Борис Иващук: кинообраз Бориса Иващука. Сериал Карпов. Возраст - свой собственный.
* * * * *
Мария Ларина, родившаяся и выросшая в полумёртвой деревне, после окончания школы, мечтала стать стюардессой, кататься бесплатно на самолёте, жить в большом, красивом городе. Высокая стройная, с лицом сверхновой звезды, она хотела и была уверена, что у неё всё получится. В результате - у неё не получилось ничего. Родители Марии боялись городов, самолетов и... за дочку.
В день поступления заманили её в погреб, где ядрено пахло квашенной капустой, несвежей крупчатой землей и пыльной тусклой лампочкой. Заманили и закрыли.
Она громко плакала, ругалась, кидалась картошками в невидимую темноту погреба и звала на помощь хоть какого-нибудь принца-спасителя. Вместо принцев, откуда-то из сырого мрака выползли две здоровенные крысы.
Может быть они пришли на запах девичьих слёз, может быть они пришли посострадать. Но Мария, не вникнув в тонкости крысиных душ, взяла штыковую лопату и резким ударом, почти без замаха, выше - не дал потолок погреба, ребром лопаты убила одну (или одного) крысу. Не просто убила - разрубила пополам.
На третий день, пока родители согбенно терзали огород, взяв из шифоньера, из кучки родительских денег достаточно "красненьких" билетов, дочка Машенька навсегда ушла от "родаков", исчезла из своего дома, из своей родной деревни - с блестящим названием "Золотая долина".
Приехав в город, первым делом нашла магазин спецодежды - купила форму стюардессы, в примерочной одела её и уже в розовой форме, кою венчала розовая пилотка, пошла гулять по городу - через кафе мороженное, через рюмочные - наливайки, через магазины. В одном из супермаркетов докопалась до какого-то покупателя. Она уже подходила к кассе, а он её обогнал, на последнем метре.
Оказавшись, с одной банкой пива в руке,- в очереди - позади большой, с горой нагруженной тележки, и, будучи мягко говоря слегка пьяной,- Мария не стала молчать и наговорила "шумахеру" такого, о чём впоследствии вспоминала с неизменным стыдом.
Покупатель удивился стюардессе - матершиннице, пропустил обижульку вперёд и попросил подождать его на улице, чтобы "поговорить по душам".
И это был - Вадим Набоков. Её теперешний муж.
***
Сегодня, в форме стюардессы, в розовой пилотке, Мария вышла навстречу, на крыльцо дома, едва лишь работник Борис открыл ворота в усадьбу.
"Наконец-то, муж приехал с другом."
***
Еля вышла из машины первой,- босиком; в накинутой и даже не полностью застегнутой синей фланелевой рубахе Вадима. Стасу было неудобно выходить в одних рабочих штанах. Он надеялся, что они въедут незаметно, и он успеет одеть что-нибудь из домашней одежды друга.
Здороваясь с незнакомой полуголой гостьей:-Здр-а-авству-уйте-е,- Мария от удивления растянула звуки слова, как гармонь на всё той же свадьбе.
-А как же,- кивнула в ответ Еля,- Привет!.. Ты не думай... Я хотела снять,- она приподняла низ рубахи,- но твой муж не разрешил. Меня Еля зовут, ещё Ёлкой, кто называет - не знаю зачем.
Вадим, в джипе, уже устав уговаривать Стаса "выйти и поздороваться", поспешно вышел из машины.
-Жена моя, ты не всё так поняла,- сказал веселым, но слегка дрогнувшим голосом Вадим.
-Я пока ничего и никак не поняла,- спокойно отозвалась Мария. - Ты же вроде за другом поехал?
-Он из машины стесняется выходить... в моих рабочих, ремонтных брюках и без рубахи. Там - трактор в Балалайку упал. Мост сломался, мы в объезд ехали по Тройкиному мосту.
Стас наконец вышел из машины:
-Извините, здравствуйте, Мария. Извините, что в таком виде.
- Здравствуй, Стас! С возвращением! Мы что с тобой - на вы?
- Я больше не буду! Здравствуй, Мария!
-Так,- Громко сказал Набоков старший,- им - срочно тапочки и в баню. В Балалайке вода холодная, еще не дай бог простудятся. А эта мадама,-Стас кивнул на Елю.- Её Еля зовут, еще из трактора, из воды ни в какую выходить не хотела. В баню, в баню, быстро - в баню!
