Аннотация: Этот текст появился в ответ на книгу Миронова В.Н. "Не моя война". Быть может я не права, но не смогла проглотить это просто так.
Так случилось, что на майские праздники мне попалась книжка Миронова В.Н. "Не моя война". Я не знаю, как описать чувства, которые она у меня породила. Я думала день, два, пытаясь сформулировать отношение к человеку, выведенному в главные герои книги. Как человека, мне его искренне жаль, но он ведь не просто молодой не опытный человек, он - офицер, человек, давший клятву служить народу. Не партии, не государству - НАРОДУ. Да, год на дворе 1992, да, государство перестало существовать в прежнем виде, но ведь народ, которому давалась клятва, никуда не исчез... А с другой стороны, кто я такая, чтобы судить человека попавшего в такую как он ситуацию. Но опять: он не просто попавший в беду человек - он офицер, призванный защищать людей, их жизнь.
Я пересказала историю "героя" своему отцу:
"Кто этот человек?".
Он не думал, жестко сказал;
"Предатель".
"Но ведь 92 год. Союза уже нет".
"Он давал присягу"
"Он до сих пор служит в армии"
Отец пожимает плечами: "Он предал..."
И я вспомнила Город моего детства, прожженный яростным летним солнцем Казахстана и продубленный его неистовыми ветрами.
В пяти минутах ходьбы от моего дома была река, бурная, мутная. Летом она почти пересыхала, зимой затягивалась льдом, но почти никто, даже из мальчишек не перебирался на левый берег: течение было слишком сильным, плюс ненадежное дно, образующее то там, то здесь водовороты. За рекой была бесконечная степь. Там кончался Город. Иногда в степи появлялись всадники, один или два, на низкорослых мохнатых зимой конях, в лисьих малахаях. Стояли на почтительном расстоянии от реки, смотрели на Город. Близко не подъезжали. Я любила ходить на реку после захода солнца, уговаривала отца. Мы спускались вниз к реке и подолгу стояли на берегу. Огни Города скрывались за кромкой обрыва, и его присутствие выдавало лишь слабое зарево. Оставались лишь черная степь, река с лунной дорожкой и огромное, наполненное яркими звездами небо. Мы стояли на пристани бесконечной Вселенной.
Я смотрю на старые фотографии своих соучеников. На первой - "выпускной" третий класс, сорок мальчиков и девочек с сосредоточенными лицами в аккуратно повязанных красных галстуках. На второй, последней моей фотографии в Городе - двадцать девять подросших ребят, кто-то уже с комсомольским значком, кто-то в косо повязанном и уже не ценимом пионерском галстуке. Не ценимом просто потому, что это признак детства, а мы ведь уже большие. Расхристанные воротники пацанов, распущенные волосы девчонок уже вообразивших себя девушками - самое шпанячье время, седьмой класс. С нами наша "классная дама" - тоненькая девочка не старше двадцати пяти в цветастом платье без рукавов с осветленными волосами, чуть закрученными на концах. У нее почему-то грустные глаза и слабая усмешка на фоне наших довольных физиономий. Через несколько дней, еще до последнего звонка я уезжала из Города навсегда, и ребята расписались на моей фотографии: Довгий, Виленский, Шакирова, Данилов, Ким, Уркинбаева... Двадцать восемь фамилий, шесть национальностей. А всего в Городе в то время, говорят, жили, нет, правильнее сказать, служили люди более тридцати национальностей.
В своих привязанностях, дружбе и вражде мы не делили друг друга по национальностям. Что нам было делить?
Мы же были обычными детьми: играли в войну, казаков-разбойников, иногда сбегали с уроков в степь, кино или на речку, иногда дрались и шалили. Мальчишки притаскивали в школу скорпионов в спичечных коробках и устраивали бои, а потом под визг девчонок ловили по коридору сбежавших насекомых. Мы учились, как учатся все дети: когда-то списывали сами, когда-то давали списать, иногда делали открытия. У нас были хорошие учителя и хорошие школы, а мы дети Города были на редкость амбициозны потому, что наши отцы вместе делали общее важное дело, потому, что наш Город был пристанью на берегу Вселенной, а значит, мы должны были быть достойны наших родителей и дела, которому они служили.
Бывали дни, когда непонятно по чьему сигналу, мы всей школой срывались с уроков и, выбежав в коридор на третьем этаже, приникали носом к окнам. Все замолкали. Ждали дети, учителя. Наконец, из-за дальних домов, из-за горизонта поднималась и уходила в небо тоненькая сигара. Все радостно кричали. Учителя, с облегченьем переведя дух, разгоняли нас по классам. Откуда бралась информация о дате секретного мероприятия, никто не мог бы сказать. А через несколько дней нас уже официально снимали с уроков, и мы выстраивались вдоль главной улицы Города, встречали тех, кто вернулся из полета...
Так было почти всегда...
