Все Тетюши - это один прибившийся к волжскому берегу айсберг с игрушечными домишками поверху. Ну, не ледяной, конечно, а каменный - бело-красно-коричневый. Городок на макушке - нереальный. Гуляешь по улочкам - вроде, обычный... а выйдешь к обрыву... - так не бывает!.. и город - не город, а сказка о городе. Волшебная сказка о том, чего не может быть. Но местные живут, и для них ВСЁ может быть. Они даже, наверное, не замечают ничего особенного. Замечают только приезжих: многочисленных туристов здесь сразу легко опознать по фотоаппаратам. Но самым нереальным город становится на закате. Гора зависает будто ни на чём: не над рекой, а в сиреневом космосе. Розовыми звёздами становятся блики на соборных куполах. Закат здесь - разделённый. Как семья после развода. Солнце - с одной стороны, а Волга - с другой, поэтому они не стыкуются... но сказка от этого не перестаёт быть сказкой.
Высокий собор - красный в фиолетовых сумерках. Розовая клюквинка светит перед надвратной иконой. Одна. В самом низу. Самая маленькая. Самая одинокая. Но из-за клюквинки светит и смотрит через всю площадь святитель Николай. И, конечно, именно на такой площади, именно под таким взглядом, должно произойти что-то важное.
Как ни малы трое мальчишек на фоне Троицкого собора, их видать издалека. И видать, и слыхать. Словно они тут - са-а-амые большие. По тем "волнам", которые они транслируют - просто огро-о-омные! Весело-велосипедное трёхголовое существо - троица неразлучных друзей. А каждый по отдельности - что-то вроде кентавра в двухколёсном варианте.
На площади перед собором они остановились ненадолго (если б речь не шла о велосипедистах, я б сказал, что им нужно заправиться!). До этого я видел, как они несколько кварталов лихо, показывая друг другу разные трюки, мчались по главной улице, то обгоняя меня с ветерком, то отставая из-за необходимости срочно поболтать со случайно встреченными сверстниками или сверстницами (а в таком городке-посёлке, наверное, все всех знают).
Рано или поздно, двигаясь разными темпами, и они, и я неизбежно оказались перед собором (все улицы города неизбежно сюда ведут). Роли поменялись: на данном отрезке времени я быстро двигался, а они стояли. Геракл всё-таки догнал черепаху... или наоборот, она его?
Мальчишки стояли и явно ждали.
Чего-то.
Или кого-то?
Я, кажется, догадался кого.
До сих пор не знаю, почему из всех прохожих они "выбрали" именно меня. Вообще-то гуляющих в тот летний вечер были сотни... в том числе, и туристов с фотоаппаратами, так что не я один был "новенький", не я один фотографировал. Но троица, хихикая, решила громко поздороваться именно со мной.
- Салям! - вдруг сказал самый "нахальный" (хотя видно было, что на нахалов они похожи не больше, чем Тетюши на Нью-Йорк или Мехико).
- Привет! - отозвался я.
- А вы турист?
- Да.
Дальше от смехового трио им вообще было трудно что-либо выговорить. Думаю, смех этот даже близко не зависел ни от каких моих ответов. Его "причиной" (если таковая имелась!) был какой-то непроизвольный диалог наших взглядов. Получался замкнутый круг. Я не мог не улыбаться, видя их озорные лица, они не могли не смеяться, видя мою улыбку.
Смех - это всегда неостановимый диалог человеческих глаз: самый глубокий разговор, какой только бывает на свете. Ты за секунду всё самое главное о человеке узнаёшь... а любые остальные знания после этого - только детали.
Мне не хватало детского смеха - и он появился.
Мальчишкам не хватало вот этого смешного дяденьки - и он появился.
Мечты сбываются.
Я нехотя пошёл дальше. Очень лениво. Очень неторопливо.
В дневной прогулке я уже изучил секреты тетюшских улочек и знал, что одна из них узкой, но залихватски крутой петлёй огибает собор с юга и под прямым углом неожиданно выныривает на главную дорогу. Какой-то мальчишеской логикой я уже догадывался, что сейчас эта улочка свою роль сыграет - своё странное предназначение охотно исполнит. Причём, очень быстро.
Она так и сделала.
Точнее, они так и сделали.
Дети, оказывается, обожают устраивать засады на взрослых (жаль, что жизнь, увы, нечасто предоставляет им такую возможность!). Дома у меня до сих пор на всех ручках дверей остались обрезки от верёвок, когда-то протянутых на каждом шагу одним уже немаленьким мальчиком. Просто у нас с женой несколько дней жил со своей мамой на каникулах двенадцатилетний суворовец (больше им не у кого было остановиться) и это - памятники его недолгого пребывания у нас. Добрейший парнишка - но, хлебом не корми, любил устраивать для меня "ловушки"... Столько "мин-растяжек" после него осталось, что... долго же их пришлось обезвреживать (на самом деле не очень-то и хотелось - потому, наверное, и вышло долго!). Своих-то детей у нас нет. Кто же ещё и когда будет меня ловить? А вот поймали. Далеко, в Тетюшах - и то поймали.
На этот раз уже без всяких растяжек, трое мальчишек, спрятавшись за углом, дружно сказали "бу!", когда я с ними поравнялся (теперь уже полноправно их старый знакомый!) и мигом захлебнулись смехом... втрое сильнее прежнего.
В городе со смешным названием Тетюши - смешные мальчишки. А я для них. А они - для меня... Полная гармония получается!
Над нами всё ещё мерцали закатные купола, но у Смеха закат даже не намечался. Под тройным хулиганистым Солнцем поздний вечер вдруг стал светлее, чем весь предыдущий день!
И разом стал смешным. И слово "Тетюши" - смешное... и его жители смешные... а я уж и подавно смешной. До упаду.
