Сперва Ярина не поверила. Как можно видеть того, кто сидит за пару верст в теплой избушке, а не дрожит под весенним ветром? Но сомнений не оставалось -- буравили взглядом именно ее, вряд ли незнакомца привлекли голые березки, он на них целые сутки смотрел.
Можно было немедленно вернуться в избу, снять ожерелье, только лютая злоба, которой ее окатили, приковывала к земле, не давала сосредоточиться. Или путами послужила не злоба, а сила, исходящая от фигуры в плаще удушливыми волнами?
"Колдун!" -- пронзила сознание мысль, когда мужчина поднялся и решительно зашагал к ней.
Солнце светило ему в лицо, но он даже не морщился и взгляда не отводил. А вот Ярина отвела. Чародеев за всю жизнь она видела дважды: первым стал Тильмар, застрявший в их дыре по нелепой случайности во время половодья, вторым -- его друг, привезший спустя два года известие, что Нежка родила дочку. Сестрицын муж и его приятель были молодыми симпатичными парнями, нисколько не оправдывающими крестьянские слухи. Ни рогов, ни копыт, ни бесовского хохота или игрищ с упырями.
Этот тоже был молод, но, земля-матушка, до чего ж страшен! Высоченный, худющий, темные волосы лезли из-под капюшона. С посиневшими от холода тонкими губами и запавшими глазами. Пальцы будто судорогой сведены. Может, колдуна и можно было назвать симпатичным, но было это где-то с пуд назад, до того, как кто-то изуродовал ему лицо, и какой-то косорук неправильно рану зашил -- шрам был недавний, перепахал щеку от самого виска до подбородка.
Так что, когда колдун остановился на самом краю опушки, у Ярины уже коленки от страха дрожали.
-- Не подходи, -- прошептала она, вцепляясь в косу мертвой хваткой. А вдруг не слышит? Вдруг все это сон дурной, не больше? Но надежда не оправдалась.
-- Ну, здравствуй, -- раздалось в ответ хрипение. -- Ведьма, как я полагаю?
-- Нет! -- набрав воздуха в грудь, выпалила она, но ее потуги никто всерьез не воспринял. Внезапно до Ярины дошло, что это не просто колдун. Это тот самый колдун, которого недобрым словом поминал домовой. Не гость из родительского прошлого, чародеи не стали бы гоняться за семьей бывшего воеводы по всему Дивнодолью, а местный баламут, из-за которого пострадала она и страдает нечисть. Ужас схлынул, оставив лишь возмущение и чувство опасности.
-- Не морочь мне голову, девчонка! -- Голос у колдуна был то ли сорванный, то ли простуженный намертво. -- Ты теперь в избе живешь!
-- Ну и что? Все равно я не ведьма!
-- А кто? Дура необученная, которая даже элементарную защиту на свою проекцию поставить не может? И проекция хиленькая, никакой стабильности, на поддержание формы уйма энергии идет, -- он тяжело перевел дыхание. -- В счастливые случайности я не верю, так что кланяюсь твоему актерскому таланту! Изображать идиотку -- настоящий дар должен быть. Я бы сделал вид, что поверил, но, прости, много чести. И времени нет.
-- Я...
От стыда и обиды Ярина покраснела, но незнакомец ядовито продолжил, не прерываясь.
-- Дура бы не смогла на деревенских напасть. Каналы силы нараспашку. Думаешь, куплюсь на это?
-- Напасть?! -- тут уж прорвался праведный гнев, оттесняя страх в сторону. Она готова была ногами топать, если б это делу помогло. -- Я напала? Я дом поджечь хотела? И себя ножом полоснула? Да я их пальцем не тронула!
-- Ну да. -- Когда колдун говорил, лицо у него подергивалось. Жутко -- словно маска застывшая. -- Только зубами. У Годоты рука вспухла, так он всей деревне поплакаться успел, что у ведьмы клыки ядовитые.
Насмешка была еще обиднее несправедливых обвинений, Ярина могла только губы кусать, ни слова в свою защиту выдавить не выходило.
-- Шутки в сторону, -- отрезал колдун. Плащ за спиной взметнулся, наводя жути, но девушка уже перешагнула порог, за которым больше страха или меньше -- уже роли не играло. -- Сколько вас еще здесь?
-- Где? -- растерялась она.
