Аннотация: O реальных событиях, происшедших в 1939 -1945 годах на территории Румынии и СССР. Очерк занял третье место в Конкурсе Исторической Прозы "Отражение-2021" (раздел: Документальная Проза, 14 участников).
В рукописных мемуарах своего отца я прочёл такой отрывок.
Первого ноября 1942 года немецко-фашистские войска захватили горный посёлок Алагир, где начинается Военно-Осетинская дорога, и подошли вплотную к Владикавказу, исходному пункту на Военно-Грузинской дороге. Обе дороги вели по перевалам в богатые нефтью Закавказье и страны Ближнего Востока. Здесь части 351-й стрелковой дивизии, в оперативном отделении штаба которой я тогда служил, вступили в сражения с немецкими и румынскими горными стрелками и танкистами дивизии "Викинг".
На нас обрушился шквал мин, снарядов и бомб, под прикрытием которых фашисты около сотни раз штурмовали наши позиции у посёлка Алагир, но не добились успеха. В холоде, на пронизывающем ветру, из-за укрытий, выложенных из камней (скалистый грунт не поддавался лопатке), мы вели огонь и переходили в контратаки. Струны нашей обороны были натянуты до предела, но не рвались. Люди падали, как трава под косой, за каждого убитого фашиста мы клали четверых наших и ещё больше раненых. Однако в начале декабря противник снизил активность. Мы же были воодушевлены успехами наших войск под Сталинградом.
День моего рождения, 23 декабря, товарищи решили отметить 29 выстрелами (по числу исполнившихся мне тогда лет) по вражеским позициям. Привычного ответа, однако, не последовало. Стояла тишина, которая бывает только в мирное время. Проведённая разведка выяснила, что противник начал отступать, взрывая за собой мосты и минируя дороги. Отход был в основном организованным и прикрывался мобильными частями - танками, мотопехотой и самоходной артиллерией. Я не разделяю мнение, что гитлеровцы панически бежали при отступлении, Немецкие солдаты умели воевать и нередко проявляли героизм, выполняя приказ. Вместе с фашистами ушли и жители некоторых населённых пунктов, напуганные тем, что советские солдаты покарают их за сотрудничество с немцами, якобы убивая мужчин и насилуя женщин.
В начале января 1943 года мы вошли в город Нальчик, столицу Кабардино-Балкарии. В самом Нальчике нас радостно встретило местное население, высыпавшее на улицы из подвалов. Горели дома, но все - от детей до стариков - плакали от радости.
В Нальчике мы захватили много пленных. Я подошёл к немцу-великану, которого тесно окружила толпа наших солдат. Ипподром, расположенный на северо-западной окраине города, был завален трупами расстрелянных советских людей. Ещё более ужасные склады таких трупов были обнаружены в противотанковом рву. Солдаты были очень возбуждены увиденным.
- Представьтесь! Кто Вы? - спросил по-немецки, но ответа не последовало. Решив, что пленный меня не понял, я повторил вопрос. Он угрюмо молчал. Рука невольно сжалась в кулак.
- Дай фашисту по морде, старший лейтенант! - крикнул кто-то из солдат, и я понял, что эта идея уже давно витала в воздухе. Пленный попятился, в его глазах засквозила безнадёжность. Я молча вывел его из толпы и подтолкнул к группе других военнопленных.
- Пан офицер, пан офицер! Я - не немец, я - румын! - вдруг услышал я звонкий голос и оглянулся. Это был румынский солдат маленького роста, вооружённый винтовкой. Он привёл и сдал нам двух обезоруженных им немцев. Он горячо пытался доказать мне, что никогда в русских не стрелял, демонстрируя полный подсумок, чтобы я убедился сам - все патроны на месте!
- Пан офицер, - повторял он, кланяясь. Слёзы текли по его чумазому лицу. - Гитлер - капут! Антонеску - капут! Я - не немец, я - румын.
С Румынией, точнее с её бывшей частью - Бессарабией, мой отец был неплохо знаком. В октябре 1940 года его, молодого инженера, послали на работу в Кишинёв на должность главного механика спиртотреста. Месяцем позже к нему переехала моя тогда 22-летняя мама, закончившая Винницкий мединститут, и стала работать врачом в школе милиции.
