Рощектаев Андрей Владимирович : другие произведения.

Ближние и чужие

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сколько всего красивого сказано за тысячелетия о "любви к ближним", но часто даже те, кто это говорят, на практике живут так, словно нет на земле никаких ближних, одни чужие. Кого и любить, если "ближних"... как бы нет вовсе? Все от всех - далеко! В мире всеобщего торжествующего эгоизма и отчуждения, где даже пресловутая "воцерковлённость" (без любви!) оборачивается полной противоположностью и вызывает одну аллергию, два мальчишки-подростка пытаются отстоять свою дружбу, несмотря на то, что родители их находятся в глубокой ссоре.

   Ближние и чужие
   (Приключения шибко воцерковлённого отрока).
  
  
   Оглавление
  
   Вместо пролога
  
   Часть I.
   1. Росток и асфальт
   2. Осенняя весна
   3. Воскресение на развалинах
   4. "Возьмём огонёк"
   5. Служба и дружба
   6. Прогулки по воде
  
   Часть II.
   1. Две пещеры
   2. Победитель "мышей"
   3. Новый год
   4. Рождество
   5. Дела семейные
   6. Царь горы
   7. Всё наоборот
   8. Ганина яма
   9. На крыше мира (Отверстое небо)
   10. Гром, лавины, бомбёжки...
   11. Прощёное воскресение
   12. Ровно год
  
   P.S. Листки календаря (зарисовки к повести)
   1. Первый снег
   2. Новогодний сон
   3. Мартовская Венеция
  
  
  
  
   Деревце, как ты цветёшь нелепо!
   Разве возможно в широтах наших,
   Где позабыли о вёснах, летах?..
   Как же тебе не страшно!
   Алёна Каримова
  
   Я долго жил среди взрослых.
   Я видел их совсем близко. И с тех пор,
   признаться, не стал думать о них лучше.
   А. де Сент-Экзюпери
  
   Вместо пролога
  
   Отец Иоанн благословил читать Евангелие хотя бы по главе в день. Родители следили, чтоб Федя это выполнял. Ну, главы короткие, так что выполнять, в общем, было несложно...
   Он не помнил, в какой день это случилось.
   Вот как раз дошёл до слов:
   "Он же сказал им в ответ: вечером вы говорите: "будет вёдро, потому что небо красно" и поутру: "сегодня ненастье, потому что небо багрово". Лицемеры! Различать лице неба вы умеете, а знамений времён не можете".
   ...выглянул в окно и оторопел. В небе стоял... ядерный гриб. Он мерцал ядовито-оранжевым и багровым сумраком, а вверху сгущался в тёмный пепел. Вместо ножки была, видимо, линия дождя - широкая, иссиня-бурая, с бахромой.
   Гриб стоял спокойно, как сытое чудовище, над побагровевшими от заката высотными домами, и те казались крошками по сравнению с ним. Беспомощными и эфемерными. Из окон било пламя, словно дома превратились в печки-буржуйки. От старого мира, к которому Федя привык, не осталось ничего, как от старой Хиросимы.
   Война началась...
   Пока он по-детски играл в войнушки, грянул ядерный взрыв.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть I.
  
  
   1. Росток и асфальт
  
   Четвёртый Ангел вылил чашу свою,
   и дано было ему жечь людей огнём.
   И жёг людей сильный зной;
   и они хулили имя Бога...
   Откр. 16, 8-9
  
   Жара. Точнее - жар. Планета больна и при смерти. Она лежит с температурой 40®. Она бредит и борется за выживание, но от этого летнего гриппа нет вакцины. И болеют им не неделю, а вот уже с июня по... Кто знает, по?..
   Никита (которого сейчас здесь нет), наверное, сказал бы:
   - У Земли мозги плавятся, и дым из ушей идёт.
   Лето маялось само от себя, исходя внутренним жаром. Солнечная язва и гангренное небо безостановочно пылали над обморочной сушью. Остервененный воздух, заражённый от людей эгоизмом, явно не желал, чтоб им дышали. Кажется: никто не любит людей... Земля и солнце, небо и поднебесная - все ненавидят людей!
   И всё логично! Гордыня жары - и жара гордыни... То, что мы породили, мстит нам. И месть взбесившейся, всесожигающей пустоты люта!
   Мир сунули на противне в адскую печку. Апокалиптический оранжевый диск вместо солнца в помутневшем, закопчённом небе испепелял под собой всё.
   От жары люди, казалось, сходили с ума и начинали нести чушь... по мотивам всё той же жары. Но всё опять очень логично! Одна женщина рассуждала, что вода испаряется, Земля от этого распухает и поверхность её становится ближе к Солнцу. А раз так, жара не кончится никогда, и никакой зимы не будет. "Это же по законам физики! - напористо восклицала она. - Вы что, физику в школе не учили!"
   "Зимы не будет!" - стало сумасшедшим слоганом сумасшедшего лета. Слоганом всеобщим, не подлежащим сомнению. Очень логичным!
   Жара отрезала все дороги, заточила людей в их гетто. Раскалённое небо плющило всякого выходящего из-под укрытия. Каждый спасался, как мог, на своём крошечном пятачке, под своим низеньким плосконьким потолочком. Будто природа издевательски помогала людям в их эгоизме: "Побудьте наедине с собой, вы же так этого хотели! Вам же уютно с самими собой, правда? Варитесь в своём соке. Варитесь!.. варитесь!.."
   Кладбище со старой, ещё советской надписью на воротах "Добро пожаловать!", едва успевало принимать всё новых "пожаловавших". Там им, наверное, не так жарко, как здесь, хотя... кому как.
   - А я-то всё думал: какой ад? Теперь понял: одиночество и жара! - невесело пошутил однажды сосед. - Зиму перезимовать - это что-о!.. пустяки-и! Вот лето перелетовать не всякому дано!
   И вправду не "перелетовал", умер в самый разгар: сердце не выдержало. Сколько тысяч жизней унёс тот двухмесячный африканский антициклон!
   - Почему такое лето? - спросил за день до смерти сосед и сам же ответил: - Потому что мы - такие.
  
   Федя всё чаще чувствовал в атмосфере семьи давящую духоту - почти как духота на улице, только хуже. Засуха отношений, постоянная нервозность витали в воздухе... наверное, в прежние годы он был слишком мал, чтоб это осознавать. Теперь ему всё чаще хотелось быть подальше от такого. Но в том-то и дело, что до настоящего "подальше" - до самостоятельной жизни, - оставалось ещё несколько лет. И это всё больше и больше раздражало, как раздражает всякая осознанная зависимость. Он начал бороться за свой автономный уголок, разумеется, не понимая, как бороться, и даже не очень понимая, что борется. Дружба с Никитой стала флагом непроизвольной войны за независимость - и нелепей всего, что не он развязал эту войну. Просто в этом году по самой главной дружбе его жизни бабахнули кувалдой... и теперь ему приходилось пассивно бороться за право общаться не с гопником, хулиганом, наркоманом - а с мальчишкой, уж по крайней мере, не худшим, чем он сам.
   Это была не просто дружба! Это было прямо какое-то неумение существовать поодиночке. Если общие знакомые встречали Федю одного, спрашивали: "Где Никита?", если Никиту: "Где Федя?" Все привыкли: их двое, иначе не бывает. Пока их двое, Земля вертится, мир стоит, никакой метеорит нас до сих пор не убил... В общем, всё в порядке: стабильность, "тандем"!
   Да, раньше всё было так просто! У него была чудная, замечательная семья, и он радовался, что Бог дал ему таких родителей, братишку, сестрёнок. И такого друга! Федя во всём был самый счастливый человек на Земле.
   Светлые, кудрявые волосы и весёлые, озорные глаза - таким его все знали. Огоньки в этих глазах радостно освещали мир и тут же сканировали его на предмет приключений. Характер мальчишки настолько читался во внешнем облике, что даже на церковной службе его весьма трудно было принять за "ботаника" или благоговейного отрока из каких-нибудь не слишком правдоподобных "православных детских рассказов".
   Это был ярчайший образец не мальчика, а мальчишки - настоящего, всамделишнего, реального. Представьте, ходячие чуда под названием "мальчишки", оказывается, всё ещё водятся в природе!
   И вдруг эти огоньки в глазах кто-то разом задул.
   Дело в том, что весной родители Феди непонятно из-за чего то ли поссорились... то ли нет, даже не поссорились, а просто послали? (как ещё и назвать-то?) с отцом Никиты. Открытые много лет двери стали закрытыми, и... В общем, известное дело: паны дерутся - у холопов чубы трещат. Если уж взрослые, называвшиеся друзьями, разбежались, то и детям не дадут нормально общаться. Рубанут, как топором, по всем связям.
   Рабы подружились, забыв, что они рабы - а рабовладельцы решили их разлучить. А что, имеют право! Вроде, много лет дружили семьями, ходили в один храм, имели одного духовного отца, а теперь...
   - Это всё Никита на тебя влияет! И папаша его.
   - Да они-то тут причём!!?
   - А при том, что у тебя есть отец с матерью.
   - Но Никита-то с папой при чём? - продолжал требовать ответа Федя.
   - А то, что у Никиты - свои отец с матерью, а у тебя пока что мы - отец с матерью.
   "Вот бр-ред! - воскликнул про себя Федя. - Это всё равно что: мы те щас отрубим башку за то, что дважды два - четыре!"
   Но вслух ничего не сказал: знал, что бесполезно - даже ещё хуже может выйти!
   В чём именно заключалось "плохое влияние" Никиты и его отца, вразумительного ответа так и не прозвучало. Очевидно, просто в самом их существовании.
   "Бесы его избрали, чтоб тебя от нас отвратить!" - однажды бросила в сердцах мать. Столь мистико-экзорцистское объяснение, действительно, отвратило Федю... от желания слушать такие объяснения. "С тобой всё ясно!" - понял сын.
   До этой истории душа Феди не знала раздвоений. Есть родители, есть друг - и никакого противоречия. Мать с отцом могли, конечно, и прежде порой поступать "странно", - в мелочах... но уж не до такой же степени! Мелочи и есть мелочи... а вот вышвырнуть друга на улицу - это не мелочь!
   Дети - наша внешняя совесть: видят всё как есть, их взгляд не искажён призмой "жизненного опыта". Шокирующие поступки они не забывают, даже если тут же нас прощают... но простить и забыть - не одно и то же.
   Они не станут совершенными эгоистами, пока постепенно не разглядят с окончательной, несомненной, убийственной очевидностью, что их родители - совершенные эгоисты. Тогда произойдёт конец света... в масштабах одной, отдельно взятой личности. Но прежде будет ещё немало попыток совместить старое знание с новым. Знание, что мама с папой хорошие, замечательные, почти всегда правы - с открывшимися "новыми обстоятельствами", которые этому полностью противоречат. (Именно что полностью!)
   Любви под силу сгладить эти противоречия, но наступает неизбежный, как конец каникул, подростковый возраст, когда оскудевает любовь. Вот тут-то лукавый и говорит своё веское слово, подкреплённое первым "жизненным опытом" 13-14-летнего человека. Подросток - это впервые контуженный жизнью бывший ребёнок. Рыба, выброшенная на песок.
   "Может, люди придумали, что 13 - несчастливое число, только из-за того, что в 13-14 лет почти с каждым приключается его самый первый в жизни депресняк?"
   13 - знак потери детства.
   13 - знак, что ты - никто и ничто: уже не ребёнок, ещё не взрослый.
   13 - апостол, которого нет; месяц, которого нет; детство, которого нет...
   Это было самое непривычное для Феди состояние! Первый депресняк в жизни - первая ласточка "взросления" (или, скорее, ворона?). Раньше он не подозревал, что такое вообще бывает: все ведь живём первый раз! Депресняк - наглый коррумпированный таможенник на границе между Детством и Подростковым периодом. Он безвозвратно конфискует слишком многое, не давая перевезти на ту сторону. Вообще "Подростковый период" - государство самое скверное и малоудобное для своих граждан. С самым несостоятельным и нежизнеспособным временным режимом. Особенно после яркой демократической республики Детства!
   Ты свободно летал и вдруг понял, что умеешь лишь ползать. Твоя жизнь была поэмой и вдруг нелепо сменилась нудной, банальной графоманской прозой. Ты любовался тончайшими оттенками мира - и в одно утро проснулся дальтоником. Бог был с тобой - и вдруг тебя начали уверять, что Он есть... и ты по тону понял, что это все просто сговорились, деликатно маскируя вашу с Ним разлуку.
   Так кого ж ты - Бога или себя или Никиту потерял? Или и то, и другое, и третье.
   Но всё это Федя пока не анализировал...
   Пока он просто сделал для себя несколько открытий. Оказывается, взрослые несравненно более обидчивы, чем дети. Никогда не предугадаешь заранее, что же такое совсем не оскорбительное может их оскорбить. Есть подозрение, что они и сами этого не знают. Это у них вид спорта такой: кто на что лучше сумеет обидеться. Предсказать их реакцию на те или иные простейшие вещи - очень сложно. Если "в тот раз" они реагировали так, нет никакой гарантии, что "в этот раз" будет так же. Если они улыбаются, шутят, острят, говорят приветливо, это совсем не значит, что они на самом деле относятся друг к другу хорошо.
   У них вообще ничто ничего не значит! И как они сами умудряются ориентироваться в белиберде своих отношений, убеждений, слов... и всего, "что за словами стоит" (их любимое выражение!) - уму не постижимо.
   Многие качества передаются от родителей к детям, но почему-то мы употребляем разные слова для их обозначения. Говорим: "упрямые дети" и "принципиальные родители"... хотя качество имеется в виду одно и то же. "Принципиальность" - эвфемизм упрямства: солидно звучащее слово, придуманное, чтоб заменить моральный минус на плюс. Ну, как "их шпион" и "наш разведчик"! Получается соревнование упрямств, но с разницей в весовых категориях, обеспечивающей до поры перевес одной стороны. Проходят годы - и родители не успевают заметить, как даже это соотношение вдруг меняется не в их пользу.
   "Принципиальность" может не бросаться в глаза лишь до тех пор, пока она лично тебя не убила.
   В прежние годы Никита часто приезжал к Феде на дачу, гостил по неделе и даже больше, и от этого каникулярная жизнь становилась самой блаженной порой в году! Теперь с этим - полный облом. И лето не лето, и каникулы не каникулы, и дача не дача... Всё не то в свихнувшемся мире... оттого и жара стоит! Засуха в отношениях - засуха в природе.
   Что делать три месяца на даче без Никиты!? Пуст штабик, который ещё весной они увлечённо строили, надеясь день-деньской играть в нём. Как странно, что все наши действия порой враз лишаются смысла из-за чьих-то бессмысленных действий!
   В довершение всех "обломов", Петров пост в этом году из-за небывало ранней Пасхи получился невероятно длинный - пол-лета! Вот тебе и каникулы. Без Никиты, зато с постом в полтора месяца... Да, что-то странное с Землёй творится! То, чего ещё не бывало!
   Федя начал курить. "Все вокруг дымит вместе со мной. - усмехался он. - Такое лето всех научит курить". Ну да, исправно соблюдал пост - и курил: про курение же, кажется, ничего не сказано. Только про мясо и молоко. "А где там, в какой там заповеди написано, что это грех!?" - спрашивал он себя.
   Да, много чего случилось в то лето - внешне, вроде бы, совсем не богатое событиями. Искусственно, насильственно лишённое событий!
   Он замкнулся. Мог часами играть на телефоне с совершенно угрюмо-апатичным видом, почти не разговаривая с родителями, отвечая односложно и неохотно. То ли сон наяву, то ли бойкот в культурной форме?.. скорее, и то, и другое. Скука такая, что только играть на телефоне - нич-чего больше делать не хочется! Стреляльно-гоночная тоска...
   Родители ещё удивляются: почему это ему ничего не интересно? Ну, самое-то интересное вы уже сделали, о чём теперь и говорить-то! У тупых событий - тупые последствия.
   Действий без последствий не бывает, как говаривал, бывало, отец, большой любитель пофилософствовать "за жизнь". Весь вид Феди иллюстрировал стопроцентную верность этого умозаключения. Сделали дело - получили результат.
   Федя впервые в жизни почувствовал предательство. Он не мог это чётко сформулировать, но явственно ощущал, что родители походя принесли его в жертву чему-то... Они любят только себя, - был первый вывод. Все "христиане" на самом деле любят только себя, - стучался в сердце откуда-то извне второй вывод.
   Но внешне всё было вполне благопристойно: вы - мои родители, я - ваш послушный сын. Всё хорошо, прекрасная маркиза!
   - Как ты себя чувствуешь? - тревожилась мама. - Уж не заболел ли?
   "Чувствую себя... на станции Хреновой", - подумал Федя. Это у них с Никитой была такая крылатая фраза после того, как Никита рассказал, что где-то в Воронежской области есть станция Хреновая. ("Да нет, кроме шуток - я сам видел-проезжал. Ты же знаешь, у нас под Воронежем родственники... ну, не в самой Хреновой, конечно, живут..."). "А я вот сейчас живу - в Хреновой... в самой Хреновой!" - подумал Федя.
   Но вслух говорил механически, без интонации:
   - Нет, не заболел...
   - Ну, я же вижу, что что-то с тобой случилось, - продолжала допытываться мать.
   - Ничего не случилось.
   "Типично женская логика. Сначала сделать хреново... так хреново, что хреновей уже некуда... а потом спрашивать: что случилось?"
   Люди не думают, когда что-то делают, а потом удивляются. "Откуда взялось то! откуда это у сына!?" Кошка в упор не узнаёт собственного хвоста! Беречь ребёнка от мнимых опасностей - и тем самым притянуть настоящие.
   Впервые в жизни он увидел воочию Злую Волю. Как чёрную кошку, перебежавшую дорогу. Впервые в нём мелькнула совсем не детская мысль: может, и вправду, всё уже кем-то решено!? Кем-то... нет, не родителями, они пешки! Федины с Никитой "сто пудов" не перевесят это решение... Или - перевесят?
   "Я тебя, сто пудов, не отпускаю никуда из моей жизни!" - мысленно говорил он какой-то "проекции" Никиты. В реальной-то жизни не получалось ему даже дозвониться: в дачном посёлке телефон "ловил" плохо. А в душу закрадывались мимолётные, пока ещё полуосознанные сомнения в вере: почему Бог допустил? Почему после самой Пасхи!? Ведь после самой... Ну, как так бывает! Как так может быть?
   В любой беде самое страшное, что чудится Рок. Чудится, будто лишаешься благодатной свободы и становишься игрушкой каких-то сил. Богом там и не пахнет.
   "Все батюшки-матушки, службы, акафисты, посты, воскресные школы, бутылочки с маслицем - святые баночки-скляночки... где ж вы все были, когда случилось ЭТО!? И у кого там на куличиках заблудилась хвалёная "любовь к ближнему"?"
   Мир не перевернулся, но что-то такое с ним случилось. Недоброе и непривычное.
   Доверие. Великая, но ужасно хрупкая вещь!
   Доверие. То, что позволяет человеку быть самим собой пред лицом другого человека. То, что позволяет детям быть детьми своих родителей. А нам - детьми Отца Небесного.
   Доверие. Оно появляется на свет вместе с человеком. Но жизнь его обычно неизмеримо короче жизни человеческой.
   Доверие. Бах по нему молотком - а чем его склеить! И хватит ли всей оставшейся жизни?
   Доверие. Сколько уж этих доверий убито - сколько таких духовных абортов ежеминутно совершается во Вселенной! И чьи проповеди помогли бы остановить ЭТИ аборты? И есть ли на земле такая сила?
   Нет... на земле - вряд ли!
  
   В жизнь впервые влилась нервозность ожидания. Причём, регулярная!
   Как всё будет? как всё сложится?
   Никогда ещё Федя не задумывался всерьёз над будущим. "Довольно для каждого дня своей заботы". Это даже он знал не по Евангелию, а по жизни, как все дети.
   Но тут Будущее вдруг стало существовать - со всеми тревогами "что и как!?". Правда, главным образом, в одной-единственной сфере. Эта сфера называлась "Никита", а может, она называлась "Дружба". Над этой сферой завис молоток, домкрат... А может, ничего не зависло, и всё только снится? Сейчас он проснётся: после того, как они с Никитой весь вечер рассказывали друг другу страшилки. И опять будет утро и друг и ничего сложного!
   Но почему-то он не просыпался, и всё упорно хотело оставаться сложным: домкрат по-прежнему висел или... уже сорвался и всё разбил!?
   "А увижу ли я вообще когда-нибудь Никиту!?"
   - Новый год покажет, - ответил однажды на этот вопрос насупившийся отец.
   - Что покажет?
   - Всё!
   - А почему - Новый год?
   - Потому что! Время всё само покажет. Там видно будет.
   В адски знойное лето какой-то "Новый год" казался не то фантастикой, не то миражом.
   В июле жара зацвела дымом, заколосилась всероссийскими пожарами. Всеобщее удушье пожелало стать видимым. Беда заблагоухала запахом гари. Поразительно, до чего же дым похож на туман, хотя по сути противоположен ему. Туман - это вода, дым - показатель полного её отсутствия... угар сухой, хищный, беспросветный. Как будто укладывают горячий асфальт и в качестве пытки заставляют дышать над ним. Нет воды, нет жизни, высохли души, не будет зимы... Весь мир - асфальт.
   На этом... конец?
   Нет, ещё не конец!
   Если б не было на свете Воскресения, то может быть, тогда...
   "Домой хочу - туда, где всего этого ещё не было!.."
  
   2. Осенняя весна
  
   Солнце взошло и упало. Сутки.
   Что же Господь завтра сделает с нами?
  
   Думали, что всё -
   но только началось.
   Ю. Шевчук
  
   Осень расцвела, как вторая весна. Прошли первые дожди. Домну в небе погасили. Весь пейзаж преобразился. Выжженная до коросты, безнадёжно мёртвая земля за несколько дней, как по волшебству, покрылась свежей травой. Зелёни в сентябре стало больше, чем в июле.
   Да это ещё что, трава! На многих кустах, как в мае, распускались почки. То здесь, то там расцветали невпопад сбрендившие от солнечного удара яблони, вишни, сирень. Рядом с перезрелыми плодами повисли белые соцветья... немного, конечно: слишком-то природу не обманешь, - но всё же.
   В этом году всё невпопад! Всё ни на что не похоже.
   Серый скальпель дождей вскрыл гнойник лета и удалил дымную заразу. Небо быстро вылечилось и обрело нормальный цвет. Земля оправлялась от ожогов дольше, но и она вскоре пошла на поправку.
   Дольше всего предстояло лечить... жизнь.
   Уроки в воскресной школе начинаются на месяц позже, чем в обычной - в октябре. В честь начала учебного года о. Иоанн решил организовать для ребят экскурсию-паломничество - в * церковь за городом.
   У Феди, едва он это услышал, загорелось в уме только одно: придёт ли Никит? Он по-прежнему не мог ему даже дозвониться - видимо, за столько времени сменился телефон. По Интернету они общаться не могли, за отсутствием такового в благочестивой фединой семье. Если придёт - это будет самый счастливый день нынешнего идиотского года. Самое лучшее на свете паломничество - если два друга в нём встретятся. Хотя бы контрабандой, нелегально. Если нет, то...
   Но лучше всегда думать на хорошее!
  
   Октябрь был настолько "весенний", что ночью в канун поездки даже прошла гроза.
   А в само долгожданное утро солнце вовсю играло в лужах, пуская зайчики до самых верхних этажей. Пейзаж стоял разноцветный, как волнение. Вакуумные взрывы облетевших деревьев соседствовали с хипповскими и панковскими космами более стойких соседей. Листва лежала под деревьями, как свет от абажуров. Эскадры несчётных корабликов усеяли гладь ослепительно-синих луж. Уплыть из этих замкнутых гаваней некуда... но всё равно ведь манят куда-то.... Куда?
   Федька уже не первый год подумывал, что если б не школа, он любил бы осень ничуть не меньше, чем лето. Уйти бы вот так в лесной осенний поход с Никитом, другими друзьями - и "провалиться", и всех послать далеко-далеко и надолго-надолго! "Ну, вырасту, закончу школу - хорошо б после девятого уйти! - обязательно так сделаю, отыграюсь! Вот тогда-то оторвёмся!"
   Он взволнованно, совсем не чувствуя вкуса, сметал завтрак и смотрел за окно, словно спрашивая у пейзажа за окном, получится ли сегодня... Пейзаж пока ничего не отвечал.
   Получится ли?.. Золотыми фонтанами работали берёзы. Почти всё, кроме них, уже сбросило одежду и сверкало под солнцем керамикой голых веток, но отдельные уцепившиеся листочки изображали китайские фонарики: падать и разбиваться явно не хотели. Если не смотреть ни на пейзаж, ни на календарь, а судить лишь по теплу солнца на щеках, то... на дворе стоит нормальное лето! Именно нормальное - не то дикое, что было.
   Получится ли?.. Бог опустил в мир золотую осень, как лимон в чай, и тот обрёл новый цвет, вкус и аромат. Настой листьев осветил и смягчил напиток банальных пейзажей в душе и за окном. Кто-то свыше даёт нам осень, как больному чай с лимоном. Если б Федька был поэт, он бы выразился примерно так. Мысли-то у нас у всех - поэты: просто не у всех есть переводчики на язык слов... Получится ли?..
   Наконец они с братишкой Мишей вышли в дорогу. По счастью, родители оставались дома! И младшие, слишком "мелкие" для поездок сестрёнки - тоже. Федя машинально пялился себе под ноги. Втоптанные листья казались яркими куполами, нарисованными на грязи... Получится ли?..
   Попугайская листва только что вслух не кричала о себе: "Кр-расиво! кр-расиво!". По красочности всех перебила вишня! Она полыхала, как костёр - но в костёр явно что-то плеснули, чтоб бушевал ярче и цветастей. На одном кусте соседствовали листья бордовые, сиреневые, сливовые, тёмно-розовые, оранжевые, густо-жёлтые, черновато-зелёные... и всё это перетекало друг в друга осенней радугой. Порой казалось, вишня снова плодоносит: столько листьев, притворившихся ягодами! А Миша сказал: "Как будто красками для пасхальных яиц кто-то взял выкрасил куст!"
   "Да уж полгода, как Пасха прошла... - припомнил-прикинул в уме Федя. - И ровно пять месяцев, как... всё то случилось!"
   Разноцветно-нервное состояние кипело, как краски, снаружи и внутри. Все цвета мира - как во сне. Калейдоскоп всего, что видишь, и всего, о чём думаешь. Проходишь мимо - силуэты и краски мелькают, как в мультике: совсем не настоящие. Возбуждённо болтаешь всю дорогу с Мишей... и тоже как-то не по-настоящему: мысли - не здесь, а далеко впереди. "Придёт ли Никит!? Будет ли Никит!?"
   Кажется, душа уже вышла из тела и давным-давно бежит на километр впереди... а тело только исполняет формальность и машинально печатает глупые шаги, видя и не видя мир, слыша и не слыша братишку и свою болтовню с ним.
   А правда, где настоящее: здесь... или впереди, где тебя ещё нет? Уф, ну когда уж закончится этот путь!? До чего медленно шагает Мишка своими семилетними ногами... Ну, быстрей, быстрее! Федя почти задохнулся - не от ходьбы, а... Состояние было такое, когда, и вправду, как говорится: "Меня во мне нет!".
   На долю секунды, когда впереди наконец замаячили стены воскресной школы, показалось даже, что увидеть Никиту въяве совершенно невозможно: он давно уже превратился в какую-то... голограмму памяти, виртуальную реальность. Нечему получаться, потому что его уже нет!
   * * *
   Они встретились как ни в чём не бывало. И за целый день болтовни ни словом не упомянули об отношениях родителей... не то чтоб специально обходили эту тему - просто, не упомянули и всё! В автобусе, разумеется, заняли "камчатку" - как, бывало, и в воскресной школе, и в церкви. Тебе-то всех видно, а люди затылками видеть пока не научились. Затылки и спины стали надёжной ширмой. Классно! Одновременно и в толпе, и вдвоём! Тут уж можно выбирать: общаться только друг с другом или распространять резонансные волны радости и приключений на впереди сидящих. У кого "музыкальные уши" - красиво щёлкнуть по ним, у кого прикольная шапка - одолжить и примерить... главное, чтоб всем было весело! Радостью надо делиться!
   Ещё минуту назад галлюцинацией был Никита. Теперь галлюцинацией оказались... те пять месяцев без него.
   Так кем же был этот Никит, из-за которого весь сыр-бор? По вечно пофигистическому выражению его лица можно было ошибочно подумать, что ему вообще ничего в жизни не интересно. На самом деле, ровно наоборот - ему-то как раз почти всё было интересно! Он мечтал найти клад и раскрыть какое-нибудь преступление, научиться фехтовать и переплыть Волгу... ходил в музыкальную школу и обладал даром художественного свиста, причащался каждое воскресение без пропусков и великолепно резался в "стрелялки" и "гонки"; обожал фильмы "Убить Билла" и "А зори здесь тихие"; слушал рэп и Моцарта ("Я его потом всё-таки с телефона удалил - вдруг в школе кто-нибудь случайно узнает, что я его слушаю"). В общем, был наделён таким набором интересов, что как раз трудно было навскидку сказать, что же ему не интересно!..
   Причём, вдвоём их интересы, соответственно, умножались, возводились в квадрат.
   От радости обоим хотелось нести чепуху. Или это она их несла? Душа помнит рай, и потому скорби мы всегда воспринимаем как нечто противоестественное, а счастье - как нормальное, само собой разумеющееся и вечное. Сколько б "жизненный опыт" ни убеждал нас в обратном, это априорное знание неотрывно от любого живого существа.
   - "Что такое осень"? - спросил невпопад Федя, вспомнив слова песни.
   - Осень - это по-китайски "очень", - не полез за словом в карман Никита. - Ты чё, самое китайское время года!
   - По-моему, прикольное время года, - возразил Федя.
   - Я и говорю - прикольное! Всё китайское - всегда прикольное! "Осень-осень п-икольное", - изобразил Никита.
   - А деревья, реально, какого-то китайского цвета! - только сейчас заметил Федя.
   - Я и говорю! Эй вы, обезьяны, подтвердите! - без всякого логического перехода перегнулся Никит к сидящим впереди девчонкам.
   - Ты так любишь обезьян?
   - Да, а что?
   - Смотри, а раз ты любишь обезьян и раз они - обезьяны, то ты должен их любить.
   - Должен их убить! - убрал одну букву Никита.
   - Ой... чё-то у меня уж даже голова от смеха заболела! - признался Федя. - Иногда так ржёшь-ржёшь - а потом голова болит, - философски пояснил он.
   - У меня тоже так бывает, - со знанием дела подтвердил Никита. - А фиг с ней... всё равно пройдёт, куда денется!
   - Это же ты меня смешишь: из-за тебя башка болит! - и Федя начал весело тузить друга. В отместку, что так долго не виделись.
   - "Плохой мальчик!" - хихикнул он. Это была их крылатая фраза - после того, как однажды в церкви полуторагодовалая (!) батюшкина дочка вдруг показала на Никиту пальчиком и отчетливо сказала: "Плохой мальчик".
   - А мальчики опять хулиганят!.. - наябедничала в пространство 13-летняя Ксюша с переднего сиденья. У девчонок прямо какой-то инстинкт хранения дисциплины!.. причём, касающийся только других, не себя.
   - Федя, Никита! Надо вас рассадить! - строго обернулась завуч воскресной школы тётя Нина.
   - Нет-нет, мы будем хорошие! - в один голос откликнулись борцы.
   - Ну ладно...
   "Да это всё вот этот даунишка!" - весело сказал Никита, как только она отвернулась и стукнул Федю в плечо.
   - Нет! всё-таки придётся рассадить!.. - опять вскинулась тётя Нина, уже совсем решительно.
   - Да ладно уж вам, - вмешался вдруг с переднего сиденья прежде самоуглублённо молчавший отец Иоанн. - Пусть поиграют.
   - Отец Иоанн... конечно, как вы благословите... но просто, когда эти Федя с Никитой вдвоём - это какое-то стихийное бедствие: ураган, тайфун, землетрясение!
   - Да ничего, пусть пообщаются, - мягко сказал о. Иоанн, мигнув обоими глазами так, будто кивал головой. - Соскучились, наверно, за лето.
   Одна эта фраза о. Иоанна стала для Феди более важной духовной пищей, чем все его уроки Закона Божьего в воскресной школе. В ней-то и заключался, если угодно, весь истинный закон Божий.
   Если б их всё-таки рассадили, оба бы, наверное, взорвались: полгода накопившегося напряжения бабахнули бы бомбой, и... "благочестивые" взрослые, пожалуй, узнали бы о себе много интересного! К счастью, о. Иоанн не дал этому совершиться... за что мальчишки впервые за много лет почувствовали, что по гроб жизни ему благодарны. В общем, сегодня был - их день! День, который реабилитировал собой целый год.
   - Дай я те пока покажу, чё я снял, - уже тише сказал Никит, на время немного угомонившись и доставая фотоаппарат. - Хит сезона: супертриллер про воробьёв! Вчера кинул им кусок - они слетелись... И начало-ось!
   На экране развернулась битва двадцати-тридцати удалых джигитов за хлеб, которого хватило бы на всех. Отважные эгоисты суетились невероятно, таская хлебную гору зигзагами то туда, то сюда. То один герой на секунду утянет её у других на несколько воробьиных прыжков, то другой. Вместе с хлебом сдвигался и хоровод.
   - Во-во... щас, смотри-смотри, что будет! Вот!.. Щас!.. Тако-ой прикол!
   Объектив чуть сместился и стало видно, как к месту происшествия деловито и важно подковыливает ворона. Соскакивает с поребрика, одним своим появлением разом сдув всех воробьёв и - берёт добычу в пинцет клюва.
   - Побрились! - прокомментировал Никита.
   - Лошарики... - почти ласково добавил Федя.
   Две с половиной минуты: целый фильм с сюжетом, простым, как жизнь. Всё по закону малого жанра: завязка, развитие и - ожидаемо-неожиданный финал. Краткое содержание всей истории человеческого общества.
   - Дай теперь чё-нибудь ещё поснимаем! - вдохновившись, предложил Федя.
   Белые торпеды очередями вылетали из-под автобуса и то и дело "подбивали" едущие сзади машины: для этого нужно только было, чтоб машина переехала разметку. Правда, с подбитыми ничего от этого не случалось... но это лишь на первый взгляд. На самом деле, они переходили в параллельный мир - а здесь оставалась проекция-призрак: чтоб никто не заподозрил. Так объяснил Никита, а он-то в этом деле разбирался! Недаром чуть ли не весь телефон у него загружен гонками!
   Дразнящий дух путешествия, магнит манящих далей... пусть и "дали" совсем близкие, а всё равно вырвался в Дорогу, как в великую Реку. На час или на месяц - какая разница! Куда-то едешь, да ещё и с лучшим другом - не всё ли равно, куда! Увидишь место, которое ещё не видел: пусть не Иерусалим, не водопад Виктория, не Мамонтову пещеру... всё равно новое! Рай - там, где нас нет... где нас ещё не было.
   А осень за окном расплачивалась медяками за доставшийся ей от садиста-лета изрядно попорченный товар: иссохшие реки, леса с горелыми проплешинами.
   Кое-какие деревья ещё полыхали, как знамёна на параде, хотя в целом лесополосы облысели. Очень странной казалась логика Осени. Рядом стояли тополя и совсем голые, и густо-золотые. Какие разные характеры у деревьев одной породы, одного возраста - прямо как у людей! Всех по осени считают! Летом все похожи, а вот осенью... одни сразу спешат приспособиться, другие вовсю борются. Те, которые борются - красивее! Сдавшихся никто не уважает.
   Больное лето поменяло свойства лиственных и хвойных деревьев. Там и сям попадались "облетевшие на зиму" ёлки и сосны: почти везде в пейзаже торчали словно бы гигантские сухие хвощи.
   А лесополосы тянулись гигантскими расчёсками: вверху - голые зубья, внизу - золотая полоса необлетевших кустов.
   Федя и Никита пытались их фотографировать, но размытые скоростью листья превращались в огонь. А столбы, как галлюцинации, нагло врывались в пейзаж: казалось, у фотоаппарата белая горячка! Только фотографируя, понимаешь, какое огромное количество столбов и проводов на свете: до чего же мы все опутаны-связаны-скованы ими и уже не замечаем! Оказывается, взгляд сам умеет выключать из пейзажа всё, что нам мешает.
   Смотрим сквозь привычную паутину и паутины не видим. Только перенесённое на плоскость изображение вдруг её проявляет. Мама дорогая! да как же этих каракулей много, какие они жирные, уродливые, косые, кривые... как они разлиновали, нашинковали наш мир!
   Вот и выходит, что люди и машины видят мир по-разному: правы создатели "Матрицы". Человек тем и лучше машин, что может видеть жизнь точнее, чем на фотографии - автоматически удалив своим взглядом все ненужные "правильности". А вот слишком правильные люди похожи на машин... и это страшно. Тот, для кого в пейзаже реально существует ворвавшийся в него "правильный" столб, не понимает в жизни ничего. Если "правильность" для кого-то выше дружбы и любви, то всё его существование будет исчеркано проводами, как рубцами.
   - Эй, дайте нам поснимать то-оже! Пожа-алуйста! На мину-уточку!
   При малышах вообще ничего нельзя делать - обязательно запросят. Федя дал "на минуточку"... догадываясь уже, сколько эта минуточка может продолжаться.
   Маленькие дети фотографируют великолепно: мир у них прыгает кусками, а поверхность Земли может стоять под любым углом. Если снимают людей, кадр выхватывает отдельно то глаз, то нос. Могут сфотографировать затылок или ухо на таком расстоянии, что иногда вообще непонятно, что на снимке: какая-то однотонная поверхность. Сами потом разбираются:
   - Это не лес, это ко-офта!.. Вон нитки чёрные - вон они у него... это же его кофта получилась!
   - Эй, хоры уже баловаться! Дайте нам! Верните на родину!
   - Мы щас-щас, ещё!..
   Маленькие нахалёнки прекрасно знали, что большие нахалята их не обидят. Ну, если и "обидят", то не очень больно, а если и помучают, то это даже приятно!
   - Малявок надо мучить! Чтоб и им, и нам весело было! - сказал Никит, слегка защемив пальцами шею Миши. Тот захихикал-заверещал и отдал фотик.
   - Да, они прикольные! над ними прикалываться классно! - подтвердил Федя. - А мой Михон пипец как любит, когда я его беру за ноги и переворачиваю. Когда кручу вниз головой - вообще балдеет! Это для него самый кайф. Прикинь: я вчера у него под это дело даже шоколадку "стрельнул". "В облом, говорю, тебя поднимать, тяжёлый стал!" - "Ну, пожалуйста уж... ну переверни, я тебе за это шоколадку дам". Я, правда, с ним потом поделился по-братски! я ж не жмот!
   - У тебя Михон вообще чёткий! - похвалил Никит. - Редко плачет.
   - Ну да-а! - возразил Федя. - Ты его просто забыл! Вон они на даче с Митьком боролись, тот его повалил, и он заплакал. Причём, не сразу, а потом. Ревёт и прикинь что говорит: "А вдруг была бы война, и ты был бы немцем и ты бы меня победил!" Вот горе у человека!
   - Ну, так гений же! - прокомментировал Никит. - Гению всё простительно.
  
   Цель паломничества, наконец, приблизилась. Золотая осень вознесла из недр земли золотую церковь. По форме она была-- как фонарь для крестного хода. Грачи и вороны все как-то разом разучились летать: толпами расхаживали пешком по полям... деловые, как люди. Будто церковь вела их куда-то. И с ними вела за собой Осень. А за осенью придёт зима с Рождеством, а за зимой - весна с Пасхой. В общем, опять всё в жизни хорошо! Главное, Никит опять рядом.
   Стояла церковь в окружении берёз - словно это и не берёзы, а сиянье от неё. Издали похоже, будто золотисто-прозрачные ангелы с крыльями до пят обступили солнечную церковь, чуть преклонив головы, как на иконах. А осыпавшаяся листва - свет на земле от их крыльев. На стенах мерцали блики от боковых куполов и крестов - осеннее солнце старалось ещё напоследок наиграться в "зайчики"!
   Прорехи неба в листве, симметричные им лужи - всё делало мир необыкновенно просторным, ажурным, высоким. Вытянутая церковь была совершенно под стать этому сине-золотому миру - светло-осеннему, Богородичному.
   Как-то в воскресной школе ребятам рассказывали про устройство иконостаса, про Деисусный чин (правильней, по-гречески - "Деисис" "молитва"). Здесь стоял самый настоящий Деисис: до того живым и молитвенным казалось склонённое положение берёз.
   Что-то им начали рассказывать про эту церковь... но это же не важно! По ней и так всё видно: старая, красивая, сельская, никогда не закрывалась... - что ещё и болтать-то зря! Сельский храм всегда ближе к Богу, чем городской.
   А под солнышком, перебивая экскурсовода, вдруг зародилось жужжание и стрекотание - словно лучи решили обозначить себя в воздухе какими-то звуками. Последние насекомые то ли провожали лето, то ли, как им казалось, встречали весну... Хотя, скорей всего, им ничего не казалось: "кажется" только человеку. А природа просто бессознательно потягивалась под солнышком. Тепло - оно для всех тепло.
   Запоздалая оса под дружное детское: "соль-вода!" - пролетела мимо глаз, ушей, носов. Извиняясь, протолкнулась в толпе к выходу из тесного автобуса Земли на остановку "Солнце". Пора... всем пора!
   А вот большущая стрекоза уже никуда не летела: видимо, приземлилась на аэродром-тропинку на вечную стоянку. Миша подобрал её - ей было уже всё равно. Миша долго рассматривал своё дохлое сокровище. Умудрился разглядеть какой-то "шип" на хвосте: "Как у скорпи-о-она!.."
   Испугался немного:
   - Фе-едь, а ядовитые стрекозы бывают?
   - Нет.
   - А вдруг это - стрекоза-мутант?
   - Ну, тогда она тебя съест!.. - Федя скорчил зверскую рожу. - Страшно? Да ладно уж, ладно, я пошутил! Не съест, а только укусит за попу! Так а-а...
   - А вдруг на самом деле?..
   - Ой, Михон, достал ты со своей ядовитой стрекозой. Не ядовитая она, сто пудов!
   - А вдруг ядовитая?
   - Да какая теперь разница: по-любак ведь дохлая!
   - А вдруг оживё-от?
   - Ой! ну, брось её тогда, на фиг, раз боишься!
   - Не-ет! Она мне нужна!
   - Ну, тогда съешь её! - вмешался Никита. - Тогда она тебя уж точно не съест!
   Так они и не решили, кто кого должен съесть: стрекоза Мишу или наоборот. "Жизнь покажет"... - как сказал бы, наверное, отец Феди.
   Но главной достопримечательностью церковного двора оказался кот фантастических размеров.
   - Вот это котяра! Опупе-енный! Никогда ещё таких не видел!
   Толстый кот, как переходящее серое знамя, путешествовал с рук на руки, даже не двигая лапами. Он побывал в лапах всех детей - это внесло явное разнообразие в его размеренную жизнь. Судя по трансформаторному мурчанию, ему это понравилось! Все старались с ним сфотографироваться... и хотя котам обычно до этого "как-то фиолетово", он охотно позировал: звезда есть звезда!
   - Ребята-а! - напомнил отец Иоанн. - Пора в храм.
   Вздохнули. Кота пришлось отпустить.
  