И вечер, действительно, добрый. И сиреневые сумерки разом зазвенели колокольчиками.
Дети - вечные экспортёры счастья. Вот так Оно и выглядит - гастролирующее по родному городу с максимальной скоростью Счастье. Каждому по отдельности - одиннадцать лет, а всем вместе - тридцать три.
Сами того не зная, дети часто исполняют тайное желание взрослых: чтоб рядом с ними появился... ну, хоть кто-нибудь несерьёзный. Ну, хоть кто-нибудь ничем не озабоченный. Совсем ничем.
Дети смеются, не желая знать ничего - не зная даже, что у взрослых сейчас депрессия... и своим незнанием спасают нас от неё!
Психологи мне не помогли за всю жизнь ни разу, а дети -столько, что со счёта собьёшься.
Парадокс: чтоб понять фразу "Умалитесь как дети", уже надо "умалиться". Из "неумалённого" состояния она непонятна! Рационально её можно анализировать, раскладывать по полочкам сколько угодно - но это всё равно что страдающему от жажды дать формулу воды, а не саму воду.
А ЭТИ дали именно воду. Да так щедро, словно на день Нептуна окатили!
Снова и снова пытаюсь разгадать Тайну Смеха... и снова и снова убеждаюсь, что ни мне это не под силу, ни нам, смертным, вообще. Всю жизнь смотрит и смотрит на нас Бог - а мы Его в упор не видим. Зато видим улыбки... Стало быть, Он есть. Вот и всё! Самое не "богословское", но самое действенное на свете доказательство.
Как музыка! Только в музыке мы Его слышим, а в улыбке - видим.
И что ещё, спрашивается, надо для общения с Ним?
Наверное, всё же неслучайно, что и храм тут как-то "нечаянно" оказался.
Можно, конечно, искать и другие объяснения: дети "типа смущаются" и якобы от этого хихикают, но сами прекрасно чувствуют, что их "смущение" - просто одна из форм веселья. Вечная тайна человеческих отношений: почему вот этот вот дяденька-тётенька меня "смешит" (то есть радует)? Тайна, которая пробудет с Личностью всю жизнь, во всех больших и малых Встречах, во всех вариациях: с чего одни люди неравнодушны к другим? Как и почему происходит Приятие человека? Сам человек на это не ответит - только Бог.
В этих улыбках ребятишки провезли контрабандой что-то лучшее, что было в моём детстве: превратили было в есть. Дети всегда живут здесь и сейчас - пока общаешься с ними, никогда не бывает "было". У них всё всегда есть. В их улыбках - волшебный ключ от тебя "вчерашнего". И, наверное, от тебя будущего - когда у тебя самого наконец (вопреки всем медицинским прогнозам) будут дети. В них ты увидел ВСЁ вне времени. И себя, и своих пока не существующих детей! Хотя как это не существующих? Вот же они!
- А вы издалека?
- Да...
- А как у нас приземлились?
- А у меня хобби - ездить по старинным маленьким городкам. Я фотолюбитель...
- И - турист? - с непередаваемым выражением хихикнули они, готовясь опять услышать кодовое слово, которое опять запустит их смех.
- И турист, - согласился я. - Турист-одиночка.
- А мы вот тоже туристы. От дома до забора! До собора. Только не одиночки.
- Вижу, что не одиночки. Ну, давайте знакомиться. Юрий, - протянул я руку.
- Артём.
- Тимур.
- Кирилл.
... Да уж, их кто-то явно подбирал. Просто несомненно! Даже сочетание звучит поэтично: Тём-Тим-Кир... Такого не придумаешь. Такое только в жизни бывает.
Вообще, сейчас ровно всё, чего "не бывает" - бывает.
Правда?
Бывает?
Но ведь так быть не должно! "В наше ужасное жестокое время" дети должны бояться дяденек. Просто обязаны!
Так учат детей.
Так учат самих дяденек.
Так учат всю цивилизацию.
Так учит вся цивилизация.
Все всех должны бояться! На этом цивилизация стояла и будет стоять.
Но к счастью, бывают самые смешные, самые бестолковые, самые обезбашенные исключения! И на них стоит уже не цивилизация, а Царство.
Хотя на тех, кто Его открывает... иногда стоят стигматы.
- А где вы ещё были? - всё допрашивали весёлые истязатели, пытая себя и меня смехом.
- Ну вот... например, только сегодня утром был в Казани. Очень интересный город.
- О, я там тоже был.
- И я там был! Даже два раза был. Мы и с классом ездили, и с родителями.
- А я там... даже полгода жил! - похвастался Тимур.
- А почему именно полгода?
- В больнице, - пояснил Тимур. - Вот смотрите...
И с детской непосредственностью, даже гордостью, показал страшные шрамы на бедре и голени - следы открытых переломов и всех перенесённых операций. Так впервые среди смеха мелькнуло что-то серьёзное, даже почти трагическое.
И после этого говорят ещё, что дети живут без проблем!? И так счастливы только потому, что жизнь ни разу их ещё не била.
И била, и ломала - но несчастней от этого так и не стала!
"Баба била-била - не разбила". А до мышки с хвостиком ещё - как до старости!
Полгода ребёнок был распят (по крайней мере, на ноги) и всё же счастлив.
- С велосипеда упал? - сочувственно спросил я: первое, что пришло в голову после их недавних лихих, как в цирке, трюков.
- Не-е! Самое-то и обидное, что у себя в школе. И даже не играл. Просто на лестнице упал... у нас там такая щель сбоку есть между лестницей и стеной: меня нечаянно толкнули и я - прямо в щель... Ногой.
Я представил и невольно передёрнулся: это всё равно что угодить всей ногой в станок.
