Можайск - один из самых древних и красивых городов Подмосковья. В историю не только российскую, но и мировую он навеки вошёл "рука об руку" со знаменитым Бородинским полем, расположенным всего в 12 км к западу. Но и за многие века до Бородинского сражения древний город сказал своё слово в жизни России и Церкви: был и столицей удельного княжества, и местом основания великих монастырей, и местом, пожалуй, самого легендарного на Руси явления Николая Чудотворца. Вот уж поистине Николай Мирликийский стал "Николой Можайским"!
Впервые город упомянут в Московско-Академической летописи под 1231 годом. Правда, некоторые историки считают, что это неправильное прочтение и в действительности имеется в виду не Можайск, а Мосальск. Но в данном случае, для определения древности города это не имеет никакого значения. Археологи открыли на Соборной горе остатки деревянно-земляных укреплений XII века. Так что Можайск в любом случае значительно старше 1231 года! Есть предположение, что его основал Владимир Мономах примерно в одно время с Владимиром-на-Клязьме (т. е. около 1108 г.). Сначала он принадлежал смоленским князьям, а к Москве отошёл в 1303 году.
С тех пор, как город впервые появился на страницах русских летописей, трудно даже выделить эпоху, в которой он не сыграл бы ту или иную историческую роль - прямо или косвенно. И всё же "золотым" его веком стал, несомненно, рубеж XIV-XV столетий: княжение Андрея Дмитриевича Можайского - третьего сына Дмитрия Донского. Это была эпоха бурного расцвета и пробуждения Руси - но Руси, ещё делившейся на удельные княжества, в которых в основном правили родные или двоюродные братья.
Андрей управлял своим уделом без малого почти полвека: с 1389 по 1432 г. Именно в это время произошло главное можайское чудо - явление в небе огромной фигуры Николая Чудотворца с мечом. По преданию, татары осадили город, но в панике бежали, устрашённые грозным знамением. Благодарные за своё спасение можайцы выполнили деревянную скульптуру "Николы Ратного" в натуральный рост - и на многие века она стала главной городской святыней. Этот образ не раз принимала Москва, его приносили с крестными ходами в десятки городов и сёл Подмосковья, перед ним молились русские цари... Основой для множества церковных скульптур по всей России стал этот великий первообраз!
К сожалению, в "Сказании" не указан точный год нападения татар и чудесного спасения. Идёт ли речь о Тохтамыше в 1382 г., Едигее в 1408 г. или об одном из более мелких татарских набегов? Об этом можно только догадываться, потому явление Николы Можайского обычно датируется расплывчато: "на рубеже XIV-XV веков".
Вторым чудом того же времени стало обретение Колочской иконы Божией Матери 9 июля 1413 г. (по ст. ст.). В окрестностях города, на реке Колочь, крестьянин Лука увидел её на дереве. Собственно, икона представляла собой складень с Богородицей в центре, Николаем Чудотворцем и Илиёй Пророком на створках. Лука принёс её к себе домой, и почти тотчас же исцелился его парализованный родственник.
Дальше "Сказание об обретении Колочской иконы Божией Матери" ломает все привычные стереотипы. Обычно люди, сподобившиеся чудес - это праведники или глубоко кающиеся грешники: во всяком случае, явления Божией Матери или Её икон всегда идут им на пользу. Лука же на почве тщеславия и сребролюбия буквально с цепи сорвался! Икона стала для него только средством обогащения. Он со всех собирал пожертвования на храм для святого образа... и действительно, храм-то выстроил - но рядом возвёл свои роскошные хоромы. Вместе с богатством на него свалилась и незаслуженная слава. Пред иконой молился и князь Андрей Можайский, и даже сам митрополит всея Руси Фотий. Новоявленный "праведник" и единоличный владелец иконы возгордился от этого до такой степени, что стал бить и притеснять даже слуг князя. Однажды он, на свою голову, отнял у них медведя, только что пойманного живым в "его" владениях - приказал отвести этого медведя к себе. Зверь напал на него и задрал до полусмерти. Сам князь навестил больного, на выздоровление которого, казалось, не было уже никакой надежды. Тут только несчастный Лука покаялся. Совершилось чудо - находясь практически на смертном одре, он исцелился. После этого отказался от всех своих богатств и постригся в монахи. На месте его хором был основан монастырь, вошедший в историю как Колочский или Колоцкий - он стал одной из главных святынь в окрестностях Можайска (в 22 км к западу, чуть дальше Бородина)(1).
А всего пятью годами раньше, в 1408 г., преп. Ферапонт по настоятельным просьбам того же князя основал монастырь, ставший ещё более знаменитым - Лужецкий (о нём мы ещё расскажем позже).
Не может не поражать такая синхронизация: три, пожалуй, главных духовных события за всю историю Можайска произошли на рубеже XIV-XV веков. Вся духовная суть города и окрестностей навеки была определена всего за несколько лет! С этого момента, без преувеличения, Можайск стал святым городом в истории Русской Православной Церкви.
Что тут скажешь? Историческая наука России даёт предельно "москвоцентричную" картину, не уделяя почти никакого внимания яркой жизни соседних княжеств и, уж тем более, малых уделов внутри самой Московской земли. Можно ли объективно назвать Андрея Дмитриевича выдающимся князем (хотя бы принимая во внимание беспрецедентные по тому времени масштабы каменного строительства, необычайную активность в основании храмов и монастырей)? На мой взгляд, несомненно!.. как и его брата-соседа Юрия Дмитриевича Звенигородского. Без таких якобы "малых" личностей нет и большой истории России.
