Аннотация: Зло пришло в земли русские. Орды татей жгут веси и деревни. Кто может встать на защиту людей, когда защитников не осталось?
Ноги вязли в бурой жиже, переливавшейся через отвороты сапог. Пот давно промочил очелье из обрывка холста и заливал глаза. Время от времени детский плач заглушал тяжелое дыхание шедших впереди баб, девок и стариков.
Млад из Серовых, вместе с четырьмя сверстниками, шел позади. Рогатина оттягивала левую руку, а правая крепко вцепилась в поводья Орлика - жеребца, молодость, красота и резвость которого давно остались в прошлом.
Остановившись на секунду, Млад обернулся и увидел поднимавшийся из-за стены деревьев дым. Уже не такой густой, как недавно - деревня Серые Сосны, в которой он провел всю свою жизнь, догорала, и лишь едва заметные столбики дыма курились над нею.
Весть о татарах, явившихся на русскую землю грабить, неволить и убивать честной люд, давно тревожила умы Млада и всей деревни. Но накануне вечером бортник Первуша из Медведевых нашел в лесу Ивашку - мальчонку из соседней деревни. Пронзенный двумя стрелами, он полз в Серые Сосны, чтобы сказать об отряде, сумевшем обойти все заставы, и разорявшем деревни. Ивашка так и умер на руках Первуши, но предупредить успел.
К вечеру все мужчины деревни собрались на околице. Были здесь и кузнецы, и охотники, и бортники, и рыболовы. Крепкие, плечистые, как на подбор, они коротко помолились перед отцом Кириллом, после чего забили коня возле костра Перуна, испросив долгой жизни или славной смерти. Отец Кирилл, сперва пытавшийся отговорить серососновцев, уже давно перестал перечить главам, честно справляя свою часть работы, и доверяя остальную Перуну.
В Дьбрянске попы тоже смотрели на свободолюбие и крепкую память обитателей деревни сквозь пальцы - подати платились исправно, и в редкий год не уходил кто-то из местных в княжескую дружину, где быстро прославлялся не за силу, так за острый ум, и всегда - за неумеренную храбрость, какой дивились даже бывалые воины.
Стояли возле костра Перуна и отец Млада - Радибор - и оба старших брата - Резвой и Глеб. Самого мальчишку отец в Круг не пустил.
- Млад, тебе сюда пути пока нет, - железные пальцы удерживали за плечи юнца, обиженно вырывающегося из рук отца. - Только тринадцать вёсен тебе и есть. Клыков ты ещё не добыл, да и не учил я тебя по-настоящему драться-то. Не сдюжишь в бою. А посему людей тебе уводить, да спину их защищать, коль врага мы не удержим. Опосля и род наш продолжать, славу его преумножать. Орлика возьмешь, да рогатину лёгкую - с тяжелой не управишься. Уходить будете к Ведуну. Там я вас и отыщу. А супостаты, даст Перун, вас там не найдут. До осени лес прокормит, а там уж видно будет. За Оксаной да Буданкой присматривай. Буданке сейчас особо тяжело будет, так ты за неё перед родом отвечаешь. Старого Гордея слушай во всем. Он хоть и вздорен, да в жизни повидал такого, что на сотню таких как ты хватит. Уразумел?
Млад хотел вырываться, ругаться, драться, а то и, чего греха таить, слезу пустить, лишь бы отец не гнал от себя, от родной деревни. Но тот, всегда мягкий, добродушный и веселый, сейчас будто спал с лица - глаза глубоко запали, и из серых стали будто карими, волчьими. А мальчишка знал, что это не к добру. Не найдет их ни отец, ни братья. Только и дадут времени, чтобы от деревни подальше уйти.
То было вчера перед закатом. Всю ночь, утро и полдня, они шли. Сначала по родному лесу, потом по топи, отбиваясь от куч комаров, и чуть ли не ежеминутно падая.
Кличи и звон оружия до них не доносился. Но дымки, оставшиеся от добротных изб, говорили обо всем лучше, чем сказали бы слова. Врагов было много больше, чем мужчин в деревне...
- Младко, ты как разумеешь, - подал голос бредущий рядом Утешка, - пойдут татары за нами?