Мы ещё о чём-то болтали. Помню, дети очень удивились, что я учитель. Просто очень. Наверное, они совсем не так представляли учителей - по итогам своего солидного четырёхлетнего школьного стажа. Мы как-то успели подружиться - хотя вся история яркой и горячей дружбы легко поместилась в пятнадцать-двадцать минут, как у некоторых помещается в десятки лет.
- А вы на смотровую площадку идёте?
- О, как вы угадали, пророки!? Если хотите, можете составить мне компанию.
Они хотели. И составили. Метров двести до крутого обрыва на Волгой я торжественно прошествовал в сопровождении почётного эскорта велосипедистов.
Волга в такой вечер и с такой высоты просто ошеломляла! Большая вода всегда поглощает боль, тревогу, страх. У воды всегда становится спокойней... Но самая главная вода, которой нам всё-таки не хватает, до которой всё никак недосуг дойти, называется Небо.
Мальчишки проводили меня пока только до Волги, не до Неба.
И где-то именно здесь, по всей логике, нам пора было прощаться.
Мы опять обменялись рукопожатиями. Я о-очень серьёзно - насколько только умел! - поблагодарил ребятишек за всё, что они для меня сделали. Они опять хихикнули... очевидно, в знак согласия со своими великими заслугами.
- А приходите сюда завтра. В это же время, - пригласили они.
Над Волгой я стоял не меньше получаса - быстрее оторваться было невозможно. Оглянувшись напоследок перед уходом, увидел в уже совсем сгустившихся сумерках всё тех же старых знакомых: из-за маленького, таинственного костерка не обознаться было никак, несмотря на расстояние в полсотни метров. Ребята занимались любимым делом: вечным, как мир - главным детским делом, преображающим ночь, - жгли-плавили пластиковые бутылки и пакеты. И им удовольствие, и для города польза. Почти все мальчишки - пироманы. А тут такая романтика: огонь и вода, гора и костёр. И капли падают в ночи, как волшебные: как лава, процеженная сквозь пипетку. Как весенняя капель с какой-то огненной сосульки. А взрослых в такую пору, кроме меня, нет: некому придраться "а чё это вы тут делаете!?". Я хотел было ещё раз подойти, но потом подумал: зачем отвлекать солидных людей от важного дела...
Я возвращался в гостиницу, и настроение стояло такое, будто я одержал сегодня какую-то большую победу. Нежданную, но самую жизненную и настоящую.
Смех - единственный праздник, который приходит не по расписанию, не по графику, не по календарю. Без всяких "памятных дат" и "великих событий", без причин и оснований. Он сам себе причина. Он сам по себе - Событие.
В истории крохотных Тетюш, думаю, исторических событий было немного. Я стал свидетелем самого большого из них... для меня.
"Берегите нахалов! - подумалось мне, с улыбкой. Ой, берегите! В Красную книгу занесите. Храните как зеницу ока. Они дарят почти 100 процентов всех радостей нашей жизни. И у меня вдруг родился на эту тему целый цикл рассказов... О всех больших и малых "нахалах", которые в разное время и в разном возрасте на меня повлияли. О самом большом "нахале" - мне самом, - который уж точно больше всех на меня повлиял. Постепенно - я и сам не заметил, - они все слились в один рассказ. Но это уже другой Рассказчик и другой Нахал постарался: не спросив меня, придумал единый сюжет.
Дядя Папа
Иногда мне думается, что каждый человек призван сказать или сделать что-то одно, может быть, даже и маленькое - но подлинное и то, что только он призван сказать или сделать. Но жизнь так устроена, что его вмешивают во всё, и тогда он теряет себя и не исполняет своего призвания. Он должен всё время делать вид, что он действительно всё понимает, всё может и обо всём имеет что сказать. И всё становится поддельным, фальшивым, показным.
Протоиерей Александр Шмеман
- Почему вы так понимаете нас, детей?
- Потому что дядя меня понял.
- Какой дядя?
- Мой дядя... самых честных правил. Дядя Олег. Он меня понял, когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас. А как только тебя ПОНЯЛИ, ты в ту же минуту и сам навсегда ПОНИМАЕШЬ, что ты ЧЕЛОВЕК. А Человек Человека - всегда поймёт. Вот как мы с тобой.
Ничего особо плохого про свою семью я вспомнить не могу - кроме того, что её... почти не было. Вот так думаешь грустно-иронично: Мама хорошая, папа хороший, сын... тоже хороший, а семья - плохая! И как так бывает!?
Возможно, сумма не всегда равна слагаемым? Ставьте мне два по математике!
Отец у меня как бы был - и его как бы не было. (А я думаю, с его точки зрения, можно было бы сказать наоборот: "Сынок был - и его не было. И хорошо!"). Его присутствие в мире вообще и в нашей семье в частности обычно проявлялось тогда, когда он был чем-то недоволен. Или выпил (что по времени и смыслу в 90 процентах совпадало). В обычном состоянии, пока его ничто не "колебало", я для него почти не существовал. И это его вполне устраивало. Меня... сначала не очень - потом привык. Настолько привык, что даже удивился бы, если б он вдруг обратился ко мне с каким-нибудь разговором просто так - без "косячного" повода с моей стороны. Совсем обалдел бы, если б он меня приласкал. Или предложил бы поиграть во что-нибудь, вместе куда-нибудь сходить...
Похоже, потеря отцовства - самая хроническая болезнь нашего мира... но тогда я о таких глобальных вещах, разумеется, не думал. Просто кого-то мне в жизни не хватало. Крепко не хватало.
Дома было очень некомфортно (КАК я понимаю сейчас Матвея!) и тянуло куда-то... но вот уличным мальчишкой, в отличие от Матвея, я тогда не был. Скорей, уж, представлял собой полную классическую противоположность всем "уличным". Стало быть "куда-то" означало - в какой-то второй дом (то есть для меня по значению - первый). А его всё не было да не было. И я уж думал - никогда в жизни не будет!
