Аннотация: Полет голубей - это полет твоей души. Потому что она находится там, где летают твои голуби. Это красивейшее из зрелищ, и чем выше стая, тем больше в твоем сердце гордости и восторга, пик которого наступает, когда голуби...
Верность
Полет голубей - это полет твоей души. Потому что она находится там, где летают твои голуби. Это красивейшее из зрелищ, и чем выше стая, тем больше в твоем сердце гордости и восторга, пик которого наступает, когда голуби превращаются в еле видимые точки и скрываются из виду в голубизне неба.
Так летают настоящие летные голуби. Они летают очень долго, до нескольких часов и начинают снижаться только по воле хозяина, когда тот убирает помело - шест с тряпкой, который ставится над крышей. Как с такой высоты голуби его видят - непонятно. Вероятно, зрение у них острее, чем у человека, так как для них висящая тряпица не имела никакой визуальной площади. Но таких птиц имели очень редкие голубятники. Птицу выращивали из поколения в поколение и, улучшая породу, безжалостно выбраковывали, оставляя только самых лучших.
В центре города жили два брата. Отец умер, оставив им голубятню с такой птицей, которая и в области была наперечет. Деды и прадеды в течение сотни лет улучшали породу. Это были как чубатые, так и бесчубые, крупные, красивые, сильные, птицы, породы "Турман". Содержались они в очень строгих условиях. Летунов никогда не брали в руки, они были дикие и очень чистые, что было не маловажно для длительного полета. Кормили их исключительно. Там где голубям давали хорошую пшеницу, никогда не наблюдались добровольные уходы из дома. Голубь всегда стремился домой. Братья уже не так, как отец, держали свою марку. Любили выпить, но испортить такую птицу, выпестованную поколениями, все же было трудно.
Во время майских праздников, по заказу партийных органов они большими корзинами выносили своих голубей к трибунам, и в определенный момент выпускали ее, вместе с голубями других голубятников. Поднимались огромные стаи белых птиц - это был настоящий праздник весны. Поднимаясь ввысь, голуби сбивались в свои стаи и уходили домой. Братья, выпустив птицу, сразу же шли домой, предстояла большая работа. Их большущая стая голубей приводила с собой массу птицы. Они усаживали все крыши в округе. Растерявшаяся, потерявшая ориентир птица, сидела до вечера и оставалась ночевать. Хорошие голуби, осознав ошибку, снимались и уходили домой, остальных ночью собирали разными способами в мешки и сносили в свободные клетки во дворе. В основном птицу приходили выкупать.
Голубятники знали, где искать своих голубей. В первомайские праздники голубей возвращали за копейки. Оставшуюся птицу продавали всем желающим, себе они ничего не оставляли. Для потомства птиц со свежей кровью им поставляли родственники из другой области, такие же заядлые голубятники, и взамен брали птицу у них.
Иногда братья продавали и свою, зная, что она вернется. Были такие голуби, которые возвращались даже пешком, если крылья были повязаны. Спорили так же на длительность полета, и почти всегда выигрывали.
Был у них один голубь, не входивший в породные рамки. Клюв длинный, сам какой-то серый. С другой стороны был крупный и сильный. Был он чем то похож на дикого витютня. Так они его и звали - Дюк.
Но этот выпавший из породы голубь по времени полета мог перелетать многих голубей из их голубятни. Удивительно было то, что он летал один. Братья затевали спор, выгоняли его одного на крышу, ставили помело и уходили на завод на работу. После смены убирали запрет и голубь, с большой высоты, где из-за воздушных потоков летать было легче, падал камнем на крышу. Слава о Дюке летела по всей области. Приезжали из других городов, смотрели на него и, в неверии, вступали в спор на крупные суммы. Конечно, проигрывали.
Но однажды, изрядно выпив после работы, братья забыли за голубя и вернулись домой, когда уже начинало темнеть. Когда убрали помело, голубь, не рассчитав, то ли силы, то ли расстояния, из-за сумерек, ударился при посадке грудью об крышу и скатился наземь. Из клюва текла кровь.
Я приходил и часами стоял, наблюдая, как с полсотни белых голубей, поднимались против ветра ввысь и повернув, бросались опять вниз по ветру, и снова поднимались, уже с определенным повышением. Никто из них не возвращался на крышу, тем более, на соседнюю. Это был путь прямо в суп, и они об этом знали. В вышине голуби начинали летать ровнее, воздушные потоки там менялись, и вскоре голуби превращались в бабочек, а затем в точки и терялись в голубизне неба. Я терпеливо ждал их возвращения в видимость. Моему восхищению не было предела. Я не представлял, на какую высоту должен подняться голубь, чтобы исчезнуть. Иметь таких голубей было неосуществимой мечтой каждого голубятника.
...У меня уже было несколько голубей, но летали они не очень высоко и не долго. Однажды под вечер я увидел высоко в небе беленькую точку. Я погнал своих голубей, толкал их шестом, голуби пырхались и летящий голубь, чувствуя вечер, стал быстро снижаться. Я старался, что было сил. Наконец сделав, несколько кругов над домами, чужак сел на край крыши, вдали от моих голубей, готовый в любую минуту сорваться.
Я не стал предпринимать никаких действий. С такой высоты снять голубя и по-дурацки его упустить я позволить себе не мог. Это была белая голубка. Таких голубей моя крыша еще не видела. Я ушел потихоньку на улицу и оттуда наблюдал. Постепенно она успокоилась и даже присела. Темнело, и голуби стали потихоньку заходить. К моей радости, она стала продвигаться тоже. Выйдя ночью с фонарем, я осветил крышу, голубки не было. Я захлопнул косяк. Утром я ее разглядел. Она была хорошенькая, с богатым хвостом, с вилочкой. Я насыпал пшеницы, и голубка жадно клевала, было видно, что она долго блуждала.
Я подсаживал ей своих голубей по очереди, боясь, что она уйдет, но она ни с кем не парилась. То ли она потерялась, оставив детей, то ли голубя, то ли еще была какая-то причина, но и улетать не пыталась. Вскоре я попытки свои бросил. Я давно мечтал завести себе хотя бы пару приличных голубей и постепенно поднять хорошую стаю.
Я решил купить у братьев хорошего голубя. Долго копил деньги, подрабатывал, экономил на обедах, просил у родителей на всякую чепуху. Собрал пятнадцать рублей и пошел к голубятникам, хотя мне все говорили, что за такие деньги они не станут даже разговаривать. Когда я пришел, дома был один из братьев, был он слегка под хмельком и выслушав меня, неожиданно согласился, сказав: "А ты тут часто торчишь под крышей. Что, сильно голубей любишь? Ладно, дам я тебе голубя". Я говорю: "А хорошего дадите?" На что он ответил - "Не бойся, дам настолько хорошего, что еще жалеть об этом будешь".
Я на эти слова тогда не обратил внимания. Он полез в голубятню и вынес голубя. При виде этой птицы я обомлел. Это был бесчубый, белый огромный голубь, дикий как жеребец. У хозяина сидел смирно, но когда я протянул к нему руки, пытаясь взять, он стал трясти головой, гикать, глаза покраснели, мне даже стало как-то не по себе. Против этого голубя я себя чувствовал каким-то маленьким, и я не мог понять, почему мне его отдали. Я думаю, что нужны были деньги на выпивку, или просто видели, что я пацан, и что голубь быстро вернется. Условий никаких не было. Отдали и забыли, делай с ним что хочешь.
Я повязал ему крылья и посадил с новой голубкой, отдельно. Голубь был веселый и красивый. Голубка, чувствуя его напор и силу, сразу ему закивала, и они быстро спарились. Она у меня уже освоилась и летала, но мои голуби не давали ей развернуться, быстро падали, и она садилась вместе с ними. Я боялся, что она потеряет свои летные качества, но терпеливо ждал.
Вскоре голубка положила пару яичек, голубь почти все время был с ней. Дождавшись птенцов, я решил развязать голубя. Вел он себя спокойно, на крыше почти не появлялся, ухаживал за птенцами, и рано утром путы были сняты. Он отряхнулся, поправил клювом помятые нитками перья и сразу изменился в поведении. Заволновался, зашел в косяк и стал, повернув голову заглядывать на небо. Опять проступил его дикий нрав и еще что-то, что я охарактеризовать не мог. Но он стал таким же, как я его увидел в первый раз. Приближаясь к косяку, чтобы подсадить голубку, он опять на меня гудел, а глаза краснели. Я вышел во двор, открыл косяк и стал наблюдать. Вот он вышел на дверцу косяка, опробовал крылья и, даже не сев на крышу, сорвался. Следом вылетела голубка. Они быстро набирали высоту, вскоре я еле их стал различать.
Какой это был полет! Если бы видели мои друзья-голубятники, они сгорели бы от зависти. Голуби кругами летали над домом и я, млея от радости, успокоился.
Но радоваться было рано. Круги, описываемые над домом, постепенно стали перемещаться к центру города, то есть к нему домой. Мое сердце разрывалось, я понял, что он уже не вернется. Тяга к дому была сильнее, чем к семье.
