Романов Роман Романович : другие произведения.

Ветряная мельница этноистории

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 6.16*12  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Историко-философический квест по следам украинского этногенеза и по началам всемирной этноистории

   Роман РОМАНОВ
  

ВЕТРЯНАЯ МЕЛЬНИЦА ЭТНОИСТОРИИ

(Об источниках и трех с половиной частях украинского этногенеза)

  
   1. О наших и не наших
   Так все-таки, украинцы и белорусы - это наш народ или не наш?
   А то политики вечно путаются и всех путают, а публика в недоумении. Если, по Путину, мы и украинцы - это один народ, то почему тогда - "табачок врозь"? И ведь нельзя сказать, чтобы это русские настаивали на тезисе "Украина - не Россия", отказывая соседям в "табачке".
   Вообще, и не только на наш взгляд - украинцы немного странные, если не сказать - смешные. Мы даже на них не обижаемся, хотя бывает за что. Зато в обратную сторону - непременное высказывание нанесенных "обид", вызванных участием. Как объяснить этот феномен воспроизводящихся в веках братско-сестринских отношений?
   Сразу оговорюсь, что для меня русско-украинские отношения - это дело вполне внутрисемейное, и даже глубже - внутренний спор мотивов и побуждений, где русский деятельный фатализм вечно обижает украинскую мечтательность. Но эти субъективные интуиции, очерчивая зону поисков для объективного анализа, не должны его подменять.
  
   Для начала неплохо бы разобрать, какие именно стороны нашего бытия относятся к феномену народа, а какие - точно нет. Так, в производственных отношениях не имеет почти никакого значения, какой национальности рабочий или инженер. Там важны лишь коммуникация, квалификация и опыт.
   На входе внутрь корпоративной машины, на этапе обучения бывает некоторая дифференциация по национальным предпочтениям. Украинец с большей вероятностью окажется "ближе к кухне", а русский - "куда пошлют". Но если пошлют обоих и вместе - возникнет вполне общерусская артельность и взаимодополняющее распределение ролей, придающее мощность "двигателю прогресса" - умению находить обходные пути. Другие сочетания национальных характеров в гораздо меньшей степени влияют на ситуацию в трудовом или армейском коллективе, наверное, потому бжезинские и паникуют. Хотя я бы на их месте расслабился, ведь наличие МИДа в Киеве или таможни между Белгородом и Харьковом никак не влияет на личное участие хохлов в москальских делах, а может даже усиливает переток в Россию квалифицированных кадров.
   И все же, несмотря на оговорки, зафиксируем общую позицию - на производстве отношениях, вообще говоря, нет "ни эллина, ни иудея", что подтверждено практикой массированного вывода производства из западных стран в "третий мир". Национальный характер на производство влияет, и наоборот тоже. Но вовсе не в этих отношениях население проявляет себя как народ!
   Уточним, что традиционное производство, основанное на освоении популяциями людей природы (и освоении природой этих популяций), лежит в основе субэтносов, включенных в мозаику этносферы. В этом смысле городские популяции, складывающиеся вокруг производств, тоже входят в субэтносы, составляющие субстрат для развития наций и исторического творчества народов, но не тождественные ни тем, ни другим.
   Торговля и финансы еще в меньшей степени, чем производство, соотносится с народом как явлением. Хотя там довольно и эллинов, и иудеев, а равно и иных городских и кочевых субэтносов, традиционно занятых в сфере обмена и вплетенных в общую мозаику этносферы. Ясно, что характер торговых "производственных отношений" влияет на все другие стороны жизни этих популяций и субэтносов.
   Преобладание в этническом субстрате тех или иных типов субэтносов обязательно влияет и на нации, и на народы. Этот момент различия между братскими народами мы можем заметить, да хотя бы на примере белорусов и украинцев - у первых преобладают производящие субэтносы (даже не численностью, а влиянием на общие дела), у вторых - торгово-финансовые. Что же касается русских, то доминирующим ядром великорусского этноса изначально были монастыри и государевы военные заводы, а потом пришедшие им на замену научно-производственные, академические и университетские субэтносы. Россия слишком велика по масштабам и сложна по условиям, чтобы формироваться на основе субэтносов с относительно малыми циклами воспроизводства.
   Другое дело, что и в Белоруссии, и на Украине этот же тип субэтносов представлен и имеет существенное влияние за счет связей с российскими братьями и коллегами. Поэтому по отношению к обычным торговым и производящим странам Украина или Белоруссия выступают в таком же особом отношении, как Россия по отношению к ним самим. Эта общность как раз и проявляется в успешном совместном преодолении особых трудностей, то есть в решении творческих задач. (Возможно, поэтому единству России, Украины и Белоруссии обязательно предшествуют особо трудные обстоятельства, пусть даже нами самими и созданные;)
   Психологические стереотипы этноса и соответствующие им структурные паттерны существенно влияют на устройство государства и других институтов (наука и религия, образование и культура), составляющих нацию как отдельную часть общей цивилизации. Нации опираются на этносы, но границы наций никогда (!) не совпадают с этническими границами. Даже если где-то найдется формально моноэтническая нация, при ближайшем рассмотрении она окажется общей и для субэтносов, органически включенных в другие этносы и нации. Наглядный пример - Армения, очень существенно опирающаяся на армянские субэтносы в других странах, не говоря уже о карабахском субэтносе. Финляндия - не нация без шведского и русского субэтносов, как и балтийские нации - без немецкого, еврейского и русского.
   А все дело в том, что национальные институты и, прежде всего, государство как основа нации питаются энергией внутренних и внешних противоречий. Без внутренних противоречий государственная машина как мотор без топлива. В том числе и поэтому некоторые нации, добившиеся в ХХ веке сомнительного идеала моноэтничности, теперь вынуждены искусственно создавать инокультурные субэтносы, завозить гастарбайтеров и даже просто беженцев. Иначе такое государство, попавшее в тепличные условия за счет баланса сил соседних держав, начинает хиреть и перестает поддерживать прочие, более важные цивилизационные институты. А вслед за этим недолго и утратить статус нации, став частью чьей-либо федерации типа Евросоюза. Но ни Украине, ни даже Белоруссии этот желанный для населения, но не для народов "сталинский вариант" в ближайшее время не грозит. Ибо противоречий хватает, да и диаспора из-за проблем только растет.
   Нация как отдельный слой отношений, также составляющих мозаичное единство, тоже опирается на относительно малочисленные, но влиятельные городские субэтносы, для которых производство юридических бумаг, государственных программ, планов, стандартов - является традиционным занятием.
   В шутке сатирика Задорнова насчет того, что они, чиновники, - это один народ, а все мы - другой, есть большая доля истины. Вместе близкие по культуре и историческому опыту нации составляют цивилизацию. Понятие суперэтноса соответствует этническому субстрату цивилизации, основе для ее наций. Но исторически суперэтносы существовали и в периоды подъема цивилизаций до формирования государств и наций. Внутри такого суперэтноса постепенно развиваются субэтносы, "вмещающим ландшафтом" для которых является национальная культура. Взаимодействуя между собой и с культурными слоями соседних цивилизаций, эта мозаика городских субэтносов является равновеликой по масштабам всем этносам своей цивилизации.
   Нетрудно заметить, что национальные элиты, составляющие субэтнос культурного ядра нации, существенно опираются на сообщество граждан (не путать с профанацией "гражданского общества"). Гражданские отношения в своей совокупности - это и есть государство, как отношения преподавателей и учащихся - это и есть образование и т.п. Но в этих отношениях на равных или с отдельными ограничениями (или даже привилегиями) участвуют и иностранцы, принадлежащие в иных отношениях к совсем другим народам.
   Кроме того, даже для обыденной интуиции национальные элиты отчасти (причем именно в этой самой части отношений) являют собой меньшинство и противостоят большинству народа. Как, например, учитель в школе - большинству в классе. Поэтому, ну никак, нация как явление не может быть отождествлена с народом. Отождествить эти понятия в рамках упрощенной идеологии можно, но если сами управляющие из ядра нации поверят такому упрощению, то вскоре приведут нацию к кризису.
   Однако что же тогда остается "народу", если все самые важные и востребованные общественные отношения к нему не относятся. Что же тогда? (Неужели традиционно-культурные, семейно-бытовые или, может быть, сексуальные отношения?) Вряд ли высокая значимость этих отношений для отдельных представителей народа смогла бы сделать "народ" одним из главных в иерархии правовых понятий.
   Может, тогда понятие "народ" должно включать всю совокупность всех названных отношений, происходящих в географических границах страны? Тоже не выходит, ибо во всех этих отношениях, включая сексуальные, семейные и даже традиционные обязательно заявится какой-нибудь подозрительный иностранец в товарных количествах. Где же нам найти границы явления, и в чем проявляется суть и отличие народа от других, в том числе самых близких феноменов?
   Или конкретизируем - чем отличаются друг от друга русские, украинцы, белорусы как часть своих народов? Ведь если бы этих народов объективно не существовало, то в России украинцы и белорусы (кроме западенцев) считались бы просто русскими, и сами вряд ли бы ощущали себя иначе. Но даже родившийся и всю жизнь проживший в России украинец или белорус интуитивно ощущает свое единство с малой Родиной. Неужели все дело в этой интуиции и тонких психических материях? Вполне может статься и так, но в том-то и дело, что самые тонкие и глубинные психологические движения обязательно находят свое отражение вовне, на поверхности общественного бытия. Эти движения, отражающие общие психологические черты народа, мы и хотим уловить, высветить, обнародовать. Только не стоит путать понятия "национальный характер" и "психология народа" - между ними такая же разница, как между фенотипом и генотипом в биологии.
   В общем, такое впечатление, что и этот заход на тему снова оказался не слишком плодотворным. Мы смогли обобщить только, что есть "не народ", но где же сам народ? Хотя... нет, что-то такое мы все же нащупали и уловили, когда отвлеклись от просто производства к особым артельным отношениям, когда русские, украинцы и примкнувшие к ним представители братских народов могут свернуть горы, особенно если им кто-то или что-то сильно мешает, в трудных условиях.
   Ведь согласитесь, призыв "А ну-ка, народ, взялись... Эй, ухнем!" органично звучит на фоне картины Репина про бурлаков, но будет нарочитым в обычных полевых работах или даже анекдотичным на конвейере, в торговой лавке, не говоря уже семейных и прочих отношениях. Также органично обращение к народу по имени может звучать на митинге, баррикадах, на передовой перед атакой, и даже в НИИ перед сложным экспериментом. То есть в моменты кризисов и преодоления трудностей, когда исчерпаны старые или еще не выработаны новые правила игры и рутинные процедуры. Вот именно в такие кризисные моменты проявляется и ощущается принадлежность человека к своему народу или "комплиментарность" по отношению к другому.
  
   2. О политической роли "просто Иванов"
  
   В первой главе мы разграничили понятия этносов, нации и народа, признали их реальное автономное друг от друга, но неразрывное существование. Разграничение пока теоретическое, но и это уже немало. Потому как большинство теоретиков, а за ними и практики путают, подменяют или же игнорируют ту или иную ипостась многогранного субъекта истории. Отсюда и фатальные просчеты политиков, подверженность ядра нации манипуляциям и т.д. Поэтому и мы не станем почивать на лаврах, и еще раз перепроверим выводы с высоты этого скромного теоретического достижения.
   Итак, народ как глубинная ипостась субъекта истории являет себя в ситуации политических кризисов, оказывая решающее влияние на исходы войн, революций, острых конфликтов, по итогам которых меняются не режимы и лидеры, а политические системы, сменяются династии, принимаются конституции...
   Однако, как же народу научиться действовать в ситуации системного кризиса, если на памяти каждого поколения таковых раз-два и обчелся? К тому же кризисы, в отличие от рутины будней, каждый раз протекают по-новому. Именно из-за исторического опыта и нежелания наступать на те же грабли, каждый раз ищутся новые.
   Повторим для ясности вопрос: Где народ черпает образцы самоорганизации для действия в кризисных ситуациях, когда все шаблоны порваны, машины застопорены или даже сломаны?
   Сугубо теоретический ответ: из опыта, осмысленного историками, философами, политологами и идеологами. Так и представляем себе матроса Железняка, на бегу пролистывающего Тацита или хотя бы Карамзина в поисках политических рецептов.
   Ну ладно, ладно, не будем ерничать и утрировать - разумеется, Карамзина, а скорее - Макиавелли не пролистывали, а замусоливали до дыр сами вожди или закулисные кукловоды, составившие план вооруженного восстания. Но они-то не к народу относятся, а к элитам, и чтобы чей-то замысел свершился, он должен быть разъяснен народу не в виде глубокомысленных конструкций, а в виде простых и действенных лозунгов. Заметьте, не просто "простых" и понятных для каждого, но действующих на глубинном уровне. Ибо в периоды кризисов таких претендентов в вожди, не говоря уже о закулисных посредниках и идеологических прожектеров, - хоть пруд пруди. Но в резонанс с толпой и тем более - с широкими народными массами входят лишь одна-две-три яркие идеи, взаимосвязанные в рамках единой идеологии.
   И все равно, оформление идей в лозунги и идеологии, а тем более в организованное движение происходит вовсе не в начале кризиса, а в ходе его развития, на достаточно продвинутых этапах. Напомню, что Ленин с броневика вещал уже после начала острой фазы кризиса, и то - нес какую-то теоретическую ахинею, а во внятные и действенные лозунги и декреты это превратилось много позже по меркам течения времени в кризисе.
   Давайте отвлечемся от кризисов, и зададим самый простой вопрос, что ни на есть обыденный: Кто-нибудь когда-нибудь видел, чтобы кто-то, даже приезжий интеллигент из далекой провинции, впервые попав в столичное метро, начинал пользование новым для себя видом транспорта с чтения "Правил пользования"? Кто-то кроме составителей их вообще когда-нибудь читал? Вот в том-то и дело, что, оказавшись в новой для себя ситуации, люди всегда опираются на инстинкт мимесиса, наблюдая и подражая другим, но не всем другим, а так же инстинктивно выбирают из массы людей "своих", похожих по внешнему виду, поведению. В этом люди мало отличаются от других стайных животных.
   В ситуации масштабного кризиса происходит то же самое - самые активные начинают действовать, исходя из своего жизненного опыта. Чем проще и однозначнее этот опыт, тем быстрее перейдут к активному действию, в отличие от интеллигенции. И чем более массово представлен этот простой опыт в населении больших городов, где и проявляются большие кризисы, тем быстрее вокруг таких активных паттернов поведения формируются круги и волны подражательных действий. А уже потом потенциальные лидеры и идеологи успевают или нет подхватить инстинктивные движения толпы, чтобы оказаться во главе стихийно формирующихся колонн и в центре порядка, что сам собой образуется из хаоса. Поэтому революции и вообще История - это живое творчество масс, а Народ в своей творческой ипостаси признается источником права и власти.
   Теперь можно сделать еще один логичный шаг в теоретических рассуждениях о народе, а не о власти и государстве. Ибо теоретики и идеологи обязательно от революции идут в этом, куда более интересном и хлебном направлении. Следующий простой вопрос: а где и откуда берут эти самые активные зачинатели хаотических движений свои простые образцы поведения в кризисной ситуации? Здесь сложность состоит именно в самой постановке этого простого вопроса, ибо городским теоретикам не к лицу принижать роль сложно сочиненных слоев в пользу просто действующих, и к тому же деклассированных элементов, недавно покинувших село или малый город. Ответ на этот несложный вопрос - еще проще: Образцы поведения в масштабных кризисах черпаются из образцов поведения в малых кризисах масштаба семьи, села, артели, горно-заводского поселка. Констатация вроде бы банальная, но именно она описывает многоуровневую структуру того самого Народа как политической ипостаси единого субъекта истории. При этом вероятность появления лидера из той или иной среды тем выше, чем сложнее обстоятельства жизни в этой простой среде.
   Соответственно, опыт наблюдения и участия в таких мелкомасштабных кризисах передается из поколения в поколение. В стабильных условиях, как на селе, этот опыт только воспроизводится, сохраняя основные черты от самых стародавних времен. В случае миграции носителей опыта в иную среду, он мутирует и отбирается в смешанных семьях и коллективах. Динамика примерно такая же, как с генотипом.
   Применить эту вовсе не сложную теорию для практического анализа, например, "майданной" ситуации в Киеве конца 2013 года тоже не слишком сложно. С одной только поправкой - не только мы такие умные, но и на Западе прагматично изучают феномены психологии толпы, психологии масс, эмпирически учитывают те самые простецкие паттерны поведения, чтобы оседлать хаотичную волну и встать во главе процессов вместо лидеров национальных элит, либо поставить во главе подконтрольных лидеров.
   Но из этого понимания вовсе не следует, что России нужно действовать так же - провоцировать, подкупать и всячески манипулировать соседями. Хотя бы по причине отсутствия каких-либо предпосылок к неоколониальному извлечению дивидендов. Проще говоря, объективные условия у нас неблагоприятные для извлечения добавочной стоимости из чужого сырья или полуфабрикатов, а равно и дешевой рабочей силы. Интеллектуальный продукт в постиндустриальной экономике - другое дело.
   Поэтому брать пример с Запада нужно только в упорном и прагматичном изучении и сборе информации, ее анализе. Но практической целью может быть только разрушение неоколониальных планов и практик в отношении братьев-славян, то есть точечное и выверенное вмешательство в момент, предшествующий структуризации хаоса.
   Теперь еще немного уточним место политической ипостаси среди других, а заодно рассмотрим ближе гумилевские понятия субэтноса, этноса, суперэтноса.
  
   3. Немного обобщений
  
   Читая политико-экономическую публицистику, завернутую чаще в наукообразную форму, приходится только удивляться, как авторы ухитряются заблудиться в трех или четырех "соснах". Хотя понятно, что за тем или иным вариантом заблуждений стоит вполне конкретный политико-экономический интерес. Например, идеологи, связанные с промышленным, производственным капиталом (хотя бы и государственным, как в СССР) умаляют значение торгово-финансовых отношений. Англо-саксонские идеологи - тоже упрощают модель экономики до вселенской биржи. Однако и те, и другие полагают, что никакой автономии у производственных и торговых отношений нет, а экономика - это не взаимодействие этих автономных, но тесно сопряженных сфер, а доминирование одной из них. Не говоря уже о том, что есть еще, как минимум, одна столь же сопряженная с этими экономическими сферами, но тоже автономная "полусфера" производственных и потребительских стандартов, подчиненная автономной от экономики сфере государства.
   Однако в торговой и даже в финансовой сфере есть свои собственные технологии и свое производство услуг и "продуктов" (например, тех же денег как особого товара). А внутри производственной корпорации или сети есть своя подчиненная сфера обмена. Причем на каждом уровне - от ремесленника или от артели и бригады, до глобальной корпорации и отрасли имеют место собственные варианты производственных, обменных отношений, стандартов и правил. И в целом каждый таксон общественной структуры представляет собой матрешку, внутри которой есть три "матрешки" поменьше.
   Три сопряженные сферы - производство, обмен и стандарты (правила) достаточно легко разглядеть. Доказать автономию их существования сложнее из-за вложенных "матрешек". Экономист марксистской школы всегда приведет примеры и назовет нормой подчинение обмена производству. Его оппонент из "маржиналистов", наоборот, докажет, что все самое главное в экономике, да и вообще в жизни происходит на бирже, поэтому норма - это подчинение производства товарно-денежному обмену. Представители "австрийской школы" идут немного дальше в этом споре, и упирают на цивилизованные стандарты, как самое важное для биржи, а значит и производства.
   Однако это представления столетней давности, консервируемые ради запудривания мозгов образованным обывателям. Философская и математическая мысль с тех времен ушли далеко вперед, и понятие "фрактал" благодаря красивым узорам, выкладываемым в соцсетях, сейчас известно многим. Если немного напрячь пространственное воображение, то можно представить себе не двухмерный, а трехмерный фрактал в виде "объемного узора". А там, глядишь, даже если не получится представить, то допустим возможность существования четырехмерного пространственно-временного фрактала.
   Кроме того, в современной философии достаточно развиты теории "порядка из хаоса" (И.Пригожин), а также теория "автопоэза" (Матурана и Варела). Автопоэз, то есть самсозидание, и описывает динамику автономных сфер в живых системах. А народы и человечество в целом к ним, естественно, относятся.
   Теперь, на достигнутом уровне восприятия сложности, можно добавить к трем уже названным "матрешкам" еще одну, которую не так просто опознать. Первые три сферы, несмотря на четырехмерную динамику, еще можно упрощенно представить как условно неизменный объект (между кризисами). Четвертая "матрешка" представляет собой политическую сферу на каждом уровне и имеет основанием как раз любые кризисы, переходные состояния. То есть как раз она отвечает за формирование нового "порядка из хаоса". Между тем в политической и политологической публицистике, а тем более в обывательском представлении сопряженные сферы политики и государства так же почти не различаются, как и производство с обменом. Более того, "государство" уже четыре сотни лет почитается синонимом страны, где "внутри государства" обитает народ. Однако государство и шире - сфера стандартов и правил (регулируемая также традицией, а не только государством) отвечает за поддержание статус-кво и соблюдение правил, а политика - ровно наоборот - за формирование новых правил в случае кризиса (в том числе предсказуемого, как приход зимы и т.д.). То есть уже по своим функциям эти две сферы никак не могут быть не то что тождественными, но даже совмещенными, только сопряженными. Хотя внутри государства тоже есть своя политика, а внутри политики - свои политические институты, отвечающие за стабильность правил игры по выработке новых правил. И так далее и тому подобное. Еще раз повторю: обобщенная общественная структура представляет собой четырехмерный (динамический) фрактал, в каждом узле которого соединены по четыре "матрешки" - производство, обмен, правила (стандарты) и игра по поводу правил.
   Извиняюсь за столь длинное философское отступление, но я должен обозначить тот уровень сложности, с которым мы имеем дело при анализе явления "народ" и его соотношения с этносом, нацией, цивилизацией и прочими таксонами обществоведческой классификации. Поэтому очень прошу многомудрых критиков, оперирующих штампами упрощенных схем марксистской, либеральной или фашистской идеологий, даже не пытаться наставлять автора на путь истинный. Ибо он погряз в автопоэзе и фракталах, и ничем не оттащишь, разве что еще более вкусным интеллектуальным чтивом. Проще отстать от него, и почитать что попроще из классиков.
   Теперь можно вернуться к предмету аналитических рассуждений - народу как части автопоэтического единства, где присутствуют и этнические, и национальные узлы многоуровневой фрактальной сети. Самое время вспомнить гумилевскую классификацию этносов и прочих составляющих этносферы. Сразу же оговоримся - для середины ХХ века, в период тотального господства упрощенных идеологий, теория Л.Н.Гумилева была настоящим мировоззренческим прорывом, предвосхищая многие философские прорывы конца века. Однако из этого не следует, что она не заслуживает критики для дальнейшего развития. Как раз такого рода продуктивная критика и будет наилучшим выражением почтения к великому русскому ученому.
   Во-первых, вслед за Гумилевым подчеркнем автономную сущность этносферы, но будем утверждать ее сопряженность с другими сторонами социальной жизни. От чего сам Гумилев открещивался, возможно, для самосохранения, чтобы не ступать на опасное поле социальных наук. За примерами жертв из лучших философов и ученых, ступивших на это поле - Чаянов, Кондратьев, Флоренский, Лосев, далеко, увы, ходить не придется, да и сам Лев Николаевич вдоволь настрадался от простых, как "Правда", марксистов-ленинцев.
   Введенная им этнологическая классификация - "консорция", "субэтнос", "этнос", "суперэтнос", была в самой последней статье от 1992 года дополнена гипотетическим уровнем "гиперэтнос", охватывающим взаимосвязи с природой всего человечества.
   Строить классификацию этнологических таксонов подобно биологическим можно, но только с оглядкой на отличие предмета этих наук. В биологии не только виды, но и ниже уровнем - популяции существуют строго отдельно друг от друга. Соответственно, и таксоны линнеевской классификации основаны на упрощающем обобщении. В социуме такая автаркия случается разве что в самой глуши амазонских болот, даже в тундре Крайнего Севера отдельные этносы взаимодействуют, образуя сложное динамическое единство. Здесь верхние уровни классификации - не упрощенно-обобщенные проекции нижних уровней, а реально существующие и выполняющие свои собственные, особые функции подсистемы более широких систем.
   Более точным аналогом этнологической ветви социологической классификации может быть структура материальной основы жизнедеятельности организма: клетка, ткань, орган, система органов, организм. Такая метафора позволяет понять, что субэтнос, как и суперэтнос не являются уменьшенной или увеличенной копией этноса, а имеют свои, только этому уровню присущие особенности функционирования, как и семья, поселение (аналог популяции), и человечество в целом как глобальная система, а не просто широко расселившийся вид homo sapiens. В шутливой форме мы уже обсуждали это соответствие человечества организму, где цивилизации (и суперэтносы) - это подсистемы организма, нации (и этносы) - это его органы, а региональные и крупные городские субэтносы - ткани органов, вплоть до семейных "ячеек общества" как аналога клеток.
   Взаимодействие сообщества людей с природой неотделимо от выработанных этнической культурой социальных форм и производственных технологий. Этничность по Гумилеву является важным свойством, а то и сущностью первой из четырех "матрешек", описывающих жизнедеятельность каждого автономного сообщества на любом уровне. Гумилевский "этнос" - достаточно сложный "орган", в нем сочетаются разнообразные хозяйственные уклады. В отличие от "субэтноса", где культура "возделывания" вмещаю­щего ландшафта более однородна, но обязательны "вкрапления" сопутствующих культур обмена, поддержания традиций (или стандартов) и работы с привычными кризисами. В других трех сферах тоже есть такие же "субэтносы" с аналогичными подсистемами. Но главное, что именно субэтнос объединяет популяции со сходной хозяйственной культурой и сопряженными культурами обмена, правилами и ритуалами. Но только взаимосвязанные между собой, у поселения староверов за океаном могут быть такие же хозяйственные традиции, как в средней полосе России, но частью субэтноса или этноса оно не является.
   Соответственно, на уровне этноса сосредоточены хозяйственные и иные функции, обеспечивающие взаимосвязь субэтносов. Здесь более важными являются коммуникации обмена и обслуживающие их городские и "бродячие" субэтносы. Вместе базовые и коммуникационные субэтносы формируют общий баланс производства, обмена и потребления, который в свою очередь является основой для складывания суперэтноса.
   На уровень суперэтносов отдельно вынесены функции поддержания культурных стандартов и правил, включая "иммунитет" от чужеродных агентов и "раковых клеток". Сюда же следует отнести "мембраны" - пограничные (лимитрофные) этносы и субэтносы, взаимодействующие с соседними цивилизациями (субэтносами). То есть, вообще говоря, в состав суперэтноса, кроме обычных этносов, входят особые"национально озабоченные" субэтносы, в которых гипертрофированы функции "третьей матрешки".
   Впрочем, все составные части социума находятся в непрерывной динамике, так что суперэтнос может быть основой и для имперской нации, и для союза наций - и то, и другое лишь разные формы существования единой цивилизации.
   Наконец, на самом высшем уровне взаимодействия цивилизаций превалируют функции геополитической игры, накопления знаний о кризисах и глубинной природе человеческих отношений. Как народы не существуют друг без друга, так и мировые религии, а равно научные школы имеют смысл лишь в глобальном взаимодействии. Однако, чтобы гипотетический гумилевский "гиперэтнос" был или стал реальностью, необходимо развитие субэтносов, озабоченных не производством, не обменом и не цивилизованными стандартами, а общими гуманитарными проблемами человечества и каждого человека. Исторически, в периоды глобальных кризисов такие субэтносы порождаются - назорейское сообщество в Иудее начала нашей эры, флорентийское сообщество на рубеже XV-XVI веков. Будет ли в истории человечества время, когда такое сообщество, сформировавшись, не разрушится, и станет направлять глобальное развитие, Бог его знает!
   Однако мы уже исчерпали терпение читателей и лимит теоретизирования, и пора уже перейти к практическому анализу животрепещущих вопросов.
  
