По водным артериям Руси
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Новый сборник очерков. Сюда перемещён очерк "Кириллов" из ВЦМГ - как "Кирилло-Белозерский монастырь", а также включены очерки "Чебоксары" и "Городец", ранее выложенные отдельно.
|
По водным артериям Руси
Оглавление:
Вступление
Май
Чебоксары
Городец
Ярославская земля
Рыбинское море
Череповец и Горицы
Кирилло-Белозерский монастырь
Вступление
Когда-то водные артерии были главными дорогами Руси. Крупнейшие и красивейшие города средневековья вырастали в основном вдоль этих дорог. Вся их застройка стихийно складывалась таким образом, что лик города всегда был обращён к реке. Путешествуя на корабле, мы до сих пор видим эти лики -- древние, но вечно живые.
Моя книга -- способ сказать "Здравствуй" многим старинным городам России. "Здравствуй -- и спасибо, что ты есть!" Это ещё и поклон многим природным красотам, которые особенно ярко открываются с воды. Наконец, это поклон самой Воде -- земному образу небесной Воды Живой...
Часть I. Казань -- Кижи
Май
Кто-то очень хорошо сравнил
двенадцать месяцев с
двенадцатью учениками Христа.
Май -- это Иоанн Богослов,
апостол любви,
любимый Христов ученик.
В.А. Никифоров-Волгин
Из всех моих путешествий майское 2007 года было, пожалуй, самым красивым, длинным и запоминающимся. Маршрут: Казань -- Москва -- Санкт-Петербург (разумеется, с заходом в Кижи и на Валаам) на теплоходе "Дмитрий Пожарский". Путешествие на русский Север: к монастырям Заволжской Фиваиды, чудесам деревянного зодчества и -- величайшим озёрам Европы. Причём, сразу после открытия навигации: с 13 мая! Сочетание красот только что проснувшейся реки -- и вечно дремлющей, вечно хранящей тайны древней архитектуры.
Прошло несколько лет, прежде чем незабываемые впечатления устоялись и -- улеглись в страницы книги. За минувшие годы я уже успел написать по мотивам той поездки отдельные очерки ("Новый Иерусалим" в сборнике "Великие церкви малых городов"; "Валаам" и "Александро-Свирский монастырь" - в "Знаменитых монастырях Руси"). Повторять их здесь не имеет смысла. Поэтому я опишу только отрезок пути Казань -- Кижи: без ответвления маршрута на Москву и последнего, "свирско-валаамского" кусочка путешествия. Из поволжских городов мы останавливались лишь в Чебоксарах, Городце и Ярославле (своеобразная выборка... вероятно, случайная). Так что дублировать собственную книгу "По святым местам Поволжья" опять-таки не придётся. А вот Кижи!.. их я ещё нигде не описывал, хотя из всех мест на Земле, какие довелось видеть, это -- одно из самых красивых... и уж точно ни на что не похожее, ни с чем не сравнимое!
А ещё -- главной "достопримечательностей" поездки стал... сам май. Красивейший месяц в году. Любимый месяц моего детства. К сожалению, он перестал быть таким во взрослой жизни. На долгие годы сделался месяцем тоскливо-тревожным (тому много причин, одна из них, наверное -- назойливые воспоминания, которые он навевает!). И вновь "реабилитировал" себя в моей жизни, пожалуй, как раз в 2007 году. Вот этому-то реабилитированному маю я и хочу посвятить первую главу.
Да, в маетном мае очень трудно жить в настоящем -- так и смывает в прошлое! Значит, надо, чтобы новые впечатления были не слабее старых. Только тогда мы сможем понемногу нащупать пульс собственной жизни -- здесь и сейчас. Господь нам в том да поможет!
Когда подошёл день отправления в путь, как раз наступило короткое майское похолодание. Погода стояла пасмурная и даже мглистая. Несколько раз гулял над рекой серо-серебристый дождик. Кто бы мог мечтать, что через два дня наступит настоящая летняя жара! Река, всего недели три назад вскрывшаяся ото льда, казалась блестящей, свежей, специально для нас приготовленной дорогой.
Высокие лесистые берега вздымались тучками, на которых играли отблески зелёного рассвета. Словно лучи от небывалой зари падали на все выступающие грани берега. Или, наоборот -- не выступающие, а укрытые. Зелень восходила клубами в дыму серых ветвей. Пеной вставала на верхушках сухопутных волн. Изумрудные пожары ярко и свежо отражались в воде. Но пока это зарево было ещё совсем не сплошным. Будто кисточка небрежно гуляла по влажному листу. Расплывались и разливались болотная, фисташковая, малахитово-дымчатая краска. Потоки светлой майской лавы мягко струились по склонам и тонули в тёмном болоте голых участков леса. От этого молодая листва ещё больше походила на свет. В пасмурный день она ярко мерцала и согревала душу.
Иногда из переливов зелёного и серого составлялись причудливые орнаменты и рисунки: сходили к воде широкие и узкие световые дороги, рассыпались фейерверки, прятались и высовывались косматые зверьки. А то казалось, что зелень колосится нивой поверх чёрных стеблей.
Или мелькнёт, например, холм, пушистый, как цыплёнок -- только в зелёном, а не жёлтом пуху. Местами пух и впрямь переходил в разреженное золото. Иногда стайки деревьев-цыплят жались под крылышко горы, а кругом них царили серые перья. Над рекой-то гуляют вечные ветра, и новорожденная листва их боится. Тут тебе не город! Сюда май приходит с опозданием, с опаской, после долгой разведки.
Иногда малые изумрудные островки ярко полыхали на фоне более тёмного берега. И почему это они зазеленели раньше "материка"? Но местами и на самом берегу сгущалось вдруг много узорно-зелёных куполов, встающих друг над другом.
Там и сям в листве искрились густо-золотистые россыпи серёжек, выделяясь посреди мая сентябрьским отсветом. "Весна -- это осень наоборот", - пришло вдруг мне на ум. Осенью лес такой же перламутровый, подёрнутый светящейся проседью, только сейчас цвета кто-то поменял. Получились павлиньи оттенки. Жаль, солнца нет! Или... или уже есть?
Где-то часа через два после отплытия я заметил первое окно в небе -- и серебряный луч из него: сначала в воздухе, потом ослепительно-контрастно -- в серой реке. Словно старое серебро начали чистить от черни и провели сначала одну свежую, сияющую полосу.
Со огромных космических кораблей спускались на воду млечные лучи. И всё гуляли над рекой то дождик водяной, то дождик лучей.
Весенняя река заискрилась светлячками. Перо расходящихся ворсинок-волн следовало за кораблём, играло со светлячками, весело качая их. Поплыли по воде высокие башни из отражённых облаков. Вот гигантская шляпа с пером приветственно взмыла над нами. Каждую минуту что-то менялось, как в калейдоскопе. Бездонная голубизна манила в себя.
Я долго стоял на корме. Теперь вся дорога за нами состояла из сплошного света. Временами она разделялась на две колеи. Колеи выходили прямо из неба и скользили... тоже по небу, потому что река стала небом.
Иногда вокруг облаков вспыхивали нимбы, и небо превращалось уже в какую-то совершенную икону.
Я перевёл взгляд ниже -- на лохматый берег.
Чуть только заскользили по его переливчатому ковру первые солнечные лучи-проталинки... это чудо уже невозможно было сравнить ни с чем! Вот вспыхивает сначала крошечный участок берега. Потом луч расширяется, захватывает соседние участки. Кажется, что изнутри, по ту сторону холста, мир светится.
Разве что один Куинджи смог бы передать такую игру света и теней! Брызги отражённого зарева, гирлянды, медленно гаснущие -- и тут же снова кем-то возжигаемые. Овальные и полупрозрачные, как воздушные шарики -- и будто такие же невесомые. То золотистые, то серые крылышки прозрачными видениями преображали пейзаж.
Да разве забыть когда-нибудь эти неоглядные дали с перебегающими тенями облаков. Всё переливалось контрастными пятнами: суша -- вода, леса -- луга, свет -- тень... Как гигантская мозаика. Будто светлячки там и сям ползли по берегам -- и ведь как быстро ползли, сменяя друг друга!
Именно с воды как-то особенно видна красота Мира. Мир, родившийся из воды, отражается в воде.
"Хвалите Его небеса небес и вода, яже превыше небес".
Когда я перешёл на другую палубу, то поразился: в одном дне поместились две погоды, поделив меж собой мир ровно пополам. С одного борта и небо, и река открывались синие-синие, ясные, с другого -- тёмные, как сажа. Не то грозовые, не то поздне-осенние.
Контраст отразился и в ландшафте берегов. Земной пейзаж, как и небесный, пересекла граница, тянущаяся параллельно курсу нашего судна. С левого, очень низкого берега, иногда стайками забредали в воду деревья -- весенний разлив ещё не совсем спал. Иногда они выстраивались в цепочки, как облака в небе -- словно пытались их отразить, только заменяли белый цвет зелёным.
Я присмотрелся: левый берег тянулся -- ложный, пунктирный, бывший. Настоящий -- на несколько километров дальше. Река здесь -- не река, а водохранилище. "Перестроенная" в советское время Волга кажется не коридором, а анфиладой комнат. Всё время выходишь из одного огромного зала в другой.