-- Брось кривляться! Как ты попала в деревню? Как тебя дом впустил? Как ты умудрилась растянуть барьер не только на избу, но и на весь лес? Кто тебя послал?! Где остальные? Ты не могла быть одна!
-- Никто меня не посылал. -- Голос дрожал, Ярина снова попыталась отступить, но ноги будто в землю вросли.
-- Врешь! -- зло выдохнул колдун. -- На пустошь пробивалась? Ничем уже не брезгуете.
Ярина чуть не плакала. Глупо вот так стоять под градом обвинений. Еще позорно разреветься не хватало!
-- Немедленно снимай барьер с леса. Вздумала людей голодом морить? Силой померяться не с кем? А ну...
Ушат воды, которую плеснули ей в лицо, заставил Ярину закашляться. То, что держало ее на месте, если что-то держало, разжало когти, и она сдернула с шеи ожерелье, плюхнувшись на залитый водой пол.
-- Ты уж прости, девонька. -- Домовой встревожено присел рядом. -- Не по нраву мне такие разговоры. Стоишь, глазищи таращишь, несешь бесовщину, а сама так и трясешься. Ну, я набрал водицы и... С кем это ты?
Ярина все еще терла лицо полотенцем: хотелось не столько вытереться, сколько не пустить на глаза слезы. Тоже нашлась, великая чародейка, владычица лесная! Даже рта раскрыть не смогла.
-- Дедушка, я всех людей из леса выгнала, -- жалобно пролепетала она. -- Колдун сказал.
Домовой всплеснул руками, борода встопорщилась от возмущения:
-- Ты это чего? Беседы вела? С этой оглоблей патлатой? Вот так я и знал, что будет беда от этого гаденыша!
-- Не в нем дело, дедушка.
Коса намокла, платье и нижняя рубашка тоже, надо было переодеваться, стараясь не думать о том, какой увидел ее чародей: в домашнем, босую и напуганную до полусмерти. Хотя она не стремилась произвести впечатление, но обидно, когда тебя вот так, с одного взгляда, записывают не только во вражины, но и в полные дуры.
-- А в чем? -- продолжил возмущаться домовой. -- Какие такие люди? Не те ли, которые чуть дом не сожгли, а тебя чуть на веревке в деревню не притащили забавы ради? Он тебе голову заморочил, а ты ухи развесила! Поди любого в лесу спроси -- каждый тебе в ножки поклонится, что избавила от человечьего племени. Все кикиморы, водяницы, моховики, болотники. А уж как русалки с водяным благодарны будут! Эти оглоеды пожарищные накануне снежня-месяца* чуть берегиню с дитем в огонь не кинули. Одно слово, люди!
Мокрый лен чуть не треснул под пальцами, с такой силой Ярина вцепилась в нижнюю рубашку, которую как раз снимала за печкой. В их краях берегинь не было, одни вредные, избалованные вниманием, русалки водились. Но она точно знала: ни у кого не поднимется рука на одно из добрейших существ. Берегини никому и никогда не причиняли вреда, а людей любили, заботясь даже в ущерб себе. Они всех любили. Даже самые отчаянные из лесных татей относились к ним с почтением. А тут деревенские! Хотя если у них такой предводитель, то ничего удивительного.
-- Ребёнок?
Это только маленькие девочки да наивные боярышни думают, что дети родятся от большой взаимной любви. А вот у берегинь дети только так и появлялись на свет. Не просто от любви, а после того, как мужчина клялся кровью на четырёх стихиях, что разделит с суженой жизнь и давал ей имя. Если стихии принимали клятву, тогда разлучить их могла только смерть. Хотя подчас и она не могла.
-- А где был отец? -- Переодевшись, Ярина выглянула из-за печки.
-- Э-эх, девонька, -- домовой горько покачал головой, -- погиб он. С колдуном к Дивьей Пустоши отправился и сгинул. Лучше б наоборот случилось. Хороший был мужик, охотник знатный. Вишь, как случилось, забрала Переправщица его, а не этого...
На колдуна дедушка мог ругаться часами, ни разу не повторяясь, но Ярину беспокоил не чародей-грубиян, у которого оказался на нее зуб. Ведь он был прав -- открыть людям лес необходимо, несмотря на то, как они обходились с нечистью и как чуть не обошлись с ней.
