Асклепий. О Трижды Величайший, ты же не имеешь в виду их изваяния, не правда ли ?
Трисмегист. (Я имею в виду их) изваяния, о Асклепий, - разве не видишь, как велико даже твое сомнение? - изваяния, наделенные чувством и наполненные духом, которые вершат такие могущественные и такие (необыкновенные дела); изваяния, что могут предвидеть то, что будет; и которые, возможно, могут пророчить, предсказывая вещи по сновидениям и многими другими путями; изваяния, что лишают людей силы или излечивают их скорбь, ежели они того заслуживают.
Совершенная проповедь, или Асклепий
"Corpus Hermeticum"
Все, что произошло с нами, как теперь понимаю, обращая свой взгляд в прошлое, не было просто случайностью. Напротив, здесь была какая-то зловещая закономерность. Именно она поглотила нас и погрузила в пучину темной неопределенности, запустив механизм, остановить который мы были уже не в силах. Тяга к неведомому и мистическому целиком овладела нами, увлекла все наши мысли и помыслы, затем заманила нас в ловушку, и заточила в свою вечную обитель. Как мы ошибались, прикрывая и объясняя свой интерес к неизвестному праздным любопытством, интеллектуальной игрой, придуманной с целью побороть скуку обыденности. Нет, мы захотели выйти за рамки мира, уготованного нам самим Господом, и сами возомнили себя творцами всего сущего.
Началом всей этой ужасной истории стала находка полуистлевшей рукописи, кратко излагающей описание острова. Не было в ней, казалось бы, ничего, кроме надежды на избавление. Рукопись являла собою редкую разновидность Святого Писания, обращенного к обитателям "каменной тюрьмы". Нас же заитересовала та часть документа, где упоминался парк во время наступления ночи. Воодушевленные тайным смыслом, который мы приписали последним строкам ( о ночных криках загадочных птиц, и семи статуях, хранящих молчание), я и пара моих верных друзей, уподобившись кладоискателям, решили немедленно исследовать остров, вернее заброшенную часть парка, впоследствии приковавшего к себе все наше внимание.
Окруженный невысокой каменной стеной, местами развалившейся и обильно поросшей мхом, парк как будто жил своей отдельной жизнью, просыпаясь ночью, а днем оставаясь скрытым под густыми кронами деревьев. Никому и в голову не могло прийти оказаться здесь в ночное время, поэтому когда стемнело, мы, взяв с собой фонари, уже стояли у входа в парк, дожидаясь незадачливого толстяка Фрэнка, который обещал принести веревку, и теперь побежал за нею домой. За деревянной калиткой открывался вид на змеевидные извилистые тропинки, по обеим сторонам обсаженные пышными разросшимися кустами жасмина, и уже затянутые дымкой опустившегося тумана. Нам пришлось приоткрыть вкрикнувшую жутковатым скрипом калитку, и углубиться в парк, наполненный пением диковинных птиц и благоуханием ночных цветов. Свет фонарей освещал нам путь, выхватывая из темноты круг в несколько метров, и дрожал при резких порывах ветра, раскачивающего стволы и ветви деревьев, и шумящего листвой.
Мы медленно продвигались вперед по неизвестно куда ведущим дорожкам, засыпанным черным блестящим странным стеклом, надо думать, какой-то вулканической породы, которые под лунным светом мерцали сотнями искр, словно вторя звездному небу. Нас окружала волшебная тишина, изредка нарушаемая криками птиц и стрекотом насекомых;
Вокруг фонарей беспрестанно кружились ночные бабочки, сопровождая нас на всем пути.
Наконец, заросли кустов закончились и расступились, и дорожка вывела нас к беседке. Мы миновали тихий заросший лилиями пруд, и вскоре оказались на длинной и широкой дубовой аллее, предположительно находившейся в самом сердце парка. Воздух здесь был наполнен ночной прохладой и цветением душистой сирени.
Мы сразу увидели их, белеющих в глубине аллеи...