Зарабатывали мои будущие родители по тем временам неплохо, отец - 750 рублей, мама - 650 рублей. Для сравнения, бутылка марочного вина ёмкостью 0.7 литра стоила 60 копеек в ресторане, цена полотна не превышала двух рублей за метр. Но главное, что всё было. На рынках в изобилии продавались черешня, вишня, клубника. Хватало и мясо-молочных продуктов.
Конечно, в городе не всё было спокойно. Когда в апреле 1941 года родился мой старший брат, из-за маминого отсутствия на работе, её обязанности были временно распределены между другими людьми. Начальник школы взялся дегустировать еду для курсантов и как-то не смог распознать отравленный продукт. В результате все курсанты и сотрудники, включая самого начальника, отравились. К счастью, обошлось без жертв.
Утром, 22 июня 1941 года, моего отца, как и всех местных молодых членов партии, вызвали в Кишинёвский горком КПСС. Было короткое сообщение первого секретаря горкома о вероломном нападении фашистской Германии. Желающим предложили добровольно вступить в армию. Многие, включая моего отца, так и сделали. Состав добровольцев был весьма неоднороден. Наряду с теми, кто никогда не служил, были ветераны войны с Финляндией и сражений на озере Хасан.
Учась в институте, отец получил звание младшего лейтенанта, и поэтому его назначили командиром автомобильного взвода. Часть ещё не существовала и только начинала формироваться. Прибыли мобилизованные солдаты, в основном жители Бессарабии. Многие из них проходили действительную службу в румынской армии. Однако из бесед с новобранцами, отец узнал, что бессарабцы в румынской армии обычно не допускались к ношению оружия и поэтому стрелять их не учили. К тому же они слабо владели русским языком, что усложняло выполнение боевых задач, а действовать приходилось под частыми бомбёжками. Несколько раз им пришлось вступить в бой с вражескими десантниками и диверсантами.
В ночь на 14 июля советские войска оставили Кишинёв, причём отступление походило на паническое бегство, так как управление войсками было практически потеряно. Вокруг пылали сёла и города, железнодорожные станции и хлеб на полях. В том году был богатый урожай, пшеница стояла высокая - среднему солдату по плечо, - и её не хотели оставлять врагу.
По дорогам брели мелкие и крупные части с большим количеством раненых, отступавшие по приказу и без приказа и перемешавшиеся с потоками беженцев. Наплыв техники и людей было трудно охватить взглядом, особенно на переправах. Дезертирство стало принимать массовые масштабы, в частности среди выходцев из Бессарабии, но в автомобильном взводе этого почему-то не случилось. При налётах вражеской авиации, подчинённые отцу бойцы, прижавшись спиной к земле, по его команде палили залпом по снижавшимся самолётам...
Мама с моим двухмесячным братом эвакуировались на второй день войны. На их поезд налетели немецкие самолёты, но бомбы взорвались в стороне, и поезд лишь тряхнуло взрывной волной. В конце концов, они добрались до местечка Черновцы, что в 25 километрах от города Могилёв-Подольский в Винницкой области. Здесь жила моя бабушка с двумя младшими дочерьми-подростками.
Все надеялись, что враг не пройдёт, однако вскоре жители местечка, в основном евреи, увидели первых гитлеровцев. Они двигались на автомашинах и мотоциклах, были молоды и гладко выбриты, глядели бодро и проехали мимо, никого не тронув. За ними пришли другие, выхватили из домов около 50 стариков и подростков и застрелили их на мосту, сбросив трупы в реку. Потом пришли румынские солдаты и офицеры, которые по договору с немцами должны были оккупировать эту территорию.
В образованное гетто свезли евреев из других мест, в том числе из Румынии. Было всё - и казни заложников, и отдельные насилия, и постоянные грабежи, и голод, но целеноправленного тотального уничтожения не было. Мама помогала людям, как врач, не требуя платы. Однако небольшие вознаграждения за её труд (головка лука, пара картофелин, стакан молока - кто чем мог), поступавшие от благодарных пациентов иногда спустя несколько недель, а то и месяцев, помогали выжить маминой семье. Выходя из дому, она одевалась и гримировалась, как старуха, чтобы не привлекать внимания румын (она была красивой и стройной женщиной). Лекарств не хватало, но в мединституте, студенткой которого мама стала в 16 лет, она увлекалась гомеопатией и физиотерапией. Сейчас эти знания очень пригодились.
Когда Советская Армия перешла в наступление, румыны не "ликвидировали" узников гетто, вероятно, нарушив этим немецкие инструкции. Они лишь загрузили свои каруцы (подводы) награбленным имуществом и заблаговременно ретировались. Возможно, здесь сыграло роль и то, что румынский комендант гетто очень боялся расплаты после поражения Германии. По словам местного подполья (после освобождения) с ним якобы провели 'беседу', застукав где-то наедине.
Только один раз в гетто произошёл массовый расстрел заложников, хотя отдельные убийства происходили нередко. Кто-то заколол немецкого солдата рядом с гетто. Прибыли гестаповцы и, с помощью украинских полицаев и румынских солдат выгнав из ближайших к месту происшествия домов сто жителей, публично казнили их.
Впрочем, в соседних гетто румынские оккупанты вели себя гораздо безжалостней. Там выжили немногие.
В местечко иногда скрытно проникали партизаны, несколько из которых заходили в дом моей бабушки за водой и кратковременным убежищем. Однажды одного из них издали заметил румынский солдат, который потом спросил бабушку об этом госте. Она ответила, что ему показалось, но если он не верит, то может сам заглянуть в погреб - единственное место, где мог бы спрятаться тот неизвестный мужчина. Румын подумал и ушёл, не став испытывать судьбу. Некоторое время вся семья ожидала репрессий, но ничего не произошло.
По словам бабушки, партизаны были очень молодыми, умелыми и дисциплинированными. Возможно, они принадлежали к диверсионно-разведывательным группам, интенсивно засылаемым советской разведкой в Винницкую область, где могла находиться секретная ставка Гитлера на Восточном Фронте.
В 1944 году мой отец отпросился из части после ранения и приехал в местечко, чтобы позаботиться о родных могилах, но к своей и их радости он встретил живых людей. Они тоже не чаяли увидеть его, так как один из дезертиров, знакомый украинец из соседнего села, рассказал ещё в 1941 году, что видел своими глазами, как в грузовик, где ехал отец, попал снаряд, выпущенный из преследовавшего этот грузовик немецкого танка... Это была правда, но неполная. Отец и шофёр были контужены и легко ранены, но остались живы. К счастью, в кузове не было боеприпасов, которые грузовик уже успел доставить на передовую. Не повезло и прорвавшемуся немецкому танку: увидев его, отец приказал шофёру быстро развернуться и ехать назад к замаскированной батарее, где они только что разгрузили снаряды. Артиллеристы подожгли танк, потом открыли огонь по приближавшейся немецкой пехоте и этим косвенно спасли товарищей, лежащих без сознания возле разбитого грузовика, от плена и, возможно, гибели...
О румынской армии тех лет мне рассказал хороший знакомый из Белгород-Днестровского, дядя Илья. Когда-то этот город назывался Аккерман и был важной турецкой крепостью, расположенной к западу от нынешней Одессы. "Тогда боялись мы султана, - писал Пушкин, - и правил Буджаком паша с высоких башен Аккермана."
Затем город надолго отошёл к России, но в год рождения дяди Ильи он стал румынским и сменил название на Четатя-Алба. Отец дяди Ильи, Моисей, был местным знатоком книг и работал в книжном магазине своего родственника. Он был хорошо знаком со многими любителями книг, среди которых были не только учителя и студенты.
В соседнем городе Шаба жил немецкий колонист-винодел Карл, который часто покупал разнообразные книги. Виноделие в Шабе основали французы, но со временем там появилась большая немецкая община. Карл нередко приглашал Моисея и его семью в гости, угощал молодым вином. Там Илья познакомился с белокурыми дочерьми Карла, одна из которых ему особенно понравилась - и не без взаимности.