   Мальчишка, которого редко водят в церковь, чуть переступив её порог, обычно затихает, обомлев, и становится как ангел, каким бы шалуном ни был! Мальчишка, которого таскают в церковь постоянно, начинает воспринимать её чем-то вроде второй школы (Только служба идёт дольше, чем урок). Но то городская церковь, которая "намозолила глаза"... А сельская, которую ещё не видел ни разу - совсем другое дело! Будто опять впервые в жизни вступаешь в храм: всё новое, первозданное, небывалое.
   Да, впервые в жизни ты в Храме!..
   Весь он высокий и узкий - весь словно создан, чтоб в нём поместилась огромная невидимая свеча. Высоко-высоко раскинул руки в куполе Отец, будто обнимая весь мир. И Сын, и Святой Дух поместились в круглом небе-нимбе с Ним. Пониже перекинулся от окна прозрачно-млечный мост лучей, в котором невесомо плавали пылинки. Словно и луч тоже нарисовали, как образ Сил небесных, служащих Ему.
   Иконостас... высоко-о! раз-два-три... - пять ярусов! Огромный крест на самом верху. У подножия - киоты с какими-то иконами: сразу видно, жутко древними! Только камушки на них сверкают, а ликов почти не видать от черноты... да так оно и лучше: прям мурашки по коже - от чего-то... священного. Первый раз в жизни видишь Иконы.
   - Федь, а почему тут написано "Житель"? - спросил вдруг Миша.
   Федя со скептическим видом подошёл и... сам удивился! Какая-то икона Жителя? хотя, вроде бы, изображён Христос.
   - Ну, может, это... потому что... житель Царства Небесного, что ли? - пробормотал он нерешительно, втайне смущаясь перед маленьким братишкой, что сам толком не знает.
   Хотел уже спросить у батюшки, но, присмотревшись, разгадал секрет, оказавшийся простым. "Господь Вседержитель" было написано так, что "Житель" стояло по другую сторону Лика, как отдельное слово.
   - Ну, ты и грамотей, Михей! - засмеялся он. - Дочитал бы сначала, а потом уж спрашивал!
   Сконфуженный Миша перекрестился на "Жителя", словно извиняясь, что Его не узнал. А не менее сконфуженный (но не подавший вида) старший брат задумался над разницей между "Жителем" и "Вседержителем"... Вообще-то Житель - очень даже неплохое слово!.. особенно если помнить, что Он воскрес. "Все мы - жители... и это хорошо! Просто Христос - Первый. Первый Житель из всех жителей".
   Но иконы - это ещё ничего. А вот скульптура в церкви, это да! Деревянная, в натуральный рост, раскрашенная в естественные цвета. Христос в терновом венце... Как живой! Сидит в нише, как в темнице, поднёс руку к щеке, смотрит себе на нас: "Ну, что же вы так друг с другом!.. Ну, вы уже совсем!.."
   Обычно люди в таких ситуациях вздыхают "Ох, Господи!.." - а интересно, что же может сказать, глядя на нас, Сам Господь?
   "Доколе мне быть с вами! доколе буду терпеть вас!"
   "И вы ещё умудряетесь думать, что живёте!?"
   Здесь сохранилось столько всего старинного, необычного, непривычного, "неправильного", что через некоторое время первое удивление ребят - от того, другого, третьего, - переросло в полную неспособность ещё чему-то удивляться. Здесь может быть всё! Любое чудо тут - не чудо, а быт. Всё, чего на свете не бывает, здесь бывает. И это нормально. Всё само собой разумеющееся. Даже свет - не электрический! У паникадила вместо ламп - "гнёзда" для свечек. А вместо провода - цепь, на которой его спускают перед службой, чтоб зажечь...
   Федя задумчиво опустил взгляд с тех небесных высот, с которых сходило паникадило. Где-то мелькнуло в нём: вот такой и должна быть церковь - не похожей ни на что! Нельзя, чтоб была похожа - зачем тогда в неё и ходить-то! Всё в ней должно быть не так... не как в школе, на работе, на улице, в телевизоре, в компьютере... Чтоб трепет пронзал, и голос сам понижался до шёпота! Но... хорошо там, где нас нет. Федя мгновенно понял: если б его в эту церковь водили каждую субботу-воскресение, в ней тоже стало бы скучно-обыденно, и она тут же стала бы - "похожа"... Так уж устроен человек! Трудно ценить то, к чему привык.
   - Ребята, всех желающих благословляю подняться на колокольню! - донёсся вдруг голос приходского батюшки, ненадолго оторвавшегося от беседы с о. Иоанном. "Вот это прико-ол!" - подумали одновременно Федя и Никита.
   На колокольню вёл не ход, а щёлка в стене. Уже - некуда. Уже - это ужЕ не для людей, а для насекомых... Да-а, романтика! Не знал, что в простой церкви бывает такое. Как-то сразу вспоминаются кино: о рыцарских временах и осадах крепостей, о древних замках и потайных ходах, о замурованных в стене кладах, о поджидающих в чёрных закоулках убийцах с кинжалами... а то и более страшных существах - но здесь церковь, так что о "более страшных" вспоминать неуместно... но они всё равно вспоминаются!
   Почему же лестница потайная? Не смогли проложить широкую? Здесь даже потолкаться негде! И смешно за компанию, и немножко даже боязно подниматься по таким крутым ступенькам в темноте. Поднимаешься, а теснотища такая, как будто... спускаешься!
   И всё это под возгласы:
   - Э-э, на меня не упадите, за мной ещё люди!..
   - Спасибо, что сказала - вместе падать веселей!
   - Ой, я каблук сломала!
   - Поздравляю!
   - Ой, мы тут все застрянем.
   - Обязательно застрянем! Стра-ашно? - подзадорил Никит. - Мы все умрё-ом!
   - Да где уж те застрять, такой то-олстый, что ли! Было бы чему застрять!.. - засмеялась Ксюша.
   - Прально, не то что ты, бегемотиха! - откликнулся Никит.
   Но вот свет и колокола наконец замаячили впереди.
   - Да все колокольни похожи! Поднялся на одну - как будто на все сразу, - со знанием дела сказал Никит.
   - Ой-ёй-ёй! Типа такой знаток! Типа каждый день поднимается! - вздёрнула нос Ксюша. Федя тоже посмотрел с лёгкой завистью: Никита с отцом, он знал, был даже на колокольне Троице-Сергиевой лавры! "Там 88 метров", - любил хвастаться Никит так, будто сам строил. Здесь-то было... может, метров 30 от силы. Но всё равно почему-то казалось, что о-очень высоко! Может, потому что кругом деревня? И колокола очень старые! Как это их не уничтожили? На самом большом отчётливо читалась круговая надпись:
   "Сей колокол отлит лета 1896 года от Рождества Христова в царствование благочестивейшего Государя Императора Николая Александровича по благословению Высокопреосвященнейшего Архиепископа * тщанием Почётного Гражданина Купца II гильдии * в храм Святаго Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова".
   - Это год коронации Николая II, - вспомнила батюшкина дочка Ольга. - А потом его Ленин убил.
   Воцерковлённые дети нового поколения про Ленина знают, что он убил Царскую семью, про Петра I, что он то ли хороший, то ли плохой - это уж кто как из взрослых говорит! - а вот про Ивана Грозного, что точно хороший, потому что первый Царь-Помазанник и его оклеветали. "Иван Грозный - он хороший: он бояр казнил!" На этом все познания в истории обычно исчерпываются.
   А здесь вдруг такое прикосновение к именам и векам... вот в прямом смысле: возьми да коснись! Видишь краешек чего-то знакомого и от этого сразу всё становится знакомым и близким. Друг моего друга - мой друг. Колокол, отлитый при святом Николае II - святой колокол.
   Федя вспомнил, как несколько месяцев назад (ещё в той жизни, до...), ездил с Никитой и его родителями в Екатеринбург - к Царственным Страстотерпцам. То была самая счастливая и дальняя поездка в жизни: "со своими" он никуда ещё дальше Дивеево не выбирался. А вот никитин отец часто на своей машине ездит и в Троице-Сергиеву лавру, и по "Золотому кольцу", и в Петербург, и ещё куда-то... Просвещает Никиту. Тогда-то родители Федю вообще без вопросов отпустили. "Мы уж вам доверяем, как себе! - улыбалась его мама, провожая отъезжающих.
   - А Екатеринбург и Санкт-Петербург - это ведь один город, да? - спросила она кстати.
   - Вообще-то нет, - сказали родители Никиты.
   - Но они же ведь всё равно где-то рядом?
   - Ну, не совсе-ем...
   - Ладно, всё равно помолитесь уж там за нас!
   - Да, конечно, помолимся!
   Вот такой вот диалог... Полное доверие: какая разница, в Екатеринбург или Петербург поедет сын с лучшими друзьями на три дня.
   Зимняя поездка неуловимо изменила жизнь Феди: тогда он и не подозревал, ЧЕМ это очень скоро обернётся! Он ведь сам не заметил, как в те дни особенно привязался к никитиному отцу... которого и прежде уважал. Как мнение его по любому вопросу стало вдруг очень ценным. И вот в семье Феди всё чаще стали слышать:
   "А дядя Коля, никитин папа, говорит...", "А Никите папа разрешает..."
   И главное, не то чтоб это были какие-то принципиальные разногласия - как раз ничего особенного, но...
   - Никиты у нас что-то слишком много стало! - сказал однажды федин отец. - И его папы тоже. У нас своя семья!
   - Какие-то они странные люди!.. - холодно сказала в другой раз федина мама.
   Федя тогда не придал значения этим словам. Подавляющее большинство всего, что мы слышим, не имеет прямого отношения к нам. А опыта заглядывать в собственное близкое будущее чрез чьи-то мимолётно обронённые фразы (пусть даже родителей) у Феди, разумеется, ещё не было.
   Тем более шокирующей оказалась развязка всего через два месяца после поездки... Как!? Дяде Коле ведь так доверяли: вот и в поездку с ним отпустили, не с чужим же человеком!.. он же многолетний друг семьи!
   - Я его другом никогда не считал! - насупился отец. - Я, скажем так... позволял ему с собой общаться.. До каких-то пределов.
   Федя даже глаза вытаращил: он никак не ожидал услышать от отца такое и вообще не подозревал, что у взрослых бывают такие отношения. Вроде, дружба есть дружба! Либо она есть, либо её нет? А тут... Он-то по всему видел, что дружба - была. А оказывается... А что, собственно, оказывается?
   Оказывается, он, Федя, просто не знал родителей. Думал, они такие, а они - другие? Вроде бы, папа простой человек, оказалось - совсем не простой... Вообще, думал, всё просто, оказалось - всё сложно! "Нич-чего не знал - ни родителей, ни людей! - подумал Федя. - Так всё сло-ожно... что просто фигня какая-то!"
   Эта "фигня какая-то" всё лето занимала его ум. Понять, что в жизни всё непредсказуемо было трудно. Точнее, не трудно, а - не хотелось! Слишком погано начинало вонять от мира!
   "Мир не такой, родители не такие, люди не такие... а ЧТО такое!? Бог-то - такой ли?"
   Последнее мелькнуло даже не как мысль, а как... опять же непредсказуемый довесок мысли. От Феди совсем не зависимый (едва замеченный... и тут же, через долю секунды, с испугом похороненный где-то там, на дне).
   Подсознание быстро сделало вывод. Родители - ужасно ревнивые существа! Им, начиная с определённой (точнее, неопределённой) черты, не нравится привязанность детей к кому бы то ни было, кроме них. Но друг к другу они его тоже ещё как ревнуют!.. с энергией, достойной иного применения.
   Собственно, эта-то ревность и называется воспитанием. Она проявляется нестабильно, скачкообразно, но полностью не исчезает никогда. Живёшь себе, как на вулкане...
   И в эпицентре этого всемирного эгоистичного бреда жизнь учит либо всего бояться, либо... ничего не бояться. К этому и сводятся все её уроки. Просто разные люди делают из них диаметрально противоположные выводы. Отважный Федька прежде не отдавал себе отчёта, что в жизни, ведь, кроме опасностей, есть неприятности: не бояться их - гораздо сложней, чем опасностей... это уж высший пилотаж мужества! Не бояться за дружбу, за любовь, за всё - может, этому и хотела научить его жизнь? Время подошло?.. "Боящийся несовершен в любви"
   Вся наша жизнь - это наши Поступки. Человек - тот, кто совершает Поступки. Борьба за дружбу - Поступок. Если она долгая и непростая... значит, тем более, есть за что бороться! Для "одноразового" Поступка достаточно храбрости, а для "долгого" - тут уж нужно Мужество. Мужество выше храбрости. Храбрость - это спринт, а Мужество - марафон.
   "Похоже, наша дружба перешла на новый уровень... как в компьютерной игре. Теперь это уж другая дружба - "прокачанная", битая, нехилая!"
   И как-то в мозгах Феди сформулировалось так: "Автор Игры любит закалять нашу дружбу сражениями, чтоб она каждый раз переходила на новый уровень".
   Сохранить, не расплескать её в мире, где на неё, как на Николая II, ополчилось множество сил и обстоятельств. Не изменить ей перед ревностью, завистью, ханжеством, полчищем "правильных" куриных мозгов - перед всеми силами князя мира сего. Сохранить любовь к родителям и одновременно - к тому, кого они не любят! Любить нелюбящих. Как-то примирять внутри себя тех, кто пока не примирён вовне. Аминь!
  
  
   3. Воскресение на развалинах
  
   И скажешь, глядя на развалины:
   "Ну, ожил! Надо начинать!"
   Владимир Рощектаев
  
   На обратном пути их застал весёлый и хитрый дождь - целый спектакль с антрактами, в несколько действий. Для полноты счастья в поездке не хватало только его... он это почувствовал и поправил дело. Но был настолько деликатен, что работал лишь во время пребывания путников в автобусе. Ни в прямом, ни в переносном смысле мочить никого не хотел!
   Всё началось с многообещающей прелюдии.
   У осеннего неба семь пятниц на неделе. Оно само не знает, ясное оно или пасмурное. У него несколько этажей, и на каждом своя погода. Пока низовой ветер ловко и шустро гонял бесформенные белые корабли, перьевые облака выше стояли неподвижно, как нарисованные. Ослепительные Ангелы выстроились в небе. Деревья внизу казались мелкой золотистой травой под их ногами.
   Вот крестным ходом пересекла поле прямая лесополоса, контрастно-яркая и праздничная под тучами. Отражением золотого кадила пробежал вдоль неё солнечный зайчик и тут же снова сменился тенью, стремительно гнавшейся за ним.
   - Небо хулиганит. - сказал Миша. - А я люблю си-ильный ветер, урага-ан! Ураган - это же от слова "ура!"? да?
   - С чего ты взял?
   - Это меня осенило! - серьёзно сказал Миша, недавно услышавший слово "осенило" от кого-то из взрослых. - Ураган собирается, а все кричат-радуются-прыгают: "ура-ура, ураган!"
   - А я, когда был маленький, думал, что "наводнение" пишется: "новоднение", - добавил Никита. - Думал: новый день наступает, праздник!.. типа Новый год!
   - Ну, вы оба жарите!
   Облака тем временем сближались, таинственно шевелили усами, деловито ощупывали ими друг друга, общались. Откуда-то брались невиданные по форме щупальца, притягивались, подавали неведомые сигналы и забавно жестикулировали. Но всё это заторможенно, как в замедленной съёмке. Куда облакам торопиться! Торопятся только люди на Земле.
   Тучи висели, как бельё. Их, наверное, забыли выжать, когда вешали, но вспомнили и вот будут делать это прямо сейчас. Невидимые рабочие в небе волокли за горизонт светлые и тёмные шерстяные тюки. Не очень-то они церемонились: тюки то и дело цеплялись за что-то, рвались, теряя на ходу содержимое... но шествие ни на секунду не прерывалось и не замедлялось.
   - Э, Федь, - застучал по руке Никита. - я смотрю: солнце сквозь облака на луну похоже - и говорю про себя: полное солнце!.. типа как полнолуние! А потом думаю: ты чё, дурак?.. солнце же всегда полное. Вот так взял и перепутал - луну и солнце!
   - Ну ты корыч! - засмеялся Федя. - Ты вечно так корышно говоришь!.. - восхищённо добавил он, балдея от знакомых интонаций друга.
   На миг в его памяти вдруг мелькнуло мутно-багровое, в дыму, солнце прошедшего лета - гнойная рана в жутких, омертвевших небесах... он сморгнул и чуть мотнул головой, отстраняя секундное видение. Нет, всё то было не по-настоящему!
   Ладонь набежавшего дождя резко хлопнула по автобусу. Пунктиры разбежались по стёклам, раздробив-разбрызгав мир. Встречная машина неожиданно чиркнула по ним фарами. Забрызганные стёкла пыхнули, как мишура: скоро Новый го!
   Сегодня и сейчас самый идиотский год в жизни Феди... кажется, кончился! Досрочно. Дождём его смыло ("Если есть машина времени, то должен быть унитаз времени" - с чисто детской логикой сказал однажды Миша). Шуршит дождь - и так хорошо на душе, что кажется: век бы всё ехал и ехал и ехал! Устал в дороге... а как будто бы и не устал.
   Хорошо с дождём и Никитой.
   - Чудо после такого-то лета! - сказала одна женщина. - Я теперь думаю: вот как современники Ильи Пророка радовались дождю, который он свёл молитвой!.. "небо развязал" после трёх с половиной лет! Раньше-то мы просто читали об этом... ну читали и читали, а теперь - пережили! На своей шкуре.
   А мальчишки-то, пожалуй, и ещё больше пережили, чем взрослые! Автобус - Ноев ковчег, где "каждой твари по паре"... и они с Никитой вдвоём. Где-то там, снаружи - "глюки" родителей и прочая чушь... а здесь - мир нормальный, в котором снова всё на своих местах. Офигеть, сколько ж всего прошло, чтоб им вновь оказаться вместе хотя бы на время! Вместе - на месте!
   Всё стреляли и стреляли по стёклам длинные капли: зачёркивали даже память о ненастоящем лете...
   А лучевые столбы и веера, вдруг прорываясь из туч, сканировали Землю. За окном было не моросящее осеннее однообразие, а стремительно меняющийся пейзаж фантастической битвы Многие даже оторвались от "стрелялок" на телефонных экранах - потому как на реальном экране автобуса стало интересней!
   Земля. Небо.
   Между Землёй и Небом - война!
   И где бы ты ни был,
   Что б ты ни делал,
   Между Землёй и Небом - война-а!
   Бывают осенью совсем не осенние дожди. Лето и весна весело переливаются в их порывах. Они какие-то... грибные, что ли? Уж будут ли после этого дождя грибы в октябре, трудно сказать... но всё равно он - грибной.
   Они съезжали с горы прямо в сердце ливня. И потом всё въезжали и выезжали из порывов дождя, как из комнаты в комнату. Комната сухая - и комната с душем, и опять сухая - и опять с душем.
   Серо-сине-сиреневый калейдоскоп из туч, мокрых "бород" и просветов стремительно менялся каждую минуту. Или, может, то был не калейдоскоп, а быстро крутящийся цветастый китайский зонтик? Словно скорость вращения мира вышла из-под контроля. Сломались какие-то правила, предписания, предопределения...
   Как красиво жить, когда не знаешь, что будет!
   И словно в такт дождю и мыслям зазвучала игравшая у водителя песня:
   Дождь упадёт на небо,
   судья не найдёт вины,
   былью окажется небыль
   и мухами станут слоны(1).
  
   * * *
  
   - Вот были в Древней Греции полисы - города-государства. - рассуждал о. Иоанн. -А уж современный мегаполис с окрестностями, тем более похож на целую страну. Сколько б мы в нём ни жили, никогда ведь не знаем его полностью. В каждом большом городе - своя "Камчатка". В каждом - свои "белые пятна". По своему городу можно устраивать экспедиции и делать открытия. Вот сейчас мы с вами заедем ещё в одно интересное историческое место.
   Автобус подъезжал к бывшей загородной архиерейской даче XVIII века. Сейчас это были живописные руины и заброшенный, но великолепный парк на вершине холма да ещё и на берегу озера! Городская периферия - местечко, о котором слыхал, пожалуй, каждый десятый житель мегаполиса, а вот ввидел... хорошо, если один из пятидесяти.
   Феде с Никитой место понравилось ещё при виде с подступов. Парк на горе полыхал над оградой, как в белом очаге. Яркие деревья словно нарочно кто-то подгреб друг к другу - как сгребают угли, чтоб жарче горели.
   Гора распустилась над улицей, как павлиний хвост. Октябрь разукрасил заглохший двухсотлетний парк на верхушке и склонах. Холм разноцветно искрился, как расправленный китайский зонт... да и по форме был - зонт зонтом.
   А вот ливень здесь, похоже, совсем не гостил: мокрая армия как-то выборочно захватывала одни плацдармы и осторожно огибала другие. Логику осени, как и логику взрослых, не понять!
   Экскурсовод рассказал драматичную историю появления резиденции. Федя, хоть и слушал вполуха, уяснил, что, вроде, оклеветали и судили какого-то архиепископа - "давно, ещё при Екатерине". Якобы он - с какого-то перепугу!? - помогал повстанцам Пугачёва: так пытались обернуть дело. На самом-то деле владыка сам сидел в осаде посреди горевшего города, провёл под обстрелом крестный ход о заступлении против мятежников. Ну, любители выставить себя героями после драки, как обычно у нас, начали всюду искать виновных. Кто-то, готово дело, настрочил донос, владыку арестовали, машина закрутилась... Потом, правда, во всём разобрались, извинились: "Ой, ошибочка вышла!" Сама Екатерина, чтоб загладить вину, распорядилась построить архиепископу новую загородную резиденцию: типа дачу... хотя какая же это дача - дворец! Вот и построили: на месте более древнего монастыря, который та же Екатерина как раз накануне и упразднила.
   - Несправедливость - норма жизни, - сказал вдруг о. Иоанн. - Во все времена так. Правда, конечно, восстанавливается... но переносно говоря, "в третий день" (вот как Христос воскрес). Неправда носится на "Ауди", потому везде поспевает первой, а правда плетётся за ней пешком... нарочно так! По промыслу! Просто от царей и архиепископов до последнего мальчишки - все должны познать и ту, и другую: чтоб научиться ценить воскресение. А то ведь так никогда и не узнаем, что такое воскресение. Будем думать, как атеисты, что это день недели... Только ведь мальчишкам-то иногда приходится потяжелей, чем архиереям.
   - Да что вы, батюшка!?
   - Тяжелей! Одно дело - испытание в конце жизни, другое - в начале. В начале и сквозняк - тайфун! Но у Христа, царя, архиепископа, мальчишки... у каждого своя Голгофа. Ну, и своё Воскресение.
   Группа "воскресных ребят" бродила по тихому глухому парку, больше похожему на лес. Обалденно пахло тёплым октябрём! Липы выстроились в дорожки-лучи. Ребята стояли на перекрёстке восьми аллей - в центре звезды. С двух сторон их осеняли две древних сосны - в форме дикирия и трикирия. Парк вдруг как-то разом открыл свою тайну. Экскурсовод сказал, что в XVIII веке он был спланирован в виде монограммы Христа. То есть на обычный крест наложили букву Х, а вертикаль центральной аллеи закруглили дальше в букву Р. Планировка сохранилась, хотя аллеи сильно заглохли. Теперь их вымостили листья.
   Федя с Никитой незаметно поотстали, чтоб, пока все слушают экскурсовода, "смотаться до развалин". Жёлтое море хлынуло-затопило каналы аллей. Ноги по щиколотку тонули в нём, и звук стоял морской. Прибой мерных шагов... а ещё в нём что-то от морозного хруста.
   И этот хруст, и жёлтые сугробы под ногами напомнили... "До Нового года 82 дня", - быстро подсчитал в уме Федя. Забавно: ум может за секунду сделать зарядку и, растопырив невидимые руки, дотянуться одной до лета, другой до зимы. Так мы и стоим всю жизнь врастопырку меж прошлым и будущим... а настоящее - лишь само это упражнение. Тренер - известно кто.
   Федя небрежно откинул слишком умную мысль фейерверком листьев из-под ботинка и рассмеялся. В следующий миг, крепко стукнув Никиту, он уже во весь дух мчался от него по облетающим зарослям к сказочным дворцовым руинам, что краснели сквозь чащу на краю парка.
   На бегу Феде показалось, что кто-то третий увязался за ними и бежит за спинами. "Ещё не хватало!" Он с досадой обернулся и... рассмеялся. Увидел, что "бегут" - причём, с большой скоростью и шумом, - мелкие сухие берёзовые листья. По звуку - точь-в-точь шаги!. Преследуют того, кто сам их же и поднял сквозняком бега.
   "Вот глюк! Мания преследования! Настолько уж всё достало, что иногда кажется, всё ополчилось против нас с Никитой, чтоб нам не быть вдвоём. Всё против нас в заговоре... но сегодня заговор провалился. Сегодня мы против всех в заговоре, чтоб всех послать подальше. Сегодня - наш день... как у того архиепископа, которого сначала было засудили, а потом построили дворец".
   Так, в погоне друг за другом, они наконец попали, куда хотели. Развалины встретили тех, для кого они, может, и стояли столько десятков лет! Развалины хороши тем, что фантазия сама рисует, что в них было... И что в них есть. Сама их населяет прошлым и настоящим. Развалины перед мальчишками - как белый лист перед писателем, уже взявшимся за перо. Лазить по ним - особое творчество мальчишек.
   - Родина зовёт на подвиг, - нарочно серьёзно сказал Федька.
   Перед тем, как залезть, ребята осмотрелись. Над окнами ещё сохранились кирпичные короны наличников. До чего интересно мир устроен! Здания уже почти нет - а украшения есть! Стена с роскошными наличниками есть, за ней - груды битого кирпича и лабиринт обвалившихся балок. Вот лихо прошла косая трещина-гильотина, словно срубая большущую корону над ближайшим окном. И стена вся красная - от крови щербатых кирпичей.
   Понятно: развалины держатся на великой силе привычки! Здания нет, но составлявшие его предметы цепляются друг за друга по инерции! Как люди в обществе: "Да будут все едино, как мы с Отцом едино..." - этого нет даже и в помине! но есть инерция. Потому, хотя нет Храма, но царит всё же не полная Пустота - которая называется ад, а - Руины.
   Голые прутья американских клёнов, проросших внутри, торчали, как копья захватчиков, овладевших разгромленной крепостью. Те деревья, что повыше, напоминали взрывы, огонь и дым. Но осень переходила в позднюю, так что огонь был уже блеклый и затухающий, а дым ветвей - жиденький и... скорее, грязный, чем грозный. Осень разбомбила монастырь и сама тихо догорала на его руинах.
   Месиво рухнувших балок, кирпичей, штукатурки и палых листьев: у дома наступила своя осень, и он облетел... Может быть, наступит и весна, но, наверно, нескоро.
   - Вот бы здесь клад найти.
   - Прикольно было бы!
   - И прикольно было б здесь в войнушку поиграть!
   Обломки балок торчали из кирпичной стены, как стволы орудий. Высоко-высоко стояла проржавевшая решётка былого окна, теперь слившегося с небом: окна уже нет, а решётка есть! Выглядело примерно как ворота без стен, торчащие посреди поля. Только здесь вместо поля - небосклон.
   Доски второго этажа, упавшие одной стороной, но другой держащиеся за кусок родной стены, образовали подобие вигвама. Наклонно рухнувшая ребристая балка, как приставная лестница, манила на штурм.
   - Полезли! - сразу загорелся Федя, увидав такое "приглашение".
   - Чё-то страхово как-то...
   - Ну, чё уж ты как не свой! Невысоко же!
   - Ну, полезли.
   Никита подсознательно, скорее, набивал цену предстоящему подвигу, чем всерьёз отказывался. "Страхово" - это вовсе не отказ, "страхово" - это... как обозначение уровня сложности в компьютерной игре. Поколебался и всё-таки выбрал "высокий".
   Встреча после разлуки должна быть отмечена хоть каким-то героическим приключением. Надо-надо тряхнуть стариной! У всякой дружбы есть свои традиции. Негоже от них отступать.
   "А то умрём - а так ничего в жизни и не сделаем", - это была любимая личная поговорка Феди, когда он звал на какие-нибудь приключения.
   Федя чуть не во всех случаях жизни, пока был младше, примерял на себя роль Тома Сойера - любимого литературного героя. Да и сейчас стал"большим" лишь внешне: получился просто очень-очень рослый Том.
   И, как всегда, он полез первый - негоже Тому Сойеру хоть в чём-то быть вторым!
   Балка визгляво скрипнула, угрожающе качнулась, стряхивая с себя седока, как дикий конь. Но Федя уже успел ухватиться за верхнюю кромку штурмуемой стены. Один старый кирпич под его пальцами тут же выскользнул и упал, но вторая рука оказалась удачливой и уцепилась крепко. Худенький и ловкий Федя без особого труда втащил свой небольшой вес наверх.
   - Фу! я уж думал, ты щас грохнешься! - то ли облегчённо, то ли разочарованно выдохнул внизу Никита.
   - Не родился ещё такой грох, чтоб я грохнулся! Давай ты тоже! Клёво тут! - уже восторженно торопил Федя. Он как-то успевал смотреть одновременно и на друга, и на потрясающий пейзаж, доставшийся, как трофей. "Оп!" - и мир под тобой: а ты даже не знал, что он такой красивый, пока копошился внизу.
   - Никит, помни: после страхово всегда бывает красиво!
   - Ага! лететь вниз красиво!.. Кто там врал, что люди не летают? Вниз - все летают!
   Никита ухватился за что-то относительно крепкое на вид и полез. Мутно-пыльные лучи из проломов казались призраками косо стоящих балок. Только по ним не забраться. Ощущение, что, карабкаясь, держишься за воздух!
   Стена возносилась в воздушную бездну и резко обрывалась... казалось, взбираясь на неё, мальчишки берут на абордаж небо. Импровизированная лесенка выщербленных кирпичей вела их прямо туда.
   - Мультик: "Облака, белокрылые лошадки...", - рассмеялся Никита, махая "крыльями" на обрыве.
   - Эй, почему облако не подаёте к перрону! - проворчал он, обращаясь к небу. - Опаздываете! В книгу жалоб напишу...
   - Ты не слишком туда торопись... без меня. А то навернёмся - и облака никакого не надо будет!
   Феде хватило ума не наступать на ту часть стенной кромки, которая слишком тоненьким мостиком вытянулась поверх пустого оконного проёма. Никиту тоже остановил:
   - Я тя` на год старше - а старших надо слушаться!
   - Поду-умаешь! - сказал Никита, но... послушался.
   Федя всегда доверял своей интуиции. Он знал : опасно - не значит страшно... просто в любом приключении надо прислушиваться к сердцу. Оно ещё ни разу его не подвело! За 13 лет жизни уже несчётное число раз возле него (но не под ним!) ломались ветки на высоких деревьях, обрушивались кровли и стены... а он проходил всё это, как опытный "страйкер" компьютерную игрушку. Наверное, подростковая уверенность в непреложной гарантии Провидения: "Со мной никогда ничего не случится" - помогала ему, с одной стороны, не бояться, с другой - рискуя, не рисковать. Это ведь даже нельзя было назвать риском. Мы же не называем риском езду на машине или пользование газовой плитой.
   Ребята огляделись с высоты. Последние оранжевые листья в млечно-серебристой небесной бездне недвижимо парили огнекрылыми херувимами. Чаще всего они расправляли крылья на самой верхушке того или иного прутика - как знаменитый Петербургский Ангел на шпиле Петропавловки.
   С козырька открылся потрясающий вид на озеро далеко внизу - длинное, карстовое, похожее на реку в широкой долине. Ещё - на тень облака. Ещё - на последний снег поздней весной. У подножия горы проходила трасса, копошились машинки - но отсюда, из древнего монастыря, перед ликом ещё более древнего озера, они казались какими-то уж совсем ненастоящими. Как картинки иного, игрушечного мира. Нажми клавишу - и тут же исчезнут!
   Руины, озеро, осенний лес - вот это жизнь! Остальное всё так... не по правде. И то, что завтра в школу - тоже так, не по правде...
   Федька вдруг увидел сверху таинственное, манящее чёрное отверстие, ведущее куда-то в подземелье - в "пещеру"! Надо слазить!" - тут же отозвалось в нём мощным побуждением. В таком возрасте действие по времени мало отстаёт от желания. Пришёл, увидел, полез!
   - Прикольное слово "кирпич", - обнаружил вдруг Никита. - Ты не замечал? "Кир-пич"! "Кир-пич"!.. Когда так повторяешь, кажется, будто он хочет стукнуть кого-то по башке.
   Кирпич полетел в дальние кусты, и они шершаво колыхнулись, как от гигантской дождевой капли. Звук удара с расстояния донёсся сла-абеньким шорохом. Так же тихо, совсем по-мышиному, прошуршала осыпь. Ширк хвостиком под осенним пологом. Кирпич Феди нырнул под обрыв заметно дальше, перемахнув никитин куст-отметку. Все звуки нарочно приглушали себя, словно были в заговоре с мальчишками - чтоб их двоицу никто раньше времени не обнаружил. "Я выиграл! Как всегда!"
   Вновь в их владениях обрелось это мельком обронённое, но важнейшее слово: "Всегда". У них теперь снова есть своё всегда!
   Приблизились к дырке.
   - Прыгай! Будет тебе лифт без кабины! - предложил Никита.
   - Ну ты жаришь!..
   Друг возвращался в федину жизнь - со всеми фразами, приколами, жестами... такими знакомыми, жившими в воспоминаниях столько месяцев - а тут вдруг снова зазвучавшими наяву. Совершилось главное, что должно было свершиться в поездке: для всех это было паломничество к месту, для Феди и Никиты - друг к другу.
   "Жив Господь и ты живой!" - как говорили ещё в Ветхом Завете.
   И стояли мальчики, то ли совсем беспомощные перед силами мира сего... то ли силы эти были беспомощны перед мальчиками.
   Стояли дети на развалинах - как на трофеях взятой крепости... и сжалился над ними Господь и даровал победу. А они не умели Его благодарить - умели только дурачиться... но и дурашества их Он принимал как благодарность.
   Взрослые ещё (или уже) не знали, что молитва бывает не только словесная.
   Ребята спустились на первый этаж. Подобрались к метровой дыре под стеной. Федя собирался проскользнуть в "нору", - но тут, уже нагибаясь, как-то случайно дотронулся до свода... В ту же секунду свод этот, державшийся... ни на чём! - сошёл маленькой лавиной в облаке известковой муки. Федя едва успел отпрянуть: "стенопад" с глухим подушечным шумом мелькнул перед самым его носом. "Уронился" большой кусок кладки.
   - Пипец! - со смешанным чувством восхищения и запоздалого страха отреагировал Федя.
   Нет, они не "искушали Господа Бога своего" - просто они были совершенно бессмертны... как все дети. Это мир мог не подозревать, что они бессмертны - а они-то это знали! точно
   Жизнь то плетётся, то вдруг резко срывается в галоп. Совместно перенесённая опасность вернула мальчишек в те старые времена стабильных приключений, когда и море по колено, и родители дружат, и встречайся сколько хочешь... и на ум даже не приходит, что может быть как-то иначе! А правда - может ли быть иначе? То, что почти полгода было иначе, обрушилось сейчас трухлявой стеной. Фиг вам, а не наша дружба и наши жизни!
   - Ой, время-то!.. - спохватился Федя. - Бежим к нашим: они уж, наверное, уходят! Спалят ещё, что нас со всеми не было... Ты знаешь: если что, я просто потерял и искал свою кепку... а ты мне просто помогал!
   - Идёт! - согласился Никита. - Мы в развалинах вдвоём её догнали, тормознули и вломили.
   Но объяснять никому ничего не пришлось. Ребята подоспели точно к тому моменту, когда группа, побродив с экскурсоводом, двинулась к автобусу - никто и не заметил их отсутствия. Или... нарочно постарался не заметить? Всё-таки, что ни говори, сегодня от начала и до конца был их день!
  
   - Ну как те` сёдня, понравилось!?
   - Вабще кла-ассно! Всю дорогу дурью маялись!.. угорали!..
   - Ага-а!.. побольше б таких поездок!
   - Ну, бывай... В следующее воскресенье придёшь, что ли?
   - Конечно! А ты?
   - Да я уж по-любак приду! можешь не спрашивать! Я воскресную школу теперь никогда не пропущу! Надо, чтоб и дальше все наши встречи получались как будто случайно. Ну, типа: ничо же не поделаешь! - не могу же я не ходить в церковь и воскресную школу! Слава Богу, у наших один духовник - отец Иоанн: от него-то родители по-любому не отцепятся. И нам с тобой теперь главное - с ним отношения не портить, чтоб через него каждую "воскреску" видеться. Но отец Иоанн хороший, и я думаю, всё у нас будет круто!
   Федя, разумеется, за эти месяцы не раз прокручивал варианты встреч совсем тайком, просто по договорённости в условленном месте, но... Гулять его в простые дни отпускали, самое большее, на полтора-два часа, да и то если уроки сделаны, а до Никита был час езды, без учёта пробок. К тому же, учились они в разные смены: Федя в первую, Никита во вторую. Накладочка! Так что пока все варианты, кроме "воскрески", не очень-то склеивались. А вот с "воскреской"!..
   Ребята, кажется, нащупали то, на чём стоит мир: любые запретительные нормы можно обойти "случайно"... потому что их невозможно не обойти, если в тебе ещё осталось что-то человеческое, а не машинное! Есть масса неисполнимых законов - которые не работают как раз в силу своей прописной строгости: тупого, лобового столкновения с реальными интересами людей. Это универсальный закон и человека, и общества: нельзя запретить воде течь, солнцу светить, живому организму дышать... Предел любой власти: вот просто как-то "случайно" не срабатывает всё, что запрещает творениям Божьим быть самими собой!
   А родители - существа настолько непостоянные, что никогда не надо спорить и переубеждать их сразу. Они ужасно упрямые и очень этого не любят! только больше злятся! Надо просто делать своё дело - и постепенно (ну, о-очень постепенно!) всё само собой наладится. Ведь если про что-то сказано "нельзя" - это означает лишь то, что нельзя сегодня (почему - хрен его знает!). Через некоторое время станет можно (опять-таки почему - он же знает!). И даже вовсе не обязательно будет сказано "можно": по реакции станет ясно, что можно. Важна не столько словесная отмена запрета, сколько... ход жизни. Ход жизни всегда сильней родителей и людей!
  
   "Господи, я вот только сейчас понял, что у нас в языке даже нет слов Тебя благодарить. Мы ведь даже не можем сказать Тебе "спасибо", потому что "спасибо" - и есть "спаси Бог": это мы можем пожелать друг другу, но не Тебе же Самому!
   Мы просто молчим перед Тобой, когда счастливы. Но это тоже наша молитва. Господи, ну мы же просто любим наше счастье - что же в этом необычного!.. мы его не заслужили, оно от Тебя. Его нельзя заслужить, как нельзя заслужить Тебя.
   Но Ты есть. И Ты с нами... и будь всегда с нами. Ты не особо слушай наших слов: наше молчание важнее!"
  
   (1). А. Макаревич
  
   4. "Возьмём огонёк..."
  
   Ещё не жаль огня,
   И Бог хранит меня.
   А. Макаревич
  
   "Нет, надо всё же как-то Его отблагодарить..."
  
   Федя с Мишей возвращались с экскурсии домой. Город уже купался в ранних октябрьских сумерках. Нежданно-негаданно в нём проклюнулось невероятно много глаз: дальних булавочных фонарей, светофоров и окон... А выше них закат играл в зайчики с бесчисленными мелкими облачками. Миша поднял голову... и обалденно разинул рот, словно нарочно копируя им очертания почти идеально круглого облака, мерцавшего отражённым сизым светом.
   - Проглотишь! - засмеялся Федя.
   - А облако - это ещё одна Луна? - спросил Миша.
   - Ну ты даёшь! Луна - это же планета.
   - Луна - это планета... - как эхо подтвердил Миша, - Нам в подготовительном классе говорили, что Луна отражает Солнце и от этого светится. Не сама светится, а... как зеркало. И облако не само светится, а как зеркало. Получается: облако - тоже Луна! Ну пусть... хотя бы по приколу так будет!
   - Да-а, ты - великий астроном! - иронично протянул Федя.
   Колобки Солнца и Луны на гигантской площадке играли друг с другом то ли в прятки, то ли в догонялки. Или это там, наверху, стадион для какого-то солнечно-лунного футбола?
   Осенью даже вечерний холодок кажется разноцветным. Пёстрые листья всё небо раскрашивают в разные тона. Небо съедает их цвет, делает их чёрными - а само от этого становится цветным.
   Прохладный воздух сумерек был настолько здоров и чист, что в нём... даже как бы чего-то не хватало. Федя долго не мог сообразить и наконец понял: комариного писка! За лето сумерки настолько успели с ним связаться, что расторжение этой ассоциации поражало... примерно как хронического больного, которого вдруг оставили все неприятные ощущения: "Уж не умер ли!?"
   Зато вместо комаров мир обильно пронзили странные светлячки.
   - Смотри-и! - восхищённо показал на них Миша.
   По всей центральной улице продавали "посверкушки" - так он их называл: ну, стеклянные и пластмассовые игрушки с мигающими огоньками внутри. Федя сам очень любил такие, когда был маленьким! Сейчас он вдруг понял, что в самый раз купить Мише что-нибудь... сверкающее, моргающее, искрящееся в темноте! Волшебную "мигалку" под стать настроению. То самое благодарение, о котором он неосознанно мечтал.
   Вдоль улицы искрился целый парад таких светлячков. Словно из разноцветной осени они родились. Семечки для будущей новогодней ёлки. Летают, мельтешат, кружатся... живые! Толкутся вокруг людей, как мотыльки у фонарей... только тут всё наоборот: люди-фонари сами гореть не умеют, горят мотыльки. Сверкающая радость... но она ведь сразу же погаснет без следа, если ею не поделишься!
   Вот и проблески небесного огня вверху совсем угасли. Рассыпчатые облака, как остывшие угли, из оранжево-розовых превратились в тёмно-серые. Но тем загадочней казались продолжавшие подавать кому-то сигналы проблесковые маяки Земли. От Большого Света остались маленькие угольки. Крошечные, но бессмертные. Они не боятся ночи. Они даже не борются с ней, а преображают изнутри.
   Маленькие, они наполнили большой мир смыслом и радостью. Плавали, как глубоководные рыбы. Пульсировали светом в бесконечном океане сумерек. Курсировали взад-вперёд вдоль уличной реки, собирались у палаток, как у кормушек. Подходили покупатели и, быстро приручив их, уносили с собой. Так они и расплывались в разные стороны. Сворачивали в переулки, заселялись в переносные аквариумы автобусов. Много-много: казалось, на целый город хватит!.. да что там на город - на целый мир! Вот облако с луной - как рыба с глазом. Зависло над миром и, не моргая, смотрит. А тут - его мальки, только что вылупившиеся из небесной икры. Да искринки из икринок! Летят, плывут и светят, чтоб мир осчастливить. Тем ценнее свет, что его окружает темнота.
   Огни в темноте - да на этом же построены вообще все праздники: новогодняя ёлка, фейерверк, свечи в полутёмной церкви... - всё одно! Мы все оттуда... "Где просто, там ангелов со сто!" Простая-простая и неотразимая красота: ярко и мигает!.. и что ещё нужно ребёнку для радости! (а "ребёнки" - это все мы: выросшие и не очень!).
   - Ну, что тебе купить, выбирай! - солидно, как папа, сказал Федя Мише, когда они наконец поравнялись с первым мерцающим ларьком.
   - Рыбки... сердечки... шарики... бусы!.. - с готовностью перечислила девушка-продавщица.
   - Лучше сердечко!.. потому что сердечко - это как самое главное!.. а рыбка - это... просто плавает, - сбивчиво, но логично обосновал выбор Миша.
   - Пожалуйста, дайте сердечко! - протянул сэкономленную бумажку Федя, потом вспомнил о сестрёнках и порылся в кармане. - И ещё... три вот таких.
   - Пожалуйста, - протянула девушка.
   Чувствуешь себя таким солидным, если можешь купить что-нибудь малышне - вот просто взять и купить, как взрослый. Себе-то не так интересно: себе каждый что-нибудь покупает на карманные деньги. А вот стать настолько самостоятельным и состоятельным, чтоб взять "отстегнуть пару штук баксов" (шутка!) на подарок обомлевшему от твоей щедрости братишке... это да-а! это ты уже - "герой другого уровня", как в игре. Даже приятно расставаться с деньгами ради такого! Деньги ждали-ждали в кармане своего часа и вот дождались. Они ведь лишь на то и нужны, чтоб с ними в нужное время по хорошему поводу расстаться... А повод сегодня - ещё какой хороший. Сегодня самый лучший день в жизни, и это надо как-то отметить. На широкую ногу.
   "Радость, если ей не делиться, быстро закисает! Она такая! - шутил как-то отец Никиты. - Её ведь надо прям сразу потреблять. И обязательно вместе с друзьями. Со всеми, кого любишь".
   "А кого я люблю? - подумал Федя. - Странное дело: когда мне хреново, кажется, вообще-е никого, даже себя! А когда радостно - всех! Вообще всех... Какой всё-таки клёвый сегодня день!" И ещё подумалось: вот ради одного такого дня он "прощает" весь год, который прежде считал самым отстойным в своей жизни.
   Всем всё простить - даже неодушевлённым предметам и понятиям!
   Знали бы родители, как сын их любит... если ему не мешать. Недаром давным-давно человечество придумало забавную поговорку: "Не мешайте мне вас любить!" Всякая родительская ревность глупа ещё и потому, что чем больше дети счастливы от дружбы с кем-то, тем больше радости несут в дом - тем же родителям. Как свечу домой из церкви!
   "Радость делает человека добрым, щедрым, благородным (ну и всё такое...). Если б в моей жизни всегда было столько радости, как сегодня, я наверное, был бы святой... (шутка!). А может, Мишка - святой? У него-то радости всегда полные штаны! Ему переживать пока не с чего. Заглянешь ему в глаза - ведь офиге-еть, сколько там счастья... Нет, а вдруг у меня и вправду брат - святой... а мы все живём и об этом не знаем". Федя засмеялся от собственных мыслей... верней, от всего. Легко-то как на душе! Полгода уже так не было!
   "Нет, и вправду, забудешься иногда, посмотришь на детей и подумаешь: неужели таким красивым может быть человек! Неужели у всех могли бы быть такие вот глаза... если б не что-то там - какое-то грехопадение, что ли. Смотришь - а глазёнки такие чистые, утонуть в них можно! Небо на земле. И это Небо тебе ещё и улыбается".
   Где-то мелькнуло в нём на долю секунды, без слов: "Вот так Бог смотрит на нас из глаз людей".
   А Миша вдруг, подскочив, дёрнул козырёк его кепки вниз, на глаза, и радостно сообщил:
   - Ты за свет не заплатил!
   "Моя школа!" - с гордостью подумал Федя.
   Диву даёшься, до чего маленьким охота играть с большими! И - большим с маленькими! Когда у тебя несколько младших сестрёнок и всего один братишка, он естественным образом, становится главным другом в семье, союзником и "своим человеком".
   Правда, играть с ним в полную силу невозможно, потому что всё-таки маленький - а у маленьких слёзы слишком близко к глазам... но для тех игр, где небольно, он вполне подходит!
   - Давай сюда свою стрекочущую козу, - вспомнил Федя и достал коробок.
   - Чего? - не понял Миша.
   - Стрекозу, говорю, давай... клади в коробку.
   Так они и несли домой дохлую "ядовитую стрекозу" и живое сердечко.
   На перекрёстке Миша крепко и доверчиво взял Федю за руку.
   - Переходим "на зелёного человечка"? - переспросил он.
   Этим волшебным вечером даже светофоры казались необычными, таинственными, родственными тем огонькам...
   - А может, мы несём светофорному человечку сердце, - предположил вслух Миша. - Ну, как Железному Дровосеку... он же тоже хотел сердце!
   Миша вырастет, потускнеет жизнь, как засиженная мухами. Но пока светлячки отгоняют всех мух. Нужно, чтоб в жизни был огонёк - хотя бы в самом-самом начале.
   И Федя подумал про братишек-сестрёнок: "Если б меня раньше спросили, я бы, конечно, сказал: "Никого мне не надо!" А сейчас... Вот Мишка и Машка и другие... - они маленькие и прикольные. Ну, прикольные же! А Миша вообще весь в доску свой. Хоть он и салабон салабоном, но всё равно свой. Мы с ним - одна банда. Одно слово - брат. Не представляю даже, как бы его не было. Не-ет, много братьев и сестёр - с одной стороны, достаёт... с другой - клёво!"
   И лицо его расцветало от какой-то отцовской любви.
   Никто сейчас не видел этого великого таинства: он неожиданно примерил на себя роль Отца. Отец Небесный коснулся его и "повзрослил".
   "Я хочу, чтоб у меня был сын такой же шалопай, как я! А что, прикольно же! Я бы ему ничо не запрещал!.. ну, кроме там... совсем уж... Ну, понятно. Мне кажется, хороший папа должен быть всегда похож на сына - и вообще всё понимать! Это матери не всегда понимают..."
   Детство - эпоха той всеобъемлющей светлой теории, которая хоть и идёт вразрез со всей последующей практикой, но... остался бы человек Человеком, если б не было в начале его пути хотя бы этой теории?
   "Всё понятно. Всё просто. Всё... прикольно!" Если б взрослые помнили - и по-прежнему были такими отцами.
   И мне тринадцать
   Ещё не исполнилось.
   И я - взросл,
   Как никогда после.
   В тридцать пять я буду худшим отцом,
   Чем был бы в тринадцать(1).
   Вот он - взрослый и ребёнок в одном лице: возраста больше нет, как в Царствии Небесном.
   Так счастлив, что хочется "умереть": чтоб этот миг никогда не кончался, и чтоб именно в этом миге выйти в вечность. "В чём застану, в том и сужу". Когда видишь такую чистоту, ты в это мгновение и сам чист. Просишь Господина Радости принять тебя в Радость навеки.
   А ведь в честь чего, казалось бы, весь сыр-бор, весь праздник? Будущее-то по-прежнему неопределённо. То, что впервые встретились после 5-месячной разлуки, это же ещё совсем не значит...
   Ничто ничего не значит - просто... принесли домой огонёк!
  
