Знаменитые монастыри Руси
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
10.12.16 добавлен очерк "Дивеево". Список очерков - в начале. Продолжение следует.
|
Знаменитые монастыри Руси
Монастыри - живой опыт Царства Небесного
Введение
Часть I. Очерки коротких встреч.
Валаам
Александро-Свирский монастырь
Макарьевский Желтоводский монастырь
Успенский Трифонов монастырь (г. Киров/Вятка)
Ферапонтов Белозерский монастырь
Спасо-Мирожский монастырь (Псков)
Новгородский Юрьев монастырь
Покровский Зверин монастырь (Новгород)
Иверский Валдайский монастырь
Успенский Горицкий монастырь (Переславль-Залесский)
Никольский монастырь (Переславль-Залесский)
Санаксарский монастырь
Ключевская пустынь
"Самарский Афон" (Винновка)
Троицкий Белопесоцкий монастырь
Благовещенский Киржачский монастырь
Солотча (окрестности Рязани)
Богослов и Варницы (окрестности Ростова Великого)
Улейма и Дивная гора (окрестности Углича)
Часть II. О самом глубоком и сокровенном.
Обители Углича
Оптина
Дивеево
Ипатьевский монастырь
Псково-Печорский монастырь
Снетогорский монастырь
Валаам
Валаам для меня - почти сон. Рассказанная на ночь сказка. Он вышел из тумана - будто и не было его в нашем мире, да он специально на полдня появился... и исчез поздно вечером всё в том же тумане. Радостный мираж Жизни иной, на секунду мелькнувший нам.
Теплоход шёл и шёл по Ладоге в непроглядном киселе. Мир ещё не родился - один предвечный бесцветный хаос. "Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою..."
В третьем часу дня мы вдруг остановились (это на теплоходе был третий час... трудно сказать, были ли какие-нибудь "часы" в отсутствующем вокруг мироздании). Некоторое время ещё приглушённо работал мотор, постукивая, как сердце... Остановка прямо посреди озера? или первобытного океана?.. Нет и в помине никаких берегов... да, наверно, и быть не может.
"Какая-то стоянка - из-за тумана, что ли... Когда же доплывём до Валаама?.. Вдруг вообще Валаам отменяется?" - переговаривались люди в какой-то чуть тревожной тишине, обнявшей корабль. Тишина недоумения, тишина ожидания.
- Да вон же берег! - сказал вдруг кто-то.
Еле заметным сгущением мглы, чуть изменившимся её цветом, стала проступать тень. Приходилось сильно напрягать глаза. Но... то ли взгляд стал привыкать, то ли тень стала густеть - постепено не замечать её стало уже невозможно.
Туман, исполняясь светом сверху, вдруг стал серебряным, а полоса, на которую все смотрели, выделялась яснее и яснее, как "чернь" на литом старом серебре. Вот чеканно выступил узор сосен... щёточка их обрывалась, потом продолжалась уже более размыто - и в её проёмах стали различимы очертания длинных проливов, узких бухт, берегового лабиринта...
Не Валаам, а - серебряный медальон с изображением Валаама!
Но... не узнать изображение невозможно. Есть места, которые узнаёшь с первого взгляда - будто уже был здесь когда-то.
- Валаам... - люди наконец-то уверенно облекли в слово то, что увидели.
Слово и Вид явились одновременно - будто Слово вызвало к жизни Валаам как прообраз всего новорожденного мира. "Валаам" - "Высокая земля"(1).
Туман стал неведомо куда пропадать - на глазах, стремительно. Сначала был виден хотя бы путь его отступления - призрачная стена уплывала вдаль и вверх: к верхушкам резко и внезапно зазеленевших деревьев. Потом мгла и вовсе канула в небытие, не оставив даже следа в воздухе.
Майское солнце... девственно чистая майская зелень... светящиеся отражения её в заливе. Тёмные сосны - как схимники. Лиственные деревья - как нимбы на иконах. Ярусами, друг над другом, встают макушки - клубящаяся пена на волне высокого, обрывистого берега. Сам-то берег вздыбился, как девятый вал!.. а вода под ним - не шелохнётся, как зеркало.
Фьорд, ведущий куда-то вглубь лесистого острова. По карте это - Никоновская бухта: современная пристань для кораблей. До монастыря отсюда - шесть километров(2).
Главный остров весь изрезан извилистыми бухтами и облеплен маленькими островками. Всего здесь 53 острова. Валаамский архипелаг - около 30 км в окружности. В длину - километров 15 от Скалистой бухты на юго-западе до Ильинского скита на северо-востоке.
С каких пор существует здесь монастырь - никто не знает: при многочисленных нападениях на него сгорели древние документы. Не сохранилось даже житий свв. Сергия и Германа, основателей обители. Разброс возможных дат основания - от IX до XIV века! Чаще всего называется всё же Х век, время Крещения Руси. По преданиям, преп. Сергий был грек-миссионер, а преп. Герман - здешний язычник, обращённый им ко Христу. Попытки некоторых историков "омолодить" Валаам последнее время опровергаются: есть свидетельства о разорении обители шведами ещё в 1163 г. (даже мощи Преподобных на 19 лет, до 1182 г., пришлось перенести в Новгород) - значит, она существовала и раньше. В житии преп. Авраамия Ростовского, великого святого XI века, повествуется о том, что он принял постриг на Валааме (один из 12 основанных позже знаменитых валаамских скитов посвящён его имени).
Так что одно можно сказать уверенно: Валаам - один из древнейших монастырей Руси, а может, и самый древний. Величайшее почтение к нему в народе увековечилось в самом распространённом его имени: "Северный Афон".
Вот к этому-то Северному Афону сподобились мы прикоснуться в тот день - хотя бы на несколько часов.
Завеса первобытного тумана, отдёрнувшись, раскрыла его - и не закрывала полдня, почти до самой белой ночи. Будто Царские врата распахнулись на Пасху.
Мы сошли на берег. Слева от пристани, на скале среди сосен, стояла краснокирпичная, с зелёным верхом, церковь Воскресенского скита. По преданию, именно здесь сошёл на берег и установил крест св. апостол Андрей Первозванный - во время легендарного своего путешествия по Скифии, будущей Руси: от Чёрного моря до Ладоги.
К монастырю одни пошли пешком, другие поймали островное "маршрутное такси" - местные жители занимались извозом. Подвезли нас к обители с юга. С запада её "каре" выходит к обрыву над бухтой, а с востока расположен главный вход - чуть левей огромного соборного алтаря.
Издали собор и колокольня кажутся лёгкими, почти тающими в небе. Что-то в их цвете - от облака, от паруса, от крыла чайки. Силуэт - удивительно простой и... запоминающийся на всю жизнь.
Бело-голубая колокольня 70-метровой стрелой уходит в небо. Необычное сочетание русского шатрового стиля с готикой. На белых стенах колокольни красные кресты.
У собора, наоборот, на красном фоне - белые кресты. Снизу собор красный, выше - белый, а купола над ним - светло-голубые. Одного цвета с нежным, неярким северным небом. Пять куполов - шлемовидные, барабаны - кружевные от бесчисленных окон.
Высоко-высоко приходится задирать голову: где-то в полусотне метров от земли встали кресты. Помню орла, кружившего над куполами... и кружилась голова, и захватывало дух, когда я на него смотрел.