Впрочем, Можайский удел просуществовал сравнительно недолго. Уже второй его князь Иван Андреевич оказался редкостным даже по меркам той эпохи авантюристом, союзником Шемяки, так что с поражением последнего и сам неизбежно потерял всё, что имел(2). В 1454 г. он бежал в Литву, а его удел был отобран победителем - Василием II. В 1462 г. Василий по завещанию отдал Можайск, Дмитров и Серпухов одному из своих сыновей Юрию, так что формально удел ещё просуществовал до конца XV века. После смерти Юрия он достался следующему по старшинству брату - князю Андрею Угличскому. В 1491 г. князь Андрей был арестован, а все его владения, включая Можайск, перешли уже в прямое владение великого князя.
Сейчас от легендарных времён Можайского удела сохранились лишь фрагменты архитектурных сооружений, вошедшие в более поздние постройки. Самое знаменитое, что осталось, сконцентрировано на Соборной горе, где веками стоял кремль.
Много людей и событий помнит это место! Здесь была ставка Ивана Грозного во время Ливонской войны - перед походом 1563 г. на Полоцк. Где-то тут, напротив собора, стоял наспех построенный временный царский дворец. Здесь же останавливался и польский королевич Владислав во время похода на Москву 1617-18 годов... Но ничего из архитектуры того времени (кроме фундаментов) не сохранилось.
К концу XVI века Можайск стал очень большим (по тогдашним меркам) городом, в котором насчитывалось 12 тыс. жителей, 75 церквей, 16 монастырей. Не так уж много найдётся городов, в которых 4 с лишним века назад население составляло почти половину от нынешнего! Количество же церквей лучше уж вообще не сравнивать, а то становится слишком грустно... Город был сильно разорён в Смутное время, но как и многие другие, постепенно оправился в течение XVII века. А вот после разорений XX века в нем осталось всего несколько церквушек.
Бывший Можайский кремль сейчас удивителен тем, что вообще никакой чертой не выделяется из остальной застройки. Перед ним нет "центральной площади", как в других городах. Нет даже крупной, оживлённой улицы, окаймляющей его. Высокий, островерхий, иглистый от шпилей соборный комплекс здесь в прямом смысле слова проклёвывается из застройки, мало чем отличающейся от сельской. Нет и крупного водоёма, в котором бы он живописно отражался: до Москвы-реки - километра три, а струится под холмом лишь ручеёк, метра в полтора шириной, именуемый рекой Можайкой.
По-настоящему торжественность и сакральность былого кремля ощущаешь, лишь глядя с соборной колокольни. Но об этом - отдельный разговор.
Стены Можайского кремля не сохранились - только два собора, да и те были перестроены в XIX веке из более древних. А ведь крепость на этом месте имела богатую историю и формировалась в несколько этапов! Изначально, как и во всех русских городах, она была деревянной. В 1541 г. её усилили сооружением нескольких каменных башен, хотя большинство прясел меж ними остались деревянными. Полностью каменный кремль был возведен под наблюдением князя Пожарского лишь в 1624-26 гг. Город тогда только оправлялся от опустошений Смутного времени - показавших на практике его уязвимость(3). После потери Смоленска московское правительство любой ценой старалось "заменить" его хотя бы рядом маленьких крепостей на западных подступах к столице (чуть позже был построен, например, вяземский кремль). Несмотря на крайнее истощение казны, на это деньги всё же изыскали. И простоял здешний каменный кремль без малого почти 2 века.
Он даже изображён на гербе Можайска (1781 г.). Геральдическое описание: "В верхней части щита герб Московский. В нижнем - в белом поле каменная стена о шести башнях, которые в самом деле и поныне существуют".
Однако, в духе того времени, эту крепость разобрали за ненадобностью в конце XVIII века - то есть через считанные годы после составления герба. Таким образом Можайск стал одним из немногих (наряду с Серпуховым) примеров полностью утраченных каменных кремлей России... тогда как деревянные и вовсе разбирались у нас сотнями и в полном виде не уцелели нигде.
Интересно, что стройматериалы от разобранной крепости тут же пошли на возведение Никольского собора: Новоникольского, как тогда называли, поскольку рядом тогда ещё стоял Старый - XIV века.
Этот-то собор является сейчас главным архитектурным и духовным символом города, его абсолютной доминантой. Но до чего же он необычен по архитектуре! Это нарочито стилизованный под готику, высокий (более 50 м) храм, похожий не столько на католический костёл, сколько на сказочный замок. Архитектуру его можно назвать уникальной - с одним уточнением. Да, мода на псевдоготику на рубеже XVIII-XIX вв. была очень распространена! Но православные церкви в таком стиле возводились разве что в дворянских усадьбах (причём, лишь у самых "продвинутых" дворян - "западников" до мозга костей!). Никольский Можайский собор - пожалуй, единственный в Центральной России пример не усадебного, а главного городского храма в готическом стиле. Уверяю: ощущение, когда его видишь, незабываемое... и даже немножко нереальное!
Казалось, холм увенчан готическим церковным "замком", наподобие знаменитого Мон-Сен-Мишель во Франции, только многократно уменьшенным. По крайней мере, главный шпиль так же амбициозно рвётся в небо, подкрепляемый в этом неудержимом полёте меньшими шпилями, как бы с надеждой смотрящими на него снизу. Архитекторам замечательно удалось передать динамику в самой неподвижности. И даже холм, казалось, превратился в цокольный этаж для этого удивительного летящего строения. Огромная высота была достигнута за счёт колокольни, асимметрично увенчавшей западную часть крыши. Зрительно она полностью слилась с собором в единое целое.
А к востоку вместо куполов - всевозможные островерхие ротонды вознесены на кровлю. Сама колокольня, кажется, искусно составлена из причудливых геометрических фигур. Общее их сочетание даёт высокую краснокирпичную "ель" - но при этом каждую деталь можно долго разглядывать в отдельности как совершенно самостоятельную. Тот же геометрический орнамент, но уже не объёмный, а плоскостной, прослеживается и в очертаниях огромных окон. Никаких растительных узоров - одна геометрия! Но здесь она, как ни странно, даёт чувство необыкновенного буйства фантазии.