   4. Двинемся потихоньку
  
   Вообще-то сравнительный анализ народов, этносов и даже просто людей - занятие нетривиальное и рисковое. Всегда есть возможность поспешить и людей насмешить, а то и напугать "натянутыми на глобус" выводами. Далеко ходить, увы, не придется, рубцы от расовых теорий и практик еще не разгладились и даже воспаляются. Но и марксистские, и либеральные теории ведут порою к голодоморам и разрушениям не меньших масштабов.
   В основе ошибок западных исследователей - "прошитый" в их коллективном бессознательном принцип централизма. Это когда нормой полагается всё, что на вершине привычной европейцу иерархии, а все прочие - это недоразвитые и отклонившиеся от единственно верного пути. А если вдруг кто-то вовсе не похож и не хочет подражать, то это расово неполноценные особи и народы. Гитлер в этом смысле ничего нового не придумал, а лишь выпукло проявил общеевропейское мышление. Для контраста с упырем можно упомянуть великого гуманиста - психолога Пиаже, который свои ценнейшие открытия интерпретировал строго в рамках европоцентричного расизма и сексизма, полагал различия в психологии отклонением от европейской мужской нормы.
   Между тем, даже внутри самой Европы различия между этносами, субэтносами, людьми весьма велики. Поэтому один исследователь, наблюдая свой близкий круг, делает вывод об "эдиповом комплексе" как двигателе развития личности, а его коллега, наблюдая другой круг пациентов, выводит "комплекс власти". Между тем, все эти видимые противоречия снимаются моделью четырехмерного фрактала, в которой учтены две равно значимые особенности общества - анизотропность и гомологичность.
   Изотропность предметного поля - это однородность свойств на всем протяжении. Например, космическое пространство долгое время полагалось изотропным, пока для объяснения "гидродинамики галактик" не пришлось придумать "темную материю". Именно постулат изотропности ближнего космоса лежит в основе рациональной теории Фоменко-Носовского, знаменитой своей явной нелепостью.
   Даже космический вакуум нельзя на больших дистанциях уверенно полагать изотропным, что уж тогда говорить о такой текучей и постоянно изменяющейся материи как человеческая психология, судьбы народов, наций, этносов. Здесь применим только постулат анизотропности как принципиальная основа исследования.
   Гомологичность - дополняющий анизотропность принцип, характерный для всех живых субъектов. Он означает, что между любыми противоположными формами всегда найдется ряд промежуточных, постепенно переходящих друг в друга.
   Что означает сочетание этих двух принципов на практике для исследователя? Во-первых, никогда не спешить с обобщением выводов, сделанных на узкой с точки зрения географии выборке, пусть даже она будет многотысячной. Соответственно, никак нельзя из любого исследования сразу делать далеко идущие обобщения. Вернее - если очень хочется, то можно, но это и будет идеологическое манипулирование, достойное отца лжи.
   С другой стороны, для любого найденного феномена в психологии и в поведении людей практически всегда найдется малое или большое сообщество с таким характером. Поэтому задача найти точные границы, где обнаруженный феномен имеет значение, и это знание может быть использовано во благо, а не в иных целях. Из этого следует, что даже исследования с ошибочными выводами могут быть востребованы как источник фактов для правильной интерпретации на основе более надежных принципов.
   Означает ли это, что обычному, неподготовленному читателю или начинающему исследователю не стоит и браться за столь сложные материи? Вовсе нет, нужно только придерживаться этих принципов, а они не так уж и сложны. В наше время очень многие имеют опыт игры в "паззлы", когда нужно сложить большую картину путем подбора совпадающих фрагментов. Для этого обычно сортируют детали со сходными узорами, расцветкой, сочетаниями. Начинают с "пограничных" фрагментов, собирают контуры, а потом их заполняют.
   Так вот, если мы отберем похожие друг на друга детали, то нет никаких гарантий, что они будут совместимы или даже окажутся в одном и том же месте. Так, по многим параметрам фрагменты социальной жизни современной Украины похожи на африканские аналоги. Другие детали, наоборот, похожи на Россию или на балканские страны. Однако, вероятность того, что похожие фрагменты лягут рядом и общая картина сложится, все-таки достаточно велика. Как методика поиска и отбора фактов, а также их осторожного обобщения - эта аналогия вполне годится.
   Итак, применительно к Украине, давайте попробуем найти такие цвета и "узоры", составляющие гомологичные ряды и притом отличающие этот "паззл" от соседних. Что первое придет на ум, символизирующее Украину от Запада до Востока?
   Мне, как почитателю Булгакова, сразу пришла "меловая гора". Помните, в конце 21 главы Романа Маргарита приземляется на берегу реки? Высокий берег, где меловая гора символизирует Украину, а другой - низкий и болотистый - Белоруссию. Припять - это северо-запад страны, но и на восточной границе с Ростовской областью есть райцентр Меловое. Такой вот протяженный единообразный "вмещающий ландшафт" - меловые горы и бескрайние степи, изредка прорезаемые реками. Но из них лишь один Днепр - действительно серьезная преграда, разрезающая все пространство на Левобережную и Правобережную Украину.
   Сама по себе меловая гора мало что говорит, нам важна практическая значимость ее для субэтносов. В мягком известняке относительно легко рыть глубокие колодцы и глубокие погреба. Тут-то мы и видим одинаковые "узоры паззла", значимые для всех украинских регионов, столь разных в остальном. На западе - знаменитые схроныв лесах, на востоке - донбасские шахты, на юге - одесские катакомбы, в центре и повсюду - те самые погреба и криницы, без которых нельзя представить украинское село или хутор.
   Никаких выводов и обобщений из этого наблюдения пока сделать нельзя, но на заметку мы это общее в этническом ландшафте взять обязаны. Что еще общего между дальними краями великой (по европейским меркам расстояний) "державы"?
   Необычная, на грани психической нормы, любовь к футболу. Разве что западные края не столь подвержены этому болению. Тоже любопытный штрих, найти рациональное объяснение которому невозможно. Но мы попытаемся.
   Что еще? Спивают гарно, задушевно - этого не отнять. Любят и ценят вкусно при­готовить и поесть - тут и вовсе украинцам равных нет. Вообще, к праздникам - свадьбам, поминкам, новосельям, приезду гостей - относятся серьезно. К работе - не так.
   Эти эмоциональные общие ценности, очевидно, сближают самые отдаленные края страны, которые в других отношениях могут не совпадать до полного неприятия. Может, еще найдутся этнографические детали и расцветки, общие для всей или большей части страны. Если знаете, подсказывайте, не помешает.
   С точки зрения этнопсихологии заметна разница между "женским" характером села и более сбалансированным, а на востоке - и просто "мужским" характером городов. Тем не менее, с учетом сильной связи между городскими жителями и селом, в целом "психотип" украинцев имеет крен в "женственность": эмоционально-иррациональный, зацикленный на житейских проблемах и подробностях, ценностях своей хатынки с краю. А все остальное - работа, гроши, свобода передвижения в Россию или Европу имеют только подсобную роль.
   Есть еще момент, скорее разделяющий страну - это язык, точнее - языки. Однако и здесь есть общее, включая различия между городом (русский язык, на западе когда-то был польский) и селом (диалектный суржик), а также сочинение абсолютно искусственного жаргона в качестве официального языка.
   Пожалуй, этих гомологичных рядов расцветки и мелких деталей пока достаточно для вывода о наличии некоторого единства в рамках общих границ. Так что следующий шаг анализа - поиски этих "пограничных фрагментов". И тут мы выходим за рамки географии и этнографии, и должны привлечь исторические карты. Потому что границы народа определяются по отношению к соседним субъектам истории(!), а не текущей экономической или политической конъюнктуры.
   Этим пограничным вопросом мы и займемся в следующей главе.
  
   5. Круговорот и его границы
  
   Территория Украины и ее (территории) история - тот случай, когда вмещающий ландшафт имеет весьма контрастные характеристики - благоприятные локальные условия для ведения хозяйства, и крайне небезопасные коммуникации, открытые настежь всем кочевым ветрам, особенно с востока.
   Сколько не копай вглубь истории - на четыреста, тысячу, четыре тысячи лет назад - общая картина в целом одинакова: периодически Великая Степь рождает мощные волны переселения кочевых народов с востока на запад. Это давление порождает вторичные волны переселения племен, перемешивая все на своем пути и много дальше, вплоть до крайнего запада Европы и севера Африки. И наиболее удобным для кочевников путем миграции является западная оконечность Великой Евразийской Степи, длинным и острым клином врезающаяся в Восточную Европу. Словом, "куда ни кинь..."
   Эта многотысячелетняя геоисторическая характеристика была упразднена лишь относительно недавно, вместе с присоединением в конце XVIII века "новороссийской" территории к Российской империи. Собственно, от этого рубежа времени идет отсчет истории восточноевропейской Украины как страны, где евразийские кочевые корни и стереотипы намного сильнее, нежели в коренной России и, тем более, в Белоруссии.
   Справедливости ради отметим, что внешние контуры "степного клина" менялись на протяжении последних тысячелетий. Сначала (в середине I тысячелетия до н.э.) на северной лесостепной границе появились Змиевы валы, построенные неведомой нам пока протославянской культурой (не будем обижать предков чуждым словом "цивилизация"). Затем, на рубеже I-II веков н.э. по образцу Змиевых валов римляне соорудили "Траяновы валы" вдоль реки Прут и нижнего течения Дуная, завершив южную, черноморскую грань. Наконец, к концу I тыс. н.э. пограничные королевства католической Европы при помощи "Червоной Руси" замкнули узкий выход из Степи в Паннонию и в Польшу. Разумеется, дело вовсе не в валах или пограничных крепостях, а в мощных цивилизациях, которые укрепились по ту сторону сформированной границы и начали понемногу влиять на дела в этой части Степи. Но все равно открытая кочевым ветрам восточная граница, а вернее отсутствие таковой оставалось главным смещающим фактором местного этногенеза.
   Если приглядеться к структуре Змиевых валов, они покажут ширину лесостепного приграничья. Есть линии валов севернее Киева - в Гомельской и Черниговской областях, а есть другие - немного южнее Киева, вдоль знаменитой речки Рось и на другой стороне Днепра тоже. Граница между степными и лесными народами неоднократно сдвигалась при разных соотношениях сил. Этот же эффект видно на примере двух линий Траяновых валов. Кроме того, пространство между двумя линиями валов (или крепостей на западе) формирует промежуточную, лимитрофную, посредническую культуру между восточно­европейскими и западноевразийскими этносами.
   Нужно учесть, что западноевразийский степной клин почти полностью перерезал самые богатые южные торговые пути для восточных славян, а также служил для кочевников фланговым плацдармом с юга. Так что именно для наших предков этот фактор "южной дикой степи" явился тем самым Вызовом Времени и мощным стимулом для исторического развития и продвижения на Юго-Запад с периодическими уходами к себе на Северо-Восток для сосредоточения и накопления сил.
   Давайте непредвзято взглянем на карту Киевской Руси из школьного учебника истории, и честно уберем пунктирные границы "зоны влияния" в Степи, дорисованные для престижа. Что в итоге пересекается с нынешней картой Украины? Только та самая лимитрофная зона лесостепных племен на Волыни, в Полесье, вокруг Киева и на Черниговщине с переяславским форпостом. Это и есть "белая" Русь, то есть в буквальном переводе - южная. (Оттенок неба в вечерние часы завершения переходов определял цвет стороны света - "червонный" запад, "черный" север и "синий" восток).
   Любопытно, что древнее имя "Киевской Руси" в исконном смысле, а не в том, что придумали историки конца XIX века, досталось не Украине, а Белоруссии. Хотя ядерное для белорусской нации Полоцкое княжество относилось к Черной Руси кривичей. Кстати, еще один пример того, что для нации и даже для самостоятельного княжества всегда нужны, минимум, две этнических ветви, вовлекающих посредников в свои дела.
   Все встает на свои места, если понять, что топологически любая великая степь с сетью населенных оазисов ничем не отличается от большого моря с островами. Недаром покоритель Великой Степи имел титул Чингисхана (Океан-царя). Я прошу всех читателей четко зафиксировать эту эмпирическую даже не аналогию, а равенство Степи и Моря. Потому что мы далее будем находить все больше подтверждений этому. Надеюсь, что не нужно доказывать общие повадки любых кочевников, сходство в действиях, мотивах и порядках морских "казачков" и степных "флибустьеров". Отрицать эту конвергенцию может только слепой.
   А раз так, то нетрудно заметить реальную историческую аналогию между Киевом тысячелетней давности и трехсотлетним Санкт-Петербургом. В обоих случаях столица вынесена в центр "фронтира" для решения исторических задач, диктуемых Вызовом Времени. И там, и там для решения главной текущей задачи - защиты наиболее важных торговых путей (в Царьград или в Амстердам с Лондоном) пришлось озаботиться выходом и закреплением широкой полосы границы (лимитрофа) вправо и влево. Плюс закрепить за собой отдельные форпосты (Тьмутаракань, Саркел или Аланды, Гогланд) А также вовлечь в служивую элиту голодных до добычи прибалтийских (варяжских) родст­венников и свойственников, а равно и часть степных кочевников (казачков).
   Культурная страна, испытывающая давление хищных соседей, всегда именно так и поступает - нанимает в союзники, предоставляя опору и статус, своих послушных не очень крупных, но и не мелких хищников, которые становятся "динамической защитой" от менее воспитуемых. Так в доме заводят кошку для отпугивания крыс и выведения мышей или свою собаку для отпугивания бродячих псов и прочих воров. Роль собаки в нашем случае выполняло феодальное государство в лице русских варяжских князей. А на роль котов, гуляющих по степи вроде бы как сами по себе, киевские князья приманили не самые сильные, но и не слабые племена тюрков-кочевников, названных "черными кло­буками". Среди них и тюркское племя берендеев, впоследствии обнаруженное и воспетое сказочником в костромских лесах.
   Эти прокиевские "каракалпаки" патрулировали степь с внешней стороны Змиевых валов по реке Рось, отчего возникший лимитроф получил название "Поросье". В случае появления более мощных сил противника, отряды первых украинских казаков (с черными шапками на буйной голове), сыграв свою роль дальних дозоров, могли укрыться за валами, в крепостях, где вместе со славянами и другими местными жителями оседали их семьи, например, в городе Торческ.
   Эта внешняя межэтническая система на южных рубежах Древней Руси вполне видна и понятна, как и функции мужской части населения. Гораздо меньше внимания уделялось внутренней, локальной структуре этого огромного пространства, а ведь именно эта "лучшая половина" народа отвечает за воспроизводство и воспитание этнических стереотипов поведения. Впрочем, и здесь мы можем опереться на свидетельства древних и древнейших источников, вплоть до Гомера и Заратустры.
   Сквозь мифы и легенды можно разглядеть общее и характерное для всех народов, когда-либо заселявших или прокочевавших через западноевразийский степной клин. Этой особой чертой является весьма четкая дифференциация на "мужскую" (кочевую, военно-набеговую) и "женскую" оседлую культуру. Геродот и иные греческие, персидские, араб­ские поэты и летописцы, оставившие сведения о древних обитателях степной Киммерии и Скифии, уверенно свидетельствуют, что эти народы складывались из кочевой, пришлой части (военной, пастушьей, торговой) и локальной аграрной культуры, берущей начало, как минимум, от "катакомбной культуры" волго-донского междуречья. В итоге под давле­нием очередных волн кочевников из Великой Степи эти двусоставные народы так же привычно распадались на две части. А скифское военное сословие так и вовсе предпочи­тало кочевать между цивилизованными странами Ближнего Востока, участвуя в войнах и набегах, а равно и в наемной защите городов, в то время как их законные жены и дети оставались в причерноморских и волго-донских степях.
   Пожалуй, мы достаточно четко очертили географические границы и исторические корни исследуемого явления, чтобы теперь дополнить макроанализ изучением локальных форм во взаимосвязи с глобальным фактором кочевого давления и влияния иных соседей.
   Подводя черту этой главе, могу заметить, что это не я, а сама история сочинила каламбур о том, что не киевская Белая Русь, но именно Поросье было первоисточником для политических нравов и майданных стереотипов "украинского политикума". Но уж что нынче из этого выросло, то выросло...
  
   6. Жизнь на распутье
   Сначала, как обычно, несколько слов о принципах исследования. Дело в том, что история, как мы ее знаем, есть не больше, но и не меньше, как реконструкция событий по следам. Обычно предметом внимания историков являются не рутинные стороны жизни царств, церквей и иных центров цивилизации, а кризисы и их последствия, реже причины. Документы, летописи и дневники пишутся в более спокойные времена, после бурных и зачастую долгих периодов безвременья, а потому многие герои, детали и механизмы, неудобные и неприятные победителям, выпадают или серьезно искажаются. Тем не менее, других историков и историй у них для нас нет, и чтобы создать более объективные и надежные интерпретации известных фактов и событий, нужны точки опоры вне политики.
   Одной из таких точек опоры может стать гумилёвская этнология, если ее немного развить, очистив от древнетюркской метафизики. Может, даже и назвать лучше как-то иначе: "этноистория". Как и в политической истории, речь пойдет о реконструкции пове­дения людей и сообществ, составляющих субэтносы, при обычных для данного "вмещаю­щего ландшафта" локальных кризисах. Такие вызванные рутинными причинами кризисы обыденной жизни случаются регулярно, привычны для всех, затрагивают не столицы, а наоборот - глубинку, а потому не отражаются в летописях. Если же мы реконструируем стереотипы преодоления локальных кризисов, то сможем надежнее интерпретировать и глубже понимать кризисы более масштабные - как исторические, так и современные.
   Что касается источников для реконструкции этноистории, то их намного больше, чем используемых для реконструкции политической истории. Во-первых, это существую­щие или описанные этнографами традиции сельских поселений, городков и поселков, идущие от седой старины. Не сами по себе, разумеется, а при сравнении с другими источниками. Эпосы, былины, народные сказки, а равно сохранившиеся детские игры в таких локальных поселениях - тоже источники. Древние мифы и археологические данные, относящиеся именно к рутинным сторонам жизни древних поселений - тоже. Кроме того, как известно из аналитической психологии, сны и видения, особенно у невротиков, также совпадают с образами и сюжетами древних мифов своего народа, хотя этот источник вряд ли можно считать основным, разве что для подтверждения и иллюстрации.
   В наше время популярны этногенетические исследования, выявившие любопытные факты. Например, британские ученые с удивлением обнаружили, что генотип местного сельского населения такой же, как у доисторических пиктов, населявших острова еще до вторжения кельтов. Наши российские исследователи обнаружили, что генотип коренных русских также не изменился со времен переселения славянских племен и их смешения с балтийскими и угро-финскими. Никаких примесей тюркских генов на селе не обнаружено. Однако тут есть одна методологическая тонкость - ученые отбирали для исследования тех сельских жителей, кто заведомо происходил от аборигенов. Определяли это по корреля­ции генотипов с фамилиями, типичными для данной местности, а у носителей редких фамилий, то есть потомков "понаехавших" генотип не проверяли, поскольку дело это трудоемкое и пока дорогостоящее.
   Тем не менее, результаты и наших, и британских ученых позволяют судить о том, что не только генотипы, но и культурные стереотипы поведения у значительной части сельского населения сохранились с тех же древнейших времен. Это достаточная основа для корректной реконструкции этноистории, поскольку вплоть до последнего времени воспроизводство и рост населения, в том числе активного городского, шло за счет миграции с сельской или малогородской периферии. Изменение этого вектора, известное, как "демографический переход", является реальным признаком "последних времен" - коренного изменения течения всей истории. Но пока у нас есть возможность исследовать традиционные образцы поведения, в том числе селян в городе.
   Наконец, еще одним необходимым источником для пилотного исследования явля­ется интуиция. Когда будут наработаны сравнительные материалы и методики, можно будет не так плотно опираться на собственный опыт наблюдения в этнической среде, а пока без этого не обойтись. Поэтому и начинаем с братских украинских субэтносов, а не с русских, ибо необходим взгляд со стороны, вооруженный интуитивным пониманием.
   Итак, пойдем со скифов. Объясню почему: природные условия в западно-евразий­ской степи и окрестных ландшафтах и тогда были примерно такие же, как для скотоводов, так и для пахарей, и для торговцев. Геродот тому свидетель, что все эти сословия (касты) в те времена уже были. Плотность населения была достаточной, чтобы сложились субэт­нические стереотипы мирного сосуществования разных соседей, но не так велика, чтобы таких стереотипов появилось много. Так что именно из скифско-киммерийского корня все местные стереотипы выросли и заполнили все подходящее для них пространство. Тем не менее, уже тогда между разными частями причерноморской степи возникли различия с точки зрения соотношения влияния оседлых и кочевых составных частей субэтносов. В лесостепях или предгорьях землепашцам было легче "приручить" скотоводов, сузив круг их кочевья, и сделать щитом против их же кочевых родичей, как это довольно скоро произошло на правобережье Днепра. На левом берегу лесостепи более открыты для втор­жений и там сложились иные способы улаживать противоречия. Еще больше проблем было у оседлых пахарей в локальных оазисах, вкрапленных в собственно южную степь.
   В своей основе все способы "мирного сосуществования" одинаковы и основаны на взаимном признании худого мира лучше хорошей войны. Оседлым лучше откупиться привычной данью от знакомых кочевников, нежели вступать в открытый конфликт с воинственными племенами, к тому же легко мобилизующими всю свою степную родню на грабительский набег против "супостатов". А при мирном отдании дани кочующим поблизости кланам и племенам невыгодно звать на помощь и к дележу остальных, плюс наоборот экономятся силы для набегов на дальних соседей.
   Кочевники следуют по степи за своими стадами, подъедающими всю зеленую рас­тительность, и потому долго в одном месте находиться не могут. Так что сбор мирной дани с оседлых кланов и племен ограничивается сезонной миграцией. Много веков спустя эта местная традиция "полюдья" будет воспринята и русскими киевскими князьями.
   Кроме того, в условиях мирного сосуществования, хотя бы и при явном доминиро­вании "потомков Авеля", у оседлых земледельцев оставалось достаточно времени, чтобы вырыть целые системы погребов и подземных ходов для сокрытия от непрошенных, но близко знакомых гостей достаточных запасов для себя. Так что гостям пришлось бы потратить слишком много времени для поисков, а скотина на месте не стоит, вынуждает за собой двигаться. Поэтому более надежным способом пополнить запасы хлеба и других продуктов, в том числе и для обмена с греками на вино, становится мелкий базар. Опять же кочевники (в лице свиты их жен) тем самым осваивают параллельную профессию торговцев и начинают приносить пользу оседлым пахарям.
   Есть все основания полагать, что такие относительно взаимовыгодные отношения сложились не при скифах, и даже не при киммерийцах, а намного раньше. Тому порукой древние мифы скотоводов и их погребальные обычаи. Часть скифских курганов похожа по внутреннему устройству на погребения более древней "катакомбной культуры", другая часть могил устроена внутри в виде бревенчатых срубов. И то, и другое указывает на происхождение скифов от лесостепных земледельческих племен, также укрывавшихся в погребах и катакомбах, укрепленных срубами от еще более древних и менее культурных кочевников. Ведь погребение - это символическое отдание почестей не только конкрет­ным предкам, но и предкам вообще, в соответствии с самыми древними традициями. Скорее всего, в незапамятные годы более культурное и сильное племя отчасти смешалось, отчасти переняло навыки и умения соседей-кочевников, получило тем самым защиту от степняков и преимущество в развитии. Но затем случился неизбежный кризис, поскольку укрепившиеся скотоводы имели объективное преимущество над братьями-земледельцами, но по традиции считались младшими, подчиненными. Рано или поздно это не могло не вылиться в кровавый конфликт, в результате которого земледельцы под страхом кровной мести вынуждены были покинуть насиженные места, углубиться в леса и построить там первые древние города для своей защиты.
   Эта реконструкция выходит за рамки нашей темы, но важна для нее. Скорее всего, и степные скотоводы, и лесостепные пахари произошли от одного культурного корня, а потому имели все основания, скорее, сотрудничать, нежели враждовать, тем более что память о трагических последствиях междоусобицы передавалась в традиции.
   Принципиальным моментом в стереотипах взаимодействия оседлых степняков с их близко кочующими соседями и сродственниками, была общая нестабильность ситуации в Великой Степи. Одно грозное племя, как скифы, может взять под контроль весь западно-евразийский клин на какой-то пусть долгий, но все равно конечный период. В какой-то фазе развития возникает слишком благополучная ситуация "застоя", когда кочевье огра­ничивается небольшими закрепленными участками, боевые навыки кочевников уступают место сибаритству торговцев-нуворишей, вместо традиционных степных ценностей прив­носятся заимствованные "европейские". А затем наступает час расплаты в виде голодных степных родственников, кочевавших далеко за Доном и Волгой. Сохранившие хищный задор и боевой настрой начинают теснить пресытившихся дальше на запад.
   А еще позже из-за изменения широты прохождения атлантических циклонов Вели­кая Степь рождает много травы, скота, а значит и новых сильных и рослых воинов. Так что о прежней скифской стабильности остается только мечтать и вздыхать. Новые и новые волны кочевников сменяют друг друга в роли хозяев причерноморской степи. Прежние волны тоже не спешат уходить, перемещаясь на Правобережье и получая опору в лице заинтересованных в защите лесостепных племен. Так что все это степное пространство становится ареной соперничества племен, между которыми успевают прошмыгнуть и пограбить оседлых земледельцев мелкие банды со всех сторон света. И это чередование относительно недолгих спокойных и зажиточных периодов с очередной Руиной на долгие века становится вечным проклятьем этой странной страны.
   Даже из этого самого общего, но тем более верного анализа можно сделать выводы относительно конкретных кризисных феноменов, вроде киевского Майдана на рубеже 2014 года. Отношение местных оседлых жителей, то есть киевлян, на подсознательном уровне диктуется многовековыми кризисными стереотипами поведения. Да, в город при­шли голодные и малокультурные захватчики из предгорий, за которыми стоит еще более страшная и злобная Европа. Это в Белоруссии стереотипной реакцией был бы уход в партизаны под защиту родных лесов и болот с тайными тропами. В России ответом была бы мобилизация и возможно эвакуация всего ценного на более защищенные рубежи с последующим контрнаступлением. Но для открытой всем ветрам степной страны такое поведение заведомо слабых оседлых жителей было бы самоубийственным. Так было мно­гие века до прихода России, и вновь стало сейчас. Поэтому гораздо более привычным будет задобрить захватчиков песнями, плясками и угощением, устроить для них на весь период, пока они не откочевали, праздничный майдан и шумный базар на центральной площади, а также всеми фибрами души демонстрировать крайнюю благожелательность.
   Еще раз повторю, это не сознательная, а гораздо более глубокая бессознательная установка на ублажение опасного врага. Другое дело, что на сознательном уровне, дабы не потерять лицо и не уронить престиж, такому поведению выдумывается некое условно рациональное обоснование.
   А вообще, кроме киевского "незалежного" Майдана, еще более доходчивой иллю­страцией к народным традициям украинского села или городка является классическая комедия "Свадьба в Малиновке". Там все детали и фазы развития прописаны с полной исторической достоверностью. На этом примере мы и обсудим стереотипы кризисного поведения разных слоев населения.
  