Хотя по времени основания монастырь - ровесник Руси, но по архитектуре-то он - совсем молодой. Почти всё, что стоит сейчас, относится к XIX веку - к эпохе великого игумена Дамаскина, а самые "древние" корпуса - к концу XVIII века, к эпохе его не менее почитаемого предшественника игумена Назария Саровского. Два этих великих подвижника стали возродителями Валаама.
Вообще же монастырь много раз в своей истории разорялся и много раз воскресал (в последний раз - опять на переломе эпох, в 1989 г.). Дольше всего Валаам "был в отсутствии" в XVII веке. После шведского разорения 1611 г. он просто исчез. Век спустя, при Петре, как только земли эти были отвоёваны у Швеции, обитель государевым указом возродили и... вскоре она выгорела дотла в страшном пожаре.
История Валаамского монастыря вообще поражает своей прерывистостью - какой-то символичной, словно нарочитой. Вся её жизнь - как река в пещерной местности, которая то вырывается на поверхность, то вновь скрывается под землю... Да она же - как наше восприятие Откровения: то нам кажется, что в Евангелии "всё понятно", что смысл на поверхности, то... местами сокрывается от нас этот смысл и вновь "ничего не понятно", как апостолам, когда они слушали притчи. Здесь "мы отчасти разумеем" - уж не об этом ли - откровение Валаама, история которого нам то известна, то неизвестна... сам монастырь - то есть, то нет (для нас... а для Бога он всегда есть!).
Если б не намекала эта сокрытость на наше несовершенство, мы могли бы привычно возгордиться: всё-то мы знаем или можем узнать о Боге и всех святых по книгам. Чего ещё не прочли, потом прочтём! А тут... ничего себе великие святые Сергий и Герман!.. от мощей их проистекают бесчисленные чудеса, а о них самих - поди-ка узнай хоть что-нибудь... хотя бы - в каком веке они жили?
Тайна Валаама - это тайна самого монашества...
Впрочем, вернёмся к внешней истории Валаама. Настоящее возрождение обители произошло лишь тогда, когда настоятелем её был назначен современник и сомолитвенник преп. Серафима Саровского игумен Назарий (в 1782 г.). В Сарове поначалу не хотели отпускать толкового монаха и прибегли к хитрости: написали митрополиту, что Назарий-де глуп и проку от него не будет. Однако Санкт-Петербургский митрополит Гавриил, будучи знаком с разработанным Назарием архитектурным проектом Саровской обители, повелел немедленно прислать "этого глупца - умников здесь и своих хватает". Назарий не только отстроил монастырь, но и устроил его духовно. В монастыре был введён строгий Саровский устав, который в основных своих чертах соблюдается и сейчас. Монахам не разрешается иметь личное имущество, выходить за стены обители, принимать у себя мирян. Еда и одежда предписываются самые простые, запрещено употребление вина. Церковные службы в воскресные и праздничные дни длятся всю ночь. Северным Афоном называли Валаам, и, как на Афоне, существовали здесь три формы монашеской жизни: киновия - монастырское общежитие в главном монастырском здании; скиты - уединённые обители в разных частях архипелага; пустыни - кельи одиноких подвижников.
Настоящий же "золотой век" обители наступил при игумене Дамаскине:
"Все величавое, крепкое, что видите на Валааме, связано с именем Дамаскина. Это был замечательный хозяин, строитель, строгий подвижник, железный характер. Часовни, кресты, дороги, каналы, скиты, гранитные лестницы, водопровод, корпуса, колодцы, сады, храм великолепный, мастерские, фермы...- все это создано его волей, его умом. Он собрал живших по лесам и дебрям отшельников-одиночек и водворил по скитам. Он пополнил устав мудрого старца Назария Саровского, ввел суровую дисциплину. Это был игумен с железным посохом. И этот железный человек пишет в своем завещании такое:
"Я всю жизнь любил Валаам, любил каждого из вас. Мое сердце было всегда отверзто для нужд ваших... Но я был человек грубый, простой, необразованный, - естественно, что искренняя, глубокая моя любовь к вам иногда не находила себе приличных внешних выражений".
Это писал крестьянин, не получивший в миру никакого образования. Судьба его примечательна.
С юношеских лет Дамиан - мирское его имя - восчувствовал тяготение "к мирам иным": пошел странствовать по монастырям, отыскивая себе место "душевного усовершенствования", пока не водворился на Валааме. Замечательно, что несколько странных явлений - "знамений"? - как бы указывает ему пути.
Когда он шел впервые на Валаам, встретились ему старцы с Белого моря, шедшие с Валаама в монастырь Александра Свирского. Старцы эти низко поклонились ему, юноше, одетому по-крестьянски.
Когда он пришел на Валаам и шел лесной дорогой в скит Всех Святых, встретился ему монах Феодорит и сказал: "Оставайся-ка у нас. Трудись на послушаниях, в скиту и в пустыне. На, возьми мои четки".
Когда он пришел в скит Всех Святых, старец Евфимий, прозванный монахами "духовной улицей" за умение уловлять души, земно поклонился новоприбывшему. И юноша остался в лесах и пустынях Валаама. Старец Евфимий видел в юноше Дамиане готовность идти путями, какие будут ему указаны. И он приступает к ковке великого характера - будущего игумена-хозяина, строителя и подвижника. Он, например, устраивает длинную выдвижную палку и каждую ночь, в 12 часов, приходит будить своего ученика на полунощную молитву и стучит палкой в окошко во втором ярусе, где была келья брата Дамиана. И юноша бурной зимней ночью, по пояс в снегу, шел из рабочего дома к полунощнице в монастырь. Этот старец Евфимий был - или казался только, приняв это за подвиг, - юродивым, всем земно кланялся и непрестанно плакал "горючими слезами". В архиве монастырском хранится письмо монаха Иллариона, где тот свидетельствует, что по его горячей просьбе явился ему воочию умерший старец Евфимий, обещавший это ему при жизни.
Нестяжательность юного Дамиана старец испытывал, например, тем, что взял у него икону - благословение старика-отца. Он запретил ему обмывать бренное тело и даже менять белье. Наконец Дамиан удостоился принять иночество, и старец его оставил - удалился на житье в пустыню.
По благословению игумена, монах Дамаскин водворился за шесть верст от монастыря, в непроходимой глуши лесной, на берегу двух озерков. Было ему тогда 32 года. Он стал избегать встреч и разговоров, ел гнилую пишу, изнурял плоть свою и носил вериги. В бурные осенние ночи дождь стучал по стеклу оконца, завывал в трубе ветер, гудел страшными голосами бор, а Дамаскин стоял на молитве. И так - семь долгих лет. Иногда в ночи - говорит его житие - из озерка поднимался кто-то страшный, с растрепанными власами, стучал в окно кельи, ломился в двери. Иногда тьма бесов плясала вокруг кельи, и келья содрогалась, как мельница.
Потом - трудная жизнь в скиту Всех Святых, потом долголетнее игуменство, полное кипучей деятельности, всяческое строительство - хозяйство" (И. Шмелёв "Старый Валаам").
И настоятельствовал он немного-нимало - 42 года! С 1839 до самой кончины в 1881 г.
Валаам в XIX - начале ХХ вв. славился уникальным, образцовым монастырским хозяйством... Но об этом уже писано-переписано так много, в любой книжке, любом путеводителе, - что, думаю, не имеет смысла лишний раз повторяться.
Гораздо важнее - подвижники той эпохи: подлинное, духовное "хозяйство" Валаама.