- Чего же им не пойти? - рыкнул мальчишка. - Им наши девки зело по нраву. Пойдут, чтобы в полон увести, кровь свою черную осветлить.
- А как же мамки наши?
- Спортят и порешат. Уж сколько раз такое в других деревнях было.
- Чего ж нам делать-то, Младко? - на глаза Утешки невольно навернулись слёзы.
Мальчишка поскользнулся, взмахнул рукой и неудачно, с размаха, стукнул древком рогатины по лбу. Будто пелена спала с его глаз. "Чего ж нам делать-то?" И это ведь Утешка спросил, которому и десяти вёсен не исполнилось. След за людьми оставался немалый - пройти по нему смогут и не знающие леса и болот враги. А кто их встретит здесь? Девки, бабы, дети, да старики?
Он невольно обвел взглядом идущих впереди узкой цепочкой людей. Впереди шёл Гордей - седой, одноухий старик с негнущейся правой ногой. Сколько ему было вёсен, не знал никто. Знали только, что заносило его и к варягам, и к половцам, и, поговаривали, в Царьград. Люду он повидал немало, да и бился в разных землях, с разными врагами. А посему в жизни разбирался и давно ругал долгими осенними вечерами князей русских, не желавших объединяться и избрать главного над собой, покуда не пришла беда. И вот она пришла...
За Гордеем ступали бабы и девки. Млад легко рассмотрел Оксану - жену Резвоя, тянувшую за руку Аринку, а младшенькую, Ружку, тащившую на спине. Поближе к ней жалась и Буданка с давно уже округлившимся животом. Млад сразу вспомнил ту гордость и радость, которыми светилось лицо Глеба, когда он сообщал семье радостную новость. Бабка Луша, славившаяся как лучшая повитуха в округе, говорила, что через два месяца разродится она мальчишкой - не больно крепким, да смекалистым.
Невольно зацепился глаз и за идущую следом Снежану, которая то помогала идти деду, то несла на руках братишку Ергу.
Все мальчишки заглядывались на Снежану. Уж больно хороша она была. Густая, толстая русая коса, крепкий стан, гордая осанка и вечно насмешливо вздёрнутый нос. Смеяться над ней, как над прочими девчонками, опасались. Снежанка могла ответить как острым словом, так и хлесткой оплеухой. И все же не было в деревне её сверстника, который бы не мечтал, когда придет время, быть на Купалу именно с ней.
И только Млад знал - в этот день она будет с ним. Она никогда не выделяла его из прочих, и по малолетству они даже пару раз серьезно колотили друг друга. Но все-таки что-то подсказывало ему, что иначе и быть не может.
Он уже твердо решил, что следующей зимой, когда добудет клыки, один немедля подарит ей.
Никто не знал, откуда пошла эта традиция. Но в начале снежника мальчишка, достигший четырнадцати вёсен, брал в отчем доме нож, кусок хлеба и огниво, и уходил в лес. Возвращался он только с клыками. Волчьими. Конечно, бывало что мать напрасно выплакивала глаза - лес не отдавал тех, кто оказывался слаб, глуп или труслив. Но на памяти Млада такое бывало всего дважды. А вот с клыками за то же время вернулось почитай четыре десятка парней, ушедших в лес мальчишками.
Один из клыков удачливый охотник всю жизнь носил на шее, вправленный в серебро. А второй относил на белой подушке в дом той, которая должна была перейти в его род. И девки из многих окрестных деревень почитали такое внимание за честь. Уж больно славными парнями известны были Серые Сосны.
Но клыков Млад ещё не добыл. И не придет он теперь к отцу Снежаны следующей зимой - нет больше могучего кузнеца Ждана, полёг вместе с остальными мужчинами. А Снежана? Дойдет ли она до Ведуна? Не догонят ли татары?
От одной мысли об этом Млад едва не взвыл от злости и страха.
Как же быть? Эххх... дойти бы до Ведуна. Он бы обязательно подсказал, что должно делать.
Ведуна знали и уважали всей деревней с незапамятных времен. Огромный дуб рос в дне пути от Серых Сосен. Рос, когда не было ни деревни, ни даже Дьбрянска. Может, рос он, когда славного Киева, о котором, будто о сказке, перешептывались многие мальчишки, ещё не было на свете.
Нередко люди из деревни, мучимые сложным вопросом, приходили к Ведуну. Иногда достаточно было прикоснуться к его теплой, твердой как камень коре, чтобы найти ответ. А иногда приходилось прожить под его сенью несколько дней. Но найти ответ он помогал всегда. А может то сам Род навевал правильные мысли своим внукам? Того не знал и старый Гордей. Не могли ответить на такой вопрос и волхвы, которые порой проходили через деревню.
Как же быть?
Как не прикидывал Млад, а все сводилось к одному.
Вскочив на Орлика, мальчишка лихо врезал ему в бока пятками, отчего тот, несмотря на усталость, лихо кинулся вперед, разбрызгивая грязь и чуть не сбивая людей с ног.
- Дед Гордей, - крикнул Млад, догнав его, не спускаясь со спины коня. - Дед Гордей, я остаюсь.
- Опомнись, неслух! - негромко буркнул тот, глядя на него из-под густых бровей. - Отцы ваши не смогли остановить татар. Ты-то куда лезешь? Богатырем возомнил себя былинным? Тьфу ты...
- Не остановлю, так хоть задержу на миг краткий. А всё вам полегче будет. К ночи уже у Ведуна будете. Отец говорил, там вас не найдут.
- Непутёвый, - от возмущения старик остановился, а вместе с ним и все люди, тяжело переводя дух. - Куда тебе против них? Даже если и осталась татар горстка малая, все едино не продержишься один. Если Род поможет, все вместе дойдем. А если уж нет...
- Всё едино остаюсь. Род только смелым помогает. И Перун трусов не привечает.
- Одумайся. Кто род продолжать будет, раз братья твои полегли?
- Буданка. Не прервется род Серовых. А коль струшу, то и никому больше не жить. Я пойду. А ты попроси за меня богов.
Гордей замолчал.
- Достойный ты сын, - наконец промолвил он. - Жаль, я, по миру мотаясь, семьи не нажил. Таких как ты не наплодил. Защищай же землю нашу. Людей из деревни, что твои предки основали. А Перун, тут твоя правда, завсегда смелым помогает. Дозволят боги, ещё на этом свете свидимся...
Млад стоял, с высоты Орлика поглядывая на колонну. Люди шли мимо него. Пара баб на ходу перекрестили его, отчего он невольно сплюнул. Несколько стариков попросили за него Перуна.
Постояв немного, он слез с коня, чтоб раньше времени его не томить, и вернулся на сотню сажен, где земля была посуше, а деревья отступили, оставляя грязную, но довольно просторную полянку.
Тишина. Лес молчал, будто боясь того, что сейчас произойдет. Но Млад знал, что лес не боится. И сам он не боялся. Только горечь о том, что больше не увидит он Снежану, что не принесет он ей клык, не давала ему покоя.
Мальчишка спокойно взвесил на руке рогатину. Потрогал остро отточенное лезвие сапожного ножа. И просто стоял возле коня, глядя в сторону деревни, откуда перестал доноситься даже дымок.
Он стоял так долго. Солнце уже давно перевалило за полдень, когда порыв ветра принес противный, гортанный крик из-за далеко отстоящих друг от друга кривых деревьев.
Взлететь на Орлика и перехватить рогатину поудобнее - все это заняло один миг. И когда три десятка татар показались на открытом месте, мальчишка уже вскачь нёсся на них.
То ли они растерялись, то ли не поверили своим глазам. Но ни один противник не успел вскинуть лук, и выпустить подлую стрелу, в чем татары были большими мастерами.
Зато не растерялся Млад. Уверенно направив коня на противника, он лихо сшиб сразу двух противников таранным ударом конской груди. Ещё одного, в богатой кольчуге и с посеребренными ножнами, изо всех сил пнул в лицо, отбрасывая с твердой тропы в жадно чавкнувшую трясину, упырям на радость. Не останавливаясь, он резко нагнулся вперед, рогатиной пробивая кожаный доспех врага. На мгновение замешкался, когда в ногу ему вцепился кинувшийся со стороны противник. Но тут же, лихо слетев с коня и пригнувшись, врезал ему локтём в неприкрытое горло, а потом махнул левой рукой с зажатым ножом.
