчас, не в июне.
   -- А к экзаменам что, готовиться не нужно?
   -- Ой, Стёпа, не бубни, как те же родители. Давай пару дней отдохнём после всей этой нервотрёпки с выпускными экзаменами. Хоть пару дней понежимся на солнышке, половим рыбу. Завтра, например, на зорьке. Ну, и тому подобное.
   -- Да, -- начал, как бы соглашаясь, подтрунивать над другом более рассудительный Степан, -- ещё в лес сходим, грибов насобираем.
   -- Вот это было бы, конечно, здорово. Но, увы - где тот лес, где грибы? -- уныло протянул он.
   Никаких лесов в ближайшем к городу обозрении и впрямь не наблюдалось. Жили друзья в районном центре, который назывался Тихорецк. Это был административный центр одного из многочисленных районов и областей бескрайнего Советского Союза.
   Конечно, он несравним по величине и численности населения с Новороссийском, Сочи или Армавиром, но и не последний в перечне городов и посёлков их родного Краснодарского края. Разумеется, он уступал по популярности и городам на побережье Чёрного моря, а край омывали сразу два моря - Чёрное на юге и юго-западе, а также Азовское на западе. Да и по уровню жизни, по изобилию их край мог дать фору многим областям СССР. Жаль, конечно, что их родной городок находился далековато от этих морей (на северо-восток от Краснодара), но мальчишек устраивали и две небольшие степные речушки, которые протекали вблизи города - Тихонькая (или Тихая) и Челбас. Именно степные, а потому лесов поблизости Тихорецка не было. Да, в крае были леса, и не только просто леса, но и горы, покрытие лесами - в районе Геленджика, Туапсе, Сочи. А вот жителям их городка пособирать грибы никак не удастся. Ну, разве что можно где-нибудь теоретически отыскать местечко с луговыми шампиньонами. Но, опять-таки, степь это не луг, хотя и поля поблизости тоже были.
   Сам Тихорецк жители больше называли именно городок, хотя он был не таким уж малым по численности населения районным центром. Год назад, в 1939-м году их численность составляла 37.000 человек. Основан он был в 1895-м году - при железнодорожной станции Тихорецкая создался одноимённый хутор, населённый в основном иногородними. Но уже в 1889-м году здесь были открыты паровозоремонтные мастерские, а в 1926-м году этот населённый пункт преобразовался в город Тихорецк. Развивался новый город быстрыми темпами - в марте 1926-го года постановлением Президиума ВЦИК и СНК Тихорецк вошёл в список городов районного подчинения Северо-Кавказского края. И всё это, вероятно, благодаря развитию промышленности. Ещё в далёком 1896-м году, фактически на хуторе, были открыты мастерские по изготовлению путейского инструмента. В 1928-м году, благодаря правительственному заказу на изготовление крупных металлоконструкций для первенцев тяжёлой индустрии, на их базе открылся машиностроительный завод "Красный молот". На нём-то как раз и работали семьи Ивченко и Полунина. В городе также функционировали Тихорецкий машиностроительный завод (выпуск железнодорожного подвижного состава), предприятия по производству стройматериалов (благодаря природным ресурсам: кирпичные и гончарные глины, керамзитовое сырье), предприятия пищевой промышленности, включая разлив минеральных вод и другие.
   -- Ладно, -- согласился с другом Степан, -- пошли на речку. И в самом деле, нужно пару деньков отдохнуть.
   -- Ну, вот, совсем другое дело. А то напустился на меня.
   Сборы были недолгими. Семьи друзей жили не по-соседству, но на соседних улицах. Уже минут через 20, не забыв прихватить с собой кое-какой "сухой паёк", ребята весело шагали по улицам своего родного города по направлению к речке Тихонькая. Эта речка была ближе к местам их обитания, жили они в исторически более "древнем", если к нему подходило такое название, районе. Река Тихонькая протекала справа от города (если смотреть от её устья к истоку) в северо-западном направлении к Азовскому морю. Это был правый приток реки Челбас, который за хутором Междуреченским впадал в неё. А брала она своё начало в их же Тихорецком районе. Вероятно, и название города произошло от этой реки: Тихорецк - Тихая река.
   Городская планировка улиц тоже имела ориентирование по направлению движения рек. Если в этом направлении разделить город как бы пополам, то его исторический центр располагался в сторону именно реки Тихонькая. В этой части улицы имели довольно правильную геометрическую (прямоугольную) планировку - длинные улицы (как та же Ленинградская) шли по направлению к устью рек. Более короткие пересекающие их улицы имели, естественно, перпендикулярное направление. В той части города, которая была ближе к реке Челбас, большинство улиц тоже имели правильную планировку, но часть улиц шла и под углом к основному массиву (например, улицы Столбовая, Ленина и др.).
   А вот река Челбас протекала слева от города в том же направлении и примерно на том же расстоянии. Она была второй по многоводности рекой района, протекающая параллельно реке Ея в юго-западной части района.  Река Челбас в переводе на русский язык с татарского (ногайского) означает "Ковш воды" или "Ковш чистой воды", хотя это больше подходило её правому притоку. Да, та была небольшой, но зато одной из самых чистых рек района. А потому купаться в Челбасе было приятней. Правда, позже в неё стали усиленно сбрасывать отходы различных пищевых комбинатов и промышленных предприятий.
   До речушек (до обеих, но в разных направлениях) от центра города было километров 5-7, от окраин намного меньше - не более 2-3-х километров. Спешить друзьям было некуда, а потому они решили прогуляться к речке пешком. И провели они на ней практически весь день, вернувшись домой только к вечеру. Родители немного побурчали на них, что целый день те были практически не евши, но так, больше для острастки - летом они уже к этому привыкли, сыновья целыми днями пропадали на речках.
   Юношеский, ещё не окрепший организм хитрая штука, ему, оказывается, не нужен такой уж большой ночной отдых. А потому, даже не особо выспавшись сегодня, друзья и назавтра поднялись ни свет ни заря. Теперь они уже собрались порыбачить, ещё с вечера накопав червей и приготовив другую наживку. Вот только сегодня они уже направлялись не на Тихонькую, а на Челбас. Нельзя сказать, что и эта река была такой уж большой. Да, её длина составляла 288 км, а площадь бассейна - 3950 км2. Но она не была такой уж широкой, её средняя ширина составляла 10-15 м, но наиболее широка она была ближе к устью, а в черте города порой и 10 метров не набиралось, хотя были участки и значительно шире.
   Но сейчас друзья направлялись не прямиком на речку, а на станцию Тихорецкая, которая располагалась вблизи машиностроительного завода. К ней вела улица Октябрьская, пересекающая обе улицы, на которых жили друзья. Недалеко от их места жительства находилась и школа N 1, в которой друзья ещё недавно учились. Стёпа жил чуть ближе к станции (и школе), - всего пару кварталов, - а потому к нему по пути и зашёл Полунин. Идти из их района к Челбасу было далековато, поэтому они решили подъехать в сторону посёлка Октябрьский, там и рыбалка была получше. Правда, никакие пассажирские поезда в том районе не останавливались, но вблизи речки был полустанок. Ребята ещё с детства знали, как и многие в округе, какие товарные поезда там останавливаются, имеется в виду не сами номера этих поездов (таковое было просто невозможно), а время их прибытия на тот полустанок, где тем приходилось пропускать пассажирские поезда. Воспользовались они таким товарняком и сегодня. Но, как ехать в товарном поезде? - в вагон или цистерну не залезешь ведь. Но мало какой товарный поезд не имел открытых платформ, в которых перевозились какие-нибудь сыпучие грузы или техника. Были таковые и у этого товарняка. Конечно, ездить в товарном поезде запрещалось, а потому делали это ребята тайком. Когда никого не было поблизости, залазили на платформу и там укрывались от сторонних глаз. Железнодорожники знали о таких проказах ребят, в основном старшего возраста, но закрывали на это глаза - привыкли, сами так в детстве, а порой и сейчас, ездили.
   В общем, на речку Ваня со Степаном добрались нормально. И рыбалка у них была удачная, и покупались, позагорали они хорошо, когда уже клёв закончился. Проведенным днём они остались довольны. Правда, до его окончания ещё было достаточно много времени, поскольку сегодня приятели вернулись домой к обеду. И родители на них сегодня не ворчали, да и свежей жареной рыбой вечером их семьи полакомились.
   Подобный отдых Полунина и Ивченко продолжался ещё несколько дней. Да, по длительности отдых был несколько бо́льшим, нежели намеченный ими после выпускной ночи. Но, к их чести он, всё же, не затянулся. Не прошло и недели, как они обложились учебниками и тетрадками, и начали подготовку к поступлению в училище. В какое? В военное лётное училище. Почему именно в лётное, откуда у ребят из провинциального городка тяга к самолётам, к небу? Просто сейчас такая тяга была, если и не у большей части ребят старшего возраста, то, по крайней мере, у значительной. До 1936-года они небом не бредили, но это не связано с возрастом - в ту пору им было по 13 лет. Всё перевернул беспосадочный перелёт сталинских соколов Чкалова, Байдукова и Белякова из Москвы через Северный Ледовитый океан, Петропавловск-Камчатский на остров Удд, в устье Амура. Протяжённость полёта составила 9374 км, а полётное время - 56 часов 20 минут. Да, и до того многие грезили небом, воодушевленные подвигами участников спасения челюскинцев в 1934-м году - первых Героев Советского Союза. Но полёт этой отважной троицы вызвал самую настоящую эйфорию у советского народа. А последней каплей в этой чаше стал очередной беспосадочный перелёт в июне следующего года этого же экипажа, на машине той же серии, по маршруту Москва-Северный полюс-Ванкувер (США) протяжённостью 8.504 км. При этом длительность полёта составила 63 часа 16 минут.
   Вот тогда Степан и Ваня начали мечтать о профессии лётчика. А в стране, с начала 30-х годов, начали массово создаваться аэроклубы или авиационно-технические спортивные клубы (АТСК), пик которых пришёлся именно на вторую половину десятилетия. В стране сейчас бытовал знаменитый лозунг "Комсомолец, на самолёт!", и велась пропагандистская кампания по подготовке лётчиков. В год перелёта Чкалова, Байдукова и Беляева Ивченко и Полунин стали комсомольцами, но вот путь в аэроклубы для них по возрасту был закрыт. И они с энтузиазмом переключились на авиамодельный кружок - это был первый шаг к мечте о небе для многих городских мальчишек, будущих курсантов аэроклубов. И кружки юных любителей авиации - авиамоделистов, или "юных авиастроителей", как называли одно время авиамоделистов, сыграли большую роль в подготовке многих тысяч энтузиастов к переходу в большую авиацию, в промышленность и науку. В таких кружках ребята получали начальные трудовые навыки, здесь же они учились работать над книгой, самостоятельно конструировать и строить модели.
   Первые модели, которые построили Ваня со Степаном, были, конечно, примитивные: так называемая схематическая резиномоторная "утка", но потом были уже и фюзеляжные модели. Но и подобные модели (с резиновым мотором) устанавливали неплохие рекорды - в 1938-м году на всесоюзных соревнованиях модель Трунченкова пролетела 382 метра. Далее наступил черёд крылатых разработок с авиамодельными моторчиками мощностью в 0,2 лошадиные силы, их производство было начато в 1937-м году на заводе N 6 ЦС Осоавиахима СССР в Москве. А достижения в этом классе моделей были уже весьма значительные. Так, например, в том году, когда Степан с Ваней планировали поступать в училище, модель Н. Енина, имевшая размах крыльев в 3 м, продержалась в воздухе 45 минут 47 сек. и достигла высоты 470 метров. Но до кружка, в котором занимались Ивченко и Полунин авиамодельные моторчики пока ещё не дошли, а в 10-м классе ребята и вовсе бросили занятие авиамоделизмом, полностью переключившись на учёбу, понимая, что нужны хорошие знания при поступлении в училище, наплыв туда по прогнозам, и по статистике прошлого года, был очень большой.
   Весной этого года встал ещё один немаловажный вопрос - в какое училище поступать? Ребятам не хотелось очень уж далеко уезжать от родных мест. Было два наиболее приемлемых варианта: Батайская авиационная школа пилотов в Ростовской области и Краснодарская высшая офицерская школа штурманов ВВС. По своему географическому положению Тихорецк как раз лежал между этими двумя городами - до Краснодара (до 1920-го года - Екатеринодар) было 150 км к юго-востоку и 165 км в обратном направлении до Ростова.
   -- Конечно, едем поступать в Ростов, -- агитировал непоседа, и более активный Ваня. -- Там ведь школа именно пилотов. Будем как Чкалов и Байдуков.
   -- Но не так уж плохо быть и как тот же Беляков, он же штурман, -- сопротивлялся Стёпа.
   -- Нет, только пилотом. Самому держать штурвал самолёта, а не просто прокладывать курс по карте.
   -- Ну, штурман не только прокладывает курс на карте, он ещё исчисляет перемещения самолёта, отмечает его передвижение, следит за исправной работой навигационных приборов.
   -- Нет, нет. Я хочу быть только пилотом!
   В конце концов, Иван убедил друга, и они в назначенное время поехали сдавать документы в Батайскую авиационную школу пилотов. К тому же, Батайск находился южнее Ростова, и к нему легко (впрочем, как и к Краснодару) можно было добраться поездом. В городе они немного побродили, отыскивая нужное им училище, но, всё же, благополучно, и потратив не так уж много времени, добрались. Но при сдаче документов им пришлось отстоять немалую очередь среди желающих поступить в училище. Первым сдал документы Полунин, и уже облегчённо вздохнул. За ним начал сдавать документы и Ивченко. Молодая женщина из состава приёмной комиссии начала их регистрировать в журнале. В это время к ней подошёл какой-то капитан и начал интересоваться о том, как идут дела с приёмом.
   -- Всё нормально. Вот, принимаю документы очередного абитуриента, -- она кивнула головой на бумаги Степана, лежащие на столе.
   Капитан, очевидно, ради любопытства взял их в руки и начал просматривать. Через пару минут он нахмурился, внимательно, изучающе посмотрел на Ивченко, и вновь обратился к женщине:
   -- Света, не регистрируй пока-что эти документы.
   -- Но, я уже начала.
   -- Ничего, отложи их временно. -- И он обратился к Степану. -- Товарищ абитуриент, я хотел бы с вами побеседовать. Но не здесь, давайте выйдем.
   -- Но я же пропущу свою очередь.
   -- Пойдёте вне очереди, если придётся. Света, если что, пропустишь его без очереди, объяснишь другим лицам, сдающим документы. Пойдёмте, -- снова обращение к Ивченко.
   Степана неприятно удивили слова капитана "если придётся". Но он, молча, последовал за ним. Они вышли в коридор, а потом и вовсе на улицу.
   -- Вас зовут Степан? Можно я к вам по имени буду обращаться?
   -- Конечно, можно. А в чём дело, почему вы отложили мои документы?
   -- Степан, вы твёрдо решили стать лётчиком, и, возможно, военным лётчиком?
   -- Да, твёрдо. Я твёрдо решил стать именно военным, если получится.
   -- Это хорошо. И по виду вы хорошо развиты для курсанта или будущего офицера. Но я спросил именно о профессии лётчика. А не хотели бы вы стать командиром Красной армии, но не обязательно лётчиком, а, скажем, танкистом, артиллеристом или даже пехотным командиром?
   -- Но я планировал стать именно лётчиком, или хотя бы штурманом, -- Стёпа вспомнил о споре с другом.
   -- Ага! Или штурманом. Значит это не такая уж мечта всей жизни - стать лётчиком?
   -- Ну, не знаю. Хотелось бы поступить в лётное училище.
   -- Стёпа, вы мне нравитесь как парень. Поэтому хочу дать вам совет - поступайте в другое училище. Если вы желаете стать военным, то в военное училище. Я верю, что из вас получится отличный офицер.
   -- Но, почему не в это?
   -- Потому, что, скорее всего, вас здесь так сказать, "зарубят". Конечно, не со 100 %-ной уверенностью я это говорю, но, по крайней мере, с 90 %-ной.
   -- Но почему?
   -- Из-за вашей медицинской карточки, формы.
   -- А что в ней не так?
   -- У вас был ушиб головного мозга?
   -- Да, был. В прошлом году.
   Действительно, в конце лета прошлого года он неудачно упал с яблони, когда полез полакомиться спелыми яблочками - в их дворе (на три дома) был общий двор, где росло несколько фруктовых деревьев, посаженными самими жильцами, в том числе и две яблони. Тогда у Степана был ушиб головы. Она у него и болела на первых порах, и тошнота была. Неделю он пролежал в больнице, опоздав даже на пару дней в школу.
   -- Вы лечились в стационаре?
   -- Да. В нашей больнице. Но у меня ничего не болит. У меня была лёгкая степень.
   -- То, что у вас сейчас ничего не болит, не так уж важно. Более важно то, что это записано в вашей карточке.
   Степан эту карточку и не читал. Медкомиссию он проходил, готовясь к поступлению, как и другие. Но это была больше формальность, в эту карточку просто попадали сведения из записей допризывных осмотров и истории болезни (если таковые были) ребят. И попала в карточку Ивченко эта злополучная запись о прошлогоднем сотрясении мозга. У него действительно была лёгкая степень ушиба головного мозга, после которой обычно слабо выраженные симптомы неврологического характера проходят через одну-две недели, и здоровье пациента полностью восстанавливается. Но в карточке-то это не написано.
   -- Понимаете, -- продолжил капитан, -- ваш ушиб причисляется к черепно-мозговым травмам. А для лётчика они недопустимы. При ушибе головного мозга могут быть некие последствия, с которыми в авиацию не берут. Я не медик, поэтому точно их назвать не могу, но хорошо знаю, что они могут возникать. Да, я знаю, что этих последствий в принципе может и не быть. Но никто наперёд этого не может знать. Вы видите, какой наплыв в лётное училище. А зачем командованию училища рисковать, взяв вас. Им легче просто принять другого абитуриента. Вот почему я и сказал, что, скорее всего, вас отсеют, изучив ваши документы. Лично я в этом уверен. Но на просмотр документов уйдёт немало времени. Вам их, в конце концов, вернут, но вы тогда уже не успеете подать документы в военное училище или в гражданский институт. Подумайте хорошо.
   -- Товарищ, капитан, а вы уверенны во всём том, что мне сказали?
   -- Абсолютно. А как бы вы сами поступили на месте руководства училища? Рисковали бы при таком наплыве абитуриентов? Вот скажите честно?
   -- Наверное, нет.
   -- Вот вам и ответ. Я вам всё это говорил, повторяю, потому что искренне желаю вам помочь. Так что заберите у Светланы Васильевны документы, пока она их не успела окончательно оформить, и подавайте их в другой институт. А лучше в военное училище. Офицер из вас выйдет толковый.
   -- А туда меня примут? Как же карточка?
   -- В другие рода войск нет таких жёстких требований. Ну, может быть, ещё у моряков подобные требования - шторм, качка и прочее. Хотя, вероятно, это больше и у них касается, всё же, подводников. Но вы же, Степан, в моряки идти не собирались?
   -- Нет.
   -- Вот и хорошо. А танкистом, артиллеристом, связистом, сапёром вы вполне можете быть. Ну, как, вы прислушаетесь к моему мнению?
   -- Скорее всего, да. Вы, наверное, правы - зачем рисковать.
   -- Добро. Тогда всего вам доброго. -- Капитан даже пожал на прощанье руку Степану и удалился.
   А к Ивченко тут же подскочил Иван, который в стороне с интересом и тревогой наблюдал за беседой друга с капитаном.
   -- Что он от тебя хотел? -- взволнованно спросил он.
   -- Посоветовал не идти в авиационное училище.
   -- Почему?!
   Пришлось Стёпе всё детально объяснить другу.
   -- Но как же так?! Мы ведь хотели учиться вместе. А теперь что?
   -- Значит, не судьба.
   -- Да ерунда. А вдруг ты пройдёшь, не обратят внимания на твою медицинскую форму?
   -- Да? А если обратят, и я не пройду? Тогда что? Я в этом году уже никуда не поступлю. А зачем мне целый год терять? Ваня, не будь эгоистом. У многих ребят друзья учатся в различных учебных заведениях. И ничего, дружба их при этом не нарушается.
   -- Может, ты и прав, -- уныло протянул Полунин. -- И куда же ты теперь?
   -- Куда, куда? Домой. Сейчас заберу документы, и вместе поедем. А уже дома буду думать - куда. У меня же нет сейчас перед глазами списка других учебных заведений.
   -- Ну, ладно, иди за своими документами. Я тебя здесь подожду.
   В итоге, к вечеру невесёлые, хотя Полунин и удачно сдал документы, друзья были в родном городе. Ивану теперь оставалось только ждать время сдачи экзаменов, а Степану ещё предстояло поразмыслить над тем, в какой ВУЗ ему поступать.
  
  

ГЛАВА 2

Переведя стрелки на другой путь

   Ивченко вновь обложился кучей справочников, изданными для желающих поступать в высшие учебные заведения. Собственно говоря, ранее он их детально и не штудировал, поскольку направление его будущей учёбы было намечено заранее, оставалось только конкретизировать его. А вот сейчас у него глаза разбегались от наименования ВУЗов, а ещё больше от обилия специальностей. О некоторых из них он никогда и не слышал, о других имел только смутное представление. И чем дольше он корпел над этими изданиями, тем более он убеждался в том, что его направление - это военная стезя. Какая-то непонятная сила влекла его на эту тропу. Кроме того, ему запомнились слова капитана в Батайской авиационной школе пилотов о том, что из него должен получиться хороший офицер. Степан и сам порой засматривался, не по-девчоночьи, на молодых офицеров Красной армии, попадавшихся ему в Тихорецке. Ему нравилась их подтянутость, выправка, уверенность, как и красиво сидящая на них военная форма со знаками различия на петлицах.
   Время для подачи документов, как он выяснил из нужного ему справочника, ещё было. И через пару дней он уже твёрдо знал, куда он будет поступать. И, когда зашедший к нему Иван, спросил о том, что Степан надумал, тот ответил:
   -- Буду поступать в военное училище. Не в авиационное, конечно.
   -- Ну, что, нормально. Я в самолёте, а ты, например, на танке или на лихом коне.
   -- Я думаю, что конница уже своё отжила.
   -- А маршал Будённый так не думает.
   -- Это его дело. Но я хотел бы посмотреть, как он на те же танки с шашками поскачет.
   -- Так, ты не умничай, и не говори лишнего, особенно про руководителей страны, -- громогласный Полунин даже приглушил голос.
   -- Во-первых, я ничего плохого не говорю, а во-вторых, ты же не доносчик.
   -- Ладно, с конницей ясно. Тогда что, остаются танковые войска?
   -- Почему только танковые? Что, мало других родов войск? Но я пойду не в танковые войска.
   -- Почему? -- удивился Ваня. -- Это же здорово - такая мощь, да и ты защищён крепкой бронёй.
   -- Не нравится мне сидеть в металлической коробке. А уж если её подобьют, то и выбраться из неё не успеешь. Сгоришь вместе с ней.
   -- Тогда куда ты намылился? В пехоту пойдёшь?
   -- Нет, в пехоту не пойду, не хочу грязь месить.
   -- Правильно. В сапёры?
   -- Хрен редьки не слаще. Сапёры, связисты, -- вспомнил Стёпа слова капитана, -- это та же пехота. Я пойду в артиллерию.
   -- У, здорово! Я и забыл о ней. И правильно, это очень хороший род войск, и очень важный.
   А вот здесь Полунин был прав. Он не мог, конечно, сейчас знать, что через четыре года Верховный Главнокомандующий страны Советов Иосиф Виссарионович Сталин назовёт артиллерию Богом войны.
   -- Вот и я так думаю, -- согласился Ивченко.
   -- Хорошо, а в какое конкретно училище ты собрался поступать?
   -- Поближе к тебе. Поеду в Ростов. Буду поступать в 1-е Ростовское артиллерийское училище.
   -- А что, очень даже ничего. Совсем рядом будем. Верное решение ты принял. И от дома, как и мне, недалеко. Отлично, будем на побывку в наш город вместе приезжать, этот вопрос мы потом согласуем. Здо́рово, нормально! -- радовался друг.
   Итак, одно одобрение своего решения Степан получил. Одобрила его решение и младшая сестрёнка, которой исполнилось 13 лет. Правда, она на этот вопрос смотрела со своей, не серьёзной позиции - просто молодые красивые офицеры ей нравились. Но не так всё однозначно было с согласием остальных членов его семьи. И отец, и мама уже как-то смирились с тем, что их сын собирается поступать в лётное училище. Они к нему были постепенно подготовлены, видя в последние годы, что Степан искренне увлечён своей мечтой стать лётчиком. К тому же, как размышляла мама, он мог и не быть военным лётчиком, гражданская авиация тоже постепенно развивалась. Сеть воздушных линий союзного значения ещё в начале 1933-го года уже составляла более 36.000 км, а что говорить о ней сегодня, 7,5 лет спустя. При этом с 1935-го года на воздушных линиях страны стали летать только отечественные самолеты, наиболее известным из которых был АНТ-9, который строился серийно. А вот касательно военного училища, было много опасений, и опять же со стороны мамы. Отец, в принципе, не возражал против решения сына пойти в военное училище, даже не лётное. А вот мама Степана, как и большинство других матерей, гораздо больше переживала за судьбу своего дитяти, желая ему только успехов на жизненном пути, но никоим образом не опасностей.
   -- Коля, -- обратилась она к мужу, когда Стёпа рассказал ей о своих новых планах - отца Стёпы звали Николай Фёдорович, -- но ведь, если случится война, то он же сразу попадёт на фронт.
   -- Какая война, какой фронт? С кем ты, Люба, воевать собралась?
   -- Я-то ни с кем. Но ведь совсем недавно была финская война.
   -- Была, но она уже закончилась.
   -- Да, закончилась. Но ты посмотри, что теперь в другой части Европы творится. Немцы оккупировали Чехословакию и Польшу, Англия и Франция объявили войну Германии.
   -- Люба, успокойся. У нас с Германией пакт о ненападении. И подписан он ещё год назад.
   -- Не знаю, не знаю. Может быть, ты, Коля, и прав, но я немцам не доверяю. Они себе на уме, а пакт - это бумага.
   -- Бумага, но государственная! Чему же ещё тогда верить? Правда, я и сам не склонен особо доверять немцам. Чего стоила война с ними в 1914-1918-м годах. Не всё так просто.
   -- Вот видишь!
   -- Что, видишь, Люба, что? -- Отец на некоторое время задумался, а потом выдал. -- Между прочим, если война, не дай, конечно, Господь, и начнётся, то это хорошо, что Стёпка будет военным.
   -- Что ты такое говоришь! Он же тогда в первых шеренгах будет.
   -- А вот то говорю. Не будет он в первых шеренгах, в первых шеренгах будут пограничники, да и вообще пехота.
   -- Ну, это я к примеру сказала. Но ему-то фронта не миновать.
   -- В случае войны его никому не миновать, или почти никому. Будет объявлена мобилизация, и на фронте окажутся многие.
   -- Да, наверное.
   -- Не, наверное, а точно. А теперь скажи мне, у кого больше шансов на фронте выжить: у военного, при этом может быть уже офицера, или у сопливого мальчишки, которого мобилизуют, оторвав от станка или от студенческой скамьи? Да их, необученных, в первом же бою убьют.
   -- Хм, -- с удивлением задумчиво протянула супруга, -- а вот в этом вопросе, наверное, ты прав. Конечно, необученных убьют скорее, чем обученных.
   -- Вот видишь, ты согласилась, что я прав. Так что пусть идёт Стёпа в офицеры. Глядишь, -- он уже начал подшучивать, -- ты когда-нибудь станешь матерью генерала.
   -- Не доживу я до такого. Ну, ладно, пусть идёт в военные. Это хорошо ещё и с другой стороны - он ведь будет на полном государственном обеспечении, да и деньги офицеры получают хорошие.
   -- А ещё, мать, это хорошо потому, что из таких мальчишек, как он, воспитают настоящих мужчин, а не слюнтяев. Я сам никогда особо не ратовал за военную службу, хотя во время гражданской войны повоевать и довелось. А теперь я не против того, чтобы мой сын был кадровым офицером.
   В Мировую войну отец не воевал, он, окончив реальное училище, - в 1914-м году ему исполнилось 17 лет, - трудился на заводе, помогая фронту. Он не стал поступать в высшие учебные заведения, хотя и имел на то право, а стал к станку. А вот гражданская война действительно зацепила и его. Да и как она могла его не зацепить, если тогда большинство центральных районов России пылали в огне, пищу для которого подбрасывали и "красные" и "белые", не говоря уже про разные банды. Но по окончанию гражданской войны отец вновь пошёл на завод, где и работал по настоящее время. И работал он хорошо, его уважали. Был он мастером цеха, окончив для этого заочно техникум. А вот его супругу, Любовь Гавриловну, не только уважали, но слегка и побаивались рабочие, хотя она пришла на завод со школьной парты и более нигде не училась. Но она работала контролёром отдела технического контроля (ОТК), обучилась этой профессии уже непосредственно на предприятии. Вот так - эксперт, оценивающий качество выпускаемой продукции на предприятии чего-то да стоит.
   В общем, Степан подал свои документы именно в 1-е Ростовское артиллерийское училище. При этом он волновался, обратят ли особое внимание на его медицинскую форму-справку. Но, вроде бы никто ею интересоваться не стал. Ивченко успешно сдал вступительные экзамены и в сентябре одел курсантскую форму, которая, кроме петлиц, ничем не отличалась от обычной солдатской.
   До этого он, конечно же, побывал ещё, дней десять, дома. Вся семья обрадовалась, что Стёпа поступил в училище. Уже не было никаких горестей по поводу того, что он станет кадровым офицером. И особенно радовалась за старшего брата сестра Лена.
   -- Стёпа! А когда ты приедешь домой? И уже в форме? Осенью?
   -- Нет, -- улыбнулся брат, -- осенью точно не приеду. Возможно, приеду в краткосрочный отпуск уже на зимние каникулы. Но этого я точно не знаю. А вот летом приеду точно. Так что жди, сестрёнка.
   Естественно, была и встреча с другом Ваней. Хотя Ростов и Батайск и были совсем рядом, но друзья, конечно, там не виделись. Полунин тоже успешно поступил, но, как он и планировал, именно в лётное училище. Иван в школе, как и его друг, занимался хорошо, пусть и не отличник, но тоже крепкий середняк - оценки "четвёрки" и "пятёрки". В общем, Ванька прибежал к другу радостный, окрылённый, весь светящийся.
   -- Стёпка! Ура! Сбылось! Я лётчик!
   -- Хвастунишка ты, а не лётчик, -- приземлил его Степан.
   -- Почему? Я же поступил. А, понимаю, тебе обидно, что я поступил в лётное училище, а ты нет. Но я же в этом не виноват.
   -- Успокойся, Ваня. Никакой обиды у меня нет. Я тебя от всего сердца поздравляю с таким радостным для тебя событием. Я очень рад за тебя, я искренне говорю.
   -- Тогда что?
   -- Просто я хотел отметить, что ты ещё не лётчик, и не так уж скоро им станешь. Ты пока что только курсант лётного училища, да ещё и первого курса. А до выпуска, а значит и до лётчика ещё очень далеко.
   -- Но я же им стану!
   -- Конечно, станешь. Я в этом и не сомневаюсь. Ты будешь летать, а я буду стрелять.
   -- Ну, и я буду стрелять, если потребуется.
   -- Естественно. Просто я хотел сказать, что я на земле, а ты в небе. И мы будем дополнять друг друга.
   -- Точно! Здорово! Да и вообще здорово, что я буду летать. Понимаешь, небо - оно такое прекрасное. Так и хочется подняться туда повыше. А сверху такой обзор, и такой простор. Никакой шумихи, никакой толпы - людей, машин. Я и небо! -- радостные эмоции переполняли Полунина и, наверное, даже помимо его воли вырывались наружу.
   -- Хорошо. Ты лучше расскажи, как проходили экзамены. Трудно было? Я тоже сдавал экзамены, но прекрасно понимаю, что в лётное училище, они, наверное, посложнее были.
   -- Да нет. По-моему, обычные экзамены, как у всех. Просто стараться довелось здорово, поскольку конкурс был очень большой. Да ладно, эти экзамены. Это не главное. Всё уже позади. И ты, и я уже курсанты - вот что главное!
   Ваня, как всегда, был в своём репертуаре. Прошлое, и даже настоящее, его совершенно не интересовали. Он всегда и во всём был уже в будущем, в своих мечтах. Правда, и о настоящем Полунин успел кое-что интересное поведать другу - о своём училище.
   -- А ты знаешь, если бы я был, к примеру, на год старше, то мы были бы тогда друг от друга далеко, очень далеко.
   -- Это почему ещё?
   -- Потому, что моё училище в Батайске находится менее года.
   -- Как это? Оно что, только открылось?
   -- Отрылось оно два года назад. Нам рассказали историю его создания. Но, до октября прошлого года оно находилось аж в Чите.
   -- Ого! И почему там?
   -- Потому что оно было создано как Читинская 30-я военная школа пилотов. И только в прошлом году она была передислоцирована в Батайск на базу расформированной Батайской Первой Краснознамённой школы гражданского воздушного флота имени Баранова. -- Приказом НКО СССР N 0234 от 28 декабря 1939-го года школа была переименована в Батайскую авиационную школу пилотов имени А. К. Серова.
   -- Понятно. Ну, в Читу ты, конечно, не ехал бы. Значит, поступал бы ты и в прошлом году в училище в Батайске, только под другим названием.
   -- Так то была только школа, и сугубо гражданского воздушного флота. А я хочу быть военным лётчиком.
   -- Ой, Ваня, не морочь мне голову пустяками. Если бы да кабы. Нам в нашем родном городе не так уж много времени осталось побыть, а потому давай просто нормально отдохнём, не забивая себе головы пустяками.
   Но лето действительно практически заканчивалось, и друзьям пришлось расстаться, они разъезжались в разные города (хотя и в одном направлении), в свои училища.
   Во время экзаменов Ивченко немного ознакомился с тем местом, в котором ему доведётся провести три года. Но в сентябре это знакомство стало уже более предметным. Наверное, Степан был менее эмоционален, нежели его друг, но и его на новом месте наполняли эмоции. Первый курс, особенно первые его месяцы - это фактически работа с новобранцами-солдатами. Бесконечные подъёмы и отбои, застилание и расстилание постели (тренировка на время), маршировки на плацу, бег на короткие и длинные дистанции (кросс) и прочие не особо нравившиеся новичкам процедуры. Но Степану и это всё нравилось, может быть, не столько нравилось, как просто он заставил себя понимать, что это необходимо. Без этого не будет ни солдата, ни офицера. В общем, в занятия в училище он втянулся быстро и с охоткой.
   Но не всё было так уж просто у Ивченко в училище, правда, только в первое время. И выяснилось это на первой же неделе учёбы во время урока физподготовки, который курсанты проводили во дворе училища, на спортивном городке. Офицер, ведущий занятия, построил взвод курсантов на небольшой, вымощенной камнем площадке, и объяснил, чем они будут сегодня заниматься. После этого он внимательно оглядел две шеренги курсантов и скомандовал:
   -- Курсант Ивченко!
   -- Я! -- чётко ответил Степан.
   -- Выйти со строя!
   -- Есть!
   -- Курсант Ивченко, вы сможете подтянуться на турнике? -- спросил он, когда вызванный им курсант стал перед ним.
   -- Так точно, товарищ старший лейтенант.
   -- Сколько раз?
   -- Не могу знать. Но точно, не менее десяти.
   -- Хорошо. Впрочем, глядя на вашу мускулатуру, я в этом и не сомневаюсь.
   На физзарядку и уроки физподготовки курсанты должны были являться в тёплую погоду года с обнажённым торсом, а потому рельефные мышцы Степана и впрямь были отчётливо видны. Он был спортивным парнем, спорт любил, и в школе, и дома усердно им занимался. Прав был капитан в Батайской авиационной школе, когда внимательно глядя на Ивченко, заключил, что из того получится хороший офицер. Старший лейтенант уже артиллерийского училища продолжил:
   -- А "солнышко" на перекладине сможете прокрутить? -- перекладина и турник - это в большинстве случаев (если только расположены не близко стене) одно и то же, и правильное, в общем-то, первое название, хотя чаще в быту употребляется именно второе. "Солнышко" - было одно из упражнений на перекладине, когда на вытянутых руках нужно было сделать оборот вокруг её металлической оси.
   -- Так точно!
   -- Тогда, к снаряду!
   -- Есть!
   Степан подошёл к перекладине, подпрыгнул, обхватил руками гриф (спиной к строю) и поменял руки (повернувшись лицом). Затем он начал делать маховые движения сначала одними ногами, а потом и всем корпусом. Далее через несколько уже сильных махов он сделал как бы стойку на руках на грифе, буквально на долю секунды задержался в этом положение и быстро сменил хват левой рукой из верхнего на нижнее. После этого его тело полетело вниз, делая оборот на перекладине. Ивченко сделал пару таких оборотов назад (спиной), потом снова на долю секунды стал в стойку на руках, после чего сделал уже два оборота вперёд (лицом). На втором обороте, в заключительной фазе упражнения, он снизил темп и сделал соскок вперёд в яму с песком. Его чуть занесло вперёд, но он уверенно сделал доскок, разведя руки в сторону, после чего, уже опустив руки, промаршировал к старшему лейтенанту и отрапортовал:
   -- Курсант Ивченко упражнение окончил!
   Старший лейтенант удивлённо покачал головой и произнёс:
   -- Здо́рово! Молодец! Где вы так научились? В спортивной школе были?
   -- Никак нет. Просто в школе. Мне нравилась спортивная гимнастика. Да и учитель физвоспитания у нас был хороший.
   -- Да, видно, что обучал вас опытный спортсмен. Профессионально сработано. Махи хорошие, а при махах и "закрытая лодочка" нормальная. Хороший также круговой рывок с напряжением пресса при выходе в стойку. Ноги при оборотах не согнуты. Смена захвата. Многие об этом даже не знают, потому их нередко и "сносит" с перекладины при выполнении "солнышка". Но больше всего меня удивила ваша работа плечами, как говорят, махи плечами. И о работе плеч тоже немногие знают. Очень профессионально.
   Лейтенант повернулся к строю и сказал:
   -- Товарищи курсанты! Вот вам пример того, как нужно работать на турнике. Учитесь у курсанта Ивченко.
   Затем он снова обернулся к Ивченко:
   -- Курсант Ивченко, как вы себя чувствуете?
   -- Нормально, товарищ старший лейтенант.
   -- Голова не кружится, ничего не болит?
   -- Никак нет.
   -- Никаких побочных ощущений нет?
   -- Нет, -- уже не по-уставному, здорово удивляясь подобным вопросам, ответил Степан.
   -- И сколько таких оборотов "солнышком" вы могли бы сделать? Отвечайте просто.
   -- Не знаю, честно говорю. Если бы руки были в перчатках, или хотя бы натёрты канифолью, то немало бы, наверное, сделал. А так... -- Степан даже потёр натруженные руки.
   -- Да ещё тяжёлые сапоги, -- улыбнулся старший лейтенант. -- Ясно. Теперь я вижу, что вы крепкий, здоровый курсант. И никаких побочных явлений после вашей травмы у вас нет, и, надеюсь, не предвидится в будущем. Стать в строй!
   -- Есть!
   Только теперь Стёпа осознал, что это было фактически испытание ему. Значит, запись в его медицинской карточке-справке не прошла незамеченной. И он с благодарностью вспомнил капитана из лётного училища - в этом вопросе тот оказался прав. Большое спасибо ему! Здесь его проверили, уже будучи курсантом, а в лётном училище наверняка бы до этого дело не дошло. Его бы там с такой записью в справке просто не допустили бы к экзаменам. Зачем летунам, как они полагали, лишний балласт.
   А далее пошла уже просто служба-учёба Степана Ивченко в военном училище, со своими небольшими тяготами, уроками, экзаменами, нарядами и увольнениями, но также и со своими не меньшими радостями, порой даже озорством и проказами - но это же мальчишки, многим из которым было всего по 18 лет. Чего от них ожидать другого? И солдатами, а уж тем более офицерами, так быстро не становятся. Да и будущим лейтенантам на время их выпуска будет только 21 год. Но вот тогда они уже точно станут гораздо серьёзней, жизнь заставит - они уже будут отвечать не столько за себя, сколько за вверенных им как минимум 30 человек (взвод). И оценивать их станут не по тому факту, как они несут свою службу, а как несут службу их подопечные, чему и как они обучены. Такие вот пироги!
  
  

ГЛАВА 3

С корабля на бал

   Учился Ивченко в училище хорошо, ему в принципе нравилось здесь. Почти за год учёбы все курсанты уже привыкли к строгой армейской дисциплине - она их прав нисколько не ущемляла, просто лучше организовывала их время, приучала к порядку. В своём взводе Степан был в хороших отношениях с ребятами, но, всё же, наиболее он сдружился с Васей Ордынским, тот был как бы его земляком - уроженец Краснодара. Оба они поступили в училище сразу после школы, у обоих были некие раздумья по вопросу выбора будущей профессии. Но, если Ивченко выбор будущего военного направления был, из-за его медицинской справки, как бы вынужденным, то Василий выбрал этот род войск (тоже изменив своей мечте) по несколько иной причине - парень с детства бредил морем. Он однажды с отцом побывал на море в районе Новороссийска, и море его пленило. И само море, и военные корабли, да и другие сугубо гражданские суда. По этому вопросу у него было много споров с родителями. Да и многие его сверстники отговаривали его быть всю жизнь моряком, но он упрямо стоял на своём. Однако помощь его родителям в этом вопросе пришла с той стороны, о которой он и не думал. В последних классах школы он дружил с девчонкой-одноклассницей, и эта дружба, как многие думали, со временем должна была перерасти и в нечто большее. Симпатия была взаимной, а потому Вася делился со своей Светланой всеми своими мечтами и планами. И вот именно Света отговорила его поступать в мореходное училище. Её аргументы были простыми, но довольно убедительными для парня.
   -- Вася, но мы же тогда с тобой будем очень редко видеться, -- задумчиво протянула Света во время очередного разговора о планах на будущее.
   -- Почему это?
   -- Но ты же месяцами будешь в море. Как мы сможем видеться?
   -- Но и другие офицеры могут служить где-нибудь далеко, и со своими девушками им редко удастся встречаться.
   -- С девушками, да. В этом ты прав. А вот представь себе другую ситуацию: женатый офицер имеет семью - жена, дети. Семьи офицеров живут вместе, даже где-то в глубинке. Но у тех, кто служит не на море, нет таких длительных отлучек от дома. А моряка-офицера жена и его дети могут не видеть очень долго. Да и каково ему самому месяцами не видеть семью?
   -- Оп-па! Об этом я как-то и не подумал, -- расстроено ответил Василий.
   После этого разговора он раздумывал ещё некоторое время, но, всё же, документы подал в Ростовское артиллерийское училище.
   В один из июньских дней, уже после ужина, - было время для личных потребностей, - они начали рассуждать об их самом ближайшем будущем.
   -- Так, ещё пару недель, и, наконец-то, мы на время покинем стены училища, -- мечтательно протянул Ордынский.
   -- Ты домой поедешь?
   -- Конечно. А ты разве нет?
   -- Я тоже домой. Но у нас такой простор в Тихорецке, отдых будет отличным - купание на речке, рыбалка. А у вас в городе река Кубань протекает по самому городу или где-то в стороне?
   -- По самому городу - вьётся эдакой змейкой.
   -- Хорошо, значит, и ты накупаешься.
   И начались восторженные рассказы о том, как каждый из них будет проводить свою первую летнюю побывку. Ребята не хвастались у кого лучше на родине природные условия. Но, всё же, они расписывали, заочно знакомили друга с особенностями отдыха в своём городе.
   Этот разговор происходил в четверг, а в воскресенье перед самым обедом весь личный состав училища построили на плацу и объявили о том, что сегодня в 4 часа утра германские войска вероломно напали на Советский Союз. Война!! Это слово обухом ударило по голове всех, но больше всего, конечно, первокурсников. Да, они стремились стать военными, но никто из них не ожидал, что так скоро им предстоит вступить в бой с врагами. А то, что и их ждёт участь старшекурсников, практически уже готовых офицеров, им стало понятно буквально через пару дней. Сегодня же им объявили, что никаких каникул ни у кого из них не будет. Вновь им предстоит учёба и очень напряжённая. Встречено это сообщение было, хотя и с сожалением, но с пониманием. А вот через неделю первокурсники, которые уже были фактически второкурсниками, и узнали, что и они в этом году тоже попадут на фронт. Когда и кем было пока что непонятно. Когда? - скорее всего, не позже конца года. Кем? - не ниже сержантского состава, а возможно, и офицерами. Программа подготовки была сокращена, но увеличено ежедневное время занятий. Естественно, из программы временно "ушли" предметы, которые не касались непосредственно военной подготовки. Всё внимание было уделено практическому обучению артиллериста, и не просто артиллериста, умению не только готовить орудия к бою и стрелять из них, а организации огневой позиции, командованию своими боевыми расчетами, тактики боя и прочему. Вечером, перед отбоем, в курсантских комнатах-казармах царила тишина - кроме того, что все были угнетены последними событиями, причиной тишины было ещё и то, что все засели писать письма близким. Новости были безрадостные, но и родители этих ребят всё прекрасно понимали.
   В итоге в средине октября Степан Ивченко, Василий Ордынцев и другие курсанты второго года обучения получили звание младшего лейтенанта, некоторые слабоуспевающие курсанты получили сержантские звания, но фактически должности командиров боевого расчёта. И вот молодые, практически ещё безусые пареньки надели офицерскую форму с одним кубиком на петлицах. Это были нашивки из материи или металла на воротнике обмундирования (имели по краям узкий золотистый галун), к которым и крепились знаки различия. Для среднего командного состава это были квадратики (1в1 см) листовой меди покрытые тёмно-красной эмалью. Вот их-то в обиходе и называли "кубиками". Знаками различия старшего командного состава были небольшие прямоугольнички из листовой меди, покрытые такой же эмалью. Их соответственно называли "шпалами".
   -- Вот и всё, Вася, -- сказал при расставании с другом Степан, их направляли в разные части, -- теперь мы уже краскомы.
   Краском, - красный командир, - это было общее название для лиц командного и начальствующего состава Красной Армии вплоть до 1943-го года. Ранее, в гражданскую войну, чтобы отличить командира от рядового бойца, командир носил на груди красный бант. Но, не так уж давно, в 1935-м году в Красной армии были введены персональные воинские звания. Конец октября выдался прохладным, а потому одеты выпускники были уже в шинели, но на голове у них пока ещё были фуражки, которые вскоре заменят шапки-ушанки. Хорошо известные всем будёновки были отменены приказом Наркома обороны СССР в июле прошлого года, поскольку, как показала Финская война, будёновка не даёт достаточной теплозащиты в сильные морозы.
   -- Да, краскомы, -- не так уж бодро ответил Василий, -- в девятнадцать-то лет. А нам ведь доведётся командовать бойцами, которые, возможно, будут старшими за нас по возрасту. Справимся ли?
   -- Должны справиться, Вася. Обязаны справиться. Время-то какое! Немцы приближаются к Москве, мы обязаны их остановит, дать отпор.
   -- Я это понимаю. Всё правильно. Ладно, давай прощаться. Неизвестно, свидимся ли мы.
   -- В этом ты прав. Но будем надеяться на лучшее.
   Друзья крепко обнялись, пожали на расставание друг другу руки, откозыряли и разошлись. Каждый отправился по назначению к месту своей службы, и не просто служить, а воевать с ненавистным врагом.

* * *

   Младшему лейтенанту Степану Николаевичу Ивченко на первых порах отчасти повезло с распределением. Да, он, как и почти все молодые лейтенанты попал на Закавказский фронт, командующим которого был генерал-лейтенант Дмитрий Тимофеевич Козлов. Служба Ивченко началась в 256-м артиллерийском полку 9-й горнострелковой дивизии, входящей в 46-ю армию. Почему Ивченко немного повезло? - потому что он не с первого дня попал в жернова боёв. В это время дивизия обороняла границу с Турцией и занималась строительством оборонительных рубежей.
   До этого командующий фронтом Козлов принимал непосредственное участие в разработке малоизвестной широкому кругу военной операции по вторжению войск Красной Армии в Иран, в конце лета 1941-го года (25.08-17.09). Дело в том, что немцев интересовала иранская нефть и некоторые другие виды сырья. Кроме того, территория Ирана представляла для немцев удобный плацдарм для вторжения в Закавказье и Среднюю Азию. Операция прошла в целом бескровно - потери Красной армии составили около 50 убитых, немногим более 1000 раненых и контуженых, около 4000 эвакуировано по болезни, сбито всего 3 самолёта. Было подписано соглашение, определявшее расположение союзнических войск на территории Ирана. И Советский Союз, опасаясь возможной агрессии со стороны Турции, держал свои войска в северном Иране до мая 1946-го года.
   Но относительное спокойствие для Ивченко и его соратников длилось не долго. В начале декабря командующему фронтом была поставлена задача в двухнедельный срок подготовить и провести десантную операцию для овладения Керченским полуостровом. План состоял в том, чтобы одновременной высадкой 51-й и 44-й армий в район Керчи и в Феодосийский порт окружить и уничтожить керченскую группировку противника. Попал в число десанта и второй дивизион 256-го полка, включающего в себя артдивизионы, отдельные роты и взвода. Войска Закавказского фронта и Черноморского флота 2 января 1942-го года нанесли поражение керченской группировке противника и захватили важный оперативный плацдарм в Крыму. Но развить свой успех так и не сумели. Были ещё два наших наступления (в конце января и в начале марта), особо упорные бои проходили в марте. Последнее наступление особенно запомнилось Ивченко, потому что 16-го марта он был тяжело ранен, а 18 мая немецкие войска окружили и сломили сопротивление частей Красной армии. Но этого Степан уже не видел, поскольку, получив первичную помощь в полковой санроте, был эвакуирован сначала в Керчь, а потом в Новороссийск. На плацдарме не имелось ни одного медицинского учреждения.
   После госпиталя попал Степан в свой полк, но теперь в его 1-й дивизион (понесенные потери) только в июне 1942-го года, и вновь на Закавказский фронт. Тот в конце декабря сначала был переименован в Кавказский фронт, а в конце января 1942-го года разделён на Крымский фронт и Закавказский военный округ, при этом 46-я армия вошла в состав округа. В мае же 1942-го года на базе Закавказского военного округа был вновь сформирован Закавказский фронт. Командующим фронтом стал (с февраля) генерал армии Иван Владимирович Тюленев. Спустя два месяца, после возвращения теперь уже лейтенанта Ивченко в свой полк, в августе 1-й дивизион 256-го артполка (сейчас тот уже стал 340-м артиллерийским полком) был переброшен в район Сухуми. Сейчас полк был переподчинён непосредственно командующему 46-й армии.
   А ещё через некоторое время дивизиону, в котором служил Ивченко, предстояло выполнить новую военную задачу, и на сей раз не на равнинной местности, а в горах. Собрав командиров батарей и взводов, командир дивизиона довёл до них приказ командования:
   -- Нам поставлена боевая задача - выдвинуться в район Клухорского перевала. И эта задача непростая. Перевал находится на высоте около 3.000 метров. На перевале уже находятся фашисты. И наша задача выбить их оттуда или, по крайней мере, не дать им продвинуться в сторону Закавказья.
   Это был перевал через Главный Кавказский хребет на высоте 2781 метров. Он был самым высокогорным участком бывшей Военно-Сухумской дороги (длина 337 км), ведущий из бассейна реки Кодора в верховья Кубани.
   -- Непростая задача потому, -- продолжал командир, -- что верхний участок дороги, ведущий к перевалу, трудно проходим, сейчас он уже не приспособлен для автомобильного движения. В перевальной части дорога порой бывает практически непроходимой из-за оползней и размывов, а зимой там нередки снежные заносы и сходы лавин. Кроме того, немцы в первую очередь, контролируют как раз бывшую дорогу. Так что часть пути нам доведётся идти горными тропами. А нам нужно не просто идти, а затащить на перевал орудия. Задача ясна?
   -- Так точно! -- ответ был разрозненным и не особо бодрым.
   Но командир понимал чувства своих подчинённых, а потому не стал им выговаривать, а просто коротко спросил:
   -- Вопросы?
   Вопросов было немало, и они посыпались как из ведра:
   -- Длина проходимого участка?
   -- Около 90 км, это примерно две трети, а может, даже и меньше протяжённости всей трассы от Сухуми до перевала.
   -- А дальше как?
   -- Будем тащить орудия лошадьми. Но учтите, что есть участки, где дорога, точнее сказать уже тропа, порой сужается до одного-полутора метров, при этом проходит над глубокими ущельями с отвесными стенами. Там орудия своим ходом не пройдут.
   -- А как же действовать там?
   -- Придётся частично разбирать орудия, -- а сейчас это были горные пушки, -- и вьючить их на лошадей.
   -- Но на их разборку и сборку уйдёт масса времени.
   -- Да, это так. А вы имеете другое предложение?
   Молчание.
   -- И ещё, учтите, что в верховьях дивизиону придётся передвигаться растянутой цепью. И в бой доведётся вступать побатарейно, повзводно, по мере подхода к месту назначения.
   Первую поставленную перед ним задачу дивизион выполнил успешно - в самом конце августа он впервые вступил в бой с 1-й горно-егерской дивизией "Эдельвейс" 49-го горнострелкового корпуса 17-й армии фашистов. Но вот вторая задача, - не допустить прорыва немецких войск в Закавказье, - была куда сложнее. Немецкие альпийские стрелки, сформированные в горных селениях Тиролии из лучших альпинистов и лыжников, имели специальное горное снаряжение и вооружение, тёплое обмундирование, вьючный транспорт - мулов. Они могли быстро передвигаться в горах, подниматься на ледники и снежные перевалы, имели отличную экипировку и спецснаряжение. Стрелковое вооружение было предельно облегчено, при сохранении стандартных калибров. Офицерский состав был обеспечен картами местности театра военных действий, при этом многие офицеры имели личный опыт восхождения в горах, полученный на Северном Кавказе. Дивизия имела хорошо налаженную радиосвязь, командование обладало полной информацией о характере боевой обстановки каждого взвода. Позже командир дивизии генерал Хуберт Ланц за взятие Марухского перевала, подобного Клухорскому, получил Рыцарский крест. Он хорошо говорил по-русски, поскольку ещё с 1936-го года осваивал как альпинист горы Кавказа. Ланц свободно ориентировался на местности, знал перевалы и охотничьи тропы, а также изучил некоторые местные наречия. Он, будучи щедрым и обаятельным, даже завёл в этих краях кунаков, которые впоследствии, в период оккупации, оказали генералу услуги.
   Степан Ивченко к тому времени был командиром артиллерийского взвода, имеющего в своём составе 3 орудийных расчёта. Он к тому же являлся заместителем командира батареи, отвечая при этом за состояние и боевую готовность огневого взвода батареи, его подготовку, организацию в боевых действиях и, главное, успешное выполнение взводом боевой задачи. Это не означало, что он управлял взводом из отдалённого блиндажа. Он был в гуще событий, обычно окоп командира огневого взвода находился чуть сзади боевых расчётов посредине их фронта. Небольшим было и расстояние между орудиями - 20-40 метров. Артиллеристы 1-го дивизиона 256-го артполка поддерживали своим огнём пехотинцев 121-го горнострелкового полка. Но эти стандарты были рассчитаны на боевые действия пусть даже и в гористой местности, но отнюдь не среди скал. А потому сейчас всё было несколько по-другому.
   Опыта боевых действий в горной местности дивизион практически не имел. Поэтому к естественным потерям от снарядов, мин и пуль добавлялись ещё и потери под обвалами или в ледовых трещинах. Ориентироваться было очень трудно, особенно при тумане и плохой видимости. Леденящий ветер, холодные скалы, жёсткие, как жесть, шинели. Сухой паёк - по несколько килограммов сухарей, 800 г селёдки и 300 г сахара на человека на десять суток. Когда припасы заканчивались, а их подвоз запаздывал, каждый питался тем, что находил в лесу и на полянах. Такие вот были условия. Бои велись не только на Клухорском перевале, но и на других: на Марухском перевале, перевалах Санчаро, Адзашна, Гмахара. Самым высоким перевалом, где проходили бои, был перевал на высоте 3000 метров, рядом с перевалом Кизгыч-Марух и ледником Бугойчат. Впоследствии он был назван Перевалом 810-го стрелкового полка. В итоге стойкость и массовый героизм воинов, защищавших перевалы Кавказа стали преградой на пути отборных частей немецкой горнострелковой дивизии, их продвижение в Абхазию и Закавказье было остановлено. Пройдёт немало лет и один из участников боёв на кавказских перевалах воспоёт подвиг воинов в стихах:
           День пройдёт, решительным ударом
           В бой пойдёт народ в последний раз,
           И тогда мы скажем, что недаром
           Мы стояли насмерть за Кавказ.
   Героизм проявляли и советские лётчики. Маленькие бипланы-"кукурузники" садились на крошечные ледяные "пятачки", по краям которого зияли бездонные пропасти. Бойцы и помогающие им лётчики быстро выгружали мешки с сухарями, яйцами, боеприпасами, после чего забрав тяжелораненых, самолёты делали короткий разбег в сторону пропасти, на секунду словно падали в неё, а потом взмывали вверх и брали курс на Сухуми.
   Касательно самой 9-й горнострелковой дивизии, то она в декабре 1942-го года была передана в состав Черноморской группы войск Закавказского фронта. Затем она участвовала в Краснодарской операции и в Северо-Кавказской стратегической наступательной операции. И что было особенно приятно Степану Ивченко, за участие в боях за Краснодар 9-я горнострелковая дивизия получила Почётное наименование "Краснодарская".
   В боях за Кавказ погибло немало боевых товарищей Степана. И похоронены они были, как это обычно бывало в ходе боёв, наспех. В один из более-менее спокойных вечеров в средине ноября, во время небольшой передышки Ивченко со своим новым другом, таким же командиром взвода лейтенантом Фёдором Савченко ужинали. На фронте быстро обзаводились друзьями, коль приходилось сражаться плечом к плечу и помогать друг другу. Савченко был украинцем, родом из Харьковской области, а вот земляков-кубанцев Ивченко отыскать в полку не удалось, да и когда было их искать. В разгар боёв не до таких нюансов. Да и какая разница, откуда родом тот, с кем тебе иногда приходится делить фронтовую пайку. Не обошлось во время ужина и без НЗ в виде разведенного спирта - выдаваемые ранее фронтовые 100 грамм ещё в мае отменили. И вот здесь Федя, налив в кружки водку, произнёс:
   -- Давай, Стёпа, выпьем за наших погибших боевых товарищей. Обычно, говорят: "Пухом им земля". Но нашим побратимам досталась каменистая почва, не так просто было найти в этих горах мягкую плодородную землю. Так что, как говорят старики: "Царство им небесное", хотя я и не верю в загробную жизнь.
   -- Тогда просто вечная память им! -- добавил Ивченко. -- А помнить мы их обязательно будем, и другим об их подвигах рассказывать станем.
   -- Это точно, ты прав! Отдать свою жизнь за свою Родину - это подвиг, даже если ты погиб от шальной пули. Недаром ведь в похоронках пишут, что такой-то геройски погиб в бою с фашистскими захватчиками. Давай за это и выпьем, помянём их.
   Молча, выпили, закусили, после чего Фёдор вернулся к начатой им теме:
   -- Если останемся живы, или кто-то из нас один, нужно будет после войны обязательно навестить эти места и поклониться нашим погибшим товарищам.
   -- Нужно, ты прав. Только где гарантия, что удастся выжить? Война будет, ты и сам это понимаешь, затяжная. Кто мог подумать, что немцы так глубоко влезут на нашу территорию.
   -- Ничего, погоним мы немца. Победа, всё равно, будет за нами.
   -- В этом, я думаю, никто и не сомневается. Вот только дожить бы до Победы.
   -- Да, это уж как получится. Но давай поклянёмся, что тот, кто доживёт до этого дня, обязательно вернётся сюда поклониться нашим товарищам.
   -- Согласен, давай!
   А далее Ивченко и его однополчане приняли участие в Северо-Кавказской операции по освобождению от немецких захватчиков ряда городов. Шёл уже 1943-й год. Их подразделение прошло с боями через такие населённые пункты как город Майкоп, станицы Ханская, Белореченская, Усть-Лабинская, Воронежская (в 50-х годах станицы Белореченская и Усть-Лабинская получат уже статус городов). Теперь Степан с боями продвигался по своей родной Кубани. Но дойти хотя бы до Краснодара ему не судилось. В боях под станицей Воронежская, в самом конце января, он вновь был ранен и попал в развёрнутый в станице Усть-Лабинской госпиталь. Там существовала крепость, построенная ещё в 1777-м году, в которой в ту пору медицинскую помощь оказывал полковой лекарь, обученный лекарскому  делу и имевший документ на право заниматься врачеванием. В 1860-м году в крепости был открыт военный полугоспиталь, а в 1917-1920-е годы располагался уже именно военный госпиталь. В январе 1924-го года здесь была открыта Усть-Лабинская районная больница имени В. И. Ленина, а в 1941-м году на её базе был вновь развёрнут госпиталь.
   Ещё через два дня Степана ожидал сюрприз - в общей большой палате его навестил Фёдор Савченко. И это было не плановое посещение раненного товарища, Фёдор тоже был ранен на следующий за Степаном день.
   -- Ёлки-палки! -- приветствовал приятеля Степан. -- А ты каким образом здесь очутился?
   -- А ты что, не видишь? -- Савченко был ранен в ногу и передвигался, опираясь на костыль. -- Таким же, как и ты.
   -- Ну, и дела! Мы с тобой в конце осени беседовали о том, что выживший в этой войне навестит Кавказ. Но, если так и дальше пойдёт, то вряд ли мы попадём на перевалы, на места боёв.
   -- А я верю, что попадём.
   -- Дай-то Бог. Ладно, рассказывай, что у нас в полку нового.
   -- Какие могут быть новости за один-то день.
   -- Э, на войне и за один час бывает куча новостей.
   -- Бывает, но не на сей раз, -- и Фёдор, всё же, кратко поведал Ивченко события того дня, когда он был ранен.
   Выписывались друзья из госпиталя вместе. Ранение Савченко было немногим серьёзнее, чем у его друга, но он упросил главврача выписать его вместе с Ивченко - не хотелось им уже расставаться. Главврач, немного посопротивлявшись, пошёл друзьям навстречу. Он на пару дней затянул выписку Ивченко, и на пару дней ускорил выписку Савченко. Уходил Фёдор из госпиталя, чуть заметно прихрамывая. Но это можно было списать на неважную погоду - заканчивался последний зимний месяц, наступала распутица. Но, если вместе с полком Ивченко не смог попасть в столицу родного края, то сейчас ему, и Савченко, предстояло это сделать. Друзьям нужно было в освобождённом в средине февраля Краснодаре получить новые назначения. И попали друзья уже не в свой полк, а в новые для них подразделения в составе Донского фронта, который начал своё существование с октября прошлого года. Именно войска Донского фронта совместно с войсками Юго-Западного и Сталинградского фронтов в районе Сталинграда провели операцию "Кольцо" (10.01-02.02.43 г.), в ходе которой ликвидировали окруженную 330-тысячную группировку немцев. Но сейчас это был уже и не Донской фронт, а образованный 15 февраля 1943-го года на его базе Центральный фронт. Теперь на повестку дня выходил вопрос освобождения центральных территорий страны.
   Вот только в Краснодаре друзей ожидало большое разочарование, они расставались, получив направление в разные части. Но война есть война, да и военный человек всегда остаётся военным, а потому приказы были обязаны выполнять. Ивченко и Савченко тепло распрощались и пообещали переписываться, номера своих полевых частей они уже знали. А далее у Степана Ивченко начались новые фронтовые дороги, воевать ему пришлось в различных местах и в составе разных фронтов, хотя он уже место своего нового полка и не менял. Просто в октябре этого года Центральный фронт был переименован в Белорусский фронт, а в феврале 1944-го года в Первый Белорусский фронт. И закончил войну Степан Ивченко уже на территории Германии. При этом удивительно, но больше в ходе тяжёлых кровопролитных боёв, а впереди были ещё более двух лет войны, он уже не получил ни единой царапины. Возможно, его хранила данная совместно с Савченко клятва уцелеть до конца войны и обязательно побывать на месте боёв на Кавказе и поклонится там павшим товарищам. Странно, на пути к Германии Ивченко похоронил ещё не одного своего однополчанина, но в его память почему-то накрепко врезались именно бои за Кавказ, хотя и более раннее его участие в боях на том же Керченском полуострове было не менее тяжёлым.
   Хранил Господь и Фёдора Савченко, с которым Степан, хотя и не регулярно, но переписывался, когда тому способствовала более-менее спокойная обстановка на фронте. И Фёдор писал, что с ним тоже всё в порядке. Правда, он был ещё один раз ранен в самом начале 1945-го года, но относительно легко, а потому продолжал служить в том же полку, направление в который он получил ещё на Кубани.
   До Берлина Ивченко не дошёл, но, всё же, закончил он свой боевой путь именно на территории Германии, просто немного северо-западнее берлинского направления, в районе федеральной земли Мекленбург - Передняя Померания. Ещё 26 апреля Войска 1-го Белорусского фронта овладели основными опорными пунктами обороны противника на западном берегу реки Одер - Пёлицом, Штеттином, Гатовом и Шведтом, а 4 мая полк, в котором служил Ивченко, уже выдвинулся на рубеж Висмар, Шверин, и наши войска практически вошли в соприкосновение с английскими войсками. Ещё через пять дней Германия капитулировала - Великая Отечественная война для Советского Союза была закончена.
  
