Только вчера ярко светило солнце, даже сугробы как будто съежились и пожелтели, вроде как от старости. Звонкая капель падала с крыш, как бы говоря: "Радуйся с нами, ведь это Весна!" Весна, похоже, крепко взяла власть в свои руки, и на душе у каждого было светло и радостно, потому что каждого человека весна возвращает в детство. А ведь весна и есть детство - детство природы. Но ночью зима ударила сзади подло в спину крепким морозцем и обильным снегопадом, который шел, не переставая, всю ночь, и под утро уже опять было слышно, как дворник скребет лопатой и долбит ломом лед у подъезда.
Антон сладко потянулся и открыл глаза, он уже давно не спал, но по привычке проснувшись, лежал еще минут десять с закрытыми глазами, как, впрочем, делают это многие из нас. Он лежал и думал о том, что ему предстоит сделать сегодня, как бы составляя план на день. Хотя какой может быть план у безработного. Да, сегодня он уже смело мог считать себя безработным. Вчера Антон крепко разругался со своим начальником и, как говорится, хлопнул дверью. Хотя именно вчера он не хотел этого делать. Он работал охранником в частном охранном предприятии, и не сказать уж прямо, что работа ему нравилась, но его устраивал оклад. И они со Светкой решили наконец-то расписаться, теперь, когда он вроде бы встал твердо на ноги. И сейчас он старался сам себя успокоить, что работа ему не нравилась и что он давно собирался уходить.
Антон тяжело вздохнул, вставая с дивана, решив про себя не делать сегодня зарядку, и подошел к окну. Под окном во дворе стояла залепленная снегом серая "Волга". Это была его последняя надежда. Сейчас оставшись без работы, он возлагал на нее большие надежды. Он и раньше, случалось, подхалтуривал, ну а теперь решил заняться этим делом всерьез. Были у него уже и постоянные клиенты, почти месяц три раза в неделю он возил двоих молодых парней, которые и времени отнимали немного, и платили хорошо. Хотя, конечно, это не решение всех его проблем, но можно было продержаться на плаву первое время, пока он не подыщет себе подходящую работу.
Антон прошел на кухню, поставил на плиту чайник, сел за стол, закурил сигарету и задумался. Как бы он ни храбрился, дела его в последнее время были не очень хороши, а если сказать прямо- хреновые дела.
Раньше Антон служил в милиции, служил опером уголовного розыска, носил офицерские погоны и был очень доволен жизнью. Но было одно маленькое "но". Работать в милиции и не пить водку невозможно. А если есть возможность пить каждый день, и как говорится, глотка луженая, то и подавно. Вот так и дошел постепенно бывший старший лейтенант до ручки, и его с "почетом" выставили вон.
Антон тяжело вздохнул и потушил в пепельнице окурок. Сейчас-то он уже совсем не пьет, вот именно сейчас бы ему и служить. Но, видимо, его милицейский поезд уже ушел. Антон считал, что он пришел работать в органы по призванию. Все у него получалось, были поощрения, награды, да и работа была в радость. К тому же он пришел в милицию, уже успев повоевать в горячей точке, и имел звание кандидата в мастера спорта по пулевой стрельбе. Антон усмехнулся: "Если бы не его глупость". А так, после увольнения из органов уже столько мест поменял. Даже одно время работал на кладбище могильщиком, но больше четырех месяцев не выдержал, водка там вообще рекой текла.
Ну а вчерашний инцидент давно назревал. Хоть и работал он в последнее время в личной охране одного богатого банкира, и получал солидную зарплату в твердой валюте, но так и не смог себя перебороть, считая эту работу не охраной, а лакейством. Открой дверь, веди его чуть ли не под руку, оглядывайся по сторонам и делай зверское лицо. Хотя если кому-то нужно будет убрать его шефа, то никакая охрана не спасет. "Особенно если наймут стрелка моей квалификации", - думал не без гордости Антон. И вот так постепенно его внутреннее недовольство выросло в открытую форму протеста, и хочешь, не хочешь, ему пришлось уходить.
Антон позавтракал, неторопливо оделся, пристегнул оперативную кобуру с газовым пистолетом под мышку, хоть и не боевое оружие, но, когда занимаешься частным извозом, с ним как-то спокойнее. Конечно, знающего и умелого человека им не испугаешь, но шпану отмороженную пугнуть можно.
Накинув куртку, Антон вышел, позвонил соседке и отдал ключи от квартиры на тот случай, если придет его мать. Выйдя во двор, он сел в машину. Особых планов у него не было. Куда ехать, с чего начинать, решив как обычно, ехать потихоньку до первого пассажира. Антон прогрел машину и выехал со двора.
На шоссе, несмотря на морозец, была жуткая слякоть, "дворники" почти не справлялись с потоками грязи. Видимо, дорожники под самое окончание зимы решили показать, что их служба чего-то стоит, и обильно посыпали дорогу солью.
Остановившись на светофоре, слева от себя Антон увидел "Жигули" с тонированными стеклами, да причем так, что нельзя было понять, кто находится в салоне. Вдруг стекло со стороны пассажира опустилось, и он увидел Игоря Крохалева, все его звали Крохой, своего бывшего однополчанина и сослуживца, который крикнул ему:
- Тоха, за светофором тормозни, побазарить нужно!
Антон улыбнулся и кивнул. Он уважал Кроху за его веселый и безобидный нрав.
Выйдя из машины, Антон подождал пока Игорь подойдет к нему и поздоровался. Кроха широко улыбаясь, тоже крепко ответил на рукопожатие..
- Слушай, Тоха, тебя зачем-то мой шеф разыскивает. Сказал найти и срочно к нему доставить. Может, на работу опять хочет взять? - Кроха гоготнул. - Только разве ты теперь пойдешь с баксов в ментуру, на рубли и водку.
- Хорошо, Игорь, сейчас подъеду,- сказал Антон и пошел к машине.
- Нет, Тоха, тачку здесь оставь, только закрой ее, я тебя потом к ней привезу, ничего за час не случится.
Какое-то нехорошее предчувствие кольнуло душу Антона: "Почему такая спешка? Неужели и впрямь хотят опять на работу позвать? Да нет, вряд ли". Что ж, придется съездить.
Он закрыл машину, перед этим вынув "газовик", бросив его под сиденье и сел к Крохе в "Жигули". За рулем сидел молодой парень, видимо, новый сотрудник, его Антон не знал.
- Слушай, Кроха, а зачем все-таки вызывают? Надолго?
- Да ни черта я не знаю. Уже подъезжаем, сейчас сам все узнаешь.
Они вышли из машины и вошли в здание райотдела. Антону все здесь было знакомо, когда-то он считал это своим вторым домом.
В кабинете начальника уголовного розыска Кроха сказал:
- Посиди здесь, я сейчас. - И вышел из кабинета.
Минут через пять в кабинет вошли начальник райотдела подполковник Скворцов и начальник уголовного розыска Петраченков, за ними следом семенил Кроха. Глядя на Антона тяжелым взглядом, сквозь плотно сжатые зубы Скворцов проговорил:
- Советую говорить только правду и лучше самому, пока не подъехали молодцы из РУОПа. Сам знаешь, они из тебя любое признание выбьют.
- Я не понял, это вы мне? Может, сначала объясните, что происходит?!
Антон даже покраснел от возмущения. У Крохи от удивления вытянулось лицо.
-Ну что ж, дело твое,- Скворцов подошел к нему и протянул руку.
- Документы.
-Да что случилось, товарищ подполковник?
- Скоро все узнаешь. Ну, я жду!
Антон достал права и техпаспорт и отдал ему.
- Сиди здесь и жди. И ты тоже посиди с ним и никуда не выпускай,- сказал он Крохалеву и вместе с Петраченковым, так и не проронившим ни слова, вышел из кабинета.
- Антон, что случилось?- Кроха с напряжением смотрел на него.
- Это я у тебя хотел спросить, Игорек, - в голосе Антона сквозила ирония.
Кроха обиженно засопел и отошел к окну, решив не продолжать разговор. Антон сел на стул у стены и задумался: " Что все это должно значить?"
Он знал, что за ним нет никакой вины. Но тогда почему с ним так обращаются? Он сидел в тягостном раздумье около часа, даже не представляя, что его ждет. Правда, поначалу он еще пытался разговорить Кроху, но тот упорно отмалчивался. Он, правда, разрешил Антону позвонить Светке, выйдя предварительно в коридор, чтобы не застукало начальство. Антон, как мог объяснил невесте, что сегодня задержится. Светка начала засыпать его кучей вопросов, но в это время почти вбежал Кроха, и разговор пришлось прервать. Антон хотел позвонить еще и брату, но Кроха уперся, сказав, что ему и так может влететь.
- Я что, арестованный? - спросил Антон и услышал сзади голос:
- Это я тебе потом объясню, если мы найдем с тобой общий язык.
Антон обернулся, в дверях стоял плотный мужчина с чисто бандитской внешностью. Он подошел к Антону вплотную:
- Я начальник РУОПа майор Никишев.
Антон невольно побледнел, услышав эту фамилию. Еще в бытность свою опером, он слышал об этом человеке и слышал только плохое. В это время в кабинет вошли Скворцов и Петраченков.
- Ну что, мужики, я его у вас забираю? - Никишев смотрел Антону в глаза.
От этого взгляда Антон невольно поежился. Это был взгляд удава, смотрящего на кролика.
- Позвольте хотя бы узнать, что собственно происходит? - спросил Антон.
- Закрой пасть, тебе слова пока не давали! Руки вперед!
Послышался характерный щелчок наручников. Причем руоповец с такой силой сдавил трещотки, что руки сразу заныли.
Кроха подошел к майору и сказал тихо:
- Вы там полегче. Он хороший парень, из наших.
- У нас там все хорошие, - гоготнул майор и толкнул Антона в спину. - Двигай вперед, мразь.
На глазах у бывших коллег его вывели во двор и посадили в воронок. Антон всю недолгую дорогу до прокуратуры, куда, как он понял, его везли, так и не мог осмыслить, что происходит.
В прокуратуре его завели к следователю, это была женщина, причем довольно невзрачная на вид и очень неряшливо одетая. Сразу было видно, что она одинока и обделена мужским вниманием, все это читалось в ее глазах. Глухая тоска и злоба, злоба на весь мир. Она была обделена простым человеческим счастьем, но наделена властью, и это было страшно. Глядя на нее, Антон понял: перед ним враг. Она посмотрела на него и как-то бесцветно сказала:
- Я следователь восемнадцатого отдела РУОПа подполковник милиции Архипова. У меня сразу к тебе вопрос по существу. Мы с тобой хорошо поговорим или ты сразу ваньку начнешь валять?
Вот именно с ней сейчас Антону больше всего не хотелось ни о чем говорить, но сзади стоял Никишев, и он понуро кивнул головой.
- Ну вот и ладненько, значит, пока давай без протокола. Мне нужно знать, где вы с подельниками спрятали деньги и оружие?
Антон, услышав это, обескураженно посмотрел на нее, потом оглянулся на Никишева.
- Это что, шутка или розыгрыш? Я не понимаю, о чем вы говорите.
Внутри Антона уже начинало все кипеть от возмущения. Архипова печально посмотрела на него, поднялась из-за стола и грустно сказала:
- Ну как хочешь, я хотела тебе помочь, сохранить если не свободу, то хотя бы здоровье. Что ж, тебе выбирать. Забирай его пока, - кивнула она Никишеву и отвернулась к окну.
В коридоре Никишев зашипел ему в спину:
- У тебя есть еще время подумать, пока мы едем до РУОПа. Это твой единственный шанс.
Антон в возмущении обернулся к нему:
- Слушай, мужик, ты что, совсем обалдел, нашел преступника, иди лучше бандитов лови!
Никишев ехидно улыбнулся в ответ, сказав многообещающе: - Ну смотри,- вытолкнул его во двор.
Когда они сели в машину, Никишев весело сказал водителю:
- Ну что, поехали в "контору". Человек, по всей видимости, совсем не заботится о своем здоровье.
И под хохот обоих, машина тронулась с места.
Здание РУОПа стояло прямо у дороги, ехать было недолго. Когда-то здесь была поликлиника, но она переехала в новое здание, и многие организации города боролись за право въехать сюда. Но, очевидно, чтобы показать значимость своей структуры, сюда переселилось РУОП - до этого оно занимало несколько кабинетов в ОВД. Причем рядом с этим зданием стоял совсем ветхий барак, где ютилась детская музыкальная школа. Но его все же отдали РУОПу. Видимо, дети не самое главное в нашем полицейском государстве.
В РУОПе Антона провели по коридору и поставили у двери кабинета лицом к стене. Он попросил снять наручники или хотя бы ослабить их. В ответ получил ощутимый удар по почкам. Так он простоял около часа. Сильно затекли руки, гудели ноги, в голове был полнейший сумбур. Он не мог поверить, что все это происходит с ним.
Дверь открылась, вышел Никишев и крикнул вдоль коридора, не смотря на Антона и сотрудника, сидевшего на стуле возле него:
- Серега, почему он еще здесь? Я же сказал, чтобы сходили с ним в спортзал на разминку. Да, и возьми с собой еще кого-нибудь.
К Антону подошел здоровенный парень, похлопал его по плечу и с усмешкой сказал:
- Пойдем, дружище, позанимаемся.
На выходе к ним присоединился еще один, угрюмого вида. Они спустились в подвал, и Антон увидел комнату, оборудованную под "качалку". Его подвели к свисающим кольцам, завели руки назад и вторыми наручниками подвесили на них.
- Что же ты, сучонок, не хочешь правду говорить? Шефу грубишь, а мы его очень уважаем, - прошипел здоровый. - Придется тебя немного поучить.
У Антона от ужаса пересохло в горле, он все же попытался что-то сказать и начал сипеть, но тут второй опер заклеил ему рот скотчем.
Здоровый схватил трос, поднимающий кольца, и, заорав - Ну что, бонивурчик, полетаем! - резко дернул за него.
У Антона захрустело в плечах, было ощущение, что у него отрывают руки. Мыча от страшной боли, он повис на вытянутых руках. Второй опер в это время внезапно ударил резиновой дубинкой по ребрам, потом еще и еще, стараясь попасть по печени и почкам. У Антона потемнело в глазах, он почувствовал, как сознание медленно покидает его. Очнулся он на полу, лежа лицом вниз. Хотел пошевелиться, но страшная боль в вывернутых плечах заставила его застонать.
- Что, падаль, очнулся? Это тебе первый урок, говори правду, когда тебя хорошие люди спрашивают, - услышал он голос здоровенного Сереги. - Сейчас я тебя отведу к шефу, и не дай бог ему что-то опять не понравится. Ты меня понял? - наклонился он к нему. Антон кивнул, слезы ярости и бессилия текли по его щекам.
В кабинете сидели Архипова и Никишев. Архипова, изобразив подобие улыбки на своем лошадином лице, спросила, почему у него такой бледный вид.