В гимназии Илья учился средне, он был сообразительным, но не усидчивым. Больших успехов он добился только в танцах и спорте - фехтовании. В результате он не попал в университет, поскольку процентная норма на евреев закрывала путь в науку не самым талантливым из них, и был призван в армию. Место службы находилось в Бухаресте. Илья решил посмотреть столицу Румынии и поэтому прибыл в часть с небольшим опозданием, чем разгневал местного капрала.
- Я тебя проучу, еврей, - заорал тот и набросился на Илью с кулаками.
Убегая от расправы в своей штатской одежде, Илья выпрыгнул через открытое окно во двор, где в это время находился капитан, командир его роты. Когда грузный капрал выбежал во двор более длинным путём - через дверь, капитан уже отводил Илью в класс для вступительной беседы.
Там сидели остальные новобранцы, в основном крепкие, но малограмотные крестьянские парни. В конце занятия капитан назвал несколько терминов, которые надо было заучить наизусть. Потом он попросил угадать значение этих терминов, первым из которых был "авангард". Никто не знал, и тогда Илья поднял руку.
- Авангард, - объяснил он, - это передовой отряд. Слово образовано двумя французскими корнями - аван (передний) и гард (отряд).
Капитан похвалил его и спросил, есть ли у него какие-то личные просьбы.
- Так точно, есть! - cказал Илья. - Тут господин капрал собирался избить меня. Нельзя ли отложить это взыскание?..
Через неделю неожиданно приехал генерал-инспектор, и рота была построена для проверки боевой готовности. Генерал с небольшой свитой ходил вдоль шеренги, задавал разнообразные вопросы и внимательно выслушивал ответы, которые в большинстве были неверными. Капрал тоже допустил ошибку. Генеральское лицо покраснело от негодования, он мрачно посматривал на капитана, который заметно нервничал. Генерал подошёл ближе к Илье и обратился к его соседу справа.
-Вот вам секретный пакет, - oн протянул солдату свою записную книжку. - Срочно передайте это моему ординарцу.
Солдат стал растерянно озираться вокруг, не зная, что делать.
- Господин генерал! - доложил капитан. - Это - взвод новобранцев, всего неделя как в армии.
- А этот, чёрт побери, тоже новобранец? - заорал генерал, указывая на капрала.
Тот угрюмо кивнул. Илья схватил "пакет", в считанные секунды добежал до ординарца и вернулся в строй.
- Как вы нашли моего ординарца? - cпросил генерал. - Ведь на плацу - много солдат и лошадей.
- Я подумал, что ваша лошадь должна быть самой породистой, а возле неё должен стоять солдат и всё время смотреть на вас, ожидая приказаний. - oбъяснил Илья, и генерал одобрительно качнул головой.
- Другой вопрос! - cказал он с интересом. - Война. Ваш унтер-офицер убит, вы - вместо него. Враг сильней, вам надо быстро отступить. Ваши действия?
Илья задумался лишь на несколько секунд и вспомнил прочитанную в детстве книгу об англо-бурской войне.
- Половина взвода отбегает на десять шагов назад, пока другая половина отстреливается, прикрывая их отход. Потом - наоборот. - выпалил он и сам удивился чёткости ответа (вот так бы в гимназии!). Капитан улыбался ему, но генерал решил провести дополнительный тест.
- Вы - сообразительный солдат, но этого мало для битвы. Конечно, современная рукопашная - это скорее стрельба с ближней дистанции, но всё же испытаем вашу готовность к штыковому бою.
Капрал принёс две деревянные палки с паклей на "штыках" для смягчения удара и, деловито поплевав на ладони, выбрал одну из них. Илья взял другую. Фехтование на палках было ему не в новость, так как его тренер в гимназии рассматривал палочный бой как основу для силовой и технической подготовки фехтовальщиков. Капрал грозно прорычал Илье "вшивый еврей" и принял боевую стойку. Он был намного массивней, но гораздо менее подвижен.
