Возводил исполинскую башню в честь себя. Разум, душа и тело не нашли общего языка. Строение рухнуло.
Третий день осени выдался хмурым, пасмурным, не в пример двум предыдущим. С утра зарядил нудный дождь, серое влажное облако непогоды окутало город, пробралось внутрь, заставляя вновь и вновь обращаться к грустным мыслям. Глядя из окна офиса на блестящий асфальт, на вспухавшие тут и там пузыри, я думал, как быстро все меняется.
Совсем недавно, лишь несколько дней назад, возвращался из отпуска, уверенный в том, что больше не попадусь в ловушку. Месяц, проведенный вдали от суеты большого города, вдали от будничных проблем, изменил меня, словно бы невидимые часы внутри тела перешли на другой ритм, принялись отсчитывать секунды с плавной неспешностью. Я пребывал в покое, напомнившем то детское состояние, когда почти каждый прожитый день заканчивался радостным ожиданием нового, твердой уверенностью, что все было правильно. Так как надо.
Город - долгие годы мой лучший друг, молчаливый советник - захватил в сети незаметно, мягко, так что я не сразу понял: от тишины, покоя не осталось и следа, разве только память... Суета, водоворот проблем, иной ритм - резкий, как бой тамтамов - разрушили иллюзию, раскололи хрупкую дымку полусна. Поселили недоумение: как можно было жить по-другому?
Тихая, почти незаметная тоска от чего-то дорогого, потерянного безвозвратно, пришла в первый день осени. Именно тогда, два дня назад, я ускользнул в старый парк, располагавшийся неподалеку от нашего бизнес-центра, многоэтажной крепости из бетона и тонированного стекла. Сбежал. Будто бы можно уйти от этого... Все повторилось вчера. И сегодня...
Посмотри в глаза безумию, там клубятся огоньки смеющейся истины.
Нет выхода. Нет. Щупальца улиц все плотнее охватывают горло, иглы-дома ломают позвоночник, кровь - серая, как пыль - вытекает реками и каналами. Нет спасения. Город, мой друг, мой враг, однажды не хватит сил, лягу на асфальт, и пузыри на лужах будут вспухать возле широко открытых, слепых глаз. Но тебе ведь безразлично, нас тысячи, миллионы - творцов, создавших каменные стены, каменные законы движения, возомнивших себя богами. Ты всего лишь воздаешь нам богово...
Я не вытерпел, не дотянул и до обеденного перерыва, убежал из офиса в третий раз подряд, несмотря на дождь, несмотря на кучу важных и срочных дел, ждавшую стопкой бумаг на рабочем столе. До парка было всего несколько минут...
Набухшие от влаги тучи ползли так низко, что, казалось, задевали косматыми боками верхушки деревьев. Закрыл зонт, как только свернул на едва приметную тропку с улицы, переполненной гусеницами спешащих куда-то людей. Под ногами хлюпало, недоуменные взгляды толкали в спину, словно призывали поскорее раствориться среди толстых мозолистых стволов. Шум города затих очень быстро, монотонный шелест дождя оказался сильнее. Извечная людская суета, разбившись о стену векового спокойствия, сползла на землю, потерялась в высокой траве.
Капли дождя падали на раскрытые ладони деревьев, медленно скользили по листьям, срывались вниз, то и дело попадая на лицо. Несмотря на это, идти без зонта было приятно, я чувствовал себя частицей тишины, необыкновенного покоя, царившего здесь.
Кап. Кап. Влага на лице. Словно бы чьи-то слезы. Неба? Деревьев? Прошлого? Кто оплакивает нас? Мокрый воздух. Желтоватый лист, сорвавшийся с ветки.
На ладонях вечности не остается и пепла наших надежд.
Когда-то гуляли по парку вдвоем, с девушкой, которая могла стать половиной моего одиночества. Могла бы. Я сам не захотел этого. Надо ли вспоминать? С тех пор мы повзрослели, точнее будет сказать - постарели. Из ее глаз навсегда исчез озорной огонек, который сводил с ума. Да и на моих губах поселилась горькая усмешка.