   (1). Айрат Бик-Булатов
  
   5. Служба и дружба
  
   Мальчик, биография которого излагается на этих страницах, не слишком наслаждался молитвой - он лишь терпел её как неизбежную скуку, насколько у него хватало сил. Ему не сиделось на месте: он не вдумывался в содержание молитвы, а лишь подсчитывал пункты, которые были упомянуты в ней, для чего ему не нужно было вслушиваться, так как он издавна привык к этой знакомой дороге, которая была постоянным маршрутом священника.
   Марк Твен
   "Приключения Тома Сойера"
  
   Следующее воскресенье в последний раз ездили на дачу забрать всё, что надо. Соответственно, и службу отстояли там, в загородном монастыре.
   Зато через воскресение поехали в * церковь. Федя опять был как на иголках и, сколько мог, просил Бога, чтоб всё получилось. Кто бы знал, что церковь и "воскреска" станут единственной возможностью хоть как-то пересечься с Никитой. "Место встречи изменить нельзя". То, куда его раньше "тянули на аркане", стало вдруг единственной отдушиной. Да и то ещё... дай Бог, чтоб стало! Кто же знает, как всё сложится? "Придётся корчить мину, что мне там интересно - только бы встречаться с Никитом!" Вообще-то отношение к службе читалось на лице каждого притащенного сюда ребёнка, а уж тем более, подростка. Ну, каким оно может быть!.. Людей много-много... от толпы душно-душно... служба длинная-длинная, с бесконечными повторами одних и тех же возгласов, песнопений и действий! А где же Бог? Нет, так-то Он, конечно, есть. Но... неужели именно такая служба Ему нравится!? Что, вправду нравится!? Зачем повторять Ему, Всезнающему, столько раз одно и то же!.. да ещё и такими заунывными голосами. Ну, нравится так нравится, надо стоять!.. вот я и стою. Только придумать бы, что всё это время делать (я же - не Он, чтоб мне всё это нравилось!)(1).
   Если честно заглянуть себе в душу, примерно то же чувствуют 80, если не 90 процентов взрослых. Просто дети ещё не настолько умеют притворяться, и если им скучно, стараются хоть чем-то да развлечься.
   А взрослые тем временем поют какой-нибудь очередной акафист. Старательно вытягивают "радуйся" - но до того заунывно-плаксивыми голосами, что... кого хотят обмануть! Кому радостней от такой "радости"? Нам или Ему?
   Не-ет, женский светский хор в церкви - это всё-о!.. святых вон выноси! У них, у этих женщин в платочках, уже прямо в тоне заранее что-то такое заложено.
   Акафист "Господи, авось Ты нам поверишь":
   "Радуйся смирению нашему несмире-енному.
   Радуйся тону нашему типа покая-а-анному.
   Радуйся, а мы грехом считаем ра-адоватися.
   Радуйся... вернее, не считаем - но как бы сейчас так на-адо.
   Радуйся, яко унылые голоса быстре-ей к Тебе дойдут.
   Радуйся, яко мы от длинных служб зело уста-амши!
   Радуйся, яко мы Тебе в том не призна-аемся.
   Радуйся, Радосте наша... но по нам этого не ска-ажешь!
   Радуйся, авось Ты нам пове-еришь!
   Радуйся... ой, хоть бы скорей всё это ко-ончилось!"
   Фарисейство - это искреннее лицемерие. Самое важное, что - искреннее. Враньё себе - враньё в квадрате. Враньё себе и Богу - враньё уже в кубе. Вот в этом кубе мы и живём...
   Странно - когда Федя бывал на службе в * монастыре, там ничего подобного не ощущалось! Мужской, да ещё настоящий монашеский хор был совершенно чужд псевдосокрушенной женской сентиментальности, подсознательного желания "понравиться Богу" плаксивостью тона. Там, конечно, тоже всё было очень длинно, но хотя бы... настояще, что ли. И иногда (ну, в отдельных случаях, раз на раз не приходится) длиннота службы вообще не ощущалась. Может, это и было Его присутствие? Дядя Коля, никитин папа, как-то говорил, что в Нём времени нет. Вообще нет! И хотя умом это никак не представишь, но... Федя покопался в памяти: кажется, пару раз он такое испытывал. Видимо, это и есть подлинная служба: когда уже не важно, сколько времени идёт, сколько раз повторяют, для чего повторяют. Да, там есть Бог. А здесь... что-то пока не видать ни Его, ни Никиты.
   Да, сейчас Федю волновало только одно: когда придёт Никит? И придёт ли? Если придёт, тогда Бог точно есть. "Ну что его, блин, всё нет и нет! Служба идёт, а он не идёт... лучше бы было наоборот". Федя сам удивился своим мыслям... он, оказывается, поэт?
   Скучая, он разглядывал скучные лица скучных людей.
   Ну, вот почему у "воцерковлённых" почти сплошь такие лица? Хотя... какая ж это загадка? Кто же ищет здоровых в больнице! К Богу-то чаще всего не от хорошей жизни приходят. А приходя, почти не меняются. Мы же все - хронически больные пациенты. Результат лечения будет виден... хорошо, если хоть к концу земной жизни. А пока стоим себе в очереди к Врачу и про себя ругаемся. Что ж нам ещё делать в очереди! И ненавидим друг друга за эту очередь. И ненавидим себя за то, что ненавидим...
   Когда не было Никиты - вот как сейчас, - Федя от полного безделья обычно просто теребил себе руки, играя на клавишах косточек, словно мог этим хоть как-то придать ускорение долгой службе. Жаль, в храме нельзя играть на телефоне! Ну, будет хотя бы кисть вместо телефона.
   И вдруг хлоп сзади: "Приве-ет!.." Сразу... служба другая стала! Сразу... всё в церкви переменилось. Как в Иерусалимский храм в Великую Субботу врывается буйная христианско-арабская молодёжь, совсем уж неблагочестивая по поведению!.. в этот-то миг лишь её и дожидаясь, сходит Благодатный Огонь. А тут сошла - Дружба.
   У дружбы интересная арифметика: вместе - это не сложение, а умножение качеств. Порознь почти послушные, вместе "дикие, неуправляемые".
   Но ведь если человек дурачится, то это от радости! Как же можно не радоваться, если друг с тобой?
   В церкви, как и в классе, обязательно есть своя "Камчатка". Такой небольшой притворчик сзади, в который, если специально не заглядывать, не увидишь и не услышишь, что там деется. Служба идёт своим ходом, а дела на "Камчатке" - своим! Стоят, например, на службе мальчишки (нет, отроки!), такие одухотворённые, и вдруг начинают весело дубасить друг друга... Служба службой, а дружба дружбой!
   Сели на ступеньку "отдохнуть". Никита отвлёкся побороться ещё с третьим отроком, тоже таким же "отдыхающим". Тем временем Федя вытянутым из его куртки шнурком привязал незаметно его ногу к своей.
   Рядом, на той же "Камчатке", шёл диалог шести-семилетних детей, доносились обрывки гениальных мыслей:
   - Нас здесь трое: кофта, ты и я.
   - А у кого бороды нет, тот лысый. Мы все - лысые.
   - Я хочу быть гонщиком, ещё снайпером, ещё военным конструктором, ещё десантником... Или всем сразу! Да, лучше всем сразу!
   - Ты дурак? Гонщиком же разбиться можно!.. Я видел, одного показывали: он перевернулся на машине и лежит и не встаёт. Уже сколько-то там лет не встаёт!
   - Почему не встаёт? Он живой?
   - Живой.
   - Странно... Хотя!.. А чё плохого, лежишь себе всю жизнь так и в телефон играешь. Ноутбук можно купить, на ноутбуке играть. И никто ничего не заставит делать. И в церковь ходить не надо, и в школу...
   - Когда уже эта служба кончится?
   - Через пятьсот часов!
   "Бе-бе-бе!" - сказал какой-то четырёхлетний мальчишка, проходя мимо Феди с Никитой и задирая на них голову с болтающимся языком. Те так и покатились со смеху.
   Солнце всходит и заходит, а братья по разуму, юные клоуны не переводятся.
   И всё - отроки! Так это называется.
   Чудное церковное слово "отрок"!.. "Мальчик" - это что-то такое простое, даже немножко смешное. А в "отроке" звучит как бы что-то величественное. В нём уже есть та взрослость, которая не зависит от возраста: "на злое будьте младенцы, а по уму совершеннолетни" - как говорил Апостол Павел. У тех, кого принято называть "взрослыми", чаще получается наоборот! Нет, по уму они уж никак не взрослые! Они ведут себя с детьми, как избалованные древнегреческие боги. Сила есть - ума не надо.
   Нигде всеобъемлющий эгоизм человека не проявляется так ярко, как в отношениях с детьми... и своими, и всеми вообще. Так активно, как живёт ребёнок, мне неудобно, поэтому он будет жить, как удобно мне. Морально-то совсем не плохо, что он постоянно играет, шумит и дурачится - но мне же это неудобно. Мне, любимому!
   Федя вспомнил реальный диалог - какой-то дедуля рядом в автобусе говорил по телефону, видимо, с маленьким внуком:
   - Никаких "выспался"! Я лучше знаю, когда ты выспался. Ложись спать - а то мы с бабой скоро придём и, если не спишь, двумя ремнями тебе жопу набьём. Понял! Ложись у меня!
   Родители и деды-бабы воображают себя этаким мобильным, переносным мозгом ребёнка: внутреннего ведь у него нет, есть только внешний! Нажали пульт управления - ест, нажали - спит, нажали - стих читает, став на стульчик, нажали - песенку поёт. Нашли, тоже мне, "тамагочи". А потом ещё будут говорить об "иждивенческом, потребительском отношении молодёжи к старшим".
  
   Литургия кончилась, и Федя с Никитой мгновенно скрылись во двор... забыв, на свою голову, что, кажется, намечался ещё какой-то молебен (Боже, сколько же их всего!?).
   Девочка лет пяти обходила церковное крыльцо по кромке снаружи, держась за перила. Матери, болтавшей чуть поодаль, это увлекательное занятие показалось крайне неблагочестивым. У многих таких мамаш - презумпция виновности детей во всех случаях жизни.
   - Быстро слезай! Это храм! Ну-ка слезай! я кому сказала!!! Чё, не слышала, дрянь! Быстро ко мне! Все на нас смотрят! Позоришь меня тут перед всеми!
   А люди, действительно, смотрели-оглядывались, - но... на скандальну.ю мать, а не дочку.
   Абсурдное зрелище, к которому все привыкли: детей ругают за то, что они дети.
   Когда девочка робко попыталась оправдываться, мать тут же выдала перл:
   - Закрой рот, когда со мной разговариваешь!!!
   Вот поглядишь и подумаешь: люди не вырастают, а лишь увеличиваются в размерах. Ум с годами не развивается, а лишь засоряется "опытом", обретая богатство и многообразие большой мусорки.
   Тут-то выскочила, на беду, и мама Феди, аж бледнея от гнева. Облила его гениальной фразой, как кипятком:
   - Ты к Богу или к Никите приходишь!?
   Федя не знал, что и ответить. До нас не доходят упрёки извне, когда совесть внутри совершенно чётко свидетельствует, что мы ничего плохого не сделали. Если б он мог сформулировать всё, что для него было несомненным, то сказал бы, что одно другому не противоречит.
   - Ла-адно, как хотите! Делайте, как хотите! - продолжала взвинчивать себя мать. - Пропускайте молебны, пропускайте батюшкины проповеди...
   Федя подумал: "Чисто женская логика! Вечно все её слова приходится переводить ровно наоборот. Если говорит: "Делайте как хотите!" - значит: пипец в каком она гневе! Всё-о! "Делайте как хотите" - это у неё переводится: "Я с вами не знаю что сделаю, если вы так сделаете! если только посмеете!"
   Федя еле сдержался, чтоб не ответить всё, что он думает... к счастью, сдержался!
   - Иди, слушай проповедь отца Иоанна! А мы с тобой ещё дома поговорим! - резко развернулась мама.
   "Вот так нас и разлучат окончательно..." - подумал в тот миг Федя.
   Беда имеет запах тошноты. Беда имеет цвет тонированного стекла, опущенного на весь мир. Беда имеет звук отвратительной, издевательской, неотключаемой музыки-попсы. Беда - та страна, в которой бывал каждый...
   Рабы поплелись в храм слушать... и неожиданно услышали Проповедь свободы. Пожалуй, она и предназначалась-то не для них, а как раз для тех, кто их послал. Мы ведь часто посылаем слушать и читать то, чего мы не знаем, тех, кто знает и так.
   - ...Весь мир - церковь. Непостижимо в ней совершаются разные виды богослужений. И суточного, и годового цикла... ["Всякое дыхание да хвалит Господа!"] Вот митрополит Трифон (Туркестанов) почти век назад писал в своём акафисте "Слава Богу за всё"... вот послушайте: "Что моя хвала пред Тобой! Я не слыхал пения Херувимов, это удел высоких душ, но я знаю, как хвалит Тебя природа. Я созерцал зимой, как в лунном безмолвье вся земля тихо молилась Тебе, облеченная в белую ризу, сияя алмазами снега. Я видел, как радовалось о Тебе восходящее солнце и хоры птиц гремели славу. Я слышал, как таинственно о Тебе шумит лес, поют ветры, журчат воды, как проповедуют о Тебе хоры светил своим стройным движением в бесконечном пространстве. Что моя хвала! Природа послушна, а я - нет, но пока живу, я вижу любовь Твою, хочу благодарить, молиться и взывать..."
   А мы вот проходим мимо и не замечаем, как вся природа молится Богу. Почему? Потому что "природа послушна, а я - нет". И ещё из-за суеты. Из-за нелюбви к ближнему. Конечно, мы не можем понять язык тех бессловесных молитв, но ведь мы могли бы почувствовать от них благодать, как митрополит Трифон. Мне кажется, её чувствуют наши дети, когда радуются... и даже когда балуются! Радость - это же проявление благодати. Её чувствуем и мы, когда чуть вырываемся из суеты: хоть на какое-то время перестаём торопиться, бежать, крутиться, как белка в колесе. Радость, от которой не хочется осуждать ближнего, не хочется быть стервозными, мелочными... А ведь очень-очень многое, что мы делаем, так мелко и мелочно, если посмотреть беспристрастно из состояния этой радости. Вот сегодня - солнечный день, хотя и поздняя осень. Чудный денёк - стоит только высунуть нос из дома! Честно зададим себе вопрос: а воспринимаем ли мы его как подарок Божий? То, за что стоит благодарить и радоваться? Заметили мы его вообще? Торопясь, суетясь, спеша на службу, как на работу, в маленький Божий храм, замечаем ли мы вокруг огромный Божий мир? Да, храмовое литургическое богослужение - основа основ... но хватает ли нам сил и внимания во всё остальное время быть со Христом и замечать Его присутствие. В природе вообще, а в наших ближних - особенно. Будем внимательны ко всем видам Его присутствия. Иначе вдруг, как иудеи, "не узнаем времени своего посещения". Да, ходите в храм, ходите с благоговением - но замечайте хоть что-нибудь Божие и вне храма... А то за деревьями леса не видим. За частыми службами не видим, для чего всё это!
   Зачем вся эта временная жизнь перед Вечностью? Чтоб научиться любить Бога и ближнего - вот и всё. Больше ничего полезного здесь нет! Господь все заповеди свёл к этим двум: других не существует. Зачем живём? Чтоб любить. Зачем в церковь ходим? Для того же! Зачем причащаемся Тела и Крови Христовых? За тем, что Он и есть Любовь. Чтоб от причастия Любовь в нас была. Чтоб нам в Ней жить... А живём ли мы в ней? Пусть каждый сам себе честно ответит.
   Теперь хочу особо сказать о наших детях.
   Если вы "пришли к Церкви", это ещё не значит, что к Ней пришли ваши дети. Это, может, вы "на крыльях летите" на службу, а ваши дети маются на ней от невыносимой скуки. Надо же всё-таки немножко ставить себя на их место, а не только "на крылышках летать"... иначе, не заметив, разлетитесь с ними в разные стороны. Вы-то, может, Церковь и любите - а ведь они... могут из-за вас и возненавидеть. Кто любит Церковь, любит ближнего и хотя бы обращает на него внимание: что там у него на душе. А мы что делаем с детьми? Одёргиваем за мелочи - упускаем главное. Требуем соответствовать какому-то... не существующему нигде, кроме нашей фантазии, образу "православного ребёнка", соблюдать дикие, противоестественные запреты: "не бегай, не шуми, не дурачься!.." а ведь когда приходит подростковый период, оказываемся полными банкротами: весь авторитет - ну просто весь! - растрачен по мелочам. Это всё равно, как если б человек занял крупную сумму, чтоб купить что-то одно важное (как евангельский купец - жемчужину), но за годы целиком растранжирил её по копейкам, на безделушки. Мелкие "нельзяшки" - это такие крошечные монетки. Мы перед детьми размениваем на них великие заповеди: "Не убий, не укради, не прелюбодействуй, не завидуй, не сотвори кумира" - и всё спускаем в игровые автоматы своего родительского эгоизма. А когда "миллион разменян по копейке", в душе подростка вообще стирается частица "не". Раз всё время было нельзя ничего, значит, теперь можно всё!
   Так с чем же мы так благочестиво боремся - с дурашествами или "дурью"!? Ограждая детей от детства, сможем потом огородить от недетских соблазнов? Да хотя б от той же "дури", только уже в другом смысле.
   "Не мешайте детям приходить ко Мне" - это значит: не сделайте ничего, что отпугнуло бы их от Церкви. Не вяжите для детей "бремена неудобоносимые", которые вызвали бы их отвращение. Не заставляйте все три часа стоять на службе. Устали - пусть выйдут, поиграют около храма, пообщаются. Потом в важный момент службы позовёте: вечером на чтение Евангелия и помазание, утром - на Литургию верных. А то ведь сами часто говорите: "Невозможно молиться. Дети суетятся, шумят, отвлекают нас!" А вы знаете, как один раз на подобную претензию прихожан (особенно, "благочестивых прихожанок") отреагировал митрополит Антоний Сурожский: "Да, действительно, я об этом не подумал. Но даю честное слово, что ни один ребёнок не издаст ни звука, не сдвинется с места с того дня, когда вы обе подойдёте ко мне после службы и скажете: отец Антоний, у меня ни одной праздной мысли не было за всю службу! Потому что ваши праздные мысли оскорбляют Бога, а шум и возня ребятишек - нет".
   Если сильно нажимать на "Страх Божий", то распугаем детей вовсе! Надо же понимать, что воскресенье - это не седьмой день школы, а единственный для ребят законный день отдыха. В конце концов, Сам Бог заповедал трудиться шесть дней в неделю, но никак не больше... а седьмой - Богу. А что значит "Богу"? Это значит - и ближнему тоже! Вспомните евангельские притчи. В ближнем живёт Христос! Значит, только то, что мы посвятили ближним, то и посвятили Ему. Дружба - это первый для наших детей опыт обретения Христа. Возможность видеться с другом - это возможность видеться со Христом. И обязательно должно быть, чтоб это было хотя бы не меньше, чем раз в неделю: точно по заповеди. Пусть ребята приходят сюда играть, общаться, дружить... Дружба важнее всех уроков и проповедей! Самому-то главному - Любви к ближнему никакой теорией не научишь: Любовь теоретической не бывает. А дружба в детстве - единственная практика любви к ближнему. В этом возрасте ничем её не заменишь! Если человек с детства не научится дружить и любить, то... потом едва ли вообще когда-нибудь научится. Потому-то так важно не спугнуть раннюю дружбу. Не помешать ей, не разрушить. Иначе - дадим ответ на Суде Божьем!
  
   "Вообще-е!.. Как это он так сказал!? - с изумлением подумал Федя. - Прям про нас!"
   Ни Федя, ни Никита, ни, тем более, родители Феди ещё не знали, что вчера никитин папа долго разговаривал с отцом Иоанном...
  
   - Вроде, казалось бы, ничего особенного не случилось... а душа всё равно болит.
   - Особенного - ничего! Да... - согласился, задумчиво потрепав бороду, священник. - Всё очень банально. Нелюбовь к ближнему обыденна, скучна. Это любовь - особенна, не от мира сего!.. а вот отсутствием её, действительно, кого же в мире удивишь! Как Гоголь написал в финале вот такой же вот истории: "Скучно жить на свете, господа". Все мы - вечные Иван Иванычи и Иван Никифоровичи! Расходимся ни с чего! Ведь если подумать, все мы, даже самые что ни на есть "друзья", общаемся очень поверхностно - до ужаса, до апостасии поверхностно! - на дистанции, которую очертили магические круги нашего эгоизма. Невидимые границы сталкиваются, тут же пружинят, отбрасывают нас, если мы по незнанию да по наивности пытаемся идти дальше. И ведь, действительно, очень трудно предусмотреть, где и когда именно отпружинит - "круги"-то у всех разные. Вот он - источник всех наших будто бы неожиданных недоразумений и конфликтов. В том-то и вся трагедия человеческого жития: каждый - один, каждый - сам по себе: и Бога, и ближнего, что б там ни говорили, пускают только до границ этого "круга"!.. только!.. дальше - ни-ни, табу! Дальше начинаюсь уже Я, любимый.
   - Это всё понятно, отец Иоанн. Да, ведь самое-то обидное - такой конфликт, в котором невозможно помириться, потому что тебе говорят: "А мы и не ссорились. Просто ты нам не нужен. Ты нам чужой".
   - Невозможно? - переспросил о. Иоанн. - Не-ет, в Боге всё возможно... просто в таком случае, о котором ты говоришь, всё сложнее. За настоящую дружбу (да вообще за всё настоящее!) христиане кровь свою проливают... а в твоей ситуации "кровь проливать" - это ждать! Ждать надо! - задумчиво, но веско сказал он и повторил: - Надо ждать! Не "чужой" - значит, жди. В данном случае, путь смирения - ждать и не терять надежды... если эти люди тебе действительно дороги. А я обещаю за вас молиться!
   - Спасибо, отец Иоанн.
   - Слава Богу, обычно "принципиальности" такого рода, как у них, редко когда хватает больше, чем на несколько месяцев (хотя и это много!). - продолжал о. Иоанн, - Слаб человек... и это хорошо! Будь мы хоть чуточку "сильнее" и "принципиальней", при нашей-то гордости - пожалуй, сделались бы вовсе монстрами. Мини-фюрерами. Вот тут уж слава человеческому "слабоволию"! Сомнения в собственных решениях - это возможность хоть и с опозданием слышать голос Божий. Наверное, самый страшный на Земле человек - тот, кто никогда не меняет своих решений! Мне почему-то кажется, что впоследствии у вас возобновится общение. Только торопить события не надо, чтоб не навредить! Поэтому я сейчас даже и не знаю, что делать, кроме молитвы: я бы, конечно, поговорил с ними, как с духовными чадами... но боюсь, пока не прошло их ожесточение, это может только всё испортить.
   - Да вы уж и так много сделали для нас, отец Иоанн. Спасибо! Мне сейчас не столько за себя больно, - продолжал дядя Коля, - сколько за наших детей! Федя с Никитой дружат уже много лет... для обоих это чудовищная травма! Я Бога молю, чтоб последствия были не слишком тяжёлыми: чтоб они себя не потеряли во всей этой ситуации. В мире, в людях, в Боге не разочаровались. Да разве можно на такой несправедливости построить что-то хорошее! Разве можно, дав такой пример ребёнку - разорвав всё хорошее, что было, - рассчитывать, что это пройдёт без последствий?.. Господи, только умягчи последствия.
   - Умягчи! - повторил за ним о. Иоанн. - Прости всех участников лукавого действа. Спаси и сохрани нас, Господи, от нелюбви к людям. От всякой неприязни и недоверия! И Ты, Матерь Божия, заступись! Не дай нам, Мати благосердная, в жестокосердии нашем и от жестокосердия ближних погибнути(1)...
   - ...Ведь наша семья была для Феди вторым домом! - продолжал дядя Коля. - Мне кажется, у человека вообще в жизни должен быть второй дом, такая вот отдушина. Особенно, если он из многодетной семьи - а ведь хочется иногда, хоть на какие-то часы, побыть не в привычной роли старшего брата или сына, а просто самим собой, с другом... Вообще "первый" дом любишь больше, когда есть "второй"! Любовь - это ведь свойство свободного человека, правда? Клетку не любит никто, а дом - все. Как бы понять эту простую вещь: никого никогда не привязывайте, даже родных детей, - тогда они сами к вам привяжутся!
   - Правильно, - сказал о. Иоанн. - И я ещё добавлю! Не только Никита и ваша семья нужны Феде, а все мы, в Божьем замысле, для чего-то нужны друг другу. И вся эта ситуация для чего-то и тебе нужна: Бог, видимо, хочет, тебе что-то показать: чему-то научить. Все мы каким-то образом друг другу посланы: все как-то, для чего-то... по воле или непроизвольно друг другу помогаем... Посланы мы друг другу! А знаешь, как ещё называется "посланник, вестник"?.. "ангел"! Да! Так слово и переводится. В этом смысле, все мы ангелы! - усмехнулся о. Иоанн. - Но только в этом! Бог всегда спасает нас через "ангелов" - других людей. Которые во всём остальном могут быть совсем даже не ангелы! Ой-ёй, какие не ангелы! Как и мы сами... Да, в одном-единственном можно нас всех назвать ангелами: крыльев у нас нет - зато ближние есть. Ну... всем, чем смогу, я вам помогу! А Феде с Никитой для общения предоставлю в нашей школе... скажем так, "режим наибольшего благоприятствования". У меня же самого - шесть детей, я всё понимаю.
  
   Церковная проповедь отца Иоанна произвела впечатление. Всё же федина мама, ещё не до конца успокоившись, грозилась: "У вас сегодня сколько уроков в воскресной школе? Два?.. Вот скажу отцу сразу после занятий отвезти тебя домой - за то, что вы с молебна улизнули с Никитой".
   Но тут уже традиционно для всех нашлась работа и... проблема отпала сама собой. Отца Феди попросили что-то там отремонтировать в подсобке - сломалось. Мать осталась нянчиться со всеми младшими детьми всего прихода. Самих Федю и Никиту лютый завхоз тётя Даша (давно уже прозванная ими "Чеченец года" за рабовладение!) "зарядила" перетаскать под навес кирпичи: "Скоро зима, так что... Нет, кроме вас некому! Это вам послушание, от послушаний нельзя отказываться!"
   Не было бы счастья, да несчастье помогло! То, что их совместно "запрягли", в нынешней ситуации оказалось очень даже кстати. "Чеченец года", сама того не зная, спасла положение ("Может, это её Бог надоумил, а!" - почти серьёзно сказал потом Никит). Сейчас даже совместная работа была - лучше, чем ничего! Где труд вместе, там и отдых вместе. Люди ж - не совсем звери, чтоб это не понять и не снизойти.
   Ребята быстро всё перетаскали и пошли гулять. Интуитивно они старались максимально расширить тот ареал, на котором им можно общаться. Не быть прикованными к пятачку храма и воскресной школы, вырваться хотя бы в окрестности: настолько далеко, насколько позволит время. Время - их невидимая цепь. Но насколько она длинна, можно (и нужно!) проверить на практике.
   "Нам остался какой-то огрызок времени и огрызок мира... но и это лучше, чем ничего! Огрызок яблока тоже вкусный. Особенно, если он не очень маленький".
   Церковь стояла на самой окраине мегаполиса: в одноэтажном посёлке, входившем в городскую черту. Метров двести было до высотных домов и столько же - до реки с заросшими берегами, с опустевшими пляжами.
   - Час-полтора времени, я думаю, у нас, полюбак, есть! - сказал Федя. - А за это знаешь сколько всего можно успеть!
   Никита знал.
   - Только сначала зайдём в магаз, затаримся!
   "Магаз" - это элемент независимости. В трапезной их накормили неплохо. Но то - трапеза в школе , а тут "хавчик" - на воле! И тут ты выбираешь, что хочешь. В рамках небольшого денежного лимита, зато сам. Вернее - сами, вдвоём! Лимит времени, лимит денег - зато уж отвязались от всех! Ни родителей, ни батюшки, ни завуча тёти Нины, ни "чеченца года".
   Своё время службе, своё - дружбе.
  
   (1). Из молитвы к Божией Матери пред иконой Её "Умягчение злых сердец".
  
  
   6. Прогулки по воде
  
   И Андрей закричал:
   "Я покину причал,
   если ты мне откроешь секрет!"
   И Спаситель ответил:
   "Спокойно, Андрей -
   никакого секрета здесь нет"...
   "Наутилус"
  
   Будь весёлым, дерзким, шумным!
   Драться надо - так дерись!..
   Из песенки
   Черепахи Тортиллы
  
   - А у вас есть батон?
   - Есть.
   - А полбатона?
   - Есть.
   - А четверть батона?
   - Нет.
   Никита не выдержал и схватился за живот от смеха. Федя удивлённо посмотрел на него... и, заразившись, тоже расхохотался.
   - Ну, вы будете брать? - раздражённо спросила продавщица, видя, как глупые мальчишки, забыв всё на свете, покатываются непонятно над чем у прилавка.
   - Конечно-конечно, - опомнился Федя, протягивая деньги. - Дайте полбатона.
   Услышав повтор смешного слова, Никита вообще чуть не умер.
   Почему-то слово "полбатона" вызвало такой приступ, что даже месяцы спустя оба вспоминали крылатую фразу, едва выговаривая от хохота:
   - А полбатона!?
   Страна смеха, как и страна слёз - удивительное, странное, нелогичное государство! Почему иногда от самого обычного слова или вида внезапно становится смешно? Мир будто всё время прячет что-то нелепое за спиной, прячет-прячет, а потом показывает. Что-то очень-очень "глупое", но при этом, извечно присутствующее, пробивается вдруг на поверхность. "Пальчик-пальчик гнётся..." И живёт всюду в тихоньком, сереньком,тупеньком мире этот пальчик - дети его видят, под разными образами.
   Глупый-глупый, до невозможности глупый, падший мир: над ним или уж плакать, или смеяться! Правда, смеяться над ним, говорят, грешно, но только не детям. Разве вина человека, что он, в силу возраста, нечаянно видит то, чего уже не видят другие.
   Алкашам - поллитра, детям - полбатона.
   Смеёшься над чем-то, вроде, несмешным... потом смеёшься уже над тем, что ты такой дурак - не могу! - и это несмешное тебя рассмешило. "Будь дураком - и жизнь тебе улыбнётся: ей будет весело на тебя смотреть", - скачал Никита демотиватор на свой телефон.
   - А ты сам - дурак? - спросил его Федя.
   - Нет, я только учусь, - скромно ответил Никита.
   - Я только лечусь, - переделал Федя.
   - Я только лечу! - переделал Никита.
   - Лечишь?
   - Лечу - в смысле, летаю.
   - А-а!.. тогда тебе уже не долго осталось учиться! - Федя чуть поотстал. Момент был самый подходящий: резко нагнувшись, он вдруг мастерски схватил идущего Никита сзади за ноги, так что тот, действительно, полетел.
   Поднявшись, Никит набросился на него, а Федя нарочно коротко и оглушительно визгнул. Он вообще любил, дурачась, громко повизгивать, как поросёнок - видимо, детство ещё не отыграло своё! Порой они с Никитой, удивляя прохожих, соревновались, кто громче и тоньше визгнет. У солидных отроков, ростом уже почти не уступавших взрослым, это получалось иногда лучше, чем у девочек... что их и забавляло.
   Так мало-помалу, занятые то одним, то другим, они дошли до приречных зарослей - небольшого уголка природы, где высоко колосился камыш, и взрывчиками поднимались над его нивами то ольха, то ивы, то другие невысокие деревца. Самая интересная в большом мегаполисе зона - периферия. Простор для прогулок и воображения! Пейзажи, чем-то похожие на игру "Сталкер" и прочую "постапокалиптику". А поздняя осень, постепенно сдув разнообразные декорации, открывает подлинную суть всего. Октябрь внёс свои коррективы в пейзаж. Вилы голых веток держали облака в полусолнечном небе. Палая листва шуршала от невидимого ветерка, словно в ясную погоду решила прокрутить в своих слоях любимую пластинку с записью дождя. Мягко ступающий кот почти сливался по цвету с живым ковром. Вот интересно, понимал ли он это? Или ему, рыжему, до такого вопроса было как-то... фиолетово.
   - Котовский, приве-ет! - окликнул его Никита. Но обманчиво медлительная тень тут же превратилась в оранжевую молнию и исчезла в кустах.
   - Невежливый! даже не поздоровался, - прокомментировал Никита. - Чё-то кошки и собаки сегодня невоспитанные попадаются... прямо как мы.
   Ствол берёзы согнулся так, будто она примерилась дать кому-то под зад коленом.
   - Стоит вот так! - изобразил Никит и, конечно, тут же получил от Феди настоящий весёлый пинок - "прямо в булку". Никита, разумеется, ответил. Можно сказать, обменялись дружескими хлопками, только не рукой и не по плечу.
   Потом они наконец соизволили полюбоваться природой:
   - Прикол! Везде всё уже облетело, а тут дерево - как летом. С чего это на нём листья держатся?
   - Клей "Момент" - быстро и надёжно! - не задумываясь, ответил Никита рекламным слоганом.
   - Не-е, не так, - поправил Федя. - "Клей "Момент" - не дай себе засохнуть!"
   Они залезли на дерево - просто так, из чистого творчества. Залезли со своим "полбатоном" (вернее, тем, что от него осталось), майонезом, чипсами и двумя литрами колы. Устроились в развилке веток, как в гнезде.
   Мальчишки вечно вьют гнёзда. Птицы они - не перелётные, но деревья и высоту любят! Чувство пропасти под ногами... ещё доля секунды - и костей не соберёшь!
   Детство - это чистое творчество. Чистое - в смысле, ни для чего... только для радости. Избыток энергии, избыток самой Жизни. Он лезет на дерево или забор и это его творчество.
   Наверное, три четверти всего положительного опыта жизни было накоплено в детстве... а вот отрицательного - конечно, потом.
   С дерева раскрылась во всей красе панорама тех непочатых полей грязи, которые остались за лето от большой реки. Виделось в патологически истощавшей реке что-то столь же противоестественное, как во всей истории этого года. Было нормальное общение с Никитой - остался только какой-то "дебильный огрызок".
   Но... воды-то мало, зато грязи много. Река лишь сделала вид, что уменьшилась: земля здесь оказалась коварной и прислуживала воде, став на время её заместительницей. К воде здесь не подходят - здесь в неё проваливаются выше самой высокой обуви. Слякоть чавкала и беззубо кусала за ступни, смачно плюясь при этом.
   Ребята спустились с дерева - прямо в море грязи и гниющих двустворчатых моллюсков. Никогда ещё их столько не видали! Огромные пространства были буквально вымощены росспыями ракушек. Да, серо-бурая широченная мостовая с крышечками моллюсков вместо булыжников. Если не обращать внимания на запах, то даже красиво.
   - Тут их сеяли, что ли!
   Всё бывшее русло - полоса от гигантского комбайна. Передвигаться было непросто.
   - Мы же мужчины! Мы не должны искать лёгких путей, - подбадривал Федя Никиту в этой чавкающей прогулке по бывшей реке.
   Вот парадокс: дрянь, грязь - а интересно! Неисследованное безобразие лучше всякой банальной, приевшейся красоты.
   Глядя на мёртвое море моллюсков, Федя вдруг вспомнил передачу по "Дискавери", которую они однажды, ещё в той жизни, смотрели у Никиты. В ней рассказывалось, как по непонятным для человека причинам киты всё чаще выбрасываются на сушу.
   - Может, они бросаются на сушу от того же, от чего свиньи в Евангелии бросились в воду?.. - предположил тогда никитин папа. - Чем мы дальше от Бога, тем дряни в мире больше. Мне кажется, всё как-то невидимо связано. Мир-то был создан для нас, а мы отпали, и мир... заболел. Это как в песне БГ - только с другим смыслом:
   Эта Земля была нашей,
   пока мы не погрязли в борьбе.
   Она умрёт, если будет ничьей,
   Пора вернуть эту Землю себе...
   И действительно, пока люди предают Бога и друг друга, почему бы в их мире китам не бросаться на сушу, а рекам не пересыхать...
   С трудом преодолев обширный "залив" грязи, мальчишки наконец вступили в джунгли камышей. Тростник вымахал, как бамбуковый лес в тропиках. Едва виднелись в его таинственных гущах подобия тропинок, словно змея ползла.
   Побродив вслепую, вышли наконец к устью большого ручья, впадавшего в реку. Продираясь сквозь камыш дальше, поднялись по его течению. Обоих охватила жажда совершить в жизни хоть одно маленькое географическое открытие: откуда берётся ручей, где его исток? Миновали кучку рыбаков - очевидно, клевало тут на славу, гораздо лучше, чем в основной реке.
   Федя вспомнил:
   - Прикинь, наша трёхлетняя Машка недавно отжарила! Едем по мосту, она увидела рыбака. И спрашивает маму:
   "Это дядя реку ловит?"
   "Нет, он рыбу ловит".
   "А рыбы кусаются?"
   "Ну, по-разному. Некоторые не кусаются - некоторые, наверно, кусаются".
   "А я не буду их гладить!"
   Никита расхохотался... но когда Федя увидел, куда он показывает, то понял, что Маша здесь ни при чём! Они совершили чаемое географическое открытие. Исток ручья был уже отчётливо виден метрах в двадцати. Богатый рыбой приток рождался... из огромной бетонной трубы. Идеально круглый тоннель, в человеческий рост диаметром, уходил куда-то в недра города. В эти чёрные катакомбы можно было с удовольствием залезть и исследовать, если бы не вонь. Вот точно бы залезли и всё исследовали! А так, ну что поделаешь: интересно - но воняет! (Если б мальчишки знали, сколько на белом свете вещей и занятий, которые интересны, но воняют!)
   - Ты по-онял? - восхитился открытием Никита. - Ка-на-лиза-ция! И - рыбаки. Видать, хорошо клюёт.
   - Рыбка-говняшка всегда хорошо клюёт! - откликнулся Федя.
   - А ты чё, ловил!? - поймал его на слове Никита. - Ты из неё, наверно, суши делаешь!
   - Ага, и тебя угощаю! Ты чё, забыл уже? - не остался в долгу Федя.
   С долей сочувствия они решили всё-таки поведать своё открытие хотя бы одному рыбаку:
   - Это же вообще-то как бы... сток канализации. Тут, наверно, вся рыба... канализационная.
   - А мне по барабану! Я ради спортивного интереса!
   - И что, прямо есть будете?
   - Да не, чё тут есть-то! Коту всё достанется.
   - Бедный кот, - посочувствовал Никита, когда они отошли.
   - А коту тем более по барабану! - ответил Федя.
   - Ни фига!.. мой кот - разборчивый! - возразил Никита.
   - Раз-бор-чи-вый! - весело передразнил Федя. - Он что, разборки устраивает? (А сам с секундной грустью подумал, что вот у него-то нет ни кота, ни собаки, ни даже крысы - родители не разрешают... Сам он почему-то больше всего мечтал о крысе! )
   Вдали залаяла собака.
   - Эй, не матерись! - назидательно сказал ей Никита.
   Собака не расслышала мудрый совет на таком расстоянии. Ребята пошли дальше и вскоре им попался ещё один ручей. На этот раз, крошечный, зато коварный, как мухоловка: вся его грязная вода спряталась под травой, и они, не разглядев, порядочно зачерпнули в кроссовки.
   Федя машинально выругался.
   - Не матерись, собачка! - повторил Никита с прежним выражением.
   - Ты-ы! Барашек Шон! Ты у меня щас... по-барашечьи ругаться будешь!
   - Полбатона!.. - сказал вдруг Никита.
   Федя не выдержал и расхохотался.
   - Полбатона, полбатона! - повторял Никита.
   Когда они через пару минут успокоились, то решили построить мост: "Хоть не для себя, так для людей!" (сами уже вымокли так, что и без моста ходить не страшно).
   Рядом была мелкая импровизированная помойка, а царствовал на ней старый диванный валик. Федя с Никитой, поднатужившись с двух сторон, подняли его - "Тяжёлая скотинка!" - и дотащили до ручья. Через минуту диван соединил берега.
   - Клёво! Единственный в мире мягкий мост! - оценил Никита и первым в мире по нему прошёл.
   Что для детей чушь, для взрослых - серьёзно, что для детей серьёзно, для взрослых - чушь. Две разных системы ценностей, существующих параллельно: разрыв посильней, чем между "воцерковлёнными" и "невоцерковлёнными" людьми! Занятия, про которые взрослые говорят: "Вам что, делать больше нечего!" - почему-то самые интересные! Когда делать есть чего, дела - скучнейшие: школа, воскресная школа, служба, какая-нибудь уборка дома... и так всё время! Но есть в жизни короткие чудные часы, когда делать нечего! Не-че-го!!! И вот это дураковалянье, воздухопинанье, фигопровождение, оно и есть - то, от чего хочется жить!
   Это же - причастность к чуду Бытия. Та полнота жизни, которую Бог даёт детям не горсточкой, а... объятиями. Детям Своим! Ещё не блудным сыновьям, ещё никуда от Него не уходившим... даже ни сном, ни духом не подозревающим о самой возможности такого ухода. Боже, мы же с Тобой, а Ты с нами, что ещё-то надо!.. вот мы на дереве, вот мы на заборе: Ты всегда видишь нас, и нам хорошо. Мы - Томы Сойеры, а Ты не мистер Доббинс, Ты Господь. Куда б мы ни забрались, в какой бы "штабик", мы Твои.
   Ну вот, возвели мост через ручей... для чего, для кого?... ни для чего, ни для кого, так просто! Когда делаешь "просто", и жизнь проста. Человек пойдёт по такому мосту - сразу поймёт: мальчишки сделали! Кто же ещё?.. Мальчишка - тот, кто живёт просто. "Ботаник" - тот, кто живёт сложно. Ему всё время надо что-то делать для чего-то. Бедный! Всегда делать! и всегда со смыслом!.. а ведь таких муравьёв - миллиарды, триллиарды, и все всё делают со смыслом. Бегают, суетятся, копошатся... но всё со смыслом! вы не подумайте, что без смысла!
   Муравейник. Вавилонская башня... А мальчишки вечно где-то рядышком! Всегда где-то тут вертятся... но мыслями и занятиями - не тут.
   Федя решил поглядеть, сколько слякоти налипло на подошву.
   - Тебе звонят! - сказал он, закинув ногу в грязном кроссовке на плечо Никите, прямо к его уху.
   - Ой, опять позвонили! Зачем ты скинул трубку! А вдруг девушка?
   Никита в отместку дал ему "дыньку" и похвастался с угрозой:
   - Я прикольно научился делать "оленя", "лыжника" и "дыньку". Лучше всех в классе, между прочим!
   - Ну, "дынька" - это я зна-аю! - сказал Федя. - Это вот как ты мне щас по башке дал двумя руками... руки размыкаются и "снимают мерку" с башки. А "лыжник" это как? Просвети!
   - "Лыжник" - вот так вот встаёшь, как будто на лыжах идёшь, и тебе с разбега пинок под зад дают! - охотно поделился знанием Никита. - А "олень" - это вообще просто... Приставляешь обе руки к голове, рука на руку - и тебе сквозь две ладони кулаком прям с размаха по лбу! Это... как эффект резинового шлема!
   - Или резиновой дубинки?
   - Резиновой дубинкой по резиновому шлему.
   Так послушаешь-подумаешь: прямо всё научно поставлено (со своей терминологией и обоснованием). Столько премудростей, которые испокон веков с большим творческим вдохновением придумывают школьники для весёлых издевательств друг над другом - чаще всего, к общему удовольствию истязателей и истязуемых. Это такой способ проявления любви. Всё это, как говорится, роднит людей и объединяет общество... пока Земля стоит.
   И представьте, насколько сильной должна быть дружба, чтоб тебе дали пинок или "дыньку" - а ты б на это не только не обиделся, а даже ждал... как знака для начала игры. Боль дружбе не помеха!
   - Ну, что вы за странные люди, что вам нравится делать друг другу больно? - спросили их как-то давно.
   - Са-дисты! - довольно ответили оба. - Мы садисты, а это наш садик!
   - Смотри-и, я качок! - кивнул Никита на свою тень.
   Ветерок надул рукава его куртки, и тень обрела гигантские бицепсы. Пока Никита любовался собой, Федю вдруг в долю секунды озарило! В их общении сегодня всё чего-то недоставало, чего-то неуловимого... и он наконец понял, чего! Все приколы друг над другом интуитивно вели как раз туда - к событию, которое всё восполнит и поставит на свои места.
   Федя вдруг неожиданно для себя голосом репортёра объявил:
   - Открылся новый пинкодром! Испытания уже начались.
   - А, больно же... придурок!
   - Хорошо! Боль - это слабость, которая из тебя выходит! - хохотнул Федя, воспроизводя понравившуюся фразу из недавно просмотренного фильма.
   - Бли-ин! тогда я щас вообще всю слабость из тебя выпущу! - закипел Никита. - Будешь у меня самый сильный на свете в гробу лежать... совсем без всяких слабостей. Ни одной не останется!
   - Ты дурак! Прямо в "солнышко"! - выдавил из себя Федя.
   - Попрыгай, легче будет! - сочувственно посоветовал Никита. Он вовсе не издевался, хотя ему было немножко смешно... как и Феде, только тому "солнышко" мешало смеяться.
   Дальнейший диалог проходил уже "в партере".
   Жужжит на солнышке последняя осенняя муха, указывает куда-то в небо сухой камыш, течёт речка, борются мальчишки... планета вертится. Борются, задыхаясь, два друга - мир обрёл гармонию. Будут вновь сменяться времена года: вновь планете есть с кого брать пример. Мир не умер, Земля, вопреки ожиданиям, не сошла с орбиты, полюса не размагнитились... оттого, что два исконных бойца вновь сошлись в поединке. Ибо так тому надлежало быть.
   И было, и есть, и будет!
   Поскольку никаких чётких критериев победы в столь импровизированном виде единоборств не имелось, бороться можно было непредсказуемо долго. Вот и пусть идёт битва до темноты, с неопределённым исходом, как Бородинское сражение. Никита был на год младше Феди и поменьше ростом, но чуть покрепче телосложением.
   В самый ответственный момент вдруг зазвонил телефон. Не прекращая борьбы, Никита потянулся к нему, как в каком-нибудь боевике тянутся за упавшим пистолетом.
   - Да не бери ты! Пошли их, - предложил Федя.
   - Ты дурак? А вдруг родители или дедушка... Не, не родители и не дедушка. Да... Да не помню я, чё задали... Чего?.. Уши прочисти! говорю: не помню чё! Спроси у кого-нибудь. Не буду я щас смотреть, я занят... Да... Опупенно занят... Важные дела! Иди на фиг!
   Телефон был ловко отброшен на прежнее место.
   - Ну вот, теперь уже никто не помешает разделаться с тобой! - театрально сказал Никита. И так ловко выкрутился, что в пару секунд они поменялись местами, и теперь уже он навалился на Федю.
   - Сдавайся, обезьяна!
   - Сам сдавайся!
   Наступила кульминация борьбы. Федя увлечённо укусил Никиту сквозь куртку в плечо, и тут же под глаз ему прилетел никитин кулак. "А! придурок!" - весело вскрикнули оба одновременно, восхитившись неожиданными действиями друг друга. Никогда не знаешь, во что выльется борьба "с этим даунишкой" и какие живописные следы это оставит.
   - Ничего! - утешал Никита. - Я один раз ударил кулаком в кресло, а мне моя же рука отскочила в нос. Прям до крови! Производственная травма.
   После борьбы оба были красные, как раки:
   - Куда ездил? В Мордовию, да? В город Красномордовск?
   Если дети хохочут, значит, Бог так хочет.
   - Ну, что вы как быстро гасите свет! - удивлённо сказал Федька небесам.
   - Экономят! - деловито пояснил Никита. - Там, наверное, тоже есть свой Чубайс.
   Обмелевшую реку, как зебру, пересекли длиннющие тени деревьев. Верхушка того, на которое они сегодня залезали, своим призрачным двойником дотянулась аж до противоположного берега, накрыла сразу несколько дачных крыш и вплотную подперла снизу высоковольтную вышку. "Получается, мы с тобой сёдня до той вышки долезли".
   В обратный путь двинулись, как казалось, самым быстрым путём: "Щас вдоль реки выйдем к церкви с другой стороны". Вон она уже за деревьями и домами виднеется. Близко. Здесь всё близко!
   Уже третий ручей попался сегодня на пути - журчащая слякотная промоина. Узенькая дощечка была перекинута на метровой высоте.
   - Чё-то неохота навернуться, давай обойдём, а? - благоразумно предложил Никит.
   - Что, испугалась? - поддразнил Федя.
   - Ну, ты дурак... ну, блин, давай обойдём! - заупрямился Никит.
   - Где ты тут видишь обход!? Ещё бы сказал "объезд"! Везде этот ручей - никак к церкви не пройти, только через него.
   - А обратно...
   - Ты дурак! Обратно вкруговую, как шли - это вообще полбато... ой, полчаса! ещё по грязи... времени же вообще нет, меня родаки убьют!
   - Ну ладно, полезли... только ты первый.
   Федя шагнул, забалансировал... Всё бы ничего, уже почти перешёл! но тут, осмелев, ступил, наконец, Никит и - дощечка тут же коварно перевернулась, ловко опрокинув их обоих в ошеломляюще-ледяную жижу. Всё произошло в секунду, но как бы в замедленной съёмке. Вот ты ещё в воздухе - и вот ты уже в воде!
   Нет, это совсем не страшно, просто... как чьё-то вонючее, расчётливое, подлое издевательство. "А-ха-ха-ха!" Столько сегодня прикалывались друг над другом - и вот кто-то невидимый решил приколоться над ними. Заранее (может, с самого начала путешествия?) всё до миллиметра просчитал, подвёл к месту и... нате вам!
   Поскольку хлопнулись оба в сидячее положение, то провалились в грязь, ил и воду по пояс. Промоина была - как корыто с невероятно склизкими склонами и дном.
   - Прико-ол! За всё лето ни разу не искупались вместе, зато сейчас...
   - А-а, мне уже пофиг, чё будет! - в сердцах от всего сказал Федя. - Настолько уже всё это достало!.. Ё-моё, ты мой друг! Имею право после такого-то перерыва чуть не в полгода раз в неделю оторваться с другом! В конце-то концов, если будут слишком возникать, поставлю условие: на фига мне эта воскресная школа и эта служба, если!..
  
   К большому удивлению Феди, его не ругали и даже почти ничего не сказали. Даже за перепачканную вдрызг одежду, за купание в ручье... Отец только посмеялся и долго ещё хмыкал, пока вёл машину. Родители иногда бывали добрыми, только получалось это как-то непредсказуемо: весь график доброты и хорошего настроения, к сожалению, никак не поддавался вычислению. Причины обычно тоже оставались загадкой. Федя, поломав голову, всё чаще приходил к выводу, что никаких причин нет вообще! Надо к этому просто привыкнуть. Всё, что на свете людьми делается, беспричинно!
   Уже дома, перед сном, хорошенько и с удовольствием помывшись, Федя вдруг задумчиво и "беспричинно" посмотрел в окно на месяц, на окружающие его белесовато подсвеченные облака-сугробы.
   "Новый год! В небе уже зима! У нас ещё нет, а там... вон сколько снега: все проспекты небесные занесло! луна в пробку попала! Зато жизнь из всех пробок вырвалась".
   И "беспричинно" подумалось, что грядущая зима принесёт много-много чего хорошего. Очень хорошего! Ну да, уж после такого-то беспричинно плохого... чему ещё и быть, как не беспричинно хорошему!
   Беспричинно быть!
  
  
  
  
  
   Часть II.
  
  
   1. Две пещеры
  
   Давай разроем снег
   и найдём хоть одну мечту...
   "Чиж и К"
  
  
   Нормальное общение исподволь, неторопливо возвращалось в жизнь, как нормальное дыхание после быстрой пробежки. Федя даже курить почти бросил: теперь не очень-то и хотелось.
   Он вынырнул по другую сторону беды. Да, это была именно "по-беда" - "после беды". Так она, оказывается, выглядит: не величаво, не торжественно, а... просто ты живёшь! Живёшь, как есть, и это уже победа.
   Иногда сквозняк ненадолго возвращался в сердце: "А что если опять запретят?.." Но Федя как-то сам себя на ходу учил гнать мысли: это был первый в его жизни стихийный опыт борьбы с помыслами. Очень полезный. Мысли ведь, оказывается, можно принимать... или не принимать. "Пока мы играем, страх пусть подождёт за дверью". Тревога за дружбу, если и оставалась, то в самой малой дозе, как мобилизующая на боевой настрой.
   Всё будет хорошо!
   Вот и Зима однозначно пишет в своей книжке, что всё будет хорошо. А она не ошибается.
  
   I.
  
   Зима - белый лист, на котором можно написать сказку: для того он и предназначен. Он скучен лишь когда на нём ничего не читается. Когда у тебя не хватает фантазии. Красивая разноцветная обложка лета позже переплетёт готовую книгу... но сама книга жизни - это Зима...
   И все мы ботинками, лыжами, коньками печатаем и печатаем на ней какой-то загадочный текст... прочитать который сможем лишь много позже.
  
   Однажды после "воскрески" ребята решили построить пещеру: нашли самый подходящий сугроб метрах в тридцати от церкви.
   Вдоль поселковой дороги тянулись Гималаи отброшенного снега. У забора поднялся продолговатый вал, сравнявшись с ним по высоте. По замыслу ребят, туннель несколько метров длиной должен был буквой Г пронзить длинный сугроб. Никита начал копать с торца, а Федя - с фасада. "В центре соединимся!"
   Любой сугроб - это потенциальное архитектурное сооружение, которому человек придаёт состоявшийся вид. А состояться он может лишь при наличии интерьера. О чём, видимо, втайне и мечтает всю свою короткую жизнь. Можно представить себе, до чего гордятся и превозносятся сугробы, имеющие "метро", над теми своими собратьями, которым такое благодеяние никто не оказал. В благодарность они готовы открыть мальчишкам некоторые свои секреты и подарить немало радостных минут.
   Том Сойер лазил в уже готовую пещеру. В наших менее щедрых на приключения краях мальчишкам приходится делать всё самим. Правда, в том, что сделано твоими руками, ты уж никак не заблудишься... но иногда ведь хочется! Смотаться от всех этих благочестивых великорослых зануд туда, куда им точно хода нет.
   Древние подвижники сходили под землю, а современные мальчишки - хотя бы под снег. Пещера нужна, просто необходима! У кого не было своей пещеры в детстве, у того во взрослой жизни... пещера образуется в душе.
   Самое интересное - пробиваться навстречу друг другу! Преодолевать многометровые холодные толщи, точно зная, что в конце концов встретишься. Если терпения хватит. А его хватит, кто бы сомневался! Снег попадал в перчатки, сапоги и самое странное, - под ремень, в штаны. Но всё это только задорило и подгоняло обоих сугробокопателей.
   Федя строил пожирающую его глотку с большим энтузиазмом. Если смотреть снаружи, казалось, сугроб медленно проглатывал его: сначала из снежного рта ещё торчало полтуловища, потом - только ноги, наконец, и их целиком всосало внутрь.
   Поначалу где-то в глубине души было чуть страшновато - будто ввинчиваешься всё дальше в недра Земли, как живой бурав. Человек ведь всё-таки не крот: ему неуютно лёжа втискиваться под тяжкий наст, закрывая последние остатки света собственным телом и едва находя в тесноте место для работы рук. Но, вползая и выползая, Федя постепенно расширял нору. Становилось просторней... а главное, он сам привыкал и всё больше увлекался профессией снежного рудокопа. Туннель стал уже таким, что парнишка легко помещался в нём на четвереньках, а не на животе. Отпала необходимость вползать по-пластунски.
   Вздрогнул от жути, подкравшейся сзади... а жутью оказался Никит:
   - Прикинь, в сугробе - свои ловушки! Прям как в пирамиде!
   - Какие? покажь!
   - Вон, старые репьи! Я до них докопался - а они такие наглые, меня всего облепили!
   - "Доко-па-ался" уж! - засмеялся над словом Федя. - Ты чё, гопник?
   - Ну, я не в этом смысле! Дорылся... Сам зырь: сколько репейников.
   Действительно, туннель со стороны Никиты уходил в жёлто-серые заросли. Сухие, крошащиеся репьи словно нарочно дожидались в глубине, когда кто-нибудь до них дороется. Засада! Сугроб внутри - это ж целый мир. Чего в нём только не найдёшь! Можно почувствовать себя археологом. Или спелеологом - но это когда пещера будет уже готова. Или... строителем метро.
   - Э, Никит, знаешь чё. Нам с тобой уровень надо выровнять! - прикинул на глаз Федя с видом специалиста. - Ты, получается, глубже копаешь - вон уже почти до земли... а я чуть повыше.
   - Ну, тогда зарывайся ты ко мне - чтоб нам встретиться!
   От входа было уже так далеко, что оба рыли практически в полной темноте. Даже когда оглядывались, едва могли разглядеть собственные ноги. Но судя по тому, насколько глубоко оба "въелись" в сугроб, до таинственной встречи в недрах осталось совсем немного.
   - Я уже слышу, как ты навстречу копаешь! - опять вполз в федькин туннель сзади Никит, так что Федя снова вздрогнул от неожиданности.
   - Ага-а!? - переспросил он радостно и чуть недоверчиво.
   - Сам послушай! Вот ты щас не копай, а я буду копать, и ты услышишь.
   Никита побежал к своей штольне. Через полминуты Федя услышал в давящей подземной тишине глухой, размеренно скребущий звук, будто навстречу ему рылся гигантский крот. Восторгу не было предела! Федя побежал сообщать Никите, что - слышит... наконец-то слышит!
   Теперь оба работали с удвоенной энергией, предвкушая великое событие Встречи. Каждая вывороченная горсть снега приближала миг победы. Плотные недра понемногу сдавались под напором двух фронтов. Наконец рука Феди ушла в пустоту. Через пару секунд в лицо ему ткнулась жутковатая чёрная пятерня мумии. Испуг смешался с восторгом.
   - Мы это сделали! - заорал Никита.
   - Мы их сделали! - подхватил Федя, не зная, кого "их", но главное, что - сделали...
   Две пары лап, смешавшись в единую кашу, отгребали последние остатки рыхлого препятствия и расширяли "золотой стык" туннеля... временами отплёвываясь и смешно перебраниваясь: "Э, хоры мне снег за шиворот сыпать!" - "Я не нарочно!.."
   - Мы внутри дракона, - пришло в голову Феде. - Это такой дракон, а это его кишечник!
   - А мы тогда кто - глисты, что ли? - сделал вывод Никита.
   - Ну вот, вечно ты всё опошляешь! Я ему про романтику, а он - про паразитов.
   - Такой уж я паразит! А ты знаешь, что такое насморк кишечника?
   - Да ну тебя! Иди-ка ты... туда, где насморк.
   - А хочешь анекдот?
   - Давай.
   - Богатырь подъезжает к пещере дракона и кричит во всю свою богатырскую мощь: выходи на бой, чудище поганое! Молчание. Опять кричит: выходи на честный бой, трус!.. Долго звал. Вдруг видит над собой огромную голову и та ему говорит: ну, честный бой, так честный бой - но зачем в задницу-то орать!
   Они наконец выползли на свет... а тот обманул их, пока копали и уже куда-то утёк. Смеркалось. Зев пещеры таинственно темнел в пепельно-синей горе - волшебный и манящий, как кроличья нора из "Алисы в Стране Чудес". Сугроб был весь в мелких комочках, как творожная масса, и когда его озаряли фары проезжавших машин, таинственно мерцал пупырышками. А туннель чернел и зевал, как пасть, недоступный ни для какого света. Он будто сглатывал темноту, когда лучи на скорости скользили мимо: "Ап", - открывался и закрывался. Жуть! Прекрасная жуть... Чёрный рот словно хотел что-то сказать или, может, кого-то проглотить... не разберёшь! Сами его сотворили - сами же и смотрели загадочно-поражённо. Он гипнотизировал и манил... но, даже маня, вовсе не обещал легкомысленно раскрыть им, смертным, все свои бесчисленные тайны. На любую дыру, отверстие, черноту, можно смотреть так же, как на воду или огонь: вроде, и ничего не происходит - и не оторваться! Федя на секунду вспомнил, как в самом раннем детстве жутко боялся любых дыр. Что в них чуялось? какая мировая тайна?.. Но позже именно то, что прежде пугало, начало отчаянно манить: любые подвалы, подземелья, провалы, развалины, даже дупла в деревьях. Может, он был диггер по природе, хотя не знал об этом. Ведь настоящей пещеры он ни разу не видел. Только читал "Приключения Тома Сойера", "Копи царя Соломона"... Пещеру невозможно узнать, к её мрачновато-прекрасной вселенской тайне можно лишь прикоснуться! Может, у человека с ранних лет есть неосознанная потребность созерцать свою будущую могилу (не узнавая её "в лицо") - за которой что-то там откроется...
   Если б этот мир не приводил нас всех рано или поздно к сквозной пещере, он был бы теснее и уже пещеры!
   Ребята залезли вновь. Чем-то их туннель был похож на белую деревенскую печь с длинной трубой - только лежачую. Кстати, в ней было заметно теплее, чем снаружи.
   А с карманным фонариком можно было сполна ощутить себя шахтёром. "Дай-ка я снаружи погляжу - а ты посвети изнутри!" Призрачные всполохи в утробе сугроба смотрелись таинственно-нереально. Снежное чудище вдруг оживало, и внутри его что-то происходило. "То ли это у него мозги светятся, то ли желудок", - подумал Федя. Иногда от колеблющегося света казалось, что Снегорот гримасничает. В освещённой пасти показался и тут же вывалился наружу чёрный язык: это Никита выполз из недр. А может, не язык и не изо рта?
   Федя вдруг расхохотался. "Чё ты ржёшь?" - удивился Никит, но Федя ничего не объяснил, только заразил его смехом. Так они и покатывались вдвоём, сами толком не зная, над чем... Скорее, не над чем, а от чего - от счастья.
   - Ноги до того отмёрзли!.. Уже не чувствую, где нога, а где обувь! - сказал вдруг Никита.
   - Ага, - подтвердил Федя. - У меня то же самое!
   Штаны промокли насквозь. Поскольку снег попал за пояс, промокло и то, что под штанами. Поскольку он попал за шиворот, рубашка пришла в такое же состояние. На Феде не осталось ни одной сухой вещи. Губы стали сливового цвета. Он весь дрожал... и смеялся.
   На душе было так хорошо, будто сам Творец неслышно приветствовал сотворцов Своего мира. Они же - Его образ и подобие, как Он мог не радоваться делу их рук! Они совершенно бескорыстно возвели величайшее из всего, что могли. Значит, пока здесь и сейчас это было самое важное на Земле дело... может, более весомое, чем тысячи чужих слов, прочитанных кем-то по молитвослову? У творцов всегда особые отношения со Творцом. Если вам когда-нибудь в жизни доводилось быть мальчишкой (ну, вдруг!? маловероятно, конечно, но... чего на свете не бывает!), вы вряд ли уж когда-нибудь забудете Его благодать.
   На обратном пути ребята случайно обнаружили и обследовали другую "пещеру", выкопанную кем-то до них. "Наша - круче!" - вынесли они солидарное мнение. Действительно, чужая оказалась меньше раза в четыре. А когда есть с чем сравнить, своё начинаешь ценить больше! Понимаешь величие сотворённого!
   Федя на секунду задумался. Ему вдруг представилось, что все эти "блиндажики" - их и чужие, - соединяются, образуя некий сложный лабиринт. Или тайный метрополитен, проходящий под всем посёлком. И сейчас они соорудили лишь одну из бесчисленных станций: "Фёдоро-Никитскую". И неслышно проносятся электрички в недрах снежного метро, и люди могут уехать на них, куда сами захотят... но почему-то никто из перешагнувших определённый возраст никогда больше не заходит в это метро. Ни разу! Хотя никакого формального запрета нет.
  
   II.
  
   Ни один человек не мог похвастаться,
   что "знает" пещеру. Узнать её
   было невозможно.
   Марк Твен
  
   Федя уверенно чувствовал в себе, что, кажется, начинается долгожданная болезнь... Оп, здорово! Есть ли у школьника в промежутках между каникулами большая радость, чем ОРЗ? ОРЗ переводится: "Отдых раба от занятий". Кашель - гимн свободы от школы.
   Бывают такие глупенькие взрослые, которые спрашивают детей и, получив вдруг честный ответ (и такое бывает!), удивляются: "Ты не любишь школу!?"
   Да кто же любит каторгу! Её можно только терпеть.
   Шко-ола!.. Одиннадцать убитых лучших лет жизни.
   Усталость от уроков копилась, копилась и, наконец, прорвалась болезнью. Обычно так всегда и бывает. Если слишком утомился, впереди, того и гляди, избавленье! Словно ОРЗ или грипп происходят не от вирусов или простуды, а от усталости. Организм сам знает, когда для здоровья ему нужна маленькая болезнь. Когда дальнейший рост нагрузок был бы более вреден, чем микробы. Организм Феди как-то уж сам, без напоминаний, свято соблюдал раз заведённую традицию: зима без ОРЗ - всё равно что лето без купания.
  
   Необычное ощущение: утро - а никуда не надо! Ни в школу, ни в церковь. Вот он День!.. просто день: без загромождающих "обязаловок". Вроде, какая-то часть тебя виртуально проделывает всё то же, что обычно: во столько-то минут выходит из дома, во столько-то - слышит звонок на урок... а другая в это время ехидно смотрит на неё и хихикает: "А вот и не надо мне сегодня всё это делать - обломайтесь! И на ближайшие несколько дней - побрейтесь! Я уже не ваш, не достанете".
   "Ну, поехали!" - мысленно объявил Федя, укладываясь в кровать: универсальное транспортное средство всех заболевших школьников. Поехали по стране под названием Свобода. Круиз в несколько дней.
   Позже (всего пару лет спустя, уже имея первую возможность сравнить...), он понял, что это блаженное ощущение ("вольты пошли") в чем-то сродни лёгкому опьянению. "Хо-ро-шо-о пошла!" - как говорят опытные в выпивке люди. Вот и ОРЗ... хорошо пошло! Это же такой детский, трезвеннический вариант "мухи". И логика отдыха в обоих случаях одинакова: "Выпил с утра, и целый день никуда не надо!" Непонятно: то ли это во взрослых так и сидит вечный ребёнок? то ли, наоборот, в детях "мудрый" и многоопытный взрослый, высунув голову из будущего, говорит порой: да отдохни ты, расслабься... школа не волк, в лес не убежит!
   Есть в болезни и другие дополнительные приятности: например, пить по многу раз на дню чай с лимоном. Это уж давно известно: если Новый год ассоциируется с мандаринами, то ОРЗ - с лимонами. У каждого праздника свой запах и вкус. Приятно, когда обязанность настолько совпадает с желанием! "В этом-то я уж точно буду смиренным и послушливым". - решил про себя воцерковлённый отрок.
   Потом... в болезни есть что-то героическое! Вон как меня трясёт-знобит, как ловко и прикольно подкручивает суставы, как мотает, когда я встаю и так мужественно-самоотверженно направляю стопы в туалет... вообще как меня суперски колбасит: это ж не каждого так - заслужить ещё надо. В период этого расколбаса чувствуешь себя настоящим человеком. Есть причины быть вполне гордым и довольным собой! В общем, болеть - почти во всех отношениях классно, за исключением отдельных мелких неприятностей, которые вполне героически терпимы. Гордишься даже своей температурой, примерно как спортивным достижением: типа прыжка в высоту. А когда начинаешь понемногу поправляться, то вообще появляется такая куча свободного времени, что можно... да-аже например, почитать книжку! Чего обычно ты не делаешь.
   Наконец, выздоравливаешь - весь какой-то обновлённый, "заново родившийся". Приятно болеть, приятно и выздоравливать... если не слишком быстро! Это то же, что радость от зимы: классно, когда она наступает, классно, когда кончается.
   "Похоже, в пещере я нашёл, что хотел". Теперь он лежал в другой пещере того же цвета, - со сводом из толстых одеял, - прячась от лихих ознобных мурашей, которые царили везде, кроме этого грота. Стоило высунуть хоть ненадолго любую часть тела, как они начинали дружно бегать, щекотать и трясти. Это было даже смешно и увлекательно, как маленькое приключение: Федя несколько раз специально экспериментировал. Высовывался, а в нужный момент опять прятался! Тёплые недра каждый раз вовремя спасали его, и мураши отступали. Иногда, правда становилось, наоборот, невыносимо жарко, словно в пещере вдруг резко прибавили отопление. Тогда приходилось спасаться уже от непрошенной сауны, впуская свежий воздух.
   В целом же, пещера жила своей жизнью, интересной, хотя и довольно однообразной. Федя ещё утром положил под подушку карманный фонарик - взял с собой в экспедицию под названием Болезнь. Теперь, когда приходило соответствующее настроение, накрываясь с головой, тихо исследовал подземелья. Эта пододеяльная спелеология вполне его увлекала.
   Пещера тёмная, слоистая. С бугристыми потолками. Страшный и странный лабиринт в два этажа: от двух одеял. Галереи и анфилады гротов. Закоулки и спуски-обрывы. Крутые зигзаги ходов, словно змея ползала. Контраст белых стен и чёрных провалов. Ощущение какой-то тайны - где-то там, в сланцевом эпицентре всего.
   Сколько тайн и приключений сокрыто в складках, в главном гроте и ответвляющихся ходах, под холмом подушки, в меняющих конфигурацию душноватых лабиринтах, в появляющемся и исчезающем (по мановению твоей ноги) "свете в конце тоннеля"... Цвет тот же, что у сугроба, но только это жаркий, о-очень жаркий сугроб! И источник его тепла - ты. Твоя гриппозная кровь - магма внутри этой маленькой планеты. И вот ты всё исследуешь, исследуешь... пока не забудешься тяжёлой, но блаженной дремотой.
   Никто ведь не видит, что ты в 13 лет так "глупо" играешь: здесь стесняться некого. Пожалуй, можно и в 30 лет так играть! "Стра-а-ашно! стра-а-ашно!.." - бормотал-прикалывался Федя, вздрагивая от смеха, как только что дрожал от озноба... а в другом мире, во тьме внешней, в такт завывала вьюга, "словно ей хотелось матюгнуться, но она забыла все слова".
   Впрочем, нет... это будет, конечно, потом: Федя от болезни путал последовательность событий. Да, тот вьюжный, воющий вечер (ветер?) наступит позже. А сначала был совершенно солнечный день - один из тех декабрьских праздников солнца, когда в полдень в затопленной светом квартире торжественно, ослепительно и жарко, как весной... и как сосульки, сверкает на полках хрусталь. А ты выглядываешь на всё это из пещеры. Из хоббичьей норки.
   Вот в открытой форточке играют струйки, как вода в закипающем чайнике. Курится-змеится их золотое отражение на стене: объёмное, трёхмерное... и из-за этого сказочное, как окно в Зазеркалье. Сказка коротенькой болезни приоткрывает окошко в мир свободный, волшебный и счастливый... не наш, но иногда делающийся самым нашим, самым родным. Дети порой ездят туда на экскурсию - в автобусах-кроватках своих снов и фантазий. "Я уже не деть. Но оказывается, пока всё ещё не забыл туда дорогу!"
   Но до чего же стремительно солнечные зайчики совершают круговорот по комнате! Только что было утро - уже вечер. Как живо они с рассветной стены перебираются на закатную! Только золотые полотнища от окон распростёрлись над кроватью, и вот - не успеваешь весело пожмуриться, как их уже унесли влево. Всё дальше и дальше: по шкафу, по столу... Зайчик решил было почитать раскрытую книжку, но тут же бросил её.
   Замедленная карусель, но всё же карусель. С неполным поворотом: вечером, как всегда, начнётся багровый пожар, и она истлеет вся без остатка, не успев завершить даже маленький круг. И никогда ей не дано пройти его целиком.
   Почему-то, когда болеешь и ничего не делаешь, видишь многое, чего, делая, не замечал. "Скоромимоходящую красоту мира", - прочитал однажды Федя в молитвослове.
   Тень прибывает, как вода при всемирном потопе. Она ползёт до того зримо - со скоростью где-то, наверное, 2-3 сантиметра в минуту, - что становится даже чуток не по себе. Вот - вращение Земли, которое мы обычно не замечаем! Какое у нас, оказывается, всё быстрое в мире. Только шапку держи! Или голову. Это не голова от болезни кружится, это планета кружится! "Вдруг ощущаю, как валко движется страшным волчком подо мной Земля"(1). Странно, как это у нас двери не хлопают и сквозняки не гуляют от планетовращения. Всё - скорости, скорости... Но почему-то ты ощущаешь их, только если сам не двигаешься. То есть двигаешься, конечно, но не ногами, а... Землёй. Ничто не пребывает в покое! Вот он - урок физики на дому... правда, довольно странный. Весь мир - гигантский часовой циферблат. И когда-нибудь эти часы выйдут из строя.
   Играл Федя и на телефоне, накрывшись с головой. Утомлялся - засыпал. Просыпался, принимал таблетки, полоскал горло, ещё немножко играл - или просто думал о том о сём, глядя в потолок, опять засыпал... Так прошёл день. Утро плавно, без всякой суеты перетекло в вечер, закат сдуло начавшейся метелью, и комната застыла в таком таинственном полумраке, что уже и спать не хотелось - а хотелось глядеть-глядеть во все глаза! В таинственно-предпраздничном пейзаже комнаты недоставало только ёлки, но и она через где-то недельку появится.
   А снаружи... Гигантские метельные призраки, шагая через дома и деревья, толпа за толпой, порыв за порывом, гуляли по серо-сиреневому миру. Уютно было смотреть на их пьяное, подвывающее шествие из окон, из-под тёплого одеяла. Полузамкнутый двор надувало, как парус, и казалось, дом сейчас полетит. Ветер завывал то страшновато, то "ржачно". Было полное впечатление, что это живое существо, даже с чувством юмора... только уж слишком психопатическим. Похоже на тех людей, которые не умеют "убавлять громкость" - и если их об этом попросить, только сильнее ржут. "Аха-ха, просили потише! аха-ха, размечтались!.. Ура-а-а!!!"
   Вьюга вопила и свистела всем назло, так что иногда похрустывали стёкла. В вытяжные трубы периодически словно кто-то проваливался, колотясь на лету и протяжно ругаясь. Вихри-громилы всё время чем-то хлопали, грохали, ухали и шандарахали. Сплошное хулиганство на дворе и в доме!
   Федя подумал, что, наверное, пещеру, которую они с Никитой так старательно рыли, уже занесло? Ломать - не строить, да у метели как-никак и сил побольше! Ну, что ж, они сделают новую - или откопают старую. Человек всё на свете делает по многу раз, на то он и человек. Главное, чтоб хватило упрямства!
   Вой вьюги за окном вдруг, как ни странно, напомнил ему... писк комаров над ухом летней ночью. "Вьюга - это большой комар, - думал он, уже засыпая и "глупея" от сна всё больше и больше. - Вот и хорошо: все бы комары спать не мешали, а наоборот... Что наоборот?.. Наоборот... бегемот... рот... народ... идиот".
   Он уснул, убаюканный этим никогда не пьющим кровь гигантским белым комаром, а зима под покровом темноты всё пела и пела, шла и шла, словно не будет ей конца.
  
   (1). Тимур Алдошин
  
  
  
  
   2. Победитель "мышей"
  
   Николай (греч.) - победитель народов.
   Из словаря.
  
   Наступила самая лучшая часть болезни: чувствуешь себя уже почти хорошо, а в школу ещё не надо. Дни напролёт Федя играл-бесился с "мелкотой". "Мелкие" - они ведь тоже люди! Чуть только от нечего делать "опустишься до их уровня", сдашь ум в камеру хранения и займёшься какой-нибудь общей буйной, дикой ерундой, как они сразу перестают докучать, раздражать, а наоборот, становятся самыми близкими и интересными существами на свете.
   С Мишей классно, например, сражаться на дубинках, сделанных из туго свёрнутых в рулоны газет. Можно сколько угодно лупить ими друг друга по башке и другим частям тела - всё равно не больно... почти! "...Ент Медвед... ер Путин поздравили всех россиян с Но-", - начал как-то грамотный Миша читать дубинку. "...С НоГИ!" - обрадовался Федя и тут же "поздравил" Мишу Медведопутиным по макушке.
   Когда родителей нет, по всей трёхкомнатной квартире удобно делать засады. Маленькому Мише легче спрятаться и напасть сзади или из-за угла: это отчасти компенсирует его мелкий рост. С кровати или со стола он вполне может огреть Федю по голове - "прямо в башню!", а с пола только по корме. Пускай учится "мочариться": в школу пойдёт - не посрамит старшего брата, поддержит репутацию!
   По всей квартире потом валялись клочки газет - следы долгих и упорных битв. Федя с Мишей вечером собирали их и выбрасывали, а из новых клеили-мастерили новое оружие. "Уже весь скотч в доме перевели! Сами будете покупать!" - ворчала мать.
   И ещё можно многому полезному малышню научить:
   - Показать, как я умею тапочкой свет включать? Такое дистанционное управление. Так берёшь - кия-а!..
   И ловко подброшенный фединой ногой "пульт управления" подлетел к большому выключателю. Хлоп - да будет свет!
   - Клёво! - восхитился Миша. - Как это у тебя так точно получилось!
   - Тренировки, Миш, всё тренировки. - снисходительно похлопал его по плечу Федя. - Всё на свете достигается долгой тренировкой. Учись!
   У Миши, конечно, не получилось. Федя повторил.
   - Клёво! - опять восхитился братишка. - Как грана-ата! Свет - как взры-ыв!
   Приятно быть кумиром для младшего брата. С Машкой немного сложнее. С ней даже бывают конфликты:
   - Ты нехорошая девочка, Маш, я тебя не люблю.
   - Нет, любишь!
   - Нет, не люблю.
   - Нет, любишь!
   - Не люблю.
   - Не-ет!.. - приготовилась заплакать Маша. Тут уж Федя, смилостившись, обнял её.
   - Да ладно, ладно, люблю-люблю!
  
   Никит наконец позвонил Феде, соскучился:
   - Чё делаешь без меня, лошарик, болеешь?
   - Сам ты лошарик! Чё там, я целыми днями с малышнёй угораю! В футбол, в хоккей сёдня играли: банку такую жестяную по полу гоняли. Потом гранатами кидались. Прикольно! Баррикады строили и перестреливались пластмассовой такой фигнёй. Потом они все заплакали как-то дружно. Машке прилетело чуть посильнее: сначала она заплакала, потом остальные за компанию заревели. Пришлось утешать. Такие они, оказывается, прикольные! Общаещься с ними - типа, сам становишься вроде них. Прямо "заражаешься": вот как гриппом, ветрянкой заражаются. А тут - детством. ("Дети - переносчики детства: прикольно звучит!" - подумал он).
  
   Погода в тот памятный вечер стояла ватно-кисельная: уже не метель, а ровный снегопад, похожий на туман. К вечеру кисель начал приобретать сливовый оттенок. Подбросили в него для аромата маленькие апельсиновые корки фонарей.
   Медленно, как тени в старинных ночниках, фланировали под фонарями огромные снежинки. Это уже не "мухи" и не "белые", а какие-то... серые рыбы, летучие корабли? С парусами, плавниками, щупальцами - но из ваты. Даже смотреть щекотно, до того мохнатые! Конусы света увеличивали их тени, и чудилось: что-то гигантское и фантастическое сходит с небес. Земля становится всё более и более непохожей на себя, принимая этот нелепый десант бредовых существ. Увеличенные тени напоминали целые облака. И на Солнце бывают пятна, и на фонаре бывают снежинки...
   Уже отзвучал традиционный для этого времени суток вороний концерт. Отшумели тысячи крыльев и глоток чёрного орекстра, провожающего солнце (то, что сегодня его совсем не видать, музыкантов никак не смущало). Вроде, вечер как вечер, один из многих подобных... Но что-то обязательно должно произойти - особенное! Может... должен случиться конец света?
   И он случился.
   Малыши играли обычным порядком, как вдруг выключился свет. Словно кто-то невидимый тапочку подбросил. Много тапочек: везде сразу.
   - Федь! Фе-дя! - прибежала в комнату старшего брата вся возбуждённая детвора, ещё не решив для себя, пугаться или радоваться. Родителей дома не было.
   - Федь! Свет заболел и выключился, - объяснила болеющему брату Маша.
   - Смотрите! смотрите! - позвал всех к окну Миша. Федя встал и тоже выглянул поверх головёнок всего этого цыплячьего выводка.
   Вот так жили-жили себе со светом, и вдруг подкралась жуть: в час, минуту и секунду, когда её не ждали. Все привычные созвездия фонарей умерли. Дома потемнели, как гробы. Снежные призраки обвевали их тихо стонущим шествием. Прямоугольные куски чёрной тьмы - и серая шевелящаяся мгла вокруг. Потом в недрах стали показываться какие-то крошечные вспышки - "покойницкие огоньки". Дети прекрасно знали, что всё это ходят люди в своих обесточенных квартирах - кто с карманным фонариком, кто со свечой, - но логика "страшилки" подсказывала другое. Федя вспомнил из любимой книги: "Там ночью ничего не видать, только голубой огонёк мелькнёт иногда из окошка, а настоящих привидений там нету". - "Ну, Том, если ты где увидишь голубой огонёк, можешь ручаться, что тут и привидение недалеко. Это уж само собой понятно: только привидениям они и нужны". А маленьким детям ничего и вспоминать не надо: они и так всегда рады испугаться!
   - Федь, мне стра-ашно!
   - И мне!..
   - А чтоб не было страшно, поиграем в страшилки! - осенило Федю.
   Из всего можно извлечь пользу. Всем хочется, чтоб было страшно... потому что никому не хочется, чтоб было скучно! Убьёшь сразу двух зайцев: и "мелкота" не будет ныть без света, и самому можно классно побеситься! Предложение было встречено с восторгом.
   За окном деревья в сумерках шевелили тысячами крыльев и хвостов: медузы-горгоны с несчётными воронами вместо змей. Чтоб стало ещё темнее и "страшнее", Федя задёрнул занавески. Теперь монстры-скелеты слабо, беззвучно, однообразно колыхались на фоне штор: диковато-бредовое кукольное представление с участием деревьев палисадника. Поближе - выстиранные вещи висели на морозном балконе, как сталактиты в пещере.
   Ребятишки во главе с Федей вырядились в белые одеяла, простыни - и наполнили темноту топотом, гамом, воем, смехом и восторженными визгами. Привычная домашняя обстановка разом преобразилась. Ветер "смешных страшностей" (или "страшных смешностей") ворвался в неё. Как морской ветер надувает обвислые паруса, так этот наполнил, раздвинул, расширил затемнённые комнаты. Сколько же в них всего поместилось! Каждый угол теперь таил засаду. Размноженные темнотой и хохотом маленькие чудища появлялись повсюду.
   Даже крохотная Вероника, которой не исполнилось и трёх, вдохновлённая примером старших, восторженно изображала "чуще" (чудище).
   У игры почти не было правил. Их любят взрослые. У детей одно правило: чтоб было весело, интересно и шумно!
   - Чудища кусают!.. Куса-ают! Куса-ают! - хихикал Федя, имитируя руками укусы чудищ. Пальцы - как зубы. Хоп кого-нибудь из малышни!
   Он раззадорил их, и теперь трёх-, четырёх-, шести- и семилетняя жуть кишела вокруг него, мелькала растопыренными когтями, набрасывалась в лихом прыжке, не соизмеряя сил. Так что вся тяжесть нескольких десятков килограммов, обычно разделённая на четыре, но теперь снова помноженная, разом наваливалась на федину болезнь, прогоняя её, как банный пар. "Что всего страшней на свете? Это маленькие дети!" - со смехом отбиваясь, думал в рифму Федя.
   Вдруг в тот роковой, зловещий момент, когда чудища готовили самое ужасное нападение, включился свет.
   * * *
   Конечно, можно хоть каждый вечер так "воспитывать" малышню, делая из страха приключение, но... в остальных случаях детство беззащитно перед чудищами. Взрослым Бог попускает искушения в основном от других людей, маленьким - от тех невидимых тварей... которые становятся видимыми во сне. Многие малыши претерпевают с ними брань, вполне сравнимую (конечно, соответственно их силам!) с бранью Антония Великого:
   "Где Ты был, Иисусе Преблагий, где был Ты? Зачем Ты не поспешил на помощь к рабу Твоему, когда демоны терзали его?" И вот он слышит глас, говорящий ему: "Антоний! Я был с тобою и хотел быть свидетелем борьбы твоей. И за то, что ты стоял твёрдо, Я пребуду с тобою всегда..."
   К Мише чудища раньше приходили очень часто. Для ночи они были явлением таким же будничным, как мыши. Те могли скрестись, шебуршать и бегать по полу дачи, а эти скреблись чуть ли не в каждый второй-третий сон: находили им одним ведомые щёлки и дырки, чтоб неожиданным образом в него заскочить. И самый солнечный, самый беззаботный сон мог в секунду отравиться их чёрным ядом. Злорадные и исполненные зубов, желающие сделать с человеком чего-то такое несусветное, что человеку лучше об этом даже не думать... они гонялись за Мишей - и всегда догоняли, потому что убежать от них невозможно, и он всегда с криком просыпался в тот самый миг, когда они догоняли.
   Миша называл их "мышами".
   - Да не мышки, а "мы-ыши" - это чудища такие! - поправлял он непонятливых взрослых.
   Взрослые вообще - страшно непонятливые. Но дядя Коля, никитин папа, сразу всё понял... и сказал, даже не удивившись (как будто всегда был с ними знаком!), что от них очень помогает Николай Угодник. "Он их "кыш" - и всё! Попробуй, Миш". (Диалог происходил ещё год назад: прежде, чем "кыш" сказали самому дяде Коле...)
   Миша и до этого думал: если даже в мире и есть чудища, должен быть кто-то, кто их сильнее. Если они есть, то кто-то может сделать так, что их нет.
   Вот, например, в тёмную комнату страшно заходить только, когда с тобой никто не идёт: ни мама, ни папа, ни Федя. А Николай Угодник - это и мама, и папа, и Федя... и дядя Коля. Только, в отличие от них, он идёт с тобой всегда и везде. Его не может с тобой не быть! Он вездесущий.
   Однажды услышанные в церкви слова: "Совершенная любовь изгоняет страх" - Миша понял абсолютно зримо. Какая-то там Любовь - существо, очень похожее на Николая Угодника, - неторопливо идёт и выгоняет страшное из мира, как из тёмной комнаты... шугает: кыш-ш!.. и страшного больше нет. Потому что есть Бог. Раз Николай Угодник есть, значит Бог есть. Это же так понятно!
   Окончательно Мише помог это "увидеть" дядя Коля. Он ему и икону подарил. С какого-то... "Ве-ли-корецкого крестного хода", кажется. Икона Николая Угодника сделала недействительным весь мир чудовищ. Когда пред ней стояла свеча, кажется, она "оживала": под зорким взором Угодника наступал в мире такой порядок, в котором ничему страшному уже не оставалось места. Почему-то никакие другие иконы (а в доме их были десятки!) такого впечатления на Мишу не производили - только "дяди-колина". А дядя Коля, друг семьи, доверительно делился приходящими ему "на ходу" мыслями о своём святом:
   - Знаете, Николай Угодник - он как ревизор Царя Небесного. Перед ним трепещет князь мира сего и все его чиновники. Я конечно понимаю, что ревизор - не то сравнение... Но там, где он появляется, всё сразу встаёт на место. Как будто мир только в этой точке на время становится нормальным, а не сумасшедшим. В его чудесах видишь, каким мир должен быть. Его же не зря называют Чудотворцем. Он - из того мира, где "чудо" - не чудо, а норма. Кто-то тонет - он спасает, где-то пожар - он тушит... но в его мире нет ни потопов, ни пожаров, вот туда-то и хочется, насовсем...
   В этом разговоре взрослых было очень много непонятных слов, но Миша понял одно: дядя Коля, как и он, тоже когда-то боялся своих "мышей" и тоже однажды понял, что Николай Угодник будет посильнее всех "мышей".
   В самом слове "Угодник" было что-то звонкое, как удар колокола. Под гул этого колокола сразу исчезают все не-наши. Его икона - это окно, через которое он зорко смотрит, чтоб всё нехорошее и потустороннее не высунулось в наш мир: чтоб мир стоял, чтоб ночь знала своё место, чтоб день был Днём.
   "Уже бо бесом, нестыдно летающим и погрузити корабли хотящим, запретил еси".
   Запретил... Именно что запретил. Просто взял да и запретил страшному делать страшное.
   Когда перед его иконой горит свеча, от этого делается более празднично, чем даже от новогодней ёлки. Свеча всегда как-то связана с иконой. Свеча - это жезл Николая Угодника: как будто он там, а жезл его здесь... а это значит, он стоит на часах и следит за неземным порядком в земном мире... Во всяком случае, пока горит свеча.
   - Не верить в Бога - просто. Не верить в Николая Угодника - сложнее! - говорил дядя Коля. - Трудно же не верить в дорожный патруль или службу спасения... когда ты попросту знаешь, что они есть. Николай Угодник - привратник Церкви. Он нас первым встречает на пороге! Он - Апостол всех спасённых от "мышей". Всех, кому было страшно... всех, кому было больно. Сколько людей он за руку привёл к Богу - столько не привёл, наверное, никто! "Николай" по-гречески - "Победитель народов". А можно про него сказать: "победитель всех страхов".
   Дядя Коля рассказывал про Николая Угодника так, будто сам был с ним лично знаком. Будто про соседа или друга говорил.
   Встречаются иногда люди высокообразованные, но с абсолютно детской чистотой веры. Не то чтобы ждущие чудес, бегающие за ними, создающие из них ажиотаж, нет!.. просто чудо, если происходит, является для них чем-то само собой разумеющимся: "Так и быть должно! А разве бывает иначе?". Вот ведь поездил человек по России и миру, прочитал тысячи книг, повидал сотни людей - и сделал вот такие вот выводы о жизни!.. И спас сынишку своих друзей от чудовищ. (А они его потом - выперли: "Ты нам чужой!") Миша тогда часто говорил:
   - А когда мамы с папой нет, дядя Коля - наш папа.
   У детей-то с этим просто, но взрослым это нравится... не всегда. Тем самым мамам и папам. Которые о-очень ревнивы.
   Про то, как часто мы гоним именно хороших людей, отец Иоанн однажды с горькой иронией заметил:
   - От хороших-то и надо защищаться! От плохих хотя бы знаешь, чего ждать. Ну, убьют, ну ограбят... И только-то! И всего-то! А хорошие могут сыграть непредсказуемо большую роль в нашей жизни! Страшно же!
   Стра-ашно! Чем старше, тем больше мы познаём тех "мышей", которые в людях. Нас кидает в какую-то почти мистическую оторопь, когда порой, как в кошмарном сне, близкие вдруг меняются в лице (вот сейчас проступят не-человеческие черты!) и с какими-то совсем не своими интонациями произносят не свои фразы... и мы понимаем, где-то за сознанием, что в этот момент они себе не принадлежат. Что это бешено, как всегда, воюет с нами "мышиный король". "Мыши", "мыши"... мы ведь сами давно уже - "мыши": сами дали себе так измельчать! а он хочет превратить нас навсегда в своих "мышей". В "мышей" окончательных! Дружба и любовь - его самая главная мишень.
   Даже Федя, давно вышедший из мишиного возраста, моментами чувствовал присутствие "мышей" во всей той ситуации. Слишком воняло от неё - какой-то беспросветно неземной тоской. Особенно летом. Тошнотной она была - как они. Их почерк чувствовался здесь во всём. Чей же ещё! Гениальное прозрение детства: всё плохое делает какой-то персонифицированный "бяка".
   Федя многое замечал. Мама недавно между делом проговорилась одной из подружек: "Такое у нас искушение вышло с Николаем. Я много обидного ему наговорила. Стыдно за тот разговор! Надо было как-то помягче..."
   Федя, случайно услышав, сначала, было, очень обрадовался, а потом... Стыдно-то ведь, похоже, всего лишь "за тот разговор" - а не за то, как с ним поступили. За слова, не за дело. "Надо было помягче"... послать! Один священник - не о. Иоанн, - как-то говорил при Феде, что если мы разрываем отношения с друзьями, но гнева при этом не испытываем, то и греха на нас нет: "всё надо делать спокойно, грех гневаться". Федя, конечно, не привык спорить со священниками, но при этих словах автоматически представил себе... киллера. Вот уж кто, по этой логике, самый безгрешный на свете: он же всё делает "спокойно-спокойно", он же "не гневается" на тех, кого убивает: зачем гневаться на ходчие мишени, за попадание в которые тебе ещё и деньги платят! А разрыв отношений со старым другом - это моральное убийство.
   И ещё... что за чудное слово "искушение"! любимое у религиозных кумушек: к каждой бочке затычка, ко всему в жизни подходит... такой, как выразился о. Иоанн, церковно-приходской мат. Всё на свете можно легко списать на "искушение". И даже... даже потом дежурно извиниться!
   "Извинялки", которые ничего не меняют в отношениях - ещё одна уловка "мышиного короля". ("Извини: так вышло... сам понимаешь!.. Прости, Христа ради. Давай уж расстанемся друзьями".). Всё наши ссоры и обиды - мышиная возня перед Богом. Но кто и как победит этих "мышей"!? Их король ведь уже всё заранее просчитал.
   Допустим, ты поступил с человеком несправедливо. Совесть задним числом что-то такое тебе неопределённое бормочет. А человек этот вообще ничем плохим тебе не ответил - ни словом, ни делом. Но ты ведь знаешь - зна-аешь! - что он, вроде бы, должен на это обидеться и подумать о тебе очень плохо. По твоей-то логике, должен! По-другому же не бывает - уж кто-кто, а ты-то сам знаешь, насколько больно сделал: наносящий удар всегда чувствует силу удара. Ты додумываешь за него его негативную реакцию - ту, которой нет. Талантливо воссоздаёшь недостающее звено для дальнейшего раскручивания ссоры. "Ах, он во-он что обо мне думает!"
   Высший пилотаж ссоры - обижаться на тех, кого сам обидел. Да-а, если вдуматься, не такая уж и шутка: "Прощаю всех, кому должен!" Ведь некоторым как раз это-то и бывает сделать сложнее всего. Сложней всего простить именно тех, у кого ты должен просить прощения.
   И уж гораздо проще этак смиренно повздыхать о своей греховности... греховности вообще (при этом, не дай-то Бог кому-нибудь со стороны, хотя бы и очень деликатно, указать такому "смиренному" на его конкретный грех в конкретной ситуации!).
   Ох, как же всё сложно! Чем человек лучше, тем скорей его пошлют...
   И тем трудней склеить всё заново, как было!
   Да, "Новый год покажет"... Только что?
   Когда теперь вновь появится в этих стенах дядя Коля - папа Никиты и "второй папа" Миши?
   А Новый год-то, между прочим, приближается...
  
   3. Новый год
  
   Здесь время так пролетает,
   что снега уже совсем не тают:
   неделя пройдёт -
   и опять Новый год.
   "Машина времени".
  
   Год тяжко, невыносимо устал от себя. Он спешил подойти к обнулению и навсегда спрыгнуть в дырку этого нуля. Он отворачивал лицо и прятался за ёлками, стыдясь, что вообще был. Время извинялось, что должно ещё соблюсти формальность и как бы пройти... Мир стал совершенно обтрёпанной декорацией, которую забыли снять, но точно снимут-сменят в 0 часов.
   Всё пока не по правде, всё понарошку, всё - прошлое, которое зачем-то пытается притворяться настоящим. Ату его! Вот уж кого точно не жалко! Господи, только защити настоящее.
   Федя вспомнил, как ровно год назад беседовали его отец и дядя Коля, тогда ещё, казалось, друзья. Папа говорил:
   - Дни мелькают так, что не успеваешь понять, хорошо это или плохо! Бжик - пролетел, бжик - пролетел!.. Вроде бы, это плохо, потому что отдохнуть не успеваешь. А с другой стороны, вроде бы и хорошо... потому что устать по-настоящему тоже не успеваешь! Сутки прочь - и ладно! Потом год прочь! Потом...
   И ещё что-то о календаре рассуждали - весело спорили:
   - Ну, скажешь тоже: "время условно"! - говорил папа. - Что уж в нём условного? Сутки - это сутки, месяц - это месяц... Разве не так?
   А дядя Коля вдруг хитро усмехнулся:
   - А вот ответь... задачка на сообразительность...
   - Давай!
   - С 28 января по 28 февраля - это будет ровно месяц или месяц и три дня?
   - Ровно месяц... хотя... а!..
   - Вот то-то и "хотя"! Шутка шуткой, а не хуже "Апорий" Зенона? Мы же сами всё придумали: и дни, и недели, и месяцы, и годы... И сами в них потом поверили. Вот и живём теперь во времени, уверовав в него.
   "Уверовав в него..." - повторил тогда про себя Федя. И сейчас что-то пунктиром вспоминал, что-то говорил внутри Феди будто и не Федя, а какой-то взрослый человек, которого он даже не очень-то и понимал. Здорово же он вырос за год: сам ещё пока не осознал, насколько!
   Ведь это был первый "быстрый" год в его жизни. Прежде, как все дети, он не подозревал, что год - это очень мало! Прежде его всегда было много! Невероятно много! А тут: событий много, а года мало.
   Есть старый фильм "Когда деревья были большими". Пожалуй, детству можно дать ещё более точное определение: "Когда годы были большими".
  