Вот они, таинственные и величественные статуи семи богинь, олицетворяющие собою вечность, возвышающиеся в сумрачной тишине аллеи, с прямыми тяжелыми взглядами, наблюдающими за нами из застывшего мрамора. Мы прошли мимо семи изваяний, поднося к каждому фонарь, озаряющий их внезапно вырастающие из мглы силуэты, внимательно осматривая высветившиеся надписи на позеленевших от сырости постаментах.
Познавшие разрушительную силу ветров и дождей, они во мрачном безмолвии взирали на этот мир из глубины веков. Ветер, казалось, старался задуть чадящее пламя фонарей, трепал листву дубов, стонущих под его дикими осенними порывами
Наши ночные бдения под луной, плывущей сквозь ветки деревьев, огоньки, поднимающиеся и опускающиеся, скачками переходящие от одной статуе к другой, были
видны издалека, и спугнули вспорхнувшую стаю птиц, взлетевших из зарослей, растущих вдоль аллеи. Нехорошее и тягостное чувство, что кто-то наблюдает и приглядывается к нам из темноты, ни на минуту не покидало меня. Я вдруг услышал позади шаги. Обернулся - никого, наверное это ветер шумит в листве.
За одной из статуй в траве мы обнаружили мраморную плиту, всю покрытую трещинами и странными непонятными знаками. Только общими усилиями нам удалось сдвинуть ее с места. За ней приоткрылась дыра в черную темноту и ведущие вниз осклизлые ступеньки. Сразу потянуло древней вековой сыростью и сквозняком, который принес откуда-то снизу неприятный гнилостный запах.
Не оставалось никаких сомнений, рукопись указывала на статуи; охранявшие вход под землю, они, вечные и каменные стражи, вот уже несколько тысячелетий хранили в молчании тайну парка, которую нам предстояло узнать.
1
Со страшным и радостным чувством, в безмолвном оцепенении, мы втроем стояли в ту ночь, у зияющего отверстия, обнаруженного под мраморной плитой. Снизу, из подземелья проистекало слабое зеленое свечение, словно горела там кем-то оставленная мерцающая лампадка с зеленым стеклом. Неприятный запах усилился. Внезапно подул сильный ветер, прошелся по верхушкам кустарника, и исчез за деревьями; на мгновение смолкли птицы. Поставив фонарь на мокрую траву, и на всякий случай обвязав тяжелую плиту веревкой, я пролез в дыру и спустился вниз, нащупав под ногами твердый каменный пол. Фрэнк передал мне сверху горящий фонарь, и я осмотрелся по сторонам; источником бледного зеленого свечения оказалась зловонная грибовидная гниль, растущая колониями на влажных стенах и скользких выщербленных ступенях каменной лестницы, ведущей глубоко под землю.
Далеко наверху свистел и жутко завывал ветер парка, как будто пытался изо всех сил предупредить нас о великой опасности, нам угрожающей, в то время, когда мы медленно спускались вниз по древним замшелым ступеням. Сверху со стен капала вода, и вместе с мерными ударами капель, столетиями разбивающих камень, наши шаги отдавались гулким эхом в глубине подземных чертогов.
Путь вниз показался нам томительно долгим, почти бесконечным; за это время глаза привыкли к темноте и рассеянному свету фонарей. Я шел первым, осторожно ступая по уходящим в темный провал ступеням, пытаясь унять нарастающее во мне беспокойство. Где-то посреди каменной лестницы, вдруг круто пошедшей вниз, одна из ступеней продавилась под моим весом, и в этот момент, неожиданно впереди проход озарился ярким светом, запылали дьявольскими языками огня факелы, укрепленные в стенных нишах подземного коридора. Узкие ступеньки вывели нас в просторное темное помещение, и мы очутились в небольшой пещере с низкими каменными сводами, на четырех стенах которой были вырублены магические символы и знаки четырех стихий.
В свете коптивших фонарей, горевших ровным пламенем, в правом углу обозначился стол, заваленный грудой старых ветхих книг, покрытых толстым слоем пыли. На поверхности в беспорядке валялись изогнутые склянки, поблескивали стеклянные реторты различных причудливых форм, и закрытые пробирки из темного стекла со странными порошками.