   7. Правила общего життя
   На первый взгляд, не правильно привлекать к серьезному исследованию такой источник, как музыкальная комедия Б.Александрова "Свадьба в Малиновке". Но это не источник, а просто прекрасная иллюстрация к истинному источнику народной жизни, поскольку все типажи, сюжеты и повороты списаны сценаристом Л.Юхвидом с родного ему Гуляй-Поля. А кроме того, оперетта как жанр более всего соответствует украинской политике. Поэтому предлагаю освежить в памяти ключевые моменты.
   Во-первых, общая обстановка: "ни мира, ни войны", и армия распущена во всех смыслах, растеклась по степи, словно ртуть из разбитого градусника в виде мелких банд и вялотекущей гражданской войны. На протяжении многих веков между грозными волнами нашествий воинственных племен то с востока, то с запада - все остальное время западно-евразийская степь и ее селения жили именно в таком весьма условно мирном режиме.
   В любой момент могла налететь местная, а то и совсем чужая, пришлая нерегуля­рная "армия". Но чаще заглядывает все же знакомая, почти родная. Характерный момент - атаманы обеих враждующих группировок имеют не только общую базу, но и семейные корни, а то и хату с жинкой, детьми в одном селе. Но по большей части обе "армии" заняты на других фронтах - уходят в дальние рейды, кормятся на торговых путях или подкармливаются в других селениях, где у части казачков тоже есть родственники. Так что в родное село, как в "неприкосновенный запас", атаманы-командиры сотоварищи заглядывают нечасто, и не желают лишний раз друг с другом сталкиваться. А если вдруг и столкнутся, то пошуметь, пострелять, показать удаль, да и разбежаться по сторонам, похваляясь всем, как напугали и отогнали "ворогов". Если только речь не зайдет о серьезных эксцессах и нарушениях выработанных веками правил "ни-мира-ни-войны".
   Постоянное оседлое население при этом давно заведенном порядке составляют старики, немолодые жинки да малые дети. Этот порожденный степной анархией строгий порядок воспроизводится и на верхних уровнях здешней "политики". Можно вспомнить о тех же древних "царских" скифах - точнее воинской касте "ксаев", которые провели в глубоком рейде по Ближнему Востоку несколько десятилетий. И все это время их семьи со стариками, женами, детьми, рабами и скотиной ждали их в причерноморской степи. Да и в наше время киевская политика заключается в попеременном "захвате" города то одной "бандой", то другой. Причем одни хвалятся сильными восточными союзниками, а другие - столь же отдаленными западными партнерами. Но вместе, в привычной динамике такая система балансирования и кормления создает максимально возможные в таких условиях гарантии для всей политически, виртуально, но не этнически разделенной громады.
   Но мы продолжим смотреть нашу музкомедию: во дворах остались старики и прочие ветераны и инвалиды непрерывных войн, женщины и дети. Всем прочим остава­ться на селе, в хатах столь же опасно, как малым детям скитаться по степи или прятаться в зарослях и плавнях. А ну как налетят незваные гости с юга? Продовольствия не особо жаль, да и спрятаны запасы глубоко в погребах-катакомбах. И малые дети приучены при первом же шорохе прятаться в подполье. Но даже если застигнут врасплох на дворе или майдане, то тащить с собой малышню через всю степь в приморские города к рабо­торговцам просто не рентабельно, все одно помрут и небезопасно с таким обозом. Другое дело - парубки и дивчины - самый лучший трофей и товар. Вот и приходится приучаться сбиваться в стаи и партизанить для своей же безопасности. Какая самая популярная игра у детей в малороссийских селах? Да нет, какой футбол - прятки! Обустройство халабуд в зарослях где-нибудь на заднем проходном дворе, и чтобы было куда тикать через дыру в плетне, к оврагу и речке.
   Наша музыкальная комедия как раз с того и начинается, что молодые люди гуляют вместе в зарослях невдалеке от села. А в зимнее время, когда особо не разгуляешься по морозу, в украинских селах есть такой обычай, когда подростки ночуют в отдельной хате, в гостях у какой-нибудь вдовы или "солдатки", чьи дети уже выросли и выпорхнули. Разумеется, без "притулы" (петтинга) в тесном помещении не обходится, но строить на этом какие-то фрейдистские теории совершенно излишне, когда есть причины поглубже - именно соображения безопасности. Гуртом, стаей и отбиться от внезапного нападения чужих легче, и удрав, прятаться в каких-нибудь шалашах, халабудах или катакомбах намного теплее. Кроме того, романтика водно-половых игр где-нибудь в спасительных плавнях в относительно молодом возрасте хотя бы отчасти компенсирует отсутствие романтики и сугубую прагматику во взрослых отношениях полов. Во всяком случае, сбежать с потешной "свадьбы", как в киносказке, удавалось далеко не всем дивчинам.
   Хотя сюжет атаманского сватовства к дочери супротивного командира гораздо более многозначен и имеет политическую подоплеку. Баланс отношений между противо­стоящими друг другу "кочевниками" существенно зависит от силы коалиций и внешних сил, на которые эти "восточные" и "западные" коалиции опираются. Если одна из внешних сил просела, то баланс нарушается - одна из "армий" деградирует до измель­чавшей банды с комедийными персонажами. В этом случае молодой атаман или будет напоследок уничтожен своими же, перекинувшимися на сторону более сильного, или вынужден идти ва-банк. В обычных условиях баланса сил никто не стал бы покушаться на дочку командира. Уж что-что, а выяснение "кто есть кто" и "кто за кем стоит" - это и есть главное повседневное занятие всех поселян, а тем более атаманов, их лазутчиков и осведомителей, а вовсе не реальные боевые действия, которых благодаря постоянной разведке и своевременному переходу на сторону сильного можно и нужно избегать.
   Соответственно, чем хуже идут дела у главаря одной из сторон в реальности, тем сильнее он вынужден блефовать в отношении своих возможностей и связей. Но можно пойти на риск и навязать себя более сильному командиру как нелюбимого, но все же зятя. Хотя и сам рисковый жених оттягивает "момент истины" до последнего, подумывая о бегстве. Если бы "тесть" не успел предотвратить последствия свадьбы, значит, слабоват, что тут же разнеслось бы по степи и имело вполне ощутимые политические последствия. В таком случае пришлось бы по итогам изображать согласие и рассказывать о том, что и сам был на свадьбе инкогнито. И тогда рисковый молодой атаман становился бы во главе "войска", объединенного для похода против ослабевшей стороны, то есть чаще всего на запад. И такое объединение сил земляков произошло бы в любом случае, независимо от судьбы командиров.
   Таким образом, в "Свадьбе в Малиновке" отражен не менее архетипический сюжет смены степного политического режима - от рутинного баланса сил к общей экспансии по примеру махновщины.
   Однако и при балансе сил, и при экспансии, и наоборот - при вторжении превосхо­дящих сил, чаще с востока, константой остается стереотип собирания мужской части населения в боевые команды. Во-первых, потому, что так безопаснее. В родном селе, у мамки или у жинки нужно появляться во время главных сельхоз работ - посевной или жатвы. И то желательно быть очень осмотрительным, хотя в стабильном режиме степной анархии, эта потребность у бойцов и атаманов всех "армий" наступала одновременно, и риск внезапного набега ненадолго снижался. Тот, кто сумел ударно, побыстрее справиться со своей работой, или у кого этой работы меньше из-за неурожая или нехватки земли, раньше мог сорваться в рейд и застать врасплох дальних соседей позажиточнее, так сказать, восстановить "социальную справедливость" анархическим путем.
   Небольшое затишье в постоянно вялотекущей гражданской войне наступало вместе со снежными заносами к Рождеству. Самое спокойное время и семейная идиллия, кратковременное счастье в хуторах по всей неспокойной степи.
   Но как только весеннее солнышко растопит наст, и кони смогут добыть сухую траву, рискованный круговорот возобновляется. Всем участникам этой "драматичной музкомедии" опять нужно мобилизовать силы и умения для выживания, в том числе сбиваться в стаи, находить союзников, искать неверного счастья подальше от родных сел, заодно держа в напряжении всех других сухопутных пиратов. И в наши дни мобильность ватаг украинских "заробитчан" не меньше, а то и выше. Сейчас их можно встретить на всех меридианах и параллелях, но чаще в знакомых странах, как в Греции, куда работать охраной полисов ходили еще древние скифские предшественники.
   А еще этот важнейший этнический стереотип коллективного поведения, точнее даже архетип, вполне рационально объясняет иррациональную страсть всех украинских мужчин, но особенно горожан - к футболу. В наши относительно цивильные и куда более спокойные времена анархические архетипы "гуляй-поля" разбудить удается лишь изредка на "майданах" и "антимайданах". Но если в глубине души архетипическая программа есть, то она требует выхода хотя бы в формате шоу-бизнеса. Это как у древних греков, то есть бывших пиратов, осевших в полисах, прежние архетипы воплотились в театральные зрелища и спортивные игрища. Так и у многих современных народов, ведущих родослов­ную от морских или степных пиратов-казачков, любимым зрелищем является футбол. Ведь именно в нем воплощен кочевой образ жизни команд, регулярно возвращающихся в родной город, чтобы защитить его честь от чужаков. При этом наибольший эмоциона­льный накал наблюдается во время "дерби", когда встречаются в условно непримиримой схватке две команды из одного города. И точно также победители имеют право не только на славу и гонорар, но и на благосклонность местных девушек.
   Впрочем, у этой игровой медали есть и обратная сторона. В украинских городах гостям порою слишком навязчиво предлагают познакомиться с местными гетерами. При этом почему-то считают за лучший маркетинг сообщить, что речь идет о подругах или женах футболистов. Тоже архетипическая ситуация, о которой речь пойдет далее.
  
   8. Старая, старая сказка
   Как, с чего начать... этноисторию, в которой слова и песни про любовь играли и до сих пор играют едва ли не самую важную роль? С коварства обольстительных жинок? Но и казакам палец в рот не клади. Они друг друга стоят как две стороны одной медали - семейной жизни на краю продуваемой ветрами истории Степи. Поэтому будем соблюдать баланс в отношениях и в нашем к ним отношении. Начнем с идиллических картин, на которых все изображены вместе. Скажем, гоголевские "Вечера на хуторе" или "Старо­светские помещики" - чем не стереотип наших представлений об украинцах? А главное - их собственных представлений о сказочно идеальном житье-бытье.
   Между прочим, в любимом всеми мультике "Жил-был пес" - тоже свадебная куль­минация среди снежной зимы. Этноисторическую подоплеку мы уже знаем. Примерно ко времени праздника Рождества в степи устанавливался глубокий снежный покров, часто с несколькими слоями наста. Хотя конечно отдельные "черти" и по насту могли рискнуть в набег мелкой бандой. Но как большая сила пришлые кочевники были не страшны, а "кочевники" местные и окрестные сами отдыхали душой и телом в кругу родни, справляя свадьбы, именины, ну и собственно само Рождество и так вплоть до Масленицы.
   А в чем основа семейного счастья старосветских помещиков? В немереных к зиме запасах, рожденных благодатною землею, так что и при немереном же разбазаривании запасов своими же приказчиками и дворовыми оставалось еще столько и полстолька, и на всех гостей хватало. А еще в возможности публично проявлять воинственные амбиции без никакой необходимости подтверждать их делом.
   Нужно бы добавить к идиллии, списанной Николаем Васильевичем с родитель­ского дома, что она отражает невиданный для этих степей период покоя и достатка, наступивший после присоединения Новороссии к Империи. Этакий свадебный подарок Екатерины всем казакам и казачкам в виде рождественской сказки на полвека с лишним. Эта малороссийская идиллия была прервана только явлением Чичикова - народившегося капитализма, возобновлением кочевой экспансии иными, но тоже пиратскими методами. А с нею и всех бед, страхов и привычных стереотипов. Когда еще снова повторится брежневский период застойного процветания с таким же завершением.
   Согласитесь, пару раз по нескольку десятилетий спокойной жизни - маловато для выработки новых этнических стереотипов по сравнению с немереным числом веков и тысячелетий, державших степное население в вечно боевом и оборонительном тонусе. Даже если приплюсовать к спокойным десятилетиям идиллически застойный "золотой век" Великой Скифии в IV в. до н.э.
   Если же обратиться к аутентичным для киммерийской, скифской, сарматской, "караколпацкой", ногайской, казацкой степи периодам безвременья, то ежегодный круго­ворот привычных событий включал весьма напряженный период незадолго до счастли­вого Рождества. В конце ноября - начале декабря глубоко спрятанные погреба и хорошо замаскированные в оврагах амбары полны запасов и представляют немалый соблазн для менее удачливых и запасливых соседей. На локальном уровне эта социальная проблема устраняется как раз широкими праздниками и совместной гульбой с песнями и плясками. Но первые морозы делают после недолгой осенней распутицы степь снова проходимой для кочевников, степных пиратов и просто успевших оголодать проходимцев. Потому но­ябрь (если по старому стилю) - месяц для украинцев традиционно тревожный. Всем, а особенно молодым парубкам и дивчинам нужно быть настороже, и при первых признаках внешней опасности успеть сховаться, замаскироваться, а то и забаррикадироваться в ближайшем заросшем овраге, лучше с болотистыми плавнями.
   Между прочим, киевский Крещатик с его бульваром, проспектом и торговыми "катакомбами" не без запасов - это и есть бывший заросший овраг с Козьим болотом на месте Майдана. Так что поведение "продвинутой" киевской молодежи вполне отвечает стародавним западно-евразийским традициям. Парадоксальным в майданной активности 2004 года лично для меня был избранный цвет - оранжевый, который до этого считался цветом донецкого "Шахтера" и его болельщиков. Однако и этот феномен подсознания вполне объясним - в случае, если опасные пришельцы с востока или с запада вошли в село или городок и обосновались на господствующих высотах, не будет лишней маски­ровка при передвижении мелкими группами и короткими перебежками.
   Другое дело, что в 2004 году Янукович в последний момент перехватил у Кучмы информационную инициативу и вместо образа опасных донецких бандитов начал и не без успеха рисовать образ Деда Мороза, сурового, но справедливого. Бело-голубая елка на бурлящем и запуганном "оранжевом" Майдане возвышалась как символ успокоения и будущей рождественской идиллии, готовности "страшного врага" играть по правилам и украинским традициям. Разумеется, кроме елки была еще и соответствующая риторика, в которой Янукович тогда переиграл Ющенко, игравшего только на страхах.
   Девять лет спустя, уже на самом старте "евромайдана" соперники, памятуя о боль­шой символической роли Рождественской Ёлки, поспешили напасть на нее и разрушить. И тем самым на подсознательном уровне показали себя противниками украинской мечты, а символический статус Януковича как "Деда Мороза", готового ехать на Север за рождественскими подарками этим только укрепили.
   Вопрос для домашней работы по украинской этноистории: Кого из соседей на этот раз больше всего опасались молодые и не очень участники Майдана, если на этот раз он был не оранжевым, а сине-зведных цветов Евросоюза и красно-черных бандеровских цветов? Наводящий вопрос: И могло ли быть по-другому, если Янукович и Путин до этого на протяжении двух-трех лет демонстрировали отчужденность двух стран, а обманное по факту движение в сторону евроинтеграции виделось безальтернативным?
   Одно можно утверждать уверенно: стародавний скифский стратегический маневр - заманить грозного соперника притворным отступлением поглубже в степь, а затем водить по кругу там, где уже все вытоптано и подъедено, опять сработал. А западные соседи снова по природной жадности, в который раз наступили на привычные грабли. Впрочем, скоро только сказка сказывается, а это в новейшей украинской истории была пока и вовсе только присказка.
  
   9. "Не до жиру..."
   Наш жанр - философический квест по культурно-историческим слоям и далям не предполагает академичности. Ну, представьте себе, пришлось бы наполнить цитатами и ссылками на работы назначенных авторитетов, на идеологические спекуляции по поводу ангажированных исторических реконструкций? Это в естественных науках академический дискурс верно служит для верификации фактов, водимых в оборот. А для этно-психолого-исторической сферы самым надежным способом верификации является "народность". Отдельный факт или событие мало, что говорит о народе или отдельном субэтносе, просто в силу той же анизотропности. А вот исторический факт или стереотип, ставший общим культурным достоянием, частью исторической или актуальной мифологии - это надежно.
   При этом условии - общезначимости и общеизвестности анализируемых источни­ков, нет необходимости в громоздкой библиографии или авторитетных цитатниках. Хотя цитировать культурные артефакты тоже нет смысла, если они всем известны. Как бы это выглядело, если начать главу о стереотипах поведения доблестной мужской части с такой цитаты из фольклора?:
   "За гори камяное десь взялись вороги ...
   Козаче с переляку сховався в бурьяны..."
   И на конец:
   "Берить себе дивчину, виддайте пироги!".
   Вроде как юмор и самоирония, а в то же время вполне отражает реалии и стерео­типы не так уж и давнего исторического времени, расставляет приоритеты ценностей. Но именно самоирония подсказывает, что правда-то правда, да не вся, и с ценностями все обстоит пусть немного, но сложнее и возвышеннее.
   Недолгие периоды идиллического спокойствия и задушевного общения, как пози­тивную константу народного самосознания и самоощущения мы отметили. Ей противо­лежат в истории тоже недолгие периоды катастрофических нашествий, когда вся этниче­ская система в степи сдвигается под давлением очередной волны кочевников, а потом опять постепенно стабилизируется своеобразный, слегка хаотичный порядок. Сами волны нашествий не имеют большого значения для выработанных стереотипов, они их скорее очищают и закрепляют в неизменном виде, поскольку препятствуют усложнению куль­туры, а сохранившиеся осколки поселений становятся зернами, из которых та же культура прорастает вновь, лишь немного изменяясь внешне. Так что сегодня не будем о грустном, а лучше обсудим ситуацию баланса хаоса и порядка, привычно длящуюся в Степи на протяжении столетий между нашествиями.
   Наверное, в детстве в пионерском лагере многие играли в игру - не помню наз­вания, но суть такова: на бумажках рисуют и по жребию вытягивают звездочки или крестики, обозначающие "звания" от хорунжего до гетьмана (ну или от прапорщика до маршала), а потом прятки-догонялки - у кого больше звездочек на руках, тот забирает ярлык у проигравшего. Я это к тому, что в степи никакие физические или культурные преимущества не спасут оседлого, отдельного от "армии" хозяина. Даже если ты по всем статьям "маршал", то обязан собрать вокруг себя ватагу из есаулов с сотниками и так далее. Иначе всегда найдутся желающие собрать вместе менее культурные и развитые силы, отнять и поделить все - и дивчину, и пироги с сыром, и хату с хозяйством.
   И никаких сил и средств не хватит, чтобы оборудовать в степи границы, заставы, не имея лесных засек и полноводных рек, кроме одной-двух, ограничивающих место исто­рического действия. Так что единственной выигрышной стратегией, позволяющей иметь хотя бы пару месяцев в году счастливую идиллию, - является в остальное время мобилизация и формирование ватаг и отрядов для совместного патрулирования окрестных степей, а также и для пиратских рейдов или, наоборот, выгодной охраны торговцев. При этом как вокруг сильного (в том числе сыновьями и племянниками) казака сама собой формируется ватага, так и вокруг сильной ватаги образуется отряд, а вокруг отряда - рыхлое, хаотично текучее, но все же войско.
   Вот и вырисовывается первый даже не парадокс, а узел парадоксов украинской этнопсихологии. В центре системы ценностей - "своя хата с краю", с садочком и погре­бочком, ладной и ласковой жинкой. Однако даже не для обладания этой самостийной, только для себя ценностью, а только за право мечтать об этом - приходится вступать в мужскую коммуну, рисковать жизнью порою далеко от родных краев, быть хитрее и проворнее земляков, чтобы завоевать уважаемый статус, дающий возможность потом уже, как бывшему в молодости компанейцу, отставному секунд-майору из "Старосветских помещиков" наслаждаться немудреным житейским счастьем.
   Поскольку высокие ценности у здешних казаков имеют вполне конкретное земное воплощение, не какие-то там гурии в раю, то и рисковать сверх положенной меры смысла никакого нет. Напротив, риски, которых в открытой степи более чем достаточно, нужно максимально минимизировать за счет сноровки, тренировки, маскировки, природной хитрости и смекалки. В этом смысле происходит естественный отбор: слишком рисковые или слишком рьяные, несущие опасность своим же, отсеиваются, как не могут получить жизненный приз негодные, слабые, робкие, которым приходится осваивать иные социаль­ные ниши - бродяжек, мелких торговцев, кобзарей и так далее. Впрочем, от особо буйных и страхолюдных тоже была польза при дальних походах или для встречи опасного врага, но в обычное время таких держали подальше от греха где-нибудь на острове в Сечи или в отгороженной рвами крепостице.
   Не так уж сложно реконструировать типичное поведение при встрече степных ватаг. Во-первых, если нет совсем уж острого пересечения интересов, крупные отряды постараются и вовсе друг с другом не встречаться без нужды. Для этого в степи испокон века налажена разведка и коммуникации, в том числе силами тех самых "кобзарей" и прочих бедных родственников. Вообще-то, по праву на первом месте стоит именно эта особенность этнопсихологии - постоянный и непрерывный обмен сведениями, слухами, байками, сплетнями, в котором участвуют буквально все слои, возрасты и оба пола. Трудно сказать, насколько эта говорливость адекватна нынешним относительно цивилизо­ванным реалиям, но в давешней небезопасной степи это был хороший способ коллективно снизить риски и поддерживать текущие балансы сил.
   Так что крупные отряды сталкивались между собой лишь в совсем кризисных ситу­ациях, но и тогда "столкновение" носило зачастую ритуальную форму, чтобы без потери лица можно было перейти под другое знамя. Поскольку о силах и возможностях друг друга все в округе были, как правило, хорошо осведомлены. И вообще любое изменение в дислокации и характере активности предварялось не только разведкой, но и закулисными обсуждениями и переговорами, ну или передачей мнений через общих знакомых, а чаще общую родню.
   Собственно, уже по этой причине традиционно интенсивных закулисных коммуни­каций принимать за чистую монету все происходящее на Майдане или в Верховной Раде, все эти показушные баталии - было бы наивно. Хотя все выглядит очень натурально, как договорная схватка волка и пса из мультика. Но, боюсь, европейцам этого не понять.
   Право кочевать поблизости от родных селений в составе крупных отрядов нужно было еще заслужить крепким молодцам, если конечно, они не приходились близкой род­ней старшине. Поэтому мелкие ватаги, ищущие поживы и славы подальше от родных мест, тоже составляли значительную часть исторического контекста. И что же должно было происходить, когда такая ватага вдруг нарывалась на чужой крупный отряд? Или, что чаще - используя складки местности, скрываясь в плавнях и в бурьянах - натыкалась на такую же оголодавшую ватагу.
   Во-первых, чем дальше от родных мест, тем выше риск вожаку ватаги сложить голову при встрече с крупным отрядом. Особой гуманностью казаки похвастаться не могли, и в дальних рейдах бестрепетно вершили расправу, грабили, насиловали, уводили в плен чужих жен и детей. Особенно если чувствовали безнаказанность. Например, те же белорусы и их предки ответный рейд в степи организовать не могли. Кстати, по этой давней исторической причине никакие серьезные альянсы Киева и Минска невозможны.
   Но мы отвлеклись от рисковой судьбы лидеров казачьих ватаг. Риск для них сни­жался при успешной мимикрии если не под здешних, то под соседей, имеющих влияние. В том числе и по этой причине было неплохо иметь в одежде разные вещи из разных местностей, знать диалектные выражения и местные реалии. В том числе по этой причине добычей служили молодые парубки из разных мест, рекрутируемые в казаки насильно.
   И все равно вождю крупного отряда было проще забрать себе рекрутов, устранив вожака - потенциального соперника. Но не все так просто. Это на первый взгляд, в степи - анархия, а на деле - мать порядка, она же кровная месть, действующая всюду, где нет государства. Опять же в одиночку или малыми группами преуспеть сложно, а в относи­тельно крупных отрядах, как мы уже выяснили, каждой твари - по паре. С учетом первого из правил степной жизни, рассказ о расправе, приукрашенный кровавыми подробностями, непременно разойдется по степи и достигнет ушей родни. А тем, чтобы не потерять лица и сохранить статус, придется восстановить баланс - найти и расправиться с родней обид­чика. Поэтому, как и при встрече крупных отрядов, любым необратимым действиям должна предшествовать глубокая рекогносцировка, в этом случае - некое ритуальное собеседование с пристрастным и внимательным наблюдением за реакцией, мимикой, жестами экзаменуемого на право выжить. Разумеется, в результате многовекового отбора во главе ватаг оказывались только такие молодцы, кто умел блефовать не хуже любого ковбоя с Дикого Запада, а то и талантливее. Схожие условия ведут к конвергенции черт характера, но только на диком западе Великой Степи естественный отбор длился на порядок дольше.
   Отсюда происходят многие черты украинской политики, не близкие русским или белорусам, не скажу за других соседей. Например, нам в России часто глубоко фиолетово, кто там в Кремле какую должность занимает. Царя знаем - остальные бояре все на одно лицо, если только не местный воевода. Экзотику, хакамаду какую или шута вроде Жирика еще различают, но не более того. А вот в Киеве не только политики, но и обыватели, отчего-то чрезвычайно интересуются персональной информацией - кто есть кто и откуда, кто с кем кум, и на какой куме бывал, где чей родственник, что у него за хата, дача, жена, дети и так далее по всей советской анкете. Даром, что кадровиками в советское время тоже часто были выходцы с Украины.
   А подоплека этого стереотипа - оттуда, из западно-евразийской степи, граничащей с разными странами, народами, городами. И все про всех нужно было знать и не путать, чтобы поверили в легенду или даже в реальное устное резюме. И тогда, если на словах ты - кум соседнему королю, появляется шанс хотя бы отсрочить расправу, а то и втереться в доверие, если ублажать старших байками и фантастическими рассказами о молочных ре­ках с кисельными берегами, зарытых кладах и спящих принцессах в хрустальном гробу, дорогу к которым знает только он. Отсюда и происходит национальный украинский вид спорта по красивой брехне, намного более популярный и практикуемый, чем даже футбол.
   А если искать общий знаменатель для той и другой, и третьей черты - то все они упираются в социальный статус. Вовсе не пироги, и не дивчина, и даже не хата с садоч­ком, а все это вместе как зримая проекция высокого социального статуса, максимально возможного в рисковой степи. Потому как без высокого статуса в местной громаде, пусть выдуманного и нафантазированного, выжить в здешних местах было проблематично. А без гарантий жизни - грош цена всем прочим атрибутам и ценностям. Отсюда и только из этого корня вырастают парадоксы и противоречия украинской жизни и политики.
   Между тем приоритет безопасности как высшей ценности, выраженной в неформа­льном "самостийном" статусе, к которому все прочие "зримые" прилагаются только как видимые атрибуты - обладает необходимой эвристической силой и прекрасно объясняет очень многие порою необъяснимые явления украинской жизни.
  