Тот же Иван Шмелёв вспоминал:
"А вот и схимонахи, на фотографии. Это купить необходимо: это уж - "валаамское", туземное. Десять их, в схимах-колпаках, с крестами, костями, черепами. Стоят рядком, потупясь, смиренные. Должно быть - непривычно было. Но - надо было. Во главе - игумен. Надо было: требовал народ, "из святостей", под образа, украсить "святой угол". Это - свет Валаама, его слава. Какие лики! Святые старцы, из древности, - отцы. Самый высокий - схимонах Иоанн, молчальник, четырнадцать лет молчал. А вот, с краю, схимонах Сергий, смиреннейший. Долгие годы мучительно страдал в болезнях и, несмотря на боли, ни единой службы не опустил. Мне про него рассказывали на Валааме.
Сильный духом был смиренный Сергий. Болезнь "заживо его съедала". Какая - неизвестно. Болел он долго, таял. Может быть, и рак. Однажды, за долгой службой, не смог и он преодолеть ужасной боли. Подошел - подполз к своему старцу-духовнику, в слезах, - может быть, в слезах стыда за немощность, - и стал просить: "отпусти, отче, в келью... помираю... благослови отойти..." Но строг был старец. Мотнул головой, сказал: "а кто канон будет стоять за тебя! правило кто слушать будет? " - "Невмоготу, отче, силы нет стоять..." - "Не можешь стоять - сиди". - "Ох, не могу уж и сидеть, отче..." - "Не можешь сидеть - лежи. Лучше во храме Божием отойти, на молитве стоя". И не отпустил. И выстоял смиренный Сергий. Рассказывал мне о его кончине инок Серафим:
- При храме нес я послушание. Помню, кончилась обедня. Подходит ко мне схимонах Сергий - чуть шепчет, как дуновение от ветерка: "прощай, отец Серафим... прощай..." А сам так-то светло плачет, обильными слезами. А я раньше еще приметил, как он во всю святую литургию плакал... так-то плакал! И вопрошаю его: "чего ты, отче Сергие, так плачешь? " А он мне, как бы дуновением, чу-уть слыхать, во сне уж будто: "ах, отче Серафиме... кабы всегда так пели, как нонче... век бы не ушел... как ангельские гласы... и уж так мне хорошо-сладостно, оттого и плачу... будто я был на небесах..." И вся мантия у него заплакана... вся мокрая-мокрая, от слез. - "И причастился я Св. Христовых Тайн... и так-то теперь легко мне... и боли мои не мучают, уснули..." Полобызались мы в плечико. А как стали звонить к вечерне, он и преставился. А это уж дух его тленное попрал, боль и уснула... заранее одухотворился. Вот был смиренный!.." ("Старый Валаам").
Странно, что все эти дивные старцы-подвижники до сих пор официально не прославлены во святых (кроме преп. Назария Саровского, который является местночтимым святым Тамбовской епархии и Валаама) (3). Впрочем, всему своё время. И Оптинские старцы были канонизированы лишь считанные годы назад...
Не мы, так наши дети ещё увидят иконы святых Назария, Дамаскина, Николая, Иоанна, Сергия и прочих преподобных отцев Валаамских, услышат в храмах акафисты им.
Ведь молитвы святым нужны - нам, а не святым.
* * *
Конечно, я побывал в тот день у мощей преп. Сергия и Германа - в храме их имени, что на первом этаже Преображенского собора. Мощи их - под спудом, у второго столпа справа. Вот он - духовный корень стоящего тысячу лет монастыря.
В этом же храме - Валаамская чудотворная икона Божией Матери, прославившаяся первыми исцелениями болящих в конце XIX века.
Почивают здесь и чудесно обретённые в 1991 г. нетленные мощи преподобного старца Антипы, подвижника XIX века родом из Молдавии (прославлен Румынской Православной Церковью в 1992 г., Русской Православной Церковью в 2000 г.)
В верхний собор ведёт лестница, на стенах которой - шествие множества святых в Царство Небесное. Целый сонм, как бы по этой же лестнице восходящий. И... открываются вдруг округлые, солнечно-золотистые недра великого храма.
По устроению он повторяет Софию Константинопольскую. Царственная роскошь его интерьера, столь контрастная со строгим внешним видом, призвана напоминать, что это - Дом Царя Небесного, и все мы, вместе со святыми - у Царя в гостях.
В огромном центральном куполе - Господь Саваоф и семь Архангелов. Все - по кругу, Господь - на востоке. На двух столпах, со стороны входа - огромные изображения свв. Гурия и Варсонофия Казанских: это особенно мне запомнилось.
Золотой фон росписей отливает чем-то вечным. Он - как сплошной сгустившийся свет. Недаром именно этот фон - самый каноничный для икон: святые изображаются в нём - как бы в Нетварном Свете.
Росписи были выполнены в конце XIX в. Символично, что монахов-иконописцев звали Лука и Алипий - в честь древних свв. иконописцев Киево-Печерских (XI-XII вв.). Росписи сильно пострадали в советское время и были отреставрированы совсем недавно -верхний храм после стольких лет запустения открылся лишь в 2005 г.
* * *
У южной стены обители, у подножия Петропавловской надвратной церкви - сад, дальше - козырёк обрыва, полузавешенный майской зеленью. Панорама длиннейшего Монастырского залива с высоты горы Фавор слегка кружит голову.
Опять, как и в первые минуты, у причала, поражает контраст между светящейся, почти фисташковой зеленью ближних садов - и тёмным фоном косматого бора на той стороне бухты. Вся суровая мощь Севера воплотилась в его хвойной стене.
Посреди сада - беседка-часовня, в древнерусском стиле. Только не из кирпича, как строили на Руси в XVII веке, а - из местного, валаамского гранита. Гранит этот - как зебра: с чередующимися серыми и белыми прожилками. Внутри часовни светит-золотится Знаменская икона Божией Матери - мозаичная, в стиле древних киевских мозаик.
Несколько веков древний Валаамский монастырь относился к землям Новгородской феодальной республики, а икона Знамения - главная святыня Великого Новгорода.
Не так уж долго побыли мы в Спасо-Преображенском монастыре - время летело быстро и вот... уже пора идти обратно, к Никоновскому заливу.
Обратно я и те несколько знакомых, с кем вместе мы ходили, решили идти пешком. Дорога здесь большая - не сбиться, не потеряться. Надо напоследок подышать воздухом Валаама!
Сошли под гору. У подножия - всегдашние ларьки для туристов... здесь монастырь кончился. Рядом с иконами и крестами лежат на прилавках... талисманы и "обереги". Бедные мы люди - ведь для кого-то нет разницы! Нео-языческий дурман вползает в наши души.
Когда-то основатели Святого Валаама разрушили языческое капище на острове. Капище тысячу лет спустя норовит вернуться с чёрного хода. Души наши "прибраны и выметены" (Лк. 11, 24-26) для этого. Это зрелище торговли душой - да непременно на святом месте! - стало самым печальным из валаамских впечатлений. Увы, монастырю сейчас принадлежит не весь остров. И Богу принадлежит - не вся наша душа.
