Чем истины выше, тем нужно быть осторожнее с ними,
иначе они вдруг обратятся в общие места,
а общим местам уже не верят

Н.В.Гоголь "Выбранные места из переписки с друзьями"

  
   В этой крошечной статейке я не ставлю задачу скурпулезно исследовать ВСЕ возможные (невозможные, вероятные, предполагаемые) факторы жизненного и творческого краха Гоголя, которые привели в смерти как его самого, так и его величайшую трилогию "Мёртвые души". Монографий на эту тему написано множество. Нет смысла повторять общеизвестные вещи. Можно лишь поделиться на правах любви одной мыслью, которая приходит в голову сама и обрастает всё новыми аргументами. Мысль предельно проста:

"-...Ты видишь, я занят серьёзным делом!

Он посмотрел на меня в изумлении.

- Серьёзным делом?!

Он всё смотрел на меня: перепачканный смазочным маслом, с молотком в руках, я наклонился над непонятным предметом, который казался ему таким уродливым.

- Ты говоришь, как взрослые! - сказал он.

Мне стало совестно. А он беспощадно прибавил:

- Ты всё путаешь... ничего не понимаешь"

(А.де Сент-Экзюпери "Маленький принц")

Да, как сказал бы Маленький принц, Гоголь к концу жизни стал "слишком взрослым". Отсюда и его жажда учительства (как позже у Толстого, ещё позже - у Солженицына). Отсюда - и слишком "серьёзное" отношение к своему последнему произведению, перетекшее в сверхценную идею, немного-нимало, всеобщего спасения через эту книгу. Увлечение "общими местами", хотя сам Гоголь писал, что "общим местам не верят". Т.е. со стороны он это чувствовал, а в себе увидел слишком поздно - только когда не осталось ничего другого, кроме как сжечь рукопись.

Вообще, как можно, не ощутив животворящую силу Детства (т.е. без памятования о детстве, без борьбы за обретение в своей жизни "второго детства"), пытаться описать преображение человеческой души, её воскресение из мёртвых!?

Задача совершенно неподъёмная для "взрослого"... разумеется, в той-же терминологии Сент-Экзюпери. Кто не воспринял Детства, вообще не воспринял в Христианстве самого главного.

Для меня лично стало аксиомой: Любовь (или нелюбовь) к Детству - это мерило того, что человек понял в жизни, что он из себя представляет. "Представляет", конечно, в сегодняшнем состоянии (которое у живых может ещё, пожалуй, со временем и измениться).

Одна из основных причин творческих удач Достоевского, Диккенса, Гюго, М.Твена, Сэлинджера, Сент-Экзюпери, Шмелёва, Приставкина... (список можно продолжать бесконечно) - любовь к детству, непостижимое проникновение в его тайну.

Одна из основных причин творческого краха "позднего" Гоголя, "позднего" Толстого, "позднего" Солженицына - тяжелейшая гордыня, дух самозванного учительства и "пророчества" - то есть всё, что полностью противоположно детству. Нельзя быть слишком "взрослым"! Вот нельзя и всё тут... иначе талант обидится и отойдёт. И больше никогда не вернётся!

Только безнадёжно "взрослый" человек ("поздний" Солженицын) мог на полном серьёзе писать рецепт "Как нам обустроить Россию". Только неисправимо "взрослый" человек ("поздний" Гоголь) мог разделять свои "Выбранные места" по дням Великого Поста и настоятельно рекомендовать их к чтению с молитвами - наподобие новых Четьих Миней.

Вообще, может, именно "детскость", и только она, позволяет нам избежать излишнего пафоса, является противоядием от менторского тона - да, по правде говоря, вообще, от мании величия: главного бича любого талантливого человека.

"...Искренность, с которой написано каждое письмо, делает "Выбранные места" томительно смешными и оттого безнадёжными... Ничего не зная о Гоголе, только прочитав "Выбранные места...", наверняка бы сказал, что большего издевательства, глумления над славянофильством нет и быть не может. Но мы мечемся, вечно колеблемся между тем, что видим глазами, и авторским комментарием. Особенно если последний - смерть (В.Шаров "Возвращение в Египет")

Действительно, смерть придаёт всему совсем иную цену.

Искренняя любовь к писателю не мешает, а помогает видеть его болезнь. Причём, к сожалению, именно смертельную. Если б на месте неквалифицированных лечащих врачей Гоголя требовалось поставить подлиный диагноз, он мог бы звучать так: полное отсутствие Детства, Патологическая "взрослость", отягчённая преждевременно старческим желанием всех всему учить.

Как же так получилось? Чем же было наполнено детство этого уникального, но так мало прожившего, человека? Созерцанием психической болезни матери? Страхом перед нечистой силой; жуткими потусторонними голосами средь бела дня (одно из таких явлений он описал со знанием дела, словно вполне обыкновенное, в "Старосветских помещиках"); кошкой, вдруг "превратившейся" в беса настолько убедительно, что он её утопил? Мнимыми эпилептическими припадками, которые он, по собственному признанию, удачно имитировал в школе, чтоб избежать наказания (а может, и не мнимыми? Может, вовсе не имитировал!?) По крайней мере, что-то будто отрубило, ампутировало детство Гоголя так, что он крайне не любил его вспоминать. И, видимо по той же причине, избегал вводить в произведения героев детского возраста. Повторюсь: речь идёт вовсе не о каком-то "мелком упущении", а о ЦЕНТРАЛЬНОЙ проблеме, без которой вообще невозможно адекватно понять жизнь и творчество любого человека. В данном случае, человека как бы без своего детства и без своих детей.