Проектировщиком собора был Алексей Бакарев - ученик знаменитого Казакова, который сам, в свою очередь, был учеником Баженова.
Некоторые исследователи находят "масонский след" в архитектуре Никольского храма. Здесь возразить нечего, стоит лишь отметить две вещи. С одной стороны, большинство крупных архитекторов той эпохи, действительно, были масонами и не скрывали этого (ну, "мода" была такая!). В их числе - и Баженов, и Казаков. С другой стороны, представления о подлинных (т. е. антихристианских) целях масонства они имели, вероятно, ничуть не больше, чем Пьер Безухов у Толстого. То есть, возводя христианские храмы, они вполне искренне считали себя "настоящими христианами". Позиция Церкви предельно проста: Бог сильнее сатаны. Какой бы ни была архитектура храма, если он освящён как православный, он - православный, и иного мнения здесь быть не может.
Что же касается стилевого контраста собора с окружающей застройкой, то и здесь нет ничего беспрецедентного. Ведь вписалась же органично в ансамбль Московского кремля Никольская башня, надстроенная в стиле той же псевдоготики в том же XIX веке. В Москве - Никольская башня, а здесь - Никольский собор.
Ещё одна претензия отдельных специалистов к здешнему собору - асимметричность его плана, "неправильность" всех линий, которые должны бы быть строго параллельными, а на деле отклоняются до 5-6 градусов! Ну, прямо Лобачевский нужен, чтобы разобраться... Однако и в этом нет ничего нового! Лёгкая асимметрия была распространена в русском зодчестве на протяжении веков. Можно сказать, ценность любого произведения не в том, как оно создано, а в том, какое впечатление оно производит. Если асимметричная постройка воспринимается симметричной, "неправильная" - правильной, значит, архитектор великолепно справился со своей задачей!
Итак, XIX век подарил новый, шедевр этому древнему месту. Годы его постройки запоминаются легко, ибо они совпали с великими историческими событиями. Собор был свидетелем войны 1812 года: начали его возводить ещё в 1802-м, а завершили и освятили лишь в победном 1814-м. Самым страшным эпизодом стал пожар Можайска, сданного русской армией на следующий же день после Бородинского сражения - причём, сданного так быстро, что многих раненых не успели вывезти, и они погибли в дыму и огне. Недостроенный собор с вершины холма взирал на море пламени большого по тем временам города. Так что красноватый цвет его стен может напомнить, помимо прочего, о крови и огне, которые "страж Москвы" изведал и в двух Отечественных войнах, и неоднократно прежде.
Полюбовавшись со всех сторон снаружи, я наконец вошёл в собор. Внутри, по контрасту, в нем не оказалось ни малейших признаков готики - обычный двухстолпный русский храм. Шла служба в честь свв. Петра и Февронии. По её окончании все потянулись прикладываться не только к образу Муромских Чудотворцев, но и к удивительной скульптуре "Николы Можайского" на месте храмовой иконы. Именно в честь этой главной святыни и был построен собор. И пусть сейчас перед нами лишь копия того древнего первообраза, ощущение всё равно непередаваемое. Думаю, даже если б я побывал в Бари, это чувство абсолютно живого присутствия Угодника было бы примерно таким же...
Было время, к Можайскому образу святителя Николая со всей России тянулись тысячи паломников. Регулярно приезжали на богомолье цари: Иван Грозный, Борис Годунов, Алексей Михайлович, Фёдор Алексеевич. Великие государи практически каждый год делали в собор "вклад святому". Для упомянутой Никольской башни Московского кремля сделали копию со здешней скульптуры. Сейчас Можайску остаётся только вспоминать о былом величии и почитании! Как и в случае с Вязниками, городок давно перестал быть крупным всероссийским центром паломничества, незаслуженно полузабыт, малоизвестен... и если бы не близость Бородина, вообще едва ли посещался бы организованными туристическими группами.
Впрочем, и главная его святыня давно уже не здесь, а в Третьяковской галерее. В 1933 г., как только собор закрыли, её перевезли в реставрационную мастерскую И. Грабаря, а в 1934 г. поместили в Третьяковке, где она находится и поныне. Сам собор, в котором в разное время размещалась и трикотажная фабрика, и филиал Бородинского музея, был возрождён в 1994 г. Как я уже сказал, древнюю скульптуру в нём заменила точная копия.
Обращает на себя внимание и большая современная икона "Собор Можайских святых". Когда я увидел на ней рядом с преподобными и новомучениками образ знаменитого благоверного князя Фёдора Чёрного, Смоленского и Ярославского († 1299), то сначала чуть удивился. Потом вспомнил, что Можайск в XIII веке был уделом в составе как раз Смоленского княжества. Будущий св. Феодор Ярославский Чудотворец (именно так он вошёл в святцы нашей Церкви) был в 1270-е годы его владетельным князем.
На этой же иконе среди многочисленных святых можно увидеть и последнего настоятеля собора о. Константина Некрасова - новомученика, расстрелянного в 1937 г. в Бутово.
На первом этаже храма работает библиотека и церковный краеведческий музей в двух больших залах. Так что собор смело можно назвать не только духовным, но и культурно-просветительским центром всего Можайска.
А рядом с большим храмом стоит маленький - освящённый в XIX веке в честь Петра и Павла, но прежде называвшийся Староникольским. Краснокирпичный, он высится на белокаменном фундаменте конца XIV века, который сразу выделяется и цветом, и мощью. Просто древнейший собор времён князя Андрея Дмитриевича, простояв 4 с половиной века, обрушился в 1844 г. Ныне стоящий храм возвели на его основании в 1849-52 гг.