- Со стула упал! - заржал сзади Серега.
- Ну что, будем говорить? - спросила Архипова Антона. Он коротко кивнул в ответ.
- Вот и ладненько.
Она открыла папку, лежащую на столе.
-Фамилия, имя, отчество?
-Маркин Антон Николаевич.
Далее пошли знакомые ему вопросы. В свое время он и сам, постоянно задавал их задержанным.
Антон отвечал на вопросы и ждал главного: когда же прояснится, чего от него хотят. И вот прозвучало опять:
- Так где же все-таки деньги и куда дели оружие?
Он недоумевающее посмотрел на Архипову и быстро, будто боясь, что его перебьют, заговорил:
- Ради бога, я не понимаю, о чем вы? Я клянусь вам, вы меня с кем-то путаете! Я очень прошу вас сначала разобраться во всем объективно!
Никишев покраснел как рак и, вскочив со стула, заорал, выпучив глаза:
- Ну, сука, ты опять за свое, а еще бывший офицер милиции. Если напортачил, так умей отвечать за свои поступки. Раз не доходит с первого раза, будешь заниматься спортом пока не сдохнешь!
Он подбежал к двери, приоткрыл ее и закричал:
- Серега, Балобанов, давай забирай его, и построже на этот раз. И по телефону дай ему поговорить, пусть прочувствует.
Антон очнулся опять на полу, лежа в луже. Открыв глаза, он увидел, что лужа красная, и понял, что это его кровь.
Его избивали уже несколько часов; пришлось поговорить и по телефону, как это здесь называли. Опер Серега посадил его на стул, приковал руки и ноги, облил водой, присоединил провода: один на ухо, другой на ногу. В руках у него появился телефонный диск и, сказав Антону, что его вызывают по межгороду, он стал быстро его накручивать. Разряды тока штопором впивались в мозг, все его существо кричало от немыслимой боли, из носа и ушей ручьем лилась кровь, уже не было сил кричать, и он захлебывался в немом крике, как бы издалека слыша злобный хохот оперов. Антон сбился со счета, сколько раз терял сознание и сколько времени это продолжалось. Вот и сейчас, открыв глаза, Антон тут же закрыл их, боясь, что, если увидят, что он очнулся, все начнется сначала.
Рядом с ним стояли несколько человек и говорили о нем.
- Уголовное дело заведено в нашем районе, так как первое заявление от потерпевших поступило нам. Но ничего, я думаю, потом мы все это объединим в одно дело, а пока нам придется забрать его у вас, - говорил не знакомый Антону человек. - А если вам нужно будет, приезжайте и берите, благо районы рядом находятся.
Антона грубо толкнули ногой в бок.
- Ну ты, очнулся или нет? Хватит ваньку валять.
Его подняли с пола, и он увидел Никишева, его оперов и высокого чернявого капитана.
- Так, давайте его в машину, ребята, - сказал капитан и быстро пошел на выход.
Уже сидя в машине, Антон очнулся и увидел, что на дворе стоит глухая ночь. Он подумал о том, что никто из родных и близких не знает, где он и что с ним, что машина его так и осталась стоять на шоссе. Все тело ныло и кричало от боли, его трясло мелкой дрожью, как паралитика, но все же Антон внимательно всматривался в темноту, стараясь определить, куда его везут. Он видел, что они почти выехали из города, увидел он и свою "Волгу", одиноко стоявшую на шоссе. Странно, почему они не отогнали ее на стоянку в милицию? Вообще много было странного и непонятного в происходящем. Он так и не мог понять, что от него хотят и чего добиваются.
Уазик подпрыгнул на переезде, Антон вскрикнул от внезапной боли и, глянув в окно, увидел, что они пересекли границу района. Значит, его везут в другой район. Это действительно было странно. Он закрыл глаза и задумался. Сегодня он не встретил Светку и вечером уже не придет, не придет, по всей видимости, и завтра. Догадается ли она поднять тревогу? И машину его могли увидеть друзья или знакомые, да и брат частенько проезжал по этому маршруту.
Он думал об этом потому, что не один год проработал в уголовном розыске и знал эту кашу отнюдь не понаслышке. Если с ним сразу так круто начали - он ощупал руками свое надувшееся лицо, то легко можно представить, чем все это закончится. Обычно такие методы практикуют, когда твердо уверены в виновности человека и знают, что он в их полной власти и до свободы и адвоката ох как далеко. Но как все это соотнести к нему? Никакое объяснение происходящему никак не могло прийти в голову Антона.
В это время уазик подъехал к зданию, возле которого стояло несколько машин с мигалками, и он понял, что это РУВД соседнего района.
Его завели в кабинет, сняли наручники. Он сразу начал растирать свои синие распухшие руки, на запястьях были страшные рубцы.
Вошел высокий капитан и сел напротив Антона, глядя ему прямо в глаза:
- Я следователь Алешин. Не буду вам объяснять все тонкости Уголовного кодекса, вы сами бывший оперативник и знаете его не хуже меня. Вы подозреваетесь в совершении серии разбойных нападений в составе вооруженной группы лиц. В дальнейшем, возможно, вам предъявят обвинение не только в разбое, но и в бандитизме. Я прошу вас проникнуться всей серьезностью момента и предлагаю свою помощь. Лучше сразу все рассказать, будет намного легче и мне и вам.
Антон поднял на него глаза и сказал:
- Чтобы обвинять меня в этом, нужно иметь хоть какие-нибудь улики против меня.
- Хорошо, я тебе сейчас все представлю, - голос капитана изменился, став из доброжелательного злым. Он открыл папку, лежавшую перед ним на столе: - Вот показания свидетелей, которые видели вашу автомашину во время разбойного нападения на коттедж в поселке Светлячок нашего района. Вот еще показания, аналогичные первым, только уже по другому адресу, это было в центре города и в другое время, и тоже фигурирует ваша автомашина. Или, быть может, вы хотите заявить, что ее у вас угнали?
В голове у Антона шла напряженная работа мысли.
- Думай, опер, думай! Это же полнейший абсурд! Я никого не грабил. Стоп! - сказал он сам себе. - Ведь я же возил этих парней, вдруг это они? Да почему вдруг, это точно они.
И, воспрянув духом, он начал говорить капитану:
-Знаете, я действительно был в этих местах, но только я привозил туда пассажиров.
И он рассказал, как первый раз подвез этих ребят, разговорился и познакомился с ними, как они предложили ему несколько раз в неделю возить их за хорошую плату. Он описал их внешность и даже вспомнил, что один из них заикается.
Все это время капитан молчал и с усмешкой смотрел на него.
- Да, действительно хорошая версия, только вот что ты скажешь на это. - Он взял из папки лист бумаги. - Это показание твоего подельника Сысоева. Так вот, он говорит, что водитель Антон принимал активное участие в разбоях, слышишь, активное. Что ты на это можешь сказать?
- А то и скажу, что если вы его уже взяли, то ему действительно терять нечего и все это с целью потянуть время и запутать следствие, если оно уже ведется. Я имею в виду нормальное следствие с соблюдением всех норм закона. - Антон многозначительно провел рукой по опухшему лицу. - А что говорит другой, которого я тоже возил?
- Ну это ты узнаешь в свое время. А по поводу соблюдения законности, сам понимаешь, ты в моих руках, впрочем, потом, лет этак через пятнадцать, когда выйдешь, можешь на меня пожаловаться. Ишь ты, он будет людей грабить, а его и пальцем не тронь. - Алешин с ненавистью смотрел на Антона. - И, кстати, насчет запутывания, будет идти следствие, будут очные ставки, а это теперь долгая история. Скажу только одно: дела твои плохи, даже очень, можно сказать, совсем никуда. Сейчас ты пойдешь в камеру. Пойдешь в общую к уголовникам, моли бога, чтобы тебя там не узнали, а то, глядишь, и крестник, какой попадется. Я слышал, ты в свое время неплохим опером был. Понимаю, что не положено, только есть такое указание негласное сверху, чтобы, значит, поразговорчивее был. Капитан смотрел на бледнеющего Антона с сочувствием.
- Так я что, уже арестован?
- Сам понимаешь, ордер не проблема. Ну что же, иди, думай.
Алешин крикнул в сторону двери:
- Эй, кто там, уведите его.
Вошли двое и, коротко бросив Антону: "Руки за спину, глаза вниз", повели его по коридору в сторону дежурной части.
У дежурки, один из конвоиров крикнул:
-Саныч, принимай бандюгана, его Алешин только что закрыл, сказал, что бумаги он потом принесет.
Немолодой, с печальными глазами дежурный открыл железную дверь и повел Антона вниз, ворча сзади: "Что же вы, лихоимцы, не угомонитесь никак, ну никак не хотите честно жить".
Антон шел молча, боясь каким-либо неосторожным словом спровоцировать дежурного, ему казалось, что если его опять начнут бить, он больше не выдержит.
Они прошли вдоль ряда камер и зашли в маленькую каморку, где стояли раскладушка, стол и огромный сейф.
- Ну давай, выкладывай из карманов, что у тебя есть, - сказал дежурный.
В это время подошел молоденький сержантик, по всей видимости, помощник дежурного.
- Слышь, Саныч, - сказал он. - Звонил Алешин, сказал, что этого в одиночку до особого распоряжения.
- Он что, офанарел совсем, где я ему найду сейчас свободную одиночку, - заворчал Саныч. - У меня люди в камерах на головах друг у друга сидят, - и прикрикнул уже на Антона: - Что стоишь, доставай все из карманов и раздевайся до трусов.
Сержант сел за стол, взял ручку и, посмотрев на Антона, спросил, по какой статье залетел.
- Предъявляли много чего, да только вряд ли что у них получится.
- Что, грамотный такой или уже сидел?
-Да нет. Просто недавно совсем опером в соседнем районе работал.
В каморке воцарилась тишина, дежурный с помощником переглянулись. Саныч спросил:
- Что же ты, сынок, натворил такого, если тебя закрыли? Да и досталось тебе, судя по всему, здорово.
В это время раздался звонок и стук в дверь КПЗ. Сержант пошел узнать, в чем дело, и через минуту появился вместе с Алешиным.
Капитан протянул дежурному бумаги:
- Вот постановление об аресте. И еще, Саныч, моя личная просьба, чтоб в одиночку его. Понимаешь, он бывший. Кинешь его в общую - до утра не доживет, - и уже к Антону:
- Это все, что я могу для тебя сделать. Так что думай хорошенько, можно ведь и по-другому.
Саныч, обреченно вздохнув, взял у Алешина документы.
Алешин посмотрел на Антона, снявшего в это время куртку и искавшего глазами, куда бы ее положить.
- Постой, постой! Это что у тебя? Оперативная кобура, а где ствол? Тебя что, даже не обыскивали? Почему в протоколе задержания ничего нет?
Антон, глядя в пол, угрюмо сказал, что и про машину ничего не написано, что ключи на столе лежат, а машина брошена без присмотра на дороге, к утру без колес будет стоять.
Алешин, словно ничего не слыша, напористо спросил:
- Так где ствол?
Антон решил промолчать.
- Ох непрост ты, парень, непрост. Но ничего, у нас впереди времени будет много, чтобы разобраться.
Он пошел к выходу и немного отойдя, обернулся:
- А насчет машины зря волнуешься. Светит тебе минимум лет пятнадцать, так что, когда вернешься, она уже, вроде, как и ни к чему тебе.
Громко хмыкнув, он ушел.
Во время всей дальнейшей процедуры обыска и оформления документов Антон затравленно молчал, односложно отвечая на вопросы дежурного. У него отобрали все личные вещи, ремень, вынули шнурки. Правда, сигареты Саныч вернул, только вместо зажигалки дал ему полкоробка спичек и как-то виновато и сочувствующе проговорил:
- Зажигалку, сам знаешь, не положено. Ты посиди здесь чуток, я пойду тебе место подыщу.
Он тяжело вздохнул и, бренча ключами, пошел по коридору.
Вот уже двое суток Антон маялся в одиночке, сначала надеялся, что утром его вызовут на допрос и он сможет хоть как-то повлиять на ход событий. Но утром сменились дежурные, прошли с проверкой по камерам, выдали утренний чай с куском хлеба, и все - больше никаких движений с той стороны железной двери к Антону не было.
Камера, в которой он находился, была два на два метра. Под самым потолком тускло светила закопченная лампочка, забранная решеткой, стены заделаны цементом "под шубу" - то ли чтобы арестанты ничего не писали на них, то ли чтобы легче было разбить себе голову.
Антон не мог смириться с тем, что он, еще вчера свободный человек, строивший планы на будущее, вот так ни с того ни с сего оказался здесь, в узком "пенале". И ничего, как видимо, нельзя сделать. Антон был профессионалом и знал, что так бесцеремонно поступают только с особо опасными преступниками, которым действительно светит впереди много лет заключения. А ведь если завтра он выйдет, что тогда? Неужели все эти люди думают, что он так все просто оставит. И тут его обожгла страшная догадка: а почему он думает, что выйдет? Ведь его чуть не убили на допросе, значит, не боялись ответственности. Да и из родных и близких никто не догадывается, где он. Вот только Светка может забить тревогу да еще Кроха. Хотя Кроха большой начальник, что ли? Всего лишь опер. Передал бы матери или брату, что с ним, и то хорошо. Только бы не забыл, не замотался -передал бы в тот же день.
2.
Нет, Кроха не забыл, Крохалев Игорь Иванович, оперуполномоченный уголовного розыска, бывший коллега и сослуживец Антона, считающий себя к тому же близким другом. Когда за Антоном приехал руоповец, он еще толком не знал, что случилось, но потом Петраченков просветил его.
Две недели назад были ограблены несколько коттеджей и квартир в соседнем районе и одна квартира в их. Банда, совершающая налеты, вооружена огнестрельным оружием. Есть пострадавшие, некоторые из них до сих пор лежат в больнице. Было похищено много ценностей и валюты. И везде свидетели запомнили марку и номер машины, на которой приезжали преступники. И машина эта принадлежит Антону Маркину. Но самое главное - один из коттеджей, ограбленных в соседнем районе, принадлежит близкому родственнику тамошнего прокурора, женатому к тому же на дочке большого чина из областного РУОПа, и поэтому дело получило большой резонанс. Весь РУОП стоял на ушах, все дела забросили, пока эту банду не взяли.
- Так что плохи дела у твоего дружка, - подытожил Петраченков. На что Игорь резонно возразил:
- Ведь еще не ясно, почему он там был. Может, он просто подвозил их? Я слышал, что он последнее время частным извозом занимался.
- Самое главное, - раздраженно перебил его Петраченков, - что по агентурной разработке взяли одного из них. Он уже раскололся и дает показания. Так вот, судя по этим показаниям, твой Антон принимает активное участие в этих налетах, и ты сам понимаешь, что это такое. Тем более что дело ведет соседний район, а их прокурор имеет кровную заинтересованность в этом деле. Так что мне больше нечего тебе сказать.