   Вечер 31 декабря. В относительно неофитской семье Феди пока ещё не до конца отучились праздновать Новый год. Не дошли до высшего пилотажа - считать незабываемую детскую радость этой ночи греховной. Стол был скромный, постный. Но ёлка, конечно, стояла, а купленные Федей петарды ждали часа Х: после 24.00, когда старшим детям обычно разрешали выйти во двор и поддержать всеобщую пальбу. Совсем уж немножко осталось! Вся природа от нетерпения боялась дышать.
   Пасмурное ночное небо заштриховали по чёрному фону цветными мелками. В нём отражались городские районы, пустыри и реки: где поменьше света, где побольше. Самые яркие пятна отбросили своими прожекторами, конечно же, гипермаркеты. Вулканом, напоминающим мордорский пейзаж из "Властелина Колец", багрово пульсировал на краю неба факел огромного химзавода.
   Дальний гул редкого транспорта царил в ночном безбрежье немолчно и однотонно. Странный, как беспричинный шум в ушах, и таинственный, как приглушённый рокот параллельного мира. Казалось, гудит гигантская раковина зимнего неба: "море" уходящих прошлогодних событий шумит в ней. Музыка самого Времени, вращения Земли, которую ночью, да ещё в Новый год, можно тайком подслушать. Всё-таки Новый год, что ни говори - главный праздник Времени, так же, как Пасха - главный праздник Вечности.
   Но... величайшие праздники не вмещаются ни в наш календарь, ни в наши души. Им не хватает там места. Они вечные, и даже странно, что они втиснулись в какие-то дни, в какое-то время. Мы волнуемся как раз из-за того, что они слишком иноприродны всему, к чему мы привыкли.
   Календарь сейчас будто парализован. Мир смотрит во тьму тысячами разноцветных глаз и слабо моргает от непонимания. Вот-вот кто-то чуть слышно дунет, и останки года невидимо улетят... и уж об этом-то никто не пожалеет. Можно было бы сказать на прощание: "Бог ему судья", - но Бог не судит то, чего нет. "И был, и нет его"(1). Год просто приснился, и вот, наконец-то наступила ночь, в которую просыпаются.
   Федя с Мишей сидели без света у окна и слушали и ждали, и было нисколько не скучно в четырёх стенах, как будто и стен нет. Правда, дяди Коли с Никитой не было, но незримо они как будто бы были... как в том году.
   Смутно мерцающая ёлка навевала что-то космическое. Млечным путём прочерчивала пространство её спутанная мишура, и готовились приземлиться из межзвёздных глубин блестящие, пузатые корабли шаров.
   - В раю, наверное, растут одни только новогодние ёлки! - вздохнул вдруг Миша.
   - Прико-ол! Зимний вариант райского сада, - усмехнулся Федя. - И Адам с Евой тогда ничего бы не съели... зимой.
   "Папа с мамой - Адам и Ева. А съели они летом... дядю Колю. И Никиту. Слопали. Но не до конца!".
   - А я раньше, когда был маленький, - продолжал Миша, - когда говорили, что кто-то "в ад попадёт", думал, что "в вату". Думал, это такая страна, где одна вата - и всех в вату заворачивают.
   - Ну, вот: под ёлкой как раз вата! - показал Федя. - Всё правильно, Михон: внизу ёлочного мира - ватный ад!.. А ещё "вата" - это значит "туфта, враньё".
   "Всё, что случилось с нами в том году - враньё!.." - подумал он.
   Фейерверк ночного города замер в ожидании. В ожидании, когда пробьют часы - и его разморозят. А может, это проросли и дали обильный урожай те четыре огонька, что купил осенью Федя - в день обновления своей дружбы. Те-то давно уже сломались в руках детей, а всходы дали вон какие гигантские!
   Как интересно, что в самую тёмную пору зимы, когда Небесный Электрик выделяет так мало света, что кажется, вот-вот он совсем кончится, на помощь вдруг приходят гирлянды и фейерверки. Чем короче дни, тем ярче огни! Цепочка дней - это ведь тоже большая гирлянда. Новый год не даёт ей разомкнуться и погаснуть.
   Думаете, дети просто так бабахают петардами на улицах? Нет, это они партизанят на территории, временно оккупированной Ночью - помогают свету победить тьму!
   Город стреляет в ночь дробью огней,
   Но ночь сильней,
   Её власть велика!
   - Смотри, как будто сопли такие висят у фонарей! - засмеялся и показал Миша. Под каждым фонарём светилась маленькая сосулька.
   - Кому чего, Михон! Сопливому везде сопли.
   - Ну и что! А на морозе у всех сопли текут, - оправдывался братишка.
   - Такова жизнь! - философски резюмировал Федя, многозначительно кивая головой.
   - Э-эй! Там уже президент болтает, щас часы бить будут!.. - прибежала звать их к телевизору сестрёнка.
   - Кого бить!
   Федю охватило презрение к прошедшему году, как к свергнутому диктатору. "Ну, всё!.. кончилось твоё время... а? нет у тебя больше власти? нет!". Новый год - маленькая бескровная революция.
   А в честь долгожданной победы уже вовсю гремел за окнами салют. И рычал, и бабахал, и хлопал, и ощутимо тряс стёкла. Всё больше и больше. Как настойчиво барабанят в дверь того, кто не хочет просыпаться... и будут-таки барабанить, пока не проснётся, не встанет и не выйдет.
   - Пора и нам поддержать стреляющих чуваков! - напомнил Федя. Под самым окном вдруг так оглушительно шарахнуло, что стало понятно: отсидеться никак не удастся. Даже если бы и хотелось.
   Город грохотал от внезапно разразившейся в нём грандиозной битвы.
   - На вылазку! В бой! Ура-а!
   Они с Мишей прихватили "гранаты" и другое оружие.
   Оделись быстро. Уже на крыльце их ослепила зелёная вспышка, сразу за ней - красная. Над соседским домом взлетали один за другим подброшенные за хвост драконы, обиженно свистя и плюясь. Видно, Добрыня Никитич решил пожонглировать змей-горынычами. А где-то сбоку висела на парашюте и смотрела немигающим глазом на всеобщее хулиганство брусничная ракета. Потом смигнула и тихо телепортировалась куда-то - видимо, от греха подальше...
   Что-то бело-хвостатое сигануло в небо с другой стороны и едва не попало в Федю с Мишей: растаяло в воздухе десятком летящих окурков всего в нескольких метрах. А потом вдруг утробно заурчал соседский двор - будто великан съел чего не того или малость перепил, - Федя даже вздрогнул от неожиданности.
   - Щас мы им тоже покажем! - он деловито воткнул в снег длинную соломинку. - Наш двор не хуже!
   Поджёг - и тут же со звуком удивления стартовала к своим собратьям небольшая ракета с хвостом искр. Хвост перегнулся пунктирной дугой через забор детского сада и оборвался... словно ракета прошила границу двух измерений и попала в невидимый мир.
   Они запустили ещё несколько таких хвостов, отстреливаясь во все стороны от неведомых атакующих полчищ. Но самое лучшее оружие приберегли всё же для главного боя, что разворачивался, судя по звукам канонады, возле ёлки - в месте, которое днём обманчиво поражало тишиной и безлюдьем.
   - Пошли-и! Там щас така-ая битва!
   Ёлка стояла через два двора в третьем. И они зашагали по лабиринту мигающих от всполохов улиц - то тёмных, то разноцветных... как во сне! Ночь чихала фейерверками.
   Таинственное новогоднее чувство, что самое-то главное уже позади - но всё равно где-то впереди... потому что мы идём вперёд. Бред какой-то! Не объяснить словами.
   И не только сегодня. Вся жизнь такая... как эта ночь. Они шли и видели странно преображённый мир: узнаваемо-неузнаваемые улицы и дворы. Чувствовали себя в центре каких-то великих событий. Фантазия подсказывала и додумывала то, чего нет... а может, и есть, да мы не видим? Засады и шпаги, чью-то боевую перекличку. Укрытую за валами сугробов огромную армию друзей и врагов. Бастионы и куртины огромной снежной крепости вытянуты вдоль всех дорог. И весь их квартал - это такой загадочный древний кремль. И в центре его высится ёлка.
   По дороге нашли пластиковую бутылку и решили испытать взрывную силу "Корсара".
   - Держи-и, Михон! не бойся! Как я заверну, сразу бросай подальше.
   Федя отправил в бутыль шипящий заряд, успел завернуть крышку. Миша очень волновался, как будто имел дело с настоящей бомбой.
   - Кида-ай, Михон!
   Бутылка забурлила внутри шумящим, ослепительно-зелёным огнём, как волшебная лампа. Потом бабахнуло - и она живописно лопнула, окончив свой краткий век в маленькой Антарктиде городских сугробов.
   А ёлка была уже совсем близко. Играла и булькала огненная капель в небе. Выскакивали целые пунктирные струйки, как пузырьки. Капли, вопреки притяжению, падали с земли в небо и разбивались о него в мельчайшие брызги. Пронзительный свист вконец свихнувшегося Соловья-разбойника раздавался невпопад то тут, то там. Словно его постигла жестокая белая горячка.
   - А я совсем не боюсь, когда громко! - похвастался Миша. - Даже когда о-о-очень громко!..
   - Да, знаю я, как ты не боишься, - поддразнил его Федя. - Помнишь, года два назад... Мы гуляли, а какой-то дядька в окне громко-громко харкнул - прям так "гхрррм", а ты так сразу крикнул: "Там гоблин!" - и побежал со всех ног...
   - Да это я же в шу-утку! Я же по-правде-то, не испугался!
   - Ага-а, не испугался!..
   С увлечённостью гоблинов кучки энтузиастов там и сям тешились бабаханьем и треском. Многие сами вздрагивали от произведённого оглушительного грохота и дебильно хохотали от радости, что получилось так громко.
   - Кажется, мозги щас выпрыгнут из ушей и упрыгают, как лягушка! - засмеялся Миша.
   - Привыкай к новогодней музыке! Это ж настоящий "тяжеляк"! Музыка гоблинов! Её надо долго слушать, чтоб в неё врубиться.
   - А я уже давно врубился! Сам теперь умею играть на этих инструментах.
   - Значит, ты настоящий гоблин, Михон!
   А эпицентр новогодней грозы быстро приближался. Многоголосая канонада гремела повсюду, но в сравнении с тем, что виднелось и слышалось впереди, это всё были цветочки. Издали казалось: над ёлкой постоянно бьют зенитки, охраняя её от невидимого нападения с воздуха. Огненные головастики беспорядочно стартовали ввысь со всех концов запруженной людьми площадки. Ёлка казалась совсем низенькой по сравнению с теми нитями, которые они, взлетая, прочерчивали до небес. И чёрточки эти оставались в глазах, даже когда их зажмуришь. Обратные молнии - от земли к небу: такова зимняя гроза, по-другому она не умеет...
   Федя вдруг увидел среди диких вспышек девушку своих лет, похожую на снегиря - в вишнёво-красном пальто, нежно опушённом по воротнику и рукавам. Птичка! Было в её весёлости и резвости что-то почти мультяшное: из детских мультиков про зиму, Новый год. Что-то непередаваемо живое и привлекательное - в том, как она кидалась снежками, в том, как сама была осыпана снегом поверх своего снегирёвого оперения.
   Она появилась... и тут же растворилась в толпе: поди найди иголку в стоге... даже не сена, а буйных огней.
   Но что-то ворвалось в начинающийся год: что-то успело его, и вправду, сделать Новым. Новорожденный год - как младенец: по нему никогда не скажешь, какой будет человек. Тайна сия велика есть.
  
   (1). Из Апокалипсиса о Звере.
  
  
  
   4. Рождество
   Отчего вся природа
   таинственно улыбается
   во дни праздников?
   Из акафиста
   "Слава Богу за всё".
  
   I. Ночь
  
   "Всё-таки никак не пойму, что же случилось за год хорошего! Откуда такая радость? Оттого, что просто Рождество? Но ведь что-то радостное произошло?.. Или произойдёт? Уже разницы никакой - произошло или произойдёт. Было и будет - одно и то же".
   Рождество - не Новый год, хоть они и рядышком стоят. Там ёлка и тут ёлка, там ночь и тут ночь, там ожидание и тут ожидание. Но... Много бы значил Новый год, если б за ним не светило тихой Звездой Рождество? Ждать было бы нечего! Не простую же смену календаря считать событием!
   Всё важное происходит тихо. Рождество - праздник очень тихий. Почти совсем бесшумный. Как снег с небес. Даже песнопения его - негромкие. Не пасхальные. Даже нет полуночного крестного хода!.. Хотя многие новички, приходя в церковь, уверены, что он будет. Однажды на Рождество фединого отца четырежды спросили в церкви разные люди, когда будет крестный ход. "А его не будет". "Но в Пасху же всегда бывает!".
   "Ну, в Пасху - бывает. А сегодня - не Пасха. Сегодня не бывает".
   Вроде, ничего не видно и не слышно... а всё меняется. В мире кто-то кому-то незаметно отдаёт ключи. Отец Сыну? В небе зажгли какую-то свечку. Тайна не открывается, зато открывается дверь. В Новолетие. Начинается... то, что начинается. Старое становится "ветхим". Ветхое - всё, что было "до...". До нашей эры. Ни один человек не жил "до" своего рождения. Если что-то тогда и было, то было с другими, но не с ним. Значит, всё равно что и не было. А Рождество - это рождение всех нас.
   Если б оно осталось 25 декабря по новому стилю, это было бы "не то". А вот 7 января - совсем другое дело! Получилось вообще замечательно: седьмой день. Как бы "воскрение от начала" года. Календарь роднит Рождество с Пасхой! У нас ведь вообще - "религия седьмого дня". Живём в Седьмой День от сотворения мира, чтим седьмой день, Воскресение. Мусульмане нас иногда называют: "люди воскресения". Правильно называют!
  
   Сочельник. Небо стало огненно-полосатым, будто кто-то хотел нарисовать огромного, роскошного тигра, но краски под рукой имелись только светящиеся и только красного спектра.
   Пламенело небо, а под ним, в контрастной земной синеве, словно в бездонной воде раскинулась россыпь только что зажегшихся цветных огней. Феде они напомнили светящихся глубоководных рыб - из фильма, который показывали по "Дискавери". Водорослями поднимались со дна дымы труб.
   А огромный светильник неба медленно менял свой цвет.
   Откуда-то сверху спустился на землю такой покой, что дух захватывало. Сумерки - а как будто светло. Лежит снег, отражает небо... и стала Земля - неземной.
   "И мира Его несть предела, яко с нами Бог!"
   Течёт-течёт вдоль улиц свежий воздух - не то ветерок, не то дыханье. Зима дышит, мир дышит, Творец дышит... Плывёт в космосе Земля. Наклонные дымы над крышами словно указывают на её движение. Уж кто-кто, а Федя-то узнал за время болезни, как она кружится. Остановка "Новый год", остановка "Рождество", остановка "Крещение"... Бег вокруг себя и вокруг Солнца. А Солнце всегда есть, даже если его не видно.
   Мы живём в долгой ночи, где Бога не видно, а Он есть. Но сегодня даже Его можно увидеть... хотя бы в вертепе.
   Вечером отец повёз всех в * церковь. Машина, застряв в глубоком снегу, забуксовала на пригорке, откуда был виден и центр пригородного посёлка, и храм, и дальние окрестности. Под ясным ночным небом белели палатки крыш. Как большой шатёр, стояла посреди походного лагеря дремлющая церковь. А прямо над её крестом - если провести воображаемую линию примерно на два её "роста", - зависла в воздухе, почти не мерцая, огромнейшая звезда.
   "Какое украшение сделали! - подумал с удивлением Федя. - Когда успели? Как её там так высоко укрепили и зажгли?".
   Видно было, что серебристо-мельхиоровый огонёк - не небесный, а электрический. Но как же он туда попал, так высоко? В городе к пиротехническим новинкам и всяким чудесам иллюминации Федя привык, а здесь... "Щас подъедем - увидим, что там?" Таинственная звезда стала дополнительной путеводной вешкой, как для волхвов.
   "Да что же там такое!? А-а, во-он что!.. Она же - не висит, она на земле!".
   Удивительно: всё, что мы ищем высоко и далеко, на самом деле - рядом с нами. Как Бога люди искали на небе, а Он взял да воплотился среди нас.
   Сейчас в ночной темноте было не разобрать, где уже небо, а где ещё край планеты. Поля стали небом, вот где-то в них дальний фонарь-звезда проткнул своим светом километры. Свет во мраке занимает столько места, что если сощурить глаза, светящаяся точечка расплывается в целый орех. Серебристо-зеленоватый, стукнувший темноту по темени. Он манит к себе... Вроде, знаешь, что это просто фонарь - но не в фонаре же тут дело. Федя представил, что это маяк на выходе из огромной гавани, а за ним начинается открытый океан. Только весь океан начисто сковало льдом и засыпало снегом.
   Донёсся мерный звон. Первые удары колоколов рождественской службы. Казалось, в посёлке стоит белый кремль, и где-то в нём величаво бьют куранты. Гулко разделяют ночь на до и после... До и после чего-то загадочного, что знают только часы и кремли, а больше никто не знает.
   Звук отдавался то ближе, то дальше. Невидимые круги, подправляемые эхом, расходились по поверхности Времени и Пространства. Звук смешивал минуты и мили, как молекулы одного Вещества, которые лишь прежде казались двумя разными веществами. Небосвод транслировал звон, будто маленький колокол церкви работал для необъятного колокола целого мироздания.
   "Прошлого нет, пока я звоню", - как бы говорил колокол.
   Есть что-то необыкновенное в сельских храмах. При удивительной простоте архитектуры, они кажутся какими-то хранителями Тайны - гораздо больше, чем церкви городские. Под этой византийской полусферой могло поместиться целое мироздание, превратившись в новогодний шар...
   Здесь Ты родился, Ты стал Человеком... и вот мы это сегодня празднуем. Сегодня Ты ближе к нам, чем когда бы то ни было! Сегодня всё потерянное можно найти.
   И каждая снежинка стала филиалом Вифлеемской звезды. Все они слились в Дорогу. Хруст снега вёл к Церкви. Вот уже не только купол, а вся она вынырнула из-за поворота. Рядом мерцала ёлка... мерцала уже целую неделю, даже устала мерцать, но только сегодня стала не новогодней, а рождественской.
   Белый сноп подсветки, расширяясь, поднимался сквозь снежную пыльцу к куполу. Ажурный металлический крест казался вышитым из лучей, и если прижмуриться, рассыпался на множество звёзд. Не крест, а звезда-макушка! Так оно и лучше - до Распятия-то ещё 33 года!
   - Смотри-и! Прико-ол! Из нашей пещеры вертеп сделали! - были первые слова Никиты при встрече с Федей.
   Вот знали бы мальчишки, ЧТО они недавно строили! И для КОГО! От добра добра не ищут: раз пещера была уже готова (и так близко к церкви!), в ней-то и решили разместить всё, что нужно для Вертепа: маленькую статую сидящей Богородицы, куклу Младенца, пушистых ватных барашков... Положили иконку, чтоб люди прикладывались. Оставили место с песком, чтоб ставить свечки. И сейчас в пещере горело где-то уже с полсотни огоньков! А на самом верху сугроба укрепили Звезду из фольги.
   Ветер слабо шевелил пучок мишуры под ней, и от этого казалось, будто звезда летит, трепеща хвостом. Правда, летит, не сдвигаясь с места. Памятник той Звезды, которая когда-то была на небе... Федя, подняв руку, дотронулся до серебристого хвоста. "То ли небо должно сойти на землю, то ли земля - дотянуться до небес, но дальше, как раньше, жить уже больше не получится!.. Да... Потому что Рождество".
   - Смотри-смотри, прикольные чуваки! нашей пещере кланяются!
   Люди, прикладываясь к иконе, смешно вползали в Вертеп по пояс, будто все разом стали малышами. Да, сами того не зная, кланялись мальчишкиной пещере. А мальчишки и не думали раскрывать свой секрет - так оно было даже лучше!
   А потом все как-то отошли, и воцарилась полная тишина и безлюдье.
   В снежной "печке" жили свечки. Иногда они тихо потрескивали, и лился из белого устья ровный, совсем не уличный свет.
   Свечи зажжены - а никого нет! От этого - что-то особо священное, до оторопи. Ведь так не бывает! Что зажжено людьми, присутствует только при людях, а тут - при одном Боге. Люди уже сказали все свои словесные молитвы, и молитвы остались в виде свечек... а главное, остался Тот, Кто их слушает: Младенец в федино-никитином вертепе. И Он, только уже не Младенец - на небесах. Он здесь, и Он же - там... Но они - не разные, а Он Один. Поэтому Он всегда здесь и всегда услышит.
   Возле церкви было полное ощущение, что Кто-то смотрит. Всё время! Новорожденный мир тихо здоровался с новорожденным Младенцем... Младенцем, который и породил весь этот мир. Нет более загадочного и парадоксального праздника, чем Рождество!
  
   Внутри церкви всё тоже было необычное - еловое, мохнато-пещерное. Даже венок из хвойных веток вокруг праздничной иконы сделали опять же в форме маленького вертепа - с густым пахучим навесом. Прикладываешься к образу Рождества - и голова твоя на несколько секунд оказывается как бы в пещерке... Ярко белеют Его ясли и впадающий в них неземной свет: тоненький лучик сверху от Вифлеемской звезды, словно речка с небес втекает в море. Бог воплотился на Земле, и Земля от этого сделалась - главнее неба!
   Вот пастухи на иконе кланяются Младенцу. И вид у них такой, как будто пастухи исповедуются Пастырю Доброму, отпускающему грехи... Федя в эту волшебную ночь даже запомнил кое-что из проповеди отца Иоанна:
   - Христос родился, и дети освящены рождением Младенца. Сегодня - самый детский праздник. То есть - самый наш! Потому что все мы, независимо от возраста - дети. Потому что для нас - этот Младенец. Детство - это алтарь в церкви нашей жизни. Правда, церковь эта через наши грехи давно уже разорена и литургия в ней много лет как перестала совершаться. Зато сатанисты свободно заходят и регулярно вершат свои оргии. В каждом из нас! Каждый принятый нами злой помысел - это и есть такая оргия. И мы совсем бы погибли! Но ради нас в нашу разорённую церковь пришёл Христос: Бог стал Человеком. Сначала, исполняя законы созданной Им же природы, Он стал ребёнком. И вот подумайте только: люди в Ветхом Завете столько веков ждали и не могли дождаться - а мы сейчас каждый год отмечаем Рождество Христово! И уже не потрясены... привыкли! А ведь Рождество - это праздник преодоления разлуки! Тысячи лет люди были в разлуке с Богом... Тысячи лет Бог и Человек были разобщены так, что только Иов Многострадальный в страшной болезни мог мечтать о каком-то там Посреднике... едва ли и сам-то понимая пророческий смысл своих же слов! Да исчезнает в этот День всякая разлука! Не только между Богом и Человеком, но и между нами, людьми. Ведь сказал же Августин Блаженный: "Христос мог хоть тысячу раз родиться в Вифлееме, но нет вам в том никакой пользы, если Он хотя бы раз не родился в твоей душе"(1).
  
   II. День
  
   Миновало ровно полсуток. Праздник вошёл в зенит. Федя, отоспавшись после ночной службы, вновь шагал к той же церкви по солнечному миру, похожему от пушистых деревьев на гигантский одуванчик. Когда снег белеет только на земле - это какая-то неполная зима. Примерно, как если б было лето с травой, но без листвы! А когда он ещё и на деревьях - это то же самое, что листва летом. Это уже настоящая, полная зима! Макушка зимы - как про июль говорят: "макушка лета".
   Берёзы напоминали застывшие фонтаны. Сосёнки в честь праздника сменили цвет. Мир бережно трогал небо белыми хвойными лапами. Какое чудо Рождество! Так бы и расцеловать всю Вселенную - за то, что Христос родился... Неба и земли мало для радости. Снежками бы запулять друг друга... да ведь снега не хватит, чтоб всё, что на душе, выразить!
   Неуловимое сочетание серебряного и золотого царило в воздухе: наложение не то что двух цветов, а двух светов. Казалось, безбрежный снег - это ещё одно светило, и оно мерцает самостоятельно, навстречу солнцу, так что воздух пронизан с двух сторон. Два оттенка сливались и соперничали друг с другом. Казалось, ещё немножко, и глаз различит отдельные молекулы света. Может, эти кипящие искринки в воздухе и есть - те фотоны, которые недавно проходили по физике в школе (чуть ли не единственный предмет, в котором Федя "что-то соображал"). Да, увеличенные модели фотонов - настоящее учебное пособие.
   А вот в воздухе скользит по мельчайшему воздушному "конфетти" зимняя радуга... причём, такая близкая, что кажется, руку протяни - дотронешься! Радужный свет переливался, как дневное полярное сияние. Иногда столбы разноцветного огня, как нарочно, заходили против солнца в тень домов, причудливо заслоняя их. Демонстрировали, насколько они близко - только руку протяни! Было это совершенно волшебно. Рождество - оно и есть Рождество!
   Даже купола и кресты поседели и мелко искрились, под стать окружающему их воздуху. Таким праздничным воздухом и дышишь по-другому. Из чего делают Рождество? Из света и хрусталя, из тепла и мороза, из радуг и звёзд.
   Всё возвращается на круги своя. Выросло новое поколение детей, для которых опять Рождество - "более главнее", чем Новый год. Красная звезда сбежала от Вифлеемской. И традиции, которым всего несколько десятков лет, понемногу уступают тем, которым много веков. Украшение ёлки вновь наполняется смыслом - как подарок от детей и взрослых родившемуся Христу! Он ведь - интересный Человек, он говорит: "вы во Мне, и Я в вас". Дря что-то Ему, мы дарим себе.
   И опять Федя встретил Никиту точно перед вертепом, как вчера ночью. Место встречи изменить нельзя! И опять было чему удивиться:
   - Прикинь: кошка в нашем вертепе... Настоя-щая!
   Рядом с ягнятами из ваты, рядом с плюшевым телёнком, по правую сторону от люльки Младенца, сидела - кошка. Вроде бы, всё просто: пришла себе погреться... а всё равно: ко-ош-шка, жива-ая! Все дети столпились, словно первый раз в жизни кошку видели. Вот уж вертеп так вертеп! Ни в одном приходе больше нет такого!
   - Ну что ж! Кошка тоже пришла поклониться Христу, - сказал, наклоняясь, отец Иоанн. - Почему бы не быть в вертепе единственному животному, которому, по канонам, разрешается быть даже в храме!
   - Кошкам разрешается?
   - Да, кошкам разрешается... - авторитетно сказал о. Иоанн. - Да это ещё что-о! Я вот однажды в * соборе видел огромного кота на архиерейском месте, на орлеце. Деловой такой! Мы ещё семинаристами были... дурачась, предложили спеть "Аксиос!" - мол, новый владыка у нас появился! Его согнали - он опять забрался. Опять согнали - и он опять через секунду вспрыгнул. Недовольный такой: мол, это же моё место, что вы делаете! В общем, занял кот архиерейскую кафедру, куда нельзя даже простому священнику вставать...
   Никита вдруг спросил Федю:
   - А вот ты подумай, почему кошка - единственное домашнее животное, которое не стало ругательством?..
   - Как это?
   - ...Ну, вот сам посуди - остальные животные: козёл, баран, овца, свинья, крыса, обезьяна... даже корова... даже лошадь... ну, уж про собаку я вообще не говорю - особенно, мужского и женского рода... а кошка - ничего! Никого ни "кошками", ни "котами" не обзывают! Если скажешь женщине "киса" - это комплимент, а если "сука"... А почему собака женского рода хуже, чем кошка женского рода?
   - Кошка - особое животное. Элита, олигархия!.. - развил мысль Федя.
   - Идёмте-идёмте! бегом-бегом на репетицию! - подбежала, как всегда, торопливая и возбуждённая тётя Нина. - Кошек потом будете разглядывать!
   На Пасху и Рождество в воскресной школе всегда ставили какие-нибудь мини-спектакли. Обычно это бывало нечто сугубо "священное": про пастухов, волхвов, царя Ирода и т. п. Федя с Никитой - уже "большие"! - как правило, всячески стыдливо отбрыкивались от ролей в таких сюжетах:
   "Поставили б лучше какого-нибудь "Терминатора", а то всё сю-сю-сю. Пускай бы, например, Терминатор спасал младенцев от царя Ирода. Я б его согласился сыграть!"
   "Ну, вот к твоему несчастью, Никита, терминаторов во времени Рождества Христова не было".
   "Ну, тогда "Гладиатора", что ли. Гладиаторы-то уж были... Я был бы Максимусом".
   "Нет, ты будешь Вторым Пастухом. А Феде щас тоже найдём роль..."
   "А дайте ему роль барана или осла, чтоб я его погонял. Тогда я соглашусь".
   Такие разговоры происходили обычно.
   Но перед этим Рождеством в воскресной школе вдруг появилась новенькая - ровесница Феди очаровательная Ангелина и... что-то ему резко захотелось участвовать в спектакле. Она, разумеется, играла ангела:
   - Мне и в другой воскресной школе, куда я раньше ходила, поручали играть ангела... И на Пасху - ангела, и на Рождество - ангела: и весной - с крылышками, и зимой - с крылышками... такая уж у меня, видать, судьба - с крылышками. "Мне судьба то ли с крыльями, то мёрзлою падалью".
   - Это откуда? - поинтересовался Федя.
   - ДДТ. Чё, не зна-аешь? - вскинула бровь Ангелина.
   Федя смутился и сказал про себя: "Вот не знаюь, блин. Только б чего-нибудь ещё у неё не спросить, а то буду выглядеть уже полным... Федей!"
   ...Но в этот раз играть ангела ей не пришлось. Что-то там в последний момент не склеилось: актёров не хватало (ребят мало), а был ещё второй, "взрослый" спектакль, и там тоже людей не хватало... и решили тогда всех ангелов и пастухов срочно переквалифицировать. И стала Ангелина Мальвиной, а Федя - влюблённым в неё Пьеро, а Никита Артемоном ("Ага, собачка! получил!"), а его папа, между прочим - котом Базилио. И Лиса Алиса воскликнула:
   - Я в шоке! У меня уже третий кот!
   Оказывается, за месяц с лишним сменились аж два взрослых "кота": один заболел, другого срочно вызвали в командировку... но дядя Коля как-то удачно попал в роль, и уж третьим котом Алиса оказалась очень довольна. Между прочим, дядя Коля играл в тельняшке и телогрейке, одолженных для спектакля отцом Феди (и как-то им даже пришлось для этого общаться! "Прогре-есс! Что же дальше будет?.."
   Все эти перетасовки произошли за пару дней до Рождества - на генеральной репетиции. Прошла примерка костюмов. У светловолосого Феди черты лица были тонкие, поэтому в белом одеянии Пьеро и длинном чёрном парике он стал - вылитая девочка. Готичная... или даже почти анимэшная.
   - Тебе бы ещё губы накрасить... - мечтательно-игриво предложила Ангелина.
   - Не-ет! - завопил мальчик.
   - Он просто стесняется, - "поддержала" Ксюша.
   - Я не буду играть такую роль! - решительно заявил Федя. В ту секунду он и вправду так думал!
   - Да не бойся, - с совсем уж дружеской интонацией успокоила вдруг Ангелина. - Я вообще в школьном спектале играла Ромео, прикинь! а один мальчик Джульетту: всё наоборот для прикола. Знаешь, как клёво вышло! Не отка-азывайся, у тебя классно получится - это я тебе говорю!
   Пожалуй, только ради Ангелины Федя и согласился. Так он и "заделался Пьеро". А она стала его Мальвиной. (Надо ли пояснять, что "Новые приключения Буратино" были, разумеется, целиком "православные" и целиком про наше время. Так, Карабас Барабас, например, выходил крутым шоу-бизнесменом, владельцем фанерной "фабрики звёзд", а игрушки от него сбежали, чтоб не погубить свои души в море попсы, а Золотой Ключик открыл для них двери... ну, конечно же, в храм).
   Ангелина смотрелась "очень даже ничошно" в роли модной, светской Мальвины... Похоже, она, что называется, играла саму себя.
   Федя затаённо следил за каждым её движением. Взглянул чуть ревниво на Никита. Да нет, Никит, кажется, ещё "не дорос до девочек": в таком-то возрасте год - большая разница. Впрочем... может, она ему тоже нравится? просто за его традиционным раздолбайством внешне это не проявляется никак. Для Никиты реакция на "бабское общество" (по крайней мере, на словах): "Пошли они все на фиг!.." Вроде, по интонации звучит вполне искренне, хотя у него иногда и не поймёшь. Ну, не исполнилось ещё 13 лет человеку!
   Федя решился задать Ангелине ещё один важный вопрос:
   - Слушай, а это ты не была на нашей ёлке, в * районе, в Новый год?.. ночью? Это не тебя я видел?
   Ангелина не успела ответить, как тётя Нина громко хлопнула в ладоши и провозгласила:
   - Всё-всё! начинаем репетицию! Последняя репетиция, все разговоры потом-потом! Времени мало! полчаса до начала спектакля!
   В этом "потом-потом" вопрос и потонул. Так Федя и не узнал, она это была - или не она?
  
   Спектакль прошёл, как все говорили, блестяще: хлопали долго и громко. Потом праздничная толпа взрослых и детей из верхнего зала буквально скатилась в трапезную.
   За рождественским столом было весело. Пост кончился, и столько всякой вкуснятины!
   - Кто арбуз хочет? - щедро угощал всех Никита, кладя зелёный воздушный шар на тарелку.
   - Дурак! - сказала вечно недовольная Ксюша.
   - Да-да-да!.. - нарочито гнусавым голосом, мотая в такт головой, поддержал Никит. Он знал: ничто так не выводит из себя девчонок!
   - У тебя голова на плечах есть!? - вмешалась тётя Нина.
   Феде вдруг стало ужасно смешно от этого выражения. Вот люди не замечают, как их же обывательская "мудрость" обличает себя: "У нас-то голова на плечах!.." Вы так уверены в этом? Голова вообще-то на шее! От неё до плеч - порядочное расстояние... можете сами измерить. Даже если голову склонить набок, она будет "на плече", но во множественном числе никак не получится. Если, конечно, чего-нибудь с ней не сделать... ну ладно, не буду продолжать - я ж не такой виртуоз садистской чепухи, как Никит!. Все наши убеждения - настолько же на своём месте, как голова, когда она "на плечах".
   - А ты знаешь, что сидеть, закинув ногу на ногу - это кощунство, сломанный крест! Ты над Крестом Господним кощунствуешь! Ну-ка сядь нормально. Ты же православный христианин, - вмешалась с другой стороны "Чеченец года".
   "А может, это вы над Господом кощунствуете - до ближних докапываетесь! - подумал Федя. - Вечно у вас вся вера через ..." И перед Ангелиной стало жутко стыдно: они нас достают - а мы их терпим!"
   А кто-то ещё из взрослых, тем временем, вдохновенно говорил за столом:
   - Всё-таки замечательная у нас воскресная школа, спасибо отцу Иоанну! Спасибо учителям! Смотрите, ско-олько сегодня людей и детей собралось!..
   - А дети - не люди? - тихо спросил Никит.
   - Нет, это инопланетяне! Точно говорю! - сказал Федя.
   Никита нёс "добавку чая" и оставил на пути многометровый мокрый хвост. Ему, видимо, и самому надоело, что на каждом шагу из переполненной чашки плещется:
   - Иногда эта физика-шизика просто достаёт! - и театрально обратился к воде, - Почему ты так нагло плещешься - как ты посмела! Ты лучше меня соблюдаешь равновесие? Я его лучше соблюдаю! Я! Ты поняла!
   Федя это, конечно, запомнил, и с тех пор у ребят появилась ещё одна крылатая фраза. "Как ты посмела!" - обращались они друг к другу при всяком подходящем случае.
   Подали морожение.
   - Не ешьте, не ешьте! оставьте! Мороженое - это же какашки снеговиков, - оповестил всех Никит.
   Радость подобных "отроков" - так близко к сердцу, что диву даёшься, как легко её вызвать! Какая-нибудь ерунда - а лицо уже сияет. От дурацкой шутки ангельская улыбка.
   - Ни-ки-та! Щас у меня выйдешь из-за стола! Что за безобразный у тебя язык! Вот в ад попадёшь за это, - сказала тётя Нина.
   - Я не хочу в ад - у меня клаустрофобия! - ответил Никита.
   И вдруг закашлялся. "Ой, у меня что-то горло болит... кажется".
   - А горло болит оттого, что ерунду всякую говоришь!
   - Кляп надо, - серьёзно сказал Никита.
   - Кляп должен быть в душе, - возразила как раз проходившая мимо федина мама. - С помыслами надо бороться, от которых слова рождаются, а наружный кляп ничем не поможет.
   И Никита, и Федя разом представили перед глазами кляп для души - как он, интересно, выглядит? Нет, для слишком духовных разговоров, даже переведённых на их язык, они ещё явно не созрели.
   "Но сколько правильных слов говорит иногда мама... и папа", - с невольным уважением, даже чуть удивлённо, подумал Федя и тут же добавил про себя: "Говорят... именно что говорят!".
   Люди всегда что-то говорят...
  
   Но какой бы ерундой ты не занимался в праздник, всё кажется праздничным - даже сама ерунда.
   - А вот... вот если б мы не знали, что сегодня праздник, мы бы поняли, что это праздник? - задался вдруг вопросом Никит.
   - Как это?
   - Ну, вот проснулись бы, например, от какого-нибудь... как это - летаргического сна... не знали бы, какой день календаря... и тогда мы бы почувствовали, что сегодня Рождество?
   - Ну офигеть! ты вечно такими вопро-осами задаёшься! Кто же тебе на них ответит?
   А вопрос-то, действительно, важнейший. Богословский. Можно даже сказать, исихастский. Энергия Праздника, его "химический состав", и вправду, совсем другой, чем у простого дня... или это всего лишь восприятие нашего ума (заранее знаем, что - праздник, оттого и кажется).
   А воздух тех дней, когда ты влюблён, тоже сделан из другой материи?..
   - Ну чё мы здесь все фигнёй маемся! Пошли гулять, пока время есть! - поторопил Федя Никиту, как только трапеза кончилась (он очень боялся выглядеть перед Ангелиной дураком! просто о-очень).
   И они вынырнули в зиму.
   Ангелина выскользнула за ними следом...
   "...Ангели с пастырьми славословят,
   волсви же со Звездою путешествуют..."
  
   (1). Выражение встречается у немецкого духовного поэта XVII в. Ангелуса Силезского, на которого сильно повлияли творения св. Августина, но часто приписывается и самому св. Августину.
  
  
   5. Дела семейные
  
   - Они что, звери?
   - Нет, они просто родители.
   Обычные родители, которые слишком
   любят своё чадо.
   (Из фильма "Вам и не снилось")
  
   Федя с Никитой проводили Ангелину до дома - она жила всего-то минутах в десяти хода от "воскрески". Так, ничего себе, поболтали... И вроде бы, неплохая прогулка получилась, не хуже обычных. И маршрут, глядишь, разнообразили.
   Потом и в следующее воскресенье...
   "История" (хотя, собственно говоря, никакой истории и не было) неожиданно аукнулась Феде в одном из вечерних кухонных разговоров. Мать явно была не в духе... как обычно в последнее время. Вообще, от удаления "из нашей жизни" никитиной семьи невротизма в фединой семье ничуть не убавилось, а скорее, прибавилось.
   - Что-то, я гляжу, ты уже на девочек вовсю засматриваться стал! Что-о? оцениваешь - как там у вас, современных подростков, принято: "Даст или не даст?"
   Федя оторопел и чуть не поперхнулся.
   - Ма-ам, ты чего-о?
   - Да у вас же всё теперь так принято! Думаешь, что уж? мать отсталая от жизни - так она ничо и не понимает? Да у вас уж, наверное, полкласса друг с другом переспали, а?.. или весь класс? Вон чего в книгах-то про вас, нынешних школьников, православные педагоги пишут!.. вон...
   "Моя мать - ходячая энциклопедия родительских баек про "современных подростков" - подумал Федя.
   Он хотел возразить со знанием дела, успокоить:
   "Да не, мам... ты чё!.. да щас реально раньше 16 почти никто не начинает. У нас лет 16, даже, скорее, 17 считается "норм" для таких дел. В 15 - это и то как бы рано, над такими, если узнают, всю дорогу прикалываются (ну, кто-то, может, тайком и завидует...). Ты не верь этой дурацкой статистике".
   ...но потом передумал говорить.
   Откровенных разговоров у них в семье всё равно никогда не получалось!
   Всё, что бы он ни делал, воспринимается матерью через призму её "знаний": мол, читала о вас, наслышана, не проведёте современную мать... Важно не твоё поведение, а её интерпретация твоего поведения. Она всё о тебе "знает" лучше тебя самого. Ты слушаешь рок, а это сатанинская музыка (ты не слушаешь рок и почти никто в классе не слушает, потому что на дворе уже давно не 80-е... но её в этом не убедишь). Тебя могут втянуть в компанию гопников (над которыми ты и все твои приятели дружно ржут и рассказывают анекдоты... потому что на дворе уже давно не 90-е). Тебя могут "подсадить на иглу". И ещё много чего могут... Но чем больше ты пытаешься убедить, что этого в твоей жизни нет, тем больше "подтверждаешь" её подозрения.
   Вот и поди докажи, что ты не верблюд!
   Федя смотрел на мать и изумлялся:
   "Вроде, снаружи мама - такая красивая, а что у неё там внутри, в голове!? Вот ни за что ведь не поверишь, пока она не скажет, что за таким лицом могут быть такие мысли!.."
   Человек снаружи и внутри - два разных человека.
  
   Пока Федя ошеломлённо молчал, мать, заводя себя, продолжала:
   - Что, не ждал? загрузила я тебя? задумался над моими словами?
   - Да ничего я не задумался! - в сердцах ответил Федя.
   - Пра-авильно! - подхватила мать. - Я так и думала, что ты не задумался! Все вы теперь даже думать не умеете - вас давно отучили! И родителей слушать отучили. Мало ли что там мать говорит, да? Собака лает - ветер носит!? Так ведь?
   - Да ма-ам!..
   - Что "ну, мам"? - Мать метнула на него взгляд. - Это тебя всё бесы крутят. Я тебя понимаю!
   - Ой-й, мам, начало-ось!.. - поморщился Федя. - Отстань уже со своими бесами.
   - Я-то отстану, сынок, да вот они-то не отстанут... без поста и молитвы! Крепко они тебя охомутали, я смотрю - а ты им потворствуешь.
   - Да не потворствую я...
   - Во-от! с матерью споришь - значит, потворствуешь! С матерью спорить ты мастер... а они тебе и помогают, аплодируют, радуются! Даже самый главный их рад-радёшенек! В пятой-то заповеди сам знаешь, что написано о почитании родителей... а ты вместо почитания что? - меня ненавидишь!
   - Да не ненавижу...
   - Ненавидишь! Это всё они, всё рогатые, тебя и от церкви, и от матери отвращают - кто же ещё!
   - Да не отвращают... ма-ам...
   "Ненавидишь" и "отвращают" - это был вообще её конёк. С чего она взяла, что он её ненавидит! Тоже в какой-то там своей книжке прочитала, что ли!? "Старцы" ли какие-то так учат, что современные дети родителей ненавидят?
   Промолчишь на какие-то её слова - значит, молча ненавидишь.
   Возразишь - тем более, ненавидишь.
   Часто материнско-сыновняя любовь неуловимо перетекает в какой-то невроз взаимной раздражительности. Два слишком близких субъекта эгоизма стихийно воюют, будто роды ещё не кончились: один пытается вырваться из другой. С отцом-то чуть попроще: он хотя бы не вынашивал ребёнка в себе... тут есть некая изначальная автономия и меньше взаимной боли. А с матерью "родовые схватки" из-за её сопротивления могут растянуться на десятки лет. Да и подросток - "плод" капризный, непредсказуемый: Бог его знает, каким боком, а не головой, он полезет в мир. Хоть и заповедано почитать родителей... но ведь почитать кого бы то ни было может лишь самостоятельное, не внутриутробное существо! Чтоб почитать, надо сначала родиться.
   Как быть!?
   И главное, на всё, что ни скажи и ни сделай, одно объяснение - рогатые!
   Мамина лучшая подруга как-то говорила при Феде, что гномы - это бесы: это она так своего сынишку учила. "Мы в семье сатаниста Толкина не читаем... а мультики ни иностранные не смотрим, ни современные российские - только советские... Гномы - это бесы, потому что они под землёй живут. И эльфы - бесы... А в мультфильмах "Смешарики" все животные круглые - это же издевательство над Божьим миром, каким его Господь задумал! А кто, сами подумайте, может менять форму, прикидываясь животными? - только бесы... не к ночи будь помянуты!"
   Вот и все они так! Хоть и крестятся, хоть и говорят "не к ночи будь помянуты...", а сами поминают на каждом шагу, к месту и не к месту.
   "Не пугайте, да не пугаемы будете!" - пошутил однажды федин отец.
   Его тоже уже начинали "доставать" крайности жены и её подруг, так что отношения в семье становились всё более натянутыми. Федя, в этом смысле, был на стороне отца. А мать из-за этого ещё больше убеждалась, что её не любят, не уважают, не ценят... "За что!?" При атеистическом объяснении, виновата была бы просто всеобщая неблагодарность рода человеческого, при "зело воцерковлённом" - разумеется, бесы. Самые неблагодарные существа на свете - муж и дети. Через них рогатые мстят не пропускающей воскресных служб и строго соблюдающей все посты смиренной благочестивой жене - досаждают ей всяческими скорбями. "Ну, я-то конечно, всё терплю, как Господь велел... Сказано же: "терпением и многими скорбями надлежит спасаться" - говорила она подругам. Правда, "терплю" в её понимании, похоже, означало: а). демонстративно молчу по нескольку дней; б). хожу все эти дни как туча; в). плачу в своей комнате "украдкой" (так, чтоб никто не видел, но все слышали); г). через эти самые несколько дней разражаюсь громом праведной истерики. Правда, после этого и дети, и муж ещё меньше меня уважают... но это же их бесы крутят, мстя за моё крестное смирение!
   Самый большой домашний деспот - тот, кто никогда не подумает: "я деспот". Наиболее угнетает всех тот, кто считает себя отовсюду угнетённым. Самый главный эгоист - тот, кто искренне считает: "Я всю жизнь живу для других!"
   Пришёл с работы отец.
   - Да успокойся, Лен! Совсем уж с ума-то сходить не надо!.. - поначалу поддержал он Федю, когда мать рассказала ему об "искушении" и о "непослушании" сына. - Этак можно на любого человека бочку накатить! - усмехнулся он.
   Отец, в противоположность матери, на словах был человек о-очень широких и либеральных взглядов. "Ничего никому не надо навязывать. Главное в духовной жизни - свобода!" С ним почти всегда можно было хорошо поговорить по душам, пофилософствовать. Он это любил. Всё заканчивалось, как только... чья-то "свобода" хоть чуть-чуть, хоть на мизинчик затрагивала его комфорт. Либерал мигом превращался в мечущего громы и молнии диктатора и расставлял всё по местам. Хотя даже и в гневе оставался всё тем же ритором и логиком, умеющим в любом случае разложить по полочкам, почему он прав. Только громкость у ритора прибавлялась в несколько раз. "Не согла-асен!", "Э-это не дело!", "Я про-отив!" - были тогда его любимые фразы. "Мы против тебя ничего не имеем, просто ты нам чужой", - сказал он тогда дяде Коле. Спорить с ним в таком состоянии было так же полезно, как и с матерью. Федя спорить и не пытался - просто несколько раз становился свидетелем, как это пробовали делать другие и к чему это обычно приводило. "Все люди свободны... но я всегда прав", - примерно так можно было от имени отца сформулировать его кредо.
   До чего гордыня в нашей жизни всё простое сделала сложным! Все прямые пути - кривыми. Все проспекты - какими-то закоулками, загогулинами, трущобами!.. Идёшь - и диву даёшься: до чего же весь пейзаж изменился. Кто же это его так... какая ядерная бомба!? Федя вспомнил про "ядерный гриб"...
   А отец Иоанн как-то говорил на проповеди:
   - "Всяк человек ложь". Мы ведь так обманываем себя, что умудряемся заблудиться даже на самом коротком пути - от собственного ума до сердца. Человек вообще лукав, сам не подозревая об этом. Он может с жаром, с убеждением доказывать всем правильные, замечательные вещи, горячо спорить о них... и поступать с точностью до наоборот. Взять пример... да хоть бы из литературы, что ли. Вот перечитывал недавно Лескова... Прекрасный писатель-гуманист. Человеколюбец в произведениях... а как же в жизни? Казалось бы, уж такой противник телесных наказаний: чуть не в каждой книге у него так мерзостно-обличительно показаны банальные бытовые жестокости... такое горячее сочувствие ко всем, кого бьют, истязают, унижают - особенно к детям. Как там в повести "Смех и слёзы" ребятишки перед поркой трогательно молятся Богородице, чтоб не так больно били (причём, всё убийственно-правдиво рассказано от первого лица!). И что же?.. Почитаешь воспоминания сына этого тонкого, сострадательного, чистого "гуманиста" - а сына-то он вовсю порол за совершеннейшие пустяки: за прохудившуюся обувь, за какую-то "не такую" походку! - вообще был мелочным, въедливым, придирирчивым домашним тираном... А ведь моральная тирания у многих из нас бывает даже хуже физической! Всегда легко быть человеколюбцем вообще - трудно обуздывать свои мелкие страстишки по отношению к домашним. Или к тем друзьям, которые всё нам прощают. И ведь часто бывает так: каков ты на самом деле, знают (на своей шкуре!) лишь несколько самых близких людей.
  
   Чтоб отгородиться от невротической атмосферы, которой, казалось, был наэлектризован весь воздух квартиры (может, вот это они и есть, мамины "бесы"?), Федя последнее время по многу часов проводил в наушниках - "вдвоём с телефоном". Слушал музыку под настроение... всё равно какую: вкусы его ещё совершенно не оформились. Соответственно, федин телефон стал маминым врагом. Она ревновала к нему сына, как прежде ревновала к дяде Коле и Никите, как потом - к "девочкам". Если наши дети, вырастая, отдаляются от нас, в этом, конечно, виноваты никак не мы, а окружающие люди и предметы.
   Вечерний святочный разговор не остался без последствий. Федя давно уже усвоил: если что-то у них в семье делается, то делается без всяких объяснений. О решениях, которые тебя напрямую касаются, ты узнаёшь задним числом.
   Всё-таки на семейном совете отец и мать как-то неожиданно нашли консенсус - отобрать у него наушники:
   - Ты последнее время всё музыку слушаешь - а из-за этого нас не слушаешь!
   Хотели отобрать и телефон, но подумав, всё-таки оставили. Так началось с одного и закончилось другим! Про Ангелину уж давно забыли, а про "послушание в семье" вдруг резко вспомнили - причём, в только одной очень странной и узкой сфере.
   В скандале оказались виноваты наушники.
  
  
  
   6. Царь горы
  
   Не сотвори себе кумира.
   Заповедь
  
  
   I.
  
   Зима - время нескончаемых белых баталий. Самая боевая пора года: тут чуть ли не каждый день - очередной раунд снежного пейнтбола. Удобно, что для него всё заранее готово и не надо никакого снаряжения.
   - Понесла-ась!..
   Один никитин снежок пронёсся у Феди над головой, чуть не задев макушку шапки, - он даже ветерок ощутил. Другой впечатался в забор за плечом, будто смахнул беса-искусителя: от третьего он вильнул поясом, примерно как крутят обруч; четвёртый разлетелся оземь в том месте, где секунду назад стояли его ноги... Нет, что ни говори, умел он уворачиваться! Казалось, все снежки принимает на себя его воображаемая тень, куда менее проворная. Федя нагибался - комок тут же пролетал сквозь её голову, подавался вправо - комок дырявил её слева. Если б это "считалось", он был бы уже весь белый, как снеговик, от попаданий. Но, к счастью, наша тень - это не мы! Одновременно сам он умудрялся весьма ловко посылать снаряды в цель, а скорострельность развил умопомрачительную. Нагнулся на секунду - комок готов, выпрямился - он уже на полпути к жертве. Из любого положения снежные гранаты летели максимально точно. Интуиция позволяла посылать их с поправкой на движение противника. Интересней всего наблюдать, как в заданной точке вдруг встречаются два разноскоростных и разноразмерных объекта: белый и тёмный. Снег и Никита. Стыковка в космосе!
   Дважды с Никиты от точных попаданий стлетала шапка, и уж не сосчитать, сколько раз во всю спину разлеталась белая клякса. Правда, разок и самого Федю своеобразно, как шум моря, оглушило попадание в ухо. Шуршащий холод посыпался за шиворот. "Наконец-то! - обрадовался Никит. - И я ему в башню попал!"
   Через полминуты Федя сбил ему шапку в третий раз. "Мал ты ещё против батьки!" Никита с воплем погнался за ним, чтоб вмазать хотя бы "сблизи"... и промахнулся с двух шагов. "В упор, в упор! - хохотал Федя. - Вот как так можно промазать!? уметь надо!.. Джон-миллиметрон! Меткий глаз - косые руки". Никита повалил его в снег, и они долго, увлечённо боролись в сугробе, макая друг друга в белое море...
   Огромная Зима бесшумно неслась над ними. Планета неуловимо, но со страшной скоростью вертелась. Ритмы жизни мальчишек и Вселенной вдруг на секунду совпали - и наступило какое-то мгновенное, но необъятное, непередаваемое счастье.
   - Земля - это просто снежок, который запульнул кто-то когда-то в кого-то, - сказал вдруг Никита, глядя из лежачего положения в сугробе на вечереющее небо. У него никогда не было пауз меж игровым и философским настроением, и самое главное , по лицу никак не определялось, серьёзен он или весел.
   - Кто в кого запульнул?
   - Ну, допустим, ты в меня или я в тебя - это не важно... она так давно летит, что уже всё забыла.
  