Да и пора бы уже научиться управлять силой ожерелья, в книжице -- наследстве первого хозяина избушки -- подсказок отыскать не получится, тайнопись ей не по силам. Придется самой.
-- Дедушка, как бы мне барьер поправить? -- вернулась Ярина к первоначальной теме разговора, но Торопий ее замысел не поддержал, насупившись.
-- Ты хозяйка лесная. Тебе решать, а я лучше стряпать пойду. -- Он соскочил с лавки и принялся шуровать тряпкой по полу, убирая остатки воды.
Меньше всего ей хотелось обидеть того, кто был с ней добр, кто заботился, но обречь на голодную смерть жителей окрестных деревень она не могла. Сильные выживут, а на встречу с Переправщицей отправятся слабые, больные. Так всегда бывало.
-- Я ведь тоже человек, -- тихо сказала она в спину домовому. Тот расстроено махнул рукой.
-- Что ты меня, дурака, слушаешь! -- Торопий ухватил горшок с вареной репой и со всего маха ухнул им об стол, одна репка выскочила и покатилась, пришлось ловить и водворять обратно. -- Знаю я, что ты иначе не можешь. Что детишки там малые. Ворчу по-стариковски, я ведь с людьми бок о бок, почитай, три сотни лет. Но как подумаешь: всякое было между вашим племенем и нашим братом, токмо такого беззакония не видел на своем веку. Знать, недоброе здесь творится. Так что не слушай меня, Яринушка. А насчет леса -- это ты сама должна посмотреть, у тебя глаз видючий. Полетай вокруг, глядишь, чего и вызнаешь.
Так она и думала, но спросить все равно стоило.
Артефакт знакомой уже тяжестью обвился вокруг шеи. С каждым разом управляться с ним было все легче, но должны были пройти месяцы, если не годы, прежде чем удастся постигнуть хотя бы половину всех скрытых в нем тайн. Жаль, что у нее не было этого времени. Как, интересно, вообще получилось замкнуть барьер, не пуская сквозь него людей? Сколько Ярина ни пыталась вспомнить, ничего не выходило. Серебристый полог был на месте, нити приветственно задрожали, стоило приблизиться и протянуть к ним руку. Странно, они с такой легкостью отзывались на ее призыв... Нет, не ее -- хозяина ожерелья. Пусть магии в крови была лишь капля, но даже этой капли хватило, чтобы понять: этот щит творил тот же, кто искусно вплел истинно людские чары в то, что по праву принадлежало лишь лесным сущностям.
Барьер казался сильнее, хотя бреши никуда не делись, но с ними можно было разобраться позже. Ярина дотронулась до тонкой паутинки, пытаясь собраться с мыслями, чтобы расплести узор и последовать туда, где нити собираются воедино. Барьер послушался легче, чем можно было ожидать -- по сети зарябили медовые сполохи, и ее потянуло за ними, быстрее и быстрее.
Хлоп. Девять каменных глыб, окруженных валежником. Хлоп. Пологий берег речки. Хлоп. Мутная болотная гладь лопается, выпуская пузыри газа. Хлоп. Крутой обрыв у оврага, где по ночам копошатся древние тени. Хлоп. Черная, будто смола, вода, сомкнувшаяся над головой.
Лишь последнее место запомнить не удалось, наверно из-за того, что оно находилось не на поверхности. Ярина смахнула пот со лба и волевым усилием вернулась в избушку, пока не снимая ожерелье. Тяжело, очень тяжело, давалась наука управления лесом, но нужно было учиться отгораживаться от потока сведений о лесе. Если она будет надевать артефакт время от времени, то обязательно что-нибудь пропустит. Придется привыкать.
Домовой с тревогой следил за ней, но не вмешивался.
-- А что, дедушка, есть ли у нас бумага и чернила?
-- Ото ж! Во, гляди!
По мановению умелых рук перед Яриной появились белоснежные листки -- настоящие! Сколько же лет она не видела хорошей писчей бумаги, приучившись писать на обрывках, а то и палочкой на бересте? Вместо пера и чернил на столе обнаружилась странная тонкая трубочка с заостренным кончиком. Держать его было неудобно и непривычно, буквы выходили по-детски кривенькими, но она быстро приноровилась. Чего только чародеи не придумают! Вскоре примерный план леса был готов, узлы, на которых держалась сеть, жирными точками легли на бумагу, а вместо последней в центре рисунка появился знак вопроса. С ним можно разобраться позже.