По чисто выметенной асфальтовой дорожке, мимо клумбы, с яркими красивыми цветами (через пару месяцев), а сейчас - еще спящей, мимо грецкого ореха, дерево хоть и молодое, но осенью уже не впервые принесёт на себе хороший урожай, Вадим провел гостей в натопленную баню.
Баня - отдельный добротный дом, метрах в двадцати от хозяйского. Вошли через невысокое, деревянное, выкрашенное кремовой краской крыльцо, на открытую веранду. Налево - дверь, за дверью, тамбур, для сохранения тепла, через метр - другая дверь. Вадим открыл дверь,- вошли в просторный солнечный предбанник: стены увешаны сувенирными тарелками из разный городов и стран мира, и деревянными же табличками с надписями: "В бане генералов нет", "С лёгким паром!", "Квадрат с гипотенузой нервно парятся в сторонке" (Авдеева - шутка, собственной ручной работы).
Всё, кроме кирпичной печи, сработано в дереве: и скамейки - вдоль стены и большой белого дерева стол.
В стене, что из кирпича, негромко гудели и потрескивали две печи.
-Одна печка,- торопливо объяснил Вадим,- для куба, чтобы воду нагреть, другая - для нагреть сауну. Но это вам не надо, Борис уже все сделал.
Вошли в баню - комнату со скамейками, пластиковыми разноцветными тазами, дубовыми и березовыми вениками, ковшами.
Здесь можно мыться... Ленам ты садись на скамейку, веник выбери себе - березовый или дубовый, а мы через пару минут придём.
Друзья вернулись в предбанник, плотно притворив за собой дверь.
-Все пошло не так, конечно,- негромко посетовал Набоков.-Попили пивка, называется, мать её...
-Я то думал мы с тобой вдвоем будем. А тут вишь как... Ёлка эта свалилась с моста, как снег на голову, прах её побери... Теперь бери две простыни, вот эти, и идите грейтесь. Только не очень долго.
Мыться можете в тазиках или в душе. Вот эта дверь - в душевую. Тут тоже просторно, места всем хватит. А я, Стас не могу. Мне как? Жена, что подумает, если мы здесь - два мужика с какой-то незнакомой, да еще такой смазливой девахой зависнем? Пойду я лучше в дом, Маришку успокою. Это она вида не показала, что ревнует, но напряглась богато, я же вижу. Так что мы - там, а вы здесь.
-Вадик, а ничего что, я - это он, а она - она?.. М-мы вдвоем, голые рядом будем сидеть... нормально?
-Ну вы же в простынях, чего ты?.. Чо ты вздрагиваешь, ты мужик или кто?
- В том то и дело, что я - мужик, а она - баба, молодая, красивая. Я когда за ней в воду прыгнул, дверь открыл, она посмотрела на меня,- я как будто в бочке со льдом оказался,-всё нутро обожгло!
- Так ты и оказался в холодной воде.
-Да ну тебя, я - одно, а ты... иди давай... сам говоришь - время.
-Там два крана для холодной и для горячей воды, если ей воды нужно, налей сам. Или в душ. Помоги ей.
-Конечно помогу, чем могу... Ты знаешь, Вадик... у неё погоняло...- очень оно ей подходит.
-Всё, я - в дом,- Набоков ушёл к выходу, и уже от двери сказал негромко:- У неё - "Прекрасная" - не погоняло. Это у них фамилие такое...- по паспорту.
В сауне было светло и обволочно жарко.
-В такой бане,- очень довольным голосом сказала Еля,- я в первой жизни раз. Очень тут всё красиво и гладко, только горячо очень.
Термометр показывал 91 С, гости сидели на верхнем полке´.
- Это, чтобы мы не простыли и не заболели,- сказал Стас.
Тут как всё красиво, как гладко и... лампочка даже есть. А хорошо ей здесь.
- Кому?
- Лампочке. Здесь же горячо! И она горячая. Вот ей здесь и хорошо. А когда у нас на веранде лампочка горела - то ей холодно было, а зимой совсем беда. Вокруг мороз... Тебя вот сейчас голого взять и на мороз выкинуть. Морозу-то хорошо, а тебе-то плохо... А чем лампочка хуже тебя?
-Н-да, подумал Зимин, как она там говорила о себе:- Когда мне хорошо - я дура дурой?
Елена Прекрасная продолжала что-то говорить, не подозревая, что на её горизонте, а если быть точным - на расстоянии полуметра от её левого локтя, под простынёй прячется новый воздыхатель.
- У нас тоже была баня с вениками,- продолжала Лена.- Но она сгорела, вместе с вениками... и с домом. Мамка после пожара умом тронулась,- в дурдоме сейчас, папанька умер на три года раньше, три царствия ему небесного... Мне жить стало негде, но Шурик меня пожалел, к себе взял: если чего в доме сделать надо или на тракторе, если из одного сарая в другой перевезти мешки какие-то. Стала у него жить. Только у Шурика бани совсем нет, один душ.
Плохой душ: стекло - оно же стеклянное, всю меня видно, а Шурик увязался подглядывать за мной. А Юлька жена его, высмотрела, закричала, что он "гад такой" схватила грабли и хотела его вертолет сломать, но он грабли у неё отнял. Тогда она побежала за новыми граблями, а он тогда сел в вертолет и на крышу своего гаража залетел, чтобы жена граблями до вертолета не достала. И меня его жена Юлька из дому выгнать хочет, чтобы Шурик за мной не подглядывал.
- ...Теперь уже не выгонит, я сама управилась.
-Да вытащим мы этот трактор,- успокоил Лену Стас- Сегодня же и вытащим, вот пообедаем только и вытащим. А если жить тебе негде, то я Вадика попрошу, может здесь поживешь...
-Я у Шурика,- продолжила Еля, теребя сухой веник, - в чулане жила, там даже окошка нет, одна только форточка маленькая, и плесенью воняет.
-У нас времени мало, надо в душ идти,-сказал Стас. - Кто первый?
-Ты первый,-Еля отложила веник в сторону.- Но сначала я.
- Это как?
-Мне у Степнова его жена Юлька душ устраивала. Чтобы вода как надо. Я не умею. У меня или холодная или горячая вытекает, а по серединке не получается. А когда я не могу настроить душик я начинаю громко визжать, потому что тихо визжать я не умею. А глупый Шурик говорит, что мои крики даже на луне слышно.
-А Шурик глупый?- спросил улыбаясь Стас.
- Конечно... И посмотрев на небо, скрытое потолком бани и показав в потолок пальцем, пояснила.- На луне же никого нет, значит там меня никто не слышит.
-Логично,- рассмеялся Стас.
-И вот ничего смешного. Теперь он меня убьет, как таракашку, а тебе смешно?
- Он тебя и пальцем не тронет, я же тебе уже сказал, я - твоя защита и даже в голову не бери.
- Воду сладь мне тёплую претёплую, но не горячую, а то загрызу. И не уходи, я тут первый раз, одна боюсь. Ты встань лицом к переду, а ко мне задом. А если тронешь...
- Ты меня загрызешь
-Да, и клочки полетят по закоулочкам.
Они стояли "в колонне по одному", в трёх метрах друг от друга: Лена под душем, Стас под простынёй и даже головой не шевелил,- боялся.
Если я обернусь, или голову поверну - она же закричит?
И Елена закричала:
-Ой, что я наделала: пятнышко отвалилось.
-Какое пятнышко?
-Красненькое. Это не я, оно само отвалилось. Я стояла, а оно раз и под ноги мне упало. Теперь и новый хозяин меня убьёт.
-Лена, скажи что случилось?
-Откуда я знаю, иди сам и посмотри.
-А мне можно обернуться?
-Ну конечно можно, это же по делу.
Стас обернулся. Лена стояла под душем: с протянутой к нему рукой.
( Третья часть мерлезонского балета... Там - в позавчерашнем поезде, Лариса нарочно стояла перед зеркалом в полуобнаженном виде. Здесь и сейчас перед ним стояла Ёлка - в полный рост, мокрая и несчастная. В глазах мольба:- Спаси и помоги, выручи из беды. )
Приглядевшись, Стас увидел на ладони у Лены " красное пятнышко"- это была цветная маркировка для крана горячей воды, круглая - копеечного размера (чопик-клопик).
Стас, стараясь не потерять сознание, подошел, взял у девушки с ладони "пятнышко", вставил в ручку* крана, отошёл.
Он снова стоял "в колонне".