А правый высокий берег -- длинный остромордый зверь, всё время обнюхивающий те дали, в которые мы плывём. Может быть, это -- необъятный зелёный крокодил. Или -- двустворчатая раковина: когда ветер стихает, успокоившаяся река удваивает его.
Проплыл по левому борту Мариинский Посад, с двумя среброкупольными церквами под сереброкупольным небом -- бывшее село Сундырь, необыкновенно разросшееся в XIX в. и в 1856 г. преобразованное в город.
Это уже, можно сказать, самый центр Чувашии -- отсюда меньше 50 км до её столицы. Скоро мы пройдём шлюз Новочебоксарской ГЭС, и древний "Шупашкар" (Чебоксары) примет нас в гости.
Чебоксары
Стало видно впереди, что цепь холмов правого берега чуть размыкается. Её раздвинула бухта, похожая на устье большой реки. А сразу за ней заискрилась домами и церквушками пологая гора -- как россыпь жемчужин на бархате. Созвездия дальних крыш, окошек, куполов в зелёном небе холма - том "твёрдом небе" древних людей, которое здесь мы вдруг увидели снаружи.
Вот залив приблизился. Это были широкие "врата в Волгу" полумиллионного города. Сам он, тесно обняв бухту своим центром, всеми остальными районами спрятался от главного русла за деревьями. Так уж спроектированы Чебоксары: на воде -- только историческая часть, новые районы -- за зелёной природоохранной зоной. Из-за этого большущий город появляется перед теплоходом неожиданно: раз -- и раскрыли шкатулку с сокровищами. А сокровищ здесь много!
Древний город, первое упоминание о котором относится к 1469 г., а фактическое основание как крепости - к 1550-м гг. (сразу после взятия Казани), сохранил такое созвездие архитектурных памятников, о котором люди, не бывавшие здесь, даже не подозревают! Введенский собор XVII века; несколько приходских церквей, лишь немногим более молодых; великолепные ансамбли двух монастырей (один из которых, Троицкий, стоит маленьким кремлём на самом мысу у входа в залив): вот -- многочисленные древнерусские памятники современной чувашской столицы.
Ещё знаменитый путешественник Адам Олеарий в XVII в. назвал Чебоксары красивейшим городом на Волге. Почти в таком же восторженном духе отзывалась о нём Екатерина II. В 1848 г. в "Казанских губернских ведомостях" писали: "Из числа городов Казанской губернии, по своим церковным древностям, особое внимание обращает на себя город Чебоксары. С большой вероятностью можно думать, что сей город был озарён светом христианской веры прежде самой Казани. В то время, как Святитель Гурий вступил в пределы покорённого Царства Казанского, он уже нашёл несколько Христиан в Чебоксарах".
Именно св. Гурием в 1555 г. был заложен деревянный Введенский храм, на месте которого век спустя возвели ныне стоящий каменный -- главную святыню Чебоксар. Больше всего я мечтал побывать в том соборе, который в прошлогодний мой приезд -- довольно поздно вечером, - был уже закрыт(1).
Сейчас тоже был вечер, но ещё совсем ранний. Не вечер, а вечерок... Теплоход свернул в бухту и причалил (видимо, одним из первых в истории!) к новому, открытому лишь в этом году речному вокзалу. "Прошлогодняя" деревянная пристань стояла на той стороне залива, у самых стен Троицкого монастыря. Сейчас дорога в главные храмы города была длинней, но интересней! По набережной, по дамбе через залив, мимо фонтанов...
Залив этот для Чебоксар -- почти то же, что площадь Сан-Марко для Венеции. Здесь есть свой знаменитый собор... точнее, целая Соборная гора. А на "нашей" стороне: театр, Национальный музей, речной вокзал, многочисленные кафе и аттракционы. Залив -- объединяющий центр Чебоксар, амфитеатр, зал под открытым небом. Ничего подобного нет ни в одном другом поволжском городе... да наверное, и не только в поволжском!
В центре "площади" сноп гигантского фонтана бьёт прямо из воды. Дальше, вверх по заливу, виднеются другие грандиозные фонтаны, ещё и ещё, высотой с дома. Они, пожалуй, не уступят тому знаменитому петербургскому, который совсем недавно был устроен на Неве, у Васильевской стрелки... Одна из приятных особенностей современной России: за последние годы, в культурном смысле, достаточно условны стали понятия -- столица и провинция. Если не так давно Москва и Питер и по внешнему облику, и по уровню жизни выделялись над всей советской страной, как Эльбрус и Казбек, то сейчас десятки больших и малых, исключительно благоустроенных городов вызывают даже определённую зависть у "столичан". Культурных столиц у России стало много.
Залив, как водоплавающими птицами, весь усеян лодками и катамаранами. Идёшь по мосту и весело думаешь: "И вода, как суша, населена!" Она здесь такая... будто нарисованная! Яркая и радостная, как церковные фрески.
Противоположный берег залива -- пологая Соборная гора. Золотые, зелёные и синие купола весело и живописно разбегаются по её склону каскадом. Вот башенки барочных церквей, и тут же, рядом -- более древние пятиглавия в стиле Московской Руси, шатровые колокольни. Будто и не город, а какой-то музейный макет города, на блестящем стеллаже Волги...
Клубится единой мохнатой тучей майская зелень, искрятся только что включённые по весне фонтаны, кричат чайки над простором. Праздник под названием Первый День Путешествия, под вечер достиг своей кульминации. На душе -- чувство какого-то апогея, какого-то высшего аккорда весенней радости...
А апогей древнерусского ансамбля на холме -- несомненно, Введенский собор. Он и выше всех на "лесенке" церквей, и древнее всех! Полого поднимаются друг над другом храмы, обозначив собой, как белыми ступеньками, плавный наклон берега. На самой кромке залива -- Троицкий монастырь с тремя церквами XVIII века. Рядом - Успенская барочная церковь-башенка 1763 года. Очень красиво и нежно переливаются мелкие звёздочки на её голубой кровле и куполе. Левее начинается склон, увенчанный пятью зелёными куполами церкви Михаила Архангела. Она -- 1701 года... словно здесь так нарочно задумано -- чем выше по холму, тем древнее! Наконец, ещё левее и выше -- пятиглавие и белая колокольня самого Собора, поверх густого облака зелени, отражённой в заливе.
Даже по меркам верховьев Волги это была бы ещё какая древность - 1651 год! Задуматься только... Едва-едва, робко занимался "золотой век русских городов". Только что успели освятить знаменитую церковь Ильи Пророка в Ярославле, чуть-чуть не достроили Троицкий собор Ипатьевского монастыря в Костроме. Почти полвека оставалось до возведения легендарной церкви Димитрия на Крови в Угличе! Ещё и в помине не значился тот Ростовский Кремль, который мы знаем -- ставший одной из "визитных карточек" Золотого Кольца... а в Городце, Кинешме, Плёсе, Романово-Борисоглебске (Тутаеве) не было ни одной из ныне украшающих их великих церквей -- во всяком случае, в современном виде.
В нашем Среднем Поволжье чебоксарский собор -- третий по древности из всех сохранившихся больших храмов -- после Успенского в Свияжске (1555-61) и Благовещенского в Казани (1555-62). Причём, поразительно, что, в отличие от свияжского и казанского, он действовал даже в советское время, закрываясь всего на 5 лет (1939-44). В Союзе было лишь несколько городов, где даже в самые лихие годы службы продолжались в главном соборе! Обычно верующим оставляли, в лучшем случае, маленькую кладбищенскую церковь "на отшибе". Чебоксары уникальны: Введенский кафедральный храм вошёл в ряд таких вовсе не закрывавшихся (или закрывавшихся ненадолго) знаменитых соборов как Успенский во Владимире, Троицкий во Пскове, Воскресенский в Романово-Борисоглебске (Тутаеве). Естественно, в нём всё сохранилось! Древнейшие в Чувашии настенные росписи, древнейший иконостас... А самое главное -- молитвенный дух, роднящий это место с самыми великими и почитаемыми храмами Святой Руси.
Отдельно от собора, к юго-западу, стоит современная ему восьмигранная звонница с белым шатром -- не столько высокая, сколько массивная: зрительно -- больше чем вполовину ширины храма. Когда подходишь ближе, видна её особенность -- целых три яруса "звона" под шатром: исключительная редкость для XVII века. Формы колокольни и собора сочетаются идеально: более тонкая и высокая звонница рядом с таким приземистым храмом выглядела бы непропорционально.
Рядом, на той же живописной горе возвышается дом купца Зелейщикова 1697 года -- редкий даже в масштабах России пример сохранившейся жилой архитектуры XVII века. Вот такая панорама... я не мог оторвать от неё взгляд всё время, пока шёл по длинному мосту!
Берег-холм, несущий на себе все эти храмы-хоромы, наконец надвинулся и... засиял.
Я посмотрел от подножия на усыпанные одуванчиками покатые лужайки -- издали травы не видать, всё жёлтое! - и подумал, что ещё совсем недавно, месяц назад, на них лежал снег... Будто сугробы из белых просто взяли да превратились в ослепительно-золотые.