* * *
Обогнув оконечность Монастырской бухты, мы вступаем в валаамский лес. Шишкин, Куинджи, Фёдор Васильев - кто только не писал эти пейзажи! А художник слова Шмелёв отразил их всё в том же "Старом Валааме":
"До двадцати часовен на Валааме, по островам, на пустынных дорогах, в дебрях: воистину - глушь святая. Бывало, зайдешь в леса: какая первозданность! Белки тут не боятся человека, и птицы не боятся. Да что белки! Не боится и крупный зверь. Слышишь - трещит по чаще. Стоишь и ждешь. И вот выходит на дорогу... олень? Олень. С ветвистыми рогами. И смотрит, вкопанный, влажным, покойным глазом, - без удивления, без страха. "А, это ты, человек... знаю тебя..." - так будто говорит молчанием, взглядом. И - ничего, перейдет дорогу. Пугает как-то нежданная такая встреча, будто нездешняя. И смутно припоминаются как будто: где-то... такое было.? Пройдешь - и новая встреча, тоже совсем нежданная: часовня. Глушь, дебри непроходимые, а тут, в полумгле заломчика, в часовне, - Богоматерь, лампада, воск, корочка хлеба, оставленная как дар - какому-нибудь доброму лесному зверю: Божий дар. Изумишься: в дебрях лампада теплится! светит не Лику только, а этим дебрям, лесной глуши, чистой природе Божией. "Человек освящает дебри..." - помню, бродили во мне мысли, светлые мысли, рожденные этим светом валаамским. Топили, крыли - "физиологию". Из этих дебрей возвращался я чем-то исполненный, чем-то новым, еще неясным...- благоговением? [...] Места священные, освящённые молитвой. Меняются здесь люди, меняются и звери".
Зверей я не встречал. Нас сопровождало только солнце. Мы шли по лесному шоссе, и оно шло с нами по веткам чащи. Вот... иногда вдруг ослепительно вспыхнет, как сквозь щель в огромной двери. Иногда станет свечой. Иногда наполнит светом какой-нибудь раскидистый куст - и в листве его разом совместятся весна и золотая осень. Светятся-искрятся черничные листья, папоротники. Павлиньи хвосты - веера чередующихся полос: теней и света, - распускаются на траве. Расходящиеся клинья лучей меж сосен - гигантские перья этого солнечного павлина.
То одно, то другое в лесу поджигает Солнце. То рождественской Звездой увенчает ёлку, то повиснет шаром на косматой ветке. Пока идёшь, оно идёт вместе с тобой и беспрестанно, беззвучно чиркает спичками стволов... но пожар, несмотря на это баловство, не занимается - перемещается вместе с тобой, а там, где полыхал ещё секунду назад, тут же гаснет.
"Агиос фотос"! Святой огонь, что сходит в Иерусалиме перед Пасхой - так же не опаляет, не прожигает одежду.
Кстати, об Иерусалиме и Святой Земле на Валааме много напоминаний.
Вот попался Гефсиманский скит по дороге... он воскресает, реставрируется. Маленькая шатровая церковка в чаще, на полянке, необычайно уютна и нежна. Светло-деревянный цвет её стен мягко сочетается с незабудочными кровельками и куполами.
Неподалёку - гора Елеон... Есть на Валааме и свой Иордан, Кедрон, Мёртвое море (озеро Лещево в глубине острова). В Воскресенском скиту в XIX в. устроили точную копию Кувуклии с вложенной частицей настоящего Гроба Господня из Иерусалима.
Всё здесь призвано напоминать о евангельских событиях.
Дорогу вдруг пересёк узенький канал, похожий на мокрую после дождя аллею. Вода стояла вровень с зелёными бережками. Идеально прямо, как линия на бумаге, тянулась блестяще-чёрная дорога - вправо и влево от островного шоссе. Судя по карте, она вела как раз к Лещеву озеру.
И ещё пару раз попадались на пути бывшие водные трассы, проложенные при игумене Дамаскине для хозяйственных нужд - для монастырского судоходства. Каналы соединяли разные бухты и озёра большого острова. Сейчас их в основном уже "заглушила" болотная трава - но остались следы великих трудов братии.
Каналы - это тоже "визитная карточка" Валаама.
Удивили валаамские болотца. Казалось бы, весь остров - каменный, гранитный, толщина почвы над "лудой" - всего-то 15-20 сантиметров. Где уж тут взяться болотам - на скалах? А в том-то и дело, что дождевая и талая вода почти не просачивается вниз. Вот и стоят мшистые, полузаросшие лужи в чаще то здесь, то там. Лохмато торчат из них стволы деревьев.
Зелёные искры майской листвы над тёмными болотами...
Всё не напрасно - уверуй.
Сыплется пусть позолота
С почек цыплячьих у вербы
В тёмную тайну болота(4).
И ко всему этому добавляется непередаваемое ощущение Острова. Лес лесом, но остров - это особенная частица земной поверхности, изъятая из прочего мира. Душа чувствует остров и - радуется острову. Вода - священная стихия, она имеет свойство отгораживать от суеты и давать мир душе. Любой остров - как маленькая планета. Мир - сам по себе, а остров - сам по себе.
Знаю эту тайну по Свияжску, но ещё ярче и глубже ощутил её на Валааме.
Наконец мы вышли к широкому Никоновскому заливу, похожему на отдельное озеро (говорят, очень глубокое - до 80 метров). Белым айсбергом на синеве светился наш "Дмитрий Пожарский". Скалистые уступчатые берега в извилистых "висячих" соснах гигантскими ступеньками сбегали к водной глади, к пристани. Огромные, чётко обрисованные ступени-плиты - словно сам остров, как и монастырь, тоже строил вручную какой-то Зодчий: везде - следы Его кладки. Аккуратно подогнанные гранитные блоки в десятки ярусов.
Мшистые ступени, трещины - а из трещин вырывается и подлесок-молодняк, и взрослые деревья.
Удивительны каскады сосновых корней на этих скалах! Одервеневшие осьминоги крепко обхватывают каменные плиты. А с другой стороны посмотришь - густые колоннады. Или - пышные сталактиты в гроте... только деревянные.
Пора на теплоход - скоро отплываем. Поднимаюсь на палубу, но и с неё всё гляжу на прерывистую линию высоких берегов. Тут берег главного острова раскинулся амфитеатром, а там, у выхода из залива, хребтом гигантского морского зверя торчали из воды округлые скалы. Но и скалы покрыты тем же самым лесом... только кажется против солнца, что он темнее.
Островки эти - как тени тучек на серебряной воде. Близился закат, крошечные тучки над горизонтом построились в мохнатые цепи. И в точно такие же цепи, как отражение, вытянулись мохнатые от ёлок островки.
То золотой, то серебряной казалась вода. Перламутрово переливались на поверхности тени и лучи от полуприкрытого кисеёй солнца. Иногда гирляндами огней вспыхивала на мельчайшей ряби солнечная дорожка - как будто лежала, макушкой до горизонта, новогодняя ёлка. И становился цвет бухты - как фон тех росписей в соборе.
Небо и вода соревновались в красоте. Широкий синий гриб вырос на горизонте - где-то далеко-далеко над необъятным Ладожским озером шёл дождь, мёл бородой.
Говорят, особенность Валаама - необычайно частая, почти до нереальности, смена погоды: иногда по нескольку раз в день. Что ж, Валаам похож на сон... значит, и погода здесь тоже подчиняется законам сна.
Мы отчалили. Ринулись за нами чайки. Медленно выходили мы их бухты, сопровождаемые крикливым воздушным шлейфом.
Картинно проплыли мимо нас островки, сторожившие выход из фьорда, и бескрайняя Ладога распахнулась простором тысяч нерасчерченных путей - в любую сторону света, куда хочешь... увы, кроме Валаама.
А Валаам... Валаам вдруг начал на глазах занавешиваться туманом, уходя от нас туда, откуда появился.
Туман поднимался густо и стремительно, на глазах, как пиротехнические дымы. Остров одновременно с разных сторон заволакивала дымовая завеса. Шевелилась белая вата. Мутные валы надувались ветром, как паруса. Их быстро взметало от воды до самых верхушек сосен. И там они продолжали шевелиться и таинственно менять свою форму. Дым подымался, конечно, беззвучно, но казалось, можно услышать, как он шипит и сипит.
Туман выступал на фоне зелёного острова, как пух на тополе. Повисал хвостами на высоких берегах, сбивался в комья у подножия. Призрачные рати тумана штурмом брали высокие берега, взмётывались на сосновые бастионы, прорывая оборону... а вместе с ней - и всё обозримое мироздание, разом продырявленное пробелами хаоса.
По закону сказки, Валаам должен был исчезнуть так же как и появился.
Север закутывался призраками своих растаявших снегов. Север спешил сокрыть свои тайны. И тайну тайн - святой Валаам.
(1). На древнеугорском языке.
(2). До революции главными "воротами" Валаама был Монастырский залив у самых стен обители... к сожалению, несудоходный для больших кораблей.
(3). Собор Валаамских святых (празднование 20 августа - на второй день Преображения Господня) включает много имён древних угодников Божиих, подвизавшихся на Валааме, а затем основавших другие монастыри - соответственно, в тех монастырях и почивают их мощи. Это преподобные Авраамий Ростовский, Арсений Коневский, Корнилий Палеостровский, Савватий Соловецкий, Александр Свирский, Адриан Ондрусовский, Афанасий Сяндемский, Евфросин Синозерский, Герман Аляскинский. Есть здесь и имена нескольких святителей, самый известный из которых - Геннадий Новгородский. В собор включены и 34 мученика, убиенных шведами в 1578 г., и несколько новомучеников и исповедников ХХ века.
(4). А. Каримова
Александро-Свирский монастырь
Странно, что у небесных чудес есть земная география...
Во всех дореволюционных путеводителях отмечалось: Свято-Троицкий Александро-Свирский монастырь находится "близ города Олонца". Олонец был центром одноимённой губернии. Он известен как один из древнейших населённых пунктов Приладожья (впервые упомянут ещё в 1137 г. как поселение; "государева крепость" - с 1648 г.)
Сейчас правильней сказать, что монастырь находится близ Лодейного Поля: и относится он к Лодейнопольскому району Ленинградской области, и добираются к нему паломники и туристы в основном оттуда - от крупного транспортного узла на Свири. Но Лодейное Поле - "молодой" город, всего-то начала XVIII века. Поэтому, говоря исторически, отнесём древний Александро-Свирский монастырь к окрестностям древнего же Олонца... и на этом поскорее закончим краткую географическую справку. Великая обитель относится не к земным городам, а, скорее, к Царству Небесному.
Пять веков назад произошло здесь одно из величайших чудес новозаветной Церкви. В 2006 г. монастырь торжественно отметил 500-летие таинственнейшего события, о котором и пойдёт речь. Мне довелось побывать там лишь раз в жизни - в мае 2007-го (с теплохода, через всё то же Лодейное Поле). Но и одно краткое посещение вызвало ту радость, которой хочется поделиться.
Наверное, многие слышали о преподобном Александре Свирском, основателе монастыря, одном из самых известных святых Русской Православной Церкви.
Родился Преподобный в 1448 г. в здешних, свирских краях. В миру он носил имя - Амос, в честь ветхозаветного пророка, в день которого явился на свет. В 19 лет тайно от родителей ушёл на Валаам(1). Долго и усердно подвизался послушником и лишь через 7 лет сподобился пострига. Став монахом, удалился на уединённый островок Валаамского архипелага (ныне - Святой остров, а на нём - скит преп. Александра), много лет жил отшельником, целиком отдавшись молитве и безмолвию. Но Господь лишь воспитывал Своего подвижника на Валааме, чтоб возжечь светильник "для просвещения и спасения многих". И светильник этот должен был возгореться гораздо ближе к родине Преподобного - на Рощинском озере близ Свири. Ещё когда юный подвижник шёл на Валаам и заночевал у этого озера, явился ему дивный свет. И услышал он Голос, повелевший ему через много лет - когда будет знак, - вернуться сюда и основать обитель. Наконец знак явился: святой вновь услышал на молитве Голос и увидел в окно кельи "как бы перст, указующий" в сторону обетованного места. Узнав об этом видении, валаамский игумен благословил преп. Александра покинуть остров и отправиться в путь.
Так в 1484 или 1485 году(2) Преподобный основал келью на месте будущего великого монастыря. Первые 7 лет он жил совершенно один, "не видя человеческого лица, не вкушая хлеба и питаясь лишь плодами леса". Наконец, случайно во время охоты на жилище отшельника набрёл боярин Андрей Завалишин (будущий преп. Адриан Ондрусовский). Обрадовался он встрече со святым человеком и стал часто его посещать, а после многих бесед, проникнувшись благодатью, сам покинул мир и принял постриг на Валааме.
Так место подвигов преп. Александра стало известно и... перестало быть уединённым. Потянулись к Преподобному люди, послелилсь рядом с ним другие иноки, расчистив лес, построив кельи, обустроив пашню и огород. Тогда, по-прежнему стремясь к уединению, святой устроил себе "отходную пустынь" в 130 саженях от первого места, уже превратившегося в немалую общину.
Именно на новом месте произошло величайшее чудо, какого ещё не было со времён ветхозаветного Авраама:
"В 1506 году, на 23-м году пребывания преподобного Александра в заповедном месте, ему было явление Живоначальной Троицы. Преподобный молился ночью в пустыни. Вдруг воссиял сильный свет, и святой увидел вошедших к нему Трех Мужей, облаченных в светлые белые одежды. Освященные небесной славой, Они сияли чистотой ярче солнца. Каждый из Них держал в Своей руке жезл. Преподобный получил повеление возвести храм и устроить обитель. "Возлюбленный, как видишь Говорящего с тобою в Трёх Лицах, так и созижди церковь во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, Единосущной Троицы. Я оставляю тебе мир и мир Мой подам тебе", - сказал Господь преподобному. И тотчас святой подвижник увидел Господа Иисуса Христа с простертыми крылами, словно по земле ходящего, и Он стал невидим".
За этим, казалось бы, коротким эпизодом жития слышится гул события вселенского, вневременного, бытийного - откровение Самого Бога, "как Он есть".
"Новозаветным Авраамом" стал в русской и вселенской истории преп. Александр - единственный из всех святых Нового Завета, сподобившийся ещё в жизни сей зреть Св. Троицу. Во всяком случае, единственный, о ком осталось такое свидетельство.
Сразу после чуда, на указанном Богом месте (прежнем месте подвигов Преподобного) был построен храм во имя Живоначальной Троицы - деревянный, а с 1526 г. - каменный. Составилась Троицкая обитель.
Сам преп. Александр, скончавшийся в 1533 г., был погребён в "отходной пустыни", близ места дивного видения (вообще-то, по великому смирению, он, как и св. Нил Сорский, завещал: "Свяжите тело мое грешное по ногам верёвкой и отволочите его в болотную дебрь и, закопавши во мху, потопчите своими ногами", но потрясённые братия ответили, что не смогут этого исполнить).
