Всю жизнь Иван Степанович был как все. В детстве, как многие дети, Ваня мечтал стать лётчиком, но не стал. Выучился на инженера и всю жизнь проработал на машиностроительном заводе мастером. Там же получил и квартиру, и дачный участок- всё как у всех. Как раньше у всех было.
Теперь Иван Степанович проживал на даче один. Дети выросли и отдалились, жили самостоятельной жизнью, и отцу визитами не докучали. Супруга его любила блага цивилизации и при разводе честно забрала себе квартиру, а мужу отошла их маленькая хибарка на шести сотках, зажатая со всех сторон каменными двух-трёх этажными кирпичными "дворцами". Участки вокруг давно были проданы -перепроданы по многу раз и теперь принадлежали не заводским приятелям и знакомым Ивана Степановича, а тем, кто умел много и хорошо работать (иначе, откуда у людей деньги?). Пенсионер-инженер чувствовал себя как-то неловко в окружении чиновников, прокуроров, спекулянтов и прочей уважаемой публики, но Степаныч упорно "отсылал" всяких риэлтеров, агентов и других мутных людишек, желающих заполучить кусок его земли. Идти жить на вокзал не хотелось. Он знал про себя наверняка, что не торгаш, и его в любом случае надуют, тем более, примеров вокруг - пруд пруди.
Дачный кооператив у них был не плохой. Даром, что люди все знатные и уважаемые, а сильно друг дружку не донимали и вообще старались не знаться. Только вот с соседом Ивану Степановичу не повезло. Пузатый милиционер Гоша человеком был общительным и всё норовил затащить Степаныча к себе, выпить, да поговорить по душам. От его назойливых приставаний трудно было отделаться. А сидеть и выслушивать пьяные "ментовские" откровения, о том, как он зарабатывал "трудовую" копейку или похвальбу своей коллекцией огнестрелов разных моделей и калибров, не очень хотелось, просто скучно было.
- Мы их человек двадцать наловим, чурок всяких и кто под руку попадётся, и в комнату без вентиляции, типа, до выяснения личности. Ага. А они же все на нервах, курить начинают одну за другой. Через час там такой "газен-ваген" получается, что рады любые деньги заплатить, лишь бы выйти, - реготал пьяный сосед в лицо Ивану Степановичу. - Давай, сосед, пей! Чего не пьёшь - то? Может, ты меня не уважаешь!? А то смотри у меня! Хочешь, пойдём во двор постреляем? Хоть из "макара", хоть из карабина? Да не боись, у меня всё по закону, мы сами себе закон. - Он панибратски хлопал Ивана Степановича по плечу и тот молча терпел. А куда деваться? Ещё правда пристрелит спьяну. Хозяевам жизни всё можно.
Но Гоша пил не каждый день, иногда он надолго пропадал из "деревни", наверное, много и хорошо работал, деньги- то надо зарабатывать, дом так и стоял недостроенный. И в сущности, когда трезвый, человек он был не плохой, если что, мог и помочь, остатки досок продать или выручить с цементом. Не виноват человек, что такая у него работа - защищать власть от народа.
Кроме исчезновения соседа была у Ивана Степановича и другая радость- он любил гулять по утрам. Их маленькая дачная деревенька жила по городскому расписанию. Местная публика, как привыкла в городе поздно ложиться и долго дрыхнуть, так и здесь- дрыхли до полудня. Поэтому вероятность встретить кого-то из соседей ранним утром была мала.
Однажды утром Иван Степанович выбрался из узкого лабиринта высоченных заборов и вышел на старую "бетонку" за посёлком, ведущую в дальнюю глухую деревню. Утренний воздух, тёплый даже в этот ранний час, загустел от ароматов цветов, травы, от запахов влажной коры и листьев деревьев. Ночью прошел сильный дождь и земля парила, насыщая пьянящий воздух благоуханием растительного царства. Иван Степанович шёл по теплой дороге, обходя прозрачные лужи в выбоинах, в которых отражалось чистое утреннее солнце и белоснежные облака просвечивали сквозь черные кружева деревьев. С обеих сторон дороги и из кустов и из путаницы веток звучал нестройный, но удивительно гармоничный птичий оркестр, такой, что иногда Иван Степанович останавливался и начинал дирижировать снятыми кроссовками с торчащими из них носками. А над дорогой летали крупные тёмные бабочки. Иван Степанович удивлялся их обилию и размерам -давно он не видел их в таком количестве.