  

ГЛАВА 4

Этот день мы приближали, как могли

  
   Итак, почти за четыре года войны Степан Ивченко побывал на разных её участках, служил в различных подразделениях, дважды был ранен, награждён боевыми наградами, в том числе и тремя орденами, один их которых орден Красного Знамени. И этот орден был особенно дорог Степану. Во-первых, потому, что это был первый из советских орденов, к тому же, долгое время и единственный. Этот орден долгое время оставался и высшим орденом Советского Союза - вплоть до 1930-го года, когда был учреждён орден Ленина. Орденом Красного Знамени награждались все граждане РСФСР, проявившие особую храбрость и мужество при непосредственной боевой деятельности. А второй причиной, по которой Ивченко гордился своей наградой, было то, что младшие командиры сухопутных войск, не говоря уже за сержантов и солдат, очень редко награждались им. Его обычно получали командиры соединений, полков, батальонов, а также лётчики за сбитые самолеты и успешные бомбежки и штурмовки. Но, наверное, неплохо воевал Степан Николаевич, если удостоился такой чести.
   У капитана Ивченко, а очень уж больших званий он пока что не удостоился, до сих пор перед глазами стояло утро, точнее ещё ночь 9 мая 1945-го года, когда он с однополчанами услышал сообщение о подписании акта безоговорочной капитуляции фашисткой германии. Боже! Какая же безмерная радость овладела всеми. Невозможно передать, что творилось на улицах небольшого германского городка, в котором расквартировалась часть Степана. Над землёй занимался самый счастливый день за последние четыре года. Все помыслы большинства фронтовиков были о том, что вскоре они поедут домой. Конечно, они понимали, что вряд ли многие из них будут тут же демобилизованы - Армия, как защитница Отчизны, сокращалась, но отнюдь не распускалась. Это хорошо понимали кадровые офицеры, но и они мечтали о возвращении на Родину. Да, пусть и доведётся служить вдали от родных мест, но, всё же, на территории Советского Союза. И эшелоны демобилизованных постепенно потянулись на восток. Но эта участь ожидала не всех. Да и война, как оказалось, закончилась, увы, не для всех.
   Через три дня, 12 мая, в расположении подразделения капитана Ивченко где-то в районе взвода обеспечения средь бела дня вдруг раздалась стрельба.
   -- Кто это, интересно, пальбу устроил? -- подумал Степан, -- и по какому поводу? Что ещё за праздник объявился?
   Но, прислушавшись, он понял, что стреляют не только его подчинённые, слышны были и характерные "трели" немецкого шмайссера МР-38, или МР-40.
   -- Так, что же там творится? -- Ивченко моментально нахлобучил на голову фуражку и выскочил во двор.
   Пробежав метров 150 в направлении выстрелов, он столкнулся с лейтенантом Васечкиным из 2-й батареи.
   -- Что происходит, лейтенант?
   -- Немцы прорываются, скорее всего, к нашим союзникам.
   -- Понятно. Бойцы подняты?
   -- Подняты. Но мы же артиллеристы, а не пехотинцы. Автоматов у нас раз-два и обчёлся.
   -- Какая разница! Каждый офицер и солдат имеют личное оружие. Нельзя дать немцам уйти.
   -- Мы их окружили. Они разбились на две группы, и постреливают. Но мы их блокировали.
   -- Наши потери?
   -- Старшина Широков. Он думал, что немцы сдаваться идут, вышел к ним, а они его в упор расстреляли. Именно после этого все поняли, что дело серьёзное.
   -- Жаль старшину - столько боёв пройти, пусть даже и не с первого дня войны, а погибнуть уже после войны. Но нам не нужны ещё жертвы. Так, усильте огонь на одну из групп, меньшую, и вынудите их сдать оружие. Я думаю, что долго этого ждать не придётся, немцам тоже жертвы ни к чему.
   -- Есть!
   Минут через 20 бойцы ввели в помещение командира дивизиона трёх немцев: обер-лейтенант, пожилой сержант и безусый юнец лет 15-16-ти. Ещё двое из этой группы, как сообщили капитану, погибли в перестрелке. Только тогда эти трое и сложили оружие.
   -- Гитлерюгенд или точнее фольксштурм, -- подумал о юнце Ивченко, -- совсем мальчишка. А ему-то зачем сейчас умирать?
   Фольксштурм был отрядами народного ополчения Третьего рейха, созданными в последние месяцы. Вооружены они были чаще всего панцерфаустом или панцершреком, реже просто ручными гранатами.
   -- Вы командир группы? -- спросил Степан на корявом, но довольно сносном немецком языке. Четыре года войны с немцами не прошли даром, да и в школе и училище он изучал именно этот язык.
   В ответ молчание.
   -- Обер-лейтенант, куда это вы так спешили?
   Офицер продолжал молчать.
   -- Почему пробивались на запад?
   И вновь молчание.
   -- Какой смысл убивать сейчас друг друга, если война окончена?
   -- Как окончена? -- наконец-то прекратил отмалчиваться обер-лейтенант, вполне искренне удивившись сказанному.
   -- А вы что, не знали этого? Так вот, три дня назад ваш фельдмаршал Кейтель подписал Акт о безоговорочной капитуляции Германии.
   Офицер готовился что-то сказать, но его перебил дикий вопль мальчишки:
   -- Нет!!! Этого не может быть!! Это ложь! -- он рвался к капитану, но его предусмотрительно придержал за рукав более опытный и, наверное, более рассудительный сержант.
   -- Вы тоже так думаете, господин обер-лейтенант? -- чуть более уважительно спросил офицера Ивченко.
   -- Не знаю. Мы не имели в последние несколько дней никакой связи. Да, мы шли в сторону англо-американцев. Если то, что вы сказали, правда, то к этому всё и шло в последнее время. А потому мы решили, что лучше быть в плену у американцев, а не у русских.
   -- Это ошибочное мнение. Вы думаете, что американцы более гуманны, но это не так.
   Пару минут назад в помещение зашёл штатный переводчик, лейтенант, который не вмешивался, видя, что у Ивченко вроде бы получается диалог с немцем. Но сейчас капитан обратил внимание на лейтенанта, надеясь, что тот избавит его от этого напряжения в подборе немецких слов.
   -- Так, мы не окончили тему, -- в адрес немца, и тут же в адрес лейтенанта. -- Юрий Иванович, переведи ему то, что я сейчас скажу. Это будет важно для него, и для принятия им правильного решения, -- Ивченко вновь повернулся к немцу. -- Продолжим наш разговор о гуманности тех же американцев. Расскажу вам о том, как американцы освобождали ваш концентрационный лагерь Дахау. Знаете такой?
   -- Ja (да).
   -- Так вот. Американцы освободили лагерь не так уж давно, в апреле. И они, шокированные зрелищем этой фабрики смерти, прикончили более 500 солдат охраны из войск СС - убили их уже после того, как те сдались в плен, сложив оружие. Расстреляли из пулемётов, поставив пленных у стены, из тех же пулемётов они расстреляли даже медперсонал - врачей и сестёр, и даже раненых, -- в последнее время в лагере находился немецкий госпиталь. -- Вот вам и американский гуманизм. Мы такого не делаем. Так что, будете по-прежнему надеяться на американцев?
   Ивченко не знал ещё одну статистику, которая появится значительно позже. Да, война очень жестокая штука. Были и со стороны русских разные нарушения, и даже преступления: изнасилования немок, расстрелы (но не массовые) пленных, мародёрство. Но за такие действия виновных наказывали. Так, например, за период январь - август 1945-го года по обвинению в жестоком обращении с населением Германии под трибунал попали 4148 советских солдат и офицеров. А вот со стороны американцев за расстрелы, изнасилования и умерщвление пленных не был наказан ни один человек.
   Офицер уныло молчал, но потом он встрепенулся и спросил:
   -- Насчёт подписания капитуляции - это правда?
   -- Правда. Уже три дня, как мы, так и вы живём под мирным небом. Я вижу, что вы всё равно сомневаетесь. Выйдите на улицу, встретьте в городе любого немца, и спросите у него. Чтобы вас не тронули, я дам вам сопровождающего.
   -- Не нужно. Я верю вам.
   -- Очень хорошо, -- и капитан на сей раз вновь сам обратился к офицеру, -- Herr Ober-Lejtenant. Ihr Offizier, geistvoller Mensch, der wahrscheinlich in vielen Schlachten teilgenommen. Wer braucht jetzt in Friedenszeiten, vergeblicher Opfer? (Господин обер-лейтенант. Вы офицер, умный человек, принявший, вероятно, участие во многих боях. Кому нужны сейчас, практически в мирное время, напрасные жертвы?).
   -- Что вы предлагаете? -- уныло спросил немец.
   -- Обратитесь ко второй группе ваших солдат, и потребуйте сдать оружие, -- уже вновь через переводчика. -- Скажете, что война окончена. Я со своей стороны обещаю вам, что после пленения никаких инцидентов не будет.
   -- Они мне не поверят.
   -- Вполне возможно, -- в ушах капитана стоял вопль мальчишки-ополченца. -- Вы не говорите им о подписании Акта о безоговорочной капитуляции. Просто скажите, что война закончена.
   -- Хорошо, я попробую.
   Офицера вывели во двор. Он, вместе с сопровождающим, приблизился ко второй своей группе, которая залегла в кустах. Ранее они пытались прорваться, но, поняв, что блокированы, просто отлёживались в кустах. Обер-лейтенант обратился к своим подчинённым. Сначала его, молча, слушали, но когда он приказал сложить оружие, прозвучало лишь одно слово: "Никогда", после чего раздалась автоматная очередь в адрес немца и его сопровождающего. Но она прошла в стороне. Разум преобладал над ненавистью, и у стрелявшего, очевидно, подбили автомат. Всем, кроме него, хотелось жить.
   Два человека начали после этого выносить и складывать оружие. Был в его перечне и один панцершрек - мощный, но довольно громоздкий в переноске и сложный в производстве немецкий ручной противотанковый гранатомёт. А затем начали выходить с поднятыми руками и сами немцы. Но одного из них вели под руки, поскольку он сильно упирался - очевидно, это был именно тот, который пустил автоматную очередь. И он тоже был мальчишкой, всего на год-другой старше того юнца, который так не верил в капитуляцию Германии. Какая же молодость непримиримая и глупая.
   Так завершилась эта история. Больше немцев в расположении полка уже не наблюдалось. Но это отнюдь не означало, что отдельные части и подразделения германских войск не пытались с боями пробиваться к американцам - только бы нашим не сдаться. Такое происходило до двадцатых чисел мая. Но борьбой с такими явлениями теперь уже занимались специальные части Советской Армии.

* * *

   В конце мая Ивченко вызвал к себе командир полка, полковник Еремеев.
   -- Товарищ, полковник! Капитан Ивченко по вашему приказанию прибыл! -- отрапортовал он, войдя в помещение, в котором располагался штаб полка и его командир.
   -- Присаживайся, Ивченко, -- махнул рукой Еремеев.
   У Степана при этих словах как-то неприятно похолодело в душе - тон командира был далеко не праздничный, а сам он выглядел озабоченным.
   -- Ты на фронте с какого времени? -- спросил командир.
   -- С октября 1941-го года.
   -- Солидно. Практически с самого начала войны.
   Ивченко промолчал, да и что тут ответишь, уточнения не нужны.
   -- Ты, как я понимаю, кадровый офицер, -- продолжал между тем свой монолог полковник. -- Значит, твоя служба продолжается, и продолжится, -- выделил он.
   -- Я это понимаю, товарищ полковник, -- решил, всё же, хоть как-то поддерживать беседу Степан.
   -- Хорошо, что понимаешь. Так вот, служить тебе, да и мне, -- вздохнул командир полка, -- придётся здесь.
   -- Где это здесь?
   -- Здесь - это здесь, в этом самом месте, где мы с тобой сейчас находимся. Наверняка не в самом городе, все орудия там не разместишь, но где-то неподалёку, -- полк и так располагался на окраине города.
   -- Оп-па! -- только и нашёл, как отреагировать на последние фразы полковника капитан.
   -- Да, такие вот дела. Но ты же, наверное, прекрасно понимаешь, что вывести все свои войска из Германии мы никак не можем. Свято место пусто не бывает, и его тут же займут американцы или англичане, а, может, и французы. Но мы не можем делать им такие подарки, не за это гибли наши солдаты. Зачем нам отдавать завоёванное. Да и просто, кто-то же должен поддерживать здесь порядок. К тому же, как ты понимаешь, война ведь ещё и не закончена - что-то американцы никак не могут справиться с япошками. Господи, какой-то муравей Япония против такой мощи США. Даже странно. А у нас с американцами договор, и союзнический долг придётся отдавать. Можем отсюда ещё и на Восток загреметь, хотя мы и не находимся в состоянии войны с Японией.
   -- И это тоже понятно, -- Степан при этом вспомнил двухнедельной давности стычку с немцами. -- Но, Валентин Николаевич, -- вероятно, не без умысла Степан обратился к командиру по имени, отчеству, -- прямо сейчас мы здесь расквартировываемся? Все, в полном составе? И никакого отпуска не будет?
   -- Сейчас не будет, -- вздохнул командир полка.
   -- А когда?
   -- Если бы я это знал, -- повторно вздохнул полковник.
   -- Да, ну и дела! Может, хоть на пару дней можно будет вырваться домой?
   -- Может быть, но не сейчас. Позже.
   -- Я уже пять лет дома не был, -- теперь уже вздохнул и капитан.
   -- Почему пять? Война началась менее чем четыре года назад.
   -- А то я этого не знаю, Валентин Николаевич. Я в 1940-м году поступил в военное училище. После первого курса уже никаких отпусков не было, - война, - а потому продолжали ускоренную учёбу. В октябре окончили занятия, получили по кубику на петлицы - и сразу на фронт, -- сейчас на плечах беседующих были уже погоны, которые появились в Красной армии в январе 1943-го года.
   -- Вот оно что. Понимаю тебя. А ты не был женат?
   -- Да мне в то время было всего девятнадцать лет. Понимаете, девятнадцать, какая там женитьба. И в таком возрасте пришлось командовать старшими за меня. Знаете, каково мне было?
   -- Ясно. Но не ты один был такой.
   -- Вот это меня и успокаивало, -- улыбнулся Ивченко.
   -- Да, я-то к началу войны был уже давно женат, и дети имелись. Поэтому со своей семьёй, исключая родителей, я хоть как-то простился. А тебе в этом вопросе, конечно, сложнее. Я тебя понимаю, поэтому, как только возникнет возможность, отпуск я тебе, конечно, предоставлю. Но, повторяю, не сейчас.
   -- Я всё понял.
   -- Так этот вопрос решили. А теперь касательно твоего вопроса о том, все ли мы здесь остаёмся. Нет, не все здесь остаются, контингент будет, всё же, частично урезанный. Но оно и понятно, война, по крайней мере, с немцами окончилась, незачем столько народа в армии содержать. Да и в стране нужно многое восстанавливать, рабочие руки нужны. Но это больше касается рядового состава. Командный состав на уровне командиров рот и выше остаются точно, как и ты, и я. Но я ещё раз повторяю - некоторые вернуться на Родину. А поэтому, ты сейчас возвращайся в своё расположение и начинай составлять списки тех, кто с тобой останется, а кто уедет домой. Кого куда - в Союз или здесь оставить - прикидывай сам, ты лучше меня своих людей знаешь. Потом мы с тобой эти списки посмотрим. Конечно, в первую очередь здесь останется кадровый состав. Но таких много не наберётся, за эти годы покосило очень много кадровиков. Бери на заметку тех, кто желает остаться в армии. Но это не означает, что только именно их. Придётся действовать и по приказу, как вот я с тобой. Всё, иди, выполняй.
   -- Есть!
   Так началась служба капитана Степана Николаевича Ивченко в Германии. Собственно говоря, она уже просто продолжалась, и не было никакой разницы, в каком месте это происходило - гарнизоны и в СССР, и в Германии практически одинаковы. Да, была своя специфика, но она ощущалась лишь тогда, когда военнослужащий (офицер) выбирался в город, где ему приходилось контачить с местным населением. Но и к этому довольно быстро привыкаешь.

* * *

   Командир полка, оказывается, не забыл о просьбе Степана предоставить ему хотя бы кратковременный отпуск. После истечения полугода службы капитана в не особо знакомой пока что стране, в конце ноября полковник вновь вызвал Ивченко к себе. Это, конечно, был не второй вызов, за это время полковник и капитан встречались по делам службы не один раз. Поэтому Степан думал, что это вновь будет какой-то приказ или поручение. Но дело было как раз в другом. После всех формальностей (приветствий и прочего) полковник предложил капитану присесть и сказал:
   -- Ну, что, Степан Николаевич. Пришло время выполнить своё обещание.
   -- Какое ещё обещание? -- удивился Ивченко. -- А что я обещал?
   -- Да не твоё обещание, а моё, -- рассмеялся командир полка.
   -- А ваше какое? -- не менее удивлённо спросил капитан. В последнее время полковник ему вроде бы ничего и не обещал, а о своей майской беседе капитан как-то уже и позабыл.
   -- Провалы памяти? -- улыбнулся Еремеев. -- Моё обещание предоставить тебе отпуск.
   -- О, вот это здорово! И когда?
   -- Примерно через неделю. Но отпуск будет неполный. Как ты понимаешь, это не Союз, и всякое ещё может произойти. Хотя, война уже окончательно и завершена. К тому же, как мне кажется, немцы уже к нам привыкли, и агрессивности с их стороны не наблюдается. Но, тем не менее...
   -- Понятно. Вы правы, немцы уже более благосклонно к нам относятся, не то, что в первые дни после войны.
   -- Верно. Твой отпуск будет где-то около трёх недель, до Нового года ты должен вернуться в расположение части. Ну, худо, бедно сразу после Нового года, в первых же числах января.
   -- Валентин Николаевич, да что же это за отпуск будет, если я Новый год проведу в поезде? Это не отпуск, а Бог знает что.
   -- Ну, такова негласная директива. С Нового года офицеры должны быть в своих частях. И я понимаю командование - неизвестно, как офицер проведёт Новый год. Может здорово напиться и надебоширить, и в комендатуру угодить, да и вообще в часть не вернуться. Ищи его потом. Кому такое нужно?
   -- Товарищ полковник, я даю слово, что буду как штык в части где-то 5-8-го января, выеду сразу после праздника. Вы же меня знаете, я своё слово не нарушаю.
   -- Я-то это знаю. Но вот другие... Это можно сделать только при одном условии. Ты можешь приехать позже, в указанное тобой время, но привезя оправдательный документ.
   -- И какой этот документ, справку о болезни?
   -- Ну, что-то подобное. Сможешь достать такую справку?
   -- Не знаю. Не было у меня ранее в родном городе подобных знакомств. Да и какие знакомства у меня могли тогда быть в таких учреждениях - я пацаном был. А сейчас уже и тем более я в городе никого не знаю. Кроме того, многие жители города были эвакуированы, кто из них вернулся, кто нет - не знаю.
   Да, была и такая страничка в истории Кубани. Девятого августа 1942-го года вражеские вой-ска заняли Краснодар. В целом же фашистская оккупация Кубани длилась до 12 февраля 1943-го года. Эти шесть месяцев Великой Отечественной войны стали самыми страшными за всю историю Краснодара и всего края.
   -- Всё это понятно, но другого выхода я не вижу, -- продолжил полковник.
   -- Тогда уж лучше отпускайте меня в отпуск после Нового года.
   -- Не могу. Именно сейчас. В общем, если хочешь задержаться, нужна бумага.
   -- Валентин Николаевич, но это же смешно - боевой офицер, проведший на передовой четыре года, вдруг каким-то гриппом заболел, да ещё на самый Новый год. Ну, кто в такое поверит?
   -- М-да, ты прав, конечно. Но, что же делать?
   -- Товарищ полковник, неужели командование будет следить за каждым офицером, когда тот вернётся из отпуска. Вы сами-то в это верите?
   -- Ох, и подведёшь ты меня под монастырь. Но я тебя понимаю, -- полковник встал из-за своего стола и начал прохаживаться по помещению, раздумывая. -- Хорошо, вернёшься из отпуска не позже 6-го января, ещё до нашего Рождества. Мы его всё равно не празднуем, а у немцев он на две недели раньше. Делаю это исключение только тебе потому, что ты и в самом деле давно семьи не видел. И как же уезжать от них в канун Нового года. Так, приказ о твоём отпуске будет написан с датой твоего прибытия сюда именно 6-го января. Но об этом будут знать только три человека - мы с тобой и офицер из канцелярии. Что касается других офицеров, то ты никому даже не заикайся, что тебе предоставлена такая поблажка. Ладно, Бог не выдаст - свинья не съест. Иди, готовься к отпуску, но учти, что теперь будет и сдвижка начала отпуска.
   -- Я это понимаю. Спасибо, Валентин Николаевич! Что вам привезти из Союза?
   -- Да ничего мне не нужно. Ну, если привезёшь пару бутылок нашей водки, то буду благодарен. Надоел немецкий шнапс, а фронтовые 100 грамм давно уже, ещё в мае 42-го отменили, -- именно после этой отмены Красная армия перестала отступать и начала контрнаступление.
   -- Обязательно привезу. Разрешите идти?
   -- Иди.
   Радостный Ивченко пулей вылетел от командира. Ему, даже после разговора с полковником, не верилось, что менее чем через три недели он сможет встретиться с мамой, отцом и сестрой.
  
  

ГЛАВА 5

Я так давно не видел маму

  
   Скоро сказка сказывается, но не так быстро дело делается. Две недели до начала отпуска для Степана тянулись, по его мнению, дольше, нежели месяц или полтора. Если бы он заранее не знал о своём отпуске, то, конечно, время пролетело бы скорее. А вот когда ты ожидаешь долгожданное событие, то оно, наоборот, как бы назло, тянется очень медленно. Но, как бы там ни было, время, всё же, не резиновое - вот и подошла дата начала отпуска Ивченко. Выехал он из части 9-го декабря, на день раньше указанного срока в предписании. Но 9 число припадало на воскресенье, а потому можно было закрыть глаза на такую мелочь, в кассе, как планировал Степан, не будет больших сложностей с выпиской билета - кассиры тоже люди и прекрасно понимают, как рвётся домой офицер, несколько лет не видевший своих родных.
   Дорога домой, в Тихорецк, должна была у него занять четверо суток, прямых поездов в нужном ему направлении даже по пересечению границы СССР не было. Да и до этой границы ему предстояло добираться добрые сутки. Отпуск у него был, как и предупреждал полковник, частично урезанный - всего 18 календарных дней, меньше даже трёх недель. Но и длительность тоже понятие относительное, а потому Степану даже не верилось, что он столько времени сможет провести с родными. И заканчивался отпуск тоже не совсем удачно - 1-го января. На следующий день в обратную дорогу. Снова 4 дня, а 6-го числа ему уже предстояло быть на службе. Правда, едучи в поезде уже по территории Советского Союза, Степану вдруг пришла в голову мысль о том, что полковник говорил: "...с датой твоего прибытия сюда именно 6-го января". Он полез в карман кителя, вынул предписание и убедился, что это именно так. И это здорово подняло ему настроение. Значит, можно выезжать из родного города не 2-го, а 3-го числа. Несмотря на то, что Степан совсем недавно думал о том, как много времени он пробудет с родными, лишний день такого пребывание здорово обрадовал его.
   Приехал в родной город Степан вечером 12 декабря. Он с замиранием сердца подходил к родному дому. С родителями во время войны он переписывался (солдатские письма-треугольнички), а потому знал, что все живы и здоровы, и живут по-прежнему в своей квартире, вернувшись туда после временной эвакуации. Капитан подошёл к двери и пару минут постоял перед ней - нахлынули воспоминая. Его семья жила в небольшой квартире, всего из двух комнат и маленькой кухоньки. Но она была хороша тем, что, всё же, не была коммунальной. В средине 30- х годов кадровый состав завода изрядно тасовали, приложил к этому руку и НКВД. Так же тасовался со временем и квартирный фонд. Эта квартира досталась отцу всего за четыре года до начала войны, в известном многим 37-м году.
   Наконец, после этой паузы рука Ивченко потянулась к двери, чтобы, по военной привычке постучать в неё, но Степан тут же её опустил. После этого он расстегнул шинель и аккуратно достал из кармана кителя ключ. Это был ключ именно от его квартиры, который отец вручил ему (изготовив дубликат) ещё в 1940-м году, перед отъездом сына на учёбу в училище. И Степан хранил его все эти пять с лишним лет. Конечно, он не был уверен в том, что за это время замок в двери не поменялся. Но попробовать стоило, он решил устроить родителям неожиданный сюрприз. И ключ подошёл! Стёпа тихонько открыл дверь, вошёл в коридор, так же тихонько, пока не запирая на ключ (потом закроет), прикрыл дверь, и поставил в угол свой чемодан. Затем он скинул шинель и просто набросил её на приоткрытую створку шкафа, а вот шапку-ушанку снимать не стал. После этого Степан тихонько подошёл к двери в большую комнату, встал на её пороге, вскинул руку к шапке-ушанке и, не дав родителям опомниться, в шутку отрапортовал:
   -- Разрешите доложить! Гвардии капитан Ивченко прибыл...
   Но его рапорт тот час перебила сестра Ленка, которая с визгом бросилась брату на шею, свалив с головы брата шапку, и начала чуть ли не кричать:
   -- Стёпа! Стёпа! Стёпа вернулся! Мама, папа, это же наш Стёпа приехал.
   Но родители и без дочери уже тоже это уяснили. Мама оттёрла дочь от Степана, и теперь уже сама стала обнимать сына. При этом у неё из глаз катились непрошеные слёзы радости. Обнял сына и отец, но уже чисто по-мужски, без излишних сантиментов, крепко пожав руку бравому капитану. Степан прошёл в комнату и все расселись. Его шапку подняла мама и любовно положила на один из стульев.
   -- Ты как вошёл-то? -- спросила она сына. -- Двери должны были быть закрыты, -- и она напустилась на дочь. -- Ленка, проказница, опять дверь забыла закрыть?
   -- Стоп-стоп-стоп, мама, -- заступился за сестру брат. -- Лена ни в чём не виновата, дверь и была закрыта. Просто я открыл её своим ключом, который мне папа когда-то дал.
   -- Ты смотри! -- удивлённо, и вместе с тем уважительно, произнёс отец. -- Сохранил-таки его.
   -- Сохранил, папа. Как я мог не сохранить ключ от родного дома, точнее квартиры. Кстати, дверь я не закрыл, сейчас закрою.
   -- Не нужно, Лена закроет. А что ключ сохранил, молодец! А самое главное, молодец, что живым с войны вернулся, да ещё с наградами. Видным мужиком ты сейчас стал. Вот, мать, а ты не хотела раньше, чтобы он военным становился.
   -- Боже! Стёпа, и в самом деле, какой ты красивый, -- подключилась и сестра. -- Да у тебя теперь от девушек отбоя не будет.
   -- Да замолкни, ты, балаболка, -- останавливала её мать. -- Вот уж правильно говорят: "У кого что болит, тот о том и говорит". Ты на всё смотришь со своей колокольни - тебе бы поскорее замуж выскочить.
   -- Неправда. Я ещё в институт должна поступить. Ну, а что, мама, разве Стёпа не красивый?
   -- Красивый, красивый.
   -- Вот и я говорю, что девчонки ему на шею вешаться будут. Стёпа, а может быть, какая-нибудь уже и повесилась, -- в шутку обратилась она к брату. -- Чего же ты её с собой не захватил? Познакомил бы нас.
   -- Вот-вот, -- так же в шутку ответил Степан. -- И должен был я привезти с собой какую-нибудь пухленькую немочку. Да?
   -- Ну, там же и наши женщины есть.
   -- И сколько их там. Раз, два и обчёлся.
   -- А и, правда, Стёпа, может, у тебя уже невеста есть? -- подлила масла в огонь и мама.
   Степану не дал ответить суровый голос отца:
   -- Так, женщины, прекратили пустые разговоры! Вы обе балаболки. Ну, бабы и есть бабы. Вот уж завели разговор, Бог знает о чём. Нет, чтобы расспросить, как Степану служится, что там сейчас в Германии творится, как немцы к нам относятся. А они всё своё бабское шушуканье. Хватит о ерунде говорить!
   -- Всё, всё, Коля, прекращаем такие разговоры, -- успокоила мужа супруга. -- Стёпа, и вправду, расскажи о своей службе, и как ты войну прошёл.
   -- Ладно, женщины, -- смилостивился отец. -- Расскажет он, конечно, нам всё. Но вы забыли о своих обязанностях. Вы его сначала за стол усадите, накормите, а потом уже расспрашивайте.
   -- Ой, Лена, -- всплеснула руками мама, -- отец-то прав. Что же мы соловья баснями кормим. Бегом на кухню, готовить еду. Ты мне немного поможешь, а потом будешь здесь стол накрывать.
   Менее чем через полчаса всё семейство в сборе сидело уже столом. И Стёпа рассказал родным обо всём, что их интересовало, и они поделились с ним своими последними новостями. Но и здесь не обошлось без вмешательства Елены. Садясь за стол Степан, отстегнул и снял плечевой, пропущенный под правым погоном, ремень портупеи. Обычно эту часть амуниции офицеры не носили, но на торжества иногда надевали. Снял он и широкий, из натуральной кожи офицерский ремень с прямоугольной рамочной латунной, начищенной до блеска двузубой пряжкой. В квартире, несмотря на декабрь, было тепло, а потому он хотел также снять, или хотя бы полностью расстегнуть мундир (гимнастёрку нового образца, введённую в военный обиход с 1943-го года), чтобы посидеть по-семейному. Но сестра не дала ему этого сделать.
   -- Ой, Стёпа, не нужно! Не снимай. Дай нам полюбоваться тобой. Такой видный офицер. И вся грудь в орденах.
   -- Ну, орденов у меня как раз не так уж и много, -- улыбнулся Степан, оставив расстёгнутыми пару верхних пуговиц мундира. -- Всего три - орден Боевого Красного Знамени, орден Отечественной войны 2-й степени и орден Красной Звезды. Остальные медали. -- На правой стороне мундира Ивченко был прикреплён ещё и нагрудный знак "Гвардия". В обычные, не праздничные дни военные обычно носили просто орденские планки, введенные в обиход в июне 43-го года, уже после введения погон. Но, конечно же, приезд в отпуск к семье, родным и близким всегда считался для военнослужащего праздником, да ещё каким. Естественно и Степан Ивченко явился домой при полном параде.
   -- Да какая разница, -- махнула рукой сестра.
   -- Разница, Лена, в том, что у орденов и медалей разное достоинство, и у медали оно ниже.
   -- Да знаю я это. Не считай меня совсем глупой. Я это к тому сказала, что это красиво, и что именно тот настоящий мужчина, у кого столько наград. А ещё какие красивые сейчас погоны, как золотые, не то, что раньше - петлицы какие-то были. Золото погон... -- романтично протянула она.
   -- Да, а вот в одно время слово "золотопогонник" было чуть ли не ругательским, -- отметил отец. -- Так называли белогвардейских офицеров, да и вообще офицеров царской России. Но ведь очень многие из них воевали за Власть Советов, да, наверное, и в эту войну тоже.
   И старший Ивченко был абсолютно прав. К октябрю 1917-го года в русской армии насчитывалось около 150.000 офицеров, включая военных специалистов. В Гражданскую войну Белое движение поддержали 35.000 офицеров, а вот в Красной армии служило вдвое больше золотопогонников - 75.000. К 1920-му среди командного состава РККА золотопогонники составляли 92,3 % командующих фронтами, 100 % - начальников штабов фронтов, 91,3 % - командующих армиями, 97,4 % - начальников штабов армий, 88,9 % - комдивов и 97 % - начальников штабов дивизий.
   -- Ну, папа, -- возмутилась замечанием отца дочь, -- ты посмотри, как красиво.
   -- А я и не спорю. Действительно, красиво. Что там говорить. Я считаю, что вообще зря ранее отменяли погоны. В русской армии они были всегда, по крайней мере, со времён Петра I, если я не ошибаюсь, ещё с конца 17-го века. Так что всё нормально, всё вернулось на круги свои.
   -- Ты на какое время к нам приехал, сыночек, -- вклинилась в беседу мама. -- Сколько ты дома-то пробудешь?
   -- До конца года.
   -- И всё?! -- вытаращила глаза сестрёнка. -- А Новый год встречать с нами не будешь?
   -- Буду, -- успокоил её Стёпа. -- До конца года я сказал в плане того, что все последние календарные дни года буду с вами, а также 1-го января, и 2-го тоже. А вот 3-го мне уже нужно будет собираться в обратный путь.
   -- Ой, вот это хорошо! -- всплеснула руками Ленка.
   -- А не маловат ли у тебя отпуск? -- спросил отец. -- Мне кажется, что у офицеров отпуск длиннее.
   -- Правильно, папа, так оно и есть. Но отпуск сейчас такой, каким позволяет его делать обстановка.
   -- А что? -- заволновался отец. -- Что-то опять в мире, или в частности в Германии не так?
   -- Всё так, всё нормально. Уже ведь война полностью закончена. И Япония уже давно капитулировала.
   -- Ага! Только после какой-то особой бомбы.
   -- Атомной бомбы. Но она погоды всё равно не сделала. Американцы её сбросили, точнее две бомбы, скорее для того, чтобы просто напугать Японию, чтобы те знали, с кем имеют дело. А решили её исход простые солдаты, причём в довольно кровопролитных боях. И наших там полегло немало.
   -- Я знаю. Читал.
   -- Этот мой отпуск, папа, как бы за годы войны.
   -- Хо! Тогда тебе четыре нормальных отпуска нужно было давать, и побольше этого.
   -- А ты с мамой как отдохнул на море? -- улыбнулся Степан.
   -- На каком ещё море?! -- удивился отец. -- Я его и в глаза не видел.
   -- А чем же ты занимался в свои-то четыре месяца отпуска? В своём отпуске за годы войны.
   -- А, понял. Подловил отца, вот уж ехидный у меня сынок. Ты прав, не до больших отпусков сейчас.
   -- Но я тебя, и всех вас успокою. Со следующего года будут уже нормальные отпуска. Так что приеду я погостить к вам, думаю, не позже, чем осенью.
   -- Это хорошо.
   Постепенно все насытились разговорами. Некоторое время ушло ещё на рассматривание подарков, которые Степан заготовил каждому члену семьи. И остались они этими подарками очень довольны, хотя и пожурили Степана, что не стоило тратиться. Но у Степана был ещё один очень тревоживший его вопрос. И он, немного погодя, спросил отца:
   -- Папа, а что слышно о Ване Полунине?
   В комнате установилась гробовая тишина, но некоторое время спустя, отец негромко произнёс:
   -- Нет больше Вани. Погиб он.
   -- Когда?! А что же вы мне ничего не написали? -- в своём последнем вопросе Степан был не совсем точен. Да, что Ваня Полунин погиб, ему действительно не писали, но мама писала ему, что о судьбе Вани пока что ничего не известно.
   -- Погиб он ещё в 41-м году. А не писали мы тебе, потому что не хотели тревожить. А главное, надеялись, что это ошибка. Бывали ведь такие случаи, что приходили похоронки, а человек возвращался с войны живым. Вот и мы все, как и Ванины родители, надеялись.
   -- Ты прав, отец, такое, действительно, случалось. А как Ваня погиб?
   -- Стёпа, мы точно не знаем. Ты пойми, расспрашивать об этом его родителей неудобно, не тактично просто, зачем лишний раз заставлять их горевать.
   -- И опять ты прав. Но то, что Ваня погиб, это точно?
   -- Уже точно. К его родителям осенью приезжал бывший сослуживец Ивана, и он им всё рассказал. Так что, увы, с Ваней ты уже не встретишься. Так, хватит раскисать, -- прикрикнул он на мать, видя, что та начала утирать платком глаза. -- Война - она и есть война, многие погибли. И они погибли за то, чтобы мы сегодня спокойно жили. Не реветь нужно, а помнить о них, говорить о них добрые слова.
   -- Я в ближайшие же дни навещу Ваниных родителей, -- тихо проговорил Степан. -- Они по-прежнему живут в той же квартире?
   -- Живут они там же. Конечно, ты навестишь их, сынок. Это же твой друг. И если человек умер, то это не означает, что у тебя не было друга. Только ты знаешь, наверное, это лучше сделать в выходной день, когда они все дома будут. Я не знаю, в каких они сейчас сменах работают. А вот в воскресенье точно дома будут.
   -- Это верно. Хорошо, тогда в это же воскресенье я буду у них.
   Дальше семья долго ещё сидела молча. Но уже перед самым сном у брата с сестрой состоялся и свой разговор. После того, как она с мамой прибралась, Лена зашла к брату, просто посидеть с ним.
   -- Слушай, сестрёнка, ты вот говорила, что хочешь в институт поступать. А в какой? И почему раньше не поступила? Тебе сейчас уже 19,5 лет. Могла бы уже поступить.
   -- Понимаешь, я ведь фактически только в этом году окончила школу. Год пропал из-за переездов, эвакуация - туда и обратно, да и не сразу учёба началась. К тому же, почти все подростки работали на заводах и фабриках. Я заканчивала уже не обычную школу, а школу трудовой молодёжи. Слышал о такой?
   -- Что-то слышал.
   -- Такие школы открылись в 1943-м году. Правда, такое название школа получила только в следующем году. Но это не имеет значения. Это школа для обучения без отрыва от производства. Мы и работали, и учились. Конечно, программы обучения были немного скорректированы. Но ты сам понимаешь, что значит одновремённо работать и учиться. Знания всё равно не те. Я бы в этом году не поступила. Я и сейчас работаю, как ты знаешь, на заводе, -- родители в письмах сообщали сыну подобные известия. -- Но параллельно готовлюсь поступать в институт. И вечерами сижу с учебниками, и в выходные.
   -- Да-а-а, досталось вам здесь, даже в тылу. Быстро же вы взрослыми стали.
   -- Ну, что поделаешь. Такое время. К тому же на фронте было ещё труднее.
   -- Хорошо. Так куда же ты поступать собралась?
   -- Я ещё окончательно не определилась. Но, скорее всего, в наш Краснодарский педагогический институт. Не хочется далеко уезжать. Да и профессия учителя сейчас нужная - столько детишек нужно будет учить.
   Краснодарский педагогический институт был основан в 1920-м году. За это время он сменил несколько названий: Кубанский высший педагогический институт, Кубанский агрономический педагогический институт, наконец, Краснодарский государственный педагогический и учительский институт им. 15-летия ВЛКСМ. Лена поступит-таки в следующем году в указанный ВУЗ, и успешно окончит его, только вновь его название немного изменится - исчезнут слова и учительский.
   -- Так держать, Лена. Ты обязательно поступишь, я уверен. И педагог из тебя получится, как мне кажется, толковый.
   После обсуждения вопроса о поступлении в институт, немного поговорили ещё о разных мелочах, после чего Лена пожелала брату спокойной ночи и ушла в комнату к маме - все стали готовиться ко сну.

* * *

   Назавтра не обременённый никакими заботами Степан проснулся не так уж и рано, когда вся семья уже разошлась на работу. Его не стали будить даже к завтраку.
   -- И как только отец встал так тихо, что я не слышал? -- подумал при этом Степан.
   Просто ранее, даже уже после окончания войны, он спал более чутко, - фронтовая привычка, - а сейчас в своём доме он полностью расслабился. Эту ночь он спал в маленькой Лениной комнате на раскладушке, а место дочери занял отец. Дочь же временно перебралась к матери. Ранее сын и дочь спали в одной комнате, правда, тогда в ней было две кровати, да и Ленка ещё девчушкой была. Понятно, что после эвакуации квартиру пришлось обустраивать по-новому. Но сейчас мужчине негоже было спать в одной комнате с взрослой девицей, даже если это и твоя родная сестра. Поэтому вчера, вечером и произошла такая вот пертурбация. Но сестра, всё же, дала о себе знать утром. Когда умывшись и одевшись, Степан вышел на кухню, он увидел на столе записку, в которой Ленкиным почерком было написано: "Завтрак в сковороде, разогрей сам", что её брат со временем и сделал. После этого он немного послушал по радио последние новости - ничего особого не было. Но зато он долго с интересом читал газеты, в Германии иногда попадали в наши части некоторые газеты, но очень уж нерегулярно. Но вскоре и это занятие ему надоело.
   За пять лет своего отсутствия в родных пенатах Степан абсолютно разучился ничего не делать. Для него такое положение дел было просто невероятным. У командира, в подчинении которого более сотни подчинённых, это было абсолютно недопустимо. Ну, пусть раньше подчинённых бывало и поменьше, но всё равно хлопот всегда хватало.
   -- Чем же заняться? -- подумал он, с удивлением признавая тот факт, что он пока что не научился пользоваться свободным временем. Да и где ему было этому учиться? Не на войне же. Да и служа в Германии, выходные ведь всё равно он проводил в основном в расположении своей части, очень редко выбираясь в мало тронутый войной город - особых бомбардировок он не испытал. Но всё равно - что в нём может быть интересного в первые месяцы после войны? Архитектура всех немецких городов от их незнания казалась Ивченко одинаковой, а магазины товарами отнюдь забиты не были, немцы тоже жили по карточкам. К тому же это немцы. Нет, Степан не питал ненависти к мирному, ни в чём не повинному населению, но порой воспоминания о погибших друзьях явно мешали ему доброжелательно общаться с местным населением. Поэтому он установил для себя правило, что лучше с ним общаться лишь в случае какой-то надобности. В части же были друзья, сослуживцы, с которыми даже обыкновенный разговор казался отдыхом.
   В конце концов, Степан оделся и пошёл изучать свой родной город, посмотреть, что в нём за эти годы изменилось. А изменения, конечно, были, и не в лучшую сторону, своё слово, что ни говори, сказала война. Да, город отстраивался, но немало оставалось ещё и разрушенных домов. Степан часа три бродил по памятным ему с детства местам родного городка, которые порой казались ему как бы уменьшенными. Но он прекрасно понимал, что всё оставалось таким же, каким было и 5-7 лет назад, просто он сейчас вырос, к тому же, изменилось ещё и его восприятие окружающего мира. Но бесцельное брожение по городу в зимнюю пору, хотя мороз и не был сильным, давало о себе знать. Офицерские хромовые сапоги - это, конечно же, не тёплые валенки, а потому Степан начал ощущать неприятное пощипывание в пальцах ног.
   -- Так, -- подумал он, -- не хватало ещё простудиться, а потом заболевшим вернуться в часть. Вот смеху-то будет. Нет, пора закругляться.
   И Степан решительно направился в сторону дома. Там он хорошо согрелся чаем и расслабился потом на Ленкиной (сейчас отца) кровати, поверх одеяла. Но вернувшаяся с работы сестра стала его донимать:
   -- Стёпа, давай пойдём в кино.
   -- Нет особого желания. Мне и дома так уютно.
   -- Ну, Стёпа, пойдём.
   -- А что хоть за фильм?
   -- "Малахов курган".
   -- Про войну, что ли?
   -- Да.
   -- Э, нет, Лена! Мне эта война вот уже где, -- он провёл ребром ладони по горлу. -- Так достала за четыре года. Не хочу я о ней вспоминать. Был бы фильм о нашей простой жизни - ещё куда ни шло.
   -- Довоенные, что ли? Но они же старые.
   -- Старые, но хорошие, и весёлые. Как, например, те же "Весёлые ребята" или "Трактористы".
   -- Ну, сейчас таких фильмов пока что нет. Время было не весёлое.
   -- Я это тоже прекрасно понимаю. Ну, тогда просто таких как "Семеро смелых", "Член правительства", или фильмы про Максима.
   -- Стёпа, ох и капризный же ты. Ну, нет сейчас таких фильмов. В прошлом году шёл фильм "В шесть часов вечера после войны". Он, правда, тоже военный, но такой хороший.
   -- Я это знаю. Я его тоже смотрел, и он мне понравился. Больше, наверное, за слова после войны. Приятно было помечтать о будущей мирной жизни. А что ты ещё смотрела?
   -- В этом году смотрела фильм "Зоя". Это про Зою Космодемьянскую. А ещё всякую ерунду: "Свадьба", "Без вины виноватые" и прочее.
   -- "Без вины виноватые" - это по пьесе Александра Островского? -- спросил Степан, как бы занеся название этого произведения себе в память.
   -- Ну да. А "Свадьба" - по одноимённому водевилю Чехова.
   -- Вот это здорово! -- как бы восхитился, смеясь, Степан.
   -- Что, здорово?
   -- А то, что будущий педагог называет произведения, снятые по произведениям великих русских классиков, ерундой. Надо же!
   -- Ой, Стёпа, не надоедай. Они такие скучные. Нет, они, конечно, хорошие, но не для молодёжи.
   -- А в каком возрасте этих классиков в школе проходят? -- хитро улыбнулся брат, вспоминая новую ассоциацию - Ванины слова в 40-м году: "Ой, Стёпа, не бубни, как те же родители", и Ленины: "Ой, Стёпа, не надоедай".
   -- Так, Степан, -- разозлилась Елена. -- Я ещё не учительница, и неизвестно, когда ею стану. А потому сейчас я могу смотреть то, что хочу, а не перечитывать школьную программу. И не ехидничай, ты вечно надо мной подтруниваешь, с такой своей ехидной улыбочкой.
   -- Не выдумывай, я над тобой не ехидничаю. И не думаю, что у меня такая улыбка.
   -- Ну, пусть и не ехидная, но такая ироничная, мол, ты всё знаешь, а я ничего. Мало ли, что ты воевал, я тоже без дела не сидела.
   -- Лена, извини, -- примирительно произнёс он. -- Я не хотел тебя обидеть. Ты же видишь, что я просто шучу. Но, на "Малахов курган" я всё равно идти не хочу. Не хочу по-новой переживать за своих погибших друзей. Какие фильмы будут завтра или послезавтра?
   -- Стёпа, я не обижаюсь и понимаю тебя. Послезавтра будет идти совершенно новый фильм "Небесный тихоход". Он снят уже в этом году. Но он тоже про войну, точнее про военных. Но в нём такие артисты играют! Тот же Николай Крючков - из твоих любимых "Трактористов", или Василий Меркурьев, он во многих фильмах играл. Например, "Танкисты", "Член правительства", "Возвращение Максима" и ещё какие-то. Я уже всех фильмов с его участием и не помню. Играет в этом новом фильме и Фаина Раневская - из фильма "Подкидыш". А ещё Яков Гудкин и Людмила Глазова. Они играли в фильме "Вратарь".
   -- Так, сестрёнка, да тебе не учительницей нужно быть, а каким-то киноведом. Как ты только запоминаешь всех артистов и фильмы с их участием? Надо же. Я лично помню только самых любимых артистов, как того же Николая Крючкова, Бориса Чиркова или Николая Черкасова, да ещё несколько самых любимых фильмов. Ну ты и даёшь!
   -- А что. Это нормально. У нас все девчонки почти всех артистов знают, и фильмы с их участием.
   -- Ладно. Тогда давай, расскажи детально про этот фильм. Как ты его назвала? - "Небесный...".
   -- "Небесный тихоход". Судя по тому, что о нём пишут, там рассказывается о трёх товарищах-лётчиках, которые дают зарок не влюбляться до конца войны. Однако судьба сводит их с тремя лётчицами из женской эскадрильи, и товарищи один за другим сдают позиции - им приходится нарушить клятву. Это хороший и даже весёлый фильм, хотя и про войну.
   -- Да, наверное, ты права. Таким сейчас и должен быть фильм про войну, снятый уже после войны. Люди должны уже не плакать, а радоваться, смеяться. Этот фильм наверняка стоит посмотреть. Вот на него мы с тобой, Елена прекрасная, обязательно пойдём, и в самое ближайшее время. Договорились?
   -- Хорошо, договорились. Тогда послезавтра, в субботу, -- обрадовалась Елена.
   Так они и поступили, сходив в субботу вечером на новый фильм. И фильм "Небесный тихоход" им обоим очень понравился, да так, что по дороге домой, Степан тихонько мурлыкал припев песни из этого фильма: "Первым делом, первым делом самолёты. Ну, а девушки? - А девушки потом..."
   А назавтра у Ивченко был запланирован визит в семью Полуниных.
  
  

ГЛАВА 6

Непростая беседа

  
   Проведать семью Полуниных Степан решил часа в три, позволив хозяевам нормально отобедать. И вот в воскресенье, 16 декабря, через три дня после своего приезда Степан Ивченко стоял уже перед дверью квартиры родителей Вани Полунина. В отличие от семьи Ивченко Полунины жили в коммунальной двухкомнатной квартире. На косяке общей двери была установлена кнопка звонка и висела маленькая табличка, извещающая, сколько раз кому из жильцов нужно звонить. Но Степан и так прекрасно знал, что звонить ему нужно два раза. И, всё же, он долго не мог решиться позвонить, прекрасно понимая, сколько сейчас слёз прольётся. Но не прийти к родителям своего лучшего друга он не мог. И он, наконец, собравшись с духом, позвонил; дверь, чуть погодя, открыла Ванина мама, очевидно находясь где-то в общем коридоре. Увидев какого-то военного, она удивлённо спросила:
   -- Вы к кому?
   -- Здравствуйте, Лидия Михайловна.
   -- Здравствуйте. Ой, а кто это? -- Она внимательно пригляделась, а потом удивлённо произнесла, -- Стёпа? Неужели это ты, Стёпа?
   -- Я, тётя Лида.
   -- Ой, Стёпочка, каким ты стал, тебя просто не узнать, -- она выскочила за дверь и обняла Ивченко. -- И Ванечка мог таким быть, -- мама друга уткнулась в грудь гостю и дала волю слезам.
   -- Что за шум? -- на пороге появился отец Ивана. -- Стёпа?! -- удивился он и тоже вышел на площадку. -- Вот уж гость так гость. Так, мать, кончай плакать, приглашай Степана в квартиру. -- Пётр Иванович мягко, за плечи отстранил свою супругу, пожал руку капитану, а затем тоже крепко обнял его. После этого он внимательно оглядел Ивченко и произнёс. -- Да, ты сейчас таким красивым и важным военным стал. Мать права, смотрю на тебя, и вижу таким же своего сына. Но, увы... Всё, хватит сырость разводить. Спасибо, что не забыл о нас. Проходи, Стёпа, очень дорогим гостем будешь.
   Ивченко вошёл в коридор, и скинул шинель с шапкой. За этим процессом с любопытством наблюдали и несколько соседей Полуниных. Капитан поздоровался с ними, большинство из них он знал, но была пара, которую он что-то не припоминал, очевидно, и эту коммуналку после эвакуации коснулись перемены. Теперь старожилы узнали Ивченко, и начались расспросы. Полунины не мешали соседям тормошить их гостя, понимая, что это не праздное любопытство. Однако, через время все Полунины - отец, мать, их младший сын, а также Степан уже сидели за накрытым столом. Ещё в коридоре Степан отдал Ваниному отцу вытянутую из глубокого кармана шинели бутылку водки, которую тот выставил на стол, а сейчас вновь взял её в руки и начал откупоривать. Он разлил водку в стопки, отдельно налил при этом и ещё в одну, накрыв её кусочком хлеба. При этом он обошёл Ваниного брата Алексея.
   -- Дядя Петя, так не годится, наливайте всем, -- поправил его Ивченко.
   -- Мал ещё Лёшка для таких дел, ему только в октябре 17 исполнилось.
   -- А у станка стоять он был не мал? А помогать своим трудом фронту, изготавливая различные боеприпасы, он не мал? К тому же, я и не прошу, чтобы он пил наравне с нами, но он просто должен выпить в память своего брата. Не наливайте ему полную, но помянуть брата хоть одной рюмкой он просто обязан.
   -- Ты, наверное, прав, -- вздохнул отец и наполнил стопку и своему младшему, теперь уже единственному сыну. -- Давайте, поднимем рюмки за убиенного нашего Ванечку.
   Все молча, не чокаясь, выпили, закусили. После первой стопки Лёше уже не наливали, и сам он реагировал на это вполне нормально. И теперь уже пошли серьёзные разговоры. Первый начал беседу Пётр Иванович, спросив Ивченко:
   -- Стёпа, ты, когда воевать начал?
   -- В средине октября 41-го.
   -- О-о! Даже раньше нашего Вани, он свой первый вылет совершил в конце того же октября. Тебя тоже неопытного в бой кинули. Но ты молодец, выжил. До капитана уже дослужился, и награды имеешь, -- Степан сегодня предусмотрительно прикрепил на китель просто орденские планки - неуместен в такой ситуации блеск орденов и медалей, оставив только знак "Гвардия". -- А в каком городе ты сейчас служишь? Или это военная тайна?
   -- Нет никакой тайны, дядя Петя. Но об этом городе вы наверняка не слышали. Он находится в Германии.
   -- Так ты служишь в Германии? -- удивилась Лидия Михайловна.
   -- Да, тётя Лида.
   -- И долго там будешь служить?
   -- Не знаю. Год-два, потом нашу часть, наверное, заменят другой, а нас в Союз отправят. Но пока что служу именно там.
   -- И как немцы к вам относятся, или вы к ним?
   -- Сейчас вполне нормально. Вначале по-разному, конечно, было. Бывали конфликты с их стороны, да и с нашей тоже, честно нужно признать. Но сейчас всё нормально. Да мы с ними и контачим-то мало: они сами по себе, мы - сами по себе. Мы там для порядка, чтобы не началась какая-нибудь новая военная стычка. Что касается управления хозяйством, то немецкая администрация подконтрольна нашим военным властям, есть такой наш орган, как Советская военная администрация Германии, или сокращённо СВАГ, которая занимается нормализацией материального обеспечения населения. Но в целом в управленческие дела немцев мы стараемся не вмешиваться. У них существует немецкие органы самоуправления, вот пусть они сами налаживают свою жизнь, у них своё руководство теперь, и в большей степени на демократической основе.
   -- А как они там живут, немцы?
   -- Ну, что вам сказать - наверное, так, как и мы сейчас. Наши города разбиты, их города тоже. Наша экономика только начинает нормально отстраиваться, их - тоже. Опять-таки, пока что пайки, карточки. Никакого изобилия, естественно, нет. Но живут немцы не хуже нас.
   -- А должны бы жить хуже! -- стукнул кулаком по столу Ванин отец. -- Сколько они горя нам принесли.
   -- Я вас понимаю, Пётр Иванович. Но мирное-то население здесь при чём?
   -- Они немцы, они своего Гитлера поддерживали.
   -- Любой народ поддерживает своих правителей, если те что-то делают для него. А Гитлер, следует признать, немало сделал для страны. Да, он ещё и до войны уничтожал коммунистов и евреев, но в стране мало кто об этом знал.
   -- Добреньким ты что-то стал, Степан.
   -- Я не добренький, я стараюсь быть просто объективным. Поймите, Пётр Иванович, у немцев сейчас среди населения не так уж много боеспособных мужчин, как и у нас, если не считать армию. Но их-то армия в большинстве своём в нашем плену, правда, с сентября уже началась их репатриация. Но, после наших лагерей у них уже несколько иной образ мышления. Да, остались, конечно, в стране рабочие, но в последние годы войны их численность здорово уменьшилась. Так что в основном - это старики, женщины и дети. И они не виноваты в злодеяниях фашистов. К тому же многие не поддерживали агрессивную политику Гитлера. Но они раньше молчали, небезопасно было об этом говорить. Осуждать можно и нужно нацистов, эсесовцев, гестапо и прочих прихвостней, но не весь народ. С немецким народом нам нужно сейчас вместе строить социализм. Это очень трудолюбивый народ.
   -- Может быть, ты и прав. Просто так накипело в душе за погибших наших сыновей. А ты научился красиво говорить. Ты коммунист?
   -- Да, вступил в партию в феврале 44-го года.
   -- Ну, что ж, правильно.
   Обстановка за столом немного разрядилась. Далее Ивченко засыпали вопросами о том, в каком именно месте он начал войну, на каких фронтах служил, был ли ранен, за что боевые награды и т. д. и т. п. Степан обстоятельно рассказал обо всём, весьма скромно упомянув о наградах. "За выполнение боевых задач", практически к такой формулировке свёлся его рассказ о наградах.
   После этого хозяева немного рассказали Степану о своей жизни, стараясь обходить тягостный для них вопрос о потери старшего сына, очевидно, решив, что эта тема, после того, как того помянули за столом, уже закрыта. Но Ивченко не торопился уходить, хотя всё чаще в разговоре стали возникать паузы. У него самого был очень больной вопрос, который он всё не решался задать родителям покойного друга. Но, в конце концов, он это обязан был сделать. А потому, использовав паузу в разговоре, он спросил:
   -- Дядя Петя, тётя Лида, вы меня, конечно, извините, что я вновь затрону больную тему. Но мне это важно знать. Как погиб Ваня, и где он похоронен?
   Лидия Михайловна тут же ударилась в слёзы. Отец, только сокрушённо покачал головой, понимая, что в такой обстановке никакой толковый рассказ не получится. И тут ситуацию исправил Алексей, который продолжал сидеть вместе со всеми, слушая до этого рассказ Ивченко. В школе Степан обращал мало внимания на брата друга, тот ведь был младше даже его Ленки. Да и сам Лёшка мало контачил со старшими ребятами, отдавая предпочтение своим сверстникам. Но сейчас ему, здорово повзрослевшему, очень понравился капитан Ивченко - в военной форме, и ордена имеются. А ведь это друг его брата, к тому же, Алексей был молчаливо благодарен дяде Стёпе за то, что тот восстановил, как ему казалось, справедливое равенство в вопросе памяти своего брата.
   -- Дядя Стёпа, давайте я сам вам всё расскажу.
   -- О, вот это правильно, -- поддержал сына его отец. -- Незачем нам, старикам, лишний раз горевать об этом. А Лёшка в курсе всего.
   Ивченко, ведомый Алексеем, прошли в другую комнату. Но и младший брат не торопился сразу же начинать беседу - здорово, наверное, всё это наболело и у него.
   -- Я понимаю, Лёша, разговор будет тяжёлый. Но, всё же, где Ваня воевал, и как погиб? -- помог ему Степан, повторив свои вопросы.
   -- Воевал..., -- скорбно покачал головой Лёха. -- Не воевал он, а только начинал воевать, только учился... Ваня погиб ещё осенью 41-го года. И не просто осенью, он погиб в первом же бою. Понимаете, дядя Стёпа, в первом же бою! -- чуть не кричал Лёшка.
   -- Да ты что! Вот оно как...
   Сейчас перед глазами Степана всплыли картины уже более чем пятилетней давности. Как тогда Ваня радовался, что он станет лётчиком: "Ура! Сбылось! Я лётчик! ... Здорово, что я буду летать... Небо - оно такое прекрасное. Так и хочется подняться туда повыше. А сверху такой обзор, и такой простор... Я и небо!". Какие тогда эмоции обуревали его другом! И как же недолго пришлось Ивану Полунину находиться в этом прекрасном небе. Но Степан вовремя вернулся к разговору:
   -- И всё-таки, запомни, Алексей, -- довольно жёстко произнёс Ивченко, -- воевал твой брат, воевал. И погиб он именно в бою, не важно - в первом или десятом. А вот где именно он воевал?
   -- Воевал он не так уж далеко от нас, под Ростовом. Нам всё подробно рассказал его сослуживец. Он приезжал к нам в конце октября, сам он родом из Краснодара, недалеко было ехать. И он рассказал, что в тот период войска Юго-Западного фронта удерживали оборону в районе Харькова и Ростова. Но в начале октября немцы взяли-таки Харьков. И, как я понял, наше командование решило отстоять хотя бы Ростов, как очень важный стратегический узел. Вот туда и бросили часть, в которую попал Ваня. Туда бросали и стрелковые дивизии, некоторые из которых по численности соответствовали всего лишь полкам. Поступавшее пополнение бросали без всякой подготовки, сразу "с колёс" вводили в бой по частям, что и приводило к большим потерям. И в авиации дело обстояло, наверное, так же. Одной из таких потерь и стал наш Ваня. Бои под Ростовом длились около месяца - с 20 октября по 21 ноября. Ваня погиб в самом конце октября.
   -- Да, такое положение дел мне знакомо. Как знаю я и то, что немцам временно удалось захватить Ростов. Первая оккупация города длилась всего лишь восемь дней - 29 ноября город освободили.
   -- Я тоже это знаю. Но потом его снова немцы взяли, уже в июле 42-го года.
   -- Сорок второй год вообще был очень тяжёлым для нас. И для меня, именно в том году я получил своё первое ранение. Но, вернёмся к событиям осени 41-го года. Когда ты назвал Ростов, я тут кое-что вспомнил, сделаем сейчас небольшое отступление. Я тебе сейчас расскажу одну интересную история, о которой ты наверняка не знаешь. Так вот, когда я выбирал училище, в которое хотел бы поступить, у нас с Ваней состоялся разговор о том, какой род войск мне выбрать. При этом твой брат упомянул и о кавалерии, на что я сказал, что конница уже не актуальна. Он же мне возразил, сказав, что маршал Будённый так не думает. И вот здесь я сказал Ване: "Хотел бы я посмотреть, как он, - то есть Будённый, - на те же танки с шашками поскачет".
   -- Ну, правильно вы сказали. Какой же идиот может пускать конницу на танки?
   -- Вот к этому я и веду, Алёша. А такой случай как раз был, и именно под Ростовом.
   -- Да вы что?! Не может такого быть!
   -- Может. И так именно оно и было. Кавалеристы 66-й дивизии полковника Григоровича 17-го октября 41-го года атаковали в конном строю танковые колонны немцев.
   -- Но это же просто невозможно! Это же самоубийство! Чего они этим хотели добиться?
   -- Они хотели пробить коридор для выхода из окружения частей 31-й Сталинградской дивизии и курсантов Ростовского пехотного училища - таких же совсем ещё мальчишек, как я и Ваня. Это были ещё и как бы мои земляки, я ведь тоже Ростовское училище заканчивал, только артиллерийское. Конечно, кавалеристы атаковали не сами танки, а сопровождавшую их пехоту.
   -- Но это же ничего не меняет! Всё равно танки косили их из пулемётов, били из орудий, да и просто давили. Да ещё и пехота из автоматов расстреливала. А у них одни сабли...
   -- Ты прав. Но эти кавалеристы отдали свои жизни, чтобы спасти другие.
   Ни Алексей, ни Ивченко сейчас не знали того, что дивизия Григоровича была сформирована в их родном крае - в городе Армавир. В тех же местах из кубанских казаков были сформированы и две другие кавалерийские дивизии: 64-я полковника Симерова - в станице Кавказская, а также 62-я полковника Куца - в их родном городе Тихорецке.
   -- Д-а-а, вот это герои! -- протянул Ванин брат.
   -- Правильно, герои!
   -- С саблями на танки!! Я бы никогда в такое не поверил, не расскажи вы мне об этом.
   -- Ладно, давай вернёмся к твоему брату, и моему другу. Где Ванина могила, вы знаете? Я её тоже должен обязательно навестить, поклониться другу, положить к его изголовью цветы.
   -- Нет у него могилы, -- Алексей с трудом сдерживался, чтобы не расплакаться.
   -- Понятно. И так тоже бывало, и довольно часто. Да и кого в первые месяцы войны нормально хоронили. Когда Ваню подбили, он, наверное, не успел парашютом воспользоваться, или попал на территорию врага?
   -- Понимаете, дядя Стёпа, он, как нам рассказали, и не пытался воспользоваться парашютом, или уже не мог. Скорее всего, он был убит ещё в кабине своего самолёта. Самолёт упал не на немецкой территории, но где-то между нашими и немцами. Так что в тот именно день, да, наверное, и в ближайшие дни никто тогда вытащить тело лётчика не мог. Да и вряд ли там было уже что вытаскивать, самолёт, вероятно, взорвался при падении и сгорел. Я как-то не спросил Ваниного сослуживца, на каком самолёте Ваня вылетел в бой, но если на ЛаГГ-3, то самолёт сгорел точно. Это был новый, хороший самолёт. Этот майор, его фамилия Кононов, говорил, что у этого самолёта было прозвище "Красавец". И лётные данные его, и вооружение, как рассказывал Кононов, у него хорошие. Наверное, так оно и есть, но вот основные элементы этого самолёта, его корпус, крылья были сделаны из сосны, берёзы, фанеры и какой-то ещё древесины, пропитанной смолами. Значит, такой самолёт мог гореть, как сухое полено. Но не в этом дело, не хочу говорить того, чего не знаю, тем более что летали же на нём и другие лётчики - и нормально. В общем, позже наши люди собрали останки бойцов всех родов войск и похоронили их в братской могиле. Но нет уверенности в том, что именно в какой-то конкретной братской могиле покоится прах Вани. Она там не одна.
   -- А это не так уж и важно, Лёша. Мы положим цветы на любую из этих братских могил с полной уверенностью, что кто-то другой положит свои цветы на могилу Вани.
   -- Да, вы правы. Это не так уж важно. Важно другое.
   -- Что именно, Лёша?
   -- Ванин друг и про другое рассказал. Они выпускались вместе в том же октябре 41-го года. После этого выпуска, в связи с приближением фронта, училище, военная авиационная школа перебазировалась в Евлах, азербайджанской ССР. И только в марте 1944-го года она вернулась на прежнее место дислокации. Ой, и это тоже неважно, -- махнул рукой Лёшка. -- Я вот о чём хотел поговорить, или спросить? Как они могли послать в бой необученных курсантов? Ваня проучился в школе всего год с небольшим хвостиком. А дальше вообще, как рассказал Ванин сослуживец, сейчас он уже майор, лётные кадры готовились по ускоренной программе - за 6 месяцев! Ну, как всего за шесть месяцев можно подготовить хорошего лётчика?! Обучали курсантов, как рассказал Ванин сослуживец, как раз на истребителях ЛаГГ-3. Но дело не в этом, не в самолёте - я же не маленький, я что, не понимаю, что за такое короткое время грамотного лётчика подготовить просто невозможно. Да, их научили летать, но не воевать. Как же так, дядя Лёша, там, в училище, или в эскадрильи руководители что, глупее меня? Это они виноваты в смерти Вани!
   -- Они виноваты, конечно, Алексей, но и не виноваты.
   -- Как так?
   -- А вот так. Я ведь тоже окончил артиллерийское училище в октябре 41-го года. И тоже сразу же был направлен в действующие части. Я прекрасно понимаю, что готовить артиллериста и лётчика - это небо и земля. Как раз хорошее сравнение, -- вздохнул он, упомянув о небе. -- Одно дело изучить и применять в бою орудия, какими бы они ни были, и совсем другое дело - самолёт. Ты прав, их научили летать, но не успели, понимаешь, не успели научить воевать. А это нелёгкое искусство. Тренировочные бои с инструкторами не идут ни в какое сравнение с реальностью.
   -- Зачем же было их, не готовых к боям, посылать на верную смерть?
   -- Лёша, не суди их строго. Не было тогда другого выхода. Кого было посылать в бой, когда много наших лётчиков погибло в первые же месяцы войны? И это касается не только лётчиков. Я тебе только что рассказал о подвиге наших кавалеристов, ведь они прекрасно понимали, что идут на верную смерть. А призванная по мобилизации, или добровольно пошедшая на фронт пехота? Тоже мальчишки со школьной парты. И если в авиации в первом бою могли погибнуть несколько лётчиков, пусть даже десяток, то в других родах войск таких мальчишек, как Ваня, гибли сотни, тысячи. Понимаешь, Лёша, тысячи?! И тоже в первом же бою. Но в 41-м году нам просто нечем было затыкать дыры на фронтах. Если бы не посылали в бой таких мальчишек, то, возможно, мы бы давно уже были рабами фашистов. Поэтому я и сказал - виноваты, и не виноваты. Лёша, поставь себя на место руководства. Что бы лично ты сделал в такой обстановке? Немцы, своим вероломным нападением, выкосили наши лучшие кадры. Кого было посылать на фронт?
   -- Теперь я, вроде, понимаю, -- уныло протянул Лёшка.
   -- Ты посмотри, многие ведь выжили - и я, и соратник Вани, а он же лётчик, из того же набора, что и Ваня, как я понял, они одного возраста. Но он выжил, научившись-таки воевать. Да, много было потерь, конечно, и порой неоправданных, но видя гибель своих товарищей, бойцы становились злее, они быстрее учились искусству войны. Вот применительно опять-таки к авиации. Кого было посылать в бой в первое полугодие 41-го? Инструкторов, которых в училищах, точно не знаю, наверное, десяток-полтора? Да, они продержались бы дольше, в первом бою, возможно, и не погибли бы. Но многие со временем тоже погибли бы. И кто тогда готовил бы лётные кадры? Мы бы минимум наполовину лишились полноценного лётного резерва. А мы бы его лишились - у немецких асов было два года опыта военных действий в Европе. А у нас что было - озеро Хасан, Ханхингол, короткая стычка с финнами? Этого очень мало, да и таких лётчиков, с боевым опытом, немного, и они распылены по многим частям. Понимаешь ты это?
   Лёшка только, молча, согласно кивнул головой.
   -- Я всё это тебе объясняю так подробно, потому что хочу, чтобы ты хорошо понял тогдашнее положение дел, -- продолжал Ивченко. -- И чтобы ты не болтал на каждом углу, что в гибели твоего брата виноват кто-то другой. Такими своими словами ты никому не поможешь, а вот привлечь к себе внимание соответствующих органов вполне сможешь. А тебе оно нужно? Тебе ещё жить и жить.
   -- Ой, дядя Стёпа, -- уже перепугался Алексей. -- Я ведь только с вами о таком говорю.
   -- Это хорошо, что только со мной. И больше такое никому ни гу-гу. Виноваты... Есть, Лёша, такое выражение, ты его наверняка знаешь - без вины виноватые, -- Ивченко вспомнил разговор с сестрой об одноимённом фильме. Но тогда, как антипод, подойдёт, наверное, и другое выражение - с виной не виноватые. Не нужно никого обвинять, нужно просто всегда помнить о брате и продолжать его дело.
   -- Ой, правильно вы сказали, дядя Стёпа. Я тогда же, в октябре, после отъезда Кононова решил для себя, что в следующем году я, окончив школу, буду поступать, как и Ваня, в лётное училище. Причём, именно в военное училище.
   -- В военные училища принимают с 18 лет, а сейчас, возможно даже с более старшего возраста. А тебе ко времени приёма 18 лет ещё не исполнится.
   -- Пусть даже и так. Тогда я поступлю в училище в 1947-м году. Вот только я боюсь, что родители, особенно мама, будут против такого моего решения.
   -- Ты правильно это решил, очень правильно. Я тебя полностью поддерживаю в твоём решении. А с твоими родителями, в случае их несогласия, я поговорю. Но не думаю, Лёша, что они станут возражать, даже твоя мама. Всплакнёт, конечно, но не более того. Она тоже прекрасно поймёт, что ты решил продолжать дело своего брата. Кому, как не тебе это делать - брат за брата. Она даже гордиться тобой будет.
   -- Как хорошо, что вы так думаете. Я благодарен вам.
   -- За что, Лёша? В общем, повторяю, я полностью поддерживаю твое решение - оно правильное, очень даже правильное. Так что, серьёзно готовься к поступлению в училище, и постепенно подготавливай к такому своему решению своих родителей. Я ведь, как и Ваня хотел поступать в лётную школу, но у меня не сложилось. А мои родители ведь тоже вначале возражали против такого решения, но я их, как и Ваня твоих, постепенно к этому подготовил. И тебя твои родители, как когда-то Ваню, должны будут понять. Напоследок хочу дать тебе один совет - начинай усиленно заниматься спортом, требования по физической подготовке к абитуриентам при поступлении в лётные училища очень высоки. Наверное, самые высокие по сравнению с другими военными училищами. А на глаз, этому компоненту подготовки ты не очень-то уделял внимание.
   -- Я понял, -- опустив голову, выдавил из себя Алексей.
   -- Лёша, это не укор с моей стороны. Я прекрасно понимаю, что в условиях военного времени такому компоненту сложно было уделять много времени. Днём, а то и ночью работая, да ещё и обучаясь в школе рабочей молодёжи. Тяжело тебе было. Но сейчас уже мирная жизнь, свободного времени стало гораздо больше, а потому постарайся наверстать упущенное.
   -- Я всё сделаю, товарищ капитан, -- как бы уже по-уставному заявил Алексей. -- И я стану лётчиком!
   -- Я в этом, Алексей, абсолютно не сомневаюсь. И, как мне кажется, ты станешь хорошим, классным лётчиком, асом своего дела.
   Плодотворная, насыщенная и очень полезная, хотя и нелёгкая, сложная беседа была завершена. Ивченко тепло распрощался с Алексеем, его родителями, и направился домой. Там его уже заждались.
  
  

ГЛАВА 7

Отпуск, оказывается, не резиновый

   А затем продолжились тянуться дни отпуска Степана. Почему "тянуться", а не "пролетать"? Да потому, что разнообразием его отпуск отнюдь не блистал - ну какие особые развлечения имеются для 23-летнего военного в провинциальном районном городке, да ещё и не полностью отстроенного после войны. Ивченко добавил в перечень своих развлекательных мероприятий пару прогулок по городку, на сей раз вместе с сестрой (ловя завистливые взгляды в адрес Елены), ещё пару раз сходил с ней в кино. И перед самым Новым годом немного повеселился на уличных торжествах по поводу приближающегося Нового года. Вот, пожалуй, и всё, если не брать во внимание его ежедневные беседы с родителями, чтение газет и прослушивание радио. Но, постепенно он начинал входить во вкус свободной не армейской жизни. А посему к концу своего отпуска "пролётные" дни уже имели явное преимущество на "тянущимися".
   Вот только после всех прогулок по городу он с досадой подумал о том, что не запасся гражданским костюмом. Не хотелось ему мелькать перед земляками как бы неким франтом. Нет, его шинель и сапоги были самого обычного покроя, стандартными. Но он не так уж редко выделялся среди некоторых граждан: те могли быть одеты в ношеные старые пальто, тужурки или вообще ватники - наследие войны и разрухи. Да и не было в городке никаких военных формирований, что сразу обращало на Степана внимание, и особенно среди девушек. Их можно было понять, они одаривали вопросительными и завистливые взглядами многих молодых мужчин. А тех было значительно меньше, нежели особ женского пола. И на эту тему у Степана в один из вечеров был небольшой, поначалу серьёзный, а к концу просто весёлый разговор с сестрой. Когда она предложила завтра после работы вновь пройтись по городу, брат спросил её:
   -- Лена, у тебя что, подружек нет? В школе же они были. Мне приятно общаться с тобой в любой обстановке, но не особо приятно ощущать повышенное внимание к себе обычных прохожих.
   -- И чем они тебе не нравятся? Обижают взглядами?
   -- Да нет, что ты. Чаще всего это просто грустные взгляды тех людей, которые не дождались с фронта своих близких. И я их понимаю, но и у меня тогда на душе становится тяжелее. Или наоборот - завистливые взгляды девчонок, хотя и их я прекрасно понимаю.
   -- Вот именно потому мне так хочется прогуливаться с тобой вновь и вновь. С каким ещё мужчиной или парнем я могу пройтись по городу? И будет ли такое у меня вообще.
   -- Лена, не говори ерунды. И тебя я, как других девчонок, понимаю.
   -- Да как ты можешь понимать девчонок? У меня есть, конечно, подруги. Но все разговоры, на какую бы тему, они не начинались, в итоге всё равно сводятся к одному. Догадываешься к чему?
   -- Догадываюсь.
   -- Вот. Мама по твоему приезду укорила меня тем, что я мечтаю выйти замуж. А какая девчонка об этом не мечтает? И не только сейчас, а вообще? Все мечтают, и нет в этом ничего плохого. Ну, что плохого в том, что женщина хочет создать свою семью?
   -- Лена, ты абсолютно права, и никто тебя не укоряет. Мама это в шутку сказала. Ты думаешь, ей не хочется, чтобы ты вышла замуж? И ты обязательно выйдешь замуж, обязательно. Это я тебе гарантирую.
   -- Да уж, прямо гарантируешь. Вас, ребят, наверное, в десять раз сейчас меньше, чем нас, девчонок.
   -- Вот не нужно только преувеличивать. Да нас сейчас меньше, но не в десять раз. Девчонок и женщин тоже много на войне погибло. Так что, скорее всего это соотношение сейчас примерно один к двум, трём, но никак не больше.
   -- Пусть так. Одна девчонка выйдет замуж, а двум что останется делать?
   -- Придётся мужикам гаремы заводить, -- улыбнулся Степан.
   -- Ты вот шутишь. А ты знаешь, что иногда в женских разговорах такая мысль проскакивает. Даже до такого дошло. И главное, воспринимается эта мысль абсолютно спокойно.
   -- Так, вы уже вообще Бог весть, что придумываете! Лена - ты красивая, стройная, пропорционально сложенная девушка. Найдёшь ты обязательно своё счастье. Только не именно в следующий год.
   -- Ну, я и не загадываю на следующий год. Хотя бы в течении пяти лет, но никакой уверенности у меня насчёт этого нет.
   -- Давай с тобой поспорим. Я утверждаю, что ты выйдешь замуж раньше нежели, чем через пять лет. Я назову тебе приблизительный возраст, когда ты выйдешь замуж - 22-22,5 года. И для девушки это весьма подходящий возраст.
   -- Угу, -- уныло протянула Елена, -- твоими устами мёд бы пить. С чего бы ты так точно назвал возраст? Я и в 30 могу не выйти замуж, совсем старухой уже буду.
   -- А что ты теряешь, споря со мной? - смеялся Степан. -- Давай спорить, вот ты и проверишь. Хуже-то не будет.
   -- Не будет. Хорошо, а на что спорим?
   -- На подарок.
   -- Какой ещё подарок?
   -- Не знаю. Позже выясним. Кто проигрывает, преподносит победителю подарок по его же заказу.
   -- Ага! Если вдруг ты выиграешь, то ты такой подарок закажешь, что мне вовек его не приобрести.
   -- Это ты так плохо о своём брате думаешь? Ну, закажу какой-нибудь портсигар, зажигалку или бритву, не знаю, что ещё через четыре года может быть. А вот ты, пожалуйста, заказывай действительно, что хочешь - платье, туфли, шубу, новейший фотоаппарат. Всё куплю. Для единственной сестры мне денег не жалко. Это будет как бы компенсацией, что ты ещё не замужем.
   -- Я тебе тогда такое закажу, что уже тебе вовек не справиться, -- начала улыбаться Елена.
   -- И что же?
   -- Если я выиграю, то есть не выйду замуж, хотя мне такой вариант совсем не нравиться, то я закажу тебе, знаешь что? -- сестра прямо расплылась в загадочной улыбке.
   -- Что?
   -- Жениха.
   -- Вот это да! -- расхохотался Степан. -- Ну, ты и молодец, здорово придумала! Ой, не могу! Кому сказать - не поверят.
   Он долго не мог успокоиться, но, наконец, взял себя в руки, и уже, в полном смысле слова протянул сестре свою руку.
   -- Давай свою руку.
   -- Зачем?
   -- Как зачем? - образуем рукопожатие, и разобьём руки. Я принимаю твоё условие. Я согласен.
   -- Как, ты согласен? -- растерялась Ленка. -- Где ты мне возьмёшь жениха? Ты долго думал, принимая такое пари?
   -- А я вообще над вопросом жениха не думал.
   -- Как так?
   -- А мне его вообще не придётся искать, потому что я на 100 % уверен, что выиграю пари. Ты выйдешь замуж!
   -- Стёпа, откуда такая уверенность?! Ты же не можешь предвидеть.
   -- Я не могу предвидеть, но я могу чувствовать. Кроме того, я люблю свою сестру и искренне желаю ей счастья. А хорошие чувства должны сбываться.
   -- Да, хорошо, чтобы это было так. Но не всегда оно получается.
   -- Получится, только верить нужно, крепко верить. Да и что ты теряешь?! Давай руку.
   Сломленная Степановым напором, Лена вложила свою кисть руки в ладонь брата, после чего он ребром левой руки легонько разбил объятье.
   -- А теперь более серьёзно, -- промолвил он. -- Я так уверен, что ты вскоре выйдешь замуж ещё и потому, что в следующем году ты поступишь в институт.
   -- Ну и что. Там же учиться нужно, а не гулять.
   -- На всё хватит времени, поверь мне. Да и дело не в этом. Ты уезжаешь в Краснодар, в крупный город. А там, кроме своих парней есть и немало приезжих.
   -- Но и девчонок тоже.
   -- Да, но их там, по специфике других учебных заведений, будет, всё же, меньше, чем парней. К тому же среди приезжих девчонок ты будешь далеко не последняя.
   -- Ты, наверное, прав, Стёпа, -- медленно тянула она, видимо, раздумывая над Степановым сообщением. Но потом она бросилась на шею брату. -- Стёпа, ты молодец! Ты так меня обнадёжил.
   -- Всё будет нормально. Только вот что, сестрёнка, если ты хочешь раньше создать семью, то тебе не следует терять года́. Ты теперь обязана поступать в институт с первой же попытки. А для этого что нужно?
   -- Стёпа, я всё поняла. Теперь я засяду за учебники очень серьёзно. Ты ведь прав - что толку бесцельно бродить по городу, если кавалеров всё равно нет. Да и болтовня с девчонками мне уже изрядно надоела - нового ничего нет, по десятому кругу одно и то же обговаривается. Всё! Теперь только занятия. Стёпа, поверь мне, я поступлю в следующем году в институт.
   -- А я и не сомневаюсь, -- улыбнулся брат. -- Только учти, важно не только поступить, но ещё и успешно окончить его. Вот твоя первая цель, а вторая придёт сама собой, если ты будешь выполнять первую. Запомни, парни любят порой гулять с легкомысленными девчонками, но женятся они только на серьёзных.
   -- И это я поняла. Спасибо, Стёпа.
   -- Не за что. Действуй!

* * *

   У любого начала, как известно, есть и свой конец. Коротким или длинным был у капитана Ивченко отпуск, он так и не понял. Но зато он хорошо понял, что тот уже завершается. Всем семейством Ивченки прекрасно встретили Новый год, 1946-й. Начиналась эра лет, которые вскоре все начнут называть послевоенными. Отдохнули и вволю наговорились в первый день пришедшего года. А завтра Степану уже нужно было паковать свой чемодан, а послезавтра уже и выезжать. Хотя класть-то в чемодан было особо нечего. Место подарков, привезенных членам семьи, теперь заняли три бутылки водки да кусок свежего кубанского сала, приобретённого на рынке перед Новым годом. Такие нехитрые лакомства привезли несколько человек из станиц, где в канун Нового года оборотистые станичники (втихаря купив весной по случаю поросят) резали свиней - жизнь в Советском Союзе начинала постепенно налаживаться, хотя все прекрасно понимали, что ближайшие пять лет, если не больше, всем придётся не так уж и сладко.
   Ещё за пару дней до встречи нового года у Степана произошёл короткий, но любопытный разговор с мамой. Когда сын вечером зашёл на кухню попить воды, мама, готовившая ужин, тихонько спросила его:
   -- Стёпа, а что это с Ленкой случилось?
   -- А что с ней случилось? -- удивился Степан. -- Жива, здорова.
   -- Да я не о том. Она же в последние дни обложилась старыми учебниками и больше ни на что внимания не обращает.
   -- А раньше она разве не занималась? -- улыбнулся сын. -- Лена же говорила, что собирается поступать в институт.
   -- Говорила. Да, занималась, но не так, как сейчас. Тогда она как бы через силу занималась, а сейчас в охотку. Даже на тебя меньше внимания обращать стала. А могла бы как раз повременить со своими уроками, пока уже ты не уедешь.
   -- А зачем время терять. Я-то и так дома, меня она видит.
   -- Нет, что-то здесь не так. Прямо, так вот враз Ленка поумнела и посерьёзнела. Это ты её надоумил?
   -- Мама, Лена у нас и сама умная, толковая девушка. Не нападай на неё.
   -- Да я и не собираюсь на неё нападать, да ещё после таких изменений. Конечно, пускай учится. Но вы что-то скрываете от меня.
   -- Ничего мы не скрываем. Всё нормально. Через четыре с лишним года ты увидишь свою дочь уже учительницей.
   -- Дай-то Бог! А кем ты за это время станешь?
   -- Не знаю, мама. Наверное, майором, не генералом же.
   -- А вот теперь я как раз сейчас поверила отцу, что могу дожить ещё до того, чтобы стать матерью генерала. А тогда я не верила в это, да и не хотела, чтобы ты шёл в армию. Ты прости меня, сынок.
   -- Да ну что ты, мама, за что мне тебя прощать. Ты тогда правильно рассуждала и верно всё оценила. А вот что касается генерала - не знаю, но я постараюсь, чтобы ты стала хотя бы мамой полковника. Это я тебе обещаю.
   -- Ну, и хорошо, -- мама обняла сына и прильнула к нему.
   Так они оба постояли с минуту, а потом мама начала вновь заниматься своими делами.
   Второго января, вечером, это был уже рабочий день, Ивченко забежал минут на пятнадцать к Полуниным. Он поздравил всех с наступившим Новым годом и поговорил несколько минут наедине с Алексеем.
   -- Так, Лёша. В этом году я надеюсь приехать в отпуск не позже осени. А также планирую по приезду поехать на могилу Вани, вместе с тобой. Мы обязаны там побывать и положить цветы.
   -- А я ничуть и не возражаю. Конечно же, поедем.
   -- Но тебе до этого времени нужно обязательно выяснить, точно выяснить, в каком месте находится та братская могила, в которой предположительно захоронен твой брат. Точно всё равно не узнаешь, но мы с тобой уже решили, что это не так уж важно. Важно само место, где погиб Ваня.
   -- Да, я понял. Я всё сделаю. Я спишусь с майором Кононовым, он мне оставил свой адрес. Думаю, он за это время через своих однополчан всё более точно разузнает и сообщит мне.
   -- Ты напиши ему, чтобы он связался, тоже письменно, с жителями посёлков, вблизи того места, где проходили бои. Они лучше это могут знать.
   -- Хорошо.
   -- Стоп, отставить! А вот это ты и сам можешь сделать.
   -- Как? Я же не знаю ни одного почтового адреса.
   -- А это не так уж сложно. Прояви солдатскую смекалку - по карте составь список посёлков, а потом в своём почтовом отделении узнай адреса тех поселковых почтовых отделений. Они по справочникам найдут. Жаль, конечно, что отменили индексы. -- В СССР до войны, с 30-х годов существовали почтовые индексы, но их отменили во время войны. -- Но и так несложно это выяснить. А дальше...
   -- Я понял, -- перебил его Полунин. -- Я всё сделаю.
   -- И не бойся писать побольше писем. Наши люди в таких случаях очень отзывчивы - ведь у многих из них тоже кто-нибудь из близких погиб.
   -- Я всё сделаю!
   -- Тогда всё. До встречи летом или осенью. Готовься к поступлению в училище. Желаю тебе успехов.
   Капитан пожал руку будущему курсанту, попрощался со всеми, и пошёл готовиться в дальнюю дорогу.

* * *

   Добрался до места службы Ивченко вполне нормально, правда, вечером. В штабе уже никого не было. Степан не хотел переносить доклад о своём прибытии на утро, тогда не до этого будет. А потому он, примерно через час направился к дому, где проживал командир полка. Он понимал, что не очень-то и удобно идти к тому на дом без приглашения или вызова, но, всё же, решился на такой шаг. Открыл ему дверь сам Еремеев в наброшенном на плечи, но не надетом, кителе.
   -- О! Нашего полку прибыло, -- прокомментировал он явку Ивченко.
   -- Товарищ полковник! Капитан...
   -- Оставить! И так вижу, что ты прибыл. Молодец, что не опоздал. Но ты вдвойне молодец, нюх у тебя хороший - как раз на сабантуй попал. Заходи.
   -- Да нет, что вы, товарищ полковник. Я прибежал только доложить о своём прибытии. И вот, передать вам вот это - как раз к сабантую, -- он протянул бумажный, на вид увесистый свёрток, который до того прижимал левой рукой к боку.
   -- Что это?
   -- Водка, как вы заказывали, а ещё кусок свежего сала.
   -- Сала? Где ты его раздобыл? Что, в Союзе так быстро жизнь наладилась?
   -- Нет, не очень там ещё жизнь весёлая. Всё по карточкам.
   -- Так откуда сало?
   -- Но я же из Кубани. Перед Новым годом станичники привезли, а это народ оборотистый.
   -- Понятно. Тогда, тем более, проходи.
   -- Не-не. Я только на минуту.
   -- Что это за ответ офицера - не-не? Проходи, это приказ.
   "Вот попал, так попал! Как кур в щи", -- пронеслось в голове Степана, но приказ есть приказ. Пришлось ему войти, раздеться и пройти в указанную полковником комнату. Там сидели начштаба полка и ещё пару старших офицеров. Всех их Ивченко, конечно, неплохо знал, но сидеть за одним столом ему с ними никогда не доводилось. Хорошо ещё, что не было их жён, хотя те из офицеров, кто побывал в отпуске, имели уже право прибыть на место своей службы с женой.
   -- Так, товарищи, у нас новый гость. И не с пустыми руками. Он только прибыл из отпуска. И вот что привёз, -- полковник сам распаковал перевязанный пакет и выставил на стол три бутылки водки и шмат сала.
   -- Вот это да! Наша водка, да ещё и сало! Ну, и молодец ты, Ивченко! -- зашумели присутствующие. -- Тогда точно, к столу!
   -- Валентин Николаевич, а может, не нужно? -- взмолился Степан.
   -- Садись! Это уже не мой приказ, так гости требуют. Вот теперь можно по-настоящему провести вечер перед Рождеством.
   И бедному капитану ничего не оставалось делать, как провести-таки вечер в такой компании - полковник, два подполковника и майор. И прошёл этот вечер хорошо, хотя Степан всё равно чувствовал себя не в своей тарелке.
  
  

ГЛАВА 8

И вновь на новые рельсы?

  
   Дальше служба капитана Ивченко протекала по знакомому сценарию. Окончилась, наконец-то зима, за ней пролетала весна, наступило уже и лето. Уже более года Степан нёс службу в Германии. Но ничего за это время практически не изменилось. Теперь он уже ожидал очередного полноценного отпуска. И он получил его в конце августа. Дома тоже практически ничего не изменилось, кроме радостного сообщения сестры, что она поступила в Краснодарский педагогический институт. Лена оказалась настырной девушкой и первую свою задачу выполнила. Теперь она уже, наверное, мечтала и о выполнении своей второй задачи, но на сей раз своими секретами с братом не спешила делиться.
   Выполнил свою, точнее поставленную перед ним Степаном, задачу и Алексей Полунин. В средине сентября он, и даже вместе с родителями, а также со Степаном съездили к братской могиле, находящейся в тех местах, где прошёл первый и последний бой Вани Полунина. Но как раз с Алексеем возникла в плане поездки непредвиденная заминка, да такая, что ею пришлось заниматься самому Ивченко. Дело в том, что Алексей умудрился в хорошем смысле этого слова поступить в лётное училище уже в этом году, решив, таким образом, именно вторую поставленную уже им самим, задачу. Оказалось, что ему не нужно было ждать исполнения 18 лет. В лётные училища имели право поступать граждане, имеющие полное среднее образование, то есть аттестат об успешном окончании средней школы (Ивченко оказался неправ в этом вопросе), в возрасте до 25 лет, годные по состоянию здоровья и успешно сдавшие вступительные экзамены. И поступил Ваня в то же училище, в котором учился его брат - в Батайскую военную авиационную школу пилотов имени А. К. Серова.
   Но эта радостная новость о поступлении Алексея в училище наложила свой отпечаток именно на поездку. Это были всего лишь первые недели пребывания курсантов в училище, период, так называемого "карантина", или курса молодого бойца. В этот период из расположения курсантов не отпускают. Вот и пришлось капитану Ивченко при полном параде ехать в один из рабочих дней, чтобы все были на местах, в Батайск, пробиваться на приём к начальнику училища и просить отпустить на два дня курсанта 1-го курса Алексея Полунина. Теоретически можно было успеть и за один день, по плану в воскресенье - при поездке в поезде расстояние составляло около 300 км, чуть в стороне от Ростова. Но не факт, что им удастся удачно попасть на обратный поезд. А если они приедут, например, всего лишь в час ночи, то это всё равно уже начало вторых суток, независимо от того, в какое время ты выехал. Правда, Ивченко пообещал, что как только им удастся вернуться, курсант Полунин тут же отправится на занятия - полного дня пропуска, кроме выходного у него не будет. Но зато долго уговаривать начальника училища ему не довелось. Как только он услышал, что курсант хочет поехать на могилу брата погибшего в первом же своём бою, да ещё окончившего именно это училище, соответствующее распоряжение поступило немедленно.
   И вот они были уже на месте. Хотя сегодня не было, и в ближайший месяц не предвиделось никаких юбилейных дат, у подножья простенького (пока что) памятника на этой могиле лежали свежие цветы - Родина, народ помнили своих героев. И теперь родители и Алексей уже твёрдо были уверены, что если даже прах Вани покоится не здесь, то всё равно цветы ему лежат и в другом месте. Степан налил всем в маленькие пластмассовые стаканчики понемножку принесенной с собой водки, и они все, молча, выпили, поминая Ваню и его павших соратников. Один такой же стаканчик со спиртным, накрытый хлебом, оставили они и у памятника. Плакала, обняв этот скромный памятник, мама Ивана, не смогли сдержать непрошеных скупых мужских слёз и отец с братом. Стиснув зубы, не дал слезам оросить свои глаза только Степан. Но он почти всё это время простоял, преклонив одно колено, с аккуратно выставленной в сторону могилы фуражкой на руках. Расходились они в полной тишине. Конечно, после ухода этой четвёрки количество свежих цветов на могиле значительно возросло.

* * *

   На сей раз в родном городе Степану было немножко веселее ходить по знакомым местам - и тёплая осень этому способствовала, да и к военным в городе уже привыкли, за год с лишним многие воины вернулись домой. К тому же теперь капитан гулял по городу больше в гражданском костюме, который он заблаговременно купил. А сейчас город очень приукрасила разными цветами осень. Поэтому и отпуск, хотя он был и длиннее, пролетел быстрее. Елена буквально через несколько дней после приезда брата уехала на учёбу, поэтому вечерние беседы её брату довелось вести только с отцом и мамой. Мама, успокоившись за дочь, взяла на сей раз в обработку сына. И чем же он провинился? Да ничем, просто мама начала донимать его вопросами о том, когда он женится, и нет ли у него девушки. Отбиться от мамы было не так-то просто, отец относился к таким вопросам абсолютно спокойно, а потому Степан пообещал маме заняться их решением, как только он вернётся на Родину. Вот только, когда это произойдёт, он и сам не предполагал - не в его это было власти.
   Но вот уже пришло и время расставания. Степан выехал на день раньше, - всё равно дома нечего было делать, - он заехал в Краснодаре к Лене, он всё равно проездные документы оформлял через этот город, и пробыл с ней чуть менее суток. И на этот раз он без каких-либо возражений позволил сестрёнки пофорсить, долго гуляя по улицам краевого центра с роскошным, по её представлению, капитаном (а он сейчас, в дорогу уже надел военную форму). Но она и так в этот день была в центре внимания среди девчонок в общежитии, большинство из которых не спускали глаз с молодого капитана. Кто знает, если бы Ивченко приехал в отпуск на несколько дней позже, первым делом навестив в общежитии сестру, то, возможно, у его мамы отпало бы немало вопросов к сыну. Но, не судьба.

* * *

   По приезду в часть Ивченко ожидала приятная новость - письмо от его бывшего однополчанина по Кавказу Фёдора Савченко. Степан вёл переписку с двумя адресатами: с родителями - как минимум раз в месяц, и с Савченко - не чаще 3-4-х писем в год. Но в Краснодаре ему не удалось отбиться от Елены - пришлось пообещать, что и ей он будет писать письма (Степан согласился только на открытки), не реже одного послания в квартал, сестра требовала ежемесячной переписки. Она любила писать, а вот её брату это занятие совсем даже не нравилось.
   Фёдор в своём письме писал, что получил уже звание майора, а так у него всё по-старому. Служил он, как уже знал Ивченко, в Союзе, но в Сибири. Отпуска у друзей были в разное время, а потому сдержать свой уговор и поехать на Кавказ в ближайшее время им не удастся. Но они туда всё равно когда-нибудь съездят. Порадовавшись за друга, Ивченко решил, что в ближайший же выходной он тоже отошлёт весточку однополчанину, поздравив того с повышением в звании.
   А далее снова потянулась рутина. Новости, точнее серьёзная новость появилась только в начале марта уже 1947-го года. И явилась она для Ивченко совершенно неожиданной. Всё произошло по обычному сценарию, эту новость ему сообщил командир полка, который в очередной раз вызвал его к себе - не домой, а в штаб.
   -- Хотел вот поговорить, с тобой Степан Николаевич, -- как-то вроде бы не по уставному обратился полковник к своему подчинённому.
   -- Слушаю вас. Какие-то новые задачи?
   -- Нет, в этом плане всё по-старому. Хотя..., возможно, как раз верно - новые задачи. И для меня и для тебя, но в будущем. Да, это верно. Вот об этом и поговорим. Дело в том, что я вскоре покину полк.
   -- Вас переводят на новое место?
   -- Именно.
   -- В Союз поедете или здесь останетесь?
   -- Точно пока что не знаю, но скорее всего - в Союз. Но и ты к тому времени вернёшься в Союз. Летом мы покидаем территорию Германии, я имею в виду наш полк.
   -- И куда? -- обрадовался Степан.
   -- Понятия не имею, как не знаю и точной даты нашей передислокации. Вашей теперь, потому что я командовать полком уже не буду.
   -- Значит, дивизией будете командовать? -- улыбнулся Ивченко.
   -- С чего ты так решил?
   -- А что тут решать - из полка в полк переводить вроде бы бессмысленно, на понижение в должности оснований нет, значит - на повышение. А каково может быть повышение? Следующий этап - это дивизия.
   Обычно артиллерийская дивизия состояла из трёх стрелковых полков, и одного артполка. В дивизию, кроме того, могли входить: истребительно-противотанковый дивизион, сапёрный батальон, рота связи, разведрота и другие воинские подразделения.
   -- Х-м, размышления верные, грамотно мыслишь. Так оно и есть - сватают меня на дивизию. Но об этом пока что молчок.
   -- Так точно! А кто вместо вас будет? Кого-то нового пришлют, или кто-то из наших поднимется в росте.
   -- Скорее всего, меня заменит, Олег Юрьевич, -- заместитель командира полка. -- Он подполковник, а должность полковничья. Вот пусть тоже растёт. Но для тебя это особого значения, как мне кажется, иметь уже не будет.
   -- Вот как?! Странно. Одно дело служить под началом подполковника Селезнёва, и совсем другое...
   -- Так, -- перебил его командир полка, -- я не об этом речь веду.
   -- О чём же?
   -- Вот об этом мы сейчас и поговорим. Тебе сколько лет?
   -- Летом 25 исполнится.
   -- Нормально, -- задумчиво, как бы разговаривая сам с собой, протянул полковник, -- в 25 лет уже майор.
   -- Капитан, Валентин Николаевич.
   -- Тьфу ты! Вырвалось у меня, проговорился. А, -- махнул рукой полковник, -- что уж тут поделаешь, теперь будешь знать - станешь ты к тому времени майором. Да-а, сюрприз уже не получится. Ушло на тебя представление, так что, я думаю, в апреле будешь ты майором. Готовь к тому времени новые погоны - уже с двумя просветами.
   -- Валентин Николаевич, но у меня же по срокам очередное звание ещё не положено. Четыре года после получения капитана у меня закончатся только в начале следующего года.
   -- Мне это известно. Но, кто его знает, что до того времени может произойти. Но я, как командир части, могу воспользоваться своим правом к представлению отличившегося офицера к очередному званию, а иногда даже и к внеочередному.
   -- Чем же это я отличился?!
   -- Ну, я вспомнил почти двухлетней давности историю с обезвреживанием прорывающейся группировки противника, написал о твоей безупречной службе. Так, не бери в голову. Это не твои проблемы, а мои, и то уже в прошлом.
   -- Господи, сколько новостей сразу. Но я, Валентин Николаевич, ни об одной из них не слышал.
   -- Молодец, правильно! Я другого от тебя и не ожидал услышать. Я тебя уже хорошо знаю, а потому и решил поговорить с тобой.
   -- Да, разговор интересный.
   -- Какой разговор?! Весь основной разговор ещё впереди.
   -- Как так, это не всё?
   -- А то стал бы я тебя вызывать, чтобы секреты выдавать. Конечно, не всё. Главное впереди. Я почему спросил тебя о возрасте, проговорившись при этом, что в двадцать пять лет стать майором это нормально. Как ты понимаешь, для мирного времени это как раз не очень-то нормально, а вот для военного - вполне. За четыре года войны многие офицеры и бо́льших успехов добивались. Но и для тебя это тоже хорошо. А теперь как раз пришло время главного вопроса - каким ты видишь своё будущее?
   -- Не знаю, пока что, не думал об этом, да и не всё от меня зависит. Но военную службу я бросать не собираюсь.
   -- В этом я и не сомневаюсь, потому откровенно и говорю с тобой. А вот касательно того, что не всё от тебя зависит, то есть вещи, которые зависят и от тебя.
   -- Какие же это?
   -- Как ты думаешь, получив звание майора, когда ты сможешь получить очередное звание подполковника?
   -- Понятия не имею. Может, лет через 7-10, а могу его и вообще не получить.
   -- О, правильно! Можешь и вообще не получить, можешь и уйти в отставку в этом звании. И такое нередко бывает. А я хочу, чтобы ты регулярно получал звания, рос по службе. Ты толковый офицер, к тому же коммунист. У тебя хорошие перспективы. Я в тебя верю, мы с тобой не один год воевали. Нужны стране такие кадры, да ещё молодые. Кто будет стариков менять?! Но есть вещи, которые зависят только от тебя. Тебе нужно учиться.
   -- Вы имеете в виду..., -- растерянно тянул Ивченко.
   -- Да-да, ты, наверное, правильно подумал. Тебе нужно учиться в военной Академии. Ты сейчас уже будешь старший офицер, но без Академии ты можешь просидеть на одном месте очень долго. Окончив же Академию, у тебя будут большие перспективы роста. А я хочу, чтобы ты рос.
   -- Но не рано ли? Я в апреле, как вы сказали, получу майора, и сразу в Академию. А не будет это смахивать на некий карьеризм?
   -- Не будет. Как раз самый момент. Нашу часть летом переводят в Союз, возможно, и переформируют. Так что нормально. Да и как раз удобно - отпуск и подготовка к Академии. К тому же и я сам уйду из полка. А так у меня есть время подготовить на тебя документы. Да и не сразу ты в Академию поступишь, а уже летом, не в апреле. А с осени ты вновь сядешь за парту, -- улыбнулся полковник.
   -- Да-а, ну и озадачили вы меня, Валентин Николаевич.
   -- Я тебя правильно озадачиваю. А ты что, возражаешь против такого предложения?
   -- Нет, скорее всего, не возражаю. Я просто раздумываю - неожиданно всё это как-то для меня. Но в принципе, вы, наверное, правы. Без учёбы продвижения не будет. Я не возражаю против учёбы в Академии. Только вот в какую Академию мне поступать?
   -- А ты их много знаешь? Я не знаю, сколько их у нас в Союзе. Но об одной из них наслышан - это Высшая военная Академия имени Ворошилова. Находится она в Москве.
   -- Москва-а-а, -- удивлённо покачивая головой, тянул Ивченко. -- Надо же. В детстве мечтал побывать в ней, но не удалось. Неужели скоро в ней побываю?
   -- Ты не просто побываешь в Москве, ты в ней проживёшь два года. Представляешь свою жизнь в ней?
   -- Нет, не представляю. Зато хорошо представляю, что после Москвы зашлют меня к чёрту на кулички.
   -- Это ты правильно понимаешь, -- улыбнулся полковник. -- Не без того. Но после фронта ты уже ко всему привычен. Да и у чёрта на куличках, как ты говоришь, будешь недолго - 5-6 лет, и всё. Но служить-то нужно везде. Да СССР - большая страна, и во многих местах нужно охранять его рубежи.
   -- Да я это и сам прекрасно понимаю. И совсем не возражаю - куда пошлют, там и буду служить. Только рано об этом ещё говорить.
   -- А вот это верно. Сейчас на повестке дня вопрос о твоей учёбе. Значит, мы договорились?
   -- Так точно! Договорились, Валентин Николаевич. Спасибо за такое доверие и напутствие.
   -- Отлично. Тогда я буду потихоньку готовить на тебя документы. Сам ты подашь документы на учёбу в средине или ближе к концу мая - уже после получения тобой звания майора. Так, а сейчас тебе срочно нужно подать рапорт на моё имя и собирать документы. А таковых немало, включая автобиографию, служебную характеристику, и кучу разных там копий, как свидетельство о рождении и прочие. Служебную характеристику мы составим, нужны будут ещё также фотографии. А уже в Академии ты должен будешь подать лично заявление на имя начальника Академии, приложив к нему медицинскую книжку, удостоверение личности военнослужащего, предписание и прочее. Но это будет уже летом, при поступлении.
   -- Тогда почему такая срочность?
   -- Документы проходят по инстанциям, а на это немало времени уходит. Так, дай мне договорить. Что это за нарушение воинской субординации, -- в шутку нахмурил брови полковник, -- перебивать командира. В этом деле есть один нюанс. Ты должен указать, по какой специальности ты хочешь далее учиться. Конечно, не имеется в виду, что ты захочешь учиться по морской или лётной специальности. Но в наземных войсках рамки специальностей немного раздвигаются. В той же артиллерии есть разные направления, ты их сам знаешь: пушечная, противотанковая, гаубичная, гаубичная самоходная, миномётная, зенитная. Так вот, выбери перспективное, на твой взгляд, направление, новое, которое будет и впредь развиваться. Обычная артиллерия она существует ещё со времён царя Гороха, а ты выбирай что-то новенькое. Может быть, учиться новому и сложнее будет на первых порах, но зато у тебя будет перспектива, -- полковник на время смолк.
   -- Разрешите спросить? -- воспользовался паузой Степан.
   -- Разрешаю.
   -- Я не знаю, какие конкретно в Академии есть специальности. Как я могу это указать? А просто указать в рапорте какое-то глобальное направление - наверное, это будет не совсем верно.
   -- Правильно мыслишь. После моего кабинета зайдёшь в строевую часть и попросишь там бумаги с перечнем специальностей в Академии. Скажешь, по моему распоряжению, я давал такое, как ранее приказал и запастись подобными документами.
   -- Теперь понятно. А какие в Академию экзамены сдавать?
   -- Нет там никаких экзаменов.
   -- Как так? Места же там, наверное, ограничены? Как же тогда отбирают офицеров?
   -- Отбор производится лишь по физическим нормативам. Там тебе придётся сдавать только экзамен как бы по физподготовке: различный бег - на короткие и длинные дистанции и подтягивание на перекладине. Но за такой экзамен, -- улыбнулся полковник, -- я абсолютно спокоен. Уж что-что, а физически ты готов на все 100 %. Так, ещё вопросы есть?
   -- Никак нет!
   -- Тогда, готовься. Не позже, чем к концу недели документы на тебя должны лежать у меня на столе. Сегодня же сфотографируйся, кто его знает, сколько времени будут делать фотографии, и как ты на них будешь выглядеть. Не исключено повторное фотографирование. Всё, можешь быть свободным.
   -- Есть!
   Ивченко отдал честь, чётко развернулся и устремился к двери.
   Документы были им поданы вовремя, нормально прошли по инстанциям, и в конце июня майор Ивченко (со званием тоже не затянули) был откомандирован в Москву для подачи уже лично остальных документов. И там всё прошло нормально. Через время ему предстояли испытания по физической подготовке. Но полковник был прав - по зачётным нормам Степан оказался в первой десятке будущих слушателей Академии, а в сентябре Ивченко уже был на занятиях. Но между этими двумя событиями у него был отпуск, во время которого он побывал дома, в очень удобный промежуток времени - все были в сборе, включая и приехавшую на каникулы Елену. Мысленно Степан поблагодарил бывшего командира полка за его благосклонное, как бы отеческое, отношение к себе, за то, что Еремеев заранее предусмотрительно побеспокоился о его будущем. Командира перевели на новое место возглавлять вверенную ему дивизию буквально накануне отъезда капитана Ивченко на подачу документов в Академию. Местом его службы должен был стать небольшой посёлок в Белорусской ССР, а местом службы его теперь уже бывшего полка, находящегося пока что в Германии - со средины июля Свердловская область. А вот счастливчику Ивченко предстояло провести ближайшие два года в столице нашей Родины.

* * *

   Когда дома Степан рассказал о том, что ему пару лет придётся провести в Москве, то в семье ему сначала не поверили. Но убедившись, что всё так, очень обрадовались, и вновь больше других радовалась эмоциональная сестра.
   -- О, Боже! Москва! Вот это да! Стёпа, ты увидишь Москву, Кремль, Мавзолей!
   -- И не только. В Москве и других интересных мест много.
   -- Конечно. Как тебе повезло! Как я тебе завидую.
   -- Ничего, придёт время, ты тоже сможешь побывать в Москве. Только вот после окончания Академии меня направят куда-нибудь очень далеко, как от той же Москвы, так и от вас.
   -- Ну, не обязательно, хотя такое, конечно, возможно. Но это же не так, как на войне. Ты будешь ежегодно к нам в отпуск приезжать. Ведь будешь!
   -- Буду, конечно.
   -- А кем ты после академии станешь - полковником?
   -- Нет, останусь майором. К тому же до полковника есть ещё звание подполковника.
   -- А зачем тогда академия?
   -- Чтобы лучше научиться руководить другими, чтобы освоить новую технику, она ведь постоянно модернизируется, чтобы хорошо знать современную тактику и стратегию проведения военных операций. Академия нужна для многого. После у неё у офицера быстрее рост идёт. Без неё я могу остаться майором и до пенсии.
   -- Понятно. Вот теперь ты точно женишься. Сколько в Москве красивых девчонок.
   -- Голодной куме одно на уме. А почему обязательно красивых? А некрасивым куда деваться? Может быть, они внутренне красивее многих внешне красивых.
   -- Нет, ты женишься точно и на умной, и на красивой. Ты у нас такой видный жених.
   -- Так, не собираюсь я сейчас жениться, других забот будет хватать.
   -- А вот сие от тебя не зависит.
   -- Это почему ещё?
   -- Потому что это будет решать не твой ум, а твоё сердце, а ты ему, как говорят, не прикажешь. Так-то, товарищ майор.
   -- Да, в этом ты, наверное, права. Ладно, хватит обо мне да обо мне. Расскажи о себе.
   -- Я тебе уже всё раньше рассказала. Ничего у меня такого уж интересного нет.
   -- Парень у тебя уже есть?
   -- Не знаю.
   -- О!! Такой ответ женщины точно равноценен ответу: "Да". Ну вот, а ты мне не верила.
   -- Так, Стёпа, не каркай.
   -- Всё-всё, замолкаю. Ладно, пошли лучше прогуляемся.
   И сестра тут же ухватилась за такое предложение, от него не так уж часто исходили подобные идеи.
   Много было бесед Степана и с родителями. Вот теперь его мама, наверное, всё больше стала видеть себя матерью генерала, хотя этого вслух и не высказывала. Отец же просто гордился сыном и желал ему скорейшего продвижения по службе. Но для этого нужно было сначала успешно окончить Академию. И вскоре пришло время детям разъезжаться в разные концы. Начинался интереснейший этап жизни Степана Ивченко, хотя и относительно недолгий. Интересным он должен был стать ещё и потому, что Ивченко выбрал для себя новое направление. Не танковые войска, конечно, или пехоту (хотя и это было в принципе возможно), ведь высшие офицеры за рычагами танка сами не сидят. Нет, он выбрал хорошо знакомое ему артиллерийское направление, но с неким уклоном. В списке специальностей (факультетов) значилась и такая как ракетно-зенитная. Зенитно-артиллерийскую специальность, как одну из видов артиллерийского направления он знал, и даже частично соприкасался с ней. А вот ракетно-зенитная - это было что-то новое, и наверняка интересное. Ивченко слышал о немецких ракетах "Фау-1" и "Фау-2", и одну из них, трофейную, даже видел в Германии. Слышал он и о немецких реактивных самолётах, которые появились (правда, единично), в конце войны. Доходили до него слухи и об испытаниях подобных советских самолётах. Значит, направление точно интересное. И он с нетерпением ждал начала занятий, понимая, конечно, что в первые недели учёбы их с такими вещами знакомить ещё не будут. Но, тем не менее... И вот он уже сидел за столом (не за партой) одной из аудиторий Академии.
   Высшая военная академия имени К. Е. Ворошилова являлась высшим военно-учебным заведением для обучения, подготовки и повышения квалификации высших и старших офицеров. Основана она была ещё в 1832-м году и называлась тогда Императорской военной академией. В 1918-м году, сменив за прошедшие годы несколько названий, она стала именоваться Академией Генерального штаба Красной Армии (РККА). Своё настоящее название, ещё трижды поменяв его, она получила в 1942-м году. Руководил ею сейчас генерал армии, дважды Герой Советского Союза Матвей Васильевич Захаров. В 1945-м году Академия была награждена Орденом Суворова I-й степени.
   В общем, наступила действительно пора занятий. И то, что заниматься в Академии будет нелегко, Степан ощутил с первых же занятий, требования были очень высокими. Но, без труда не вытащишь и рыбку из пруда. А целеустремлённости у Ивченко хватало.
  
  

ГЛАВА 9

Продлись, продлись, очарование

  
   Но вот уже окончен первый год учёбы Ивченко в Высшей военной академии имени Ворошилова. Сегодня у Степана начинался долгожданный отпуск, но он не спешил уезжать из Москвы домой к родителям и сестре. Времени хватит на всё. Как бы там ни было, но в Тихорецке свободное время у него довольно однообразное, это он уже понял по минувшим своим отпускам. Родители успеют насмотреться на него, да и наговориться времени вдоволь. Даже Ленке он, наверное, успеет, если и не надоесть, то приесться. К тому же, возможно, у неё есть и свои заботы. Их переписка благополучно для брата свелась в последнее время к двум-трём письмам (открыткам) в год. Очевидно, и у сестры во время учёбы хватало других более интересных развлечений. В общем, Ивченко решил несколько дней посвятить детальному ознакомлению со столицей. Это не означало, что почти за год он с ней не ознакомился. Конечно, некоторые её районы и памятные места он уже неплохо знал, но далеко не все, и далеко не полностью - можно сказать, всего лишь фрагментарно.
   И вот он сегодня с утра планировал поехать в Замоскворечье - район, расположенный в излучине правого берега реки Москва, к югу от Кремля. Оделся он в гражданскую одежду, но не потому, что не хотел мелькать в военной форме. Москва - это не Тихорецк и обилием людей в военной форме здесь никого не удивишь. Просто в гражданке как бы больше себя ощущаешь в отпуске, на каникулах, да и немного нужно от неё отдохнуть - целый год слушатели Академии её не снимали, даже в выходные. Он ещё вчера спланировал, что сегодняшний день он посвятит приобщению к искусству. Вчера, ещё днём, до небольшого вечернего сабантуя по поводу окончания 1-го курса Академии, он выяснил у своего приятеля майора Виктора Климко, как лучше добраться до нужной ему точки.
   -- Очень даже просто, -- объяснял ему Виктор, -- доезжаешь до метро "Новокузнецкая". Поднимаешься наверх и идёшь по Пятницкой улице. Доходишь до...
   -- Стоп! -- перебил его Степан, -- что за неточная ориентировка, товарищ майор, -- подначил приятеля Ивченко. -- В какую сторону идти по этой улице, или это безразлично?
   -- Нет, не безразлично. Ты прав. Тогда уточняю координаты: идёшь по чётной стороне домов в сторону увеличения их нумерации. Первая же пересекающая транспортная артерия в этом направлении будет Климентовский переулок. Сворачиваешь по нему вправо и идёшь до конца. Сторона переулка в данном случае значения не имеет, поскольку переулок упрётся в своего сородича - в Лаврушинский переулок. Он-то тебе и нужен. Там ты уже не ошибёшься - пару небольших зданий по левой стороне переулки и большое длинное, с изгибами-пристройками здание чуть вглубь двора. Это и будет твоя цель, товарищ майор.
   -- Спасибо, Виктор.
   -- Не за что. Ты запомнил?
   -- Что там запоминать. Если уж это не запомнить, то какой же из меня офицер. Повторить?
   -- Не нужно, -- рассмеялся Климко, -- ты прав - ничего сложного. Но учти, если ты просто хочешь пробежаться, как бы мельком всё посмотреть - это у тебя получится, а если по-серьёзному, вдумчиво, то одного дня может и не хватить. Да и устанешь ты.
   -- От чего, от прогулки? Это же не физическая работа.
   -- От физической работы, между прочим, порой устают меньше, чем от интеллектуальной.
   -- Ладно, посмотрим. Ещё раз спасибо.
   И вот Ивченко уже поднимался из глубины метро станции "Новокузнецкая" на поверхность. Пару раз за год Степан уже бывал на этой станции. Она была, в общем-то новая, открыли её в самый разгар военных действий - в ноябре 1943-го года. Центральный зал станции был относительно небольшой длины, но, тем не менее, на его своде были расположены шесть восьмигранных (3 метра по диагонали) мозаик В. А. Фролова, выполненных по эскизам художника Александра Дейнеки. Мозаики изображали тружеников тыла - садоводов, сталеваров, машиностроителей, строителей-высотников, авиаторов, лыжников. Ранее эти мозаики планировалось использовать в интерьере станции "Павелецкая", но война внесла свои коррективы (эту станцию пришлось делать без центрального зала). Ещё одну такую же мозаику, имеющую название "Парад физкультурников", установили в наземном вестибюле станции. Да и вообще, оформление "Новокузнецкой" воспевало стойкость и упорство советского народа в годы Великой Отечественной войны, а на потолочном фризе центрального зала растянулся барельеф с фрагментами боевых операций.
   Выйдя из наземного вестибюля станции на Пятницкую, Ивченко отправился по указанному Климко маршруту. Но вот уже, наконец, Степан уже стоял перед нужным ему объектом. А была это знаменитая Третьяковская галерея. Этот художественный музей был основан в 1856-м году купцом Павлом Михайловичем Третьяковым, имеющим одну из самых крупных в мире коллекций русского изобразительного искусства. Летом 1941-го года экспонаты Третьяковки, как и многих других московских музеев, были эвакуированы в города Новосибирск и Молотов (через 9 лет, в 1957-м году городу вернут его историческое название Пермь). В здании Новосибирского Оперного театра уже к началу 1942-го года было сосредоточено огромное количество художественных и культурных ценностей. Вернулись они на свои прежние места только осенью 1944-го года. А спустя полгода, 17 мая 1945-го года Государственная Третьяковская галереи была уже вновь открыта.
   Было только начало одиннадцатого, кассы музея работали с 10:00. Купив билет, Ивченко начал свою импровизированную экскурсию по залам этого кладезя произведений мастеров кисти. Иногда он слушал повествование о картинах экскурсоводов, в основном женщин, которые попадались ему на пути с организованными группами, но чаще бродил по залам сам. Хорошо ещё, что сегодня был будний день, потому что в выходные из-за обилия народа, как рассказал ему Виктор Климко (тот побывал в галерее ещё зимой), к некоторым картинам вообще сложно было подступиться. Ранее Ивченко не бывал в картинных галереях, да и вообще посетил за свою жизнь всего пару музеев в бытность своей учёбы на первом курсе училища в Ростове. Поэтому он с большим интересом и довольно детально изучал полотна великих мастеров, известных всему миру. Он с замиранием сердца вглядывался в эти грубые (на очень близком расстоянии) мазки красками художников, с удивлением думая о том, как им такими мазками удаётся создавать такую реальность, запечатлевая исторические моменты. И это касалось не только природы, но и портретов известных личностей. Вот они, так хорошо знакомые ему ещё с детства (по репродукциям в журналах, картинкам в рамках), да и другим людям, картины: "Утро в сосновом бору" и "Рожь" И. И. Шишкина, "Грачи прилетели" А. К. Саврасова, "Явление Христа народу" А. А. Иванова, "Неизвестная" И. Н. Крамского, "Золотая осень" И. И. Левитана, "Охотники на привале" В. Г. Перова, "Бурлаки на Волге" и "Не ждали" И. Е. Репина, "Алёнушка" и "Богатыри" В. М. Васнецова.
   В одном из залов, когда из него ушла очередная экскурсия, Ивченко увидел одиноко стоящую девушку перед какой-то картиной. Она не обращала ни на кого внимания, а просто стояла и как-то очень уж внимательно и с нескрываемой грустью всматривалась в картину. Степан тихонько подошёл поближе, чтобы рассмотреть картину. Да, картина была несколько необычной, но красивой - сидящая (немного склонившись влево) вечером или ночью на скамье на берегу пруда в парке красивая молодая женщина в белом платье, освещённая яркой луной. Но не картина поразила Ивченко, его поразила, сразила наповал сама девушка. Изящная стройная девушка в сиреневом, в приталенном (осиная талия) платье чуть ниже колен, с короткими рукавами, белых носочках и розоватых (в тон платью) туфельках. Её профиль, а Степан стоял чуть сбоку, был почти классический: тонкий прямой аристократический нос с небольшими ноздрями, неглубокая переносица, узкие, но чуть пухлые губы, слегка покатая верхняя часть лба, слабо выраженные (не выпуклые) надбровные дуги, чётко очерченный (не тяжеловесный) подбородок, пропорционально выраженные верхние и нижние части скул, небольшая ямочка на щеке. У девушки были средней стрижки волосы, они были тёмными, хотя и не жгуче чёрными, но, всё же, темнее коричневого цвета. Они слегка вились и мягкой нежной шапочкой прикрывали её голову, частично скрывая небольшие уши, мочки которых не были приросшими. Но это были сугубо геометрические пропорции, которые абсолютно не могли охарактеризовать человека и описать его красоту - с такими чертами лица Ивченко встречались, наверное, сотни девушек. А именно вот эта девушка была очень красива. По крайней мере, такой она показалась Степану, хотя кто-либо другой мог сказать о внешности девушки и другое.
   Наконец, девушка обратила внимание на Ивченко, повернувшись к нему вполоборота. Теперь он мог видеть и её большие карие глаза. И они окончательно приворожили Степана, он буквально погрузился в их бездонный омут. Но он успел вовремя перевести свои глаза на картину.
   -- Что это вы за мной подглядываете? -- грозно спросила девушка.
   -- Я не подглядываю.
   -- А что же вы делаете?
   -- Смотрю на картину. И любуюсь.
   -- Любуетесь картиной? Она вам нравится?
   -- Нравится. Но...
   -- Ах, но... И какие же вы нашли в ней изъяны? Интересно. Да и как вы могли что-либо определить, вы же от неё далеко стоите.
   -- Я не о картине хотел сказать.
   -- Ага! Значит, вы нашли во мне изъяны. А вот это уже интересно, -- девушка даже подошла чуть ближе к молодому человеку. Странно, но теперь она не хмурилась, а улыбалась. -- И что же во мне не так?
   -- Извините, но я и слова не сказал об изъянах. Это ваши слова. Я совсем о другом хотел сказать.
   -- И о чём же?
   -- Понимаете..., -- замялся Ивченко. -- Вы на меня можете обидеться.
   -- Ага! -- повторила свой возглас девушка, -- значит, я была, всё же, права. Что-то вы нелестное хотели сказать. Говорите, бить я вас не буду, просто интересно знать.
   -- Ну, хорошо. Так вот, я хотел сказать, что любовался не столько картиной, сколько вами.
   -- Любовались мной?! А вы оказывается наглец.
   -- Какой уж есть, -- развёл Степан руками, -- можете бить, но это правда. Вы очень красивы. Почему я должен это скрывать? И ещё есть один момент.
   -- Какой.
   -- Давайте я скажу о нём, более внимательно рассмотрев картину. Мне действительно издали не всё видно.
   Он, молча, но вместе с заинтересованной девушкой подошёл к картине поближе. Буквально через полминуты он произнёс:
   -- Всё верно. Мне не показалось. Это действительно так.
   -- Что, так?
   -- Это странно, но вы очень похожи на эту даму с картины.
   -- Вы в этом уверенны? -- растерянно спросила девушка.
   -- Абсолютно. Конечно, 100 %-й схожести нет, но вы очень на неё похожи.
   -- Интересно. И как только вы это подметили? Эта дама действительно похожа, но, всё же, не столько на меня, сколько на мою маму. Она как бы копия моей мамы. Потому-то я так долго не могу оторваться от неё.
   -- Вот видите, я был прав. Так, -- "Лунная ночь", И. Н. Крамской, 1880, -- прочитал он подпись под картиной. -- Красивая картина, какая-то она необычная. Ночь, и освещённая серебристым светом луны только фигура женщины. Остальное в основном в темноте, слабо различимое. А ещё большие деревья - высокие, устремленные вверх. Зачем было писать их верхнюю часть, если основной фрагмент картины расположен значительно ниже?
   -- Наверное, художник хотел подчеркнуть этим масштабность размышлений женщины, ведь она, похоже, о чём-то размышляет. Он хотел как бы показать существование некого пути за пределами обычной и привычной жизни.
   -- Ого, здорово! Вы, наверное, искусствовед? Вы так тонко разбираетесь в живописи? Завидую вам.
   -- Нет, я не искусствовед. Так, немного интересовалась. А вот моя мама очень любила искусство, от неё, наверное, и мне немного передалось по наследству. Кстати, на маму, как вы сказали о моём сходстве с картиной, я похожа тоже не 100 %-но. У меня есть и папины черты, мамины же глаза, волосы, наверное, ещё и отдельные черты лица. Но, теперь и я понимаю, что, всё же, больше у меня маминой внешности.
   -- Понятно. Я вижу, что вы на меня не обижаетесь, но мы до сих пор не знакомы. У меня простое русское имя Степан.
   -- Очень приятно. А вот относительно своего имени, то я так сказать не смогу. Оно не очень характерно для сегодняшнего времени, да оно и не русское. Оно от латыни, а его родина Восток.
   -- И как же вас зовут?
   -- Камелия.
   -- Как?!
   -- Камелия, а что?
   -- Ничего, но у вас такое красивое имя - Ка-а-ме-е-ли-и-я, -- нараспев протянул Ивченко. -- Как оно красиво звучит. Насколько я знаю, есть такой цветок.
   -- Да, есть.
   -- А как он выглядит? Я о нём слышал, но никогда не видел.
   -- Понимаете, это не цветок в обычном понимании слова. Это куст или деревце, которое весной покрывается цветами, это чайный куст, чайное деревце, из его листьев получают сырьё для приготовления чая. Родина камелии - Индия, Китай, Япония, Индонезия. А сами цветы камелии больше похожи на цветы чайной, опять-таки чайной розы, или, скорее, шиповника. Но, если цветы чайной розы имеют приятный аромат, то цветы камелии запаха не имеют, а их плотные лепестки словно сделаны из воска и потому имеют как бы безжизненный вид. Так что, не всё в этом имени приятно.
   -- Вы как раз не правы. Это относится к чайному кусту, но не к вашему имени. А вот имя приятное и очень красивое.
   -- Спасибо. Вы знаете, -- увлечённо начала рассказывать девушка, -- я читала, что существуют камелии с различными цветками, в том числе и с жёлтыми, которые называют золотой камелией Китая. Этот вид считается одним из самых эффектных видов благодаря цветкам и яркой листве. На каждом экземпляре такого чайного кустика могут могут распускаться до 200 цветков.
   -- Вы много читаете?
   -- Да, это, наверное, моё любимое занятие.
   -- А чем вы вообще занимаетесь?
   -- Я студентка медицинского института.
   -- О, молодец!
   -- Ничего особенного. А вы кто по профессии?
   -- Камелия, давайте вы мне сегодня немного расскажите о себе, раз уж начали, а я вам о себе расскажу завтра.
   -- А вы считаете, что будет ещё и завтра?
   -- Оно обязательно будет.
   -- Нет, это понятно. Я о другом хотела сказать.
   -- Я вас понял. А вы возражаете, чтобы было такое завтра?
   -- Нет, не возражаю, -- еле выдавила из себя Камелия, смущённо опустив глаза. Потом она подняла свои чудесные глаза, взглянула на Степана и произнесла. -- А вы очень напористый молодой человек. Интересно, кто же вы такой?
   -- А вот завтра вы всё обо мне и узнаете. Камелия, вы хотите ещё постоять у этой картины, или мы пройдём в другой зал?
   -- Давайте ещё пару минут постоим здесь, а потом пойдём к другим картинам. И, всё же, кто эта женщина на картине? Почему она так похожа на мою маму? А вдруг это какая-то мамина, а значит и моя родственница.
   -- Не исключено. Действительно, интересно. Но вряд ли вы узнаете её имя, ведь художникам обычно позируют неизвестные натурщицы.
   -- Вы правы. Но бывают случаи, когда художники пишут свои картины с кого-то - со своей жены, любимой, просто знакомой.
   -- Да, такое тоже может быть.
   -- Я хочу более детально узнать об этой женщине на картине.
   -- Давайте спросим об этом у экскурсовода.
   -- Вряд ли она знает. Она знает о творчестве художника, о его манере написания картин, знает, что именно художник хотел сказать тем или иным образом. Но она вряд ли интересуется тем, кто был натурщиком конкретного художника. Какое это имеет значение для картины. Тем более что картина написана давно. Какой там год написания стоит?
   -- 1880-й.
   -- Ну вот, прошло уже почти 70 лет со дня её написания. Так что экскурсовод точно ничего не знает о натурщице. А я хочу знать! -- жёстко сказала Камелия.
   -- И как вы планируете это узнать?
   -- Поищу в библиотеке книги о творчестве Крамского. Возможно, что-то и удастся откопать.
   -- Это хорошая мысль. Тогда, может быть, и я вам помогу.
   -- Неплохо. А вы работаете или учитесь? На этот вопрос вы можете сегодня ответить?
   -- Могу. Я тоже учусь.
   -- О, прекрасно! Тогда у меня к вам просьба: вы не смогли бы мне помочь подыскать материал об этой женщине у себя в библиотеке?
   -- А ваша библиотека летом не работает?
   -- Дело в том, что я не москвичка. Да, я студентка, но учусь в Ярославле. А сюда я приехала всего на несколько дней ознакомиться со столицей по приглашению моей сокурсницы.
   -- Понятно. Но, вы знаете, у меня тоже не получится найти материал об этой женщине в нашей библиотеке. Я тоже не местный, хотя и учусь в Москве. Однако в нашей библиотеке таких книг точно нет. А потому у меня другое предложение - давайте завтра вместе сходим в одну из московских библиотек, и вдвоём, каждый по отдельности, попробуем поискать материал о картине. Да так и быстрее будет.
   -- Можно и так. Я не возражаю. А в какую библиотеку мы пойдём?
   -- Лучше всего в "Ленинку".
   -- Это, я так понимаю, библиотека имени Владимира Ильича Ленина?
   -- Верно.
   -- Ну, что ж. Хорошо, я не возражаю. А где мы встретимся?
   -- У библиотеки, или у метро.
   -- А на какой станции метро?
   -- На одноимённой с библиотекой - станция метро "Библиотека имени Ленина". Сможете её разыскать?
   -- Да, схемы есть, а потому это мне нетрудно сделать. Если бы на автобусе или троллейбусе, тогда сложнее - я Москвы ещё практически не знаю. С трудом и Третьяковку разыскала. Хорошо, я найду эту станцию. Мы внизу или вверху встретимся?
   -- Внизу, на платформах много народа. Давайте наверху, в наземном вестибюле станции. А на выходе из метро по левой стороне улицы Калинина сразу будет видна и "Ленинка".
   -- Это хорошо, что близко. Я согласна.
   -- Хорошо. Этот вопрос решён. Во сколько мы встретимся?
   -- Давайте в десять часов. Зачем тянуть.
   -- Договорились - в 10:00 на выходе из метро "Библиотека имени Ленина". Правильно - все великие свершения начинаются с утра. Ну, что, а сейчас продолжим обход галереи?
   -- Давайте.
   Камелия со Степаном ещё часа три провели в Третьяковской галерее. Но, к тому времени стало заметно, что девушка устала. Как это ни странно, но даже Ивченко почувствовал, что и он тоже устал. Удивительно - на фронте, на службе, мотаясь порой целый день по своим подразделениям, он не уставал, а здесь нате вам. Какая-то четырёх-пятичасовая пешая прогулка вдруг утомила его. Очевидно, прав был его друг по Академии Виктор, говоря, что порой интеллектуальный труд утомляет больше физического. К тому же была пора уже не такого уж и раннего обеда. Поэтому по обоюдному согласию решено было экскурсию прервать - позже когда-нибудь досмотрят то, что не успели осмотреть сегодня. Первым делом решено было отправиться в какую-нибудь столовую и пообедать. Там можно будет немного и отдохнуть, сидя за столом на стульях. Ивченко сначала решил было пригласить Камелию в ресторан, там и выбор побольше, и готовят получше, нежели в общепитовской столовой. Но он даже не озвучил свою мысль, тут же поняв, что девушка откажется. И не просто откажется, это предложение насторожит её - ведь в её глазах Степан просто студент. Откуда у студента деньги на ресторан? У неё точно сложится о нем не очень приятное мнение, а этого он никак не хотел. Но и столовка для Камелии, по его мнению, была не лучшим вариантом. Он понял, что стройность Камелии, её осиная талия - это только часть её природной конституции, а вторая и, возможно, и более весомая часть - это скудное питание. А прожить на стипендию, когда деньги уходят не только на еду, очень непростое дело, да ещё в эти первые послевоенные годы. К тому же она потратила деньги на проезд из своего Ярославля. До этого древнего города от Москвы, на северо-восток, было примерно 270 км - не так уж и близко, по прикидкам Степана около 4,5-5-и часов езды поездом.
   В СССР ещё в прошлом году были отменены карточки на продукты питания и промышленные товары (но не так уж давно - в самом конце года), а также была проведена Денежная реформа, позволившая стабилизировать финансовое положение. Конечно, жизнь в стране улучшалась с каждым днём. Кроме того, был намечен ряд мероприятий по улучшению работы потребительской кооперации. Однако, понятно, что даже от всего этого комплекса действий, направленных на улучшение жизни в стране, так вот сразу, за какой-то месяц-два, намного сытней и лучше жить простому народу не станет. Да, Советский Союз был одной из первых стран в Европе, отменивших карточное распре-деление. Но, прежде чем отменить карточки, правительство установило единые цены на продукты питания вместо существовав-ших ранее карточных (пайковых) и коммерческих цен. А из-за этого стоимость основных продовольственных продуктов для городского населения выросла.
   Степану с трудом удалось уговорить Камелию пообедать в кафе, нечастом пока что явлении для послевоенного времени. Он убедил её тем, что лучше сидеть на свежем воздухе в пристроенной летней площадке, чем париться в душном общем зале столовой. Ела девушка очень аккуратно и неспешно, но то, что она голодна было заметно. Степан категорически сам заплатил за обед за двоих, хотя Камелия при этом отчаянно сопротивлялась. Но он-то успел опытным глазом увидеть, когда она достала из своей сумочки кошелёк, кошелёчек, что тот довольно тощ, и деньги в нём в основном мелкие. После кафе они ещё долго гуляли улицами и парками столицы, и Степан, не спрашивая на то согласия, пару раз купил ещё и сытное сливочное мороженое, понимая, что такую роскошь, несмотря на всё своё желание, Камелия покупает очень редко.
   Но вот уже день начал подходить к концу. Сегодня Ивченко в первый раз в своей жизни пожалел о том, что он не надел с утра свою военную форму. Во-первых, он вспомнил, как приятно было сестре в его первый приезд из Германии гулять по улицам Тихорецка, даже зимой в компании военного. А во-вторых, Камелия меньше бы сторожилась, больше бы доверяла ему - даже незнакомому им офицеру девушки доверяют куда больше, нежели незнакомому гражданскому лицу. Да, девушка и так не оттолкнула его, согласилась пройтись с ним, и завтра встретиться, но некая настороженность, всё же, чувствовалась - она не понимала, кто этот парень и насколько ему можно доверять.
   А вообще-то, Степану так не хотелось, чтобы сегодняшний, просто великолепный день закачивался - пусть бы он тянулся и тянулся, наполняя майора минутами радости от общения с такой очаровательной девушкой, как Камелия. Но, увы, ничто не вечно под луной, а уж отдельный день и тем более. Вечером Степан проводил девушку к её дому, узнав при этом хотя бы ориентировочный адрес её местообитания. И он тут же занёс его в свою цепкую фронтовую, офицерскую память, хотя и понимал, что девушка здесь проживает временно. Они ещё раз подтвердили свою договорённость о завтрашней встрече, попрощались и расстались. Но к своему месту обитания Ивченко добирался какой-то окрылённый, с улыбкой на устах и мечтательным взглядом.
  
  

ГЛАВА 10

Счастливая мысль

  
   Вернувшись в общежитие, Степан застал там только Климко, который торопливо собирал свои вещи. А вообще-то в комнате жило четыре человека, ещё двое уехали в течении дня.
   -- Домой уезжаешь? -- спросил его Ивченко.
   -- Так точно, товарищ майор! -- шутливо отрапортовал тот. -- Через полтора часа у меня поезд на Кировоград, -- родители Виктора жили в Украинской СССР, в районном центре Знаменка. -- Ну, как Третьяковка? Понравилась?
   -- Ещё как!
   -- Ну, вот и отлично, приобщился к искусству. А ты когда домой?
   -- Не знаю пока что.
   -- Ты вроде завтра или послезавтра планировал. Что, не едешь? Что-то ты задержался в столице. Домой, что ли не тянет?
   -- Ну, -- как-то неуверенно отвечал Ивченко, думая о чём-то своём. -- домой тянет конечно, но... В общем, завтра не еду точно, а там посмотрим.
   -- Даже так? А что это ты как чумной какой-то? -- он приостановил свои сборы и внимательно посмотрел на своего друга. -- Так, кажись, я догадываюсь. Кто-то тебя здорово зацепил.
   -- Точно, Витя. Зацепил, да ещё как.
   -- Надо же. Целый год ты в Москве баб сторонился, а тут в последний день...
   -- Ну, я их не сторонился, просто никто раньше меня так не задевал.
   -- Понятно. Красивая девчонка?
   -- Красивая. Но дело даже не в красоте, а в каком-то её внутреннем мире, я чувствую, что это именно моё, это и мой мир.
   -- Да, как я смотрю, дело серьёзное. И кто она?
   -- Студентка Ярославского мединститута, в Москву приехала на экскурсию. Больше я пока что и сам о ней не знаю.
   -- А как же ваш общий мир? Как же ты успел это выяснить?
   -- А в этом вопросе, по-моему много времени и не нужно. Ты это или чувствуешь, или не чувствуешь. Вот и всё.
   -- Да, если ты философствуешь, тогда точно пропал. Странно..., -- медленно протянул он.
   -- Что, странно?
   -- Понимаешь, как я успел присмотреться к другим парам, чаще всего жёнами офицеров становятся именно медики или педагоги. А других вариантов не так уж и много. Это касается не только Москвы, здесь как раз эта палитра более широкая.
   -- А ничего странного в этом и нет. В любом областном городе, где имеется военное училище, обычно обязательно есть ещё медицинский или педагогический институт, а то и оба. Другие варианты встречаются реже. Да и в индустриальных ВУЗах девчонок не так уж много.
   -- Да, наверное, ты прав. Ладно, Стёпа, я побежал, а то ещё на поезд опоздаю. А тебе ни пуха, ни пера! Осенью уже всё расскажешь. Пока!
   -- К чёрту! До осени!
   В итоге Ивченко остался в комнате один. И он долго не мог сегодня уснуть, думая о том, что как же удачно пришла вчера ему в голову мысль о том, что именно сегодня он должен поехать в Третьяковку. Вот уж случай, да какой чудесный! Для сна было ещё рано - полдевятого вечера. Степан был не голоден, а потому включил у своей кровати настольную лампу, выключив верхний свет, и улёгся читать художественную книжку. И он её читал, но спроси его через час, что он в ней вычитал, вряд ли бы он сумел рассказать. Во время чтения книги глаза исполняли свои прямые обязанности, но вот его сознание не трансформировало полученную информацию в реальные образы. Сейчас перед ним стоял только один образ - Камелия. Он долго лежал на кровати с книгой в руках - и чтение ему не удавалось, и спать не хотелось. В итоге заснуть сегодня Ивченко не мог очень долго.

* * *

   Камелия приехала в Москву действительно по приглашению подруги, но на квартиру не своих родителей, а её тёти, сестры отца её подруги. Сокурсница уже пару раз летом гостила у тётушки, и она упросила свою родственницу разрешить пожить у неё несколько дней и Камелии, которой в Москве негде было остановиться. Татьяна, так звали подругу, с ней в Третьяковку не пошла, потому что она ещё в прошлом году посетила галерею. Ни Таня, ни её тётя особо не расспрашивали Камелию о проведенном дне. Вот только подруга немного удивились, когда Камелия сказала, что завтра едет в библиотеку. Узнав такую новость, она фыркнула:
   -- С ума сойти! За целый год тебе не надоело сидеть в библиотеке? Так ты ещё летом, на каникулах решила там мозги сушить?
   -- Это не по учёбе, просто мне нужно там отыскать кое-какую информацию лично для себя.
   Девушки немного ещё посудачили на тему библиотек, занятий, каникул, но потом, всё же, успокоились, и занялись просмотром подшивки тётиных журналов.
   Назавтра утром Камелия приступила к выполнению совместного со Степаном плана. Выехав из общежития, она не так уж долго добиралась до нужного ей места. Это была одна из старейших станций метро Москвы. Она была открыта ещё в мае 1935-го года в составе первого пускового участка Московского метрополитена: "Сокольники" - "Парк культуры". Камелия поднялась на поверхность станции метро "Библиотека имени Ленина" примерно без десяти десять. Обычно её подруги придерживались правила, что на свидание им не нужно приходить раньше парня, лучше минут на десять-пятнадцать задержаться. Но Камелия не признавала такого, если договорились, то нужно приходить в договорное время, зачем заставлять другого ждать. Она говорила подругам, чтобы те поставили себя на место ждущего - не очень это приятно. Но девчонки фыркали и делали по-своему. Ранее, учась в Ярославле, Камелия практически не ходила на свидания - да ходила с парнями в кино, пару раз в театр, но просто на свидание, прогуляться - нет. Это было её как бы первое свидание, да и то, как она себя успокаивала, деловое - она же едет в библиотеку. Но, когда ступенькам эскалатора оставалось поднять её до поверхности считанные метры, её сердечко стало вдруг колотиться - ждёт ли её уже Степан или запаздывает? В вестибюле наземного зала она обвела глазами по сторонам. По центру зала в обе стороны сновали люди, по сторонам, ближе к стенам в разных местах отдельно друг от друга стояли пару девчонок, несколько парней и даже чуть поодаль какой-то военный. Но Степана пока что Камелия не замечала. "Но ещё ведь рано", -- успокаивала она себя. -- "Через десять минут и он будет". Она подошла к одному из окошек и начала обозревать территорию около станции. Вдруг через какую-то минуту чья-то мужская рука явила перед ней букет цветов. "О, Господи", -- подумала она, -- "сейчас этот кто-то начнёт надоедать". Но она вдруг обратила внимание, что незнакомая рука (в кителе) принадлежит военному. Она резко повернулась и попала в объятия какого-то майора. Она хотела возмутиться, и вдруг узнала в военном Степана.
   -- Это вы?! -- удивилась она.
   -- Так точно!
   -- Вы военный?! Да ещё майор. Вот уж не ожидала. А зачем же вы меня вчера обманули? Вы же говорили, что вы студент.
   -- Слово студент, я не произносил. Но я вас не обманывал - я действительно учусь.
   -- Как это? Где?
   -- Я слушатель высшей военной Академии имени Ворошилова.
   -- Ух, ты! Вот это здорово! Высшая академия!... А сколько же вам лет? Ой, извините.
   -- Незачем извиняться. У мужчин нет секретов относительно своего возраста. Мне 26 лет.
   -- И уже майор! Вы воевали? Я смотрю у вас много боевых наград, -- девушка определила это по наградным планкам на левом борту кителя Ивченко.
   -- Да, я воевал. А наград не так уж и много.
   -- Ну, всё равно, немало, -- уважительно протянула Камелия. -- И вы, наверное, начали воевать ещё со средины войны.
   -- С октября 1941-го года.
   -- Ух, ты! А вообще-то, да - если вам сейчас двадцать шесть, то вы могли воевать и с начала войны. Но, если вы воевали солдатом, то как вы так быстро стали офицером?
   -- Я начал войну в звании младшего лейтенанта. Так что четыре ступени званий не такая уж большая моя победа. В годы войны и большего добивались.
   -- Но это же означает, что в 41-м году вам было всего 19 лет.
   -- Так точно.
   -- Ничего не понимаю. Когда вы успели выучиться на младшего лейтенанта?
   -- Я поступил в военное училище в 1940-м году, а в октябре 41-го после ускоренных курсов получил это звание, и попал на фронт.
   -- Ну, вы и молодец, -- уважительно протянула Камелия. -- А я вот на войне не была. Я просилась пойти на фронт по окончанию школы, это было в 44-м году, но меня не взяли. А мне было уже 18 лет. Но ведь раньше брали на фронт после школы, почему же меня не взяли?!
   -- В 41-м и 42-м годах, наверное, брали. А в 44-м такой необходимости уже не было. Да ещё девушка. Кем бы вы на фронте воевали? Даже на медсестру нужно какое-то время было учиться. Ну, подготовили бы вас тоже на ускоренных курсах эдак к 1945-му году, но ведь понятно было, что война уже заканчивается. К тому времени уже научились беречь молодые жизни, понимая, что они ещё очень нужны будут после войны. Ой, Камелия, вы меня совсем заговорили! Что я держу букет, если он предназначен именно вам? Возьмите, Камелия, -- наконец-то Степан вспомнил о цветах и протянул девушке целую охапку белых и розовых пионов. -- Не Бог весть какие цветы, но других поблизости я не нашёл.
   -- Почему, не Бог весть какие? Очень даже красивые - большие, пышные. Они мне нравятся. Не знаю, вот только пустят меня с ними в библиотеку? Ой, мы же спешим в библиотеку. Пойдёмте.
   Молодая пара вышла на улицу. И здесь Камелия робко спросила:
   -- А можно мне взять вас под руку?
   -- Конечно. Не можно, а даже нужно. Только не с правой стороны, -- что как раз намеревалась сделать девушка, -- а с левой - правой рукой мне нужно будет то и дело честь отдавать, приветствовать проходящих военных.
   -- Ой, какая я глупая. Я ведь это знаю, но просто забыла.
   Собственно говоря, особо долго им идти не пришлось - библиотека имени В. И. Ленина находилась поблизости. Ивченко один раз был в этих краях, он приезжал сюда тем же метром, чтобы пройтись по Старому Арбату и по проспекту Калинина. Улица Калинина, ещё два года назад она называлась улицей Коминтерна, как раз плавно и переходила в Калининский проспект. А под углом к нему в юго-западном направлении уходил знаменитый Старый Арбат. Обе улицы, так же, как Красная площадь, Садовое кольцо или улица Горького (Тверская) были известны далеко за пределами столицы. Но сейчас Степан с Камелией до проспекта Калинина или Арбата не дошли. Библиотека, как и говорил Ивченко, была расположена рядом. Правда, ни Камелия, ни тем более Степан в ней не были записаны, но этот недостаток они устранили довольно быстро. Пропустили молодую пару в абонентский зал и с цветами у Камелии в руках, женщина на входе только понятливо улыбнулась. И вот они уже сидели рядом за столом, обложившись книгами, правда, последних было не так уж много.
   -- Я теперь поняла, почему вы вчера сказали мне, что в вашей библиотеке книг по искусству нет, -- прошептала Камелия. -- Откуда им быть в военной библиотеке, если и здесь их по конкретной теме не так уж и много.
   -- Вы знаете, -- так же шёпотом отвечал Степан, -- честно говоря, я не знаю, возможно, они есть и у нас, но не в таком, конечно, количестве, как здесь. Я имею в виду книги вообще об искусстве.
   Дальше они сидели уже, молча, и только копались в выданных им книгах. Конечно, более старательно трудилась Камелия, потому что Степан, устремив глаза в книгу, то задумывался о чём-то, то украдкой скашивал глаза на сидящую рядом девушку. Но, как ни странно, ему, всё же, попались буквально пару строк о том, с кого Крамской писал свою картину. Но сведения были очень уж краткие, поэтому Ивченко продолжил более целенаправленные поиски, и даже более тщательно, уже не отвлекаясь. Но через время его отвлекла сама Камелия, нагнувшись к Степану и прошептав:
   -- Я нашла.
   -- Жена брата Павла Третьякова?
   -- Да. А вы тоже нашли? А почему же вы мне ничего не говорите?
   -- Очень краткие сведения, потому я хотел найти их побольше.
   -- Понятно. А я нашла вроде бы нормальную информацию, -- она пододвинула Ивченко книгу, отметила пальчиком абзац, с которого нужно было начинать чтение, и они начали вдвоём (про себя) читать.
   Оказалось, что женщина на картине Ивана Крамского "Лунная ночь" писалась не с натурщицы, а с жены младшего брата Третьяковых - Сергея. Тот в повторном браке был женат на Елене Андреевне Матвеевой. Автор книги писал, что Елена Андреевна была женщиной необыкновенной красоты и хорошей женой. Коллеги по кисти великого художника восхищались тогда красотой женщины с картины Ивана Николаевича "Незнакомка", но красота Матвеевой была как бы тоньше, более интеллигентной. Её современник художник Алексей Петрович Боголюбов так отзывался о ней: "Это была умная и оригинально красивая барыня, прекрасно воспитанная, читающая и образованная". Сергей Михайлович Третьяков работал по городскому самоуправлению, одно время был городским головой (1877-1881 гг.), его же супруга являлась попечительницей Сущевского женского городского начального училища, и, несмотря на свою красоту, никогда не стремилась блистать на придворных балах, не мечтала покорять светское общество своими талантами. Она ни на мгновение не забывала о волшебной сказке под названием "Любовь", которую подарила ей судьба. Саму же работу Крамского критики сначала приняли с прохладцей, но много лет спустя эту работу назовут одним из самых ослепительных и ярких, самым эффектным ноктюрном живописца. Не исключено, что именно этот сюжет спустя годы вдохновил поэта Константина Бальмонта, на написание в 1897-м году сонета - как бы стихотворного варианта "Лунной ночи":
           Когда я посмотрел на бледную Луну,
           Она шепнула мне: "Сегодня спать не надо".
           И я ушёл вкушать ночную тишину,
           Меня лелеяла воздушная прохлада...
   -- Степан, давайте коротко запишем эти сведения, и будем уходить отсюда.
   -- Не возражаю.
   Минут через тридцать они уже прогуливались по Манежной улице вдоль Александровского сада. Далее они нашли свободную скамейку, и присели на неё.
   -- Моя мама родилась в 1895-м году, -- тихо протянула Камелия. -- Интересно, какие родственники были у Елены Матвеевой и как она жила после смерти мужа?
   -- Данных о родственниках мы не нашли. Да и о втором предмете вашего любопытства тоже. В книгах указано только то, что она, несмотря на слабое здоровье, на много лет пережила своего мужа. Так оно и есть. Сергей Третьяков умер в 1892-м году. Причём скончался он скоропостижно, в возрасте 58 лет. На момент смерти мужа Елене Матвеевой было 46 лет, родилась она в 1846-м году. И умерла она, скорее всего, уже после революции, поскольку известно, что в 1916-м году она проживала в Петрограде на Английской набережной в доме N 42. Значит, в 1916-м году ей было всего 62 года, не такой уж большой возраст для женщины.
   -- Да, вероятно, это так. Если только во время революции, или после неё, Елена не подверглась насилию со стороны большевиков, -- тихо добавила Камелия. -- Как-никак, барыня.
   -- Да, и это не исключено.
   -- Так я и не выяснила, была ли моя мама в родстве с ней.
   -- Можете считать, что была, -- улыбнулся Степан.
   -- Вы так считаете?
   -- Просто это более приятная версия, её, конечно, сложно доказать, но так же сложно и опровергнуть. Поэтому пусть будет именно так. Тем более, если эта женщина как две капли воды похожа на вашу маму. А может быть, вы сможете узнать у самой мамы или у других ваших родственников?
   -- Мама умерла.
   -- Извините, Камелия.
   -- Ничего. А других родственников у меня нет. Есть, правда, дядя, младший брат папы, но мне сейчас о нём ничего не известно. Он тоже, как и вы, военный. О своих бабушках я после войны тоже ничего не знаю.
   Ивченко не стал спрашивать девушку об её отце, его брате, боясь снова причинить Камелии боль, если вдруг кто-нибудь из них погиб.
   -- Вы вчера мне очень мало о себе рассказали, -- сказал он, -- может быть, вы продолжите рассказ о своей автобиографии?
   -- Вчера - это было вчера, а сегодня есть сегодня, -- хитро улыбнулась Камелия. -- Вчера нужно было расспрашивать, а сегодня день ваших рассказов, вы сами вчера об этом заявили.
   -- Да, -- рассмеялся Степан. -- Хорошо же вы меня подловили. Но вы правы. Что вы хотите обо мне узнать?
   -- Откуда вы родом, какая у вас семья.
   -- Родом я с Кубани.
   -- Ой! Я слышала, что это такой красивый край, край казаков. Как бы мне хотелось посмотреть на ваши сёла, казаков, их традиции.
   -- Да, край красивый, так оно и есть, только казаков в том смысле, как их принято себе представлять, сейчас не так уж и много. В станицах они ещё есть, а вот в городах - обыкновенные рабочие, служащие.
   -- Вы родом из города?
   -- Из районного центра, он называется Тихорецк.
   -- Красивое название - тихая река.
   -- Вы знаете, вы угадали - вероятно, от нашей небольшой речушки Тихонькая, Тихая и произошло название города. Что же касается моей семьи, то у меня есть папа, мама и младшая сестра. Слава Богу, все они живы и здоровы.
   -- Вам повезло больше, нежели мне. И я очень рада за вас, -- грустно протянула Камелия, после чего ненадолго установилась такая же грустная пауза.
   И вдруг во время этой паузы Ивченко пришла в голову невероятная, но счастливая мысль. Впрочем, и мысль, как он её оценил для себя, не была такой уж невероятной. Но эта мысль окрылила его, придала ему сейчас столько энергии, столько радости. И он негромко спросил:
   -- Камелия, а можно мне задать вам пару вопросов? Не по вашей биографии, а о днях, так сказать, сегодняшних.
   -- Пожалуйста. Спрашивайте.
   -- Вы не москвичка, приехали в столицу просто на экскурсию. Родных у вас, как вы сказали, нет. А чем вы собираетесь заниматься на каникулах?
   -- Побуду ещё пару дней в Москве, а потом уеду снова в Ярославль. Буду там отдыхать, я уже за четыре года привыкла. Я, когда меня отказались брать на фронт, поступила в институт.
   -- Всё лето будете отдыхать в душном городе? Ярославль, насколько я знаю, довольно крупный город. Да и надоел он, наверное, вам, если вы в нём живёте четыре года. Или вы ещё куда-нибудь заедете?
   -- Ну, я ещё хотела съездить на пару дней в Мытищи, это совсем рядом с Москвой. Мы там до войны жили. Я надеюсь узнать там что-либо о своём дяде. В позапрошлом году летом я уже туда ездила, но ничего так и не узнала. Может быть, на этот раз мне повезёт больше.
   -- Ваш дядя там служил?
   -- Нет, служил он где-то на Севере, в районе Мурманска, или Карелии.
   -- Но как же вы его будете искать в Мытищах? Откуда там могут быть о нём сведения?
   -- Я не знаю, конечно. Но мне бы хотелось хоть кого-то отыскать из своей семьи. Возможно, кто-нибудь о нём там знает из знакомых моих родителей.
   -- Нет, так вы его не найдёте. Вы что, будете о нём спрашивать всех знакомых или вообще первого встречного на улице? Ничего из вашей затеи не выйдет.
   -- Но что же делать? -- умоляюще спросила девушка.
   -- Давайте так. Я вам помогу, обязательно помогу. Но только уже осенью, когда выйду вновь на учёбу. Я военный, а потому мне это сподручней делать. Его имя, отчество, фамилию вы, конечно, знаете?
   -- Да.
   -- Ну вот, он не женщина, фамилию не менял, а потому мне, я думаю, не так уж сложно будет это сделать.
   -- Но каким образом?
   -- Запрошу в архивах. Скажу, что он мой однополчанин или, что мы просто на фронте встречались. Я точно найду о нём сведения.
   -- Ой, я буду надеяться на вас. Большое спасибо!
   -- Спасибо скажете, когда я раздобуду сведения. Но это уже осенью, а сейчас лето, каникулы.
   -- Ой, Степан, а почему вы домой не едете, к родителям, к сестре? Что вас-то в Москве держит?
   -- Сказать честно?
   -- Конечно.
   -- Вы держите, Камелия, вы. Не могу и не хочу я с вами расставаться.
   -- Ой, что вы такое говорите? Мы с вами знакомы всего лишь второй день.
   -- И всю жизнь, -- добавил Степан. -- Так мне почему-то кажется.
   -- Но так же нельзя! Вас дома ждут родители, сестра, они же соскучились по вас. Вы обязательно должны поехать к ним, и как можно скорее. А я никуда не денусь. Буду в своём Ярославле, хотя это и не мой родной город.
   -- А вот в связи с этим у меня к вам, Камелия, уже не вопрос, а предложение - едемте со мной.
   -- Как это, куда с вами?!
   -- Ко мне в Тихорецк. Вы же сами говорили, что хотели бы увидеть этот край. Вот вы его и увидите. Кроме того хорошо отдохнёте, покупаетесь, позагораете, надышитесь свежим воздухом. Там у нас такой воздух! Не то, что в столице или Ярославле.
   -- Ой, Степан, ну что вы! В качестве кого я с вами поеду?
   -- В качестве просто знакомой, хорошего друга или любимой девушки - выбирайте любое. Мне больше всего нравится последний вариант, поскольку так оно и есть.
   -- Вы с ума сошли! Два дня назад вы ничего не знали о моём существовании. Какая любимая девушка?!
   -- И, тем не менее, это так. Я уже просто не могу жить без вас. Сейчас я себе уже не представляю, что я мог вас не знать. Поверьте мне - это слово любящего человека и слово офицера. А вы должны бы знать, что слово офицера, а значит и его честь, дороже всего для него. Это слово крепче, чем подпись на бумаге. Только офицеры так держат своё слово.
   -- Не только.
   -- А кто ещё?
   -- Раньше так же крепко держали своё слово русские купцы. Крепкое надёжное слово всегда на Руси ценилось на вес золота, и люди говорили: слово купца твёрже алмаза. Для купца недержание своего слова означало и потерю репутации. А это было то же самое, что потеря бизнеса, в случае нарушения слова с таким купцом уже просто никто не работал. Слово купца в России приравнивалось к официальному договору.
   -- Да, вы правы. Я тоже слышал об этом. Ну, так что, Камелия, поедете со мной?
   -- Не знаю. Это всё равно неудобно.
   -- Говорят, неудобно спать на потолке. А что здесь-то неудобного?
   -- А где я жить буду?
   -- У меня дома. В комнате моей сестры, вместе с ней.
   -- Нет-нет, это невозможно.
   -- Почему?
   -- Мы ещё не настолько знакомы с вами, чтобы я у вас жила.
   -- Хорошо, тогда будете жить в гостинице, или снимем вам на время комнату. Как на курортах сдают комнаты для приезжих. Я вам её отыщу.
   -- Но это очень дорого.
   -- Не так уж это дорого, я вам помогу с этим. Я понимаю - откуда у студентки деньги на квартиру.
   -- Ещё чего! Я не содержанка!
   -- Я знал, что вы это скажете. Но вы не правы, я к вам отношусь совсем по-другому. Ну, да ладно. Тогда последний вариант. Я его не включил к тем трём, потому что боялся, что вы будете возражать. Но, на мой взгляд, это самый лучший вариант. Вы поедете со мной в статусе моей невесты.
   -- И долго вы над этим думали?! Прямо-таки невесты, без году неделя. Да какая там неделя, два дня - и уже невеста. Ничего себе!
   -- Камелия, только честно - что вам в этом варианте не нравится? Вам неприятно, что люди могут думать о вас, как о моей невесте? Или просто неприятен вам я сам?
   -- Господи! Ни то, ни другое. Вы мне не неприятны. Вы знаете, если честно, то мне тоже кажется, что я вас знаю уже очень давно. Странно даже как-то. Но всё равно это неудобно.
   -- Ну, что неудобно?
   -- Даже в статусе невесты, почему вы должны за меня платить? А у меня, вы правы, денег на всё не хватит.
   -- Во-первых, Камелия, за свою невесту я имею полное право платить. Мужчина платит, к примеру, за женщину в ресторане, и вовсе необязательно за такую уж ему близкую. А во-вторых, я, как старший офицер получаю очень неплохие деньги. И вы, наверное, об этом догадываетесь. Все их на себя мне просто ну никак не израсходовать. Я же на полном государственном обеспечении.
   -- Я не знаю, что мне делать.
   -- Решайтесь, Камелия. Вы сами подумайте - отдых в жару в Ярославле или на свежем воздухе, на травке - птички поют, кузнечики стрекочут.
   -- Умеете же вы красиво всё расписывать и уговаривать.
   -- Согласны?
   -- Хорошо. Слишком уж соблазнительно побывать у вас на Кубани, отдохнуть там. Но только, чтобы всё было прилично.
   -- Камелия..., -- укоризненно протянул Степан. -- Слово офицера.
   -- Ладно, договорились, -- улыбнулась Камелия. -- Поеду я с вами на отдых в ваши края. Мне и самой летом в Ярославле не особенно нравится, заняться абсолютно нечем.
   Ивченко был на седьмом небе от счастья. Они ещё немного посидели, молча, а потом Камелия задумчиво сказала:
   -- Степан, но вы же ничего обо мне не знаете.
   -- А вы расскажите.
   -- Сегодня вроде бы ваш день для рассказов, -- как-то не особенно радостно пошутила она, но через мгновение снова стала серьёзной, и не просто серьёзной, а грустной. -- Хорошо, я-то расскажу о себе, только боюсь, что после моего рассказа вы можете поменять своё решение.
   -- Не поменяю!
   -- Не спешите, вы же не знаете, что я о себе смогу рассказать.
   -- Это не имеет значения.
   -- Как знать.
   -- Расскажите, вот и узнаем оба, изменю я своё решение или нет. Но я его не изменю никогда.
   -- Сейчас увидим, тогда слушайте.
   Камелия устремила свой взгляд куда-то очень далеко, в какую-то известную только ей точку этого материального мира, как бы собираясь извлечь из неведомого другим пространства нужную ей информацию.

ГЛАВА 11

Непрошеные гости

  
   Перед глазами Камелии как бы открылась некая книга. Но, поскольку она открылась наугад где-то посредине, то её листы вдруг начали, сменяя друг друга, довольно быстро перелистываться в обратном порядке, к началу книги. И вот они остановились, хотя, судя по толщине листов в начале, и на них было немало информации. Одна из страниц книги вдруг приблизилась к глазам девушки, и в ней, как в зеркале, или на каком-то экране, начали появляться знакомые ей эпизоды жизни всей её семьи. И один такой эпизод был очень страшным для девушки.

* * *

   Это произошло в 1938-м году. После этого события Камелия осталась с мамой в квартире одна. Папу забрали в одну из пятниц апреля, вечером, точнее, уже ночью. За ним приехала чёрная легковая машина (Камелия с мамой видели в окно её уже тогда, когда в неё усаживали отца, и она отъезжала). До того, примерно в половине двенадцатого раздался звонок в дверь. Семья только уложилась спать, но, вероятно, никто из них ещё не успел заснуть. Дверь открыла мама, набросив на ночную рубашку халат. В квартиру вошли три человека в гражданской одежде. Один из них, вероятно старший, сказал, что им нужно видеть папу. Но этого Камелия не слышала, об этом ей позже сообщила мама. Она же, наспех одетая, вышла ко всем, когда в комнате уже начали производить обыск. Сбоку возле стола сидел на стуле отец, в брюках, но в нижней рубашке. Он держался абсолютно спокойно, как будто ранее предугадывал такую возможность. У двери комнаты, опёршись о косяк, стояла мама и тихо плакала - она уже всё поняла.
   Обыск проводили долго, и довольно тщательно, только очень небрежно, просто по-свински - всё было вытащено со своих мест и разбросано как попало. При этом копались во всём: вытряхивали ящики стола и комодов, открывали дверцы небольшого серванта, осматривали посуду (вазы, чашки, сахарницы, соусники и прочее - куда можно было что-то положить). Не брезговали ворошить бельё, раскрывали и вытряхивали каждую книгу, небрежно бросая её потом на пол. Такого беспорядка Камелия не видела даже тогда, когда они вселялись в эту квартиру. Обыск производили только двое, старший же неторопливо мерил шагами комнату, изредка подходя к шкафу, серванту, полкам, и с интересом брал в руки какую-нибудь вещь, которую, к удивлению жильцов, ставил на своё место. Когда обыск был закончен, он обратился к отцу:
   -- Одевайтесь, поедите с нами.
   -- Ордер на арест у вас имеется? -- спросил папа.
   -- Имеется, -- он вынул из кармана листок и поднёс к глазам папы. На фирменном бланке ордера было напечатано: ...на производство ареста и обыска (последние слова вписаны от руки).
   Мама при этом ещё больше залилась слезами. Но тут же уняв их, она обратилась к старшему:
   -- Я соберу мужу вещи, -- и она повернулась с намерением идти в спальню.
   -- Ничего не нужно собирать, -- остановил её резкий голос.
   -- Ну, как же, хотя бы вещи личной гигиены - полотенце, зубную щётку, бритву...
   -- Никаких бритв, -- перебил её старший. -- Только одежда, та, что на нём есть.
   -- А тёплые вещи, может быть холодно.
   -- Я сказал - ничего лишнего.
   -- Но, как же так? А если ему что-то понадобиться?
   -- Ничего не понадобится, а понадобится - мы дадим вам знать.
   Мама попыталась ещё доказать что-либо или уговорить своего непрошенного и неуступчивого собеседника, но тот ничего и слушать не хотел. Их спор перебил голос отца:
   -- Я готов!
   Прощание с главой семьи было тягостным, слезливым, но очень коротким. Бросившихся обнимать отца его супругу и дочь буквально через несколько секунд оттащила та пара, что производила обыск. После этого они взяли папу под руки, и пошли с ним на выход из квартиры. Замкнул это шествие старший. Квартира наполнилась пустотой и дикой тишиной - от такого стресса женский пол даже забыл о слезах. Но уже минут через 10-15 они дали им волю - сидящая на тахте, плачущая мама, и обнявшая её, зарёванная дочь. Картины этой ночи запомнились Камелии на всю жизнь. Больше папу она никогда не видела.

* * *

   В понедельник, когда мама вернулась с работы, она увидела, что у пришедшей со школы дочери, глаза опять на мокром месте.
   -- Что-то случилось, Лия? -- озабоченно спросила она. Камелия - красивое имя, но немного длинноватое, маленького ребёнка не очень-то удобно называть полным именем. А потому родители коротко и ласково называли свою маленькую дочь именно Лией, продолжили они её так ласкательно называть и позже.
   Девочка только согласно качнула головой.
   -- Тебя обидели?
   -- Да, мама.
   -- Кто?
   -- Мои одноклассники, -- и она вновь залилась слезами.
   -- Чем они тебя обидели?
   -- Они перестали общаться со мной, -- сквозь слёзы выдавливала из себя Камелия, -- говоря, что я дочь врага народа.
   Было удивительно, что так быстро все обо всём знали. Впрочем, не так уж и удивительно, учитывая, что об этом знали их соседи, которых на время проведения обыска пригласили непрошеные люди в штатском - очевидно, для того, чтобы хотя бы для видимости были соблюдены формальности. К тому же, со времени ареста отца уже прошло 2,5 суток.
   -- Да, такое бывает, -- протянула мама.
   -- Я знаю, мама. Такое бывало у нас в школе уже не раз, и в прошлом году, и в этом. Но я не думала, что это когда-нибудь коснётся и меня. То ведь были действительно враги народа, но мой же папа никакой не враг.
   -- Конечно, Лия, твой папа не враг. Но я думаю, что и родители тех детей тоже не были врагами народа, -- последнюю фразу мама произнесла тихо, как бы для себя, а не для дочери.
   -- Как так, мама?
   -- Так, доченька, давай не будем об этом. Ты запомни только одно - твой папа не враг, он честный, добрый, справедливый человек.
   -- Я знаю, мама, -- плакала Камелия, -- но меня же теперь будут в школе заставлять отказаться от папы, как от врага народа. Так всегда было. Но я же не могу-у-у! -- голосила дочь.
   -- Я понимаю тебя, доченька. Но тебе придётся это сделать?
   -- Отказаться от папы?! -- у девочки от изумления даже слёзы пропали.
   -- Да.
   -- И ты тоже откажешься от папы?! Мама, как так можно?!
   -- Я от папы не откажусь.
   -- Как так? А я? Почему я должна отказываться?
   -- Лия, я никогда не откажусь от твоего папы. Никогда! Что бы мне ни сулили, и как бы мне не угрожали. Я его никогда не предам.
   -- Мама, но тебя могут арестовать, заточить в тюрьму или сослать в лагерь. Я ведь уже не маленькая, и вижу, что происходит в последнее время. Я поняла, что ты сказала о родителях тех детей, и я сейчас уже тоже не верю в то, что так вот внезапно появилось столько врагов народа.
   -- Ты правильно думаешь. Но не вздумай заикнуться об этом хоть словом, хоть полусловом кому-нибудь, кроме меня. Упаси тебя Бог! Никому такого не говори, даже самой лучшей своей подружке. Подружке тем более. Очень мало, к сожалению, у женщины, у девушки бывает настоящих подруг. Это очень и очень редкое явление.
   -- Но почему, мама? У нас у каждой девушки есть своя подружка, с которой ты делишься самым сокровенным, и она тебя понимает, поддерживает.
   -- На словах, -- тихо, как бы для себя, промолвила мама.
   -- Что? Я не поняла.
   -- Это не важно. А впрочем..., ты должна это знать, чтобы не наделать ошибок. Любая, даже самая хорошая подруга является таковой до поры, до времени. Но, когда-нибудь и она может предать тебя или подставить ради своей выгоды. Я признаю́, что не все девушки таковы, но настоящих подруг, ещё раз повторяю, очень мало.
   -- А какая у неё может быть своя выгода?
   -- Ой, Лия. Выгода есть во многом. Самый элементарный пример. У вас не бывало такого, что дружат парень с девушкой, а другая девушка из зависти, или чтобы самой дружить с этим парнем отбивает его? Или просто наговаривает на ту девушку, рассказывает о ней всякие гадости, хотя та ни в чём и не повинна. Не бывало у вас такого? Правда, вы ещё, наверное, не доросли до таких вопросов.
   -- Доросли, мама. Ты права, такое у нас было. Но я думала, что это просто злая девчонка. А другие даже оправдывали её, говоря, что за своё счастье нужно бороться.
   -- Вот как раз те, кто так говорит, никогда, понимаешь, никогда не будут хорошими подругами. Их даже плохими подругами назвать нельзя. Нельзя строить своё счастье на несчастье другого.
   -- Я поняла. Ой, мама, мы ведь не о том говорили, мы же говорили о папе, и о тебе.
   -- Я думаю, что ты запомнила то, что я тебе сказала. Если нет, то я повторю - я никогда не предам папу, не откажусь от него. Я люблю твоего папу, а потому отрекаться от него я никогда не стану. Отрекаться от человека, которого ты любишь - это означает предать его. Любя, не отрекаются.
   Сама того не ведая, мама Камелии сейчас произнесла почти те же слова, которые в будущем станут как бы символом для многих людей. Через шесть лет известная поэтесса Вероника Тушнова напишет своё знаменитое стихотворение "Не отрекаются любя" с пронзительными словами. А ещё через 33 года, в 1977-м году эти строки композитор Марк Минков облечёт музыкой, создав прекрасную песню.
   -- Тогда и я не буду отказываться от папы, -- заявила дочь.
   -- А вот ты откажешься, ты поняла? -- уже как-то сурово сказала мать.
   -- Но почему? Я так, как и ты.
   -- Ты не можешь поступать так, как я. У нас у каждой в этом вопросе разные позиции.
   -- Какие ещё позиции?
   -- Попробую тебе объяснить. Что ты видишь у меня на пальце? -- мама подняла правую руку и слегка развела пальцы.
   -- Кольцо.
   -- Знаешь, как оно называется?
   -- Знаю - обручальное.
   -- А что означает слово обручальное, знаешь?
   -- Ну... Это, когда женщина выходит замуж, обручается с кем-то, ну, с мужчиной. Их обручают, они женятся.
   -- Верно, но очень уж примитивно. Слабые твои познания.
   -- А что это слово означает?
   -- Обручение - это договор о заключении брака. Надевая на безымянный палец обручальное кольцо, человек как бы закрывает сердце избранника, или избранницы от других сердечных пристрастий.
   -- Ну, это понятно.
   -- Но я хочу сделать акцент на слове договор - договор добровольный, по взаимному согласию. Никто друг друга ни к чему не принуждает. И ещё, обручение совершается в ознаменование того, что брак заключается перед лицом Божьим, в Его присутствии, по Его всеблагому помыслу и усмотрению. Понимаешь перед лицом Божьим! Хотя, кому я это говорю - вы все сейчас атеисты, Бога не признаёте. Если выходите замуж, то просто расписываетесь в ЗАГСе. Но это неправильно. Ладно, тогда я объясню тебе немного по-другому. Мы с твоим папой не просто расписаны, как это сейчас делается, мы с ним венчаны.
   -- В церкви?
   -- Конечно.
   -- Ну и что?
   -- Венчание - это таинство Церкви, в котором стоящие перед алтарём дают обещание, в том числе и Господу, хранить верность друг другу.
   -- Но так ведь и должно быть.
   -- Подожди, я не договорила. Венчание - это посвящение друг другу на всю жизнь, в радости и в беде, обязательство вместе решать все проблемы. Понимаешь, в радости и беде. И если плохо одному, то не должен веселиться другой.
   -- Но не обязательно веселиться.
   -- Я венчалась с твоим папой в очень тяжёлое время - шла война. Но даже в такой час священник старался как можно полнее провести обряд венчания. И мы с твоим папой испили из общей чаши.
   -- Как это, что это означает?
   -- В прямом смысле - пригубили вино из общей чаши, так называемое причастие. А теперь о том, что это означает. Распитие из общей чаши является символом испития общих бед и радостей супругов в будущей семейной жизни. Снова-таки, общих бед и радостей. Я должна разделить и горе папы.
   -- Мама, но это совсем не обязательно.
   -- По-другому я не могу. Я сейчас тебе ещё кое-что покажу.
   И мама начала снимать с пальца своё обручальное кольцо. А это ей плохо удавалось, она никак не могла его снять. Наконец, она его сняла.
   -- Видишь, даже обручальное кольцо не хотело сниматься. Да я его никогда ранее и не снимала.
   -- Вообще никогда?!
   -- Никогда. Как надел мне его твой папа на палец, так с тех пор оно на нём и покоится. Сколько же лет прошло? - двадцать два года, было это в конце февраля 1916-го года. Но я его сейчас сняла именно для тебя. Возьми.
   Камелия аккуратно взяла колечко.
   -- Красивое, хотя и простенькое. Но не такое уж лёгкое. А что это за металл? На золото, вроде, не похоже - какой-то тёмный и тусклый.
   -- Тусклый, потому что я его давно не чистила, не полировала. Но это золото. Червонное золото самой высокой пробы, раньше его применяли для чеканки червонцев. Потому такое и название.
   -- Золото? Интересно, червонное.
   -- Но я его не потому тебе дала. Посмотри на его внутреннюю поверхность.
   -- Ой, там что-то написано. И поверхность отполирована.
   -- О палец отполировалось.
   -- Но там не по-русски написано: "Уна Феликс" - что-то такое. А на каком это языке? На французский не похоже, да и на английский тоже.
   -- Там написано: "Una Felix", что на латинском языке означает "Счастливы вместе". Такая же надпись имеется и на кольце у папы. Понимаешь, счастливы вместе, а порознь мы счастливы уже не будем. Так что, какое мне дело, что со мной в дальнейшем случится. Лишь бы у тебя всё было благополучно, и чтобы ты была счастлива.
   Мама взяла у дочери своё кольцо и надела вновь на палец. А вот наделось оно на удивление легко. Камелия молчала, очевидно, о чём-то размышляла.
   -- Ты, наверное, не помнишь, как мы раньше сложно жили, особенно в первое время, -- между тем как-то слишком уж размеренно продолжала мама, очевидно, тоже о чём-то думая. -- Это позже уже всё более-менее наладилось. Правда, тебя тогда ещё и на свете не было, или ты была слишком уж маленькой.
   -- Я действительно плохо помню то время, -- ответила дочь. -- Разве что лет с пяти-семи. Но ничего такого я тогда не замечала.
   -- Это раньше было. Мы вначале жили очень плохо, пусть и не в нищете, но плохо. Мы могли продать свои кольца, и неплохо на этом заработать. Русское золото очень ценилось. Многие наши так и поступали. Но мы с папой поклялись, что умрём, а кольца сохраним, -- впервые за всё время разговора у матери появились слёзы на глазах.
   -- Мама! Ну что ты, не плачь, -- кинулась к ней Камелия. -- Но я тоже не хочу предавать папу.
   -- Своим отказом ты его не предашь, -- обняла дочь мама. -- Да папа тебя и поймёт. Это я клялась ему быть опорой в жизни, быть всегда с ним, в радости и беде. И я так поступлю. Ты папе ничего не обещала, и не могла ничего подобного обещать. Ты только могла обещать ему любить его как дочь и не забывать о нём никогда, тоже быть ему и мне опорой, но уже на старости. Но я боюсь, что у папы старости не будет. Но ты и будешь его любить, и никогда его не забудешь. Я в этом уверенна. Поэтому ты сделаешь так, как я говорю. Пообещай мне.
   -- Обещаю, -- тихо произнесла дочь и сейчас уже она расплакалась. Но через время она опять обратилась к матери:
   -- Мама, да, я буду всегда любить и помнить папу. Но, если я от него стану отказываться, то это будет неправда. Разве так можно - лгать в глаза всему классу?
   -- Это будет святая ложь. Для того чтобы, тебя не отправили в какой-нибудь лагерь.
   -- А тебя?
   -- Подожди, не обо мне сейчас речь. Да, Лия это будет неправда, но так нужно.
   -- Но вы же сами учили меня никогда не врать.
   -- Учили. Но иногда можно, и даже нужно солгать.
   -- Как это, даже нужно?
   -- А вот так. Как в твоём случае.
   -- Но это всего лишь один такой случай. А в жизни такого не бывает.
   -- Бывает. Бывает, что нужно именно солгать.
   -- Мама, Ну, не может такого быть, что нужно.
   -- Может такое быть, Лия. И мне приходилось лгать, но это и была именно святая ложь, ложь во благо.
   -- Да? Расскажи, пожалуйста.
   -- Это было давно, ещё во время войны. Не гражданской войны, а мировой, той, что была до гражданской. Я тогда работала в госпитале сестрой милосердия. Как красиво звучало - сестра милосердия. Не то что сейчас - просто медицинская сестра. Сухо очень. Так вот, в госпитале было много раненных, в основном тяжёлых раненых. И, к сожалению, некоторые из них умирали. Война - очень страшная вещь, и не всех можно спасти. Как спасти, если у человека, к примеру, осколком снаряда все внутренности разворочены. Ты прости, что я тебе это рассказываю, -- опомнилась мать, увидев, что дочь от последних слов поморщилась. -- Я-то привыкла к таким вещам, а тебе это, понятно, неприятно.
   -- Ничего, мама, рассказывай.
   -- Так вот, был один такой раненый - молоденький паренёк, ну совсем ещё мальчик. Лет 17-18 ему всего было. Он умирал. И врачи, и я знали, что он не выживет, сделать невозможно ничего было. Не смотри так осуждающе на меня. Если человеку оторвало, к примеру, руку или ногу, то их назад ведь не пришьёшь. Это я говорю для того, что бы ты поняла - медицина не всесильна. Вот и у того паренька было ранение в живот, ну, нельзя было его спасти! Боли были у него большие, ему давали сильные обезболивающие, и он отключался, или просто засыпал. Однажды, придя в сознание, он спросил у меня: "Я буду жить?". И как ты думаешь, что я ему ответила? Да, я солгала. Но разве могла я сказать этому мальчику, который, возможно, никогда ещё с девушкой не целовался, что сегодня или завтра он умрёт?
   -- Мама, я всё поняла. Прости, ты права. Хорошо, я сделаю так, как ты просишь. Это будет действительно, как ты сказала, ложь во благо.
   Камелия обняла маму, прижалась к ней, и они ещё долго сидели на тахте, обнявшись, и молчали. Каждый думал о чём-то своём, но скорее всего, всё же, об одном и том же.

* * *

   Завтра в классе было проведено собрание, на котором Камелия отказалась от своего отца, которого все считали врагом народа. При этом его дочь казалась на удивление спокойной, не было сказанных с надрывом слов, не было и слёз. И она открыто, даже с каким-то вызовом смотрела в глаза своим одноклассникам. Никто только не представлял себе, чего стоило ей это спокойствие, её только выдавали, - хорошо, что никто не обратил на это внимания, - до боли сжатые кулачки небольших подростковых ручонок, пальцы которых даже побелели от недостатка прилива крови. А на её ладошках в течении всего дня ещё оставались следы аккуратно подстриженных, но не таких уж коротких ногтей.
   А ещё через день приехала чёрная легковушка за мамой и за ней самой. Удивительно, но было это не ночью, а во второй половине дня. Ещё удивительней было то, что приехавшие за матерью с дочерью вели себя более-менее обходительно.
   -- Поедете с нами, -- сказали прибывшие.
   -- Куда?
   -- Там увидите.
   -- Нам прямо так ехать с вами, без ничего? -- спросила мама, памятуя о том, что её супругу ничего не разрешили взять.
   -- Вы можете собрать свои самые необходимые вещи, но немного - по одной поклаже в руки. Сюда вы уже больше не вернётесь.
   -- Почему? Это же наша квартира.
   -- Она не ваша, она государственная. Вам её выделили, и вы в ней жили. Сейчас же эта квартира будет опечатана, до дальнейших распоряжений.
   -- Понятно. А как же дочь, где она будет жить? Что будет с моей дочерью?!
   -- Абсолютно ничего. Она будет продолжать учиться. Вы же знаете, у нас дети за отцов не отвечают. К тому же, она отреклась от такого отца, каким он ей был. А вот вы не хотите с нами сотрудничать.
   -- Но где же она будет жить, если квартиру опечатают?
   -- В интернате.
   -- Это, в детдоме, что ли?
   -- Не детдом, а интернат. Очень даже хорошее заведение, где дети находятся на полном государственном обеспечении.
   -- В этом же городе?
   -- Это не имеет значения. Но ваша дочь окончит школу, получит паспорт гражданки Союза Советских Социалистических Республик, и вольна будет жить так, как она желает. Но, не так, как её отец.
   Как же хотелось ужасно расстроенной, частично даже напуганной, но не сломленной горем женщине сказать этим людям, что её дочь будет во всём похожа на своего отца, потому что тот прекрасный человек. Но она сдержалась. Сейчас её просто волновала судьба дочери. Конечно, эти люди могли наврать с три короба, но почему-то она почувствовала, что они говорят правду. И это успокоило бывшую уже жилицу этой квартиры, она знала, что её дочь, если не будет никаких ограничений, вырастет хорошим правильным человеком. Своя судьба волновала её сейчас меньше всего.
   В том учреждении, куда привезли мать с дочерью, их разъединили. Но перед этим им дали спокойно попрощаться. Камелия должна была отправляться в интернат, а вот куда отправится мама, было известно только Господу, да ещё этим людям, которые окружали женщин - дочь, как заметила мама, в последние дни как-то не по возрасту повзрослела. Как и отца, маму Камелия больше никогда не видела. Лишь после войны она узнала, и то случайно, что мама в 1944-м году умерла от туберкулёза в лагере, куда её сослали на 10 лет. Она не могла знать, что её мужа приговорили к пятнадцати лет без права переписки. Листок бумаги со стандартным с недавних пор приговором гласил:

П Р И Г О В О Р

ИМЕНЕМ СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК

ВОЕННАЯ КОЛЛЕГИЯ СУДА СОЮЗА ССР

в составе:

   Председательствующего - Воен.юриста I ранга т. ВУКАНОВА.
   Членов: Воен.юриста I ранга тов. ЧЕПЦОВА и
   члена Верхсуда СССР тов. БОЯРКИНА.
   ...............
   ...............
   На основании изложенного и руководствуясь ст. ст. 319 и 320 УПК РСФСР - Военная Коллегия Верхсуда СССР -

П Р И Г О В О Р И Л А:

   ...... (ФИО осуждённого)...... подвергнуть лишению свободы на ПЯТНАДЦАТЬ лет в ИТЛ с поражением в политических правах на ПЯТЬ лет, с конфискацией лично ему принадлежащего имущества.
   Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
   Фраза "без права переписки", с указанием срока наказания нередко являлась формулировкой приговора, которую в это время часто сообщали родственникам арестованного, который на самом деле был приговорён к высшей мере наказания - расстрелу. Однако Камелия с мамой и такое сообщение в отношении отца и мужа получить так и не смогли.
   В начале нового уже века (2002 г.) землячка, в краевом масштабе, Степана Ивченко, с которым познакомилась Камелия, краснодарский филолог Зоя Журбенко напишет на эту тему стихи:
             "Пятнадцать лет без переписки" -
             И миг один из них лишь твой.
             Собаки... конвоиры... вышки...
             Закрыл глаза... Идёшь домой...
   Впрочем, до этого будет написана масса подобных публикаций, правда, чаще всего в прозе.
  
  

ГЛАВА 12

Не нужен нам берег турецкий

   Конечно, так уж детально Камелия не рассказывала Ивченко обо всех произошедших в то время событиях, она поведала ему лишь некоторые основные вехи, но так, чтобы было всё понятно. Не стала она упоминать об особо неприятном для неё дне в школе. В основном она рассказала об аресте отца и о прощании с мамой в стенах страшного для неё учреждения.
   -- Камелия, ты прости меня за то, что я лишний раз заставил тебя переживать о своих близких, -- виновато взглянул на неё Степан.
   -- Ничего. Сейчас уже всё постепенно сгладилось. Ну, что, передумал меня в гости приглашать?
   -- Ты с ума сошла! С чего бы это?
   -- Но я же дочь врага народа. Ты подумай о том, с кем ты собираешься связываться. Ты же офицер, ты можешь погубить свою блестящую карьеру. Кроме того, я предательница, я отказалась от своего отца!
   -- Посмотри мне в глаза, и повтори эту фразу снова.
   -- Пожалуйста, -- девушка жёстко посмотрела на Ивченко, тот на это никак не отреагировал. И она уже более спокойно произнесла, -- я предательница, я отказалась от своего отца.
   -- Ну вот, понятно, всё это неправда.
   -- Почему? Именно правда!
   -- Внешне да. Слова отречения от отца ты когда-то, вероятно, и в самом деле произносила. Но это ничего не значит.
   -- Как так?
   -- А вот так. В душе, в своём сердце ты никогда от своего папы не отрекалась, и никогда от него не отречёшься.
   -- Как ты это знаешь?
   -- Очень просто - твои глаза мне это сказали. Твои губы говорят одно, а глаза - совсем другое. У тебя удивительные глаза. Кроме того, что они просто красивые, в них можно всё прочесть. Они у тебя меняются в зависимости от ситуации, но они никогда не лгут, они честные. Я ещё вчера обратил на них внимание, на такое их удивительное свойство. Ты можешь солгать, я это допускаю, но твои глаза - никогда!
   Камелия некоторое время этими широко раскрытыми глазами смотрела на Ивченко, а потом вдруг неожиданно склонила ему голову на плечо, уткнулась в него и тихо заплакала. Степан не стал её успокаивать, он просто нежно обнял её рукой и позволил излить ей свою боль. Когда Камелия выплакалась, успокоилась, он просто, молча, подал ей чистый носовой платочек. Через пару минут девушка привела себя в порядок, пару раз глубоко вздохнула, снова с удивлением посмотрела на Степана и негромко сказала:
   -- Мне никто и никогда такого не говорил. Но ты абсолютно прав. Я никогда не отрекусь от своего папы, он замечательный человек.
   -- А о его судьбе ты что-нибудь знаешь?
   -- Нет.
   О судьбе своего папы Камелия так ничего и не узнала до конца своих дней. В раскрытых уже значительно позже архивах НКВД (КГБ) было указано, что её отец был расстрелян в июне 1938-го года, всего через два месяца после своего ареста. Но девушка так ничего о нём и не узнала.
   -- А как звали твоего папу?
   -- Юрий Васильевич Головин. А я Камелия Юрьевна Головина.
   -- Камелия Юрьевна... Звучит хорошо. А как тебя родители или в школе называли уменьшительным именем?
   -- Кама, Лия. В школе по-разному. Но Кама мне не нравилось, хотя и есть такая река. А вот дома меня называли именно Лия - короткое, но неплохое имя.
   -- Да, Лия тоже красивое имя. Камелия, Лия... А можно и я тебя буду так иногда называть? - Лия.
   -- Можно. А я тебя буду называть Стёпа? Хорошо?
   -- Конечно.
   Удивительно, молодая пара после рассказа Камелии уже несколько минут общалась друг с другом, но они совершенно не обратили внимания на то, что они оба как-то чисто подсознательно перестали обращаться друг к другу на "вы" и перешли на дружеское "ты". И первой это осознала Камелия, она всплеснула руками и вскрикнула:
   -- О, Боже!
   -- Что случилось?
   -- А ты, ой, вы, не заметили, что мы сейчас говорим друг другу "ты"?
   -- А ведь точно, -- рассмеялся Степан. -- Я как-то не обратил на это внимание. Но это же здорово! И не нужно опять переходить на "вы". Или ты против?
   -- Нет, не против, -- рассмеялась и Камелия. -- Раз уж наше подсознание само выбрало такую форму общения, то пусть так и будет.
   -- Правильно. И нам так значительно проще. Не буду же я свою невесту при родителях называть на "вы". Они тогда точно что-нибудь заподозрят.
   -- Но я ещё не невеста твоя.
   -- А я уже привык к этой мысли. А тебе не нравится быть моей невестой?
   -- Так, Стёпа, давай пока что не будем об этом говорить.
   -- Хорошо. Тогда вот что. Ты вскоре с моими родителями познакомишься. Я с твоими, к сожалению, познакомиться уже не смогу. Поэтому расскажи мне более подробно о своих родителях. Это не праздное любопытство. Кто они, где жили, кем работали?
   -- Я понимаю. Хорошо, сейчас расскажу. Но это будет долгий рассказ. Я ведь родилась не в Советском союзе.
   -- А где?!
   -- В Болгарии.
   -- И как ты туда попала? То есть, как твои родители туда попали? Твоя мама что, болгарка?
   -- Нет, она чистокровная русская, хотя и жила в Прибалтике. Но это ведь была часть России. Её звали Екатерина Викторовна Орлова.
   -- Орловы... Был такой даже дворянский графский род. О! Тогда вполне возможно, что твоя мама действительно была в родстве с Еленой Матвеевой, с которой Крамской писал свою картину.
   -- Не знаю, были ли мои предки графами, да это сейчас и не имеет никакого значения. Может быть, позже я это всё и выясню. Но сейчас возвращаюсь к тому, как мои родители попали в Болгарию. А попали они туда в 20-е годы. Сначала они даже не в Болгарию попали. Но, давай обо всём по-порядку.
   И Камелия начала свой рассказ. Конечно, в своём повествовании о Болгарии и о более раннем периоде своей жизни она рассказывала Степану то, что ей самой рассказали родители, или то, что она запомнила в своём юном детстве. А вот о своей жизни после ареста отца и мамы она рассказала довольно подробно. И все эти воспоминания, как и сам рассказ Камелии Юрьевны Головиной растянулись надолго.

* * *

   -- Как мне рассказывала мама, -- начала повествование Камелия, -- пароход из Феодосии с остатками белой армии прибыл в турецкий город Константинополь. В конце ноября 1920-го года туда прибыло более 100 военных кораблей и гражданских пароходов, вывезших из Крыма около 150.000 человек. Мама говорила, что среди этой массы было около 7.000 женщин и детей, а также свыше 6.000 раненых. До Константинополя родители плыли неделю.
   -- Подожди. А как же Болгария? -- удивился Степан.
   -- Слушай дальше. Сначала была именно Турция. И ты думаешь, наверное, что все они жили в её столице или других городах? Но это вовсе не так.
   -- Нет, почему. Я читал, что эти беженцы жили в разных странах.
   -- Это потом, а сначала они вообще обитали в лагерях, созданных союзниками, Антантой. И лагеря эти они практически сами и строили.
   -- Даже так?
   -- Именно. Основной лагерь был разбит на полуострове Галлиполи, на северной оконечности Дарданелл, в 200 км к юго-западу от Константинополя. Это всего лишь узкая 90-километровая полоска суши, зажатая между морем и проливом, а в самом узком месте ширина её составляет всего 27 километров. Там все части бывшей Русской армии были сведены в 1-й Армейский корпус под командованием генерала А. П. Кутепова. Два других лагеря находились в Чаталадже близ Константинополя и на греческом острове Лемнос, они были предназначены для донских и кубанских казаков.
   Камелия правильно всё указала, только она не знала (очевидно, родители этого не уточняли), что в окрестностях Константинополя размещался лагерь Донского корпуса под командованием генерала Ф. Ф. Абрамова, а на Лемносе - Кубанский корпус под командованием генерала Ф. М. Фостикова.
   -- Так вот, -- продолжала Камелия, -- в галлиполийском лагере, как говорил папа, разместилось 16 тысяч солдат и офицеров, ещё 11 тысяч - в полуразрушенном городке с одноимённым названием. Вместе с мужчинами в "Голом поле" ютились более 1000 женщин и около 250 детей.
   -- Голом поле? А что, там совсем не было никаких строений? -- удивился Ивченко.
   -- Ой, сейчас я объясню. Папа так говорил, и я как-то привыкла. Так наши солдаты переиначили турецкое "Гелиболу", название полуострова происходит от греческого "Галлиполи", на свой российский лад - именно "Голое поле". И это место заслуживало такого названия.
   -- Там было какое-то подобие концентрационного лагеря, как в эту войну?
   -- Нет, до такого наши союзники не докатились. Жили там наши семьи и одиночки более-менее сносно, по крайней мере, никаких издевательств над ними не было. Например, французы определили им суточные нормы питания: на человека полагалось 500 граммов хлеба, 300 граммов мороженного или консервированного мяса, 150 граммов каши, 7 граммов чая и 20 граммов сахара. Но, значительную часть продуктов, как мне рассказали родители, часто привозили уже испорченными. Да и с медикаментами были проблемы. А больных было немало - от простуды, переохлаждения, грязи, испорченной пищи. Каждый десятый "галлиполиец" страдал серьезным заболеванием: туберкулёзом, малокровием, дистрофией. Дело в том, что палатки, в которых довелось жить русским, ставились на голой земле, дрова на пустынном полуострове были в большом дефиците, электричество и керосин для ламп практически отсутствовали. Сказывалась также нехватка зимней одежды, а солдаты и офицеры фронтовых частей, находившиеся в непрерывных боях, и в Крыму выглядели весьма потрёпанно.
   -- Да, всё это невесело.
   -- Ничего. Постепенно всё более-менее пришло в норму. Благодаря волевым усилиям и энергическим действиям генерала Кутепова интернированная армия ожила, а сам лагерь превратился в военный центр Белой эмиграции. Уже с конца января 1921-го года в полках начались регулярные занятия. С февраля в Галлиполи функционировали шесть военных училищ, в которых к октябрю числилось около полутора тысяч юнкеров, были также налажены гимнастическо-фехтовальная школа, художественные и театральные студии, библиотека, разнообразные мастерские, гимназия, 7 храмов и даже детский сад.
   -- Ничего себе! Вот уж не ожидал такого. Ну, хорошо, но мне всё равно непонятно, как твои родители оказались в Болгарии? Как долго они пробыли в Турции? Да и вообще, что союзники планировали дальше делать с такой массой народа, да ещё и военизированного? Постоянно их кормить, не заставляя работать, никак не используя?
   -- Хорошие вопросы, особенно последние из них? Ты прав, даже в тех условиях русская армия не собиралась сдавать знамёна и оружие, которые они привезли с собой. Они не хотели мириться с мыслью, что борьба в России окончательно завершена. Казалось бы, кому сейчас нужны те простреленные и потрёпанные куски ткани с бессмысленными названиями уже несуществующих частей? Ан нет! Оставались ещё упорство и безграничная вера. Они верили в то, что смогут вернуться на родину, в великую Россию, и вернуться не изгоями, а полноправными членами общества. Ты вот упомянул в начале нашего разговора слово "беженцы". Но эта бывшая русская армия и их семьи как раз не были беженцами. Они не желали признавать статус беженцев. Согласись они с ним, всё было бы гораздо проще. Это быстро решило бы их проблемы - можно было бы разъехаться по всему свету, и устраивать свои личные судьбы.
   -- Да-а, русское офицерство - честь и совесть. То, чего у них никогда и никто не мог отнять. Вот это люди были! Жизнь свою отдавали, но чести и достоинства не теряли.
   -- Именно так. Поэтому я так люблю и уважаю своих родителей. И никогда не смирюсь с тем, что их называли врагами народа. Ну да ладно... Я продолжу свой рассказ. Ты спрашивал меня о том, что союзники планировали делать с такой массой людей. Так вот, те же французы планировали привлечь часть опытных русских офицеров и солдат в Иностранный легион. А вот остальным как раз они и были намерены предоставить статус беженцев.
   И Головина была права. Пусть не так уж и много (по отношению к общей численности интернированных), но более 3-х тысяч человек поставили-таки свои подписи под контрактом с Иностранным легионом, и провели долгие годы под знамёнами его полков.
   -- А теперь о Болгарии, -- после небольшой паузы продолжила Камелия. -- И снова-таки именно французы стали инициаторами отъезда русских с турецкой земли, и сделали они это через головы русского командования - те вряд ли бы с этим согласились. Они предложили желающим выехать на работу в славянские страны и даже пообещали предоставить для этого пароходы. И уже в мае 1921-го года из Турции уехало около трёх тысяч человек. А вслед за этим посыпались предложения о выезде на работу в Сербию, Болгарию и даже в Бразилию. Была достигнута договорённость о том, что основную часть войск возьмут на службу правительства Болгарии и Сербии. Для тех же, кто, несмотря ни на что, решил вернуться в Советскую Россию, тоже стали предоставлять пароходы. Уезжали "галлиполийцы" до средины декабря. И последним, после торжественного молебна, лагерь покинул его бессменный командующий генерал Кутепов.
   -- И вы, то есть твои родители уехали в Болгарию?
   -- Да. Бразилия, или даже США либо Канада отпадали - не хотели родители насовсем отрываться от своей исторической Родины. Да и, как они говорили, со временем появилось у них очень сильное чувство ностальгии. В общем, вариант переезда, по их мнению, был только один - балканские страны. В Сербию, несмотря на то, что эта страна близка русскому народу, они тоже не поехали. Они выбрали именно Болгарию, близкую по географическому положению, традициям и культуре к России.
   -- Понятно, -- протянул Степан. -- Мне только непонятно другое. Ты сказала, что командовал русской армией в Турции, точнее в той же Галлиполи, генерал Кутепов. Он же последним и покинул её пределы. А как же барон Врангель? Ведь именно он был главнокомандующим в Крыму. Где же он был всё это время?
   -- Я даже не знаю, никогда не интересовалась этим. А сам отец этого не рассказывал. Да, немного странно, это теперь и я сообразила. Тогда, в детстве я об этом не думала, я только в школе узнала о Врангеле, и то он там упоминался как "чёрный барон", -- Пётр Николаевич Врангель получил это прозвище за свою традиционную повседневную форму одежды - чёрную казачью черкеску с газырями.
   Позже Ивченко поинтересовался этим вопросом. Оказалось, что после прибытия в Константинополь Врангель с семьёй жил на яхте "Лукулл". В октябре 1921-го года яхта затонула, протараненная итальянским пароходом. В этот момент Врангель и члены его семьи на борту яхты отсутствовали. В 1922-м году он со своим штабом переехал из Константинополя в Сремски-Крловицы (Королевство сербов, хорватов и словенцев) а в сентябре 1927-го года Врангель переехал с семьей в Брюссель, где работал инженером в одной из брюссельских фирм. Сейчас же Степан просто сказал:
   -- Ладно, Бог с ним, с Врангелем. И где вы жили в Болгарии?
   -- Осели мои родители в городе Бургас, это крупный порт в Болгарии, в Бургасском заливе на Чёрном море. Бургас хороший город, именно там находятся известные на весь мир болгарские курорты Солнечный берег и Поморие, а ещё севернее - Варна. Но главное, это то, что в этом городе наряду с хорошо развитым судостроением было и вагоностроение, а это уже была специальность отца. Правда, устроился он на это предприятие не сразу, но в итоге это, всё же, произошло. Сначала отец работал не по своей специальности, а вот мама сразу начала работать по своей специальности. На первых порах жили родители, скажем так, средне, но после того, как папа перешёл на вагоностроительный завод, стали жить вполне нормально. А произошло это спустя три с лишним года, после переезда родителей в Болгарию. А ещё через полтора года, в апреле 1926-го года появилась на свет и я.
   -- Так, понятно. И долго ты там прожила?
   -- Относительно недолго - девять лет. Хотя, как сказать - почти треть своей жизни, но это было детство. Так что о самой Болгарии у меня смутные представления, сугубо детские, правильнее сказать - на уровне дворовых.
   Следует отметить, что к середине 30-х годов в Болгарии проживало более 18.000 русских эмигрантов. Большинство из них работало на фабриках, в рудниках и в сельском хозяйстве. И только примерно 7-8 % из них занимались умственным трудом - врачи, учителя, профессора, инженеры, торговцы и т. д.
   -- Значит, в СССР вы попали в 1935-м году, -- констатировал Ивченко.
   -- Да, именно так.
   -- А каким образом?
   -- Понимаешь, экономический кризис конца 20-х и начала 30-х годов привёл к ухудшению положения русских беженцев в Болгарии. Хотя в стране всё ещё продолжали учитывать их национальную идентичность, власти были вынуждены сократить расходы на их содержание. Это касалось, в первую очередь, неработающих, но задел кризис всех. В то же время в июле 1934-го года были установлены болгаро-советские дипломатические отношения, что оказалось важным фактором в жизни русских беженцев.
   В этом вопросе Камелия Головина была права. Ещё в 1921-м году вышло постановление ВЦИК об амнистии рядовых участников белой армии. Это привело к расколу русской эмиграции на красных и белых, то есть лояльно относящихся к советской власти и желавших вернуться в СССР, и на непримиримых противников советской России. Тем, кто хотел вернуться на родину, необходимо было получить советское гражданство и специальное разрешение. Однако в то время таких было немного. Объяснялось это тем, что советское правительство существовало ещё
совсем малое время, а экономическая и социальная жизнь в СССР всё ещё находилась на стадии восстановления. К тому же в начале 20-х годов в русской эмиграции были очень сильны антисоветские настроения. Но в 30-е годы ситуация изменилась - Советский Союз крепко стал на ноги, сейчас там проходила индустриализация страны, и требовались хорошие инженерные кадры.
   -- Родители очень рвались на Родину, правда, не с того времени, как жили в Турции, уже намного позже, проживая в Болгарии. А потому, как только они узнали, что Советскому Союзу нужны специалисты, тот час приняли решение вернуться в свою родную страну. Но, как оказалось позже, они приняли неверное, роковое решение. В общем-то, и в средине 30-х годов не так уж много русских воспользовалось предоставленной им возможностью вернуться на Родину. Оставшиеся русские, надеюсь, проживут в Болгарии наверняка долго, позже они станут уже как бы коренными болгарами благодаря ассимиляции народов по линии смешанных браков.
   -- Так, этот вопрос тоже ясен. А где ваша семья поселилась в Советском Союзе?
   -- В городе Мытищи, он расположен всего в 20 км к северо-востоку от центра Москвы. Работал папа в конструкторское бюро автотранспортного оборудования, в Мытищах имеется машиностроительный завод, который с 1926-го года начал выпускать электровагоны для первых электрифицированных дорог, одновремённо он выпускал и трамвайные вагоны. А в год нашего приезда в СССР он начал выпускать уже и вагоны метро для Московского метрополитена. Кроме того Мытищинский район имел развитую транспортную сеть с автомобильными шоссе федерального значения, по нему проходят также железнодорожные магистрали северного и восточного направлений. В общем, работы у папы хватало. В институте, который в 1913-м году окончил папа, велась подготовка специалистов для строительства на огромных территориях России разветвлённых систем сухопутных и водных путей сообщения. Кстати, Мытищи имеют болгарский город-побратим Габрово, расположенный в центральной Болгарии, вблизи её географического центра. В общем, жили мы в Подмосковье не так уж плохо, это уже я лучше помню. Но очень уж недолго это было - всего три года, вскоре наступил тот злополучный 1938-й год. Конечно, папа не исключал такую возможность - что его могут арестовать, поскольку до того времени арестовали многих его коллег. Но что он мог поделать? Бежать - куда? Границы СССР и впрямь находились на замке. В итоге в апреле это и произошло. Мне тогда исполнилось, с разницей в несколько дней, ровно 12 лет.
   -- Да, потрепала жизнь твоих родителей, -- грустно протянул Степан, -- а также задела своим чёрным крылом и тебя. Ты ещё раз извини меня за то, что я попросил тебя вспомнить всё это, заставил тебя вновь переживать. Но мне это было необходимо, теперь я стал лучше понимать тебя.
   -- Незачем извиняться, Стёпа, эта рана в моём сердце уже постепенно зарубцевалась. Одно только плохо, что нет у меня теперь никакой родни. Потому-то я и хотела найти своего дядю.
   -- А твои бабушки, дедушки?
   -- Мамины родители жили в Латвии, в городе Двинск, сейчас это Даугавпилс. Но навестить их мама не могла, поскольку по Брестскому договору Латвия отошла к немцам, потом тоже была отделена от Советского Союза. Сейчас она уже вновь в составе СССР, но я туда пока что не ездила - дороговатое для меня, студентки удовольствие. Да и не знаю я, где там искать маминых родителей. Конечно, возможно, городское справочное бюро и прояснит этот вопрос, но будет это, наверное, позже. Я решила съездить туда уже после окончания института, когда начну работать.
   -- А твой папа откуда родом, у него живы родители?
   -- Что касается папиной мамы, отца его убили в 1917-м году, то она жила в Смоленске, на родине папы. Я её не видела, папа сам к ней съездил за год до ареста. Он планировал со временем забрать её к нам, но не успел. А сейчас по моим подсчётам бабушке лет 74-75, я даже не знаю, жива ли она - Смоленск ведь в войну был оккупирован, и многие его жители погибли. Вот такие дела, Стёпа.
   -- Не весёлая твоя история, Лия, но что поделаешь, подобных историй сейчас не так уж мало в жизни нашего народа.
   -- Ты прав. А теперь, наверное, твоя очередь рассказать о своей жизни, тем более что завтра я еду к тебе в гости.
   -- Конечно же, ты права. И я тебе сейчас всё расскажу, подробно расскажу. Моя история не будет такой уж трагичной, хотя и в ней найдутся грустные нотки.
   И Степан довольно детально стал рассказывать Камелии о своей жизни, начиная с раннего детства и заканчивая поступлением в Высшую военную академию. Вот так они коротали последние часы своего совместного пребывания в Москве. Завтра они планировали уже покинуть столицу, чтобы затем снова быть вместе, но уже на родине Степана Ивченко. И не просто быть вместе, а и прекрасно там отдохнуть.
   Особо спешить Степану и Камелии было некуда, а потому они чудесно провели вместе остаток этого дня. Под вечер, прогуливаясь в одном из парков, они присели на скамейку, и Камелия более детально и откровенно рассказала Степану о своей жизни после ареста своих родителях - теперь она ему уже полностью доверяла. Далее, уже глубоким вечером, они заехали на вокзал и купили там два билета до Ростова-на-Дону. При этом купили они билеты не на сегодня, а на завтра. И не потому, что на сегодня не было билетов (они могли купить их ещё днём), а потому, что хотели и завтра с утра нормально собраться в дорогу, и ещё немного прогуляться по Москве. Об этом попросила Камелия, очевидно, ей, всё же, боязно было отважиться на такую поездку, таким вот способом она немного откладывала своё путешествие, как бы собираясь с духом.
  