Все говорило и свидетельствовало о том, что сюда уже давно никто не наведывался, и что в этих стенах, под толщею земли, когда-то располагалась потайная лаборатория. Теперь же здесь царил полумрак и холод забвения.
Я подошел к столу, взял в руки первую попавшуюся на глаза книгу, и оттер с нее ладонью пыль; пред моим взором, на темно-коричневом кожаном переплете, проступили золотые тисненые готические буквы, которые сложились в название "The Eye of Dark Garden". Я открыл книгу наугад, пробежал глазами по ее пожелтевшим страницам, заполненным скупым, написанным от руки текстом. До сих пор мне грезятся по ночам начертанные в ней таблицы и картины, вызывающие у меня ужасные сновидения, и каждый раз я просыпаюсь в постели с криком, на глазах у моей бедной няни-сиделки, уже приготовившей шприц с морфином.
Тогда я захватил книгу с собой, с целью пролить свет на таинственные строки, упомянутые в полуистлевшей рукописи. Наши догадки постепенно подтверждались; семь изваяний, семь планет, семь основных металлов, семь дней Сотворения, и семь смертных грехов; из рук самой вечности мы получили эту цифру, послужившую для нас самым убедительным и веским доказательством того, что парк являлся средоточием мистических сил острова.
Если бы мы знали, какое открытие нас ждет впереди, мы бы бежали отсюда без оглядки, прочь из этого проклятого места, но увлеченные ходом быстро развертывающихся событий, и опьяненные неожиданным успехом нашего расследования, мы вовлекли себя в кошмарный сон, ставший реальностью, из которого не было исхода. Если бы можно было проснуться и в один миг развеять его, предпочтя тихую размеренную жизнь и теплый домашний уют в кресле подле камина всем загадкам и тайнам Мироздания!
Эта роковая ночь стала началом неизбежного и неотвратимо надвигающегося конца.
В одном из ящиков стола мы нашли малахитовую шкатулку редкой красоты, с изображением лунного месяца на инкрустированной крышке, украшенной серебром. Внутри, обернутый в кусок мягкой черной ткани, покоился красный кристалл, размером с грецкий орех. Изумлению нашему не было предела: он разгорался и затухал, слабо теплился в нем живой немеркнущий свет, притягивающий глаз.
Из темной комнаты мы унесли книгу и кристалл, и по каменной лестнице вышли наверх.
Светало. Уже под утро, когда на небе заалела заря, мы задвинули плиту с глухим ударом ставшую на свое место, и тем же путем вернулись домой. То, что мы увидели, не выходило из головы. Ожившая тайна рукописи, статуи, подземная лаборатория- все случившееся в ту ночь, станет причиной того, что уже ожидало нас в недалеком будущем.
2
Прошло несколько дней. Погода была на редкость отвратительная. Не на шутку разыгралась буря; и сильный ураганный ветер гнул деревья к земле, срывал с петель железные ворота под арками старого дома. Небо над островом затянулось темно-свинцовыми грозовыми облаками; наступал сезон затяжных дождей, принесший в наши края холодные циклоны. Взбешенные океанские волны неистово накатывались, вскипали громадными бурунами, и разбивались о высокие отвесные скалы, поднимая в воздух рассеяную водяную пыль.
Дождь лил непрерывным потоком. Все эти дни я, закрывшись в своем кабинете, посвящал изучению таинственного манускрипта, похищенного из подземелья, который лежал передо мной на столе, в дрожащем янтарно-желтом свете свечей. Переворачивая его ветхие поскрипывающие страницы, я постоянно натыкался на пространные изречения, и прилагаемые к ним прекрасно выполненные иллюстрации в готическом стиле, исполненные странной символикой. Что-то подсказывало мне, что за этими аллегориями скрывалось нечто непостижимое и глубоко чуждое человеческому разуму. Одно было ясно: мы столкнулись с древним мистическим знанием, опирающимся на теорию о множественности миров.
Вообщем, дело шло из рук вон плохо; я было совсем приуныл, и решил временно оставить свои бесполезные штудии, хорошо выспаться, и назавтра обратиться за советом к Фрэнку ( у которого была громадная библиотека, доставшаяся ему в наследство от покойного дядюшки, увлекавшегося собиранием редких коллекционных, старых книг по мифологии), если бы не одно событие, произошедшее со мной тем вечером.
"В священных культах древних Египтян считалось, что Бог Луны Тот, иногда появляется в обличии Ибиса"
Основательно потрудившись в этот день, я прикорнул на кожаном диване прямо у себя в кабинете, и сразу отключился, погружаясь в тенеты сладких сновидений. Меня вырвал из сна резкий пронзительный звук, и последовавшее за ним хлопание крыльев, которое доносилось с балкона.
На балконе, еще вчера украшенном тропическими цветами, посреди разбитых горшков с землей (куда я только недавно посадил черенки магнолий), сидела большая птица, чем-то напоминающая цаплю, и любознательно изгибая длинную шею, с интересом поглядывала в мою сторону.
После ночной бури наступило поразительно тихое и безветренное утро. Прибережный легкий бриз рассеял туманную хмурь, и с острова открылся потрясающий вид на каменную гряду скал. Над ними, отражаясь в спокойных и зеленых водах океана, по синему, отливающему лазурью небу, неспешно плыли куда-то белые перья облаков.
Квартира Фрэнка находилась на третьем этаже, в левом крыле дома. Днем, за обедом, мы собрались у него в гостинной, чтобы обсудить дальнейшие планы, и я сразу поведал друзьям о вчерашнем происшествии. Все время, пока я рассказывал, Фрэнк внимательно слушал, и изредка затягиваясь сигарой, молча глядел в окно. Потом резко вскочил, кинулся к шкафу, загруженному корешками старых томов, вытащил оттуда какую-то книгу, и раскрыв ее, долго и сосредоточенно что-то искал, листая страницы, пока не нашел. И тогда мы услышали в тишине гостинной его тихий и торжественный голос.
"То, что я и думал"- сказал он, нахмурившись, и захлопнул книгу.
В гостинной, наполненной сигарным дымом, повисло тяжелое молчание; стало слышно, как в камине потрескивают сухие поленья. Мы воззрились на Фрэнка, ожидая разъяснений.
"Мы имеем дело с весьма опасными гостями из потустороннего мира"- произнес Фрэнк, оглядев нас. "Мне кажется, кого-то сильно встревожило наше пристальное внимание к парку..., и, скорее всего, за манускриптом и кристаллом, а следовательно и за нами, теперь неотступно наблюдают."
(Мне всегда было трудно понять, как в этом мягком, непрактичном и добрейшем человеке уживались две, казалось бы несовместимые черты: чудовищная рассеянность и при этом почти гениальная способность оценивать сложнейшую ситуацию. Отношу это на счет его глубокого увлечения книгами, которые в холодные одинокие часы занимали все воображение Фрэнка, составляя уютный, огромный и безопасный мир, и сотнями пылились и громоздились на всех возможных свободных поверхностях его квартиры).
Слова Фрэнка прозвучали, как гром среди ясного неба. В одно мгновение мы осознали весь ужас того, что вначале задумывалось нами как некая игра. Самое страшное было в том, что она становилась непреложной реальностью, и отныне не было пути назад.
Это был день последний.
Тот вечер мы провели в странном молчании, больше ни о чем не говорили, и потом разошлись по домам.
3
Взошла Луна и на небе высыпали звезды, а я опять склонившись над книгой, тщетно пытаюсь разгадать скрытый смысл ее строк; лишь посвященному под силу приподнять завесу и проникнуть в тайны рукописи. Я ловлю себя на мысли, что в данный момент похожу на человека, пытающегося открыть сундук с непонятным содержимым, к которому вдобавок не имеется ключа. И хотя я осознаю всю трудность задачи, которая передо мной стоит, эта единственная здравая мысль повергает меня в еще большее отчаяние.
Временами мне кажется, что я попал в громадный лабиринт, придуманный Неизвестным Зодчим, высокие стены которого сложены из слов, предложений и символов, и я, его узник, потерявший путь в изгибах его разветвляющихся коридоров, брожу по нему в потемках собственного невежества...
...Око темного сада... какое зловещее название, скрывающее во мгле мистерии парка... Статуи семи богинь, вросшие в землю, залитую лунным светом. Там за деревьями что-то происходит. В дубовой роще, невдалеке сотни огней плывут над землей; слышится медленно приближающееся пение, неясное бормотание и вскрики; длинная вереница идущих друг за другом теней; их покрытые головы опущены, а лица скрыты и неразличимы под накинутыми капюшонами черных плащей. Церемониальное шествие устремляется к открытому под сводом небес храму; с другой стороны в змееподобную движущуюся толпу вливается еще один поток из огней, и сразу поглощается ее увеличивающимися ширящимися рядами. В центре, окруженный со всех сторон плоскими камнями, которые образуют собой эллипс, возвышается циклопический обелиск, похожий на отколотый зуб. Озаренный светом полной луны, он роняет на землю свою громадную ползущую тень. Чей-то низкий монотонный голос повторяет заклинание, и в дымке тумана, образуя колдовской круг, в дикой пляске оживших костров, мечутся тени танцующих силуэтов. Яркий отблеск луны наполняет мою голову, я чувствую, что проваливаюсь вниз в черную бездну космоса, где единственным маяком светят звезды Млечного Пути. Мое бесконечное падение продолжается, до тех пор, пока меня не пронзает сознание мысли, озарение, свет высоко поднятого потайного фонаря в руке длиннобородого старца, опирающегося на посох.
...Постепенно я прихожу в себя; я сижу за столом, свечи почти догорели и оплавились слезами, а мой взгляд устремлен на страницу раскрытой книги:
"Одна из семи откроет дверь".
Что это было? Сон или явь, или может быть и то и другое вместе?
Нить Ариадны ускользала от меня, когда я пытался осмыслить написанное, и я, засыпая над книгой, погрузился в состояние мистического озарения?!
"...Кристальный ключ"; откуда мне знакомы эти строки... Помню, что старик что-то говорил, обращаясь ко мне...и теперь его слова медленно всплывают из сумрачных глубин памяти, складываясь в неведомый порядок. "Одна из семи откроет дверь". Мне остается только заложить последний камень в стены башни, подпирающей небеса. Одна из семи...статуй открывает дверь, и сей кристалл, добытый нами, и есть ключ к вратам парка!! Но какая именно из семи? Изида, Геката, Пандора, Психея...Круговорот мифических имен кружится в моем воспаленном сознании. Спустя мгновение я вспоминаю миф о "ящике Пандоры", выпустившей на волю заключенные в нем несчастья.
Итак, ответ был найден.
Леди Загадка приподняла свою черную вуаль.
4
Дабы не прибавить ничего лишнего о той последней ночи, когда я остался один, а мои друзья сгинули навсегда и исчезли с этой земли, я буду предельно краток, и постараюсь быть объективным, насколько это возможно. Вот и сейчас у меня дрожит рука, когда я вывожу эти строки...
Ночь опустилась на остров, окутала туманной пеленой голые стволы облетевших деревьев.
...И вот мы снова стоим с фонарями на ветру, в глубине дубовой аллеи подле семи изваяний, и сердце мое в который раз замирает от злого холода мрамора, а тело пронизывает дрожь при взгляде на их каменные и бесстрастные лица.
Дар бессмертия увековечил их застывшие в ночи силуэты, лишил их человеческого тепла, наделил Божественным обликом, и они предстали перед нами в том первозданном виде, в каком к их ногам, попирающим землю Древнего Мира, склонялись и летели отрубленные головы изливающие теплое вино, венки с цветами, золотые кубки, и сверкающие кровью заката Империй драгоценные камни.
Огонь фонарей слабо мерцал в темноте, с трудом рассеивая густой и плотный туман.
Когда мы осмотрели статую Пандоры, чей прекрасный стан венчала протянутая ладонь, обращенная внутренней стороной к звездному небу, нам оставалось лишь вручить изваянию ключ - вложить в ее каменную руку красный кристалл, горящий неземным светом.