Позже там был устроен Преображенский собор и множество новых келий - устроилась Преображенская обитель.
Так исторически составился двуединый Александро-Свирский монастырь с соборами Троицы и Преображения Господня.
Сейчас, после долгого советского запустения - "Свирьлага" и психбольницы, - Троицкая его часть ещё не до конца отреставрирована, Преображенская же "отходная пустынь" восстановлена так, будто никогда и не разорялась.
Две обители, составляющих одну - это два каре корпусов. Крепостных стен, характерных для многих древних монастырей, у Александро-Свирского нет. Правда, сохранился заглохший ров возле Троицкой части обители, ставший совсем уютным, "садово-парковым"
Он давно превратился в простую травяную ложбинку с чудесным каменным мостиком, по которому уж никто не ходит: мостик - в нескольких шагах сбоку от нынешней дороги. Встала над ложбинкой ёлочка, скромно глядится в лужицу.
Экскурсии здесь водят монастырские трудники, имеющие специальное благословение. Светские экскурсоводы умолкают у ворот обители - таков порядок. О благословенном месте и рассказывать должно - по благословению. Женщина-экскурсовод в платочке - или лучше сказать, "путеводитель", - встретила нас у юго-западных ворот Троицкой обители, у таинственного сумрачного прохода.
Очень люблю такие вросшие в землю старинные арки - от них куда более радостно-трепетно на душе, чем от парадных, разукрашенных врат. Таинственность вхождения в освящённое пространство - непостижимого перехода за несколько шагов с обычной земли на святую! - эта таинственность гораздо глубже ощущается, когда никакая внешняя "красивость" от неё не отвлекает.
Здесь все украшения - несколько жёлтых одуванчиков перед истёртой и облупленной каменной дугой. Века вогнали её в землю, но Бог - выше веков, "прежде всех век..."
Проходишь этой аркой во внутренний двор и почти упираешься в древнюю Покровскую церковь. Если её обойти, то к северу от неё воздвигнется седая громада Троицкого собора, к северо-востоку - лёгкая трёхшатровая звонница. В нынешнем виде всё это было отстроено в XVII веке, когда монастырь оправлялся от троекратного разорения Смутного времени - в 1613, 1615, 1618 гг. Первые же каменные церкви (на их фундаментах стоят нынешние) появились ещё при жизни Преподобного: Троицкий собор в 1526 г., Покровская церковь - в 1533. С Покровской церковью тесно связана история ещё одного великого "посещения" в жизни преп. Александра:
"Когда заложили основание храма, то на месте алтаря преподобному явилась Божия Матерь с Младенцем в окружении множества Ангелов. Царица Небесная обещала исполнить молитвы праведника об учениках. "И не только при животе твоем, - сказала Она, - но и по отшествии твоем неотступной буду от обители твоея, подавая неоскудно всё потребное. Смотри же и наблюдай, сколько иноков сошлось в твою паству, которая должна быть наставлена тобою на путь спасения о Имени Святой Троицы". При этом преподобный узрел множество иноков, которые впоследствии подвизались в его обители".
Можно с точностью до метра указать место явления Пресвятой Богородицы. Именно на нём стоит алтарь Покровского храма, похожий на круглую башню, прильнувшую к небольшому белому четверику. Четверик церкви взметнулся дивной горкой маленьких кокошников, расцветших в три яруса и сходящихся к скромной шлемовидной главке.
Но во всей полноте "узорочная" красота Покровской церкви - с трапезной палатой, с крыльцом, с "часозвоней", - открывается лишь со стороны Троицкого собора.
В этом слитном "тереме" с чудесным скоплением башенок, надкрылечных шатров, кокошников есть что-то и ярославское, и ростовское, и - сугубо северное. Трубы над крышей, как в Ростовском кремле, сделаны в виде островерхих игрушечных башенок с флюгерками. Снизу кажется, что башенки едва больше скворешника по размерам. Часовая башня - "часозвоння", - куда крупнее их. Она почти один к одному повторяет башенку над Святыми вратами Спасо-Преображенского монастыря в Ярославле. Часов на ней нет (пока нет?) - только таинственный пустой кружок, начерченный на белой стене... словно напоминание, что здесь Времени не существует. Где Святая Троица - там времени нет!
Трёхшатровая колокольня - пожалуй, самый запоминающийся "знак" Александро-Свирского монастыря. Монастырь Пресвятой Троицы даже в силуэте своём запечатлел троичность. Преподобному Александру явились Три Ангела, нам же в напоминание об этом ещё издали являются три шатра.
Тем, кто был в Угличе или Вязьме, сразу вспомнятся тамошние храмы-трикирии... только там храмы, а здесь - звонница. Трёхшатровая звонница - ещё более редкое явление, чем трёхшатровый храм.
Колокольный звон - всегда славословие Богу. А любая колокольня - всегда благодарственный дар - от земли Небу. Колокольня всегда свидетельствует о Небе, сводит Его дыхание на нас.
Троицкий собор, хоть и высок, но кажется приземистым и необыкновенно широким. Все его очертания являют нарочитый и разительный контраст с лёгонькими шатрами соседней звонницы. Галерея на низеньких арках - как крытый мост, только идущий по периметру - раздвинула его во все стороны. Единственный купол - а когда-то, изначально, их было пять, - своей толщиной и мощью подчёркивает суровую монолитность храма. Северный храм! Северный исполин. Надёжно рядом с ним.
Перед арками галереи насыпан булыжник - узенькая символическая ленточка мостовой, отчеркнувшая храм от остальной земли. Заходишь внутрь - через широченную галерею в основной объём.
Фрески сохранились шапкой - на сводах и верхней части стен, лишь кое-где спускаясь до пола.
Фрески эти - уже совсем не те, что в XVI - XVII веках. Они были порядочно разбавлены новыми веяниями, но всё же стали "лебединой песней" уходящего древнерусского изографного искусства. На смену им повсюду в России врывалась в храмы масляная живопись в европейском вкусе - и только в некоторых церквах, как здесь, ещё работали мастера старой школы. Уже не прежние "золотые" имена, но... как бы многоточие после великих имён: Гурий Никитин, Дмитрий Плеханов... Работали, как Бог научил... и - насколько смогли вместить Его научение, прикоснулись к краю ризы своих светоносных предшественников.
Кончался XVII век - "золотой" и для Свирской обители, и для всех русских монастырей. "Золотой век" русского зодчества и фресковой живописи. В 1698 г. Троицкий собор расписала артель тихвинских мастеров, в 1715 г. - костромских. Сохранились имена тихвинца Ивана Иванова и новгородца Родиона Сергеева, под руководством которых писались те первые фрески. В XIX в. стенная живопись дважды "поновлялась". В советское время она отсырела и обветшала настолько, что кое-где на полметра отставала от стен. При реставрации 1960-х годов отставший слой левкаса прибивали к стене специальными гвоздями...
Но самое чудесное, что фрески сами начали обновляться после возрождения обители в 1997 г. Изображения год от года светлеют, краски становятся всё ярче, насыщенней. Особенно заметно "свежеет" синий фон. Один из реставраторов, трудившихся здесь почти 40 лет назад, приехав в монастырь в 2001 г., с изумлением спросил: "Кто у вас работал над фресками!?". "Никто, это они сами", - ответили ему.
