- Поттер, мне уже начинать беспокоиться? - донеслось из-за двери.
Гарри вздрогнул, выронил книгу. Из нее что-то выпало. Он наклонился и поднял банкноту в десять фунтов. Схватил книгу и открыл дверь.
Снейп выглядел раздраженным:
- Вы там заснули, что ли, черт бы вас побрал!
Гарри втянул голову в плечи и протянул деньги и книгу.
- Плата за посещение туалета? Да вы выгодный клиент, мистер Поттер.
Вроде пошутил, но Гарри съежился еще сильнее, вспомнив, как в похожей ситуации дядюшка обыскал его с ног до головы, требуя вернуть остальное.
- Что вы так напряглись? Задержались в туалете, выискивая, куда припрятать еще с десяток банкнот, и теперь планируете сбежать, чтобы насладиться благами маггловского общества?
Ничего себе шуточки...
У Гарри помутилось в глазах. Он сглотнул и, пошатнувшись, оперся о стену. В голове зазвенело, словно от оглушительной пощечины. Ноги вдруг отказались держать, и он начал сползать на пол. Стало плохо.
Упасть ему не дала рука Снейпа, ухватившая за плечо.
- Ёб твою мать! - раздалось над ухом.
Гарри отшатнулся, одной рукой оперся о стену, а другой рванул ворот пижамы:
- Нет у меня ничего, - похрипел он, - можете обыскать! В задницу не забудьте заглянуть!
- Мне, блять, что, теперь извиняться за каждое непонравившееся вам слово?! - рявкнул Снейп так, что у Гарри заложило в ушах. - Прекратите истерику! Я не собираюсь вас обыскивать, вы меня скоро с ума сведете!
Но Гарри уже не мог остановиться:
- Так сдайте меня Дамблдору, нахуя я вам сдался? Я вас видеть не могу, меня трясет от любого вашего движения. Я вас ненавижу!
Снейп вдруг как-то ловко повернулся, присел, закинул Гарри себе на плечо, словно всю жизнь работал грузчиком, и потащил в комнату.
От неудобной позы закружилась голова, вмиг расхотелось орать и геройствовать.
Гарри сгрузили на кушетку, быстро влили в рот какую-то дрянь:
- Никуда я вас не сдам. Будем учиться выживать. Если я смогу продержаться в одном доме с вами в трезвом рассудке до начала учебного года, то меня ожидает долгая и счастливая жизнь! А сейчас - есть и спать. Тинки, накорми гостя. Я ушел. В лабораторию.
Снейп швырнул книгу на кушетку рядом с оцепеневшим Гарри, припечатал сверху банкнотой раздора и покинул комнату, хлопнув на прощание дверью.
Есть расхотелось.
Гарри мельком взглянул на поднос, с трудом выпил немного молока, послушал возмущенные высказывания эльфа о том, что хозяину и так весь год никакого покою, а тут еще и летом неблагодарные студенты, и свернулся в клубок на кушетке, стараясь не задеть книгу.
Устал.
Последнее происшествие оказалось той соломинкой, что сломала спину верблюда. Гарри больше не мог думать и чувствовать. Даже слова эльфа, очень похожие на обвинения тетушки в дармоедстве и черной неблагодарности, не достигали его сознания.
Он и спал и не спал. Погрузился в какое-то оцепенение, подобно истощенной за долгую зиму жабе, которую поманили лучи весеннего солнца, и она, наивная, выползла в поисках новой жизни. И вновь застыла под вечер, не в силах преодолеть злые уколы ещё не побежденной зимы.
Гарри скрючился, словно от холода, не в силах ни разогнуться, ни укрыться. Из своего положения он видел край книги и кончик банкноты, скользил взглядом бесчисленное количество раз по получившимся треугольникам, не в силах остановиться и прервать это бессмысленное занятие.
Иногда он засыпал, потом просыпался и вновь принимался наблюдать за не дающими ему покоя линиями.
Иногда его начинал мучить кашель. Словно из далекого прошлого, канувшего в вечность столетия назад, до него доносились чьи-то полузабытые слова о том, что нужно лечь повыше, опереться на спинку кушетки, чтобы было легче дышать. Но он не мог этого сделать. Он вообще ничего не мог.