  

ГЛАВА 13

Беседы брата с сестрой

  
   Но вот уже наступило то самое завтра. От столицы до краевого центра Кубани по железной дороге расстояние составляло чуть более 1600 км. Поезд пробегал эту дистанцию немногим менее, нежели за полутора суток. Краснодар являлся промежуточным пунктом практически для всех пассажирских поездов, идущих к Черноморскому побережью Кавказа со всех регионов СССР. Но, беда была в том, что поезд на Краснодар не проходил через Тихорецк, он шёл параллельной трассой через станцию Тимашевск в направлении Туапсе, Сочи, Адлера. А ведь от Краснодара до Тихорецка было ещё около 3-х часов езды, но уже как бы в обратную сторону. Поэтому опытный Степан и взял билеты на поезд, идущий через Ростов-на-Дону, он выбрал кавказское направление: на Армавир, Невинномысск, Минеральные Воды, Пятигорск, Ессентуки, Кисловодск. По этой линии поезд не заходил в Краснодар, а после Ростова-на-Дону следующей более-менее крупной станцией была уже именно Тихорецкая. При этом значительно сокращалось расстояние и, естественно, время нахождения поезда и его пассажиров в пути. Но и здесь было своё неудобство. На Краснодар можно было выбрать позднее вечернее отправление поезда, и тогда ты прибывал в краевой центр утром. А в направлении Кавказа поезд до Тихорецкой шёл немногим более суток, то есть в подобном случае ты приезжал в нужный тебе пункт тоже ночью. Пришлось Ивченко брать билеты на средину дня, чтобы и приехать в Тихорецк днём.
   Но вот уже Степан и Камелия были в Тихорецке. Первым их пунктом в городе была гостиница. Несмотря на жаркое время, Степан намеренно ехал в военной форме - он надеялся подобным образом облегчить различные формальности на вокзалах и при поселении в гостиницу - отношение к военному более уважительное, нежели к простому гражданскому лицу. И проблем с поселением в гостиницу не возникло, вскоре Камелия находилась уже в своём номере - комната на четверых. Конечно, Ивченко хотел снять девушке одиночный номер, но та категорически отказалась. Они договорились, что Степан зайдёт за ней к пяти часам, а сейчас Камелии предстояло отдохнуть с дороги, привести себя в порядок и набраться сил накануне встречи с близкими Ивченко.
   Степан не стал открывать дверь квартиры родителей, позвонил, - ещё прошлым летом он установил дверной электрический звонок, - сюрпризов сегодня будет и так ещё достаточно. Открыла дверь сестра.
   -- Ой, Стёпа! -- обрадовалась Елена и на несколько секунд повисла у него на шее. -- Проходи. Мама, папа! -- крикнула она, -- Стёпа приехал!
   Вышли в коридор уже и отец с матерью, тепло поздоровались с сыном. Чуть позже Степан снял мундир, умылся, побрился, перебрал в чемодане свои вещи, надел обычные гражданские брюки и рубашку с закатанными рукавами. -- "Вот теперь порядок", -- подумал он. Далее пошли расспросы родителей и Ленки о том, как он провёл год в Москве - для всех слово Москва было волшебным, сказочным, неведомым. Степан обстоятельно всё рассказал, хотя, по его мнению, ничего особенно любопытного, по крайней мере, в его жизни и не произошло. Конечно, кроме последних дней, но эту информацию Ивченко младший приберёг на более позднее время. После этого родители стали заниматься своими делами, а Степан продолжал беседовать с Еленой, которую больше интересовала именно Москва. Но, отвечая на вопросы сестры, Степан не переставал думать о том, что неподалёку, в гостинице отдыхает его любимая Камелия. И чувствительная женская душа сестры уловила его раздвоение.
   -- Стёпа, ты где сейчас находишься?
   -- Как где? - дома.
   -- Не-е-т, ты не дома. Ты где-то там, далеко. В чём дело?
   -- М-да, в общем-то, ты, наверное, права. И у меня в связи с этим есть к тебе разговор.
   -- Так, слушаю.
   -- Я приехал в Тихорецк не один, а со своим товарищем. Он остановился в гостинице, а вечером я зайду к нему, и мы вместе придём к нам. Ты подготовь, пожалуйста, аккуратно к этому событию родителей.
   -- Тоже мне событие. Подумаешь, друг приехал. Ты спокойно можешь и сам им сказать.
   -- Ну, понимаешь, -- начал невнятно объяснять Степан, что вовсе не было похоже на боевого командира. -- Стол ведь нужно накрывать, мне неудобно родителей загружать.
   -- Но ведь всё равно придётся их загружать, без этого не обойтись. Но я им тоже помогу. Твой друг - это и наш друг.
   -- И ещё одно, -- тяжело вздохнул брат. -- Неплохо было бы, если бы ты приготовила к столу и что-нибудь сладенькое, вкусное.
   -- Твой друг так любит сладкое?! -- удивилась Елена. -- И где же это...
   Лена не договорила фразу, расширенными глазами она уставилась на брата, а потом тихо, с какой-то даже хрипотой в голосе произнесла:
   -- Я всё поняла. Я поняла, кто этот твой друг. Я ещё в беседе заметила, что ты порой как-то необоснованно улыбаешься, и часто смотришь на часы. Не-е-т, так друга не ждут, так мужчина ждёт подругу, любимую девушку. Может быть, ты скажешь, что я не права?
   -- Не скажу, -- опустив голову, так же тихо ответил Степан. -- Ты права - это девушка.
   -- Вот здорово! Наконец-то! Сколько можно было тянуть. Я же говорила, что в Москве ты точно найдёшь себе девушку. Кто она?
   -- Студентка мединститута.
   -- А подробнее?
   -- А подробнее ты узнаешь вечером, познакомившись с ней. Осталось-то совсем немного.
   -- Хорошо. Так, что ты сидишь! -- вдруг закричала она на брата.
   -- А что я должен делать?
   -- Марш в магазин. Я сейчас набросаю тебе список нужных продуктов, не кормить же девушку одной картошкой. Так, в котором часу она придёт?
   -- Мы договорились на пять часов.
   -- Ты с ума сошёл! Мы же не успеем стол накрыть! А ты сидишь и лясы точишь. Мы точно не успеем приготовиться. Стёпа, это ведь и наше лицо, как мы встретим твою девушку! Ну, ты и балбес! Не ожидала от тебя такого, -- ругая Степана, она параллельно что-то химическим карандашом писала на листочке бумаги. -- Так, всё, бегом в магазин. Принесёшь продукты, а потом делай, что хочешь. Но раньше семи часов, ну, пусть полседьмого, приходить с девушкой не смей.
   -- Но мы же с ней договорились.
   -- Ты окончательно поглупел за это время. Вы договорились о времени встречи, вот и встречайтесь. А потом гуляйте по городу до указанного мной времени. Всё, тема закрыта, дуй в магазин!
   Через полчаса указанные Еленой продукты были на кухне. Но идти в гостиницу было ещё рано. И сестра, бегая то на кухню, то в комнату к брату, успевала по ходу выяснить и ещё некоторые интересующие её детали:
   -- Как зовут твою девушку?
   -- Камелия.
   -- Ух ты! Какое красивое имя. И обладательница этого имени тоже красивая особа?
   -- Очень красивая.
   -- Даже так? Впрочем, кто бы в этом сомневался - у такого красавца и девушка должна быть красивая. Когда и где ты с ней познакомился? Ладно, где - не так уж и важно. Когда?
   -- В мае месяце.
   Ещё едучи в поезде, Камелия попросила Степана сказать его родителям, что они познакомились не позже средины мая, к примеру, на праздники. И Степан с ней полностью согласился - неизвестно было, как родители отреагируют на сообщение о том, что Степан знаком с девушкой всего каких-то 3-4 дня. Да, он, прошедший четыре года войны, был вполне самостоятельным. Он мог принимать любые решения, и делать так, как считал нужным, но при этом расстраивать родителей ему всё равно не хотелось.
   -- Не так уж и давно, -- отреагировала на сроки знакомства Лена. -- Быстро же вы всё решили. Но, наверное, и правильно.
   -- Лена, -- вдруг после последней фразы решился Степан, -- я тебе сейчас что-то скажу, но, ни одного слова, даже намёка родителям. Просто мне очень важно твоё мнение по этому вопросу - не пожилых людей, а примерно моего возраста.
   -- Ого! Вот это уже интересно. Рассказывай, я родителям ничего говорить не буду.
   -- Лена, ты знаешь, сколько на самом деле я был знаком с Камелией, до того, как мы приняли решение поехать в Тихорецк вместе?
   -- И сколько же?
   -- Держись за что-нибудь, чтобы не упасть. Дело вот в чём - она действительно студентка мединститута, но не московского, а ярославского. Она в Москву приехала просто на экскурсию. Так вот, я был знаком с ней только два дня.
   -- Два дня?!! Всего лишь два дня?! Значит, ни в каком не в мае - совсем недавно. Ты сумасшедший! Вы оба сумасшедшие. А впрочем... -- она задумалась. -- Нет, Стёпа, я не права, вы не сумасшедшие. Вы просто молодцы! Именно такой и должна быть настоящая любовь. Именно такой! - пусть безрассудной на первый взгляд, но смелой, решительной. Если это настоящая любовь, то ей не нужны какие-либо сроки. Это совместный прыжок в бурное море. Здорово! Это означает, что вы нашли друг друга! Сразу нашли, сразу полюбили. Повторяю, вы молодцы! Я вас не осуждаю, наоборот - поддерживаю. Так и должно быть. И я верю, что никто не сможет вас разлучить, вы созданы друг для друга.
   -- Спасибо, Лена! -- удивлённо протянул Степан после не такой уж и краткой тирады сестры. -- Я даже не ожидал от тебя такой реакции.
   -- Это правильная реакция, Стёпа, правильная. Да, родители могут подумать и по-другому, а я думаю именно так. Мне даже кажется, что и родители это смогут понять. Но лучше им, ты прав, сейчас этого не говорить. Так, беги за своей Камелией. Мне не терпится с ней познакомиться. Но, всё равно, раньше полседьмого не приходите.
   Совместный вечер, нужно признать, удался. Родителям понравилась девушка сына, она была довольно просто одета, в скромное ситцевое платьице, не накрашена, только слегка подведены помадой губы. За столом Камелия вела себя интеллигентно, спокойно и очень скромно. Степан, конечно, прекрасно понимал, чего девушке стоило это спокойствие, ему было заметно, что она здорово волнуется. У неё в самом начале даже слегка подрагивали её тонкие пальчики. Со временем она успокоилась и рассудительно отвечала на интересующие семейство Ивченко вопросы. Впрочем, их было не так уж и много. Они и вовсе прекратились после вопроса мамы Степана о том, где сейчас живут родители Камелии. За девушку ответил коротко сам Степан:
   -- Родители Камелии погибли.
   И все расспросы тут же прекратились. Многие молодые люди потеряли во время войны своих близких, а потому все сочувствующе более не затрагивали подобных тем, но было заметно, что после этого родители Степана начали относиться к Камелии с истинно отеческой теплотой.
   За столом и за разговорами засиделись до одиннадцати часов. Случайно взглянув на часы, Камелия заволновалась - ей нужно было спешить в гостиницу. Лена начала уговаривать её остаться на ночь, но Камелия не соглашалась.
   -- Никуда ты сейчас не пойдёшь, доченька, -- вмешалась мама Степана и Лены.-- Уже поздно, темно, ты устала с дороги. Переночуешь у нас, вместе с Леной.
   Очевидно, слово "доченька" растрогало Камелию, и она только вопросительно посмотрела на Степана, как бы обращаясь к нему за помощью - ведь они так не договаривались. Но Степан поддержал маму.
   -- Лия, мама права. Ну, зачем тебе сейчас торопиться в гостиницу? Оставайся, это всего лишь на одну ночь, я тебе обещаю. Просто, действительно, все устали. К тому же, я же вижу, что Лене очень не терпится пообщаться с тобой наедине.
   -- А как же ты?
   -- А что я. Мне ли, прошедшему всю войну, привыкать спать в различных местах. Не волнуйся, я устроюсь, и буду спать, как убитый. Мне не привыкать.
   В общем, с трудом Камелию уговорили остаться. И она ещё долго шушукалась с Еленой. Но вот в вопросе того, что он будет спать как убитый, Степан был явно неправ - в эту ночь он долго не мог уснуть, да и спал не так уж спокойно - всё ворочался, что с ним редко случалось.

* * *

   Утром Степан проводил Камелию в гостиницу. Ей нужно было отдохнуть от бессонной ночи на новом месте и, наверное, двухчасовой негромкой беседы с сестрой Степана в тёмной комнате, без света, но, тем не менее, озарённой ярким сиянием луны. Договорились, что Степан зайдёт за ней примерно в полпервого, и они отправятся на речку. Вернувшись домой, Степан попал в цепкую паутину Елены, ей не терпелось поделиться с братом своими мыслями как о вчерашнем вечере, так и об избраннице 25-летнего майора Степана Ивченко.
   -- Классная у тебя девушка, Стёпа, -- первым делом сообщила брату Лена. -- Очень красивая и, по-моему, толковая.
   -- Ну, будущий врач, всё же.
   -- А когда вы поженитесь?
   -- Здравствуйте вам! Мы же, как я тебе рассказывал, совсем недавно познакомились.
   -- Ну и что? Если это настоящая любовь, а я в это верю, то никаких помех нет.
   -- А ты когда замуж выйдешь?
   -- Наверное, в следующем году. Так я предполагаю, но это не точно.
   -- А почему не в этом году?
   -- Понимаешь, мы с Дмитрием решили, что пока учимся, не стоит расписываться.
   Дмитрий Кузьмин, парень Лены, был тоже родом из Краснодарского края, учился с ней на одном курсе, хотя и был на два года младше её - за несколько лет до начала войны он, окончив пятый класс, с мамой уехал в Астрахань к бабушке по маме. Когда началась война, мама вернулась в Краснодар, проводив мужа на фронт. Во время эвакуации она вновь уехала к своей маме, там же в Астрахани Димка и окончил нормальную школу. Степан однажды даже подшутил над сестрой, что та себе в женихи молодого парня отхватила.
   -- Почему? -- спросил брат.
   -- Мы решили сыграть свадьбу уже, когда будем на последнем курсе. Но её нужно обязательно сыграть ещё до окончания института - чтобы у нас направления были в один город, как мужу и жене.
   -- Ага! Значит, тебе нужно доучиваться в институте, а Камелии нет?
   -- Ну, я подумала, что вы живёте сейчас в разных городах, а вот после свадьбы она сможет переехать к тебе в Москву, и перевестись в московский медицинский институт. А в Москве у тебя, офицера больше возможностей снять для вас комнату после свадьбы.
   -- Так, нечего пороть горячку. Успеем ещё, к тому же о свадьбе никакого разговора у нас не было. Я ей ещё и в любви-то не признавался. Ленка, ты очень уж торопишь события. А Камелии, между прочим, ещё два года учится. Ты вместе с практикой за пять лет окончишь свой педагогический институт, а Лие шесть лет на студенческой скамье сидеть. А на следующий год, после окончания академии, меня вообще зашлют в какой-нибудь гарнизон вдали от крупных городов. И что, Камелии бросать институт на последнем-то курсе? Хватит об этом. Давай о чём-нибудь другом поговорим. Наговорились вы ночью? -- уже улыбаясь, спросил Степан сестру, -- всё ты выяснила?
   -- Наговорились. Только, ты знаешь, Камелия как-то не особенно желала, как я почувствовала, рассказывать о своих родителях. Я так и не поняла, кто они, чем занимались, как погибли.
   -- Та-а-а-к, -- протянул Степан, -- давай-ка, сестрёнка, прогуляемся - погода чудесная, подышим свежим воздухом.
   -- Вот ещё! Чудеса, да и только! Когда я тебя вытаскиваю на этот свежий воздух, то ты отказываешься. А как ответить сестре на вопросы, так ты тот час бежишь из дому.
   -- Если я и бегу, то вдвоём с тобой. Вот на свежем воздухе и поговорим.
   Конечно, Елене, несмотря на своё бурчание, хотелось прогуляться с братом, а потому минут через сорок они уже сидели в одном из уютных, причём отдалённом, сквере города.
   -- Вот теперь мы сможем спокойно поговорить о родителях Камелии.
   -- А почему этого нельзя было сделать дома?
   -- Знаешь такую поговорку - и стены имеют уши. Это, конечно, не относится к родителям, но бережёного Бог бережёт. Да и родителям это знать пока что не следует.
   -- О чём ты, Стёпа?! -- перепугалась Елена.
   -- Сейчас расскажу. Только воспринимай всё спокойно. Так вот, мама Камелии была медицинской сестрой, начала работать ею, сестрой милосердия ещё в первую мировою войну. А погибла она в лагере.
   -- В немецком?
   -- Нет, в нашем.
   -- Как это?!
   -- А вот так. Или ты не знаешь, что и у нас порой людей ссылают в лагеря?
   -- Но это же воров, бандитов или... врагов народа. И кто же мать Камелии?
   -- Я сейчас тебе расскажу, но не перебивай. Потом будешь вопросы задавать. Отец Камелии в гражданскую войну воевал на стороне белых, с ним там же лечила раненых и мама Камелии. Но он ещё до первой мировой войны окончил институт и был, наверное, неплохим инженером. После разгрома армии Врангеля, они эмигрировали в Турцию, потом попали в Болгарию. Когда нашей стране в 30-х годах потребовались квалифицированные специалисты, семья Головиных, это фамилия Камелии, вернулись в СССР. Это было время, когда многие русские возвращались на Родину. Отец Камелии работал в Подмосковье инженером. И всё было вначале нормально. Но в 36-38-м годах прокатилась волна арестов, ты это знаешь. Эта волна накрыла и папу Камелии. Его арестовали в 1938-м году, и о его судьбе дочери ничего не известно. Такие вот дела. Теперь ты понимаешь, почему я тебя вытащил на свежий воздух.
   -- Но, Стёпа, тогда получается, что Камелия - дочь врагов народа?! -- ужаснулась Елена.
   -- Во-первых, говори тише, а во-вторых, врач, медсестра, санитарка не могут быть врагами народа. Медицинский персонал всегда был и должен быть вне политики, партий и движений. Медики не должны принимать чью-то сторону в противоборствах каких-либо противников. Их обязанность просто оказывать помощь любому человеку. Понимаешь? - любому!
   -- Хорошо, с этим я согласна. С её мамой понятно. Но отец Камелии...
   -- Он тоже не враг.
   -- Как же это?
   -- Лена, ты взрослая женщина. Неужели тебе никогда не доводилось задумываться - как вот так сразу, в одночасье, могло появиться столько врагов народа? Причём среди тех, кто боролся действительно с врагами, зримыми врагами нашей страны, и вместе со всеми строил социализм. Да ещё враги народа на таком уровне - военачальники Блюхер, Тухачевский, Егоров, партийные деятели Каменев, Зиновьев, Рыков, Троцкий, Бухарин и другие.
   -- Ой, Стёпа, что ты такое говоришь? -- перепугалась сестра.
   -- Вот то и говорю. Перед войной арестами выкосили почти всю верхушку нашей армии. Не потому ли так провально для нас сложились первые месяцы войны?
   -- Стёпа, я не хочу этого всего слушать.
   -- Не прячь голову в песок, как страус. Я это говорю только тебе.
   Степан озвучил Елене распространённую легенду о том, что напуганный страус прячет голову в песок. Но это не соответствует истине. Исследователями не отмечено ни одного случая, когда страус нырял бы головой в песок. Он в этом случае просто задохнулся бы. Да, иногда после продолжительной погони птица действительно может резко опустить шею с головой к земле. Это вызвано тем, что пернатый бегун тратит массу усилий на пробежки на большой скорости, а такой перерыв с наклоном головы и шеи вниз позволяет ему восстановить энергию за 10-15 минут. А ещё самка страуса, сидящая на гнезде, в случае опасности распластывает по земле шею и голову, стремясь стать незаметной на фоне окружающей саванны. Кроме того, страусы употребляют в пищу песок, поскольку мелкие камешки помогают им в процессе пищеварения.
   -- Всё равно, они враги народа, -- упиралась Елена.
   -- Ты можешь, и, пожалуй, должна говорить это всем, но не мне.
   -- А почему не тебе?
   -- Знаешь, Лена, за четыре года войны я видел многих таких "врагов народа". Они сидели в лагерях, но когда там, в верхах, поняли, что без них обойтись не удастся, то их стали как бы реабилитировать и возвращать на фронт. В лагерях, или на допросах они, заметно было, здорово натерпелись. Хотя они ни одним словом об этом не обмолвились, очевидно, давали подписку о неразглашении. Просто их лишения и так чувствовались, да ещё у некоторых были видны разные шрамы, негнущиеся пальцы рук и прочее. Но они также и не кляли тех, кто упёк их за решётку, мужественно перенеся лишения. Так вот, если бы многие другие были такими же "врагами народа", то мы бы и горя не знали. И на фронте это были люди такой закалки, такой честности и такого патриотизма, что им многие могут позавидовать. Они не трусили, и в плен никто из них не сдавался. А потому я уверен, что таким же честным человеком является и отец Камелии.
   -- Но, как же так, Стёпа? Что же тогда было в 30-х годах?
   -- Не знаю, Лена. Я догадываюсь, но говорить об этом не стану. Возможно, мы когда-нибудь и узнаем правду. Я знаю, что ты о нашем разговоре никому ничего не скажешь. Сама ты будешь продолжать говорить с другими людьми на эту тему со своей прежней категоричностью. Так оно и должно быть для твоей же безопасности.
   Даже Степан не знал сейчас того, что в 30-е годы коллегии судей заменили так называемыми "тройками", а время от начала следствия и до приговора суда могло сокращаться и до 24-х часов. При этом во все парторганизациям приходили разнарядки и лимиты по выявлению в их среде врагов народа. Так появилась такая категория людей как "герои-разоблачители врагов народа". За период с 1930-го по 1953-й годы репрессиям подверглись более 60 миллионов человек, 24 миллиона из них расстреляли. Детям "врагов народа" было запрещено общение с родственниками, иногда изменялись их фамилии.
   -- А где же Камелия училась, если её родители были арестованы? -- спросила сестра.
   -- В детдоме, интернате. Камелию направили в специальный интернат, который был расположен где-то в Щёлковском районе. Это фактически тоже Подмосковье, но, поскольку Камелия на словах отреклась от родителей, то...
   -- Ага! Значит, она отреклась-таки от родителей? -- перебила его Лена.
   -- На словах да, но не на деле, не в душе. Так настояла её мама, в целях безопасности и нормального будущего дочери. Так вот, именно из-за этого и была Камелия в детдоме, который располагался не так уж далеко. Многих детей, так называемых врагов народа, вывозили и куда дальше, хотя было постановление о том, чтобы размещать их в детских домах Наркомпросов республик, краёв и областей согласно установленной дислокации. Но, всё же, вне Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси, Минска и приморских пограничных городов. Так что Камелии ещё повезло. Но она и не жаловалась на детдом, или интернат. Она говорила, что даже рада была этому, не хотела она уже встречаться со своими бывшими одноклассниками. Кто-нибудь, когда-нибудь да и попрекнул бы её такими родителями. А так вокруг были дети из примерно таких же семей. В этих детских домах учащимся давали возможность окончить среднее учебное заведение, и, как она говорила, отношение со стороны учителей было вполне нормальное, порой даже сочувственное. Правда, поскольку она отказалась от родителей, то, наверное, могла бы учиться и в своей старой школе в тех же Мытищах. Но жить ей всё равно было негде.
   -- А Камелию не могли забрать родственники?
   -- В принципе, могли. Дети репрессированных родителей, не внушающие своим поведением социальной опасности, не проявляющие антисоветских настроений и действий, при наличии не репрессированных родственников могли быть переданы тем на полное иждивение. Но у Камелии не было таких родственников. Дядя, брат её папы, служил где-то на Севере, родители мамы жили в Прибалтике, а она, как ты знаешь, до 1940-го года не входила в состав СССР. Практически не было у неё родственников и по папиной линии - старенькая бабушка, которая сама еле концы с концами сводила.
   -- Но почему вообще репрессировали и детей? Ведь Иосиф Виссарионович всегда говорит, что сын за отца не отвечает? Разве не так?
   -- На словах так. Да и формально тоже. А вот на деле... Ты сама видишь, что это далеко не так.
   И опять-таки не знали тогда ещё ни Степан, ни Елена, что автор очень популярного в годы войны произведения "Василий Тёркин" А. Т. Твардовский в 60-х годах напишет поэму "По праву памяти", где будут и такие строка:
             Сын за отца не отвечает -
             Пять слов по счёту, ровно пять,
             Но что они в себе вмещают,
             Вам, молодым, не вдруг понять.
   -- Понятно. А поступать в институт Камелии такая биография не помешала?
   -- И да, и нет.
   -- Как это?
   -- Ну, она, как рассказала мне, хотела поступать в московский ВУЗ, тем более что столица была недалеко - каких-то 80-90 км. Но туда ей путь был закрыт. В анкетах, как ты знаешь, есть такая графа: Сведения о семье и близких родственниках. И что она там должна была писать? Она написала, что отец арестован в 38-м году, а мама умерла в 43-м. И это была правда, а подробности она не расписывала. Кстати, я как военный, знаю и ещё одну анкету, по военной линии, в которой есть даже такой пункт, под N 23: "Кого из советских граждан знаете как изменников Родине, предателей и пособников (указать фамилию, имя, отчество), установочные данные и в чём выражалась их изменническая деятельность, и где они сейчас находятся?". Вот так. Да, Камелия на словах отреклась от родителей, но в Москве её документы точно не прошли бы. Вот потому-то она и поступала в медицинский институт в Ярославле. И что интересно, поступила она в институт в год его открытия. Правда, ещё годом ранее в городе начал работу эвакуированный из Белоруссии медицинский институт, но официально Ярославским мединститут стал именно в 44-м году. К тому месту, где находился детдом, в котором училась Камелия, это был ближайший город, имеющий медицинский институт. Такие вот дела, Лена.
   -- Камелии сейчас 21 год? -- спросила Елена, добавив в уме четыре года - разницу после предполагаемым окончанием школы девушки брата. -- Мы с ней одногодки?
   -- Двадцать два. Год она потеряла при переезде из Болгарии в Союз - школьные программы немного отличались, да и привыкнуть нужно было к учёбе в новой для неё стране.
   -- Ясно. Да, нелёгкая жизнь была у девочки. С детства без родителей, хотя на первых порах они и живы были, потом детдом. Она, наверное, права - в специализированном интернате хоть не было издевательств со стороны одноклассников, не было упрёков. Все как бы равны, у всех таких детей были схожие судьбы.
   -- А вот сейчас мы как раз и поговорим об упрёках. Лена, я тебя как брат очень люблю и уважаю, я за своих близких готов кому угодно горло перегрызть. Но, запомни, Лена, одно - никогда, ни словом или даже взглядом не смей намекнуть Камелии на то, что она дочь врагов народа. Во-первых, это не так, а во-вторых, она, такая же как и ты, или я - дочь своей Родины, такой же строитель нашего светлого будущего. Если ты позволишь в отношении Камелии подобную вольность, а я могу расценить это как подлость, то мы с тобой здорово поссоримся.
   -- Ну, что ты, Стёпа, я всё поняла. Я никогда не обижу Камелию. А вообще-то, спасибо, что ты мне всё так откровенно рассказал. Я тебе благодарна. Да и мне есть над чем задуматься.
   -- Можешь задумываться, но мысли свои лучше никому не озвучивай.
   -- Я поняла. Как поняла я и то, что ты Камелию очень любишь. Теперь я в этом убедилась окончательно. Ну, что, пошли домой? Не хочу мешать тебе больше времени проводить со своей суженой. А вы оба наверняка суженые друг другу. Не упускайте своего счастья.
  
  

ГЛАВА 14

Делу время, потехе час

  
   Камелии понравился не такой уж большой, но уютный городок Тихорецк. Он уже неплохо отстроился за три послевоенные годы, был зелёным и, главное, тихим по сравнению с шумной Москвой, да и не таким уж маленьким Ярославлем. Но особенно понравилась девушке окрестная природа, поля, степи, небольшие речки. Конечно, эти речушки не сравнить было с судоходной Волгой, которая протекала через Ярославль. Кроме того в городе находилось ещё и устье реки Которосль, которая тоже, пожалуй, была покрупнее речушек Тихонькой и Челбаса. Но, то были реки в самом городе, в его черте, и были они не такими чистыми, как эти небольшие речушки Кубани. В общем, бо́льшую часть времени Камелия проводила время со Степаном именно на природе. А в беседах они ещё более детально узнавали о былой, короткой пока ещё жизни каждого.
   -- Стёпа, я уже практически знаю о твоём детстве, о военном училище, о твоей службе после войны. А вот о том, как ты воевал, ты почему-то не очень охотно рассказываешь. А это ведь целых четыре года жизни, и очень нелёгкие годы, -- обратилась к Ивченко в один из дней Головина.
   -- Потому и неохотно рассказываю, что это были действительно нелёгкие годы, тяжёлые годы. Сколько моих товарищей погибло, да и вообще наших людей.
   -- Я это понимаю. У меня ведь тоже были не такие уж лёгкие годы, но я же тебе рассказала о них. А ты о своих не рассказываешь, -- как бы обиделась Камелия.
   -- Ты права, извини. Хорошо, расскажу я тебе об этих годах. Но рассказ будет не такой уж и короткий.
   -- Вот и хорошо, я люблю слушать.
   И Степан довольно детально стал рассказывать девушке о фронтовых годах, о сражениях, в которых он принимал участие, о ранениях, о двухгодичной службе в Германии. Не забыл он упомянуть и о своих друзьях - Василии Ордынском, о судьбе которого ему ничего не было известно, и о Фёдоре Савченко. Рассказал он Камелии и о том, что они поклялись с Фёдором побывать на перевалах Кавказа и поклониться своим павшим товарищам.
   -- И вы уже там побывали? -- спросила Камелия.
   -- Нет ещё. Мы вначале, в письмах предполагали побывать там ещё в прошлом году - осенью 47-го было пятилетие со дня тех событий. Но у нас отпуска были в разное время, да ещё я только в прошлом году поступил в Академию. В общем, не смогли. Теперь мы планируем в ближайшие годы там побывать, и обязательно осенью, в сентябре. Но в следующем году, наверное, снова не получится, у меня в Академии будет выпуск и новое назначение. А куда меня сошлют, неизвестно. В общем, скорее всего это будет уже в 1952-м году - на десятилетие той битвы за Кавказ. Мы обязательно с Федей спишемся и договоримся взять отпуск именно на то время.
   -- А почему именно на Кавказ вы решили съездить? Как ты мне рассказывал, много было и других тяжёлых и кровопролитных боёв.
   -- Ну, наверное, всё просто - именно там мы вдвоём с Фёдором воевали, и стали лучшими друзьями. Мы и сами это как-то не обсуждали, но так решили.
   -- Ну, что ж, тогда и я с вами в 52-м году поеду. Я ведь никогда не бывала на Кавказе. А там ведь очень красиво.
   -- Лия, там не только красиво, но там ещё и очень опасно. Те места совсем не для прогулок. А потому я тебя взять с собой вряд ли смогу.
   -- Вот ещё, опасно! Я ведь буду с тобой, ты теперь мой защитник.
   -- Я защитник от врагов, зверей и прочей напасти. Но горы Кавказа опасны совсем не тем. Туда нужно идти хорошо подготовленным, иметь специальное снаряжение.
   -- Ну и что. Мы подготовимся.
   -- Ладно, рано об этом говорить, -- решил прекратить эту тему Ивченко. -- Доживём до тех дней - там посмотрим. Ещё много воды утечёт, мало ли что ещё может произойти.
   Беседа была завершена, и влюблённые вновь продолжили просто отдыхать, не строя пока что далекоидущих планов. У них на уме были планы ближайшие, точнее даже не планы, а обстоятельства - они прекрасно понимали, что вскоре им придётся расставаться, и не на какую-то неделю или месяц, а скорее всего, на целый год. Правда, Степан для себя поставил цель вырваться за этот год в Ярославль хотя бы на короткое время для встречи с Камелией. Как же тяжело приходится влюблённым, живущим в разных городах!

* * *

   Несмотря на то, что Степан практически всё своё время проводил с Камелией, да и думал о ней, он в один из поздних вечеров, когда Камелия уже отдыхала в гостинице, вспомнил об Алексее Полунине, брате Вани. В прошлом году Ивченко не удалось встретиться с Лёшкой из-за перевода воинской части Степана в Союз и его очень напряжённого отпуска, связанного с подачей документов и поступлением в Академию. Но в этом году он обязан встретиться с Алексеем, очень уж неудобно как бы забывать о брате своего друга. Полунин младший уже проучился в лётном училище два года и новостей у него, наверное, было немало.
   Но, не успел Степан осуществить свои планы в отношении Алексея, как тот в воскресенье пожаловал в квартиру семейства Ивченко сам. При этом он заявился ни свет, ни заря, когда Степан на кухне в одиночестве жевал наспех приготовленный себе бутерброд - торопился к Камелии.
   -- Добрый день, дядя Стёпа! -- поприветствовал гость открывшего ему дверь Степана.
   -- О, Лёша! Проходи. Ты опередил меня, я только собирался к тебе заскочить. Ранняя ты пташка.
   -- Вы извините, что я так рано. Но я боялся не застать вас дома. Вы ведь почти всё время где-то на природе.
   -- Откуда ты знаешь?
   -- Видел вас как-то издали в городе. Вы гуляли с девушкой, красивая она у вас.
   -- А почему же ты не подошёл? Познакомился бы с ней и сам ей это сказал.
   -- Нет, неудобно.
   -- Ладно, может быть говорить что-то тебе и неудобно, но вот познакомиться с ней ты сейчас сможешь. Я как раз собираюсь к ней.
   -- Да ну что вы, неудобно. Зачем я буду вам мешать.
   -- Опять своё неудобно. Штаны через голову неудобно одевать. Так, курсант Полунин, слушайте приказ офицера: "Сейчас вы идёте со мной на прогулку". Ясно?
   -- Так точно.
   -- Ну, вот, это другое дело. Познакомишься с Камелией, а потом будешь рассказывать уже нам обоим свои новости.
   -- Камелия - это имя вашей девушки? Красивое имя, и сама она красивая. Всё под стать.
   -- Так, Алексей, хватит мне "выкать". Не такая уж большая у нас разница в возрасте. Сколько - пять лет всего?
   -- Шесть.
   -- Ну, пусть шесть, не важно. Ты же брат моего лучшего друга детства, так что будем на "ты". К тому же мы оба военные, ты уже почти офицер.
   -- Но у военных как раз и существует субординация.
   -- Существует, но не в личных дружеских отношениях. Понятно, что ты при посторонних лицах ты не будешь ко мне обращаться на "ты", но только тогда, когда я буду в военной форме. А то дядя Стёпа да дядя Стёпа. Я тебе что, милиционер дядя Стёпа? Договорились?
   -- Так точно! -- улыбнулся Алексей, вероятно представив себе Ивченко в милицейской форме, как персонажа одноимённой детской книги Сергея Михалкова.
   Через полчаса Алексей уже прогуливался по городу вместе со Степаном и Камелией.
   -- Так, расскажи, Лёша, про свои успехи в училище? -- начал, после знакомства Полунина с девушкой, новую тему Степан.
   -- Да нечего особенно рассказывать. Учусь, как все, служу.
   -- Летал уже?
   -- Пару раз летал, но не сам - с инструктором. Нам специально показывали возможности самолётов, да и то, как прекрасно в небе.
   "Как прекрасно в небе", -- повторил про себя Ивченко, вспоминая о том, что почти то же самое говорил и старший брат Алексея. А вслух он спросил:
   -- На каких самолётах вас обучают?
   -- Ну, конечно же, старенький ПО-2, он же У-2. Но есть ещё и более новые самолёты - Ла-7, Як-11. А есть и совсем новые: Ла-9, Як-12. Хорошие самолёты, мы их тоже будем изучать, только на них мне ещё летать не доводилось. Они только весной этого года у нас появились. И они не из дерева и фанеры, каким был когда-то ЛаГГ-3.
   -- Ничего, скоро будут у вас уже и самостоятельные полёты.
   -- Да, и, наверное, уже в этом году. Дядя Стёпа, а вы...
   -- Опять?!
   -- Ой, не могу я так быстро привыкнуть. Стёпа, а ты читал книгу "Повесть о настоящем человеке" Бориса Полевого?
   -- Конечно.
   -- Так вот. Оказывается мой тёзка, младший лейтенант Алексей Петрович Маресьев, прототип героя этой повести, был инструктором по обучению полётам в нашей Батайской школе. Он обучал курсантов и когда там учился Ваня. Маресьев сам окончил наше училище, тогда ещё школу, и остался там служить инструктором. Кстати, Ваню некоторые в училище помнят.
   -- А Ваню тоже Маресьев обучал?
   -- Нет, другой инструктор. У них была группа из 12 курсантов. Но осенью 41-м года, когда линия фронта приблизилась к Северному Кавказа, нашу школу перевели в азербайджанский город Евлах. Ты знаешь, за годы войны более 150 лётчиков-серовцев, окончивших наше училище, были удостоены звания Героя Советского Союза. Тоже наш выпускник, и тоже Герой Советского Союза старший лейтенант Пётр Шавурин в июле и в декабре 1942-го года на подступах к городу Горький совершил два тарана, сбив два гитлеровских бомбардировщика. А Героя он получил уже в 1943-м году.
   -- Да-а, хорошее у вас училище. Учись, Лёша, ты должен стать отличным лётчиком - за себя и за брата. Возможно, когда-нибудь и твоё имя впишут в список Героев Советского Союза.
   -- Это в мирное-то время?
   -- Всякое бывает в этой жизни. Но ты старайся стать не просто хорошим лётчиком, а самым лучшим. Я верю в тебя.
   Далее беседа перешла на другие темы, немного расспросила Алексея и Камелия. Но вскоре, Алексей попрощался с влюблённой парой, тактично не желая им мешать, и ушёл. Камелия же со Степаном продолжили свою импровизированную экскурсию по городу. Сразу после полудня они перекусили в кафе, Камелия зашла переодеться, и они отправились на речку.

* * *

   Первый послевоенный отпуск, к тому же по обстоятельствам короткий, вначале тянулся у Ивченко как-то непонятно долго, но вот его концовка пролетела мигом. На сей раз отпуск, или каникулы, не казался Степану таким уж длинным, но пролетел он, по его понятию, мгновенно. Влюблённым всегда не хватает времени, им кажется, что время движется с неким ускорением. Но зато Ивченко окончательно решил, что за его не такую ещё и длинную жизнь это было самое что ни на есть лучшее время - время, проведенное с Камелией. А ведь, он с ужасом подумал о том, что они могли вообще не встретиться. Какой же счастливый случай свёл их в Третьяковской галерее. Но даже там они легко могли разминуться, пойди тот или иной в это время в другой картинный зал. Значит, думал Степан, это была судьба. И пусть теперь эта судьба ведёт их по жизни вместе, теперь они уже никогда не расстанутся.
   Но вот, тем не менее, уже настала пора этого вынужденного расставания. Вначале Степан планировал, что проводит Камелию до Ярославля, съездит на денёк-другой с ней вместе. Но потом он подумал, что времяпрепровождение в поездах не самое лучшее решение для того, чтобы побыть вдвоём. К тому же Камелии лучше всего было ехать в Ярославль именно через Москву, значит, вместе. И он решил как можно больше побыть с Камелией в родном городе, и только за пару дней до начала занятий обоим поехать в города их учёбы, но сначала именно в таковой для Степана. Они приехали утром в Краснодар, хотя можно было ехать и из Ростова-на-Дону (да и немного ближе), но Степан хотел потратить хотя бы пару часов на ознакомление Головиной со "столицей" его родного края. А уже на вечер он взял два билета до Москвы. Приехали в Москву Ивченко и Головина ранним утром, было время ещё и прогуляться по столице. А настоящее расставание Степана и Камелии произошло именно в Москве на Ярославском вокзале. Они взяли Камелии билет на послеобеденный поезд, спланировав, чтобы она ещё до вечера была в городе своей учёбы. Для себя же Степан решил, что сообщение хорошее, а потому каких-то 5 часов езды для него пустяк, и он точно ещё до следующего лета, а то и до Нового года хотя бы разок навестит Камелию.
   А далее начались для Ивченко и его коллег-слушателей занятия в Академии. В этом учебном году Ивченко и его сокурсники знакомились с новинками военной артиллерийской и зенитной техники. Сначала их естественно ознакомили с реактивными системами залпового огня (бесствольными системами полевой реактивной артиллерии), какими, например, являлись машины реактивной артиллерии БМ-8 или БМ-13 - легендарные "Катюши". У этих установок поражающим противника средством являлся реактивный снаряд (сокращённо РС), который любовно именовали "Раиса Сергеевна". С этим оружием частично Ивченко был знаком, как знакомо было ему (как трофейное) и немецкое оружие аналогичного типа - буксируемый реактивный миномёт (Nebelwerfer), получивший прозвище "Ванюша". А вот дальше слушателям Академии этого направления начали рассказывать о разработках абсолютно новых типов оружия. В соответствии с майским 1946-го года Постановлением СССР были развёрнуты работы по воссозданию немецких ракет типа ФАУ-2 (дальнобойной управляемой ракеты) и "Вассерфаль" - зенитной управляемой ракеты. После окончания войны начали активно разрабатывать образцы ракет, способных достичь территории "вероятного противника". Слушателям Академии представляли пока что просто макеты и схемы. Но к этому времени уже проходили испытания советского наземного комплекса с баллистической ракетой Р-1, который создавался под руководством С. П. Королёва. На этой ракете был установлен жидкостный реактивный двигатель, 75 % топлива составлял спирт, а остальное - жидкий кислород. Первые попытки создания ракет такого класса были предприняты в первые послевоенные годы и в конструкторском бюро В. Н. Челомея.
   Постепенно слушателей начали знакомить с зенитными комплексами и радиолокационными станциями - это были уже первые попытки объединить наземную артиллерию, зенитную артиллерию и средства ПВО в единый комплекс, предназначенный для уничтожения воздушных целей. Ещё до войны на базе успешного развития радиоэлектроники были разработаны и с 1940-го года запущены в производство первые отечественные радиолокационные станции метрового диапазона РУС-2 ("Редут"), успешное испытание которых в боевой обстановке прошло при обороне Ленинграда. В ходе войны шло дальнейшее совершенствование РЛС, расширялось их боевое применение, а в послевоенный период продолжалось расширение производства РЛС, дальнейшее совершенствование их помехоустойчивости и боевых возможностей. Предполагалось, что в состав зенитно-ракетного комплекса должны входить такие системы как пусковая установка, зенитные управляемые ракеты, средства разведки воздушного противника, средства управления ракетой и другое оборудование. В итоге был создан, а в 1955-м году принят на вооружение первый такой ЗРК С-25. В общем, майор Ивченко, как и другие слушатели Академии, постепенно начали приобщаться к новым перспективным разработкам в области ракетно-зенитной техники.
   На новый 1949-й год, как это себе запланировал Степан, он съездил в Ярославль к Камелии. Ивченко выпросил у командования день 31 декабря, а потому вместе со своей любимой встретил Новый год. Первый день нового календарного года был праздничным днём, а 2-е января припало на воскресенье, так что молодой паре повезло - они пробыли вместе почти полные трое суток.
   После этого вновь учёба. С начала нового года время для загруженного учёбой Ивченко как бы полетело быстрее. А там уже и весна начала его подгонять. На майские праздники (1 и 2 мая) Степан вновь гостил у Камелии. Но вот уже лето и окончание Академии. Теперь майор Советской Армии, так с февраля 1946-го года стала именоваться рабоче-крестьянская Красная армия (РККА), стал ожидать своего нового назначения. В Академии с этого года произойдут изменения, придёт новое руководство - генерал армии Владимир Васильевич Курасов.
   За второй год своей учёбы в Академии Ивченко, помня о данном Камелии слове, раздобыл-таки сведения о её дяде по линии отца, хотя сделать это было непросто, и времени на это ушло довольно много. Но, в конце концов, он узнал, что подполковник Красной армии Александр Васильевич Головин пал смертью героя на Северном фронте в августе 1942-го года. Он, конечно, сообщил эту новость Камелии, которую та здорово огорчила - оборвалась ещё одна тонкая ниточка в родственных связях Камелии Юрьевны Головиной.
   Что касается нового назначения, то Ивченко получил его в один из полков, базирующийся на востоке Казахской ССР, в Усть-Каменогорской области. Путь от Москвы, да и от Ярославля и Тихорецка не ближний, но и назвать его таким уж дальним тоже нельзя было. Но перед тем как явиться на новое место назначения Степану предстояло отгулять отпуск, что его безмерно тешило - ведь в это время и у Камелии каникулы. И, конечно же, отдых был вновь в Тихорецке. Но в самом его начале возникла одна проблема, не у Степана с Камелией, а у семейства Ивченко. Отдыхать в родной город этим летом приехала и Елена со своим женихом Дмитрием Кузьминым. При этом она сказала родным, что Дмитрий сделал ей предложение, и они собираются осенью расписаться.
   -- Свадьбу будете справлять в Краснодаре или у нас, в Тихорецке? -- спросил сестру Стёпа.
   -- В Тихорецке. В Краснодаре нам непросто будет всё организовать.
   -- А где живут родители Дмитрия?
   -- В станице Михайловская Курганинского района, это не так уж далеко от Армавира. Но там живёт только мама Димки. Его отец погиб на фронте. Ей, конечно, не под силу одной организовывать всё в станице. Поэтому мы и будем свадьбу играть у нас в городе. Маме Дмитрия проще к нам сюда приехать, нежели там всё устраивать.
   -- Логично. Только не совсем понятно, почему именно осенью, а не зимой, весной или сейчас - летом?
   -- Ну, не знаю. Так мы планировали. Зимой свадьбу неудобно по холоду организовывать, а весной уже не до того будет - на носу выпускные экзамены.
   -- Ясно. Только вот ни я, ни Камелия у тебя на свадьбе присутствовать не сможем.
   -- Почему?!
   -- А как мы осенью будем вырываться с учёбы, службы? Камелия, конечно, могла бы на выходные приехать из своего Ярославля, хотя тоже путь неблизкий. Но без меня она, скорее всего, ехать не захочет. А я вырваться точно не смогу, у меня служба - никто меня не отпустит. Да и ехать мне чуть ли не из Сибири, с которой Усть-Каменогорская область почти граничит. К тому же, я только начну служить на новом месте. Вот такие дела, Лена.
   -- Ой, нет, так не годится! Я хочу, чтобы ты с Камелией обязательно был на моей свадьбе.
   -- Хотеть не вредно. Нужно учитывать обстоятельства.
   -- И что же делать?
   -- А почему бы вам с Дмитрием не расписаться сейчас, летом, и свадьбу сыграть именно в это время? Чем лето хуже осени? Да и не такая уж большая разница во времени.
   -- Но мы запланировали ещё заранее расписаться осенью. А если играть свадьбу сейчас, тогда не будет моих и Димкиных друзей на свадьбе. Как я их сейчас предупрежу? - они же разъехались по домам на каникулы.
   -- При желании всё можно сделать. Но об этом мы поговорим с тобой потом. Сейчас тебе с Дмитрием нужно решить главный вопрос - осень или лето. А потом от этого уже и будем плясать.
   -- Вообще-то, я не думаю, что Димка будет против свадьбы летом. Он и сам мне когда-то говорил, что можно расписаться и раньше. Только успеем ли мы до твоего отъезда. Когда у тебя отпуск заканчивается?
   -- В первой декаде августа.
   -- Ой, мы же не успеем. Нас так быстро не распишут. Время нужно какое-то после подачи заявления.
   -- Я попробую вам в этом вопросе помочь. Не должны мне отказать, офицеру, который уедет к чёрту на кулички. -- Степан на мгновение задумался, а потом промолвил. -- Ты знаешь, Лена, я вот что подумал - если вы распишетесь до осени, то вы выиграете ещё в одном вопросе.
   -- И в каком же?
   -- Если вы после каникул вернётесь пораньше в Краснодар, то вам легче будет выбить себе семейную комнату в общежитии. А осенью, когда общежитие уже будет заселено, это, наверное, труднее сделать будет.
   -- Ой, Стёпа! А ведь ты прав. Как же я сама об этом не подумала. Конечно, до начала занятий решить такой вопрос будет проще, нежели в процессе учёбы, когда всех студентов уже поселят. Посреди года не очень охотно идут на разные там перемещения. Ты просто молодец, Стёпа! Тогда мы точно распишемся летом. Но как, всё же, быть с нашими друзьями? И наши свидетели среди них.
   -- Значит, так. Вы завтра подаёте с Дмитрием заявление в ЗАГС. Хорошо, что впереди ещё рабочие дни. А послезавтра ты или Димка срочно едете в Краснодар. Наверное, лучше, пусть именно Дмитрий едет, тебе работы и здесь хватит.
   -- А зачем ехать в Краснодар?
   -- Возьмёт в деканате адреса ваших друзей, я надеюсь, что деканат сейчас ещё работает - итоги сессии, начисление стипендии и прочие вопросы должен же кто-то решать.
   -- Деканат работает и летом. Там обязательно кто-нибудь находится. Ведь есть ещё вопросы поступления на первый курс.
   -- Тем более. Ну, а дальше понятно. Имея адреса, вы заказываете на переговорном пункте разговоры со своими друзьями, и через день-другой всё им сообщаете. Конечно, можете в такое время не всех застать дома, но, я думаю, что выбор у вас немалый. Главный вопрос - дозвониться до ваших свидетелей. Без них, конечно, не годится. Будете, в случае чего, просить их родителей, родственников, чтобы им передали. В общем, Лена, это уже дело техники. Я надеюсь, что всё будет нормально. Вы срочно подавайте заявление и определяйтесь с днём свадьбы. Я завтра с вами пойду. В ЗАГС я заходить сначала не стану, но, если вам назначат дату росписи позднюю, то и я подключусь.
   -- Всё, я поняла. Сейчас лечу к Димке в гостиницу, и всё с ним обсуждаю.
   -- Не очень удобно тебе в связи с этими свадебными хлопотами бегать к нему или ему к тебе. Забирай Дмитрия к себе, комната-то у тебя отдельная.
   -- Ой, ну что ты, Стёпа! Как на это посмотрят мама и папа - до свадьбы то...
   -- Нормально посмотрят. Заявление в ЗАГС вы уже подадите, а неделя-другая ничего не меняют. Папа с мамой тоже люди, и всё понимают. Мне-то они и слова не сказали. Значит, доверяют. А почему они должны не доверять тебе или Дмитрию?
   Степан, приехав домой, поселил Камелию вновь в гостинице, но на другой же день снял для них двоих комнату в частном доме. Дома постоянно спать на кухне не очень-то удобно, с Леной тоже неприлично, да и Камелии в гостинице не так уж уютно. Про то, что в этом случае он с Камелией почти круглосуточно вместе и говорить не приходится.
   -- Не знаю, ты это одно, а я - другое, девушке это сложнее. Но я поговорю с мамой на эту тему, с папой, всё же, боюсь говорить.
   -- В случае чего, и я с ними тоже поговорю. Ладно, это всё не главное. Я тебя задерживаю только, беги к своему жениху и решайте все вопросы.
   Да, жениху с невестой пришлось здорово покрутиться в эти дни, да и не только им - работы хватило всем. Но уже через три недели Дмитрий Кузьмин и Елена Ивченко, далее уже тоже Кузьмина, расписались и сыграли свадьбу. Были на свадьбе и мама Дмитрия, и сокурсники молодых. И свадьба прошла отлично. Произошло же это событие буквально за четыре дня до того, как Степану нужно было уезжать в свою часть, по новому назначению. У Камелии было ещё почти три недели каникул, и она хотела поехать со Степаном на пару недель в Казахстан. Но Стёпа мягко доказал ей, что это совершенно нецелесообразно. На новом месте эти пару недель у него хлопот будет с головой, а потому Камелия будет почти всё время одна. Он уговаривал побыть её до конца лета в Тихорецке, но Камелия отказалась - без Степана даже в этом уютном городке и на прекрасной природе ей будет скучно, тем более что Елене с Дмитрием сейчас совсем не до неё.
   В итоге Камелия поехала вместе со Степаном в Ростов-на-Дону (ему оттуда было удобнее ехать в Казахскую СССР), где он посадил её на поезд до Москвы. А там уже к себе в Ярославль она доберётся одна. Степан же отправился на свою новую службу, и на сей раз они оба понимали, что свидеться им доведётся, скорее всего, уже после окончания Камелией института. Долгая разлука, но что поделаешь - так уж устроена жизнь, в ней не так-то просто изменить не зависящие от людей обстоятельства.
   Но некоторые обстоятельства Степан с Камелией решили, всё же, изменить. О них упомянула сама Камелия, да и Степан помнил разговор со своей сестрой (а также недавно произошедшее событие) о том, что замужней женщине дают свободный диплом для устройства по месту работы мужа, а вот незамужней грозило распределение. А куда - этого пока что никто не мог знать. И хотя ранее это не было запланировано, но Ивченко с Головиной, вслед за Еленой и Дмитрием тоже подали заявление в ЗАГС, и в этом случае Степану уже действительно довелось приложить усилия, чтобы их расписали до окончания его отпуска. И их расписали. Но свадьбу они не играли, да и знала о таком событии только Елена. Они договорились, что свадьбу они обязательно сыграют здесь же в Тихорецке, но ровно через год. Камелия не знала о том, что её мама, выходя замуж, очень мечтала о белом венчальном платье, и на венчании была-таки в нём. А вот её дочери ввиду сложившихся обстоятельств пришлось этой красотой пожертвовать, так, по крайней мере, она в то время думала.
  
  

ГЛАВА 15

В далёкий край товарищ улетает

  
   В новый для него полк, дислоцировавшийся на окраине Казахской ССР, майор Ивченко был направлен на должность заместителя командира полка по вооружению. В полку имеется должность просто заместитель командира полка, так же как и в любой организации есть зам. её руководителя. Ивченко же фактически являлся начальником технической части, а вооружение полка было немалое. В состав полка входили следующие артиллерийские дивизионы: самоходный дивизион (САУ ИСУ-152), смешанный дивизион орудий среднего и крупного калибра (76,2-мм пушки и 122-мм гаубицы), гаубичный дивизион (152-мм гаубицы), а также батарея артиллерийской разведки. Ивченко отвечал за техническое состояние, эксплуатацию и ремонт военной техники, содержание боеприпасов и обеспечение ими подразделений, за сохранность оружия и боеприпасов на складах, а также за состояние специальных сооружений технических позиций, складов, парков и организацию внутренней службы в них. Кроме того, на нём лежала ответственность за боевую и техническую подготовку личного состава полка, воспитание, воинскую дисциплину и морально-психологическое состояние личного состава. Он подчинялся командиру полка и фактически являлся непосредственным начальником всего личного состава полка. Были в полку ещё автомобильная и ремонтная роты, которые тоже курировал зам. по вооружению. В общем, ответственности у Степана хватало, но на то он и оканчивал Академию - любой рост по службе предусматривает расширение зон влияния и бо́льшую ответственность.
   В принципе ничего нового для Ивченко в вооружении полка не было. До этого он был отлично знаком с пушками и гаубицами, доводилось ему сталкиваться и с самоходными артиллерийскими установками, какими были ИСУ-152. САУ - это артиллерийское орудие на самоходной базе, предназначенное для непосредственного сопровождения танков и пехоты в бою, выполнения задач артиллерийской поддержки подвижных соединении и борьбы с танками противника. Специфическим, но очень важным подразделением являлась и батарея артиллерийской разведки, предназначенная для выявления целей и наведения огня артиллерии на позиции противника. Артиллерийская разведка являлась как бы глазами и ушами всей артиллерии. От точности её работы зависело количество сопутствующих потерь.
   Но вот уже и минул год, в течение которого Ивченко прослужил на новом для него месте. Ознакомление, введение майора в круг его новых обязанностей, некоторое изменение специфики службы в новом гарнизоне, бо́льшая суточная занятость - всё это в некоторой степени отвлекало его от проблемы обычно медленно текущего в одиночестве времени. Конечно, было общения со своими новыми сослуживцами, и Степан неплохо контачил с офицерами полка, да и с других подразделений - гарнизон был немаленький, в нём располагалась дивизия, и артполк был всего лишь частью её. Это была мотострелковая дивизия, которая имела в своём составе смешенные полки танков и САУ. Вот в полку последнего типа и служил сейчас майор Ивченко. Кроме того, каждому мотострелковому полку придавалась ещё и батарея самоходок Су-76. В принципе пока что на вооружении оставалась техника, созданная в годы войны, но её количество заметно возросло.
   За год Степан даже наладил неплохой контакт с начальником медицинской части гарнизона, прекрасно памятуя о том, что вскоре к нему, а, следовательно, и в военный городок, приедет новый дипломированный врач Камелия Головина. А вот увидеться с Камелией, как он и предполагал, за это время ему так и не удалось. Они регулярно переписывались, не реже двух раз в месяц звонили (заказывая разговор) друг другу, но их разделяло немалое расстояние. Ивченко не мог до отпуска хотя бы на несколько дней оставить часть, а потому ни о какой поездке в Ярославль и речи быть не могло. Не могли его в этом случае выручить даже авиалинии, поскольку прямых рейсов в нужный ему пункт не было, а стыковки рейсов, пересадки забирали очень уж много времени. Степан однажды даже думал о том, что, возможно, когда-то сестра была права в том, что Камелии стоило перевестись в ВУЗ поближе к месту его службы. Но он тот час откинул эту мысль - делать это на последнем курсе медицинского института было почти безумием.
   Но вот уже этот так долго тянувшийся для Ивченко, а также и для Головиной, год был завершён. Отпуск у Степана был запланирован на июль месяц. К тому времени Камелия, получив диплом, должна уже полностью рассчитаться со своим теперь уже бывшим учебным заведением. Поскольку в Ярославле Камелии после получения диплома жить уже было негде, то влюблённая пара договорилась, что Головина поедет в Москву, и там будет ждать Степана, устроившись в какую-нибудь гостиницу - деньги Ивченко ей заблаговременно выслал. Ивченко исправно ежемесячно высылал Лие деньги (что такое её стипендия - мелочь). Сейчас же, поскольку Камелия не имела распределения на работу (направление по месту жительства мужа), то и подъёмные ей не полагались, а стипендии ей уже никто платить не будет. А подъёмные для молодого специалиста были хорошей подмогой. Постановление Совета Министров СССР "О гарантиях и компенсациях при переезде на работу в другую местность" гласило о том, что лицам, окончившим высшие, средние специальные, профессионально-технические и иные учебные заведения, ... при переезде в другую местность ... выплачивается единовременное пособие: на самого работника - в размере его месячного должностного оклада (тарифной ставки) по новому месту работы и на каждого переезжающего члена семьи - в размере четверти пособия самого работника. Выплачивались молодому специалисту и суточные за каждый день его нахождения в пути. Но Камелия на такое пособие права не имела, она должна была уже обеспечиваться за счёт средств мужа.
   Разница во времени приезда Камелии и Степана в Москву составила около десяти дней. Но они, встретившись, сразу же взяли билеты на поезд, следовавший на Кубань. И вот они уже вновь в Тихорецке. Ехала молодая чета в этот город, конечно, для того, чтобы встретиться со своими близкими и хорошо отдохнуть. Но не только, Степан не забывал о том, что ему с Камелией обязательно нужно, пусть и задним числом, отпраздновать свою свадьбу. Но, что это за свадьба, если не будет росписи в ЗАГСе, а её-то уже не должно было быть. И вот это обстоятельство мучило Степана, он прокручивал в голове варианты на эту тему, ещё служа в далёком Казахстане. И он твёрдо решил эту ситуацию исправить. Уж какой он нашёл подход к сотруднице ЗАГСа, одному Богу известно, но через несколько дней после своего приезда в родной город он сообщил всем, что в следующую субботу он расписывается с Камелией и состоится их свадьба. Это сообщение было встречено чуть ли не аплодисментами, но после него Степан отметил, как вытаращила на него глаза Елена и каким недоверчивым изумлённым взглядом посмотрела на него Камелия. Вечером, когда они остались одни, Камелия всё так же удивлённо спросила то ли мужа, то ли опять жениха:
   -- Стёпа, насчёт росписи в ЗАГСе - это серьёзно?
   -- Разве я тебя когда-нибудь обманывал?
   -- Нет, я понимаю насчёт свадьбы, но ЗАГС... Мы ведь уже расписаны. Такого же не может быть повторно.
   -- Милая Камелия, на свете всё может быть, всё в руках человека. Будет роспись в ЗАГСе, обязательно будет. То, что повторно, знает только Лена да работница ЗАГСа. Да мы никакого закона и не нарушаем, потому что это будет как бы фиктивная, а точнее показательная для всех роспись, просто формальное повторение прошлогодней. Никакие документы при этом меняться не будут, свидетельство о браке у нас останется прошлогоднее. Но его же никто смотреть не будет, а дату росписи гостям уточнять бессмысленно, поскольку они в этот день на событии сами присутствуют. Так что всё нормально.
   -- Ну, хорошо, пусть так. Я даже не знаю, как тебя благодарить, это для меня такой сюрприз. Но в чём я буду одета?
   -- Как в чём? Как и положено невесте - в белом платье.
   -- Когда я его успею пошить?! До регистрации и свадьбы всего чуть больше недели. Тут хотя бы нормально к свадьбе подготовиться. Я же помню по прошлому году, сколько было хлопот с организацией свадьбы Лены и Димы.
   -- Так, отвернись, пожалуйста.
   -- Зачем?
   -- Потом увидишь, отвернись, отвернись. Я скажу, когда тебе нужно будет повернуться.
   -- Ладно.
   Камелия отвернулась, а Степан тем временем вытащил из-под кровати свой чемодан, открыл его, достал какой-то свёрток, который начал разворачивать, а его содержимое аккуратно располагать на той же кровати.
   -- Можно поворачиваться, -- торжественно после этого провозгласил он.
   Камелия повернулась и замерла с широко раскрытыми глазами и от удивления даже с приоткрытым ртом - на кровати лежало красивое белое свадебное платье.
   -- Что это? -- как бы не веря своим глазам, спросила Лия.
   -- Твое подвенечное платье. Можешь примерить. Поскольку мы с тобой уже муж и жена, то скрывать до росписи платье от меня уже нет необходимости.
   -- А где ты его взял?
   -- Купил, точнее, заказал ещё в Казахстане. Там такие есть отличные мастера по пошиву одежды. Это же почти Средняя Азия. Знаешь, какие там рукодельницы!
   -- А размеры?
   -- Но я же знаю размеры твоей одежды, так что думаю, оно тебе будет впору. Меряй.
   Камелия быстро скинула летний сарафанчик и, уже не спеша, надела платье. И оно действительно было точно по её фигуре, и сидело на ней отлично. Степан снял со стены небольшое зеркало и стал его в разных вариантах (во всём объёме силуэт девушки в нём не помещался) издали поворачивать его, чтобы Камелия смогла оценить то, как на ней сидит эта обновка. Но никаких изъянов она обнаружить не смогла.
   -- Боже, Стёпа, какой же ты молодец! -- бросилась на шею жениху-мужу молодая женщина и расплакалась.
   -- Ну, вот ещё, а плакать-то зачем?
   -- Это я от радости, и от неожиданности, -- сквозь слёзы бормотала Камелия. -- Я уже и не ожидала, что у меня будет свадебное платье. Вот это сюрприз так сюрприз! Даже побольше твоего сообщения о ЗАГСе.
   -- Нет, это звенья одной цепи. Как ты могла быть в ЗАГСе без платья для невесты.
   -- Стё-ё-па, -- продолжала плакать Камелия, -- как хорошо, что ты у меня есть. Как хорошо, что мы встретились.
   -- А ты же при первой нашей встрече говорила, что я напористый наглец.
   -- Так оно и есть. Но таким и должен быть военный. Ты хороший наглец, я тебя люблю, -- уже начала сквозь слёзы улыбаться Лия.
   -- Я тебя тоже очень люблю. Так, всё, теперь нам нужно будет ещё к этому платью купить соответствующие туфельки. Но, я думаю, что это проблемой для нас не станет - в городе неплохие магазины, в крайнем случае, можно в Краснодар или Ростов съездить. Время у нас имеется. А потом останется только подготовка самой свадьбы. Но и с этим вопросом, я уверен, мы справимся.
   И что касается подготовки свадьбы, а также самого её проведения, то чета Ивченко (а Камелия уже тоже была под этой фамилией) и родственники Степана и в самом деле справились на "отлично". Были и белое платье на невесте и свадебная фотография. Всё прошло как нельзя лучше, и только одна Елена знала, что молодая семья фактически, пусть и порознь, существует уже целый год. Но какое это обстоятельство имеет значение - лишь бы у молодых всё было нормально, лишь бы они любили друг друга и жили долго и счастливо. На свадьбе Степана с Камелией присутствовал и новоиспечённый лейтенант авиации, правда, в гражданской одежде, Алексей Полунин. Вот только Степан за этими свадебными торжествами не успел переговорить с выпускником Батайского лётного училища, а потому не ведал, где предстояло служить брату его друга юности. А в последующие же дни молодые настолько были заняты друг другом, что Ивченко как-то совсем выпустил этот вопрос из виду. Конечно, это не красило его, но что есть, то есть - сейчас все помыслы Степана были только о предмете своего обожания - Камелии. И на сей раз его отпуск пролетел чересчур уж быстро.

* * *

   И вот Камелия впервые увидела бескрайние казахстанские степи, военный гарнизон, где ей предстояло жить с мужем. До этого Степан жил в офицерском общежитии, но ещё до его приезда молодой семье была выделена квартира - многие в гарнизоне знали, что майор Ивченко женат, но жена где-то в Подмосковье оканчивает медицинский институт. Это было их первое нормальное, не чужое, семейное гнёздышко. Пусть и небольшое, квартира однокомнатная, но оно своё, и семья Ивченко была счастлива в нём. Степан давно уже договорился с начальником медсанбата, что Камелия будет там работать. И вовсе не потому, что он не мог обеспечить семью. Конечно же, мог, но он понимал, что его молодая супруга после окончания института очень захочет на практике применить все те знания, которым её обучили в институте. Конечно, и по месту службы Ивченко была вечеринка с друзьями по поводу и приезда его жены, и по поводу его женитьбы - в прошлом году отмечать это событие без супруги Степан отказался, а вот сейчас уже не грех было поднять бокалы.
   И вот теперь для Камелии и Степана время пролетало незаметно. Прошёл уже год, как Камелия проработала в медсанбате, и своей работой она была вполне довольна, хотя большой нагрузки у неё и не было. Гражданского населения в гарнизоне было не так уж и много, а военные, даже солдаты, - народ закалённый. В августе этого года семья Ивченко вновь отдохнула в Тихорецке. Степан хотел дней на десять свозить Камелию на море, но она отказалась - ей нравилось на Кубани, в этом тихом уютном городке. Договорились о том, что на море съездят уже в следующем году. Для майора Ивченко это было удобно - можно совместить такой отдых с походом на Клухорский перевал. Это займёт всего пару дней, а Камелия тем временем понежится одна на море. У самого Степана сократился список адресатов, которым он писал письма. Регулярно, но не так уж и часто, - примерно пару его писем в квартал, - почтальон доставлял по адресу родителей. Замужняя Елена уже не была так требовательна к брату, а потому их переписка, и без того не такая уж частая, была значительно урезана. Но теперь Степан чаще стал писать письма (и получать ответы) фронтовому другу Фёдору Савченко. Он знал, что Фёдор полтора года назад тоже уже женился, а вот в служебном плане у того новостей практически не было. И звание, и должность у Савченко были прежние. Перед тем как пойти в отпуск, а на сей раз Ивченко запланировал свой отпуск в сентябре (на море бархатный сезон), он договорился с Фёдором, что на следующий год они оба возьмут отпуск примерно в это же время - с конца августа или начала сентября. Для этого, вероятно, нужно было заранее договариваться со своим командованием. В следующем году была уже десятая годовщина боёв на Кавказе, и друзья твёрдо решили выполнить свою давнюю фронтовую договорённость.
   Но вот уже пролетел календарный год, и в разгаре было лето 1952-го года. В один из июльских дней Степан получил телеграмму-уведомление на телефонный разговор с Савченко, который должен был состояться завтра.
   -- Неужели у Фёдора какие-то проблемы с отпуском? -- огорчённо подумал Ивченко. -- Плохо, если ему не дают отпуск в сентябре. Если дают раньше или позже, то неизвестно, смогу ли я теперь поменять сроки своего отпуска. К тому же хотелось бы побывать на перевалах именно в том месяце, в то время, когда там шли самые жестокие бои.
   Но, оказывается, Савченко звонил совсем по другому вопросу. Он сообщил, что отпуск ему удалось выбить именно в условленное время, после чего спросил:
   -- Стёпа, где и когда мы будет встречаться?
   -- Когда у тебя начало отпуска?
   -- С 8-го сентября.
   -- У меня ровно неделей позже - с 15-го. Тогда давай так - встретимся 17 сентября в 12:00 в Сухуми у входа в Ботанический сад. Знаешь такой? -- Сухумский Ботанический сад был основан ещё в 1838-м году.
   -- Конечно, доводилось видеть его, служа в Закавказье. Нормальное место, в центре города. А почему именно в Сухуми? Я думал, что мы к перевалам пойдём с другой стороны, с Кубани. Ты же кубанец.
   -- Да, я кубанец, но дороги к перевалам с этой стороны не знаю. Я и со стороны Закавказья её уже тоже не помню, всё равно нужно будет нанимать проводника. Поэтому лучше идти к местам боёв именно из Грузии. Повторим свой боевой путь от Сухуми на перевал.
   -- Понятно, я не против. Хорошо, договорились - 17-го в 12:00 в Сухуми возле Ботанического сада. Тогда так - если у кого-то из нас в этот день не получится, тогда встреча переносится на последующие дни, в том же месте и в то же время.
   -- Именно так. Договорились. Запасайся необходимым снаряжением. До встречи!
   Конечно, Камелия давно знала о том, что в этом году её муж намерен одновремённо с поездкой на море посетить и Кавказские горы. И она вновь, как и прежде, завела разговор о том, что и она пойдёт со Степаном на перевал.
   -- Лия, это не развлекательная прогулка. Там очень опасные места. Там погибло много наших товарищей, но некоторые погибли не от пуль или снарядов - они сорвались с троп и разбились. Куда там лазить по горам женщине.
   -- Стёпа, но я же буду с тобой. Всё будет нормально.
   -- Дорогая, то, что ты будешь со мной, опасность не уменьшает - я же тебя там на руках нести не буду. Ты всё равно будешь идти своими ножками, и кто его знает, что может случиться.
   -- Ничего не случится. Стёпа, но это же Кавказ! Я там никогда не была, а мне так хочется посмотреть на горы и на вид с них. Как красиво Лермонтов писал о Кавказе:
             Кавказ подо мною. Один в вышине
             Стою над снегами у края стремнины;
             Орёл, с отдалённой поднявшись вершины,
             Парит неподвижно со мной наравне.
             Отселе я вижу потоков рожденье
             И первое грозных обвалов движенье...
   -- Писал-то он красиво, только эта красота может быть опасной. Смотри, даже он написал: ... грозных обвалов движенье. Понимаешь, обвалы. Это не шутки.
   -- Ничего, всё будет нормально. Стёпа, мы же будем в Грузии, в Сухуми, и на море. Да, я никогда не была на море, я его даже не видела. Но я и Кавказа не видела. А ты хочешь лишить меня такого удовольствия. Мы сначала сходим на твой перевал, а потом спустимся к морю, и всё оставшееся время будем купаться. Успеем накупаться и позагорать. Это же бархатный сезон. Что может быть лучше. Мы там хорошо отдохнём. Совместим поход в горы и отдых на море. Стёпа, я тебя очень прошу - давай именно так спланируем свой отпуск.
   В общем, Кавказ, море - эти слова, в конце концов, сломили сопротивление Степана и он, скрепя сердце, согласился взять в поход в горы Камелию. Да и сама Камелия не только внешне была похожа на свою маму, но и характером тоже. Так же, как и Екатерина Викторовна Головина (Орлова), Камелия умела быть требовательной, решительной и отважной. Степан успокаивал себя тем, что они в горах будут предельно осторожны, но на душе у него всё равно было муторно.