В этот момент в нём колых-колыхались два чувства: первым колыхался "самец",- природа наша - животная, все мы - животные, поделенные природой пополам- на самцов и самок. При этом у природы, особенно у человеческой природы - заложено стремление, движение, упорное толкание-вталкивание в к-р-а-с-о-т-у; в этом смысле Стас толкался в правильном направлении - Елена Прекрасная была такой не только по фамилии. С другой стороны душу Зимина мяло и месило какое-то малоприятное чувство: неуклюжее, грубоугольное: ведь Лена, на которой сейчас из одежды - одна вода, - не отвернулась, ничем не прикрылась... и даже не пыталась; вроде так и надо. А если она со всеми такая?
Вадик же про неё другое говорил - она мол неприступная, как скала.
-Подай мне простыню и полотенце!- звонкий голос Ели вернул Зимина откуда-то оттуда, куда-то сюда.- Я - всё, отмылась и согрелась... И попробуй обернись,- спиной ко мне подойди.
-Так ты же только что, передо мной гола...
-Это было по делу. Когда по делу - совсем другое дело. Мне еще в поликлинике, когда инвалидность определяли, так врачи - мужики меня сто раз совсем раздевали. И что? Так было надо. И с пятнышком - было надо. А сейчас - не надо. Обернешься, посмотришь на меня... и ты - покойник!
Стас даже слегка повеселел от услышанного.
***
Работник на хозяйстве - Борис, принес им халаты банные, совсем пушистые, два комплекта нижнего белья, и две пары новых тапочек.
-Я чужие трусы не буду на себя надевать,-неприветно сказала Еля.- Тебя Борька зовут, иди новые принеси, с этикеткой.
- Так они и были с биркой; хозяйка, у меня на глазах, ножницами срезала.
-На твоих глазах - не на моих,- Еля не приняла объяснений.- Иди и принеси мне с биркой. Борис спешно сбегал в дом, принес трусы новые с бирочкой, еще не оторванной. Подал Елене.
-А чек на трусы есть?- вновь заупрямилась Еля.- Я без чека не надену.
Борис, матерясь, опять побежал в дом, пожаловался на "эту дуру" Вадиму, на что Мария звонко рассмеялась, а Вадим зарычал: -Иди, скажи этой утопленнице недоделанной, что я сейчас приду и прибью её.
Борис снова побежал в баню, передал слова Вадима Лене. На что она сразу согласно кивнула головой:- Так бы сразу и сказал. А то бегает туда сюда... Чего бегать-то сюда туда? Одни глупые вокруг. Бегают вокруг да около... А убивать меня уже есть кому, пусть твой Вадик в очередь встанет. А то взяли моду, каждый без очереди убить норовит.
В хозяйском доме, когда Мария еще до прихода гостей из бани, ставила на стол рюмки, она взглянула на мужа, пытающегося (а больше путающегося под ногами) ей помогать с сервировкой стола,- спросила:- А ты уверен, что Лене можно крепкие напитки, она же?..
- Ну так после Балалайки им согреться надо,- Вадим с подноса, как попало, выгрузил на стол овощные закуски.
-А что, в бане не согрелись?
-В бане они снаружи согрелись, а Сезам их согреет изнутри... и тело и душу согреет.
- Ладно, поди из-за одной рюмки ничего с ней не случится... А это точно - она, та самая, знаменитая и несчастная Елена Прекрасная?
- Она, она - оней не бывает.
После бани, легкопарные гости, войдя в дом,- в кухню-столовую - слегка замедлились, особенно Еля. Она непроизвольно перезапахнула свой халат и, не дойдя до стола несколько метров, приостановилась, спросила:- Вы что - цари?
Перед её изюмными глазами: огромная кухня-столовая, размером с весь их Прекрасных, сгоревший дом. Пол - кремового цвета, всё остальное, что на полу и над полом - преобладающе белое:
Белые стены и потолок,- белый, под белой скатертью, стол - на восемь персон, столько же белых стульев. Хозяйка дома любила белый цвет, хозяин дома - против не был.
...На сегодняшний, особенный день,- еде на столе было тесно: пшеничный и ржаной хлеб, салаты овощные, салаты мясные, икра красная, к ней рыба - в цвет - в тонких ломтиках, колбасы вареные и полусухие, маринованные огурцы, помидорки малосольные, домашние, обескоженые, сало- куда ж без него. Посреди стола большая белая в синих узорах - супница "Гжель" с ароматным русским борщом.
-С легким паром! Проходите, проходите,- произнесла Мария напевным голосом.- Вот ваши два стула, а наши два - напротив. Садимся, садимся - обед устал нас ждать.
***
- Стас, скажи тост.
- Сам скажи.
- Нет, Стас, ты виновник этого,- Набоков обвел рукой стол,- торжества. А я... ты знаешь я с детства в словах путаюсь, особенно когда волнуюсь.
- Я, товарищ мой детский,-Зимин встал,- тоже - не птица-говорун, но два слова скажу::: Был в тайге - в несладком холоде, в упрямом голоде. Вернулся, вот! И очень рад вас видеть. Давайте - за всех нас!
Чокнулись, выпили.
- Стас закусывать погодил, уж больно вискарь(или, что это было?)... вкус напитка его удивил. Он взял пустую рюмку вдохнул аромат напитка.
-Ну как, вкусно?
-Не то слово, классный виски и как тепло сразу - прямо в организм.
-Сорок пять градусов, и это не виски, потому что не на ячмене. Братик Авдей называет его "Сезам", и что он в него заряжает,- я не знаю. Не колется младшой, рецепт в секрете держит.
- А почему Сезам?
- Ну простой самогон, первой перегонки - по Авдею - СеСам - СЕльский САМогон.
Сесам - он полуяд, жестковат, одним словом - плоховат, хотя наши алкаши и такой пьют, им лишь бы шары залить. А у брата перегонка двойная или тройная? Шут его знает, братик не рассказывает, молчит как партизан... и на чём-то,- это его главный секрет - настаивает...
Вадим привстал, взялся было за хрустальный графин:- Ладно, не будем отвлекаться, как говорится: между первой и второй - промежуток небольшой.
- Ты, барин, погоди со своими промежутками,- перебила Вадима Лена. Она закусила сезам парой ложек икры, парой помидорок, промокнула салфеткой свои яркие губы, встала со стула: в глазах у нее заплясали веселые чёртики.
- Стас, у тебя ножка у стула треснутая, встань, а то упадешь, как трактор. Встань тут же!
Стас бодро поднялся,- все лицо в улыбке.
-Ты спас меня, друг мой,- назидательным тоном сказала Елена.-Пришло время расплаты.
Лена повернула Стаса к себе лицом, положила руки ему на плечи... И губы её быстро, но мягко, но плотно, легли на его губы.
Вадим Александрович Набоков в жизни не носил усов, но от такого неожиданного зрелища у него "один ус отклеился". Он даже попытался прижать "отклеившийся ус" рукой.
- Нет, ну ты глянь на них,- он легко толкнул супугу плечом... - Ну она же это... неприступная, как я слышал, а вот погляди-ка... И на вид такая страстная сейчас... Не надо было ей сезам наливать.
-Я же говорила тебе,- согласно сказала жена,- не наливай.
- Ты мне, Машуль, правильно говорила.
-Как интересно,- прошептала Мария, улыбаясь.- Даже романтично. И Стасу, после тайги, такой подарок-сюрприз; ему наверное вдвойне приятно?
Зимин Станислав Михайлович, в поцелуе, не знал, как ему быть и что делать. Он, оказался в эпицентре мягко говоря шока, а выражаясь по-нагиевски - в Шокище,- просто стоял, исчезая в глубине самого себя, как подлодка в бескрайнем океане. По всему его телу сначала жар пошел волнами. Волны шли одновременно - в обе стороны: от затылка по шее по телу к пяткам; и ,напротив, от ступней - вверх к голове.
Когда нижние и верхние волны встречались, где-то в груди, сердце вздрагивало, зудело и даже дребезжало. Он неуверенно обнял Елену.
И словно никого вокруг - на сто морских миль.
Покончив со Стасом, Лена отпустила его, подошла к стоящим рядом и глядящим на неё Набоковым.
-Я конечно все понимаю. Ты, Рия-Мария, жена его, а он муж твой. Но он,- она показала пальцем на Вадима - соучастник. Отнесись к этому с пониманием. После чего она повернулась к барину-Вадиму, положила свои руки ему на плечи и её губы быстро, но мягко, но плотно легли на его губы.
Стас все ещё бессмысленно лыбился, как пьяный, заблудившийся в собственной однокомнатной квартире. И рефлексы у него перепутались: вместо того чтобы дышать воздухом он глотал его.
Мария же впала в смущение. С одной стороны - ей польстило, что это "за спасение, в знак благодарности к её мужу". Но это же не поцелуй благодарности в щечку? Вадим ей муж, и такой страстный поцелуй чужой женщины, вроде уже совсем ни к чему? Даже если у этой барышни в голове - "сломанная кукушка".
