Сижу и тупо пялюсь в костер. Отвлекает. Глаза слезятся, но терплю: выхода нет. Все другое уже не помогает. Даже болтовня Рогатого.
А все потому, что он смотрит.
-... особливо, конечно, Слюнявчику не везло. Как в дозор ни пойдет - или хваталку, или чернушку на хвосте притащит. Командиры, значит, енто дело просекли, но человечка так запросто терять пожадовались...
Рогатый болтлив. Историй знает целую уйму. Понятное дело, раз до таких лет дожил, то и повидал много. Раньше, говорят, в одиночку в Лес хаживал... Сейчас старый стал, все кашеварит больше и молодежь учит. Как будто их, бездарей, чему научить можно - ясно же, что в лесосеки только кретины идут, которым другой дороги нет.
-...покрутился пару недель приманкой, значит, и взвыл... Эй, Пенек, ты что, не слушаешь? Али приболел?
Кривлюсь. Со мной здесь будто со стеклянным носятся - как же, самого Профессора сынок. Прочие в Лес на всю жизнь попадают, а я пересижу годок-другой немилость отцовскую и обратно в Город подамся.
- Нет, дядька Рога. Не приболел.
- Хандришь?
- Хандрю.
Глаза напекло, будто песок под веки насыпали. Но взгляд отводить боязно.
- Чего хандрить-то? Молодой, здоровый. Это мне кости покоя не дают...- хитрит Рога. Старый-то он старый, но прыти его любой недоросль позавидует.
- Да этот все из головы не выходит. Смотрит.
- Ах, этот...
Против воли поворачиваюсь к Лесу - так и есть. Сидит на опушке, у самых кустов, родненький, чтоб ему башку оторвало. Надо же, какое уродство в Лесу уродилось: тельце тощенькое, словно у младенчика, а голова раздутая, шишковатая, как только не перевешивает. И глазищи - огромные, черные, как сливы.
Сидит, рот свой гнилой раззявил и пялится. Молча. То поближе приковыляет, к самому костру, то вернется в Лес. Но насовсем не уходит.
- Так этот уже целую луну смотрит. Никак, не привык еще?- добродушно кряхтит Рогатый и лысину чешет. А у самого гляделки хитрющие. Все он понимает, дядька Рога. Недаром в Лесу полвека кукует.
- Как к этакой образине привыкнешь? Я в дозор - и он за мной. Я за едой - и он туточки. В кусты по нужде, и то в одиночку не сходишь.
Рогатый набирает целую гость листьев и отправляет в рот. Медленно жует, не спешит.
- И чего распереживался-то? Ходит и ходит. Он еще что-нить делает?
Сжимаю зубы аж до скрипа. И опять в огонь утыкаюсь. Прям мурашки по спине.
- Нет, дядька. Смотрит только.
- Ну и плюнь в него. От взглядов-то не помирал еще никто...- советует Рога и набирает еще пригоршню. А потом замечает, невзначай так:- Меняются, да, но не помирают...
Сердце прыгает к горлу.
- Так ты знаешь что-то? Скажи, а, дядька!
Рогатый неторопливо тянется палкой к костру. Выгребает из золы картошину- и давай из ладони в ладонь перекидывать. Остужает.
- Может, и знаю. А может, и нет.
Так вперед дергаюсь, что чуть мордой в угли не попадаю.
- Расскажи, дядька! А я тебе из Леса пьяных ягод принесу целую нитку! А, дядька Рога?
Он морщится для виду. Но потом кивает - самому-то в дозор уже ходу нет, а сладкого хочется. А тут не одна ягодка - нитка в руки плывет.
- Сам-то я не знаю, а вот старики говаривали...- умолкает многозначительно. Старики - это еще первые, которые в Лес по науке ходили, а не наудачу, как мы. Кто-то потом обратно уехал, а кто-то остался, молодежь учить.- Говаривали, что ежели на кого Головастик глаз положит - все одно, в Город надо бежать. Потому что эти людей взглядом меняют. Да так, что мать родная потом не узнает. Вроде бы тот же парень снаружи, а внутри чужак уже. Как подкрадется такой подменыш ночью... и хвать за нос!
Цап! Стариковы пальцы цепляются за этот самый нос и тянут. Веселый Рога, будто ягод объелся. Которые мне тащить ему придется.