На противоположном конце Города, у госпиталя разбит парк. В конце центральной аллеи стоят два памятника. Октябрь 1960-го и октябрь 1963-го - две самые крупные катастрофы полигона. Я не помню, сколько фамилий выбито на плитах памятников. В шестидесятом году по официальным данным погибло 97 человек - отец называет большую цифру, в шестьдесят третьем - около двадцати.
Каждый день от станции у ТЭЦ отходят мотовозы, до стартовых площадок час-полтора езды. В 7:15 отходил мотовоз моего отца. Вечером, если не шла подготовка к старту, мужчины возвращались. Если готовился старт... Отца могло не быть дома день, два, неделю. Когда испытания затягивались, офицеров иногда привозили переночевать домой. В кинотеатре пускали 11-часовой ночной сеанс, а в три-четыре утра они уезжали. Прямой связи жилого городка со стартовыми комплексами не было. Иногда можно было дозвониться через коммутатор, но звонить без большой нужды было не принято. Если что-то случиться вам позвонят или придут и скажут. И женщины ждали... День, два, неделю. Столько, сколько нужно. Не верующие в бога атеистки они молили: "Если что-то случится, путь машина уйдет со старта. Пусть будет 3-7 секунд полета. Пусть не повторится страшный день 20 октября 1960"
Тогда при испытаниях баллистическая ракета 8К64 (Р-16) взорвалась на старте.
Тогда погиб друг моего отца - Виктор Кривошеин. Он был стартовик, ракетчик. Говорят, что горящим его сорвало с верхнего пояса стартового комплекса. Его жена всю ночь принимала в госпитале раненых. Мужа среди них не было. У Виктора осталось две девочки, младшей было три, а старшей, кажется, - восемь...
Младшая дочь Виктора иногда приезжает к нам в гости. Не слишком счастливо сложилась ее жизнь, но такова судьба. И может быть главное, что есть в ее жизни, кроме детей и внуков, - это память и гордость за отца.
А через полгода в апреле 61-го Город и вся страна праздновали великую победу. Эта победа была сравнима с победой в Великой Отечественной. Человечество открыло для себя, что Земля - очень маленькая. Один виток - 90 минут полета. Тогда мы все были вместе - один народ, одна Земля. Как и в сороковые люди разных национальностей были едины. В конструкторских бюро, на заводах, на стартовых комплексах они сделали великое дело - создали оружие защищающее народ и проложили дорогу в космос. И тогда они были безмерно горды этим своим единством и своей победой.
Потом случилось то, что случилось. Побед становилось меньше, проблем больше, кто-то поминал старые и новые обиды. Мы забыли и растеряли свое единство...
В апреле то ли 92, то ли 93 ветераны Космодрома в очередной раз собрались отметить памятный день первого полета. Я пошла на встречу вместе с отцом. Кто-то из молодых офицеров привез любительскую пленку. Я увидела страшные кадры моего Города детства. Там не было войны, как на Кавказе, но на главном проспекте стояли нежилые дома с вынутыми рамами. Говорили, что не работала ТЭЦ, топили буржуйки. Сворачивали работы, консервировали площадки. Люди уезжали из Города. Земля Космодрома становилась чужой землей.
Тогда в Казахстане дурным цветком, также как и в других республиках бывшего Союза цвел национализм. Наверное, офицерам Космодрома тоже предлагали продать технику, знания, оружие. Наверное, предлагали и принять чужую присягу, и просто поделиться тем, что можно было стащить и продать. Но офицеры, кто вопреки всему оставались на космодроме, не потеряли свое лицо. Они сохранили дело, которому служили, и Город выжил.
Этой весной моему отцу передали книгу ветерана Космодрома В.В. Порошкова "Ракетно-космический подвиг Байконура" и фильм с кадрами повседневной жизни Города. Опять зеленеют парки, молодые девочки катят коляски, играют дети. Город возродился из руин, и молодые люди: офицеры и гражданские продолжают дело своих отцов. Я листаю страницы книги. Вот старые фотографии молодых офицеров, солдат, вот ставшие когда-то родными просторы казахской степи, вот стартовые, измерительные комплексы, схемы, характеристики изделий, а в тексте фамилии, фамилии. В основном русские и украинские, но рядом татарские, азербайджанские, армянские, узбекские... По ним, по адресам заводов и КБ можно писать географию Советского Союза.
А на майские праздники мне попалась книга Миронова. Мне было очень больно ее читать.
"Не моя война", "Не моя земля", "Я хотел вернуться домой к жене и сыну".
А чем ты думал, когда приносил присягу?
Но я не вправе судить. Каждый сам делает свой выбор и платит по своим счетам.
Я просто надеюсь, что никому из нас, детей моего Города детства не довелось сделать выбор "героя" "Не моей войны". "Надеюсь" потому, что половина наших мальчишек шла в военные училища, и всякое могло случиться. И еще надеюсь, что ни к кому из наших девочек и их дочерей не вернулся с "чужой войны" "герой", предавший Город нашего детства.