Иногда было темно, иногда светло, иногда жарко, потом опять холодно. Кто-то крутился рядом, чьи-то руки меняли положение его тела, укрывали, поили, кормили, словно маленького. Гарри наблюдал за всем этим, не принимая никакого участия, словно это происходило не с ним.
Один раз он расплакался, обнаружив, что пропали такие необходимые ему треугольники. Но потом позабыл о них, они вдруг перестали его интересовать.
Кто-то пробовал разговаривать с ним, ему несколько раз казалось, что это были разные люди. Они звали его по имени, но Гарри не откликался, при каждом удобном случае съеживаясь в свое излюбленное положение.
Иногда у него что-то болело, но даже боль, иной раз довольно сильная, оказалась неспособна вырвать его из той тишины, что окружала его. Это была очень странная тишина. Она была не снаружи, а внутри, в самом сердце, в средоточии сна.
Все спало: спал мозг, переставший мучить Гарри неразрешимыми вопросами, спало уставшее тело, лишившееся своих лепестков. И только неутомимые глаза жили своей собственной жизнью, наблюдая из-под тяжелых век за линиями. Они не могли успокоиться, пока не находили их. Раньше эти линии складывались в треугольники, теперь Гарри искал квадраты. Нет, не Гарри. Гарри спал. Бодрствовали только глаза.
Квадраты завораживали не хуже треугольников. Их было много, гораздо больше: стол, стул, окно, потолок. Гарри злился, когда что-то мешало глазам отслеживать привычный путь. Он отворачивался, находил следующий квадрат и вновь застывал в оцепенении.
Так прошли годы, столетия, возможно, тысячелетия. Гарри не знал. Окаменев, словно старый горный тролль, он все реже открывал глаза, чтобы найти то, что еще хоть как-то привязывало его к действительности - бесконечные, бескрайние океаны линий, складывавшиеся в квадраты.
Но потом все же что-то начало меняться. Сначала согрелись постоянно холодные руки и ноги. Гарри перестало морозить. Потом появились горячие ладони. Они заставляли тело оживать: терли, мяли, щипали всё, куда только могли дотянуться. Вместе с ладонями появился странный, но приятный запах.
Ладони и запах помогали - становилось легче дышать, уже не хотелось плакать, если что-то вдруг мешало скользить по линиям очередного квадрата.
Потом появился голос. Он что-то читал или рассказывал. Он мешал и раздражал, он покушался на тишину, становившуюся не такой плотной и оглушающей, но избавиться от него не было никакой возможности. Гарри не понимал слов, которые произносил голос, но вскоре начал ожидать его появления сначала с раздражением, а потом и с нетерпением: Гарри становилось скучно в его тишине и тесно в квадратах.
Что-то случилось: появились другие квадраты, незнакомые, поначалу они казались враждебными и угрожающими, но потом Гарри вдруг осознал, что это не так: они несли с собой приятное тепло и новые запахи.
Вскоре Гарри совсем освоился в новой вселенной: горячие руки, голос, а потом солнечные квадраты, расплывавшиеся в радужные круги, если попытаться отвлечься от тонких ярких линий и рассмотреть их внимательнее. Но и эта вселенная постепенно становилась тесной - до Гарри начали долетать отдельные слова, потом предложения:
- О, если б эта собака далеко умершего мужа
Точно такою была и делами и видом, какою
Здесь оставил ее Одиссей, отправляясь на Трою,
Ты б в изумленье пришел, увидав ее резвость и силу!
Не было зверя, который сквозь чащу густейшего леса
Мог бы уйти от нее. И чутьем отличалась собака, - размеренно читал голос, и Гарри вдруг понял, что он это уже знает, что он сможет и сам, не хуже голоса, прочитать то, что будет дальше. Наизусть.
- Нынче плохо ей тут. Хозяин от дома вдали
Где-то погиб. А служанкам какая нужда до собаки? - прошептал Гарри, впервые вырываясь из плена Тишины.
Голос смолк, потом вновь продолжил, но уже с нотками удивления:
- Если власти хозяина раб над собою не чует...
И Гарри вновь разорвал пелену подкрадывавшейся Тишины:
- Всякая вмиг у него пропадает охота трудиться...