   10. "Не в этой жизни"
   Разумеется, мы еще далеко не все детали и даже не все движущие силы малорос­сийского этногенеза реконструировали, а только основные. Но и этого достаточно, чтобы перейти от реконструкции прошлого к объяснению подробностей настоящего. Хотя нет, есть еще одна деталь, абсолютно необходимая для понимания украинского менталитета. Собственно, речь как раз о "самостийности" как центральной идее и об ее антониме - "пидлеглости", подчиненности, зависимости. Причем в отличие от недостижимого идеала "незалежности" практика зависимости разной степени вполне рутинна, понятна и имела вполне конкретные последствия, избежать которых очень хочется, хотя бы и магическими заклинаниями о "незалежности" и "самостийности".
   Общая характеристика исторических условий этногенеза вполне ясна - вечный вялотекущий кризис, изредка перемежаемый идиллическим рождественским покоем, как и инфернальными обострениями вторжений из-за принципиальной открытости Степи. Из этого базового условия проистекает второе - невозможность еще в недавнем прошлом усложнения культуры, включая интенсификацию экономики, а потому ограниченность возделываемых земель и распределяемых ресурсов. Поэтому самое обыкновенное счастье жить в своем доме в кругу семьи и детей оказывается призом за стойкость, хитрость, терпение и признаком высокого статуса. А кто не успел, не выдержал испытаний, тот вынужден искать счастья в далеких странах, и это в лучшем случае, ибо социально обусловленное прореживание в вялотекущей гражданской войне необходимо.
   И речь не только о мужской половине. Здесь опять можно вспомнить иллюстрацию из "Свадьбы в Малиновке". Большинство женщин селения привычно встают в строй, должны плясать и радоваться любой очередной смене власти. Все, кроме жинки полевого командира. А временная власть в свою очередь может казнить и миловать по своему усмотрению. Усмотрение зависит от того немаловажного момента, есть ли кому, и станет ли кто заступаться. Это ради командирской дочки партизанский отряд может нагрянуть в село, рискуя своими жизнями. А жизнь обычного, зависимого селянина и его детей почти ничего не стоит, оттого и может быть выгодно перепродана на невольничьем рынке или истрачена иным способом. Как там было в песне про казаков и Галю?:
   "Ой ты, Галю, молодая... Привязали Галю до сосны косами..."
   Это неравенство заведено давным-давно, еще когда скифы кочевали в кибитках по степи, а селяне ховались от них в бурьянах, оврагах и катакомбах. Независимость и равенство каждого члена воинской касты не подвергалось сомнению, даже когда позднее произошло социальное расслоение на богатых эллинизированных нуворишей и бедных родственников. Хотя в порядке компенсации выработался новый обычай - спорить не один на один, как раньше, а можно стало собирать поддержку среди таких же небогатых, но независимых, если речь шла о восстановлении справедливости в смысле традиций.
   Открытость Степи всем историческим ветрам не позволила социальному расслое­нию разрушить эти демократические пиратские традиции, закрепить господство сильных. Так что независимо от самоназвания и языка, на котором общались очередные волны кочевников, сам принцип взаимной зависимости "сильных мира" от громады равных им по статусу сохранялся, и даже по сей день. Но принципиальным моментом для обращения к громаде за справедливостью является именно признаваемый равный статус, та самая персональная незалежность свободного, но бедного громадянина. А если ты под кем-то, чей-то, то кроме бесправия будешь еще и отвечать по счетам сильных мира сего.
   Вот теперь можно переходить от реконструкции к эвристике. Можно взять практи­чески любую оригинальную сторону жизни украинцев и истолковать на почве этногенеза. С чего бы начать? Да хотя бы с сала. Отчего вдруг такая к нему привязанность, несмотря на якобы чаемые евростандарты?!
   Кстати, это как раз серьезное отступление от скифских традиций к эллинским или даже к римским. Хотя многие иные традиции - как ледяная крещенская купель для младенцев, кумовство или побратимство через совместное причастие к чаше с общей кровью - явно сохранились в православных обрядах. Уже это сопоставление может под­сказать, что заимствованный вопреки прежним запретам ритуал угощений помогал выпол­нить более важную обязанность более сильных поддерживать социальные стандарты в своем окружении. А для этого нужно громаду регулярно угощать, как минимум, между рождественским и великим постами. Поэтому римское социальное изобретение в виде надежного запаса качественной и дешевой еды было востребовано в морозной степи.
   Кстати, насчет кумовства - тоже скифский обычай, сближающей украинцев не с русскими, а с южными, кавказскими соседями. Понять его будет легче, если вспомнить хотя бы о полувековом скифском рейде по Передней Азии, когда жены, дети, скот и все хозяйство воинов оставались кочевать в причерноморской степи. И кто-то из мужчин - родственников или побратимов должен был временно исполнять роль "отца". Поскольку обязанность ходить в дальние рейды и в дальнейшем не отменилась для сильных степного мира, то обычай освященного религией кумовства сохранился.
   Можно и о такой поговорке поговорить, лишь на первый взгляд скабрезной - "Тот не кум, что на куме не бывал". Оно, конечно, порою и не без этого, но, вообще говоря, для обязанности перед громадой отвечать за чужих детей вполне достаточно и символически переночевать в доме побратима, ушедшего в поход.
   С другой стороны, слишком долго ждать ушедшего за неверным казацким счастьем мужа или жениха тоже большого смысла нет. Тем более что мужская помощь по хозяй­ству нужна регулярно, особенно весной и осенью. Хорошо, если есть кумовья, а то и они могут сгинуть вслед за благоверным. Так что ситуация весьма условной моногамии, когда не очень-то и понятно, который из мужей временный, а который настоящий - вполне ти­пична для нестатусных жинок. Это атаманова, командирская жинка ходит важно, никому особо не улыбается, в несерьезных развлечениях не замечена (снова смотрим "Свадьбу в Малиновке"). Да никто и не решится приблизиться с какими-то соблазнами.
   И в стародавние скифские времена тоже - почтенная матрона, мать кочевого семей­ства не для плотских утех и даже не для рождения законных детей восседала на самой красивой, украшенной златыми зверями кибитке. Она была в свою первую обязанность хозяйкой семейной собственности, включая право кочевать по традиционному маршруту, собирать дань с окрестных селян. Даже детей для нее рожали служанки, наложницы, но считались они детьми хозяйки.
   Уже во времена Великой Скифии традиционное кочевье ограничивалось неболь­шим участком, а корм скоту и прочие запасы доставляло оседлое хозяйство. Однако роль владелицы семейного хозяйства, как и роль отца семейства лишь отчасти совпадали со взаимными супружескими обязанностями. Фактическая свобода сексуальных отношений и тогда, и сейчас обусловлена лишь относительно строгими общественными приличиями. Есть лишь одно жесткое условие. Во-первых, во-вторых и в-третьих тоже, поведение жин­ки не должно вести к публичному унижению хозяина в глазах громады. А условием этого условия является преумножение богатства семьи. Если даже вернувшемуся мужу соседи немедленно нашепчут о несанкционированном (если не кум) вторжении, то это повлечет определенный ритуал "наведения порядка". Крики, шум, визг, гоняние по двору с нагай­кой и хлестание по штакетнику в миллиметре от тугого зада - это обязательно, а то не поймут. Можно также запереть "виновницу" в том самом погребе, откуда будут на всю округу слышны стоны и стенание почти что убиенной. Однако степень такого наказания, как и степень сочувствия громады, будет зависеть именно от того, насколько этот погреб опустел или заполнился в итоге хозяйствования.
   Да, чуть не забыл, разумеется, нормальный муж еще на подходах, в соседних селах успеет выяснить ситуацию, дать весточку, чтобы не столкнуться нос к носу с более силь­ным или хотя бы равным по силе соперником. А там уже вопрос ума и совести хозяйки, кого из них прятать в подполе или в кустах и подкармливать, пока не спровадишь второго. Выбор этот вряд ли будет продиктован личными симпатиями жинки, а скорее отношением жиночьей громады к ее временным мужьям. Ведь что ни говори женская солидарность, а особенно в эмоциональном украинском исполнении - тоже великая сила, от которой зависит отношение громады и по другим не менее важным вопросам, включая вопросы жизни и смерти, а не то что какого-то там банального адюльтера. Кстати, "солоха" - это скифское имя и означает просто "жинка".
   Среди древнерусских былин есть и такая, что описывает несостоявшуюся свадьбу Алеши Поповича на соломенной вдове Добрыни, его побратима. Как честный кум, Алеша был обязан позаботиться о семье друга, но и тот, объявившись в день свадьбы, не стал качать права и устраивать переполох, а проник в княжеский дворец под видом скомороха-гусельника, и только наподдав эмоционального артистизма, растрогав до слез всю киев­скую громаду, был, наконец, узнан и вступил в законные супружеские права.
   Исходя из этой вполне традиционной, архетипической диспозиции, вполне можно оценить перспективы и судьбу Юлии Тимошенко, которая успела вдоволь попользоваться солидарностью и эмоциональной поддержкой коренной малороссийской части украин­ской громады. И пока речь шла об обогащении ее семьи за счет торговли российским газом, это был вовсе не грех, как всем известные шашни с политиками. Но ситуация немного изменилась, и вернувшийся во власть "хозяин" уличил ее в разбазаривании с дружками громадьского достояния. Так что пришлось сидеть и стонать в "погребе".
   Наверное, я не сообщил ничего особого нового для тех, кто читал, смотрел фильм или слушал оперу про хитрую Солоху, кузнеца Вакулу и царские черевички - разве что учел этноисторические корни типичного поведения. Хотя не только советскому зрителю, но и первым читателям Гоголя не вполне был понятен каприз Оксаны, потому как ею был отвергнут самый гарный, сильный и не бедный первый хлопец на селе. Но мы и этот феномен этнопсихологии уже разъяснили. Будь ты даже Гераклом во плоти и по совмес­тительству Крезом, в открытой восточным ветрам Степи - ты никто, если не ходил в дальний поход и, выжив, по необходимости не приобрел имя, вес и влияние в мужском казачьем кругу. А для этого не то что с чертом, но и с москалем, поляком или евреем вступишь в тесные отношения. То, что в сказке скоро сказывается, в жизни выглядит не так романтично, но без боевого опыта и верных соратников никакая счастливая семейная жизнь в Степи не была возможной еще во времена молодости родителей Николая Василь­евича. Так что каприз Оксаны имеет под собой серьезные интуитивные причины, хотя даже сама дивчина не осознает, почему вдруг она послала любимого Вакулу так далеко.
   Опять же насчет Геракла или как там его звали скифы, имеет место наидревнейший миф о происхождении степного народа, пересказанный древними греками. Собственно, у греков все богатырские подвиги, даже скифские, приписывались Гераклу, а сами скифы были не против приобщить к подвигам своего мифического предка греческие мифы. Так вот, согласно древнему мифу скифы произошли от Богатыря и Богини в образе женщины-змеи, с хвостами вместо ног, то есть даже не русалки. Обитала эта "змея" в обличье жен­щины в подземных катакомбах, где и родила от Богатыря трех сыновей. А на вопрос Гераклу (он же скифский Таргитай), как распорядиться их судьбой, ответ был таков - кто больше похож на отца-богатыря, того оставь при себе, а двух пришли на родину отца.
   Этот "древний, но прекрасный обычай" сохранялся на протяжении тысячелетий ес­тественного отбора, где преимущество имели физически крепкие и пригожие наследники, а другие были призваны искать счастья в дальних краях. И даже в дальних краях, как мы уже выяснили, физически крепкому и пригожему, да еще умеющему складно врать и кра­сиво петь - было намного легче уцелеть и войти в доверие. Так что понятно, откуда у украинцев культ физической красоты, а равно и эмоционально заряженный артистизм.
   Другое дело, что у всех людей, много и громко говорящих и поющих о любви, речь всегда идет о том, чего недостает в реальной жизни. И сами эти песни про "любов" с твердым знаком служат вполне прагматичным целям выживания в сложных условиях, как и все прочие культы - гостеприимства, сала и вообще вкусной и здоровой пищи, а также культ здоровеньких и упитанных детей.
   И все же, несмотря на исходно сугубый прагматизм любовной лирики, нужно за­метить, что в спокойные времена ничто не мешает природному артистизму захватывать целиком душу украинца, когда он самозабвенно верит в те фантазии, о которых поет. А иначе, без эмоционального включения кто бы из таких же врунов и фантазеров ему поверил посреди суровой степи?
   И все равно главный и опорный культ, без которого все прочие не имеют смысла, - культ персональной самостийности, который в этой степи неотделим от громады. Потому как уважают и оказывают поддержку лишь тому, кто сам себя уважает и не дает поставить в униженное, подчиненное положение. И хотя реальных оснований для того, чтобы быть кумом королю и вообще ровней всем вокруг, не хватает, но для своих, для громады вполне достаточно и одной лишь фантазии, несбыточной, но красивой мечты, от которой замирает поэтическое сердце мечтательного громадянина. Да, увы, мечты сбываются не в этой жизни, но именно общие мечты, а вовсе не конкретные планы и тем более свершения позволяют в этих далеко не совершенных и неравных условиях всем вместе ощущать себя равно сопричастными к великим, пусть даже не делам, а планам. А многие интуитивно ощущают, что если бы речь в них шла не о несбыточных мечтах, вроде коммунизма или евроинтеграции, а о конкретных целях, то получилось бы, как всегда - одним все, а прочим - только скромное угощение на чужом пиру.
  
   11. "Все не так..."
   Все люди и народы в чем-то разные, но все чем-нибудь между собой да похожи. Причем именно близкие, от одного корня растущие стараются и друг от друга не отстать, но при этом и отличиться. А еще норовят схитрить, чтобы при надобности прикинуться то совсем родными, а то и вовсе чужими. Так что верить на слово никому нельзя, а нужно пуд соли вместе съесть, да увидеть в разных ситуациях.
   Вот, скажем, будет кто-то уверять, будто украинцы - жадные. Не верьте, даже если это они сами скажут. Прижимистые - это да, домовитые вплоть до скопидомства - не без этого. Утащить, что плохо лежит, прихватизировать - сам бог велел. Так ведь это вовсе не от жадности, а от беспокойства за свою репутацию в смысле гостеприимства. Вот нагря­нут вдруг гости, особенно незваные, а в погребе пусто и нечем угостить. Тут одними пес­нями и душевными разговорами статус справного хозяина не поддержишь. Вот и прихо­дится крутиться весь год ради считанных дней праздников, когда в грязь лицом никак нельзя ударить и перед соседями, а особо - перед заезжими гостями.
   Какая ж это жадность, если украинец часто отказывается от выгодных предложе­ний, если только подозревает какой подвох или ущерб репутации среди соседей. Более того, начинает придумывать какие-то ну очень хитрые и запутанные схемы, в которых в итоге сам же себя обхитрит, но только не прямолинейно идти к своей выгоде.
   Ситуация с Таможенным союзом - тому лишний пример. Все уже сто раз просчи­тано насчет сугубой выгоды для украинской экономики, да наверняка Путин предлагал Януковичу кредиты и льготы напрямую, без аглицких посредников и странных биржевых схем. Но не тут-то было. Как представит себе украинец, что завтра соседи и родственники начнут эту его выгоду обсуждать, да косточки перемывать - "продался" и "продал", "всех в кабалу хочет загнать, не иначе", не говоря уже о сексуальных фантазиях - отчего да почему льготы именно ему. Хорошо зная злые языки родни и соседей, сто раз подумает украинец о выгоде, да и откажется. Или придумает такую хитромудрую схему, в которой сам черт ногу сломит, а всерьез обсуждать не хватит образования у селян и горожан в первых поколениях.
   Другой пример из жизни - объективный взгляд незаинтересованного профессии­онала. Есть у меня приятель, юрист с международным опытом, на всех континентах и чуть ли не во всех странах побывал по своим делам. По ходу дел выработал довольно снобские манеры, потому как в странах Азии, Африки и Латинской Америки как себя поставишь, так дела и пойдут - "встречают по одежке". Приходится изображать белого "сахиба". Но как-то он был вынужден посетить областной центр на Украине. На вокзале был чуть ли не единственным, кому понадобилось такси. Причем срочно до завода в соседнем городе, а потому за двойную плату. Однако ни один из двух десятков таксистов ехать в соседний район ни за какие деньги не соглашался. При повышении ставок втрое таксисты и вовсе разъехались с площади, вернувшись лишь после того, как московский гость с трудом поймал какого-то частника. Спрашивается, чего они испугались? Или их вовсе не выгода интересовала, а способ ее получения, статус "центровых"? Нет, есть что-то загадочное и необъяснимое в украинском способе хозяйствования. Если есть ощущение "Не пойму, на чем он меня кидает?", то ни в жисть не поддамся! А и то верно, поставив себя на место и без того подозрительного гостя - если просто так предлагают такие деньги, значит будут убивать и отнимут все.
   Так что не просто соображения безопасности, а малейшая угроза риска быть обма­нутым, униженным, показаться зависимым и "пидлеглым" - включают инстинкт знаме­нитой "упэртости", обратную сторону амбициозности как доминирующего в украинском характере качества. Хотя обмануться и быть обманутыми гуртом, сообща - не страшно.
   Разумеется, амбиции в той или иной форме имеются у всех. Ключевая для русского характера черта фатализма - это тоже своего рода амбиция, да еще какая. Но эта русская амбиция глубоко спрятана возле сердца Ивана-дурака, как перо жар-птицы, завернутое в рваную тряпицу. А вот украинская амбиция, наоборот, выпукла и подчеркнута. Как там у Ключевского? Русские и украинцы одинаково хитры, только русский прикидывается дура­ком, а украинец - шибко умным. Вот-вот, это как раз про то самое, про амбиции.
   Впрочем, генезис такого стереотипа поведения мы уже обсуждали. В рискованных встречах на перекрестках степных дорог или в закоулках местечек важно поскорее распу­стить "павлиний хвост" амбиций, дабы для начала сбить решимость на скорую расправу, а затем заболтать, уговорить опасных чужаков, направить их энергию в нужную сторону.
   Сама по себе амбициозность - не плоха и не хороша, важнее - баланс с другими качествами, амбиций с "амуницией". Однако у разных народов и стоимость "амуниции" по-разному считается. Это различие очень наглядно в случае украинцев. Достаточно спро­сить в Москве и в Киеве: кто у нас первый украинский космонавт или писатель? Ответ будет очень странно различаться. Разумеется, величайший литератор из украинцев - это Николай Васильевич Гоголь, соавтор великого и могучего литературного русского языка как явления мировой культуры. Если речь о художественной прозе, так и просто первый. Но в том, то и дело, что первый среди русских, а не среди украинцев. А среди украинцев классиком литературы считается Тарас Григорьевич Шевченко, хотя и он думал и доверял свои думы интимному дневнику на русском. Но успел прославиться в столице империи не только фактом участия меценатов в его судьбе, но и гнусными скандалами по отношению к благодетелям. Короче, обхитрил, обвел вокруг пальца клятых москалей, доказав, что ничуть и ни капельки им не должен.
   Этот пример мог бы показаться натянутым, если бы не повторение истории с "пер­вым украинским" космонавтом. Разумеется, первым из украинцев в когорте самых первых был космонавт Павел Романович Попович, Герой Советского Союза, рисковавший жиз­нью ради науки, прогресса, Родины. Но в "незалежных" учебниках первым украинским астронавтом числится Каденюк, не помню имени-отчества, увы. Притом что подготовку он прошел еще в советское время в Центре под Москвой, а слетал в космос на шаттле за американский счет. Спрашивается, при чем здесь Украина? Ответ, впрочем, понятен. Во-первых, хитрый Кучма навязал американцам своего протеже в пассажиры, и сам Каденюк перехитрил всех, включая судьбу и бывших коллег. Вот в этой хитрости и заключается настоящая украинская "амуниция". И свидетельством тому - украшающие улицы Киева бесчисленные мемориальные доски столь же хитрым деятелям, чей вклад в культуру этими самыми досками и ограничивается.
   Разумеется, настоящие украинцы гордятся и Гоголем, и Поповичем, и Береговым, и многими героями советской и имперской истории. Но счет ведут двойной - для мира, и для себя. И этот счет говорит многое об украинской хитрости. Ведь если талантливый, но не более того Шевченко числится гением, а Каденюк - национальным героем, то такая планка гораздо удобнее и не препятствует всеобщему стремлению к равенству амбиций. Так что и тот таксист из глубинки просто не хотел нарушать всеобщего правила - пока ты здесь, а не в дальнем походе - не стремись выше установленной планки.
   Это там, далеко к северу и востоку амбициозность украинцев, соединенная с фата­лизмом русских, рождает невиданные прорывы. Семижды ренегат Феофан Прокопович, хитрым колобком прокатив по Европе и не нашедший религии по своим амбициям, вдруг окажется одним из отцов-основателей Империи. Малороссы Гоголь, Репин, Чехов, приняв вызов по высокой имперской шкале, войдут в плеяду мировых гениев. И сами великие Империя и Союз выстроены не в последнюю очередь усилиями амбициозных и легких на подъем потомков скифов и казаков. В дальних походах и горизонты дальние.
   Другое дело, что в самой Украине после того, как энергия мужских амбиций потрачена не зря на строительство великой державы, давшей родной земле спокойствие, маятник вновь качнулся к женской, слегка истеричной компоненте этнопсихологии.
   Наблюдая за странными извивами украинской политики, не будем забывать, что мужские амбиции украинцев имеют, кроме мирового измерения наравне с русскими и другими нациями, еще и обязательное земное воплощение в виде хатынки с садочком на Родине, где ладная жинка готова привечать дорогих гостей. А потому мужская ипостась народного характера сильно зависит от женской, от мнения родичей, громады. Отсюда и двойные стандарты, и странные маневры, совершаемые лидерами.
   Означает ли это, что вся вина за нелепость сугубо украинских амбиций лежит на жинках? Вот уж они-то точно жадные, особенно до грошей? Эка невидаль - во всем мире жены меряют благополучие семьи и свое - в мужниной зарплате. Однако не везде статус семьи, а значит и владычицы семейного хозяйства - испокон веков определялся наличием золотых, серебряных или бронзовых украшений, как на скифских кибитках. Бумажные деньги - не так хороши, но по-прежнему несут в себе символику сакрального золота.
   Одна киевская знакомая с восторгом рассказывала о сказочном преображении обычной киевской улицы в момент, когда она нашла на тротуаре россыпь разноцветных купюр. Деревья стали черными и идеально ровными рядами тянулись вниз к Крещатику. Обшарпанные дома стали высокими замками. А блестящий ровный асфальт без единой ямки заиграл радужными переливами. И этому рассказу можно верить, это так и бывает при большой неземной любви, когда в состоянии измененного сознания личность вдруг проваливается в глубинные слои коллективного бессознательного.
   Любовь к деньгам как символу благополучия и высокого статуса для украинских женщин - это вовсе не примитивная земная жадность или какое еще низкое чувство, а самое что ни на есть сакральное служение. Потому Тимошенко не смогла совладать с собой и таки подписала кабальный контракт с "Газпромом", хотя и не могла расчетливым умом не понимать всей опасности и вредности. Притом что запугивания в своем статусе лидера она вряд ли могла опасаться. Так что только бескорыстная любовь к золотому сиянию больших денег могла подвигнуть ее на политическое самоубийство.
   Игра хитрых амбиций проявляется в Киеве и окрестностях во всем. Так, церковь здесь подвергается регулярным расколам и ренегатским течениям, а все ради амбиций пастырей получить воздаяние за святые труды не на небесах, а на украинской земле - зримой недвижимой натурой. "Но и в церкви все не так..."
  
   12. "Как и было сказано"
   Ценность философического жанра заключается вовсе не в многословности и тем более не в употреблении заумных терминов, а в том, чтобы выявлять в видимом хаосе непознанного твердые островки надежных фактов и выводов, а затем уже соединять их жесткой логикой логических выводов-"мостиков". Какие выводы можно сделать, напри­мер, из очевидных двойных стандартов украинского общественного сознания? С какими столь же надежными данными можно связать этот факт? Сразу может быть и не удастся перебросить мостик, но зададим вопрос попроще: А на что это похоже? Когда есть внеш­няя шкала высоких "мужских" достижений, но есть и более важная внутренняя шкала ценностей, где в зачет идут хитрость и манипуляции? Нигде такого больше не замечали, кроме как в киевском политикуме?
   Даже в самой традиционной и работящей семье есть достаточно четкое разделение ролей. Муж зарабатывает вне дома, а внимание жены сосредоточено на внутреннем круге. При этом в развитой традиции, в стабильных условиях обе половины все же знают цену труда друг друга и имеют представление о шкале общественных и семейных ценностей. И главное, эти взаимодополняющие ценности воспроизводятся всем сообществом и мужчинами, и женщинами, вместе воспитывающим дочерей и сыновей в духе традиции.
   Другое дело - общественные условия, хронически нестабильные, переходные, что означает, как правило, смешение разных традиций в вавилонском плену большого города. Горожане в первом-втором поколении зачастую испытывают такого рода когнитивные диссонансы. Требования к домашнему труду и воспитанию резко снижаются, но появля­ются вспомогательные "женские профессии", а традиционный взгляд на мужчину как защитника и добытчика существенно нивелируется наличием опять же вспомогательных, но неплохо оплачиваемых профессий, а то и вовсе негодных, но выгодных занятий. И если в сложившемся обществе ценность личности определена важностью и пониманием его истинного вклада, то в "вавилонском плену" - "каждой твари по паре", ценность лично­сти и статус семьи доказывается сугубо внешним признаками престижа, а понятия добра и зла размыты.
   Не то чтобы такому "продвинутому" обществу не была нужна защита или добыча ресурсов, но эти вечные ценности микшируются вплоть до нивелирования, причем тем бо­льше, чем успешнее настоящие мужчины исполняют свою традиционную роль в обще­стве. Впрочем, в большинстве современных стран народные традиции все же помогают поддерживать или восстанавливать после кризисов психически нормальные шкалы ценно­стей. Даже несмотря на старания влиятельных стран и элит с "пиратскими" ценностями хаотизировать и ослабить другие народы ради неоколониального грабежа.
   Для Украины при слабо укорененных цивилизованных нормах переходный период и глобалистская хаотизация усугубляются богатыми "пиратскими" традициями казаков и предшествующих полукочевых и кочевых этносов, тысячелетним опытом существования в виде хаоса Дикой Степи. Двух столетий переходного периода от полудикой Руины к нормальной цивилизации явно недостаточно, судя по состоянию общественного сознания не где-нибудь в Гуляй-Поле или Тернополе, а в столице. Грустно на это смотреть, коне­чно, но и удивляться тоже не приходится. А нужно воспринимать, как оно есть - со всеми очевидными пережитками казацко-гайдамацкой "романтики", идущей от скифских и тюр­кских кочевых корней. Главный пережиток - пренебрежение "элитами" ценностью циви­лизованных трудовых, торговых, государственных отношений.
   Да и как было укорениться нормальным отношениям, если выращенное своим тру­дом никогда не считалось собственностью. Вернее какая-то форма собственности была, но сугубо условная, если и удавалось что перепрятать от кочевого начальства и бдительных соседей, также стремившихся к уравниванию всех в общей беде. Отсюда генетический страх общества и "майданный инстинкт" искать защиты в эмоционально заряженной тол­пе, взывающей к хоть каким-то общественным ценностям, если нынешняя политическая конъюнктура их предполагает. Разумеется, сильным сего мирка "выгодны" (по их сиюми­нутным меркам) метания между православными, западноевропейскими, славянскими, ос­манскими, хазарскими ценностями, а не стабилизация хоть каких-то честных правил игры на протяжении поколений.
   Однако винить только гетьманов и старшину, либо президентов и олигархов в таком неправовом порядке вещей - было бы тоже проявлением сиюминутного мышления. Воспроизводство традиций и стереотипов мышления значительно сильнее зависит от вос­питания в семье, школах и вузах, то есть от женской ипостаси общества и подчиненной ей интеллигенции. И это более серьезная проблема национальной культуры, нежели форми­рование условий для нормальной мужской деятельности в виде современных городов, заводов, флотов. Все это в Новороссии появилось и заработало, а при СССР - и западнее тоже, но при первых же признаках кризиса оказалось бессильно перед влиянием семьи и школы, то есть женского начала, находящегося в глубоком расщеплении с мужским. Это расщепление в западно-евразийской степи прослеживается от первых исторических источ­ников, от кочевого матриархата скифской "царской" касты, когда ее мужская часть более полувека кочевала отдельно от женской части. И в дальнейшем, в силу нестабильности пространства Великой Степи эти стереотипы только воспроизводились в виде очередного перевода нескончаемой "Свадьбы Малиновки" с одного пришлого наречия на другое.
   Хотя, разумеется, и в этих хронически расщепленных традициях воспитывалось определенное уважение к мужской силе и храбрости (в смысле дерзости) добытчика и возможно даже при каких-то условиях защитника общего хозяйства. Наверное, какие-то реликтовые линии скифских традиций сохранились, но по большей части стихия хаоса и вовсе не предполагала особого уважения и привязанности к родному отцу или братьям. Наоборот, именно в скифских традициях и мифологии обнаруживается тот самый "эдипов комплекс", который некоторые ученые потомки у себя диагнострировали (напомню, что "ашкеназ" - это и есть по древнеиудейски "скиф").
   В таком расщепленном национальном самоощущении идеальный муж - это тот самый "слепоглухонемой капитан дальнего плавания" из анекдота. Да, во время краткой побывки на рождественских каникулах царит полная внешняя идиллия. Глубинное рас­щепление так же традиционно и инстинктивно компенсируется повышенным фоном эмо­циональных, чувственных восторгов, в любой момент способных перейти в столь же интенсивные проклятия и призывы к насилию. Но праздник и не может продлиться долго, а далее на смену убывшему "капитану" вернется объективная зависимость "женской половины" от товарок и связанных с "женской громадой" мелких жуликов.
   Если мужская ипостась традиционного полукочевого сообщества действительно сильна и накопила, собрала в виде дани существенные богатства, то в структуре общества вдруг появляется слой полудикой "олигархии", уже не добытчиков, а скорее - сторожей, а потому психологически и идеологически склонных уклоняться от прежних, сугубо муж­ских традиционных ценностей и подыгрывать иным, "женским", но не менее хищным ценностям. Просто взаимные грабежи, набеги и увод оседлого населения в рабство будут постепенно в ходе стабилизации извне заменены стационарным крепостным рабством. И не нужно нам вешать лапшу на уши насчет сугубо "имперской" России и русских адептов рабства. Именно пираты Дикой Степи в связке с пиратами греческих морей были носи­телями работорговых ценностей.
   Разделение древнерусского социума на сословия и поместная система, обеспе­чившая защиту страны, имеет мало общего с куплей-продажей крепостных людей образца 17-18 века. А случилось то, что случилось, прежде всего из-за перерождения изначального русского православия в имперское, столь же пренебрежительное к простому народу, как и его носители из киевской митрополии. И лишь после перерождения по польскому образцу государственной идеологии в России гетьманы и атаманы согласились присоединиться на своих условиях. Ну, это так, к слову пришлось, и вообще имперские периоды исторически необходимы и неизбежны в процессе ассимиляции и исправлении любой цивилизацией окрестных пиратских лимитрофов. Морские торговые цивилизации с пиратскими корнями так же страдают от подобной психологической расщепленности, а потому становятся центрами империй, основанных на манипулятивных ("женских") технологиях власти.
   И вообще Украина как объект психолого-исторического исследования - это, может быть, наилучший вариант, чтобы на основе сравнительного анализа пролить свет на гене­зис очень древних народов и культур, от доцивилизационного периода истории которых остались лишь отдельные эпические свидетельства. Например, "Одиссея" очень похожа на переработанный под фигуру популярного героя очень древний эпос, отражающий в мифической форме реалии регулярных путешествий древних пиратов. Что в море, что в степи - кочевье пиратов от одного берега и острова к другому происходило по общим правилам, как и рисковая жизнь "женских" островных оазисов. Поэтому не стоит удив­ляться, узнавая в стихах о Кирке, превращающей мужчин в скотов, в "быдло", некоторые недавние и даже современные украинские реалии.
   Возможно, еще интереснее применить сравнительный анализ эволюции взаимоот­ношений кочевых и цивилизованных народов к древнеиудейскому эпосу, отчасти сохра­нившемуся в Библии. Там ведь тоже происходил этногенез полукочевых народов в степ­ном треугольнике между трех древнейших цивилизаций. Во всяком случае, из сравнения со скифскими обычаями понятно, почему у Абрама, кочевавшего в свите владычицы Сары в качестве "временного мужа", и не могло быть юридически своих детей, пока на окраине цивилизованного царства не возникла правовая коллизия с сыном от египтянки. Но об этом и других напрашивающихся аналогиях не сейчас.
   Для нашего времени самый главный вывод из ретроспективного анализа этнопси­хологии - это карнавальный, истерически-показушный характер публичной политики в современном Киеве, не исключая и регулярные "майданы". Просто потому, что такова "женская" психология современной украинской элиты и общественного сознания. Верить нельзя ни единому слову и ни единому жесту, ни одной постановочной картинке, приз­ванной давить на жалость и обеспечить в конечном итоге очередную порцию дотаций, льгот, подарков со стороны сталкиваемых лбами партнеров.
   Собственно, до тех пор, пока такая расщепленность общественного самосознания генерирует правдоподобный востребованный спектакль для внешнего употребления, она даже считается в границах нормы и называется истеричностью. Как только спектакль, в виртуальной реальности которого живет личность, перестает быть формой адаптации в социуме - речь уже идет о диагнозе шизофрении. Соответствующе гуманным и должно быть отношение к таким субъектам, в том числе и в международных отношениях. Во имя их же собственного блага не стоит поощрять их майданное "творчество", а лучше собрать консилиум и назначить курс профилактики. Длительный пост очень помогает.
   Хочу лишний раз подчеркнуть, что ни капли публицистического преувеличения в этом философическом исследовании нет, а лишь сугубо родственное сострадание к по-настоящему мужской части украинского народа и к детям. Однако нет в этом и истори­ческого пессимизма Исторический процесс в целом идет в позитивном направлении, а прямолинейным без приливов и отливов он никогда не бывает. Проблемы психологии или даже психиатрии у киевской интеллигенции или бюрократии вовсе не означают, что в трудовых регионах все так же запущено. Хотя влияние, конечно, и на них оказывает, но больше влияет двойственная, полумужская позиция олигархии, заказавшей музыку на шизофреничном спектакле. Если бы не подковерная отчаянная драка между "донецкими" и "днепровскими", никакие львовские или киевские актеры не получили бы своих ролей даже в массовке. Поэтому при несогласованной режиссуре дюжины карабасов постоянно вылезают нестыковки, утечки и белые нитки, которыми шиты политические марионетки.
   А насчет позитивных перспектив молодой украинской нации мы еще поговорим.
  
