Отчим вернулся с полей за полночь - чумазый, с блестящими глазами. Он поцеловал маму в щёку, потрепал сонную Нину по голове, а потом бросил невзначай:
- Урожай в этом году на славу, да. Нам бы ещё одну машинку...
Мама сделала вид, что ничего не заметила.
В субботу вечером они втроём устроились на диване с миской попкорна и включили фильм. Старый, докризисный - про инопланетные корабли на длинных-длинных ножках. Тогда-то и грянуло второе знамение. Отчим косился то на экран, то на маму, рассеянно прочёсывая пятёрнёй рыжие вихры, а потом вдруг брякнул:
- А будь у нас побольше мощностей, мы могли бы отправить Нину в город.
- Ну что ты говоришь, Джек, - улыбнулась мама, бледнея. - Нам и здесь хорошо. Да?
Её взгляд ясно говорил, что нужно просто кивнуть, однако Нина засомневалась. В город ей всё же хотелось - иногда.
- Только если вместе с Эммой.
Свет мигнул, словно сестра там, в подвале, расслышала эти слова. Мама закаменела, а отчим неловко засмеялся и сделал звук в телевизоре громче.
Теперь даже Нина поняла - надвигается что-то нехорошее. Не досмотрев фильм, она сползла с дивана. Родители не обратили внимания: инопланетяне как раз принялись разносить город. Нина толкнула тяжёлую дверь перед лестницей и сбежала по ступенькам.
В подвальной мгле капсула с Эммой сияла волшебной жемчужиной.
- Привет, - прошептала Нина, а затем подышала на стекло и пальцем вывела то же самое: ей казалось, так сестра лучше понимает. - Можно, я тут посижу?
Эмма, конечно, не ответила - она крепко спала. Её гладкие тёмные волосы - точь-в-точь как у мамы и у Нины, совершенно не похожие на кудлатую шевелюру отчима - колыхались в растворе, как водоросли; бледная кожа источала слабое свечение; на тонких веках проступали венки. От капсулы тянулись провода - толстые, жирные, как болотные змеи. Они забирали у Эммы сны и несли их прочь - на кухню, где трещал попкорн, в гостиную, где мерцал экран телевизора, в гараж, где дремали машины...
Нина зажмурилась и прижалась лбом к тёплому стеклу.
- Послезавтра у нас день рождения, - выдохнула она. - Мама сделает мне пирог. А ты бы что хотела?
Изнутри капсулы что-то мягко толкнулось. Нина открыла глаза и вздрогнула: Эмма была совсем близко, волосы-водоросли колыхались у самого стекла, голубоватые веки подрагивали.
Скрипнули железные ступени; через порог шагнула мама, зябко натянув рукава свитера до кончиков пальцев. Она долго смотрела молча, а потом произнесла деревянно:
- Хочешь ночевать здесь - возьми в кладовке спальник. Только папе не говори.
"Он нам не папа", - хотела сказать Нина, но раздумала.
Утром в понедельник отчим в поле не поехал - помог маме приготовить пирог, сам поджёг свечки. А потом заговорщически подмигнул:
- Это ещё не всё, Нина. Мы решили отправить тебя в город. А поэтому скоро у тебя появится сестричка!
Пластиковая тарелка для пирога вывернулась из рук и заскакала по полу.
- Ты с ума сошёл? - яростно зашептала мама. Нина никогда не видела её такой. - Я никогда больше...
- Почему нет? - искренне удивился отчим. - Нам не хватает энергии. Эмма, конечно, молодец, но с тех пор, как твой братец помер, стало тяжеловато. Глянь, треть полей простаивает...
Нина не дослушала - выскочила из комнаты, вприпрыжку слетела по лестнице. Капсула в подвале так же волшебно сияла; волосы-водоросли колыхались - чёрные, не рыжие.
Но если отчим уговорит маму ...
"Интересно, сколько капсул влезет в подвал?"
Отключить систему оказалось легче лёгкого. Вытащить Эмму сложнее: из-за скользкого раствора тело выворачивалось из рук и словно становилось вдвое тяжелее.
Страшнее всего было, что сестра так и не задышит; но она смогла - и открыла глаза, тёмно-карие.
Точь-в-точь, как у мамы.
Эмма не умела ходить, не опираясь на сестрино плечо; Эмма не умела говорить - но хорошо понимала, что слышала. Напротив гостиной она втянула голову в плечи и сгорбилась.
- Они всё равно ничего не чувствуют! - орал отчим. - Они спят!
- Мой брат со мной разговаривал!
Из-за скандала никто не заметил, что электричества нет.
От сладкого воздуха Эмма раскашлялась и заплакала; шелестящие листья кукурузы резали её ладони до крови, солнце делало глаза слепыми. Но остановиться она не могла - трогала, смотрела, дышала, впервые по-настоящему. Ближе к вечеру у неё начался жар; Нина понимала, что сестру надо вернуть домой, но только кутала её в мягкий флис и обнимала за плечи. Где-то вдали слышался лай, и столбы света шарили по зарослям ежевичника.
Когда колючие плети зашевелились, Нина сжалась в комок. Смотреть сейчас на сестру было страшно.
Мама напоминала солдата из того, старого фильма - в защитном костюме, с кобурой на боку. Она сначала замерла - а потом опустилась на колени и обняла девочек.
- Нашлись, Боже, нашлись...
Нина подумала, что мама их всё-таки очень любит - обеих.
И что капсула в подвале довольно велика.
И что отчим не видел ничего страшного в судьбе Эммы.
- Мам, - позвала Нина вполголоса. - А папа... А Джек ведь тоже видит сны?
Мама медленно, задумчиво отстранилась, поглаживая кобуру. Морщинки между бровей разгладились.