Вся проблема, что дом - не четыре стены и крыша: дом - это в первую очередь люди.
А где же их взять?
В книжках, что ли?
Ну, книжки-то я любил.
Иногда доходило до того, что романтически мечталось расстаться с домом (прям совсем расстаться!). И учиться в какой-нибудь закрытой школе типа Хогвартса. (Прям совсем закрытой!) К великому сожалению, в интернатах ничего волшебного не найдёшь, сколько ни ищи. Но до чего разные названия порождают разное восприятие одного и того же! Скажешь: "интернат" - сразу какой-то холодок в душе. Скажешь: "колледж", "лицей" или "специализированная школа для одарённых..." - романтика и гордость!
Правда, я не знал, чем же это я "одарён", кроме фантазии (а спецшкол для фантазёров, вроде, не существует) - потому судьба, хорошо ли, плохо ли, но уберегла меня от интернатского воспитания. В разное время я был в казачьей кадетской школе, но без интерната, в христианской протестантской школе, но без интерната, и даже (вот бы не подумал! чем жизнь не шутит!) в еврейской школе, но без интерната (и почти без евреев)... В общем, был всем - не стал ничем. В смысле, ничем из того, что они из меня хотели сделать. Потому что они - не Хогвартс! Волшебников они точно не готовили. Ни одного чуда на моей памяти не совершили... Оказывается, не там искал!
Оказывается, Чудо совершается в Школе Жизни. В школе ВСЕЙ нашей жизни. И его даже не надо искать... Тогда я этого ещё не знал. Жил себе в состоянии Чуда и не знал, что это и есть Чудо.
И тут вдруг появился дядя Олег. Папин младший брат, переехавший из другого города, когда мне было двенадцать. А ему около тридцати.
Я его нашёл. А он - меня. Он был бездетный и холостой. Взрослое отношение к детям обычно какое? "Подвинься, мальчик, не мешайся тут". Некий объект в поле зрения. Возможно помеха. Если шумит и быстро двигается, то точно помеха, без вариантов!
То, что дядя Олег воспринял меня как Личность, уже само по себе стало для меня Чудом. Видимо, тем самым - долгожданным. Или только началом чудес?
То, что тебя воспринимают Личностью, для многих детей - невозможная, непозволительная, фантастическая роскошь! Неправдоподобная, как свобода для раба: вредно даже мечтать. А ко мне в жизни она пришла. Я "освободился" и "разбогател". Разом. Навсегда. И бесповоротно.
А может, он написал меня? Ведь Дядя был филологом по образованию... - да что я говорю "по образованию" - настоящим филологом от Бога, какие редкость. Работал литредактором сразу нескольких интернет-изданий - обрабатывал и доводил до совершенства публицистические, научно-популярные и т. п. статьи (авторы частенько не узнавали свои тексты... но, вот фантастика, при их-то гордости - единодушно признавали, что новый лучше и что именно ЭТО они и хотели изначально написать, "да только времени не хватило... зашиваемся"). "Вы просто как-то угадали, что я хотел сказать", - признался один профессор, писавший в жутко тяжеловесном неудобоваримом стиле. Сам дядя тоже писал великолепные статьи и рецензии.
А "для себя" он очень интересовался фантастикой и фэнтези... вот тут-то уж мы с ним и сошлись не разлей вода! Я заметил, что дети обычно мигом "заражаются" от взрослых творчеством. Творчество вообще - пандемия. Самая лучшая пандемия на свете. К сожалению, у некоторых к ней выработался стойкий иммунитет... но не у всех. И не всегда.
Я заразился от дяди чуть ли не в первый же день знакомства. И тоже на всю жизнь.
- Здрасте, дядя Олег. А как у вас дела? А как вы себя чувствуете? Э-э-э... тут такое дело... а можно я к вам приеду?
Конечно, я знал (ни капли не сомневался, как верующий в религиозном догмате!), что дядя скажет "можно" - и всё же пару секунд до озвученного в трубку волшебного слова был весь как на иголках. Все годы духовного пути ищущего и находящего верующего человека проходили за эти секунды. Вера побеждала! Предсказуемо и гарантированно. Я мог быть тогда атеистом в религиозном отношении, но "атеистам" в отношении Дружбы не был никогда (скорей уж, фундаменталистом, фанатиком, почти террористом!) Вот настоящий терроризм: все деньги на проезд до дяди тайком экономил из того, что "наскребали" мне на питание в школе (уж лучше не поем: дядя потом не даст умереть с голоду) ... а обратный проезд, конечно же, оплатит дядя.
Иногда я приезжал вообще без звонка: так оно проще и быстрее - ставил дядю перед фактом. Надо сказать, радостным фактом: это я чётко видел по его глазам (уж дети-то в таких вещах разбираются!). Всё свершилось - я уже приехал. Ничего ты в своей судьбе уже не изменишь. От рока не убежишь. Я - неизменяемый и неотменяемый. "Нахальная" любовь выше вежливости. Домой звонил прямо от него: "Я у дяди Олега!" - тоже свершившийся факт. И тоже так было проще и быстрее.
Кто-то, наверное, поставит диагноз: я "манипулятор"? Безусловно! Как все дети. Я эгоист и "тонкий психолог"? Безусловно! Как все дети. Но дядя принял меня полностью таким, какой я есть? Безусловно принял! И в каждом отдельном случае моего приезда, и во всём свершившимся факте моего "приезда" в этот мир. Слушайте... да ведь он мне показал собой, каков наш Бог... только, разумеется, с поправкой на масштабы (ну, мне-то такой масштаб по детскому росту был в самый раз). "Просите и получите, стучите и отворят вам" - и это уже не ирония. Это - наша жизнь как она есть. Дядя, ставший Отцом, мне всегда отворял.