   13. "Где Талию будем делать?
   Украинская национальная идентичность настолько парадоксальна, что распознать ее в хаотичных дебрях взаимных распрей сложновато. Тем не менее, она есть, хотя и проявляется в виде всеобщего взаимного негатива. Высказываемые позиции политиков и просто участников политсвяток из обывателей предельно заострены и перпендикулярны, однако именно это и объединяет всех в единой трагикомедии.
   Одни позиционируют себя как "европейцы" и апеллируют к Европе как стоящей за ними силе, другие не прочь поговорить о своей русскости и о России - заступнице. Но и те, и другие вовсе не интересуются общими интересами Европы или России, если только не как лыком в строку во взаимных спорах. В центральных областях могут вспомнить еще о "славянском единстве", ну а ближе к югу об Израиле и вспоминать не нужно, бо никто и не забывал.
   Впрочем, в большинстве ситуаций никто так далеко не заглядывает, и непременное взаимное словесное отталкивание от ближайших соседей ведет к формированию весьма и весьма широкого, и в то же время мелко покрошенного спектра. Поэтому в украинских селениях от востока и до запада, от южан до северян непременно есть несколько партий­ных ячеек, образующих свой малый спектр. Статус партийного лидера хутора или села вынуждает соседей на всякий случай восстановить равенство в статусе с помощью одной из сотен партий, что имеет значение опять же лишь в локальном масштабе. В каждом регионе даже в отдельных городах и районах локальные спектры обязательно рознятся, но в этом и состоит всеобщее единство противоположностей.
   Кстати, в Штатах очень похожая ситуация: там на уровне штатов и городов столь же широкий и мелкий спектр "партий", хотя на федеральном уровне это ни на что не влияет. Такая конвергенция объясняется и пиратским бэкграундом элит, и схожей исто­рией освоения диких степей волнами с востока, вытеснившими южных конкурентов.
   Опять же эмоциональные куплеты в политическом кабаре зрители со стороны мо­гут принять на свой счет только по недоразумению. "Кляты москали" - это вовсе не о нас, а о своих же соседях с востока, побывавших на службе у Москвы. Не менее "клятые ляхи" или "фашисты" - о таких же соседях, зачастую даже не побывавших, а лишь вслух мечтавших служить европейским крулям или фюрстам. Аналогично с прочими "турками" и "мамаями". Это в относительно спокойное время, но при очередной волне вторжения с востока, юга или с запада, увы, взаимные словопрения подтверждались и соучастием, чаще обозно-пропагандистским, но также и грабежами с насилием. Отчего не поучаство­вать, если чувствуешь безнаказанность. Это мы сейчас о предыстории формирования этнопсихологии говорим, а не о новейшей истории на этой основе.
   Что же касается ситуативного, но естественного выбора стороны в Великой Отече­ственной войне, то тут западенцы, как и крымские татары с их естественной нелюбовью к "москалям" попали в идеологическую западню. Поскольку речь шла и по сей день идет о самоопределении даже не человека, а человечества по отношению к путям своего даль­нейшего духовного развития.
   Однако нельзя назвать случайностью солидарность этих субэтносов с глубоко реак­ционной, обращенной в далекое родоплеменное прошлое идеологией. Поскольку миро­ощущение западенцев, как и татар, было и остается пассеистическим, то есть обращенным к идеалам далекого прошлого, плюсквамперфект. Причины и механизмы этого стоит обсудить немного подробнее, а заодно обсудить теорию.
   В русском культурном пространстве достаточно популярна "гумилевщина", в том числе такие термины, как "фаза обскурации" применительно к отдельным нациям или эт­носам, например, прибалтийским. Хотя, на мой взгляд, ничего уничижительного в конста­тации старого возраста человека или этноса нет, и не может быть. Однако, что допустимо в наукообразной публицистике - в серьезном исследовании нужно применять с большой осторожностью. Хотя бы по той причине, что сами границы этнических сообществ опре­деляются только процессами этногенеза. Нельзя взять какую-то территорию, или граждан какого-то государства, или носителей какого-то языка и национальной культуры - а потом сказать, что это сообщество находится в фазе обскурации или в акматической фазе и так далее. Это будет в общем случае неверно, и лишь в каких-то условиях приблизительно верно. Но точно не в условиях Украины.
   Я уже об этом писал, но повторить не помешает - любые современные и историче­ские нации (как и протонации древних царств) всегда основаны на "разности потенци­алов" субэтносов, принадлежащих к разным этносам. При этом на одной и той же терри­тории могут, вернее - должны сосуществовать субэтносы, принадлежащие к этносам двух или трех поколений, последовательно друг друга сменяющих. Так что одной только зна­менитой гумилевской диаграммы из книги "Этногенез и биосфера Земли" для наглядного представления этнических процессов недостаточно.
   Нужны, как минимум, три таких диаграммы, наложенных друг на друга со сдвигом по большой фазе. Один этнос развивается в большой фазе Надлома, предшествующий (как правило, родительский) - в третьей большой фазе Гармонизации, а последующий (дочерний) - в первой большой фазе Подъема. А если учесть пологий спуск Гармони­ческой фазы, то ее можно разбить на две части, примерно равных по длительности Подъ­ему и Надлому. То есть на том же историческом отрезке, кроме трех активных этносов доживает свой век еще и четвертый (прародительский, либо аборигенный, если новые этносы пришлые). Однако, независимо от того, насколько все четыре этноса друг другу родственны, все они, так или иначе, "зациклены" на одном, общем предмете своей заботы или озабоченности - том самом вмещающем ландшафте.
   Обычно границы расселения этносов разных поколений немного разнятся, но не сильно. Украина уникальна и ценна как наглядная модель, где этносы, сдвинутые по фазе исторического времени, сдвинуты также и в географическом пространстве. Постоянное давление с Востока вплоть до недавних веков как бы сдувало, сдвигало этносы и субэт­носы в западном направлении. При этом речь не обязательно шла о полном вытеснении всех носителей соответствующей этнокультуры, а о замене кочевой (мужской) составля­ющей и, тоже не всегда, третейской ипостаси религии. Так что аграрная культура в сменяющих друг друга этносах могла сохраняться вместе с оседлыми субэтносами. Хотя и они отчасти переселялись по воле своих кочевых патронов.
   Таким образом, на территории современной Украины всегда в обозримое историче­ское время располагались слоями - от востока к западу этнические сообщества разных поколений. На самый запад, прижатыми к вершинам Карпатам (и на юге к Крымским горам) были этносы самого старшего поколения. Сами по себе они не активны и не влия­тельны, но являются носителями пассеистического мироощущения, архаичного мировоз­зрения и подвержены идеологиям реванша, направленного на восток, на исконные для них места обитания. Естественно, что те, кто их вытеснил далеко на запад и в горы (либо в полесские болота), для них - кляты вороги на самом глубоком подсознательном уровне.
   Это не значит, что все карпатские или крымские субэтносы таковы. Пастухи и пче­ловоды здесь жили испокон веков вне всякого исторического времени. Кроме того, под давлением с востока на запад и на юг вытеснялись не все субэтносы, но ранее домини­ровавшие - своего рода степные князья, носители военных и религиозных знаний. По ходу отступления и эти субэтносы прореживались, так что прижатые к горам эти бывшие субэтносы составляли конвиксии, а все вместе - мозаичные горные этносы, где у каждой горы - свой князь, своя религия и свое наречие.
   Наверное, нет нужды добавлять, что такой же механизм оттеснения древних правя­щих субэтносов работает в любых сходных условиях. Новые поколения кочевых этносов Великой Степи вытесняли предыдущих хозяев не только к Карпатам и в Крым, но прежде всего на Кавказ и далее в Закавказье. Такие же механизмы работали в степях Междуречья, на юге от Армянского нагорья. Поэтому не стоит удивляться, почему лучший фильм о карпатской Украине снял армянский режиссер С.Параджанов, почему этот фильм назван так пассеистически: "Тени забытых предков". Так же понятно и то, почему этот фильм сильно не понравился доминировавшим на современной Украине представителям центра­льных этносов - и правобережного, отвечавшего за национал-коммунистическую идеоло­гию КПУ, и левобережного, занятого перераспределением хозяйственных ресурсов. И только горожан Новороссии этот фильм если заинтересовал, то только с технической и эстетической точки зрения, но не взволновал ни позитивно, ни негативно. А все потому, что культурный разрыв в два поколения этносов, лишь отчасти родственных.
   Другие нации похожи на дома, где все поколения родственников живут вместе, без особых претензий друг к другу. Но в украинском национальном доме коммунальная атмо­сфера и чересполосица этнических культур и мировоззрений. Молодой новороссийский этнос трудится, как и его малороссийская мать, сельское Левобережье. Правобережье и Киев во главе панских городов малороссам как родные тетка и дядька по матери. Но здесь же в углу ворчит, ругается и злобно плюется совсем старый дед, служивший австриякам, а еще раньше бывший в доме хозяином, а теперь просто приживалом. Хотя правобережные деды активно используют слабости прадеда, чтобы надавить на эмоции матери, а через нее на работящего сына.
   В чем сила новороссийского этноса, который вроде бы не главный в родном доме? Пока. Прежде всего, в силе сыновней любви к матери - Малороссии. Однако сама способ­ность к такой любви проистекает из полноты чувств и самоощущения. Поскольку именно Новороссия возродила великоскифский масштаб активности мужской ипостаси этноса, а значит и всей исторической традиции. В первую очередь это были порты, верфи и флоты - военный и торговый, славные армии Потемкина, Румянцева, Суворова, Кутузова, Пас­кевича. И в целом масштаб Российской Империи стал вызовом и простором для экспансии мужской, казачьей ипостаси Малороссии, которую, впрочем, правильнее будет назвать другим историческим именем - Малой Тартарии. Впрочем, и для мужской ипостаси Пра­вобережья с Киевом имперские государство и церковь стали широким поприщем.
   Следует согласиться с оценками решающего вклада украинских этносов в строите­льство Империи наравне с русскими. Но из этого вовсе не вытекает какая-то зависимость будущего России от нынешней, а не прошлой Украины. Скорее, все обстоит наоборот. Империя и Союз забрали себе цвет украинских этносов, усилили ими Сибирь и Дальний Восток, армию и флот, культуру и науку, ставшие национальным достоянием России. И теперь преимущественно женские по характеру этносы центральной Украины зависят от хозяйственных успехов сыновней Новороссии, прижитой Малороссией от великорусского этноса, от самой последней, но на этот раз мирной волны переселенцев с севера в города и села на месте Дикой Степи.
   Хотя, разумеется, взаимоотношения малороссийского и новороссийского этносов по мере взросления последнего не были простыми. Малороссия не только кормила новые русские города хлебом, но и питала их рабочей силой. Хотя для сельских парубков чуждая промышленная и городская культура традиционно были поприщем казачьей удали, не исключая и буйства уличных ватаг. Однако адских условий и рисков в донбасских шахтах и в металлургических цехах было вдоволь, чтобы удовлетворить страсть к приключениям, получая материальную отдачу. В этом смысле города Новороссии с их индустриальными вызовами вполне соответствовали высокой амбициозности украинских этносов.
   Среди этносов, составляющих украинскую нацию, есть и старые, и молодые. Но сама украинская нация - моложе некуда. Еще двести пятьдесят лет назад здесь не было никаких условий для существования культурной нации, а ведь нужно еще время для накопления культурных и государственных взаимосвязей. Так что по сравнению с сосед­ними нациями, даже с Белоруссией, Украина - это девочка-подросток. Поэтому и комп­лексы у нее подростковые, и соблазны для нее опаснее.
  
   14. "Нам некуда больше спешить"
   Описанный Л.Гумилевым этногенетический механизм многовековой пульсации Великой Степи, периодически формирующий волны кочевых нашествий - это своего рода "реактор" или "ускоритель", подпитывающий своей энергетикой всемирно-исторический процесс, а заодно синхронизирующий его отдаленные друг от друга "театры". Западная часть Великой степи, причерноморский клин, зажатый между цивилизациями похож на рабочую камеру такого "ускорителя". Поскольку "восточный ветер Истории" включался здесь регулярно, то описанное выше смещение сменяющих друг друга этносов должно было существовать издавна. Во всяком случае, в древнегреческих анналах такая диффере­нциация Великой Скифии на Правобережье и Левобережье, а также на восточные и юго-западные окраины прослеживается.
   У нас есть еще один симпатичный источник сведений об относительной древности, который трудно использовать для верификации анналов, но для анализа вековых движе­ний этноистории он вполне годится. Речь идет о былинах, балладах и прочих эпических формах народного творчества, включая и сказки. Но для их использования в качестве источника нужно сначала обсудить, реконструировать механизм формирования этих источников, накопления в них значимой информации.
   Представим себе обширную нецивилизованную территорию, где обитают отдель­ные относительно культурные племена со своими волхвами и сказителями. В благоприят­ные периоды с высокой выживаемостью детей молодежь просто обязана объединяться в ватаги ушкуйников и прочих батыров для пиратских рейдов по не столь уж и ближним окрестностям. Впрочем, с полной взаимностью со стороны соседей.
   По возвращении из похода одной из привезенных ценностей становится рассказ о нем, причем некоторые подробности о самых опасных местах путешествий необходимо повторяются и смешиваются в обобщенные образы. В неблагоприятные для походов пери­оды эти образы и вовсе мифологизируются, становясь символами, сказочными по форме. Однако каждый местный сызмальства эту каноническую последовательность символов знает наизусть. Так что, даже не имея прямых вестей от предшественников, уходящая в поход ватага несет с собой необходимое знание о возможных поворотах судьбы-злодейки. В этом и состоит практическое значение любого героического эпоса, хоть "сказка-ложь - да в ней намек, добрым молодцам урок".
   Что касается русских народных сказок, то всем известен эпический архетип витязя на распутье - у большого камня с магическими знаками-письменами. Если учесть, что все речные пути-дороги из восточно-славянских земель в более теплые приводили к той горе (камню), где ныне стоит Киев, то расшифровать сказочные послания не так уж и сложно.
   "Налево пойдешь - сам жив будешь, коня потеряешь!" Налево от Днепра - это на восток, в Дикое поле, где всадник (князь) теряет свой статус, становясь одним из многих искателей неверного набегового счастья. Но зато у него появляется достаточно надежный союзник в лице сказочного "волка". Еще Геродот упоминает о жестоком и грозном пле­мени невров - "оборотней", обитавших к северо-востоку от скифов и вроде как имевшим тотем Волка. Так что источник символа может быть очень древним. Но и в относительно недавние времена на восточном краю причерноморской степи обитали северо-кавказские племена, которые и по сей день отдают символическую дань уважения образу Волка. А из вполне исторических источников известно, что одним из главных маршрутов русских дружин было - быстро миновать степные берега по Днепру, затем перебраться в Азовское море и вверх по Дону к хазарам. Пообещав тем долю от будущей добычи, спуститься по Волге к каспийским берегам, где их ждали давние надежные союзники из дагестанских народов - для совместных набегов на Закавказье и Персию.
   "Направо пойдешь - коня сохранишь, голову потеряешь!" Плотность населения на Правобережье всегда была выше, и чем правее, западнее, тем гуще. Еще при скифах мест­ные земледельцы приучили этих кочевникам к "полюдью" - кочевью в пределах своей подопечной округи для сбора дани, а заодно для защиты от прочих кочевых ватаг. При этом соседи-родственники местных всадников немедленно приходили на помощь в случае вторжения чужаков для их поимки и уничтожения. То есть рисковать идти направо без хищных восточных союзников русским витязям совсем не стоило.
   "Прямо пойдешь - женату быть!" Эта самая темная из угроз становится более ясной из этноисторического контекста извечной "Свадьбы в Малиновке". Приход сильной дружины с севера к оседлому поселению в центральной части нынешней Украины оз­начал, во-первых, бегство и прятки в плавнях местного "ополчения". Но также сулил теплую встречу с песнями, угощением и всяческим ублажением незваных гостей, вплоть до предлагаемой женитьбы богатыря на местной крале. Само по себе это ни к чему никого не обязывало, но сильные союзники в степи селению не мешают. Все это при условии сохранении дружиной сплоченности, бдительности и боевого настроя. Но если только под воздействием чар и чарок от степной Цирцеи мужчины теряли богатырское обличье, то вскоре их ждала незавидная участь рабов - батраков или живого товара, говорящего скота. В некоторых русских сказках эта технология при выборе витязем "прямого пути" описана детально - как среди брачной ночи кровать отъезжает, и жениха скидывают в погреб, а внезапно налетевшие в ночи родичи "невесты" довершают гиблое дело.
   В общем, не мудрено, что сказочный Иван-царевич, а вслед за ним и все русские дружины чаще поворачивали налево, на восток, где рисковали больше статусом, но не жизнью или свободой.
   Вполне определенное значение имеет имя сказочного героя - не просто православ­ный Иван, как указание на русское, восточно-славянское происхождение, но "царевич". Какие уж там "цари" среди вятичей или иных северян. Однако давным-давно, в Степи и окрестных лесостепях "царский" статус имело воинственное скифское племя, прообраз военного сословия. Статус всадника в начале сказочного похода тоже отсылает к этой достаточно прочной родственной связи между обитателями лесостепей - праславянами и степными племенами между Днепром и Доном. Скифы и сарматы осуществляли набеги на всех направлениях, в том числе и на север, в лесостепи. Регулярные набеги в сложных для кочевников условиях, где пахарям было, куда уйти и где укрыть запасы, не могли не превратиться в регулярный сбор дани с установлением относительно мирных отношений. Среди северных пахарей обязательно заводились потомки южных кочевников, "царевичи" или для местных "всадники", "князья". Которых не могло не тянуть на подвиги для подтверждения своего статуса среди оседлых родственников. Однако, попадая в степь к родственникам-"волкам" они оказывались "лапотниками", и статус всадника приходилось доказывать своими боевыми подвигами.
   Для нашего исследования из этого вытекает важный вывод: Не только внутренняя структура последовательно сменяющих друг друга родственных этносов на территории Украины воспроизводится от эпохи к эпохе. Родственные связи степных этносов с сосе­дями тоже сохраняют свою структуру в историческом пространстве-времени. Западно-евразийская степь, Малая Тартария как источник кочевого, набегового "излучения" возде­йствовала на всех соседей, включая северные праславянские племена. В свою очередь от этого источника формировалась прослойка потомственных "всадников", увлекающих за собой молодых северян, которые прибывали на восточную окраину Степи, к Дону и Волге, формируя отряды младших союзников воинственных хозяев Левобережья.
   Судя по известным историческим источникам, именно так из скифских и родствен­ных племен сформировалась "младшая орда" сарматов, прикрывавших восточный фланг Великой Скифии. Затем, по мере старения скифского этноса и перехода сарматов в зрелый возраст Надлома эта новая волна с востока сдвинула всю этническую систему на запад.
   С другой стороны, давление с востока стимулирует обратную миграцию, тоже начавшуюся в незапамятные времена. Еще относительно недавно постоянные разбойные войны в треугольнике между Портой, Речью Посполитой и Московией стимулировали миграцию местных жителей - и оседлых, и казаков - на север, под защиту Москвы. Хотя параллельно шел процесс миграции и формирования донского казачества как новой и эффективной опоры, обеспечившей позднее замирение Малой Тартарии и превращение ее в Новороссию.
   Следующий аналогичный цикл связан с кооптацией малороссийского казачества, духовенства и шляхты в созданные при их активном участии имперские институты и службы, расселение этого активного фермента далеко на север и северо-восток. А уже обратным потоком миграции со всей Империи сформированы новые промышленные центры Донбасса и всего Северо-Востока современной Украины.
   Россия в лице Империи, а затем Союза освободила и Новороссию с Крымом, и Малороссию, и Волынь с Подолией от нависавшего над ними праисторического рока в виде пульсирующей Великой Степи и хищной анархии, обращающей в Руину любой вре­менный порядок на этой территории. Однако много сложнее освободить здешние старшие этносы от анахроничных исторических стереотипов. Этноисторические процессы вообще нельзя ускорить, только прекратить, но это не наш метод. Можно лишь долго и терпеливо направлять процессы в цивилизованное русло.
   Однако, обнаруженный механизм участия староукраинских этносов в этногенезе Великой Руси и обратного влияния, соучастия в формировании младших этносов - стал на поверку истории тем самым ключом к постепенному смягчению нравов и умиротворению бывшего Дикого Поля до нынешнего почти цивилизованного состояния. Никакая Европа или Византия, никакое влияние с юга и запада не могло бы это сделать, просто в силу действия глобального фактора пульсации Великой Степи. Другое дело, что сами велико­русские "цивилизаторы" растратили слишком большие усилия на вопросы внешней безо­пасности, защиты границ и торговых путей, пренебрегая внутренним развитием. Да и встречным влиянием цивилизуемых пренебречь нельзя, и как бы не вышло, как в финале "Пигмалиона" Шоу. Впрочем, европейским соучастием в классической русской культуре мы тоже пренебрегать не станем, но факт есть факт - восточные области Украины более восприимчивы к цивилизации, чем старые этносы, приверженные средневековым майдан­ным и древним анархическим стереотипам.
   Однако ныне на историческом горизонте снова сгустились грозовые тучи. Только теперь волны хаотизации на весьма восприимчивую к этому почву приносит западный, атлантический ветер. Этих наследников пиратов цивилизовать оказалось еще сложнее.
   Однако встает вопрос, как быть России в этом случае? Нужно ли защищать всю Украину от разрушительного воздействия? Или может быть воспользоваться моментом для очередной итерации этноисторического алгоритма? Пусть себе западные ветры рушат и ослабляют культурные механизмы старых этносов, на смену которым придут новые цивилизованные и культурные стереотипы. Впрочем, для этого, кроме терпения и вре­мени, необходимы еще некоторые условия. Помочь сохранить единство Украины - самое простое из них. Ограничить вмешательство одичавшего Запада политико-культурным раз­рушением столичного сообщества и иных податливых частей - сложнее, но выполнимо. Самое сложное - осуществить новый рывок в собственном культурном развитии России, чтобы мигрирующие к нам молодые украинцы и дети смешанных семей смогли принести уже не только в Новороссию, но на всю территорию Украины современные ценности новой волны этногенеза. Вот это - действительно сложная и амбициозная задача, достойная совместных усилий двух братских народов.
  
   15. Четверной круговорот
   При сравнении с соседями обычных этносов различие между поколениями этносов не столь важно и теряется, и все четыре наличных поколения считаются единым этносом. Однако, не только в наглядно дифференцированном украинском случае, но и всюду эти поколения этносов присутствуют. Для иллюстрации проведем достаточно прозрачную аналогию с традиционной семьей, включающей три-четыре поколения.
   Все они Ивановы или Мюллеры, но различаются по поло-возрастному признаку и, самое главное, по исполняемым в общем хозяйстве функциям. Есть функции добытчика (и защитника), обращенные вовне, в осваиваемое пространство. Отец семейства вместе со старшими сыновьями пашет землю или охотится в лесах, либо в казацком варианте - весной пашет, а затем вместе уходят в степь за пиратской добычей. Это первый контур самоуправления семьи, который опирается на молодое поколение. При этом мал мала меньше внимательно следят и учатся у тех, кто старше, и тем самым в первый контур вовлечена вся мужская часть семьи на основе иерархи по старшинству.
   Второй функциональный контур связан с перераспределением внутри семьи ресур­сов, приносимых работой первого контура. Здесь уже мастерство заботливой и умелой хозяйки показывает жена и младшие женщины. Однако эта исполнительская иерархия, похожая и параллельная первой, подчинена более сложному центру, сотканному из эмо­циональных отношений мужа и жены, при третейских функциях дедов. Разделение семьи на функциональные контуры на основе поколений осуществляется не поголовно - одни туда, другие - сюда, но на основе разделения функций и времени "наиболее ценных членов коллектива". Отец семейства, как правило, успевает порулить и там, и здесь. Но в силу большей занятости вне дома, во втором контуре самоуправления семьи повседневно доминирует мать семейства.
   Наконец, третий контур самоуправления связан с разрешением конфликтов, когда наиболее авторитетное слово обычно остается за старшим поколением "дедов", если они активно участвуют и помогают своим опытом вести хозяйство, "не портя борозды". Ну, а совсем старые, как и совсем малые и прочие иждивенцы, составляют "четвертый контур", которым управляет божественный образ в красном углу при помощи прочих домочадцев.
   В рамках большой "семьи" одного этноса точно так же сосуществуют поколения, имеющие схожую специализацию. На уникальном примере украинских этносов (сдвину­тых по фазе от востока к западу) эту закономерность легче всего увидеть. В современном мире важнейшей частью народного хозяйства являются производства и инфраструктура, ориентированные на участие в международном разделении труда. Таковые на нынешней Украине расположены в Новороссии - прежде всего, горно-металлургический кластер, а также украинская часть общего с Россией ВПК. Со времен мистера Хьюза в Юзовку, Мариуполь, Харьков стекались в поисках работы молодые люди со всех южных губерний. Но точно также было и в стародавние времена, когда именно в этих краях формировались ватаги и ополчения, использовавшие эти же трансконтинентальные водные и сухопутные пути для участия в набегах, походах, чужих войнах или как наемной охраны в богатых южных странах.
   У скифов разделение "царского" племени на мужскую, экспансивную и женскую, недалеко кочующую части было очевидным. Но и у последующих тюркских и казацких кочевников это разделение сохранилось, только вместо кочевых кибиток образовались условно стационарные домашние хозяйства с садами, огородами, а потом и пашнями. В отличие от европейских этносов, в степях будущей Украины аграрное хозяйство почти всегда было не только рискованным, но и поддерживалось за счет перераспределения не только добытых богатств, но также местных людских и тягловых ресурсов. Чем богаче и хлебосольнее дом, усадьба, хозяйство бывшего атамана, компанейца, командира - тем выше его общественный статус. Приходилось вкладывать силы и средства.
   Даже при благоприятных условиях позднесоветской власти дотации в сельское хозяйство Украины увеличивались за счет украинских кланов в Кремле, что точно так же отражало их статус, силу и влияние. Соответственно, преимущественно аграрные области Левобережья с Киевской областью в центре составляют ядро второго, среднего поколения украинских этносов. Опять же, как и в случае большой семьи, это не означает полного размежевания Востока и Центра. Сельские районы промышленных, а равно и правобереж­ных областей тоже отчасти ориентированы на общую малороссийскую культуру среднего поколения. Мужская, казацкая сила и слава этих земель давно воплотилась в имперские успехи, так что, как и в семье, это "домашнее хозяйство" имеет выраженный женский характер по методам управления и мотивации промышленных центров к перераспреде­лению ресурсов. И точно так же одна из ипостасей "мужского" промышленного сектора посильно участвует в управлении перераспределяемыми для аграрного сектора ресурсами. В нынешней Украине эта ипостась промышленного Востока сосредоточена в Днепропет­ровске, поскольку исторически этот город Новороссии ближе всех к малороссийским аграрным областям. А кроме того и при Советах, и после здешний ракетно-космический кластер был опорой для связей с Кремлем и для общего перераспределения ресурсов в пользу Украины. Еще раз напомню, что в этнической мозаике смена цветов и перетекание линий происходит постепенно, а некоторые узлы (субэтносы) соединяют разные части картины. Днепропетровск соединяет Восток и левобережный Центр так же, как Киевская область сопряжена с Правобережьем.
   Старший из активных этносов, правобережный Центр отличается от левобережного более развитой и относительно укорененной городской культурой, причем смешанной польско-еврейско-русской. И в этом смысле центральная ось от Киева к Одессе задает спектр вариаций. Уже во времена скифов здесь наметилась эта городская ось от древней Ольвии на север вдоль Днепра и Южного Буга. Во времена средневековой Руси снова не удалось достроить такую городскую ось от Киева к югу. Польская попытка цивилизовать территорию наткнулась на сопротивление казачества, для которого Речь Посполитая и не могла предоставить ни "социальных лифтов", ни имперского простора.
   Тем не менее, эта попытка помогла сформировать старший этнос, прошедший европейскую выучку и даже отчасти университеты. Можно напомнить, что сыновья гого­левского Тараса Бульбы вернулись с учебы из Кракова, а малороссийские бурсаки были востребованы в церковном и державном строительстве великой империи. В советское время выходцы из правобережных областей Центра составляли костяк коммунистической номенклатуры, ее нехозяйственной, идеологической части. Потому как были наиболее пригодны к такой национально-интеллигентской деятельности. Отсюда проистекает и принудительная украинизация малороссийских и восточных областей. Этот перегиб был замечен и отчасти исправлен усилиями правобережной еврейской городской обществен­ности, ставшей опорой для русского языка на правобережной Украине. Так что именно культурная и идеологическая сферы всегда были поприщем городских субэтносов, лиди­рующих в правобережном, старшем поколении украинских этносов. К ним после войны добавились Черновцы, Закарпатье и Луцк, а также обновленный внутренней миграцией Львов, что создало новые взаимосвязи и компенсировало иждивенчество стародедовского галицкого этноса.
   Понятно также, что в Киеве, как и любой столице - представлены все четыре поко­ления этноса. Но и там они по старой привычке склонны к размежеванию не только культурному, но и территориальному. Микрорайоны на левом берегу или промышленные окраины не слишком-то интересует происходящее в правобережном "центре". А вот гали­чанское пополнение готово дать бой не кому-нибудь, а старой гвардии экс-национал-коммунистов, которые эту галичанскую опору под себя и выстраивали вместо того, чтобы кооптировать левобережную молодежь. Оно и понятно, зачем выращивать способных конкурентов, галичане казались менее опасными, не способными к самостоятельной акти­вности. Но вот только не просчитали возможности и желания внешних сил использовать и направить энергию субпассионариев на ослабление и саморазрушение.
  