"Одна из семи откроет дверь".
Мы ждали, но ничего не происходило. Значит все это вымысел, плод нашего воображения; мы вернемся домой, и обо всем позабудем, жизнь вернется в свое прежнее русло, и спустя годы мы вновь соберемся у Фрэнка в гостинной, чтобы посмеяться над своим суеверием.
И только я об этом подумал, как что-то вокруг изменилось, как будто легкое едва уловимое дуновение ветерка. Вначале исчезли птицы, и все привычные знакомые звуки, доселе окружавшие меня, в один миг перестали существовать, и сменились пульсирующей тишиной и стуком крови в висках. ...Значит действительно...Мои друзья тоже почувствовали что-то недоброе гнетущее в этой странной перемене. Я видел, как на их лицах, как в зеркале, появилось застывшее отражение моего собственного страха.
Парк стал меняться.
Ползущий туман медленно стелился по земле, поднимался вверх, и вскоре скрыл постаменты статуй, укутав их белым одеянием. Тьма вокруг нас сгущалась. И среди всего происходящего, как первопричина, горела яркая звезда в руке Пандоры. В тяжелом воздухе, словно перед грозой насыщенном запахом озона, раздался громоподобный утробный звук, от которого казалось вот-вот лопнут барабанные перепонки. Сверкнула молния, озарив яркой вспышкой темную мглистую аллею, собралась в шарообразный сгусток огня, и разрывая пространство, кромсая его, как ножницы режут плотную бумагу, прочертила в воздухе огненный прямоугольник, открывая пред нами подобие двери, а мы, не в состоянии сдвинуться с места, пригвожденные к земле ужасом, смотрели на то, как медленно проступают в темноте ее зыбкие призрачные очертания.
Фрэнк, который стоял ближе всех к "двери", закричал, но его вопль, дошедший до своей высшей ноты внезапно оборвался, и застрял у него в глотке.
Из "двери", переливающейся всеми оттенками неземных цветов, высунулось омерзительное склизкое щупальце, обхватило Фрэнка за ногу, и утянуло его внутрь. Он не сопротивлялся. Я думаю, его слабое сердце не выдержало, и когда это произошло он был уже мертв.
Участь моего второго друга мне неизвестна. Пока я приходил в себя, и шатаясь, шел к статуе, чтобы выбить кристалл из ее руки, мой друг, чье имя я намеренно решил сохранить в тайне, бесследно исчез. Наверное, в ужасе от увиденного, он бежал не разбирая дороги, и потерялся в "параллельном" парке, из которого так и не смог найти обратный путь в подлунный мир. Напрасно я кричал и звал его. Дверь закрылась.
Кристальный ключ, упавший на землю, превратился в кучку тлеющего пепла.
Смутно помню, как вернулся домой...
Эпилог
Книга, которую я взял из подземной лаборатории, оказалась путеводителем по инфернальным мирам, и бесценной инструкцией к магическому кристаллу (обладающему свойствами ключа, и открывающего врата в преисподнюю). Теперь ее нет, и я надеюсь, что она наконец закончила свой долгий путь через века, сгорев в огне камина, дабы не привнести в этот мир страшное знание и уберечь его от погибели. Никто не узнает, что она досталась мне слишком дорогой ценой; ценой жизни двух моих верных друзей. Мне остается только взывать к милости Господней, усердно молиться, и до конца своих дней искупать столь тяжкую вину искренним покаянием.
Иногда по ночам меня будит свист ветра, силящегося открыть ставни окна, и еле слышный лай собак, доносящийся из-за каменной ограды.
Это Геката со своей сворой злобных псов рыщет по дорожкам парка, с целью отыскать меня, последнего из смертных, державшего в руке ключ от ворот потусторонних миров.
Близится час моего конца. Я зажигаю свечу, поднимаюсь на чердак, где под крышей ютится маленькое оконце, залитое светом луны, и всматриваюсь в бездонное небо, на котором недавно появились две новые звезды.