Петраченков повернулся и пошел по своим делам. Игорь зашел в свой кабинет, подошел к окну и долго смотрел на падающий за стеклом снег. На душе было муторно - он не мог и не хотел верить в то, что Антон причастен к этому. Он знал Антона много лет, не раз видел, как его друг во имя торжества закона лез под бандитские ножи и пули. И ему даже подумать страшно было о том, что Антон Маркин преступник. Потом он встрепенулся и быстро пошел к выходу, вспомнив, что машина Антона так и осталась стоять на перекрестке, где он его остановил. У него сразу появилась идея найти брата Антона и все ему рассказать. Он уже почти вышел из здания, когда услышал сзади:
- Крохалев, подожди! - за ним бежала секретарша начальника отдела. - Иди быстро к начальнику, по всему отделу бегаю - тебя ищу.
Пришлось идти обратно, хотя именно сейчас ему этого не хотелось. Постучав в дверь, он услышал властное "Входите!"
- Разрешите, товарищ подполковник.
- Да, Крохалев, проходи, садись. Нам с тобой надо поговорить.
Скворцов немного замялся.
- Видишь ли, я знаю, что Маркин твой друг, поэтому и вызвал тебя. Хочу предупредить, что не надо пока никому говорить, что он арестован. Делом занимается РУОП. Кто знает, может, все еще прояснится и его выпустят. А так раньше времени пойдут слухи да кривотолки, а он все же бывший наш сотрудник.
- Но, товарищ подполковник, родным-то можно сказать, а то ведь волноваться будут, искать его, и машина стоит на дороге без присмотра, ведь разграбят.
- Ну насчет машины я сейчас позвоню соседям, это их клиент - пусть приезжают и забирают ее к себе. А родным ты пока ничего не говори. Не надо раньше времени пятно на отдел бросать. Уж больно дело громкое, на два района прогремело. Да и не всех взяли пока. Так что понял меня? Можешь идти.
И уже в дверях Игорь услышал:
- Ты это, Крохалев, сам подумай, тебе ведь скоро капитана получать. Так что делай, как я тебе говорю.
Игорь остановился на секунду, как бы собираясь, что-то сказать, затем махнул рукой и вышел.
Он шел по улице, никого не замечая, часто толкая прохожих. Он думал. В этом деле все же было много неясностей. Действительно, одно то, что присутствовала машина Антона, многое значило и играло против него. И показания этого бандита - тоже говорят против Антона. Крохалев знал, что такое закон, он сам стоял на его страже. Но знал он также, что закон можно трактовать в любую сторону, как в той пословице: закон, что дышло - куда повернешь, то и вышло. Любую статью можно рассматривать под любым ракурсом и под любым углом. Все зависит от следователя, а в дальнейшем - от судьи. Будет у судьи с утра хорошее настроение (если у него дома лад и покой), значит, и подсудимый может быть спокоен - не получит срок по верхнему пределу. Как, впрочем, почти всегда и бывало. Сейчас пришло время, когда все решают деньги, порой очень большие деньги. Петраченков говорил, что среди потерпевших какая-то большая шишка. Естественно, ни Антону, ни его родным, у которых никогда не было коттеджей, не выстоять против судебной машины и денег.
Игорь остановился около скамейки и присел. Но ведь родным все же надо сообщить. Да нет, они сразу начнут бить во все колокола, будут обивать пороги. Скворцов сразу поймет, что это он, а ему действительно давно уже пора капитана получать.
Будь что будет, - решил Игорь. - Не будут же его держать долго втихую, да и не убьют же, в конце концов люди, в том числе и я, видели, как его задержали. А с начальством ругаться не след, - усмехнулся он про себя .- И Антон, все может статься, участвовал в этих налетах. Если он окажется виноват, вот тогда я действительно буду дурак.
Он встал и уже с легким сердцем ,как человек, принявший правильное решение, пошел домой.
Шел по улицам города будущий капитан, шел человек, никогда не бравший взяток, считающий себя честным и неподкупным, не раз рисковавший жизнью в борьбе с преступностью. Но именно с этого момента это был другой человек, ради карьеры он продал друга, пошел на сделку со своей совестью.
На город опустилась тьма, опустилась она и на душу Крохалева.
На улицах уже горели фонари, люди включали свет, входя в квартиры. Кто-то спешил к телевизору, уже начинался любимый сериал. Но никто не знал, да и ни к чему было знать, что у пожилой женщины острой болью в сердце отозвалась боль ее сына, висевшего в это время на импровизированной дыбе. Что она заметалась по комнате, не зная, что с ней, но чувствуя большую беду. Что брат этого человека уже несколько часов колесит по городу, объезжая всех знакомых после того, как увидел одиноко стоящую "Волгу" на обочине. Что любимая девушка сидит у окна, с тревогой и надеждой всматриваясь в каждую проходящую машину - "Вдруг это он, любимый! Вдруг подъехал!" Об этом также не думал бывший друг и будущий капитан Крохалев.
Что же все-таки страшнее - совершить преступление против закона или против собственной совести? Человек, получивший сполна от закона, испытывает муки совести только на зоне, выйдя же на свободу, старается все забыть, считая, что полностью искупил свою вину. Но если ты попытаешься обмануть самого себя, то рано или поздно вспомнишь об этом, придет к тебе запоздалое раскаяние, и муки совести будут посещать тебя. Ты не будешь спать по ночам, будешь мучиться, но никто уже не сможет тебе помочь.
3.
Антон только под утро смог забыться тяжелым сном. Уже трое суток он находился в одиночке. Про него забыли, скорее всего это был следовательский прием, Антон знал про это. Когда человека мучает неизвестность и пугает неопределенность, когда гнетуще давят одиночество и отсутствие общения, тогда даже вызов на допрос кажется облегчением. Ну а среди следователей находились такие знатоки человеческих душ, что в доверительной беседе без протокола подводили человек к признанию. Антон все это знал, только ему не в чем было признаваться. Все же, хорошо зная систему, проработав в ней не один год, он отлично представлял, что с ним может быть дальше. Раз его в самом начале пытались так сломать, что, по всей видимости, отбили что-то внутри и ребро, наверное, сломано, то скорее всего, чтобы обелить себя, они постараются хоть что-то на него повесить. По закону ему должны предъявить обвинение по истечении трех суток. А сейчас Антон спал. Спал, боясь пошевелиться во сне, чтобы не проснуться от дикой боли, каждый раз пронзавшей его, когда он неловко шевелился.
За железной дверью послышались негромкие голоса:
- Слушай, у нас тут в одиночке Маркин парится. К нему брат приезжал, передай через дежурного по УВД сигареты, блок "LM". На, после проверки отдашь.
Антон сквозь пелену полуобморочного сна услышал, встрепенулся. Значит, брат нашел его, значит, родные знают. У него запершило в горле от благодарности к брату, он представлял, каково ему и матери в эти дни. И курить хотелось нестерпимо, единственная пачка сигарет кончилась еще в первую ночь заключения.
Через два часа после смены дежурных и проверки, открылась дверь, и маленький, почти карлик, старшина неожиданно для своего роста голосом пробасил:
- Ты Маркин? Тут тебе сигареты передали, - и сунул Антону в руку полупустую пачку "Явы".
"Ну суки!" - чертыхнулся про себя Антон, жадно закуривая сигарету. Он и раньше, работая опером, считал, что в КПЗ и вытрезвителе работают совершенно недалекие люди, которых и выгнать вроде не за что, и доверить что-либо серьезное нельзя. Знал он, что и обирают они арестованных по-черному. И вот теперь пришлось испытать это на себе. За дверью послышались шаги, открылся глазок, и карлик пробасил:
- Собирайся на допрос.
В следственной комнате сидел Алешин. Хмуро взглянув на Антона, не предлагая сесть, он сказал:
- Подойди распишись, что ознакомлен с 51-й статьей Конституции, что имеешь право хранить молчание и не говорить ничего, что может принести вред тебе и твоим близким. И еще, нужен ли тебе адвокат на время ведения следствия?
Антон вызверился на него:
- Ты что же, гад, издеваешься надо мной? Ты мне это должен был предоставить в первый же день, а уж адвоката тем более. И еще, мне нужен врач, и как можно скорее. Боюсь, что, когда у меня появится адвокат, всплывут некоторые детали первых допросов, кровоподтеки явно видны на моем теле.
- Я не понимаю, о чем вы, гражданин Маркин. Если о том, что у вас явные гематомы на теле, так вот рапорт дежурных по КПЗ, из которого следует, что вы в первую же ночь, сидя в одиночке, бились головой и всем телом о стенки, вот справка из травмопункта, которая была выдана перед тем, как вас доставили в КПЗ. То есть вас осматривал врач, и вы были совершенно здоровы. А уж что с вами случилось в камере? Может, вы падучей страдаете, - ухмыльнулся капитан. - Впрочем, сейчас я предъявлю вам по всей форме обвинение в бандитизме, потом мы поедем к прокурору, и там вы можете заявить о своих претензиях еще раз, - издевался Алешин.
В кабинет к прокурору его вели, не снимая наручников, усадили на стул, конвойные так и остались стоять за спиной. Вошел седоватый, чуть-чуть смахивающий на грека мужчина. Он молча прошел за стол, сел в кресло и ненавидящим взглядом посмотрел на Антона. Антон содрогнулся от этого взгляда - так смотрят только на своего злейшего врага. Прокурор махнул конвойным, чтобы те подождали за дверью, и, когда они вышли, глухо заговорил:
- По долгу службы я должен быть беспристрастным в отношении вас, но мне это тяжело. Мало того что вы ограбили, так по вашей милости молодая женщина в тяжелом состоянии до сих пор лежит в реанимации. На что вы надеялись, когда шли на это?
Антон вдруг сразу успокоился, потому что понял, что именно сейчас он должен доказать этому человеку, что не виноват.
- Подождите. Как же можно так сразу обвинять человека без серьезных доказательств? Я сам не один год проработал в органах, и никогда, слышите, никогда, никто не мог упрекнуть меня в том, что я голословно кого-то обвинил!
Прокурор, глядя на бумаги, лежавшие перед ним на столе, сказал:
- Вот именно, что работал. Значит, правильно тебя выгнали. Неизвестно, может, ты и раньше этим занимался. Ладно, все. Не о чем нам с тобой больше разговаривать. Я подписал ордер на твой арест, так что до суда будешь находиться в СИЗО. - Он опять с ненавистью посмотрел на Антона: - Жалобы, заявления есть?
Антон долгим красноречивым взглядом посмотрел на него и отрицательно покачал головой.
Через полчаса он опять был в кабинете у Алешина. Сразу же отказавшись отвечать на какие-либо вопросы, выслушал о себе много нелицеприятных слов и был уведомлен, что завтра ему будет предоставлен адвокат.
Напоследок Алешин ему сказал:
- На основании рапортов дежурных по КПЗ я не могу больше держать тебя в одиночке. Пойдешь в общую к братве. Повезет тебе, парень, если никто про тебя не узнает, но ведь можно и шепнуть кой-кому, как считаешь? - заржал капитан.
Антона подвели к другой камере.
- Лицом к стене, - сказал дежурный по КПЗ, гремя ключами, подбирая нужный.
На душе у Антона было тревожно. Что ждет его за этой дверью? И, как ни храбрись, там, в камере, сидят люди, для которых он был и останется лютым врагом. Он, бывший опер Антон Маркин.
- Заходи, - подтолкнул его в спину дежурный.
Антон глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду, и шагнул вперед. В камере у самой двери толпилось несколько человек. Они посторонились, пропуская Антона, и загомонили в один голос:
- Старшой, кипяточку бы принес, почитай, полдня не чифирили, головы уже у всех пухнут. Будь человеком, а!
Дежурный, закрывая дверь с той стороны, проворчал:
- Будет время - занесу, а пока не до вас.
- Ну сука ментовская, волк позорный, с самой проверки несет, блядина! - сказал конопатый мужичок среднего роста, в рваной на локте тельняшке, отвернулся от двери и посмотрел на Антона: - Здоровенько, бродяга. Ты с воли? По какой статье закрыли?
Антон в это время внимательно изучал камеру и ее обитателей. Камера была где-то три на три, у самой двери метровый проход, остальное место занимал деревянный помост, как Антон потом узнал, его называли сценой. В камере было девять человек, трое лежали на помосте и с интересом смотрели на него, еще один лежал, отвернувшись, у самой стены и, по-видимому, спал. Пятеро же зэков теснились у двери, вовсю пялясь на него и ожидая ответа.
- Да уж не знаю, за что. Одно знаю, что не виноват, а предъявили мне бандитизм.
В камере раздался хохот. Мужичок в тельняшке, продолжая смеяться, подошел к нему и хлопнул по плечу:
- Ну ты приколол, паря. Не виноват, а с бандитизмом заехал. Эта статья одна не ходит, по совокупности наберут и впаяют лет так 20 - 25. Ну ладно, проходи, присаживайся. Зовут-то тебя как? Меня Сашок, погоняло Мореман, четвертая ходка у меня.
Антон видел, что обитатели камеры изучающе смотрят на него. Он присел на край помоста, невольно охнув.
- Что, здорово досталось? Ломали? - спросил пожилой мужик с хитрыми глазами.
- Да, в РУОПе был, - ответил Антон, толком еще не зная, что и как ему говорить.
- Здесь, парень, почти всем досталось в свое время, но через руоповскую мясорубку мало кто проходил. Курево есть? Будешь курить? - сказал Сашок, протягивая ему пачку.
- Да нет, мне бы прилечь, - отказался Антон.
- Давай, подваливай сюда, - услышал он сзади голос и вздрогнул, как от удара грома.
Этот голос он узнал бы из тысячи голосов. За какие-то секунды в голове пронеслось все, что было связано с этим голосом...
Тогда он, как гончая, шел по следу, да и не он один. Искали человека, многократно сидевшего, признанного судом рецидивиста. Тот уже несколько месяцев находился в бегах и был объявлен в федеральный розыск. По последним агентурным данным, он появился в их городе. Это был вор-домушник, вор-виртуоз, человек, совершающий кражи на грани фоле и безудержного риска. Его бывало долго и упорно ловили, а он гулял по всей России, оставляя всюду следы своего пребывания.
Попался он тогда по нелепой и глупой случайности. Звали его Комаров Валерий Сергеевич, по кличке Комар. В этот раз он дернулся в бега с зоны строгого режима и раз уж появился в их городе, надо было ждать серии квартирных краж. Стукач, работающий на Антона, на встрече с ним проинформировал, что Комар в городе, где осел, никто не знает, но сегодня он будет брать хату директора магазина стройматериалов. Тот якобы, должен со всей семьей уехать на дачу.