* * *

   И вот оно наступило то самое 17 сентября, среда, 1952-го года. Добиралась до Сухуми чета Ивченко рейсовым самолётом, экономя таким образом время на дорогу. Это был первый полёт Камелии на самолёте. Да и Степан, не став, как он мечтал в детстве пилотом, тоже в качестве пассажира был всего второй раз - до этого в годы войны ему довелось один раз лететь военно-транспортным самолётом. В общем, к двенадцати часам Степан и Камелия с рюкзаками за плечами были у входа в Сухумский Ботанический сад. Фёдор Савченко к тому времени уже был на месте. Степан познакомил его со своей супругой. Тот тоже отдал должное красоте женщины и её имени:
   -- Очень приятно познакомиться. Вы очень красивая женщина, и имя у вас под стать - тоже красивое. А вы что, тоже с нами в горы собрались?
   -- Конечно. Куда муж - туда и я. Как нитка за иголкой.
   -- Это похвально. Но это будет очень нелёгкая прогулка. Стёпа, как ты решился так рисковать?
   -- Ой, Федя, не дави на больную мозоль. Знал бы ты, сколько у нас споров было по этому вопросу. Но Камелия очень упрямая. Как она для себя решила, так и будет делать. Теперь уже поздно что-либо менять. Теперь будем вдвоём её оберегать.
   -- Ладно, что есть, то есть. Закрыли тему. Что мы планируем дальше делать?
   -- Я думаю, что нам нужно до вечера добраться до какого-нибудь горного селения.
   -- Ты знаешь до какого?
   -- Нет, не помню я их уже. Мы же в них в войну не останавливались. Помню, что мы в 42-м, вроде бы, из Сухуми ехали в сторону Гулрыпша, но где-то по дороге сворачивали в горы, -- Гулрыпш был городом в Абхазии в 12 километрах юго-восточнее Сухуми. -- Нужно узнать у местных жителей.
   -- Ну, что ж, давай выяснять этот вопрос.
   В итоге, после многочисленных расспросов местных жителей, причём пожилых, и уже на окраине Сухуми троица раздобыла нужные им сведения. Их им предоставила пара стариков. Один из них сказал, что нужно ехать в сторону посёлка Келасури, а на повороте-развилке свернуть влево в горы по Военно-Сухумской дороге. Эта дорога брала своё начало от трассы (вдоль побережья) Сухуми - Очамчира, перед мостом через реку Мачара. Второй добавил, чтобы они неровён не ошиблись, потому что рядом есть два населённых пункта с таким названием, на что первый сказал:
   -- Не ошибутся, если будут ехать вдоль побережья, второй Келасури в стороне. Отсюда до поворота всего километров шесть. Так, -- вновь в сторону троицы, -- а далее по этой же дороги будут такие селения как Мерхеули, Цебельда, Амткел, Амзари и Лата, за ними Левый Птыш, они на трассе или чуть в стороне от неё, левее. А далее будут Ажара и Омаришара. Вот, скорее всего, эти селения вам и нужны. Они ближе всего к перевалам.
   -- Да, -- вновь добавил второй старик, -- Ажара ближе к Домбаю, возможно, и к самому перевалу, но она чуть в стороне от Военно-Сухумской дороги. Что касается Омаришары, то удобно, что она на трассе, наверное, тоже по расстоянию недалеко от Клухорского перевала. А вот дальше уже только пешим ходом. Сколько километров - я точно не знаю.
   -- И какое же отсюда расстояние до гор, точнее до самого Клухорского перевала, хотя бы приблизительно? -- спросил Ивченко.
   -- До перевала, я уже сказал, что не знаю, -- ответил основной рассказчик, -- скорее всего, километров 130. От самого Сухуми до Омаришары, наверное, километров 90 будет. Точно не знаю, я туда сам никогда не ездил.
   -- Ну, не так уж и далеко, -- протянул Ивченко.
   -- Да, вроде бы и недалеко, только ещё туда попутку нужно поймать, -- отозвался Савченко.
   -- Бегают в ту сторону машины, -- успокоил их первый старик, -- не так уж и часто, но ездят. И автобусы ходят, только их расписания я не знаю. Так что, доберётесь.
   Друзья поблагодарили стариков и стали ловить попутки. Перед этим они обговорили вопрос о том, в какое конкретно село они поедут.
   -- Ну, что, едем в Ажару или Омаришару, -- спросил Фёдор.
   -- Я думаю, в Омаришару. Этот посёлок, всё же, на трассе. Зачем Камелии зря ноги бить.
   Сначала на рейсовом автобусе, а потом на перекладных троица добралась-таки в это село. Гостиниц в Омаришаре, конечно, не было, а потому пришлось проситься на постой на пару ночей у сельчан. После нескольких попыток и этот вопрос был успешно решён. В самом селе Омаришара, как узнали чуть позже путники, проживало всего немногим более 250 человек. Теперь нужно было решить самый главный вопрос - кто их завтра утром поведёт в горы? После небольшой дискуссии им подсказали, что самая лучшая кандидатура проводника это Баграт Джергения. Он ходил в горах ещё до войны, да и в войну тоже был проводником. Но договариваться с возможным проводником следовало ещё сегодня вечером, а потому Степан и Фёдор, оставив Камелию отдыхать, поспешили по указанному им адресу. Баграт Джергения был, к их счастью, дома, на вид ему было лет сорок. По национальности он был сван. Выше селения Лата, а та располагалась примерно на полпути, располагался такой район Грузии как Абхазская Сванетия. На севере граница Сванетии проходила по Главному Кавказскому хребту. Её население - сваны, это грузинские горцы, этнографическая группа грузин, говорящих в быту на грузинском и на сванском языках. Сваны всегда славились своей статностью и храбростью, и считались самыми лучшими воинами в Грузии. Сванский язык был совершенно не похож на грузинский, он никогда не имел своей письменности. На грузинском языке велось преподавание в школах, на нём же печатались в Сванетии все книги, журналы и газеты. Хорошо, что Джергения, как и большинство сванов владели тремя различными языками - сванским, грузинским и русским.
   Когда гости рассказали хозяину, что они хотят попасть на Клухорский перевал, тот сразу категорически сказал:
   -- Я не вожу экскурсии в горы, к тому же это для туристов нежелательный маршрут, опасный. В Сухуми есть туристические бюро, вот туда и обращайтесь.
   -- Мы не туристы, -- ответил Фёдор.
   -- А кто же вы?
   -- Мы офицеры Советской армии. Мы в 42-м году воевали на этом перевале. А сейчас, 10 лет спустя, хотим поклониться нашим павшим товарищам.
   -- О! Это совсем другое дело, очень благородное дело. Тогда я, конечно, согласен вам помочь. Когда вы хотите туда идти?
   -- Завтра с утра.
   -- Вы очень торопитесь?
   -- Вообще-то, нет.
   -- Тогда не завтра.
   -- Почему?
   -- Нужно хорошо подготовиться. Вы ведь знаете, если там воевали, дорога тяжёлая.
   -- Мы подготовлены, у нас с собой снаряжение.
   -- Мне нужно всё посмотреть, проверить; возможно, лучше вас экипировать. Если вы не возражаете, мы выйдем рано утром послезавтра. Завтрашний день пустим на подготовку.
   -- Хорошо, мы не возражаем.
   -- Вас двое?
   -- Трое, одна женщина, моя жена, -- вставил слово Ивченко.
   -- Женщина?! Это не очень хорошо. Но, я так понимаю, что этот вопрос уже не подлежит обсуждению?
   -- Так точно.
   -- Хорошо. Тогда тем более нужно хорошо подготовиться. Встретимся завтра в восемь утра, посмотрим, как вы экипированы. И ещё одно. Теперь уже у меня будет к вам то ли просьба, то ли условие. Если вы не возражаете, со мной пойдёт мой сын Заур. Ему пятнадцать лет, но ему уже пора привыкать к серьёзным хождениям в горах. Правда, он и так много ходил в горах, но на этот перевал пойдёт впервые. Я думаю, что он не будет нам обузой.
   -- Хорошо, мы согласны. Нас трое, вас двое, всего пятеро - хорошая компания.
   В итоге все вопросы были вроде бы решены. Довольные Савченко и Ивченко поспешили к своему временному приюту. Они были довольны и тем, что завтра у них будет ещё один день отдыха, к такому путешествию действительно нужно было основательно подготовиться.
  
  

ГЛАВА 16

Кавказ подо мною

  
   Вышли в поход они в шесть часов утра, хотя большой участок уже был позади, но дорога, всё же, была неблизкой. Экипированы его подопечные были очень неплохо. Прекрасно зная, что на перевале будет холодно, они запаслись тёплой одеждой. Камелия шла в горы в несколько непривычном для себя обмундировании - ветровка, под которую она выше в горах подденет тёплый свитер, спортивные тёплые шаровары и высокие кожаные альпинистские ботинки с резиновой протекторной подошвой. Такая обувь (с высокой износоустойчивостью) обеспечивала хорошее сцепление с разнообразными типами земной поверхности, защищала ноги от воздействия низкой температуры, влаги, механического воздействия подстилающего рельефа, а также надёжно фиксировала голеностоп. Альпийские ботинки Степан купил ещё в Казахстане, не обделённом вниманием альпинистов. Ведь в этой республике были и горы, и горные хребты - Айтай, Алатау, Сарыджаз... При этом Ивченко купил три пары ботинок, в расчете и на Фёдора Савченко. Но тот, умудрённый боевым опытом, приобрёл себе похожие ботинки ещё в Таджикистане, куда его полтора года назад перевели из Сибири. А в Таджикской ССР были и горы-семитысячники, как тот же пик Ленина (7134 м). Пришлось Степану подарить одну пару ботинок Джергении. Тот с благодарностью такой подарок принял, и сообщил, что он планирует добраться до перевала днём.
   -- Побудем там час-два, потом спустимся вниз, до ночи мы должны будем быть уже в Омаришаре, -- предупредил он своих подопечных, идя уже по намеченному им маршруту. -- А на следующий день вы уже сможете отправиться к морю, в Сухуми ли ещё куда-нибудь.
   -- А если мы, к примеру, задержимся в горах, то где можно заночевать? -- спросил Степан. -- Мы, мужики, переночуем где угодно, нам за годы войны не привыкать. Но ведь с нами ведь женщина.
   -- Можно заночевать в палатке, она у нас с собой имеется. Но, лучше ночевать в пастушьем коше, -- Джергения имел в виду пастуший стан, он же кош.
   -- А что, здесь есть пастухи? -- удивилась Камелия.
   -- Конечно. Это же горы, а значит, есть и горные пастбища.
   -- А как коровы на горы взбираются?
   -- Коров здесь не пасут, -- улыбнулся проводник, да и остальные мужчины. -- На горных лугах пасутся овцы.
   -- Луга? А я думала, что вокруг только скалы будут.
   -- Будут и скалы, но будут и луга. Ты увидишь, дочка, какие здесь есть красивые места. Природа в горах очень красивая - и деревья, и травы, и цветы.
   -- О, кстати о цветах, -- вставил слово Степан. -- На могилы наших побратимов нужно будет обязательно положить цветы. Значит, по дороге мы их насобираем.
   -- Насобираем, только не перед самым перевалом, а немного раньше. На перевале их вы уже не отыщите.
   -- То-то я их в 42-м что-то не припоминаю, даже ещё по дороге на перевал.
   -- Ага, -- отозвался Фёдор, -- нам тогда только до цветов было.
   -- А какие здесь цветы есть? -- поинтересовалась Камелия.
   -- Их очень много, самых разных. Я не ботаник, всех названий их не знаю. Некоторые из могу назвать: кандык кавказский, ветреница, сон-трава, василёк, зверобой, колокольчик, горечавка, кипрей, лютик, камнеломка, незабудка, ромашка, гвоздика, фиалка. Вот увидите их, будете сами разбираться.
   Далее путешественники некоторое время шли молча. Немного в стороне через Цебельдинское ущелье протекала небольшая горная абхазская река Мачара, в низовьях которой и начиналась Военно-Сухумская дорога. Селение Омаришару находилось примерно на её 80-м километре, после него шоссе начинало делать монотонный подъём. Внизу шумела река Клыч, а на одноимённом водопаде (- в 8 км от "Южного приюта") вода мощной струей падала с 50-метрового уступа, образуя огромный серебряный сноп со свисающими колосьями. Джергения повёл группу не по дороге, а горными тропами, как он сказал, так будет немного короче. Поодаль лежали совсем уж небольшие селения Гулрыпшского района, впереди простирались широколиственные леса. Перед Клычским водопадом располагалась и укреплённая башнями Клычская крепость, стены которой были сложены из хорошо обработанных каменных блоков. Заметны были также следы рва и вала. Пешая тропа вела круто вверх, срезая зигзаги старой дороги.
   -- А тропинки довольно хорошо утрамбованы, -- отметила Камелия. -- Такое впечатление, что по ним ежедневно ходит масса народа.
   -- Люди здесь не так уж часто ходят, кроме пастухов, -- ответил проводник, идущий впереди растянувшейся цепочки. За ним шёл Фёдор, потом Камелия, Степан и замыкал шествие сын Джергении. -- вечером или рано утром по ним пастухи гонят стадо овец. Пастух каждый вечер собирает их к кошу, а утром в любую погоду выгоняет на склон, нередко далеко от жилья.
   Так прошло пару часов. Тоже в стороне, на 103-м км дороги располагался "Южный приют", который был базой туристских маршрутов. Миновали и его. Далее на пути шла зона альпийских лугов и пастбищ. Суровые, на первый взгляд, и неприступные высоты Кавказского хребта немного уступали в своей монументальности многим другим горным системам. Но климат здешних мест был значительно мягче, чем где-нибудь в Альпах, да и эти ландшафты ни в чём не уступали андским высотам. Тёплый климат, близость морей, разнообразие местности, высокие горы, создавали благоприятные условия для жизни растений и животных. И вот здесь было раздолье для Камелии. Когда путники останавливались на отдых, она с удовольствием собирала цветы. Кроме тех, что назвал проводник, здесь было немало и других цветов: пеларгония луговая, девясил, крокус, буквица, астрогальчик, ясколка, скабиоза, примула и даже альпийская астра. Девушка насобирала довольно приличный букет, с которым не расставалась долгое время, несмотря даже на то, что в некоторых случаях он мешал ей при подъёме. Этот букет предназначался для того, чтобы положить его к подножью павших воинов - но цветы Камелия собирала одновремённо и для себя - какая же девушка, женщина без цветов.
   Но вот уже бо́льшая часть дороги была пройдена, по пути они миновали один из пастушьих кошей. В одном месте по пути путники видели в стороне, хотя и далековато также и пасущихся овец. Деревянный кош, к которому они сейчас вышли, выглядел примерно так: достаточно низкое строение, часть его крыши сделана из рубероида, другая - из дранки. Кое-где щели заткнуты лапником. Небольшая дверь помещения была чисто символической - какая-то старая плетёнка. Рядом находилась оградка, загон для скота. Но для путников и эта хижина была более удобна для ночлега, нежели палатки, куда можно было "заходить" только на корточках или ползком. Правда, у поднимающейся пятёрки ночлег не предвиделся.
   Сейчас им предстоял самый трудный участок пути к Клухорскому перевалу. Сначала шёл травянистый склон, который постепенно переходил в травянисто-каменистый. Но далее склоны стали очень крутыми - до 30-400. Да и перепад высот путешественникам нужно было преодолеть ещё около 500 метров - пустяк по ровной дороге, но очень непростое испытание в горах, где очень уж пересечённая местность, да и не просто пересечённая. Стали попадаться скальные выступы, трещины, скальные выемки, каменистые террасы, горные седловины. Теперь за Камелией нужен был глаз да глаз, пару раз оступалась не только она, но и Степан с Фёдором. Теперь замыкающим шёл уже Степан Ивченко. Заура, сына Джергении, как самого молодого, переместили в средину цепочки. Но однажды чуть не случилась трагедия - Заур оступился, под его ногой раскатились несколько на вид прочных камней, он упал и покатился вниз по склону. Хорошо, что вовремя сориентировался Степан. Впереди него шла ещё Камелия, а потому пару секунд для реакции у него было. И не подхвати вовремя Ивченко молодого парня, неминуемо произошла бы трагедия - внизу, чуть сбоку была довольно глубокая расщелина. Все сразу остановились передохнуть. Баграт Джергения, убедившись, что его сын невредим, - отделался ушибами и царапинами, - подошёл к Степану, обнял его и сказал:
   -- Спасибо! Ты спас моего сына, ты теперь мой кунак, самый лучший кунак, на всю жизнь. Я в большом долгу перед тобой.
   -- Что вы, Баграт, какой долг. Как можно было поступить иначе. И вы бы тоже в подобной ситуации поступили бы так же, например, оступись я. Мы сейчас единая команда. Хорошо, что всё обошлось благополучно.
   -- Всё это так. Но важна ещё и реакция, ты быстро среагировал, молодец. Вот что значит военная выручка, да и выучка. Но всё равно, теперь мы с тобой кунаки. Ты всегда будешь дорогим гостем в моём доме. Всё для тебя сделаю, что ни попросишь. У меня ведь Заур единственный сын.
   Ещё немного поговорив на эту тему, стали собираться идти дальше. Но теперь меры предосторожности были усилены. Баграт Джергения вытащил из своего рюкзака моток верёвки, размотал его, и дальше вся цепь стала одной рукой держаться за верёвку. Это, конечно, усложнило подъём, и замедлило его, поскольку порой нужны были именно две руки. Но зато это мероприятие несколько снизило риск возможного падения. А дальше на пути путешественников стали попадаться уже даже и ледники. Степана и Фёдора это естественно не удивляло, а вот для Камелии это было странное зрелище - среди тёплого сентября лёд и снег.
   Но, наконец, ближе к средине дня все они были уже у намеченной цели. Проводник с сыном и Камелией присели отдохнуть на камни, а Фёдор со Степаном стали осторожно обходить памятные им места прошедших здесь боёв. Могил погибших воинов в том виде, который знает большинство граждан, здесь не было. Большая часть территории - это скалы, разломы и ледники с каменистым грунтом, хотя иногда попадался и обычный грунт. Но его ещё нужно было отыскать. Тогда, в 42-м году погибших хоронить фактически было негде, некогда, да и не всегда возможно - их просто обкладывали кусками льда или камнями. И вот Степан с Фёдором подошли к одной такой могиле из камней, достаточно большой - вероятно, здесь был похоронен не один советский воин. На то, что это могила именно наших воинов (а были в этом районе и немецкие могилы), указывала возвышавшаяся на верхних камнях наша каска, а на одном из камней была ещё и нарисована куском известняка звезда, правда, уже почти невидимая, смытая со временем осадками. Фёдор остался у этой могилы, а Степан вернулся позвать остальных. Через время у этой могилы собрался полный состав путешественников. Фёдор к тому времени расстелил рядом плащ-палатку, выложил на неё запасы пропитания и пакет с бумажными стаканчиками. Он разлил в них водку, после чего один из стаканчиков поставил на плоский камень могилы и накрыл его кусочком чурека - выпеченный на сковороде или противне из кукурузной муки традиционный плоский абхазский хлеб. Налил он буквально на донышко импровизированной рюмки и Зауру, вероятно, решив, что после недавнего шока это ему будет полезно. Его отец ничего не сказал по этому поводу.
   -- Давайте помянём героев войны, -- поднял свою "рюмку" Савченко, -- они действительно герои, потому что отдали свои жизни за то, чтобы мы могли счастливо жить. Выпьем за безымянных солдат и офицеров, -- никаких надписей на камнях не было, -- но мы их всегда будем помнить, и будем им благодарны.
   Все, молча, выпили, немного закусили, в том числе и рассольным грузинским сыром сулугуни, который достал из рюкзака Джергения старший. А дальше пошла беседа о той, окончившейся всего семь лет назад, войне. Баграт тоже её неплохо помнил, а вот Зауру, да и Камелии, рассказы фронтовиков были интересны.
   -- Как вы сюда свои пушки затаскивали? -- спросила Камелия. -- Даже мы сюда с трудом добрались.
   -- Как? Караванами ишаков и лошадей, -- ответил Савченко, а нередко и своими силами. -- А для животных тоже нужно доставлять питание - сено, зерно. Также силами самих солдат-носильщиков, и их в пути их также надо кормить. А ещё авиацией.
   -- Какой авиацией? -- удивился уже Заур. -- Где здесь самолёт сможет сесть?
   -- Садились. Находили крошечные площадки и садились, конечно, это была авиация, которая могла хорошо маневрировать в узких горных ущельях.
   А далее Фёдор и Степан рассказали об особенностях боёв в таких условиях. Война на горных перевалах в определённой мере носила локальный, если не сказать точечный, характер. Здесь не было длинных общих окопов, а были отдельные огневые ячейки, даже орудия размещались разрозненно - по рельефу гор. Конечно, это создавало проблемы, плохо было с взаимовыручкой, каждый воевал как бы в отдельности.
   Но и это было ещё не самым страшным. Горы оказывали своё влияние на неопытных бойцов. Так, например, кислородное голодание приводило к различным симптомам горной болезни. Из-за отсутствия тёмных очков многие страдали снежной слепотой, что мешало ведению прицельного огня по противнику. Любое ранение приводило к значительной потере крови, так как она в условиях высокогорья плохо свёртывается. Иногда люди гибли от обычной простуды или ангины. Каменистый грунт не позволял отрывать окопы, оборудовать позиции для пулеметов, минометов и другие укрытия. Малейшая оплошность бойцов при движении по склонам вызывала осыпи и камнепады, а в зимнее время - снежные лавины, которые уносили немало жизней. А битва за перевалы длилась до начала 1943-го года. Плотные туманы порой на несколько дней укрывали всё вокруг, возникали и сильнейшие ветры, доходившие до ураганов. Подвоз продовольствия и боеприпасов, эвакуация раненых и обмороженных были сопряжены с огромными трудностями.
   Но, в конце концов, разговоры были закончены, и путники начали готовиться к обратному пути. Ещё раз взглянув на каменную могилу, украшенную множеством цветов, которые разложила по ней Камелия, группа стала покидать это место. Но путь вниз порой куда опаснее подъёма. Поэтому следовало спускаться с удвоенным вниманием, чтобы не произошло непоправимого. Но, как этого не остерегались, оно, всё же, произошло. Спускаться вниз, держась за верёвку, было очень неудобно, она только мешала. Поэтому шли всё той же цепочкой, но плотнее и аккуратнее. Каждый, идущий сзади, следил за тем, кто шёл впереди и даже чуть ниже. Но нужно было ещё следить за самим собой, быть очень внимательным к тому участку тропы, по которой ты шёл. Внимание раздваивалось, а порой ты просто не в состоянии был смотреть за шедшей впереди группой, как бы самому не оступиться, не сорваться в какую-нибудь расщелину, а то и пропасть. Пару раз оступались, пожалуй, все, кроме разве что шедшего впереди и указывающего дорогу Баграта. Но всё обходилось - чуть пошатнёшься, иногда как бы припадёшь на одно колено, потом выровняешься и шествуешь дальше. Но, проходя по одному скалистому участку, вверху произошёл камнепад. Участок был защищён нависшими скалами, а потому никого камни не задели. Но один из таких камней, упавший неподалёку, напугал Камелию. Она резко отшатнулась в сторону, но её нога соскользнула с какого-то камня, и она боком полетела вниз, Степан на сей раз не успел её подхватить. Все тот час приблизились к краю тропы и посмотрели вниз. Внизу на глубине всего около пяти метров была площадка, поэтому на первый взгляд разбиться женщина не могла. Но беда была в том, что площадка не была абсолютно ровной, она была скалистой. Камелия лежала на этой площадке на спине, и на вид была жива. Оставив наверху Заура с вещами, мужчины осторожно спустились вниз.
   Да, Камелия была жива, только, очевидно, от болевого шока без сознания. Но женщина была, по крайней мере, серьёзно ранена, поскольку из уголка её губ стекала тонкая струйка крови. Степан кинулся к любимой, чтобы поднять её на руки, но его остановил грозный окрик Баграта:
   -- Те трогай её!
   -- Почему? -- тихо спросил Степан.
   -- Она упала на острый кусок камня, и, вероятно, у неё пробито лёгкое, -- уже шёпотом ответил Джергения. -- Если ты её хоть чуть поднимешь, она истечёт кровью.
   -- Но что же делать?!! -- в отчаянии закричал Степан.
   -- Вряд ли в наших условиях можно что-либо сделать, -- сокрушённо покачал головой Баграт.
   -- Как так?!
   Проводник только беспомощно развёл руками. В это время Камелия зашевелилась, её губы приоткрылись и она тихо произнесла:
   -- Стёпа...
   -- Что, милая?
   -- Вот и всё. Недолго длилось наше счастье. Мы расстаёмся.
   -- Нет, Камелия, мы вылечим тебя. Ты будешь жить.
   -- Стёпа не обманывай себя, а уж меня тем более. Я же врач, и понимаю, что умираю. У меня ужасно болит спина, камень, наверное, пробил мне её. Сделать ничего невозможно, -- каждое последующее слово давалось Камелии всё труднее.
   -- Это не так. Мы спасём тебя.
   -- Стёпа, я ведь знала, что долго не проживу.
   -- Это почему ещё?
   -- Всё дело в моём имени. Да, оно красивое, но у японцев камелия предвещает внезапную смерть.
   -- Это не так!! -- закричал Степан.
   -- Всё так. Но мы ещё будем вместе, -- слова девушки стали уже еле различимы. -- Я люблю тебя, Стёпа.
   -- Я тебя тоже очень люблю, Камелия. Не уходи!
   -- Это всё, -- уже почти неслышно прошептали губы умирающей, и она добавила ещё какие-то два коротких слова, которые показались Степану словами: "Люби меня".
   -- Я буду всю жизнь любить тебя! -- и Степан стал осыпать поцелуями лицо Камелии.
   Он почувствовал, что Камелии это приятно, она даже улыбнулась. Но это была её последняя улыбка, она вдруг как-то дёрнулась и после этого неподвижно застыла. Её глаза по-прежнему смотрели на любимого, но сейчас это были уже безжизненные глаза. Никогда в жизни Степан не плакал, ни в детстве, сколько помнил себя, и потери боевых товарищей в тяжёлые годы войны не вызвали у него ни одной слезинки, он только до боли сжимал зубы, непроизвольно сжимал кулаки и серел, суровел. А сейчас над телом любимой он рыдал крупными слезами, которые градом катились из его глаз, и которые он даже не замечал. Он лёг на эту проклятую скалу рядом с Камелией, обнял свою любимую и продолжал горевать. Он совершенно не замечал, что творится вокруг, он никого сейчас не хотел видеть, кроме бездыханного тела дорогой ему женщины. Но ему никто сейчас и не мешал. Постепенно Ивченко стал приходить в себя, разум, наконец, подсказал ему, что ничего вернуть назад уже не удастся. Он поднялся, кулаком протёр глаза и огляделся. В стороне стоял безмолвный Фёдор, Баграта не было видно.
   -- А где наш проводник? Он что, бросил нас?
   -- На время. Он спускается в ближайшее селение, в какое-то маленькое селение, что расположено ближе всего к этому месту. Потом он вернётся сюда с представителем власти. Нужно официально зафиксировать факт смерти твоей жены в результате несчастного случая. Иначе, как ты понимаешь, могут быть проблемы. До его прихода тело Камелии не следует трогать.
   -- Тело! -- заорал Степан. -- Снова тело! Да будь проклят этот Кавказ, который и после войны убивает людей!
   -- Степан, не нужно. Никто ни в чём не виноват. Так уж случилось, это роковая трагедия.
   -- Не нужно. Что, не нужно? Нельзя мне было тащить сюда Камелию. И я ведь понимал это, но поддался на её уговоры. Это я виноват! Это мне жить не нужно, вот что.
   Степан в отчаянии сделал несколько шагов и подошёл к краю площадки, далее была глубокая расщелина.
   -- Отставить, майор Ивченко!! -- закричал Савченко, поняв намерения друга.
   И военная команда, а к таковым он привык за годы службы, немного отрезвила Степана. Он повернулся к Фёдору и сказал:
   -- Не останавливай меня, я всё равно это сделаю.
   -- Нет, ты этого не сделаешь. Ради Камелии.
   -- Она хотела, чтобы мы были вместе.
   -- Ты её неверно понял, вы будете когда-нибудь вместе, но не сейчас, а значительно позже. Такого именно она не могла от тебя хотеть. Не наговаривай на любимого тебе человека, пусть и погибшего. Не омрачай его память.
   -- Мы должны быть вместе.
   -- Нет! Поставь себя на место Камелии. Если бы ты разбился, ты хотел бы, чтобы тот час умерла вместе с тобой и Камелия?
   Этот вопрос озадачил Степана. Немного подумав, он понял, что его друг прав.
   -- Ладно. Но Камелию нужно как-то спустить вниз, к дороге, к городу. Как мы это сделаем?
   -- Не нужно её спускать. Её, возможно, наоборот нужно будет подымать.
   -- Как это, о чём ты говоришь?
   -- Ты где её хоронить хочешь? В твоём Казахстане что ли? Что она там не видела? Или в Сухуми? Родного города и родителей, как я понимаю, у неё нет, -- вчера, в день подготовки Камелия немного рассказала о себе другу мужа. -- Лучше похоронить её здесь. Смотри, какая красота, Камелия так сюда стремилась. Пусть её душе видны будут эти прекрасные панорамы Кавказа.
   -- Ух, ты! А ведь, наверное, ты прав.
   -- Это не я прав. Это Баграт так посоветовал. Он вернётся вместе с представителем власти, и тогда можно будет хоронить. Наверх её поднять будет несложно, даже если ты захочешь метров на 100 выше её похоронить.
   -- Но там ведь одни скалы.
   -- Нет, не одни скалы, там можно найти и площадку с грунтом, пусть даже и каменистым. А вниз спускать тело ещё труднее, нежели поднимать вверх. Ты же сам видишь - вверх мы как раз более-менее нормально дошли.
   -- Хорошо, я согласен, мы поднимем её повыше, и найдём место, где земля, а не каменистый грунт. Только чем могилу вырыть?
   -- Баграт и это предусмотрел, оставив сапёрную лопатку. Он оказался человеком запасливым. Сейчас поднимемся наверх и отыщем место.
   -- А если вернётся Баграт? Мы же, наверное, нужны будем тому, кто с ним придёт. Как он нас отыщет?
   -- Ну, он вернётся не так уж и скоро. Конечно, без нас он по горам быстро, наверное, ходит. Но, всё равно время нужно. Мы успеем отрыть к тому времени могилу, чтобы не терять время. И он нас легко найдёт, точнее, не он нас, а мы его. У Заура есть свисток, и как сказал его отец, довольно громкий. В горах это нужная вещь. Так что Заур нас позовёт, тишина стоит, а в горах, ты сам знаешь, далеко звук слышен. Мы услышим, и спустимся, а, возможно, спустимся ещё до прихода Баграта. Но Камелию до прихода Баграта нельзя трогать. Потом, уже с представителем власти поднимем её вверх и похороним.
   -- Да, точно - Баграт запасливый человек, всё предусмотрел. Ну, что ж, давай подниматься. Только очень аккуратно, чтобы не пришлось ещё и кого-нибудь из нас хоронить.
   В итоге к средине дня все работы были сделаны. Похоронили Камелию на относительно ровной площадке крутого склона, чуть ниже самого перевала. Там был не каменистый грунт, а более-менее нормальная грунтово-каменистая почва. И был ещё отсюда очень хороший вид, правда, только в одну сторону - южную, в сторону моря, которое успела увидеть Камелия, но ей так и не удалось в нём искупаться. Насыпной могильный холмик с боков ещё обложили камнями, а сверху поставили как монумент немалый (Степан еле его доволок) острый скальный обломок. Его установили на могиле как монумент, а под него Степан всунул кусок (специально его разорвав) своего бумажника с плексигласовой вставкой, под которой на куске бумаги химическим карандашом были написаны короткие данные о похороненной. Вся земля на надгробии была устелена цветами, которые успел ниже насобирать Заур, и которые так любила Камелия.
   Степан вновь с влажными глазами, но слёзы мужественно сдерживал, простился с Камелией, и теперь опять пятёрка, но уже с местным жителем, отправилась в обратный путь. Они дошли только до ближайшего селения, оттуда как раз Джергения старший и привёл человека из местного самоуправления, поселкового совета в этом маленьком селении не было. Здесь же нужно было составить официальную бумагу о факте смерти человека с подписью и печатью. В этом совсем уж маленьком селении четвёрка путников и остались на ночёвку. Вечером, успев купить у одной местной бабки бутылку самодельной чачи (самогон), - грузинской водки, - они уже втроём, Зауру не наливали, помянули Камелию, после чего немного поговорили.
   -- Я хочу поставить на могилу Камелии памятник, -- хмуро сказал Степан. -- Я понимаю, что его не так-то просто будет поднять к перевалу, но я всё равно это сделаю.
   -- Не нужно будет тебе ничего делать, -- успокоил его Баграт. -- Мы сами это сделаем - я и мой сын, которого ты спас. Ты ведь мой кунак. Я всё сделаю. Следующим летом на могиле твоей жены будет стоять памятник. Это я тебе обещаю.
   -- Спасибо, Баграт. Я запишу ваш адрес, и вышлю вам фотографию Камелии и её данные для памятника. А ровно через год я буду здесь, на годовщину. Буду, чего бы мне этого не стоило, даже если мне придётся уйти из армии!
   -- Не нужно таких крайних мер, -- остановил его Фёдор. -- Твоё командование тоже люди, они поймут тебя и отпустят. Я тоже обязательно приеду. Мы ещё согласуем этот вопрос.
   На этой минорно-мажорной ноте беседа была завершена, как завершилась и эта трагическая, страшная или воистину страстна́я для Ивченко пятница (как бы по аналогии с пятницей, когда Иисус Христос был распят на Кресте) 19-го сентября. Назавтра все они успешно добрались до Омаришары, где расстались с Багратом Джергения и его сыном. К вечеру Степан с Фёдором были уже в Сухуми, остались там они и на следующий день. Это было сделано специально, поскольку в этот день, тоже вечером они вдвоём вновь помянули Камелию, шёл третий день со времени того рокового события. По церковным книгам в течение первых двух дней душа умершего наслаждается относительной свободой и может посещать на земле те места, которые ей дороги, но на третий день она уже перемещается в иные сферы. Утром 22-го сентября Степан и Фёдор разъехались каждый в своём направлении. Покупаться и позагорать на море, как это ранее планировалось, сейчас уже у обоих не было никакого желания.
  
  

ГЛАВА 17

Вовек не забыть мне эти горы

  
   К вечеру того же дня Степан был уже в Краснодаре, он решил повидаться сначала с сестрой, в Тихорецк ему сейчас не хотелось ехать, он боялся посмотреть в глаза родителям. Он добрался в столицу Кубани самолётом сразу после обеда. Но сегодня был рабочий день, понедельник, поэтому он бесцельно шлялся по городу, убивая время, пока не вернётся с работы Елена. Она с Дмитрием работала в одной школе именно в Краснодаре. Но потом он вовремя вспомнил, что у сестры занятия вроде бы в утреннюю смену, а потому он, тяжело вздохнув, направился к общежитию, где в комнате-малосемейке проживала семья Кузьминых - с собственной квартирой, пусть даже в коммуналке, пока что было туго. Когда он позвонил, дверь ему открыла Елена, уже давно вернувшаяся из школы. Дмитрия дома пока что не было. Увидев брата, она вытаращила глаза, и, впустив его в комнату, тут же испуганно спросила:
   -- Господи! Стёпа, что случилось? На кого ты похож!
   -- И на кого же я похож? -- ответом на ответ отреагировал брат.
   -- На восьмидесятилетнего деда.
   -- Ты права, таким я, наверное, сейчас себя и чувствую.
   -- Почему? Что случилось? А где Камелия? И что именно с тобой произошло?
   -- А что именно со мной произошло?
   -- Ты себя в зеркало видел?
   Степан только отрицательно покачал головой, понимая, о чём говорит Лена. Он уже фактически пять дней не брился, с вечера 18-го, накануне похода в горы. После гибели Камелии он не стал бриться, как бы соблюдая таким образом своеобразный траур. Конечно, он здорово зарос за эти дни. Но взглянув в принесенное Еленой зеркало, он и сам перепугался - в зеркале на него смотрело отражение наполовину седого старика. Конечно, Фёдор его седину тоже наверняка заметил, но не стал говорить об этом, не желая, видимо, расстраивать и так убитого горем фронтового друга.
   -- Вот это да, -- прошептал изумлённый Степан. У него были не жгуче чёрные волосы, но он был, тем не менее, брюнетом. Сейчас же его тёмные волосы были как бы покрыты неким светлым пеплом.
   -- Так что случилось?! -- уже довольно громко напустилась на брата Елена. -- Почему ты один, где Камелия?!
   -- Нет больше Камелии, -- опустив голову, чуть слышно ответил Степан.
   -- Как это нет?
   -- Погибла в горах.
   -- Как?!! Не может этого быть!!
   -- К моему несчастью, может.
   -- Стёпа! Что ты говоришь! Как, нет Камелии? Какой ужас!
   Лена обняла брата, прижалась к нему и разрыдалась. Она долго, как несколько дней назад и её брат, не могла унять слёзы. Наконец, она постепенно успокоилась, нашла носовой платочек и немного привела себя в порядок.
   -- Стёпа, неужели это правда? Неужели нет такой прекрасной девушки как Камелия?
   -- Правда, Лена. Неужели по мне это не видно?
   -- Да, ты прав. Видно, да ещё как! Я тебя понимаю.
   -- Нет, Лена, ты этого не сможешь понять. Я столько товарищей похоронил в годы войны, но такого горя, как сейчас, у меня никогда не было. Но, то и была война, а сейчас мирное время.
   -- А как это произошло?
   -- Сорвалась с тропы и разбилась. Но какое это имеет значение, как? Не могу я об этом вспоминать. Я знаю только одно - в её смерти виноват я сам.
   -- Это почему? Ты что, мог её спасти, но не спас?
   -- Нет, -- покачал головой Степан. -- Спасти я её не мог, всё произошло очень уж быстро. Дело в другом - я не имел права тащить её в эти опасные горы. Я как чувствовал что-то. Я её убеждал не ехать, но она настояла. Но я всё равно виноват.
   -- Не виноват ты, Стёпа. Ты что, под замком её должен был держать? Камелия настойчивая девушка, с характером. Ты бы её всё равно не удержал. Так что не нужно себя винить. Такая у Камелии судьба.
   -- Вот и она мне то же самое сказала. Перед смертью она сказала, что знала о том, что ей долго не жить.
   -- Почему это?
   -- По какой-то японской примете, связанной с её именем.
   -- Значит, она некоторое время была ещё жива. А что она тебе ещё сказала?
   -- Сказала, что любит меня, что мы будем ещё вместе.
   -- Ну да, понятно.
   -- А вот мне кое-что не понятно.
   -- И что же?
   -- Её последними словами были два слова, очень коротеньких слова. Но она их очень тихо произнесла, нечётко, сложно было их разобрать. После них она и умерла.
   -- И что это за слова?
   -- Люби меня.
   -- Ну, и что тут непонятного? Всё правильно - она хотела, чтобы ты помнил и любил её.
   -- Нет! Камелия не могла этого сказать.
   -- Почему?
   -- Она прекрасно знала, что я очень люблю её и буду любить всегда. Она не могла так сказать. Это было бы как бы неверие в мою любовь к ней. А она прекрасно знала и верила, что я её люблю. Что-то здесь не так. Да, она сказала что-то похожее, но только не это.
   -- Тогда, возможно, помни меня.
   -- Нет! И такого она сказать не могла. Что, Камелия могла подумать, что я тут же забуду её? Лена, это вообще дикое предположение! Не могла Камелия сказать ни того, ни другого.
   -- Стёпа, не выдумывай. Именно эти слова она и сказала. Я бы тоже так сказала: "Люби и помни меня".
   -- Ты, может быть, и да, другая женщина тоже. Но только не Камелия. Ну, не могла она так сказать!
   -- И что же она тогда такое сказала?
   -- Если бы я знал. Но она сказала что-то очень важное. Ведь это были её последние слова, а она ведь прекрасно понимала, что счёт идёт уже даже не на минуты, а на секунды. Как же мне понять, что она сказала? Неужели я до этого никогда не додумаюсь?
   -- Так, кончай свои выдумки. Я понимаю в таком ты сейчас состоянии, ты безосновательно винишь себя, а потому и придумываешь разное. Хорошо, пусть Камелия не могла сказать помни меня, хотя и это не так уж невозможно. Но тогда она точно сказала тебе: "Люби меня", вот и люби её. И помни, не забывай.
   -- А я её никогда и не забуду, и любить буду только её одну.
   -- Так, вот ещё новости! Ты не перекручивай мои слова. Я не говорила, чтобы ты любил всю жизнь только Камелию. Тебе ещё нет даже тридцати лет, у тебя ещё может, и должна быть семья. А Камелия, конечно, останется в твоей памяти.
   -- Не будет у меня больше семьи.
   -- Стёпа! Что это за вздор!
   -- Это не вздор. Ладно, давай прекратим эту тему, не то мы с тобой, чего доброго, ещё поругаемся.
   -- Хорошо, ты прав, не будем об этом. Пусть пройдёт время, оно хороший лекарь. Так, ты к нам надолго?
   -- А ты меня уже прогоняешь?
   -- Что ты говоришь такое?! Я это спросила потому, что не знаю твоих планов, ты же, наверное, и к маме с папой поедешь?
   -- Поеду, но не сегодня и не завтра.
   -- Хорошо, значит, несколько дней погостишь у нас с Димкой.
   -- Погощу сегодня и ещё четыре дня. Но только жить я буду в гостинице. Где у вас тут жить?
   -- Ладно. Я знаю, что ты упрямый, а потому и не настаиваю, чтобы ты жил у нас. Хотя можно было бы тебе и пожить в общежитии, с ребятами. Я бы с комендантом договорилась. Но, ладно. Я так поняла, что ты поедешь в Тихорецк в воскресенье. Это правильно, в этот день родители будут не на работе.
   -- Дело не в том, что это будет нерабочий день. Да и поеду я туда не в воскресенье, а в субботу. Кстати, и вы с Димкой со мной поедете.
   -- Но у нас с Димой в субботу занятия. Ну, разве что вечером поедем.
   -- Нет, поедете раньше, -- довольно жёстко ответил Степан. -- Чтобы хотя бы к пяти-шести часам быть в Тихорецке. Отпроситесь с одного или двух уроков с работы. За эти дни успеете договориться.
   -- Но почему?
   -- Потому что в субботу будет девятый день со времени гибели Камелии. Нужно будет всем вместе помянуть её.
   Церковное поминовение усопших на девятый день после смерти было связано с тем, что по церковным поверьям до сего времени душе умершего показывали красоты рая, и только после этого, душе начинают показывать мучения и ужасы ада.
   -- Ой, Стёпа, прости, -- виновато взглянула на брата Елена. -- Я же не знала. Конечно же, мы поедем. Тогда можно и раньше поехать к родителям, к примеру, в пятницу вечером. Я и Дима действительно отпросимся на субботу полностью, у нас в этот день уроков мало.
   -- Не нужно, поедем в субботу. Пусть все тяготы будут уж в один день.
   -- Я тебя поняла. Ты прав, если поехать в пятницу, то вечером, да и в субботу утром столько расспросов, разговоров, а то и нареканий будет! А в субботу после обеда уже не до этого будет - нужно будет готовиться к вечерней поминальной трапезе. Хорошо, этот вопрос мы решили. А теперь о тебе.
   -- А что обо мне?
   -- Ты сейчас же идёшь в душ, освежишься и обязательно побреешься. Нечего в деда старого превращаться. Траур должен быть в душе, но не на лице. Достаточно и того, что ты поседел от случившегося и от переживаний. Всё, бери полотенце, бритвенные принадлежности и марш в душ!
   Что-что, а командовать Елена Ивченко-Кузьмина умела хорошо. Степан при мысли об этом даже криво улыбнулся, представляя себе, как сестра командует ребятишками в школе.
   В субботу вечерняя поминальная трапеза прошла нормально. Родители Степана тоже никак не могли поверить, что нет в живых такой прекрасной девушки, а потом и жены их сына, как Камелия. Однако, никаких нареканий, как это предполагала Елена, в сторону их сына не было. Родители видели, как переживает Степан, они даже были напуганы его сединой. Они прекрасно понимали, что сейчас творится в его душе. Степан побыл в Тихорецке всего два дня, после чего уехал к себе в часть. Хотя до окончания его отпуска было ещё около полутора недель, но сейчас откровенное праздное бездействие очень тяготило Ивченко.

* * *

   Вышел на службу майор Ивченко в понедельник 6-го октября, ровно на неделю раньше положенного срока. Пролетело три недели отпуска, но никакого отдыха, за исключением первых пары дней, у него практически и не было. О каком отдыхе можно было говорить, когда случилась такая трагедия. О том, что произошло в горах Кавказа, он кратко рассказал всего лишь двум офицерам, с которыми наибольше сдружился за эти годы. Но уже через пару дней ему многие в гарнизоне приносили свои соболезнования, или же при встрече, приветствуя друг друга, просто, молча, сочувственно кивали головой. Кроме того, все ведь видели, в каком виде и состоянии Ивченко возвратился из отпуска.
   Ещё через три с половиной недели, во вторник 28 октября Степан пригласил к себе на квартиру несколько самых близких ему офицерских семей - в этот день было уже 40 дней со дня гибели его любимой жены. По церковным канонам именно на сороковой день душе умершего должно назначаться место, где она будет ожидать воскресения мёртвых и Страшного Суда. Дома Степан ранее, уже без Камелии, практически ничего не готовил, предпочитая питаться в офицерской столовой. Поэтому лучше, наверное, было бы отметить этот день в каком-нибудь кафе. Но этого как раз Ивченко и не хотел - в кафе при этом присутствовали бы и другие посетители, и разных ненужных ему уже сочувствий он наслушался бы с лихвой. А у него дома, он понимал, никаких сочувствий не будет, друзья всё хорошо понимают. Поэтому ему пришлось попросить друзей, у кого были жёны, чтобы те помогли в готовке блюд и накрывании стола. Ему, конечно, помогли, и вечер прошёл нормально.
   На этом траурном вечере присутствовал и заместитель командира полка подполковник Стародуб Борис Кондратьевич, с которым у майора Ивченко были хорошие отношения. Когда трапеза уже практически заканчивалась, Степан обратился к подполковнику:
   -- Борис Кондратьевич, у меня есть к вам один вопрос.
   -- Слушаю вас, Степан Николаевич.
   -- Скажите, смогу ли я взять в следующем году отпуск в это же время, в средине сентября? Я обязательно должен быть на годовщину гибели жены там, на Кавказе.
   -- Я вас понимаю. Думаю, что это возможно, если заранее спланировать. Конечно, я не могу знать, какие могут быть на то время обстоятельства, но будем надеяться, что ничего сверхординарного не произойдёт. Обстановка в стране сейчас вроде бы нормальная. Напомните об этом ближе к концу года, до того, как будем планировать отпуска офицерам. Сделаем.
   -- Спасибо!
   -- Да не за что. Я же всё понимаю.

* * *

   Стародуб в конце октября 1952-го года говорил, что обстановка в стране вроде бы нормальная, и выражал надежду на то, что ничего сверхординарного в стране не произойдёт. Но откуда же ему было знать, что 5 марта следующего года умрёт великий полководец, Генералиссимус Советского Союза, Генеральный секретарь ЦК КПСС Иосиф Виссарионович Сталин. Не мог он знать и того, какие после этого страсти разгорятся в борьбе за власть. Через три с половиной месяца, 26 июня в ходе заседания Президиума ЦК будет арестован Генеральный комиссар госбезопасности СССР, маршал Советского Союза Лаврентий Павлович Берия (Лавренти Павлес дзе Бериа), родом из знакомого Ивченко Сухумского округа. В военных кругах ни для кого не было секретом, что именно он был главным организатором сталинских репрессий. После смерти Сталина Председателем Совета Министров СССР был назначен Маленков, но чувствовалось, что изменения в руководстве ещё будут, борьба за власть была нешуточной, и способы достижения цели были самые разные - арест Берии тому пример. А потому армия была в состоянии тревожного ожидания.
   Но, к удивлению Ивченко на дату его отпуска эти события в стране не повлияли. Отпуск у него начался, как это и планировалось, в понедельник 14-го сентября. Приехал Степан в абхазское село Омаришара к Баграту Джергения в среду 16-го. До годовщины смерти Камелии было ещё три дня, но Степан не знал, возможно, Баграту понадобится какая-то его помощь, хотя он уже и знал, что памятник на могиле Камелии установлен ещё летом, как это и обещал Джергения. Степан ещё в конце осени прошлого года выслал тому фотографию своей супруги, а после этого они вели между собой нечастую переписку. Оказалось, что никакой помощи Баграту не требуется, а потому Степан пару дней просто отдыхал у своего гостеприимного кунака Баграта Джергения. Через день сюда же подъехал и Фёдор Савченко. Со Степаном ранее на Кавказ очень хотела поехать и его сестра. Разговор об этом состоялся ещё в прошлом году за день до отъезда брата. Но тогда Ивченко был категоричен и неумолим.
   -- Никаких поездок, даже и не думай! С меня достаточно и одной смерти.
   -- Стёпа, но ты же как-то говорил, что бомба в одно место, в образовавшуюся воронку дважды не попадает. Значит, всё будет нормально.
   -- Нет, категорически нет, Лена! Я не хочу рисковать.
   -- Но я так хочу посмотреть на то место, где погибла Камелия, да и на сам памятник. Я хочу положить на её могилу цветы.
   -- Цветы от твоего имени я и сам положу. Что касается памятника и места, где погибла Камелия, то это резонное замечание.
   -- Вот! Значит, я еду?
   -- Никуда ты не едешь. Я совсем о другом - нужно в срочном порядке купить фотоаппарат.
   -- Та-а-а, фотографии, они же серые, -- Елена имела в виду чёрно-белые. -- Там цветов не разберёшь. А ты говорил, что на Кавказе такие красивые виды.
   -- И снова ты права. Чёрно-белые фотографии это не то. Нужно делать цветные.
   -- А что, есть цветные фотоаппараты? -- удивилась Елена.
   -- Есть не цветные фотоаппараты, а цветные плёнки.
   -- Я никогда таких не видела.
   -- Я тоже их не видел, но они есть. А вот цветные фотографии я видел. И даже времён войны, причём сделанные нашими фотокорреспондентами.
   -- Да ты что?!
   -- Да, именно так. Но делали они эти снимки на трофейную немецкую плёнку. У немцев цветная фотография начала развиваться ещё в 30-е годы.
   Степан не знал, что и в Советском Союзе цветные фотографии начали делать тоже ещё в 1930-е годы. А после войны, начиная с 1946-го года, с помощью немецкого трофейного оборудования было налажено производство собственной цветной плёнки. Вот только подобная плёнка не позволяла снимать подвижные объекты. Но и этой плёнки на прилавках магазинов пока что не было.
   -- Я постараюсь достать такую трофейную плёнку, у нас в армии, как я слышал, она начала употребляться.
   Сразу после войны в ГДР возобновило свою работу легендарное немецкое производство ORWO, которое, начиная с 60-х годов многие десятилетия снабжало элитной цветной фотоплёнкой весь социалистический лагерь - цветная негативная фотокиноплёнка ORWOCOLOR. Вот подобную фотоплёнку и планировал раздобыть Степан.
   -- А ты сможешь сам сделать цветные фотографии.
   -- Нет, -- улыбнувшись, покачал головой брат. -- Это очень сложно. Но если у нас такая технология применяется, то мне помогут.
   -- Но это же, наверное, очень дорого?
   -- А куда мне деньги одному-то девать?
   -- А фотографировать ты сможешь, чтобы делать цветные фотографии?
   -- Процесс фотографирования, что на чёрно-белую, что на цветную плёнку - один и тот же. В общем, нужно покупать фотоаппарат.
   Но этот разговор с сестрой был уже в прошлом (год назад). А уже в этом году, 19-го сентября Степан, Фёдор и Баграт были вновь на Клухорском перевале, на сей раз сына Баграт не стал брать с собой. До самой верхней точки перевала они не дошли, свернув немного в сторону и подойдя к знакомому им относительно ровному склону. На нём-то и была расположена могила Камелии.
   Но сейчас она здорово преобразилась. Главное, не было на ней того острого обломка скалы, который год назад притащил сюда Ивченко. На его месте стоял вытесанный из подобного, но немного большего куска гранита пирамидальный памятник. Да, памятник был небольшой, но он был хорошо сделан, хотя его сверху ничего и не украшало - звезду, к примеру, обычно принято ставить только на могилы военных. Странно, но не было на нём и креста, хотя Степан заочно и предполагал такой элемент, зная, что обычно в глухих сёлах население набожное. Но Баграт, очевидно, предполагал, хотя и не знал об этом, что военные, прошедшие всю войну, скорее всего, являются членами партии, а потому крест на могиле мог им не понравиться. Крест, звезду и прочие атрибуты по желанию родственников покойного всегда можно установить или, в крайнем случае, нарисовать красками. Но памятник, по мнению видевшего его сейчас Степана, и не нуждался ни в каких подобных атрибутах. Да он был строгий, но одновремённо и красивый, под стать тем же горам - тоже строгих, иногда и суровых, но одновремённо и таких красивых, что дух захватывало.
   Посреди этого монумента в вырубленной нише была вставлена слегка выпуклая фотография Камелии на овале какой-то керамики. Не так часто пока что переносили на керамику портреты умерших, но Баграт позаботился и об этом - простая фотография на солнце со временем выгорела бы. Кроме того, Степан выслал Джергении чёрно-белую фотографии (другой у него и не было), но умельцы на керамике немного разноцветили снимок молодой женщины. Ниже фотографии на небольшой пластинке из нержавеющей стали, что было немалым дефицитом, была выгравирована надпись:
  Г о л о в и н а
  К а м е л и я Юрьевна
  15.04.1926 г. - 19. 09.1952 г.
   Степан специально сообщил Джергении девичью фамилию Камелии. Под фамилией Ивченко её знал очень узкий круг лиц, да и совсем уж недолго. А так, возможно, когда-нибудь объявятся её родственники, пусть знают, кто покоится на этом месте. Пластинка с надписью была прикреплена к монументу какими-то красновато-жёлтыми винтами (скорее всего, латунь, бронза или медь), соответствующие им гайки, очевидно, были укреплены в специально сделанных отверстиях гранита. Насыпная могилка по-прежнему была обрамлена кусками гранита. Но сейчас это был уже совсем иной гранит - тоже разной неправильной геометрической формы, но с относительно плоской наружной поверхностью. Эти кусочки гранита были хорошо подогнаны друг к другу и скреплены крепким цементом. Сколько же всего пришлось доставлять на перевал для оборудования памятника: сама гранитная пирамида, ровные куски гранита, цемент, песок, вода... И ещё Степана поразило то, что земля между гранитным обрамлением могилы была вся в цветах. Но эти цветы не были возложены на могилу, они на ней росли, были посажены!
   Ивченко представил себе, сколько же труда стоило Баграту выполнить всю эту работу, да и затрат, наверное, было немало, чтобы всё это сделать, особенно вырубить из куска гранита, а потом отшлифовать пирамидальный монумент. Он повернулся к Джергении, обнял его, потом крепко пожал его руку и срывающимся голосом произнёс:
   -- Большое спасибо, Баграт! Я такого даже не ожидал. Как вам всё это удалось изготовить?
   -- Это всё готовил не я, точнее, не я один. У меня много друзей, они все принимали участие в изготовлении памятника, они же его сюда доставляли и устанавливали. Всё делали они.
   -- А цветы?
   -- А цветы - это уже женщины посадили. Когда они увидели у меня фотографию твоей жены, то они сразу же заявили, что могила такой красивой женщины тоже должна быть красивой. Женщине всегда должны сопутствовать цветы.
   -- Они что, сюда приходили, на перевал?
   -- Конечно. Они же абхазки, они по горам ходят не хуже меня.
   -- Ещё раз спасибо, Баграт! Вот теперь уже я ваш должник.
   -- Какой должник, мы ведь друзья, кунаки.
   Степан даже не заводил разговор о том, какие средства были потрачены на изготовление такого памятника. Он прекрасно знал, что разговор о деньгах и об их компенсации был бы оскорблением для такой гордой нации.
   Ивченко со своими друзьями провёл около памятника часа два. Конечно же, они долго поминали Камелию, ещё до того Степан с Фёдором чуть ниже собирали цветы. Да, могила и так была вся в цветах, но они-то должны были тоже положить на неё свои цветы - так полагается. А затем Степан начал фотографировать могилу, памятник, то место, где находится могила и, конечно же, панорамы гор. Он, как и планировал, перед поездкой на Кавказ купил фотоаппарат и раздобыл пару германских негативных цветных фотоплёнок. Он приобрёл себе самый новый фотоаппарат "Зенит", один из первых в мире однообъективных зеркальных фотоаппаратов с пентапризмой. Выпускаться он стал всего лишь в прошлом году, и разработан был на базе дальномерного фотоаппарата "Зоркий", и выпускался он на Красногорском механическом заводе.
   В общем, Степан отщёлкал почти полторы плёнки, сняв при этом и Фёдора с Багратом (ещё вчера), а также дом Баграта и несколько видов самого селения. Фёдор снял и его самого возле могилы супруги. При этом Ивченко оставил часть второй плёнки про запас, на Тихорецк. Когда он фотографировал могилу, Савченко спросил его:
   -- Ты спустишься к тому месту, где упала Камелия, и тоже там сделаешь фотографии?
   -- Нет, не будет этого, -- довольно резко ответил Степан.
   Но спустя минуту, поняв, что такой резкостью мог обидеть друга, он виновато произнёс:
   -- Прости, Федя, за такую мою грубость. Но я не могу туда идти, просто физически не могу, да и душевно тоже. У меня и так перед глазами стоит лежащая на кусках скал Камелия с кровавой струйкой на губах. Идти туда - это выше моих сил. Я не хочу видеть то место, не хочу! Да, памятник тоже напоминание о гибели Камелии. Но на нём есть её фотография, на которой Камелия словно бы живая. Пусть она и остаётся для меня живой. Ещё раз прости.
   -- Да, ладно. Что, я не понимаю. Всё нормально, Стёпа. Ты прав, не нужно увековечивать на плёнке место гибели Камелии, зачем негативные эмоции.
   Ещё раз поклонившись могиле Камелии, троица начала спускаться с перевала. А ещё через два дня Степан Ивченко снова был уже в своём Тихорецке.

* * *

   До конца отпуска Ивченко было ещё достаточно времени, но Степана почему-то и в этот раз тяготило такое приятное, вроде бы, безделье. Он пару раз сходил на речку, а потом в основном маялся дома. Почему маялся? Да потому, что все разговоры с родителями давно уже были позади, все вопросы тоже, казалось, решены. И чем же ему тогда заниматься - ходить в кино? Ну, пару раз можно и сходить, а потом и это занятие надоедает, тем более что в небольшом городишке не каждый день привозили новые фильмы. У него сейчас перед глазами постоянно стоял памятник Камелии в горах Кавказа или даже её красивая, как и сама Камелия, фотография на пирамидальном монументе. И Степан решил уезжать в свою часть - там ему, занятому делом, будет гораздо легче. С начала отпуска прошло всего две недели, но Степан извинился перед родителями, объяснил им всё, и уехал. Родители и не задерживали его, прекрасно понимая его состояние.
   Но Степан уехал сначала в Краснодар, он решил пару дней погостить у Лены с Дмитрием. Конечно, сразу начались расспросы о том, как прошла поездка на Кавказ. Степан рассказал всё, обрисовал и то, какой памятник на могиле Камелии.
   -- Ты там фотографировал? -- сразу же спросила Елена.
   -- Конечно, полторы плёнки отклацал.
   -- Цветные?
   -- Да, негативные цветные. Немного осталось кадров, чтобы ещё и вас сфотографировать в цвете. Маму и папу я уже сфотографировал.
   -- Отлично! А когда фотографии будут?
   -- А вот этого я пока что не знаю. Буду просить сделать цветные фотографии уже в своём гарнизоне. Но как скоро это будет, сказать пока что сложно. Но, как только мне сделают фотографии, я сразу же комплект фотографий, по одной с каждого снимка, вышлю вам.
   -- Понятно. А почему ты спешишь в гарнизон? У тебя что, горит там что-либо?
   -- Сердце у меня горит, Лена. Не могу я сейчас бездельничать.
   -- Ясно, -- не стала развивать эту тему сестра, за что брат её мысленно поблагодарил.
   И через пару дней Степан покинул-таки Кубань, а уже 3-го октября он был в действующей части, чем немало удивил и начальство и своих сослуживцев. И Степан без излишней раскачки, не собрав в кулак свои так и не утихшие горести, с головой окунулся в боевые будни полка. Конечно, в мирное время они были вряд ли такими уж боевыми, но не смотря ни на что, служба гвардии майора Степана Ивченко продолжалась.
  
  

ГЛАВА 18

Без милой принцессы мне жизнь не мила

  
   Шёл уже пятый год службы по защите рубежей Отечества заместителя командира полка по вооружению майора Степана Николаевича Ивченко в части, которая базировалась на востоке Казахской ССР, в Усть-Каменогорской области. В средине декабря 1953-го года Ивченко вызвал к себе командир полка полковник Иван Семёнович Щербаков. После взаимных приветствий полковник сказал:
   -- Присаживайся, Степан Николаевич. Разговор, наверное, будет не таким уж и коротким, -- и это немало озадачило Ивченко.
   -- Ты у нас в майорах ходишь, если я не ошибаюсь, уже шесть лет?
   -- Так точно!
   -- Переходил ты в этом звании уже положенный срок.
   -- Да, но после Академии у меня всего четыре года этого срока.
   -- Именно так, даже чуть больше - четыре с половиной года. При этом Академия была как бы не в счёт, хотя это и неправильно. Ладно, подполковника ты вскоре получишь, затягивать с этим причин нет, служишь ты хорошо. Но, подполковник, это уже не должность начальника технической части. И вот здесь есть два варианта. Первый - с января ты переходишь на должность заместителя командира полка.
   -- А как же подполковник Стародуб?-- удивился Ивченко.
   -- Он, скорее всего, станет командиром полка. Это, конечно, ещё не точно, но вероятней всего.
   -- А вы?
   -- А я уйду на командование бригадой. Решено создать такое промежуточное формирование между полком и дивизией. Структура бригады, наверное, будет такой же, как и полка, однако батарей и других подразделений в ней будет значительно больше. Так вот, послужив хотя бы пару месяцев на этой должности, ты автоматически получаешь звание подполковника, тем более что все сроки уже выйдут.
   -- Понятно. А второй вариант? Остаюсь на должности зам. командира полка по вооружению в звании майора до самой пенсии? -- улыбнулся Ивченко.
   -- О, это хорошо, что ты уже шутить стал. Извини, конечно, я знаю твоё горе и соболезную тебе. Но жизнь-то идёт и нельзя так уж замыкаться в себе.
   -- Я понимаю.
   -- Так вот. Конечно же, никто тебя на этой должности и в этом звании держать не станет, да ещё после Академии. Но здесь дело в другом.
   -- Интересно, и в чём же?
   -- Ты в Академии что изучал?
   -- Ой, да чего я там только не изучал.
   -- И новые системы, в том числе ракетные, или зенитно-ракетные тоже?
   -- Так точно. А откуда вам это известно?
   -- Мне по должности положено знать, какими знаниями обладают мои подчинённые. Теперь о втором варианте, -- Щербаков то ли раздумывая, то ли не зная как начать этот аспект разговора, стал мерить шагами пространство около своего стола, и вид у него при этом был какой-то недовольный. -- Дело в том, что вскоре, скорее всего, начнут осваиваться новые виды вооружения. И есть такая команда - подобрать толковые кадры на руководство различными подразделениями. Ну, взводами, ротами, а возможно, и дивизионами, наверняка такие кадры найдутся - и в училищах, вероятно, сейчас немного программы перестроили, да и курсы различные есть или будут. А вот выше... Ты же понимаешь, что, я, к примеру, не смогу командовать полком новой формации, да и Борис Кондратьевич тоже, -- заместитель командира полка.-- И никакие курсы тут не помогут. А вот ты - другое дело. Я скажу тебе честно - мне очень не хочется тебя отпускать, сработались мы нормально. Но и прятать тебя, скрывать, что ты проходил некую подготовку по новым видам вооружения я не могу. Если узнают, то по головке меня не погладят. Если сказано подбирать таких людей, то их нужно подбирать. Да и скрыть такой факт просто не удастся, поскольку Академии наверняка представили в заинтересованные ведомства списки таких выпускников. Поэтому, скорее всего, светит тебе, Степан Николаевич, служба в новом полку, и явно не на месте начальника технической части. Такие вот дела. Это и есть второй вариант - не очень радующий меня, но перспективный для тебя. Хотя, как сложится всё, я предугадать и не могу. Всякое может быть. Теперь тебе ясно?
   -- Так точно, ясно. Хотя и не совсем.
   -- Что ещё?
   -- Академию я окончил четыре с лишним года назад. За это время мои знания уже, наверное, порядком устарели. Сейчас ведь чуть ли не каждый год техника обновляется.
   -- Правильно мыслишь. Но я и не говорил, что ты вот так сразу станешь, к примеру, командиром полка. Подучиться придётся, обновить свои знания.
   -- Вот те раз! Опять что ли в Академию?
   -- Нет, зачем же. Курсы нужно будет соответствующие окончить, переподготовку или стажировку где-то пройти. А возможно, и то, и другое вместе.
   -- И как долго?
   -- Время торопит. Запад во главе с США наращивает свою военную мощь, отстать от них мы не имеем права. Американцы монопольно обладают индустрией производства ядерных боеприпасов, имеют армаду стратегических бомбардировщиков, способных подвергнуть атомной бомбардировке наши важнейшие административно-промышленные центры. И с этим нужно как-то бороться. А потому думаю, что переподготовка займёт у тебя месяца 3-4, максимум полгода.
   -- Ясно. И где?
   -- Ты, если я не ошибаюсь, окончил перед войной Ростовское артиллерийское училище?
   -- Так точно. Только в ускоренном варианте.
   -- Сейчас это уже не имеет значения. Вот, наверное, и вернёшься в родные пенаты, там и пройдёшь переподготовку, или стажировку.
   -- По артиллерии, что ли? И какой смысл таких курсов, товарищ полковник? Я за войну, да и за все годы службы научился, наверное, большему, чем за курсантской партой.
   -- Ты просто отстал от жизни, Степан Николаевич. Но оно и понятно - какого высшего офицера будут уже интересовать военные училища. Ты и не знаешь, что сейчас твоё родное училище уже как раз и осваивает новые направления в развитии вооружения.
   И командир полка был прав. Не так давно, в сентябре 1951-го года Ростовское артиллерийское училище было создано Ростовское высшее артиллерийское инженерное училище. Но, пройдёт ещё немного времени, и это училище будет уже переименовано (1962 г.) в Ростовское высшее военное командно-инженерное училище ракетных войск имени главного маршала артиллерии М. И. Неделина.
   -- Вот даже как! Я всё понял, Иван Семёнович. Значит, первый вариант вы отбрасываете? А я, в принципе, согласен и на этот вариант.
   -- Это не я его отбрасываю, майор, это его жизнь отбрасывает. Я тебе уже говорил, что я бы руками и ногами за первый вариант, но, увы... Не я такие вопросы решаю. Не имею я права задерживать для своей выгоды выпускника Академии по новейшему профилю обучения. Вам там, в Академии наверняка говорили, что даже, попади вы на прежнее место службы, долго там не пробудете. Конечно, это касается тех, кто проходил обучение новым специальностям. Просто тогда вас ещё некуда было определять, всё находилось ещё в стадии разработок, вы имели только довольно поверхностные теоретические знания. А вскоре эти знания вы должны будете подтверждать на практике.
   -- Но и сейчас, по-моему, нет ещё новых частей? И сейчас ещё идут пока что только разработки нового того же-таки ракетного вооружения.
   -- Ах, вот оно как! По-твоему, значит?! А ты у нас кто, чтобы всё знать? Если ты не знаешь, то это ещё не означает, что ничего нового у нас нет. А ты, да и я, и не должны ничего знать. Об этом знают только те, кому это положено. Хотя, даже я, не такой уж сведущий в таких секретных вопросах, кое-что да слышал. И я тебе точно говорю, что вскоре ты всё познаешь на практике.
   И полковник вновь был прав. К примеру, в СССР уже несколько лет велась разработка одноступенчатых ракет В-300 (кстати, о подобных ракетах шла речь и в Академии), а в июне 1951-го года были проведены испытательные пуски таких ракет. А ещё через два года, в мае 1953-го года, то есть ещё полгода назад, управляемой ракетой был впервые сбит самолет-мишень Ту-4. При этом сравнительные испытания различных видов вооружения показали явно бо́льшую эффективность зенитного управляемого ракетного оружия, или зенитных ракетных систем (ЗРС), как их стали называть, которые получили название С-25 "Беркут". Днём рождения подобного оружия, предназначенного для борьбы с самолётами противника можно считать далёкий август 1950-го года. Именно тогда был заказан подобный комплекс. При этом были сформулированы довольно жёсткие тактико-технические требования - создать стационарный многоканальный зенитно-ракетный комплекс, который бы одновремённо обеспечивал обстрел до 20 целей, летящих со скоростью 1100-1250 км/ч, на дальности до 35 км и на высотах от 3-х до 25 км, в секторе до 50-600.
   -- В общем, готовься к тому, что с нового календарного года тебе придётся покинуть нас, -- подытожил беседу Щербаков. -- Всё понятно?
   -- Так точно, товарищ полковник!