Многие бабочки, разложив или наоборот, сложив тёмные крылья, сидели на дороге. При приближении путника они легко взлетали скорее от недоверия, чем из-за боязни. Большей частью бабочки были чёрные, с тонким серебристо-желтым совершенным рисунком по краю крыла. Их большие, затейливой резьбы, крылья отливали перламутром на солнце. Иван Степанович попробовал поиграть с одной красавицей, и она заинтересовалась! Несколько раз упархивала в сторону, и каждый раз возвращалась, облетала вокруг блаженно улыбающегося чудака. "Надо ж ведь, - разулыбался Иван, - мало того, что этакая красота, мало того, что порхает, так она ещё чего-то там себе соображает!"
Кроме чёрных красавиц изредка мелькали и белые простушки-капустницы и мелкие оранжевые, и совсем крохотные, сиреневые крошки, почти мотыльки. В некоторых местах, где пробирающийся вдоль дороги тихий ручей приближался к насыпи особенно близко, в воздухе парили десятки крупных стрекоз. Легко и изящно, играючи, они совершали воздушные кульбиты немыслимой сложности. Иван Степанович всегда интересовался авиацией и твёрдо знал, что человек никогда не приблизится к уровню совершенства полёта живых существ. Совершенства, давно достигнутого природой или созданного Богом. Стрекозы -это абсолютный предел инженерной мысли .Летающий идеал. Ни одному вертолету и в самом сладком сне не привидится такая манёвренность, такая лёгкость движений, создаваемых безупречной грацией двух пар невесомых, прозрачных крыльев. Вертолёт что, он коптит, кряхтит и ревёт. Да, он как-то летает, но так неуклюже и с таким трудом. Какое там сравнение!? Как тут можно сравнивать вообще! Тут и мысли не может быть про сравнение.
Иван Степанович расслабился, шлёпая босиком по теплым лужам. В этот момент сзади, из-за поворота, послышался тревожный звук приближающегося автомобиля. Гула двигателя не было слышно, только раздавались частые-частые шлёпки колёс по стыкам бетонных плит. Видно, дачники добрались и до глухой деревни. Иван на всякий случай сошёл на обочину, в траву.
Когда автомобиль поравнялся, за стёклами мелькнула недоуменная физиономия водителя. Но машина промчалась мимо, рыкнув двигателем при переключении скоростей. Звук шлёпающих по бетону колёс быстро удалился и стих за следующим изгибом дороги. "Он посмотрел на меня как на чудака, - ухмыльнулся Иван. - А ведь это я на него должен смотреть, как на дурочка. Сидит в железной коробке, между ним и тёплой землёй, мало того, что обувные подошвы, так ещё и сидушка с пружинами и сталь дисков, и металлокорд шин".
Ему стало весело, но взгляд упал под ноги, и радость испарилась в тот же миг. На бетоне лежала искалеченная мёртвая бабочка. Иван Степанович поднял изуродованное совершенство и положил на ладонь. Ветер тыкался носом в раздавленную красоту, и ещё недавно парившие крылья подрагивали, словно силясь опять опереться на летний густой воздух и взмыть в небо.
Сердце Ивана Степановича сжалось от боли. Это было так несправедливо, так неправильно. Мир не должен быть таким жестоким к своим маленьким обитателям. Иван Степанович прикрыл бездыханное тельце второй ладонью сверху. Он закрыл глаза и перестал дышать...
Когда он сделал вздох - мир изменился. В тёплом домике, сложенном из его ладоней трепетала маленькая жизнь. Можно было услышать, как нетерпеливо шуршат крылья, цепляясь за шершавую кожу его ладоней. Иван Степанович раскрыл их и бабочка выпорхнула в небо.