Откуда же могло прийти спасение?

Да, у Гоголя не было, и, скорее всего, не могло быть, своих детей, но это ещё ничего не значит - у Сент-Экзюпери, например, их тоже не было.Но они явились в его творчестве...

Гоголь - мой любимый писатель, и эти строчки ни в коей мере, даже косвенно, не являются упрёком в его адрес. Мы говорим о человеческой трагедии и делаем это от боли - в попытке понять роковую причину, а не осудить. Но причина эта лежит на поверхности. Ведь перед нами, как-никак, феномен, на который просто невозможно не обратить внимания!

Если во ВСЁМ творчестве писателя не встретишь НИ ОДНОГО детского образа (за исключением совсем уж эпизодических), значит, в его восприятии мира, пусть даже гениальном, не хватает всего какой-то одной детальки. Но так уж получается, что именно эта деталька стала связующей, как краеугольный камень: без неё всякий роман на ДУХОВНУЮ тему рассыпается автоматически и необратимо. На любые другие темы можно вполне замечательно писать, вообще игнорируя существование в мире детей. Но если без темы Детства не обошлось даже Евангелие, то уж наши наивные духовные потуги без неё обречены тем более: "Если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное" (Мф. 18;3)

Пока на прежнем этапе творчества Гоголь в колоритнейшем виде описывал вороватых чиновников, у него не было нужды ни в каком противоположном образе, как точке отсчёта. Для христианина такая начальная (и конечная!) точка - образ Божий в человеке. Альфа и Омега: Сам Христос. В нашей практической жизни, пусть и в искажённом (но, всё же, наименее искажённом) виде, этот образ лучше всего заметен в ребёнке.

Итак, только до тех пор, пока Гоголь в нём не нуждался, всё шло как по маслу. Если, по авторскому замыслу, первый том "Мёртвых душ" соответствует первой части "Божественной комедии" Данте, то совершенно логично, что детей в аду нет.

Но чуть только явилась необходимость в положительных героях (причём, не просто положительных, а способных "заразить" светом даже тех негодяев, которые с ним общаются), они вышли совершенно неживыми, неубедительными, искусственными. Не считать же удавшимися литературными образами какого-нибудь Костанжогло (Скудронжогло) или Муразова!? Тем более того жутковатого, до холодка в сердце, князя-правдорубца с чрезвычайными полномочиями, который является в самом конце той части романа, которая, хотя бы и в обрывках, сохранилась.

Как же после этого не сжечь ВСЁ в отчаянии от неверия в собственных героев (в их хоть на капельку "животворящую" силу) и в собственный сюжет (в его жизненность, а не высосанное из пальца, ничем не обусловленное "покаяние" и "исправление"!)

Справедливости ради надо сказать, что не только у Гоголя, а, пожалуй, во всей русской литературе до Достоевского, не было ярких детских образов. Так уж выходит, что взрослому человеку (как и целой культуре целого народа!) до детства надо ещё "дойти". Дорасти, преодолевая в себе патологическую пафосность.

И только тогда в литературе способны появиться по-настоящему убедительные взрослые положительные герои. Это парадокс, но он неизбежен. Лишь постольку, поскольку Алёша Карамазов, или князь Мышкин, сумели сохранить "детскость" в своей взрослой жизни, они выглядят абсолютно достоверными, не надуманными, не искусственными. Весь секрет жизненности этих образов - Детство. Просто они любят, чувствуют и понимают детей, и потому мы верим им. А Гоголь сам был "взрослым" и потому своим "взрослым" героям - не поверил. Они не оправдали его надежд. И сгорели! Вместе с рукописью.

Только графоман может убеждённо считать, будто писатель - царь и бог в своих произведениях. Сама логика жизни не даёт хоть сколько-нибудь талантливому автору быть волюнтаристом: неожиданно и произвольно приписывать героям поступки, на которые те явно неспособны; поворачивать сюжет, как дышло - так, что сам перестаёшь верить в его правдоподобность.

Почему, например, в покаяние Раскольникова или нравственное преображение Дмитрия Карамазова полностью и безоговорочно веришь, а Чичикова - нет? Гоголь графоманом не был, поэтому и он, в конце концов, - НЕ ПОВЕРИЛ.

Конечно, невозможно свести всё к одному фактору, и наличие проблемы, обусловленной в статье, вовсе не исключает клубка других проблем, которые в сумме и привели Николая Васильевича к столь фатальному исходу. Но хотя мнений может быть бесконечно много, всё же каждому из нас дано видеть со своей колокольни.

Трагедия Гоголя, крах его всероссийской христианской проповеди предстаёт передо мной именно в таком свете.

Без Детства (с большой буквы: в его почти мистическом (Адамовом, а после - Рождественском смысле) нет Христианства!

"Бог стал Ребёнком, поэтому Рождество Христово есть праздник всех детей. Но одновременно - и всех, кто взыскует той детскости, которую ход времени сокрыл в самых глубинах их сердец. Следует подчеркнуть, что возвращение к сей детскости - это не просто психологическая потребность человека, но предпосылка его спасения, о чём свидетельствует Сам Господь...

Данный факт указывает на существование иной молодости и иной старости, отличных от тех, которые нам известны как вехи на шкале обычного земного времени."

(Игумен Христодул, гора Афон)