Может, именно потому я прихожу в старый парк, вспоминая, как было тогда? Стоит подумать о том, что все могло сложиться по-другому, как внутри появляется что-то необъяснимое, чему нет точного описания словами. Горечь? Тоска? Если раньше я гнал ее прочь, то теперь люблю бродить вдвоем, среди не изменившихся за годы деревьев. Боль тоже бывает сладкой. Мы гуляем по парку, как раньше гуляли с любимой, которая вышла замуж за другого и не мне родила детей.
Вероятно, поэтому я подсознательно выбираю одну и ту же тропку, огибающую заросший тиной пруд. Наверное, именно потому, что тропка особенно дорога мне, был так зол, встретив - позавчера - его.
Впервые наткнувшись на художника, стоявшего возле холста с закрытыми глазами, испытал глухое раздражение. Показалось: некто чужой, грубый, ворвался в спрятанный от других людей мир, в котором нет и не могло быть посторонних. Только я и память...
Тогда хватило сил обойти незнакомца и двинуться дальше, по едва заметной ленточке, связавшей нынешнее "я" и призрачную картину прошлого, на которой по траве, рядом со мной, легко ступала юная девушка с веселыми огоньками в глазах.
Выглянул в окно. До самого горизонта простерлось болото, в котором утонул мой собственный голос.
Художник оказался на пути и во второй день осени. Вчера, свернув с улицы, напряженно всматривался в полумрак, стараясь угадать, увижу ли его. Втайне надеялся, что все обойдется, я останусь наедине с прошлым. Но мольберт был установлен точно на любимой тропке...
Незнакомец стоял чуть в стороне от холста, он держал кисть в приподнятой руке, словно дирижировал невидимым оркестром. Я готов был поклясться, что художник не прикасался к картине. В первый день, обогнув его по большой дуге, обернулся, чтобы бросить взгляд на "пришельца". Он стоял, закрыв глаза, не глядя ни на поросший низким кустарником остров, ни на холст.
Во второй раз я не выдержал, подкрался сзади - тихо, незаметно. Он не услышал шагов.
- Почему вы ничего не рисуете? - спросил нарочито громко.
Незнакомец вздрогнул от неожиданности. По его лицу пробежала тень - показалось, волной скользнула легкая досада: кто-то чужой, посторонний, прервал уединение.
Он медленно открыл глаза, посмотрел. Молча.
- Почему вы стоите просто так? Ничего не рисуете? - повторил я, уже не так громко.
Сетка морщин вокруг глаз, почудилось в полумраке: бесцветных. Редкие, спутавшиеся волосы. Небольшое пятно - черная краска - на левой щеке.
- Картины не рисуют, - нехотя промолвил незнакомец. - Картины пишут.
Я усмехнулся.
- Знаете, не разбираюсь в терминах. Пишут - рисуют. Вы стоите, опустив веки, ничего не делаете. Не рисуете, не пишете.
- А как надо? - бесцветные глаза скользнули по моему лицу, без любопытства, без желания получить ответ.
Песочные часы перевернутся - тебе будет страшно. Увидишь тонкую струйку падающего вниз времени. Одна крупинка, еще одна, еще. Тяжелые, будто камни. Огромные серые камни напрасно прожитых дней. Подставь руку. Подставь! Увидишь, как тонкая струйка песка просачивается сквозь ладонь.
Подставь руку... Что за наваждение?
Ответа на вопрос незнакомца не было, а потому я повернулся к холсту. Там жил какой-то странный мир, непохожий на то, что окружало. Яркое, почти слепящее солнце, узкая полупрозрачная лента реки, необычно высокая трава, диковинные цветы.
Я засмеялся.
- Без сомнения, картина выполнена с натуры, - махнул рукой в сторону поросшего ряской пруда, острова, на который много лет не ступала нога человека. - Вы реалист!
- Шуньци цзыжань, - вместо ответа произнес художник.
И прикрыл глаза. Я догадался, что перестал его интересовать.
- Что? Что вы сказали?
- Шуньци цзыжань, - терпеливо, словно разговаривал с ребенком, повторил он. - Единение с природой. В смысле, движение вместе с ней. Подросток из училища рисует с натуры, мастер переносит на холст то, что внутри. Создает новое.
Я замешкался, не сразу нашел ответ.
- Постойте... Постойте, но зачем тогда нужен старый парк? Эта полутемная тропка? Пруд, заросший тиной?