* * *

   А ещё через полгода Ивченко начал свою службу уже далеко на западе от Казахской ССР, в Белоруссии. В средине мая он окончил свою переподготовку, вот только проходил он её не в Ростовском высшем военном командно-инженерном училище ракетных войск. Переподготовка офицерского состава проводилась в специально созданном учебном центре УТЦ-2 при Горьковском училище ПВО, которое было сформировано в 1951-м году, и которым руководил полковник Л. Н. Пирогов. Так что, в этом плане командир полка Щербаков обладал не совсем точной информацией. Ранее, в 1947-м году в Белоруссию перевели и фронтового командира полка, в котором тогда служил Ивченко, полковника Еремеева. Но Белоруссия большая республика, а потому свидеться со своим бывшим командиром, Степану было не суждено, да и за это время тот наверняка уже поменял место службы. После переподготовки Степан Ивченко сразу же получил звание подполковника, и был назначен на должность заместителя командира зенитного-артиллерийского полка, который в скором времени, вероятно, и планировался к получению нового статуса уже ракетно-зенитного полка. Так оно и произошло, но уже в конце 1955-го года, после того, как в Советском Союзе была принята на вооружение ЗРС С-25 "Беркут".
   При этом для простых советских граждан, и особенно для самих военных было немного странно то, что практически одновремённо с этим началось сокращение численности Советской армии, причём в одностороннем порядке, без сокращения численности армий западных стран. За период с 1955-го года по 1960-й год наша армия сократилась более чем вдвое - с 5,8 млн. человек в 1955-м году до 2,5 млн. в 1960-м году. СССР объявил также и мораторий на ядерные испытания, хотя это не внесло принципиальных изменений в обстановку "холодной войны". На Западе, да и у нас, продолжали наращивать и совершенствовать вооружения. Но сокращение армии было, всё же, оправданным - содержать армию такой, какой она была в победном 45-м году, и одновремённо создавать ракетно-ядерный щит, требующий миллиардных расходов, было непозволительной роскошью, скорее даже безумием.
   Ещё в конце прошлого года Степану сделали, наконец, цветные фотографии кавказских съёмок. Ивченко тогда впервые занимался фотосъёмкой, а потому по качеству отснятые им плёнки, а потом уже и сами фотографии, были разной степени. По резкости они были нормальными, видоискатель зеркальной камеры позволял делать это неплохо, а вот для выставления выдержки и диафрагмы требовался опыт. Не было ещё в продаже такого помощника фотолюбителя как фотоэкспонометр. Но, всё же, в целом цветные фотографии были неплохими. Степан, как и обещал, тут же выслал один полный пакет фотографий Елене, а отдельные фотографии Фёдору Савченко и Баграту Джергении. У него тоже был второй полный набор кавказских фотографий, с которым он намеревался ознакомить во время своего отпуска родителей.
   А далее началась служба Ивченко в новом для него амплуа. На первых порах, погружённый с головой в работу, да ещё и новую, интересную, он немного отвлекался от воспоминаний по Камелии. Но, шло время, и, приходя в свою пустую квартиру, - в офицерском общежитии зам. командира полка жить было не положено, - на Степана находила такая тоска, что он даже не знал, что ему делать. Он порой даже подумывал о том, а не уволиться ли ему из армии и поехать к своим близким - вместе наверняка проще сладить с одиночеством и тягостными воспоминаниями. Но он прекрасно понимал, что никто ему сейчас не позволит уйти из армии, даже не смотря на её сокращение. Тем более что на практике высокопоставленные военные чиновники в первую очередь норовили уволить из армии офицеров среднего и младшего звена, то есть молодых, что объективно снижало на будущее боеспособность армии.
   В гарнизоне было немало и замужних и незамужних женщин. И многие из них положили глаз на перспективного и относительно молодого ещё, - и 33-х не стукнуло, - к тому же красивого вдовца-подполковника. Ивченко был в хороших отношениях со многими из них, и только в хороших, но никак не близких. Все попытки слабого пола заарканить Степана, хотя бы на одну ночь (а там уж как получится) заканчивались безрезультатно. В армии не приветствуются одинокие мужчины, и особенно старшие офицеры, да ещё на высоких должностях. Поэтому Ивченко не единожды доводилось выслушивать различные "советы" по этому вопросу. Был у него на эту тему разговор даже с командиром полка.
   -- Степан Николаевич, -- как-то в дружеской неофициальной беседе обратился к Ивченко полковник Лещенко Геннадий Игоревич, -- не пора ли вам семьёй обзавестись? Сколько можно одиноким волком ходить? Или у нас в городке женщин мало, или ни одна из них вам не нравится? Извините, конечно, я знаю о вашей страшной потере, но сколько лет уже прошло, -- разговор состоялся в 1957-м году. При этом командир всегда обращался к своему заместителю уважительно на "вы". Он уважал толкового подполковника, понимая ещё при этом, что в техническом отношении в вопросе новых комплексов Ивченко гораздо сильнее его, кадровика зенитчика.
   -- Ну, не так уж много, всего пять лет.
   -- Но и не мало. Понимаете, как-то неприлично, что вы, занимая такую высокую должность бобылём ходите, как какой-нибудь двадцатилетний лейтенант, местный Казанова.
   -- А обо мне тоже идёт слава Казановы? -- улыбнулся Ивченко.
   -- Нет. Чего нет, того нет. Наоборот, некоторые женщины жалуются, это мне моя супруга сообщила, что вы на особ их пола совершенно не обращаете внимания.
   -- Геннадий Игоревич, просто я однолюб. Да, у нас в гарнизоне немало красивых женщин, и некоторые мне нравятся. Но так, чтобы какая-нибудь в сердце запала - этого нет. И, наверное, никогда не будет, в моём сердце место только для одной женщины.
   -- Но её ведь уже нет.
   -- Это не имеет никакого значения. На этом свете её нет, но в моём сердце она останется навеки.
   -- Степан Николаевич, поймите, вам когда-нибудь, и, возможно, не в таком уж далёком будущем, придётся заменить меня и стать командиром полка. Но, если на одинокого зам. командира полка смотрят ещё сквозь пальцы, хотя мне уже в верхах намекали о вашем семейном положении, то на должность командира полка вас не выдвинут, пока вы не обзаведётесь семьёй. Какой пример такой командир в плане личной жизни может преподавать своим подчинённым?
   -- Я, во-первых, не стремлюсь на ваше место, товарищ полковник. Мне и на моём нынешнем месте нормально служится. А во-вторых, Геннадий Игоревич, если через десяток лет меня не утвердят на должности командира полка, в нашем полку или в другом, то для меня никакой катастрофы не произойдёт. А если и демобилизуют меня, то только спасибо скажу. У меня нет карьеристских амбиций.
   -- Хм, через десяток лет. Вы и через десяток лет не собираетесь жениться?
   -- Не знаю, товарищ полковник. Я так далеко не заглядываю. Но на ближайшее время у меня таких планов нет.
   -- Да-а-а, каши с вами в этом вопросе не сваришь.
   -- А и не нужно, Геннадий Игоревич. Давайте вместе готовить те блюда, которые от нас Родина требует. А со своей личной жизнью я как-нибудь и сам разберусь.
   Полковник только горько развёл руками, но продолжать беседу по данной теме не стал. Командир и его заместитель поговорили немного по другим вопросам, более связанным с боевой подготовкой личного состава части, и на том они тогда расстались.

* * *

   Ничего нового не произошло в жизни подполковника Ивченко в последующие два года. Правда, мог для него оказаться памятным предыдущий разговору с командиром полка 1956-й год - в том году у Степана мог появиться (но так и не появился) второй орден "Красной Звезды", который он мог бы получить за 15 лет безупречной службы. В период с 1944-го по 1956-й года ордена и медали, боевые, вручались и за выслугу лет. При этом за 10 лет безупречной службы вручалась медаль "За боевые заслуги", а вот выше - именно ордена. За 15 лет службы - орден "Красной Звезды", за 20 лет - орден "Красного Знамени", за 25 лет - лет - "Орден Ленина", за 30 лет - второй орден "Красного Знамени". Многие фронтовики на своих мундирах такие ордена не носили (хотя на орденских планках и они отмечались) - как-то неудобно, стыдно, что ли, было получать боевой орден в мирное время, практически ни за что. А потому именно в этом 1956-м году положение о таких наградах было отменено, хотя, как исключение некоторым военнослужащим их вручали ещё и до 1958-го года, но Ивченко такой незаслуженной почести не удостоился. А вот медаль "За боевые заслуги" Ивченко успел получить ещё в конце 1951-го года.
   В конце этого года появилась у Степана и ещё новость. Он получил бумагу-известие о судьбе отца его супруги Камелии. В средине 1953-го года начался процесс реабилитации репрессированных лиц в СССР. Случайно узнав об этом, Степан тут же направил в Верховный суд СССР запрос о судьбе Юрия Васильевича Головина, 1894-го года рождения, уроженца Смоленска - как на своего тестя, у которого других родственников нет. Причём для большей весомости он постарался направить запрос через своё военное ведомство. В мае следующего года начала работу и Центральная комиссия по пересмотру дел осуждённых за "контрреволюционные преступления", содержащихся в лагерях, колониях, тюрьмах и находящихся в ссылке на поселении. И вот ответ на запрос Ивченко, наконец-то, пришёл, но только через 3,5 года. Этому были и свои объёктивные причины. Из-за усложнённого порядка реабилитации к началу того же таки 1956-го года объём не пересмотренных дел оставался огромным. И чтобы хоть как-то ускорить процесс освобождения из лагерей, руководство страны пошло на создание специальных выездных комиссий. Таковым, не дожидаясь определения о реабилитации, разрешалось на месте принимать решения об освобождении заключённых. Но речь шла именно о тех, кто находился в лагерях, но не о тех, кто уже покоился в земле (неизвестно где). Кроме того, в соответствии с заведенным в стране порядком все принципиальные вопросы реабилитации предварительно вносились в Президиум ЦК. Именно этот всевластный орган являлся высшей "прокурорской" и "судебной" инстанцией, определявшей судьбы не только живых, но и мёртвых. Без его согласия органы прокуратуры не вправе были представлять предложения по пересмотру дел в суды, а суды - выносить определения о реабилитации.
   Но, Степан, всё же, получил такую бумагу, а многие родственники несправедливо осуждённых и её никогда не дождались. Вот только очень жаль, что этой бумаги не смогла увидеть и Камелия Головина. Это было сообщение о приговоре, дате смерти Головина и выписка из постановления о его посмертной реабилитации. Внизу бумаги стояла подпись Председателя Военной Коллегии Верховного суда Союза СССР генерал-лейтенанта юстиции А. Чепцова. Ивченко не мог знать, что и в приговоре по делу Головина Ю. В. тоже звучала эта фамилия. В следующем году А. А. Чепцов в возрасте 55 лет будет уволен в запас по болезни.
   Следует отметить, что если пересматривалось дело ещё живого осуждённого, то он или его родственники получали от Военной Коллегии Верховного суда Союза ССР справку по делу такого-то обвиняемого, в которой была следующая итоговая фраза: Приговор Военной Коллегии от (дата) в отношении (обвиняемое лицо) по вновь открывшимся обстоятельствам отменён и дело за отсутствием состава преступления прекращено.
   Приехав в следующем году в отпуск, Степан показал эту бумагу о реабилитации отца Камелии своей сестре Елене. Лена очень хорошо относилась к жене брата и никогда ни одним словом не упомянула снохе, держа данное брату слово, о том, что её родители репрессированы. Но, Степан всё равно хотел доказать Елене, что он был когда-то прав - родители Камелии ни в чём не виновны. Ивченко не делал запрос о маме Камелии, зная, что это уже бесполезно, а также прекрасно понимая, что бывшая сестра милосердия не могла быть ни в чём виновна. Конечно, показанная сестре бумага вызвала очередные слёзы сестры и стала поводом к воспоминанию о Камелии, а вечером ещё поводом помянуть её невинно убиенных родителей.
   И вновь неспешно пролетали года. Шло уже лето 1960-го года. Ничего не изменилось в полку к этому времени - и Лещенко, и Ивченко занимали прежние свои должности. Не было никаких изменений, как то и предсказывал Степан Николаевич, и в плане его личной жизни. Сейчас он думал уже о своём предстоящем скором отпуске, который должен был начаться в августе. И здесь он позволил себе помечтать о том, как будет отдыхать - и в Тихорецке у родителей, и у сестры с зятем в Краснодаре. В последнее время он подобным образом и проводил свой отпуск. За это время он ещё дважды побывал на могиле любимой Камелии, но ежегодно ездить на Кавказ Степан уже считал нецелесообразным. Теперь он планировал поехать туда через два года, на десятилетие трагедии с Камелией, и двадцатилетие участия в боях на Кавказе - как быстро летит время. Хотя иногда Ивченко и казалось, что оно ползёт со скоростью черепахи.
   И вот уже Степан был в родном Тихорецке. Он всегда сначала гостил у родителей, а потом уже у сестры. Так ему было удобней - он из Краснодара в конце своего отпуска и возвращался в часть. На сей раз у его родителей гостила, и не первый уже раз, ещё одна особа, с которой Степан уже был хорошо знаком - шестилетняя Валечка Кузьмина, дочь Елены и Дмитрия. Она родилась в мае того самого года, да и того же месяца, когда Ивченко окончил переподготовку и получил звание подполковника. Да, как и прогнозировал командир части Лещенко, подполковника Ивченко что-то не очень спешили повышать в звании или должности, хотя уже давно можно было это сделать - военные нормативы такое позволяли. Ну, да Бог с ним, с этим повышением, так думал Степан, сейчас у него были планы просто нормально отдохнуть. И отдохнул он в Тихорецке действительно нормально, пробыв у родителей почти три недели, одну неделю он оставил на Краснодар.
   В столицу Кубани он приехал вечером буднего дня, чтобы уверенно застать в двухкомнатной квартире, теперь уже собственной, - получили два года назад, - кого-либо из семьи Кузьминых. Встретили Степана Елена и Дмитрий, которые на сей раз оба были дома. После взаимных объятий и кратковременного пребывания Степана в душе пришла очередь непосредственного отдыха. Как всегда Степан в отпуск привозил и родителям, и Кузьминым какие-нибудь подарки, хотя старики и ворчали, что им ничего не нужно. Самым лучшим подарком они считали сам приезд своего сына. Но, так, наверное, было положено - не мог гость, пусть даже и самый близкий, которого давно не видели, переступать порог жилища с пустыми руками. Кузьминым Степан приготовил на сей раз несколько неожиданный подарок - две большие вязанки сушёных белых грибов. Когда он выложил свой презент на стол, то сестра ахнула:
   -- Вот это да! Вот это подарок, так подарок! И главное очень практичный и вкусный. Стёпа, где ты их приобрёл?
   -- А то в Белоруссии их долго искать нужно? Да там они на каждом углу продаются. В лесах же этого добра видимо-невидимо. А Белорусская социалистическая республика, как вы, наверное, знаете, сплошь покрыта лесами. Недаром же во время войны именно в Белоруссии было больше всего партизан.
   -- Да, можно позавидовать белорусам, сколько у них в лесах всякого вкусного добра.
   -- И посочувствовать тоже? -- добавил Степан.
   -- Это почему ещё? -- удивилась Лена.
   -- Потому что их не так много после войны осталось, их больше всего погибло на войне, больше, чем любой другой национальности. Исключая, наверное, евреев, но тех уничтожали целенаправленно. Хотя, и те, возможно, в этом плане не на первом месте - они жили по всей территории Советского Союза, многие в тылу, а практически все белорусы, кроме тех, кто успел эвакуироваться, были на оккупированной территории. Возможно, вы не знаете, но в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны погиб каждый четвёртый её житель.
   -- Да, ты прав, они заслуживают особого уважения.
   Пройдёт ещё почти двадцать лет, и вокально-инструментальная группа "Песняры" под управлением Владимира Мулявина очень трогательно и возвышенно споёт одноимённую песню "Каждый четвёртый", в которой будут и такие слова:
             Звук этой песни, песни грустной
             Вечно со мною, вечно во мне.
             Каждый четвёртый из белорусов,
             Каждый четвёртый пал на войне.
   Но, постепенно, грустные эмоции отошли на второй план, Елена начала готовить праздничный ужин, а он всегда был таковым, когда приезжал в отпуск брат. И за ужином, и после него, конечно, много времени было уделено разговорам. И одну тему сестричка поднимала в последние годы почти постоянно.
   -- Ты вновь один приехал? -- напустилась она на брата. -- Сколько можно быть одному? Или у тебя есть какая-нибудь женщина? Тогда мог бы с ней к нам приехать, даже если вы и не расписаны.
   -- Успокойся, не с кем мне приезжать.
   -- Стёпа, ну так же нельзя. Сколько можно быть одному? Ты уже подполковник, заместитель командира части.
   -- Ты, наверное, хотела сказать не уже, а всё ещё? -- брат попытался перевести разговор в плоскость шуток. Но не тут-то было.
   -- Так, хватит ёрничать! Я серьёзно говорю. Чтобы в следующий год приехал к нам с женой. Год тебе даётся для решения этой задачи.
   -- Я её могу не решить и за десять лет.
   -- Ну, вот ещё! Тебе через три года уже сорок стукнет. Так нельзя. Я ничего не знаю, но ты должен в ближайшее время решить этот вопрос. Я же не заставляю тебя забыть Камелию. И ты, и мы всегда будем её помнить. Да, нет её сейчас с нами, но жизнь-то продолжается, Стёпа.
   И подобные разговоры со стороны Елены, Дмитрий при этом предпочитал отмалчиваться, велись неоднократно. Но только до тех пор, пока Степан самым серьёзным тоном не заявил, что или Елена прекращает подобные разговоры, или он к Кузьминым больше приезжать не станет. Только после этого сестра оставила брата в покое.
  
  

ГЛАВА 19

Радиоспектакль

  
   Отдых, да ещё со своими близкими - хорошее, конечно, дело. Но, вот уже подходил к концу август, а с ним вместе и отпуск Ивченко. Через три дня ему нужно будет уже покидать родной городок, и возвращаться в свою часть. Сегодня, позавтракав с сестрой и её мужем, Степан отправился в областной центр, полюбоваться прекрасными городскими пейзажами уходящего лета. Елена пообещала, что сегодня она постарается пораньше вырваться с работы, - часа в два, полтретьего, - чтобы подольше побыть с братом. А тот целый день посвятил своим прогулкам по городу. Он даже пообедал там же, в прохладе уютного летнего кафе.
   Когда он подошёл к дому сестры, его наручный хронометр начал отсчитывать уже начало четвёртого. Степан позвонил в дверь. К ней почему-то долго никто не подходил.
   -- Странно, -- подумал Степан, -- Сестра же говорила, что будет дома. Неужели ещё не пришла с работы?
   И он позвонил повторно. Но не успел ещё второй звонок смолкнуть, дверь тут же открылась. На пороге стояла Елена.
   -- Заработалась? -- улыбнулся Стёпа, -- или спала, отдыхала после работы?
   -- Ни то, ни другое, просто слушала спектакль по радио. И работала немного одновремённо. Такой интересный спектакль, не могла оторваться. Ты проходи, а я на кухню. Я там и готовлю, и радио слушаю.
   Степан, не спеша, переоделся, умылся и присел в гостиной на стуле, увидев лежащую на столе свежую газету. Он медленно развернул её и глянул на последнюю страницу - нет ли чего интересного, не такого уж важного, но именно интересного. Бегло пробежал её глазами, вздохнул, перевернул газету вновь на первую страницу и начал уже внимательно читать последние сообщения партии и правительства.
   Минут через пятнадцать зашла Елена:
   -- Ты голоден? Будешь есть?
   -- Нет, спасибо. Когда Дмитрий вернётся, вместе и поужинаем.
   -- Хорошо, -- и она собралась уходить.
   -- Стоп! -- скомандовал брат. -- А ну, подойди ко мне.
   Лена приблизилась:
   -- Что?
   -- А почему это у тебя глаза на мокром месте? Что-то с Димкой утром не поделила? Но я и не заметил, вроде бы вы не ссорились. Давай, признавайся, что случилось?
   -- Нет, что ты. У нас всё в порядке. Я честно говорю, -- добавила она, увидев недоверчивый взгляд Степана.
   -- Но ты же явно плакала.
   -- Ну, было такое дело.
   -- И что случилось?
   -- Ой, Стёпа, это всё тот радиоспектакль.
   -- А он-то здесь при чём?
   -- Сейчас, выключу на кухне готовящееся блюдо, пусть доходит под крышкой, подойду и всё расскажу.
   Вернулась в комнату она через минуты через 3-4, видно, ещё что-то успела доделать. Лена присела на соседний стул неподалёку от брата.
   -- Всё, я свободна. Понимаешь, очень интересный спектакль, я тебе говорила. Жизненный такой.
   -- Ну и что? А плакать зачем?
   -- Это непроизвольно. Там рассказывалось о расставании двух влюблённых. Так жалко их было. Вот я и всплакнула.
   -- Они, что, навсегда расстались.
   -- Неизвестно. Продолжение спектакля, или окончание - не знаю, завтра будет.
   -- Господи, реветь из-за какого-то спектакля. Делать тебе нечего.
   -- Но я же тебе говорю, в нём так всё реально было, артисты молодцы, они так хорошо передавали все интонации.
   -- А, всё равно, -- махнул рукой Степан и вновь взялся за газету.
   Но Стёпа, был в принципе неправ. Да, многие привыкли к такому "полуживому", что ли общению. Радиоспектакли обычно озвучивались профессиональными актёрами, которые и в самом деле очень хорошо своими голосами передавали идею какого-либо произведения. Порой создавалось впечатление, что ты сидишь в театре, но с закрытыми глазами. У некоторых советских граждан глаза в этом домашнем театре уже постепенно "открывались" - начали появляться телевизоры. Но ни у Кузьминых, ни у того же Степана Ивченко их ещё не было. Поэтому и приходилось приобщаться к искусству посредством радиоголосов. Но брат Елены был неправ совсем в другом - в своём недоверии, что радиоспектакль так может задеть человека за живое, вызвать у него такие эмоции со слезами. Но двадцать с лишним лет назад, ещё до войны, один радиоспектакль вызвал не то что слёзы, а настоящую панику, и не у одного человека, а более чем у миллиона людей одновремённо. Вот что такое сила слова!
   А дело было так. В США, в штате Нью-Джерси 30 октября 1938-го года транслировалась радиопостановка по роману Герберта Уэллса "Война миров". Этот радиоспектакль был блестяще разработан. Поменяв страны (у Герберта Уэллса действие происходило в Англии), марсиан "высадили" на Землю у реально существующей американской деревеньки Гроверз-Милл в штате Нью-Джерси. В спектакле 50 марсиан, вооружённых тепловыми, уничтожающими всё живое лучами, летательными аппаратами пытаются покорить человечество. Для большей достоверности режиссёры спектакля стали перемежать записанные эпизоды с реальными прогнозами погоды. Сообщения о марсианах вкрапливали в предельно правдоподобные выпуски "новостей". И более миллиона человек поверили в реальность происходящего. Возникла массовая паника, десятки тысяч людей бросали свои дома (особенно после призыва якобы президента Рузвельта сохранять спокойствие), дороги были забиты беженцами, американцы устремились как можно дальше от Нью-Джерси, а моторизованная полиция, напротив, была направлена в штат. Телефонные линии были парализованы: тысячи людей сообщали о якобы увиденных кораблях марсиан властям. Впоследствии властям потребовалось шесть недель! на то, чтобы убедить население в том, что никакого нападения не происходило, что они всего лишь слушали радиоспектакль.
   -- Ой, Стёпа, там такая история, -- Лена начала вдохновенно рассказывать брату о сюжете радиоспектакля. -- Понимаешь, парня забирают на фронт, события происходят в начале Великой отечественной войны, и он не знает, куда именно на фронте он попадёт. А девушка уезжает в эвакуацию, далеко, куда-то в Среднюю Азию. Они не могут обмениваться письмами, своих будущих адресов они ведь не знают. Девушка плачет и умоляет любимого: "Найди меня!". Но как он может её найти, если они оба не знают конкретных адресов друг друга? Не будут же они писать "на деревню дедушке".
   -- Ничего, после войны они найдут друг друга. Если только парень останется жив, -- машинально, не отвлекаясь от газеты, успокоил Лену Степан.
   -- Ага! Как у тебя всё просто - найдут. Где, как? Ему что, всю Среднюю Азию объехать нужно будет?
   -- Да успокойся, ты. Я тебе говорю, найдут. Вот увидишь. Тем более - это радиоспектакль, там придумают какой-нибудь красивый способ свести их друг с другом.
   -- Угу, -- мрачно протянула Елена. -- Лет через двадцать, когда девушка станет старухой, или обрастёт кучей детей.
   -- А может и не через двадцать... -- Степан не договорил фразу, он вдруг застыл, как истукан. Через полминуты-минуту он бросил газету на стол и закричал:
   -- Что?! Что ты сказала?!
   -- Что девушка станет старухой... -- испуганно пролепетала сестра.
   -- Нет! Не то! Что девушка сказала парню на прощанье?! -- Степан вскочил, схватил сестру за плечи и начал её трясти.
   -- Мне больно, Стёпа!
   -- Извини, -- Степан отпустил Елену. -- Повтори, что сказала девушка парню?
   -- Она сказала всего лишь два слова: "Найди меня!".
   -- Конечно, "Найди меня! Найди меня!" -- повторял Степан. -- "Найди меня!". Вот оно!
   -- Что, оно?
   -- Не "Люби меня!" а "Найди меня!". Вот какими были последние слова Камелии. Ты понимаешь, она мне сказала: "Найди меня!".
   -- Стёпа, ты сошёл с ума. Как она тебе такое могла сказать? Где "Найди меня!". На том свете? Ну, вообще-то, если она была такая набожная...
   -- Нет, Камелия не была слишком набожной, -- перебил её брат. -- Она говорила не о загробном мире, а об этом.
   -- Стёпа, ну о чём ты говоришь? Ну, что за бред.
   -- Это не бред, Лена. Я теперь абсолютно уверен, что именно эти слова она мне сказала. Ведь до этого, уже понимая, что умирает, она довольно внятно произнесла: "Мы ещё встретимся". И она не имела в виду потустороннюю жизнь.
   -- А какую же тогда?
   -- Реальную, нашу реальную жизнь, на Земле. Такую жизнь, которой мы с тобой сейчас живём.
   -- Стёпа, ну, ты подумай сам - что ты говоришь!
   -- Лена, я не сошёл с ума. Я знаю, что говорю. Камелия просила найти её здесь, на Земле. Но, конечно, уже не в этой жизни.
   -- А в какой ещё? -- уже испуганно спросила Елена.
   -- В следующей жизни, Лена, в следующей. Ты понимаешь, в следующей жизни я должен отыскать Камелию, и я это обязательно сделаю.
   -- Стёпа, ты меня извини, конечно, я не могу постоянно повторять, что ты бредишь, или не в своём уме. Но внешне на это очень похоже. Ты бы послушал себя со стороны. Это же чушь какая-то. Какая следующая жизнь, о чём ты говоришь?
   -- Нет, Лена, это не чушь, -- уже более спокойным голосом произнёс Степан, уняв постепенно свои эмоции. Он вновь присел на стул. -- Я где-то слышал, что человек проживает не одну жизнь, а несколько.
   -- Где ты мог такую ерунду слышать? Читал, что ли? Но это вряд ли, кто бы такое мог написать.
   -- Нет, не читал. Хотя, наверное, о таком и могли бы писать. Только, кто такое пропустит? Мы же все материалисты, так, по крайней мере, нас учили.
   -- А ты вдруг перестал быть материалистом? Ты, коммунист. И сразу поверил в Бога?
   -- Я не знаю, во что я сейчас верю, а во что нет. Но что-то такое есть.
   -- Стёпа, очнись. Сейчас уже начался этап освоения космоса. Смотри, три года назад мы уже спутник запустили. И он где-то там летает, ты же его сам, наверное, по ночам наблюдал...
   -- Да, было такое дело. Видел я эту движущуюся звёздочку.
   И это, действительно, было так. При этом видели первый искусственный спутник Земли не только жители СССР, но и многих других стран. Время прохождения спутника над различными населёнными пунктами заранее объявлялось в печати, и люди на разных континентах выходили ночью из своих домов, смотрели на небо и видели: среди привычных неподвижных звезд одна движется!
   -- Ну вот. И где же тогда Бог? Значит, на небесах его нет, вряд ли бы он допустил посягательство на свою территорию. А неделю назад в космосе уже и животные побывали. Ты же слышал.
   Уже когда Ивченко отдыхал у сестры с мужем, по радио и в газетах прошло сообщение о том, что 19-го августа на корабле "Спутник-5" совершили орбитальный космический полёт и вернулись на Землю невредимыми советские собаки-космонавты Белка и Стрелка.
   -- Слышал, конечно.
   -- Ну, вот. А ты говоришь о Боге.
   -- Лена, -- улыбнулся Степан, -- я такого слова не произносил. Это ты говоришь о Боге, я же о нём ничего не говорил. Не могу говорить о том, чего не знаю.
   -- Ну, ладно, ты меня запутал. Пусть я произносила слово Бог, но ведь и ты что-то о таком говорил.
   -- Я говорил о том, что не знаю, во что я верю, но, тем не менее, верю.
   -- Как же это так?
   -- Понимаешь, я не верю, что где-то там, в небесах, за высокими облаками сидит какой-то седой старик с нимбом над головой, наблюдает за нами и наставляет нас. Мы живём не в средние века, а потому прекрасно понимаем, что такого быть не может. И полёты спутников это подтверждают.
   -- Вот! И где же Бог тогда может быть? В далёком Космосе, в безвоздушном пространстве, при абсолютном холоде?
   -- Лена, не гневи Господа, -- вновь улыбнулся Степан. -- Видишь, ты и меня заставила говорить о Боге и даже просить не гневить его. Но я говорю совсем не о том.
   -- А о чём же?
   -- Я говорил о вере во что-то.
   -- Во что-то! Тоже мне - научный подход, -- фыркнула сестра.
   -- Неважно - научный или не научный. У нас ведь, если что-то не понимают, не могут объяснить, сразу говорят, что это ненаучно. Но со временем знания увеличиваются, кто-то уже научно объясняет и всё становится на своё место. В то, что Земля вертится, тоже не сразу поверили. Слава бедному Джордано Бруно, и да здравствуют умные Коперник и Галилей!
   -- Так о чём же ты тогда говоришь?
   -- Я говорю о том, что я верю в какую-то высшую силу, какой-то Разум. Вот он истинный Творец всего в этом мире. Не может в мире быть так всё просто и одновремённо сложно. Что-то должно подталкивать людей на поступки, идеи, свершения. Да человек и просто обязан во что-то верить. Как жить без веры? Верить в светлые идеалы коммунизма? - ты меня извини, Лена, за такую ересь, но это просто слова. Раньше люди верили в Сталина, с его именем на устах шли в бой и умирали с его именем. И что, я сейчас должен верить в Никиту Сергеевича? А завтра, послезавтра в кого? Вот это и есть культ личности.
   -- Ой, Стёпа, что ты говоришь такое? -- испугалась Елена.
   -- Успокойся, Лена, сейчас за такие слова никого не сажают.
   -- Ну, ладно. Но давай вернёмся к словам Камелии, если ты так уверен, что она их произнесла.
   -- Уверен. Теперь я уверен на все 100 %.
   -- Ладно, я в это не очень верю, но пусть так. Но как ты сможешь её отыскать? Когда, где?
   -- Начну с твоего последнего вопроса - где. Здесь, Лена, здесь, на Земле. Не на небесах. Когда - в будущем. Но отыщу свою любимую уже не я, а кто-то другой. Точнее, тоже я, но уже в своей будущей жизни, в которой я наверняка не буду Степаном Ивченко. И я хочу отыскать мою любимую Камелию как можно быстрее.
   -- Стёпа, ты точно сумасшедший.
   -- Почему, ты не веришь в то, что я смогу отыскать ту, без которой мне жизнь не мила?
   -- Не именно это я имела в виду, когда сказала, что ты сумасшедший. Хотя, и это тоже, жизнь не мила, -- перекривила его сестра. -- Ты, что, идиот, руки на себя наложить хочешь? - как можно быстрее. Что ты такое говоришь?!
   -- Нет, я такого не говорил. Руки на себя я накладывать не собираюсь. Я слышал от истинных верующих, что это очень большой грех. Говорят, что за него Господь наказывает душу такого человека и его потомков вплоть до пятого поколения. Мне не так важно моё возможное наказание. Но, после такого поступка тот же Бог, Творец или какой-то другой Разум, в который я верю, могут мне не позволить осуществить мои планы - как бы в наказание за такой грех. Поэтому я не собираюсь накладывать на себя руки. Всё должно произойти естественно. Просто сейчас жизнь для меня без моей Камелии потеряла всякий смысл.
   -- Стёпа, нельзя так говорить?
   -- Почему?
   -- Это тоже грех.
   -- Ага! Теперь и ты уже набожной стала. Это не грех, что за жизнь без любви.
   -- Ты же не старый, ты ещё полюбишь кого-нибудь. У тебя ещё будет своя семья.
   -- Никого я, Лена, уже не полюблю, и никогда у меня не будет своей семьи. Я теперь рак-отшельник, уползающий от окружающего мира.
   -- Стёпа, я боюсь за тебя. Ты такие вещи говоришь.
   -- Обыкновенные вещи, сестрёнка. Все мы когда-нибудь покинем Землю. Но гораздо лучше покидать её с мыслью, что мы вновь возродимся.
   -- И когда, кем?
   -- Когда - не знаю, кем - если конкретно, то тоже не знаю, но таким же человеком. И вот тогда я найду свою Камелию. Она, конечно, будет уже тоже не Камелией, но смена имени - это не важно.
   -- Я всё равно боюсь за тебя. Ты теперь будешь искать смерти.
   -- Лена, давай прекратим разговоры о смерти. И никому не говори о нашей беседе. Особенно маме. Ты, конечно, сможешь ей всё подробно рассказать, но уже потом.
   -- Когда потом?!
   -- Не знаю. Ты сама поймёшь, когда придёт такое время. Вот тогда и расскажешь всё маме, чтобы успокоить её, -- тихо, как бы для себя добавил Степан.
   -- Стёпа! Ну, что ты заладил! Ты меня, действительно, пугаешь.
   -- А ты не пугайся. Всё нормально, всё в порядке. Жизнь не стоит на месте.
   -- Всё равно, страшно. Я ведь тебя прекрасно поняла. Но ты, по-моему, совершаешь большую глупость.
   -- Ты называешь глупостью моё решение найти свою любимую?
   -- Стёпа, не передёргивай. Ты прекрасно понял, о чём я говорю. А что касается Камелии, то я вот что подумала. Хорошо, твоё желание понятно. Но как ты сможешь её отыскать? Это абсолютно, ещё раз повторю, абсолютно невозможно. Ты ведь сам говорил, что в следующей своей возможной жизни и у тебя, и у Камелии будут совершенно другие имена. Да и фамилии наверняка тоже. Ты не сможешь никого отыскать. Это не-воз-мож-но, -- для пущей убедительности сестра произнесла последнее слово по слогам.
   -- В жизни всё возможно, Лена, нет ничего невозможного. Это я тебе говорю.
   -- Мало ли что ты говоришь. Как ты собираешься разыскивать Камелию?
   -- Понятия не имею.
   -- Вот!
   -- Что, вот? Это сейчас я понятия не имею, а там, тогда я найду способ её отыскать.
   -- Но как?!
   -- Не зна-ю, -- теперь уже по слогам ответил Степан. -- Буду думать об этом уже потом и там. Но это точно будет.
   -- Если эта твоя вторая жизнь и существует, -- медленно тянула Елена, что-то вероятно лихорадочно обдумывая, -- то твои поиски, всё равно, невозможная затея. Этого никогда не произойдёт. Я кое о чём подумала. И теперь уже я тебе это точно говорю.
   -- Почему, не будет? Почему, невозможная затея? Что ты заладила одно и то же.
   -- А вот почему. Мало того, что ты не будешь знать тогдашнего имени и фамилии Камелии, но ты и о ней самой ничего не будешь знать. Ты не будешь знать, что такая женщина когда-нибудь существовала. Ведь это будешь уже не ты. Как тот другой, не ты уже, в том своём времени может знать о Камелии, девушке из прошлого времени, самой обыкновенной девушке? Не о звезде какой-нибудь, артистке или другой известной личности. И, что вы любили друг друга.
   -- Ух, ты! Вот это да! А я об этом как-то и не подумал.
   -- Видишь, я права. Так что выбрасывай из головы все эти безумные идеи.
   -- Ничего я не буду выбрасывать. Я, всё равно, найду её.
   -- Ну, ты и упрямый осёл! -- разозлилась сестра. -- Ты же сам понял, что не будешь ничего помнить о Камелии, знать о её существовании. Ты и осёл, и козёл одновремённо. Что ты упираешься рогами в стенку?
   Чтобы усилить эффект своих доводов, чтобы вывести брата из этого, как ей казалось подавленного и одновремённо неоправданно мечтательного состояния, Лена прибегла к таким нелесным эпитетам. Хотя ранее они никогда не ругались, и не обижали друг друга.
   -- Я найду Камелию, чего бы мне этого не стоило, -- спокойно тянул Степан, не обращая внимания на оскорбления сестры.
   -- Как?! Кто тебе о ней сообщит? Твой неведомый Разум? Ты вновь говоришь чушь.
   -- Нет, это не чушь. Мне будет какой-то знак, чтобы вспомнить о Камелии, хотя бы вспомнить её имя, и то, что мы любили друг друга. Может быть, здесь ты права, это и будет знак от того Разума. Я не знаю. Но знак должен быть. Я верю в Высшую справедливость, и в помощь человеку, который поставил перед собой цель, благую цель. Именно благую, потому что не благие не должны осуществляться.
   -- О! Сколько таковых осуществляется.
   -- Да, увы. Но так быть не должно. Потому-то я и верю, что осуществить мою благую цель мне помогут. Кто и как - не знаю. Но такое точно будет. Мне ведь немного нужно будет - только упоминание о Камелии. А дальше я буду сам действовать.
   -- Ох, и упрямый ты, -- махнула рукой Елена. -- Ну, и дела. Никакие доводы на тебя не действуют.
   -- Но это же хорошо.
   -- Ты знаешь, -- уняв своё раздражение, примирительно начала говорить сестра. -- Как это ни странно, но мне тоже уже кажется, что это хорошо. И ещё более странно то, что понемногу я и сама начинаю верить в то, что ты найдёшь свою любимую Камелию. Вот уж странно - спорила, спорила с тобой, доказывая твою неправоту, и вдруг, здравствуйте вам, внезапно соглашаюсь, что ты прав. А ведь со стороны твои идеи выглядят абсолютно абсурдными, я бы даже сказала - абсолютно идиотскими. Господи, и где взялся на мою голову, да и на твою, этот радиоспектакль?
   -- Не-е-т, хорошо, что ты мне о нём рассказала. Ты мне очень помогла.
   -- Как же, помогла. Помогла навести тебя на мысль о том, чтобы ты поскорее ушёл из жизни. Ох, и дура же я.
   -- Лена, всё нормально. Давай прекращать эту тему.
   -- Давай, -- вздохнула сестра. Она придвинула свой стул вплотную к стулу, на котором сидел Степан, обняла брата, прижалась к нему и они долго так пребывали вместе. Потом, наконец, они разъединились, Степан чмокнул сестру в щёчку, и она отправилась на кухню. Он же ещё долго сидел в одиночестве, погружённый в свои думы, пока не вернулся с работы Дмитрий.
   Через два дня, попрощавшись с сестрой и свояком, Ивченко направился в свою часть. Но никогда ранее он после отпуска так не рвался на службу, как в этот раз. У него в голове созрело некое решение.
  
  

ГЛАВА 20

Смело мы в бой пойдём

  
   Через пару недель после прибытия Ивченко в свою часть, у него состоялся неожиданный, но важный для Степана, разговор с командиром полка. И завёл это разговор сам Степан. Он это спланировал заранее, но идти к командиру без приглашения, если тот его не вызывал, было неудобно, поэтому Ивченко выжидал нужного момента. И таким моментом стало очередная модернизация вооружения полка. Ещё до ухода Ивченко в отпуск в полк стала поступать новая техника. В Советском Союзе усиленно разрабатывалась ракетная техника, и не только для полётов в космос - космос был как бы попутным вопросом, а основное внимание было как раз уделено защите рубежей Отечества. Так, например, ещё в августе 1957-го в СССР была успешно испытана первая в мире межконтинентальная баллистическая ракета Р-7, а начиная с этого года, она уже была официально принята на вооружение. Но часть полковника Лещенко к подобным ракетам отношения не имела. У них на вооружении тоже были ракеты, но совсем другие. В полк начали поступать новые зенитно-ракетные комплексы, пришедшие на смену ЗРС С-25 "Беркут".
   В конце 1957-м года был принят на вооружение ПВО страны и ПВО Сухопутных войск новый комплекс СА-75 "Двина" с ракетой 1Д (В-750), а в следующем году один такой комплекс появился и в полку Лещенко. А уже в этом году в части появился и модернизированный комплекс С-75 "Десна" с ракетой В-750ВН (13Д), который был принят на вооружение ещё в прошлом году. Но и старые комплексы в дивизионах остались, та же зенитно-ракетная система С-25, претерпев ряд модификаций (СА-75, С-75...), простоит на вооружении ещё около 30 лет.
   И вот в один из дней полковник Лещенко вместе со своим заместителем Ивченко обходил стартовые позиции этих комплексов, сравнивая при этом их характеристики.
   -- Ну, что, как быстро освоим мы этот комплекс? -- спросил Лещенко, имея в виду комплекс С-75 "Десна".
   -- Я думаю, что довольно быстро.
   -- Вы в этом так уверены?
   -- Уверен. А почему бы и нет? Ничего принципиально нового в сравнении даже с "Беркутом", не говоря уже о "Двине", у поступившего к нам комплекса нет, принципы те же. Да, ракеты несколько другие, но не намного.
   -- Ну, как? Масса ракеты нового комплекса, насколько мне известно, почти вдвое меньше массы ракеты В-300 комплекса С-25.
   -- Да, это так, и это хорошо. Но ведь и предыдущую ракету солдаты руками не поднимали, для этого существуют транспортно-заряжающие машины.
   Транспортно-заряжающие машины (ТЗМ) на базе полуприцепа и автомобиля-тягача ЗИЛ-151В обеспечивали возможность работы с ракетой В-300 (1Д) и её усовершенствованными модификациями 11Д, 13Д. Эти машины были также оснащены баком для транспортировки окислителя для двухкомпонентного топлива ракеты. В составе наземных средств стартовой батареи комплекса С-75 использовалось до шести пусковых установок СМ-63-1. Располагались они на удалении от 50 до 75 метров от станции наведения ракет.
   -- Что касается лётно-тактических характеристик этих ракет, -- продолжал Ивченко, -- то они практически одинаковы. И при этом, Геннадий Игоревич, и длины их вполне сопоставимы, так что работа ТЗМ вряд ли облегчится, а они ведь довольно неповоротливы. Да и что тут удивляться, если длина ТЗМ вместе с ракетой составляет около 15 метров. Но работа ТЗМ и не ухудшится, -- сами ракеты при этом имели длину примерно 10,5 метров при размахе её крыльев около 1,7 метра. Длина второй ступени ракеты (с трубкой ПВД-9М) была более 8 метров. -- Освоили мы предыдущие комплексы, освоим и этот, и довольно быстро, -- уверенно завершил свой монолог Ивченко.
   -- М-да, освоили мы эти комплексы во многом благодаря именно вам, Степан Николаевич.
   -- Не так это, товарищ полковник, все нормально работали, и под вашим же руководством.
   -- И, всё же, без квалифицированного офицера трудно было бы. Я ведь сам не ракетчик, как вы знаете, а ваш бывший коллега - артиллерист. Пусть и не чисто артиллерист, а артиллерист-зенитчик. Так-то вот. Поэтому без вашей помощи было бы сложно. А вот вас по-прежнему держат в чёрном теле, вновь затягивают присвоение очередного звания, хотя я уже давно подавал представление. А после этого и должность была бы у вас совсем другая.
   -- Я не гоняюсь ни за тем, ни за другим.
   -- Вы-то не гоняетесь, но в целом это несправедливо. И виной тому, видимо, ваш семейный статус. Я говорил вам, что для вас это большой минус.
   -- В математике "минус" одной лишь чёрточкой можно превратить в "плюс".
   -- То в математике, а в жизни так не получится.
   -- Ну, почему? И в жизни можно всё устроить таким образом, чтобы мой "минус" превратился уже в "плюс".
   -- Вы говорите о своём семейном положении?
   -- Так точно.
   -- Вы собираетесь, наконец-то, жениться? -- обрадовался полковник.
   -- Никак нет.
   -- Тогда как ваш "минус" может превратиться в "плюс"? Не понимаю. Это же просто не реально.
   -- Реально, Геннадий Игоревич. И по этому поводу у меня есть к вам серьёзный разговор.
   -- Хорошо, слушаю вас, Степан Николаевич. Мы никуда не торопимся, осенняя погода отличная - можем и поговорить. Итак?
   -- Я хочу попроситься на другое место службы.
   -- Вот те на! А чем вам здесь плохо?
   -- Я не говорил, что мне здесь плохо. Служится мне здесь вполне нормально, и сослуживцы - мужики хорошие. Да и к вам, Геннадий Игоревич, у меня никаких претензий нет. Мне, можно сказать, комфортно с вами служить, мы прекрасно понимаем один другого. Вы офицер честный, справедливый, своих подчинённых почём зря не гоняете, понимаете их.
   -- Так в чём же тогда дело? Вы думаете, что в другой части вы тут же получите звание полковника? - вряд ли.
   -- Нет, не в этом дело. Я уже говорил вам, что карьеризм мне не свойственен. Просто надоела мне такая служба.
   -- Какая это такая?
   -- Без остроты ощущений.
   -- Но при освоении новой техники острота ощущений всегда есть.
   -- Я не о такой остроте говорю. Я боевой офицер, я на Великой отечественной войне с октября 41-го уже на позициях был.
   -- Вам что, войны приспичило? Только этого нам вновь не хватало. Слава Богу, что живём под мирным небом. Где я вам войну возьму? Или вы о третьей мировой войне речь ведёте? Так всё прогрессивное человечество надеется, что её никогда не будет.
   -- И снова я не о том, я о других войнах. Войны-то на земном шаре не прекращаются, они были вчера, есть сегодня и, наверное, будут и завтра. К сожалению, конечно.
   -- Да, это так. Ну и что из этого?
   -- Я бы хотел поработать за границей.
   -- Где? За границей? Это в США или ФРГ, что ли? -- удивлённо рассмеялся полковник.
   -- Естественно, не в этих странах. А в таких, например, как Северная Корея.
   -- Оп-па! Вы опять, вероятно, говорите не о самой Северной Корее, а о военных событиях в ней. Но там война уже семь лет как закончена.
   -- Я знаю. Но есть ещё и другие страны. А потому я хочу попроситься помочь нашим дружеским развивающимся странам, которые ещё не добились своей независимости, оказать, так сказать, интернациональную помощь.
   -- Вам что, не даёт покоя слава Фиделя Кастро или Эрнесто Че Гевары? И в какие же страны хотели бы попасть вы, борец за независимость? -- фыркнул Лещенко.
   -- В те, которым мы оказываем военную помощь. Ни для вас, ни для меня не является секретом то, что наша страна оказывает военную помощь некоторым странам.
   -- Да, оказывает, и военную технику мы поставляем во многие страны. Но это не означает, что мы лезем в дела этих стран, и уж тем более в военные конфликты. А в этих странах их пока что и нет.
   -- Вот, вы правильно сказали - пока что. Это сегодня, а что будет завтра никому не ведомо.
   -- Вы опять о войне. У меня такое впечатление, что вы намерены не просто участвовать в каких-либо военных действиях, а именно голову свою там сложить. Я не знаю сейчас такой страны, дружественной нам страны, которая стояла бы на грани военного конфликта. Или вы знаете? Подскажите.
   -- Ну, например, Лаос, куда, насколько я знаю, в этом году направлены наши военные специалисты.
   -- Что-то уж больно много вы знаете того, чего рядовому гражданину знать не положено.
   -- Геннадий Игоревич, мы с вами не рядовые граждане, а люди военные, не гражданское население, а потому более информированы в подобных вопросах.
   -- Хорошо, пусть так. Теперь о Лаосе. Если наши военные специалисты там и находятся, то они всё равно в военном конфликте, если таковой и разразится, участвовать точно не будут. А что это вас, я снова это спрашиваю, так под пули тянет? Или вы, извините, так верны своей погибшей супруге, что решили досрочно, так сказать, присоединиться к ней. Отвечайте, только честно.
   -- А если и так, Геннадий Игоревич, то, что в этом плохого? Я не смогу полюбить другую женщину, а тянуть унылую жизнь до старости для меня хуже смерти.
   -- Э, нет, братец мой! Так дело не пойдёт. Я вам не позволю специально угробить себя.
   -- Почему специально? Как раз не специально, как уж обстоятельства сложатся. А для мужчины гибель в бою, это самая почётная смерть. Есть ведь даже пословица: "Смерть в бою - дело Божье". Пару веков назад Александр Суворов умел зажигать свои войска словами: "С нами Бог и Екатерина! Кого из нас убьют - царство небесное, живым - слава! слава! слава!"
   -- Может быть это и так. Но никто, Степан Николаевич, не знает, какая смерть лучше: в бою от пули или меча, или в постели от болезни. Вы знаете, есть даже притча на этот счёт. Вот послушайте:
   Некто, беседуя с матросом и солдатом, спросил матроса о том, где умер его отец.
   -- На море, -- отвечал матрос. -- Он тоже был моряком.
   -- А дед?
   -- И дед был матросом и умер на море.
   Тогда некто обратился к солдату и спросил того о том, где умер его отец.
   -- Погиб в честном бою, -- отвечал солдат.
   -- А дед?
   -- И дед сподобился умереть тою же славною смертью.
   После этого некто удивлённо спросил матроса и солдата:
   -- Как же вы не боитесь ходить в море и на войну, где погибли ваши отцы и ваши деды?
   Тогда в свою очередь матрос спросил собеседника:
   -- А где умер твой отец?
   -- В постели,-- отвечал тот.
   -- А дед?
   -- И дед, и прадед, и все мои родственники умерли в постели.
   -- Как же тогда не боишься ты ложиться в постель, где умерли все твои предки? -- справедливо спросил матрос.
   -- Интересная притча, Геннадий Игоревич, но она не противоречит моим взглядам. Всё верно, никто из нас не знает, как ему доведётся голову сложить.
   -- Тяжело с вами разговаривать. Но я одно понял из нашего разговора - дальнейшая служба в полку действительно будет вас тяготить. А так нести службу нельзя. Поэтому нужно что-то решать.
   -- И что же?
   -- Это не в моей власти, но, может быть, вам следовало бы в таком случае куда-нибудь поехать в составе военной миссии, в составе корпуса военных атташе. Ну, например, в ту же ГДР, Чехословакию, Венгрию.
   -- Вот об этом я и прошу. Мне нужны, если и не военные конфликты, то, по крайней мере, радикальная перемена обстановки. Но тогда лучше не в европейские страны, которые подобны нашей, а страны других континентов, например, на тот же Ближний Восток.
   -- Не знаю, не знаю, может быть вы и правы. Но я ещё раз повторяю, что сие от меня не зависит. Это ведь парафия министерства иностранных дел.
   -- Не совсем так, товарищ полковник. Я узнавал, кандидатуру на пост военного атташе предлагает именно военное министерство, а уж члена его команды и тем более. Да, при этом военное министерство параллельно сообщает о своей кандидатуре и ведомству иностранных дел, но кандидатуры, всё же, предлагает именно наше министерство.
   -- Может быть и так.
   -- Так это, Геннадий Игоревич.
   -- Хорошо. И что вы хотите от меня?
   -- Только одного - если когда-нибудь в будущем зайдёт разговор на подобную тему в высших кругах, где вы периодически вращаетесь, то прозондируйте, пожалуйста, почву в отношении меня - пускай даже на самую маленькую должность в составе подобной делегации. А связи у вас кое-какие да имеются. Я первый раз в жизни излагаю свою просьбу начальству, никогда ни о чём не просил. Но в этом случае - прошу, -- Ивченко беспомощно развёл руками.
   -- Да, связи небольшие, но имеются. Ну, что ж, твёрдо обещать я вам не могу, но помочь попробую. Мы с вами достаточно долго прослужили, да и ещё наверняка послужим, поскольку такие вопросы в три дня не решаются. У меня о вас очень хорошее мнение, а потому почему-бы и не помочь вам - если только получится. Что касается вашего статуса холостого человека, то при назначении в европейские страны, это будет, всё же, наверное, "минус". А вот в азиатские или африканские страны, возможно, и "плюс". Климат там, с кучей различных непривычных европейцу болезней, совсем не для женского организма. Кто его знает, конечно, но будем на это рассчитывать. Хорошо, Степан Николаевич, постараюсь помочь вам, по крайней мере, по случаю замолвить за вас словечко. Только пообещайте мне, прямо сейчас, что вы понапрасну там рисковать не будете.
   -- Обещаю. Да вы и сами говорили, что пока что нигде военных конфликтов нет.
   -- Э-э! Вы мне зубы не заговаривайте. Я отвечу вам вашими же словами - это именно пока что. Кроме того, знаете ли, пьяный всегда найдёт хоть малейшую лужу, чтобы в неё упасть. Не уподобляйтесь, пожалуйста, такому пьяному человеку.
   На этом такая неординарная, но и такая плодотворная беседа командира полка и его заместителя была завершена. Ивченко знал, что Лещенко человек слова, а потому о просьбе Степана и о своём обещании он не забудет. Теперь гвардии подполковнику Ивченко осталось только ждать и надеяться.

* * *

   Не всё в жизни человека происходит так быстро, как того ему бы хотелось. После разговора Ивченко с Лещенко пролетело уже немногим более года - на носу был уже 1962-й год. За это время в Советском Союзе произошли такие знаменательные свершения, как полёт человека в космос. Именно в этом году в космос полетели Юрий Гагарин (12 апреля) и Герман Титов (9 августа). Теперь уже все в стране понимали, какое это перспективное направление - ракетная техника. Командир полка ещё в первой половине года сообщил Степану, что он о его просьбе не забыл, и уже кое с кем на эту тему переговорил. И ему пообещали помочь. Теперь всё уже решалось в более высоких сферах, и от Лещенко ничего больше уже не зависело, он сделал всё, что мог. И вновь и Ивченко, и уже его командиру осталось ждать и надеяться. Но в самом конце года Лещенко сообщил Степану Николаевичу, что на 3 января 1962-го года, это будет среда, подполковнику Ивченко следует прибыть в Москву в Министерство обороны СССР. Если этот вызов был связан с ходатайством полковника Лещенко, то наступающий календарный год может стать для Ивченко знаменательным событием.
   В первую же пятницу наступившего года Степан вновь был уже в Белоруссии, в своей части. Но теперь ему уже просто предстояло надолго прощаться со своими побратимами и с командиром части (наиболее тёплое и благодарное прощание) - он был включён в состав группы военных специалистов (в рамках ротации кадров этого ведомства), которая через две недели должна будет отправиться в далёкий Египет. По приглашению правительства страны и президента Насера сводное воинское формирование вооружённых сил СССР будет направлено в Египет только через пять лет. Но это будут именно воинские формирования, хотя собственно сами советские военные специалисты несли службу в Египте, по меньшей мере, с середины 50-х годов, тем более что дипломатические отношения с этой страной Советский Союз установил в далёком уже 1943-м году. К этому времени был уже подписан ряд советско-египетских соглашений, в том числе Соглашения о сотрудничестве в использовании атомной энергии в мирных целях, об экономическом и техническом сотрудничестве, об экономической и технической помощи Египту в строительстве первой очереди Асуанской плотины, о регулярном воздушном сообщении и другие. Что касается военных специалистов, то они оказывали военную и инженерно-техническую помощь Вооружённым силам этой страны, в частности в его противостоянии с вооружёнными силами Израиля. В 1948-1956-м годах на границе Израиля и Египта ежегодно происходили тысячи нарушений государственной границы. Правда, в начале 60-х годов пламя конфликта между этими странами немного затихло, но только на время, чтобы с новой силой разгореться уже 1967-м году.
   Вылетел Степан Николаевич Ивченко в жаркую африканскую страну, всемирно известную своими пирамидами, уже в звании полковника. Группа военных специалистов не имела прямого отношения к посольству СССР в Египте, военным атташе которого был Сергей Петрович Крахмалов, и до декабря этого года он таким и будет оставаться. Крахмалов был, как и Ивченко, участником Великой Отечественной войны, которую начав в ранге командира взвода Борисовского танкового училища в Белоруссии, на Калининском фронте. Но уже в 1944-м году он являлся командиром отдельного танкового батальона. Военный атташе одновремённо яв-лялся и советником дипломатического представителя по военным вопросам, он пользовался привилегиями и иммунитетом наравне с дипломатическим персоналом. К функциям военного атташе относилось представительство своей армии и сбор информации (но только легальными способами) о вооружённых силах страны пребывания. Интересно, что одним из направлений работы военного атташе являлся и уход за воинскими захоронениями своей страны.
   Не являлись члены военной делегации и сотрудниками консульства, хотя связь с этой организацией и поддерживали, поскольку именно это ведомство осуществляло контакты с местными властями, занималось обслуживанием граждан своей страны, решением их проблем в рамках законодательства и оформлением документов: визы, паспорта, различные справки и прочее. Вкратце Ивченко, и ему подобным, ещё в Москве, где делегация собралась за три дня до вылета, объяснили, чем они, военные лица, должны заниматься на территории Египта. Но более детально эти вопросы довелось прояснять уже на территории этого северо-африканского государства и азиатского (Ближний Восток) - ведь часть территории этой страны располагалась и на Синайском полуострове Азии, являясь страной двух материков.
   Профессиональные рабочие функции до сведения всех членов этой военной миссии довёл Павел Аркадьевич Волков, глава их ведомства уже в самом Египте, в Каире, куда из Александрии доставили новую партию специалистов из Союза. Собравшиеся сидели в просторном помещении - в конце января жаркий климат страны как-то не особо ощущался, наоборот, было прохладно. Если на побережьях Красного и Средиземного морей температура сейчас была в пределах +20-220, то в столице государства было всего лишь +140. Ничего удивительного в этом не было - самыми холодными месяцами в Египте считаются февраль (который уже был на носу) и март. Хотя в целом Египет можно было сравнить с оазисом, лежащим между двух пустынь, его климат был жарким и сухим.
   -- В целом вы будете здесь заниматься вооружением и военной техникой, которая поступает в страну, -- отметил в своём выступлении Волков. -- Сюда будут входить комплексы различных видов оружия и средств обеспечения его боевого применения - всё, что предназначено для оснащения вооружённых сил Египта и других воинских формирований.
   -- В сферу вашей деятельности, -- продолжал он, -- попадают объекты для производства, эксплуатации, ремонта и модернизации вооружения и военной техники, инженерно-технические сооружения, оборудование для обеспечения боевого применения вооружения и военной техники. Далее - системы обеспечения жизнедеятельности личного состава вооружённых сил и других воинских формирований, специальное оборудование и материалы для их производства. Сюда относится также и научно-техническая продукция, включая результаты научно-исследовательских, опытно-конструкторских и опытно-технологических работ, опытные образцы веществ, материалов и изделий, изобретения, полезные модели, промышленные образцы, специальное программно-математическое обеспечение систем автоматизированного управления войсками, оружием и военной техникой, научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ военного назначения. Кроме того, вы будете знакомиться с технической документацией, регламентирующей создание, производство, эксплуатацию, боевое применение, модернизацию и ремонт продукции военного назначения.
   Волков ещё долго детально рассказывал об их обязанностях, которые были на слух очень уж немалыми. Это уже потом они поняли, что один человек сразу всеми вопросами заниматься не будет - существует некое распределение обязанностей. В конце своего повествования глава ведомства сообщил, что ответит на вопросы, если те у слушателей появятся. И те, конечно, не замедлили себя ждать:
   Вопрос: Вы сказали, что в сферу нашей деятельности относятся научно-исследовательские и опытно-технологические работы. Но большинство из нас никогда не работали в научно-исследовательских институтах. Мы ведь не учёные, мы практики, причём военные практики.
   Ответ: А различные виды вооружения разве создают учёные, оторванные от практики, и разве это не военные учёные? Вы лично в разработках участия принимать не будете, вы только курируете эти работы, и то больше наблюдательно, и только в сфере ваших познаний. Если вы танкист, то в авиационные разработки вам лезть нечего. Если возникают какие-либо серьёзные вопросы, вы их сами не решаете, но обращаетесь с ними строго по своим инстанциям.
   Вопрос: с научно-исследовательскими работами понятно. Вопрос относительно ремонта военной техники - в этом деле мы принимаем активное участие?
   Ответ: Принимаете, но только как инженерный персонал. Для непосредственных работ есть местные рабочие.
   Вопрос: Мы отвечаем за доставку техники, её комплектацию? Имеется в виду, например, системы наведения, пуска, управления, а также другие специальные технические средства?
   Ответ: Нет. За доставку вы не отвечаете, но вы отвечаете за комплектацию на месте сборки. Если не комплект, то вы обязаны разобраться в этом вопросе, вплоть до обеспечения отсутствующих единиц.
   Вопрос: Мы сами будем работать на военной технике?
   Ответ: Нет. Только в качестве обучающего.
   Вопрос: И даже в условиях военного конфликта?
   Ответ: И даже в условиях военного конфликта. Вы не армия наёмников, а только военные специалисты.
   В общем, различных вопросов было немало. И на все их Сергей Петрович дал краткие, но чёткие ответы. Только вот не всех эти ответы удовлетворили, так же, как и Степана Ивченко. Чувствовалось, что многие, соглашаясь работать (а точнее служить, как они думали) в чужой стране рассчитывали несколько на другое. Правильной была формулировка в одном из вопросов - все они в своём большинстве офицеры-практики, но какая же в их теперешней службе практика. Но, как говорится, после боя кулаками не машут, взялся за гуж - не говори, что не дюж. В общем, находясь на месте своей теперешней, пусть и неординарной службы, нужно выполнять то, что от них требуют.
  