   16. Шаткий Пьедестал
   Нами пройдено достаточно, чтобы сделать промежуточные выводы, необходимые для дальнейшего исследования более тонких деталей.
   Во-первых, мы уверенно можем отнести Украину к вполне определенному типу экстравертных наций (и мозаичных этносов), сформированных волнами "пиратской" экспансии и миграции. При этом отличие украинцев от морских "постпиратских" держав (Британия, США, Япония) в сухопутном, степном антураже истории, где насильственные, разрушительные волны преобладали над стабильными торговыми связями. Поэтому до XVIII века социально-экономическое развитие этой огромной территории не преодолело даже барьера, отличавшего феодальное государство от рабовладельческой вольницы. Хотя по сравнению с патриархальными родоплеменными порядками основной части евразийской Великой Степи, балансирование на грани вхождения в цивилизацию можно считать относительным прогрессом.
   Становление Российской Империи, в том числе силами кооптированной казацкой и православной протоэлиты, привело к упразднению главного фактора, сформировавшего старшие украинские этносы - разрушительного влияния кочевников Великой Степи. Младший новороссийский этнос, сыновний по отношению к малороссийскому, вырос в условиях державной стабильности и бурного экономического роста. Однако исторические стереотипы старших этносов - малороссийского и правобережного в кризисные периоды периодически ведут к воспроизводству средневековой феодальной системы отношений и более ранних анархических образцов. Тем не менее, в отсутствие указанного главного фактора и при стабилизирующей роли России, включая огромную украинскую диаспору, политические движения и проекты, эксплуатирующие отмирающие древние стереотипы, объективно обречены на поражение. Поэтому на практике они имеют иное, вполне прагматичное значение "карт некозырной масти" в политическом торге.
   Впрочем, на уровне политических элит во многих странах древние стереотипы соперничества и формирования коалиций и ныне востребованы в качестве ритуалов "политического театра". Исконная киммерийско-скифская "экстравертность элит" также сохранилась и востребована для выживания современной украинской элиты. В данном контексте под "экстравертностью элит" понимается ориентация на теперь не набеговую, а торгово-экономическую экспансию вовне. Территория страны - это всего лишь тыловая база для внешнеполитических и внешнеэкономических проектов, а заодно НЗ на случай ухудшения внешней конъюнктуры. Лидерство в "экстравертной элите" возникает и удер­живается только умением выстраивать экспансивные планы и осуществлять их хотя бы частично. Впрочем, умение защищать территорию в условиях давления или вторжения сильного противника тоже необходимо.
   В скобках напомним, что основные трения у казацкой старшины с польскими коро­лями возникли из-за желания казаков постоянно воевать и грабить окрестные страны. Лишь на этом занятии строился авторитет гетьмана. Ни Польша, ни даже Порта такой свободы действий сечевикам не могли предоставить, ибо были вовлечены в политику Нового времени, а не романтического средневековья. И только Россия имела возможность направить энергию казачества на экспансию в южном и восточном направлении.
   Даже самые длинные периоды экспансивных рейдов по ближнему и дальнему зару­бежью рано или поздно заканчиваются, и наступает необходимость подведения итогов - то есть проверки баланса сил на практике. Возвращение из дальнего похода скифского царя или гетьмана Малой Тартарии объективно означало перераспределение внутренних сфер влияния. В этом случае "экстравертность элит" проявлялась в том числе и в том, что никаких иных (интровертных, интуитивных) способов выяснить силу гетьмана и его поте­нциальных соперников не было, кроме как в форме маневров и "майданов".
   К тому же именно сильный гетьман (как ранее скифо-сарматские цари) был обязан кого-то из лидеров тыловой элиты показательно разгромить на страх всем прочим, чтобы укрепить свою власть. По этой причине все потенциальные жертвы "царского гнева", с одной стороны, заранее вступали в пеерговоры о размерах дани, но также стремились скучковаться на удобном для общей обороны месте, на каком-нибудь древнем "майдане". Поскольку базой власти всегда было степное Левобережье между Днепром и Доном, то основными кандидатами на показательный разгром всегда были правобережные и север­ные лесостепные отдаленные родственники и данники. Кстати, не исключено, что именно со срединным положением киевской горы и оврагов между Правобережьем и лесостепью связано возвышение этого оборонительного контрапункта против левобережной власти.
   Из этого экскурса делаем легко проверяемый вывод, что киевские "майданы" были и есть признак не слабости "гетьмана", а наоборот оселком для проверки его силы и дипломатической хитрости. Так что истерические эмоции и бахвальство "майданщиков" - суть отражение страха не только перед властью, но опасения своих же майданных союз­ников, стремящихся опередить в закулисных переговорах и определить между собой "слабое звено" для сдачи в обмен на благоволение и сохранение уделов.
   Почему, например, в 1990-х не было никаких майданов, несмотря на много худшие социально-экономические условия? Потому что власть была откровенно слаба. Но как только за спиной Кучмы внезапно возник Путин в Кремле, тут же потребовался пробный "майдан", чтобы попробовать, насколько в реальности, а не в телевизионной картинке усилилась Банковая. Заодно и провести первые раунды закулисных торгов.
   В 2004 году Кучма пытался манипулировать Путиным через кремлевских "анали­тиков", чтобы пугать киевские элиты не столь уже сильными, и вовсе не пророссийскими "донецкими". А поскольку ни один из трех недолегитимных гетьманов (на конец декабря) не обладал ресурсами для полноты власти, западно-евразийская степь привычно распалась на два берега - два "полуцарства". Но если учесть, что на рубеже 2014 года легитимный гетьман один, и его внешнеэкономический рейд в Пекин и Москву был успешным, то развертывание "майдана" определено именно усилением легитимной власти, страхом перед потерей "удельными князьями" и их внешними союзниками своих политических позиций и желанием организовать "новый торг".
   Собственно, украинский Майдан - это каждый раз устроение живого пьедестала для лидера, иногда на олимпийский манер - тройного или двойного. Умение взойти на такую шаткую и ненадежную конструкцию - уже свидетельство пригодности политиче­ского лидера. Потому как можно и полететь с самого верха вверх тормашками, теряя корону, мантию и булаву.
   Вместе с маневрами вроде обозначения смелых рейдов по тыловым базам Майдан есть исторически аутентичная форма коллективного политического арбитража, по итогам которого определяется, кто будет объявлен виновным, плохим и подлежащим изъятию из обращения с разделом имущества и сферы влияния в пользу оставшихся. Исходя из этого основного стереотипа, элитного инстинкта разрешения политических споров и кризисов необходимо внимательнее посмотреть на структуру украинских этносов, чтобы найти проводников и бенефициаров этой специфически украинской сферы элитных разборок и междусобойчиков.
   Но прежде чем перейти к этой увлекательной главе исследования, предлагаем очень известную иллюстрацию из русской классики - "Сказка о царе Салтане" Пушкина. Описанный в начале сказки политический расклад соответствует стереотипу вольной степной державы: царь-батюшка воюет где-то далеко, внутреннюю политику вершат приближенные мамки и сватьи, а судьба младой царицы и ее сына решается в результате интриги, связанной с перехватом каналов связи между фронтом и тылом. Вот и ответьте на вопрос, кто в такой державе, разделенной на мужскую (военную) и женскую (тыловую) половины, может повлиять на исход кризисных противоречий между ними. Точнее речь идет о культурном сословии, включающем и хитрого дьяка, и гонца, считающегося надежным вестником.
  
   17. Вырождение смыслов
   Главный вывод из предыдущих глав заключается в том, что Украина по сей день остается сообществом крайне неустойчивым, хотя и стремящимся по-своему к единству. Двухсот лет цивилизации мало для исправления стереотипов и громадских инстинктов, воспитанных за тысячелетия балансирования между военно-рабовладельческой анархией и начатков феодализма с постоянными откатами к блаженно первобытному состоянию дикой воли в Диком поле. В том числе и поэтому, как во всех слаборазвитых странах, основные социальные функции закреплены не за общими цивильными институтами, а за субэтносами. Самый младший восточный субэтнос играет роль добытчика и защитника, средний левобережный - в роли коммуникатора и перераспределителя ресурсов, старший правобережный - предпочитает больше по части "хранителя опыта и смыслов". Все точно по Паркинсону: "кто умеет работать - работает, кто не умеет работать - руководит, кто не умеет ни того, ни другого - учит".
   Предысторию и этнические стереотипы левобережных этносов мы уже разобрали. Попробуем найти истоки базовых социальных инстинктов правобережного субэтноса. Начать придется издалека, со времен вторжения сарматов в Великую Скифию (IV-III вв. до н.э.). В сказаниях эллинизированных крымских скифов есть легенда о скифском воине Дандамисе, который выкупил из плена побратима Амизока ценою лишения глаз, ибо имущества у него не было. Этот поступок воодушевил скифов и поверг в ужас их врагов. Побратим в знак солидарности тоже сам выколол себе глаза, и оба стали скитаться по скифской степи, пользуясь чрезвычайным почетом.
   В этом сказании описан механизм формирования третейского сословия ветеранов в скифских племенах, бывшего носителем опыта и смыслов. Я уже приводил пример для иллюстрации из "Сказки о Царе Салтане", где судьбу царицы и сына решил именно тот, кто отвечал за доверительную коммуникацию между царским войском в дальнем походе и женской половиной, оставшейся в стольном граде. Именно такой разрыв между первым и вторым контурами управления в сообществе практически всегда существовал в Диком поле причерноморских степей.
   Ветераны дальних походов в Переднюю Азию и на Ближний Восток или погибали, или возвращались домой с обозами трофеев. Здесь они пользовались особым уважением не только потому, что рассказывали о битвах, городах, народах и нездешних мифах, но и потому что по факту были доверенными лицами далекого войска, наблюдали за тем, как ведут себя жены, дети и слуги. В случае какой-либо неурядицы и спора именно мнение ветеранов было решающим, они могли дать весточку воюющим князьям, послать при необходимости надежного гонца. Естественно, что в кочевом обществе и это третейское сословие кормилось за счет постоянного движения. Ветеранов, как правило, инвалидов, а тем более слепцов, считавшихся ближе к богам, принимали с почетом и в богатых станах кочевников и в поселениях земледельцев. Отказать в крове и столе было бы просто глупо, потому как обязанностью гостя был рассказ о героических делах и дальних странах, но также и опасно - ибо странники делились между собой мнениями о гостеприимстве и вообще о состоянии дел в разных частях кочевого царства. Соответственно, при объезде (полюдье) окрестностей княжескими дружинами спрос с добрых и не очень селений был разным.
   Ветераны и особенно слепцы - это высший класс кочевого третейского сословия, но к ним ради безопасности и должного приема, естественно, примыкали иные бродячие люди - музыканты, мелкие торговцы и знахари и так далее. Легко увидеть общие черты у этого ветеранского сословия степных жителей и сословия волхвов у лесных племен. Где-то в лесостепи они могли пересекаться и смешиваться, и вообще генезис сословий наверняка общий, хотя речь сейчас не об этом.
   Разница в социальном поведении ветвей одного племени между левобережной сте­пью и правобережной лесостепью (Волынью) была испокон веков. Так, правобережные князья предпочитали далеко от своих владений не удаляться, ибо здешние земледельцы могли их и так прокормить, а если уйти в набег вместе с левобережными родственниками, то свято место пусто не будет, конкурентов из окрестных стран многовато, лучше синица в руках. Поэтому никакой особой дистанции между мужской и женской половиной не было, да и ветеранов дальних походов не появлялось. Однако странники с левобережья постоянно заглядывали и сюда, за Днепр - претендуя на такое же гостеприимство и у этих полуоседлых родичей. Отказать в крове и хлебе опять же было глупо со всех сторон, но и особого восторга вряд ли восточные гости вызывали у западных хозяев. Нетрудно понять, что в странствиях на правый берег, в лесостепь или к морским берегам, ветераны имели за собой неявную защиту грозных родственников, а заодно служили для них разведчиками.
   Такое кружение странствующих рассказчиков и учителей по Степи и окрестностям на протяжении многих веков не могло не породить целый слой подражателей, особенно в западной части. Настоящие ветераны-сказители добирались до какой-нибудь Добруджи, Буковины или Полесья не так часто, а вот сопровождавшие их в странствиях местные младшие сословия "штатских" странников, музыкантов, торговцев и просто проходимцев кушать хотели регулярно, даже в отсутствии настоящих ветеранов. Так что появление во главе таких шаек "лжеветеранов" было неизбежно, как закат после восхода. Перенять у ветеранов какие-то байки и выучить наизусть сказания не так уж сложно, как и разделить в ходе стычек "сферы влияния". Так что на первых порах у правобережной "сухаревской конвенции" будущих кобзарей и офеней все должно было сложиться гладко. Тем более что функции шпионажа и разносчиков сплетен и слухов никто не отменял, но уже не в пользу левобережных князей или атаманов, а в пользу местных панов или их соседей.
   По мере роста и укрепления цивилизаций со всех сторон от западно-евразийской Степи ветеранов дальних походов становится меньше, возник дефицит самой эпической основы страннической профессии. Поэтому далее соревнование между странниками идет на поле творческой переработки - рифмовании и музыкальном сопровождении на мест­ных инструментах, также сменяющих друг друга. На левобережье правда и искренность по-прежнему ценится выше искусности, поэтому на смену ветеранам идут странники, побывавшие в дальних краях - прежде всего паломники. Авторитетом пользуются те из них, кто несет новое знание и образцы премудрости.
   Не случайно на Украине времен Запорожской Сечи особым авторитетом пользу­ются бродячие философы и паломники - вечные студенты, ставшие учителями. Яркий пример - Григорий Сковорода, числящийся первым самобытным российским философом. Племянник петербургского вельможи и друг Алексея Разумовского, фаворита Елизаветы Петровны - он вполне мог бы сделать себе придворную карьеру, но предпочел стать бродячим проповедником и философом. Не из-за недостатка амбиций, а ровно наоборот - потому что на родной Украине это испокон веков был высочайший общественный статус. Этому же украинскому общественному стереотипу Российская Империя обязана явлением таких деятелей имперского православия как Феофан Прокопович и Дмитрий Ростовский. Тот самый случай, когда амбициозность малороссов и лучшие традиции украинского наследия легли в фундамент общего с русскими цивилизационного строительства.
   Но у всякого явления есть и обратная сторона медали, не только достижения, но и плата за них. На массовом уровне ученого сословия в правобережных городах возник стереотип поверхностного интеллигента, для которого знание набора иностранных слов даже без понимания их смысла - это само по себе ценность и признак высокого статуса. Бойкий пересказ любой заграничной теории или модного философского поветрия заме­няет собой отсутствие какого-либо реального опыта или практических навыков.
   Но и это еще не самое страшное, что случилось с правобережным субэтносом. Как можно догадаться, умение использовать в сословном жаргоне "лжеветеранских" странни­ков иностранные слова и выражения ценилось в здешних местах задолго до основания Киево-Могилянской Академии. После формирования общего восточно-славянского языка и его принятия под влиянием Киевской Руси жителями Поросья, Волыни, Подолья из этой особенности сословия "кобзарей и офеней" вырос особый жаргон, в котором все вроде по-русски, но отдельные слова нарочно заменяются иностранными - польскими, греческими, немецкими, от всех соседей. Нетрудно заметить, что ровно то же самое происходило с госязыком УССР и с нынешним официальным языком Украины. По сути он никогда не был, и не стал языком народа, а был и остается профессиональным жаргоном. Как и во времена кобзарей он служит не для взаимопонимания, а ровно наоборот - для сокрытия истинных мотивов и корыстного интереса "третейского сословия". В постсоветской Укра­ине этот официозный жаргон служит, прежде всего, корпоративному интересу сословия юристов, судейских и прокурорских. Любой термин в вердикте или нормативном акте на украинском можно перетолковать, а то и вовсе ввести новые слова для каких-то понятий, и другие понятия для прежних слов. Вот этот "закон, что дышло" можно вывернуть куда круче, чем в других странах с устойчивым литературным языком.
   Национальный поэт в других странах, как Пушкин, Данте - это символ единства для всего общества, цивилизационного, а не чиновного измерения. Увы, но "Кобзарь" Шевченко был в советское время и остается символом именно национальной бюрократии, и родоначальником бюрократического жаргона, служащего не единству, а разделению людей во имя власти меньшинства. Потому и Кобзарь, а не Поэт.
   Можно было бы еще обсудить роль константинопольского православия в интригах времен Запорожской Сечи, создании под эгидой киевской митрополии "аккредитован­ного" сословия кобзарей, поющего политически одобренные сказания. Но и так все ясно.
  
   18. Час заката
   Теперь можно перейти и к четвертому поколению украинских этносов - галицко-волынскому, самому старшему, можно даже сказать престарелому. Это сообщество находится в фазе глубокой обскурации и потому не имеет собственного лидирующего субэтноса (сословия).
   Мы вполне можем сопоставить стадии и фазы развития этнических сообществ с аналогичными фазами развития личности - от детства и других фаз Подъема до глубокой старости. В этом смысле четвертый украинский этнос заслуживает диагноз "старческого маразма". Он не имеет собственного центра и какого-либо самосознания. Есть только остаточные условные рефлексы ориентации на Львов или Луцк как бывшие центры такого самосознания. Тот, кто контролирует города - традиционные центры, легко может манипулировать общественным поведением этих народностей, опираясь на древние же стереотипы типа антимоскальства. Ныне западно-украинские города находятся под конт­ролем старшего, правобережного этноса, возглавляемого украинизаторами. А поскольку современным "кобзарям" не суть важно какими чуждыми словами подменять восточно-славянский словарь, то им выгодно делать это с помощью галицийских диалектизмов. Двойная выгода - и осуществление манипулятивного контроля над, нет, не государством, но государственным образованием Украиной. А заодно - получение формально-демокра­тической и улично-майданной опоры против восточно-украинского большинства.
   Сами по себе галичане и тем более волыняне безвредны, ибо пассионарностью практически не обладают. Как носители этнической народной культуры даже забавны и в местах локального проживания приятны. Но другой стороной этой же медали является полное отсутствие самостоятельного мышления и готовность поддаваться на малейшие провокации против чужаков. Это тоже соответствует старческой психологии и личности, и этноса. Готовность ругаться, грозить клюкой и брызгать беззубой злобой даже на близ­ких родственников, не то что на потомков давних ворогов и обидчиков.
   Здесь, наверное, есть смысл лишний раз разъяснить понятие пассионарности по Гумилеву, а то в политической публицистике постоянно встречается вульгарный взгляд на эту тонкую энергетику духа. Наверняка найдутся желающие назвать майданных сидель­цев и страдальцев чуть ли не "пассионариями". Поэтому я бы рекомендовал не полени­ться и открыть первое издание книги "Этногенез и биосфера Земли" (Издательство Ленинградского университета, 1989) на с.339, рис.4 "Изменение пассионарного напря­жения этнической системы (обобщение)" - знаменитая гумилевская диаграмма в виде профиля вавилонской башни. С левого края этой красивейшей линии графика лежит шкала ординат, помеченная символами P с индексами, где индексы (n+1) ... (n+21) означают число субэтносов (подсистем этноса). Чем выше пассионарность этноса, тем больше городов, сословий, культурных типов он внутри себя порождает и поддерживает. Пассионарность, то есть внутренняя духовная энергия, заключается в способности и в желании возвыситься над обыденным уровнем потребностей, в готовности тратить эне­ргию на такие ненужные отдельному индивиду вещи как высокая культура или божест­венные идеалы, вплоть до принесения своей жизни на алтарь веры и отечества. Никакого отношения истинная пассионарность к тупой агрессии и желанию жертвовать ближним ради своего личного благополучия не имеет.
   В местах своего исконного обитания галицкие селяне и горцы сохраняют минима­льный уровень пассионарности от Р(n+1) до Р(n+3), как раз соответствующий фазе обску­рации на диаграмме Гумилева. Есть своя униатская церковь, есть сугубо свои пединсти­туты, и наверное, есть свои агрономы и прочая сельская интеллигенция. Однако, интересы внешних "союзников" в Киеве и зарубежных заказчиков фактически ведут к разрушению и без того хрупкого и дряхлого социума. Завербованные на майданное стояние галичане выпадают из инерционного существования, что приводит к проявлению разрушительной энергии. Самое любопытное, что есть на великой диаграмме Гумилева - это штриховые линии под осью абсцисс с индексами Р-1 и Р-2. То есть субэтносы не только не могут поддержать собственную культурную идентичность, но разрушают культуру вокруг. Ровно то, что происходило в погорелом политическом театре киевского Майдана.
   Так вот, Л.Н.Гумилев для такого рода тупо-агрессивной и эгоистичной обществен­ной активности применял совсем другой термин, антоним - "субпассионарность".
   Главный вывод из проверки фактов на оселке хорошей теории - это в некотором роде "реабилитация" галичан по психолого-медицинским показаниям. Престарелого деду­шку, даже если он в кого из обреза пальнет в маразматическом запале, скорее всего, запрут в специализированную богадельню под надзор психиатров. Галичане - это своего рода жертвы манипуляции со стороны столичных киевских бюрократов-украинизаторов. Именно Киев как "кобзарский" центр правобережного этноса, пытаясь сохранить свои привилегии и власть над прочими землями, манипулирует галичанами, как и прочими субэтносами, а заодно прячется за ними от полной ответственности за разрушительные последствия.
   Еще раз напомню найденный нами механизм формирования украинских этносов (четырех поколений). Давление кочевников с Востока на Дикое Поле (она же Украинская Степь, Малая Тартария, Великая Скифия) регулярно достигает таких масштабов, что вытесняет левобережный этнос во все стороны, сдвигая всю этническую систему на Запад. При этом существенная и самая пассионарная часть левобережного этноса на западном берегу не может ужиться со старшими родственниками (в силу своей пассионарности). Пассионарии вынуждены были мигрировать на север и северо-восток, к лесостепным и лесным родственникам.
   Кстати, в русской классике сохранился след такого передвижения из степи в леса. Племя берендеев, перенесенное из костромских лесов на театральную и оперную сцену, до своего "драп на Норд-Ост" было частью союза тюркских племен "черных клобуков" в Поросье, но было выдавлено вместе со славянскими князьями нашествием половцев.
   На следующем этапе после очередного "сдвига этнической мозаики" на Запад из пассионарных потомков левобережных степняков и лесных жителей (праславян, славян, русских) начинает ближе к донской части Левобережья формироваться очередной млад­ший этнос. И через энное число веков, этот механизм повторялся снова и снова, влияя на этногенез и украинских степей, и великорусских просторов.
   По этой причине средний, малороссийский этнос является восточно-славянским с большой примесью степных кровей (тюркских, аланских), в то время как новороссийский этнос - наполовину русский, на треть - малороссийский. Уровень культуры среднего и младшего этносов соответствует православному доимперскому и светскому имперскому. В то же время правобережные субэтносы сохранили древнейший состав субэтнической мозаики и средневековой, ранне-феодальной культуры, замаскированной притворным языковым единством. Восточно-славянский язык, как главный артефакт культуры, был использован для конструирования фальшивого официоза и инструмента языковой мани­пуляции. Наконец, четвертое и самое западное географически, но не культурно поколение украинских субэтносов сохранило древние родоплеменные черты и уровень культуры, присущий античной периферии. Такой вот историко-культурный парадокс и перевертыш.
   При исследовании западных украинских субэтносов было бы совсем неправильно упустить еще один момент сугубо древней этноистории. Мы с вами уже заметили, что исторические волны миграции не только выдавливают поколения этносов с насиженных равнинных мест, но и прибивают их в предгорья и загоняют выше - в горные долины. Именно там доживают свой долгий век старейшие этносы четвертого поколения. Поэтому на каждой горе - свой князь и свой древний диалект, свои языческие корни, но при этом общее негативно-реваншистское отношение к этносам, потеснившим их с богатых равнин и широких степей. Подобно тому, как многие (но не все) старые люди думают больше о смерти, о собственных похоронах и завещаниях, древние субэтносы являются зачастую носителями "воли к смерти", они служат Танатосу, а не Эросу. Соответственно, именно в горных провинциях на этой основе зарождаются "антисистемы" по Гумилеву, с негатив­ным, мизантропическим мировоззрением. При исторических катаклизмах, великих войнах эти лимитрофные "ядра антисистем" могут быть сорваны с места и начинают притягивать к себе этнические сообщества других поколений. Например, во время первой мировой войны пассионарные этносы и субэтносы шли на фронт, рвались в бой, а слабопассио­нарные накапливались в резерве, в том числе в столицах, а потом срывались в "револю­ционную" субпассионарность. После чего уже пассионариям приходилось перехватывать революционную инициативу и вести за собой под идеологическими знаменами уже сложившейся "антисистемы". Ну да это другая тема.
   Вернемся к механизму исторических волн миграции, теснящей древние субэтносы к горам. Дело в том, что у Карпатских гор есть два длинных склона - один с северо-вос­тока, другой - с юго-запада. Соответственно, об эту горную гряду разбивались две серии волн миграции - степная и европейская. Собственно, догадаться о кельтском (галльском) происхождении галицийского субэтноса можно и без генетического анализа, по наличию кельтских этнонимов и топонимов. Модный нынче генетический анализ тоже указывает на кельтское происхождение примерно половины жителей Галиции (гаплогруппа R1b).
   То есть даже по своему этническому происхождению галичане максимально далеки от украинских степей и вообще бы ими не интересовались, если бы не вторая половина их генов и этнических стереотипов. И это вовсе не восточно-славянские гены (каковых на Западной Украине не более 20%). Примерно столько же, сколько кельтских, в генотипе галичан генов гаплогрупп J1 и J2, носителями которых являются семитские народы (арабы и евреи) и некоторые дагестанские народности.
   Можно, конечно, из этого сделать предположение, что каких-то евреев, арабов вряд ли, кто-то жестокий и нехороший загнал далеко в горы, и они там вступили в смешение с местными потомками кельтов, выучивших славянский язык. Но это будет не очень осно­вательная интерпретация. Если все же опираться на выявленный механизм волн миграции и его влияние на этническую мозаику, то более вероятным является иное предположение. Только нужно вспомнить еще один наш предварительный вывод, что оттесненными в предгорья и горы оказываются не все элементы этнической системы, а ее культурная надстройка, не желающая ассимилироваться с иными этносами. Так вот, из вышеназван­ных генетических изысканий можно сделать вывод, что когда-то давно, но не слишком давно, именно семитские по происхождению субэтносы были культурным авангардом степной этнической системы. А потом волнами новых кочевников были оттеснены к горам - карпатским, дагестанским (и крымским). Другая часть этой волны вполне могла сохраниться на правобережье, а еще одна мигрировать на северо-запад и в Европу.
   Этот вывод вполне согласуется с существованием в I тысячелетии на этом прост­ранстве Хазарского каганата, имевшего наряду с тюрскими этносами иудейскую элиту.
   Еще раз повторю, это всего лишь гипотеза, но она может объяснить и необъясни­мую со всех иных сторон "комплиментарность" между днепропетровскими олигархами еврейского происхождения и галичанскими националистическими партиями и группиров­ками. Как минимум, над этой гипотезой следует хорошенько поразмышлять.
   Однако главный практический вывод из этой главы будет совсем в иной плоскости. Нет никакого практического смысла для нормализации ситуации на Украине тратить вре­мя на галичан и иные западенские субэтносы. Они такие, как есть, и уже не изменятся, могут только быстрее разрушиться и ассимилироваться после вовлечения их в киевскую или иную политику. В отсутствие провокаций и манипуляций галичане будут спокойно доживать старость своего субэтноса в качестве этнографического аттракциона и экспоната для туристов. Разрушительную "антисистему" на галичанской этнической "воле к смерти" создали и поддерживают другие силы, и в первую очередь - лидирующие сооб­щества среднего правобережного этноса, включающего как киевских украинизаторов, так и некоторых лидеров еврейской общины. Вот их и нужно принуждать к миру, демократии и согласию между народами.
  
