Ну а тем временем мы с Серым торчали на той самой крыше. Серый, совершенно невменяемый, сидел на корточках с пакетом клея и разглядывал свои старые рваные ботинки. Других ботинок у него не было. В то время я его еще недолго знал: он обесцветил волосы, а я простодушно считал нового приятеля блондином. Так вот, он смотрел на свои ботинки, лениво ковырял в дырке, из которой торчал грязный палец ноги, свободной рукой, и монотонно бормотал:
-Ноги палят... ноги палят...
-Кто палит, Серый? - поинтересовался я.
-Это Пионер. Больше некому. Только он и умеет, - отвечал он и продолжал: палят ноги... ноги палят...
Пионером называли одного Серегиного родича, интернатовского. Тот были сиротой и отличался еще более крутым нравом. Его все боялись. Говорят, как-то на спор выпрыгнул на кирпичи с 3 этажа, и ничего с ним не стало. Может правда.
Через некоторое время Серый прекратил ковырять в дырке, и сосредоточенно посмотрел на свой пакет, как бы светящийся в чердачном полумраке. Лицо его выразило в тот миг этакое радостное узнавание, как скажем, если бы он встретился со старым другом, который за время разлуки успел немного измениться.
-Бантичек... цветочек... - заговорил Серый, давясь слюной, показавшейся у него по углам рта, - я б вас всех забрал с собой... мне не жалко. Всех-всех.
Затем он минут семь смотрел то на пакет, то на ноги, то на меня, то на шлак вперемешку с голубиным пометом, устилавшие пол чердака слоем в несколько сантиметров. Вся его радость куда-то исчезла. Лицо приобрело растерянное, озабоченное и испуганное выражение.
-Мать твою. Кто это палит? Пионер, ты, что ли? Знаешь, (ко мне) это только он может. Я работал с ним на Клондайке. Простая работа, и высокооплачиваемая. Целый день сидишь у такой кучи всяких игрушек (Серый показывает руками, какая куча) и наклеиваешь на каждую ярлык. Говорю тебе, так хорошо было. Так здорово зарабатывали. Но не даром в Библии сказано, что в последние времена все вещи будут учтены, и на каждой стоять определенная помета (смотри-ка какой он оказывается богослов) Вот именно! А вот эти чашки... - тут он захватил с пола горсть шлака, - это он палит, Пионер.
-Какая куча там? - переспросил я, ведь на самом же деле интересно.
-Пошел ты, - ответил мне Серый без выражения.
Некоторое время мы просидели молча. Неожиданно он обернулся назад и сказал кому-то:
-Чего вы меня хлещете? Моя мать и так на вас подала уже в арбитражный суд!
-Это ты кому?
-А чего эти ивы хлещутся? Вот знаешь, эта бабка есть, она по всему Аэродрому ходит. С клыками такими, видел? Она мне говорит: молодой человек, вы не могли бы меня вывести за город, если не затруднит? А я ей в ответ: а что там стряслось?
-А она?
Серый надолго умолк. Наконец поднялся во весь рост и, шатаясь на месте, с таинственным видом проговорил:
-Все цвета изменились...
И вправду, наша голубятня переливалась теперь всеми цветами радуги, и особенно синим с лиловым. Предметы потеряли форму, ускользали и плыли как гигантские медузы в полутемном мерцающем пространстве, ставшем вдруг плотным и почти непроницаемым.
Серый протянул руку, стянул к себе кусок желеобразного воздуха, и тот просочился межу его пальцев, как солидол.
-Поддай парку, - велел он и вывернул пакет, - да как следует!
Вывернутым пакетом он начал охаживать себя по плечам, словно веником.
Я смотрел на него и не знал, что тут и сказать. Мне было страшно и в то же время любопытно.
-Все цвета изменились, - прохрипел он таким тоном, что я испугался, - так! отчего же это подданные сидят при падишахе?!
Не дожидаясь продолжения, я вскочил, пролез под поперечной балкой, установленной примерно на уровне пояса, отбежал к выходу и встал в прямоугольнике слухового окна. Серый, судя по звукам, продолжал хлестать себя пакетом по бокам и по плечам, приговаривая:
-Токсичности, конечно, недостаточно. Но звезда на полу уже появилась. Это Пионер сделал. Я больше никого не знаю, кто на подобное способен. Веришь, нет, это Пионер. Эй, Пионер, выходи! Я заметил уже, где ты от меня прячешься.
Эти слова, судя по всему, были обращены ко мне. Потихоньку, пригибаясь, и соблюдая другие меры предосторожности, я крадучись вернулся назад. Серый уже сидел на прежнем месте, на куче битого кирпича. По плечам у него желто-серыми погонами стекал клей. Пакет валялся на полу, весь в грязи и помете.
-Джокеры никогда не сдаются, - сухо констатировал он, - так что и не пытайтесь взять меня живым.
-Да и не пытались, - робко пробормотал я в ответ.
-Ах ты, сука, - проговорил он тихо, но зато с такой ненавистью, что я задрожал от страха, - ах ты сука!
Я и опомниться не успел, как в грудь мне прилетел пущенный с небольшого расстояния обломок кирпича. От боли присел и прикрыл рукой ушибленное место.
-Только Пионер мог так сделать, - продолжал Серый, - только Пионер.
Говорил он так, словно захлебывался, причем с неподдельной страстью. Мне стало уж совсем не по себе, волосы на голове, как говорится, "встали дыбом", надо срочно что-то предпринять.
-Серега, чего это с тобой? - сказал я, с трудом поднимаясь на ноги.
-Это ты, - спросил он и посмотрел на меня (в полутьме блеснули белки его глаз) снизу вверх долгим взглядом, - это ты что ли? Ты ли это?
-Серега, пошли отсюда, - предложил я, - ты шумишь больно...
-Это мог сделать только Пионер, - заключил Серый и второй раз швырнул в меня кирпичом с такой силой что, не отскочи я в сторону, он, наверно, пробил бы мне череп, - только Пионер! Иди отсюда! Джокера поймать невозможно.
-Серега, - заговорил я, снова стоя у слухового окна, - Серый, пошли домой, а?
![[]](/img/r/romarkin_e_w/nacherdake/wnashej.jpg)