Антону не хотелось на основании информации одного сексота поднимать шум в отделе, и он пошел по адресу один, зная, что Комар никогда не ходит на дело с оружием.
Он сидел в беседке во дворе директорского дома, сидел уже три часа, смоля в темноте одну сигарету за другой. Антон был уверен, что вор не пойдет на дело днем, чтобы не светиться в городе. Уверенный, что директора нет дома, он придет поздно вечером или ночью. Ну а замки для вора такой квалификации, как Комар, сущий пустяк.
Антон чуть привстал, всматриваясь в темноту. В проеме двери показалась фигура и стала подниматься по лестнице на первый этаж. У Антона екнуло сердце, он подбежал к подъезду и потихоньку, стараясь не дышать, стал подниматься наверх. Перед пролетом на третий этаж он остановился - наверху была тишина. Вдруг раздался тихий щелчок открываемого замка. Антон вбежал наверх, на ходу вытаскивая ПМ. Дверь уже закрывалась, но он успел поставить ногу между дверью и порогом и, наставив пистолет человеку за дверью в лицо, спокойно сказал:
- Тихо, Комар, без шума заходим в квартиру.
Комар сидел на диване, скованный наручниками. Антон стоял и смотрел на него. Пора было звонить в отдел и вызывать опергруппу. Антон упивался своей победой - одному взять такого матерого волчару. Сейчас, он был горд собой как никогда.
Комар поднял голову и заговорил:
- Мент, у тебя мать есть? Если есть, то послушай меня.
- И что же ты мне хочешь поведать? Где, когда и сколько квартир взял?
Комар покачал головой и с надрывом сказал:
- О святом хочу сказать! Один я у матери, совсем один. Рос без отца, мать изо всех сил тянула лямку, чтобы поставить на ноги. Потом опять, когда пошел по этой тропе, свиданки, передачки в зону. Думаешь, легко это одинокой женщине? Один я у нее. Один! А тут соседка написала, что рак у матери, сгорает как свечка, нужно срочно операцию, ну я и пошел в бега. Думал, деньги подниму, мать повидаю, помогу с операцией. Уж после с повинной идти, потом любой срок согласен взять. Да мне и недолго осталось, тубик у меня в последней стадии, легких уже почти не осталось. Ты верь мне. Не пощады прошу. О святом говорю!
Антон смотрел на него, и в горле стоял ком. Если это игра, то Комар не вор, а великий артист. Он видел, как по щекам этого знаменитого вора текли слезы, он знал также, что нет для урки слова более святого, чем Мать. Для Антона это слово тоже было свято, они с братом росли без отца, и мать потеряла все здоровье, пока поставила их на ноги. И всем, что у него есть в жизни, он обязан матери.
Антон, как всегда, решения принимал быстро и, уж если принял, никогда не менял. Он убрал пистолет, который держал в руке, в карман, подошел к Комару и сел рядом с ним:
- Значит, так, сейчас ты уйдешь, и к утру чтобы тебя в городе не было, я тебя не видел, ты меня тоже. Не хочу брать с тебя никаких обещаний, это глупо. Знай, я тебе не верю, но у меня тоже есть мать.
Он снял с Комара наручники и кивнул на дверь:
- Пошли.
Когда они вышли во двор, Комар спросил:
- Слушай, мент, как хоть зовут тебя? Чтобы добрым словом поминать перед смертью.
- Антон я, Антон Маркин, а сейчас иди, - он подтолкнул вора в спину.
Все это пронеслось у него в голове в одно мгновенье, когда он услышал этот голос. Человеком лежавшим у стены был Комар. Антон медленно обернулся: Комар сидел, сложив по-турецки ноги.
- Падай сюда, - показал он рукой рядом с собой.
Судя по тому, как все притихли в камере, было ясно, что Комар здесь старший.
"Будь, что будет", - решил Антон и прилег рядом. Комар тоже лег и отвернулся к стенке. Обитатели камеры, будто поняв, что пока его нужно оставить в покое, стали заниматься своими делами.
- Слушай сюда, - услышал он шепот Комара. - Завтра с утра будет этап на тюрьму. Всех уведут, меня оставят, у меня суд, тебя тоже, тебе еще рановато. Значит, завтра и поговорим, а сейчас спи.
Они лежали рядом: вор и опер, которых рок свел опять вместе. Но сейчас его судьба, и не только судьба, но и сама жизнь, зависели от Комара. Антон знал это, но старался не думать сейчас об этом, уж очень много сразу всего на него навалилось.
С лязгом открылась кормушка в двери. Сержант, помощник дежурного, шепотом что-то сказал подскочившему зэку. Тот подошел к Комару и толкнул его:
- Слышь, Комар, тебя кличет.
Комар о чем-то вполголоса поговорил с сержантом и пошел на свое место.
- Старшой, - закричал Сашок. - Будет кипяток или нет! Ты что, смерти моей хочешь? Смотри, а то ломка начнется.
Сержант буркнул:
- Сейчас принесу, - и закрыл кормушку.
Антон опять услышал шепот Комара:
- По твою душу приходил, сдали тебя менты с потрохами. Пока лежи, не ссы. Даст бог до утра обойдемся, а утром этап уйдет - будем думать, что дальше делать.
Антон понял, что Комар спасает его, он уже спас его, ничего не сказав братве. Он лежал и с благодарностью думал об этом человеке, который за всю жизнь не сделал, наверное, ни одного доброго дела.
4.
Прокурор вышел из здания прокуратуры, сел в черную "Волгу" и, коротко бросив водителю: "На дачу", с предвкушением подумал, что неплохо было бы выпить. У него хорошее настроение, та комбинация, которую он пытался провести в последнее время, похоже, близилась к завершению. Он ехал к себе на дачу, где уже около месяца жил человек, без которого было бы очень трудно провернуть все то, что задумал в свое время прокурор. А задумал он ни много ни мало обеспечить себе дальнейшую безбедную жизнь.
Его двоюродный братец, процветающий предприниматель в области строительного бизнеса, как-то в изрядном подпитии поведал ему, что скоро он сдает сразу несколько объектов. И деньги, черный нал, ему придется хранить дома, а это ни много ни мало, почти миллион долларов. И хоть есть у него дома надежный сейф, и мало кто знает про деньги, да все равно на душе неспокойно. Долго ходил в задумчивости после этого разговора прокурор. Он всю жизнь завидовал своему удачливому братцу, который и поднялся-то на вершину жизни благодаря ему, да-да, именно ему, работнику прокуратуры, да еще удачной женитьбе. Братец в свое время женился на дочке милиционера, и кто знал, что впоследствии этот милиционер поднимется на такую высокую должность.
И так он все время думал об этом, боясь самому себе признаться, что практически созрел для совершения самого главного. Как-то ему принесли на подпись уголовное дело одного отмороженного, который совершал налеты на квартиры, совершал дерзко и нагло. Дело было составлено наспех, существовало много неясностей и огрехов, видимо, следователь зашивался со сроками. В принципе суд вполне мог бы отправить дело на доследование. Он сказал следователю, сидевшему у него в кабинете, пока он листал дело:
- А ведь мало доказательной базы.
- Так, Николай Петрович, у меня, помимо этого дела, еще четыре по ограблениям, и сроки по всем давят. А с этим отмороженным и так все ясно. Адвоката у него нет, ранее судим, судьи у нас сейчас в районе понимающие, получит по среднему пределу, даже меньше чем рассчитывал, возмущаться и кассационную жалобу писать не будет. Что еще надо? - следователь говорил с чувством человека, хорошо выполнившего свою работу.
- Нет, и так уже про нас говорят, что рубим с плеча. Знаешь-ка что, я хочу сам с ним побеседовать, прежде чем утвердить обвинительное заключение.
- Хорошо, он сейчас находится в СИЗО. Я закажу его на этап, и в понедельник его привезут.
До понедельника еще было время, и все это время шла напряженная работа мысли в прокурорской голове - взвешивались всевозможные варианты. Когда к нему привели этого человека, было видно, что он нервничает, видимо удивленный тем, что его привели к прокурору. Он постоянно крутил головой и не знал, куда деть руки.
Это был молодой человек, лет двадцати пяти, лицо которого было отмечено печатью порочности. После нескольких положенных вопросов и ответов прокурор спросил его, есть ли у него жалобы.
- Да какие жалобы? Только одно пожелание: быстрее бы суд да этап на зону.
И тут прокурор тихим вкрадчивым голосом спросил:
- А что ты скажешь, если я до суда отпущу тебя под подписку о невыезде?
Воцарилась мертвая тишина, подследственный поднял глаза, в которых читалось недоумение:
- Но как же?.. Разве это возможно?
- Для начала, не пугая тебя, хочу объяснить тебе одну вещь. Идешь ты по особо тяжкой статье, судимость первая у тебя не погашена, да и по этому делу несколько эпизодов, так что получишь ты очень большой срок, кстати, статья твоя под амнистию не попадает. И что? Жизнь закончена, если вернешься, то глубоким стариком. Так что слушай и не перебивай. Я хочу предложить тебе свободу, возможность заработать большие деньги и уехать подальше отсюда, хоть за границу. Почему предлагаю? Я внимательно читал твое дело, из него видно, что ты парень неглупый. Вину взял всю на себя, подельников не сдал, чтобы не идти по делу группой. Кстати, они-то, небось, сейчас гуляют на воле и даже передачки не пришлют, а?
Парень сидел и молчал.
- Ну что молчишь?
- Что я должен сделать за это?
- Ну вот видишь, какой ты понятливый. Прежде всего хочу тебе сказать: не вздумай играть со мной ни в какие игры. Сам понимаешь, я могу тебе помочь, а могу и наоборот. Даже если попробуешь скрыться, долго не набегаешь. Я думаю это не в твоих интересах. Правильно?
Парень молча кивнул головой.
- Сегодня тебя выпустят, сейчас я дам тебе адрес, ты его запомнишь, и вечером, часам к одиннадцати, подъезжай, я буду там ждать.
Прокурор знал, что очень рискует, доверяясь этому человеку, но у него не было выбора.
Буквально позавчера он виделся с братом и из разговора понял, что деньги пока у него дома, но брат ищет место для более надежного их хранения. Надо было торопиться, впрочем, за долгие годы работы он хорошо научился разбираться в людях и был уверен, что этот парень придет к нему вечером. Потом было тщательное разрабатывание плана, по которому Сергей, так звали парня, найдет себе напарника, оружием тоже разживется сам. Благо каналы у него свои были. Денег на первое время прокурор ему дал. Они решили, что когда у охраны коттеджа происходит пересменка, то есть почти полчаса никого не было на объекте, следовало провести нападение. Он дал также подробный план дома, точное нахождение сейфа и рассказал, что ключи от сейфа постоянно находятся у брата. Сергей был предупрежден, что напарник не должен видеть, что он берет из сейфа. Все было продумано до мелочей.
Так все и получилось, как задумал прокурор. Сергей с напарником заранее договорились с частником, что он будет их некоторое время возить за хорошую плату и, оставив его в машине у коттеджа, все провели гладко. Пока напарник находился около избитых и связанных домочадцев, Сергей обыскал его брата, нашел ключ и спокойно взял сумку из сейфа, чтобы не возбуждать подозрений напарника, пришлось также забрать золото и другие ценности. После этого они провели еще несколько ограблений в других местах опять на той же машине.
И вот Сергей сейчас тихо сидит у него на даче, поскольку он обещал выправить ему документы и помочь незаметно уехать. Напарник Сергея был сразу же арестован, так и не успев прокутить ничего из награбленного, и на следствии все охотно рассказывал. Приплел и водителя, который, кстати говоря, был здесь совершенно ни при чем. Таким образом, по делу было уже двое арестованных, потому что водителя тоже арестовали.
Прокурор развил кипучую деятельность по расследованию этого преступления. Дело было почти раскрыто, не хватало только одного подозреваемого, который как в воду канул, и денег. Он каждый вечер звонил брату, как бы докладывая и показывая, что не сидит на месте, а мысль о деньгах (его деньгах), спрятанных в надежном месте, которыми он ни с кем не собирался делиться, грела душу.
Сегодня он должен решить, что делать с Сергеем. Одно было ясно, что тот не должен никуда уйти. В кармане у прокурора лежал пистолет, в дипломате бутылка водки с цианидом. Когда водитель тормознул около дачи, он скользнул взглядом по окнам. "Молодец, - отметил про себя прокурор, - тихо сидит". В доме была тишина, свет нигде не горел.
Он отпустил водителя и пошел к дому. Войдя в дом, прошел на кухню и услышал голос Сергея из соседней комнаты:
- Прокурор, я надеюсь сегодня ты привез документы?
- Куда ты торопишься? Тебе что, здесь плохо сидится? Здесь все же лучше, чем в камере, - попытался пошутить прокурор.
- Слушай, хватит мне мозги пудрить! - взорвался Сергей. - Земля у меня под ногами горит, а ты не чешешься!
"Вот, - подумал прокурор, - он уже разговаривает со мной как с подельником. А я и есть подельник!"
Он зашел в комнату и включил свет.
- Так, собирайся, сейчас я выгоню машину из гаража, и мы поедем за документами.
"Черт, - подумал он про себя, - а ведь деньги ему придется дать, чтобы ничего не заподозрил".
Сергей вскочил с дивана:
- Я давно готов.
Он накинул куртку, достал из-под подушки пистолет.
- А вот это тебе не нужно, ты будешь уходить с чистыми документами и большими деньгами. Зачем тебе ствол, чтобы спалиться?
Сергей почесал затылок:
- Черт, точно. Да я к тому же думаю, что теперь ты мне фуфло гнать не будешь, прокурор. Мы с тобой теперь крепко одной веревочкой повязаны.
"Это уж точно, - подумал прокурор, - и надо эту веревочку побыстрее разрезать".
Когда он выгнал машину из гаража, Сергей тенью кинулся к "Жигулям" и уселся на заднее сиденье. Прокурор достал из дипломата водку и бумажный сверток, заклеенный скотчем, - это были деньги.
- На, держи, здесь 250 тысяч, и водку возьми, чтоб не скучно было ехать, дорога дальняя.
Сергей взял сверток, взвесил в руке.
- Можешь не пересчитывать, не обману. Что, водку не будешь?
- Не хочу пока, - сказал Сергей, но водку взял.
Он вез его в другую область. Его почти не останавливали гаишники. Да и что взять со старенькой "копейки", ночью самая охота на иномарки, водители которых откупаются, не скупясь. Сергей дремал сзади, уткнувшись в воротник куртки. Прокурор уже давно решил, куда он его отвезет - каждое лето он ездил сюда за грибами. Здесь и летом было немноголюдно, а уж сейчас и подавно. Он только сожалел о том, что, если придется использовать пистолет, потом хочешь не хочешь надо будет его выбрасывать.
Они уже полчаса ехали по лесу, по дороге, ведущей в какой-то санаторий или дом отдыха. Скорее всего, туда недавно был заезд отдыхающих, и дорога была очищена от снега. Прокурор остановился у обочины и заглушил двигатель.