- Все шутишь, дядька?- обижаюсь.
- Шучу, Пенек. Забудь ты про своего пучеглазика. Раз глядит только, значит, сделать ничего не может. Лесные, они такие. Кабы мог, сделал давно. Посмотрит, и уйдет, ежели сам раньше к отцу не воротишься.
- Так что же, мне еще зиму с ним вместе таскаться?
Рогатый хохочет. Ему забава, старому. А мне об сосны с разбегу лбом биться хочется. Топаю ногой и ухожу.
А этот- смотрит. Пристально этак, нехорошо.
- Эй, Рябая! Мое тебе почтение,- кланяюсь.- Как дорога?
Баба с ответом не торопится, собак из повозки выпрягает. У Рябой псы самые лучшие - оно и понятно, на медленной своре письма не довезешь. Или чудо какое из Леса выскочит, или свои же нагонят на пустом тракте и отберут все, к ляпу лысому.
- Хорошая дорога, ровная. Споро ехали,- говорит, наконец, важно. Знает же, ведьма, что не про дорогу я хочу узнать, но так сразу про главное не спросишь - не принято.
- А в Городе как? Все так же шумно?
- Шумно, милок, спасу нет. И как там люди живут, одним Старейшим ведомо,- головой качает.
Вот теперь - можно.
- Так городские то же про лесных говорят...- и льстиво:- А в Университет не заходила?
Баба раздувается от гордости.
- Как же, заходила. Посмотрела на студентиков, на учителей... Профессора твоего видела. Он письмо передает... - Она роется в сумке невыносимо долго. Наконец, выуживает смятый конверт с синей печатью. Выхватываю его, кланяюсь и бегу. Баба посмеивается: - Ишь, нетерпеливый какой. Да, в Городе тебе место, не здесь. Лес торопыг не любит...
За дровяным складом- никого. Там и устраиваюсь. Этот, конечно, все так же зырит, но за полгода я к нему попривык. Пялится- и пусть себе. За погляд денег не берут.
С первых же строчек понимаю- не зря сердце скакало, когда Рябую в дорогу снаряжали. Простил отец. Обратно в Город зовет, учиться. Никак мать уговорила... Вернусь- расцелую. До самой смерти буду в ножки кланяться. Рта лишний раз не раскрою - не то, что руку поднимать... Наподнимался уже. Теперь ученый.
Этот смотрит. Голову наклонил, глазищами хлоп-хлоп.
- Прощаться будем?- ухмыляюсь.- Или в Город со мной отправишься? Сдам тебя в Институт, студентам. Пусть поизучают чудище лесное.
Вытаращился. Так злобно, будто понял все. Может, и вправду разумный?
- Не хочешь - не надо. Неволить не буду, - успокаиваю его.- Не с руки мне с тобой ссориться. Все же завтра в последний дозор пойду, а потом соберу сундук - и с первой упряжкой уеду.
Смотрит. Молча, как всегда, но теперь еще и задумчиво.
- Ну, бывай. Я в казармы, посижу с ребятами напоследок.
Лес живой. Это с первого дозора понимаешь. Беда, если Лес обиду затаит - ветки глаза повыхлестывают, корни ноги опутают, а коли совсем не повезет- хваталка прицепится. Тогда любому крышка. Хваталка, пока все соки не выпьет, не отвалится. Хорошо, если поблизости люди будут, огнем отожгут. Хоть калекой останешься - и то лучше, чем мертвому быть.
Мне Лес нравился. Весь, от цветов ядовитых до пьяных ягод, от буераков до полян светлых. Потому, наверное, никогда ко мне нечисть и не цеплялась. Лес хранил. Разве что Пучеглазик-Головастик привязался, так он безвредный. Смотрит только.
Но поначалу, конечно, жутко было одному ходить. Теперь-то самому смешно, я теперь, бывает, и главным в дозоре хожу. Вчера, вон, один местный даже по нетрезвости сболтнул, что в Город отпускать меня не хотят.
Отпустят, никуда не денутся. С Профессором не поспоришь. Стрелков пришлет, и вся недолга.
...А вот куст с пьяными ягодами. Надо же, как повезло! Целая ветка нетронутая. И как ее Сластена Мохнатая пропустила? Не иначе, Лес прощается, угощает напоследок. Нитки три выйдет! Ну, одну, понятное дело, себе возьму. Другую - дядьке Роге. Третью - Рябой отдам, пусть бабы между собой делят.