Какой же у нас получился "график общения". В будни я "случайно" заходил к нему примерно раз в два дня. Не реже! Хоть режьте меня, а не реже. "Забегал" почти сразу после школы и сидел обычно до девяти, когда по тёмному времени он провожал меня домой. В субботу же обязательно, как кадет в увольнение, приходил к нему с ночёвкой. Это была наша неписанная традиция, и выходные не были б выходными, если бы я хоть раз её нарушил! В каникулы же, естественно, "прописывался" и на более долгое время... ну, на то они и каникулы. Особое Детство внутри простого детства (эх, если б никакого другого больше и не было!).
Дядя Олег, как свойственно его профессии, работал "на удалёнке", фактически со свободным графиком - так что мог меня принимать даже в таком суперчастом режиме. И ни разу не пожаловался на мою назойливость! По его собственному позднейшему признанию, я заменил ему сына, и он, не скрывая, радовался моим приходам. Оказывается, все несуществующие дети - ещё как существуют, когда в жизни скучающего по ним человека вдруг появляется такое беспардонное до крайности существо, как я. Вот свалишься кому-нибудь, как снег на голову - и нечаянно оказывается, что "кто-нибудь" только этого и ждал. Годами ждал.
И вот Я, словно из засады, нарисовался перед моим дядей, как те мальчики передо мной в Тетюшах... только не на полчаса, а на всю жизнь. "Тебя только не хватало!!!" - говорят обычно детям. Только и делают, что им это повторяют на разные лады. Но иногда вдруг оказывается, что их "не хватало" в прямом смысле слова. Вот не хватало - и всё! И тут ты появился... И сразу Всё исправил.
Так эгоист и только эгоист способен сделать любимым людям Самый Большой Подарок в жизни - Себя!
Разумеется, я "хвалюсь" в шутку - а то ещё подумаете, что это я всерьёз и у меня мания величия! Просто я радуюсь моему дяде.
Не могу найти адекватно серьёзных слов и потому иронизирую.
"Да разве я знаю слова, чтобы сказать о Тебе..."
Да, и о Боге, кстати тоже. Это же Он подарил мне такого дядю, Он подарил нас друг другу... как дарит всех всем.
Боже, сколько ж на свете чудес!
Если бы их было поменьше, нас бы и не было...
Итак, дом дяди стал моим домом чудес. Это был мой личный Хогвартс, а Дядя Олег - мой личный Альбус Дамблдор. Моей волшебной палочкой была ручка. Или карандаш. Я писал у него подражания то "Властелину Колец", то "Гарри Поттеру", то "Волкодаву", считая их, конечно же, не подражаниями... и, конечно же, как все дети, всегда и абсолютно был прав. Лично для себя. Потому что всякое Творчество начинается с неосознанных подражаний... и оттого ничуть не перестаёт быть Творчеством. Как детство ничуть перестаёт быть Детством, оттого что дети подражают взрослым. И страшно хотят быть похожими... на некоторых из них. Лично для себя мы все всегда оригинальны. Дядя во мне тактично это чувство поддерживал. Он был наделён замечательным вкусом... но его "зрение" было устроено так, что глядел он вперёд, и там, в будущем, видел то, чего пока ещё не было сейчас. Оригинальность! Настоящую!
Было, действительно, бесконечно хорошо, что меня понимают с полуслова и без слов. Главное волшебство этого, вроде бы, совсем не волшебного по виду дома!
Боже, да что ж я говорю "дома" - это же главное Волшебство всей нашей Жизни! Можно десятилетиями его искать и не находить. А можно "случайно" найти в самом начале существования.
Мне невероятно повезло - я мечтал и нашёл.
Вот я пишу, сочиняю... И так тихо-тихо в дядиной квартире (во всей Вселенной), будто мир, который я придумываю, прямо сейчас вылупится из белого листа, как из скорлупы... но пока мой то ли птенец, то ли дракон (что уж там вылупится, я и сам до конца не знаю...) беззвучно собирается с силами для последнего удара клювом, для выхода на свет. А уютная дядина квартирка - творческий инкубатор. Здесь ВСЁ мне помогает: и сам воздух, и само "электричество" в воздухе... и само присутствие дяди (даже если он молчит и ничем не выдаёт это присутствие). Впрочем, часто я увлечённо рассказываю ему на ходу - одновременно пишу, рисую, болтаю... и вселенная за вселенной срывается с листа и с языка. А иногда мы оба молчим... но только до той поры, когда всё будет готово и он станет моим первым читателем или первым зрителем.
Но вот у меня уже целых несколько минут - творческий кризис. Ничего не сочиняется! Ужас!!! Кошмар двенадцатилетнего писателя. Мини-депрессия - копия всей жизни среднестатистического взрослого, поместившаяся в четверть часа.
- Надо, наверное, проветрить, - вдруг вне всякой связи с этим тихо говорит дядя. И что-то там делает... что-то - потому что я воспринимаю сейчас всё машинально и лишь краем глаза. Но вот... у открытой форточки уже играют струйки, и кажется, что весь сок неба льётся к нам в комнату.
И я вдруг без всякой логики понимаю, что творческий кризис преодолен. Что этому кризису самому пришёл... кризис. За секунду.
А потом уж я мог долго и увлечённо рассказывать о сражении ста миллионов роботов против десяти миллионов космических кораблей... назвать точные до единицы потери с той и другой стороны... и видел, что дяде это ИНТЕРЕСНО. Самое фантастическое (фантастичнее этих роботов!), что ему интересно! Конечно, не сами цифры и не перипетии величайшей битвы, а я. Как личность.