Илья не спешил полностью раскрыть карты и делал вид, что лишь случайно увёртывается от уколов. Наконец капрал сделал длинный выпад, но его "штык" проткнул воздух, в то время как "штык" его противника плотно уткнулся в капральский живот. Разъярённый капрал не прекратил схватку и ринулся в отчаянную атаку, но здесь его ожидал новый сюрприз. Илья мгновенно просунул "штык" между ботинками капрала и, применив его как рычаг, резко подсёк и бросил противника животом на землю. Попытка вскочить была тут же пресечена: Илья наступил правой ногой на капральские ягодицы и упёр свой "штык" чуть ниже левой лопатки противника. Офицеры зааплодировали, генерал был тоже доволен.
- Этого солдата следует сегодня же произвести в младшие унтер-офицеры! Вы говорите, что он закончил гимназию? Очень хорошо. Нам нужны толковые писари в каждой роте. Господин капитан, оформите приказ.
Так Илье удалось избежать капральских побоев и спокойно дожить до конца службы, который оказался досрочным и весьма необычным. В 1940 году, дождливым ранним утром их собрали на плацу, и незнакомый офицер с суровым взглядом объявил им приказ, что Бессарабия отходит к Советскому Союзу, и все, кто оттуда, имеют право немедленно идти домой, если захотят.
- Однако помните, - добавил он от себя. - Мы вернёмся в Бессарабию скоро, может, даже через год. Предатели будут наказаны.
Когда Илья в солдатской шинели вошёл в родительский дом, там был гость - Карл. По его словам, немцев-колонистов выселяли в Германию, их основное имущество конфисковывалось Советским правительством. Карл принёс отцу Ильи некоторые книги и вещи, а Илье подарил радиоприёмник. Они обнялись на прощание и больше никогда не встретились. Еврея-родственника, владевшего книжным магазином, тоже высылали, но в Сибирь (как эксплуататора), а Моисею предложили заведовать магазином, и отказываться было опасно.
Илью призвали в Красную Армию. Когда в июне 1941 года началась Великая Отечественная война, он служил далеко от дома и только спустя три года узнал, что румынские войска, захватившие Белгород-Днестровский, загнали около тысячи местных евреев (в том числе его родителей) в синагогу и сожгли живьём.
После начала войны Илью перевели в разведку, учитывая его свободное владение румынским и немецким языками, а также опыт полевой и штабной службы в румынской армии.
Под видом румынского солдата или младшего офицера он неоднократно проникал в расположение румынских войск для разведки. Однажды он случайно попал на территорию, охраняемую немцaми, которые сразу заподозрили что-то неладное в "заблудившемся" румынском солдатике. За это один из них поплатился жизнью. Дяде Илье пришлось спасаться бегством, переплывая какую-то реку, причём по нему стреляли с двух сторон: и немцы, и, не сразу разобравшись, свои. Будучи легко ранен в руку, он почему-то вспомнил фильм о Чапаеве и, уже захлёбываясь, доплыл до мелкого места.
В роли переводчика, он принимал участие в допросах пленных румынских офицеров, некоторые из которых признали, что в первые дни войны румынские части совершали массовые казни евреев в Бессарабии и на Украине, но потом маршал Антонеску якобы приказал прекратить убийства, сделав это под давлением ряда возмущённых армейских офицеров и генералов... По современным данным, такой приказ был отдан значительно позже, в 1942 году, когда стало ясно, что победа на Восточном фронте не может быть достигнута.
После войны румынское правительство признало, что на территории самой Румынии и оккупированной ею части Советского Союза от рук румынских захватчиков погибло около 270 тысяч евреев и 20 тысяч цыган. Однако ряд историков полагают, что эти цифры занижены. Убийства производились в соответствии с первоначальным планом Антонеску 'очистить Румынию от евреев и цыган'.
Антонеску мечтал построить будущую Румынию вообще без национальных меньшинств, в том числе без славян, но полную 'реализацию' своего проекта был вынужден отодвинуть на более поздний период. Одна из основных причин - далеко не все румыны разделяли его планы, и в стране существовала оппозиция, хотя в основном пассивная. К концу войны эта оппозиция набрала силу на всех уровнях румынского общества.
После победного вступления советских войск на территорию Румынии в 1944 году, страна тут же вышла из войны на стороне фашистской Германии, и Антонеску был арестован. В 1946 году его расстреляли по приговору румынского суда.