-- Вот! -- продемонстрировала Ярина свои художества. -- Барьер надо под себя настроить, а для этого добраться до одного из этих мест.
Хвала матушкиным урокам! "Кровь не водица, -- говаривала она, -- любой наговор ей усилить можно. Но силу эту использовать с умом нужно, иначе добра не будет. И себя растратишь понапрасну, и другим не поможешь". Что ж, вот он случай, когда другого выхода нет. Раз уж с магией не повезло, придется действовать по наитию. Кровь барьер принять должен вместе с ее волей. Хотелось бы верить, потому что других вариантов не было.
-- К оврагу даже не думай соваться, -- предупредил домовой. -- В топи тоже не советую, пока до них добредешь, потом еще кикиморы до смерти заболтают. Стал быть, остается берег Хохлатки и курган старого лешего. Он ближе всего. Вот к нему и иди, место приметное. Давай-ка я тебе сапожки дам, в валенках по грязище не шибко удобно.
Вздохнув, Ярина пошла собираться. Ее покачивало -- ожерелье не желало успокаиваться, подсовывая хозяйке все новые и новые картинки и ощущения. Зато теперь она точно знала -- колдун с опушки ушел, что старая ива на берегу изнемогает под тяжестью омертвевших веток, что один из недавно родившихся волчат удрал из логова и скачет вокруг сосны, тявкая на забравшуюся туда белку...
Чтобы не пускать в сознание лишние образы, приходилось следить за каждым шагом, выходило плохо, и Ярина сдалась, стаскивая непокорный артефакт с шеи. Путь к кургану она запомнила, на большее ее не хватит.
-- Оставила б, -- покачал головой Торопий. -- Мало ли чего в лесу приключиться может, даже днем.
Идти решено было тотчас же. Как ни уговаривал домовой подождать, Ярина была непреклонна. Колдуну удалось не только напугать, но и устыдить, надавив на самое больное -- чувство ответственности. Никаких возражений слушать она не могла.
Спустя час девушка решительно брела по весеннему лесу. Еще недавно подмерзшая земля бодро хлюпала под ногами, норовя покрепче вцепиться в сапоги. Уже на обласканных лучами солнца пятачках желтела мать-и-мачеха, склоняли головки подснежники. Зяблики весело щебетали, прыгая с ветки на ветку. Очнувшийся после долгого сна лес полнился звуками, даже воздух стал звонким, легким. В такую погоду так и хотелось остановиться, вдохнуть поглубже весеннюю сладость пополам с прелым запахом прошлогоднего опада, но Ярина не давала себе расслабиться. Дело важнее.
Курган первого хранителя леса окружал старый ельник -- сумрачный, замшелый. Тропинка бежала мимо, огибая тихое место, пришлось ломиться через бурелом, приподнимая разлапистые ветки, словно намеренно скрывающие путь. Расступились ели внезапно, обнажая девять каменных глыб. Те стражами окружали неприметный холмик, на которым сиреневым облачком цвело волчье лыко, нежный аромат щекотал нос, маня подойти поближе, отломить веточку, понюхать. И получить ожоги. Обманчиво-безопасное место, лучше не задерживаться.
"Нечаво рассусоливать. Сделал дело, гуляй смело", -- прозвучал в мыслях голос домового, словно дедушка оказался рядом. Ярина улыбнулась и достала узкий серебряный кинжал, выуженный из закромов бывшей хозяйки избы.
-- Прости, хозяин лесной, что покой твой тревожу! Дозволь дело доброе сделать, ошибку свою исправить.
Клинок ледяным росчерком вспорол кожу запястья. Ярина, скривившись от боли, стиснула руку в кулак, пока кровь падала на последнее пристанище первого лешего. Ожерелье осталось в избушке, в нем сейчас не было нужды, сеть узнала ее и вместе с кровью впитывала силу и волю, подчиняясь приказу.
Она не знала, долго ли простояла, даже не почувствовав, что тело начало деревенеть от холода. Очнуться заставил удушливый смрад, стоило обернуться, как сердце обмерло -- в десяти шагах щерил клыки упырь.
"Дура!", -- подумала Ярина, цепенея. Про нежить-то она и забыла.