Приход - двуединый, но в обычные дни службы совершаются только в большом Никольском соборе. Правда, когда я приехал, оставалось всего 4 дня до памяти свв. первоверховных апостолов Петра и Павла, так что к торжественному богослужению на престольный праздник готовился и Петропавловский храм.
А уж самые большие городские торжества, как мне рассказали, бывают в дни свт. Николая: 22 мая (обязательный крестный ход с чудотворным образом-скульптурой!) и 19 декабря. Для Можайска это - как дни Казанской иконы Божией Матери в Казани или св. царевича Дмитрия в Угличе.
Сразу за соборами начинается небольшой, уютный парк на пологом склоне. Живописно сбегает куда-то аллейка. Начинаешь спускаться - и тут же выглядывает из зелени маленькая деревянная часовенка в каком-то совершенно сказочном стиле. Да и место - сказочное, потому как сразу за часовней открывается вполне васнецовское по красоте и таинственности крошечное озерцо. Метров 15-20, пожалуй. Такие озёра иногда называют "висячими": и вверху склон, и внизу склон - получается, водоём непонятного происхождения "завис" на террасе посреди ската. Как на балконе. Между небом и землёй.
Да, озерцо это, как ни странно, расположено на 17 м выше уровня речки Можайки, которая огибает холм у подножия. И несмотря на его крошечные размеры, вода в нём никогда не иссякает и не портится. Этого достаточно, чтобы в народе его стали называть Святым. Есть легенда, что в Смутное время поляки топили здесь взятых в плен защитников Можайска. Озерцо имеет, несомненно, родниковое происхождение, хотя внешне на родник совершенно не похоже. Для крепости такой внутренний водоём, заменяющий колодцы - настоящий подарок. Известен он из письменных источников с XVI века. По виду - совершенны "водяной глаз". Ровно посреди его, как зрачок - плавучий островок из тесно сбившихся белых кувшинок. Остальная гладь воды почему-то свободна от какой-либо растительности.
Сейчас на берегу его сидел мальчик лет десяти с длинной удочкой. Мы понемногу разговорились. Его звали Петя - в честь св. Петра Муромского, так что сегодня были его именины. (Интересно: я встречаю вот уже второго Петю, который назван именно в честь Муромского князя, а не в честь апостола Петра.) Прямо идиллия: мальчик ловит рыбу в Святом озере. Правда, рыбёшка, в силу своих размеров, скорее всего достанется коту (как потом признался его отец).
Из разговора с мальчиком я узнал: 1) что он сын о. Сергия; 2) что он звонарь и 3) что, оказывается, если договориться, можно подняться на колокольню. Я оценивающе посмотрел на высоко вознесенный над деревьями неудержимый шпиль... Да уж оттуда можно увидеть весь Можайск как на ладони - в этом просто нет сомнений!
Я пошёл в храм, и то ли промыслительно, то ли чисто случайно первый же священник, который встретился у дверей (а в штате собора их несколько), оказался отцом Пети. Он благословил подняться на колокольню и сказал, что Петя меня проводит.
Этот подъём стал самым незабываемым впечатлением всего моего пребывания в Можайске. Петя открыл одну за другой три двери на разных этажах. Мы всё поднимались и поднимались. Откуда-то прямо из-под ног неожиданно выпархивали голуби.
-Знаете, когда вечером спускаешься в темноте, они здорово пугают! - признался мальчик.
Чувство необыкновенной свободы охватывает человека на колокольне. Ближе к небу... и дальше от всего, что ему противоречит.
Панорама открылась незабываемая. Маленький городок с высоты около 50 метров - и это не считая холма, на котором собор стоит!
Странное ощущение: место-то древнее, как сама Россия, а архитектура в нем относительно молодая. В этом западном оплоте Москвы будто нарочно - в силу какой-то символики? - храмы выполнены в максимально "западном" стиле. Но при этом, дух города полностью остаётся провинциально-русским, тихим, глубинным... С готической колокольни открывается настолько не европейский, настолько отечественный - можно сказать, левитановский пейзаж, - что ошибиться невозможно! Овраги и холмы клубятся зеленью, которая старается затопить "с головой" затопить все маленькие домики и превратить древний город в большое-большое, наполовину слившееся с лесом село. Как ленточки во мху, виднеются странно извилистые, петляющие улочки. Собор, с которого всё это открывается - единственный красный среди моря зелени. А там, где зелень от дальности плавно переходит в голубизну - на самой таинственной грани окоёма, - именно там-то по закону чуда, и должен находиться Ферапонтов монастырь. Я быстро нашёл его на этой интерактивной карте. Он был во всем противоположен здешнему готическому ансамблю - и казалось, я сейчас с макушки маленький, сказочной, башенки - Европы смотрю на такую же маленькую, былинную, принесённую богатырем в котомке Русь.
В той же стороне, но гораздо ближе, виднелся ещё один храмовый комплекс. Тремя фигурными башенками, отдалённо напоминающими детали здешнего собора, выглядывала из зелени церковь свв. Иоакима и Анны: летний, зимний храм и колокольня. Всё это - тоже с чертами псевдоготики. Пожалуй, Можайск, наряду с Коломной - самый готический город Подмосковья.
- А вон дот от Войны остался! - показал мне Петя, наполовину свесившись вниз.
- Где?
- Во-он.
Действительно, в зелёном скате оврага над Можайкой чернело глубокое отверстие - правда, с такого расстояния я не обратил бы на него внимания, если б не мой "экскурсовод". Что ж, бои здесь шли ожесточённые: один из знаковых этапов битвы за Москву. 18 октября 1941 г., после почти непрерывного 6-дневного штурма, немцы взяли Можайск. А 20 января 42-го, в ходе контрнаступления Красной Армии, были из него выбиты.