Усталость, мысли о постороннем и даже ненависть давно покинули его. Только ярость. Священная ярость, за которую так ценили выходцев из Серых Сосен опытные полководцы, и которой боялись враги, наполняла мальчишку.
И все же, в одиночку против трёх десятков не сдюжишь. Он как раз успел рубануть ножом по плоскому лицу одного, и скрюченными пальцами вырвать горло другому, когда подскочивший сзади враг обрушил тяжеленные ножны с бронзовыми пластинами, ему на голову...
Из темноты беспамятства пришёл холод. А следом за ним - боль.
Млад не сразу понял, что лежит посреди родной деревни, от домов которой остались одни угли, да ладно сложенные печи.
Ярко горели костры, рассеивающие вечерние сумерки. А вокруг столпилась орда врагов - крикливых, кривоногих, низкорослых. Стоявший ближе всех держал в руках пустой ушат, водой из которого он плеснул на мальчишку.
Не прошло и секунды, как мальчишка вскочил и попробовал кинуться вперед. Но что-то больно дёрнуло его и швырнуло наземь. Окружающие захохотали - визгливо, закатывая узкие глаза.
Только сейчас Млад понял, что на шее его висит толстая, грубая верёвка, концы которой держат сразу два дюжих степняка в добротных кожаных доспехах с множеством стальных бляшек.
Медленно поднявшись, едва не крича от боли в избитом теле, он внимательно осмотрелся. Его окружало множество врагов. Раза в четыре поболе, чем жило людей в деревне, включая самых дряхлых стариков и младенцев. Почти все низкие, не выше тринадцатилетнего мальчишки. Злые взгляды кололи как стрелы, а от криков звенело в ушах.
Почти сразу заметил он в толпе тех, с кем бился на болоте. Видно не пошли они дальше, испугались леса и топи, решив вернуться, захватив пленника. А раз так, то и Буданка с Оксанкой уцелели, и дети их, и, храни её Лада, Снежанка.
Вдруг толпа расступилась и вперед выступил степняк. Мальчишка сразу понял, что это был их глава. Жирный настолько, что едва ступал, поддерживаемый парой помощников. В ярком, бабском халате из толстой ткани, едва запахнутом на животе, волочившемся по земле. На потной, широкой голове едва держалась заостренная шапка с лисьей оторочкой.
Он что-то громко произнес, и вся толпа, на миг замолчавшая, будто взорвалась хохотом. Взмахом подозвав тощего, жилистого степняка, толстяк что-то пробормотал ему на ухо.
- Урус, великий тумэнбаша Уручи спращивает тебя, защем ты напал на могучих воинов великого тумэнбаши Уручи? - мягким, неприятным голосом провозгласил тот.
- Вы на мою землю пришлю. На землю русскую, - страх холодил сердце, но не мог заставить молчать. - Моих братьев и отца побили. И я вас бил. И после меня бить вас будут. Придет пора, и смрада вашего на наших землях не останется. Сгниете в болотах, как псы поганые.
Толмач что-то пробормотал толстяку, и тот захохотал, трясясь и придерживая обеими руками живот. Отсмеявшись, он снова что-то сказал. Толмач тут же перевел.
- Ты глюпый, урус. Великий тумэнбаша Уручи спрашивает, знаешь ли ты, что убил его старшего сына - великого воина Анара? Он упал в болото и умер! Но великий тумэнбаша Уручи добр. Если ты опустишься на колени и поцелуешь его ногу, он позволит тебе самому выбрать смерть. Тебя могут повесить, разорвать лошадьми, разрубить на куски или скормить собакам. Выбирай, и пусть видят наши воины, как добр великий тумэнбаша Уручи!
На секунду сердце Млада дёрнулось и застыло. Выбрать легкую смерть! Раз не пал в бою честном, так к чему мучиться лишний раз? Ведь всё одно - никто о том и не узнает. А про жестокость степняков знали все в деревне. Так пусть голову отрубят, да и не испытывать все те мытарства, на которые они великие мастера. И земли русской он не предаст - честно защищал её, пока в руках было оружие. Ну а раз так, то и Перуну он угодил, и предков не опозорил.