Через полчаса голубка вернулась одна. Я шел опять к братьям поникший, не зная, на что надеяться. Стал перед ними плакать, умоляя, чтобы вернули голубя. Но они сказали, раз голубь вернулся, то все, договаривались без отдач. Этого я в уговоре не помнил или пропустил мимо ушей, по незнанию всех этих хитростей. В конце концов, они назначили мне опять пятнадцать рублей, к завтрашнему вечеру и сказали, - "если не принесешь, тему закрываем".
Таких денег у меня не было. Мой отец тогда в месяц зарабатывал шестьдесят рублей. Но я их любой ценой должен был найти. Пришлось расстаться с немецким ножом, который я нашел в лесу в старых окопах, вместе с пистолетом, завернутым в промасленный кусок шинели. Пистолет забрали взрослые хлопцы, а нож оставили, чтоб молчал. Братья оценили мой нож и голубя отдали. Теперь я выдергал из его крыльев маховые перья и пустил в голубятню. Он опять вернулся к голубке, как ни в чем не бывало, и все пошло своим чередом.
Наконец птенцы подросли, начали пырхаться уже. Отросли немного крылья и у отца. Он тоже пытался перелетать с места на место. И однажды, сорвавшись с крыши, полетел, но, не дотянув до соседней крыши, упал в траву. Когда я подбежал, его там уже не было, но в заборе была дыра. Я перелез в чужой огород и увидел его уже на следующем заборе.
Вся беда была в том, что он бежал в сторону дома. Когда я подбежал, он снова тяжело взлетел и полетел к воротам следующего двора, но не долетел и сел во двор. На него бросилась привязанная охотничья собака, и он, проскочив сквозь заборчик из сосновых жердочек, забился в заросли малины. Там я его и поймал.
Весь исцарапанный, но радостный, я возвращался вокруг квартала домой. Через неделю я выпустил его опять, и он опять пошел по крышам. Он часто отдыхал, крылья были совсем короткие, а я бежал следом от крыши до крыши с удочкой с петлей на конце. И все же я его снял, когда он продвинулся по коньку на край крыши, собираясь опять сорваться, и накинул ему силок. Посадил его опять в голубятню, не зная, что делать,
Через неделю ко мне во двор зашли двое мужчин+. Представившись голубятниками, они долго со мной разговаривали и, как бы между прочим, спросили, не я ли купил у Брильков бесчубого.
Я ответил утвердительно, но сказал, что купил уже давно, что уже взрослые птенцы. Они попросили, чтобы я им его показал, мол, они о нем столько слышали и хотели бы взглянуть.
Я, гордый от такого внимания, решил похвастаться. Вынес птицу. Один из незнакомцев взяв голубя у меня из рук, повернув его в профиль, сказал: "Да, это он", и зажав голову голубя между пальцами руки, резко ударил рукой о колено. Тело моей любимой птицы отлетело и трепыхалось по земле, а голова была в руке убийцы.
Я стал орать, как бешеный, но дома никого не было, да и соседи все днем на работе. Я бросался драться, но они терпеливо ждали, пока стихнет моя истерика. Все было так непонятно и страшно, что вскорости я замолчал. "Ну вот, успокоился и славненько", - сказал другой голубятник и, положив на крышку колодца тридцать рублей, сказал,- "Ты уж извини, что так получилось. Но ты бы его никогда не удержал. Это зверь, а не голубь. Твои тридцать рублей по сравнению с нашими затратами за него - это сущие копейки. Мы продержали его полтора года, постоянно выкупая его за приличные суммы и он все равно ушел. Если они на тебя наедут, ты так как есть все и расскажи. Они тебя не тронут".
Это была их месть хозяину, а ответила за это, ни в чем не повинная преданная птица.
Одни люди поколениями развивали у голубей лучшие качества, среди которых, непременно была и преданность. Другие торговали этим качеством, а третьи за преданность и верность казнили.
После этих событий они приходили еще несколько раз. Просили, чтобы я им продал птенцов, и предлагали такие деньги, что у меня кружилась голова, но я сказал, что голубка ушла, и я их сам не смог вырастить. Они мне еще немного поугрожали, говоря, что, мол, однажды проснешься, а голубей не будет и денег тоже.
После их визитов я укрепил, как мог, голубятню, приобрел собаку. Маленького переродка лайки я назвал Шариком. Сторож он был отменный. С ним у меня тоже была своя катастрофа. Его на моих глазах убили собаколовы, но это уже другая история.
Вообщем, птенцы мои выросли. Оба были под стать своему отцу, такие же дикие, как жеребцы. Со временем я им купил молоденьких голубок. Я их обособил, и они летали с матерью. Постепенно молодняк окреп, и они стали подниматься, пропадая в безоблачном небе.
Так сбылась моя мечта, это был костяк моей будущей стаи.