Впрочем, помимо дотов Великой Отечественной, здесь, имеются и куда более древние подземные коммуникации. Можайские краеведы, со ссылкой на старожилов (а те "исследовали", излазили их примерно в том же возрасте, как сейчас Петя) пишут о многочисленных потайных ходах, ведущих из подвала Никольского собора в разных направлениях. Но их возникновение связано не с собором XIX века, а с крепостью, стоявшей здесь до него. Кремль без подземных ходов - не кремль!
Мы с Петей начали спускаться. Неожиданно оказалось, что по ошибке нас заперли. Мне вспомнилась история из детства будущего святителя Феофана Затворника - тогда ещё 9-летнего Егора Говорова. Его тоже однажды случайно заперли на колокольне. Сорванец и отчаянно храбрый мальчик, он решился на такой безрассудный поступок, на какой можно решиться только в детстве: спустился с высокой башни по верёвке от колокола! Точнее съехал по ней, ободрав кожу на руках, так что на всю жизнь остались шрамы на ладонях. Ему повезло, что не оборвалась верёвка и что колокольня, была по-видимому, куда меньше здешней, иначе не хватило бы длины никакого каната... Чтож, Бог хранит детей и святых!
Впрочем, у Пети были ключи от всех дверей, так что ни ломать дверь, ни, тем более, повторять подвиг маленького Егора Говорова нам не пришлось. Слава Богу за такого провожатого - что бы я без него делал! Ведь если б я, пусть даже по благословению батюшки, полез один - сколько бы пришлось "куковать" на этой великолепной колокольне!
Только вечером я сопоставил даты и... Верь - не верь в совпадения, но история с мальчиком, водившим меня на колокольню, повторилась ровно через 10 лет, день в день. Я хорошо помню, потому что это праздник не только свв. Петра и Февронии, но и св. мученика Иоанна Угличского. 8 июля 2007 г. мальчик Антон (тоже алтарник и тоже звонарь) "поднял" меня на одну из угличских колоколен... Так родился очерк "Углич", с которым вы, конечно, тоже можете ознакомиться и который я считаю лучшим очерком этой книжки.
Вообще мальчик и колокольня - для меня это уже особая ассоциация. И удивительная, и привычная одновременно. Как будто мальчишки и колокольни созданы друг для друга. И порознь им было бы скучно. Маленький рост и возраст первых компенсируется высотой и почтенностью вторых. Колокольня детей "взрослит", а взрослых умаляет.
Поблагодарив Петю и его отца и попрощавшись, с ними я дошёл за несколько минут до Якиманского храма, который видел с колокольни. Символично получилось: на пути к Лужецкому монастырю, посвящённому Рождеству Богородицы - церковь, посвящённая Её родителям. Причём, и церковь, и монастырь - одной эпохи: всё того же князя Андрея. Точно Как и у Никольского собора, приход состоит из Старой и Новой церквей.
Старая - интереснейшая постройка, у которой фундамент и южная стена уцелели от конца XIV века, а всё остальное пристроено в XVIII-м. Храм имеет всего несколько метров в длину и ширину, но древняя кладка - могучая, белокаменная, ещё и укреплённая дополнительно толстыми контрфорсами. Смотрится необычайно колоритно: с позднейшими постройками её уж никак не спутаешь - для этого даже не надо быть искусствоведом! Жаль, что древняя церковь не дошла до нас целиком. Вместо мощной шлемовидной главы, которой она, видимо, венчалась, сейчас высится крохотная ротонда в духе ближневосточной христианской архитектуры. Когда-то на этой "беседке", очевидно, висел небольшой колокол, но сейчас она пуста.
Можно ли считать эту странную, разновременную постройку храмом XIV века? Думаю, да - примерно в той же степени, в какой мы называем памятником XIII века знаменитый собор Рождества Богородицы в Суздале... в котором от XIII века тоже дошло лишь то, что не выше аркатурного пояса.
В маленьком древнем храме действует сейчас воскресная школа - а все службы идут в главной церкви 1871 года, которая, к счастью, вообще никогда не закрывалась.
Если бы не этот внушительный фрагмент белокаменного монастырского храма да не фундамент кремлёвского Петропавловского собора, ничто в архитектуре центра Можайска не напоминало бы о его многовековой древности. Но даже и с этими едва уцелевшими кусками былого величия город производит неизгладимое впечатление!
От Якиманской церкви узенькой улочкой, ведущей под уклон и переходящей в дорожку с лесенками, я двинулся в сторону Лужецкого монастыря. На полпути по указателю свернул налево. Дорога, пересекающая речку Можайку, а потом долго петляющая по её берегу, оказалась настолько красивой, что за полчаса не утомила ничуть.
Чудно прогуляться по небольшому, тонущему в зелени городку. Лето вступило в апогей. Небо отразилось в пустырях цикорием, а в полях - васильками. Цветущие липы стояли, роскошные и позолоченные, как иконостасы в стиле барокко. От их изобилия повсюду пахло мёдом - аромат доносило ещё за десятки метров до очередного скопления лип.
Подсказки оказались правильными, потому что через полчаса я увидел наконец величайшую обитель земли Можайской.
Как невидимая волна или тонкий ветерок, повеяла навстречу непередаваемая Чистота. Сколько ни езжу по России, но замечаю, что такой дух чувствуется только в сергиевских монастырях- только у "детей" Троице-Сергиевой лавры и ни у каких других!