   19. Распутать клубок
   Политическая реальность, хотя это слово с трудом применимо к постмайданной Украине, скажем так - повседневность снова и снова напоминает нам о классической "Свадьбе в Малиновке". Почти все персонажи комедии нашли свое место как символы субэтносов. Ветеран Яков, бравирующий после австрийского плена заграничными словеч­ками, - это третейское сословие восточно-украинского розлива, хитрован и балагур, но свой без обмана. А вот красный командир, чтобы проникнуть в окружение к правобереж­ному атаману, прикидывается "ветераном-музыкантом", кобзарем. И тут же рядом с ним начинает виться еще одна фигура невнятного происхождения. Одессита Попандопуло так и тянет подлизаться к вероятному авторитету, похвастаться маркитантскими успехами.
   Греческая фамилия одессита нас не то, чтобы обманывает, просто одесские греки чаще бывают в море, а не в степях. Остап Бендер тоже был "сыном турецкоподданного", и для знающих одесские старорежимные реалии это - таки однозначный признак. Короче, из всех значимых украинских субэтносов мы еще не поговорили только за евреев, а без этого ни общую картину не сложить, ни клубок противоречий не распутать. Зная субэтни­ческие оттенки, мы уже можем приступить к этому увлекательному занятию, ухватившись за кончик галицийской "ниточки", которая вдруг оказалась связана именно с еврейской через гаплогруппу J. Вот от этой крайней западной и весьма древней "печки" и начнем движение в обратную сторону.
   Наличие у коренных западноукраинских популяций 40 процентов семитских генов действительно требует объяснения, причем этноисторического, а не абы какого. Сам по себе факт родства "западенцев" с евреями и арабами - уже довольно сенсационен, так что британские и аналогичные ученые быстренько придумали абстрактную гипотезу. Евреи, говорят, вообще всюду проникают, так что наверняка кто-то из них когда-то осел рядом с предками гуцулов, бойков и лемков, ну отсюда и перекрестное опыление, а от него смешанные генотипы. Гипотеза на уровне современных "британских ученых", опровер­гается довольно простыми возражениями. Во-первых, евреи хотя и могут поселиться, где угодно, но не везде захотят. Обычно все же еврейская диаспора связана с оживленными торговыми путями и пусть мелкими, но городками, а не с ущельями и горными долинами среди дальних отрогов, где вдали от городов живут реликтовые субэтносы и конвиксии.
   Но главное возражение состоит в другой общей исторической закономерности, согласно которой при смешении разнокультурных популяций, происходит заимствование языка и верований более развитого или стоящего выше в иерархии разделения труда в данной цивилизации. Например, в аналогичных условиях контакта более древних племен Междуречья и Ханаана с пришлыми арамейскими кочевниками во II тысячелетии до н.э., оседлые землепашцы и ремесленники восприняли арамейский язык соседей, занявших более высокую нишу торгового обмена и его "крышевания". Впрочем, в Карпатах именно так и произошло, но только там горцы восприняли язык славянского окружения. Но даже если славяне вытеснили неких семитов из ниши торгового и "силового" окружения, следы культурного влияния должны были остаться, а их там нет.
   Разбор абстрактных, не основанных на историко-культурных фактах гипотез будет и вовсе излишним, если принять во внимание описанный нами механизм сдвига этноисто­рических общностей с востока на запад Степи. И к тому же можно вспомнить о важней­шем моменте в истории древних скифов, отличающем их от прочих кочевников западной Евразии. Ответим на простой вопрос: почему скифы создали Великую Скифию, а кимме­рийцы или сарматы, не говоря уже о прочих печенегах и половцах остались без звания первостепенных созидателей Истории? Хотя и те, и другие вроде бы такие же кочевники, причем в одних и тех же местах, и до, и после скифов. Киммерийцы тоже были вовлечены в конфликты государств Передней Азии, но как одно из местных племен, а не внешняя сила, как скифы.
   Ответ заключается, разумеется, не в особых качествах скифов, а в их особой роли в особый период истории Древнего мира. Философ Карл Яперс назвал его "осевым време­нем" (800-200 годы до н.э.), когда произошел качественный скачок в развитии мировой цивилизации - будущих мировых религий, мировой торговли с денежным обращением, милитаризованных империй. Первой из них стала Ассирийская империя, выработавшая к началу VIII века до н.э. под натиском арамейских кочевников милитаризованный порядок управления и подчинившая этому порядку весь уклад жизни ассирийцев и их соседей.
   По отношению к этой первой мировой империи и скифы, и киммерийцы были всего лишь северными варварами, как кельты и германцы для Римской империи. Однако киммерийцы были прижаты к Черному морю и Кавказу, а скифы, проникшие в Закавказье, на берега Каспия имели за собой глубокий тыл для восполнения людских резервов в степях и лесостепях между Днепром, Доном и Волгой. Этот фактор наряду с историче­ским моментом предопределил их возвышение и особую судьбу. Можно сказать, что скифы как исторический народ были порождены Ассирийской империей точно так же, как германцы и Германия порождены Римской империей как ее варварская периферия. Отно­шения точно такие же - империя отражает набеги варваров, но ввиду их способностей мобилизации склоняется к копромиссам и временным союзам, приглашая участвовать в военных кампаниях против других соседей. Наконец, после кризиса и упадка империи именно скифы (как и германцы) активнее всех участвуют в разрушении и разграблении былого величия.
   Разумеется, на всех стадиях отношений северные варвары не упускают возмож­ности не только унести в степные тылы богатства, но и увести с собой ценную добычу - женщин, ремесленников, писцов... кто еще считался ценными кадрами? Соответственно, в однородные до того ряды ираноязычных арийцев вливалась достаточно мощная струя семитской крови - ассирийцев, арамеев, евреев. Уже этого исторического факта вполне достаточно для объяснения J-гаплогруппы в генотипе реликтовых карпатских этносов без всякого участия восточно-европейских евреев. Однако, ты их в дверь, а они в окно - без евреев в этой истории никак не выходит обойтись.
   Наверняка, многим из читателей известна библейская история о пропавших десяти из двенадцати колен израилевых. Кто-то даже помнит имя ассирийского царя Саргона II, завоевавшего Израильское царство (как раз северные 9 или 10 племен древних евреев). По заведенному в милитаризованной империи порядку вся местная элита - жрецы, писцы, ремесленники, торговцы числом 27280 были учтены и переселены на северные границы империи, то есть поближе к скифам. Так что можно даже не сомневаться, что израильтяне или их потомки в ходе дальнейших набегов и войн обязательно оказались в скифских обозах, угоняющих их далеко в северные степи. Среди взятых с собой ценностей была, разумеется, иудейская религия в виде Торы, неважно - в свитках или в памяти. Другой вопрос, могла ли эта ценность сохраниться в скифских степях, особенно после скифов?
   Так что мы вынуждены перейти от первого, довольно простого вопроса к следую­щему, столь же запутанному - насчет существования не просто евреев, но иудейских правителей в Хазарском каганате (VII-X вв.). Лев Гумилев был в этом уверен, даже развил на этой основе теорию этнической "химеры". Но он все же был известный антисемит и, как автор гипотезы, тоже был небеспристрастен. Поэтому стоит перепроверить основания и выводы этой небесспорной теории.
   В отличие от галицко-еврейской гипотезы хазарско-иудейская теория основана на достаточно известных историко-культурных артефактах - трех письмах из так называемой "еврейско-хазарской переписки" Х века. Врач арабского правителя, халифа Кордовы Шабтай ибн Шапрут оказывал консультационные услуги иностранным купцам и дипло­матам, и был в связи с этим в активной переписке с диаспорой Европы и Средиземно­морья. Преуспев в поддержке дипломатии и торговли, медик был возвышен до руковод­ства таможней и международной перепиской калифа. Чтобы защитить высокий статус от конкурентов, нужны фискальные успехи, а это всегда сложно, или хотя бы твердые надежды на усиление позиций еврейского лобби при дворе. Поэтому когда до умного еврея при халифе дошли слухи о существовании страны Хазарии, где иудеи чуть ли не в царях числятся, этот момент возможного усиления позиций обязательно нужно развить и использовать. А иначе как объяснить двору, зачем держать еврея, а не араба на такой важной должности. Политическая, как минимум, целесообразность в установлении связей была налицо, поэтому сомневаться в подлинности письма Шабтая к хазарским иудеям не приходится. Его содержание и обстоятельства вполне соответствуют реалиям, отражен­ным в исторических документах. Как в интересах Шабтая было широкое распространение в диаспоре сведений о направленном к иудейскому владыке Хазарии письме.
   Соответствуют реалиям, но не хазарским, а европейским и византийским и все три варианта ответного письма. Однако с их аутентичностью больше вопросов, чем ответов. Скорее нет, чем да. Уж больно заинтересован был инициатор "переписки" для начала в долгих приготовлениях и византийских интригах, а потом и в подделке ответа. Хотя вполне может быть, что ответное письмо было фальсифицировано не самим Шабтаем, а его последователями среди еврейских общин. Хазария в 969 году пала под ударами рус­ских князей, но тем удобнее ссылаться на исторический прецедент возвышения иудаизма до уровня государственной религии.
   Никаких иных исторических фактов и артефактов, подтверждающих легенду имени Шабтая, в средневековых документах и археологических раскопках так и не нашли. И это отсутствие иных хазарских документов, писем на иврите, и на любом ином языке, кроме "ответа Иосифа Шабтаю" несколько настораживает. Кроме того, Кордова лежит на край­нем юго-западе Европы, за многие тысячи верст от столицы Саркела и даже от Куявы, западного форпоста Хазарии (ныне - Киев). Между Кордовой и Куявой были десятки торговых городов с еврейскими общинами, но лишь в самом дальнем и притом арабском городе смогли узнать о хазарском царе-амелехе. Между тем торговые и дипломатические связи Византии и Хазарии тоже имели место объективно, и уж там-то нашлась бы переписка местных иудеев с хазарскими.
   Как бы в ответ на этот законный вопрос, такое письмо от иудеев хазарского города Куявы действительно нашлось в той же каирской синагоге, что и один из вариантов ответа Шабтаю. Однако это письмо подтверждает лишь и без того известное наличие иудейской общины в древнем городе Куяве, но не наличие мифической царской династии Буланидов в Саркеле. И это же "третье письмо" косвенно опровергает содержание "ответа". Если бы иудеи в Хазарии были в таком статусе, а десять поколений "царей" носили библейские имена, то и среди подданных иудеев преобладали бы библейские имена, а не тюркские или славянские корни прозвищ. Таких контрдоводов слишком много, чтобы посвящать мифу об иудейской власти в Хазарии еще несколько страниц. Однако из опровержения этого мифа не следует отсутствие иудейского влияния в Хазарском и иных каганатах, возникших на месте Великой Скифии. Скорее наоборот - дыма без огня не бывает.
   Намного более надежным этноисторическим фактом являются известные общины караимов - в Крыму, Галиции и Литве. Евразийские караимы - это тюркские этнические сообщества, исповедующие реликтовую ветвь иудаизма, альтернативную раввинской традиции. Главное отличие караимов - непризнание Талмуда, а только текста самой Торы, то есть Писания, а не Предания.
   Небольшое этническое отличие между западными и крымскими караимами может дать ключ к загадке происхождения не только легендарных хазар, но и евреев-ашкенази. Дело в том, что язык галицких, а особенно литовских караимов ближе всего к чувашско­му, относится к болгарской группе тюркской семьи языков. Чувашский в свою очередь - самый близкий из современных языков к хазарскому языку. Крымские караимы относятся к кыпчакской группе тюркских языков, то есть ближе к половцам, сменившим хазар и печенегов в донских степях через сто лет после гибели Хазарии.
   Что этот факт сравнительного языкознания означает для нашего исследования? Ну, как вам сказать: прежде всего, он подтверждает нашу теорию о механизме регулярного этнического сдвига с востока на запад. При этом мы уже отмечали, что при смене коче­вого "хозяина" степи, вытеснении одних кочевников другими, вовсе не обязательно про­исходит смена и сдвиг других субэтносов, хотя язык они перенимают у новых хозяев. Земледельцы лесостепной периферии, оазисов на берегах притоков Днепра и Дона тоже, конечно, несут потери и частично мигрируют, уводятся в плен и так далее. Но это так же происходит и в другие времена, без смены кочевого субэтноса. Другая часть спасается в лесных чащах или речных плавнях и возвращается на привычные места. Точно так же и торговые субэтносы спасаются в городах соседних стран или вместе с земледельцами, а после окончания очередной смуты или даже после смены кочевого "начальства" вновь приступают к торговле. Напомню, кстати, один вывод из предыдущих глав - что именно город Киев (Куява) наиболее удачно расположен для обороны от набегов с востока, и торговое, а равно и фискальное сословие в городе Киеве (как и в Саркеле) имело свою отдельную от князей и плебса огороженную территорию.
   При такой динамике взаимодействия кочевых, оседлых и торговых сословий (суб­этносов) как раз и получается искомый эффект, когда общая религия торгово-мытарского сословия сохранялась при смене кочевого "начальства", а язык светского общения меня­лся - с хазарского на половецкий и так далее. Часть этого субэтноса при очередной смене "хозяев" откочевывала вместе с прежними, и таким образом "хазарские" караимы оказа­лись на самой дальней окраине постскифского мира, в Польше и Литве, а "кыпчакские" караимы - поближе, в Крыму.
   Поэтому наиболее вероятной версией является наличие в Хазарском каганате, как и во всех протогосударствах с кочевой элитой особого торгово-мытарского сословия, наибо­лее сплоченная часть которого исповедовала караимскую или еще более раннюю версию иудаизма. Усложнение этнокультурной структуры кочевого родоплеменного общества как раз и могло, да и должно было произойти в период взаимодействия северных варваров с Ассирийской империей.
   Разумеется, начальники торгово-мытарского сословия в Хазарии для своих подчи­ненных соплеменников были "царями", а купцы северного Шелкового пути могли даже в порядке лести называть их древнеиудейским словом "амелех". К этому можно добавить еще одно соображение - переписка между "царем" в Куяве и начальником таможни Кордовы была бы просто не по чину. Это даже если ответные письма не выдуманы.
   Если учесть, что десять колен Израилевых были переселены в Мидию и частично уведены скифами лет за двести до Вавилонского плена, то их главной ценностью была изначальная Тора времен первого Храма, без почитания не только позднего Талмуда, но даже и без особого почтения поздним пророкам. Отсюда распространение именно караим­ской ветви иудаизма в евразийских степях, которое лишь позже дополнилось влиянием раввинизма при контакте с европейскими еврейскими общинами.
   Конечно, и это всего лишь гипотеза, но она основана на многих взаимосвязанных культурно-исторических фактах. Однако для доказательства этой теоремы нужны еще некоторые усилия, ведь сохранить религию на протяжении двух тысяч лет скифской и послескифской истории в отрыве от исходных условий ее формирования практически не представляется возможным. Если только сами условия западно-евразийской степной жиз­ни не повторяли первоначальные условия зарождения иудаизма в степях и полупустынях Северной Аравии между тремя древними цивилизациями.
  
   20. Избавление от "химер"
   Легенда о пропавших десяти коленах Израилевых, разумеется, очень привлекает всех неравнодушных к евреям. Тем более что скифы и в самом деле поучаствовали в гра­беже городов и порабощении народов Ассирии. Они даже побывали с историческим визи­том у стен Иерусалима в VII в.до н.э., увозя в обозе женщин, ремесленников, жрецов. Так что у восточно-европейской ветви еврейства - ашкеназов есть косвенные, но надежные исторические основания считать свое происхождение от библейских праотцов.
   С другой стороны, представители средиземноморской ветви - сефарды, называя своих сродственников "ашкенази", намекают на их несемитское происхождение - не от Сима Ноевича, а от внука его брата Иафета, Аскеназа Гомеровича. В частности, "ответ царя" из хазарско-иудейской переписки содержит указание на такую якобы самоиденти­фикацию иудео-хазар. Что поделаешь, таковы были средневековые политтехнологии в борьбе за первородство. Поэтому самим ашкеназам пришлось позднее придумать версию, будто это не Скифию, а Германию имели в виду древние составители Библии, а уже от Германии-Ашкеназии пошло имя ветви. Однако один из самых великих ашкеназов Айзек Азимов, чье чутье масштабных исторических процессов трудно отрицать, все же полагал, что Аскеназ - это искаженное от Ашгуза, то есть от страны скифов, также как библейское имя Гомер происходит от предшествующих скифам киммерийцев.
   Однако все эти развлекательные споры о родословных к этноистории не относятся. Даже если в богатых обозах скифах-победителей хватало пленниц и пленников семитских кровей, это вовсе не гарантия того, что через тысячу с лишним лет культурное, а тем более религиозное влияние переселенцев будет достаточным для создания большого числа устойчивых общин. Скорее, наоборот, известные закономерности этногенеза гово­рят об обратном - через тысячу лет даже от самого мощного этноса должны были остаться лишь угасающие осколки - конвиксии, а что там говорить об осколках от осколков, добравшихся до степи. Как доказывает вся известная нам история, даже самые массовые пленники ассимилируются и растворяются в других народах практически без следа, разве что фамилии вроде Лермонтов или Турчинов рассказывают о предках. Гены, да, просле­живаются и через тысячи лет, отмечая пути миграций, но не культура.
   Поэтому для доказательства скифского пути ашкеназов из израильтян в хазары и далее на запад необходимо найти в здешних степях не просто условия для выживания этнических осколков, а условия для постоянного воспроизводства культурных стерео­типов - такие же или близкие, как и на исторической прародине. И очень похоже, что такие исторические параллели через два или три тысячелетия и со сдвигом на две или три тысячи километров к северу объективно имели место.
   Мы уже обратили внимание на схожесть конфигурации "этноисторического гене­ратора" в Причерноморье в виде степного клина, зажатого между горными системами и двумя-тремя цивилизациями, и аналогичным клином, вдающимся на северо-запад от аравийской полупустыни. Здесь тоже периодически возникали волны кочевых набегов, воздействовавшие на окрестные царства и угасавшие на берегах Средиземноморья. Постоянные волны воинственных арамейских кочевников сгенерировали как "ответ на вызов времени" милитаризованную Ассирийскую державу, а она в свою очередь породила варварское протогосударство, усложнила этно-культурную систему скифов. Но точно так же и задолго до скифов с ассирийцами в степном пространстве Аравийского полумесяца сформировалась усложненная система и культура семитских варваров, взаимодействую­щих с древнеегипетским царством. Да, демографические и экономические масштабы царств и варварской периферии в далекой древности были пожиже, сами процессы дли­лись дольше из-за медленных темпов миграции, войн, торговли, но самое главное было очень даже похожим - структура отношений внутри варварской кочевой периферии больших цивилизаций.
   С учетом этих параллелей вернемся к описанию субэтносов скифского царства и их взаимодействия. Наличие сильной Ассирийской державы на южных границах скифских владений постоянно оттягивало на себя главные мужские силы "царского" племени, военного сословия. При этом "женская" половина "царского племени" продолжала кочевать между Волгой, Днепром и морями. И чем славнее имя отца большой семьи, тем больше трофеев, включая младших жен и наложниц, их детей, а также рабов и прочего скота прибывали в далекую северную степь под начало "первой леди" скифского уезда. Шли годы и даже десятилетия, а отец большого семейства так и продолжал добывать новых жен, не спеша возвращаться к старым.
   А теперь представим себе, реконструируем типическую ситуацию, когда глава ко­чевого рода сгинул на далекой войне. Ведь только из типических, раз за разом повторяю­щихся ситуаций возникают побочные субэтнические стереотипы поведения нарождаю­щихся сословий.
   Оставим в стороне ситуацию, когда кумовья покойного привозят тело в родную степь и обустраивают похороны в кургане согласно обычаю: вместе с умерщвленными женами, слугами, любимыми конями и запасом провизии для всех в последнюю дальнюю дорогу. Оставшееся делят наследники и прежняя родовая кавалькада кибиток распадается. Но не так уж редки случаи, когда глава рода, в том числе и достаточно богатого, сгинул в чужой земле или в плену без вести. Вот тогда в степной кавалькаде возникала совершенно другая "внутриполитическая" ситуация, не просто матриархальная, но с обожествлением отсутствующего, но вечно живого Отца, именем которого принимаются все решения.
   Скифские кибитки, как и прасемитские караваны, кочевали по родовым степям, по общим правилам для больших племен. Однако по мере все более продолжительного отсу­тствия главы семейства слухи об этом должны были распространиться среди соседей и родичей, так что "матриархальные" караваны предпочли бы изменить места скитаний, откочевав дальше от родственников "отца", и возможно ближе к родственникам "матери семейства".
   Напомним, что кочевники часто захватывали или обменивали в жены дочерей окрестных оседлых племен вместе с приданым в виде ремесленников, слуг или родичей невесты. Так что именно эти родичи помогали затем "матери" править всем большим семейством. Примерно так, как брат библейской Сары исполнял обязанности ее мужа.
   В патриархальных кочевых семействах все рожденные от жен и наложниц дети принадлежали родителям, даже если глава семьи уже десять лет как на войне. Так что в "матриархальном кочевье" все дети принадлежали только матери семейства, а ее "муж" никаких прав на них не имел. То есть у условного "аврама", брата "сары", официально никаких детей от нее быть не могло. И только после прибытия в цивилизованную страну с другими законами, где в силу местных обычаев брата нужно было "зарегистрировать" как мужа, по законам этой страны у него могли появиться собственные наследники. Это так, к слову пришлось простое объяснение библейских чудес.
   Если скифский воин был молодым и небогатым, его кочевой караван был неболь­шим, жена одна, как и ремесленная специализация у родственной свиты, тогда две-три кочевых кибитки не могли, как более мощные скифские семейства собирать богатую дань с оседлых земледельцев. Но все равно пользовались определенным уважением к статусу семьи воина и могли занять нишу кочевых ремесленников. При этом опять же в силу недоверия настоящих, то есть восточных скифов, такие протоцыганские кибитки уходили на правый берег Днепра и юго-западнее.
   Если же кочевое семейство раньше принадлежало "степном магнату", успешному и потому богатому воину, то жен, наложниц и детей от них у него могло быть много. Раз так, то и родственных племен или городов на окраинах великой степи тоже хватало, чтобы кочевой "матриархальный караван" мог неспешно укрываться от настоящих степняков то в одной, то в другой окраинной "юрисдикции". Соответственно, всем членам семейства приходилось упражняться в знании местных диалектов, а равно обычаев и религий, а также возить с собой идолов, божков всех родственников. То есть мимикрировать под соседей. При этом внутренние дела большого семейства решались по обычаям и правилам степного скифо-сарматского (или семитского - в другом случае) племени, от имени нез­римо присутствующего обожествленного Отца семейства, который через пару-тройку по­колений стал для такого рода антропоморфным Богом-Отцом. Его мифически неизбежное возвращение обязательно связывалось с жестоким наказанием непокорных. Так что все известные из Библии особенности древнееврейского уклада до переселения Авраама в сферу влияния древнеегипетской цивилизации, очень даже неплохо объясняются выше­описанной и главное - очень простой и надежной реконструкцией этноистории.
   Соответственно, возникновение в восточной части скифо-сарматской степи такого же рода субэтноса, предпочитающего при этом кочевать ближе к соседям и среди оседлых земледельцев, можно считать результатом конвергенции субэтногенеза в сходных усло­виях субцивилизации степных варваров. Различие этноисторических условий в скифской степи от условий древнесемитского этногенеза состоит в другом уровне развития внеш­него религиозно-культурного контекста.
   Торгово-коммуникационному субэтносу причерноморских степей не было необхо­димости самому "сочинять" для себя новую религию. Во-первых, такая подходящая проторелигия в степь была импортирована заранее в виде довавилонской Торы, скорее в устном предании, чем в непонятных сакральных каракулях на свитках. Наследие крым­ских, галицких и польско-литовских караимов - тому порука. А во-вторых, контакты с бывшими римскими провинциями, где аналогичную нишу занимали раввинистические общины, легли затем на весьма подготовленную почву. В этом случае естественное выдавливание новыми кочевыми волнами предков ашкеназов из родных степей далеко на запад, в Европу является аналогом и повторением на новом витке "египетского плена".
   Таким образом, смешанный торгово-коммуникационный субэтнос, отчасти вклю­чивший семитские цивилизованные корни из Ассирии и древнего Израиля, стал обновлен­ной пассионарной основой для ашкеназской ветви иудаизма. А иначе бы, согласно откры­тым Гумилевым законам этногенеза, эти осколки древней культуры и религии давно бы угасли. Так что будем считать, что мы примирили, наконец, гумилевскую этнологию с евреями без надуманных "химерных" конструкций, а строго в контексте нормальной, реконструируемой по понятным правилам этноистории.
  