О чуде обновления древних, потемневших икон слышали, наверное, все верующие. Чудо обновления фресок встречается реже. Но Александро-Свирская обитель - особенная во всём. Здесь повсюду чувствуется дух её основателя, святого Боговидца. Воскресает его обитель - значит, воскресают и росписи.
От старинных фресок захватывает дух в любом храме. В таком высоком, могучем как Троицкий - тем более! Огромный Лик Господа Вседержителя смотрит из необъятного светлого купола. В парусах сводов - райские обители, с такими же "детскими" деревцами на белом фоне, как на свияжских фресках XVI века. С густо высыпавшими красными плодами на зелёной листве. Со святыми под сенью этих "древес".
На столпах - не отдельные святые, а целые сюжеты: Лествица Иакова, явление Трёх Ангелов Аврааму... опять косвенное напоминание о чуде.
В нижнем ярусе стен - Страстной цикл.
Ровно висящий на Кресте Христос - и перекосившаяся, изломанная фигура нераскаянного разбойника по левую Его руку. Крест же благоразумного разбойника стоит так, что лик раскаявшегося обращён ко Христу. Редкое изображение трёх голгофских крестов в таком глубоко символичном расположении.
По краю северо-западного окна вертикальной цепочкой изображены падающие вниз головой "ангелы сатанины". Кажется, будто низвергнутые бесы сыплются прямо из окна. Окно - носитель света, - символ Царства Небесного, откуда выпали бывшие ангелы света, сразу же как только отделились в своей гордыне от Бога.
Изломана гранью оконного проёма зубастая пасть адского Зверя внизу: изображение его на изломе - знак Победы над ним. Знак того, что он не принадлежит Жизни, а есть лишь - нежить, не-жизнь... потому и изображать его "на общих основаниях", на ровной стене (то есть наравне с живыми) - не должно...
Выходим опять во двор.
Тишина и неземной покой. Николин день, но в Троицкой обители - почти никого. Живут-то все в Преображенской части. Братия - на послушаниях, паломников, кроме нас, не видать. Только птицы чирикают. Пасмурно, но тепло. Небо кажется ближе от маленьких капелек задумавшегося, да так и не разразившегося дождя. Эти капельки (которые можно было бы назвать первыми, если б за ними последовали другие) никого и не намочили, только окропили... ну, как если б мы стояли в задних рядах, а Священник впереди щедро обмахивал всех кропилом. Перед Небом-то мы все - в задних рядах...
Этой полуразорённостью и бывшей "психиатричностью" Троицкая часть монастыря поразительно напоминает наш Свияжск с его древнейшими осквернёнными святынями. Меж Свияжском и Свирской обителью есть какая-то неразгаданная духовная связь: недаром в Сергиевском храме Свияжска есть фреска 1604 года, где Св. Троице предстоит не только преп. Сергий Радонежский, но и Александр Свирский... пожалуй, это древнейшее сохранившееся в России фресковое изображение преп. Александра. Надо отметить и то, что преп. Александр был одним из тех святых, которым горячо молился Иван Грозный перед походом на Казань - стало быть, и его небесным заступничеством был вымолен для обращения в Православие наш край.
Дух мест очень похож - и святостью, и поруганностью... и воскресением после поругания. Всё здесь было мне привычно: будто Свирский монастырь стоит - через речку напротив Свияжска и бываю я тут каждое лето... Который день дышу этим воздухом, который раз стою, забыв о времени, под этими фресками, молюсь у раки преп. Александра...
Нетрудно с первого же взгляда возлюбить какое-то место, если чувствуешь, что любил его всегда.
Выходим мы из Троицкой части монастыря уже другими, западными воротами. Метров на двести вытянулась здесь аллейка от Троицкой до Преображенской обители. Справа от неё, под кручей - широкое и длинное Святое озеро: вдоль южного его берега и вытянулся весь монастырь. До основания монастыря озеро именовалось Рощинским...
Зеркало! Не колышется, ровно отражает широкий лесной ободок. Стоят перед зеркалом светлые букеты цветущей черёмухи... а дальний берег - хвойный, тёмный. Вроде, и неглубока впадина, которую заполнила вода - но кружит голову белая бездна неба, опрокинутого в ней.
На то и Святые озёра при монастырях, чтоб отражать небеса!
Оглядываюсь на удаляющуюся Троицкую обитель. Сквозь лиственницы и черёмуху прорастают всё выше и выше над развалинами келий огромный соборный купол и троеверхая звонница. Вот встанешь за ёлкой... и кажется, будто шатры выросли прямо на еловой ветке!
А вот впереди уж просвечивают белые стены Преображенской обители. И уходит аллея прямо под своды, под надвратную церковь.
Мы прошли аркой, и открылась панорама широкого двора с собором и колокольней. Встала в небе живописная горка зелёных куполов со сместившейся вправо вершиной: пять луковок над собором и шестая, как бы чуть съехавшая - над его южным приделом. Левее вознеслась столпом четырёхъярусная колокольня. Над крестами в облаках вдруг, как по волшебству, открылся просвет - "окно в небе". Яркое, торжествующее! Собор, как Царь, застыл в его серебряном огне.
Преображенский собор...
Это - тот самый храм, при закладке которого 17 апреля 1641 г. были обретены нетленные мощи преп. Александра. Сам собор был освящён в 1644 г. Святые мощи почивали и сейчас почивают в его южном приделе - приделе преп. Александра Свирского(3).
Совсем немного нам дали времени, чтоб приложиться к святыне. Стеклянная крышка раки была поднята, и мы целовали самый покров на нетленном теле тайнозрителя Святой Троицы.
Потом в этом же соборе приложились к Плащанице Христовой.
Да, в Александро-Свирском монастыре хранится фотокопия Туринской Плащаницы Спасителя. Зримое откровение о Боге - на том месте, где преп. Александр сподобился своего откровения. Кому непосредственная Встреча, кому - хотя бы вот так...
Оба чуда - и Плащаница, и нетленные мощи, - свидетельствуют о Воскресении: Христа и всех нас во Христе.
Покидаем собор, идём к выходу из монастыря, оглядываемся. Большой гранитный крест напротив алтаря напоминает валаамские гранитные кресты. Торжественно-чёрный на фоне белоснежного собора(4). Завтра мы будем на Валааме!.. звучит как сказка.
Почти все святыни Александро-Свирского монастыря - в Преображенской его части. Здесь у ворот, с внутренней стороны - часовня на месте явления Святой Троицы. Удивительно, когда сам присутствуешь на месте чуда из чудес! Никакие рассказы это не передадут...
С внешней же стороны ворот, чуть сбоку - часовенка над святым источником преп. Александра Свирского. Возле неё завершается наша экскурсия.
* * *
Прошло два года, и я как-то по-особому ощутил мелькнувшую тогда перед глазами святыню. В тот день мне оказалось не по силам по-настоящему обнять её душой. Нужно было время, нужен был взгляд памяти. Большое видится на расстоянии. Безотчётная радость неустоявшихся впечатлений постепенно сменилась чётким осознанием, что это место вошло в мою жизнь. Оно теперь - со мной... более, чем в тот час, когда я телом был там!
Есть святыни, которые забирают тебя целиком в первое же мгновение, как ты их увидел. Но есть и другие, которые впитываешь годами. Год или мгновение - не важно: для Бога это одно и то же.