- Сюда должен подъехать человек и подвезти документы, - сказал он, обернувшись к Сергею.
Прокурор вышел из машины, его сразу же обступила темнота, ветер гудел в деревьях, лес стоял вокруг черной стеной. Он обошел машину кругом, открыл дверь:
- Ты бы вышел, размялся, все же два часа ехали.
Сергей вышел из машины и поежился, было холодно после теплого салона. Он молча отошел на край обочины.
- Ты не хочешь отлить, прокурор?
"Пора", - подумал прокурор. Он сунул руку в карман, большим пальцем снял пистолет с предохранителя, взвел курок... И все! Все! Он понял, что не сможет этого сделать. Прокурор взмок от волнения. Черт побери, этого он не учел. Он не сможет выстрелить в человека. Не сможет!
Он стоял в оцепенении, тупо глядя на расстилающийся перед ним лес и держа мокрой рукой пистолет в кармане. Сергей подошел к нему, хлопнул по плечу:
- Ну что, прокурор, может, водочки хряпнем на прощание?
- Нет, нет. Мне еще обратно ехать, я за рулем, - подавленно ответил прокурор.
- Ну смотри! - заржал Сергей, сел в машину и забулькал прямо из горлышка.
"Ну вот и все, - вздохнул прокурор, отходя от машины на несколько шагов, - вот мне и не пришлось стрелять".
Он выкурил подряд две сигареты, прежде чем вернуться к машине. Наконец он собрался с духом и подошел к ней. Дверца была открыта, в тусклом свете плафонов были видны открытые Серегины глаза и неестественно искривленный мукой открытый рот. Он вытащил труп из машины, оттащил в кювет, закидал, как мог, снегом, потом протер бутылку и зашвырнул подальше в лес. Сев в машину, взял с заднего сиденья сверток с деньгами и бросил его в дипломат.
Всю обратную дорогу он гнал на предельной скорости, только перед постами ГАИ снижая ее, чтобы лишний раз не светить служебное удостоверение. И только подъезжая к даче, он начал понемногу успокаиваться и подумал: "Черт подери, а как все ладно вышло! Про меня знал только этот мерзавец, его уже нет, точнее он в бегах и его усиленно ищут. Остальные преступники задержаны. Вот только деньги не найдены. Что ж, будем искать", - улыбнулся он, загоняя машину в гараж.
Труп Сергея, уже давно холодный, лежал за сотню километров отсюда, труп человека, заработавшего себе "свободу".
5.
Рано утром дежурный открыл дверь в камеру и назвал фамилии тех, кого сегодня повезут этапом в СИЗО. Как и говорил Комар, увозили всех, оставались только они вдвоем. После утренней пайки этап увезли в тюрьму.
Они сидели молча минут пятнадцать и курили. Комар первым нарушил молчание:
- Ну поведай, что с тобой случилось? За что мусора кинули тебя в общую, да еще и продублировали, что ты мент? Знаешь, что было бы, если б на моем месте оказался кто-нибудь другой?
Антон горестно кивнул головой. Он, как мог, рассказал Комару о всех своих злоключениях.
- Э, паря, сдается мне, кому-то очень нужно тебя засадить. Может, кому дорогу перешел, ты не думал об этом?
Да, он думал об этом постоянно. Вся его вина заключалась только в том, что он возил этих ребят. Привозил по адресу, который ему называли, сидел ждал их в машине, потом отвозил обратно, получал с них деньги, и все. Все его преступление заключалось только в том, что он делал это без лицензии на право заниматься извозом. Ни сном ни духом он не мог даже представить, что они в это время занимаются грабежами. Уж он-то, бывший опер, почувствовал бы это обязательно. Вот только показания Сысоева играли против него. Скорее всего это была уловка, чтобы потянуть время и запутать следствие. Но Антону от этого не становилось легче. Он сидел здесь, в этой камере, избитый и обездоленный, боясь даже думать о том, что будет с ним дальше.
- Ты не тушуйся, Антон, - сказал Комар и с надрывом зашелся в кашле. - Подпирает меня тубик, - сипло проговорил он, наконец откашлявшись. - Видимо, недолго осталось. Знаешь, Антон, я все же человек в авторитете, попробую по своим каналам узнать, какие силы против тебя идут. В тюрьме ведь тоже жизнь идет, не такая как на воле, но идет.
В течение нескольких часов Комар наставлял Антона, что и как говорить, как себя вести в неприятных ситуациях. И в конце подытожил:
- Знаешь, мне все же кажется, что повезут тебя в СИЗО. Там, как приедешь, черкни мне мульку в 25-ю хату, я тебя попробую к себе перетащить. - Он посмотрел Антону прямо в глаза: - Хороший ты человек, и спасибо тебе за тот раз. Правда, денег я тогда не успел достать, но перед смертью повидал мамашу, даже на похоронах поприсутствовал, правда, издалека. Так что считай, я твой должник, попробую теперь и я тебе помочь. Главное, в тюрьме и на зоне никому не верь, никого не бойся и ничего ни у кого не проси. Вообще-то их много, законов неписанных, на зоне, но эти одни из основных. Ты парень умный, Антон, надеюсь, у тебя все будет хорошо. А я ведь после того долго бегал, куда мне с моей болячкой опять на нары, мне свежий воздух нужен. А вот видишь, не судьба, наверное, в неволе подыхать придется. Возят меня сейчас по всем районам, где я гулял, и судят. Потом суммируют все, и получу я срок выше некуда, так что отгулял я свое.
Антон с жалостью смотрел на замолчавшего Комара. Он всегда был уверен, что среди этой категории хороших людей не бывает, да и не должно быть. И Комару он был и остается врагом, несмотря на то, что помог ему однажды. И то, что Комар сейчас так близко принимает к сердцу его беды и хочет помочь ему, было удивительно. Видимо, у этого человека не все потухло в душе. Даже если и помог он ему тогда, что из того. Антон просто знал эту жизнь со своей стороны баррикады, и ему было не понять, что даже для прожженого уркагана, мать это не просто слово. Мать - это святое.
Его размышления прервал лязг открываемой двери, дежурный, стоя в дверном проеме, щурясь в полумрак камеры, рявкнул:
- Маркин, на выход.
- Куда, старшой, на волю, что ли? - спросил его Комар.
- На волю лет этак через десять, - мрачно пошутил дежурный.
В коридоре КПЗ по сравнению с камерой было светло. Свет резал глаза, Антон прищурился и не сразу заметил стоявшую около камеры миловидную женщину лет тридцати:
- Здравствуйте, меня зовут Ирина Леонидовна. Я ваш следователь, - сказала она и пошла впереди, покачивая бедрами.
Шедший сзади Антона дежурный аж причмокнул от удовольствия:
- Хороша!
"Да, действительно, - подумал Антон, глядя на аппетитную фигурку женщины, , и тут же сам себя одернул: Черт, не об этом сейчас думать нужно".
В следственном кабинете около окна сидел пожилой мужчина лет пятидесяти пяти с очень живым лицом. Он поднялся навстречу Антону и протянул руку:
- Здравствуйте, Антон, я ваш адвокат. Зовут меня Юрий Петрович, фамилия Грачев. - Он обернулся к следователю. - Вы меня извините, Ирина Леонидовна, нельзя ли мне поговорить с моим подзащитным наедине?
Она улыбнулась ему в ответ и, сказав, что у них есть пять минут, вышла из кабинета.
- Антон, - сказал Грачев, когда они остались одни, - хочу сразу предупредить, что дела твои плохи, против тебя сейчас все. И машина твоя на месте преступления присутствовала и показания Сысоева. Потом налетчики были в масках, так что потерпевшим будет трудно кого-то опознать, это, может, и хорошо, но Сысоев. Он наркоман со стажем, так что, сам понимаешь, почему он дает такие показания.
Антон уже думал об этом, теперь все стало на свои места. Руоповцам и прокуратуре надо закрыть дело, чтобы не было висяка. И тут попадается наркоман Сысоев. Ну а дальше как по нотам: у него ломка, и за обещанную дозу он скажет все что угодно и подпишет любую бумагу. Антон почти не слушал, что говорил адвокат. Наконец он вышел из задумчивости и спросил:
- Что же делать, Юрий Петрович?
- А делать вот что, Антон. Показаний не меняй, больше ничего не подписывай или подписывай только одно, что не признаешь себя виновным. К сожалению, по всей видимости, до суда тебе все же придется посидеть в СИЗО. Кому-то очень надо, чтобы ты сидел. Мы с твоим братом ходили к районному и областному прокурору и всюду слышали один и тот же ответ: он подозревается в совершении особо опасного преступления, все улики против него, и, пока не задержат последнего члена банды, он будет сидеть. Чуть попозже я попробую через свои каналы сделать тебе свидание с родным.
- Юрий Петрович, - перебил Антон адвоката, - а что с машиной? Ведь она так и осталась стоять брошенной.
- Твои родственники сильно всполошились твоей пропажей, им было не до нее. Ночью она стояла без габаритных огней, и в нее врезался грузовик. Родные твои очень долго тебя искали, сначала обратились в милицию, им сказали, что тебя не доставляли. Потом объехали все больницы и обзвонили все морги и только на исходе третьих суток нашли тебя здесь, в КПЗ соседнего района. Удивительно, что такие вещи могут происходить в наше время.
Антон опять ушел мыслями в себя: "А что же Кроха, почему не позвонил, не зашел, не рассказал все? Неужели он тоже причастен ко всему этому?"
Юрий Петрович тронул его за руку:
- Антон, ты меня слышишь? Скажи, тебя сильно били?
- Да, что сейчас об этом говорить, Юрий Петрович Вы же сами все прекрасно понимаете. Возили меня к местному прокурору, да так, что и не хочется об этом говорить.
- В общем, так, Антон, ты знаешь кодекс не хуже меня, будь спокоен, крепись, делай так, как я тебе сказал. Дойдет дело до суда, еще посмотрим, на чьей стороне правда будет. - Он встал, подошел к двери, приоткрыл ее: - Мы все, Ирина Леонидовна.
Следователь вошла в кабинет и встала у стены с отсутствующим видом.
- Ну, за сим позвольте откланяться, - сказал адвокат, беря свой дипломат. - Я думаю, мы с вами скоро встретимся, Антон.
Он пожал следователю руку и вышел. Ирина Леонидовна стояла у стены, заложив руки за спину, и молчала. Антон поймал ее изучающий взгляд и невольно потрогал щетину на подбородке. Да, видок у него был неприглядный, скажем так, тот еще видок. Следователь наконец отошла от стены и, взяв стул, поставила его прямо перед Антоном. Когда она села, он почувствовал аромат ее духов и запах молодого крепкого тела.
"Наверное, сучка еще та", - подумал Антон.
- Ну что, Антон? Как же ты до такой жизни докатился? Бывший офицер, оперативник, послужной список у тебя ого-го, награды имеешь, и в бандиты?
- А вы что, решили мою душу спасти? - он смотрел ей прямо в глаза, и не понятно было, то ли эти глаза лукавят, то ли действительно сочувствуют.
- Да нет, просто я хочу понять.
Он перебил ее:
- Хорошо, хоть не бьют у вас в кабинете, и вообще я не один год проработал, так что знаю всю эту кашу. Делайте свое дело, и не надо морали.
- Хорошо, - голос ее сразу стал официальным, она встала и прошла за стол. - Сейчас будет проведена очная ставка с Сысоевым. Вы человек сведущий, так что не буду говорить об ответственности за дачу ложных показаний, - проговорила она, открыв папку, лежавшую на столе и снимая трубку телефона. - Приведите, - коротко сказала она и, положив трубку, начала писать протокол.
Открылась дверь, и милиционер ввел человека. Это был молодой парень, довольно модно детый, с очень бледным лицом, выдававшим в нем наркомана. Он посмотрел на Антона стеклянными глазами. "Черт возьми, да он под кайфом! Он что, в камере ширяется, что ли?" Антон отрешенно посмотрел на следователя и понял, что бесполезно что-то говорить. Она знала ВСЕ!
Первый вопрос был задан Сысоеву:
- Скажите, вы знаете этого человека?
- Да, это наш водитель, у него еще машина серого цвета, - и он назвал номер машины.
- А вы, - обратилась она к Антону, - знаете этого человека?
- Я с ним не знаком, но подвозил его несколько раз, он был с другом.
Далее пошло такое, что Антон буквально лишился дара речи. Сысоев стал давать показания, из которых следовало, что Антон был чуть ли не организатором банды, принимал непосредственное активное участие в налетах. Он подался вперед, готовый схватить Сысоева за горло:
- Что же ты, сука, делаешь? Говори лучше правду, тварь!
Стоявший за спиной Сысоева конвоир ринулся к Антону, но был остановлен жестом следователя.
- Успокойтесь, Маркин, ведите себя в рамках!
Антон откинулся, тяжело дыша, на спинку стула.
"Что же они делают, сволочи! За что? Что я им сделал?" - горько стучало у него в висках.
Когда Сысоева увели, он тихим голосом спросил:
- Ирина Леонидовна, а совесть потом не замучает?
Она закурила и, глубоко затянувшись, ответила:
- А что такое совесть? Совесть - это громкие слова, слова для книг, для кино, а мы живем в реальной жизни. Против тебя я лично ничего не имею, может, ты ничего и не совершал. Но кому-то там, - она подняла палец кверху, - твоя кандидатура очень подходит. Сам понимаешь, против системы бесполезно идти и тебе, и мне. Ничего, получишь срок, я думаю лет десять, через полсрока напишешь прошение о помиловании. Мужчина ты еще молодой, потом непоздно попробовать начать жизнь сначала. А будешь бороться, запрессуют и в СИЗО, и на зоне. Правды не добьешься, а здоровье, а то и жизнь потеряешь.
- Это ваши слова? - спросил Антон. - Или вам приказали мне их передать?
- Ну ты совсем, Маркин. Это я от чистого сердца. Нравишься ты мне, глаза у тебя добрые. Глядишь, лет этак через пять и встретимся. Только не в такой обстановке, - засмеялась она, обводя кабинет рукой.
Уже выходя из кабинета, Антон обернулся и сказал:
- До встречи, Ирина Леонидовна, может, и раньше встретимся.
Зайдя в камеру, он увидел, что она опять битком набита - это привезли этап из
СИЗО: кого на следствие, кого на суд. Он поздоровался и прошел к Комару. Рассказав ему, как было, он закурил и тяжело опустил голову.
- Да, Антоха, круто тебя подставили, - тихо проговорил Комар. - По всей видимости, завтра тебя повезут на централ. Ты не забудь, как в хату придешь, сразу отпиши мне, люди подскажут, как это сделать. И не уходи в себя - борись, борись хотя бы со своей тоской, жизнь не кончается.
"Да, жизнь не кончается", - думал Антон. Где-то там далеко, кажется за тысячу верст, были его мать, брат и любимая. Будет ли она его ждать, если случится непоправимое? И сколько ей придется ждать? Нужно ли ей это?
В душе Антона постепенно, капля за каплей, накапливалась ненависть. Он уткнулся лицом в доски помоста.
"Господи, неужели все эти люди останутся безнаказанными? Дай мне силы вынести это! Об одном молю, помоги отомстить!"
Горькие слезы отчаяния текли по небритым щекам Антона. Впереди его ждала тюрьма, которая пугала. Что ждет его там? Об этом он старался не думать.
6.
Ефимов Николай Петрович отметил уже двадцатилетний юбилей своей работы в прокуратуре. Начинал следователем, работал всегда с полной отдачей. Начальство ценило его за работоспособность. Порой приходилось вести по нескольку дел сразу, и всегда он успевал в сроки, установленные законом, и ни одно дело не возвращалось на доследование. Сейчас, когда он вроде высоко поднялся по служебной лестнице и обладал довольно-таки большой властью, он все равно не был доволен жизнью.
Его однокурсники, с которыми он учился на юридическом, в свое время быстро поняли, куда дует ветер, и сменили следовательскую стезю на адвокатскую или, еще лучше, устроились юрисконсультами в крупные фирмы. Все они щеголяли в дорогих костюмах и ездили на новых иномарках. Он же, хоть и получает довольно приличную зарплату, не может позволить себе этого. Его зарплаты только-только хватило за двадцать лет службы на старенький "жигуленок" и скромную дачу. Квартиру, которой он когда-то гордился, при разводе с женой пришлось разменять. Если хорошо подумать, ему и однокомнатной должно хватить, но, как и всякому человеку, конечно же, хотелось большего. А как? Брать взятки?
За двадцать лет службы Николай Петрович создал себе репутацию принципиального и неподкупного следователя. Никто не предлагал ему взяток, после того как он посадил одного предложившего ему довольно крупную сумму. И сейчас не предложат, побоятся. Но теперь его это не волнует, у него теперь есть деньги, и много денег. Надо только подождать еще немного, довести дело до суда, и все. Он, правда, поначалу задумывался, правильно ли о поступает, даже совесть первое время немного попискивала. Вот именно что попискивала, и он очень быстро справился с ее писком. Уж очень многое было поставлено на карту, он даже не остановился перед убийством. Судьба какого-то Маркина его тем более не должна волновать. Сколько их, безвинных, томится по российским тюрьмам и зонам, безвинных и нищих, а нищий в наше время, значит, уже виноват. Он теперь не нищий, значит никогда не сможет стать в чем-то виноватым.
Сегодня он встречался со своим братом, тот приезжал к нему на работу как потерпевший. Брат немного отошел после ограбления, поначалу-то его около двух недель трясло, как в лихорадке, теперь он не пожалел денег и повсюду ходил с телохранителем. Хотя сейчас это было довольно-таки глупо.
Происшествие очень сильно ударило по бизнесу брата. Для него наступили черные дни, с потерей миллиона он был близок к банкротству и постоянно теребил прокурора: мол, преступники пойманы а где же деньги? Вот и сегодня был опять такой же разговор.
Когда брат вошел к нему усталой походкой, с бледным лицом, прокурор с сочувствием посмотрел на него. Ему действительно иногда было немного жаль его и его жену, которая до сих пор лежала в больнице. Брат сел на стул и устало вздохнул:
- Ну что, Николай, ничего не слышно про деньги?
- Знаешь, Саша, дело пока еще не закрыто, преступников взяли не всех, один еще в бегах. Деньги скорее всего у него, а эти, которые арестованы, ничего конкретного не говорят. Нам придется проводить опознания, так что, когда твоя Наташка выпишется из больницы, ты извести меня, я вас приглашу.
- Не знаю, стоит ли. Скорее всего мы их не узнаем, ведь они были в масках, да и у нас состояние было близкое к обморочному.
- Нет, Саша, надо, чтобы прижать их окончательно к стенке, чтобы они получили сполна. И насчет денег можно будет конкретнее разговаривать. Я перед этим с тобой встречусь и скажу, как тебе надо себя вести.
- Ну как скажешь, Николай, ты прокурор, тебе виднее, только побыстрее бы деньги нашлись, уж очень они мне нужны сейчас.
Дома поздно вечером, прокурор, в который раз пересчитав деньги, сидел за столом и предавался мечтам. Теперь можно и с работы уходить, можно даже открыть свое дело. Да и вообще с деньгами теперь можно было все. Он плавал в мечтах, которые теперь не были бесплодными. Все его мечты обретали реальность в виде пачек денег на столе.
Пока он так сидел и мечтал, Антон, чья судьба уже была предопределена этим человеком, забылся в камере тяжелым, липким сном. Для прокурора и его подчиненных он уже был не человеком, а галочкой, поставленной в угоду начальству. И неважно, что, возможно, он не виноват, об этом лучше не думать.
Отошли в далекое прошлое люди, боровшиеся с преступностью не за страх, а за совесть. Люди, приходившие в органы по зову сердца и не получавшие взамен своей службы ничего, кроме мизерной зарплаты и комнаты в коммуналке, но получавшие пулевые и ножевые ранения от бандитов, а частенько наградой за их службу была смерть. И они были счастливы, они служили для людей и во благо им. Сейчас таких уже нет, а если есть, то очень мало. Сейчас на первом месте только деньги, деньги и карьера, впрочем, карьеру и делают для того, чтобы было много денег. А карьера во многом зависит от начальства, начальство нужно понимать с полуслова. И что такое судьба какого-то Маркина по сравнению с твоей карьерой? Таким образом, судьба Антона была решена окончательно и бесповоротно, и не было сейчас ни бога на небесах, ни дьявола в преисподней, чтобы помочь ему.
Антон спал и во сне то стонал, то улыбался, ему снилось, то хорошее, то плохое. Но хорошего было больше, потому что в душе его не угасла еще вера в людей, и как знать, останется ли эта вера у него в будущем? Да и будет ли у него будущее?
7.
Четыре месяца, четыре долгих месяца Антон находился в СИЗО. Он до сих пор помнит, как его сюда привезли после двух недель каждодневных допросов и следственных действий, когда он уже совсем отчаялся и полностью отупел. Неожиданно в пятницу утром в открытую кормушку вертухай назвал его фамилию и сказал, что сегодня его отправят в тюрьму. Уже через час их всех, убывающих, около тридцати человек, плотно, как кильку, набили в автозак.
Когда собирались на этап, по разговору в камере он понял, что с ним поедет вор. Все называли его Сибирским. Он видел в глазах сокамерников неподдельный интерес от предстоящей встречи с вором. Вора он увидел, когда их вывели во внутренний двор КПЗ и построили возле автозака. Тот стоял чуть в отдалении, будто это его не касалось. Это был человек лет тридцати пяти, среднего роста, одетый в длинное кожаное пальто, у ног его стоял огромный баул. Арестанты смотрели на него во все глаза. Среди них были и молодые парни, попавшие на этап по первому разу, и вот им-то было очень интересно посмотреть на вора живьем. Даже конвойные, оцепившие их кольцом, с интересом смотрели на него.
Антон криво усмехнулся и подумал, что, поставь сейчас на место вора президента, интереса к его личности будет меньше.
В это время старший конвоя подошел к Сибирскому и почтительно спросил:
- Можно загружать?
- Давай, - благосклонно кивнул Вор.
Уже в дороге, сидя относительно свободно, положив ноги на баул, вор начал разговор с арестантами. Он прочитал как бы небольшую лекцию по воровскому закону. Молодые слушали его, открыв рот. Сибирский в конце своей речи нагнулся к баулу и, расстегнув его, достал блок "MALBORO", пустив его по кругу среди арестантов. Он наклонился к решетке обезьянника и сказал конвойному:
- Ты, слушай сюда. Цинкани старшому, пусть у магазина тормознет, сходишь бухла купишь, сдача вам, - он протянул конвойному несколько крупных купюр.
Антон во все глаза смотрел на происходящее. "Неужели возьмет?" - подумал он про сержанта. Сержант, взяв деньги, что-то негромко сказал по рации и через несколько минут автозак остановился. Сказав напарнику: "Смотри тут", - сержант подхватил автомат и спрыгнул в открытую с другой стороны дверь.
Арестанты притихли и смотрели на происходящее, как на спектакль. В проеме двери показался человек в черном, как у Сибирского, плаще. Был он совсем седой, но блеск глаз и ловкость, с какой он запрыгнул в автозак, говорили сами за себя. Конвойный вскинулся было к нему.
- Тихо, тихо, старшой, не суетись под клиентом, - сказал седой, протягивая купюру. - Это баксы, пока твои бегают, два слова корешу скажу.
Он повернулся к решетке и заулыбался:
- Здоровенько, Сибирский! Домой, значит, едешь?
Сибирский, оттолкнув от решетки других арестантов, что-то зашептал ему на ухо.
Антон, сидевший рядом, помимо своей воли, услышал:
- Главное, сразу к хозяину иди. Будет артачиться, ищи подходы - деньги, семья. Понял?
Закончив, Сибирский что-то взял у седого и вернулся на свое место.
Антон не знал, удивляться ему или нет. Он не мог понять, для чего их вообще везут под конвоем, отправили бы сразу своим ходом, и все. Ведь этот седой, стоило ему только захотеть, мог сейчас помочь обрести свободу тридцати арестантам и уж тем более вору в законе. Как бы отвечая на его мысли, Сибирский оглядел арестантов и произнес:
- Вот так-то, братва, вор должен уходить в командировку. Смотреть за тем, чтобы не было беспредела, чтобы грев с воли вовремя шел. Иначе какая же мы братва?
Остальное время пока ехали до тюрьмы, в автозаке царило оживленное веселье, как будто люди ехали не в тюрьму, а на праздник.
Все это было четыре месяца назад. Антон за это время не то, чтобы привык к этой жизни, вернее не к жизни, а к существованию, а как бы втянулся в трудный и нудный тюремный быт. Внешне он оставался спокоен, только в душе постоянно бушевала буря. Он до сих пор не мог смириться с тем, что вот так ни за что ни про что сидит в тюрьме. Казалось, не сегодня-завтра все это кончится, как кошмарный сон. Ведь не может такого быть, чтобы на основании показаний одного человека обвинили в таком тяжелом преступлении. И с каждым днем заточения в душе Антона накапливалась злоба, злоба на весь мир. Он начинал ненавидеть всех: и конвоиров, и надзирателей, и даже сокамерников.
По прибытии в тюрьму Антона привели к куму. Перед ним сидел молоденький старший лейтенант и с деловым видом смотрел в лежавшую на столе папку. Он задавал вопросы, Антон отвечал, а сам смотрел на него и думал: "Господи, и он считает себя оперативником, побегал бы с мое под пулями, посидел бы в засадах. А охранять уже кем-то пойманных матерых зверей дело нехитрое".
Опер предложил в конце разговора негласно работать на него, взамен пообещав всяческую поддержку с его стороны. Антон внимательно посмотрел на него и отрицательно покачал головой. Кум посоветовал еще подумать и отправил в камеру.
Антон попал в так называемую красную камеру, где сидели бывшие сотрудники, всего их вместе с Антоном было шестнадцать человек на шесть шконок, спали по очереди, теснота была жуткая, но все жили дружно.
Через их хату шла дорога, и к Антону не раз приходили малявы от Комара. Тот уже осудился и получил, как он писал, свой последний срок - тридцать лет, и не надеялся со своей болезнью дожить до освобождения. Почти в каждой маляве он просил Антона не забывать их уговор. Антон помнил об этом, еще в КПЗ Комар поведал ему, что, после того как Антон отпустил его, он сделал одного барыгу на очень крупную сумму, но деньги были уже не нужны. Мать умерла, он был обложен со всех сторон, и деньги пришлось закопать на могиле матери. До сих пор Антон слышал его шепот:
- Антоха, даже если тебя осудят по беспределу, все равно рано или поздно выйдешь, а мне хана. Родни у меня никакой, одна мать была. Ты уж выполни мою последнюю просьбу, поставь ей памятник, а остальные деньги себе возьми, тебе их на всю оставшуюся жизнь хватит, - и долго объяснял, как найти могилу матери.
Антону и тогда, и сейчас не хотелось думать об этом, своих проблем хватало, но Комару отвечал в малявах, что все сделает, как обещал.
А сейчас его мысли были о предстоящем суде. К нему приезжал адвокат. Они сидели вдвоем в отдельном кабинете, и адвокат, наклонившись к нему почти вплотную, вполголоса рассказывал, что было сделано им для его освобождения. Были написаны жалобы во все инстанции, и, что удивительно, везде он встречал понимание и сочувствие, но все равно везде был отказ. Одна надежда теперь оставалась на суд, ведь против Антона нет никаких улик, кроме показаний Сысоева. Но и дураку понятно, что они не совсем правдивые.
- Так что будем надеяться на суд, разобьем их там в пух и прах. Ты уж потерпи немного, больше терпел, - сказал Юрий Петрович, прощаясь с Антоном.
После этого разговора Антон вернулся в камеру окрыленный надеждой и с нетерпением стал ожидать суда. Очень хотелось верить, что есть еще в мире справедливость.
Было у Антона еще одно событие за это время, очень взволновавшее его и оставившее глубокий рубец на сердце. К нему приезжала мать с братом, он очень ждал, что приедет Светка, но ее не было. Когда он увидел мать, то не узнал ее - она постарела сразу лет на двадцать и выглядела глубокой старухой. Он смотрел на нее, и слезы стояли у него в глазах. Первые несколько минут Антон не мог разговаривать и только глядел на нее. В комнате свиданий было несколько человек, их отделяло от родных стекло. Телефоны, по которым они разговаривали, были очень старые, почти ничего не было слышно, стоял невообразимый шум, каждый кричал в трубку изо всех сил.
Антон, смотря матери прямо в глаза, тихим голосом сказал:
- Я не виноват, ма.
- Я знаю, сынок, я верю тебе, - также тихо ответила она. - Верю, что все будет хорошо.
Потом что-то кричал в трубку брат, деланно улыбаясь и изо всех сил стараясь подбодрить его. А он смотрел в глаза самому дорогому человеку на земле и вдруг понял, что больше он ее не увидит.
После свидания Антон не мог заснуть несколько ночей, думая о том, как же надо согрешить, чтобы бог так наказывал. Нет он так сильно не грешил, и эта кара им не заслужена.
Если ему удастся отсюда выбраться, то надо обязательно разобраться в этом деле. Ну а если и придется сидеть, хотя об этом не хочется даже думать, что ж надо мстить. Найти того, кто с ним это сделал, и мстить. Он все больше и больше укреплялся в своей ненависти.
8.