Огромное поле раскинулось перед монастырем - словно специально чтобы выделить святыню, явить её как таинство. Издалека виден собор - пятиглавый по форме и пятиглавый по возрасту. Купола необычные: золотые, но с бесчисленными чешуйками, как бы имитирующими черепицу. Почему-то вспоминается пушкинская "Сказка о царе Салтане": "А орешки не простые - всё скорлупки золотые". Скорлупой тех орехов, кажется, и крыты большие шлемовидные купола. А может это иллюстрация других пушкинских строк: "чешуей, как жар, горя, тридцать три богатыря". Хоть и не 33 купола, а всего 5, но вид у собора вполне богатырский!
До чего красивы у нас имена святых и названия монастырей! В каком-то неземном смысле красивы. Просто музыка слов: Ферапонтов Лужецкий, Ферапонтов Белозерский, Кирилло-Белозерский... Как говорил о подобном ощущении Иван Шмелёв: "Я знаю: святые это слова, Божьи".
Основатель монастыря преп. Ферапонт был духовным чадом преп. Сергия Радонежского. И близким другом преп. Кирилла. Их имена вошли в историю нераздельно: Кирилл и Ферапонт Белозерские - хоть и не родные по крови братья, зато братья во Христе. Родился он около 1337 г. в соседнем Волоколамске. Известно даже его мирское имя - Фёдор Поскочин. Совсем не в ранней юности, как многие другие подвижники, а ровно в 40 лет он принял постриг в московском Симоновом монастыре. Настоятелем там был любимый племянник преп. Сергия Фёдор, будущий святитель Ростовский. Соответственно, сам преп. Сергий часто приезжал в монастырь, и многие из братии, в том числе Кирилл и Ферапонт, духовно окормлялись у него.
Все послушания Ферапонта были, видимо, связаны с хозяйственной деятельностью огромного монастыря. Как-то по делам обители он побывал в Белозерском краю, и его навеки очаровала идеальная "пустыня уединения", столь контрастная с суетной Москвой. Вернувшись, он рассказал о ней своему другу Кириллу.
А вскоре уже сам преп. Кирилл на молитве пред иконой Божией Матери Одигитрии услышал голос: "Иди на Белоозеро, там тебе место". И само место было "показано" в видении. Всё сходилось - рассказы Ферапонта и откровение, полученное Кириллом. Два брата во Христе отправились вместе. С горы Мауры (близ нынешних Гориц) они увидели и узнали предвозвещенное Кириллу место на озере Сиверском. По-видимому, оба, как истинные монахи, изначально стремились жить поодиночке: примерно на расстоянии одного дневного перехода друг от друга, чтоб можно было иногда встречаться, духовно поддерживая брат брата и советуясь. Потому Ферапонт только помог своему другу обустроиться на Сиверском озере и сам почти сразу же отправился на соседнее озеро Бородавское. По мере прихода новых подвижников к тому и другому, образовались два великих монастыря - Кирилло-Белозерский и Ферапонтов Белозерский. Временем их основания (по построению первых деревянных церквей) считаются, соответстввенно, 1397 и 1398 годы.
Интересно, что преп. Ферапонт всех монахов своей обители направлял да и сам ходил окормляться к преп. Кириллу как к духовному отцу. Мирскими людьми может быть неправильно понято такое смирение и добровольное умаление Ферапонта перед своим братом. Вспоминается уже из наших дней взаимное самоумаление великих псково-печерских отцев: Иоанна (Крестьянкина) и Адриана (Кирсанова). Когда к о. Иоанну приходили люди и называли его старцем, он только отмахивался: "Да вы что! Вот отец Адриан - тот настоящий старец, а я не старец, а старичок". Ровно то же самое, но наоборот, говорил о. Адриан.
Закон духовной жизни - обратный мирскому величанию.
Ровно 10 лет управлял преп. Ферапонт Белозерской обителью. Но в 1408 г. уже известный нам князь Андрей Дмитриевич пригласил его основать монастырь в местечке Лужки на Москве-реке - менее чем в 3 км от можайской крепости. Подразумевалось, что дело будет недолгим: игумен Ферапонт думал, что лишь обустроит, освятит новую обитель и тут же вернётся в свою возлюбленную северную "пустыню". Хоть сколько-нибудь задерживаться в Можайске он никак не собирался! Но у амбициозного князя было на уме совсем другое - оставить у себя известного подвижника и молитвенника навсегда: как бы получить своего "личного" живого святого. Примерно по образцу своего отца Дмитрия Донского, окормлявшегося у преп. Сергия. Или даже, скорее, по примеру брата...
Его брат и сосед князь Юрий Звенигородский уже основал Сторожевский монастырь на подступах к своему городу, пригласив для этого другого ученика св. Сергия преп. Савву. К 1408 г. Саввино-Сторожевский монастырь уже успел прославиться на всю Русь. Скорее всего, именно этот пример стал решающим для гордого князя Андрея Можайского: ведь не просто так он решил основать монастырь (маленькие обители возникали тогда десятками повсеместно, и ни для кого это не было событием), а пригласил именно прославленного подвижника - и именно из духовных чад преп. Сергия. То есть дотошно скопировал спустя несколько лет действия старшего брата. Причём, проявил необычайную настойчивость, нисколько не считаясь с желанием самого преп. Ферапонта остаться в белозерском краю. Он просто не отпустил его назад и "истинно по-княжески" уговорил стать игуменом нового монастыря.
Так или иначе, Лужецкий монастырь - один из многочисленных побегов величайшего в истории России Троице-Сергиева "древа".
Преп. Ферапонт управлял им 18 лет, и в 1426 году, в возрасте 89 лет, здесь скончался и здесь был погребён. Мощи его обрели нетленными в 1514 г. - на все века они стали главной местной святыней.
Сколько всё-таки великих русских монастырей воздвиглось по течению Москвы-реки! В этом она, пожалуй, может поспорить с Волгой! И путь-то, вроде, недлинный, а освятили его и Ферапонтов Лужецкий, и Саввино-Сторожевский монастыри... а там уж торжественно включаются в ожерелье многочисленные обители самой Первопрестольной, а там и Коломна с четырьмя доныне сохранившимися монастырями - в основном, эпохи преп. Сергия Радонежского.
Но всё же Можайск - самый высокий по течению из всех городов на Москве-реке.
Многовековая жизнь Лужецкого монастыря - и славная, и многострадальная. Французы в 1812 г., отступая, пытались взорвать его, - но уже после их бегства один расторопный служка как-то успел оттащить разбросанные рядом с подожжённым иконостасом мешки с порохом...
Второй раз монастырь был разорён в советское время. Полностью, до фундамента, разрушили храм преп. Ферапонта - так что ныне в ансамбле осталось только три церкви из четырёх. Косметическая реставрация прошла в 1960-е годы, однако даже в начале 90-х он представлял картину запустения. Возрождён в апреле 1993 г.
И всё же, хотя все интерьеры были утрачены, внешне постройки сохранились и сейчас очень неплохо отреставрированы. То есть ансамбль Ферапонтова монастыря - один из тех, которые претерпели лишь относительно небольшие изменения в Новое время. Слава Богу, он остался уникальным островом древнерусского зодчества. В каменном виде он дошёл хоть и не от самого преп. Ферапонта, но от величайшего святителя XVI века митрополита Макария. Когда-то будущий предстоятель Русской Церкви был настоятелем Лужецкого монастыря. Уже заняв Новгородскую архиерейскую кафедру, он облагодетельствовал свою Alma Mater щедрыми пожертвованиями, на которые в 1520-40-е годы были воздвигнуты доныне стоящие собор, трапезная и надвратная церковь.
Каменные стены были воздвигнуты позже - в конце XVII века и перестроены после пожара в середине XVIII. Когда-то они были крепостными, но после переделки напоминают, скорее, декоративный, чем настоящий кремль. Прежде главные ворота были в южной, а не в восточной стене, как сейчас. Над ними до сих пор стоит небольшая, но колоритная Преображенская церковь 1547 г. Её округлая стальная кровля под куполом появилась позднее, зато в монолитных стенах, без всяких украшений, с крохотными оконцами, трудно не узнать всё тот же XVI век.
Ансамбль монастыря - одинаково замечателен со всех сторон! В Древней Руси умели строить так, что сооружения не заслоняли друг друга, а были видны все одновременно со всех точек обзора. Эта особенность поразила меня в своё время в Ферапонтовом Белозерском монастыре. Она же сполна присутствует и здесь! Вот уж, действительно, "ансамбль" - в прямом смысле слова. Безмолвное славословие Богу. Единый "хор" стен, башен и куполов: всё гармонично сочетается и неотъемлемо дополняет друг друга.
Здешней святыне не столь повезло с пристальным вниманием искусствоведов и мировой известностью, как Белозерскому монастырю. Хотя по возрасту построек они практически одинаковы, а по размерам Лужецкий даже больше. Объяснение одно - фрески Дионисия. В Белозерском они великолепно сохранились. В Лужецком же собор расписывали уже после смерти Дионисия, как предполагается, "мастера его школы". Но... какие фрески могут уцелеть в концентрационном лагере - что немецком, что советском! А и тот, и другой здесь в разное время были.
С собором очень гармонично сочетается колокольня. Она представляет собой четыре очень широких, слабо уменьшающихся четверика, увенчанных восьмигранным шатром. Вполне в традициях XVII века, она не слишком велика: русские шатровые звонницы обычно имели высоту от 30 до 40 метров. Здешняя воздвиглась на 35 м.
Широкое основание звонницы, видимо, отчасти объясняется тем, что оно служило фамильным склепом: здесь погребены Савёловы - мирские родственники патриарха Иоакима. Вышло очень символично: сама колокольня, помимо прямой функции, обрела роль обелиска, а её звон не только созывает на службу, но и напоминает о гласе Божием, от которого восстанут все мёртвые на Страшный Суд: "И пойдут творившие добро в воскресение жизни, а творившие зло в воскресение осуждения".
Рядом с колокольней раскинулось древнее кладбище. В советское время оно было разорено, но отдельные надгробия уцелели. Посреди всего некрополя стоит современный резной деревянный крест и надпись: "Блаженной памяти священноиноков, всей братии, строителей и благоустроителей Лужецкого Ферапонтова монастыря".
Цветники и крохотные кусты в японском стиле очень радостно и естественно смотрятся под сенью вполне русских шлемовидных куполов. Сейчас из всех храмов монастыря открыт для служб лишь древнейший Рождество-Богородицкий собор. Сюда перенесена и главная святыня.
Мощи преп. Ферапонта все прежние века покоились под спудом в церкви его имени, так что при её сносе в советское время точное их местонахождение было утеряно. К счастью, в 1997 г. удалось обнаружить фундамент разрушенного храма (сейчас он законсервирован и хорошо виден к северу от собора). Раскопки на этом месте продолжались, и 26 мая 1999 г. состоялось второе обретение мощей великого подвижника. Сейчас мощи преподобного покоятся в раке в Рождество-Богородицком соборе.
Я вошёл. В соборе стоял удивительный, таинственный полумрак. Его можно встретить лишь в редких, наиболее хорошо сохранившихся древних храмах: там, где не пробили поздние широкие окна, а оставили прежние щелевидные, похожие на бойницы. Чем-то особенным веет от могучей, грубоватой кладки (похожей на лепку), от этой тени, почти осязаемо сгустившейся под сводами. Сама тень здесь - покров Тайны.