Художник чуть приподнял подбородок. Показалось - его взгляд устремлен в небо. Но я точно знал, я видел - глаза закрыты, он не мог видеть даже низкий свод деревьев, не мог видеть серые тучи, нависшие над кронами.
- Ключ, - пробормотал он.
- Ключ?
- Чтобы пройти через дверь в себе - нужен ключ. Единение с природой.
Художник умолк, между нами выросла невидимая прозрачная стена. Для него не существовало собеседника, не существовало города с извечной суетой и глупыми обязанностями, необходимостью изо дня в день двигаться одной и той же предписанной дорогой.
Кем предписанной? Нами самими? Придумываем правила. Чтобы потом мучиться в плену, пытаясь вырваться из оков, которые на себя навесили...
Я позавидовал художнику, он мог часами стоять у холста, пытаясь раствориться, исчезнуть в другом измерении, недоступном людям.
Не этим ли занимался я сам, изо дня в день приходя в старый парк? Горячая кровь прилила к щекам. Я посмотрел на незнакомца, вслед за ним прикрыл глаза...
Змея-река лениво ползла среди камней, осторожно ощупывала их, время от времени натыкалась на преграды, закручивалась в водовороты.
И вдруг стало понятно, чего нет на рисунке.
- Дерева! Здесь не хватает дерева! - крикнул я. - Вот тут, у самой воды.
Тогда, накануне, художник не ответил, не поднял век. Лишь едва заметная усмешка тронула обветренные губы...
Но сегодня, в третий день осени, мольберт с укрепленной картиной вновь стоял на моей тропинке. Почему-то я был уверен, что - несмотря на дождь - встречу его, в третий раз подряд. Увижу теплый шарф, закинутый через плечо на спину. Истрепанные, будто пожеванные щенком ботинки. Старую сумку чуть в стороне, сумку, из которой торчит верхушка термоса. Рядом с ним, готов поклясться, лежит пакет с бутербродами. Все стереотипно и пошло. Таких непризнанных гениев - сотни вокруг. С трудом наскребающих на кусок хлеба, но твердо убежденных в собственной гениальности, которую окружающие не оценили по достоинству.
На тропинке не было художника. Лишь тренога с укрепленной картиной. Почти законченной картиной, и на ней - возле прозрачной неспешной реки - красовалось невысокое раскидистое дерево. Именно такое, какое вчера нарисовало мне воображение.
Это было удивительно.
- Дерево... - я замер.
Как он смог увидеть то, что было внутри другого человека?
Никто не ответил. Почудилось - дерево качает ветвями, словно бы легкий ветерок, запутавшийся в кроне, пытается выбраться из листьев... Так где существовал мир, который отразил на холсте незнакомец? Внутри?
- Эй! - неуверенно позвал я. - Что случилось? Где вы? Не утопились часом, от горя?
И вновь - только монотонный шелест дождя...
Силою мысли дотянулся до звезды. Обжег пальцы. Больно.
Кисть, смоченная в коричневой краске, лежала на подставке. Никогда не умел рисовать, с детства - со школы - стабильно получая двойки и тройки, что по рисованию, что по черчению. Я не разбирался в красках и тюбиках, тонах, полутонах и цветах, но, стоя возле почти ожившей картины, понимал - не хватает только одного штриха. Одного мазка, и можно было б считать картину законченной. Я огляделся по сторонам, взял кисть и аккуратно прикоснулся к холсту.
По утрам меня будит теплое солнце, всегда чувствую его легкие прикосновения, как только светило приподнимается над горизонтом. Здесь не бывает дождей, не помню ни одного дня, когда б по небу бежали тучи. Здесь всегда светло и солнечно, так, как рисовал художник.
Куда он исчез? Пока не смог отгадать. Иногда кажется - он стал ветром. Это бывает в те мгновения, когда поток воздуха проходит сквозь крону, теребит листья. Я вижу падающие на ладонь песчинки времени и легкую усмешку художника.
Слабый ветерок набегает откуда-то издали, лохматит крону, шелестит листьями, но я давно привык не обращать на него внимания. Мне нравится стоять над неширокой прозрачной рекой, наклонившись к воде. Вглядываться в песчаное дно, роняя вниз листья.
Иногда я пытаюсь разговаривать с рекой, потому что думаю - художник стал ею. Вода не отвечает мне, хотя в быстрых водоворотах улавливаю смутные очертания бородатого человека, с кистью в приподнятой руке. Художнику не нужны разговоры с кем бы то ни было, он ищет свое. Находит ли? Не знаю ответа.
Временами ветер усиливается, он поднимает рябь на воде, скрывая знакомый силуэт. Даже раскачивает меня из стороны в сторону, словно призывая обратить внимание на стоящую чуть поодаль треногу с укрепленным холстом.
На рисунке - уголок старого парка, заросший тиной пруд, остров, покрытый кустарником. Вдали, сквозь деревья, видна улица, скользят куда-то машины, торопятся по делам люди.
Картина то и дело меняется - в другом мире идет дождь. Мне бывает интересно смотреть туда. После ко мне приходят сны, то странные, то удивительные.
Каменные стены, мостовые становятся призрачными, зыбкими, меняют очертания. От этого начинает кружиться голова, закрываю глаза, а когда открываю вновь - мы на бесконечной дороге. Я и художник. Он тянется ко мне кистью, тогда понимаю - все обман.
Рядом со мной нет человека. Есть проводник, дверь. Есть город, волей которого вокруг становится все больше деревьев. Цветов. Камней. И серой дорожной пыли. Об этом не хочется думать.
Иногда приходят другие сны. Будто бы стою у большого окна, гляжу сверху на мокрый асфальт, жду чего-то невероятного, встречи с волшебником. Перемен. Неведомого. Отдыха от суеты. Предчувствие сказки наполняет меня, делает существование радостным, ожидание - томительным, но счастливым. Чудится: выбегаю навстречу, раскинув руки, подставив ладони дождю...
Дверь. В каждом. Ее ищут все, но надо только увидеть. Ключ - у любого настоящего Мастера. Где он? Все так же бродит по парку, готовясь к встрече со скитальцем, который вступит на его тропу? Офис высоко над землей, из окон видно далеко вокруг, да только старые деревья полусонно качают ветвями, наклоняются от ветра, скрывая призрак. Человека?
Тень. Она преследует меня неделя за неделей, месяц за месяцем. Она слышит все, даже то, что было сказано шепотом. Это сводит с ума. Решено! Завтра - как встанет солнце - убью ее, ударом в сердце. Готовлю нож.
Несколько раз видел с той стороны, возле треноги, девушку. Юную девушку, чем-то очень похожую на женщину, которую пытаюсь отыскать в лабиринтах прошлых снов. Но точно знаю - они из разных миров. Та - моя, не может подолгу стоять у холста, вглядываясь в ленту реки и склонившееся над ней дерево. Та, моя, давно стала другой - из ее глаз навсегда пропал озорной огонек. В уголках - вместе с морщинками - поселилась усталость. Она давно не ждет какого-то невероятного, огромного счастья, которое вот-вот придет. Чужая. Далекая. Не частица меня. Не дверь.
Эта, молодая, стоит у холста, не закрывая глаз. Лишь восторженно смотрит на картину. Смотрит. Смотрит. Уходит. Так повторяется один день, другой, третий.
Я беззвучно покачиваю ветвями, склонившись над поблескивающей осколками солнца рекой, глядя на отражение, меняющее очертания, на маленькие черные, серые камешки, которые время от времени срываются с места, чтобы - повинуясь воле потока - навсегда исчезнуть где-то вдали. Там, куда не могу дотянуться взглядом...
Возможно, в какой-то из дней, девушка у мольберта возьмет в руки кисть, закроет глаза. Однако, думаю, это произойдет не сейчас. Она слишком молода. Прежде чем отыщет ключ - должно упасть много песчинок времени. Тяжелых. Горьких.
Она разучится весело и непринужденно смеяться, станет лишь грустно улыбаться. В уголках ее глаз поселятся морщинки, в душе - тоска, напоминающая осенний дождь. Девушка перестанет смотреть вперед, полюбит оглядываться назад, понимая, что жизнь можно было прожить как-то по-другому.
И вот, когда она привыкнет бродить по старому парку, вдвоем с грустью, придет время.
Мои книги в издательстве "ЭКСМО":
New! "Выстрел в зеркало" - в книжных магазинах с 4-го июля 2006 года