Иван Сергеевич Терехов, районный судья, положил телефонную трубку, недоуменно пожал плечами и задумчиво посмотрел в окно. С чего бы это ему позвонил лично сам прокурор и попросил встретиться с ним. Конечно, к нему частенько приходили прокурорские и по служебным делам, и по личным. Но чтобы сам прокурор. Хотя,
может, он и по другому поводу хочет встретиться, но в голосе сквозила явная заинтересованность.
Иван Сергеевич хмыкнул и подвинул поближе остывающий чай. Он проработал в судейской системе всю жизнь и считал себя опытным и беспристрастным судьей. Хотя, что греха таить, частенько выносимые им приговоры зависели от его настроения. Он до сих пор помнит того бедолагу, который украл у соседки несколько банок огурцов. Он думал, что этому человеку достаточно будет и условного наказания, но вечером дома разразился грандиозный скандал с женой. Всю ночь он проворочался на кушетке и пришел на работу невыспавшийся и злой на весь мир. Он уже ненавидел подсудимого, как своего личного врага, будто тот был источником всех его неприятностей, и приговорил его тогда к трем годам лишения свободы. Терехов всегда считал себя правым и тогда тоже не мучился угрызениями совести.
- Что такое три года? - думал Иван Сергеевич. - Пустяк, пролетят, как один день.
Вообще он считал себя ярым поборником справедливости, и иной раз его приговоры повергали в шок даже судей. И хотя иногда в порядке кассации вынесенные им приговоры, отменялись, он твердо знал, что всегда будет на хорошем счету, у начальства. Именно такие судьи, как он, - неподкупные, честные, справедливые - нужны сейчас, считал Иван Сергеевич.
Одевался Терехов очень просто: скромный костюм, который он носил уже семь лет, скромный галстук. И на работу, и с работы пешком. Идя по улице и видя шикарные автомобили и красиво одетых людей, он про себя называл их жульем. Не может честный человек, каким он, кстати, себя считал, купить на одну зарплату такие дорогие вещи. Он смотрел на этих людей свысока, зная, что любой из них может рано или поздно предстать пред ним и слезно молить за себя или за родственника и он один будет решать их судьбу, как царь и бог. И от сознания этого у Ивана Сергеевича гордо распрямлялись плечи и высоко поднималась голова. Нет, не нужны ему шикарные вещи и дорогие автомобили, у него есть нечто большее - у него есть власть.
Он опять снял трубку и набрал номер:
- Алло, Юля, это я. Как там у вас дела? Сережка сделал уроки?
Жена торопливо проговорила в трубку:
- У нас все в порядке. Ты скоро домой?
- А? Что?
- Ну ладно, пока.
"Черт, опять от сериала не оторвать, - с досадой подумал Иван Сергеевич. -Интересно, а когда на работу на сутки уходит, как же с сериалами?" Жена его работала на "скорой помощи" и работала посменно. Ну а сыну, его гордости, будущему юристу, шел тринадцатый год, и бог миловал его от всех мирских напастей. Мальчик отлично учился, занимался спортом, и отец не мог нарадоваться на свое чадо.
Звук открываемой двери отвлек судью от мыслей. Прокурор района по-хозяйски, без стука, вошел в кабинет.
- Здравствуй, Иван Сергеевич, - улыбнулся прокурор и протянул руку.
- Ну здравствуй, Николай Петрович, - улыбнулся в ответ судья и чуть привстал, пожимая ему руку. - По какому такому неотложному вопросу решил встретиться со мной, Петрович? - Судья решил немного пофамильярничать, раз прокурор сам набился на встречу с ним.
Прокурор сел в глубокое кресло, стоявшее у стены, потянулся и сказал:
- Да все по тому же, по поводу борьбы с преступностью. Слышал, наверное, брата моего ограбили, денег много взяли и жену покалечили.
- Как не слышать, дело громкое, на весь район шумит. Ты уж не по этому ли делу ко мне заявился? Вот оно на столе лежит - знакомлюсь, - говоря это, судья встал из-за стола и подошел к окну, где на подоконнике стоял чайник: - Чайку на желаешь, а, Петрович?
- Да нет, спасибо, я уже пообедал, - Николай Петрович вопросительно посмотрел на судью. - Ну что скажешь?
- А то и скажу, что недоработали твои следователи. Дело-то сырое совсем. Подсудимых двое, один в сознанке, потерпевшие его опознали, так что с ним все ясно. А второй? Вину отрицает, опознать его толком так никто и не смог, против него почти ничего нет. Он даже пытался что-то про алиби говорить, так следователь не удосужился это проверить. Адвокат на процессе камня на камне не оставит от вашего обвинения. Не знаю, что и делать, по всей видимости, на доследование буду отправлять. - Судья замолчал, хитро посмотрел на прокурора и сел за стол.
Он начинал понимать, зачем к нему явился прокурор. Явно просматривалась какая-то заинтересованность его в этом деле, и судя по всему не только из-за брата. Прокурор помолчал с минуту, потер виски и заговорил:
- Понимаешь, Иван Сергеевич, взяли пока только двоих, денег при них не было, один еще в бегах, скорее всего деньги у него. Он сейчас в розыске, его скоро возьмут. Это вопрос времени. А с этими двоими и так все ясно. Тот, который в отказе, скорее всего главарь, сам на дело не ходил, ждал в машине. Алиби? Что ж, сейчас за деньги и алиби какое хочешь можно себе сделать. Я хочу только одного, чтобы справедливость восторжествовала, да и брата тоже жалко.
- Справедливость, говоришь? - Иван Сергеевич смотрел на него и улыбался: - Ну осудим их, а денег-то все равно нет. Кстати, указано, что похищено пятнадцать тысяч, а я слышал, что намного больше. Слухами-то земля полнится. - Он посмотрел прокурору прямо в глаза, как бы говоря взглядом: "Я раскусил тебя и вижу твою заинтересованность в этом деле".
Прокурор встал и нервно заходил по кабинету:
- Иван Сергеевич, мы с тобой не один год стоим вместе на страже правосудия, да и в одном районе работаем вместе тоже давненько. Если бы дело попало к другому судье, я бы не пошел к нему. А к тебе с открытой душой. Мне надо, чтобы ты рассмотрел дело без проволочек и вынес обвинительный приговор. Я буду запрашивать по максимуму, ну а ты скинешь годочек, как обычно. Статья особо тяжкая, амнистия ее не касается, и по твоим приговорам кассационные жалобы почти не возвращаются. И уедут преступники на зону. Деньги? Что ж ты прав, денег было похищено намного больше, и я это знаю, как родственник потерпевшего. Почему всю сумму не указали? Потому что черный нал был. Хотел сэкономить на налогах, и видишь, как сэкономил.
Судья сидел, задумавшись, как бы не слушая прокурора. Ему нелегко было принимать сейчас решение. Вроде его просит об этом прокурор, и, по всей видимости, он сам каким-то образом причастен к этому делу. Ну а чем он рискует? Да ничем.
Иван Сергеевич тяжело вздохнул и проговорил, как бы в раздумье:
- Значит, говоришь, много денег похищено было?
Прокурор подошел к нему вплотную и зашептал:
- Если осудишь по верхнему пределу, получишь после процесса пятьдесят тысяч.
Судья встрепенулся:
- Половину до начала процесса.
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
Они смеялись, эти люди, один из которых исполнял закон, другой следил за законностью его исполнения. Не было сейчас в кабинете судьи и прокурора, а были два счастливых бизнесмена, заработавших большой куш и от всей души радующихся этому. Два бизнесмена от закона, сделавших сейчас свой бизнес на горе и слезах других людей, бизнес на крови. Бывает, конечно, что судьи и прокуроры ошибаются и страдают невинные люди. Но сейчас здесь произошло что-то страшное, люди, в руках которых была судьба человека, принимали решение как что-то обыденное, как покупку машины один продавал, другой покупал. Казалось, в кабинете они были не одни, с ними сейчас присутствовал дьявол. Они сами не заметили, как продали ему душу. Один раньше, другой только что, и кто знает, чем в дальнейшем это для них обернется.
Обсудив все детали предстоящего процесса, прокурор, пообещав принести деньги завтра, вышел из кабинета. Иван Сергеевич стоял у окна и смотрел на мир новыми глазами. Теперь и он может позволить себе многое из того, что раньше презирал.
Прокурор, выйдя из здания суда, остановился возле машины. Пока все идет, как ему нужно. Он к судье пошел только для того, чтобы быть уверенным, что в деле не будет осечки. Главное, чтобы преступники были осуждены, и адвокаты вряд ли что смогут сделать, если за дело возьмется Иван Сергеевич. Почти все приговоры, выносимые им, оставались без изменения, и в высших инстанциях давно уже создалось мнение о его непогрешимости. Таким образом, преступники получат сполна, и пусть суд заставит их возмещать материальный ущерб, а он свою работу сделал профессионально. Двоих осудят, один в бегах, прокурор усмехнулся про себя, в бегах. Он сегодня читал сводку по другой области: его Сергей найден и опознан, так как был ранее судим. Теперь обвиняемых только двое, но они не могут быть причастными к смерти Сергея, потому что на основании экспертизы уже были арестованы на момент его смерти. И где деньги, никто, кроме него, не знает, а уж он точно никому не скажет. Преступники пойманы, пусть теперь у них допытываются, где деньги.
Он сел в машину и, коротко бросив водителю: "На работу", опять задумался. Сейчас он думал об Ирочке, своей подчиненной. Она работала всего около двух лет в прокуратуре, до этого трудилась в КБ машиностроительного завода, и в принципе ей было не место в прокуратуре, тем более в должности следователя. Но было одно маленькое но: она была его любовницей, и уже давно. В бытность свою следователем, он вел дело о дорожно-транспортном происшествии. Мужик в нетрезвом состоянии сбил двух пешеходов, и ему светил немалый срок. Когда в кабинет к Николаю Петровичу вошла жена этого водителя с просьбой о свидании, он был очарован ею. У них как-то сразу закрутился роман. И если поначалу она молила, чтобы мужа побыстрее отпустили, то потом шептала ему по ночам, чтобы он сделал все возможное, чтобы муж получил как можно больше. Мужа осудили, он исчез из их жизни, и с тех пор она постоянно с ним. Дела он ей старался давать совсем легкие, да и помогал во всем. А что образование техническое, а не юридическое, не беда, на то он и прокурор, чтобы решать, кто может работать следователем, а кто нет. И, по всей видимости, она будет единственным человеком в мире, который узнает про эти деньги, ведь все это ради нее.
Уже подъезжая к прокуратуре, он увидел "мерседес" брата. Тот стоял рядом с машиной и курил. "С тех пор, как с ним это случилось, он стал много курить", - подумал прокурор. Выйдя из машины, он подождал, пока брат подойдет к нему. Пожимая ему руку, сказал:
- Ну что, скоро суд, я думаю, эти подонки получат сполна.
- Меня не это волнует, Николай. Я бы их совсем отпустил, лишь бы деньги отдали.
- Про деньги они молчат, вернее один во всем сознается, но про деньги, по всей видимости, не знает. А вот второй - крепкий орешек. Даже если деньги у него, очень трудно будет заставить его отдать их. Если я чуть перегну палку, то сразу начнутся разговоры. Ведь я твой брат, это, кстати, будет на руку адвокату. Я даже и не знаю, как теперь поступить. Надо дождаться суда, а там видно будет. Ты извини, я пойду, у меня очень много дел.
Он хлопнул брата по плечу и быстро пошел к прокуратуре. Брат стоял и горестно смотрел ему вслед.
9.
Антона привезли на суд. Он очень ждал этого, хотел и боялся одновременно. Когда его ввели в зал суда под конвоем, он увидел мать, любимую и брата. Сердце невольно сжалось, на глазах непроизвольно выступили слезы: его ввели в зал как преступника!
В зале сидели еще люди, по всей видимости, потерпевшие, но он их не знал и никогда раньше не видел.
Далее все было как в тумане. Он не помнил почти ничего из того, что происходило во время суда. Как зомби, отвечал на вопросы, которые ему задавали, и только во все глаза смотрел на родных.
Во время перерыва, когда его привели в конвоирку, перед тем как запереть его в отстойник, молоденький сержант заговорил с ним:
- Ты как, не желаешь с мамашей или с женой повидаться?
- Чудак-человек, кто ж про это спрашивает?
- Тогда вот что, я их в зале срисовал, пойду найду и приведу. А ты, когда оставлю вас наедине, не забудь сказать, чтобы сто рублей тебе оставили, потом отдашь мне. Понял меня?
Антон согласно закивал головой. Через десять минут конвойный вывел его из отстойника, и он увидел у входной двери мать. Он бросился к ней, прижал к груди и замер. Так они простояли почти все время, отведенное им конвоиром. Он подошел к ним, тронул Антона за плечо и проговорил:
- Все, время.
Антон очнулся и понял, что поговорить матерью он так и не успел. И когда конвойный, закрывая его опять в отстойник, спросил про деньги, он понял, что совсем забыл про них.
Конвоир зашипел:
- Ну ты сука! Подожди, поедем после суда в КПЗ, я с тобой разберусь!
- Постой, постой, старшой! - взмолился Антон. - Честно говорю, забыл, совсем отупел от горя. Знаешь, там еще невеста моя в зале, приведи ее хоть на минутку, я у нее деньги возьму. Ты только не серчай.
- Не выйдет! Две свиданки, значит, двести рублей.
- Да согласен я, старшой, согласен на все.
Когда его вывели к Светке, он оторопел и не знал о чем с ней говорить. Ему была непривычна и дика его теперешняя роль подсудимого. Светка смотрела на него своими ясными чистыми глазами:
- Как ты, Антон?
Он пожал плечами:
- Как все, - и хотел обнять ее.
Она чуть отстранилась, брезгливо поморщившись:
- От тебя пахнет тюрьмой.
- Ты так говоришь, будто знаешь, как она пахнет, тюрьма.
- Антон, это хорошо, что мы сейчас с тобой встретились. Я хочу тебе сказать, только не знаю, с чего начать. Наверное, все же лучше было бы в письме, ну да ладно. В общем, если тебе много дадут, то не знаю, смогу ли тебя дождаться, ведь я уже не молоденькая девочка.
- А ты не задумывалась, что, может быть, я совсем не виноват? - глаза Антона стали ледяными, и голос приобрел металлический оттенок.
- Не знаю я ничего, Антон, одно мне не понятно: если не виноват, то почему сидишь в тюрьме? Невиновные, по-моему, не сидят.
"Вот и поговорили", - мрачно подумал Антон. Он как-то сразу как от чужого человека отстранился от нее и отрешенно сказал:
- Ладно, Светок, время покажет.
Она подошла к нему и чмокнула в щеку:
- Ты держись, Антоша. Может, все будет хорошо, - и пошла к выходу.
Антон остановил ее:
- Свет, мне нужно двести рублей, потом мать или брат отдадут тебе.
Сержант, уже подходя к ним, услышал эти слова и остановился.
- Зачем тебе нужны деньги в тюрьме, Антон? - спросила она, роясь в сумочке.
- Мне надо с человеком рассчитаться за то, что разрешил с вами повидаться, - кивнул Антон на конвойного, стоявшего в двух шагах от него.
Светка вся подобралась, как кошка перед прыжком, и, подойдя к сержанту вплотную, прошипела:
- Что, миленький, бизнесом занимаешься? Легко тебе служить, дружок. А вот у него два ордена и ранение, и ни с кого, а уж тем более со своих он взяток не брал! - и, бросив деньги в лицо опешившему сержанту, повернулась и вышла.
Сержант красный как рак, ведя его в отстойник, говорил, оправдываясь:
- Если б я знал, что ты тоже из наших, разве стал бы деньги требовать. Тоже понятие имею. Ты уж извини, командир, если что не так, - но про взятые им деньги ничего не сказал.
После всего этого Антон находился в полной прострации, он ничего не видел и не слышал вокруг себя. "Она его предала! Предала, даже не дождавшись окончания суда". Это был еще один удар судьбу, удар в спину.
Антон очнулся только в автозаке, когда его и Сысоева везли после суда в КПЗ. Он огляделся вокруг себя, не понимая, где он. Перед глазами еще стояли бьющаяся в истерике мать и растерянный брат.
И тут он понял, что это все. Ему захотелось выть по-волчьи, броситься на решетку, устроить свалку с конвоирами, но он сидел и тупо смотрел перед собой, как бы издалека, слыша голоса конвоиров:
- Я хоть и не юрист и то понимаю, что этому заслуженно пятнашку впаяли, ну а второй-то за что девятину хапнул? Дураку же ясно, что дело шито белыми нитками.
- Да, сегодня Сергеич посвирепствовал девять лет: да еще строго.
"Это они про меня, что ли? - подумал Антон и содрогнулся. - Девять лет! За что? А как же адвокат? Он же говорил, что все будет хорошо". Антон уткнулся лицом в колени и до самого КПЗ не шелохнулся.
10.
Николай Петрович ехал домой с чувством небывалого облегчения на душе. Все, что он задумал, получилось! Теперь можно дать себе и своим мозгам отдых. Все, он поймал и осудил преступников! После процесса он зашел к Сергеичу, отдал остальные деньги, приняв уверения, что приговор в любом случае останется в силе. Были у Сергеича связи в областном суде, и он уверил, что можно не волноваться за исход приговора. Прямо из кабинета судьи позвонил Ирине, чтобы та ехала на дачу и готовила праздничный ужин.
А сейчас Николай Петрович ехал и улыбался, довольный собой и жизнью. Теперь можно подумать и о пенсии. Хватит, послужил, за всю жизнь ни разу за границей не был. Теперь у него все впереди, весь мир в кармане.
"А Сергеич-то каков, - подумал прокурор. - Тоже мне, честняга, неподкупный судья, гляди-ка, у самого прокурора взятку взял, кому скажи, не поверят".
Он еще раз мечтательно улыбнулся и, вдруг о чем-то вспомнив, приказал водителю остановиться у магазина. Надо было купить на вечер шампанского и коньяку. Когда он выходил со свертками из магазина, то увидел сзади своей "Волги" припаркованный "мерседес" брата. Тот мигнул ему фарами, вышел из машины и остался стоять у открытой дверцы. "Черт! Не вовремя его принесло", - чертыхнулся прокурор, стараясь согнать с лица улыбку и придать ему скорбное выражение.
- По какому поводу праздник? - спросил брат, когда он подошел к нему.
- Да какой праздник? Человек я, сам знаешь, холостой, решил сегодня даму пригласить, совсем, что ли, в старики записываться?
- Любишь ты, наверное, очень свою даму, раз такие дорогие напитки покупаешь, - он показал пальцем на торчащую из пакета бутылку фирменного коньяка. - Наверное, половина твоей зарплаты ушло на одну бутылку.
- Ты это к чему, Александр?
-Да нет, я просто о любви хотел сказать. Ну ладно, бывай здоров, прокурор! - он мрачно посмотрел на него и сел в машину.
- Подожди, Сань! - крикнул Николай Петрович, но "мерседес" уже тихо сдал назад и, объехав его и "Волгу", сверкнул полированными боками и ушел вперед.
"Странный он какой-то, неужели о чем-то догадывается? Да нет, о чем он может догадываться, все сделано чисто. Ну его к лешему, пусть теперь сам себя винит, тоже мне махинатор", - отмахнулся от этих мыслей, как от надоевших мух, прокурор. И уже с посветлевшим лицом сел в машину:
- Ну все, теперь газуй прямиком на дачу...
Иван Сергеевич, закрывшись в кабинете, пересчитывал деньги. Прокурор не обманул, все было точно, доллар к доллару. Придется только потратиться немного из этой суммы, чтобы купить дорогой подарок знакомому из областного суда. Был у него там очень хороший знакомый, который всегда составлял ему протекцию. Но с деньгами к нему не пойдешь, а с подарком в самый раз. Он убрал деньги в портфель. "Надо будет поаккуратнее тратить их, чтобы людям в глаза не бросалось. А то пойдут разговоры всякие".
В это время раздался стук в дверь, он подошел и, открыв ее, увидел Грачева, адвоката одного из подсудимых. Сморщившись так, будто раскусил лимон, Иван Сергеевич пропустил его и сел за стол:
- Слушаю вас, Юрий Петрович.
- Иван Сергеевич, процесс прошел, приговор вынесен, но прошу понять меня правильно. Как юрист, я не могу понять, на основании чего вынесен приговор моему подзащитному.
- Юрий Петрович, вы, как и я, не один год в юриспруденции, и не мне вам объяснять непреложные истины. Я считаю их виновными, и вашего подзащитного в том числе. Власти своей я не превышал, приговор вынесен точно в соответствии с кодексом. Кстати, по этой статье я дал ему почти по минимуму. Знаю, что вы еще хотите сказать, и отлично вас понимаю. Но не хочу больше продолжать этот беспредметный разговор. Нам еще с Вами предстоит и дальше работать вместе, думаю, споры нам сейчас ни к чему.
- Но я надеюсь, вы понимаете, Иван Сергеевич, что кассационную жалобу я все же напишу и она будет обоснованной.
- Что ж, Юрий Петрович, не хочу вас обидеть, вам надо отрабатывать свой гонорар. Небось, родственники осужденного в коридоре стоят? Но все же хочу, чтобы вы поняли, нам с вами предстоит вместе вести еще не один процесс. Так что мой вам совет: не делайте упор именно на этом деле. Дело очень громкое, преступление наглое и циничное, считаю, что поступил правильно и, главное, по закону. Кстати, ваш имидж адвоката ничуть не пострадает от одного проигранного вами процесса. Ну а пока пишите жалобу в установленные законом сроки, это ваше право.
Грачев стоял перед ним, как провинившийся школьник. Ему пришло в голову, что действительно не стоит перегибать палку и портить почти дружеские отношения с судьей. Он помолчал с минуту и проговорил:
- Но пока мой подзащитный находится под судом, нельзя ли разрешить ему свидание с родными.
- Пожалуйста, это не возбраняется.
Попрощавшись с судьей, адвокат вышел из кабинета. Иван Сергеевич неторопливо оделся, позвонил жене, узнать, не нужно ли по пути с работы купить что-нибудь из продуктов, взял заветный портфель и, выйдя из кабинета, стал греметь связкой ключей, выбирая нужный. Закрыв кабинет, он пошел по коридору к выходу и увидел пожилую женщину, которая с бледным лицом сидела на стуле, схватившись за сердце. Около нее суетились молодой человек, очень красивая девушка и Грачев. "Родственники Маркина, наверное", - подумал судья, проходя мимо и делая непроницаемое лицо. Но случайно поймав взгляд этой женщины, он увидел, сколько ненависти и презрения было в глазах. Осужденные и их родственники часто смотрели на него с ненавистью, но этот взгляд прожигал его. Казалось, женщина видит его насквозь и все про него знает, знает и про то, что лежит у него в портфеле. Иван Сергеевич невольно споткнулся, крякнул и прибавил шагу. Всем телом ощущал он жжение этого взгляда. Даже дома он не мог избавиться от присутствия этого взгляда. Ему казалось, что отовсюду, на него смотрят глаза этой женщины, глаза матери первого за всю его многолетнюю практику несправедливо осужденного за деньги.
А женщину эту из суда увезла "скорая", и не суждено ей было больше увидеть своего сына, потому что из больницы она уже больше не выйдет. И ни прокурор, ни судья не знали, что убили человека, убили мать. Да и не до этого им было сейчас, они жили новой жизнью. Богатой жизнью.
11.
Антон только в тюрьме начал понемногу приходить в себя. Сокамерники, встретили его сочувственно. Как же, "тяжеловес", все же девять лет, не шутка.
Антон сидел на шконке, глубоко задумавшись, когда к нему подсел Пашка, бывший армейский прапорщик. Его на два года упрятала жена за пьяные скандалы, и сейчас он готовился уйти в рабочий отряд по обслуживанию тюрьмы. Пашка толкнул Антона в бок:
- Не тужи, братуха, жизнь идет. Девятину впороли, так это еще не конец. Половину отсидишь и выйдешь по полсроку, точно тебе говорю. Под уголовно-досрочное можно попасть, главное - задаться целью. Я тебя понимаю, Антон, мне что, всего двуха, и то скоро можно домой собираться. А что? Врезал стерве своей пару раз и на отдых, зато здесь с хорошими людьми познакомился, - но видя, что Антона не расшевелить, тяжело вздохнув, приподнялся, тут, видимо, вспомнив что-то, опять сел. - Тут, пока тебя не было, малява от Комара пришла. Хотел обратно отослать, да не успел, дорогу на строгий продол закрыли. А на следующую ночь цыканули, что помер дружок твой. Так что вот она муля-то, держи, - он протянул Антону бумажный цилиндрик, запаянный в целофан.
Антон ошарашено посмотрел на него, хотел что-то спросить, но понял, что Пашка все равно ничего не сможет ему рассказать. Он с благодарностью пожал Пашке руку, взял маляву и опять глубоко задумался: "Да, Комар, Комар! Как чувствовал свою смерть. Интересно, боялся он ее или нет? Наверное, это все же тяжело знать, что умрешь, и ждать, когда это случится".
Антон решил сейчас не читать маляву, днем очень часто бывали внезапные шмоны, иногда похожие на налеты, отложив это дело на ночь, когда пройдет проверка, и сел за составление кассационной жалобы.
Вечером, когда прошла проверка, бодрствующая смена арестантов занялась своими делами, и только шаги надзирателей раздавались в коридоре за железной дверью. На централе наступила относительная тишина. Антон повернулся, лежа на шконке, лицом к стене и распаковал бумажный цилиндрик. Комар мелким почерком, наверное, чтобы побольше уместилось писал:
"Здоровенько, дружище Антон, ты уж извини, что в друзья набиваюсь. Да только не было у меня по жизни этой воровской настоящих друзей. А вот с тобой, мне кажется, мы могли бы быть настоящими друзьями. Хотя ты по жизни мент, а я блатняга. Но чувствую, Тоха, кранты мне приходят, недолго осталось. Вот пишу тебе просто по-человечески. Вроде как родной ты мне теперь человек, хоть и мало тебя знаю. Антон, хочу немного отписать тебе по твоей делюге. Славливался я со смотрящим за централом и понемногу перетирал с ним за твое дело. Так вот, подельника твоего, Сысоева, поспрошали в хате серьезные люди. Видишь, какое дело, не было тебя там, двое их было, ты водила и вроде не при делах. Про тебя он не хотел показывать, да следаки уж очень настойчиво подсказывали, что ему говорить. И про подельника своего настоящего рассказал, интересная штука получается, и врать он своим не станет. Подельник его был уже арестован и сидел здесь, на этом централе. Но почему-то повезло ему, сам прокурор за подписку выпустил. Он ему все это рассказал и предложил взять несколько хат разбоем. Деньги у него уже тогда были большие. И еще говорил он Сысоеву, что большой начальник у него теперь крышей будет, что отсиживался он якобы на даче у самого прокурора. Сысоеву досталось совсем немного из того, что взяли, да и кутнуть парняга не успел, взяли его сразу, что тоже интересно. Вот тебе теперь тема для размышлений, Антон, а на Сысоева зла не держи, подумай, может, здесь кто покруче завязан. Уж очень тебя круто охомутали, прямо как в кино. Я знаю, парень ты настырной и так это дело не оставишь. Про деньги я тебе уже все сказал, то, что останется у тебя после исполнения моей просьбы, как раз сгодится на еще одно благое дело. Там их много, поверь. И еще, черкну тебе насколько адресов на воле, будет какая заморочка, обращайся смело за помощью, скажешь от меня, а для верности, вроде как пароль, назовешь имя моей матери. Эти люди в авторитете и всегда помогут, а я, может, уже тогда мертвый буду. Эх, Антон, свидеться бы нам с тобой по воле, пропустить по стаканчику, на природу бы рыбку половить, да видно, не судьба мне уже. Ты, Антон, в тоску не впадай, думай о том, как наказать живоглотов. А наказать надо обязательно, нельзя такое с рук спускать. Ну ладно, Антон, прощай пока, когда будешь у моей мамани на кладбище, поклон от меня передавай. Бывай здоров, не кисни. Твой друг, Комар!"
-Да, действительно, вроде как поговорил с ним, несмотря на то, что он уже мертвый, - горестно подумал Антон. Думать ему теперь было о чем, и времени теперь много для этого, целых девять лет. Сможет он так долго ждать, чтобы узнать всю правду об этом деле? Одно ясно уже сейчас, он попал кому-то под руку чисто случайно.
Антон встал со шконки, подошел к дальняку и уничтожил записку. После лег опять и, закрыв глаза, попробовал уснуть. Но ничего у него не получалось, не получится, по всей видимости, в ближайшее время ему уснуть. Мысли наскакивали одна на другую, мешая сосредоточиться. Что ж думай - не думай, ясно одно: пока он здесь, ничего не сможет сделать, остается только одно - копить злость и ненависть. Дай бог, ему только выйти отсюда, пусть даже через девять лет. Он во всем разберется и отомстит, и месть его будет страшной. Они отняли у него все: свободу, любовь, да и саму жизнь тоже почти отобрали. А Комара жаль, вот ведь как бывает в жизни, вроде враги они, и всю жизнь находились по разные стороны баррикад, а вот как судьба распорядилась - урка его, опера, своим другом назвал. Вот даже после смерти помог, почти все расставил по своим местам. Перед глазами Антона стояли лица тех, кого он ненавидел всей душой и будет ненавидеть всю оставшуюся жизнь.
- Я отомщу! - прошептал Антон. - Отомщу!
Теперь он твердо знал, что делать, у него теперь была только одна цель в жизни - МЕСТЬ!