   21. Пролетая над серединой Днепра
   Недавние события в Киеве и Одессе лишний раз доказывают, насколько тонок слой цивилизации поверх глубинных тысячелетних наслоений. Стоит правопорядку дать слаби­ну, и на поверхность выходят социальные инстинкты потомственных кочевников, сухо­путных пиратов, не просто готовых, но алчущих погромов, грабежей, насилия, порабо­щения. "Двести лет вместе" после привнесения в Дикое поле цивилизации под именем Новороссии - это совсем недолго по историческим меркам. До сих пор страна Украина разделена на точно такие же провинции со своими этносами и субэтносами, как и при скифах или киммерийцев. Языки и народы движутся с востока на запад, а структура потока остается неизменной, как плесы и перекаты на большой реке.
   С учетом вышеизложенного, мы можем внимательнее взглянуть на эти разные украины, разделенные главными реками. При этом еще раз сфокусируем внимание на трех контурах управления в каждом из трех основных субэтносов (или поколениях этносов).
   На восточном краю в приазовской степи всегда располагался самый молодой и воинственный "окраинский" этнос (скифы при киммерийцах, сарматы при скифах, потом хазары при аварах и так далее вплоть до казаков). Вмещающим ландшафтом для него были набеговые и торговые пути с ключевыми укрепленными пунктами, от которых и между которыми кочевали воинственные отряды. Соответственно, главным сословием здесь были воины-добытчики, а походные гаремы с обслугой, включая мелких торговцев, и третейское сословие доверенных ветеранов ему подчинены. Ветераны при этом, как правило, оставались в укрепрайонах и помимо поддержания общего порядка во "втором сословии" имели важную функцию сбора информации. Поэтому в их прямом ведении были собственные лазутчики из бродячих профессий - музыканты, гадалки, странники.
   Еще раз подчеркну, что структура этносов и субэтносов, зависящая от ландшафта и путей сообщений, сложилась очень давно, при скифах в связи с влиянием соседних цивилизаций. С тех пор сами этносы и субэтносы постепенно меняются в ходе миграций и развития культуры, но самые общие пропорции сохраняются. Субэтносы вместе работают в системе как шестеренки, и при смене некоторых остальные сохраняют работающий паттерн, стереотипы отношений. Так что нам необязательно подробно рассматривать все периоды этноистории, достаточно реконструировать относительно простой скифский.
   На левобережье Днепра от нынешнего Чернигова и почти до самого моря практи­чески всегда находился "тыл" кочевого воинства, где при скифах кочевали, а при казаках оседали на земле семейные хозяйства сухопутных пиратов. Здесь ведущим "сословием" являются матроны - владелицы детей, стад, рабов, кибиток, а равно прав на взимание дани с окрестных земледельцев и проезжих торговцев. По мере развития этноистории это "второе сословие" усложнится: появятся приказчики, факторы, ювелиры, торговые дома и т.д. Но в целом отношения между воинским, торговым и третейским сословиями, стоя­щими над земледельческим и городским базисом, будут развиваться по одним и тем же алгоритмам взаимодействия.
   Левобережный субэтнос с доминирующим вторым сословием находился в постоян­ном движении, конкурируя за лучшие пастбища, места и периоды сбора дани. Успех в конкуренции и выживании зависел от прочных связей с военным сословием, но не только. Мы уже говорили о том, что именно здесь, вдали от фронтов, социальная роль ветеранов как третейского сословия Левобережья была наибольшей. Поэтому кочующие хозяйства и весь субэтнос неизбежно дифференцировались на три части в своей опоре либо на первое, либо на третье сословие, либо балансируя их влияние. Ясно, что хозяйства, потерявшие реальную связь с отцом-командиром, но желающие сохранить статус и богатства, обязаны были не просто подкармливать третейское сословие, а стать центром его притяжения, вплоть до кооптации старшего родственника в состав этого прообраза "священнонача­лия". Иллюстрацией к такому варианту может служить библейский сюжет с благословле­нием Авраама неким местным "царем" Мелхиседеком после принесения ему даров. Впрочем, этот эпизод характерен, скорее, для третьей "провинции" (правобережной в нашем случае), где как раз третейское сословие обычно доминирует. Собственно, переход из второй "провинции" в третью неизбежен в какой-то момент полной потери связи с первой, фронтовой "провинцией" для конкретного богатого клана, управляемого от имени Отца матроной при помощи родственника, вхожего в третейское, волховское сословие.
   Что еще стоит выделить из субэтнических реалий "второй провинции"? Это вечная конкуренция кланов за влияние, статусное первенство. Поначалу для этого хватало мед­ных, потом серебряных и золотых украшений на матроне и ее кибитке. Но по мере роста численности и влияния третейского сословия "ветеранов" важным признаком статуса было их присутствие на пирах, с обязательным эпическим рассказом о героях и богах. Лучше всего с музыкальным сопровождением и с подтанцовкой. Опять же чем больше нездешних мифов и сакральных амулетов при "ветеранах", тем выше его статус в округе, тем солиднее приглашающие и спонсирующие его кланы.
   "Третья провинция" кочевого царства (каганата) обращена не к растущей на юге цивилизации, а подальше от нее, ближе к лесу, за широкой рекой. В скифские времена часть "царского" племени ксаев, уйдя на Правобережье, фактически перестала участво­вать в общеобязательных военных походах на юг. Да и то сказать, вовлечение скифов в ассирийскую историю растянуло коммуникации чересчур. Это с левого берега Днепра кибитки могли двинуться навстречу воинской дружине, а с юго-западного берега Каспия дружина с трофеями могла добраться до своих за пару месяцев, используя для этого благоприятные периоды. А в "третью провинцию" нужно было с трудом за полгода добираться. Кроме того, Подолия и Волынь слишком тесно зажаты между лесами и пред­горьями с окрестными племенами, всегда готовыми занять нишу в случае отъезда силь­нейших. Или часть правобережных скифов поедет на войну, а другая останется, заняв территорию.
   Другой фактор близости спасительных лесов - местное земледельческое население, протославяне легко могли от слишком жестких притеснений сбежать и лишить скифских панов продовольствия и фуража. Наоборот, при посильной дани под защитой не пришлых, кочевых, а полукочевых панов возник стимул к развитию хозяйства, вполне себе прообраз раннефеодальной системы. Из совокупности факторов возникла этносоциальная струк­тура, сочетающая обширные домены кланов царского племени и участие менее знатных скифов, формально равных по статусу - в общей обороне, локальных набегах, сборе и распределении дани. В общих чертах эта структура магнатов и шляхты над "быдлом" так и сохранилась в этих местах вплоть до ХХ века, а также была экспортирована на северо-запад в Польшу.
   Фактически в "третьей провинции" первое сословие измельчало в "шляхту", пат­рулирующую немногие торговые шляхи. Вельможные паны, магнаты возглавили на мес­тах "второе сословие", поскольку именно они контролировали перераспределение дани и торговлю. Что касается третейского сословия, то на место "ветеранов" здесь неизбежно пришли "старцы", волхвы, возглавляющие ватаги мелких торговцев, шутов, музыкантов, мошенников, то есть по-нашему скоморохов. Эти многочисленные ватаги просачивались в промежутках между доменами "магнатов", разбивали там постоянные лагеря - будущие местечки, но по случаю праздничных ритуалов точно так же, как и на левом берегу, приглашались в гости к панам.
   Сила и влияние третейского сословия в "третьей провинции" основано на:
   1) общем интересе и вытекающей из него "сухаревской конвенции";
   2) вездесущем проникновении и шпионстве, предполагающем оценку силы вельмож и окрестных атаманов;
   3) связях с окрестными атаманами и, прежде всего, с левобережным третейским сословием и через него с "царями", которые в перерывах между походами на юг стремились "навести порядок" и на северо-западе. То есть именно "третье сословие" было проводником влияния "центральной власти" на правом берегу.
   Как мы уже вычислили, богатая левобережная "безотцовщина", прикрываемая авторитетом третейского "ветеранского" сословия, все равно должна была опасаться рас­формирования в силу кочевых традиций. Поэтому кочевала ближе к родственникам по женской линии или просто торговым партнерам на краю степи - либо к югу у моря, где цвела древняя Ольвия, либо к лесостепному северу у слияния Десны с Днепром. К этим крайним пределам добавляются центры притяжения в виде укрепленных застав возле бродов и порогов на Днепре, традицию которых ветеранское третейское сословие пере­несло из фронтирной "первой провинции".
   Соответственно, по мере удлинения срока "безотцовщины" до запредельных для местной традиции (кстати, не отсюда ли в библейских анналах девятисотлетние возрасты патриархов?) сиротские, но весьма богатые семейства неизбежно перебирались на правый берег Днепра. Однако там условий для свободного кочевья вовсе не было, разве что вдоль южных морских и северных лесных границ. Кроме того плотность "шляхетского" населе­ния и готовность его к грабежам конкурентов заставляла держаться поближе к лесу, реке или морю и к городам, греческим или славянским. Поэтому вполне естественными местами обитания для "безотцовщины" на правом берегу стали места, ныне известные под именами Киев и Одесса, а на левом берегу - в районе Запорожья и Днепропетровска. Там и во времена Великой Скифии тоже возникли первые каменные городища, служив­шие царям зимними столицами, хотя вряд ли в современном смысле этого слова.
   Для нашего этноисторического анализа и синтеза важно, что некий субэтнос, часть "второго сословия", игравший во "второй провинции" на левом берегу функцию "кура­тора" третейского сословия, легко перемещался на правый берег. И там, в "третьей провинции" эти или такие же кланы играли смежную торгово-посредническую роль, но уже в рамках "третьего сословия". Так же как все третейское сословие они базировались в важных узлах торговых путей, но не внутренних, а внешних для "третьей провинции". И это особое положение делало их кураторами местного "второго сословия" не только в части торговли, но и в части отступных для более сильных левобережных соседей. То есть по своей социальной функции это двойное лево-правобережное субсословие было мыта­рями, сначала самодеятельными, а затем под эгидой "царей" и каганов.
   Порядки и традиции на двух берегах, а равно освящающие их мифы и символы неизбежно расходятся и всегда были различными. При этом сохраняются родственные поначалу, а впоследствии деловые отношения между двумя субсословиями мытарей и "таможенных консультантов", а точнее - организаторов контрабанды. Соответственно, для этой плохо скрываемой связи должна быть общая идеологическая и тайная символи­ческая основа. Собственно, именно поэтому порожденные разными и отдаленными друг от друга во времени и пространстве процессами этногенеза - эти двойственные сословия мытарей и контрабандистов ощущают себя близкими по духу. Речь, как все уже, наверное, догадались, идет о происхождении евреев, порождаемых этногенезом варварской пери­ферии разных цивилизаций.
   Однако из общей реконструкции не следует, что все, кто называет себя евреями, имеют отношение к скифской (или арамейской, или германской) варварской знати. И наоборот, не все потомки даже этого двойного субсословия записались в иудеи.
   Еще раз обратим внимание на основную массу третейского сословия в "третьей провинции". Мы сразу же заметили, что здесь речь изначально шла о "лжеветеранах", торгующих выдуманным статусом, украденными эпосами, промышляющих мелким моше­нничеством, шпионажем, доносами сильным мира сего. То есть наша реконструкция легко объясняет истероидную "артистическую" психологию правобережных "элит", которую можно отчетливо наблюдать в период острого кризиса в Киеве. Притом что доминиро­вание этой "элиты" на правом берегу всегда было возможно только на такой основе - стравливания друг с другом местных и левобережных магнатов, вовлечение во внутрен­ний кризис сильных внешних игроков, чтобы ослабить всех и сохранить свои пусть слабые, но контрольные в данной местности позиции.
   Статус "старцев" правобережной элиты всегда был основан на проповеди той или иной заимствованной мифологии - религиозной или, в последние сто лет, атеистической, не суть важно. Импортные мифологии сменяли друг друга, скифских "ветеранов" меняли эллинские "философы", славянские "волхвы", православные "старцы", и так далее вплоть до компартийных идеологов и либеральных грантоедов. Экономическую основу при этом составляло кураторство над идеологически выверенными шоуменами и торговцами сим­волически нагруженной мелочевкой - "волхвы" над скоморохами, попы над кобзарями, секретари парткомов над кобзонами. Где-то здесь же и корни офеней, связанных со старыми обрядами православия.
   Местечковые "старцы" и претенденты на их нишу всегда держали нос по ветру, чтобы торговать идеологией, обеспечивающей надежный доход и внешние связи. Но при этом привнесенные на Правобережье религии всегда преломлялись в местных сектах с весьма примечательными особенностями, когда для адепта важнее не "искусство в себе", а "мы в искусстве". Вместо постижения религиозных глубин и высот - радостный экстаз от пребывания в статусе "старцев", приближенных к элитам. Таково и православие киевского образца с его чудесными чувственными певчими, соблазнившими не одну маг­натшу или даже имепратрицу. Таковы и вроде бы иудеи хасидского толка, якобы чудес­ным образом получившие посвящение из-за Карпатских гор. Но во всех случаях речь идет о социальной мимикрии одного и того же субэтноса правобережной "третьей провинции".
   Внутривидовая конкуренция, по определению, наиболее жесткая в рамках одного субэтноса, занимающего единую нишу, хорошо объясняет причины и все особенности здешних погромов - как антисемитских, так и семитских. Как там было у Пушкина про "спор славян между собой"? Так и здесь - про спор потомков безжалостных кочевников.
  
   22. Рождение метода
   Да, вот так - не спеша, с долей шуточек мы добрались до кульминации исследо­вания. На примере конкретного украинского этногенеза попытались слегка усовершенст­вовать и детализировать открытые Л.Гумилевым закономерности этноистории. И эта небанальная попытка достигла цели - не просто некоторой обобщенной эмпирической схемы, а вполне работающего метода исследования этноистории.
   Основанием для его применения будет понимание устойчивости однажды возник­шей в определенных географических и исторических условиях этнической структуры. Дело в том, что различные субэтносы (сословия и субсословия) связаны с надстроечными функциями из вполне устойчивого набора. При развитии культуры и даже смене носи­телей эти функции, как правило, сохраняются. Например, новая волна кочевников меняет прежних носителей функции добытчиков и защитников - первого сословия. Но при этом источники дани с окрестных земель и торговые связи по тем же путям сохраняются, то есть после кризиса структура сословий и субэтносов восстановится.
   Таким образом, для этноисторического анализа нужно реконструировать самый простой начальный период вовлечения данной территории во всемирно-исторический процесс, что вполне возможно с учетом простых движущих сил варварского общества. Критерием правильности такой реконструкции является ее соответствие в целом дальней­шему известному историческому развитию. Например, в исследовании культурных проце­ссов эпохи Возрождения "Бочонок меда" мы в свое время совсем другим методом, но обнаружили разделение бывшей варварской периферии Рима, а на тот момент Священной Римской империи германского народа на похожие три "провинции". И точно так же в "третьей провинции" на левом берегу Рейна доминировало третейское сословие в лице католического клира, во "второй провинции" между Рейном и Эльбой процветали вель­можные домены, связанные и с торговлей, и с участием в войнах. За Эльбой находилась фронтирная "первая провинция" с выдвинутой к ней имперской столицей Прагой и гос­подством воинственного дворянства, а вдоль Рейна (как и вдоль Днепра) сформировалась "торгово-фискальная мембрана" с несколькими тыловыми столицами. Такая структура, весьма схожая со скифскими "провинциями", очевидно, сформировалась в самом начале цивилизационного освоения центральной Европы.
   Для чего нужен новый метод? Во-первых, для объяснения психолого-исторических феноменов. Есть вопросы, постоянно возникающие, и так же постоянно оставляемые без ответа. Например, почему вельможные евреи регулярно подставляют своих вроде бы как соплеменников под удар, а порою не только разжигают антисемитизм, но и используют антисемитов для достижения своих целей? Из нашего анализа вытекает, что есть евреи исконные, происходящие из высшего класса, и есть другие евреи из числа скоморохов и "старцев", мимикрирующих под разные религии и идеологии, включая иудаизм. То есть истероидные проводники влияния могут свято верить в свою сопричастность к высшим, но никакого ответного отклика в смысле ощущения "своих" не дождутся.
   Так же легко объясняется нынешний феномен сугубой лояльности не только рос­сийских шоуменов киевскому Майдану, где они истинктивно ощущают себя своими в кругу такой же постоянно по жизни мимикрирующей "правобережной элиты".
   Кроме того, наука история пока еще весьма оторвана от фактов, особенно архео­логических. Ее здание больше похоже на темную, едва освященную лестницу из 22 главы булгаковского Романа, проводником по которой служит весьма и весьма лукавый власт­ный администратор. Мало того, что каждая ступенька представляет собой чаще всего не свидетельство, а реконструкцию событий, так еще каждая смена власти, а тем более дина­стии или идеологии означает пересмотр отношения к фактам и источникам. Между тем само повседневное течение жизни, составляющее основу истории, как правило, в этих самых источниках не отражается, в отличие от артефактов археологии. Если бы будущие поколения судили о нашей жизни по СМИ и блогам, или письмам, то могли бы сделать вывод о нашем интересе исключительно к бородатым женщинам, а равно о том, что вся наша жизнь состоит не из работы и семейных дел, а из эксцессов и смакования извра­щений. Разве не так?
   Этноисторическая реконструкция позволяет опираться на мощный поток повсед­невности, рассматривать летописные события в объективном контексте, включая кризис­ные события из-за периодического столкновения и перенаправления этих постоянных потоков. Возможность набросить на историческую карту обобщенную сетку координат с известными "тремя провинциями" и связями между ними есть шаг к объективному постижению всего исторического процесса во взаимосвязи с этногенезом.
   Более тонкая настройка психолого-исторической оптики позволяет увидеть связи и различия не только между элитами соседних народов и государств, но и более тонкие связи внутри самих надстроечных сообществ. Тогда вместо марксистской "классовой борьбы" нельзя не увидеть жесткую конкуренцию элит между собою, порождающую контрэлиты и вовлекающую в войны и революции базовые сословия.
   С помощью новой "оптики" можно достаточно уверенно отвечать на сложные воп­росы, например о судьбе тех же "потерянных десяти колен израилевых". Понятно, что в гуще цивилизации, в городах Ассирии и других развитых государств, осколки не самых развитых племен частично растворились, частично возродились в диаспоре, порожденной "вавилонским пленом". Совсем другая судьба сложилась у древних израильтян, угнанных скифами в числе других семитов из Ассирии в приазовские степи. Со стопроцентной веро­ятностью владельцы свитков Торы как и носители устного предания попали в свиту лево­бережных "матрон" и особенно ценились теми из них, кто остался без главы семейства де факто, но не де юре. Во-первых, именно такие богатые добычей, но пропащие воины были более всего вовлечены в ассирийские войны. Во-вторых, проповедь людей, умеющих чи­тать свитки, о том, что молитва Богу позволяет патриархам жить и до ста, и до девятисот лет - не могла не импонировать "соломенным вдовам" и их наследницам, получавшим статус младшей жены "патриарха". В-третьих, наличие сакральных артефактов, а тем более священных текстов, пусть непонятных, повышало статус вельможного клана точно так же, как рукописные библии были признаком высшей знати в средневековой Европе.
   Однако пребывание в инокультурной и иноязычной среде ведет к упадку религи­озной традиции. Переведенные библейские рассказы, адаптированные к скифскому пони­манию, превратились в часть местной традиции, а понимание текста на иврите не могло не быть утрачено. Вместо слов остались одни буквы, воспринимаемые как сакральные артефакты сами по себе. Могло также сохраниться самое общее понимание, что последо­вательность букв древнееврейского алфавита символически отражает процесс развития, восхождения - причем именно десяти первых букв, после которых идут прочие двенад­цать отражающие преломление сакрального в обыденной жизни. Таким образом, сакра­льная традиция не могла не редуцироваться до минимального набора символьных арте­фактов, на основе которых возникает собственная традиция истолкования. Таким образом на пути из Ассирии через Скифию в Центральную Европу могла самым естественным образом родиться Каббала. Воссоединившись где-нибудь на берегах Дуная с позднее­римской раввинской традицией, кабалистика дала толчок развитию ашкеназийских общин, а потом благодаря торговым путям и контактам модифицированная традиция вернулась назад на правобережье Днепра.
   Проследив изменение границ и статуса трех "провинций", можно так же объек­тивно исследовать динамику фаз развития, границы этногенеза во времени. Например, после падения Ассирии и возвращения скифского войска из дальнего похода произошло резкое сокращение территории и влияния "первой провинции", возвышение "второй провинции", и переключение активности царей на приведение к покорности "третьей провинции" как альтернативного источника доходов. Как следствие, границы "третьей провинции" отодвинулись к западу. Есть обоснованное подозрение, что такого рода движения границ и смещение центра формируют стадии и фазы развития, одинаковые для всех исторических процессов. А это основа для сравнительных исследований.
   Усовершенствованную оптику можно использовать и для глобального взгляда на геополитику. Нетрудно увидеть, что Европа, западноевропейская цивилизация является "первой провинцией" глобальной надстройки. Она лишь недавно завершила свою четы­рехсотлетнюю внешнюю экспансию и вынуждена вернуться в прежние границы, передав центр влияния во "вторую провинцию" атлантической англосаксонской цивилизации. Соответственно, "третьей провинцией" является Ближний Восток, и на его стыке со "второй провинцией" сформировано двойное сообщество Израиля как форпоста США в Леванте и израильского лобби в самих США. То есть структура совпадает, как и часть динамики. Соответственно, Большая Россия играет в этой глобальной игре ту же роль, что и Русь в пространстве-времени Скифии-Украины.
  
   23. Подытоживая квест
   Пожалуй, мы достигли некоторого уровня понимания, за которым должно следо­вать уже не философское, а сугубо научное продолжение исследования украинской этно­истории. Дальнейшее продвижение требует иных сравнительно-аналитических методов, и может быть - мы еще вернемся к нему, но уже не в жанре философического эссе. А посему есть необходимость подвести промежуточные итоги и сделать выводы.
   Прежде всего, наше этно-психолого-историко-философское эссе позволило найти понятийный аппарат и общую модель для понимания одной из самых сложных и запутан­ных этнополитических ситуаций, какие только есть в мире. Без этой более просветленной "оптики" было бы трудно различить реальное этно-политическое устройство Украины. Пора заканчивать блуждание в трех с половиной "соснах" украинского леса между дейст­вительно братскими для русских левобережными этносами и чуждыми для нас, но родст­венными нашим братьям западными, правобережными соседями. Притом что все четыре субэтноса или поколения этносов составляют реальное историческое единство, хотя и не без противоположностей.
   В то же время для белорусов братскими являются малороссийский и правобереж­ный субэтносы (через общее Полесье - изначальную Белую Русь), а наиболее близкий русским новороссийский субэтнос остается двоюродным. Эти моменты объясняют разные позиции Минска и Москвы по отношению к украинским событиям.
   По ходу исследования мы выяснили, что собственно изначальная Русь как союз восточно-славянских земель не была "киевской". Хазарская Куява стала Киевом, фрон­тирной столицей Руси точно так же, как шведский Ниеншанц обернулся российским Санкт-Петербургом. Если же брать территорию всей Украины, то ее этноисторические границы достаточно точно совпадают с территорией Скифии и других кочевых орд, но не с границами Руси. Историческое название кочевой казацкой орды "Малая Тартария" намного более адекватно чем "Малая Русь", уместное лишь для черниговских и переяс­лавских земель. Разве что пригодилось в качестве аванса на вырост младших русских субэтносов (малороссийского и новороссийского).
   Наиболее сложным для распознавания оказался правобережный субэтнос, самый старший из трех активных поколений этносов. К русской культуре он имеет лишь опосредованное отношение через заимствованный у восточных славян язык и подчинен­ную часть сельского населения. И в целом основой этнического стереотипа поведения является постоянная мимикрия, заимствование культурных стереотипов соседних наро­дов, а также основанная на этой мимикрии манипуляция. Этот базовый этнический стереотип доминирующего третейского сословия сложился в Правобережье в давние древнескифские времена, и с тех пор менялись лишь имена кочевых народов, пытавшихся оседлать и приручить этих чемпионов хитрости. Но сгинули без следа и обры, и хазары, а хитроумные посредники, контрабандисты, офени, а равно проповедники, кобзари и скомо­рохи продолжают делать свои извечные гешефты, периодически меняя вывески на разных языках. Собственно, по причине извечной мимикрии у правобережного этноса и своего названия нет - вечная окраина. Зато имеется собственный жаргон - искусственный язык, уравновешивающий влияние и зависимость от более развитой заимствованной культуры.
   Возможно, самым важным выводом из нашего анализа этноистории Украины от скифов до наших дней является принципиальное изменение внешних условий после полной победы Руси-России над господством кочевников в этой части света. Именно давление кочевых народов с востока, волнами накатывавших на запад, воспроизводило этно-политико-экономическую структуру всей западно-евразийской степи. Теперь, вот уже триста лет этот главный смещающий фактор этногенеза упразднен. На смену этно-историческому движению с востока на запад пришли и усилились другие волны - с севера к югу, волны русского этногенеза. Какое-то время эти волны сосуществовали на одном пространстве, как сталкиваются и интерферируют волны в проливе между морями и ветрами. И до сих пор в кризисные времена, когда теперь уже с запада вторгались или вторгаются новые кочевники, прежняя скифо-хазарско-половецкая ментальность и формы социальной активности возрождаются из-под спуда привнесенной цивилизации.
   Тем не менее, и во времена Российской империи, и в советское время, после двух мировых войн, центральной власти приходилось учитывать наличие этой особой этно-исторической общности. Фактически в советское время была легализована двойная этно-политическая структура, отражающее обе волны этногенеза - и постхазарскую с востока на запад, и русскую - с севера на юг. Тем самым сформировались две элиты, сосу­ществовавшие относительно мирно - одна в рамках республиканского подчинения, а другая - под эгидой советского ВПК и союзных ведомств с центром в Москве.
   Смысл этой сталинской политики заключался не только в лозунге "разделяй и властвуй", но в расширении пространства русского этногенеза за счет экспансии на традиционную территорию этногенеза скифо-хазарского. Кроме того, по заветам Макиа­велли лучшим способом борьбы с "незалежными" элитами колонизируемых стран явля­ется не подавление или ограничение, а наоборот - отстранение от реальных, сложных дел при сохранении высокого статуса и ресурсов кормления, то есть подкуп и разложение. Эта коварная политика, судя по ее результатам в лице киевских националистических элит, действительно эффективна.
   В постсоветское время "незалежности", после вторжения "финансовых пиратов" эти две элиты - русская и украинская сохранили в целом свою ориентацию на Москву и Киев, причем Киев возродился в своей древнейшей ипостаси как фискальный центр Новой Хазарии. Соответственно, кризис 2014 года является очевидной попыткой совре­менных "пиратов" устранить этот двойной контроль, вернув на территории Украины забытое состояние "кочевой орды" - с разрушительным набегом и дальнейшим прозяба­нием в статусе "ни мира, ни войны" (не будем забывать, что Троцкий тоже из хазарских мест родом). Для геополитических соперников России речь идет именно о том, чтобы остановить и повернуть вспять русский этногенез, лишить его завоеванных пространств, отбросить Русь-Россию на рубежи четырехсотлетней давности.
   Из этого же анализа этноистории украинских и южно-русских земель следует еще один вывод. Для противодействия коварным планам отбрасывания исторической России необходимо нанести поражение "партии войны" - и в мировом масштабе, и в украинской политике. Сохранение цивилизации и экономических транзакций, работа транзитных путей - это общий интерес России и Европы, который одновременно усиливает факторы русского этногенеза на Украине и подавляет факторы "скифо-хазарские". И наоборот, разрастание масштабов и расползание очагов гражданской войны, а тем более масштабное военное вторжение - будет работать на усиление позиций потомков хазарской элиты.
   В любом случае масштабы нынешнего кризиса на Украине таковы, что речь идет о смене не просто политического режима или поколения политиков, а о саморазрушении киевского центра третейского "украинизаторского" сословия во главе правобережного субэтноса. Речь идет о кризисе идентичности не только нации, которая не сложилась, но об изменении этно-политической структуры бывшей и, возможно, будущей Украины. Причем претенденты на замещение киевской элиты в качестве третейского сословия уже обозначились - с юга это "днепровские" с опорой на израильских соотечественников, а с севера - это Минск, готовый активно участвовать в розыгрыше украинской карты, под­держав родственный субэтнос. В любом случае, намечается перераспределение влияния и политических весов между регионами, и даже изменение границ основных субэтносов и соответствующих им "провинций".
   Прогнозировать развитие событий довольно сложно и рискованно, но главный тренд поступательного всемирно-исторического развития находится на стороне цивилиза­ции, а не пиратов и кочевников. Взаимосвязанность мировых регионов как Европа, Россия, Китай неуклонно возрастает, разрушение и обрушение в средневековье Украины никому не выгодно, даже Америке, и может служить только угрозой в геополитическом торге. Так что шефство Минска над Киевом очень даже вероятно, но вовлечение в этно-политические процессы на Украине чревато кризисом и в самой Белоруссии.
   Вообще, исследование белорусского этногенеза напрашивается и без этого, и оно будет еще более интересным и захватывающим, поскольку в эту этноисторию вовлечены не только Русь-Россия и Скифия-Украина, но и Польша, и балтийские этносы. Так что придется исследовать практически весь контекст истории Древней Руси и приблизиться к тайне происхождения славян.
   Что касается тайны происхождения Польши и ее неизбывного противостояния Руси, то мы, похоже, приблизились к разгадке. Восточный ветер истории и кочевые волны в привольных степях Украины периодически выталкивали на запад, в Европу предыдущих хозяев Правобережья, то есть полуоседлых скифов, сарматов, аваров, мадьяр, болгар и так далее. Там они становились княжеским и шляхетским сословием над местными славя­нами. Сами поляки из шляхтичей признают свое легендарное происхождение от сарматов. Тот факт, что именно польские короли и дворяне призвали к себе европейских евреев в качестве фискального сословия для совместного господства над славянскими селянами - тоже неплохо объясняется скифо-сармато-хазарской традицией. Так что, польский гонор и панство является наследием кочевой скифо-сарматской орды, постоянно противостоявшей и конфликтовавшей со славянскими землями.
   Короче, претензии поляков на цивилизаторскую миссию в отношении славян, и тем более в отношении России - несколько противоречат их истории и мифологии. Речь Посполита - в ключевых этно-политических отношениях гораздо более наследница Орды, чем Московия. А регулярные "разделы Польши", то есть кризисы этно-политической структуры имеют ту же природу, что и нынешний кризис идентичности на Украине: этногенезы цивилизованных народов противостоят этногенезу пиратских, кочевых орд. Хотя по итогам этих кризисов цивилизованность повышалась, и поляки получали шанс на строительство нормальной нации. Главное, чтобы не растеряли его и на этот раз.
   Еще более интригующим, чем даже белорусский этноисторический сюжет, оста­ется исследование этногенеза евреев, в том числе ашкеназов. Например, такой артефакт как "Славянская Книга Еноха", библейский апокриф, известный лишь на славянском языке, было бы любопытно рассмотреть в контексте хазаро-славянского взаимодействия и причерноморского этногенеза ашкеназов. Наверняка следы этого великого путешествия иудейской премудрости из Ассирии в Европу найдутся и среди других апокрифов и кабалистики. Однако нужно отдавать себе отчет в сугубой сложности такого рода тонкой и глубокой этноисторической аналитики. Сначала нужно выложить на столе всю этно­историческую мозаику, прежде чем отслеживать по ней отдельные элементы, линии и оттенки цвета. И все же лиха беда начало!
   И самое главное, чуть не забыл об обещанном в начале отличии народа от нации или этноса. Теоретическая формула может быть сколь угодно приближенной к реальному феномену, проявляющемуся в периоды острых кризисов. Во времена кризисов людям не хватает рациональных или просто сознательных правил, диктующих порядок действий или иерархию отношений. Тогда на первый план выходят интуитивные личности, чер­пающие вдохновение из этноисторических образцов и архетипов. Эти возрожденные стереотипы поведения и символы власти могут вдохновлять людей, а могут и не встретить отклика. А еще, как на Украине, могут сталкиваться архетипы двух разных этногенезов, так что происходит самоидентификация и дифференциация людей и народов.
   Вот эти не повседневные глубинные отношения людей со своим духовным насле­дием формируют народ или отличают разные народы. В то время как нация определяется правовыми отношениями и необходимых для них образованием, а этнос - повседневной иерархией функций и рутиной быта, включая споры и конфликты, разрешаемые в рамках этнической культуры. Этносы могут существовать и без нации, но нации не могут сущест­вовать без этносов и противоречий между ними. Пока этносы и нации работают, народ отдыхает, точнее - созерцает события через призму исторического самосознания. А вот когда нации как инструмент народов перестают работать и требуют перенастройки, народ как субъект и носители народного самосознания, как Минин и Пожарский, вступают в свои права.

ноябрь 2013 - июнь 2014

  
  
   "Анатомический атлас мира" - http://samlib.ru/r/romanow_r_r/atlasmira.shtml
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
Оценка: 6.16*12  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"