Поднимаешь взгляд вверх. Врезанные в своды купольные барабаны поражают своей брутальной непохожестью на идеальные круги. Их основания - это что-то среднее между овалом и четырёхугольником... и - парадокс, но ты чувствуешь всей душой, что "им так больше идёт". Полной, скучной "правильности" здесь нет места!
Что было самым красивым в интерьере? В тот пасмурный день мне показалось, что это - полуразмытые, "млечные пути из многочисленных окон-щелей. Поскольку солнца не было, свет лился равномерно во все окна сразу! Из него складывались удивительные геометрические фигуры. В центральном куполе от слабого света шести окон соткалась шестиконечная беловатая звезда - объемная, в окружении почти космического мрака. В боковых - такими же таинственными, неземными голограммами проявились четырёхконечные звёзды - наподобие тех, какими окружён Господь Вседержитель в центре Деисусного чина. Казалось в куполах явились нерукотворные иконы, полностью сотканные из света.
Да, такое чудо можно увидеть только в пасмурный день - и только в таком "дремучем", как каменный лес, и глубоком, как небо, древнем соборе!
Во многих путеводителях указывается, что в нём сохранились фрагменты фресок I половины XVI века. Я долго разглядывал голые серо-белые стены... ничего не видно! "Да уж, вот и верь современным путеводителям!" Вдруг в собор зашла небольшая туристическая группа. Я краем уха послушал рассказ экскурсовода. Она начала показывать высоко - на верхние откосы узких, древних окон. Так вот они, фрески! Ни за что бы не нашёл их без этой случайной экскурсии. Слово "фрагмент" у нас - очень расплывчатое! Величайшие фрески Андрея Рублёва во Владимире сохранились "фрагментом"... в 600 квадратных метров. А здесь "фрагменты" - это небольшие равноконечные кресты в кругах на скосе окон да слабо различимые ангельские силуэты. Это всё, что удалось открыть в ходе кропотливого труда ленинградским реставраторам в 1960-е годы. Тем не менее, для специалистов этого было достаточно, чтоб отнести стенную живопись к "школе Дионисия". Беда в том, что задолго до ХХ века у нас не берегли древности - вот и живём мы, как это ни горько, в стране "фрагментов". И всё же благодатная атмосфера этого храма запомнилась мне на всю жизнь. Не хотелось отсюда уходить.
В глубокой низине за монастырём живописно раскинулась извилистая от островков и рукавов Москва-река. Город за линией ферапонтовских стен и башен обрывается сразу, будто стоишь не на склоне, а на пороге. Дорога сбегает как бы со ступеньки - сначала в пестреющее у подножия село, потом дальше, в поля и леса. Речную долину усыпали зонтики борщевика, буйные июльские травы вымахали в человеческий рост... в общем, хоть и не лес, но сразу понятно, почему на дорожном указателе слово "Можайск" символично перечёркнуто красным. Как раз на этой живописной городской околице когда-то жил известный художник Герасимов: его дом-музей расположен буквально метрах в ста от монастыря, в гуще зелени над рекой. Пожалуй, это самое красивое место в Можайске и окрестностях.
Глядя на этот холм, невольно думаешь: вот бы где стоять можайскому кремлю! Кажется, на берегу Москвы-реки положение города было бы гораздо более удобным во всех отношениях, чем на ручейке. И более логичным. Но в истории основания древних городов, в выборе для них места почти всегда присутствует какая-то тайна. Промысел Божий, часто под видом случая, сам определяет всю нашу историческую географию.
В деревне Исавицы находится глубоко почитаемый в народе источник преп. Ферапонта. По указателю до него всего-то "0,2 км", но в реальности - в три-четыре раза больше. Тем не менее, когда увидишь это чудо, поймёшь, что не зря спускался с холма и петлял по сельским улочкам. Это не просто источник, а целый "городок" с шатровой деревянной церковью, маленькими, но изящными постройками, крестами, скульптурами и роскошными клумбами.
Так уж символично получилось, что от Святого озера в окрестностях Никольского собора до святого источника в окрестностях Ферапонтова монастыря раскинулся весь сакральный, исторический Можайск. И, пройдя неторопливо этим маршрутом, ты уже никогда в жизни не забудешь маленький былинный городок рядом с Москвой.
(1). "Золотой век" этого монастыря пришёлся на XVI столетие, когда игумены его даже участвовали в Великих Московских Соборах. Был сильно разорён в Смутное время. В XVII-XVIII вв. обеднел и даже находился на грани полного запустения. Екатерина II, вообще-то не жаловавшая монастыри, лично пожертвовала на его возрождение 5750 рублей. Вновь разорён в 1812 г. (служил ставкой сначала Кутузова, потом Наполеона, а в окрестностях его 24 августа состоялся знаменитый Шевардинский бой, предшествовавший Бородинскому сражению). Александр I выделил 10000 р. на его очередное восстановление. К моменту революции в когда-то знаменитой обители оказалось всего 10 братьев. Все они были расстреляны. Чудотворная Колочская икона бесследно пропала. В 1993 г. монастырь возрождён как подворье соседнего Спасо-Бородинского, позже стал самостоятельным - но уже женским.
(2). Между прочим, он вошёл в историю не только как человек, лично руководивший захватом и ослеплением Василия II, но и как организатор едва ли не первого в истории Руси сожжения на костре "колдунов": можайского боярина Андрея Дмитриевича и его жены... А говорят ещё, что у нас не было инквизиции! Как учреждения, конечно, не было, а вот практика, к сожалению, была.
(3). После разорений Смутного времени, по переписи 1618 года, в когда-то 12-тысячном Можайске осталось... 90 человек. Вероятно, не все были убиты - кто-то разбежался. Подобная картина, увы, наблюдалась тогда почти во всех городах Центральной России. Всё их уцелевшее население обычно колебалось от нескольких десятков до нескольких сот человек.