Его Величество соизволил несколько расслабиться: кипа бумаг, на которой лежала холёная рука Первого Министра, истаяла почти до основания.
Первый Министр сверкнул перстнем.
-- Есть ещё одно дело... Не знаю, правда, как к нему подступиться.
-- Да чего уж там, говорите, как есть!
Король был рыцарем прямым и честным и требовал от подчинённых вести себя соответственно.
Известен был этот король, кстати, тем, что издал указ говорить правду. Указ предназначался исключительно для служебного пользования, то есть, как сейчас говорят, для "коридоров власти".
-- Видите ли, сир... Я не хотел об этом говорить, но условия сложились таким образом... Словом, пора отменить этот приказ.
Король также был известен тем, что своих приказов не отменял ни под каким предлогом и ни за что!
В связи с чем Его Величество вскипел.
-- Что-о?! -- рявкнул он с трона, почувствовав, что в душе просыпаются три диких и необузданных существа, которые, увы, дремлют в каждом короле и будить которых нельзя ни под каким соусом: Тиран, Варвар и Идиот.
-- Молча-а-ать! Палача-а-а!!!
-- Тьфу, началось! -- расстроился Первый Министр и показал Королю зеркало.
Тот икнул и притих. Посидел немного, нахохлившись, и вздохнул:
-- Ну, продолжайте...
-- Дело в том, сир, что, как Вы изволите помнить, война с Энляндией так и не произошла. Мы, так сказать, победили до её начала. Ваше Величество являлись прямым наследником Короля Энляндии и получили страну в связи с внезапной кончиной оного, скажем так, естественным путём.
-- Я помню.
-- Но Вы, вероятно, забыли, что отдали Адмиралу приказ штурмовать бастион северной стены их столицы?
-- Нет, отчего же, я помню.
-- Да... -- помялся Министр. -- Но, видите ли, сир, Вы его не отменили...
-- И что? -- спросил Король.
Заметим, кстати, что он уже начинал догадываться, в чём дело, но не мог отказать себе в удовольствии услышать это от постороннего человека. Насколько вообще министр может быть посторонним для короля.
-- Сир, он его штурмует. И небезуспешно. Он его берёт каждый вечер в 19:00 и выводит войска в 21:00 за отсутствием неприятеля и так как не хочет понапрасну рисковать своими людьми...
-- Два года! Ха! Ой! Мама!! Мне нехорошо... -- Король согнулся от смеха и держался за живот. -- Два года, Министр! Он же его штурмует уже два гола!
Вдруг Король стал серьёзным и внимательно посмотрел на своего приближённого. Посмотрел и сказал задумчиво:
-- А вы мне только сегодня об этом доложили!
Глаза Короля сузились. "Палача-а-а!" -- послышалось Министру. Он помотал головой, чтобы отогнать наваждение.
-- Сир, но если бы я доложил об этом раньше... Да Вы сами!..
-- Я сам, я сам! -- сварливо пробормотал Король. -- А вы все на что?
-- Так я как раз об этом! -- быстро и обиженно начал Министр. -- Дело в Адмирале. Он великий стратег и непревзойдённый тактик. Благодаря его непрерывному штурму Вы, сир, обладаете великолепной морской пехотой и самой меткой артиллерией в мире. Адмирал обучил уже всю армию!
Министр потянулся за зеркалом, однако приступ миновал на удивление быстро. Король продолжал:
-- Так в чём же дело? Зачем мне тогда отменять этот приказ? Это гениальный приказ! Мне вообще кажется, что это было одно из моих озарений...
Министр отрешённо смотрел в окно.
-- Министр!
-- А?
-- Вы меня слушаете?
-- Да, сир. Но дело в том, что этот приказ всё же необходимо отменить. Всё дело в иностранных дипломатах. Они что-то зачастили к бастиону. Делают вид, что просто любопытствуют, а на самом деле явно перенимают опыт. Да и бастион уже на ладан дышит. Последнее время нам даже приходится его понемногу латать...
Король задумался.
-- Но как это сделать? Вы же знаете, я не привык отменять собственные приказы!
Министр почесал подбородок перстнем и осторожно произнёс:
-- Ну, повод-то у нас есть... Мы ведь можем отправить Адмирала в отставку -- говорят, у него стало плохо со зрением, а зрение для моряка -- это всё... После чина. И с Вашим приказом, сир, мы вполне можем вывернуться -- надо приехать между 19:00 и 21:00, и тогда как раз бастион будет взят, и Вам не придётся отменять своё решение.
Король задумчиво покачал головой.
-- Возможно, вы правы... Да, это, пожалуй, выход! А чтобы Адмиралу не было обидно, вручим ему орден!
-- Гениально! -- сказал Министр, а про себя подумал: "Совсем моя мысль".
-- Так ступайте и приведите мне к завтрашнему вечеру доктора с очками и портного.
-- Портного?
-- А вы как думали? Вы что, полагаете, я надену орден Фунта Лиха на человека в лохмотьях? Он же там два года торчит! Ох, идите, Министр! Мне опять нехорошо...
А про себя подумал: "Ну и жирная же туша! Интересно, почему он не попросит у меня жалование? Я ведь уже пять лет не плачу ему ни гроша. Чем он кормится?"
Министр поклонился и вышел. По дороге он заглянул в Коридоры Власти (там вечно что-то шуршало и суетилось) и рявкнул в полумрак:
-- Эй, там! Есть кто живой?
-- Есть, -- ответили ему.
-- Чем вы там заняты?
-- Воруем! -- сказали оттуда согласно приказу говорить правду.
-- Прекратить!
-- Ага, -- буркнул один кто-то.
Министр вздохнул, прикрыл дверь и тихонько что-то сказал про себя. Что-то не очень вежливое. Затем опять приоткрыл дверь и опять крикнул:
-- Чтобы завтра к пяти вечера были портной и доктор! Всем ясно?
В Коридорах Власти такую ответственность на себя взять не могли.
Тогда Министр вошёл, взял за шкирку двух особо запоминающихся и тихим голосом очень спокойно и проникновенно сказал:
-- Повторяю. Тебе и тебе.
-- Не надо. Мы поняли.
Министр улыбнулся:
-- Правда? Удивительно! Во сколько?
-- В... семь!
-- В пять. Доктор и портной. И не в воскресенье, а завтра. И если их там не будет, отрублю головы. Эту и эту. До свидания.
-- Вперррёд, рребята! За мной! За Отечество и Короля! Урра!!
Сиплый голос Адмирала гремел над полем боя недалеко от пыльного тракта, по которому мирно передвигались крестьяне, их лошади, их повозки, всадники и пешие странники. Все они спешили в город, ворота которого закрывались в девять вечера, после того, как войска Адмирала водружали знамя на развалинах северного бастиона.
***
Доктор долго подбирал очки. Как вообще можно подобрать очки, да ещё подходящие, человеку, которого никогда не видел?
И тут он вспомнил, что у него кое-что есть! Древние очки, изготовленные невиданным способом в стародавние времена, улучшали любое зрение. Но вот как?
***
Из чего было сделано сердце Адмирала? Было ли оно изранено годами непосильного труда, страдало ли от неразделённой любви к ратному подвигу, таяло ли от гордости за своих орлов-соррвиголов, брратцев-матрросиков? Жаждало ли славы и заслуженного отдыха? Я не знаю.
Я знаю, что Адмирал прослезился, когда Король при всех поклонился ему и наградил Высшей Наградой Родины. Я знаю, что, как истинный и закоренелый солдат, он не мог не подчиниться новому приказу своего сюзерена.
-- Доблестный сэр Адмирал! В знак благодарности от Нас и от нашего общего с Вами Отечества носите с честью этот Орден и эти очки! В отставку шагом марш!
Итак, Адмирал прослезился, отдал честь и ушёл в отставку на север. Пешком. В новом мундире, но без гроша за душой. Согласно давней традиции, о жалованье упомянуто не было.
***
Адмирал шёл домой.
Первые несколько дней он очень хотел есть. Ручьи и родники попадались регулярно, но вот еды не было никакой и нигде.
Вполне может статься, что это поход Адмирала окончился бы печально и быстро уже через неделю, если бы не одно обстоятельство.
Впереди Адмирала шла его Бессмертная Слава. Сперва она не очень спешила, и именно поэтому Адмиралу пришлось несколько дней голодать.
Но затем она размялась (либо стала Крылатой, что за ней водится) и так шустро побежала впереди доблестного воина, что не оставила перед ним ни одной закрытой двери, ни одного неустроенного ночлега и остывшего ужина.
Галуны, эполеты и аксельбанты Адмирала были его визитной карточкой. Его узнавали издалека, и в некоторых деревнях и городках даже высылали навстречу почётный караул или встречали у ворот оркестром ветеранов.
-- Трум-пум! Ать-два!
Адмирал шёл вперёд и напевал себе под нос:
-- Ать-два! Трум-пум-пум!
И поправлял очки. Они были ему чуть-чуть великоваты.
"Что за удивительный мир!" -- думал Адмирал.
***
И точно так же думал бы всякий, надевший очки, которые Доктор прописал Адмиралу.
Что можно было в них увидеть? Да всё то же, что и без них. Всё дело было в том, чего можно было в них не увидеть. Древнее стекло очков, умудрённое поразительным жизненным опытом, не пропускало всего наносного и неважного, без чего вполне может обойтись жизнь любого человеческого существа. Стекло выпрямляло кривое и делало видимым целое в попорченном.
Да, мир, который видел перед собой Адмирал, был удивителен и прекрасен.
Так, когда Адмирал замечал в поле измученного пахаря, он бросался к нему с радостным воплем:
-- О, ты, взраститель хлебов и питатель хлебных мельниц!
И такая сила убеждения была в этом громоподобном, слегка осипшем голосе, что пахарь, кряхтя, подбоченивался и широко улыбался Адмиралу.
И ничего удивительного в этом не было -- ведь Адмирал говорил только о том, что видел, и это не было неправдой.
Менестрелю, сильно побитому собратьями за плагиат, Адмирал напоминал о его босоногом детстве. Кухарке -- о долгих встречах с любимым (а не о её отёкших ногах). Рыцарю -- о доблести и славе (а не о тяжести доспехов и бремени бесконечных скитаний), а дворовому псу -- о луне и подтухшей косточке, зарытой в глину, а не о недавно сломанной лапе.
Он не видел страданий и не страдал сам. Адмирал смеялся как ребёнок и радовался неизбывной радостью при виде огромного и сочного бифштекса (на самом деле это был маленький кусочек гуляша), прямой и росистой (кривой и пыльной) дороги, добрых и мудрых (усталых и забывчивых) людей.
И только небо над головой Адмирала оставалось всего лишь небом. Очки в нём ровно ничего не меняли.
Вообще-то зря он туда посмотрел. Как раз в это время он чуть-чуть свернул с дороги и с разгона врезался лбом в древесный сук.
Очки разбились.
***
-- Идёт! Идёт Адмирал Радость! -- кричали мальчишки, высыпавшие на улицу.
Все выбегали навстречу Адмиралу, все хотели увидеть его, Воина, несущего радость страждущим и Надежду отчаявшимся.
Но Адмирал, ни на кого не глядя, прошёл в трактир и заказал самый сочный и большой бифштекс.
Бифштекс принесли.
Адмирал с ужасом смотрел на него. "Боже мой! Какой маленький кусок говядины!.." Эта мысль была последней соломинкой, которая сломала спину верблюда. Адмирал плакал.
Люди вокруг притихли.
Адмирал встал и ушёл на ночь глядя. Куда глаза глядят. Глаза Адмирала глядели в поле, может быть потому, что там не было кривых и пыльных дорог...
***
Адмирал проснулся глухой звёздной ночью. Его уставшие печальные глаза смотрели в небо, а небо смотрело на Адмирала, одиноко лежащего на вершине холма посреди огромного некошеного поля.
Адмирал ни о чём не думал. Сначала ему было горько и нехорошо, но затем он успокоился и просто лежал и смотрел вверх, не в силах пошевелиться или хотя бы закрыть глаза.
И тут он услышал...
Небо было бездонным, но не молчало -- оно тихонько звенело и наполняло земное естество тонким и чуть заметным дрожанием, которое было бы сродни абсолютному покою, если бы не было так наполнено жизнью, вечной, радостной, доброй.
Млечный путь бурчал недовольным рокотом водопада, кометы шелестели шлейфами, а хор далёких колких звёзд начал вторить раздирающему душу органному басу мощной черноты небесного свода. И кто-то Великий, Древний и Мудрый обрушил все эти звуки на внезапно вскочившего Адмирала и пригвоздил его к такой же Великой, Древней и Мудрой Земле -- его Родине и единственной любви Адмирала, которую он только и делал, что защищал всю свою долгую и славную жизнь.
И такое страдание и такая радость были в этом первозданном хоре вечных бездонных небес, что Адмирал... запел!
Так пел Адмирал, что дневные цветы очнулись и раскрыли свои лепестки, так, что болотные и лесные травы исторгли из себя все запахи, так, что эльфы вытащили лютни и стали вторить Адмиралу, а гномы, оставив наковальню, постукивали молотками о камни, отбывая ритм его песни.
Так пел Адмирал, что во всей стране не нашлось ни одного человека (кроме тех, кто обретался в Коридорах Власти), который бы не проснулся от странного томления в груди и, задыхаясь от спертого домашнего воздуха, не открыл окно и не увидел звёздного неба и не услышал отголоска странной и чудесной песни Адмирала.
И такое страдание, и такая радость были в этой песне, что, спев её, Адмирал понял, что ему не нужны больше его очки...
***
-- Идёт! Идёт Адмирал Счастье! -- шептали мальчишки у окон и дверей в городах и деревнях, и окна и двери открывались.
И готовились пиры, и столетние вина лились рекой, и люди обнажали головы перед Воином, который нёс в себе счастье и мог поделиться им с каждым. И люди брали и уносили в себе, кто сколько мог, но его не убывало.
***
Адмирал шёл домой.
Впереди Адмирала летела его Крылатая Слава, а позади него шла Любовь.
И если бы он не был так стар, нетороплив и основателен, он давно уже был бы здесь. Но... пощадите старика! И смотрите на небо почаще. Говорят, когда Адмирал придёт домой, на небо взойдёт новая звезда.
Именно так -- не упадёт, а взойдёт. Оттуда, где его дом. А где его дом, я не знаю.
Глава 2
Дом под горой
На стекло окна со стороны улицы ветер налепил несколько красно-оранжевых кленовых листьев.
Король морщился и сутулился:
-- Холодно...
Министр смотрел ему в спину. Король был даже со спины мрачен и как-то по-домашнему уютен, напоминал не то мятую подушку, не то половик у двери.
-- Это просто ветер в окно, Ваше Величество, вот и сквозит.
Король отвернулся от окна и посмотрел в зеркало. И даже выпрямился.
-- Слушайте-ка, Министр... Вы замечаете, что на мне?
-- Мантия и тапочки?
-- Нет... Вот, смотрите, я же весь в обстоятельствах!
-- Ох, и действительно. Надо же! Я и не замечал раньше... Ваше Величество, и как вас только угораздило?..
Король подозрительно посмотрел на Министра.
-- Вы смеётесь надо мной?
-- Что вы! Я просто думаю...
-- Как меня так угораздило, если я с утра до вечера ничего не делаю?
-- Так как раз поэтому, Ваше Величество. Человек, который всё откладывает на потом или на меня, рано или поздно зарастает жизненными обстоятельствами... О! От них не так-то просто избавиться!
-- Я не человек, я король.
-- А это всё равно. Король тоже в каком-то смысле человек.
Король усмехнулся.
-- Всё-таки вы как были, так и остались деревенщиной, Министр, и в роду у вас были разбойники.
-- Конечно! - радостно согласился Министр, -- И революционеры. Поэтому я до сих пор цел, а вы до сих пор у власти.
Король ещё раз с большой опаской посмотрел в зеркало:
-- Знаете, Министр, чем зеркало отличается от простого оконного стекла?
-- Чем?
-- Тем, что там ещё и себя можно увидеть. Меня потрясает чудовищная осмысленность этой поверхности... Почему меня так привлекает это волшебный мир -- в зеркале?..
Король благоговейно провёл по зеркалу пальцем... Выглядел он при этом каким-то... Спятившим.
-- Я сейчас... -- Министр ухмыльнулся и вышел.
Он вернулся через минуту, когда Король потихоньку размазывал что-то по зеркалу. Скорее всего, он просто не вымыл после обеда руки.
Министр держал в руке мокрый кленовый лист.
-- Ваше Величество, подвиньтесь-ка немного...
Министр прилепил лист к поверхности зеркала.
Король отшатнулся. На лице его был ужас...
-- Вы чудовище, Министр... Нельзя так играть с миром! Вы же испортите его...
-- Я просто хотел показать вам, Ваше Величество, что мир - это не то, что есть на самом деле, понимаете? Вот, смотрите - всё как за окном, и вы там тоже есть, и я...
-- Врёте вы всё, -- мрачно выдавил из себя Король. -- Нет там ничего. И меня нет, и вас, и вообще... Это зеркало.
-- А лист?
Король раздражённо сорвал мокрый лист и швырнул его на пол.
-- Не делайте так больше никогда, Министр! Слышите? А то я вас казню.
-- Ваше Величество, отчего вы так боитесь быть тут? Что вас беспокоит?
-- Меня беспокоит то, что тогда меня начинают трогать пальцами. А это нельзя! -- Король вдруг стал похож на учителя младших классов школы. -- Король -- это наше всё! Без Короля подданные не будут вести себя хорошо, а коровы не будут пастись, а доярки не будут добывать молоко...
-- Доить...
-- Помолчите, Министр! Добывать молоко... Ну вот, вы меня сбили... А лесорубы не будут рубить лес, а министры... -- тут Король притормозил и задумался. -- А министры... Слушайте-ка, Министр... А чем вы, собственно, заняты с утра до вечера? Я что-то не помню, чтобы вы когда-то чем-то были заняты! За что я вам плачу?
-- А вы и не платите, -- обиделся тот. -- Хм... Хорошим бы я был подданным, если бы вам удалось хоть раз застать меня за работой... Вот, повар работал так, что было заметно. И где повар-то?
Король несколько смутился... Что-то было в словах Министра такое, в чём несомненно был смысл.
-- Понимаете, Ваше Величество, работа - это как лист на зеркале, и вся наша жизнь примерно такая... Как только что-то начинает слишком уж бросаться в глаза, это что-то или выбрасывают или пишут с этого картину маслом... Эх, как я вам завидую, Ваше Величество, как я вам завидую...
По щеке Министра скатилась суровая мужская слеза...
-- Господи, Министр!.. Что это с вами? Утешьтесь, мне сейчас некогда вас казнить... Я весь в обстоятельствах...
-- Потому и плачу, Ваше Величество. Вы их видите, эти обстоятельства, а я уж который год их не замечаю. Вы несомненно самонастоящий и совершенно живой Король. А я -- тень себя...
-- Утешьтесь, говорю вам! -- Король подбоченился и с невероятно довольным видом ещё раз посмотрел в зеркало, на котором остался след от осеннего кленового листа. И голос Короля был преисполнен ликованием, когда он гордо произнёс:
-- Зато я не в себе.
***
Адмирал проснулся утром и подумал: "Свет, падающий с небес - это хлеб".
Солнце било ему в глаза, и он довольно жмурился, принимая золотой поток всем сердцем. Адмирал вспомнил, как однажды был маленьким, и этот свет будил его по утрам. Утро наполняло деревянный дом и радовало каждую маленькую тварь, живущую в нём - был ли это кот, мышонок, жучок, маленький Адмирал.
Поток света, щекочущий нос, пошевелился и переполз с носа на сено...
В деревнях и городках Адмирала встречали по-прежнему приветливо, даже не потому, что помнили о нём, а потому, что Адмирал неизвестно каким свойством своего сердца умел согревать чужие и очерствевшие и слишком размякшие сердца.
"Солнце, радость моя, свет мой, тепло моё... Солнце, согревающее мир, здравствуй!"
-- Здравствуй! -- ответил кто-то...
Голос прозвучал вроде бы и снаружи, а вроде бы шёл изнутри. Адмирал удивился и подумал: "Это же надо!"
И вдруг понял, что его кто-то ждёт. Знакомо ли вам странное чувство, когда вы идёте себе, идёте -- и вдруг понимаете, что с вами кто-то поздоровался?
Люди обычно нагибаются к цветку или кошке, думая, что это они. И обычно кошка или цветок отвечают на приветствие. Но ведь бывает и так, что вроде бы вообще никого нет вокруг. Вокруг никого и не было.
Адмирал собрался было потянуться, но что-то застеснялся, понимая, что если кто-то, кого нет, сказал ему "здравствуй", то, по крайней мере, и самое меньшее, следует быть вежливым и вести себя прилично.
Адмирал встал и огляделся. Наверное, нет ничего более пышущего жизнью, чем сеновал с решетчатым окном, через которое льётся поток солнечного света... Разве что вот свежевыпеченный черничный пирог.
В дверь постучали.
Адмирал подошёл к двери, по дороге вытаскивая из помятого мундира травинки и принюхиваясь к восхитительному запаху, который просочился сквозь дверь.
Это был как раз черничный пирог, и при нём состояла хозяйка дома, где остановился переночевать Адмирал, который шёл домой.
-- Это вам. Позавтракайте. Ведь уйдёте, наверное?
Хозяйка улыбнулась.
-- Уйду, -- улыбнулся в ответ Адмирал.
-- А куда вы идёте?
-- Домой.
-- А где ваш дом?
И тут Адмирал понял, что не помнит, где его дом. Долгие годы службы как-то вымели из памяти... Адмирал бы нипочём бы не ошибся и не оступился по дороге к дому и нашёл бы его наверняка, в этом у него не было сомнений... Но вот так взять и сказать -- "Мой дом там-то и там-то, город такой-то, улица такая-то, первый поворот за домом булочника к реке..." Нет. Ничего не выйдет. Адмирал как-то очень отчётливо это вдруг понял.
-- Я не знаю... -- чуть ли не жалобно ответил Адмирал.
-- Ого! -- уважительно отозвалась хозяйка. -- Как же можно идти домой, не зная, где он?
-- А вот так вот, -- грустно ответил Адмирал. -- Поев вашего чудесного черничного пирога.
-- Знаете, -- умудрённым опытом голосом сказала Хозяйка, -- я вот часто думаю, что некоторые люди не знают, чего хотят. Они бродят без цели от дома к дому, где-то заработают себе кусок хлеба, где-то переночуют, где-то что-то украдут. Так вот, -- голос Хозяйки стал строгим и даже немного суровым. -- Вы-то не из таких. Даже если вы не помните, куда идёте, вы всё равно попадёте туда, где вас ждут. Так что не торопитесь и задержитесь-ка ещё на денёк. Вечером к нам приедет хозяин хутора, что стоит под горой за деревней. Это старик... Он живёт там один-одинёшенек уж который год и приходит в деревню только затем, чтобы разжиться снедью и молоком. У него нет ни хозяйства, ни родственников, но он очень богат. Вам бы посмотреть на него...
Адмирал никогда не противился новым знакомствам, каждый новый человек радовал его. Ну, и потом, раз уж сделал такое открытие... Надо же... Забыть, где Дом, к которому он стремился всем сердцем... Это надо было переварить. Вслед за черничным пирогом, разумеется. И Адмирал согласился.
***
Вечер наступал медленно, так, словно валился с небес на землю киселём.
Дом Хозяйки стоял на окраине деревни, и за последним забором вдаль тянулось поле и холмы, а возле забора спала собака. Адмирал стоял рядом с забором, тот был какой-то необычный -- местами плетёный из веток, а местами -- просто брёвна были прибиты к поперечным столбам. На одно из брёвен Адмирал и облокотился и смотрел вдаль.
В низинах под холмами собирался туман, и стало вдруг отчётливо холодно. А потом стало очень холодно и сыро, и Адмирал повернулся к дому.
И вдруг увидел Старика -- тот шёл по тропинке, и ноги его были по колено в тумане. Позже Адмирал подумал, что узнал бы его из тысячи -- тот горбился как-то особенно угрюмо, нёс в одной руке корзинку, а походка... Так кот идёт по мокрой земле, потряхивая лапами, с таким особенным выражением на морде -- одновременно лёгкого недоумения и безграничной брезгливости. Туман шарахался от ног старика в стороны.
Старик отодвинул одно из брёвен забора -- оно оказалось неким подобием калитки, -- и прошёл мимо Адмирала, не поздоровавшись. Собака проснулась и проводила старика недовольным взглядом.
Туман сгустился и укрыл низину, а на небе показались звёзды, слегка подёрнутые дымкой.
Стало как-то тревожно и нехорошо - словно перед грозой, но по всем морским приметам дождь не имел сейчас права идти, просто никак.
Адмирал собрался уже идти на сеновал, как дверь дома открылась, и на пороге показался Старик. Свет словно огибал его тень. По крайней мере, так показалось Адмиралу.
Старик вытер ноги о траву (зачем?!) и направился к забору.
Отодвинув в сторону бревно, повернулся к Адмиралу, и тот увидел его лицо. Словно сумрак поселился в душе и избороздил лицо этого человека, словно все тёмные горькие мысли собрались у него в голове и обсуждали смерть Солнца, словно все утраты, какие могут быть на свете, уже случались с ним, и не по одному разу.
-- Идёмте, -- сказал Старик.
Адмирал немного удивился и спросил:
-- Куда?
-- Со мной. Вы ведь один из этих попрошаек, у которых нет своего дома, и они шарят по чужим, чтобы их пожалели и приютили добрые люди. Так или не так? А если и не так, всё равно идёмте...
Адмирал отшатнулся -- столько ненависти было в этом голосе...
Старик посмотрел на него исподлобья:
-- Ну, что уставились? Не нравлюсь? Идёмте, я сказал. Ладно, если это может потешить ваше самолюбие -- это надо мне, чтобы вы пошли со мной. Я хочу с вами поговорить. Вы ведь тот самый Адмирал, что может подарить человеку счастье? А мне оно надо.