Жухлая трава покрыта бархатным разноцветным ковром из опавших листьев - ярко красных, желтых, оранжевых, слегка коричневых... И когда из низких ватных облаков пробивается луч солнца, которое кажется таким горячим, хотя оно уже и не дарит прежнего летнего тепла, и падает на лиственный ковер, то издалека можно подумать, что по двору пустились в пляс языки пламени.
Посредине двора, за которым уже давно никто не следил, росла старая разлогая яблоня. Неподалеку стояло корыто, наполовину заполненное яблоками, но большая их часть густо усеивала землю возле дерева. Под ветвями старого дерева укрылся ветхий покосившийся стол, который видел не один дождь и снег... Часть яблок рассыпалась по столу и тех, кто сидел бы за столом окутывал бы их пряный осенний аромат.
Но мужчину, сидящего за столом кажется, буйствующие краски осени и ее ароматы совсем не трогали... Он сидел, низко нагнувшись над столом в белой толстовке c небрежно накинутым на плечи свитером. Чуть уловимый легкий ветерок ворошил его спутавшиеся седые волосы, которые закрывали большую часть лица, покрытого глубокими морщинами, и глаза, которые в былые времена, наверно были очень задорными, а сейчас выдавали глубокую грусть и жизненную мудрость. Он судорожно что-то писал. Кипа немного помятых листов, исписанных мелким круглым почерком, уже лежала чуть в стороне под тяжелым старинным пресс-папье. По быстрым нечетким движениям мужчины казалось, что он очень спешит, боится не успеть или упустить что-то очень важное, без чего все дальнейшее будет бессмысленно.
Да и сейчас его жизнь была уже почти лишена цели. Единственное что имело смысл - это его 'писанина'. Он не собирался публиковать это, но в тоже время хотел, чтобы его творение прочитали ее дети, его сын... Именно потому так важно закончить, пока есть время... Время жизни, которая так быстро утекала, но с другой стороны остановилась, когда ушла она, та единственная, кто не переставал верить в него с самого начала и до конца. Но он слишком поздно это понял... И у них был всего лишь год счастья, но именно ради него и стоило жить.
Потому он писал... Он писал все время, часто забывая и про еду, и про сон, и про усталость. Писал так, как никогда раньше, писал как главную книгу своей жизни. Просто, открыто и искренне, хотел передать весь тот свет, который привнесла она в его жизнь. Да... она действительно была живительным светом для него, путеводителем и опорой. И звали ее также как и свет - Светланой.
С ней они познакомились еще, когда он учился на третьем курсе института. Он молодой, красивый, статный, еще студент, но подающий большие надежды стать в будущем дерзким писателем. Он всегда был в центре внимания, инициатором самых невероятных идей и вдохновителем самых безумных поступков. Она была полной противоположностью ему - тихая, застенчивая, нежная, безгранично добрая и понимающая, 'светлая'. 'Светлая' - это, наверное, именно то слово, которым ее всегда можно было описать. Ни одного человека с такой светлой душой он не знал за всю свою жизнь.
***
Они подружились с первого дня их знакомства, когда он помог ей, еще первокурснице, найти нужный корпус института. Это были самые верные и преданные друзья. Он встречал и провожал ее на вокзале, когда она ездила домой к родителям. Успокаивал, когда она ссорилась с подругами. Ухаживал, когда она болела. То же самое и даже больше получал взамен - Светлана всегда его поддерживала, во всех начинаниях, какими бредовыми бы они не были, утешала, когда он очередной раз разочаровывался в любви, когда его первые сочинения не хотели публиковать из-за бунтарского их содержания, и искренне радовалась за него, когда их все-таки печатали.
В студенческие годы они были неразлучны. Стоило им появится вместе, они сразу же становились центром всеобщего внимания - он высокий, статный, с черными, как смоль волосами, и такими же темными, яркими и безумно глубокими и озорными глазами. Светлана - очень хрупкая, такая тоненькая и светившаяся изнутри. Словно Василиса-Прекрасная из русских сказок с русой косой до пояса, легким румянцем на щеках, вот только глаза у нее были не голубые, как у сказочных Василис, а зеленые. Но эти зеленые изумруды ее совершенно не портили. И многие не верили, что они только друзья, а считали их парой. А они боялись разрушить тот союз, что был между ними. Хотя мысли о чем-то большем посещали обоих не раз. Но никто не хотел преодолеть черту между реальной нерушимой дружбой и возможной любовью.
Студенческая беззаботность быстро пролетела, поставив каждого перед выбором своей дороги в большое будущее. Светлана стала работать в школе, так как считала своим призванием дарить любовь и тепло детям, помогать им находить свои тропинки в жизни, оберегать и направлять. А он уехал в другой город работать в одной из газет - о чем всегда мечтал.
Письма между двумя городами курсировали с огромной частотой. Они рассказывали друг другу обо всем: она - о работе в школе, о ее учениках, о коллегах, о жизни в общежитии, о маленькой зарплате, которой хватало только на самое необходимое, об общих знакомых, которых встречала, о красках и холстах, на которые хоть и с большим трудом, но удавалась выкроить деньги. Он - о богемной жизни молодого журналиста, об акулах пера, которых посчастливилось встретить, о вечерах, где он бывал, о новых влюбленностях 'на всю жизнь', о коллегах-завистниках... И присылал вырезки со своими статьями и то, что писалось 'для души'.
Но жизнь вносит свои коррективы. Новые друзья и знакомства вытесняют старых, стирают их лица из памяти, словно ластик рисунок карандашом, за суетой ежедневных забот не хватает времени думать еще о ком-то далеком...
Через год Света получила приглашение на свадьбу. На первую, но не последнюю. Поехать она не смогла, или не захотела - он так и не узнал это.
Жизнь крутилась в бешеном галопе. Дни сменялись днями, месяцы приходили за месяцами, за весной лето, за летом осень, зима, весна и снова тот же кругооборот. Он развелся, потом снова женился, стал отцом, и снова развод... Больше жениться ему не хотелось, но женщин в его жизни было много. Мимо проплывали случайные знакомые, работы приходили одна за другой, командировки за командировками... И писал он тоже много, но все это 'много' было под заказ. Он стал достаточно известным в своих кругах, его уважали и опасались его дерзких и язвительных выпадов, острых высказываний. А 'для души' все не хватало времени, как-то не до того. 'Еще успеется. Еще напишу, что все ахнут'.
Света тоже вышла замуж и родила замечательных близняшек, таких же русалок-красавиц как и она. Жизнь ее бежала не такими стремительными картинками как у студенческого друга. Да и не нужно ей было это, ее вполне устраивало ее простое семейное счастье - будни в заботах и работе, выходные на даче с дочками и мужем, редкие посиделки с подругами, тихие семейные праздники... Мимолётные встречи и письма от него. Не частые, но родные. Правда, с каждым годом они становились друг другу все более чужими - разными жизнями жили...
Прошла молодость, и даже зрелость уже осталась за плечами, и когда его черные как смоль волосы покрылись инеем - он понял, что он один. Женщины что были рядом, когда он был молод, ушли к другим; бывшим женам он стал не нужен; сын давно жил своей жизнью и только редкими звонками появлялся в жизни отца; выросли новые авторы, конкурировать с которыми он не всегда мог, да уже и не хотел; ничего стоящего он так и не написал... Одиночество все больше сгущалось, болезни приходили все чаще, а рядом никого. Хотя... Была Светлана, его Светочка, которая поздравляла с праздниками, редко писала, но все также убеждала его писать 'от души', писать для себя, как писал в институте. И в один момент, когда стало совсем невмоготу, он решился, решился и продал свою квартиру, взамен купил небольшой домик в пригороде, где он мог писать, гулять на природе, скрыться от шумного города, от навязчивых знакомых и друзей, которые появлялись ниоткуда, если нужна была протекция.
Светлана напросилась в гости, чтобы проверить, как он обустроился, не нужно ли чем-то помочь... Перед их встречей он волновался как никогда, как будто школьник перед первым свиданием. И вот приехала она... Все те же зеленые глаза, хрупкость, хоть и пополнела немного, но это только к лучшему, русые волосы с чуть заметными серебряными нитями были уложены в аккуратную прическу, и еще морщинки, маленькие морщинки вокруг светящихся добротой глаз, возле слегка улыбающихся губ... 'Какая же она красивая'.
Они долго сидели в саду и говорили, говорили, говорили, как будто и не было этих прожитых врознь лет, не было семей, детей.
Светлана приезжала каждый месяц. Этих приездов они ждали, как праздника, как вознаграждения за суету будничных дней. Все труднее им стало расставаться, все с большим нетерпением они ждали встреч. Понимание того, что они нужны друг другу, что не могут расстаться, пришло к каждому из них как-то тихо, и незаметно, не сговариваясь. И в один из приездов Светлана не стала собираться домой, а у него не возникло вопросов, почему она не уезжает. Все было понятно без слов.
Так началось их тихое, но такое желанное счастье... Светлана теперь уже наведывалась домой, к мужу, который и говорить с ней не хотел, и если заранее узнавал от дочерей, что она должна приехать, то исчезал из дома. А дочери хоть и встречались с матерью, но держались на некотором отдалении - не могли понять, что случилось, почему она ушла от отца, с которым все эти годы они даже по-настоящему и не ругались.
После этих выездов Светлана плакала ночами. Но не переставала надеяться, что близкие ее поймут и простят.
***
Обычно Светлана возвращалась из поездки к родным до 7 вечера. Уже было 8, а маршрутка так и не пришла. Он нервно мерил шагами дорожку возле дома, время от времени останавливаясь и прислушиваясь не гудит ли маршрутка... Но все окутывала тишина. Вдалеке каркала ворона, нагоняя еще большую тоску и отчаянье. На столе остывал праздничный ужин, из огромного букета сирени осыпались сизые цветочки. Сегодня ровно год, как Светлана стала частью его жизни, или даже не частью, а тем критическим звеном в цепочке, без которого она никогда не была цельной. И вот она не вернулась. Он нервно курил и ходил по двору до глубокой ночи, время от времени он то приседал за стол возле яблони, то снова вскакивал и начинал накручивать круги. В очередной раз присев за ветхий стол, он опустил тяжелую от мыслей голову на стол и сам не заметил, как заснул.
- Дяденька, дяденька? Дяденька, проснитесь! - соседский мальчуган лет 10, с опаской дергал его за рукав. Когда он поднял голову и открыл глаза, солнце стояло уже высоко и нещадно палило. Мальчишка облегченно вздохнул, когда увидел, что ему все-таки удалось разбудить этого странного дьдьку: 'И зачем только мама послала меня сюда, а не пошла сама?'
- Что? - с трудом произнес он и закашлялся. - Что стряслось-то? - пересохшие губы и язык отказывались слушаться.
- Там это... Из больницы звонили... Ваша тетенька... ее, ой не ее, а в маршрутку, что шла к нашему селу врезался грузовик...
В глазах потемнело и все вокруг затянуло туманом, он не различал лиц, не слышал крика мальчика, который бросился к маме, когда увидел, как он начал валиться из-за стола, не понимал, как соседи забрали его с улицы и завели в дом, не различал их голосов, когда они шептались на крыльце дома. Из этого ступора его смог вывести только приезд сына...
***
Жизнь продолжается. Солнце все также встает и заходит, день меняет ночь, один месяц следует за другим...
Мужчина под старой яблоней писал историю своей жизни. Только той, кто ярким лучом проходила через всю его жизнь, оберегала его как ангел-хранитель, уже не было рядом.
![[]](/img/r/romanowa_t_a/babxeleto/yabloki.jpg)