   Весь снег вдоль обочин был в характерных звёздочках - от добывания пятипалыми захватами белой руды для комков. Играя, они непроизвольно расписали сугробы рождественским орнаментом.
   Сколько снега в этом году! Природа словно просит прощения за больное лето и старательно заглаживает-заметает свою вину... в отличие от некоторых людей, не спешаших это сделать.
   Напротив воскресной школы, через дорогу, воздвигся целый Эверест. Чтоб можно было ставить машины, снег сгребали бульдозером. Памятником той работы и осталась выдающаяся куча с дом высотой. Дальше отодвигать было уже некуда: начиналось кладбище. Так и господствовала пограничная снежная высота и над посёлком живых, и над посёлком мёртвых. Впрочем, у Бога все живы.
   Едва веришь, что всё это - снег! Что там внутри нет какой-нибудь скалы.
   - Помнишь! - показал Никит. - А мы-то в начале зимы старались - вручную (!) чистили для катка. "Чеченец года" нас заставила! Вот всегда так: не подумав, нас эксплуатируют... а потом ни фига толку! Можно уж было догадаться, что снега навалит целую гору!
   Но это он просто так ворчал: вообще-то они с Федей были вполне довольны. Гора вместо катка - не худшая замена! На коньках ни тот, ни другой "не стояли", как сами признавались. А где гора, там, конечно, игра в "царя горы". На то и зима, на то и снег!
   - Я император Вселенной! - крикнул Федя, взбежав первым. Ведь Ангелина только что вышла погулять и, остановившись в двух шагах внизу, с любопытством смотрела.
   Пожалуй, было в этом некоторое сойеровское "козыряние", вроде того, что описано у Марка Твена - когда Том, чтоб понравиться Бекки, "выделывал разные штуки, как это принято у мальчуганов".
   Гора и до Феди была облеплена детворой всех возрастов - от тех, кто не так давно научился ходить, до здоровенных подростков старшего школьного возраста. Она стала разноцветной: снегири, канарейки и волнистые попугайчики слетелись на белый снег, как на любимое лакомство. Повариха Зима занималась стряпнёй: обваляла детвору в муке для начинки пирога-сугроба. И такое это было хохочущее и визжащее кондитерское изделие, что, увидав, сразу же хотелось присоединиться, чтоб оно получилось ещё больше и сдобнее.
   - С фига ли вы тут? - проворчал Федя на малышей, боясь в пылу игры задавить их. - Играйте... где-нибудь!
   - Мы тоже с вами хотим! - просились "мелкие". Они всегда всё хотят, что делают большие... и всегда плачут от последствий.
   - Куда-а! Ну-ка нельзя! - по-взрослому отрезал Федя.
   - Зачем нельзя?
   - За мясом!
   - Почему-у?
   - По попе!
   - Ну ка-ак!?
   - Каком кверху!.. Нельзя значит нельзя!
   И почему эти мелкие никак не поймут, что они мелкие!? Большие - они сильнее, крупнее, тяжелее... Нет, ну, вот никак не доходит до этих мелких!
   Лучи заходящего солнца упали на вершину снежной горы, и запламенев, она стала точь-в-точь как Эльбрус - каким Федя знал его по телевизору. Завязалась горячая битва за холодную гору. Словно советские горные части и немецкая дивизия "Эдельвейс" вновь сошлись, стремясь водрузить каждый своё знамя на заоблачной вершине... обладание которой не давало ровным счётом ничего, кроме морального превосходства.
   Гора была такой высоты и крутизны, что с её вершины карабкающиеся далеко внизу фигурки, действительно, казались идущими на штурм - как в каком-нибудь историческом фильме. Можно было даже успеть отследить тактику: обманные манёвры, охват флангов... Хотя враги приближались стремительно, и на всё про всё оставалось несколько секунд, Федя всё же успевал рассчитать, на кого броситься с крутизны в первую очередь, чтоб опрокинуть того-другого-третьего поодиночке, прежде чем они соединятся. Он любил активную оборону и обычно умел выбрать наилучший момент для контратаки. Противник ещё раскорячен на склоне, как каракатица, а ты его лихо толкаешь... главное только, не улететь вместе с ним! Победное чувство от успешного тарана можно сравнить разве что с радостью от виртуознейшего гола. Секунда - но зато какая секунда!
   Вместе летели кубарем, переворачиваясь друг через друга, и внизу получалась куча-мала. Наконец Федю тоже подцепили и увлекли за собой. Получился настоящий "слоёный пирог"! Федя оказался в самом низу, на нём - Никита, на них, кажется, ещё трое...
   На несколько секунд показалось, что дышать нечем и что его сейчас расплющат!
   - А, блин, приду-урки!.. - у него уже сил не было на смех... точнее, не было места - потому что, оказывается, для смеха зачем-то нужна свободная грудная клетка и живот. Вот почему, оказывается, жизнь раньше называли "животом"!
   Увидав кучу-малу, налетела и мелкая детвора. Куда уж без них! Казалось, муравьи атакуют жука. Ребятня, облепив Федю и остальных, возилась и визжала в полном восторге, что удалось "завалить больших".
   Тем временем расплывчатая луна одуванчиком распушилась в небесной дымке. Снег перламутрово-сине светился, как бездонный: небо под небом. И будто это в небе все они визжали и возились!
   Почему-то когда посреди зимы видишь вдруг бездонно-ясное вечернее небо в закате - живые молнии мерцающих ветвей на его фоне и первую звезду над ветвями, кажется, что уже весна. На земле ещё зима, а там - весна!
   И - Всепоющая тишина.
   Всё такое маленькое - и такое огромное... спокойное, торжественное, роскошное, тихое. Где-то там, высоко-высоко, тоже наряжена ёлка, и мы видим её несчётные гирлянды с игрушками созвездий... а Земля - всего лишь маленький подарок нам под её нижними ветвями. Вифлеемская Звезда невидимо царит на сокрытой от нас макушке. Она видна во всём. Каждая снежная искра под ногами и в воздухе, каждая свечка в церкви и каждое полыхающее вечернее окошко в доме - зажжены от Неё. Дух захватывает оттого, что праздник такой большой! Святки - они везде. Это тебе не Новый год и прочие земные радости.
   Странно, почему в эти волшебные дни люди не говорят друг другу "Христос родился!", как в Пасху "Христос воскресе!"
   И как люди могли жить без Него столько тысяч лет... как они не умерли от тоски?
   Нет праздника светлее Рождества... кроме Пасхи! Но ведь и Пасхи бы не было, если б не было Рождества, это ж логично!
  
   II.
  
   Здорово, когда всё болит после игры! Каждое ребро говорит: классно поиграли! Прикольно возвращаться домой и думать: не зря прошёл день... И чтоб потом ещё несколько дней то спина, то шея, то скула, то нога напоминали о пережитом счастье!
   Феде снилось, что на арбузной планете на него нападали арбузные существа и пытаются раздавить своим весом и сожрать. Он не помнил, чем закончился сон, но, судя по тому, что утром как-то удалось проснуться, его всё-таки не сожрали.
  
   Кончились каникулы, кончились Святки... Но - наступило Крещение. И неожиданно принесло свой подарок.
   Из-за очередного снегопада, заносов и обрыва проводов, вновь, как в начале зимы, отменили уроки. Город опять стоял, зима опять торжествовала... а вместе с ней - получившие на денёк свободу "рабы". Нет, хорошая-таки штука зима, когда она настоящая!
   Впрочем:
   - Не идёшь в школу, вот и хорошо! - по-своему переиграла мама. - Значит, пойдём все вместе в церковь. Не ворчи!.. Тако-ой пра-аздник, Крещение Господне!.. Это Бог специально так устроил, чтоб ты в церкви побывал.
   "Не туда, так туда! Вечно так! Умеет мать весь кайф обломать!"
   Но ехать в * церковь не получилось: весь транспорт стоял. Пришлось идти пешком несколько кварталов в ту церковь, которая поближе. Не очень-то её в семье Феди любили: и приход не свой, лица всё чужие, и народу всегда полно (центр "спального района"), и храм небольшой, тесный. Но тут уж выбирать не приходилось.
   На праздник народу, действительно, набралось видимо-невидимо... и большинство - с жутких размеров канистрами, даже с целыми гроздьями: "Где у вас тут святую воду дают!" Крещение - один из тех церковных праздников, что давным-давно стали светскими: верю - не верю, в церковь хожу - не хожу, а за водой приду! Зачем, не знаю... Но - вот бидон! Наливайте!
   Федя сначала не на шутку приуныл, когда увидел ещё во дворе храма всю эту затарившуюся толпу, но потом... увидал Никита! Вот класс!
   - Какими судьба-ами!?
   - Да мы тоже на праздник! Я щас у бабушки. А бабушка тут рядом живёт и всегда в этот храм ходит!
   Мигом всё предстало под иным углом зрения. И церковь хорошая, и дворик уютный, и толпа приятная... и вообще всё так хорошо, лучше не бывает... Это какой-то уж явный знак благоволения Божьего к их дружбе!
   А мать тоже встретила в храме подругу - это значит, что следить за Федей ей уж точно будет некогда. Вот и ладушки. У вас дружба в церкви, у нас - во дворе.
   "А если мать выйдет - просто скажу, что башка разболелась от духоты, вышел на пять минут!.. пять минут ведь могут и час продолжаться!"
   Шёл снег, и силуэт церкви туманился, рябил, невесомо летел куда-то...
   - Смотри, мир - из одних пикселей! - сказал Никит, взбираясь на сугроб. Точки-точки - белые и серые, несчётные, бегущие, - составили необъятный экран мироздания. И ничего на нём, кроме точек, не осталось!.. разве что сами Федя и Никита. Только они - не из точек. Только они - цельные.
   Но раз сегодня все воды освящены - значит, святая вода повсюду: в сугробах тоже. Вот и горка - святая. Подходящая для "царя".
   Пока ребята, самозабвенно швыряя друг друга, возобновили игру в "Царя горы", взрослые занимались куда более благочестивым делом. В святой день и думать надо о святом! В притворе храма выстроилась очередь за святой водой. Впрочем, "выстроилась" - сказано неточно... и "очередь" - неточно. Не выстроилась и не очередь!
   Мы же все - смиренные пупы Земли. Толпа пупов Земли, конечно, выглядит абсурдно, но ей до этого дела нет... потому что её нет. Есть только "я". Каждый - "я"! Много-много-много упрямых благочестивых "я", а святыня - одна. Для каждого существовуют только "я" - и святыня. Всё остальное (-ые) - это помехи на прямом, как линия огня, пути к цели. Нет людей, есть ВОДА!
   Игра всей нашей жизни - "Царь горы". У детей она весёлая, у взрослых - не очень.
   Дети штурмовали снежную гору, а взрослые - церковь, где...
   понимаете - ВОДУ ДАЮТ! СВЯТУЮ ВОДУ!!!
   - Братья и сестры, подайтесь назад, не толкайтесь, пожалуйста... Всем хватит! Братья и сёстры, ну, сделайте шаг назад.
   Шаг назад? Это сложно! "Ни шагу назад!" Из мира детских игр, где ничто не имеет ценности, кроме радости, мы рано или поздно вступаем во взрослую жизнь, где что-нибудь обязательно имеет непреходящую ценность! Сверхценность. И она так велика, что ради неё не грех друг и друга стоптать. И уж никак нельзя сделать шаг назад! Никогда!
   - Всем хватит, не беспокойтесь! Все сделайте шаг... а то разда-а...
   Люди, как зачарованные, слышали и не слышали. Всё, что относится ко всем, не относится ни к кому! Потому что мы же все хорошие и мы это точно знаем!.. Каждый потом будет с возмущением рассказывать дома, как другие дико толкались! Каждый про себя понимал: сделать шаг надо всем... кроме меня! Я же деликатно прокладываю себе дорогу - это другие прут и толкаются! Я-то культурный человек, я не могу быть источником столпотворения.
   Количество рано или поздно переходит в качество. Всё ближе-ближе к кому-то заветная цель!.. А от кого-то соответственно - всё дальше. Близок, близок миг победы! Во-от он...
   Ба-бах!.. передние под напором задних наконец повалились ничком на скамейку с вёдрами и чанами. Скамья с грохотом опрокинулась, и вожделенная святая, крещенская вода - великая агиасма! - разлилась, журча, по всей церкви, наполнив её почти по щиколотку...
  
   Господи, Сыне Божий! кого Ты будешь сегодня освящать?
   Есть Ты... да есть ли мы?
   Неужто Ты до сих пор ещё не стал атеи... ой, то есть наоборот, как это назвать-то - а-антропистом?
   Неужто Ты правда
   в нас!
   после всего!
   до сих пор!
   ЕЩЁ ВЕРУЕШЬ!!?
  
  
   7. Всё наоборот...
  
   Я в лесу вчера встретил Русскую Идею:
   шла с верёвкой на шее
   между спиленных сосен.
   Ю. Шевчук
  
   - Смотри, - рассуждал Никит. - Воскресение и Пасха - ведь одно и то же? Тогда почему воскресную школу не назовут пасхальной?
   - Ясен пень! - воскликнул Федя. - Чтоб не осквернять Пасху кощунственным ругательством "школа"!
   - Во-во, и я к тому же! Школа она и есть школа! Что здесь может быть хорошего? Вот почему "Закон Божий" назвали "законом"? Почему урок так называется? Как будто это какое-то "правоведение", что ли. А у Иоанна Богослова написано: "Закон... через Моисея, а благодать и истина - через Иисуса Христа". А мы же, типа, христиане, а не... "моисеевцы"! Так почему у нас всё так! Даже названия такие казённые... стрёмно! "Зако-он!" УК РФ, блин! Бога не любим, а только боимся! Назвали бы уж там "Благодать Божья" или "Истина Божья". Нет, "зако-он"!
  
   - ...А в этом году он вдруг как-то резко проявил интерес к воскресной школе! - удовлетворённо говорил дядя Витя про Федю. - Практически ни одного занятия не пропускает! Вот ведь как меняются ребята! Значит, что-то всё-таки полезное мы им даём - но только с возрастом они это начинают осознава-ать. Лоботрясничать-то до поры до времени приятно, а духовная жажда всё равно проявляется! Если уж зерно веры и патриотизма один раз в душу заронить, оно потом даст всходы, что б там ни говорили!
   Эх, знал бы дядя Витя и ему подобные, что вся воскресная школа Феди называлась "Никита".
   Ангелина, мелькнув пару раз рождественским ангелом, перестала ходить в * церковь. Будни воскресной школы (конечно, абсурдно звучит: "воскресные будни"!) оказались явно не для неё. Ну вот! А Федя даже и телефонами не успел обменяться! И зная дом снаружи, не знал адрес. Всё красивое в жизни недолговечно, чудеса уходят вместе с праздниками... Федю, кажется, пробило на философствование. А что ещё делать на уроке пения, не петь же?
   - Ник, вот заметь: все красивые девчонки в нашей "воскреске" не задерживаются! Остаются одни лошади или заучки. Смотреть не на кого. Вот, блин, наказание судьбы!
   - А чё они здесь забыли!? - сказал Никит. - Юбочки-платочки?.. "Закон Божий", на котором толком даже не выспишься?.. лекции дяди Вити вечно об одном: "идё-от битва за Святую Русь" и бла-бла-бла?.. типа-спектакли, на которых только ангелочков играть да Жён-Мироносиц?.. ещё хор этот: "Ма-мо-му...".
   - Ты прав как всегда, свинка... Но от этого-то и стрёмно! Почему наша "воскреска" - такое царство скуки? Вроде, и батюшка хороший, и люди все по отдельности хорошие (ну, кроме Чеченца, конечно), а все вместе - тоска зелёная! Может, в других воскресных школах по-другому, а?
   - Не знаю, в других не был.
   А Федя вспомнил. Один его ровесник - из о-о-очень воцерковлённой семьи! - хвастался, как в прошлую Пасху, в самую ночь заутрени, смотался на пару с другом из церкви до ближайшего бутика: "Купили баллон пива, и... самая клёвая в жизни Пасха получилась! А когда в церковь вернулись, прикинь, никто даже не заметил, что мы бухие!.. И батюшка ничо не заметил - хотя от нас, наверно, несло и когда причащались, и когда к кресту прикладывались..."
   Да, бывает! 13-летнего свина перекормили святыней!
   А урок пения всё шёл:
   - Повторяйте за мной: "Ма!.. мо!.. му!.. ме!.. мы!.." ну, давайте, повторяйте. - настаивала молоденькая "регентша" Марина.
   - А почему только "мама"? тогда уж "папа" тоже!
   - Не шалите, повторяйте!
   - Мы-ы му-у... ой, не могу - задыхались от хохота мальчишки.
   Они старались как могли, но петь было невозможно от смеха. Состояние такое: палец покажи - обхохочутся!.. а тут ещё всякие "ме", "му"! И главное, ведь всё - до того серьёзно!
   - Петь надо диафрагмой, чтоб звук вот отсюда шёл. Ну-ка, я проверю... му-у!..
   - Ой, щекотно же! под рёбрами!
  
   - Мне понравилось.
   - Понравилось!? - переспросил Федя. - Ты что, певун такой!
   - Да не петь понравилось, а ржать. Мы ж не пели, мы ржали!
   Следующим был урок истории. Никит (язык без костей!), помнится, ещё в том году спросил:
   - А зачем нам тут уроки истории, если в школе с четвёртого класса эту историю всё зубрим-зубрим?
   - Не-ет, в школе - не то-о! - горячо возразил дядя Витя. - Не путайте Божий дар с яичницей! В школе историю преподают неправославные люди и непатриотично. А у нас история: А - православная, Б - патриотическая, В - правдивая!
   Дядя Витя был чистый душой: простой, как топор; от души любящий ближних, а ещё больше - правду-истину, - монархист-идеалист. История раскинулась перед его взором прямо, как меч. Где хорошее, где плохое, где герои, где враги... - все ответы были готовы заранее и понятны, как курс арифметики для первого класса. Причём, сам он был человек весёлого и добродушного нрава и уж никак не походил на фанатика-шовиниста. Просто... слишком быстро на всё в жизни нашёл правильные ответы. Вопросов у человека не осталось. Так бывает. "Виктор" же - "Победитель". А у победителей всё просто! Пришёл, увидел, победил... Ну, или показалось, что победил. Разница-то какая: главное, что сам уверен!
   - Вот он рассказывает о любой войне... - ворчал Никит. - Спрашивает всегда: "Так почему русские победили? В чём причина?" "Ну, воевали лучше... пушки там, может, лучше стреляли". "Не-ет, победили потому, что Бог помог! Святой Руси всегда Бог помогает". И ладно бы раз сказал. А то всегда так - каждый урок одно и то же повторяет.
  
   - Ребята, кто у нас на Гербе России?
   - Медведь!
   - ...Как медведь? почему медведь? - обалдел от неожиданности дядя Витя.
   - Ну, у нас и президент Медведев, и на гербе медведь, - уверенно ответил Миша.
   - Да, у нас везде медведь нарисован и написано: "Единая Россия", - добавила Катя.
   - Да, везде медведь! - радостно подтвердили дети.
   - Ну, прие-ехали... - так и сел дядя Витя. А он-то хотел поговорить о наследии Византии: Третьем Риме, священной православной Империи... а тут тебе опять - "Едим Россию".
   Вот и весь предел патриотизма нашего времени!
  
   Сильно огорчился дядя Витя из-за медведя. Долго после урока не мог успокоиться. Медведь, медведь!.. А тут ещё наслоилось, что в церкви многие дети в тот день баловались - в том числе, его собственные дети. "Это что же это получается! - выговаривался он потом перед дядей Колей, приятелем и идеальным слушателем. - Учишь-учишь, учишь-учишь, а ученики... вот как в музыке говорят: "Медведь на ухо наступил", а тут в истории медведь тоже всем на что-то наступил. И в вере наступил. Причём, крепко. И в дисциплине наступил. А? ты как думаешь, Коль? Что делать?"
   - Ой, не знаю, Вить! Похоже, мы просто пожинаем, что посеяли. А что ж ты хочешь увидеть? Благостную, лубочную картинку, как должно бы быть, но как не бывает... Дети - не картинка: они живые! Что нам дороже: правда или как "должно быть"? С православным воспитанием ведь как всё получается? - как с православной монархией: в идеале всё священно, а на практике?.. встречается ли вообще в природе такое существо, как "воцерковлённый отрок" (хотя встречается, конечно!.. в атеистических семьях, наперекор!). Жизнь задыхается в прокрустовом ложе - и, как может, защищается. Чем идеальней всё на словах, тем больше навыворот всё выходит. Презрение к Родине - вместо медвежьего патриотизма. Неверие - аллергия к Церкви. Это же всё - "революция", Вить. Внутри каждого из нас. Дурацкая, уродливая, трагическая... и неизбежная. Тот же "бессмысленный и беспощадный бунт" наших мозгов. "Против эксплуатации". Вспомни-ка самого себя в детстве: не думаю, что ты смог бы стоять на службе два-три часа более спокойно!
   - Но ведь объяснить-то им можно! А если не понимают - наказать...
   - Тебя?
   - Почему меня?
   - Ну я же говорю: представь себя.
   - Да у меня-то детство было атеистическим.
   - А-а, вот то-то и оно! Отсюда и берётся весь наш неофитский категоризм: сами чего-то не прошли (или прошли совсем в другом возрасте), а других, значит, наказывать!
   - Нет, ну, всё равно надо же их как-то... приструнить, что ли!.. Муштровать-то как-то всё-таки надо!
   - Вить! Уж столько поколений до чёртиков замуштровали до революции, что посеяли... именно, что революцию. Ненависть к Церкви и к Империи.
   - Ну уж! Не утрируй, Коль! Столько поколений вырастили "во всяком благочестии и чистоте" - а ты говоришь "ненависть"!
   - Да к сожалению, не я говорю, а те, кого "муштровали". И Чехов, и Помяловский, и... имя им легион! Хорошо, если стали просто атеистами: с остальными - ещё хуже! Ведь даже из семинарий выходили революционеры. Муштровали боголюбцев, а вымуштровали богоборцев.
   - Да это уж не воспитание было виновато, а разлагающая пропаганда извне!..
   - Разлагающая, согласен! Но разлагала она только то, что готово было разлагаться.
   - Ну, может, перед революцией-то, действительно... кризис... апостасия! А раньше-то как было веками, в Святой Руси, при "Домострое"!?
   - А раньше?.. Да уж! Ра-аньше было - разное... Знаешь, наши-то дети, скучая на службе, хотя бы не пишут на стенах церквей.
   - А раньше что, писали!!?
   - Ещё как! Во всех церквах, где только сохранилась хоть чуть-чуть древняя штукатурка, остались и "граффити". Причём, есть надписи на уровне детской руки - и есть на уровне взрослой. С одной стороны, это, конечно, говорит о высоком уровне грамотности, а с другой... ну, просто люди в церкви от скуки зелёной не знали, чем заняться.
   - Да это, наверное, были едини-ичные случаи!..
   - Не думаю, Вить. Ох, не думаю! Жития блаженых, юродивых ты читал? Что, по их признанию, было самым тяжёлым во всех испытаниях, помнишь?.. Самым-самым!?
   - Ну, голод, холод... что ещё?..
   - Издевательства детей! Их дикая жестокость! Когда толпа ребятни, как хвост, как мушиный рой, тянулась следом - и измывалась, кидала грязью, камнями... в больного, беззащитного человека! Ты можешь себе представить сейчас, в нашем-то сильно "бездуховном" обществе, наших совсем неблагочестивых, немуштрованных, неприструнённых детей за таким вот занятием, причём, массовым! Не представишь? А те "домостроевские" дети на побои и муштру, разумеется, не могли ответить самим родителям и учителям! Замещённая злоба выражалась вот так. Отыгрываются-то всегда на тех, кто не может ответить! А самые безответные в любом обществе - калеки и юродивые. Вот святые юродивые - это и есть истинное зеркало нашей жизни. Да вообще по-моему идея, что где-то когда-то было светлое прошлое, противоречит самой сути учения Церкви о всеобщем грехопадении!
   Виктор задумался:
   - Так что же всё-таки делать? - опять спросил он, уже повторяясь.
   - Я думаю, Вить... Что в вере, что в патриотизме не муштровать надо, а радовать. А? попробуем хотя бы? - улыбнулся, смягчая серьёзность шутливым тоном, Коля.
   - Как это?
   - Ну, вот ты преподаёшь историю "в патриотическом духе", повторяешь раз за разом про зло либерализма. Говоришь, Самодержавие нас спасёт. Но это всё - не противоядие, Вить. Это всё - не стержень. Стержень, если есть, то в чём-то другом.
   - Да в чём же?
   - В чём?.. Может, от России людям просто скучно - как от неинтересного урока? И от Церкви скучно. Может, нам просто не умеют их преподавать? Те, кто называют себя патриотами - скучнейшие из всех учителей, какие есть на свете (ну, это я не про тебя говорю!). Всё трудней жить в государстве, нашем только для "Наших". Мы же давно смотрим на Россию, как школьник на Пушкина. И на Церковь так же смотрим. Ну, как вообще можно любить то, что тебе навязывают до оскомины, причём, тупо и бездарно!? Я знаю одну семью, у них сын всего на пару лет постарше моего Никиты... так его родители воспитывали, вроде, в очень патриотическом духе... в православном!.. а он недавно брякнул при мне, как отрезал: "Россия - говно!" Вот так. Хоть стой, хоть падай!.. а что тут будешь делать? Для него уже нет Родины, потому что нет родного. А откуда бы ему взяться! Родное берётся от радости. "Родное" и "радость" даже слова чуть созвучные. Радость больше даёт душе, чем любая пропаганда. Насколько человек в детстве получил настоящей радости, настолько он и будет любить всё, что связано у него с радостью: Пасху, Рождество, русскую зиму... Вот это и есть - Родина. Это и есть - Церковь. Понятие "Родина" и понятие "Церковь" формируется из радости... но уж никак не из запугиваний. Если "кругом враги", это ведь ещё не повод что-то любить! А Родина - это только то, что мы любим! Если не любим, то и притворяться бесполезно. То же самое: Бог - Тот, Кого мы любим. Тот, от Кого радостно, что Он есть. Вот это - вера! Как её определить? Что такое вера? Это - способность души. Как музыкальный слух. Есть атеисты, вообразившие, что они верующие - а есть верующие, до поры до времени по недоразумению считающие себя атеистами.
   - Вот это ты здорово сказал! Так и есть.
   - И патриотизм - то же самое! Есть патриоты, не знающие, что они патриоты, и есть... наоборот. Кто, вопреки всему, всё-таки с изумлением открыл для себя Россию, уже ни за что не захочет уступать её "патриотам". Пусть едут "патриотничать" в какую-нибудь Венесуэлу или Северную Корею. А здесь - здесь жить моему сыну...
   - Ну не-ет, вот тут ты всё-таки не понимаешь! Не хочешь понять! На Святую Русь ополчился весь масонский мир, потому что мы последний оплот Православия....
   - А по-моему, у нашего государства сейчас идеология белой горячки: "Кругом враги"! И никакой другой идеологии нет. Пока мы не протрезвеем, "враги" никуда не денутся. По-моему, хранить Православие надо не потому, что кругом враги, а потому, что оно - самоцель. Прежде чем говорить о врагах Православия, давайте уж станем православными, что ли! А до этого нам ещё, по-моему, как пешком до Африки. Когда люди говорят: мол, "общество потребления" нам с Запада навязали, они, по-моему, страшно льстят себе! Как бы, это там, у них, сплошной индивидуализм, эгоизм, потакание страстям, а мы-то такие духовные, такие "соборные".... От-ку-да!!! Духовные!? Загляните-ка себе в сердце, "соборные"... при всяком случае плюющие на ближнего с высокой колокольни. Рассуждаем о какой-то там "соборности", не имея любви. Мечтаем и фантазируем о "спасении России", не спасая никого конкретно и не считая даже ближнего за ближнего. "А кто мой ближний?" Да никто! У нас - никто! "НИКТО НИКОМУ - НИКТО! ВСЕ ВСЕМ - НИКТО!" - лозунг падшего человечества.
   Любим порассуждать, до чего же бездуховны люди Запада! ой, какие они там индивидуалисты, как разобщены по принципу: что бы ни было с тобой - это твои проблемы... а ведь описывая их так, в точности себя описываем. В зеркале себя видим - и не узнаём! Нам, якобы, эту мораль "навязали извне"... Да не-ет, страшно-то как раз то, что нам ничего "навязывать" не надо: сами такие! И есть, и были и, увы, будем! Хорошо приживается извне только то, к чему душа готова - за что с жадностью спешит ухватиться!
   Самое страшное в обществе потребления - потребление людей. Не только материальных благ, товаров, услуг, не-ет... а именно самих людей! Близких людей, "друзей". Взять от "друга" или даже "любимого, любимой" всего его... а потом послать. Ты же нам нужен до тех пор... пока нужен! Всё, что нам удобно из нашего общения, мы, конечно, возьмём - и с удовольствием, но ты же человек, да и мы - люди, а у людей с людьми разве есть что-то общее!?
   Светский лозунг: "Это твои проблемы", у нас "по-церковному", (верней, по-фарисейски) звучит: "Бог тебе поможет". А я же настолько смиренный, что пальчиком не шевельну, капелькой своего комфорта не пожертвую: куда мне, немощному, такой подвиг!.. это было бы так несмиренно - принять в своё сердце кого-то ещё, кроме себя или, в лучшем случае, своей семьи (да и семью-то свою, признаться, "любим" эгоистично - как собственность!). А я вот смотрю-смотрю и уже, грешным делом, думаю: а не является ли вообще весь "особый путь" России... просто банальной завистью к Западу!? Зависть - и есть наша "национальная идея". Пока что единственная! Мы же веками всё силимся их "догнать": очень, ну, просто о-очень хотим жить, как они!.. а когда в очередной раз отставание растёт, кричим: "Зелен виноград! Вы такие богатые, зато мы - такие духовные! Ну, прямо такие, такие!.. Мы! мы! мы!.. а если мы всё-таки бездуховные, то это вы виноваты - вы нас такими сделали! И за это мы ещё отомстим... ох-х, отомсти-им!" Достойный "Третий путь", правда: твердить до посинения, что мы Восток, и так же до посинения завидовать Западу! Мы ведь ненавидим Америку... как наркоман наркоторговца. Потребляем - и ненавидим. Я вообще считаю, что в современном мире антилиберализм как что-то самостоятельное, самодостаточное не существует вовсе. И существовать не может! Все антилиберальные "силы" просто паразитируют в системе либерализма... ну, как глисты. С удовольствием пользуются всеми благами либерального, гуманистического мира - и с таким же удовольствием его хают! Все эти гнило-диктаторские, авторитарно-коррупционные режимы тоже вписаны в мировую экономическую систему - но только занимают в ней са-амые-самые нижние ступеньки. Они ненавидят передовые, либеральные страны (от зависти!) - но целиком от них зависят. Самый показательный пример - какая-нибудь Северная Корея: одну руку протягивает для подаяния, другую сжала в кулак и грозит. Те, кто менее психопатичны, живут чуть получше - но тоже за счёт тех, кого ненавидят. Передовые страны развиваются и тянут за собой всю мировую экономику. Случись какой-нибудь очередной, вполне рядовой, кризис в этих странах - первыми обрушиваются рынки у тех, кого антизападные "патриоты" у нас называют "альтернативой". Всерьёз говорить, что в современном мире есть какая-то нормальная альтернатива либеральной системе - всё равно, что сказать: "У человека есть альтернатива: быть не человеком, а глистом в кишках человека! А что, чем не выбор! Чем он плох!?"
   - Ну, глисты не глисты, а в России-то, к счастью, либерализм по-любому кончился! Всё-о!
   - Да по-моему, в России либерализм всё только хоронят и хоронят - уж сколько на моей памяти "окончательно хоронили", со счёта сбился! - а он что-то всё не хоронится да не хоронится. И давно бы уж пора взять в толк: никому ещё не удавалось похоронить самого себя! Либерализм - это тоже Россия. Пусть и её часть, зато неотъемлемая. Пусть и меньшая... ну, да ведь голова в теле человека - тоже вещь меньшая! А пусть бы даже была и не голова, а скажем, рука или нога: всё равно едва ли такой герой найдётся - самому себе руку или ногу оттяпать! Ну, нет, нет никакой России без либералов... И сколько бы мы их ни ругали, а они - это мы. Дело тут не в Ельцине и Гайдаре, не в Путине и не в том, кто придёт ему на смену. С обществом потребления невозможно бороться, потому что оно - это мы! Весь наш эгоизм, всё наше себялюбие самое полное и логичное воплощение нашло в "обществе потребления" - поэтому оно для нас естественно, как воздух. Причём здесь масоны? Сколько бы их ни было в действительности, в любом случае они - ничтожнейшее меньшинство населения Земли... доля от доли процента. А О. П., тем не менее, развивается и процветает... в наших душах, потому что оно для них естественно! Для падших душ. Для мира сего. Почему так несостоятельна была коммунистическая идеология? Главная-то утопия - в том, что без Бога хотели переделать саму суть человека. Из индивидуалистов сделать коллективистов. Хотели плыть против течения... а общество потребления плывёт по течению!
   И не надо обольщаться: самые ярые ненавистники либерализма не против "общества потребления" - не-ет, они против своей слишком незначительной роли в нём! Сознают они или нет, но в сущности, мечтают-то они не поменять систему, а занять в ней более высокую ступеньку. Им о-очень нравится потреблять - им не нравится только, что лично их доходы не позволяют делать это слишком много, а вынуждают жить по средствам. Вот именно это-то их и бесит... причём, в самом прямом смысле слова - в смысле бесовской страсти зависти! А от зависти рождается "справедливость". Будучи индивидуалистами по природе, мы по воспитанию отчаянно пытаемся изображать какой-то там коллективизм, занимаясь массовым самообманом. Получается очень уродливо (как всякий самообман) и очень глупо. Ну, это вот то же самое, что говорили сейчас про религиозное воспитание: всё навыворот!.. На словах одно на деле - другое!
   И это я, Вить, вовсе не воспеваю либерализм. Наоборот! Я говорю, что он плох... как весь наш мир! Просто его альтернатива - не на Земле. Просто отдадим кесарю кесарево, а Богу Богово. Монархия сейчас невозможна, так что нынешний "кесарь" - это и есть либерализм. Ему мы отдадим политику и экономику, а Богу - души. А если наоборот... это был бы худший вариант из всех! "Бог в политике" - это всегда утопия... а вот в наших душах - реальность.
   - Так что ж ты предлагаешь!? - не понял Виктор.
   - Что я предлагаю? Перейти от больших чисел к малым. Давай-ка перестанем горделиво "спасать Россию" и "мир", а займёмся простыми малыми полезными делами. Прямо здесь, сейчас и рядом с собой! Так, кстати, и старец Иоанн Крестьянкин учил. Делайте малое добро, каждый на своём месте! Я думаю: пусть экономика развивается, как ей положено (без эгоизма нет экономики!), а душа развивается, как ей от Бога предписано. Настоящую борьбу с либерализмом надо направлять не вовне, в внутрь себя. Мы же все - полные либералы по отношению к себе любимым и маленькие фюреры ко всем окружающим. В каждом фашисте, если колупнуть - найдёшь либерала да ещё какого (просто этот либерализм относится к нему одному и ни к кому больше!). В каждом "православном ревнителе" - эгоиста из общества потребления... А я вот думаю, попробовали бы хоть раз наоборот: быть фашистами по отношению к себе и либералами ко всем окружающим. А что, вполне себе идеал! Вполне православный.
   Дядя Коля замолк и словно погрузился в себя. То ли вспоминал, то ли думал. Потом поднял голову - счастливо и грустно:
   Но я сейчас не об этом!
   Я так хочу, чтобы жил
   тот, кто бросит лучик света...
   в этот "брошенный Богом" мир(1).
   Спасение России и мира - в том, чтоб мы любили друг друга. Только любили! А уж какой у нас будет строй - для любви Божией вопрос нейтральный.
  
   (1). А. Макаревич
  
   8. Ганина яма
  
   Силой в этом мире обладает только тот,
   Кто умеет верным быть и ждёт...
   Из рок-оперы "Finrod-song"
  
   Людям обычно свойственно юридическое понимание справедливости. Возложение на кого-либо ответственности за вину другого - они отвергают, как неправду. В их юридическом сознании это не укладывается. Но иное говорит дух любви Христовой. По духу этой любви, разделение ответственности за вину того, кого любим, и даже несение всей полноты ее, не только не чуждо, но и до конца естественно.
   архим. Софроний (Сахаров)
   "Старец Силуан"
  
   "Лучик света" вдруг вспомнили в тот же самый час, гуляя после "воскрески", Федя с Никитой.
   - Э, сегодня какое число?.. Слуш! Завтра ж ровно год, как мы с тобой были на Ганиной яме! - осенило Федьку. (Ганина - местечко в лесу под Екатеринбургом, где цареубийцы, заметая следы преступления, три дня огнём и серной кислотой уничтожали останки своих жертв. А 80 с лишним лет спустя там воздвигся красивейший монастырь из всех, какие Федя видел в своей жизни!)
   Бывают такие озарения памяти: вспышки из прошлого! Всё вживую перед глазами. Будто всё-всё - прямо до мелочей, ничего не пропустив, - на диск записали и сейчас включили. Один к одному! Машина времени - внутри тебя (глубоко-глубоко: не достать, нарочно ни за что не включить: просто она сама, когда хочет, включается!).
   - Клёво было! - поддержал Никит, у которого тоже что-то включилось.
   Несколько секунд оба смотрели телевизор воспоминаний - похоже, в 3D формате.
   Густые тени зеброй расписали снег. Уральская тайга пестрела веерами и клиньями света.В глубоко-голубом небе верхушки берёз висели невесомо, как перистые облачка, а кроны сосен - как тёмные тучки. Так они всюду и соседствовали. Столпы февральской лазури меж стволов словно подрагивали над многосвечниками куполов. Казалось, морозный воздух над крестами нагревался от золотого огня и начинал играть плетёными струйками. Там и сям целые костры отражённого в несчётных луковках солнца просквозили тайгу. Удивительно сочеталось в этом монастырском бору рукотворное и нерукотворное: каскады кровель под каскадами ветвей. А меж кровлями и ветвями - виноградные гроздья куполов. Будто в необъятном, высоком алтаре вспыхивали священные сосуды, дарохранительницы.
   То, что над деревянными храмами воздвиглись золочёные купола, казалось символом того, что место всё-таки царское. Возможно, нарочно такой смысл и не закладывался, но вышло именно так. Короны и шапки Мономаха - в сосновом бору! Средь мохнатых опахал. А церкви - невероятно многоглавые. Такого количества золочёных луковок не увидишь больше нигде, даже в Московском Кремле! Конечно, здесь они совсем крошечные, зато озаряли лесные недра целыми салютами. Больше всего - 17 огней, - над Свято-Никольским храмом: уступчатым холмом, увенчанным крестово-купольной чащей. Число - как напоминание о дате мученичества: 17 июля 1918 года.
   Пожалуй, деревянный монастырь на Ганиной яме - главный архитектурный шедевр современной православной России: Кижи XXI века. Исключительная красота соответствует исключительности места.
   Да, здесь - уральская Голгофа и уральские Кижи. Говорят, Николай II любил в культуре всё исконно-русское, национальное. Наверное, ему бы понравилось...
  
   Но больше всего на Ганиной яме Феде запомнился стенд с фотографиями. Огромный - вытянутый чуть не на сто метров вдоль одной из аллей. Вся фотохроника жизни одной семьи! Посмертно собранный семейный альбом... но уже не для них - для нас.
   Именно по фотографиям ему вдруг открылось, ЧТО это были за люди! Если "лицо - зеркало души", то... таких красивых лиц и таких светлых душ он не видал, кажется, больше ни у кого.
   Это была та возвышенная красота, которую можно возлюбить, а не влюбиться. Впрочем, в детстве таких градаций ещё нет: одно другому равноценно. Можно полюбить и Ангелину, и Чулпан Хаматову, и Жанну д`Арк, и юных княжен Романовых... Красота и Любовь - пока ещё одно и то же. Эпоха, расстояния и обстоятельства не играют роли! (Теперь, год спустя, ему даже показалось, что Ангелина чем-то смутно похожа на великую княжну Ольгу?.. или, может, Татьяну?).
   Федя увидел неожиданно знакомое и родное зрелище... многодетную семью! "Пять детей - прям как у нас! Сто лет назад - и царь... А я - не царь и не сто лет назад, но всё до того похоже! Это мы?"
   Вот у них всякие домашние спектакли, игры, походы в лес за грибами... семейная идиллия! И вот что с ними всеми потом сделали!
   Это - как длинный фильм, в котором успеваешь полюбить героев, а они вдруг погибают. Трудно "досматривать серии", в которых их уже нет. Мир обеднел без этих лиц, этих глаз! Неужели может быть так хорошо на душе от того, что когда-то - например, век назад, - жили на Земле какие-то люди!? Неужели ты можешь найти своего человека в не своём времени!? Почти подружиться с ним. Почти полюбить. Да нет, безо всяких "почти"! Разве их можно не полюбить? К чему оговорки, когда... слезы на глазах от встречи с людьми. Жил себе жил и вдруг... встретил. Нашёл.
   Но Федю особо поразило (дядя Коля тогда рассказывал), что даже в этой семье отношения были, оказывается, далеко не по принципу: Партия сказала "Надо", комсомол ответил "Есть!" "У детей, при всей их любви, всё-таки совсем другие идеи. И они редко понимают мою точку зрения, - признавалась Александра Фёдоровна в одном из писем. - Ольга всё время не в духе..." Ольга любила ненавидимого за что-то матерью дальнего родственника, великого князя Дмитрия - и хотя помолвка не состоялась, продолжала по-прежнему ждать. Румынскому наследному принцу, брака с которым особенно желала Александра Фёдоровна, было недвусмысленно отказано: дочь проявила характер.
   Значит, есть в жизни вещи, которые поважнее даже почитания родителей! Точнее, одна-единственная - она называется Личностью. Человек не может перестать быть самим собой во имя кого бы то ни было! Он может и должен уступать родителям (да вообще ближним) во всём... кроме того, что является его Богом данной сутью. Это всё равно, как если бы от мужчины потребовали стать женщиной или от женщины - мужчиной. Ни любовью, ни дружбой, ни верой не жертвуют во имя другой любви (хотя Любовь одна).
   А вот на фотографиях сам Николай II. Но тоже никакого официоза! Он то сидит на заборе, свесив ноги, то, дурачась, у кого-то на шее... Царь? Да нет, он не похож на царя. В земном смысле. Он похож на... Жертву.
   Как будто слышишь: "Се Человек" (это Пилат сказал в Евангелии). Действительно, видишь Человека. "Человек", в этом смысле - несравненно выше, чем "царь". Царей-то много, Человеков мало.
   Может, не случайно, что самый чистый за все века носитель монархической идеи (изначально идеи служения) искупал всю кровь и грязь своих предшественников... и даже, может, не отдельных предшественников, а все хронические беды Монархии как таковой.
   - Дядь Коль, а ваш святой - Николай II? Вас в честь него назвали? - спросил тогда Федя.
   - Не-ет, - улыбнулся дядя Коля. - Когда я крестился, он ещё не был канонизирован. Я ношу имя в честь Николая Чудотворца. А Николай II... да уж, до-олгим был мой путь к его почитанию!
   - А почему?
   - Вам-то легче - вы не воспитывались с детства в такой ненависти к нему... не застали советской пропаганды! Когда-то я верил этой клевете, ещё со школы, потом... потом просил у него прощения! Конечно, он не был идеальным, но он был Человеком. А эпоха была такая, что Человек... без вины виноват оказался. Империя рухнула бы и без него, но получилось, что при нём... в том и вся "вина".
   - Да во всей фигне человеческих отношений люди всегда оказываются без вины виноваты! - неожиданно серьёзно и в сердцах, как взрослый, сказал Никита.
   - Но неужели ему уж совсем-совсем ничего нельзя было сделать!? Чтоб спасти страну? да и себя самого спасти? - спросил Федя.
   - Можно, наверно. Но... вы видели глаза царя на фотографиях!? А на картине Серова? Можно долго оставаться здесь с такими глазами!? Говорят, он был неумелым правителем и всё такое прочее... да как может быть "умелым" здесь тот, кто вообще не от мира сего! Иногда говорят, его жертва была напрасной. А я думаю, что он просто очень сильно любил - а любовь напрасной не бывает!
   - Любил?
   - Да, за кого жертвовал, тех и любил. А люди всё спорят и спорят о нём до сих пор, не унимаются! Одни говорят, что его смерть - это Царская Голгофа, а другие: мол, какая ещё может быть Голгофа, если Христос раз и навсегда искупил всех людей! с тех пор - никаких новых "искупительных жертв"! А я думаю: те, кто так спорят, подменяют любовь философией. А всё ведь просто! Вам-то это легче понять, чем "философам"... даже не по мистике всякой, а, скажем... да вот вспомните хоть "Приключения Тома Сойера".
   Федю как молнией пронзило: он уже заранее понял, про какой отрывок хочет сказать дядя Коля:
   - Это когда хотели высечь Бекки, а Том принял её вину на себя?
   - Да! Вот именно. Что может быть проще: мальчишка жертвует собой ради того, кого любит. Тому Сойеру и в голову не пришёл бы бредовый вопрос: похож ли он на Христа? (И уж, тем более: в каком это там соотношении его жертва находится с жертвой Христа - и нужна ли она вообще, если Голгофская жертва одна-единственная? могут ли после неё быть ещё какие-то жертвы?) А теперь представьте себе, - не по книжке! - что Том сделал бы всё, что сделал, но ему не удалось бы "спасти Бекки". Например, она не захотела бы принять такую жертву и сама созналась... запоздало. Или кто-то там случайно увидел, что она, а не Том, разорвала книгу - и этот кто-то взял бы да наябедничал... И что!? Добро перестало бы быть добром, жертва жертвой? Да ничуть! Том спас Бекки, а Николай II... вроде бы, не спас Россию? НО... Вот Жильяр, воспитатель царевича Алексея, закончил книгу своих воспоминаний словами... где-то примерно такими - щас, по памяти:
   "Невозможно, чтобы эти жертвы были напрасными. Я не знаю, когда и как это случится, но в один прекрасный день, когда жестокость просто съест себя в своей слепоте, человечество почерпнёт из воспоминаний о страданиях этих людей ту силу, которая даст ему надежду на нравственное возрождение".
   - Но всё равно... как-то не верится, что их убили! Как будто всё это не по-правде... - сказал вдруг Никита, с какой-то непривычно проникновенной интонацией. И Федя про себя сразу согласился с ним. Не верится! А Никита добавил, видно, ища какое-то объяснение - да хоть первое попавшееся:
   - Может, потому что... убили летом - а сейчас зима.
   И в самом деле - зима! В самом же деле: нет и не может быть на свете ни жары, ни засух, ни убийств, ни гражданских войн. Одно белое-белое-белое - ещё безо всякого красного... И солнце. И ослепительный свет. И купола, которых так много, что кажется, никакой силе на Земле никогда не потушить их!
   И ещё одно открытие потрясло Федю: "Почему в месте, где кому-то было так плохо, нам так хорошо!?"
   Федя, кажется, тогда понял... Начал понимать. Нет событий чужих, все они наши! В Теле Христовом как-то непостижимо и люди, и события едины. "Всё, что было не со мной, помню..." - как в известной песне.
   А вот царь жил и жил себе так, как будто вообще все ему - ближние. Он верил, что ему верят. Да, "Православие, Самодержавие, Народность". Всё просто! Его любовь или, если угодно, его дружба с этой "народностью" оказалась... не взаимной. Даже очень! (Только подавляющую часть жизни он не подозревал об этом). Точно как у дяди Коли с родителями Феди - только всё в несравнимых масштабах и куда более трагично. История Николая II - это история бесконечной доверчивости человека не от мира сего к людям мира сего. И это ведь тоже путь: быть тем, кто ты есть, и думать, что все остальные - такие же, как ты! "Кто любит, тот любим". Разве может быть как-то иначе?
   Ганина Яма - это история попранного, сожжённого, вытравленного кислотой, закопанного доверия... которое всё равно победило, пусть и через десятилетия.
   Только помни: ты будешь один
   И на самом краю!
   Только помни, что правда всегда победит...
   Даже если погибнет в бою.
   Спето, вроде, о "маленьком мальчике, не затоптанном строем"(1). Но ведь некоторые и в 50 лет - всё мальчики: затоптанные, да не дотоптанные. А похоже, ради них-то мир ещё стоит! И в нём ещё есть смысл жить, дружить и во что-то верить. В бесконечную любовь, которая, как у Христа, почти всегда не взаимна. Князь мира сего ненавидит всякую приязнь между людьми. Любовь и дружба почти всегда наказуемы в этом мире... но для настоящей любви это уже не только не страшно, а даже радостно.
   - Мой папа - такой идеалист, каким в нашей жизни быть нельзя! - вырвалось как-то у Никиты. - Но за это-то я его и люблю. Обожаю!
   "И я", - подумал Федя. Тут они были солидарны!
   Позже Федя прочитал однажды в дяди-колином блоге:
   "Хочется обсудить: для того ли мы ездим в паломничества в Царские места, чтоб стать политически монархистами - или чтобы в Царственных Страстотерпцах узреть наконец Царственное величие Человека, как он задуман Богом? "О, как Ты велик в Своих созданиях, о, как Ты велик в человеке" (из акафиста "Слава Богу за всё"). Как монарх земной, Николай II потерпел полное, стопроцентное поражение и потерял всё. Как Человек - одержал полную бессмертную победу во веки веков.
   Только ли о нём речь? А может быть, каждый ближний - это Помазанник Божий в нашей жизни. В стране под названием "Я". Потому что Сам Бог дал нам его свыше, как дают Царя. Ведь мы все созданы по образу и подобию Божьему. Христос в каждом живёт, а Христос и есть Царь. Значит, нет у каждого из нас другого Царя, кроме Христа и ближнего. В этом смысле, мы все, по изначальному Божьему замыслу - цари, все - "царственное священство", потому что для Царства Божьего созданы и на него при крещении помазаны. Друг для друга мы - Цари. Предать ближнего - то же самое, что предать Царя, предать Христа. Это самая маленькая, но самая поганая "революция" из всех революций на свете".
  