  

ГЛАВА 21

Вот ты какая, страна пирамид

  
   На следующий день после встречи-наставления с Волковым члены делегации начали разъезжаться по местам своей дальнейшей службы - по разным городам этой немалой страны. Полковнику Ивченко предстояло служить в Исмаилии - городе на северо-востоке Египта (и в том же направлении от столицы государства - Каира). Исмаилия располагалась на берегу озера Тимсах, входящего в систему Суэцкого канала. Город был не так уж мал, численность его населения была под 200 тысяч. В районе города находился ещё и судоходный канал длиной 130 км, соединяющий Суэцкий канал с Нилом (в районе Каира), который носил одноимённое с городом название. Прибыл в этот город Степан с египтянином-сопровождающим и своим новым сослуживцем Иваном Петровичем Ворониным. Теперь на долгое время тот становился его как бы приятелем. Конечно, им обоим доводилось контачить и с другими советскими военными специалистами, которые служили здесь до их приезда. Но именно с Ворониным у Степана и сложились наиболее тёплые отношения, как-никак были знакомы до прибытия в Египет уже более недели - очень короткий срок для знакомства по месту службы, но немалый во время переездов. К тому же Воронин был полным тёзкой погибшего друга юности Ивченко - Вани Полунина, и это тоже наложило свой благоприятный отпечаток на их отношения.
   Подполковник Воронин, в отличие от Ивченко, был чистым артиллеристом. И как раз первым этапом работы Ивченко и стала сначала поставляемая в Египет советская артиллерия, а затем и зенитная артиллерия; ракетно-зенитную артиллерию в эту страну СССР не экспортировал. Пришлось Степану вспоминать свой старый запас знаний.
   -- Так, Иван Петрович, придётся тебе помочь мне освежить мои знания по части артиллерии, -- попросил Воронина Ивченко в один из вечеров. Они обращались друг другу по имени, отчеству, но на "ты". Именно такая форма общения чаще всего была принята в среде советских военных специалистов. -- Хотя моя начальная профессия именно артиллерист, -- добавил он.
   -- Нет проблем. Но в чём именно твоя проблема?
   -- Проблема в том, что я отстал от жизни в вопросах нового артиллерийского вооружения.
   -- Так его новым-то и назвать, пожалуй, сложно, мы ведь поставляем сюда практически вооружение военных годов, или послевоенное, но тех же 50-х лет, не позже. Ты думаешь, Степан Николаевич, что мы так уж готовы раскрывать другим странам наши секреты? Нет, бывает, конечно, что испытываем на чужих полигонах новую технику, но преимущественно во время военных конфликтов. А сейчас пока что затишье.
   -- И что нам сюда поставляют? То есть египтянам?
   -- Насколько я знаю, это 76-мм пушка образца 1942-го года, 107-мм дивизионная пушка образца 1940-го года. Из послевоенного вооружения: 203-мм гаубица Б-4М (принята на вооружение в 1955-м году), гаубица калибром 122-мм, 130-мм пушка M-46 и 152-мм гаубица М-45 гаубица (буксируемые орудия корпусной артиллерии).
   -- М-да, ничего нового. Со всем этим вооружением я практически знаком. Ну, что ж, тем лучше. А как дела с зенитной артиллерией?
   -- А вот в этом вопросе, скорее всего, уже мне самому нужна помощь, -- улыбнулся Воронин. -- Здесь уж тебе, Степан Николаевич, карты в руки. Ты, насколько я знаю, служил именно в зенитно-артиллерийском полку, а потом в ракетно-зенитном.
   -- Да, ты прав. Хорошо, это я выясню, а потом будем уже разбираться с этим вооружением.
   Ивченко был знаком со многими типами зенитной артиллерии. Ему было также известно, что в последнее время большое внимание стало уделяться зенитным самоходным установкам (ЗСУ). Первой ЗСУ, поступившей на вооружение Советской Армии в 1955-м году, была ЗСУ-57-2. Числа означали калибр (57 мм) и количество стволов (2). Шасси для этой ЗСУ было сделано на базе танка Т-54. Но, кроме этой ЗСУ были уже и другие. С 1950-го был принят на вооружение первый советский бронетранспортёр БТР-152А, созданный на базе узлов и агрегатов грузового автомобиля ЗИС-151. И сейчас в страны Ближнего Востока поступали такие бронетранспортёры с зенитной установкой ЗТПУ-2 - для усиления тактической ПВО и для поддержки пехоты, поскольку имели лёгкое бронирование. В Египет поставлялся БТР-152 со счетверённой установкой крупнокалиберных пулеметов ДШК чехословацкого производства. При этом поставки оружия в Египет тоже велись через Чехословакию согласно подписанного в Праге Соглашения в сентябре 1955-го года. И уже 20 октября советское судно доставило в Александрию первую партию оружия. Что касается ЗПУ, то подобные зенитные установки были предназначены для поражения воздушных целей и средств парашютных десантов противника на дальностях до 2000 метров. Они могли быть использованы и для поражения наземных целей (бронетранспортеров, бронеавтомобилей, отдельных орудий, пулемётов и скопившейся живой силы и техники противника) на дальностях до 2000 метров. Степан пока что не знал о том, поставляются ли в Египет и зенитные орудия среднего 85-мм калибра и малого 37-мм калибра, которые использовались ещё в войне в Северной Корее.
   И вот как раз при поставке в Египет зенитных установок ЗТПУ-2 у Ивченко начались некоторые проблемы. Дело в том, что в комплект этих установок входили радиостанция и приборы наведения. Радиостанция 10-РТ-12, которая предназначалась для использования в танках и БТР. Что касается прицела, то для стрельбы по воздушным целям, ЗТПУ-2 оснащалась коллиматорным прицелом ВК-4, а также телескопическим прицелом ОП-1-14. Прицел ОП-1-14 можно было использовать для стрельбы по наземным целям, а коллиматорный прицел ВК-4 - для наведения ЗПУ (а впоследствии и танков) на воздушные цели. Этот прицел начал поставляться в войска ещё к концу 1949-го года. Но и рация и прицелы были точной и хрупкой аппаратурой, а потому они поставлялись в отдельной упаковке, которая защищала их от повреждений при погрузочно-разгрузочных работах. Ивченко неведомо было, каким путём попадала уже здесь в Египте военная техника из Александрии в Исмаилию - морским или наземным. Как оказалось, ЗТПУ-2 могли доставляться в Египет в двух вариантах: в деревянных контейнерах (с мощным поддоном), или же просто накрытые специальными чехлами, как обычно по железной дороге перевозится тяжёлая военная техника. Чаще использовался как раз второй вариант, и это было понятно. Если, к примеру, 45-мм противотанковая пушка, известная как "сорокапятка", весила всего лишь 1200 кг, то бронетранспортёр БТР-40А с зенитной установкой ЗТПУ-2 весил более чем 5,6 тонны. А если они и приходили в Александрию даже в контейнерах, то всё равно неизвестно, в каком виде они попадали уже к месту назначения. В общем, как бы то ни было, но на одной из установок был обнаружен некомплект, что было очень неприятно советским специалистам - могло создаться впечатление, что в недопоставке есть вина их государства.
   Правда, версия о том, что в Союзе приборы могли недопоставить, сразу была откинута. Значит, приборы потерялись уже где-то здесь, в Египте, и, скорее всего, при разгрузке - эта партия техника попала в Исмаилию именно морским путём. Довелось Ивченко ехать в порт, в котором происходила разгрузка установок, таким портом был Порт-Саид - город на Средиземном море на северо-востоке Египта (на север от Исмаилии) у северного окончания Суэцкого канала. Ивченко приехал в Порт-Саид, лежащий примерно в 75 км от Исмаилии, вместе с египетским переводчиком. Немного отдохнув с дороги, они направились в порт. Ещё немало времени ушло у них на то, чтобы пробиться к начальнику морского порта. В общем, в этот день они ничего выяснить так и не смогли, пришлось заниматься интересующим их вопросом уже завтра с самого утра. У Степана вместе с тем же переводчиком и нашим военным специалистом в порту состоялся непростой разговор с египтянином, который отвечал за разгрузку военной техники.
   -- Вы хотите обвинить нас в том, что аппаратура украдена? -- возмутился араб. Арабская нация составляла более 99 % населения Египта. Кроме тех в Египте проживали ещё и немногочисленные малые народности: нубийцы, кочевники беджа, кунуз, махас, берберы и прочие.
   -- Я хочу лишь сказать, что приборы и рация не дошли до потребителя. Утеряны ли они, попали не по назначению, затерялись где-нибудь на складе или украдены - разбираться вам. Но аппаратура должна быть найдена.
   Ему пришлось ещё долго торговаться с этим начальником среднего ранга, и в основном общался он с ним уже не через переводчика, а больше через нашего военного специалиста, который уже поднаторел в арабском языке. В конце концов, терпение у Ивченко лопнуло, и он сказал соотечественнику:
   -- Николай Алексеевич, у меня уже сил нет разговаривать с ним, да ещё довольно вежливо, чтобы меня не обвинили в неуважении к местному населению. Будь на его месте наш человек, я бы нашёл для него подходящие слова, наше население крепкие выражения понимает куда лучше, нежели интеллигентный разговор.
   -- Степан Николаевич, -- рассмеялся его собеседник. -- А вы можете не стесняться в выражениях, они их уже тоже прекрасно понимают, они уже стали как бы интернациональными. И это, в самом деле, более действенно. Или давайте я с ним побеседую, мне это, наверное, будет удобнее.
   -- Валяйте!
   И после "откровенной беседы" нашего работника в порту с местным начальником-арабом дело, наконец-то, сдвинулось с мёртвой точки. Правда, Ивченко в конце этого разговора, когда Николай Алексеевич немного выдохся, сам, - через своего переводчика, - добавил от себя уже более вежливые предложения:
   -- Поймите, -- обратился он к арабу, отвечающему за разгрузку, -- речь идёт об обороноспособности страны. И не моей страны, а вашей. Без этой аппаратуры, особенно без прицелов, зенитные установки это просто груда металла. Ваша армия что, будет сбивать самолёты противника из винтовок? Хоть это-то вы понимаете?
   -- Понимаю, -- опустив глаза, угрюмо ответил араб.
   -- Так вот. Соберите работников, которые присутствовали при разгрузке, и объясните это им. Не ругайте их, как мы вас, а спокойно объясните. Я уверен - они поймут.
   -- Хорошо, я всё сделаю. Мы найдём приборы, я вам обещаю.
   И через два дня приборы были-таки найдены. Ивченко не стал выяснять, где они были ранее. В его функции не входили следственные мероприятия, и прокурорских полномочий у него тем более не было. Это всё было внутренним делом самих египтян, соответствующих органов их страны. Но на прощание он сказал арабу, ответственному за погрузку:
   -- Я не стану выяснять, куда ранее эти приборы пропали, мне это не нужно. Но я требую, понимаете, даже не прошу, а требую, чтобы виновные в не поставке приборов, были примерно наказаны. Как наказаны, это ваши проблемы, но именно примерно. Чтобы впредь все рабочие понимали, что они сами стоят на страже интересов Египта, что и они тоже отвечают за обороноспособность вашей страны.
   -- Мы это сделаем, я это тоже понимаю.
   В общем, расстались Ивченко и араб уже в куда лучших отношениях, нежели это было при их первой встрече. Инцидент был улажен, и в дальнейшем, по крайней мере, при службе Степана Николаевича подобного повторения не было.
   Кроме такого вот не очень приятного аспекта работы служба полковника Ивченко была более прозаичной и, как для военного, скучной. Ему доводилось вникать и в ремонтные работы, и разбираться с документацией, и курировать военные инженерно-технические сооружения (оборудование площадок для техники, укрытия и прочее). Немного веселей было, когда проводилось обучение египетских солдат работе на новой технике, да ещё с выездом на боевые стрельбы. Это уже было похоже на службу Степана в Союзе. Но, всё равно, всё это было не совсем то, к чему так стремился Ивченко. Но не он заказывал музыку, доводилось выполнять те служебные обязанности, которые ему были вменены на территории этой страны.

* * *

   За полгода службы в Египте Степан постепенно втянулся в работу, и он даже приобрёл некоторые знания по арабскому языку - контактировать-то ему, как и другим, приходилось не только с советскими специалистами, но и с египетскими военнослужащими различных рангов. Так, за работой или службой, - Степан даже толком не знал, как назвать род своей деятельности, - подоспело уже лето, а в средине июля Ивченко отбыл на Родину в очередной отпуск.
   Сначала, как это обычно бывало в последние годы, он приехал в Тихорецк, намереваясь позже заехать в Краснодар к семейству Кузьминых. Но Степан, за своей военной службой, как-то выпустил из виду тот факт, что летом учителя не работают. В общем, в родном городе он застал и маму с папой, и всю семью Кузьминых, которые на летние каникулы тоже приехали отдохнуть в тихий, уютный городок. Вечером все за хорошо накрытым столом отметили приезд Степана, после чего начались разговоры. Первой, как это всегда бывало, засыпала вопросами брата Елена. При этом она задавала вопросы как бы от имени всей семьи, и все внимательно слушали ответы Степана. К этому все уже привыкли, потому что мама с папой, наверное, понимали, что Елена лучше их расспросит обо всём сына и брата.
   -- Стёпа, а где и кем ты сейчас служишь? Твои последние письма были какими-то странными. Ты написал, что тебе уже присвоили звание полковника, но дальше были только заверения, что служба идёт нормально, и у тебя всё в порядке.
   Степан за это время действительно написал три или четыре коротких письма, в которых старался не распространяться о своей службе. Как эти письма пересылались на Родину, он даже не знал - скорее всего, по дипломатическим каналам.
   -- Так в каком городе ты сейчас служишь, или возле какого города? -- продолжала сестра, уже зная, что части, в которых служит её брат, редко расположены в самом городе.
   -- Ты его не знаешь, Лена - вряд ли учительница русского языка и литературы его знает. Да и Дмитрий, вероятно, тоже, -- тот преподавал физику и химию.
   -- Это почему? А, может быть, мы и знаем.
   -- Сомневаюсь.
   -- Но почему?
   -- Потому что этот город находится не в Советском Союзе.
   -- Ты служишь за границей?! Снова в Германии.
   -- Нет, не в Германии.
   -- А где?
   -- Ну, вообще-то, это служебная информация, она не предназначена для широкого круга лиц.
   -- Вот ещё! Почему? Многие сейчас служат в странах соцлагеря, в странах Варшавского договора. Мне и Димка об этом говорил, и другие.
   -- А я вот служу как раз не странах Варшавского договора, и не в Европе, а совсем на другом континенте.
   -- Как?! Ой, Стёпа, ты что, шпион? -- испуганно спросила Елена, напугав тем самым маму, а также заставив улыбнуться отца и уже просто расхохотаться Степана с Дмитрием.
   -- Ой, Лена, уморила, -- всё ещё смеясь, ответил брат. -- Какой ещё шпион? СССР имеет дипломатические отношения с десятками стран мира, и в них находятся наши представительства, консульства, посольства со своими военными миссиями.
   -- Так ты что, на дипломатической службе?
   -- Нет, просто оказываю военную помощь одному государству как военный специалист.
   -- И какому же?
   -- Я тебе сейчас не просто скажу, а даже покажу. Только уговор - никому ни слова. Это, хотя и не такая уж большая военная тайна, но другим лицам об этом вовсе не обязательно знать.
   Степан вытащил свой чемодан, достал оттуда пакет с несколькими фотографиями и одну из них протянул сестре. На ней была сфотографирована группа лиц в гражданской одежде численностью около десяти человек.
   -- Найдёшь меня здесь?
   -- Нашла, -- ответила Елена, внимательно разглядев фотографию. -- Это надо же! Пирамиды!
   Ивченко в апреле месяце с группой других советских специалистов побывал на экскурсии в городе Гиза, вблизи которого на одноимённом плато располагались главные египетские пирамиды-гробницы фараонов Хеопса, Хефрена и Микерина. Рядом с ними находился и Большой Сфинкс. Эта экскурсия была специально организована для советских специалистов, которые прибыли в Египет за последний год. Гиза находилась на левом берегу реки Нил всего в 5 км южнее Каира, а тот был расположен на противоположном берегу Нила.
   -- Да, пирамиды. Теперь можешь назвать страну?
   -- Конечно. Значит, Египет. Ты служишь в Египте?
   -- Именно там.
   -- Да-а, как далеко. Но зато как интересно! Стёпа, расскажи об этой стране.
   -- Лена, я там служу, а точнее, наверное, работаю всего полгода. Я и сам о ней ещё мало знаю. За это время я побывал всего лишь в четырёх или пяти городах. И то очень уж на короткое время. Более детально я знаю лишь один город, в котором живу и работаю. Называется он Исмаилия, расположен в 200-х километрах от Каира, но ничего особенного этот город собой не представляет. Вы с Димкой в библиотеке можете отыскать куда больше сведений о Египте, нежели знаю о нём я.
   -- А почему вы не в военной форме?
   -- Потому, что мы там находимся не как военнослужащие, а как военные специалисты, а потому военную форму мы не носим.
   -- А в Союз ты захватил военную форму?
   -- Нет. А зачем она мне?
   -- У-у, плохо! Я хотела сфотографироваться с тобой в военной форме. Да и папе с мамой, наверное, было бы приятно сфотографироваться с тобой, как с полковником. Скоро, наверное, ты уже и генералом станешь.
   -- Вот когда стану генералом, тогда и сфотографируемся, -- отшутился Степан, который не рассчитывал на такое повышение.
   -- Хорошо, ловлю тебя на слове, -- не унималась сестра, но потом вновь перевела разговор на тему о Египте. -- А мы Египту только военную помощь оказываем?
   -- Здравствуйте! -- не вытерпел Дмитрий. -- Лена, ты что, забыла о строительстве Асуанской ГЭС?
   -- Ой, и правда.
   -- Да, Дима прав. Уже закончено сооружение гидростанции при старой Асуанской плотине мощностью всего 345 МВт. Но строительство самой ГЭС ещё продолжается, -- она будет введена в эксплуатацию в 1971-м году с мощностью уже 2100 МВт. -- Сейчас строят вблизи города Хелуан металлургический комбинат (его 1-ю очередь), в другом городе, Хурхате советские специалисты, как мне известно, строят военную базу и аэродром. Ну, это всё, что я знаю, но есть, наверное, и другие стройки. Так, Лена, ты меня засыпала вопросами. Ты лучше расскажи, как вы здесь живёте. А то всё обо мне, да обо мне.
   -- Нормально мы живём. Только вот последнее время с родителями всё спорим.
   -- Чего это вдруг?!
   -- Мы хотим, чтобы они переехали в Краснодар. Всем вместе лучше жить.
   -- В одной квартире, что ли?
   -- Зачем в одной квартире? - в разных. Но чтобы они рядом с нами жили. Поменяют нашу квартиру здесь на краснодарскую.
   -- А это так просто?
   -- Не так уж просто, но не очень и сложно. Поменять в Краснодаре на однокомнатную можно хоть сейчас, а вот на двухкомнатную, конечно, сложнее. А мы хотим именно двухкомнатную, временами и Валя с ними может пожить, и тебе, когда ты приезжаешь, тоже так удобнее, Валька-то подрастает. Но и двухкомнатная квартира тоже вполне осуществимо - с доплатой, конечно. А деньги на доплату у нас есть, да и у родителей они имеются. Так что не в деньгах дело, они просто не хотят переезжать.
   -- Почему? -- это уже Степан обратился к отцу. -- Лена права, папа, вместе лучше жить. И вам помочь легче, и вы со своей стороны можете им помогать, да хотя бы за Валентиной приглядывать, пока она не вырастет.
   -- Я понимаю это. Больше на это не я, а мать не соглашается.
   -- Мама! -- укоризненно повернулся в сторону матери сын.
   -- Ой, Стёпа, ты знаешь, как трудно старикам все эти переезды даются. Я наслышана. Будем тут доживать свой век.
   -- Вот именно, здесь вы будете доживать, а в Краснодаре, вместе с Леной и Димой - нормально жить. Так что не выдумывай. Чтобы я на следующий год приехал, а вы уже были вместе, и мне не нужно распыляться - мотаться то в Тихорецк, то в Краснодар. А вы свою внучку будете почаще видеть. Всё, вопрос закрыт! Да и что вас здесь держит, вы же на пенсии.
   Родители Степана и в самом деле уже несколько лет, как были на пенсии, точнее, несколько лет была на пенсии мама. Она была ровесницей века, родилась в 1900-м году, а потому уже семь лет не работала. Отец был на три года старше её, но и он уже пять лет, как имел право на пенсию, хотя и бросил работу только в прошлом году.
   В общем, на эту тему споры Ивченко старших и младших длились ещё пару дней, пока, наконец, сопротивление стариков не было сломлено, и они согласились переезжать в Краснодар. Теперь должны были начаться хлопоты Дмитрия с Еленой в отношении поиска желающих переехать в Тихорецк, поиска подходящей квартиры в краевом центре и самих хлопот по переезду. Но они поставили себе цель - Новый 1963-й год встречать вместе, уже в Краснодаре.
   А вот у Степана был другой план, не по поводу переезда родителей - в этом году исполнялось десять лет со дня гибели Камелии, а попутно и 20-летие его участия в боях на Клухорском перевале. И Степан Николаевич поставил себе цель - обязательно во время отпуска съездить на Кавказ. В сентябре он туда, конечно, поехать не сможет, но помянуть Камелию можно и раньше, церковными канонами это не воспрещалось, а уж просто человеческими и тем более.
   На сей раз Степан прилетел в Сухуми один, Фёдору Савченко он не сообщал о своей поездке в Грузию. Да и зачем, почему тот должен подстраиваться под него и тратить попусту своё время. Степан вновь приехал к Баграту Джергения, но просто, чтобы остановиться у того. А вот на перевал он решил добираться на сей раз сам - дорога была ему уже хорошо известна. Баграт и его сын встретили гостя очень хорошо. Зауру уже исполнилось 25 лет, это сейчас был высокий красивый джигит с тонкой полоской чёрных усов. В вечерней беседе Баграт упомянул, что осенью сын собирается жениться и пригласил на свадьбу сына своего кунака. Пришлось Степану рассказать о том, где он сейчас служит, как и то, что осенью ему оттуда просто не вырваться - никакой отпуск ему уже не дадут. Это очень расстроило Баграта, но таковы были реалии. Но на перевал Джергения старший всё равно Степана одного не пустил, объяснив, что в горы, как бы там ни было, лучше ходить хотя бы в паре. Сам он тоже не пошёл, но теперь со Степаном к могиле Камелии пошёл его сын.
   Ивченко побывал на могиле Камелии, положил там цветы и с полчаса сидел у могилы жены. Но после этого он поднялся ещё и на верхнюю точку перевала, побродил там немного, вспоминая события 20-летней давности, и только после этого он с Зауром начали спускаться к селениям.
   Вернулся Степан в Тихорецк за пять дней до того срока, когда ему предстояло быть на месте службы. Пора уже было собираться в дорогу. Сейчас в родной квартире отсутствовали Елена с Дмитрием, которые на пару дней решили съездить в Краснодар, чтобы, не теряя времени, прозондировать вопросы обмена квартир. Но назавтра они уже вернулись, а ещё через два дня Степан, тепло попрощавшись с родственниками, отправился в дальний путь, его вновь ожидало свидание со страной пирамид.
  
  

ГЛАВА 22

И вновь перемены

  
   Прошло ещё два года. И вновь Ивченко побывал в родных краях. Родители ещё в позапрошлом году перебрались-таки в Краснодар. Но, тем не менее, Степань вновь, как это обычно происходило в последнее время, приехал сначала именно в родной Тихорецк, за которым очень соскучился. Остановиться там ему уже было не у кого, но это его абсолютно не смущало. Несколько дней он прожил в гостинице, с удовольствием бродя знакомыми улочками, а также не спеша шёл на речки. Не для того, чтобы искупаться, а просто полюбоваться природой и подышать таким чистым приятным воздухом, немного позагорать на солнышке, не на таком палящем, под которым ему приходилось находиться в последние годы.
   В один из вечеров он заскочил даже к Полуниным и там тепло пообщался с родителями Вани и Алексея. Родители рассказали Степану, что у Алёши всё хорошо, судя по его письмам. Служится ему нормально, но только вот они и сами не могли понять, в каком месте он служит. Города они не знали, а письма слали только на номер его полевой почты. В отпуск он приезжает почему-то очень редко, и о том, где сейчас служит, предпочитает отмалчиваться. Но они его и перестали уже расспрашивать, понимая, что это военная тайна. Ивченко в душе удивился этому, поскольку места службы военных, пусть даже и приблизительные, не были такой уж большой тайной. Но он промолчал, не желая растаивать родителей Алексея, да у того, по-видимому, были какие-то причины скрывать своё истинное местонахождение. Но Алексей, как сообщила его мама Лидия Михайловна, уже женат, и они имеют внука Ваню (назван в честь брата Алёши), продолжателя рода Полуниных. Ивченко искренне порадовался за младшего Полунина и за его семью.
   Ну, а далее уже был Краснодар - встреча с родителями и семьёй сестры. Степан долго вечерами беседовал на различные темы с мамой и папой. А вот беседы с сестрой у Степана проходили и более интересно, но одновремённо были они более сложными. На некоторые темы Степан не мог разговаривать с родителями настолько откровенно как с Еленой. И сестричка умела в любой беседе с братом так повернуть разговор в нужное ей русло, что порой приводила Степана в недоумение. Это подтвердил и очередной разговор, который произошёл в один из вечеров в спальне Кузьминых, Дмитрий в большой комнате смотрел телевизор. Шёл обычный разговор о новостях у каждого из них. Лена рассказала брату о всех своих нехитрых семейных новостях, больше всего внимания уделив племяннице Степана. После этого плавно перешли к новостям самого отпускника, у которого, по мнению Елены новости должны были бы быть куда более интересные.
   -- Ну, и как тебе живётся там, в твоём Египте? -- спросила Елена.
   -- Нормально живётся, легко.
   -- Легко? Странно, мне почему-то казалось, что военная служба не такая уж лёгкая. Да ещё в отрыве от Родины.
   -- Нет, конечно, всякое случается. Но я имею в виду, что я доволен такой службой, оттого и легко, легко на сердце. Очень верно говорят, что нужно жить так, чтобы было легко на сердце. Ты ведь знаешь, что если человек радостный, счастливый, то он говорит: "С лёгкостью в сердце" или просто: "Легко на сердце". То же самое у нас говорят и о чём-то хорошем. У нас же даже песня есть Леонида Утёсова, которая начинается словами: "Легко на сердце от песни весёлой...". И наоборот, когда у человека какое-то горе, то говорят, что у него тяжело на сердце.
   -- Да, ты прав. Легко на сердце... А если легко на сердце, то и само сердце человека, наверное, может быть лёгким.
   -- Молодец, умница! Ты в самую точку попала.
   -- Не поняла, о чём ты?
   -- Понимаешь, Лена, ты абсолютно права - у человека должно быть лёгкое сердце.
   -- Ну, хорошо, возможно, это и так. С этим я ещё согласна. Но почему именно должно? Может быть это одно, а вот должно... Не знаю.
   -- Нет, именно должно. В той стране, в которой я сейчас служу, как ты знаешь, есть очень много различных мифов. Египет, наверное, самая богатая на различные божества и связанные с ними мифы страна. Ну, пожалуй, с Египтом может в этом отношении сравниться разве что Греция. И вот есть в этой африканской стране один очень любопытный миф.
   -- Интересно, слушаю.
   -- Так вот. Существует, говорят, некое такое мифическое божество как Анубис. Это один из древнеегипетских божеств, он чаще всего изображается в образе чёрного шакала или собаки, или же человека с головой шакала. И этот Анубис считался божеством смерти и повелителем Царства мёртвых, его культ был связан с искусством бальзамирования. В обязанности Анубиса входило сопровождение души покойного на суд Осириса. Это главный бог загробного мира, его царь, один из самых важных богов в египетском пантеоне божеств. И Анубис сопровождал души покойного к весам правосудия в загробном мире, после чего происходило само взвешивание сердца умершего на весах. При этом на одну чашу весов Анубис клал сердце умершего, а на другой чаше лежало перо правды Маат.
   -- А что такое маат?
   -- Не что такое, а кто такая. Маат или Аммаат - это древнеегипетская богиня, персонифицирующая истину, справедливость, вселенскую гармонию, божественное установление и этическую норму. Маат изображалась в виде сидящей женщины со страусиным пером на голове. Вот как раз перо Маат и клали на весы. Оно выглядело, как обыкновенное птичье перо, но разукрашенное в разные цвета. Но это не важно, важно другое - оно лёгкое.
   -- Ну, это понятно.
   -- Так вот. Судьба души умершего человека решалась на этом суде - если перо Маат оказывалось легче, то это означало, что сердце, а значит, и душа не чистые, а потому душа заслуживает мучений, а если перевешивало перо или чаши весов были вровень, то душа не имеет вины, она чиста, а потому может познать покой. Вот отсюда, скорее всего, и пошло выражение с лёгкостью в сердце, или на сердце.
   -- Да, любопытно, и познавательно. Я рада, что у тебя легко на сердце. То есть, ты сейчас уже успокоился, перестал переживать, смирился с потерей Камелии.
   -- Ой, Лена! Не клади картофель поверх яиц. Не смешивай ты всё. Мы ведь не о том сейчас говорили. Мы говорили о том, что мне в Египте просто легко служится. А со смертью Камелии я никогда не смирюсь.
   -- Значит, ты по-прежнему смерти ищешь? Ты думаешь, что я не поняла, почему тебя в Египет понесло? Вот только незадача для тебя - войны там сейчас нет. Стёпа, когда ты уже образумишься? Скоро генералом, наверное, станешь, а ума не прибавляется. Ты уже более двенадцати лет бобылём ходишь. Где это видано? Для мужчины это противоестественно.
   -- Так, понеслось. Слушай, Лена, если ты будешь продолжать в том же духе, то у меня может пропасть желание вообще с тобой разговаривать. Ты к этому стремишься?
   -- Ой, Стёпа, не стремлюсь я к этому. Мне всегда приятно с тобой разговаривать. Просто наболело, на душе муторно и на сердце тяжело. Вот, как раз в тему - тяжёлое у меня сейчас сердце, но всё из-за тебя. Переживаю я очень за тебя.
   -- Не нужно за меня переживать. У меня всё в порядке. И я такой своей жизнью доволен. Так что прекращай панихиду разводить. Лена, давай прекратим этот разговор. Или ты хочешь, чтобы мы с тобой поссорились?
   -- Всё, всё, прекращаем. Как скажете, товарищ полковник, -- наконец-то улыбнулась Елена.
   И далее брат с сестрой нашли уже более приятные для обеих темы разговора. Так проходил отпуск полковника Ивченко. И на сей раз он пролетел незаметно, вскоре ему уже нужно было возвращаться к месту своей службы.

* * *

   Ивченко уже полностью освоился в Египте, но такая служба ему совершенно не нравилась, он жаждал более активной деятельности. Ему, как и другим военным, было известно, что локальные военные действия происходят на территории отдельных стран, которым оказывается поддержка со стороны, а такими сторонами были чаще всего США и СССР. И сейчас наиболее взрывоопасной точкой были Южный и Северный Вьетнам. После 1945-го года на территории Индокитайского полуострова образовались два государства - Демократическая Республика Вьетнам и Республика Вьетнам. Согласно Женевским соглашениям (1954 г.), территория Вьетнама была временно разделена на две части. С начала 50-х годов ДРВ активно поддерживал Китай, а с 1953-го года Советский Союз начал поставлять Вьетнаму военную технику и вооружения, а также обучал офицерские кадры, но без нахождения на территории ДРВ советских воинских подразделений. Но в декабре 1961-го года ситуация несколько изменилась - в Южный Вьетнам были переброшены первые регулярные подразделения вооружённых сил США: две вертолётные роты, призванные помочь правительственной армии. Немногим ранее, в апреле 1961-го года в Северный Вьетнам прибыли и первые советские военнослужащие, пока что как военные специалисты. Если до того противоборство сторон осуществлялось силами самих вьетнамцев (на территории Южного Вьетнама ещё и силами партизан), то после этого чувствовалось, что серьёзный конфликт не за горами.
   В августе 1964-го года в Тонкинском заливе произошёл бой между американским эсминцем "Мэддокс" и северовьетнамскими торпедными катерами, а пламя большой войны разгорелось в феврале 1965-го г. Тогда была атакована военно-воздушная база США возле Плейку. Через 6 дней после этого президент США Линдон Джонсон отдал приказ о начале военной операции, которая предусматривала нанесение ударов по выборочным целям на территории ДРВ. Этот день фактически и стал началом масштабной войны во Вьетнаме. Ещё ранее начал увеличиваться американский военный контингент. Если количество американских военнослужащих в Южном Вьетнаме в 1959-м году (до официального ввода войск) составляло 760 человек, то в 1964-м году оно перевалило за 23.000. Американские советники занимались подготовкой южновьетнамских солдат и участвовали в планировании боевых операций.
   Но всё это произойдёт несколько позже, а к тому времени Ивченко в сентябре 1964-го года подал рапорт на свой желаемый перевод во Вьетнам. Он понимал, что и туда он сейчас может попасть только как военный специалист. Но и это было бы для него не так уж плохо - обучать вьетнамцев работе на знакомой ему новой технике, а дальше уже как Бог распорядится. Рапорт пошёл по инстанциям, а потому через пару дней его вызвали в Каир.
   -- Степан Николаевич, объясните, пожалуйста, что это означает? -- обратился к нему сразу же после приветствий сидящий за столом Волков, который его и вызывал. Он пододвинул в сторону Ивченко, лежащий перед ним рапорт полковника, даже не предложив ему присесть.
   -- Рапорт, Павел Аркадьевич.
   -- Это я и сам вижу, что рапорт. Но с чего это вдруг? Вы проработали здесь пока что менее трёх лет. Вы только-только обвыклись здесь. И нате вам! Что это за фортели? Вы что, будете каждый год писать рапорты о переводе в другую страну? Вы что, турист какой-то, который желает ознакомиться с как можно больше странами? Это работа, а не экскурсия.
   -- Я понимаю. И работаю я, служу, как мне кажется, нормально.
   -- Вот с этим я согласен. Ладно, присаживайтесь. Претензий к вашей службе действительно нет. А потому мне вовсе и не хочется пропускать ваш рапорт дальше.
   -- И, всё же, Павел Аркадьевич, я убедительно прошу вас завизировать его и отправить в Москву.
   -- С чего бы это? Что вас здесь не устраивает?
   -- Если говорить в целом, то вроде бы всё нормально. Но вот в частности...
   -- А что, в частности?
   -- Понимаете, я ракетчик. Я не чистый артиллерист и не чистый зенитчик. Я имею в виду после обучения в Академии. Последнее моё место службы, как вы знаете, ракетно-зенитный полк. А во Вьетнаме, насколько я знаю, слышал краем уха, как раз применяются такие комплексы, с которыми я хорошо знаком, даже с самыми новыми.
   -- Слышал он краем уха, -- недовольно пробурчал Волков. -- Заткнуть бы вам эти ваши уши, чтобы они не слышали, того, что не положено.
   -- Никак нельзя.
   -- Это почему?
   -- Потому что не смогу слышать ваши команды, да и просто ваши реплики. Например, о том, что вы отправите мой рапорт по инстанциям.
   -- Ну и жук вы, -- рассмеялся Волков. -- А я вам такую реплику отпускать и не собирался, как я уже вам говорил.
   -- Павел Аркадьевич, -- взмолился Ивченко. -- Я вас очень прошу, подпишите, пожалуйста, рапорт. Вы же сами понимаете, моё место именно в ракетно-зенитном полку. А ту работу, что я делаю здесь, спокойно могут делать и другие, тем более, если на моём месте будет чистый зенитчик.
   Волков и Ивченко ещё долго беседовали, уже в более спокойных тонах, Степан приводил глава военного ведомства свои доводы и настоятельно просил помочь ему.
   -- Хорошо, я поразмыслю над вашим рапортом, -- в конце концов, смягчился Волков.
   -- Павел Аркадьевич...
   -- Я сказал, подумаю, -- не дал тот ему завершить начатую фразу. -- Всё, вы свободны.
   С того времени прошло уже три месяца (заканчивался 1964-й), но никакой реакции на рапорт Степана Николаевича не было.

* * *

   Служба Степана Ивченко в Египте продолжалась, довольно размеренно и не весьма разнообразно, а потому и отчасти надоедливо. И ничего не предвещало каких-либо изменений. Степан уже махнул рукой на свой рапорт, предполагая, что тот уже давно затерялся в соответствующих инстанциях среди себе подобных, или же Волков его просто выбросил в корзину.
   Но вдруг в самом начале 1965-го года его срочно отозвали в Москву. И в среду 6-го января, в канун Рождества, которое никто в СССР не праздновал, он уже находился в здании Генерального штаба Министерства обороны (Генштаб МО СССР), которое располагалось в Колымажном переулке (в районе Арбата). Кстати, возвышалось это здание не так уж далеко от хорошо памятной Ивченко Библиотеки имени В. И. Ленина. Начальником Генерального штаба с сентября 1964-го года вновь (после гибели в авиационной катастрофе С. С. Бирюзова) был Маршал Советского Союза Матвей Васильевич Захаров, который возглавлял Высшую военную академию имени К. Е. Ворошилова именно в то время, когда в ней учился Степан Ивченко. Конечно, с самим начальником Генштаба Ивченко не встречался, его в одном из отделов Министерства обороны принял, хотя и одного с ним звания, но более высокопоставленный полковник. Произошёл примерно следующий диалог:
   -- До Египта вы служили заместителем командира ракетно-зенитного полка?
   -- Так точно!
   -- А до того ранее окончили Высшую военную Академию имени Ворошилова, позже также обучались в учебном центре УТЦ-2 при Горьковском училище ПВО?
   -- Так точно.
   -- С какими ракетно-зенитными комплексами вы знакомы?
   -- Практически со всеми, с С-75 "Десна" включительно.
   -- Неплохо. За годы службы в Египте знания по этим комплексам не утеряны?
   -- Никак нет! Кроме того, там были передвижные зенитные комплексы.
   -- Это хорошо, что знания у вас имеются. Ракетно-зенитным дивизионом или полком командовать сможете?
   -- Дивизионом конечно смогу. Думаю, что и полком тоже.
   -- Хорошо, что не скромничаете, -- улыбнулся полковник. -- Я в курсе вашей службы, изучил ваше досье, а потому знаю, что именно вы в полку осваивали новую технику, ваш командир ведь был артиллеристом.
   -- Я тоже артиллерист.
   -- Бывший, сейчас вы уже ракетчик. Ну, что ж, готовьтесь принимать полк, или, по меньшей мере, дивизион.
   -- Слушаюсь! Где и когда?
   -- Когда? - буквально через несколько дней. А где - вы уже узнаете на месте, вас туда доставят.
   -- Доставят? -- удивился Ивченко. -- Значит, это не в Союзе? И где же?
   -- Одно могу сказать - не в Советском Союзе. Конкретное место узнаете позже. А вас это не устраивает? Вы же подавали рапорт на перевод.
   -- Меня это очень даже устраивает, товарищ полковник, -- вскочил со стула, сидящий до того, Ивченко.
   -- Вот и отлично. Готовьтесь, точнее ожидайте. Дату вылета вам сообщат, и всем необходимым снабдят. Можете быть свободным.
   -- Есть!
   Конечно, Ивченко догадывался о том, в какую страну он должен попасть, если речь шла о ракетно-зенитных комплексах. Но это были только его догадки, а им ещё предстояло сбыться, ведь могли быть, пусть и небольшие, но и другие варианты.

* * *

   Но, тем не менее, уже через неделю Ивченко принял под своё командование ракетно-зенитное формирование именно во Вьетнаме. Это был не дивизион, но и не полк. Ивченко предстояло отвечать за развёртывание на территории Демократической Республики Вьетнам ряда дивизионов (в указанном районе) ракетно-зенитных комплексов С-75 "Десна" и за обучение на этих комплексах вьетнамских товарищей, причём первую группу вьетнамцев предстояло обучить всего лишь за три месяца. И началась непростая работа. Эти первые три месяца оказались для Степана Николаевича, да и для других советских специалистов крайне напряженными, поскольку нужно было привыкать к совершенно непривычным климатическим условиям, бороться с назойливыми насекомыми, а и иногда и с незнакомыми болезнями. Степан вспомнил о том, как его командир полка в Белоруссии Геннадий Игоревич Лещенко, говорил о том, что в этом регионе женщинам из СССР, абсолютно непривычным к такому климату, не место. И он был абсолютно прав, с непривычки и мужчинам на первых порах было не сладко.
   Непривычными были также невыносимая жара и высокая влажность. И особенно страдала от этого некоторая категория солдат. Так, например, заправляя ракеты зенитно-ракетных комплексов С-75 окислителем в специальном прорезиненном костюме, бойцы теряли до 1 кг веса. Что же касается вьетнамцев, то те имели слабую теоретическую подготовку, к тому же учебный процесс сильно усложняло незнание русского языка, а переводчиков не хватало. Поэтому обучение преимущественно проходило путём демонстрации. А ведь нужно было ознакомить вьетнамских товарищей с техникой, с принципами применения зенитных ракетных комплексов, помочь им разобраться в электротехнике, освоить основы радиоэлектроники, механики, автоматики. При этом все специалисты, в том числе и военные, носили исключительно гражданскую одежду, их документы хранились в посольстве, а о конечном месте назначения своей командировки они, как и Ивченко, узнавали в последний момент.
   И, тем не менее, с поставленной перед ними задачей советские специалисты справились. Подогнали в этом их всех ранее упоминаемые события в феврале этого года, теперь уже никто не сомневался, что военный конфликт будет очень серьёзным. При высокой квалификации советских военных специалистов нужно отметить и невероятное упорство вьетнамцев в обучении и стремлении освоить науку управления как можно быстрее. Американцы знали о том, что советские специалисты обучают военнослужащих армии ДРВ, но не ожидали быстрых результатов. Поэтому для них полной неожиданностью явился тот факт, что уже через два месяца вьетнамцы вступили в противостояние с ними. И особую роль сыграли как раз ракетно-зенитные комплексы, которые располагались под прикрытием густых тропических лесов, а потому их сложно было обнаружить и уничтожить. Но настоящий шок испытало американское командование и лётчики в частности, когда в июне этого же, 1965-го года под Ханоем два ракетно-зенитные дивизионы, которыми командовали подполковники Борис Можаев и Федор Ильиных, тремя ракетами уничтожили три истребителя-бомбардировщика F-4, которых называли "Фантомами". Самолёты шли с бомбовой нагрузкой в плотном строю на высоте 2-х тысяч метров. Американские лётчики перенесли такой шок, что не летали две недели. При этом советские расчёты ЗРК были основными, а вьетнамские - дублирующими. До этого советские специалисты непосредственно в боях не участвовали, поскольку тех было пока что мало.
   Постепенно увеличивался и советский военный контингент в ДРВ. За весь период войны количество советских военных специалистов составило 24.000 человек. При этом во Вьетнам кроме зенитно-ракетных комплексов С-75 поставлялись также радиолокационные станции, самолеты МиГ-15, МиГ-17 и МиГ-21, танки Т-34, Т-54, Т-55. Всего в качестве безвозмездной дружеской помощи Вьетнаму Советским Союзом было поставлено 2000 танков, 700 самолетов, 7000 миномётов и орудий, более сотни вертолётов.
   Появление в ДРВ ракетно-зенитных комплексов заставило авиацию США изменить тактику налётов и перейти к полётам на малых и сверхмалых высотах, чтобы быть недоступными ракетам, но теперь самолёты попадали под обстрел зенитной артиллерии. Значительное количество из них имело радиолокационное управление огнем, например, советский 57-мм зенитно-артиллерийский комплекс С-60. В действие также вступили и советские самолёты МиГ-21, а потому потери ВВС США продолжали расти. До боёв во Вьетнаме считалась, что малокалиберная зенитная артиллерия давно исчерпала свои возможности. Но, как оказалось, именно на долю этого вида вооружения пришлось более половины из общего количества сбитых американских истребителей-бомбардировщиков.
   Что же касается ракетно-зенитных комплексов, то вся система ПВО ДРВ, выстроенная силами советских специалистов, стала просто непроходимой для любого вида американских истребителей, что впоследствии было признано и самими американцами. Тогда американцы впервые начали использовать противорадарные ракеты "шрайк". Это привело к тому, что к концу ноября американская авиация уничтожила восемь вьетнамских ЗРК. После этого ЗРК постоянно меняли свои позиции, прибегнув к тактике стрельбы как бы "из засады", благо джунгли это позволяли. В итоге по различным данным 60 дивизионов комплекса С-75 сбили над Северным Вьетнамом от 1300 до 2000 американских самолётов. При этом свою лепту в обороноспособность Северного Вьетнама внёс и полковник Ивченко.
  
  

ГЛАВА 23

Летит время

  
   Так, неожиданно для Ивченко, довольно быстро пролетели четыре года. В средине мая у Степана был намечен очередной отпуск. Он был очередным, но не регулярным, до этого полковник побывал дома только раз, два года назад в 1967-м году. И вот предстояло вновь свидание с родиной. Но на сей раз редкие отпуска были компенсированы неожиданным для Ивченко сюрпризом - он был награждён Орденом Ленина и ему присвоили очередное звание генерал-майора. Если награду ещё можно было ожидать, многие советские военные специалисты получали ордена и медали, то вот звание генерала Степан никак не ожидал. Он почему-то думал, что во Вьетнаме это невозможно. Между тем высший офицерский состав в ДРВ был не так уж и мал - с июля 1965-го года по декабрь 1974-го года во Вьетнаме в качестве советских военных специалистов, кроме нижних чинов, побывало также 6359 генералов и офицеров. При этом среди советских офицеров было немало, как и Ивченко, офицеров-фронтовиков (командиры зенитно-ракетных полков и дивизионов, старшие групп), имевших за плечами опыт Великой Отечественной войны.
   На сей раз домой Степан добирался через Москву, как, впрочем, чаще всего и добирались другие военные специалисты, а уж потом разъезжались в нужном им направлении. В Москве он получил свой заслуженный орден. Но для этого ему предстояло быть в парадной военной форме, которую по такому поводу в специальном ателье шили довольно быстро. Но домой Степан ехал, конечно, в гражданской форме. В Краснодаре он сначала заехал к родителям, Елена и Дмитрий наверняка были на работе - средина мая горячая пора в школе. Мама с отцом уже более шести лет проживали в Краснодаре, в небольшой, но довольно уютной квартире, которая располагалась в одном районе с квартирой их дочери и зятя. А уже вечером все собрались в квартире Кузьминых. Конечно, все сначала вдоволь наговорились. Все уже давно знали, что Степан служит во Вьетнаме, а потому разговоры больше и были направлены на тему об этой индокитайской стране. Но, спустя некоторое время Елена и очень повзрослевшая Валентина, ей в этом году исполнялось уже 14 лет, отправились на кухню готовить праздничный ужин. И тогда, Стёпа, пользуясь моментом, решил сделать родным сюрприз.
   -- Посидите несколько минут, -- обратился он к оставшимся членам семейства, -- я сейчас подойду.
   Он отправился в другую комнату и там переоделся в военную форму, с орденами и медалями, а не орденскими планками, на груди. В таком виде он тихонько, чтобы его пока не заметила сестра, и зашёл в большую комнату, где его ожидали отец с матерью и Дмитрий.
   -- Вот это да! -- была первая реакция Дмитрия. -- Генерал!
   Сюрприз удался - изумлены не меньше, чем их зять были и родители генерала.
   -- Смотри, Люба, -- обратился к супруге отец, -- а ты мне когда-то не верила, что станешь матерью генерала. Вот ты ею и стала.
   -- Стёпочка, -- подошла к сыну мама, уткнулась ему в грудь головой и расплакалась. -- Как я рада тебя видеть таким, рада, что дожила до этого.
   На шум из кухни выскочила Елена, а за ней и Валентина.
   -- О, Боже! Стёпа! Генерал! Какой же ты молодец! -- теперь Степана обнимала уже вся женская часть семейства.
   Но так длилось недолго, Елена начала командовать парадом.
   -- Так, отошли все от Стёпы, дайте на него со стороны поглядеть. Ух, ты! Ещё и орден Ленина у него на груди. Вот это да! -- повторила она возглас своего мужа.
   -- У меня дядя генерал, -- уважительно протянула Валя. -- Если я в школе расскажу об этом, мне, наверное, не поверят.
   Прошло немало времени, пока все, наконец-то, расселись за столом. Несмотря на то, что было тепло, сестра, как это когда-то было после первого приезда из Германии, не позволила Степану снять китель, милостиво разрешив брату лишь расстегнуть его. После нескольких тостов, закусок и продолжения разговоров, Елена обратилась к брату:
   -- Стёпа, а ты не забыл, что обещал несколько лет назад, когда ещё служил в Египте?
   -- А что я обещал?
   -- Эх, ты. Дырявая у тебя память, хоть и генерал, -- подколола она брата. -- Ты обещал, что когда станешь генералом, тогда мы все с тобой сфотографируемся. Да и ты один сфотографируешься, чтобы у нас была твоя фотография.
   Степан действительно уже забыл о своём обещании, да и вырвалось оно тогда у него просто, чтобы отстала Елена, не надоела разными пустяками. Но, как бы там ни было, он дал слово, а слово офицера, да ещё в ту пору полковника - закон. Поэтому он, тяжело вздохнул, беспомощно развёл руками и, горько улыбнувшись, произнёс:
   -- Ну, что ж. Если дал слово, то выполню его. В выходные пойдём фотографироваться.
   -- И обязательно на цветную фотографию, -- не унималась Елена. Сейчас в фотоателье уже делали на заказ нормальные цветные фотографии.
   -- Хорошо.
   И, хотя Степану так не хотелось ходить по городу в генеральском мундире, он, всё же, выполнил своё обещание. После этого сестра, наконец, оставила его в покое, и начался нормальный отдых, по вечерам разбавленный разговорами балаболки Елены - хорошо, что хоть днём та была в школе. Особенно доставала она его в редкие встречи последних лет, когда они оставались наедине, фразами типа:
   -- А ты всё такой же - сначала тебя потянуло в Египет, а потом во Вьетнам. Всё продолжаешь свою смерть искать. Никак не успокоишься, что один, без Камелии. Сколько лет-то прошло, Стёпа.
   -- Лена, я военный. Сам я места службы не выбираю. И в Египет, и во Вьетнам меня послали, а не сам я туда поехал.
   -- Та-а, -- упрямо стояла на своём сестра, -- это всё твои отговорки. Не захотел бы, не послали.
   Елена, конечно, не знала о просьбах брата направить его служить за границу, а также о его рапорте, но она интуитивно, женским сердцем чувствовала, что без активного участия самого Степана в этих вопросах не обошлось. И она была права, только вот Степану от этого легче не становилось. Хорошо ещё, что Лена была умной женщиной, и не посвящала в секреты брата остальных членов семейства, впрочем, она когда-то дала об этом брату слово.
   В вот беседы с отцом и мамой у новоиспечённого генерала проходили куда спокойнее и приятнее. Правда, мама больше предпочитала слушать сына, нежели говорить сама. Да и папа не особо беспокоил сына длинными разговорами. Но, как-то вечером отец в одной из бесед с сыном, что-то вспомнив, спросил того:
   -- Стёпа, а в тех местах на Кавказе, где ты воевал, имеются памятники нашим погибшим воинам?
   -- Не знаю за другие, но на Клухорском перевале такого памятника пока-что не имеется, точнее не имелось, когда я там был. Возможно, за эти годы он уже и появился.
   И Степан был прав - на Клухорском перевале памятный знак, усилиями молодёжи города Черкесска, установили только два года назад - в 1967-м году. Да и на других перевалах, где проходили бои, - Марухском, Наурском, Санчарском, перевале Донгуз-Орун, - памятные знаки начали устанавливаться в основном уже со средины 60-х годов.
   -- А я вот в прошлом году прочитал в какой-то газете, что на Домбае сооружён Музей-памятник защитникам перевалов Кавказа. Там же захоронены и наши воины, которые погибли на перевалах.
   -- На Домбае?!
   -- Да.
   -- Странно. Во время Великой Отечественной войны в период с августа 1942-го по январь 1944-го года Домбай был оккупирован немцами, там располагался штаб немецкой дивизии "Эдельвейс". И немцы в течение этого периода контролировали местные спуски. В то время боёв там, вроде бы и не происходило, наши бойцы дожидались подхода основной армии. Да и на самом Домбае, насколько я знаю, нет подходящих перевалов. Как-то не особо понятно - зачем везти останки воинов аж на Домбай? - это, по меньшей мере, необычно. Папа, а ты ничего не путаешь?
   И вновь Степан был прав. Просто ни он, ни отец не знали, что этот Музей-памятник сооружён не в самом посёлке городского типа Домбай, являющимся горным курортом, а в прилегающей к нему местности (ту тоже иногда так называли) - примерно в 70 км от указанного посёлка.
   -- Да нет, не путаю. Ну, именно так было написано в газете. Там даже фотография приводилась, как наши люди на плечах несут к могиле гробы с останками тогдашних воинов. Так что всё, вроде бы, так. Я почему тебя спросил о памятниках - подумал, что, возможно, когда-нибудь ты со своим другом захочешь посетить этот музей.
   -- Да ладно. Все места, где воевали и гибли наши солдаты, и где наверняка появятся памятники или монументы, мы посетить не сможем. Достаточно с нас и Клухорского перевала, -- горько вздохнул сын.
   Такой вот познавательный, но с несколько не уточнёнными данными, разговор произошёл у Степана с отцом. А далее эта беседа постепенно забылась за служебными буднями Ивченко в жаркой индокитайской стране.
  
  

ГЛАВА 24

До скорой встречи, Камелия!

   После отпуска во Вьетнаме Ивченко ожидал ещё один сюрприз. Он получил новое назначение в штат советников командующего ПВО Демократической Республики Вьетнам. Теперь Степан Николаевич, к тому времени уже сносно разговаривающий на вьетнамском языке, стал меньше засиживаться на одном месте, часто инспектируя отдельные подразделения - зенитных комплексов, ракетно-зенитных, а иногда и лётных, находящихся по соседству с наземными комплексами. И посещение в 1970-м году одного авиационного полка ему запомнилось надолго. Собственно говоря, он заехал в этот полк не столько с инспекцией, сколько больше из интереса, хотелось посмотреть, как живут вьетнамские лётчики и наши военные специалисты, а также взглянуть на знаменитые МиГи, которые он до того видел только в полёте. Командовал полком, естественно, вьетнамский офицер, но вот советником у него был советский полковник Леонид Захарович Колосов. После небольшого осмотра территории гарнизона, тоже замаскированного в джунглях, - особо крупных военных сооружений не было, только капониры для самолётов, - Колосов провёл его в своё жилище, чтобы побеседовать, как соотечественники, отдохнуть. Шла уже вторая половина дня, а потому Ивченко планировал уехать отсюда уже утром, заночевав у того же полковника. Колосов был в гражданской одежде (впрочем, как и генерал-майор Ивченко), его жилище пряталось среди густых деревьев. Построено оно было из подручных материалов, таких как дерево, бамбук, глина, камень. Каркас дома был сделан из дерева, балки и стропила накрепко соединялись друг с другом креплениями в виде ласточкиного хвоста, сами стены дома были из дерева. Это было именно жильё зоны субэкваториального индокитайского климата.
   -- Леонид Захарович, расскажите, пожалуйста, как вам здесь живётся?
   -- Так же, как и всем, Степан Николаевич, -- Ивченко сразу предупредил полковника, что не нужно никаких официозов. -- Вы же, наверное, давно во Вьетнаме?
   -- Давненько, с января 1965-го года. Но я не об этом. Просто интересно, как служится здесь нашим лётчикам. Мы ведь, что ни говори, участвуем в боевых операциях, хотя и параллельно с вьетнамцами, а вот вашим лётчикам, насколько я знаю, подобное запрещено - только тренировки вьетнамских лётчиков.
   Действительно, во вьетнамской войне советские лётчики официально не принимали непосредственного участия в воздушных боях. Противостояние в воздухе происходило только между военно-воздушными силами США и Северного Вьетнама. Впрочем, истребительная авиация и не играла такой уж большой роли. Статистики говорила том, что в воздушных боях было сбито менее 10 % самолётов от общего числа потерь авиации США над Северным Вьетнамом. Остальная доля припадала на зенитные (по низколетящим целям) и ракетно-зенитные комплексы.
   -- Да, это так, -- вздохнув, ответил полковник. -- И, конечно же, таким положением дел наши лётчики очень недовольны. Ну, что это за боевой лётчик, если ему сейчас приходится летать только на спарках, -- учебно-тренировочный самолёт с двойным управлением, -- тренируя вьетнамцев, и только наблюдая с земли, как воюют другие.
   -- Да, ситуация для боевого офицера не ахти какая. Но как я слышал, вьетнамские лётчики уже неплохо воюют.
   -- Что есть, то есть, вы правы. Да, вначале молодые вьетнамские мужчины могли выдержать лишь десять минут боя с противником, а уж говорить об их мастерстве в сфере пилотирования на современных машинах вообще не приходилось. Но наши инструкторы - молодцы, они их быстро обучили. И те сейчас летают и бьют американцев неплохо. Даже в первом году войны была уничтожена значительная часть американских военных самолетов. А сейчас и говорить нечего. У нас и машины лучше, нежели у американцев. Наши МиГи выигрывают в манёвренности у "Фантомов", поэтому успешно их атакуют и уходят от преследования после атаки. Среди вьетнамских лётчиков уже немало Героев Вьетнама. Есть они и в нашем полку. И это заслуга уже наших лётчиков, -- глубоко вдохнул Колосов.
   -- Но это же хорошо, Леонид Захарович, чем вы недовольны, что так тяжко вздыхаете?
   -- Вы знаете, -- чуть понизив голос, ответил полковник, -- обидно, что заслуги наших лётчиков-инструкторов слабо ценят. Вьетнамцам звёзды на грудь вешают, а нашим что? Но без наших лётчиков что бы вьетнамцы делали.
   -- И что, совсем наших не награждают?
   -- Награждают, конечно, но не совсем по заслугам. Вот у меня есть боевой лётчик, мой заместитель, кстати. Из-под его крыла вышли два вьетнамских героя: Нгуен Хонг Ни и Нгуен Тиен Сам. Первый получил звезду Героя за шесть сбитых американских самолётов, а второй за пять. Оба они, как и наш лётчик летают на МиГ-21. У него на подходе также ещё пару претендентов на звание Героя Вьетнама - звезду дают за пять сбитых вражеских самолётов.
   К концу войны 16 вьетнамских лётчиков, Героев Вьетнама, совместными усилиями собьют 105 американских самолётов. У того же Нгуен Хонг Ни их станет восемь, а у Нгуен Тиен Сама - шесть.
   -- И давно этот ваш зам. летает?
   -- Давно, ещё с 50-х. Он рвался ещё на войну с Кореей, но туда он не мог попасть по той причине, что после училища на МиГах ещё не летал. А в Корее именно МиГи шорох наводили.
   -- Да, я слышал об "Аллее МиГов", -- название, данное американскими пилотами северо-западной части Северной Кореи вдоль южного берега реки Ялуцзян, которое контролировали советские лётчики. Этот район стал местом многочисленных воздушных схваток между новейшими американскими и советскими реактивными истребителями F-85 и МиГ-15. И советские лётчики там действительно здорово всыпали американцам.
   -- Верно, есть такая. Так вот. Он подучился и стал летать именно на МиГах. И уже в средине 50-х он, вместе с чехословацкими лётчиками-инструкторами, патрулировал воздушное пространство над Египтом. Так что опыт у него немалый.
   Интересно, что многие египтяне, служившие тогда в ВВС, были уверены, что все иностранные инструкторы были исключительно чехами. Дело в том, что советские военнослужащие отправлялись в то время в Египет не напрямую, а именно через Чехословакию.
   -- И что, наш пилот не имеет никаких наград?
   -- Имеет, но явно не те, на которые он заслуживает. Я вот хочу подать на него представление, наверное, на орден "Красной Звезды", хотя, возможно, он стоит и большего.
   -- А если он большего стоит, то почему, на орден "Красной Звезды", почему бы и не на орден "Красного Знамени"? Лично я считаю, что он его как раз заслуживает.
   -- Ой, ну что вы, Степан Николаевич. Дай-то Бог, чтобы орден "Красной Звезды" пропустили. А более высокую награду точно не пропустят.
   -- Вы уже подали представление?
   -- Нет ещё.
   -- Тогда так. Вы немедленно пишите на него представление, сегодня же, сейчас. Вы его подпишите, а я завизирую, со своей резолюцией. И завтра вы отправите представление на этого Героя по инстанциям, а он точно Герой, если так здорово вьетнамских лётчиков готовит. И пи́шите вы представление не на орден "Красной Звезды", а именно на орден "Красного Знамени".
   -- Но вы же не по нашему ведомству, Степан Николаевич?
   -- Ничего. Как-никак я проверяющий, поэтому, думаю, что к моему мнению прислушаются. Напишу, что даже на земле, не летая, ваши лётчики помогают нам - ракетчикам, забирая на себя, то есть на вьетнамских лётчиков, часть нашей работы. Так что пишите представление. Всё понятно?
   -- Так точно, товарищ генерал-майор! Спасибо, Степан Николаевич, я этого и не ожидал. Вот это действительно неоценимая помощь. Разрешите выполнять?
   -- Выполняйте, Леонид Захарович.
   -- Тогда вы меня здесь подождите, а я в штаб. Я думаю, что за полчаса управлюсь.
   -- Хорошо, я подожду, а вы действуйте.
   -- Есть! -- и полковник кинулся к дверям.
   -- Стоп! -- остановил его Ивченко. -- Леонид Захарович, вы же не забудьте познакомить меня со своим героем.
   -- Сделаю. Я сюда вместе с ним вернусь.
   Вернулся Колосов минут на пять позже обозначенного времени, но с папкой в руках. За его спиной в дверях виднелся силуэт ещё одного человека.
   -- Разрешите, товарищ генерал-майор? -- спросил полковник.
   -- Проходите.
   Колосов сделал пару шагов в сторону, и вперёд выступил, вероятно, лётчик, о котором ранее велась речь.
   -- Товарищ генерал-майор..., -- начал он представляться, но замолк, удивлённо смотря на инспектора, а потом тихо протянул, -- Степан, дядя Стёпа...
   -- Что вы себе позволяете, подполковник! -- послышался грозный окрик Колосова. -- Что это такое? Представьтесь как...
   -- Отставить, товарищ полковник! -- остановил Колосова Ивченко. И уже обратился в сторону вошедшего, -- Алексей! Вот уж не ожидал, что нам здесь доведётся встретиться.
   -- Я тоже не ожидал.
   -- Так, Леонид Захарович, познакомьтесь, -- обратился Степан к полковнику.
   -- А то я его не знаю, -- сердито буркнул Колосов. -- Совсем разболтался, что это за дурацкое представление.
   -- Всё в порядке, Леонид Захарович. Это мой земляк, брат моего лучшего друга, который погиб в 41-м. Он тоже был лётчиком, и вот сейчас брат продолжает его дело. И продолжает очень хорошо, как я понял.
   -- Вот оно что! Извините, Степан Николаевич. А то я Бог весть что подумал.
   -- Всё в порядке. Как служится, Лёша?
   -- Нормально служится. Только вот летать не дают.
   -- Ладно, об этом мы поговорим чуть позже, -- и Степан повернулся в сторону полковника. -- Так, товарищ полковник, сейчас мы отпустим Алексея Полунина, а сами займёмся бумагами. Леонид Захарович, вы не будете против, если мы вечером посидим здесь у вас втроём. Это же такая встреча.
   -- Конечно, не против, Степан Николаевич.
   -- Значит так, Алексей, мы с тобой увидимся ещё сегодня часов эдак в семь, здесь же. Нормально будет, Леонид Захарович?
   -- Вполне.
   -- Тебе всё ясно? -- снова в сторону Полунина.
   -- Неудобно как-то, товарищ генерал-майор.
   -- Так, я тебе когда-то говорил уже, что неудобно штаны через голову одевать. И не генерал-майор я тебе, а просто Степан.
   -- Ну да, буду я генералу "тыкать"?
   -- В строю не будешь, а в таких условиях можно. В общем, что я с тобой разговариваю. Подполковник Полунин, слушайте мою команду - прибыть в жилище полковника Колосова к 19:00. Задача ясна?
   -- Так точно!
   -- Вот так-то лучше. Выполняйте! -- и уже по-дружески, -- всё, Алексей, свободен, но только до 19:00.
   -- Разрешите идти?
   -- Иди.
   Вот такие удивительные встречи порой происходят в разгар военных событий. И вечерний сабантуй при этом не становится помехой отличному несению службы. И представление на орден Ивченко, конечно же, подписал, с отменной резолюцией, правда, ни словом не обмолвившись об этом Алексею Полунину. Хотя ранее он и не знал, кому он будет его подписывать, но это как раз и хорошо, потому что никто не сможет его упрекнуть в том, что он, мол, подписывает представление по блату, как своему земляку. А вот чего не было, того не было - лётчик-подполковник такую награду заслуживал. Да, он сам не сможет поздравить Полунина с заслуженной наградой, но, придёт время, и полковник Колосов, вероятно, поздравит Алексея и от его имени. А пока что всем им доводилось нести свою непростую службу за пределами Родины.

* * *

   Прошло ещё почти два года. За это время Ивченко только один раз удалось побывать дома, и он, конечно же, немного тосковал по родным краям. В этом году на экраны Советского Союза вышел художественный фильм режиссера Бориса Васильева "Офицеры", который очень быстро стал военным кино-бестселлером. К сожалению, Степан пока что не видел этого фильма, а в нём как раз были знакомые кубанцу нотки. Дело в том, что Васильев одного из главных героев по своей натуре сделал похожим на настоящего кубанского казака, поэта Ивана Варавву. Такими же были имя и фамилия героя фильма. Поэт, конечно, не был прообразом своего однофамильца в фильме, поскольку родился только в 1925-м году, но он со школьной скамьи (в 1942 г.) ушёл на фронт и, так же как Ивченко, принимал участие в битве за Кавказ. Ранее образ офицера-казака давался сценаристу с трудом - никак не получалось наделить его запоминающимися чертами характера. Но после знакомства с кубанцем (работали вместе в Министерстве культуры СССР), образ его вымышленного однофамильца получился на славу, да и сам фильм получился искренним, проникновенным - настоящим. В этом же фильме командир Ивана Вараввы говорил: "Есть такая профессия - Родину свою защищать". Но это генерал Ивченко, прослуживший в армии уже более 30 лет, прекрасно и сам понимал.
   Летело время. В один из дней средины августа 1972-го года Ивченко возвращался на место своего постоянного пребывания после очередной инспекторской проверки. Ехал он вместе со своим помощником, двумя вьетнамцами и водителем на автомобиле советского производства ГАЗ-69, который широко применялся в вооружённых силах. Это был автомобиль повышенной проходимости, который пришёл на смену ГАЗ-67 и начал серийно выпускаться с 1951-го года. Как и предыдущие горьковские автомобили новую машину в народе продолжали называть: "козлик", "козёл" или "бобик". А вот первый выпуск автомобиля ГАЗ-67 состоялся ещё в сентябре 1943-го года, в самый разгар Великой Отечественной войны. Его сразу стали называть "Иван-Виллис", хотя ничего общего с американским джипом "Виллис" он не имел, просто по некоторым своим параметрам был немного схож с американским джипом "Willys". Этот автомобиль, выпускавшийся с 1941-го года, был наиболее распространённой армейской легковой машиной второй мировой войны. После поглощения "Willys" компанией "Форд", автомобиль стал выпускаться  под названием "Форд-GPW".  Именно от обозначения GPW произошло прозвище "Джип", давшее впоследствии название всем легковым автомобилям повышенной проходимости. Ивченко доводилось ездить как на "Виллисе" и на ГАЗ-67 (в годы Великой Отечественной войны), так и на ГАЗ-69, начиная уже со средины 50-х годов.
   Ехали они довольно комфортно, поскольку не так давно прошёл сильный тропический дождь, и было не так жарко, хотя и стояла повышенная влажность. Пыли после дождя не было, а потому на "бобике" ветровое стекло было полностью откинуто на кронштейны капота - ехали с приятным ветерком. Во Вьетнаме и так ездили с полностью открытым кузовом, снимая брезентовый тент со съёмным металлическим каркасом, а также верхние боковины дверей. На небе после дождя ещё не успели полностью рассеяться тучки, ни советские, ни американские самолёты вроде бы пока что не летали. Да они в последнее время стали вообще не так часто подниматься в воздух. В конце марта и в апреле прошло очередное крупное наступление войск Северного Вьетнама на территории Южного Вьетнама, вошедшее в историю как Пасхальное наступление, но после этого установилось относительное затишье. Чувствовалось, что война приближается к концу.
   Сидящий на переднем сиденье Ивченко был погружён в свои думы. Через месяц исполнится 20 лет, как в горах Кавказа погибла Камелия, и, конечно же, Степан планировал вновь посетить Клухорский перевал. Он не был на нём ровно десять лет, последний раз это было, когда он служил ещё в Египте. Вот только вопрос - удастся ли ему выбить себе хотя бы кратковременный отпуск, Ивченко очень сомневался в этом. Неужели не удастся побывать на могиле Камелии? И это ему сделать было уже не суждено. В небе из-за тучи неожиданно, откуда-то сзади, появилась пара истребителей-бомбардировщиков F-4. Сидящий сзади помощник генерала прокричал: "Воздух!", но ни к чему результативному это не привело - с реактивным самолётом тягаться в скорости бесполезно. Водитель пытался свернуть по видимой только ему тропинке в гущу деревьев, но не успел. У американских пилотов, очевидно, были какие-то свои задачи, поскольку подлетая к движущемуся внизу автомобилю, они просто скинули пару бомб и полетели дальше. Одна из бомб разорвалась далеко сзади, но вот вторая - метрах в 10-15 от передка машины, которую взрывной волной немного подбросило и перевернуло набок.
   Через несколько минут сидящие на заднем сиденье помощник Ивченко и вьетнамцы, выбрались из машины и вытащили генерала и водителя. Водитель был убит, а генерал-майор тяжело ранен. Был ранен и один их вьетнамцев, но основной удар приняли на себя именно водитель и Ивченко. Степан ещё был жив, но чувствовалось, что его минуты сочтены - из пробитой осколками правой части туловища обильно текла кровь. Странным было то, что генерал не морщился от боли и не стонал - как показалось изумлённой троице, на его спокойном лице была счастливая улыбка. Через пару минут генерал-майора Степана Николаевича Ивченко не стало. Но он успел ещё прошептать, и тоже с нескрываемой радостью: "До скорой встречи, Камелия".

* * *

   Тело Ивченко в цинковом гробу самолётом было перевезено на Родину. Похоронили боевого генерала на городском кладбище Краснодара. Через год на его могиле стоял красивый памятник, на котором были высечены даты рождения и смерти, а также надпись, прямо указывающая на его род деятельности: "Генерал-майор Ивченко Степан Николаевич". Но о том, что здесь похоронен военный можно было установить только именно по этой надписи, поскольку с фотографии на памятнике на посетителей смотрело лицо в гражданском костюме. Кроме того облик на фотографии явно не походил по своему возрасту на генерала. И тому была причина. В последнее время в семействе стариков Ивченко и Кузьминым пальму первенства в решении многих вопросов держала Елена Кузьмина. И ей почему-то не хотелось, чтобы на фотографии Стёпа был в форме генерала, хотя как раз ранее именно она добивалась сфотографироваться вместе именно с генералом. Но сейчас она проклинала войну, которая забрала у неё брата - в мирное для СССР время. Она вспомнила, как в конце 45-го года Стёпа, приехав в отпуск из Германии, не хотел смотреть кинофильмы о войне. Вот так же она сейчас не хотела того, чтобы фотография брата напоминала о той проклятой войне, которая косвенно коснулась даже его жены Камелии. Виной тому был тоже тот проклятый перевал, на котором воевал Степан, и который ему обязательно нужно было посетить. В общем, Елена сумела убедить в своей правоте родителей, - Дмитрий не вмешивался в сугубо семейное дело Ивченко, - и на памятнике поместили более раннюю фотографию Степана именно в гражданской одежде. А то, что фотография не соответствовала последнему военному званию похороненного, значения не имело. К тому же, лучше помнить умершего родственника не в пожилом или даже старом возрасте, а более молодым. На момент гибели Ивченко исполнилось всего 50 лет.
   Двенадцать лет назад после разговора о радиоспектакле Степан необдуманно сказал сестре, что когда придёт такое его время, Лена сможет всё подробно рассказать маме, чтобы та, мол, успокоилась. Хорошо, что сейчас Елене Николаевне хватило ума ничего подобного маме не говорить. Каким могло быть спокойствие матери, узнавшей вдруг, что все эти годы её сын сознательно искал своей смерти.
   В год установки памятника на могиле Степана Ивченко рядом с ней (оставленное место) появилась могилка Степанового отца (76 лет), а ещё через четыре года и его мамы. И кто может знать, умерли ли родители от тоски по сыну, или же просто пришло уже их время.
  
  

0x01 graphic

  

Окончание смотреть в книге:

"Связь времён" Часть III

"В бездне времён"

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   137
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"