Затихли крики степняков. Млад обвел взглядом деревню, в которой провел всю жизнь. В которой родился, рос, учился жизни и перенимал опыт старших. Иной жизни он не знал. Но зато знал, что только так, чтя покон и славя своих богов, и нужно жить. И никто, ни татары, ни царьградцы, ни сам князь не волен говорить внуку Сварога, как ему жить и как умирать.
- Была наша земля русской, русской и останется! А вам подыхать, как псам паршивым! - прочистив горло, он смачно плюнул в лицо толстяка, подошедшего совсем близко, и уже задравшего подол халата, обнажая грязную, потрепанную обувь с золотым шитьем.
Мир взорвался болью. Млада сбили с ног, и били, били, били. Остервенело верещал толстяк, угодливо покрикивал толмач, а остальные просто выли, обрушивая на мальчишку град ударов.
Внезапно все прекратилось. Замолчали степняки, и только крик толстяка прорезал вечернюю тишину. Конечно, кричал он по своему, но Млад смог вычленить одно часто повторяющееся слово бугой. Из рассказов Гордея он знал, что так степняки звали своих волхвов.
Мальчишку подняли, больно дёргая верёвку, сдирая кожу с горла. Теперь возле толстяка, утирающего лицо широким рукавом халата, кроме толмача стоял ещё один степняк - дряхлый, седой и едва стоящий на ногах, в дорогом и некрасивом халате, вроде того, что носил толстяк, только сидящем ладно и чисто выстиранном.
Толстяк визжал, а степной волхв молча кивал, глядя на Млада. Наконец первый замолчал, утирая пот, обильно катящийся по щекам, а первый заговорил. Почти сразу оживился и толмач.
- Глупый урус! - радостно провозгласил он. - Ты отказался от великой милости и теперь пожалеешь! Ты готов умереть за своих людей? А не умрешь! Шаман тебе страшную кару придумал. Вечно тебе жить, и томиться в болотах здешних. Только когда народ твой убивать будут, ты очнешься от сна шаманского. Один год ты будешь жить и радоваться за людей своих. Десять лет жить и терпеть их. А минет сто лет, и ненавистным тебе станет твой народ! Проклянешь ты тогда и людей, и землю, и богов своих. Вот тогда ты и вовсе исчезнешь, а вместе с тобой исчезнет и народ твой глупый! Так проклянет тебя шаман наш, силы которого не ведает никто!
Тут степной волхв закричал - тонко, по-бабьи. Начал он кружить вокруг Млада, удивляя его своей скоростью и гибкостью, крывшимися в тщедушном и дряхлом теле. Мальчишка дёрнулся, но натянутая веревка не позволила сделать и шага. Колдун кружил все быстрее и кричал все пронзительнее. Голова уже разрывалась от крика, а в глазах потемнело от мельтешения. И тут шаман выбросил руку вперед, выплескивая в лицо мальчишке какую-то вонючую жидкость. Всё исчезло...
* * *
Объяснительная полковнику второй пехотной дивизии четвертого корпуса Великой Армии Жюлю Вессону от лейтенанта Нолана Клёра.
"Девятнадцатого числа сего месяца мною был снаряжен отряд из десяти человек для поиска беглых крестьян, знающих о тайных складах зерна и фуража, необходимого солдатам и коням Великой Армии. Задачей отряда было изучение леса и болот в окрестностях села Сосновска Трубчевского уезда Брянской губернии. Спустя четыре дня в лагерь вернулся один-единственный рядовой - Жак Греноль. В свои двадцать два года он совершенно поседел и, по-видимому, сошел с ума. Он рассказывает сказки о страшном всаднике, приходящем из болот. Слухи множатся и снижают боевой дух солдат и даже офицеров. Мною было принято решение о срочной отправке Греноля в полевой госпиталь до полного выздоровления".
* * *
- Мерзкая погода! Мерзкая страна! Как все обрыдло! Эй, Йохан, у тебя шнапса не осталось? - старый, но довольно крепкий мужчина в ладно подогнанном мундире прохаживался вдоль шлагбаума, ежась от холодного октябрьского дождя.
- Эрих, мы ведь на посту! Нам не положено пить! - сразу отозвался совсем молодой парень с тонкой шеей и оттопыренными ушами.
- Нам много чего не положено. Нам не положено сейчас здесь сидеть. Наш фюрер обещал, что мы ещё год назад пройдемся по этой русской площади, и война закончится. Он обещал, что нас будут встречать с цветами. А что на самом деле? Мне страшно повернуться спиной к дверям в сортире - вдруг откуда-то прилетит шальная пуля, выпущенная двенадцатилетним сопляком? Ни в Дании, ни даже в Югославии нет таких сумасшедших людей как здесь. Только шнапс помогает время от времени забыть, где мы застряли.
- Как ты думаешь, мы ещё долго будем удерживать Брянск? Когда фюрер прикажет нам двигаться дальше?
- Я бы отдал последнюю бутылку шнапса, если б она у меня была, чтобы узнать это.
- Через полмесяца у моей Зельды День рождения, - с болью вздохнул Йохан. - Дорого я бы дал, чтобы быть там, в родном пригороде...
- Ха, День рождения! - оборвал его мечтания Эрих. - Радуйся ещё, что не попал в группу Отто. Раз жив, значит нечего унывать. Вернешься ты и к Зельде, и к себе домой.
- Ты что, и правда веришь в эти байки? - изумился юный Йохан. - Ну, про историю с группой Отто.
- Если ты хочешь вернуться домой, запомни - в этой сумасшедшей стране может быть все. Здесь живут невыносимые люди. На этих землях вообще нельзя жить! А они живут, строят города, а когда приходится - ещё и воюют. Причем не так, как французы или наши союзники макаронники, будь они не ладны...
- Я верю, но... болота, появившийся из ниоткуда конь, страшный всадник... Всё это как-то странно!
- А ты видишь другое объяснение тому, что полроты лучших бойцов с десятком пулеметов, отправленных отрезать путь отступления партизан пропало в никуда? Отто ещё повезло - он отстал от группы и сидел в кустах после несвежей капусты на обед. Иначе бы и он не вернулся, не рассказал о том, что увидел, сидя со спущенными штанами. Попомни моё слово - эта земля не людей, а демонов. Они нас так просто не отпустят. Остается только молиться, чтобы мы вернулись домой живыми. Я - в свой Зонтхофен, а ты в свой Дрезден...
* * *
Две слабых лампочки едва освещали помещение, в котором кроме койки стоял стол и полдесятка стульев. На столе едва слышно жужжал ноутбук, по клавиатуре которой умело щелкал плечистый мужчина лет тридцати, в новеньком камуфляже с погонами майора. Он сосредоточенно изучал что-то на экране, когда в дверь осторожно постучались, и вошли три человека - все в камуфляжах разной степени поношенности. Но лишь двое были вооружены - третий шел впереди, заложив руки за спину, и за каждым движением которого следили его сопровождающие.
- Оставьте нас, - отреагировал на вторжение майор.
Капрал и рядовой моментально испарились из комнаты, причем чувствуя немалое облегчение. А лейтенант в рваном, запачканном камуфляже устало прислонился к стене.
- Лейтенант Турчин, как это понимать? - командир резко поднялся со стула и сделал несколько шагов к пришельцу.
- Что именно, майор Купер? - поднял взгляд тот.
- Доложите обо всем по порядку. Почему не был выполнен приказ? Что случилось с вашим отрядом? Что за ерунду вы вбили себе в голову по поводу увольнения?
- Я могу рассказать. Но ты же все равно не поверишь, Джонни.
- Не забывайтесь, лейтенант! Вы в армии!
- Я одной ногой в запасе. А второй - в могиле. И тебе решать, что со мной делать. Не подпишешь приказ об увольнении, я дезертирую. Да, я предам свою присягу. Предам своего деда и отца. Предам тебя, Джонни. И уйду к русским. Пусть они решают, что со мной делать.
- Не пори горячку. Сейчас все на взводе. Этот проклятый Брянск должен был рухнуть к нашим ногам за пару дней боев. А эти проклятые иваны держатся там уже пятый месяц. После разгрома колонны снабжения мы остались без дополнительных припасов. Поэтому тяжело сейчас всем. Но никто не трусит. Никто не сходит с ума!
- Джонни, ты знаешь, я никогда не был трусом, - глаза лейтенанта зло прищурились. - Сколько мы знакомы? Двадцать семь лет? Мне кажется, достаточный срок, чтобы ты убедился в этом. В Вест-Поинте я всегда был лучше тебя. В стрельбе, в рукопашном бою. И я повидал больше горячих точек, чем ты. Я бывал в Афганистане. Немало пострелял в Ираке. Так что, я точно могу сказать, что не трус. Но прошу тебя, подпиши приказ о моем увольнении. Это единственное, о чем я тебя когда-либо просил.
В помещении повисла тишина. Два офицера сверлили друг друга тяжелыми взглядами.
- Возможно и подпишу, - наконец подал голос майор. - Но сначала расскажи мне, что же случилось с твоими людьми. А потом я решу, что и как подписывать.
- Я расскажу, - нехорошо улыбнулся лейтенант Турчин. - Я все расскажу. И тогда ты точно спишешь меня. Не в запас, так в дурдом.
Три дня назад я стоял здесь же. Стоял, полный уверенности в своей правоте, в том, что приношу добро этим глупым иванам, которые ничего не знают и не понимают в жизни. Ты отдал мне приказ задержать группу детей и подростков, которые сбежали из лагеря, находившегося в деревне Старый Сосновск. И я готов был его выполнить. Уже тогда я догадывался, что они будут проданы. Как товар. Как востребованный и очень хорошо оплачиваемый товар. Но я то запрещал себе в это верить, то уверял себя, что хуже, чем в этой стране, им все равно не будет.
Я отправился выполнять твой приказ. Со мной было мое отделение - одиннадцать смелых, проверенных бойцов. Каждого из них я знал не один год. Со многими я воевал в Афганистане и Ираке. И, поверь мне, среди них не было ни одного труса. Любому из них...
- Ближе к делу! - прервал его майор.
- Три дня назад я ушел из этого кабинета, - продолжил лейтенант. - И мы пошли по следу. У нас было оружие, годы выучки, самое лучшее снаряжение, которое только может позволить себе армия. А у детей - только они сами. Почти все из полусотни беженцев были городскими детьми. Они никогда не видели леса и болота. Не знали, как там выживать. Не знали, как пройти через эту топь. Но все же они прошли. И мы шли по следу. Если честно, некоторые в отряде даже обрадовались столь простому развлечению - настоящая загонная охота.
Мы почти догнали их уже к полудню. Тепловизор быстро вышел из строя, но мы видели их следы и слышали их голоса - они не знали, что мы идем так близко, и что нужно скрываться. Наверное, ещё четверть часа, и мы бы догнали их. Но... - он снова замолчал.
- Продолжай! - майор почти выкрикнул это, внезапно испуганный изменившимся лицом сослуживца.
- Но потом пришел ОН. Я не успел увидеть, откуда ОН появился. Я только моргнул, и посреди этой проклятой топи уже стоял конь. А на нем сидел воин. Я таких видел только в фильмах. Без доспеха, без шлема, без любой защиты. С одним только копьем в руках. Знаешь, я даже не сразу понял, что это был мальчишка. Наверное, не старше моего Тимми. Сначала он просто стоял. Да, вот так стоял, прямо посреди топи, где и зайца затянуло бы за секунду. Мы смотрели на него, а он - на нас. У Сандерса первого не выдержали нервы. Он начал остервенело стрелять в него. Причем не так, как во время боев в Ираке - короткими, расчетливыми очередями. Джонни, он опустошил магазин за секунду! И наверняка хотя бы несколько раз должен был попасть. Но заменить пустой магазин не успел - копье пробило его вместе с бронежилетом. Какое-то долбанное копье! Я как сейчас вижу, что этот долбанный наконечник, торчит из спину у нашего Сандерса! - он замолчал, жадно хватая воздух, будто находился на Луне. - Потом... Потом начался ад. Ты веришь в ад, Джонни? Я вот теперь верю. Я его видел! Мои люди стреляли. Каждый расстрелял чуть ли не половину боекомплекта. И ни одна пуля не попала в этого... в ЭТОГО! А я просто стоял. Митчелл был последним живым из моего отряда. Но он просто швырнул свой пулемет в грязь, и с разбегу прыгнул в трясину. Ты понимаешь? Он знал, что там нет дороги. Знал, что там только трясина и медленная, мучительная смерть! И он прыгнул. А я тогда бросил оружие. Я никогда ничего не боялся, Джонни. Но там, на этих долбанных болотах, я был слишком испуган, чтобы снять оружие с предохранителя. И я бросил его. Бросил оружие! Я был рад тогда любой смерти. Лишь бы все это закончилось. А всадник просто подъехал ко мне, и взглянул мне в глаза. Потом развернулся, и уехал с поляны. Копыта его коня не проваливались в грязь, по которой мы шли, утопая по колено. Но он меня не убил. Просто посмотрел и ушел.