- Поттер, вы, что, знаете наизусть всю "Одиссею"? - изумленно спросил голос, и Тишина исчезла окончательно.
Гарри узнал голос и поднял голову, не менее изумленно оглядываясь по сторонам.
Деревья. Некошеный газон. Широкое крыльцо, с которого когда-то, сто жизней назад, скатился Гарри. Нет, не так это было и давно - дуб, пострадавший от магического выброса, выглядит почти по-прежнему.
На крыльце стоят кресла. В одном из них сидит закутанный в плед Гарри, а напротив него - Снейп, держа в руках ту самую книгу, из которой выпала проклятая банкнота, оплатившая Тишину.
Прохладно. Утро? Или вечер? Не понять.
- Здравствуйте, сэр, - смущенно проговорил Гарри, кутаясь в плед.
- С возвращением, Поттер. Есть хотите? Пора ужинать.
Гарри прислушался к себе, потом кивнул:
- Да, хотелось бы. Можно мне немного молока, сэр?
И после этой фразы вдруг началась новая жизнь.
Со старыми проблемами, так и норовившими выпрыгнуть из-за каждого поворота извилин мозгов. И заставить сожалеть о покинутой Тишине.
Из дома вылетел стол и сам собою накрылся скатертью. С хлопком появился эльф, держа в руках поднос, уставленный тарелками и чашками. Домовик выпучил на Гарри глаза и проговорил неодобрительно:
- Заткнись, ради Мерлина, и накрывай на стол быстрее, есть хочется. Тебе бы радоваться тому, что мальчишка пришел в себя, а ты опять ворчишь, хуже Филча.
Снейп поднялся, движением руки чуть приподнял стол, придвинул его к Гарри и мягко опустил. Чашки чуть звякнули и только. Профессор налил в стакан молоко.
Налетел прохладный для теплого летнего вечера ветерок. Гарри поежился и подтянул сползший плед.
- Протяните мне руку, Поттер.
Гарри выпутался из пледа и, чуть помедлив, выполнил просьбу. Снейп обхватил запястье теплыми пальцами, подержал немного.
- Замерзли?
Гарри смутился:
- Немного. Не беспокойтесь.
- Одну минуту. Нужно подогреть молоко сильнее.
Снейп коснулся палочкой стакана и протянул его Гарри.
Это был странный ужин.
Гарри, цедивший теплое молоко маленькими глоточками, не решался прикоснуться к тарелке с кашей. Наслушавшийся от тетки о "подобающих в приличном обществе манерах" и "этикете", он с тоской вспомнил об ужинах в Большом зале, где никто особо не следил за этими самыми "манерами".
Где ему было учиться "этикету", в чулане? Он никогда не садился за стол вместе с опекунами, прислуживая им. Подай то, налей это, вилка плохо вымыта - бросок в голову. Вот тебе и все манеры.
А тут еще и этот чертов эльф. Подал ему салфетку и стоит рядом, гад, ожидая малейшего промаха.
Молоко вдруг показалось горьким. Гарри положил салфетку на стол, поставил стакан. Вновь закутался в плед и опустил голову. Хотелось посмотреть, поучиться, как обращается со столовыми предметами профессор, хотя бы, куда он дел свою салфетку. Но... Глазеть на людей, особенно, когда они едят, крайне неприлично.
- Вы почему не едите?
Гарри вздрогнул, оторвавшись от ручки кресла, по которой водил пальцами, выписывая квадрат.
- Спасибо, я не голоден.
Снейп отложил нож и вилку.
- А вы ожидали, что вам после болезни подадут бифштекс и жареный картофель? Вам еще минимум неделю придется довольствоваться протертым супом, кашками и паровыми котлетками. Ешьте, не выделывайтесь. Не огорчайте эльфа. Он старался.
Гарри стало совсем не по себе. Еще и "старался"... Да этот эльф его потом изведет своими нотациями и насмешками. Собственно, плевать на домовика, но вновь чувствовать себя невоспитанным уродом не хотелось.
Гарри сделал попытку встать. Не сразу, но это удалось. Он положил плед на кресло, постоял секунду, прикидывая, сможет ли передвигаться самостоятельно, и ничего лучше не придумал, как произнести привычную формулу, словно испрашивая разрешения покинуть класс: