- Не понимаю? Как это? Ну ты даёшь?! В паспорте же написано.
- Ты спросила сколько мне лет. Мне, а не моему телу. Улавливаешь разницу?
- Хм, забавно. Ну хорошо, а сколько лет твоему телу?
- Разве это важно для нашего общения?
- Ну, всё-таки. Если я знаю сколько тебе лет, то есть твоему телу, я могу представить твой жизненный опыт, что ты знаешь, что пережил.
- И тебе станет проще со мной общаться?
- Ну, да... Наверное легче. Конечно проще.
- Ты берешь мою бессмертную душу и заворачиваешь в целлофановую упаковку своих представлений. Накручиваешь слой за слоем. Плотно наматываешь. Герметично. Слой за слоем. Столько слоёв сколько натикало моему земному телу. Набежало от циферки вмаранной в дрянную книжонку с пошлым названием "паспорт". И для чего? Для того чтобы тебе было легче со мной общаться!? ... Тебе не страшно когда вокруг не люди а целлофановые кульки. После этого, конечно, можно начать плакаться про то, как скучно с окружающими и что интересных людей нет и в интернете... А как ты их найдешь, когда они у тебя все упакованы?
- Ну ты - сволочь.
- Да. Я точно такой же как мы. Мне тоже скучно и вокруг меня тот же целлофан, целлофан, целлофан...
Вокруг ходячие мешки, мычащие свертки, ворчащие кульки, говорящие обертки и пьющие пакеты. Я сам замотан в тысячу слоёв, завернут в километры полиэтилена. Дышать трудно, душно, жарко. Ноги мерзнут. Ноги жалко. Они не виноваты. Говорить бесполезно. Я себя слышу прекрасно, а наружу выходит какое-то бульканье, не то бурчание, не то выдох недоразумения. Что тебе выражают в ответ? одобрение? сомнение? сочувствие? или высказывают посыл идти? Обещают убить? Понять нельзя и ладно. Один чёрт, тонкой структуры лица не видать, только отблеск химического перламутра испарины.
Взять бы нож, да прорезать ей глаза. Потом губы. И нос не плохо бы. Что б вылез буратино на свет божий, пронюхался. Вскрыть лицо ей, ему и ещё вон тому. А затем вспороть себе брюхо, чтоб все слои сразу пробить, одним ударом, одним отчаянным ударом. Потом рвануть наискось. Пусть нож тупой и не режет а вязнет в целлофановой коже. Ничего. Нужно поверить в силу руки, опереться на неё и тянуть, рвать, кромсать. Отчаянно. Изо всех сил. А пробив, сорвав, смяв оболочку, вывалиться в холод дождливой ночи, как птенец из скорлупы, и дышать, дышать, дышать. Дышать мокрым воздухом пропитанным еловой колкостью. И...
И понять что опять один. Пытался помочь, а они взбесились. Истерично, рыдая, намотали новые целлофановые бинты поверх обрывков. Накулемали друг на дружку, накрутили слоёв много, много более чем было. Много более. Много больнее. Вот так.