   (1). А. Макаревич, "Пой"
  
   9. На крыше мира (Отверстое небо)
  
   Слава Тебе, раскрывшему
   предо мной небо и землю
   как вечную книгу мудрости.
   Акафист "Слава Богу за всё"
  
   А с высокой крыши
   всё на свете слышно...
   "Чайф"
  
   Почему всё на свете устроено так жутко неудобно!? Будто Бог нарочно устраивает, чтоб мы всегда ездили в Москву через Владивосток: нравится Ему это, что ли? Вот зачем, как в "Собачьем сердце", нужно забить парадный подъезд и ходить через чёрный ход? Зачем, вместо того, чтоб видеться с другом просто и часто, как раньше, устраивать весь этот маскарад с воскресной школой? Зачем нужно было такое лето?.. Одни вопросы - и нет ответов. То ли Бог бюрократ, то ли, наоборот, неисправимый романтик, но простых путей Он не любит... Или это мы не любим - и на Него валим?
   Годовщину самой лучшей поездки надо было как-то отметить. И ребята решили отметить её "поездкой"... пешком куда-нибудь!
   23 февраля - не воскресение, но выходной. Вот и клёво! Не всё же только в воскресной школе встречаться! Случайное "пересечение" в Крещение навело на мысль, что если Никит опять заранее приедет к бабушке и выйдёт гулять, а Федя в честь праздника тоже отпросится погулять на... дольше, чем обычно, то на нейтральной территории вполне может состояться нелегальная встреча. Даже, если повезёт, на целых полдня. И можно пошататься по городу (И не то чтобы такой простой вариант совсем уж не приходил в голову раньше - просто раньше Федю как бы что-то останавливало... а теперь было уже "всё по барабану, ну сколько можно!" Делая такие шаги, как будто выходишь из-под защитного покрова покорности под бескрайнее открытое небо слишком уж непривычной свободы. "Рискуешь", даже не рискуя).
   Вот и настал день - состыковались! Чувствовали себя, как два агента на конспиративной встрече. И охватывала какая-то возбуждённая, пьянящая весёлость от полной, но рискованной свободы.
   - Чё-то я сёдня ночью вообще до-олго не мог уснуть: страхово было!
   - Отчего страхово? - пофигистически спросил Никит.
   - Сам не знаю. Придумалось... Как будто я узнал какую-то тайну и за мной из-за этого теперь следят.
   - А что за тайна?
   - Да фиг его знает! Я же говорю - придумалось!..
   Богатая "страхОвая" фантазия, как река в дельте иногда прокладывает себе множество непредсказуемых русел. Бывают и такие. Временные, тут же пересыхающие за пару часов. Разумеется, "тайна стоит жизни"! Но в мире столько тайн, что... жизни отдавать замучаешься!
   - Это мы, помнишь, в тот раз говорили, что хорошо бы найти клад. И я после того весь вечер думал-думал, мысленно все "заброшки" облазил, какие знаю: и у нас на даче (помнишь, в позапрошлое лето?), и вообще... а потом стал задрёмывать и представил, что кто-то проник в мои мысли и всё-всё узнал, прикинь! - и теперь будет за нами следить!.. И от этого я проснулся и уже долго-долго не мог уснуть... хотя потом самому над собой прикольно стало!
   - Ну, ты даёшь!
   - А тебе-то самому после того разговора... нормально было?
   - Конечно, нормально! я всегда так хорошо сплю, что меня овцы на ночь считают!
   - А у меня сны иногда такие прикольные бывают, - продолжал Федька. - Вот ещё недавно такой снился! Как будто я пришёл на какие-то соревнования - там школа или дворец спорта: большое такое здание. И чё-то мы без цели слонялись из зала в зал, ничо не понятно. Пипец сколько народу... и вдруг везде стали говорить, что нас будут бить. Всех, кто собрался! Мол, здание уже оцеплено... кем, непонятно - но они нас будут бить. Я ничо не понимаю, иду в другой зал. Там какой-то концерт. И огромный хор - вот, сотни людей, наверно, поют... гимн, что ли? что-то фиг знает что, но торжественное. И все - в белых одеждах и с такими палками-посохами в руках. Тут мне кто-то говорит на ухо: "Это у них такой ритуал! Вот сейчас они допоют... и тогда уже наша песенка спета". Прикинь, так и сказал! Я думаю: "Сматываться надо, пока не допели". Смотрю: некоторые из наших уже смываются каким-то чёрным ходом. Я тихо присоединился. В толпе говорят: "Эвакуация! Сначала - женщин и детей!.." А я думаю: я взрослый или нет? под "детей" подхожу или не подхожу? И ещё думаю: может, тут в какую-нибудь добровольную дружину записаться - тоже взять палку и драться с теми: нас-то всех вместе наберётся уж никак не меньше, чем их - даже гораздо больше! Но вижу: тут каждый сам за себя! тут вообще никто никому не помогает и помогать не будет! Мы добираемся вместе до какого-то выхода, а дальше все разбегаются в разные стороны. Вроде, такой школьный двор, а дальше надо перемахнуть через забор - и типа, всё, спасся! Но только я перелез, как меня заметили - и сразу несколько тех за мной погнались. И кричат: "Стоять!" Мне надоело убегать - я и остановился. И они, прикинь, остановились. Прикол! И не трогают меня и даже не подходят...
   - И дальше чё? - поинтересовался финалом Никита.
   - И ничо! всё! На этом сон кончился.
   - А, вспо-омнил! У меня же тоже недавно один прикольный сон был, - вдохновился вдруг Никита. - Как будто у нас в городе метро решили построить.
   - Прикольно было бы! - прокомментировал Федя.
   - Да ты ещё не знаешь, какое! Спускаюсь - там вообще всё такое раздолбанное... но электрички ходят! Вообще всё жесть какое недостроенное: бетонные блоки нештукатуренные, проволоки везде торчат, провода, сетки, голая земля вместо пола... и электричка подходит. Я сажусь, мы едем, электричка вся тоже - пипец раздолбанная! качает на поворотах, заносит. Пассажиры говорят: "Тут ведь иногда грабят!" И только они это сказали, как поезд прямо в туннеле останавливается. Двери вдребезги, и какая-то толпа из черноты в вагон вламывается. Все с арматурой. То ли гопники, то ли скинхеды - рожи у всех такие! от одного вида в штаны наложить можно... Но смотрю - никого не трогают. Поезд идёт дальше как ни в чём не бывало, и они с нами тихо-спокойно едут, чин чином, как обычные пассажиры. И один из них говорит: "Мы - метростроевцы! Мы хорошие. Не бойтесь нас". И я тогда, прикинь... от смеха проснулся!
   - Ржачно, конечно!.. А знаешь, они даже чем-то похожи, эти наши сны.
   - Чем?
   - Ну как ты не въезжаешь! И там, и там - сначала вроде бы, враги, а потом... и не враги оказались. Все думали: они нас от... пип, а мы-то им, оказывается, до лампочки!
   - Ну так-то это да, конечно... утешительно, - сказал Никита. - Что мы им до лампочки!
   - Если быть суеверным, то после таких снов нам не стоит идти на опасные приключения, - сказал Федя и неожиданно закончил: - Но мы же люди не суеверные, а православные... поэтому надо идти!
   - Куда?
   - Куда?.. Жаль, тут "заброшек" нет! - огорчённо констатировал Федя. - Мы с тобой тут всё уже знаем - ничо старого, ничо интересного, сто пудов! А вот классно было бы "заброшку" найти или развалины... как в том монастыре, осенью, помнишь?
   - Я знаю тут кое-что не хуже!.. - сказал Никит.
   - Что?
   Никита кивком головы поманил за собой. С ближайшего перекрёстка он многозначительно показал вперёд. Там возвышались современные 20-этажки. Но среди них был дом-долгострой - тоже своего рода "заброшка"!
   - Это даже лучше... в десять раз лучше! потому что, где мы осенью лазили - там только два этажа "заброшки", а здесь - двадцать.
   - Ты гений!
   - Клад-то здесь, конечно, не найдёшь, - продолжал Никита. - Но на разведку, думаю, сходить надо!
   - Мы не мы будем, если не пойдём! - поддержал Федя.
   - ...Потому что мы - ба-анда! - и они привычно хлопнули друг друга по рукам.
   "Недостройка" похожа на древние руины так же, как рассвет на закат. Вроде, всё наоборот, а почти то же самое. Почему это такой магнит для мальчишек? Здесь они - герои: не подневольные школьники, не унылые прихожане церкви, а... люди! Люди, которые открывают, обретают, путешествуют. Властители пусть маленького, но своего мира.
   - Прико-ол! Так похоже на сон про метро! - сразу узнал Никита, как только вошли. - Прям всё почти так же.
   - Щас электричка такая - у-у-у! А в ней - твои метростроевцы! - засмеялся Федя.
   Но не было ни электрички, ни лифта. Только снег лежал на лестничных площадках. "Мы заходили в дома, но в домах шёл снег", - вспомнилось Феде из Цоя.
   Граффити на разных этажах сообщали много полезного о людях: о том, кто дурак, а кто - хуже. Прилагались и портреты, с некоторыми дополнениями к внешности: такой стенной "фотошоп". Можно было узнать о музыкальных предпочтениях побывавших здесь туристов, а также о том, что для них в жизни самое главное и о чём пишут САМЫМИ КРУПНЫМИ БУКВАМИ.
   Более оригнальное откровение каких-то героически смелых людей состояло в том, что "Тайсон - козёл и петух". Кто-то написал: "Слава инквизиции!", а кто-то "Чукчи - сила!"
   Федя взял кусок кирпича и написал на стене "Пип!" Мальчики они с Никитой были вполне культурные и как-то давно условились меж собой, для смеха, вместо матерных слов говорить: "Пип!" - как по телевизору. И до того им это понравилось, что они нарочно "пикали" в диалогах (не при взрослых, конечно). Часто при этом и сами не знали, какое словечко поставили бы без "глушилки"... просто сама игра была интересной.
   - Так классно, что вообще пи-и-ип!
   - Если узнают, то это будет вообще... пи-и-ип!
   Увлекали их и другие смешные маскировки "неприличностей", типа: "Я с рулетом на балконе". Ну, такие уж они были благовоспитанные отроки!
   Что ж, мальчишки - во все века мальчишки. И даже в истории порой оставляют свои следы. Как-то при раскопках в Великом Новгороде учёные нашли древнюю берестяную грамоту (это Федя на уроке истории слышал!). Если перевести надпись с древнерусского на современный, смысл будет примерно такой: "Кто прочитает, тот дурак".
   Федя вспомнил:
   - Иду я как-то вдоль забора, а через каждые несколько метров надпись "Засрусь!" с таким геометрическим орнаментом. Всё "засрусь... засрусь..."! Я сначала удивился, с чего это они вообще... потом понял: написали "За Русь!", а кто-то прикололся и добавил всего одну букву. А орнамент - это бывшая свастика.
   - Ну, полезли на крышу, что ли?
   - Почесали!
   Карабкаясь по заснеженному подобию ступенек, старались держаться подальше от незарешёченного центрального пролёта-пропасти. Перил-то не было! Близость цели манила, но ускорять темп подъёма дальше было просто невозможно: и сами выдохлись, и дорога становилась всё сложней. На верхних этажах лежало столько снега, что каждый пролёт казался ледяной горкой: ступенек не видать, хоть катись! И саму лестничную шахту будто бы пробурили в снегу. А что: та же пещера, какую они строили в начале зимы - только больше! Двадцатиэтажный сугроб.
   Федя увлечённо плюнул в многометровый лестничный колодец. Никита от него не отстал. Федя кинул снежок. Никита - валявшуюся на площадке бутылку. Где-то там, далеко-далеко в пропасти, смачно звякнуло. Словно вспугнутые звоном, ребята вновь побежали наверх. Сердца счастливо и тревожно колотились. Сама одышка казалась музыкой приключений - ритмом стремительных событий... как в решающий момент какого-нибудь блокбастера.
   - Вообще адреналиновая лестница!
   Верхний пролёт выводил... прямо в небо. Оно было ещё более глубоким, чем тот колодец!
   Плоская крыша раскинулась широко, как палуба авианосца. Небо с неё выглядело огромным, близким и... неправдоподобно свободным от всего: ни проводов, ни труб, ни веток, никаких земных каракуль - один чистый круг. Кажется, прыгни - улетишь. Упадёшь в высоту, туда, перепутав верх и низ. Всё-таки здорово, когда небо ничем не заслонено! Как же высоко надо забраться, чтоб его, настоящее, увидеть...
   Обоих охватила эйфория от пребывания на головокружительной высоте. Кажется, сам воздух другой. Хотелось громко кричать в это близкое небо, как в рупор. Хотелось подпрыгнуть к нему... точнее, в него - а вдруг расступится!? Хотелось кинуть что-нибудь вниз, чтоб убедиться, как далеко осталась планета Земля.
   Муравьями копошились людишки: какие-то странные муравьи, которым снег не страшен! Гигантская автостоянка прямо под домом походила сверху на аккуратное кладбище. Букашками бессмысленно ползли машины, движимые коллективным инстинктом. Лесенки соседних домов - выше-ниже, - вели в небо: с белой земли в бело-млечный простор. Латунным нимбом - пока без обладателя, - выделялось на серебристо-матовой, незавершённой иконе робкое подобие солнца.
   Бастионы домов нависали над белыми полями гигантской крепостью, а дальше сгущались степной ордой пригородные деревеньки. Зима осаждала огромный город - осаждала уже третий месяц... а речка не замёрзла - не сдалась, потому что выше по течению в неё впадали минеральные воды из уникальных соляных озёр. И всё было бесконечно-бело, только речка с высоты иллюстрировала собой будущие весенние ручейки.
   Высота всегда как будто немножко оглушает. Странное, непривычное ощущение - не только в глазах, но и в ушах. Ты забрался выше звуков. Они - внизу! То есть сюда они, конечно, тоже доносятся, но как бы из другого мира: несерьёзного, лилипутского... Ага, на крыше мы все - Гулливеры!
   Суета муравьиная, букашечья, смешная, где-то там. Всё видится, как на графике-диаграмме, только живой: все зигзаги движения крошечных, спешащих куда-то машин (ути-пути: у вас, таких стрекозявочных, ещё есть цели!), все траектории пьяных и трезвых точек под названием "люди". Человеки стали человечками! Странно, им ведь всем тоже куда-то надо. Им всегда куда-то и чего-то надо! Они и не думают, что кто-то сверху спокойно и зорко наблюдает за странностями их движения по миру. Ужасно абсурдные точки, оставляющие за собой серые ниточки следов на чистом безбрежном снегу. Вам вечно куда-то надо - но ни снегу, ни небу, ни воздуху не надо никуда!
   Всё - тихо и грандиозно, чуть только поднимешься выше людей. А люди где-то там спорили о конце света и оранжевой революции, о нынешнем возрождении России и её вымирании, о мерзком Западе и хорошей жизни на Западе, о продавшемся католикам патриархе-экуменисте и продавшихся Западу журналистах, критикующих Московскую Патриархию-- и это всё одновременно... видимо, одно другому не мешало нисколько. "Мозга за мозгу заплеталась".
   И в Церкви, и в стране, и в личной жизни всё было до того плохо и до того хорошо, что ложись и умирай... только непонятно, от отчаяния или от восторга. А миру было наплевать, что про него говорят. Умирать он не собирался. Делаться лучше - тоже ничуть не собирался: ему было и так хорошо! Бесконечный воздух транслировал чушь, оставаясь при этом чистым.
   Казалось, в мир добавили синьку, как в стиральный порошок. Неуловимо-голубоватым был и воздух, и полускрытое солнце, и подобия его лучей, и подобия теней. Воздух стало видно! Его здесь так много, что, кажется, сейчас задохнёшься от переизбытка! Серебристое небо, как в гигантском матовом зеркале, отражается в снегу, и вся панорама мягко сияет непередаваемым млечным светом: кажется, это не снег, а сам воздух белеет.
   Тихое мерцание предвесенней земли. Предпраздничное счастье положили в морозилку, чтоб не испортилось. А с неба выгрузили на перрон чемоданы. Домики, домики, побелённые снегом крыши, крыши... выше, ниже.
   - Если бы землю вот так наклонно поставить, это была бы офиге-енная лестница! - показал на них Никита.
   С одного конца поребрик вокруг "авианосной палубы", видимо, не успели построить. К этому краю подходить было опасней всего: под сугробами-то не видать, где ещё крыша, а где - держащийся ни на чём снежный козырёк. Рыхлое крыло над бездной продолжало линию кровли обманчиво-ровно. И даже в нескольких метрах от него под толстым снегом уже виднелись опасные дырки и щели. Инстинкт самосохранения вступал в противоречие с априорным символом веры подростка: "Со мной никогда ничего не случится!.." И совсем уж нереальной - "Не про меня!" - казалась та невозможная возможность случайно-последнего шага ("А ведь всего секунда - и!.. Крыша - тонкая льдина, плывущая в воздухе").
   Нет, высота - это что-то совершенно особое!..
   Федя осторожно подобрался и улёгся в снегу у края крыши в позе пулемётчика. "Надо чего-нибудь бросить!" - заработала его мысль в практическом направлении. Встал на колени, осторожно заглянул вниз. Выпрямился, глядя в небо, словно молился. Ни дать, ни взять - святой столпник, предстоящий Богу на огромной высоте. Весь грешный мир - далеко внизу, будто он от него уже отрешился! В красоте и гармонии созерцаемого мира не хватало только одного - чтоб что-нибудь полетело вниз. Раз кирпич лежит, пусть полетает. А вот ещё... Шмяк!.. маленький снежный комок... но его с такой высоты почти не видать. Вот бы скатать огроме-енный, офигенный снежный ком и столкнуть его с крыши! Вот уж он-то классно полетит!
   И ребята занялись изготовлением белого колобка. Снега на нечищенной крыше скопилось так много, что ком рос быстро, наматывая на себя слои за слоями. Вскоре катать его можно было уже только вдвоём, настолько он растолстел и потяжелел.
   - Если б вон те дома были - люди, они бы такими комками играли в снежки! - сказал Никит.
   Наконец шар стал диаметром в их рост! И вот его-то предстояло отправить в полёт с примерно 60-метровой высоты!
   Это напоминало штурм какой-нибудь средневековой крепости... точнее, отражение штурма. Два защитника усердно катят огромный метательный снаряд к краю, и сейчас эта глыба полетит, круша приставные лестницы и толпу штурмующих у подножия... А может, это даже зажигательный, смоляной шар? Только белый, а не чёрный.
   Сколько же минут труда пришлось отдать ради пары секунд полёта! Зато это будет, в прямом смысле, сногсшибательный полёт! Врагосокрушительный, штурмоотразительный, шлемодробительный...
   Последним препятствием стал поребрик на краю крыши, через который предстояло перевалить снежное ядро. Ребята напряглись. Вот последнее усилие - и наконец закон всемирного тяготения перенял у мальчишек эстафету управления белым шаром. Гигант отправился в свободный полёт! Начались последние секунды его короткой жизни - ради которых он и создавался. Ребята смотрели, мысленно падая вместе с ним, как он летит в эту пропасть, стремительно уменьшаясь в размерах... летит какие-то мгновения - но они кажутся вечностью! У обоих замерло сердце, когда он зачем-то отклонился от вертикали и устремился, казалось, точно на машину, стоящую метрах в пяти. Летел-летел на неё - и вот наконец встретился с землёй, такой же белой, как он сам (и такой же круглой, если смотреть из космоса).Хлопнуло так, что даже с высоты было ого-го как слышно!
   К счастью, с машиной он чуть-чуть всё-таки не состыковался. Но, видимо, от сотрясения воздуха, как эхо, тут же сработала сигнализация. Машина залилась надрывно-нервными трелями Соловья-разбойника. Обидели её! Ну, напугали!.. Теперь она спешила напугать в ответ.
   Состоялась бомбёжка (правда, бомба упала всего одна) и завыла сирена, призывая прятаться... вот виновники бомбардировки и побежали прятаться.
   Мальчишек, как волной от берега, сразу отбросило от края крыши - на ту спасительную середину, где их никому не видать. Но ведь и там теперь уже не безопасно! Машина внизу громко оповещала весь мир об их хулиганстве. Возмущение и требование возмездия звучали в её визглявом голосе.
   Уносить ноги нужно было незамедлительно и незаметно! Вот они, приключения - уже не во сне, а наяву! Эвакуироваться из "заблокированного" здания так, чтоб не попасться на глаза врагам. Враги везде! Прав дядя Витя! Только враги не России, а двух нечаянно нашкодивших мальчишек... Враги - они ведь никогда не понимают, что их обидели "нечаянно"! Что вовсе не хотели... кидать комок близко к машине. Или - создавать коммунистическую империю на полмира. На то они и враги, чтоб не понимать! Чтоб добрую шутку воспринимать всерьёз...
   Ребята нырнули в лестничную шахту. Они мчались по лестнице, как лавина. Как обвал в штольне. На одном пролёте этого витиеватого катка Федя поскользнулся и сосчитал все десять ступенек до следующей площадки спиной и локтями. Но огорчаться было некогда! Получился просто элемент ускорения. Немного жёстче, чем в "Царе горы"... но всё равно из той же серии.
  
   10. Гром, лавины, бомбёжки...
  
   На проводах гигантский какаду,
   нахохлилась угрюмая сосулька,
   а под ногой, с собою не в ладу
   урчал февраль, пузырился и булькал.
   Е. Шевченко
  
   Лёд отступает, а это значит -
   мы будем видеться чаще,
   мы будем встречаться чаще.
   Взломают асфальт цветы...
   Завтра всё будет иначе,
   Завтра будет иначе.
   Это юго-западный ветер
   вырвался из пустоты.
   Ю. Шевчук
   "Юго-западный ветер"
  
   Под конец зимы события ускоряются: жизнь, как река, готовится к ледоходу. Ледоход в небе начинается раньше, чем на земле.
   Озарённые деревья, роскошные, как колонии кораллов, возносились из моря тени. Весна, как росток сквозь асфальт, прорастала сквозь зиму. В воздухе из дальнего далёка будто запахло мимозами. Февраль ещё тихо гудел, надувая невидимые паруса... а ветер-то уже предвесенний! Будто снежное море скоро оттает и станет обыкновенным... и это даже не ветер, а просто дыхание той части океана, что не знает льда. Вода свободная несёт издали весточку воде пленённой, что скоро и та освободится.
   Как зима - откровение о Рождестве, так весна - о Пасхе.
   Весной с Федей не раз приключалось такое дежавю: будто он уже взрослый и вспоминает давнюю-давнюю весну своего детства - вот как раз нынешнюю... или, наоборот: нынешней "припоминает" ту далёкую будущую, когда будет припоминать нынешнюю... В общем, запутаться можно при попытке передать словами, но на уровне бессловесных мыслей никакой путаницы нет.
   Синоним "весны" - "шанс". Даже не "надежда" (слово замечательное, но расплывчатое, неконкретное), а именно ШАНС. Шанс войти дважды (трижды, четырежды, стократно!..) в одну реку. В неё никогда не поздно заходить! В ней Времени и Судьбы нет. Только Свобода и Жизнь.
  
   Когда весной открыта форточка, кажется, что купаешься в воздушном прибое. В океане чего-то свежего и живого. Чистого-чистого безбрежного гула. В Зиме с её бескрайним серебром изначально уже был заложен этот перезвон - просто сейчас он проснулся. Вообще, Весна не побеждает Зиму, нет: по отношению к Зиме она - как бабочка по отношению к гусенице. Как святой по отношению к "ветхому человеку". Весна - это осунувшаяся и полностью реализовавшая себя Зима.
   Огромное весеннее небо, с долгой отвычки, буквально оглушает. Птицами? капелью? обрывками радиопереговоров ангелов? У зимы глухой голос, а весенний эфир - как колокол. Что-то огромное и живое бьётся в нём тысячей громких и едва уловимых звуков, не желает подчиняться никаким законам: есть в этом что-то от весёлой какофонии детских голосов на переменке.
   Вот уже птицы запели совсем не по-зимнему. Весна включила своё радио. У весны был пока только звук: изображение ещё не появилось на оконном экране. Там по-прежнему показывали зиму. Но уши слышали весну. Такой уж всегда порядок её включения: сначала её слышишь, потом видишь.
   Капель, как неумелый пианист, тюкала по клавишам вразнобой, как попало... но всё равно получалось что-то чудесное, незаменимое, ни с чем не сравнимое - глубже музыки! Абсолютный свет преложился в звук. Жизнь мира нашла полноту выражения в одной ноте.
   Можно даже придумать какой-нибудь смешной диалог. Капля многозначительно спрашивает: "Дын?", вторая ей отвечает: "Дын". Третья, не расслышав, переспрашивает "Дын?", четвёртая подтверждает: "Дын!" Пятая так спешит ответить, что почти перебивает четвёртую: "Дын!" Вместе получается: "Дын-дын!" ("Не сомнева-айся даже!") "Дын?" - опять спрашивает какая-то уж о-очень тупая и непонятливая капля... И так до бесконечности.
   Капли - они ведь как люди: слышат только себя! Главное - что-то сказать самому, а не расслышать ответ. И мир смеётся над ними, вдохновенно твердящими одно и то же. В мире весна! Она всё знает! Да, звуки оттаяли. Идёшь в школу - а они втекают в уши. Такие тёплые, чистые. И от них внутри тебя что-то оттаивает.
   Пробежала навстречу кошка. За ней ещё кошка. За ней - ещё кошка... Будто они тоже разморозились и ожили.
   На высокой ветке, в бездонном лазурном свете сидела райская птица ворона - под неземными бордовыми цветами тополиных почек. А на земле голуби красовались друг перед другом, как маленькие павлины.
   Вот так четверть года (дольше, чем школьная четверть!) живёшь-живёшь в зиме и вдруг выходишь на улицу - весна!.. Она приходит невпопад: пока ждёшь, считаешь дни, не торопится, а в один прекрасный момент вдруг хлоп тебе, как большая капля на макушку. Выходишь привычно весь в зимнем и вдруг в полминуты осознаёшь, как же стало жарко... и какой же ты дурак (как всегда!).
   Стою на асфальте я, в лыжи обутый:
   То ли лыжи не едут, то ли я ...
   Мир всегда меняется быстрее, чем мы!
  
   Конец зимы: мороз и капель одновременно. Зима, как гнилой режим накануне свержения, решила напоследок показать свою силу - мол, я же контролирую ситуацию, я ещё всерьёз и надолго!.. но получалось уже смешно, аж сосульки плакали. Солнце, не успевая прогреть арктический воздух, тем не менее, сквозь него накаляло всё, что не спряталось в тень. Южные склоны, стены, карнизы, крыши... всё жило жизнью, уже отдельной от морозов. Зима - сама по себе, а окна-то обращены на весну! В конце зимы её видно закрытыми глазами! Открытыми ещё не видно, а вот закрытыми... Солнце греет щёки, веки, нос. Даже шапка нагревается чётко с одной стороны. Войдёшь в помещение и удивишься: одна половинка шапки тёплая, будто на батарейке лежала, другая - как из морозилки вытащили. Про куртку уж и говорить нечего: её, такую большую, морозу и солнцу совсем легко поделить пополам.
   Невыносимо сидеть на уроках возле окна. Испечься можно от этого жара и ослепнуть от света! Солнечные зайчики забыли, что заяц - вообще-то миролюбивое вегетарианское животное. Огромные и могучие, они хищно набрасывались на бедных школьников, корпящих за партами. Ещё и батарейки работали до одурения...
   А после уроков!.. Снежки в игре вдруг начали лупить куда крепче, чем зимой, особенно, под глаз или в скулу! Так залепят - сразу чувствуешь: весна пришла! Или прилетела...
   Деревья и заборы вдруг стали заметно выше - до того быстро оплывали сугробы. Снег, утрамбованный нестерпимой тяжестью солнечного света, расплющивался в блин, пёкся. Вроде, и плюсовых температур ещё не было, а "лучевая болезнь" уже неуловимо и необратимо изменила его. У зимы не осталось иммунитета.
   Сыроватый наст горел на солнце миллионами крошечных капелек-свечек. Нет, это было не морозное мерцание января, а влажно-бисерное искрение чего-то, по структуре напоминающего арбузную мякоть. Или сияние летней росы, только чуть подмороженной и рассортированной по бесчисленным сотам. Да, соты, только не для мёда, а для воды. Или... белая икра! Кончился нерест каких-то невероятно плодовитых воздушных рыб, и скоро из икринок пойдут вылупляться весенние ручьи. Начнётся бег наперегонки к морю. Они ведь рано или поздно все до одного впадут в море - которое никогда не видели.
   А дома снимали шапки, как люди. Но только рук у них не было, и потому головные уборы приходилось просто сбрасывать: крыши невидимо тёрлись о тёплое небо, чтоб очередная белая ушанка развязалась и сползла.
   Огромные сосульки сходили с ума, изгибаясь от проводов и прочих помех так немыслимо, словно их самих очень пугала страшенная высота и слишком твёрдые головы людей где-то там, далеко внизу. Свисали змеи, драконы. Висели по углам толстые ёлки и гигантские пузатые бутылки - в два-три этажа высотой. Местами льдышки группировались в роскошные театральные люстры, переливаясь сотнями огоньков. Балконы, как рассада, пустили корни. Древними окаменелостями и горным хрусталём сверкали кусты внизу. Куст под сломанной водосточной трубой стал стеклянным от сосулек. Даже - елово-хрустальным, "ёжиковатым", с большу-ущими иглами! А сверху ту же трубу увенчала перевёрнутая сауронова корона. Ранняя весна изощрялась, как могла, разнообразя собственный пейзаж. Сосульки заметно обогатили городскую архитектуру. Сосульки - это такие цирковые мартышки, для развлечения Ранней Весны. На каждом шагу - представления ледяной акробатики. И сплошное хулиганство! Как обычные обезьяны швыряют что-нибудь с деревьев, так здешние бросали под ноги прохожим ледяную скорлупу, угощали "бананами".
   Вот сосулька - по счастью, совсем маленькая и с небольшой высоты, - клюнула Федю в голову. Ему стало смешно над собой, потому что весна хулиганила и приглашала делать то же.
   Прошло время зимних петард, настало время весенних! И вот стеклянные бомбы сосулек, взрываясь, смачно звякали с каким-то весёло-скандалёзным звуком. И брызгали во все стороны звёздами неземной красоты. Падая, разбивались со стеклянным звоном или смачным хрустом в мелкие крошки. Как будто кто-то бутылками сверху кидается!
   Вот ведь странный русский язык! Удивительно, зачем сосульку назвали сосулькой!? А леденец леденцом! Вернее было бы - наоборот. Жжёный сахар никакого отношения ко льду не имеет, какой же он "леденец"! А сосулька - из самого настоящего льда. Сосут её только маленькие дети... и то не все: до большинства им просто не дотянуться! Но вот люди почему-то взяли и обозвали сосульку сосулькой. Видимо, все пробовали её на вкус хотя бы мысленно - иначе как же ещё объяснить. А вот интересно: сосульки хотят попробовать на вкус людей?
   Сходство с акульими зубами было в том, что кое-где они висели в два-три ряда, и внутренние торчали наклонно, остриями к стене. Видимо, снежно-ледяной пласт медленно сползал с крыш, загибался и вместе с собой разворачивал вертикальные сосульки, делая их горизонтальными. А вода стекала всё новыми путями, и образовывались всё новые зубья. Даже под бамперами за ночь отрастали небольшие зубы: казалось, машины хищно скалятся. Такое ощущение, что крыши долго готовились к тому, чтоб изловить и съесть всех основательно надоевших им людей - но к моменту, когда всё стало уж совсем-совсем готово, зубы вдруг начали стремительно выпадать и... всеобщее съедение так и не состоялось. К счастью для рода людского!
  
   В первое мартовское воскресение Федя с Никитой, как обычно, встретились в * церкви. После уроков их сразу же "запрягли" убирать снег вокруг школы и храма: таяло так бурно, что "Чеченец года" испугалась - потечёт в подвал! Ребята (скорее, в шутку, чем всерьёз) сделали вид, что хотят смотаться...
   - Отец Иоанн, благословите их потрудиться ради Христа, - нервно подбежала тётя Даша к быстро проходившему по делам священнику.
   Отец Иоанн издали осенил крестным знамением удалившихся уже метров на тридцать ребят.
   - Ну всё, попали под батюшкино благословение! - удовлетворённо сказала "Чеченец года", догоняя незадачливых беглых рабов (шедших, впрочем, очень тихо). - Благословение нельзя нарушать, грех!
   - Ну, мы попали! - отреагировал Никит.
   "Попали" под благословение, как под сосульку. Кстати, с крыш всё падало и падало. Несколько мартовских дней превратили покатую кровлю школы в лавиноопасную гору. По железным горкам лихо съезжали гигантские белые сани. Сначала катились, дальше летели с трамплина.
   - Кто там кидается!? - нарочно крикнул Данил безлюдной крыше. - Ща как кинем!
   В ответ шмякнулась ещё одна лавина - он еле успел отпрыгнуть.
   - Да ну их! пошли отсюда! Мне пока что ещё умирать неохота!
   И забросив опасную для жизни работу, ребята пошли играть в снежки - может быть, последний раз в этом году! Через некоторое время Чеченец, проходя мимо, ехидно спросила:
   - А вы что, уже всё так быстро убрали?
   - Нет, мы просто не хотим, чтоб нас так быстро убило! - в тон ей объяснил Никита. - Жить пока ещё хотим!
   - Лентяи всегда оправдание находят!..
   - Да ну, действительно, ну, правильно же ребята говорят! - неожиданно поддержал проходивший отец Феди. - Надо сначала с крыши всё убрать. Я не хочу, чтоб мой сын, как альпинист, под лавину попал!
   - Да я только за... чтоб всё с крыши убрать! Только где у нас руки рабочие найти? Детей-то батюшка не благословляет на высоте работать.
   - Ну, а мы на что!? - подмигнул дядя Коля (он тоже "каким-то ветром" оказался рядом!).
   Через пару минут отец Феди и отец Никиты вдвоём забрались на крышу.
   Ребята смотрели... Нет, это был не сон наяву! Их отцы, хоть на какое-то время, хоть в каком-то одном деле, снова были вместе. Стояли высоко-высоко, на кромке - вдвоём на фоне неба. Только они и небо! Разговаривали не то, чтоб много - да на такой работе много и не поговоришь! - но выглядели вполне дружелюбными напарниками. У них был общий враг, и управлялись они с ним весьма лихо. Играли в четыре руки на клавишах сосулек - с помощью ломов.
   Пласты льда напоминали плиты. Особенно опасной была, конечно, та, что нависала над входом. Дяде Коле с отцом Феди пришлось долго в два лома лупить по карнизу, чтоб эта ледяная глыба всё-таки слетела.
   - Щас бы по-пиратски - из пистолета так по сосулькам: дыц-дыц-дыц! - фантазировал Никит, хотя бы в мыслях помогая отцам работать.
   Вдруг, прервав его, громыхнуло так, будто огромная часть крыши слетела! Вместо листового железа - листовой лёд.
   - О, от души! - прокомментировал Никит.
   - Ледопад! - отозвался Федя. Всё в нём ликовало.
   Будто всё это зрелище и звук - специально им в подарок!
   Из водосточной трубы тем временем с шумом вылетела ледяная "снарядная гильза". Сколько же звона и грома, стука и скрежета... и глухого подушечного буха!
   Мартовская гроза - с сосульками вместо молний и тяжкими лавинами вместо грома. Как удары штормовых волн, как дальние залпы, как переход звукового барьера самолётами... всё гремели и гремели в безбрежном воздухе тревожно-торжественные звуки. А может, это был настоящий салют - в честь того, что их отцы вместе?
   Вот ещё несколько умелых ударов - и сверкающая серёжка в пару пудов весом сорвалась с "уха" церкви, с громом разлетелась вдребезги. Кристаллы отскочили метров на десять. Два богатыря перебрались к другой цели. Вот и новая огромная сосулька с налёта пробила сугроб насквозь и осталась в нём, как болванка неразорвавшегося снаряда. А бомбардировка местности продолжалась. Разлетались осколки. Обсыпались детали ледяного убранства самых замысловатых форм.
   - О, рука Фредди Крюгера! - сказал Федя, подобрав пятипалую, когтистую сосульку.
   - Рука Феди Крюгера! - поправил его Никита... Правда, "рука" тут же сломалась при попытке "погладить" ей федино лицо.
   - Эй вы, мартышата! Отойдите-ка подальше, не видите, что ли! - окликнул их дядя Коля.
   - Ну-ка кыш! - весело поддержал его отец Феди. И тут же новое ледяное чудище с грохотом рассыпало свой скелет по всей округе.
   "Мартышата" - это от "мартышек" или от "марта"? - подумал Федя.
   Битва на высоте была долгой и упорной. Казалось, богатыри-копейщики сражаются с многоглавыми драконами, дубася их сверху по длинным шеям. Драконы плевались вниз, но почему-то не умели загнуть шею наверх. Так их и сбрасывали с пьедестала, грозных, но не научившихся летать. Внизу сверкала бриллиантами их далеко рассыпавшаяся чешуя, обломки клыков... Мелкая же "сосульнЯ" сыпалась просто, как гвозди и шурупы с верстака. Большая сопротивлялась дольше, да и негодование от приземления выражала громче.
   Даже странно: как же радостно мы расстаёмся с зимой, любя её! С каким почти злорадством смотрим на пожирание теплом того снега и льда, с которым столько играли... да и сейчас ещё с удовольствием играем, напоследок! И мы рады активно помогать теплу в разгроме того, что нагородил холод!
   Зима - единственный друг, с которым мы расстаёмся счастливо.
   Ребята не выдержали и всё-таки забрались на крышу: когда ещё в жизни предоставится такой шанс! Но тут оказалось куда более "страхово", чем они ожидали. Высота, конечно, во много раз меньше, чем у той новостройки, зато наклон крыши невероятно велик. И листовое железо слишком скользкое. "Но папа-то с дядей Колей как-то приноровились, держатся - чем же мы хуже!"
   - Слезайте, от греха подальше, Бога не искушайте! - махнул с той стороны крыши дядя Коля.
   - А ну-ка брысь! - опять тем же тоном поддержал, обернувшись, федин отец, стоявший ближе.
   - Да не-е, мы же только... на секунду... - сказал Никит. Он сделал ещё два шага и вдруг поскользнулся. так резко, словно кто-то невидимый дал ему подножку. Всё произошло именно "за секунду". Оторопевший Федя не успел ничего сделать. Упавший Никит устремился по откосу крыши с такой же скоростью и шумом, как только что съезжали лавины. Палка ограждения держалась на редких столбиках в метре над карнизом, так что ничем не могла помочь. Никиту уже несло под неё, как шайбу в ворота, а дальше... дальше - три этажа высоты и кучи битого льда внизу. Ещё доля секунды и... и федин отец успел ухватить уже почти нырнувшего мальчишку. Падение не состоялось, апокалипсис отменился!
   "Нет, ну ведь не приснилось же мне всё это?.." - думал Федя по дороге домой. "Папа спас Никиту... Папа спас Никиту!!!" - повторял он про себя. И перед глазами всё стояли вместе в небе два самых родных ему человека - пока ещё, вроде, не очень родных друг другу.
   Неужели когда-нибудь умрёт, как зима, рассыплется, как сосульки, всё ненужное в человеческих отношениях? А всё настоящее никогда не упадёт, не разобьётся... Да, это закон: всё ненужное когда-нибудь кончается.
   Агрессия провоцирует только агрессию, и эти шестерёнки, вращая друг друга, тысячелетиями двигают часовой механизм мира. Но вечного двигателя, как показала наука, не бывает! Когда-нибудь его завод закончится... и это будет то, что пугливые люди называют "концом света" - конец мира сего.
   придёт весна и выбросит ключи
   от царствия ненужного земного,
   когда умрёт мороз, как тать в ночи,
   в цветной рубашке, пахнущей обновой... (1)
  
   (1). Тимур Алдошин
  
  
   11. Прощёное воскресение
  
   Вновь уходит на север зима -
   вот и Слово становится Делом...
   Н. Долматова
  
   Храмы открываются, а души закрываются,
   и кто их откроет!?
   о. Иоанн (Крестьянкин)
  
  
   8 марта - праздник, который православные женщины пытаются не отмечать... но это как-то не очень получается. Стандартный разговор: "Ну, мы так-то его не отмечаем... но всё равно спасибо, что поздравили, очень приятно!" Пожалуй, никогда не проявляется так ярко, как в эти мартовские дни, привычка быть "принципиальными": отрицать хотя бы на словах то безобидное и радостное, что давным-давно сроднилось с твоей душой. Праздник, который, конечно же, "не праздник"... но всё равно праздник!
   А где-то рядышком в календаре обычно стоит Масленица (тоже когда-то совсем неправославная, но ставшая уже почти православной), а за ней - Прощёное воскресение, за ним - начало Поста... И это всё он - Март: для кого-то забытая Клара Цеткин, для кого-то - Андрей Критский. Но сам по себе он весело-нейтрален и к эмансипации, и к воцерковлению. Он просто Март и этим сказано всё.
   "Скоро весенние каникулы... и пост! - думал Федя. - Ну, почему-у? Почему посты всегда приходятся на каникулы!? Вот до чего обидно устроено! В каникулы просто жить бы жить, ни в чём себе не отказывать, а тут тебе опять по-ост. В зимние - Рождественский, в летние - Петров и Успенский, а в весенние вот - вообще Великий! Семь недель! Только в осенние (да они такие куцые, что их и каникулами-то назвать стыдно) нет поста".
   Пожалуй, к постам он относился... примерно как водители к постам ГАИ. Ехал себе, ехал на скорости - и тут на-а тебе, опять... Много же вас на дорогах развелось! Правда, если вдуматься... что стало бы с движением без правил дорожного движения?
   А дороги - весёлые, весенние, праздничные. Брызги фонтаном! Жизнь ключом... "хорошо, если не гаечным!" - вспомнил Федя папину шутку. Папа - весёлый человек. "С ним вообще классно!.. но почему же он не понимает, что с Никитой тоже. Взрослые всегда чего-то не понимают! Пусть и чего-то одного - но не понимают".
   Федя понимал. Ему было уже почти 14... и пожалуй, за последний год он, как в игре, "прошёл" столько, что это перевешивало всю предыдущую жизнь. У судьбы свои формулы. У неё часто бывает так, что 1 > 13. Человек взрослеет скачкообразно и замечает этот процесс только задним числом. Ещё вчера твоя биография - "Приключения Тома Сойера", завтра - "Над пропастью во ржи".
   Кто я? зачем я в этом мире? что мне действительно важно в жизни? на кого я могу положиться? - эти "наивные" подростковые вопросы появляются неожиданно, непредсказуемо, как прошлогодняя засуха. И как не всяким молебном о дожде можно выпросить дождь, так и не всякому ходящему в Церковь подростку открываются там ответы.
   Лишь с колоссальным жизненным опытом человек понемножку подходит к тому, что нет ответов, но... нет и вопросов. Что Бог вовсе не отвечает на вопросы, а удаляет их невидимым нажатием клавиши. Что из них можно выйти, как выходят из игры. Те, кто не выходят (а таких, похоже, в мире большинство...) так и остаются либо вечными подростками, либо вечными разочаровавшимися во всём стариками.
   Да, один-то, конечно, больше тринадцати. Зато первые тринадцать куда больше и важнее всей той последующей жизни... куда Федя не по своей воле зашёл! А игра, прохождение миссии, продолжалась!
  
   Зимой наш душевный мир как будто в морозилку положен... и оттого не портится. А весной волнение размораживается! И снова, и снова Федя думал о дружбе-ссоре их с Никитой родителей. Часто бывает, что взрослые начинают дружить из-за того, что в школе или во дворе познакомились их дети. Именно так сплошь да рядом завязывается "дружба семьями". Но начать - одно. А вот помирить поссорившихся взрослых - это уже редкий, высший пилотаж детской дружбы! Редкий, но не сказать, невозможный. Людей ведь чаще всего мирят Время и Инерция. А продолжающаяся дружба детей... трудно придумать инерцию сильнее!
   Ты можешь, например, очень не любить весну - но ей до этого дела нет, она продолжается вне зависимости от тебя. И если ты не совсем сумасшедший, то рано или поздно поймёшь, что так оно и должно быть... и помаленьку, сам не заметив, втянешься в её ход. То же и с человеческими отношениями. Если ты ещё не до конца контужен патологической обидчивостью и мизантропией, то рано или поздно примешь ход вещей.
   Вот и дядя Коля как-то говорил про этот закон:
   - Если хочешь в жизни чего-то добиться, будь не ломом, а ростком. Росток не бьёт, но пробивается. Он не потому взламывает асфальт, что воюет с ним, а потому что живёт и растёт: вот и всё его предназначение. Просто быть самим собой во всех ситуациях - это такая сила, перед которой никакой асфальт не устоит! Есть ты, есть Бог - и есть какая-то скрытая, подлинная жизнь, вложенная в тебя Богом... а перед Божьей жизнью бессильно вообще всё! Лишь бы она, действительно, была Божьей. Настоящей...
  
   И эта жизнь идёт. И Бог скоро отпустит Зиме весь снег, как людям отпускает грехи.
   Есть особый день, когда люди вспоминают, что они люди. Что они могут ошибаться, и им есть что исправлять... хотя бы посредством слов. Есть волшебное слово "прости" - и есть специальный день, когда почти все перестают этого слова стесняться. За компанию и прощения просить легче! Когда вместе - гордость не страдает.
   Федя, конечно, возлагал особую надежду на этот день. Главным образом, из-за него-то он и волновался! Он ждал его... как когда-то ждал Нового года. Новый год покажет!.. Да уж, покажет. Только вот что?
   Вечером Прощёного воскресения вся семья Феди отправилась в церковь на службу: на особую службу, которая бывает лишь раз в году - Чин прощения.
   Они ехали, и под колёсами раздавался прямо-таки морской шум, а от машины по фарватеру луж разбегались привольные волны, как от корабля. Мы - люди сухопутные, для нас и лужи - море. Особенно, если в них отражается небо. Прерывистые ленты неба легли вдоль поселковой улочки. Оно проехалось по земле, оставив колеи! Как только эти колеи на дороге сольются в одну лужу - тогда Зима в ней утонет. До этого уже совсем немного осталось. Но и сейчас воды предостаточно... Пара недель марта - и вот Антарктида превратилась в Океанию. Атоллы ноздреватых, просевших, будто утрамбованных сугробов торчали над дорожным разливом. Контраст чёрных асфальтовых рек и белого снега. Уж полмесяца воюют грязь и снег - но ты в этой борьбе сочувствуешь... не снегу! Он, конечно, весь такой беленький и правильный, но - достал! Как и всё слишком беленькое и слишком правильное. Иногда должна победить грязь, чтоб наступило лето.
  