Однако ж, задерживаться не след - темнеет скоро. Пусть Лес и добрый сегодня, но по ночам сюда любому вход заказан...
Только так подумал- и как сглазил кто. Слышу, трещат ветки, словно огромное что-то со всех лап несется. Или Сластена к кусту ломится, или, не дай Старейшие, чернушка. От нее не уйти в одиночку.
Срываюсь с места. Бегу, сломя голову, дорогу не разбираю. Даже когда треск стихает, удаляется, все равно бегу... и тут-то везенье кончается. Оврага не заметил за травою с перепугу, свалился - сижу теперь на уступе, а внизу- гнездо. Знамо дело, не птичье. Сластенино гнездо, а сама она вот-вот вернется.
А этот - сидит наверху. И смотрит, чтоб его.
- Вот зараза, вылупился! Помог бы лучше!
Ругаюсь грязно. А у него глазенки довольные...
- Что, рад чужой беде? Думаешь, я б мимо тебя прошел?
Ближе подкатывается. И, зуб даю, думает, что прошел бы.
- А вот и нет. Или, думаешь, я твоей помощью побрезгую?
Склоняет голову. Смотрит.
- Мне много не надо,- с досадой говорю.- Ты бы тот корешок мне спустил, я б по гроб благодарен был... Хочешь, в Город тебя возьму? Не экспонатом. Отпущу там в парке - таких чудес насмотришься, ух!
Пялится. Но разумно так, недовольно.
- Что, не хочешь?
Замолкаю. Слышу, как далеко-далеко птицы взметнулись, ветки трещат- Сластена домой спешит.
Страшно становится. По-настоящему страшно. Сластене все равно, человек или ягода. Сожрёт, и не подавится. Хорошо, если за раз, а ежели по кусочку деткам будет скармливать?
- Эй, ты!- шепчу уже отчаянно.- Мне же жить хочется. Ну помоги, сделай милость! Знаю же, что понимаешь меня. Вон глаза какие умные! Я не за так же прошу... Что угодно потом выполню! Не хочешь в Город, ягод тебе наберу пьяных. Или грибов. А, может, мяса хочешь? Отошлю из города, не пожалею!
Подходит к самому краю. Сластена уже близко совсем, шерстью горелой завоняло. А этот вдруг наклоняется и сверлит глазищами, будто слова какого заветного ждет. И корень лапой к оврагу двигает.
- Что, согласен?- радуюсь.- Ты не бойся, я от слова не отступлюсь. Что хочешь забирай, вытащи только. Все отдам. Клянусь!
Корень свешивается рядом с моим лицом. Хватаюсь за него, вверх взлетаю, будто крылья отрастил. Плюхаюсь на землю животом, отдышаться не могу. Сластена рядом уже - да на своих ногах убегу, не впервой.
А этот вдруг как захохочет, как забулькает- да и прыгнет мне на грудь!
Я заорать хочу- и не могу. Воздух в горло не проходит.
Оборачивается. Скриплю зубами- но молчу. Лес держит.
- И правда. Давно его не видать было, неделю целую,- прикидывается дурачком рыжий.- Обнять его, что ль, на дорожку?
- Обними,- хохочет дядька.
Рыжий отходит от телеги, садится рядом со мной, в глаза заглядывает и говорит, тихо так, что скорей угадаешь, чем услышишь:
- Ты Пенек, да? Ну-ну, не сверкай глазами. И зла не держи. Сам же меняться предложил, когда в овраг свалился. Что теперь жалеть...- усмехается.- Ты терпенья наберись, может, и на твоем веку попадется дурак. Не упусти тогда своего. Ну, бывай, Пенек,- и встает.
- Что же не обнял-то?- укоряет в шутку Рогатый. Рот у него весь красный - переел, видать, ягод, потому и настрой радостный.
Парень руками машет:
- Да что-то Пучеглазик наш неласковый. Отпускать меня не хочет, что ль?
Рыжий садится в телегу, поправляет сундук. Возница поднимает кнут.
- Прощай, дядька Рога. Писем жди и гостинцев. Я Лес до смерти не забуду,- и подмигивает. Мне. Зараза.
Возница щелкает кнутом. Псы тявкают, раскачиваются - и разбегаются. Хорошо идут, слаженно.