- Ты хочешь, чтобы я отправил этот бред донесением генералу? Джерри, ты этого хочешь?
- Мне все равно, Джонни. Пиши что хочешь. Что я сошел с ума и видел волшебного коня. Что я перестрелял весь свой отряд в спину. Что я вытирал зад тем флагом, который я имел честь поднимать на нашей присяге. Мне уже плевать. Просто позволь мне уйти...
Теперь тишина затянулась на несколько минут.
- Хорошо. Джерри, я сделаю всё, как надо. Ты получишь достойную пенсию, и будет жить, как тебе захочется... Но, Джерри, это не для таких, как ты! Что ты вообще думаешь делать? Ты прекрасный офицер. Как твой отец и каким был твой дед. Но ты ведь не умеешь ничего, кроме как воевать! Чем? Ты? Займешься?
- Честно? Первым делом я хорошо изучу русский язык. Да, этот лапотный, смешной, похожий на рычание медведя язык, - офицер расхохотался так, что его собеседник невольно улыбнулся, на секунду подумав, что это все глупый розыгрыш. - Ещё я заведу свое ранчо. Где-нибудь в глуши, где нет телевизоров, СМИ и современных школ. Пожалуй, глухой и дикий городок в Вирджинии прекрасно подойдет для этого. Туда я перевезу свою Анну и Тимми. И я соберу много детей. Я обшарю все детские дома и службы. Раздам столько взяток, сколько понадобится. Но я заберу столько русских детей, которых нашими стараниями вывезли с этой земли, сколько смогу. И я выращу их. И научу быть русскими. Я буду работать на ранчо вместе с ними. Читать хорошие книги. Стрелять из самого разного оружия. А когда они вырастут, они смогут решить - остаться ли со мной или вернуться в свою страну.
- Джерри, да что это с тобой? - майор ошалело рухнул на стул, обхватив голову руками. - Ты сошел с ума? Зачем это тебе нужно?
- Тот всадник... он не монстр, как мне показалось сначала. Он очень добр. И он дал мне шанс искупить то зло, которое я сотворил на этой земле. Я заблудился, и выбирался из леса и трясины два дня. Вчера вечером я дошел до огромного дуба. Никогда не знал, что деревья бывают настолько большими. Возле него я заночевал. А утром точно знал, куда надо идти, чтобы выйти к расположению нашего отряда. Ещё я знал, на что потрачу остаток своей жизни. В первый и последний раз в жизни прошу тебя - помоги мне сделать то, что я замыслил.
- Хорошо, Джерри. Я помогу тебе, - бездумно глядя на потухший экран ноутбука, прошептал майор Купер.
* * *
Над болотом сгустилась ночь. В редких чистых озерцах отражалась огромная луна и множество ярких звезд, сиявших как и тысячу лет назад. Уныло ухнул филин, слетевший с ветвей кривой березы, растущей на кочке, отправляясь на ночную охоту.
Лес молчал. Но он не был пуст. Он никогда не был пуст.
"Глупый волхв степняков. Твои чары и правда сильны. Но где ты теперь? Кто знает, что ты был? Кому ты нужен? Ты проклял меня, даруя бессмертие и надеясь, что я возненавижу свой народ. Но вместо этого ты одарил меня так, как могут одарить только боги. Ты дал мне возможность вечно защищать свой народ. А не об этом ли мечтает каждый русич? Ты сказал, что мой народ сгинет, когда я возненавижу его? Что ж... Тогда он будет жить вечно!"