Как Юрий Григорьевич Семёнов.
Как племянник, друг и "писатель".
Как творец миров. Рождавшихся, сражавшихся и погибавших в процессе болтовни.
Как сын Отца Небесного.
Как... просто сын.
Я - сын??? Что??? Разве сыновья бывают на свете?
Дядя Олег, в отличие от родного папы, как-то впервые в жизни помог мне это понять. Вот так хоп - и это понимаешь: ты - сын!
Ради такого открытия не жалко ста миллиардов подбитых космических кораблей. Хотя это, конечно, многовато.
Впрочем... наверное, не я один в истории литературной баталистики чрезмерно увлекался. Такой уж наивный и коварный жанр.
- Хорошие у тебя описания битв! - улыбался дядя. - Хорошие! Только знаешь: почему-то многих не видевших войну писателей они до того увлекают... что иногда получается забавно. Это я не про тебя, Юр! Вот скажем, Николай Васильевич Гоголь. Мой любимый писатель, как ты сам знаешь. Лучший стилист всей русской литературы - выше его в прозе просто никого нет. У него великолепные батальные сцены, но даже он на почве вдохновения иногда, ну, скажем так, забывал о законах физики. Вот в "Тарасе Бульбе" финал битвы под Дубно, Остап отбивается от шестерых врагов разом: "... четвёртый был поотважней, уклонился головой от пули, и попала в конскую грудь горячая пуля, - вздыбился бешеный конь, грянулся о землю и задавил под собой всадника".
Я сначала не совсем понял дядю, но через пару секунд представил перед глазами... Да, конечно, Николай Васильевич - гений, не чета мне, но и над гением иногда можно добродушно... улыбнуться.
- Это какая же траектория-то получилась у пули!? Не иначе как она была самонаводящаяся - вот как-то обогнула голову всадника, виртуозно описала вокруг него спираль в 360 градусов со снижением и попала точно в грудь коня.
Дядя очень тактично не критиковал меня. Но через любимого Николая Васильевича на всю жизнь дал понять, что внимательность в деталях, если что, не повредит даже самому большому гению.
Вообще, дядя был высокого обо мне мнения.
- Про меня говорят, что я раздолбай, - пожаловался я как-то.
- Знаешь, Юр, если у человека вся жизнь раздолбана так, что уже и не соберёшь, то он и есть раздолбай. А если у него жизнь пока цельная, значит... раздолбаи - те, кто ему этими словами по его цельности долбят и пытаются её разбить. Чтоб обязательно сделать похожим на себя. Обязательно! А на себя - это у них называется "на всех". А ты держись. Ты не делайся похожим на "всех".
- Классно с тобой! - наконец от избытка чувств выдыхаю я после творческой бури, бесцеремонно перекинув ноги поперёк любимого дядиного (теперь любимого моего) кресла и прищуренно глядя на любимого же дядю через бинокли собственных пощёлкивающих от потягивания затёкших ступней. Тоже, очевидно, любимых (за что же их не любить!). Как будто он сейчас восходил над моим личным десятипалым горизонтом. Дело сделано - и теперь можно закинуть ноги хоть до потолка, потянуться, подурачиться. Когда ты не дома - как дома (нет, больше, чем дома!), избыток любви непременно выражается в избытке мелкого "нахальства"... Не было б его, можно было бы усомниться в любви. Но я никогда не давал повода усомниться! Никогда! Да я, действительно, чувствовал себя... лучше, чем дома, и не забывал, что я НЕ в гостях.
Ну как же можно быть в гостях у себя самого!?
Иногда от избытка жизни, от избытка признательности дяде за его существование - от ВСЕГО - я вёл себя уж совсем обезбашенно. Без всякой смысловой паузы серьёзный двенадцатилетний писатель на какие-то минуты вдруг превращался в шестилетнего мальчика-сорванца с соответствующим чувством юмора.
- Буль-буль-буль!.. - говорил неожиданно я, когда мы пили чай. Точнее, дядя ещё пытался пить, а я уже давно не мог от смеха. У дяди это тоже всё меньше получалось.
- Буль-буль! - с непередаваемым выражением повторял я, нарочно пристально глядя на него. А ведь только что в моих книгах решались судьбы мира!
- Юр! Перестань... - смеялся дядя, отставляя кружку. И я переставал... спасать мир. Сейчас было актуальнее другое.
- Буль-буль!..
Дома бы я давно уж за это схлопотал... но дома мне и в помине не приходило такое в мою слишком серьёзную, слишком "взрослую" голову. А здесь можно всё! Потому что здесь - это здесь. Потому что здесь меня любят и будут любить. Потому что здесь я люблю и буду любить. Вот нахал! И думаете, мне хоть капельку было стыдно? Неудобно?
Нет, неудобно пить чай под такое "буль-буль" (сами попробуйте - попросите кого-нибудь), а вот говорить "буль-буль" - очень даже удобно. Думаете, я эгоистично не уважал дядю?.. Не просто уважал, а обожал. И именно потому так себя вёл.
Но иногда я бывал к нему очень строгим. Дядя Олег не пил, не курил, но у него была одна оставшаяся с детства дурная привычка: задумавшись о чём-то, он машинально теребил себе руки.
И вот, чуть только его пальцы потянутся...
- Ну-ка, не щиплите свои руки! - говорил я строго и даже пальцем грозил.
- Что это такое!? Как маленький, - укорял я и немедленно брал дядину руку, с трудом сдерживая улыбку.
- Всё плохое делаешь не замечая! - виновато улыбался дядя.
- А вы - замечайте! Вы учитесь!
Я был страшно рад, что хоть чем-то могу отплатить дяде за его заботу обо мне. Вот и я позаботился о нём.
Наверное, в этом и выражалось моё "сыновство"?..