Склон светился от одуванчиков, отражал ими солнечный свет. Над этой огнистой россыпью белел Михаило-Архангельский храм с ярко-зелёными куполами. Восходила к нему по диагонали дорожка, словно пробуренная в одуванчиках. Храм этот -- идеальный белый куб с простенькими, но очень симпатичными наличниками в стиле уходящего XVII века. Пёстрые солнечные зайчики, чередуясь с лоскутными тенями молодой листвы, словно подчёркивали их объёмность и... древность. Сколько раз распускалась и опадала листва -- а церковные узоры всё белеют, светятся под ней!
Всего метров сто -- от Михаило-Архангельского храма до Введенского. Пологая улочка возводит к воротцам соборной ограды, а за ней распускаются долгожданные сине-звёздные купола... и как солнышко -- золотой центральный.
Введенский собор -- традиционно пятиглавый и четырёхстолпный, но при этом... совершенно непривычной для своего времени конструкции! Как правило, у храмов XVI - XVII вв. пятиглавие сдвинуто к востоку: два из пяти куполов находятся над алтарём. Здесь же маленькие "шеломы" с крестами расставлены над прямоугольником крыши симметрично. А алтарь, как оказалось, занимает только апсиды (полукруги, пристроенные к основному объёму): иконостас внутри крепится к восточной стене, а не к двум дальним столпам, не заслоняет их. Так что когда находишься в соборе, видишь -- как чудесный расписной ларец, - сразу весь его четверик: все четыре столпа и все пять световых куполов, врезанных в своды! При площади всего 13 на 19 метров, он выглядит просторным и исключительно торжественным. Казалось бы, именно так строить -- проще всего (и с инженерной точки зрения, и для удобства прихожан), а вот... как ни странно, других храмов подобной конструкции практически не встретишь: Введенский Чебоксарский -- уникален! Может, потому, что здесь, в провинции, строили "по-народному, по-простому", а не пытались слепо копировать Успенский собор Москвы -- образец на два с лишним века для большинства кафедральных соборов русских епархий.
Имена зодчих остались неизвестны, как и точная дата завершения постройки. Но, по более поздним источникам, возводили собор нижегородские мастера. Именно в тот период их артели особенно активно работали в Поволжье, строили (начиная с 1650-х гг.) грандиозный ансамбль Макарьевского Желтоводского монастыря.
Входишь в длинный западный притвор, напоминающий галерею. Здесь тебя встречает подобие иконостаса во всю длину - "предиконостас", если так можно выразиться. Слева из неё -- проход в боковые приделы: священномученика Харалампия и Алексия Человека Божия. Справа -- могилы с неугасимыми лампадами двух архиепископов, управлявших молодой Чувашской епархией в ХХ веке: Илария († 1951) и Вениамина († 1976). В центре сплошной стены икон отверсты старинные чугунные врата в основное помещение собора... и ты замираешь, переступая священный порог.
Как просека меж круглых, почерневших от времени столпов, тянется высокое центральное пространство храма, упираясь в золотую зарю иконостаса. Пунктирно отчёркнутое от боковых нефов киотами, увешанное люстрами и паутинами отдельных солнечных полос из узких окон, оно уже с порога формирует непередаваемое ощущение собора -- именно древнего кафедрального собора, а не просто церкви, пусть и большой. Высокий интерьер сразу как бы втягивает в себя. Золотая галерея уходит далеко вперёд, к алой, как тюльпан, надписи "Христос воскресе", озаряющей полумрак... и душа тянется туда, на её свет, как на аромат цветка.
Годовая мечта исполнилась! Собор наконец впустил меня...
Шла вечерня. Это была последняя пасхальная служба, на которой мне довелось побывать в том году: через три дня предстояло Отдание Пасхи.
Золото иконостаса, торжество отверстых Царских врат, пламенно-красные ризы священников -- словно живой огонь исходит из алтаря... всё это было -- как светлый сон наяву. Отстоять одну из пасхальных служб в таком древнем, намоленном храме -- это что-то непередаваемое. Годы прошли -- а не забывается!
Пасхальная весна словно сгустилась в этом соборе -- стала вечной под его каменным небом. Рядом с букетами тюльпанов огоньки свечек особенно похожи на золотистых пчёл: подлетают в сумерках в чьих-то руках, добавляются в густой праздничный рой. А народу совсем немного... меньше, чем цветов, меньше, чем свечек!
От тёмного цвета стен огоньки кажутся ещё ярче, а тюльпаны и пасхальные ризы священников -- ещё алее и праздничней. Лучи солнца, прорываясь в окна, видятся на заземлённом фоне стен -- неземными.
Бог в Своём храме присутствует, и от этого так красиво!
Своды таинственно-темны, как ночное небо. Попробуй различи хоть что-то! А ведь очень символично получилось! Как в небе мы не видим Бога, так и здесь... Не видим, но чувствуем.
Впрочем, кое-что из сплошных росписей века XVIII всё же проступает сквозь почерневшую олифу.
Вроде бы, масляная послепетровская живопись, а вроде бы... Пришло мне в голову выражение "замаскированные фрески". Через несколько лет довелось купить подробную книгу об этом соборе (она вышла лишь в 2009 г., так что в том путешествии "до неё" оставалось ещё 2 года). Когда точно были выполнены росписи, не знают даже исследователи (древний архив собора погиб в одном из пожаров), но чутьё меня не обмануло -- под 4-5 слоями масляной краски, действительно, была обнаружена штукатурка с водяной краской, то есть фрески. Датируют их лишь "с точностью до века" : XVII век - сами фрески, XVIII -- позднейшая запись, тёмно сверкающая, как намасленное пасхальное яйцо. Но очевидно, и в XVIII-м всё выполнялось по старой кальке: все сюжеты и фигуры. Так что... чудо! перед нами как-никак единственный в Чувашии пример верхневолжских по стилю древних настенных росписей! Мне лично они напомнили фрески (1772 г.) угличского храма "на Крови" - с такой же пластикой суетно-подвижных фигур и такими же пухловатыми, но выразительными лицами...(2) некоторым исследователям -- кашинскую школу живописи, кому-то - "сопляковские" фрески Нерехты... но, в общем, ареал понятен!
Пока промыта-расчищена вся северная стена и два ближайших к ней столпа. Всё остальное, особенно своды -- сажисто-чёрные. Контраст поразительный! Работала группа профессиональных реставраторов из Петербурга. Увы, приход сумел оплатить лишь часть работы, и реставраторы уехали... может, навсегда, а может, даст Бог, до лучших времён -- хотелось бы верить.
Зато раскрылся целиком весь "Акафист Пресвятой Богородице"! 25 подробно написанных сцен -- в 5 ярусов: все 12 икосов и 13 кондаков. Под каждым сюжетом пунктуально приведена цитата. Вообще, традиция иллюстрировать Акафист Богородице в посвящённых Ей храмах существовала на Руси издревле. А вот то, что на южной стене (абсолютно так же -- 5 ярусов по 5 сюжетов) представлен весь Акафист Иисусу Сладчайшему -- это уже уникальная особенность чебоксарского собора.
Кроме того, на северной стене в нижнем ярусе изображён Четвёртый (451 г.), а на южной -- Пятый (553 г.) Вселенский Собор. Обычно в кафедральных храмах Руси изображались все семь Вселенских Соборов - "семь столпов Церкви". Почему здесь из всех Соборов были выбраны лишь эти два -- остаётся загадкой! Хотя, возможно, в духе того времени, это имеет вовсе не богословское, а совершенно прозаическое объяснение. Может быть, тогдашние ктиторы (благотворители) храма, заказчики росписей, носили имена в честь кого-то из Свв. Отцов Четвёртого и Пятого Соборов. Из-за гибели архивов храма в XVIII веке, мы не знаем этих имён... Подробная документация истории Введенского собора начинается лишь с XIX столетия.
Росписи западной стены уникальны тем, что здесь, кроме традиционного Страшного Суда и нескольких сцен из Апокалипсиса - подробные изображения мученической кончины всех 12 Апостолов... точнее, 11-ти первых Апостолов и Павла (так как Иоанн Богослов, единственный из Двенадцати, скончался ненасильственной смертью). Суетно-жестокий языческий мир, расправлявшийся всеми видами казней с Божиими Светочами, похож здесь (особенно, в таком почерневшем колоре) на какой-то ад земной, где люди вместо бесов.
Вообще, программа соборных росписей получилась простая и логичная: как только входишь -- правая стена посвящена Христу, левая -- Богородице, тыловая -- Апостолам.
На сводах росписи почернели сильнее всего -- вообще ничего не разглядеть, как в закопчённой печи. Или это просто свет, оживляющий прямым попаданием даже самые тёмные росписи внизу, не достаёт до 13-метровой высоты... Несколько лет спустя я поразился, когда увидел старые фотографии в альбоме, посвящённом этому собору. Огромные, изумительно чёткие, неземной красоты лики взирали со сводов. Даже на чёрно-белых фото 1930 года (сделанных научной экспедицией А. И. Некрасова) это выглядело каким-то чудом! Никогда мне не забыть лик Спаса Нерукотворного -- на огромном белом "убрусе" в самом центре свода! Западнее его, над входом в храм - "Коронование Богоматери", восточнее, почти над самым иконостасом -- Господь Саваоф, благословляющий мир обеими руками, и -- Распятие Христово под Ним. Вот -- своеобразная центральная "ось" Богородичного храма! По бокам её на сводах, как обычно -- Двунадесятые Праздники.
Можно было бы ещё долго рассказывать про этот собор. Про удивительный иконостас (как и росписи, XVIII века): золочёный, барочный, 5-ярусный, со скульптурным изображением Сошествия Св. Духа на Апостолов -- редкий сюжет для Царских врат! Про многочисленные чудотворные иконы, в истории которых -- вся духовная жизнь Чувашской земли. Тут уж, действительно -- святыня на святыне! Даже ещё ничего не прочитав про этот собор, как-то по-особому ощущаешь присутствие особо намоленных икон, "окон в Небо"...
Здесь есть образа древнее самих Чебоксар! Слева от Царских врат -- главная святыня Чувашии: Владимирская икона Божией Матери, которой благословил город в 1555 г. свт. Гурий Казанский. Но сама икона -- не XVI, а XV века: один из древнейших в России сохранившихся списков "Владимирской". Когда в 1957 г. во Всесоюзном центре им. И. Э. Грабаря, в Москве, была проведена её реставрация, под четырьмя позднейшими слоями красок открылось изумительное письмо эпохи, близкой к Андрею Рублёву. С тех пор икона находилась в Чувашском художественном музее, но в 1994 г. возвращена в собор. Это возвращение -- само по себе чудо: такие древние "произведения живописи" государство совсем нечасто и неохотно передаёт Церкви. Святыня вернулась туда, где находилась с XVII века -- с самого момента постройки каменного собора. До этого, в XVI-XVII вв., она пребывала в пригородной (ныне в черте Чебоксар) Геронтиевой пустыни, на знаменитой Владимирской горке.
Икона XV века врезана в центр большой иконы XVIII в. (это вообще "странная" особенность Введенского собора, встречающаяся в нём на каждом шагу): свв. Гурия Казанского, Сергия Радонежского, Алексия Человека Божия и священномученика Харалампия. Эти святые, в честь которых называются приделы в соборе, будто держат главный образ Чувашской земли.
Но есть в храме и ещё более древняя икона. В большой образ Николая Чудотворца XVIII века вделан его же каменный "вершковый" образок... XIV столетия! На оборотной стороне -- такие же резные, рельефные изображения Михаила Архангела и свт. Василия Великого. Это одна из самых старых икон, когда-либо находимых на территории Среднего Поволжья. Обретена она была в 1751 г. в селе Ишаки Козьмодемьянского уезда (ныне Чебоксарского района) и почти два века находилась в храме этого села как главная местночтимая святыня. С разорением храма в 1930-е годы, была перенесена во Введенский собор. Подобные каменные "вершковые" иконы -- тоже св. Николая, - находили до революции и в нашем Свияжске (свияжскую, ориентировочно, датировали и вовсе XII веком!), Булгаре, Цивильске, в селе Куюки... итого несколько древнейших "аспидных" образов булгаро-татарского периода. Это показатель частичного, ограниченного распространения христианства среди местных народов ещё до 1552 г. - как бы "предкрещения" нашего региона. Древнейшая святыня Чувашии находится сейчас в киоте у северного клироса.
Рядом, в киоте северо-восточного столпа -- чудотворная икона свв. Гурия, Варсонофия и Германа Казанских с частицами их мощей. Епархия-то у нас до ХХ века была одна. Главные святые Казанские остались до сих пор как бы главными "чувашскими" святыми!
Интересно, что сама икона изображает лишь свв. Гурия и Варсонофия. А образ св. Германа отчеканен на небольшом серебряном ковчежце с его мощами, вложенном в центр доски позже -- ибо позже состоялось его всероссийская канонизация. Получается, здешний древний образ "помнит" разные этапы прославления Казанских Чудотворцев.
В киоте юго-восточного столпа -- икона священномученика Харалампия "с житием". Как я говорил, в соборе есть отдельный придел в его честь. Вообще этого святого очень почитают в здешних краях. Епископ-мученик, имя которого означает "Сияющий радостью", был казнён в Римской империи во время гонения на христиан при Септимии Севере. Издревле почитался в народе покровителем земледелия, хранителем от "тлетворных ветров", засух и неурожаев. "А у нас же чуваши-то -- в основном крестьяне: земледельческая республика!.. вот и молятся ему все!" - как объяснила мне однажды монахиня Тихвинского Цивильского монастыря, где тоже есть храм св. Харалампия.
Из чтимых молодых икон (рубежа XIX-ХХ вв., что по меркам такого древнего храма, конечно, молодость) можно назвать образ Богоматери "Семистрельной", иначе именуемый "Умягчение злых сердец". Перед ней молятся о примирении тех, кто в ссоре, о взаимном прощении обид, упразднении всякой неприязни. "Умягчи наша злая сердца, Богородице, и напасти ненавидящих нас угаси и всякую тесноту души нашея разреши, на Твой бо святый образ взирающе, Твоим состраданием и милосердованием о нас умиляемся и раны Твоя лобызаем; стрел же наших, Тя терзающих, ужасаемся. Не даждь нам, Мати благосердная, в жестосердии нашем и от жестосердия ближних погибнути, Ты бо еси воистину злых сердец умягчение".
* * *
С собором этим связано довольно важное событие моей жизни. Именно здесь я впервые купил акафист "Слава Богу за всё", о котором давно слышал, но к стыду своему, ещё ни разу не читал. Его составил митрополит Трифон (Туркестанов) (1861 -- 1934) - сподвижник св. Патриарха Тихона, личность светлейшая, даже на фоне многочисленных святых того времени. Его акафист -- это самый радостный гимн Богу в новейшей истории Церкви, самое личное к Нему обращение... потому и написанным оно могло быть только на русском языке. Одно дело -- богослужения (для которых специально и создавался церковнославянский), другое -- поэма в прозе, рождённая живым горением сердца. Будущий архиерей и вправду "слабым беспомощным ребёнком родился в мир" - но Бог чудесно сохранил практически нежизнеспособного младенца... чтобы тот, поправившись и повзрослев, смог воскликнуть: "Слава Тебе, призвавшему меня к жизни... Слава Тебе за каждый шаг жизни, за каждое мгновение радости..."
И под этим Акафистом, как под знаменем, я тоже вступил той весной в совершенно новый период жизни, новое "мгновение радости"...
Когда смотришь на мир светлым, незамутнённым взглядом -- мир отвечает тебе тем же. Именно это и случилось, вернее, началось, в тот вечер в Чебоксарах. Помню, я раскрыл книжку уже на палубе теплохода. Оставалось минут 20 до отплытия, и глядя на дивную панораму вечернего города (солнце светило с той стороны многочисленных куполов), я начал читать... разумеется, не вслух.
И -- что-то случилось! Совместилась бесконечная красота сотворённого мира и красота Акафиста, воспевающего и Творца, и мир. Душа всё чувствовала, а глаза всё видели. Всё было -- и внутри, и вовне. Всё было -- наяву:
Господи, как хорошо гостить у Тебя: благоухающий ветер, горы,простертые в небо, воды, как беспредельные зеркала, отражающие золото лучей и легкость облаков. Вся природа таинственно шепчется, вся полна ласки, и птицы и звери носят печать Твоей любви. Благословенна мать-земля с ее скоротекущей красотой, пробуждающей тоску по вечной отчизне, где в нетленной красоте звучит: Аллилуйя!
Город, весь в белых крапинках церквей, казался против света невесомым, парящим. Будто это воздух разных цветов соткался в цельное видение. Воздух разных цветов -- это же радуга. А вот и она, уже настоящая!.. Обломочек в тучах, но какой красивый! По форме почти как пасхальное яичко. А по цвету -- как перелив небесной мантии... Чудный, яркий глаз умиротворённо глянул на нас из-за Волги, освятил тот вечер.
А пейзаж, тронувшись, начал вдруг чуть заметно поворачиваться... это мы, наконец, тихо отчалили. Медленно, по дуге, вышли из Чебоксарского залива вновь на просторы Волги. Белым кораблём прошествовал мимо, по левому борту, Троицкий монастырь. Светлые паруса его церквей медленно закрыли от нас "водяные ворота" Чебоксар.
Ты ввел меня в эту жизнь, как в чарующий рай. Мы увидели небо, как глубокую синюю чашу, в лазури которой звенят птицы, мы услышали умиротворяющий шум леса и сладкозвучную музыку вод, мы ели благоуханные и сладкие плоды и душистый мед. Хорошо у Тебя на земле, радостно у Тебя в гостях.
Слава Тебе за праздник жизни;
Слава Тебе за благоухание ландышей и роз.
Слава Тебе за сладостное разнообразие ягод и плодов;
Слава Тебе за алмазное сияние утренней росы.
Слава Тебе за улыбку светлого пробуждения;
Слава Тебе за земную жизнь, предвестницу небесной.
Слава Тебе, Боже, во веки.