С тех пор каждое утро Иван Степанович ходил на "бетонку" и оживлял погибших бабочек. Иногда в день доходило до десятка. Они уже стали узнавать и различать его, не страшась, садились на седые волосы, на камуфляжную застиранную куртку. И чем дальше, тем больше. Когда раздавался звук приближающейся машины, Иван Степанович вместе со всем пёстрым хороводом отходил за куст и пережидал, пока звук не стихнет за поворотом. У него не было ни малейшего желания встречаться с людьми. И он всё больше времени проводил на "бетонке" в окружении друзей.
В то утро, подойдя к бочке чтобы умыться, Иван Степанович увидел распластавшегося на темной поверхности белого мотылька. Беспощадные силы поверхностного натяжения намертво припечатали крылья к блестящей черным мрамором глади, и у мотылька уже не было ни сил, ни желания бороться. Он не трепыхался. Невыспавшаяся, помятая физиономия Ивана Степановича отразилась в бочке с погибающим белым насекомым. Вчера к Гоше понаехали гости на нескольких машинах, всю ночь у него во дворе горланили песни и гремела музыка. Под утро жёны, не без шума и ругани, распихали своих развесёлых мужей по машинам, и Иван Степанович услышал, как невпопад с грохотом захлопывались их дверцы. Пьяный Гоша, видимо, не вдруг обнаруживший исчезновение компании, не хотел с этим смириться- он бродил по двору, выкрикивал нечленораздельные слова и ругался с кем-то воображаемым.
"Что ж я вас всё спасать- то должен?" - проворчал Иван Степанович и подцепил мотылька пальцем снизу. Белые крылья обхватили палец спасителя, словно потерпевший кораблекрушение подвернувшееся бревно. "Да ты жив, приятель?" - спросил Иван Степанович и аккуратно, чтобы не помять, переложил утопленника на еловую лапу. Мотылёк шевельнул усиками.
Когда, оставив позади призывы соседа присоединиться к компании, Иван Степанович выбрался на свою дорогу, здесь творилось что-то невероятное. Все пространство бурлило разноцветными бабочками. Они кружились, словно цветная вьюга. Бабочки немыслимых расцветок и видов пестрили вокруг. Они окружили и облепили Ивана Степановича; и спустя мгновение, тот ощутил, что с ним происходит что-то необычное. Он почувствовал, как отрывается от земли, и цветное облако несет его по воздуху, над верхушками деревьев. И вот уже "бетонка" вытянулась в нитку под ногами. И в этот миг Иван Степанович превратился в мальчика Ваню. Задыхаясь от восторга, он плыл над лесом и над дачным кооперативом. Дворцы его соседей казались с высоты маленькими, ничтожными коробками, виновато посверкивавшими чешуйками крыш, а высоченные заборы вовсе исчезли, перестав тщательно охранять тайны своих микроскопических хозяев. Иван Степанович усмехнулся и обвёл взглядом расширившийся горизонт. Он увидел небо, близко-близко.
Гоша, марширующий во дворе, задрал голову, и его выпученные глаза налились кровью. "Летать!? Надо мной!", - бешено взревел мент, и бросился в недостроенный дом. При этом чуть не споткнулся и чуть не переломал себе ноги. Но не споткнулся. Спустя минуту он выскочил на крыльцо, передёрнул затвор и почти не целясь, выстрелил в голубое небо.
Иван Степанович не почувствовал удар. Пуля, посланная идеально в цель, пробила его большое, работающее на полных оборотах восторга, сердце. Тело обмякло и тысячи крохотных лапок вцепились в него ещё сильнее, стараясь не уронить потяжелевшую вдруг, на целый кусок свинца, ношу. Белый мотылёк души Ивана Степановича кружил вокруг. Он пытался помочь остальным аккуратно опустить своё человеческое тело на землю, но никак не мог ухватить окрашенную в камуфляж ткань штанов. У него это никак не получалось, потому что он уже не принадлежал этому миру. Осознав это, Иван оставил шумное разноцветное облако и взял курс домой, к солнцу.