   Федя вошёл в церковь. Тишина, торжественность и... нетерпение. Когда начнётся долгожданный Чин прощения и когда... когда придёт Никит с родителями? Федя никак не мог понять, почему В ТАКОЙ ДЕНЬ их всё нет и нет! Ведь, если Федя хоть что-нибудь да понимал в жизни, то именно сегодня всё должно было разрешиться: именно ДЛЯ НИХ и был создан весь этот день прощения.
   "Где он, этот день, и на каком календаре, как пламя, он сияет?" Вот День пришёл - а ИХ нет! У кого же теперь будут просить прощения его родители? У тех, кого никогда в жизни не обижали? Но тогда это пародия на покаяние! Не день прощения, а день насмешки. Спектакль какой-то...
   Нет-нет! Наверное, они, как обычно, опаздывают - но придут!
   Чтоб отвлечься от волнения, Федя огляделся.
   С чем у него больше всего ассоциировались вечерние службы Поста, так это с одинаковым из года в год лучом солнца, бьющим прямой наводкой в западное окно. То был и не зимний, и не летний луч, а именно - мартовский, великопостный. Лишь ранней весной у закатного солнца бывает такой угол - настолько прямой относительно всего устройства храма. Словно "все кривизны выпрямились" хотя бы на время. Даже природа стала честной... как на исповеди. И вот стояли люди - а закатное солнце превращало их в большие-большие свечи. Головы огнисто мерцали. Иногда кто-нибудь поворачивался, щурясь - и лицо сияло, как у Ангела. Федя тоже вполоборота оглядывался на солнце - и сразу чувствовал всю силу светового потока на лице: осязаемого, радостного, живого. И крестное знамение делал будто не рукой, а каким-то Иерусалимским Огнём... необжигающим. Или нет, это была не рука и не огонь, а крыло серафима! Настолько всё чистое, что и самому хочется стать чистым.
   "Иногда бывает такое короткое состояние: вот стоишь-стоишь на службе и вдруг понимаешь, какой ты, и прям хочется всё-всё про себя рассказать на исповеди: всё, как есть... уже по фиг на последствия! И что курю признаться... и что грешу мыслями всякими... хм, блудными... Ничего не скрыть!.. А потом подходит очередь к исповеди - и это состояние куда-то улетучивается и опять начинаешь, блин, мыслить рационально: вот это вот можно сказать, а это нельзя. Опять становишься таким, как обычно... И главное, потом так ненавижу себя за эти состояния! Так ведь можно себя вообще навеки выдать, спалиться".
   Настало время проповеди. Голос о. Иоанна чуть дрожал:
   - Вот и настал самый "роковой", самый волнительный День Суда!.. Пусть ещё не Божьего, но такого, когда мы сами себя судим: тем, что прощаем или не прощаем! Но сначала скажу пару слов о прошедшей Масленице. Вы не задумывались, почему мы её празднуем? По-церковному она называется - "Неделя об Адаме". И что получается: сначала у нас неделя об Адаме, потом - Пост, а потом - Пасха... Такая вот последовательность. Вся история человечества в этом! Подумайте. Вся! Масленица - это беззаботная, но очень короткая радость перед постом, это - символ того рая, который Адам потерял. В раю люди с Богом ещё не разлучались. В раю не было нужды ни в чём... но после грехопадения явилась нужда в покаянии. И вот Пост дан нам для покаяния. А покаяние - для воссоединения с Богом. То есть для чего? Для Пасхи. Получается, весь Ветхий Завет в истории мира - это как бы один Великий Пост перед Воскресением. А чем стало Воскресение для нас? Христа как Сына Человеческого святые называют Вторым Адамом. В Первом все погибли, во Втором - спаслись. С Воскресением Христовым мы, верующие в него, вновь обретаем рай. Причём, как Пасха несравненно радостней для нас, чем Масленица, так и Царство, которое уготовал Христос, несравненно больше, чем просто блаженство Первого Адама до потери рая. Воскресение Христово - это не просто восстановление того, что было, а создание такого небывалого единства Человека с Богом, о котором до воплощения Сына Божьего, до Его победы невозможно было и мечтать. Не могло то придти на ум... не только человекам, но даже Ангелам. Вот что произошло! Вот такой вот это "цикл", если сказать по-научному. Восстановленное - это всегда больше, чем то, что было!
   И вот сейчас мы все пришли на великий Чин прощения. То есть восстановления. А зачем пришли? Неверующие люди говорят: "Разбитое не склеишь вновь!" Как бы, значит: прощение-то прощением, а полностью, до конца, мы ни в душе своей, ни в отношениях ничего изгладить не собираемся... Такое отрицание Таинства Покаяния - а в сущности, расписка лишь в собственном неумении прощать! Так вот пусть наше Прощёное Воскресение будет вечным опровержением этих лукавых слов, будто бы разбитое не склеишь вновь. "Вновь, как было" - может, и вправду, не "склеишь", но ещё раз говорю: восстановленное - это больше, чем то, что было. Вот она - мера подлинного Прощения и подлинного Воскресения... Прощение - это воскресение поруганной дружбы, распятой любви. Если "прощение" - только слово (как бы такой устный юридический акт, что ли...), э-это не прощение! Прощение - это умение начать всё с белого листа: жизнь, дружбу, любовь... Всё - сначала. Всё! То есть ничего не было, ничего не случилось, ничто не разделяет. Видение того, что в Боге все наши искушения, все "обиды" - такая мелочь... что их просто нет! Знаете, как в математике есть величины, стремящиеся к нулю. В Боге все наши "проблемы" - это величины, стремящиеся к нулю! Есть только любовь. Нелюбовь - это ноль, пытающийся завоевать себе право на существование. Мы с помощью лукавого старательно обводим, жирним этот ноль... а он всё равно - ноль, сколько ни обводи. Нулём был, нулём и останется! Нуль адской пустоты. Дай нам Бог не попасть в него. Будем в любви, чтоб не быть в пустоте. А любовь не прощать не умеет! Иногда говорят: "трудно простить..." А по-моему, как раз наоборот: трудно не простить... если есть хоть капля любви. "Простить" - от слова "просто"! Взять и отнестись просто к любой вине человека, упростить отношения, избавив их от всего груза недоразумений.
   Хотите, я вам расскажу историю св. мученика Никифора. Как раз совсем недавно, 22 февраля, мы отмечали его память... Так вот история такая. Жил в III веке в Антиохии простой мирянин Никифор. Он очень дружил со священником Саприкием. Но случилось, как бывает по козням лукавого, что однажды они рассорились. Правда, Никифор потом всячески старался примириться, но что-то не получалось. Ну, вот точно как мы любим говорить: мол, разбитое не склеишь вновь... А тут как раз началось очередное гонение на христиан. Священника Саприкия схватили. Он выдержал все пытки, как настоящий мученик. Наконец повели его на казнь. Тут выбежал Никифор, упал перед ним на колени и закричал: "Мученик Христов, прости меня за всё..." И вот тут... тут-то случилось самое страшное и непоправимое! Саприкий ничего не ответил, даже отвернулся от Никифора. И что? А то, что благодать Христова, которая всё это время его поддерживала, мгновенно от него отступила. Мгновенно! И как только занесли меч над этим, казалось бы, уже святым мучеником... даже великомучеником, всё перенесшим! он вдруг в ужасе закричал: "Не убивайте, я откажусь от Христа!" А Никифор закричал: "Возьмите меня вместо него. Я тоже христианин!" И Никифор был убит и стал святым мучеником, а Саприкий - освобождён и стал богоотступником... А как же так получилось? А получилось, что просто в этой истории открылось всё как есть! Кто отрекается от ближнего, отрекается и от Христа. Исключений здесь не бывает. Не может дальше быть со Христом тот, кто не любит и не прощает.
   Добрейший по складу души митрополит Антоний Сурожский тем духовным чадам, которые якобы "не могли" (на самом деле, не хотели!) кого-то простить, давал такую "епитимию": пока не простите, не смейте читать "Отче наш" - или же пропускайте строчки: "И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим". И ведь действительно, как же можно лицемерить в молитве - как со спокойной совестью машинально "барабанить": мол, прости, как мы прощаем... Ложь! Ложь перед Богом! И даже когда владыку Антония позвали исповедовать одну умиравшую женщину, он поступил так. Она не могла простить за что-то (представляете, даже на смертном одре не могла простить!) своего зятя. И тогда владыка Антоний сказал: "Ну что ж, тогда уходите из этой жизни непрощённой. Я сейчас уйду, но вернусь через два часа. У вас есть эти два часа, чтобы примириться - или не примириться. И молите Бога, чтобы за эти два часа вы не умерли". Сурово? А мог ли он поступить по-другому? Если б он в таких условиях сказал: "отпускаю грехи", это была бы полная профанация Таинства исповеди. Он бы обманул эту бедную женщину - как она себя столько лет обманывала. Нет, он не "сломал" её волю, наоборот, он предельно ясно обнажил перед ней выбор: так - или так!? Мы ведь часто не осознаём цены вопроса, и потому наш выбор формально-то, вроде как, "свободный", а на деле - неосознанный, инертный. Можно ли сделать по-настоящему свободный выбор, когда не знаешь, даже не представляешь его последствий? Вот владыка Антоний предельно честно ей показал... хотя бы перед смертью вытряхнул её из привычки существовать по инерции. С зятем она за эти два часа всё-таки помирилась! И я думаю, что-то всё-таки с ней произошло: не только из чистого страха она это сделала... Просто, наверное, близость Вечности обесценила всё временное, все "обиды".
   И мы должны жить так, чтоб для нас вся жизнь была - как одно Прощёное воскресение! Кто искренне, всей душой, прошёл Прощёное воскресение, тот войдёт в Светлое Воскресение. Две вещи с нами должны идти по жизни, каждую секунду быть на памяти, чтоб мы и в вечность с ними перешли: Прощение и Пасха!
  
   Длинная, дли-инная проповедь - хотя и хорошая... а Никиты с родителями всё нет. Федя сам в себе загадал, что они почему-то должны войти именно с последними словами отца Иоанна. Он с нетерпением ждал этих последних слов: наверное, с не меньшим волнением, чем та умиравшая женщина второго прихода владыки Антония. Вот сейчас Чин Прощения совершится! Они войдут... Все помирятся, причём, прямо здесь и сейчас. Это же Церковь - где же ещё твориться чудесам, как не здесь. Вот и отец Иоанн так убедительно говорит! Ведь все же верят: недаром же все собравшиеся называются "верующие". Ведь если верят, значит, должно быть чудо: хотя бы то простое, которое от нас же и зависит - Прощение.
   Но Никита с родителями так и не пришёл.
  
   12. Ровно год...
  
   В жизни есть рай, а в году - май.
   Поговорка
  
  
   Май. Кончики веток, как крохотные дракончики, выпустили зелёные язычки. Смешные дракончики - какие-то не настоящие, а салатные. Повсюду в мире - зелёный салат: укроп, огурец, сельдерей... Мир салатом стал. Странно смотрится пейзаж раннего мая, когда земля светлее неба. В куполе небосклона, не заслоняя солнце, дымят тяжёлые сизые облака - в контраст с пушисто мерцающими облаками земными. И кажется, весь свет исходит снизу, мягкий, изумрудный, а тень от него падает вверх: всё наоборот!.. Хотя почему же наоборот? Весь мир - необъятная Рыба. С тёмной спиной и светлым брюшком.
   Настроение тоже стояло какое-то контрастное. Вроде бы, Пасхальная неделя, а вроде бы...
   Этот парадоксально нетающий, живой снег на деревьях: свалившаяся откуда-то первая настоящая жара после череды просто тёплых дней, - всё создавало типичное для мая чувство радостно-тревожной нереальности: того полнейшего переворота, который ты ещё не успел осознать. Не успеть-то не успел... но вот он вершится вокруг тебя и от него не спрячешься.
   Если весна - детство года, то май - это уже подросток. Со всеми вытекающими последствиями.
   Никите только что исполнилось тринадцать. Он "шёл вдогонку" за другом с отрывом в год. А ещё на днях исполнился ровно год бойкоту фединых родителей по отношению к его родителям. Годовщины в нашей жизни вообще сулят не много приятного. А уж тем более, такая. Почему-то мы всегда смутно побаиваемся годин неприятных событий: неопределённая тревога, вырываясь из прошлого и пытаясь вновь воплотиться, щемит сердце. И памятный сезонный пейзаж ей помогает. А надежда с ней воюет. Сегодня - это не вчера, говорит она! Так, как было, уже не будет. Дважды снаряд в одну воронку не падает.
   "В том году лето какое-то бракованное попалось! Надо его заменить нормальным", - думал Никит.
   Но как же заменишь, если опять творится какая-то хрень?.. Всё-таки родители Феди - люди о-очень непредсказуемые! Сегодня - престольный праздник храма; и вот с младшими детьми они приехали, а Федю почему-то не взяли... и сами стояли с лицами такими ки-ислыми-кислыми... особенно тётя Лена. Опять всё не слава Богу! Главное, боязно подойти и спросить - что случилось?
   Никит попытался дозвониться Феде. Получилось только с пятой или шестой попытки.
   - Привет.
   - При-вет.
   - Чё тя` сёдня нет, лошарик?
   - Я наказан! Я типа теперь под домашним арестом. Родаки спалили, что я курю... и решили, что это твоё влияние.
   - С какого!.. - вырвалось у Никита.
   - Вот и я не знаю, с какого - но они почему-то так решили. Всё, что плохое - это же от тебя или от твоего папы! У мамки, например, только такая логика. И они вообще теперь хотят запретить нам общаться. Особенно мамка настроена! Она меня вообще чуть не убила! мишкин автомат об меня сломала!
   - И чё теперь будем делать?
   - Да пока - ничего!.. Сам видишь: ничо не получается!.. Вот было же у меня предчувствие, что после Пасхи опять какая-то джигурда начнётся... Это прямо какая-то многосерийная фигня! То, что я курить-то начал как раз из-за того, что нам с тобой не давали общаться... просто уж, чтоб напряжение снять! настроение летом было... вообще пипец!.. - это до них вообще не доходит! Да и курю я сейчас мало - сам знаешь. Полгода вообще ни одной сигареты не выкурил... почти что бросил! А тут опять мамка меня в пост достала своими придирками... и с тобой опять стали видеться меньше (мол, в пост не до развлечений!), настроение стояло хреновое... в общем, я опять курить начал.
   Да, похоже снаряд, вопреки правилам, всё-таки упал в прежнюю воронку...
   Позвали всех на праздничную трапезу; подавленный Никита машинально пошёл... После обеда, чтоб хоть как-то отвлечься, он погрузился в телефонные игры. Вдруг, во время запуска очередной боевой птицы по домику свиней, его чуткое ухо уловило голос тёти Лены: "Николай, я хотела с вами поговорить..." На секунду Никита удивлённо поднял глаза: это было обращено к его отцу. Всё на свете случается, даже такое!
   Отец с тётей Леной вышли на церковный двор... через некоторое время Никита тоже как бы невзначай скользнул "погулять". Народу кучковалось много, так что в праздничной суете... как бы никто никого специально и не подслушивает.
   Соловьиные и лягушачьи трели, стремительный писк стрижей - живых стрел, пронзающих воздух, - дальний визг играющих детей... всё сливалось в какую-то эпохальную майскую мелодию. Никита слышал её - и на её фоне два знакомых голоса.
   "Убавьте громкость... ну, пожалуйста! - мысленно обращался Никит ко всем посторонним звукам. - Ну, очистите эфир, пока папа с тётей Леной разговаривает". И его собственное сердце колотилось, приглушая голоса.
   Было такое чувство, что он может хоть как-то помочь делу. Вот слушает-слушает - и от этого всё устроится! Это такой эффект: ты что-то узнаешь - а от этого в мире что-то меняется!Нет, это вовсе не подслушивание, это мысленное суфлёрство. Ну, чтоб у беседующих нашлись нужные слова для понимания: друг для друга и для судьбы.
   Вот взволнованно выговаривалась мать Феди.
   - Может уж, хоть вы как-то повлияете на моего сына, Николай! Вас он, может, и послушает. Что я ему говорю - это как об стенку горох... сразу в штыки воспринимает. Всё наперекор! Ну всё! Даже если и не спорит, то всё равно потом по-своему сделает. Назло! По-моему, он меня в гроб решил загнать, за всё хорошее. Уж не знаю, за что такое искушение, грешу, наверное, много! Я понимаю, я наверное, плохая мать, мало внимания ему уделяла - но у меня же пять детей, а он старший... Я-то надеялась, он будет помощником, опорой - а ка-акой там! с ним-то как раз и больше всех забот! Маленький был - такой ласковый, чуткий, всё "мама, мама!" Сейчас - жуткий строптивый эгоист! И ненавидит всё, что от меня исходит. И службы церковные не любит. И всё ему неинтересно, всё ему чуждо! Я-то ведь понимаю - это же всё лукавый его крутит... и с куревом, и с отвращением от служб... но ему попробуй это скажи: только фыркнет: "Да ты, мам, ничего не понимаешь!" Я уж ему один раз: "Может, тебя к батюшке * на отчитку сводить?" - а он на меня совсем как на сумасшедшую посмотрел! Может, он меня сумасшедшей и считает? дурой какой-то, фанатичкой?.. А я уже не в силах его тащить!
   Она чуть не плакала.
   "Чисто женская логика! - подумал Никит. - Сначала послать человека, а потом его же просить о помощи!"
   Вдруг откуда ни возьмись выскочила перед Никитой вездесущая Ксюша:
   - А подслушивать - грех! тебя этому не научили?
   -Тебя не спросил, курица, - на недружелюбие недружелюбием ответил Никит.
   - Я пожалуюсь...
   - Да иди жалуйся на здоровье! Ты ничо другого не умеешь. Но только чё ты скажешь: "Никита проходил мимо, а уши не заткнул - значит, подслушивал. Вы уж ему, пожалуйста, уши отрежьте или зашейте"?.. А, что! сразу заткнулась! Вот и катись. И не влезай не в своё дело!
   Дав такую отповедь, Никита с достоинством отошёл чуть подальше - но всё равно было слышно.
   - Ой, Лена! Да у нас же всех похожие проблемы. Сказать, что подросток эгоист - всё равно, что сказать: Волга впадает в Каспийское море! Лучше себя спросить: а что вот мы, взрослые можем показать ему неэгоистичное? Как говорил Маленький Принц: "Миллионы лет у цветов растут шипы. И миллионы лет барашки всё-таки едят цветы. Так неужели это не серьёзное дело - понять, почему они изо всех сил стараются отрастить шипы, если от шипов нет никакого толку? Неужели это не важно, что барашки и цветы воюют друг с другом?" Неужели не важно, что вот мы, такие умные, ведя своих детей к Богу, наступаем на одни и те же грабли - и всё-таки продолжаем это делать. Неужели это не важно, почему поколения и поколения родителей "тащат" своих чад в церковь - и поколения и поколения чад, вырастая, плюются от этого и перестают ходить, как только их уже не в силах "тащить" дальше? И то же самое - со всем остальным. Почему поколения и поколения "барашков" так и не становятся агнцами... а чаще вырастают баранами - хотя все "шипы" благочестивого воспитания предназначены, вроде, для того, чтоб вырастить агнцев?
   - Ой, я понимаю!.. вы уж на нас не обижайтесь: я было подумала тогда, в том году, что всё это из-за вас! И что это меня он ненавидит из-за вас. Из-за вашего влияния... из-за дружбы с Никитой, - и то, что Никита воспитан совсем не как он.
   - Ну, это уж - вдвойне не так! - засмеялся дядя Коля. - Во-первых, вовсе не ненавидит, а любит - только как-то по-своему, как все взрослеющие дети. Во-вторых... ну, уж никак не из-за нас! А вот понять, что случилось, правда, надо. Все же мы - бывшие дети, просто забыли свои корни. Взрослые воспитывают детей так, как будто детства у них не было совсем. А хорошо бы помнить себя - иначе это уж не воспитание, а не знаю что: "ты не хочешь притворяться - и мы тебя за это наказываем! Изображай, что тебе интересно то же, что и нам". Ребёнок быстро начинает соображать: такой, какой он есть, взрослым он не нравится - значит, надо притворяться! И даже, не то что сознательно притворяться, а как бы... общаться на иностранном языке. Мы ведь не притворяемся, когда с иностранцем говорим на его родном языке, чтобы он нас понял. Но это выходит всё равно не тот уровень общения. Хотя бы ты и язык неплохо знал, свободно изъяснялся, а всё равно он тебе - не родной.
   Получается самое страшное: мы, оказывается, не знаем собственных детей, мы уже потеряли их настоящих... и ненароком узнаем, может, только годам к двадцати или даже старше - когда будет уже слишком поздно и слишком грустно. И кого тогда Бог будет спасать: человека или личину? Но личина же - мёртвая, её не спасёшь. Вот в том-то и беда, что все подростки ходят с личинами... но впервые-то они надели их - от нас. Чтоб от нас, родимых, защититься! От наших деспотических "благих намерений"... А хуже всего то, что человек в разных ситуациях учится надевать разные личины... и в конце концов уже сам забывает, где он настоящий, а где - маски. И вот весь этот бред провоцируем мы сами. И никто не виноват!
   Никиту при этих словах отца осенило, что и вправду мы же все, как капуста, состоим из многих слоёв самых разных личин, созданных нами на все случаи жизни. И как не перепутать их с собой - как не забыть окончательно, кто же ты настоящий? И вправду - как!?
   ...Ответ пришёл сам собой - вместе с очередной мыслью о Феде. Если есть хоть один друг, который знает тебя давным-давно... он-то и видит тебя настоящим. И общаясь с ним, уж точно себя не забудешь! Можно даже "сверяться" периодически с его взглядом: глядеться в старого друга, как в зеркало, чтоб ни его, ни себя не потерять.
   Дружба - это самый старый и самый простой способ остаться самим собой. А вот предав её, уже ни за что самим собой не останешься!
   - Так что же делать!? - воскликнула тётя Лена.
   - Доверять!.. Доверять, чтобы дети нам доверяли.
   - Вот умом-то я всё прекрасно понимаю, что вы говорите... и даже согласна! Вы всегда умно говорите! Но на практике-то это та-ак сложно!
   - Я уж не знаю, почему, это сложно!? - добродушно усмехнулся никитин отец. - Может, люди просто выдумали себе, что это им сложно и сами поверили. Тогда это тоже - их личина. Такое самовнушение: "Ой, да как всё сложно!" Да не сложно - а... нет ничего на свете легче! Свобода, она всегда проста! Сложно поступать наоборот! По-моему, мы все живём - в каком-то сне. Надо человека просто встряхнуть и разбудить... и показать: "Всё, что ты считаешь сложным, сложно только во сне. А наяву это - естественно: само собой складывается, без всяких усилий". Знаете, мне однажды в жизни вот так помог "проснуться"... крестный ход!
   - Крестный ход!? - заинтригованно переспросила федина мама. Всё, что связано со всевозможными благочестивыми традициями и обрядами, интересовало её в первую очередь! Только в таких вещах она и видела панацею.
   - Да. Великорецкий крестный ход. Это в Кировской области каждый год бывает в начале июня, с иконой Николая Чудотворца. Тыщи людей со всей России на него съезжаются. Вот и я первый раз пошёл несколько лет назад. И меня... знаете, Лена, поразил удивительный дух свободы. Во всём! Как бы вся казенщина с души напрочь слетела. Я тогда не то что понял, а увидел, что вся наша вера - это свобода. Вроде бы, все Святые Отцы только об этом и говорят... но читать или слушать - одно, а вот увидеть - совсем другое! Идти в этой свободе! Не только по маршруту крестного хода идти, а вообще по жизни... Как будто всё, что в нём было, я взял с собой в душу - и так же пошёл дальше. Кстати, это же рецепт Самого Христа... а мы почему-то всё забываем: "Возьми свой крест и иди за Мной. Иго Моё благо и бремя Моё легко". А легко - потому что сво-бо-да! Вот он и есть - крестный ход всей нашей жизни.
   - Но... там было что-то особенное? - спросила федина мать.
   - Да я даже не знаю, особенное ли?.. чудеса ли?.. и как это объяснить... Я совсем не любитель толпы и неуютно себя в ней чувствую... но там это собрание личностей во имя Божие язык не поворачивался назвать "толпой". Там было просто хо-ро-шо оттого, что мы с Богом. Каждый человек с Ним становится подлинно самим собой. Там уже все личины слетают. Это в толпе личность теряется, а с Ним, наоборот - обретается... Может, люди затем и идут, чтоб подлинных себя обрести?
   Помню привалы. Сельский церковный двор на время превращался в походный лагерь. Когда-то я, знаете, у Шмелёва читал, как паломники на Соборной площади в Москве отдыхали прямо на мостовой. Пытался представить, как это было. А тут оказалось, и представлять незачем: вот оно воочию! Люди отдыхали, подкреплялись, экономили силы для долгого пути. Многие, особенно дети, с удовольствием разувались на газонах, бегали босиком по траве. Кто-то коротко дремал в тени церкви. Никакого показного благочестия: всё - настоящее, живое! Вот что значит вырваться из обыденности, где и служба-то часто воспринимается как рутина... глотнуть подлинного, Христова воздуха!.. Всем скучным правилам наконец-то пришёл конец... Мы же уже забыли, что изначальноо храмы вовсе не воспринимались нашими предками как места, где "шаг влево, шаг вправо приравнивается к бунту!". Что первые христиане жили проще... и чище!
   Оказывается, крестный ход, помимо всего прочего, смывает с нас вот эту постылую казёнщину по отношению к Богу. Здесь Он становится каким-то уж совсем по-евангельски близким... Но что же мешает нам к Нему вернуться! Не для того ли мы и идём-то по жизни, чтоб вернуться?
   Я потом ещё три раза ходил - и один, и с женой... А в этом году хотим всей семьёй пойти: Никиту с собой первый раз взять! Он очень хочет, уже заранее просится... да и надо его взять. Пусть маленький подвиг для него будет. Шесть дней пешком, 170 километров...
   - А возьмите и моего Федю с собой! - сразу загорелась Лена... с типичной своей непоследовательностью как-то мгновенно переходя от уныния к большому энтузиазму.
   - Да я с удовольствием! - сразу же откликнулся никитин папа и... у Никиты подпрыгнуло сердце, даже голова чуть закружилась от счастья!
   Ситуация, казавшаяся безнадёжной, круто изменилась за считанные минуты. Надо срочно позвонить этому Федьке - обрадовать его, что всё. Был господин Пипец - и этот Пипец проиграл!
   Так что же всё-таки произошло?
   "Не судите да не судимы будете... а мой-то папа никогда их не судил! - подумал вдруг Никита. - Я ведь ни разу не слышал от него ни одного плохого слова о них". Только сейчас до него дошло, ЧТО произошло... и ЧТО у него за папа! Какое счастье иметь такого отца, которому Отец сможет сказать: "Ты не судил... и Я тебя не сужу. Ты прощал, прежде чем у тебя попросят прощения... и Я тебя прощаю". Никто, конечно, в точности не знает, как оно там, на Небе, но ведь Господь же Сам обещал, что не будет судить таких... значит не будет.
   Всю оставшуюся жизнь Никита был благодарен судьбе за то, что "нечаянно подслушал" тот разговор. Именно отец, а не воскресная школа, раз и навсегда открыл ему сложнейшую и простейшую заповедь: как вы прощаете, так и вам да простится.
   Прощёное Воскресение наступило с запозданием на два месяца - после Пасхи.
   И это было не то чтобы "примирение"... просто папа в силу стечения обстоятельств вновь стал им нужен. А это же здорово - быть нужным! Важнее стать нужным, чем выслушать дежурное "Простите". Жизнь меняют дела, а не слова. Кто вообще придумал смущать человека, прося у него прощения, если он и так простил? Давно понятно, что есть на Земле люди, не умеющие не прощать. Вместо банального "Простите!" вы их попросите о чём-нибудь - и они будут рады, как дети, что смогут помочь да вам же ещё и будут благодарны. Простите тех, кто вас прощает - они это не нарочно, честное слово! они по-другому не умеют!
   И не надо искать никакой взаимности! Если тебе сделали плохо, а спустя год, как ни в чём ни бывало попросили помочь - это же самое лучшее, что только может быть в жизни!
   "Я теперь думаю: вся эта история просто послана мне Богом, чтоб я научился любить безотносительно. Безотносительно, как относятся ко мне", - думал отец Никиты.
   - "Ну, значит ты понял самое главное! Важнее этого ничего и нет в жизни." - как будто откликнулся в мыслях отец Иоанн.
   "Хороший всё-таки человек Николай" - думала федина мама.
   "Пипец, как, оказывается, всё просто", - подумал Никита.
   - А где Федя? - внезапно спросила Ангелина (и она, оказывается, тут... а Никита и не заметил, как она к нему подошла!)
   - А ты-то здесь какими судьбами! - обалдел Никита.
   - Что значит какими судьбами? Праздник же...
   "Праздник же". Действительно, универсальное объяснение.
  
   Белое облачное перо воткнули в дом напротив, как в чернильницу. И Никите вдруг так захотелось, чтоб кто-нибудь когда-нибудь описал их с Федей приключения! На секунду, но о-очень захотелось.
   Жизнь так интересна, что... кто-то же её придумал! Как книгу. А раз придумал, хотелось бы почитать.. и чтоб другие тоже почитали! Ну, не все, конечно, а кому интересно и главное - кому ты доверяешь.
   - Так ведь это же будет повесть... так, ни о чём! как будто сказал какой-то скептик внутри Никиты.
   - Это не повесть - ни о чём, это жизнь наша ни о чём!
   Дай нам Бог всем "союз любви неразрешимый"(1).
   Любовь к Богу и к ближнему Сам Господь соединил в двуединую заповедь. Значит, есть какая-то неосознанная молитва нашей души, обращённая не к Богу, а к ближним - сродни молитве мытаря. Если б её можно было перевести на язык слов, она звучала бы примерно так:
   "Я плохой - но вы любите меня. Спасите меня этим: любите ни за что!.. просто так!.. незаслуженно!.. просто потому что вы хорошие, а не я: это символ моей веры в вас... просто потому, что я вас люблю - просто потому, что нас любит Бог... просто потому, что так надо - просто потому, что по-другому быть не может! Любите нас, любите... отдайте жизнь за нас - чтоб было за кого отдать... мы - это вы: отдавая, вы её обретёте. Плачьте о нас тёплыми слезами за то, что мы есть... мы есть - значит, вы есть... мы с вами - есть! Только вместе мы и есть".
  
   (1). Из молитвы пред иконой Божией Матери "Прибавление ума".
  
  
   P.S. Листки календаря (зарисовки к повести)
  
  
   1. Первый снег
  
   И сошла с небес Вода Живая
   и убелила землю. И дали ей
   люди имя Снег.
   Из ненаписанной
   "Священной книги Зимы".
  
   Снег пришёл, как всегда: долгожданный и внезапный. Он подкрался ночью и без боя взял город. Он враз сменил все декорации, всю идеологию, забелил гнилые агитки осени, и коричневый флаг мира стал белым. Победитель провозгласил, что скоро Рождество, и ничему тёмному на Земле не осталось места. Он объявил детям, что скоро каникулы. А взрослым - что даже в их бестолковейшей жизни, несмотря ни на что, как-то сумела наступить ещё одна зима.
   - Когда всё бело-пушисто... и душа становится белой-пушистой! - с шутливым пафосом сказала вдруг мама, выглянув утром в окно. Федя ушам своим не поверил: неужто и вправду, зима даже маму сделала белой, пушистой и всем довольной! Это маму-то!? Он как раз думал накануне: "Ну, так-то я её, конечно, люблю, но... не дай мне Бог такую жену, как моя мать!"
   - Смотри-ите! Белые мишки летят! - крикнула вдруг маленькая Маша. Действительно, по размерам мохнатых комьев, это был не снегопад, а какой-то... мишкопад. Медведи всё приземлялись и приземлялись, мягко, тихо. И уже вся Россия, как положено, была в медведЯх, а их полёт всё не иссякал. На ветвях их встречали вороны, но при всём контрасте цвета, конфликтов не происходило. Заснеженное дерево с бесчисленными воронами смотрелось из окна, как разломленная булка с изюмом.
   - На улице сметана, творог, молоко, кефир... ряженка, катык!.. - говорил и тут же дополнял, вспоминая, Миша, сидя у окна.
   - А это всё не постное, а сейчас у нас - по-ост! - наставительно сказала Маша.
   - Но снег-то - постный! - возразил Миша. - Снег же можно в пост есть!.. да, Федь?
   - Да! Только надо соблюдать два правила...
   - Какие!? - заинтригованно спросили малыши.
   - Два главных правила чукчи: не есть жёлтый снег и не грызть коричневые сосульки.
   Даже мама засмеялась.
   Новогодняя гирлянда детсадовцев в ярчайших разноцветных курточках потянулась-засеменила по белой аллее.
   Миша продолжал обстоятельно рассуждать (ему-то, счастливчику, и в школу не надо, и в садик его не отдали - торопиться некуда): "Снег - это как будто дождь спит!"
   Федя вышел на улицу - и утонул в океане. В той самой бодрящей воде, которая спит, как сказал Миша. Которая стала "пушисто-белой", как мама. Идёшь в школу, но настроение - совсем не школьное, а... как в начале каникул. Первый снег - это ж первый Новый год! "Новых годов" в году несколько, и каждый, наступая, приносит свою радость. Если есть Старый Новый год и церковное Новолетие в сентябре, то почему бы не быть празднику прихода зимы. Переходящему, как Пасха, даже с неизвестной заранее датой... но оттого ещё более сказочному.
   Изменилось всё. Зима подкоротила деревья, дома, заборы... "Поверхность Земли стала ближе к Солнцу", выражаясь словами той женщины. Но жарче от этого не сделалось. Самое главное событие Зимы - то, что она всё-таки наступила! Кто бы там что ни пророчествовал летом.
   Белое наводнение совершилось по всему миру: кусты утонули до верхушек, деревья подтопило приливом, волны приплеснулись к заборам, как к слабеньким плотинам, грозя перехлестнуть через них. Соседский кот выпрыгнул из форточки погулять и сразу же провалился под снег. Он шевелился там, под сугробами, а сверху казалось, что какое-то подземное чудище, гигантский крот, ведёт свой подкоп.
   Странно-радостно видеть полностью побелённый мир! Вдыхать воздух первого по-настоящему зимнего дня. Это так же классно, как есть мороженое! Где-то в носоглотке "вкусно" от бодрящего холодка.
   Хорошо, когда много-много-много белого! Жизнь чище стала. Только прямоугольники на снегу, чем-то похожие на следы горчичников на больном теле, ещё указывали места, где ночью, в метель, стояли машины. Ничего, новая вьюга и это исправит! И будет белое небо и белая земля, а времени больше не будет... Ой, кажется, это цитата откуда-то!
   * * *
   Зима выдалась "подарочной". О такой можно мечтать годами: без сильных морозов, но с невероятным количеством снега. Кошмар автомобилистов, золотой век детей! В первые же дни декабря из закромов неба вывалилось столько снега, что город утонул. Заторы всех улиц слились в одну сплошную пробку, люди по нескольку часов добирались из одного района в другой. Город встал. А снег откровенно смеялся над двуногими: над их мнимым или реальным цейтнотом, над вечной необходимостью успеть куда-то зачем-то... Что за дело было ему, белому, с небес сошедшему, до белок, крутящихся в колесе и считающих это серьёзным занятием! У снега свой ритм, и он никогда им не поступится.
   В школах на три дня отменили занятия! Душа поёт. Половина жизни наших Томов Сойеров проходит в зиме: особенность климата! Исходя из этого, варьируются и приключения...
   Сама краткость зимнего дня придаёт ему какой-то особый уют. Утро, а за ним - длинный-длинный, полный приключений вечер... конечно, если родители не запретят гулять по причине несделанных уроков или чего-нибудь ещё (но нет школы, нет и уроков!). А вышел на улицу - растворился в зимнем веселье, поминай как звали! Свобода!
   Где-то воздвигались снежные крепости, пока что ещё хлипенькие: первые стройплощадки будущих городов. Зимний, увеличенный вариант бескрайнего пляжа, на котором дети что-то лепят из песка.
   Но главное, армия снеговиков уже вступила в город. Её роты дислоцировались в каждом дворе. Её постовые дежурили на каждой детской площадке. Снег спускался с небес... и превращался в белых часовых. В нестрашных воинов детства: грустных и весёлых, ухмыляющихся и вовсе безротых, расставивших веточки-руки или изображающих Венеру Милосскую. Они росли во всех дворах, как грибы. Они ухмылялись прохожим: "Ну, наша пора пришла! А вы-то как думали... дегенеративная ветвь цивилизации!"
   Снег оживал под детскими руками. Веточки, ручки, карандаши, сосульки и даже настоящие морковки становились носами. Федя переставил одному снеговику голову задом наперёд.
   - Э-эй, что вы делаете с нашей снежной бабой! Не трогайте её! - заверещали откуда-то взявшиеся девчушки над своей собственностью.
   - Да так и было! Она такой родилась! - заверил их Федя.
   "Чего бы ещё сделать?.. Вот с Никитой бы точно придумали - с ним фантазия лучше работает".
   А Миша уже предвкушал Новый год - и выглянув с Федей в переулок на искрящуюся тысячами фар роскошную вечернюю пробку, сказал: "О, ёлка! гирлянды!.." Да уж! Как только человек перестаёт видеть в дальних зимних огнях новогоднюю ёлку - похоже, он перестаёт видеть вообще всё, и становится навеки "слепым".
   Вдруг какая-то молния волшебным образом мелькнула перед глазами, на секунду чудесно преобразив мир - это маленькая снежинка попала на ресницу, отразив, как зеркало, дальние огни. Хрустальная зимняя зарница, неожиданная, как Рождество. Чувствуешь себя почти волхвом, увидевшим Вифлеемскую звезду. И как будто весь мир невидимо нашит на её лучи.
   А под фонарями снег клубился так, что непонятно, падал или поднимался. Федя, когда не хватало Никиты, придумывал с ним диалоги: "Это как будто я на дне стакана с минералкой - а кругом пузыри", - сказал он сейчас.
   "А вдруг тебя кто-нибудь по ошибке выпьет?" - сказал бы на это Никита.
   Так прокружились снежинками первые зимние дни: пятница, суббота... А завтра - опять день под названием Никита! Завтра они обязательно что-нибудь замутят после уроков в воскресной школе... и от одной мысли об этом вечер заполнен каким-то неопределённо-счастливым предвкушением.
  
   Федя с Мишей перед сном смотрели из окна, как сумерки шевелятся от снега, слоятся, закручиваются водоворотами. Сиреневатое вещество за окном бурлит и колдует. Выглянешь в окно, посмотришь вверх - кажется, летишь куда-то. Точки дальних фонарей мерцают-пульсируют, как аэродромные маяки. Пушистая от метели Луна едет по двум серебристым колеям от самолётов, подсвечивая их. И звёзды, и луна, и фонари - всё другое от снега. Мерцающе-светло в небе и на земле.
   - Федь, а если плюнуть в метель, то плевок, наверно, улетит далеко-далеко... - задумчиво сказал Миша. - Далеко-о, в тёплые края, как в сказке! - У него были бесконечно светлые глаза человека, познающего мир.
   - Или вернётся к тебе, - сказал Федя. - Из дальнего путешествия с ветерком!
   Многоярусная метель с шевелящимися мохнатыми лапами буянила и веселилась призраком гигантской новогодней ели с макушкой Луны. Заполняла собой весь предновогодний мир. Они, видимо, соскучились друг по другу - мир и метель! Как Федя с Никитой. И сейчас радостно и бесшабашно праздновали долгожданную встречу.
   * * *
   Вот оно, Никитино Воскресенье... как бывает Прощёное воскресенье. Или вербное.
   Федя, Никита и снег!
   Зимнее валяние в снегу сродни летнему купанию. Такое же удовольствие, такое же чувство "невесомости", так же неохота вылезать, даже когда замёрз... Кругом море: весь город - море, мир - море. Ныряй - здесь даже не надо учиться плавать. Ныряй - и только под вечер, когда родители напомнят, вынырнешь.
   Ребята то наперегонки, то вместе-дружно сигали с гаражей в сугроб. Федя вспомнил, как летом нырял с плотины такой же высоты. Очень похоже! Они прыгали с криком. Не столько от испуга, сколько чтоб себя подбодрить. Что-то вроде "ура!", только не совсем "ура!", потому что не атака, а полёт. Так вот почему солдаты с криком ходят в бой! а каратисты с криком дерутся, а дети с криком рождаются?.. Теперь всё понятно, почему мир тако-о-ой... классно!.. Это секрет тако-о-ой, а!.. потому что суперско! ("Полезли ещё - кто быстрей!") И от их воплей стало не так морозно - они всю зиму своим "а-а!" отогрели. Ей стало жарко, они её чуть не проглотили.
   Как клёво, что зима-а-а!
   Хочется, чтоб была - всё зима-зима-зима... но только чтоб - всё каникулы-каникулы-каникулы! Тогда и лета не надо. Ну, то есть надо, но не такого, как в том году! ("Полезли ещё!")
   Снова прыгнули из космоса в снег. Непередаваемая красота ловила падающих во Вселенную мальчишек. А они... видя, не видели её. Они в ней пребывали. Они её поглощали - как она их! Виноградный сок вечернего неба растёкся над белым мороженым земли. Будет коктейль: миксер лёгкой вьюги всё перемешает! Всё так хорошо и так вкусно, как... лучше не бывает!
   Федя в очередной раз спикировал, в очередной раз плюхнулся, как в бассейн, по пояс в снег... и вдруг замер, ошеломлённый - свалившимся на него беззвучным небом.
   Есть время крика и время тишины!.. Тихо-тихо кружился снег. Мир изумлённо уставился на него. У мира от восхищения исчезли звуки. В комнату под небом и комнату под сердцем спустился вместе со снежинками долгожданный Царь Тишины. С Ним всё стало по-другому. Остановилось время. Всё ушло куда-то далеко-далеко - всё, что не Его, всё, что не по-настоящему... Остался только Он. Настоящий. Как небо. Только сердце стучало и снежинки целовали в нос и в глаза. И не было конца и края ти-ши-не...
   Федя встрепенулся только, когда Он тихо ушёл. Точнее, чуть отошёл куда-то. Когда на него свалился Никит, не рассчитав траекторию.
   А огромный корабль "Луна" опять стартовал в замедленной съёмке с космодрома ближайшей крыши. И мир сразу наполнился ощущением чего-то торжественного, фантастического и нового... как начало великой Экспедиции.
   Зима. Сумерки. Звёзды и снежинки, снежинки и звёзды. Кругом искры, и вся жизнь - в искрах. Искристое время и искристый возраст...
  
  
   2. Новогодний сон
  
   Что ты увидишь, тому не удивляйся,
   ибо тому надлежит быть.
   преп. Серафим Саровский
  
   - А почему?
   - Потому. Мороз вон в окошко смотрит...
   И. Шмелёв "Лето Господне"
  
   В прошлый Новый год Феде снился странный сон. Как будто - Новый год... но такой Новый год, какого не бывает. Даже если и бывает, то у того, у кого "бывает", присто крыша поехала.
   Сначала всё шло вроде как нормально. Как положено. Как в настоящей жизни. Только вот ёлка стояла, пожалуй, слишком большая. Она возвышалась на сотни метров в центре кремля, и весь кремль казался лишь её крошечным основанием. К крепостным башням, как к "ёлочкам" поменьше, крепились разноцветные гирлянды. Ёлка в ночи сверкала огнями, озаряя город на много километров, как гигантская жар-птица, а выше взлетали ещё и снопы фейерверка. Очень высоко и очень ярко.
   Федя с Никитой и Мишей смотрел на всё это праздничное зарево из-за реки. Огромная белая глухая равнина. И по здешнюю её сторону - темно, а по ту сторону - светло. Будто во всей этой части города специально погасили огни и в домах, и на улицах, только ради того, чтоб зажечь ёлку - электроэнергии на всё не хватило! А может, тут не город, а лес или степь - и ветер уныло дудит...
   Зима с большой буквы. Снега... снега... И непонятно, то ли радоваться этому, то ли бояться в них чего-то такого... Вдруг ёлка оказалась совсем рядом - все словно разом переместились к ней, сами не заметив как. Или она сама передвинулась поближе... Уже никакого кремля! Один огромный парк, переходящий в лес.
   Федя и все, кто с ним, вышли на огромную поляну, посреди которой и стояла Ель. Вокруг мельтешила и веселилась куча народу, играла стандартно-новогодняя попса... очень стандартная... и всё было настолько стандартно... что тут-то и должны были начаться нестандартности. Откуда-то появились те, кого быть не должно. Вообще существовать не должно. И спокойно смешались с толпой. Но почему-то они не внушали страх, как в иных снах, а просто... скажем так, удивление. С чего бы это они взялись на празднике - ни к селу, ни к городу! - да ещё и в таком невероятном количестве.
   А никто из веселящихся почему-то нисколько не удивился, как будто так и надо. Празднование продолжалось, огни сверкали, и только над огнями, в мутном ночном небе, куда уходила верхушка ёлки, метались-кружились тысячи крылатых теней... явно не птиц. В толпе тоже разгуливали всякие-разные... но всеми это воспринималось совершенно нормально. Только постепенно "мышей" становилось больше, чем людей. Люди как-то один за другим исчезали. Иногда было заметно, как некоторых запросто деловито утаскивают куда-то в самую глушь безбрежного заснеженного леса, а те и не сопротивляются. Будто всё так и должно быть, всё в порядке вещей... даже, наверное, предусмотрено программой праздника! По какому принципу выбирали для утаскивания, было непонятно, но когда исчезли трое друзей из той компании, с которой пришёл Федя, он понял, что что-то надо делать.
   Рядом стоял маг. Одет он был обычно, по-современному, бороды в наличии не имел, но Федя откуда-то точно знал, что это именно маг. Притом маг знакомый: то ли друг отца, то ли отец друга... В общем, хорошо, что он здесь. Да и где же ему быть, как не здесь! Федя и попросил: мол, чего это они, ты уж вмешайся, пожалуйста, скажи уж им, пускай они наших вернут на место, это же...
   Маг направил в сторону леса волшебную палочку - кажется, это была вообще щепка или веточка - и всех похищенных тут же живёхонько вернули. Правда, все они были полураздеты и выглядели так, будто их с ног до головы расцарапали кошки. Федя удивился, как же всё, оказывается, просто и... проснулся.
   "Странный Новый год. Очень странный..." - подумал он.
   Новый год начинается не обязательно с 1 января - но это он узнал уже много позже...
  
  
   3. Мартовская Венеция
  
   Самое запоминающееся в ранней весне - "лазеры" солнца от ослепительных окон, прицельно стреляющие в синюю, как море, тень домов. Призрачно-белый огонь вспышками врывается в самые глубокие и, казалось бы, самые недоступные солнцу уголки озёр-дворов. Весна решила поиграть с Зимой в стрелялки: в подворотнях, закоулках, средь кустов и снежных брустверов.
   Март в зените.
   Ходишь в школу под обстрелом, и путешествие вдоль уличных каналов превращается в сплошное приключение. Миссия: пройти (пробежать) и чтоб тебя не забрызгали! Машины - уличные киты! Фонтаны от них во все стороны - лишь успевай отскакивать, чтоб не окатило! "Блеск и плеск, моя прелесть! Блеск и плеск!" - как говаривал Горлум... Фонтаны грязи, казалось, прицельно направлены именно в тебя. Происходит соревнование ловкости и скоростей. Жах - и мимо! Или не мимо. И при этом ещё... радуги на грязи вспыхивают: ну, это уж совсем! чувство юмора у неживой природы! Издевается, да ещё и "лыбится" при этом. Верблюд, смачно плюясь в тебя, вдруг разворачивает павлиний хвост.
   Особо опасные участки - там, где просто некуда отскочить: забор или стена! - приходится перебегать... или, наоборот, резко тормозить перед ними, пропуская фонтанирующих чудовищ. Но можно обмануть одного и тут же попасться под трёхметровую струю другого. Лужи в таких местах напоминали кляксы - по ним и можно было опознать ловушку. Даже на стенах и заборах цвели многометровые протуберанцы - это значит, участок простреливался насквозь. Федя проносился, и лавина брызг с водопадным шумом обрушивалась в нескольких сантиметрах позади. Подзадоривая себя, можно представить, как в игре, что это лава или кислота - и радоваться, что выжил, проскочил. Адреналин! Иногда под обстрелом надо было преодолеть крутой вал на краю дороги. Штурмовать его и начать форсирование самой улицы. Надо вовремя прорваться по щиколотку в воде перед самым носом усатых от брызг четырёхколёсных созданий. О таком изобретении современной цивилизации, как светофор, подростки вспоминают редко. Да и, по правде говоря, он мало вписывается в окружающий военно-морской пейзаж...
   А на дворе преждевременно наступило Светлое Воскресение - тепла, воды и сверканья. Что может быть отрадней этой пронзённой светом кристальной воды, раскинувшейся повсюду... заменившей снег. Эти дни обычно не очень долги - они кончаются как-то очень незаметно: Федя всегда воспринимал их как праздник, вслед за которым наступит новый - первой зелени. Пока она не пришла - скучаешь по ней и ждёшь с нетерпением; а когда ожидание сбудется - чуточку грустишь, что исчезли вплоть до следующего года эти чудесные необъятные лужи со слюдяным блеском, с хрустально-голубоватым обрамлением льда и тающего последнего снега.
   Сейчас одна огромная лужа - океан с причудливо разбросавшимися морями и заливами, - занимала полдвора! Она походила на чистейшее зеркало, порой рябившее и искристо сверкавшее от гребёнки ветерка. В ней отражалось ясное небо, только ещё более глубокое, чем на самом деле; лужа казалась бездонной. Опрокинутые вниз верхушками, легонько колыхались в зеркале небольшие деревца - как растрёпанные мётлы, подметающие облачка. Красиво блестели, отливая красным и зеленоватым, их голые мокрые ветки.
   Всё тонуло в этой луже - деревянные детские столики; гнутые старые качели, полощущие свои сиденья под водой; ржавые и покорёженные зонтики над песочницами... сами песочницы и скамейки полностью канули в пучину. Это была словно бы Венеция в миниатюре. Какие-то дощечки плавали, как гондолы. Мальчишки собрали пару плотиков и с удовольствием катались взад-вперёд, лавируя меж деревянных и железных островов. Кто-то пытался в высоких сапогах бродить по мелководью, но в середине глубина была такая, что помогли бы разве лишь охотничьи бахилы... Такие лужи держатся благодаря своему ледяному дну - пока оно полностью не оттаяло, вода будет всё прибывать и захватывать новые кусочки двора; как только солнце растопит лёд совершенно - прощай, великое море: впитается всё - и не заметишь, как это случится! Только тёмный сыроватый снег на почве в апреле ещё несколько дней будет напоминать о могучем разливе, о маленькой венеции, о плотиках...
   От этого ясного неба вверху и внизу, обилия воздуха и света, от слитного сверкания воды, тающего снега и мокрых веток Федя вдруг почувствовал, что всё будет хорошо, всё решится - словно подтверждение этой уверенности было написано в самом воздухе, погоде, весне!.. Бывают такие часы безотчётного торжества надежды, часы светлого прозрения, предчувствия. Словно двери какие-то открываются в небе... "Всё будет хорошо!" - это символ нашей весенней веры.
  
  
  
   Март 2011 - март 2014 гг.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"