Надо же, а я ведь размечтался найти что-нибудь подобное у кадетов, протестантов или евреев?
Наивный!
Сына надо искать - у Отца.
Позже, уже взрослый, я прочитал у митрополита Антония Сурожского:
"В одном из летних лагерей, где я был, когда мне было десять лет, был священник, который казался нам глубоким стариком, хотя ему было лет тридцать, и у него было свойство, которого мы не могли себе объяснить: он любил нас всех ровно и его любовь никогда не колебалась. Когда мы были "хорошие", его любовь была ликованием; когда мы были злы, его любовь становилась острым страданием, но это всегда была та же любовь - глубокая, нежная, но такая крепкая, непоколебимая. Я не понял тогда, что вижу икону, живую икону Бога".
Это полнейшее, точнейшее описание моего дяди.
- Да он у тебя тут живёт, - а домой только в гости приходит! - сказала как-то моя мама дяде Олегу.
При всей доле преувеличения... это было о-очень близко к правде. А точнее, это она и была. Здесь я жил. Во всех смыслах. И мама это сказала без всякого осуждения. Похоже ей тоже было так удобнее. Наверное, и её мечта исполнилась? Она меня очень любила, очень баловала, но ведь время... время... Любовь сама по себе, а время - само. Кто-то же должен его затрачивать на меня!
Дядя Олег взял себе Время. Мама, как и я, была ему очень благодарна.
"Время - понятие абсолютно мистическое, и кто работает для Господа, тому Он даёт какое-то другое время. А мы - бежим, торопимся - и ничего не успеваем" (Василий Ирзабеков).
Кстати, о времени.
Однажды, я потерял дорогие часы, подаренные моей зарубежной бабушкой. Сказать, что огорчился - ничего не сказать. Нет, не из-за того, что дома якобы наругают или накажут (скорее всего, ни то, ни другое!): мне самому был очень дорог этот подарок. Вдобавок, убивало чувство вины: ну вот же я какой бестолковый, невезучий, никчёмный... даже это - и то не смог уберечь! В детстве меня вообще жутко мучил комплекс неполноценности - а это был самый сильный его приступ, какой я только помню!
Часа два я болтался бесцельно по городу в невероятной депрессии, едва сознавая себя. Через два часа дядя Олег открыл мне дверь. "Просто я пошёл, куда глаза глядят...", - виновато объяснял я. Но глядели они известно куда. Без вариантов. Так что никуда больше я прийти и не мог.
Не объясню как, но дядя одним присутствием мигом избавил меня от чувства Вины.
В другой раз я приехал тоже без звонка, но не застал дядю Олега дома и ждал его у подъезда... до полдвенадцатого ночи. Чем очень удивил и встревожил, когда он наконец, как волшебник, появился из безлюдной ночной тьмы. "Что такое, Юр!? Что случилось!?" А ничего не случилось! Вот абсолютно ничего критического, драматического! Просто я очень хотел в этот день к нему. Очень! И готов был ждать сколько угодно. И дождался. И ничуть не жалею, что столько "времени потерял". Тот, кто себя нашёл, уже не боится "потерянного" времени. И даже, с эгоистичностью подростка, ничуть не жалею, что с обычной точки зрения это было, наверное, очень "неудобно" - делать человеку среди ночи такие сюрпризы.
Я же говорю, что в детстве был стра-ашным, горячо любящим нахалом. Неисправимым!
Другой раз, вернувшись из месячной поездки к бабушке - в другую страну! - и даже не собираясь распаковывать сумки (хотя, за месяц было вроде как положено соскучиться по дому), я немедленно "сорвался" к дяде Олегу - только меня и видели.
На всю жизнь дядя Олег усыновил меня и тем самым ненароком показал пример и того, как Бог усыновляет нас и того, как я должен усыновлять детей, раз уж у меня их нет "родных" (но об этом дальнейшие рассказы). И вот сейчас, уже с опытом, со знанием дела, я говорю: "Берегите нахалов, способных и усыновить, и быть усыновленными".
С тех пор для меня на веки стали нормой такие отношения взрослого и ребёнка, как у меня с дядей Олегом.
А ещё... он мне никогда ничего не навязывал... и именно этим, сам о том не задумываясь, "навязал мне мою личность". Не свою, а именно мою. Я рос с ним в атмосфере любви и свободы: двух главных вещей, которые навеки определили эту самую личность. Собственно, они и есть единственная настоящая жизнь. Другой не было, нет и не будет. Всё остальное - только пародия.
Позже мне доводилось встречаться с верующими людьми, которые назойливо навязывали свою веру и тем... отвращали от неё. Дядя был полной противоположностью.
Я думаю, в жизни почти каждого человека есть свой неродной отец. Тот, кто его морально "родил". Отец или мать? Мне с этим страшно повезло в жизни.
Некоторые говорят: как жаль, что прошлое уже не переделаешь!.. - а я говорю: слава Богу, что его не переделаешь!
Всё, что было - есть.
И это уже не затереть, не замазать... Есть наша личность! И всё! Если я долго-долго искал в детстве самого себя, то разве не главное чудо, что нашёл.
Есть прошлое, которое с нами - всегда. И есть люди, которые с нами всегда.... Даже если сейчас они за сотни или тысячи километров... даже если они в мире ином. Дядя Олег, слава Богу, ещё в мире сем - и мы по-прежнему видимся. Хотя, конечно, уже не раз в два дня, как в моём детстве. Но есть такая особая глубина отношений, при которой даже частота встреч уже не играет определяющей роли.
Человек - есть.
Я есть.
Ты есть.
Бог есть.
"Есть" - это Его имя.
И за это - слава Богу!
