Грохот ружейного выстрела - и ещё одна ворона шлёпается на асфальт.
Стрелявший - Родька, мужик лет под сорок, вечно пьяный, перезаряжает видавшую виды "ижевку" - двустволка раздолбана основательно, но для выполнения первой части родькиных обязанностей вполне годится.
- Как у нашего Мирона
На хую сидит ворона!
Родька затягивает очередную похабную частушку, которых он знает великое множество.
- Мужчина, как не стыдно - мимо проходящая девушка пытается одёрнуть наглеца.- Вы хоть и при исполнении, однако такое...
- Стыдно - у кого видно, пиздуй отсюда, пока при памяти!.. - Про таких как он уже давно сказано "Не тронь говно - вонять не будет"; да такого попробуй и тронь - после того, как в нашей стране религиозный культ Молоха признан главенствующим - с его служителями лучше не связываться. А Родька, как ни крути...
Выстрел - и пролетавший мимо дрозд падает на асфальт - рядом со своими пернатыми собратьями: воронами, галками, воробьями. Асфальт забрызган птичьей кровью, и тёплый летний ветер несёт по нему пух и перья.
Родька вытягивает из кармана чекушку водки "Золото Гелиогабала", от души к ней прикладывается, прихлопывает на щеке жирную муху. И выдаёт очередной песенный шедевр:
- ...Знают дрозды, что дадут им пизды -
Вот и не спят дрозды-ы-ы!
Да, Родька, как ни крути - помощник жреца Храма Молоха. Не носит вычурные одежды - не положено, лишь шеврон Храма, нашитый на рукаве грязной камуфляжной куртки, отличает его от простых смертных. И одна из его обязанностей, как записано и в трудовом договоре - "Отстрел птиц у монумента божества для последующего принесения их в жертву".
Упомянутый монумент поневоле внушает уважение одним своим видом: пять метров в высоту, чугунная рогатая фигура с полым брюхом и двумя отверстиями в нём в человеческий рост для входа и выхода; и с обеих сторон - лесенки.
Мальчик лет семи с пакетом сока в руках смотрит на убитого дрозда - и вдруг начинает всхлипывать. А Родьке - тому лишь бы покуражиться. Он подхватывает птицу - та почти утопает в огромной грязной лапище - и сдавливает так, что из полуоткрытого клюва течёт сукровица. Другой рукой хватает мальчонку за шиворот:
- Жалко стало, сопляк? На, поцелуй - может, оживёт - и смеётся оглушительно, тыча ребёнку в лицо мёртвой птицей. - А то и на его месте будешь!
Мальчик вырывается и убегает с перемазанной сукровицей рубашкой, а служитель Молоха вновь прикладывается к чекушке из кармана. И перезаряжает ружьё.
Вечереет, заходящее солнце уже просвечивает сквозь полое брюхо статуи. Родька вместе с двумя подоспевшими уборщиками сгребают тушки птиц с асфальта, матерясь волокут к монументу - двое затаскивают их в брюхо монумента, где за несколько дней уже собралась горка птичьих трупов: грубые рабочие ботинки давят полусгнившую плоть, кишащую белыми личинками, потревоженные мухи, расположившиеся на ночлег, поднимаются жужжащим облаком...
Наконец работа закончена - и Родька с подручными перекуривают, передавая друг другу "полторашку" пива.
Валька-бичиха подгребает.
- Чего надо, шалавая? - Родька скалится. - Принесло тебя...
Но у Вальки вид сегодня особенно значителен - она протягивает Родьке бумагу с двумя позолоченными печатями - у того аж брови поднимаются, и Родька смахивает с одной из них жирную трупную муху. Бумага - мандат от Верховного жреца, и в ней чёрным по белому значится: "Валентина Корзунова назначается на исполнение в течении часа обязанностей Мелькет".
Родька аж сплёвывает:
- Ты хоть не болеешь чем?. Хы-ы, а я теперь значит... того... вместо Него тебя пялить-то...
Внезапный порыв ветра вдруг колеблет полобрюхую статую. Напарники Родьки обмирают, ибо знают что это их Божество выказывает первые признаки недовольства. Родька машет им - уходите, мол! - и те не заставляют себя упрашивать.
- Ну, Мелькет, ложись уж! - Валька моментально скидывает свои видавшие виды спортивные штаны, и Родька пристраивается к ней, бормоча заученное и уже почти забытое: - Я ныне Молох, я ныне Баал-Зафон, и я восхожу к своей Мелькет...
Валька смеётся, хмельная, и ойкает, пока Родька-воплощение Молоха делает то, ради чего она здесь - потому что опарыши скользят по её обнажённому телу, и ей это неприятно.
И после кульминации вдруг по всей фигуре медного истукана словно пробегает дрожь: божество, видимо, удовлетворено последней жертвой окончательно... на сегодня. А завтра будет день - будет и пища... пища...
* * *
Скоро, когда чрево истукана наполнится трупами птиц - состоится Торжественное Всесожжение: вначале содержимое чрева будет облито бензином и подожжено - и первый дым уйдёт во славу Молоха. Затем по пылающим углям пройдут жрецы, потом, по затухающим - члены городской администрации, и в конце - по холодной золе, - простой народ. И все верят, что после этого станут подобны птицам - ибо получат духовные крылья от божества, которому они сейчас поклоняются.
А время приносить в жертву детей ещё не настало - так говорят жрецы.