Александро-Свирский монастырь оказался мгновением, по значению растянувшимся в моей жизни на годы.
(1). Позже родители узнали, где их сын. Уговорить его вернуться они так и не смогли. Вскоре же, по его молитвам, и сами приняли монашество с именами Сергий и Варвара.
(2). Обычное расхождение на год для всех случаев, когда приходится переводить даты с календаря "от сотворения мира" на привычное нам летоисчисление от Рождества Христова. Надо учитывать, что год начинался с 1 сентября.
(3). Изъятые в 1918 г., мощи преп. Александра были повторно обретены в 1998 г. - в Петербургской военно-медицинской академии. Сохранность мощей уникальна: Преподобный выглядит почти как только что усопший .
(4). В Преображенской части издревле располагалось братское кладбище. Возле самого алтаря собора погребён архимандрит Агафангел († 1909) - подвижник рубежа XIX - ХХ вв., знаменитый настоятель обители: он обустроил пошатнувшееся хозяйство, заново благоукрасил обветшавший монастырь, но главное - возродил древний общежительный устав, не дав обители "обветшать" духовно.
Макарьевский Желтоводский монастырь
Праздник Николы Чудотворца "вешний", 22 мая - вообще какой-то особый в моей жизни. Ровно через год после Александро-Свирского монастыря, день в день и даже час в час, тоже с теплохода и в точно такую же погоду я побывал в другой великой Свято-Троицкой обители - только уже не северной, а нашей, поволжской - Макарьевской Желтоводской.
По величию ансамбля, по мощи крепостных стен, по размерам собора - это один из нескольких самых больших монастырей России. Из древних женских с ним может сравниться разве что Новодевичий в Москве.
Впрочем, женской Макарьевская обитель стала лишь в XIX веке. Мужской монастырь в 90 верстах от Нижнего Новгорода основал ещё преп. Макарий Желтоводский в 1435 г., а два века спустя возродил после татарского разорения местночтимый подвижник старец Авраамий. Почти всё, что стоит сейчас в монастыре, составляет его многоглавый кремль и отражается облачно-снежным видением в Волге, было возведено в XVII в.
Могучим каменным бастионом монастырь вклинился в Волгу. Река - точнее, Чебоксарское водохранилище, - омывает его с юга и отчасти с востока. Угловая юго-восточная башня дальше всего "забралась в русло". Когда идёшь вверх по течению, нос корабля смотрит на алтарь Троицкого собора - огромного, словно перенесённого в здешние лесистые края прямиком с Соборной площади Московского Кремля. А белые стены и башни поразительно напоминают казанский кремль.
Но панорама всего монастыря открывается только с юга. Там - главное русло. Там - Святые врата, с нарядной Михаило-Архангельской церковью. Она небольшая, но вся устремлена вверх - пятью полуслитными узорно-белыми вазами с зелёно-золотыми макушками. Арка ворот под ней кажется издали совсем маленькой. Очень нарядны её наличники, с двумя кокошниками над каждым. За ней встаёт пучок других пяти свечей - Успенская трапезная церковь: тоненькие-тоненькие свечки на крещатых бочках, чистые-чистые, нежно светят даже в хмуром, дождливом небе. Осветляют его. Боковые кресты - простые, средний - кованый, ажурный, расцветший.
Шатровая зеленоверхая колокольня - второе по высоте сооружение после Троицкого собора, - встаёт чуть левее этих ярких золотых паникадил. Есть и ещё один храм - просто крепостная башенка с куполом: церковь св. Григория Пельшемского - ученика св. Макария.
Четыре цвета строгого монастырского кремля - белый, золотой, серебристый и зелёный. Всё это - средь нескончаемых волн дремучего берегового леса, над главной рекой Руси. Множество зелёных кровель словно напоминают своим цветом о Троице - престольном празднике обители.
По-мирскому говоря, это какой-то заповедник всего самого лучшего, что только есть в русском монастырском зодчестве. Духовно же, это - идеальный образ Града Божьего на Земле... по стройности своей архитектурно-богословской идеи сравнимый разве что с Ростовским Кремлём. Тот же правильный четырёхугольник с круглыми башнями по углам и квадратными - по центру каждой стены (эти квадратные башни - как концы невидимого равноконечного Креста). В монастыре - пять церквей. Огромный собор - как Сам Христос, небольшие храмы - как четыре Евангелиста.
Причал - прямо у надвратной Архангельской церкви. Вот и арка ворот.
Время превратило её когда-то многоцветные фрески в чёрно-белые. Побелевшее пламя едва выделяется неровным силуэтом - как седые волосы или выцветшая на солнце трава. А может, "морской зверь каракатица" (когда-то это была - геенна огненная. Вся роспись Святых врат здесь, как и во многих монастырях, посвящалась Апокалипсису).
За воротами нас встретила старенькая монахиня, несущая послушание экскурсовода. Одна женщина из нашей группы сразу узнала её и радостно, тепло поздоровалась: "Пять лет назад тоже вы проводили у нас экскурсию... Помните меня?.. я ещё спросила у вас... и вы мне тогда посоветовали..." И что удивительно, эта старушка-монахиня - действительно, вспомнила!..
Перед нами - монастырский двор-сад, осенённый со всех сторон куполами. Успенская двухэтажная церковь - как белый корабль о двух палубах. Как рубка Христа-Кормчего, возвышается основной объём с пятью сигнальными огнями. Он вытянут перпендикулярно "кораблю": по три кокошника - над боковыми стенами и целых шесть - со стороны алтаря. Чудный пятисвечник Успенского храма показался мне самым красивым в монастыре: самым неотрывным для моего взгляда все три часа пребывания здесь.
Шатровая колокольня к юго-западу от "Успения" - и высока, и широка. Это не тоненькая "ярославская свеча", стремительно пронзающая небо. Это - Царица, стоящая горделиво в дорогом уборе, взирающая свыше на купола маленьких церквей. Только Царь-Собор величавей её. Мохнатая живописная сосёнка на её фоне - как тёмное бархатное опахало. Если б этой сосёнки в пейзаже не было, её стоило бы нарисовать.
Окружена кустами чудесная беседка с крестом: восемь белых колонн, зелёный купол над ними. Посреди беседки - камень-плита. Это - часовня над могилой старца Авраамия, возобновителя монастыря в XVII веке, местночтимого подвижника. К нему на могилу приходят во всех тяготах и заботах, как к живому духовнику обители. И всегда после встречи с ним, после молитвы "на камне", легче становится на душе... Я и сам это испытал.
Дворик скромно, неброско цветёт. Чувство ухоженности, необыкновенной чистоты внешней и внутренней. Помню лиловые и жёлтые ирисы под маленькими, игрушечными ёлочками. По духу сокровенной, таящейся радости они напоминают Лилии на иконе Благовещения.
Мы обходим главный собор, оставляя знакомство с ним на потом, и оказываемся в северной части обители, занятой в основном садами и огородами. Здесь белеет Макарьевский храм 1808 года, в стиле классицизма - самый молодой в монастыре. Колоннадой он соединён с Троицким. Спрятался за ним - от святых врат совсем не видать. Его колонны и полусферический купол удачно отделены от цельного ансамбля XVII века в некое другое пространство. И там он смотрится гармонично.
Макарьевский храм - хранитель главной святыни обители: ковчежца с мощами основателя монастыря. Ковчежец маленький... и такой же круглый, как сам храм. В нём - не просто частица мощей, а сама