Примечания:
(1). См. "По святым местам Поволжья" - 2006 г. (глава "Троицкий Чебоксарский монастырь")
(2). Особая, мистическая связь Углича с Чебоксарами -- в том, что иконография св. царевича Димитрия впервые, ещё до канонизации, сложилась не в Москве и не в Угличе, а именно здесь. Мария Шестова из рода Романовых, сосланная Годуновым в 1601 г. в Чебоксары, заказала икону убиенного Царевича, которого очень почитала как жертву ненавистного ей "узурпатора". Так, ещё за 5 лет до официального прославления, Царевич пришёл в Чебоксары -- в виде святого образа. Икона эта хранится сейчас в Чувашском художественном музее -- всего через улицу от Введенского собора!
Городец
На следующий день рано утром была коротенькая техническая стоянка в Нижнем. Маршрут, как я уже говорил, получался своеобразный -- без посещения Нижнего и Костромы, зато с Городцом (как раз сегодня, во второй половине дня). Городец -- это замечательно: в Нижнем-то я бывал уже много раз. Какая знакомая панорама с палубы! Залитый недавно вставшим солнцем красный кремль на необъятной горе. Бесчисленные лампады куполов: правее, левее, выше, ниже... на разных "этажах" здешних стометровых склонов. Нижний со стороны воды -- пожалуй, самый сказочный, самый игрушечный город на Волге. Высокие обрывы подчёркивают его многокупольность, многобашенность, многослойность. Весь он -- как гигантский расписной терем. "Скачут" зигзагами стены кремля по склонам, вверх-вниз, кружа голову своими высотными перепадами. Переливается всеми цветами радуги Рождественская Строгановская церковь рядом с речным вокзалом. Вот красота из красот! Её силуэт и узоры незабываемы. Благовещенский монастырь под холмом -- целый маленький белый городок. А за Окой, над Стрелкой -- 80-метровый собор Александра Невского. Золотое солнце, золотые стены, золотое отражение в зеркальной воде... Если утро -- такое, то каким же будет день!
Днём мы миновали, не останавливаясь, Балахну -- небольшой городок в 35 км от Нижнего. По преданию его основали новгородцы, насильственно переселённые Иваном III после покорения вольного города. Древняя Балахна -- крепость против казанских набегов, одновременно -- центр солеварения и хлебной торговли, а с XVII в. ещё и центр судостроения (струги для I Азовского похода Петра). Родина российского речного пароходства (с 1845 г.!). К сожалению, промышленность и погубила облик Балахны: ГРЭС и целлюлозно-бумажный комбинат страшно изуродовали лик города в советское время. Лес куполов соседствует сейчас с лесом труб.
Я вышел на палубу, на левый борт. Ещё издали засиял сквозь листву малахитовым мерцанием могучий черепичный шатёр древнейшей в Нижегородской земле церкви -- Никольской из бывшего Покровского монастыря. Заложенная в 1552 г. в честь взятия Казани, она напоминает восьмигранную крепостную башню, увенчанную выскоим "кремлёвским" навершием.
Для Балахны, сильно страдавшей от казанских набегов, разгром татарского царства был особенно радостным событием (впрочем, подобными благодарственными церквами, как салютом, украсилась тогда вся Русь... особенно хорошо сохранились храмы в Муроме, Ростове Великом, не говоря уж о Покровском соборе в Москве).
Следом вспыхнул белый шатёр и изящное пятиглавие Спасской церкви 1668 г. - одной из самых нарядных не только в Балахне, а, пожалуй, на всей Волге. Кокошники мелкими волнами-рябью живописно сбегали на четыре стороны -- белый каскад из-под высоких барабанов. Церковь эта когда-то венчала собой Базарную площадь города.
Следом проплыла ещё церковка и ещё колокольня... всего их в древней Балахне сохранилось не меньше десятка.
И снова мы вышли за пределы города, и снова по берегам, ставшим вдруг после Нижнего совсем невысокими, потянулись то луга, то мелкие перелески.
Как удивительно неторопливо движется по миру теплоход! Вот так бы и нам двигаться по жизни! Прошло уж больше суток после отплытия из Казани, а мы всё ещё -- близ Нижнего (на поезде до него 7 часов).Будто это специально так! Самый созерцательный вид транспорта и должен быть самым медленным. Хорошо, что хоть на 11 дней путешествия всякой спешке пришёл конец. "Гляди пешком", - как поёт Юрий Шевчук.
После обеда нас ждала 4-часовая стоянка в Городце -- одном из древнейших городов Поволжья. В 1152 г. его основал Юрий Долгорукий -- как говорят, по образу маленького Городца близ Киева, которым когда-то владел. Здешние левобережные волжские горы напомнили князю-воителю дорогую его сердцу Южную Русь. В отличие от приднепровского прообраза, здешний город стали именовать Городец Волжский. Другое его название -- Малый Китеж. Здесь-то в более позднее время и родилась легенда о Китеже Большом: вроде, по логике, раз есть Малый, где-то поблизости должен быть Большой. В двух часах езды отсюда находится всероссийски известное озеро Светлояр -- с ним легенда и связала местопребывание Китежа. Когда подошёл к нему "нечестивый царь Батый" с несметным воинством, взмолились Богу все жители, и так горяча была их вера, что на глазах врагов сокрылся благочестивый град под водами озера. Одни чистые душой, забывшие всё земное, способны жить в том невидимом граде. Прочим доступно лишь слышать иногда со дна Светлояра колокольный звон и пение.
Специалисты говорят, что легенда эта -- относительно поздняя, XVII века. И породило её вовсе не Батыево нашествие, а массовый исход старообрядцев в глухие заволжские леса, в "скиты". Поиск ими той сокрытой от грешного мира исконной чистоты, которую не сумел осквернить ни царь Батый, ни царь-антихрист. Надежда породила невидимый город, Богом хранимый!
А название Городца "Малый Китеж", я думаю, объясняется очень просто - вовсе не подразумевая обязательного наличия "Большого". "Кита" - это стена, укрепление, ограда (отсюда -- Китай-город в Москве). Так что "Китеж" - синоним слова "город"(1). Малый город -- а иначе говоря, Городец.
* * *
До основания в 1221 г. Нижнего Новгорода Городец был самой "низовой" русской крепостью. Это с XVI века мы привыкли, впитав с молоком матери: Волга -- русская река, Волга -- вечный символ России. Меж тем, когда-то даже самое Верхнее Поволжье осваивалось Русью очень медленно, "по ступенькам": городки робко, одной ногой, с передышками, сходили по незнакомой лесенке: в 937 г. возник Углич, в 1010 - Ярославль, в 1152 -- Кострома и Городец, в 1221 -- Нижний Новгород (название-то какое символичное -- дальше "русская" Волга кончалась!). Лишь три века спустя был сделан ещё "шажок" вниз на полтораста километров: в 1523 г. основали Васильгород (нынешний Васильсурск). Взятие Казани стало самой ключевой, водораздельной датой во всей многовековой истории региона: вот с тех пор Волга -- действительно, русская река. Тем, чем был для Киевской Руси Днепр, для Руси Московской стала Волга.
А Городец -- когда-то важнейший стратегический пункт, "низовые ворота"! - скромно умалился: после частых татарских разорений стал на долгие века селом и лишь в советское время вновь получил статус города... с населением около 30 тысяч.
Да, легендарный град, который когда-то (почти три века, до 1448 г.!) был столицей удельного княжества, дальнейшие несколько столетий существовал как село. Правда, очень большое, торгово-ремесленное, богатое... Писали о нём в XIX в., что "по внешнему благоустройству Городец давно перещеголял свой уездный город Балахну". Зато, к сожалению, от древностей его мало что осталось. Современный Городец -- это настоящий музей под открытым небом, но всё же... "музей" в основном XIX века.
В отличие от других поволжских городов, Городец при взгляде с реки вовсе не выглядит сколько-нибудь архитектурно примечательным. Здесь не увидишь роскошного леса церквей и колоколен, как в соседнем Юрьевце, или хотя бы отдельных шедевров среди промышленной застройки, как в Балахне. Просто тянется над шлюзовыми каналами однообразный травянистый склон, стоят поверху какие-то дома: местами -- советские, местами... чуть более старинные. На первый взгляд, никак не дашь городу 8 с половиной веков. Кремля не видать (земляной!), главного собора и монастыря не видать (варварски разрушили в советское время). Если б не восторженные рассказы некоторых знакомых, побывавших в Городце раньше, я бы ничего особенного от него и не ждал...
Ну и ещё, конечно, очень легендарными можно назвать эти места: сказания о граде Китеже, чудотворной Фёдоровской иконе, святом Николином ключе и крестовой сосне... всё это готовит душу к соответствующему восприятию поистине былинного города, даже когда, подплывая, ещё ничего особенного в нём не видишь. Самое древнее, что сохранилось в Городце, главное его чудо, главная достопримечательность -- крепостной вал. В первую очередь, нас повезли на автобусе именно к нему -- к восточной, "напольной" его части.
Вспучинилась над землёй огромная борозда, словно прошёл по ней плугом Небесный Землепашец. И засеял её живописными соснами. У подножия земляной крепости -- два стенда с текстами:
"Городецкий вал. Памятник археологии и древнерусской фортификации XII - XIV вв., федерального значения. Общая площадь комплекса (культурный слой и земляные укрепления древнего Городца) около 80 га. Памятник истории, охраняется государством".
"Линия укреплений огибала полукольцом территорию Древнего города.
Общая протяжённость крепости -- 2100 м.
Современная высота вала от 5 до 7,5 м.
Ширина основания вала от 25 до 33 м
Глубина рва 5,7 м
Ширина рва от 19 до 22 м"
Это, действительно, уникальное явление. Земляные укрепления XII века сохранились почти целиком лишь в Суздале, Переславле-Залесском, Юрьеве-Польском и отчасти -- здесь В других городах валы относятся, как правило, к значительно более позднему времени.
Грозный и таинственный, как уснувший на века дракон, городецкий вал порос извилистыми соснами. И сами сосны здесь - многоглавые, как драконы. Древние-древние, толстые, но змеистые. Трудно и придумать что-либо более живописное и завораживающее! Сама наша История -- как древо: ветвится, изгибается... поди разберись во всех узлах!
Именно здесь мне пришло в голову сравнение. История Руси, как видится она веками из центра -- это только ствол. Не меньше, но и не больше! Державная преемственность: Киев -- Владимир -- Москва -- Петербург -- это, конечно, важнейшее содержание нашей политической истории. Но дерево не может состоять из одного ствола! Только Горзеленхоз, да и то лишь иногда, способен изуродовать живое дерево до состояния столба, рогатки, вертикального бревна... жуткое зрелище! Настоящая, живая, необрубленная история России -- это сотни ветвей, тысячи листьев, тысячи плодов: все существовавшие веками удельные княжества, все региональные "мини-истории", слившиеся потом в одну -- со своими интригами и своими культурными традициями, своими соборами святых и своими школами зодчества, своими войнами и своими легендами: собственной "сермяжной правдой" и собственной системой мифотворчества -- подчас, очень цельной и завершённой. России нет без той не-школьной, не-лубочной Истории, которую у нас не преподают, которая -- просто есть и всё: без Новгорода и Пскова, Твери и Рязани, Городца и Углича... Только от незнания этой настоящей, многообразной Жизни и рождаются у нас в немеряном количестве всевозможные псевдоисторические статьи и брошюрки (в том числе, преподносимые от имени Церкви) - с воинствующе-наивными выводами о прошлом России и соответственными рецептами для настоящего и будущего. Жизнь задыхается в прокрустовом ложе любых схем!
Мы поднялись на вал. Кряжистая сосна сбоку протянула длинную-длинную руку за солнцем, взяв его в мохнатую ладонь. А другая простёрла благословляющую длань над домишками, игрушечно разбросавшимися внизу.
Лабиринт ажурных ветвей и стволов повис над землёй -- словно сам по себе, без всякой опоры. Вот два ствола перехлестнулись крест-накрест. Вот ветка словно повторила в воздухе очертания вала, скользнув вдоль его склона вниз.
Учитывая глубину рва, стояли мы на 12-13-метровой высоте. Коврики просыпающихся майских огородов раскинулись далеко внизу. Извилистые "руки" сосен словно поглаживали их. Весь город внизу был бы совершенно похож на дачный посёлок... если б не этот восьмивековой вал да не куполок стоящей поблизости, за домами, старинной церкви.
Всё здесь живое. Всё -- видит и помнит.
Даже деревья в таких легендарных местах кажутся святыми. Да нет, не кажется, а так и есть! Жители издревле почитали огромную сосну, выросшую на внешней стороне вала, над Святым озерком, - в форме креста. Удивительно, но срубили эту сосну в XIX веке по распоряжению самих же церковных властей - "для пресечения суеверий". Ведь почитали её, наряду с православными, и многочисленные местные старообрядцы... да и вообще, несанкционированная святыня тревожила и раздражала чиновников. Но на месте срубленной выросла новая... той же крестовой формы. Почитание полностью перенеслось на неё. "Бог поругаем не бывает".
Говорят, тут было древнейшее место крещения язычников. Отсюда и сосны -- крестовые.
Когда-то за валом, вне территории опоясанного града, находился Федоровский Городецкий монастырь -- всероссийская святыня: место явления Фёдоровской иконы Божией Матери, место кончины и предсмертного пострижения в схиму благоверного князя Александра Невского. Монастырь, возникший почти одновременно с городом, был одним из двух древнейших на берегах Волги -- наравне с Успенским Старицким, тоже основанным в XII веке.
Фёдоровский образ Богоматери -- одна из величайших икон России. История её на века связалась с Костромой и сейчас, наверное, уже немногие помнят, что начиналась-то она в Городце.
Когда и кем была написана икона -- неизвестно. В XII веке она уже находилась в часовне недалеко от будущей Крестовой сосны (возможно, часовню поставил какой-то отшельник задолго до основания города). Когда Юрий Долгорукий, заложив Михаило-Архангельский собор, хотел перенести икону туда, она, "удерживаемая невидимой силой на своём месте, оставалась неподвижной". Князь воспринял это как указание самой Царицы Небесной, чтобы "место сие было посвящено Ей": около 1154 г. здесь была основана Богородичная обитель. Икона стала главной её святыней. Когда в 1238 г. Городец был опустошен Батыем, все думали, что икона погибла в пламени. Но спустя время, она чудесно явилась под Костромой князю Василию Ярославичу (годы княжения: 1246 -- 1276, так что 1239 год указан в сказании неверно -- скорее всего, это случилось где-то в конце 1250-х гг.) Во время охоты он увидел её на сосне, но при попытке взять её, икона тут же поднялась в воздух. Лишь когда на это место явилось с крестным ходом всё костромское духовенство, чудотворный образ "дался" и был перенесён в городской собор. Некоторые очевидцы при этом вспомнили, что несколько дней назад точно такую же икону носил по улицам Костромы человек, очень похожий на иконописное изображение великомученика Фёдора Стратилата. С тех пор икону и стали называть Фёдоровской. Городчане же, бывшие в Костроме, узнали в чудотворном образе свою святыню, считавшуюся утраченной... Но тут уж всем стало ясно, что Сам Бог и Его Пречистая Матерь избрали новое место: икона с XIII века до наших дней так и осталась в Костроме. Для Городца был сделан точный список, который тоже прославился многочисленными чудесами.
Запустевший в XVII веке Фёдоровский Городецкий монастырь был официально возрождён в XVIII-м. До революции здесь стояли храмы: Фёдоровской иконы Божией Матери, Александра Невского, Фёдора Стратилата, Целителя Пантелеимона, а в самом начале ХХ в. была возведена грандиозная 80-метровая колокольня... Всё это было стёрто с лица земли в советское время.
Я приехал в Городец "слишком рано" - в 2007 году. Уже в 2008-м здесь был в точности воссоздан храм Фёдоровской иконы Божией Матери (1767 г.), освящённый теперь как городской собор Фёдора Стратилата. Я видел его позже на фотографиях. Любовался изящными золочёными куполами. Этими игрушечными "репками" куполов и всеми пропорциями он очень похож на более древний Спасо-Преображенский храм в соседней Кинешме, так сказочно завороживший меня когда-то на закате (см. "По святым местам Поволжья", глава "Закат над Кинешмой"). Вообще-то это обычный для XVII-XVIII веков облик храма -- но у меня с ним свои особые ассоциации, очень праздничные и радостные. Вспоминается Кинешма, Муром... и как-то по-особому чувствуется, что ты сейчас -- в центре Руси.
Итак, собора в 2007 году я ещё не видел и видеть не мог. Зато с вала хорошо просматривалась симпатичная, одноглавая, церквушка с шатровой зелёной колокольней, -- Михаила Архангела. Древнейшая в Городце, когда-то тоже соборная. В той одноимённой, что стояла до неё, был похоронен князь Андрей Городецкий († 1304), сын Александра Невского, удельный правитель Городца. Некоторое время он был Великим князем Владимирским.
Правда, ныне стоящий Архангельский храм возвели в совсем иную эпоху -- в 1707-12 гг. Но даже в таком виде он -- старейший в городе (когда-то близ вала стояла ещё Никольская церковь XV века, но её варварски снесли в 1950-х гг.)
Вообще, в Городце, насколько я знаю, уцелело всего четыре храма (XVIII - XIX вв.) - для такого древнего и знаменитого города это совсем немного! Зато гражданская архитектура в нём сохранилась замечательно.
Подальше от реки дома -- в основном деревянные, на набережной есть и каменные. Впрочем, и те, и другие не выше двух этажей, так что смотрится город, действительно -- городцом.
Здешние домики -- узорные, ярко-расписные, как игрушки. Красные, синие, изумрудные, в изящном белом кружеве (недаром городецкая резьба славится на всю Россию!). С мезонинами и дощатыми фронтонами. Длинные лозы-гирлянды тянутся вдоль карнизов. Излюбленный мотив -- узорные "солнца", восходящие над домами (я принял их сначала за павлиньи хвосты). И -- львы с кольцевыми гривами, тоже похожими на солнца, с листьями на хвостах. Из древневладимирской каменной архитектуры они перекочевали в городецкую деревянную. Дымоходы и верхушки труб украшены коваными "вазами". Сама набережная от брусчатки и аккуратных газончиков кажется длинной ковровой дорожкой. Очень уютно и празднично!
Собирающий центр прибрежной части города -- памятник Александру Невскому: благоверный князь со знаменем в руке стоит над обрывом, словно несёт вечный дозор над Волгой, на одном из главных тогдашних рубежей Руси. Здесь закончился его 42-летний земной путь, здесь же упокоились его брат Андрей и сын Андрей -- так что в истории известны два Андрея Городецких.
Встанешь у парапета набережной, глянешь вниз. Великолепный вид на разветвляющуюся Волгу: вправо уходит прямой канал к шлюзу, влево -- извилистое основное русло. Искусственный островной мыс между ними -- как зелёный корабль. Особенно красивы над волжской синью мохнатые сосенки.
Какие дали! Какой полёт! Трёхбунчужное знамя Александра Невского будто вьётся на ветру.
В Городце, как и в других древнерусских городах, где есть перепады высот, имелся Верхний и Нижний посад. Вот длиннейшая многопролётная лестница бойко сбегает вниз -- к старинным торговым рядам, лавкам и портовым складам. В XIX в. Мельников-Печерский так описывал эту часть города: "Внизу под горой всё кипит деятельностью. Обширный базар наполнен множеством народа, и хотя на этот раз базар был обыкновенный, еженедельный, однако ничем не уступал многим русским ярмаркам: в многочисленных кузницах (числом более сорока) ковали без умолку, по берегу Волги огромные запасы хлеба ссыпались в амбары, по самой Волге, скованной зимним холодом, деятельно строились барки, на которых весною свезённые в Городец запасы хлеба понесутся в города верховые".
А на холме, возвышающемся над Нижним городом, сохранился домик причта с гранёной конической башней -- декоративным аналогом башен крепостных. Это всё, что осталось от величественного соборного комплекса, стёртого с лица земли в советское время.
Ещё один из самых величественных, по меркам Городца, каменных домов на набережной -- усадьба Гришаева, XIX века. Сейчас здесь знаменитый музей самоваров. Любопытно, что основу его составила самая большая в России коллекция, собранная директором УФНС Нижегородской области Николаем Поляковым. Более 300 самоваров! Мы зашли в обширную палату, занимающую почти весь первый этаж. Огромные хороводы самоваров -- почему-то именно такая весёлая ассоциация пришла мне от того, что я здесь увидел. Некоторые были увенчаны баранками, как герои лавровыми венками. Были самовары совершенно микроскопические -- с детский кулак. Были великаны. Рядом стояли восточные кумганы -- круглые и овальные, как гигантские жёлуди или пасхальные яйца. Огромная медвежья шкура висела на стене. Вообще очень колоритный интерьер!
Поблизости от гришаевской усадьбы, чуть в стороне от Волги -- один из самых знаменитых памятников городецкого деревянного зодчества XIX века, дом графов Паниных. Род их со времён Никиты Панина (одного из самых известных государственных деятелей при Екатерине II) владел селом Городец. Над деревянными воротами усадьбы вырезан графский герб: два "дельфина". Поскольку настоящих дельфинов местные народные мастера явно никогда не видали, изображение получилось наивным и забавным. Что-то среднее между большими сомами и маленькими китами. Будто иллюстрация к какой-то сказке...
Рассматривая все эти домики, калитки, палисадники, я сам не заметил, как подпал под неуловимое обаяние Городца. Он очаровывал даже не какими-то особыми архитектурными шедеврами, а цельностью восприятия -- общим ощущением удивительного тепла.
Для меня этот город -- ещё и весна, май, преддверье лета... калитка во что-то новое! Именно здесь окончательно отстали от нас холода, и установилась та жаркая, солнечная погода, которая уже не прерывалась до конца долгого путешествия. Именно здесь я впервые в том году увидел пышно цветущие яблоневые сады -- не отдельные робко белеющие деревца, как прежде, а пенное море, перехлёстывающее чрез заборы и штакетники!
Кажется, что и огромное майское небо пыталось цвести так же, как деревья под ним. Сотни облачков разбрызгались в лазури сложными, сплетёнными, взаимосвязанными соцветиями. Почти с той же пышностью, что яблони. Дерева с незримыми ветвями... а порой и видимыми -- от пролетевших самолётов. Белые прутики, белые кисти лепестков. (А ближе к закату всё это делается более похожим уже не на яблоки, а на сирень).
Будто что-то подробное, незапамятное, неизбывное я уже когда-то видел, но... это было так давно, что я уже забыл, каким я был в то время... Небо помнит.
Неужели человеку, видевшему такие красоты, может быть когда-нибудь после этого плохо!?
Здесь я по-настоящему встретил Лето... пусть на календаре было всего лишь 14 мая. Это -- Лето Господне, его можно встретить и весной:
Как Ты прекрасен в торжестве весны, когда воскресает вся тварь и на тысячи
ладов радостно взывает к Тебе: Ты источник жизни, Ты победитель смерти. При свете месяца и песне соловья стоят долины и леса в своих белоснежных подвенечных уборах. Вся земля - невеста Твоя, она ждет Нетленного Жениха. Если Ты траву так одеваешь, то как же нас преобразишь в будущий век воскресения, как просветятся наши тела, как засияют наши души!
Слава Тебе, изведшему из темноты земли разнообразные краски, вкус и аромат;
Слава Тебе за радушие и ласку всей природы.
Слава Тебе за то, что Ты окружил нас тысячами Твоих созданий;
Слава Тебе за глубину Твоего разума, отпечатленного во всем мире.
Слава Тебе, благоговейно целую следы Твоей незримой стопы;
Слава Тебе, зажегшему впереди яркий свет вечной жизни.
Слава Тебе за надежду бессмертной идеальной нетленной красоты;
Слава Тебе, Боже, во веки.
Примечания:
(1). Правда, по другой версии слово "китеж" - финно-угорское, означает "скиталец, пришелец, бродяга".
Ярославская земля
На следующее утро мы без остановки миновали Кострому, а сразу за ней по берегам потянулась древняя земля Ярославская, венчающая всё Поволжье с севера, как шапка Мономаха. Исторически Ярославская область уникальна. Совсем небольшая по площади (вдвое меньше соседней Костромской), она включила в себя территорию сразу четырёх древних княжеств. Четыре её города когда-то были удельными столицами: Ярославль, Ростов Великий, Переславль-Залесский и Углич. Каждый -- со своей богатейшей многовековой историей, своим сонмом святых, своими преданиями, отражающими яркий местный патриотизм, своими школами зодчества и живописи... В сущности, четыре бывших государства! И это -- не считая совсем уж микроскопических уделов вроде Юхотского княжества ("столица" - нынешнее Большое Село). Где ещё найдёшь такой пример во всей России! Обычно современные области более или менее соответствуют пределам древних княжеств и земель: Московская, Тверская, Смоленская, Рязанская, Нижегородская, Псковская... Четвероединая Ярославская область -- исключение. Недаром чуть ли не половина "Золотого кольца" пришлась на её территорию! Говорю слегка утрированно, но, в сущности, всю древнерусскую культуру можно изучать, не покидая пределов области, только по её архитектурным и живописным памятникам.
В истории Церкви эта земля тоже уникальна. Ростовская епархия была учреждена изначально, при Крещении Руси. Ростов стал одним из трёх главных центров этого Крещения (наряду с Киевом и Новгородом). В XVIII в. "столицу" епархии официально перенесли в Ярославль. Получается, три из четырёх названных городов в разное время были епархиальными центрами (Переяславская епархия, правда, просуществовала всего 44 года в XVIII в., тем не менее, её архиерейская резиденция замечательно сохранилась). Лишь Углич был до революции -- викариатством (1). Неудивительно, что в области так много церквей. По состоянию на 2007 г. - около 300 действующих приходов и 18 монастырей (для сравнения: в Казанской епархии сейчас -- 9 монастырей).
Приближение святынь чувствуется даже с палубы. Чем выше по Волге, тем больше храмов. Сам тысячелетний Ярославль -- их "эпицентр"! Никакого отдельного очерка не хватит, чтоб описать эту великую святыню: тут уж нужна целая книга. После многих посещений любимого города я вкратце суммировал свои впечатления в "Паломническом путеводителе по Ярославлю", к которому и отсылаю всех интересующихся читателей.
А теплоход наш восходил по Волге всё выше и выше. Река сужалась. И везде, как белая пена, клубилась и клубилась черёмуха. Никогда не думал, что в природе так много черёмухи... даже больше, чем яблонь! Живёшь себе в большом городе -- в мир выбираешься лишь вылазками. И как там живёт Земля без человека -- не знаешь! С детства я больше всех цветов люблю черёмуху, обожаю до самозабвения её аромат... Да только ведь в крупном городе её немного, если и попадается -- так, как редкое сокровище: за десятки метров определишь по запаху... А здесь -- море разливанное этой черёмухи! Аромата -- столько, сколько соловьиного пения. Ветерок носит над рекой и то, и другое -- единый соловьино-черёмуховый воздух.
Май в апогее! Вечер накануне Вознесения Господня.
Часа в 4 вечера проплыл за бортом Тутаев -- несколько красивейших церквей на обоих пирамидально-холмистых берегах, утопающих в зелени. Кажется, что тут -- одни сплошные церкви!
Город знаменит уникальными, хрестоматийными фресками Воскресенского и Крестовоздвиженского соборов (XVII в.), беспримерно огромной чудотворной иконой Спаса Всемилостивого XV века (около 3 м в ширину и высоту), излюбленной художниками и фотографами Казанской церковью на кромке берега, могилой всероссийски известного старца Павла Груздева († 1996), редкой почитаемой иконой "Прибавление Ума" в Покровской церкви... А в окрестностя, в селе Бурнаково, в 1745 г. родился будущий адмирал Фёдор Ушаков.
Тутаев -- город двуединый, о двух берегах. Правда, за всю многовековую историю, вплоть до наших дней, мост здесь так и не построили: есть только паром.
Левый берег - это бывший Романов, правый - бывший Борисоглебск (ещё один Борисоглебск здешней земли!). По легенде, Борисоглебскую слободу основали в 1238 г. те, кто бежал от Батыева нашествия из разорённого Ярославля. Чуть позже, в 1270-е - 80-е годы, св. князь Роман Угличский возвёл напротив слободы, через Волгу, город, получивший его имя. Во всяком случае, так гласит предание. В некоторых новых исследованиях основание города относят к XIV веку и уже не связывают его с именем угличского князя. В XVIII веке оба поселения получили статус уездных центров, а в 1822 г. были официально преобразованы в единый Романово-Борисоглебск. С 1918 г. он именуется Тутаевым, в честь погибшего здесь красноармейца... но старое имя и сейчас можно услышать в обиходе, наряду с пока не отменённым советским. А ведь это - единственный на Руси город, носящий имя сразу трёх святых: князя Романа Угличского и князей-страстотерпцев Бориса и Глеба.
Сегодня как раз день Бориса и Глеба -- 15 мая. Пожалуй, до XV века, то есть до начала всероссийского почитания преп. Сергия Радонежского, не было на Руси более любимых, более "народных" святых! В больших городах обычно стояло по нескольку церквей, посвящённых им. От монастырей и храмов их имена передавались многочисленным населённым пунктам. В одной только Ярославской губернии было два Борисоглебска (второй -- под Ростовом). Кстати, сам св. Борис княжил именно в Ростове.
За что же Русь так трогательно, горячо и беззаветно полюбила юных князей - казалось бы, по-земному рассуждая, потерпевших поражение и "ничего не успевших сделать"?
Думаю, не место в кратком очерке пересказывать их житие -- каждый легко найдёт его сам. Здесь достаточно сказать, что их нравственный пример сыграл гигантскую роль во всей последующей истории Руси: в судьбах князей, в принятии ими многих решений, в оценке народом тех или иных личностей (невольно сопоставляемых то с Борисом и Глебом, то со Святополком Окаянным).
Нет, "герои" новых усобиц, конечно, не стали более нравственными, чем убийцы свв. князей -- они стали, скорее... суеверными. Из суеверных соображений боялись повторить путь Святополка Окаянного. Слишком уж незавидная участь! Ну, и разумеется, "славы", как у него (не приведи Господи!) очень боялись.
Почему Всеволод Большое Гнездо, одержав победу над вероломными племянниками (пытавшимися захватить престол, никак, ни по каким династическим канонам, им не принадлежащий), не казнил, а вскоре отпустил их? Почему сын Всеволода Константин, одержав победу в Липицкой битве, исключительно милостиво обошёлся с разгромленными братьями Юрием и Ярославом? Почему сыновья Александра Невского Дмитрий и Андрей были смертельными врагами и наводили на Русь татар -- но друг друга всё-таки не убили... хотя наверняка имели такую возможность?
Почему Шемяка, схватив Василия II, не убил, а ослепил его (чем и превратил свою победу в пиррову, поразительно кратковременную)? Уж, конечно, не из жалости: так искалечить человека -- нравственно даже ужаснее, чем просто прикончить его! Почему и сам Василий до этого точно так же поступил с побеждённым Василием Косым, двоюродным братом?
Это - отголоски всё той же вечной истории: никому не хотелось стать новым "русским Каином". Святые князья Борис и Глеб восстали, как исполины, над Временем -- отовсюду видать! нигде не забыть и не укрыться!.. как не смог нигде на Земле укрыться их убийца Святополк.
Едва ли какой-то пример стал более "хрестоматийным"! Десятки поколений русских людей с младенчества на нём воспитывались... хотя каждый на свой лад усвоил урок: кто искренне, кто фарисейски.
Менее известен святой благоверный Роман Угличский, имя которого носит левобережная часть города. Менее известен -- но очень похож по духу (кстати, он -- тёзка св. Бориса, ведь тот в крещении тоже Роман). Этот князь правил Угличским уделом в 1261-85 гг.: в эпоху усобиц и всеобщей вражды. Новые Святополки, ведущие братоубийственные войны, отличались от древнего лишь тем, что ещё и водили на Русь татар: так им было удобней бороться за власть. Св. Роман остался в благодарной памяти потомков тем, что за 24 года правления ни с кем не воевал, умудряясь оставаться в стороне от всевозможных коалиций князей друг против друга. Углич стал маленьким "заповедником мира". Из разорённых соседних земель сюда активно потянулись переселенцы. А учитывая, что в Угличе и других городах княжества активно шло храмовое строительство, без работы переселенцы не оставались. Углич рос, расцветал и украшался, а причина этому была одна -- мир. "Стяжи дух мирный -- и тысячи вокруг тебя спасутся".
Считается, что князь сам выбрал здесь, на левобережье Волги, место для пограничной угличской крепости -- будущего Романова. Сам отмерил территорию для земляного кремля, и конечно, сам присутствовал при закладке и освящении Крестовоздвиженского собора... Всё это -- позднейшие предания: ведь подлинник жития его, существовавший в единственном экземпляре, сгорел при взятии Углича поляками в начале XVII в.
Ярославские историки ревнуют из-за Романова: ну как же, не могли его основать угличане -- только ярославцы!.. недаром ведь Тутаев называют "маленьким Ярославлем". Областная столица не хочет уступать районному центру историческое право быть "отцом"... другого районного центра. Забавно!
Во все времена споры об основании древних городов имели, как это ни смешно, подтекст престижа (известно как ревниво относилась в советское время Москва к юбилеям других городов: возраст многих сознательно занижался, а празднования... подчас даже запрещались указаниями "сверху"!). Так что в упорном отрицании "авторства" св. Романа Угличского виден ярославский местечковый патриотизм.
Вообще же Ярославская область поистине -- маленькая копия всей России.
Часа через три после Тутаева замерцали далеко впереди купола огромного Спасо-Преображенского собора Рыбинска. Сам Рыбинск раскинулся вдоль Волги километров на 30. Это второй по величине город Ярославской области и четвёртый по древности -- после Ростова (862 г.), Углича (937 г.) и самого Ярославля (1010 г.). Предшествовавшая Рыбинску Усть-Шексна впервые упоминается в летописях под 1071 годом. В разное время он назывался Рыбаньск, Рыбная слобода, Рыбной (жители поставляли рыбу к великокняжескому, а позже к царскому столу). Современное название окончательно утвердилось за ним в конце XVIII в.
Герб города: ярославский мишка с топором стоит на пристани, а рядом, в Волге плавают две стерляди.
В XIX в. Рыбинск неофициально именовался "столицей бурлаков": здесь собиралось их до 100 тысяч в год. Он стал крупнейшим верхневолжским центром торговли.
Сейчас это -- почти целиком промышленный город: с Рыбинской ГЭС и множеством заводов всевозможных профилей. Но центр в нём сохранился исторический, очень живописный. Правда, самое древнее, что тут уцелело -- Казанская церковь 1697 г. (с фресками XVIII века -- современными угличским и нерехтским). Больше XVII век, в отличие от Ярославля, здесь никак не представлен. Зато от XIX века осталось множество величественных зданий, а уж Спасо-Преображенский собор 1838-51 гг. архитектора Мельникова - самый большой во всём Верхнем Поволжье. Его колокольня 1798 -- 1802 гг. вздымается на 70 метров. Вот их-то и видно издалека!
Рядом с соборным комплексом -- Рыбинский мост.
Теплоход медленно шествует под гигантскими кружевами моста, мимо царственно-величественного собора, мимо "петербургской" колокольни с ярко золотящимся шпилем. Гранитный отвес берега под Новой биржей (1911 г.), осенённой готическими шпилями, тоже чем-то напоминает Петербург, с его набережными и каналами. И ещё -- суровые каменные стены шлюзов напоминает... Вот и состоялось таинство прохождения под мостом. Над нами зависли две огромных дуги, а точно между ними -- предзакатное солнце. Мы плывём, и кажется... будто Солнце везут по мосту на невидимом поезде. Свет везут к кому-то.
Часов в 9 вечера мы прошли шлюз знаменитой Рыбинской ГЭС, запущенной ещё в 1941 г., и выскользнули на просторы самого широкого в Поволжье рукотворного моря.