Мария рассеянно посмотрела в пол, досчитала до двух с половиной, подняла глаза к потолку по пути" убедившись, что "Они всё ещё - на измене", стала смотреть в потолок. Оглядела потолок и, не найдя там ничего интересного, снова опустила глаза на сладкую парочку, решила, что уже "достаточно, пора действовать".
"А то это уже ни на что не похоже".
Она тронула за плечо Лену, но та плечо отд, как от назойливой мухи. Мария поглядела на Стаса, развела руками: -Ты глянь, что делается?
Лена наконец расстыковалась с Вадимом, отступила от него и, подойдя к Марии, сказала смущённо и примирительно. Я все понимаю, Мариш, извини меня, пожалуйста. Да - он твой муж. И ему - целоваться прямо у тебя на глазах, как бы и не нужно. Я всё это прекрасно понимаю... Но он жизнь мне тоже спас, как и Стас. Ну не дуйся... Ты же не обижаешься на меня?
Мария отвела глаза в сторону:-Ну это... ну да... как бы... Ладно, давайте - садимся снова за стол что ли?.. Всё же стынет.
-Вместо,- идти за стол, Лена неожиданно подошла к Марии вплотную. Положила свои руки ей на плечи и губы ее быстро, но мягко, но плотно легли на её губы.
Теперь уже два мужика, в крайнем удивлении, смотрели на двух мадам. И что интересно: Мария, вместо того чтобы, как примерная жена, культурно оттолкнуть Лену, стояла неподвижно и ровно, как телеграфный столб, и вскоре её руки медленно поднялись - в стороны, на манер пугала на огороде.
Муж Вадим быстрее пришел в себя, но Стас начал приходить в себя раньше. Они пришли в себя вместе.
- Стас, а что это происходит на наших глазах?
- Вадик, а это что происходит?
-Ты кого спас?
-Кого ты привез, того я и спас.
Наконец Мария и Елена оторвались друг от друга, одновременно сделали шаг назад, как солдаты у мавзолея.
- Ты, Лена, чего это?- задохнувшись спросила Мария.
-Того это,- ты тоже не чужая, ты - жена барина, ты тоже в доле, вот ты свою долю и получила.
-Послушай... Ёлка зелёная: то что ты Стаса поцеловала - это нормально и даже правильно, может быть. То что ты мужа моего целовала в засос - уже перебор. Ну это хоть как-то можно объяснить. Но меня... я же женщина?
-Так и я женщина.
-Вот именно!
-Что вот именно, я не понимаю.
-Ты не понимаешь?
-Не понимаю.
-Как ты не понимаешь. Нельзя¡
-Чего нельзя?
-Женщинам целоваться нельзя.
-Почему?
-Да не почему, нельзя и всё. Женщины, которые целуются между собой, они... они... они...
- ...Так и будешь аникать?
-Они... другого цвета.
-Так, -Лена махнула рукой на слова Марии,- давайте есть. Садимся, уверенно сказала Еля. Устроили тут льзя-нельзя. Уже другой цвет у них в ход пошел. А люди с дороги, проголодались... ещё не наелись. Это у вас в тарелке с крышкой или это кастрюля такая не железная?- борщом пахнет. Барин, налей гостям борща, а спирт мне больше не наливай, а то я вам это кастрюлю на голову надену.
Некоторое время все чувствовали себя как оплёванные. Все! Безусловно!
...Но так ли это на самом деле? Есть же, в конце концов - дуализм бытия.
Так - все? Безусловно?
Елена Прекрасная, например, оплёванной себя совершенно не чувствовала. Стас Зимин, на второй пример,- так же не переживал, ну разве что - чуточку. Может быть Вадим? Он - да, изображая на лице оплёванность,- в душе нескромно радовался: поцелуй чужой женщины ему очень понравился.
Мария сидела с выражением лица, на котором ясно читалось, что она, из всех присутствующих - самая оплёванная,- оплёваннее всех оплёванных.
Лица, лица... как часто врут наши лица.
В тайне себя, в глубине души, Мария сейчас была крайне расплавлена; она пребывала вся во млении и это мление было( лишь бы никто не заметил), ей очень приятно.
Обед остановился раньше времени: все наелись, но не до отвала, выпили сезама - он помог, но не до кондиции. Поговорили хорошо, но не досыта. И были даже рады (кроме Елены), когда на вертолёте прилетел Степнов