Три еврея
1. Первый кантонист
Я насыпаю себе в молоко мюсли и вдруг понимаю, что это маленькие- маленькие засушенные акулы, и они так устроены, что, когда их
кладёшь в молоко, они оживают, сразу становятся огромными и нападают на тебя.
Сон. Из рассказа моей ученицы
Лирический герой и автор - не всегда одно и тоже, даже если лирический герой говорит "я".
Маленькое напоминание
Я стоял без тапок на холодном полу, но было холодно не ногам, а душе. Ног я не чувствовал. Я их забыл. Страх поднимался по телу, как соки по дереву. Уж его-то я чувствовал. Чувствовал так, что не забуду и до конца дней. Ноги забыл, но его не забуду. Нет, ноги тоже вспомнил. Я посмотрел на них... и вдруг испугался, что они у меня есть. Если бы их не было, ТЕ бы меня не забрали. Я бы ТАМ никого не интересовал.
Страх перед Империей, которая может меня забрать. Страх перед Империей, которая может меня в 10 лет арестовать. Страх перед Империей, которая может меня в 10 лет мобилизовать. Страх перед Империей, у которой на меня "свои виды". И свои лично для меня придуманные войны. Чтоб меня на них отправить. Страх перед Империей, которая - источник всех страхов. И всех войн. Бывших и будущих. И всех "войн без войн"... что ещё страшнее.
Одна моя нога была уже ТАМ, а вторая пока приросла к Иерусалиму. Остались ровно сутки до отъезда... Домой. Только домой ли? Не заберут ли прямо из аэропорта? Да, из Внуково. Я внук того, кого забрали. Мой дядя (не дядя Олег) "раскопал" то, что меня перепугало до колик.
Я, конечно, как тот мальчик, попаду в крутую военизированную детскую зону, где мучают вши и люди, но люди мучают сильнее - просто потому, что они крупнее. Этот страх людовшей - неизбежная вонь от Страха Разлуки.
Разлуки я очень боялся. Очень! Но ещё главнее был страх, что Оно на меня "право имеет". Никто ни на кого "права" не имеет. А Оно имеет. На всех. И имеет. Всех. И отбирает. Если не всех, то почти...
Словами я это выражаю только сейчас. Тогда я это просто чувствовал - без всяких фраз и определений. Чувствовал "на своей шкуре" - буквально осязал холодными ногами: теми пятками, в которые ушла душа. И ноги тоже уйдут... ровно туда, куда не хотят, а их угонят. Потому-то им и холодно заранее.
Интернат для домашних - он ведь страшнее, чем интернат для сирот. Как стать слепым от рук садиста страшнее, чем родиться слепым. Жизнь в интернате - это... соль, наждак, битое стекло. Это каждый день... соль, наждак, битое стекло... Это много-много лет... только соль, наждак... и всё битое-битое! Интернат - это ты, который не ты. Это "ты есть", которое значит "тебя больше нет". Это место, в котором ничего твоего нет. Это ВСЕ, которые заменили Каждого. Это Империя, которая заменила Маму.
Даже мысленные встречи с Империей очень опасны для детства. А в мыслях каждый хотя бы по несколько минут жизни кантонист... когда думает об империи или интернате.
Ну, вот я и назвал это волшебное слово. Кантонисты. Часто наши детские страхи - это генетически отпечатанный ужас всех прежних поколений. Между "было", "есть" и "будет", оказывается, не всегда проведена граница. Что было, то есть... а что есть, то ещё будет. И это знание не выразишь словами и не вырубишь топором.
Говорят, самое страшное - неизвестность. Но нет, есть ещё более страшное, гораздо более страшное - частичная известность. Ещё ничего не произошло, но в общих чертах уже прекрасно известно, что произойдёт. Что пока не произошло с тобой, уже произошло с кем-то. Да не просто с кем-то - с сотнями тысяч, с миллионами. И ты не лучше!
"Если были кантонисты, то и ты будешь кантонистом", - говорит тебе фобия. Очень логично в 10-то лет. Особенно когда тебе нечаянно прочитали целую "лекцию" из давней семейной хроники.
В городе Страстей Христовых я вдруг заразился тем, что ... Наверное, у каждого человека есть своя глубоко личная Страстная пятница, свой Гефсиманский сад, своё "Да минует меня Чаша сия". И совсем не всегда и совсем не всех она минует.
Ой, я, конечно, не Христос, и меня ещё не арестовали... (ещё!). Но я иногда думаю, что память всего мира заложена в нашей ДНК... и каждый её живой атом дремлет в нас, ожидая своего пробуждения "в день, который не ведаем, и в час, который не знаем".
- Мам, давай не поедем обратно. Меня там арестуют. Меня там заберут у тебя. И забьют до смерти.
- Ой, да Юр, да ты чё за чушь мелешь!? На Мёртвом море голову перегрел?
- А лучше на Мёртвом море, мам, чем в колонии или в детдоме... Мам, не отдавай меня в детдом.
- Да ты с ума сошёл! Кто ж тебя отдаёт!
- Не отдавай меня ИМ.
- Да кто ж тебя отдаёт?
- Все отдадут... когда припрёт!
Это я слово в слово повторил фразу дяди Хаима. Я горячо (и горячечно) затараторил, считая себя в ту минуту самым разумным и взрослым из всех на свете:
- Лучше не ехать, мам! Лучше здесь остаться. Хотя здесь и слишком жарко, и папы нет... но уж как-нибудь перетерпим. Да. Лучше перетерпеть. А папа потом к нам переедет. Чтоб его там тоже не арестовали. А жару перетерпим. А зимой жары не будет. Ты не бойся, мам, жары.
- Белены объелся? хотя она тут даже не растёт! Ты с чего всё это вообще начал?..
Я начал что-то лепетать со слов дяди Хаима про кантонистские роты и у мамы челюсть отвисла: