Ровэн Айви : другие произведения.

Дебри

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение "Дверей весны". Часть героев теперь отправляется в дебри Марийской тайги. Там тоже кое-кто живет. Некоторые линии "Дверей весны" продолжаются.

  Айгенберг
  В конце года, дня за три до 31 декабря, которое в тот год приходилось на субботу, на кафедре социальной антропологии, культурологии и этнографии (САКЭ) местного гуманитарного университета никто не работал. Секретарь кафедры Арина тихо вздыхала, прочитывая метры пестрой и мигающей ленты "Вконтакте" и иногда перестукиваясь с подружкой по скайпу. Завкафедрой был в отъезде, преподаватели заходили редко, пили за шкафами зеленый чай и уходили. Каждый день появлялись двое соискателей - тетенька лет пятидесяти и дяденька на десяток лет старше. Дяденька писал про возрождение языческой религии в ближайших лесах, а тетенька про культуру КСП 70-х годов. Они спрашивали, как оформлять выписку из протокола заседания кафедры, просили подписать заключения, уточнить дату утверждения их темы, номер приказа ректора и проректора по науке об этом самом утверждении их темы, номер приказа ректора о назначении на должность их научных руководителей. Cловом, спрашивали они то, чего никто не знал на кафедре, никто не подозревал в отделе аспирантуры и, наверное, в эти дни года - просто вообще никто и не хотел знать, и счел бы за оскорбление само предположение, что знать это может и должен. Секретарь смотрела на них тоскливыми глазами, соискатели вздыхали и уходили.
   Молодой старший преподаватель Викторов проверял за компьютером электронную почту.
  - Арина! - окликнул он секретаря кафедры. Девушка оторвалась от переписки по скайпу.
  - Слушай, Айгенберг - это где? Не знаешь?
  - Э-э... - на лице Арины отобразилась работа мысли. Ей показалось, что она вспомнила, но нет... - Это в Австрии, кажется. А, нет, это Зальцбург Я перепутала. А что?
  Лицо старшего преподавателя ясно выражало, что он не может себе представить, как можно перепутать слова "Айгенберг" и "Зальцбург".
  - Ну потому что там бург, берг, поэтому перепутала, - объяснила Арина.
  - Тогда почему не Петербург назвала? Не Оренбург, в конце концов? - тихо, обращаясь словно бы к фикусу на окне, сказал Анатолий Викторов. - И все-таки надо погуглить, где это вообще. Бург - это крепость, а берг - гора. Разные вещи, - пояснил он, уже открывая гугль.
  - А что?
  - Да к нам оттуда профессор какой-то собирается, вроде как по обмену... Нет, не по обмену... И не на стажировку... А, вот! Хочет экспедицию, летом. Изучать наследие наших коренных народов. Наиболее коренных. "Зе мост нейтив", что бы это ни значило. Но нам это как бы выгодно... - бормотал Анатолий, уже "гугля" Айгенберг. - Останется на осень, будет у нас в первом семестре следующего года лекции читать...
  - Ну так, наверно, это хорошо? - равнодушно сказала Арина, возвращаясь к скайпу.
  - Угу... Только такого города вроде бы нет.
  - Значит, опечатка, - предположила секретарша.
  - Да уж наверно. Вот есть в картинках Яндекса фотография какого-то собора, и там написано, что это собор 12 века в Айгенберге. Ага, есть две научные статьи в пдф, в какой-то самой дальней заднице библиотеки... Но статьи, внезапно, 1817 и 1842 года... Статьи сотрудников Айгенбергского университета. А больше ничего. Какая страна, не поймешь.
  - А что он будет читать?
  - Она. Миз Айви Ровэн. Будет читать мифологию коренных народов нашего зазеркалья. Самых коренных...
  - Нашего чего? - повернула голову Арина.
  - Наших гребеней, - пояснил преподаватель. - Если удастся договориться. На самом деле там какой-то сложный обмен... У этого города, как его там, обмен с Тюбингеном, а кого-то нашего могут взять в Тюбинген, кто-то из Тюбина едет в Айген этот самый, а тетенька к нам. Нет, и даже не так, там еще какое-то звено... И даже два! Мой ум уже это не вмешает. Перед Новым-то годом... Ладно, шеф разберется. И где этот город, и нужны ли мы нам...
  Арина опять недоуменно повернулась
  - Ну в смысле, нужна ли нам эта миз. Кстати, имя английское. Может, этот городишко все же в Англии?
  Арине эта миз точно была не нужна, она уже планировала уволиться после Нового года и забыть САКЭ как кошмарный сон.
  
  Профессор Тюбингенского университета Зайниц месяцем позже точно так же развел руками, проверяя свою электронную почту.
  - Я приглашаю Максима Иванова из Куз-мин-ского университета... На стажировку к нам. Фрау Ровэн в июне едет в Куз-минск... Летом, потому что экспедиция в те леса, а весной там нельзя проехать даже на джипе. Наш Отто едет в Тринити Колледж в Дублине, а какой-то Малоун из Дублина вот как раз уже едет в Айгенберг в университет, где профессором является фрау Ровэн. Уф...
  Выстроив снова эту цепочку и распутав ее концы, он совсем пал духом и потянулся к кружке с чаем, на которой было написано по-русски: "Не забывай родной Кузьминск. Покажем им Кузькину мать!" Ничего мистического в этом совпадении не было. Просто Кузьминск был родным городом русской жены герра Зайница. И его приемного сына Данила.
  - А эта фрау вообще как? Вменяема? - спросила жена Зайница. Она только что пришла с катка вместе с Данилом и переоделась в домашнее.
  - Я не имею удовольствия ее знать, - ответил супруг. - То есть не имею удовольствия знать лично. Но она как-то попросилась мне в друзья в фейсбуке. И очень активно ставила "лайк" под фотографиями, особенно из того альбома, что прислал эээ... Сергей.
  Профессор был интеллигентным человеком в трудно сказать каком поколении. Возможно, его прародители были коллегами Шеллинга. Русский человек сказал бы: "Я зафрендил ее на фейсбуке, и она лайкала фотки, особенно из того альбома, который прислал твой бывший, биологический отец Данила". Мысленно Ольга перевела его речь именно так.
  - О, так слушай, - оживилась она. - Вроде бы поездка Данила в Россию дело решенное. Мне это не очень нравится, но Сергей пишет, что гарантирует... ну, в общем, судя по тону его писем , он вроде бы стал серьезнее и как-то... в общем, ну, ты понимаешь.
  - Понимаю что? - уточнил Зайниц.
  - Ну, мне кажется, что ему можно доверять. Он обещает свозить сына в поход, поводить по музеям... Словом, это корни, ну и знаешь, все-таки время, проведенное с родным отцом... Психолог сказала, что это надо, если отец не маргинал.
  - Вне всякого сомнения, - терпеливо и вежливо откликнулся Зайниц. Бывшего мужа своей жены он не знал и считал ниже своего достоинства как-то его характеризовать. - И вроде бы мы же решили, что Данил поедет. Это важно. Родная земля. Могилы бабушки, дедушки...
  - Тети, - машинально добавила Ольга. - Русские могилы немножко не такие, Карл, как здесь. Они могут ребенка скорее напугать.
  - Нет, посетить могилы - это важно, - заспорил Карл.
  - Хорошо, но я о чем... Я всю голову сломала, как отправить туда ребенка, и уже готова была везти сама... А вот если эта фрау туда поедет... когда она поедет? Ведь в июне? Можно ей доверить Данила?
  Карл Зайниц опять развел руками.
  - Полагаю, что можно...
  - Только это дурь, что экспедиция летом. С другой стороны, если она в тайгу, то зимой там не пролезешь. Но летом, летом там комары... - и Ольга замерла, вспоминая комаров, походы, костры, гитару, холодные струи быстрых лесных речек, банку сгущенки на двоих с Сергеем... - И звезды, - добавила она тихо.
  "Здравствуй, Сергей. Билеты у Данила на 1 июня. Он едет поездом через Брест, через Москву. Я опасаюсь перелетов. Он едет одной фрау, знакомой Карла. У нее какие-то дела в "Кукушке".
  
  Сергей прочитал начало письма своей бывшей жены и мысленно выразил надежду, что жить фрау будет не в их однокомнатной квартире. Кукушкой называли КуКуГу - Кузьминский культурологический гуманитарный университет, часто сокращая до КуКу. Злые языки поговаривали, что гимном первокурсников при посвящении была собственно песня "Кукушка". Поговаривали они также, что и по окончании выпускники, собираясь на кухнях, вспоминая альма матер, поют тихо и торжественно "Кукушку", как символ братства. В местной газете как-то была напечатана статья "Пролетая над гнездом кукушки" - о качестве подготовки специалистов. С тех пор гуманитариев иногда называли "птенцами гнезда кукушки".
  
  Из Москвы в Скайп Сергея приходили краткие сообщение от сына.
  - Папа, доехали. Пошли в парк Коломенское. Айви фотографирует все подряд. Я не знаю, что фоткать.
  - Папп, мы в зоопарке. Здесь манул!!!
  (И, конечно, фотография популярнейшего кота)
  - Садимся в поезд. Пап, а в Кузьминске аквапарк есть?
  Сергей с прискорбием констатировал, что аквапарка в славном городе нет.
  
  - Нет, зелий нам хватит. Что у нас по зачарованию амулетов? Говорите подробно! Заклятие снижения очарования? А зачем нам? Нет, вычеркиваем! У нас есть такое зелье... Заклятие регенерации? Это что такое? Вычеркиваем! У нас уже есть исцеление. Чем отличается? Заклятие усиления чего? А, оружия... Но это же из другой области... Это делает кузнец!
  Геральт, иначе Герыч, ходил по своей квартире в наушниках, уставясь в скайп телефона. На том конце провода собралось человек десять. Это были мастера, создающие очередную игру по миру "Скайрим". Герыч был мастером по боевке и заодно консультировал по технологиям. Сергей, Данил и миз Айви сидели рядком на диване, следя глазами за перемещениями хозяина. Он совсем было собирался напоить их чаем, и даже принес две чашки и один стакан, но тут в его жизнь ворвался звонок сомастеров, которым приспичило вот прямо сейчас устроить очередной сбор.
  - Нет, не чипуем... А, это? Это чипуем. Да... кастует неподвижность. Кастует дистанционно... - говорил он. Совещание длилось уже минут двадцать. - Вероятность мискаста 15%. Если второй уровень, вероятность 5%.
  - Что по монстрЕ? Даэдрот роняет слитки, например обсидиановые... Грязекраб может давать ценную инфу... Ага. Да... Ага... Без обряда никак. Нет, невозможно, нужен обряд.
  Глаза Данила горели подозрительным огнем. Ребенок вот прямо сейчас пропадал для общества и готов был с головой погрузиться в мир полигонных ролевых игр. В родном городе был здорово. Аквапарка не нашлось, но папа водил его в обычный парк, на конюшню (катались верхом), возил на озера (озер в окрестностях Кузьминска нашлось пять, и это только вблизи) и рассказывал сказки про дворовых леших. И друг у папы - мастер ролевой игры. И обещал взять в августе на игру учеником мага. Кастовать. Осваивать заклятия первого, второго и третьего уровня.
  
   Миз Айви Рован рассматривала фотографии на стенах. Их было столько, что стен не хватало, и часть фотографий была вставлена в створки шкафов. Лужи, тропы, колея от бульдозера, залитая дождевой водой, и в ней отражается небо. Закаты над елками, переплетения кустов, папоротник... Миз Айви смотрела на все это с таким же выражением, с каким Данил слушал про "монстрУ" - выражением почти алчным: почему все это там, а я до сих пор тут.
  Вообще профессорша была пока Сергею непонятна. Невысокая, крепкая, с рыжеватыми волосами ниже лопаток, без тени косметики на круглом лице, как и положено антропологу-этнологу и как там еще это называется, в джинсах и синей клетчатой рубашке. С неразлучным ноутбуком. Брови и ресницы светлые, глаза небольшие, круглые и серо-голубые. Лет 35-40. По-русски говорила с разговорником и словарем, но быстро училась. По-английски говорила хорошо, но некому было это оценить - сам Сергей писал в анкете "английский свободно", но эта свобода была только для Кузьминска. В Оксфорде бы его поняли вряд ли. Впрочем, скорее всего миз Ровэн была именно англичанкой. Сергей не уточнял.
  Ее интересовали места, запечатленные на фотографиях Геральта. Собственно, поэтому Сергей и устроил ей встречу с фотографом. Она видела фото в фейсбуке. Она высоко оценила искусство фотографа ("Горизонт сам себя не завалит", - пробурчал Герыч). Она очень хочет увидеть эти места в реале. То есть собственными глазами. Это возможно? Можно ли арендовать джип? О, не волнуйтесь, даже не надо карту, джипиэс - и все. Там ведь ловит сеть? Ах, не везде ловит? Но можно же просто карту. Мистер Геральт, это великолепные фотографии.
  - Да нет проблем, - сказал Герыч. - Я вас сам свожу. Вы там заблудитесь, иной раз и не пролезть в болоте, а иной раз лес водит.
  - Льес... водит? Как? - удивилась англичанка.
  Герыч показал пальцами на столе несколько восьмерок и причудливых траекторий:
  - Вот так и водит, кругами, петлями.
  - Оу, ай си, - лаконично отозвалась профессор. Без особых эмоций и дальнейших расспросов. И тут Герычу позвонили мастера.
  Когда хозяин был отпущен синклитом мастеров, чайник уже остыл. Пришлось ставить новый, и Герыч позвал Данила, чтобы тот помог перетаскать сахарницу, ложки, вазочку с вафлями и коробку с пакетиками заварки.
  - Ждем, когда заорет, - объяснил Геральт, садясь на компьютерный стул. Он имел в виду чайник со свистком - электрические у него не жили. Пока чайник готовился "заорать", Геральт продолжал рассказывать про тайгу. Как "водят" полигоны, как воруют (забирают) у людей зажигалки, кольца, браслеты и другие вещи, а взамен могут дать другое кольцо, или нож, или что-нибудь еще.
  - А у вас, мистер Геральт, такие предметы есть? - спросила миз Айви.
  - Ага, - Герыч покрутился на компьютерном стуле, порылся в своих ящиках. - Ну вот этот ножик явно потерял кто-то в прежних сезонах, - он показал перочинный нож. - Это вот крышка от термоса, тоже с прошлых игр. Это обручье, видите, скандинавское, то есть с игры про викингов. Это ножны. Это амулетик какой-то девичий, фенечка. Я их все храню, мало ли что...
  Амулетик был из треугольной твердой кожи, на кожаном шнурке, выжжены на нем были темные зигзаги.
  - Оу, интересно. Аутентично? - Миз Ровэн подняла брови, касаясь кусочка кожи.
  - Да это выжигал кто-то сам, - без особого пиэтета сказал Герыч. - Для игры, наверно. Для какой-нибудь "славянки".
   И пояснил: "For some game about ancient Slavs, pagans".
  - I see, Mr. Geralt.
  Тут "заорал" чайник, и надо сказать - достаточно противно. Геральт помянул блин и заразу и бросился выключать.
  Через полчаса все развеселились в достаточной степени, чтобы рухнули (или почти рухнули) языковые и культурные барьеры. Последним оплотом был черный юмор "садистских стишков". Даже Данил, воспитанный в рафинированной западной культуре, хихикал над сагой о "маленьком мальчике" (том самом, который нашел пулемет, гранату, залез на вишню под дулом старого Савельича и совершил еще много самоубийственных подвигов). Герыч и Сергей вспоминали этот пионерский фольклор и щедро делились с зарубежной гостьей.
  - А почему это смешно? - искренне удивлялась она.
  Объяснить, почему смешно, было невозможно. При этом характерно, что английский юмор на русской стороне понимали (по крайней мере, были в этом убеждены, и на него радостно перешли). Правда, миз Айви, вежливо выслушав очередное "Что это хлюпает у меня в башмаке? - Овсянка, сэр. - Что она там делает, Бэрримор? - Хлюпает, сэр", все же вернулась к теме маленького мальчика и черного юмора.
  - Отчасти я понимаю, - сказала она. - Например, в позапрошлом веке в окружении моей семьи был один джентльмен, который много хвастался и пил много бренди, носил очень яркие жилеты и позволял себе нарушать уединение одной молодой леди, которую моя семья полюбила, как родную. Так вот, друзья нашей семьи как-то подложили ему в карман землеройку, а на подоконник - жабу. О, он очень боялся. Позвал горничную, сбежалось все его семейство. Думали, его хватил удар от бренди.
  И миз Рован коротко хихикнула, словно сама принимала участие в забавах своих родственников. Данил смотрел на нее с глубокой заинтересованностью, в которой сквозило что-то личное. И правда, в классе Данила также был один джентльмен, или лучше сказать, один юный herr, который много хвастался и отпускал неприятные шутки. Жаба и землеройка могли помочь установить гармонию. Жабу найти нетрудно, а вот землеройку Данил видел только в интернете (и то не был уверен, что это она). Может быть, сойдет белая мышь?
  - Хм, мне кажется, это очень по-русски, - подумав, сказал Герыч.
  - О нет, это аутентично для нас, мистер Геральт, - возразила Айви.
  
  У боярышниковых врат
  Мужчина и женщина сидели на лавочке в сквере, в тени яблони. Цветы еще облетели не все, и под ногами, на сидении, даже на волосах и плечах лежали белые лепестки. Впрочем, больше ничего романтического в этой встрече не было. Они говорили о судьбе третьего - в Дворах он был известен под прозвищем Дворик, но прежде его звали Волчий Пастух.
  - Мы думали, уйдет, - говорил мужчина. - Но он не ушел. Хотя путь открыт. И будет открыт всегда... или долго. Он ждет у боярышниковых врат. Он ждет, вернее, не может уйти, пока она здесь. Он чувствует, что они связаны. Он видел ее в своем будущем.
  - Но так не может быть, - возразила женщина. - Она, как я понимаю, даже не знает о его существовании. И тем более не думает, что можно уйти вратами в другое место. И тем более не думает, что можно уйти вместе с ним... которого не знает и который для нее просто... просто... (Она запнулась, не зная, как выразить. Если она линия, он плоскость. Если он плоскость, она пространство. Или наоборот). Как может его уход или не уход зависеть от нее, когда...
  - Он чувствует связь крови. И не может уйти, - упрямо повторил ее собеседник.
  - Но она человек. Совсем человек. Без капли крови...
  - И все-таки не совсем. И потом, она вещая. Я сам не понимаю, кто она и почему так.
  - Но так или иначе, он не может себя связать с ней, когда она не связана с ним и не хочет этого.
  - Ты много знаешь о людях. Скажи, может, бывало, чтобы кто вот так связывал себя с ними.
  - Чтобы сам решил, и все получилось? Нет. Ты давно живешь, если на твоей памяти не бывало, то я и подавно не знаю. У людей есть сказки, но они всегда - о девушках, которые привязывались к ним и из-за этого погибали. Причем всегда погибали. Девушки выбирали людей, но люди не выбирали этих девушек.
  - Люди нам не рады, - без тени улыбки сказал ее собеседник.
  - Не всегда. Историй очень много. Но нельзя выбрать, когда тебя не выбирали...
  - Он выбрал не ее. Он сам понимает, что нельзя. Он просто не может уйти. Тогда закроются боярышниковые врата, и ему больше не вернуться. Его держит здесь что-то, и это связано с ней. И тогда все пойдет не так. Это его слова...
  Квартирник
  - У меня есть знакомая, - сказал Сергей. - Она поет. Очень аутенично. У нее как раз скоро квартирник намечается, то есть не квартирник, а как это...
  - Сортирник? - предположил неполиткорректный Герыч.
  - Да нет, ну, в тайм-кафе... Как это называется?
  - Никак не называется, кажется, концерт в тайм-кафе и все. А ты что, пойдешь? Ты же у нас воробышек-социофобушек.
  - Да нет, то есть я сам бы не пошел. Но, может, миз Айви булет интересно.
  Так Герыч, Сергей и миз Айви оказались в антикафе "Ветер в ивах". Данила не взяли: Сергей загрузил ему "Доту" и велел сидеть за компьютером, от силы - читать книжки, но из дома не выходить, если что - звонить. Все трое сидели за столиком, попивая кофе.
  Рита, невысокая девушка с черными волосами, пела:
  (Рябиновый Самайн)
  - Bean-sidhe, - пробормотала миз Айви. И снова уставилась в стакан с латте.
  И тут у Сергея на мобильнике раздался звонок. Он лихорадочно ответил, едва успев выбежать из зала к стойке, где продавали кофе.
  - Пап, в окно смотрит ворона! - сообщил Данил.
  - Я думал, газовая плита взорвалась, - облегченно вздохнул Сергей. - Ну прогони ее! Или так оставь, она тебе не мешает же?
  - Она смотрит!
  - Ну и ты на нее посмотри повыразительнее. Данил, ну все, отбой?
  - Отбой, - вздохнуло дитя глобализации.
  - Что там? - спросил Герыч, пока Рита перебирала струны гитары, готовясь к новой песне.
  - На Данила смотрит в окно ворона.
  - На меня один раз рысь посмотрела, - хмыкнул Геральт. - Посмотревшая на тебя рысь - это как просвистевшая пуля. Если ты ее видишь, значит, уже она на тебя не бросилась. Считай, выжил, повезло.
  Рита закончила песню, и это была последняя на сегодня. К ней подсела Айви, и они нашли общий англо-русский язык, - видимо, англичанка расспрашивала об аутентичном творчестве.
  
  
  
  Рита и Дворик. У Боярышниковых врат, за шиповниковыми стенами
  Очень странно было Рите Ворониной. Экзамены на носу, квартирник отпела, на "Грушу" надо подбирать репертуар, - нового немало, неплохо бы обработать и собрать группу, хотя бы трио, чтобы кто-то играл на варгане, а кто-то на флейте (а больше всего мечтает Рита о бубне, даже гитару бы на него сменила). Три новых песни написалось. И новая вроде наклевывается. Но больше всего строчек и мелодий приходит в Дворике.
  Рита в любую свободную минуту шла из института в Дворик. Покупала кофе с собой или чай в ближайшей пекарне, усаживалась с блокнотом на лавочку в зарослях шиповника, далеко за ржавой горкой, на пятачке, где раньше стоял турник и шведская лестница, но сейчас их не стало, и разрослась трава, а по кругу шиповник вырос, словно стена. Рита знала тропку, которой можно было пробраться к лавочке, причем шиповник ее не колол, а больше никто не хотел драть штаны или рубашки, так что уединение было ей обеспечено. Жалко, что времени было не так много: так и не уходила бы отсюда. Тут же старый блокнот, который у нее еще с пятнадцати лет, со школы, и в котором Рита пишет песни почерком, понятным ей одной. Вот сейчас она перелистывает блокнот и видит стихотворение: лет в четырнадцать написала. Страница вырвана, начала нет, зато почерк еще приличный. Лирическая героиня просила своего друга поехать с ней в лес. На самом деле у Риты ни тогда, ни, признаться, сейчас, никакого друга не было, но подросток-Рита сидела за письменным столом (слева подсвечник со свечкой, справа - подаренный одноклассниками плюшевый тигренок) и представляла, как взрослая девушка звонит своему парню и уговаривает:
  Давай укроемся от судьбы
  В зеленой лесной стране!
  Сегодня чистила я грибы и плакать хотелось мне...
  Да, верно, тогда всем классом они поехали в ближайший пригородный лесок набрали грибов - был конец сентября. Рита чистила маслята и почему-то плакала: неудержимо тянуло в лес. Что там дальше?
  - Будем к двери тамбура прислонясь
  Друг другу в глаза смотреть,
  потом в траве светлачков искать,
  потом под гитару петь...
  Светлячки. Завораживаюшая мечта Риты. Сказочное зеленое мерцание в траве - запомнилось с первого самого лагеря, когда еще после третьего класса Рита впервые оказалась в лесу. А вот ритм хромает и рифма оставляет желать лучшего. Грибы опять же чистят начиная с конца июля, а светлячки бывают только в июне. Но простим юной поэтессе.
  А вот ответ парня, то есть ответ за кадром, а героиня реагирует на него:
  - Но ты говоришь, что поздно уже. Что день был трудный вчера, что все уже спят на твоем этаже, и отложим-ка мы до утра. Но ты же знаешь, не можешь не знать, что сквозь сигаретный дым, завтра по улицам шумным опять зачем-то мы побежим...
  Рита тогда не курила. Зачем герои побегут по улицам, тоже понятно: на работу (как представляла тогда Рита, герои ведь взрослые!), ну или в институт...
  - Пойдем навстречу серому дню, что серьезных полон забот, а вечером я уже не позвоню: детская глупость пройдет.
  Но в конце героиня все-таки отказывается зависеть от решения своего приятеля и заявляет:
  - А впрочем что ж, оставайся, смотри, как тускло светит луна, с трудом прибиваясь сквозь фонари. Я поеду одна.
  Рита улыбнулась. Надо же, как тянуло в лес. И как тянет сейчас. Видения, ощущения неведомых, дальних лесов приходят именно здесь, в этом дворике и на этой лавочке, и здесь сочиняются песни. Новые, другие. И время идет как-то по-другому, и кажется, вот сейчас совсем рядом светлая березовая роща, где зреет земляника, встают над землей хвоши и "лисий хвост", летают майские жуки, и все кажется легким и праздничным. Тут впору детям играть. И да, играют. Дети. Выводок совсем маленьких толстолапых волчат копошится в мягкой зеленой траве. Откуда, как, зачем? Рита встряхнула головой, потерла глаза, ругнулась: дурная привычка тереть ладонью глаза проявляется только, если с утра накрасишься. Вот и опять на пальцах тушь. Где же она была, куда она попадает, - и ведь это уже не первый раз. Подруга Лера, что живет в этом доме (вон в том, да) - говорит, что это "глюки". Что в Кузьминске глючников не жалуют, а в столицах их несчетное количество, но глючат они по разным мирам, и больше всего по Арде. Может и эта полянка с волчатами тоже из другого мира. Но почему "глюки" приходят именно здесь? Кажется, вот протянешь руку и погладишь волчонка, тронешь мягкие ушки, холодный нос ткнется в ладонь. И вот берешь его, такого увесистого, тяжеленького малыша, на колени, - прямо ощущаются сквозь джинсы толстые, когтистые лапки, ведь они же не втягивают когти, а лапы-то растопырил! Ой, что же это. Глюки... Бежать отсюда, завернуть за угол, взять крепкого кофе с собой. Наверно, причина - бессонные ночи и сплошняки. Но уходить не хотелось. Или даже как-то не моглось. Хотелось гладить волчат, слушать шмелей, чуть покачиваясь вместе с головками лесных ромашек. Рита не умела рисовать, - петь ей было дано, рисовать нет. Она думала, что, может, было бы легче, если бы смогла нарисовать все свои "глюки", передать их бумаге, бумагу - сканеру и "цифре", цифру же пустить по проводам и спутнику в бескрайнее общее пространство, Интернет. Подобные, но не в точности такие леса она видела на фотографиях Лериного друга, Геральта. Да что греха таить, одна из его фотографий стояла у нее на рабочем столе. Да и более того, она собиралась поехать в один из таких лесов с Герычем в экспедицию. Экспедицию устраивает английская женщина-этнограф. Она почему-то пригласила ее, и Рита даже не подумала отказаться.
  "Может, когда я увижу эти леса, своими глазами в реале увижу, оно меня и попустит?" - подумала Рита. "Увижу звезды над соснами, закаты над елями, черные озерца и ручьи, как рассказывала Лера..." Она стала вспоминать фотографии - и с людьми в кадре, и просто пейзажи. И удивительное дело: в ее внутреннем "лесу", где копошились волчата на траве, появились вдруг волк и волчица, словно звали ее куда-то вглубь чащи, похожей и непохожей на картинки Герыча, и когда она (в воображении) встала, то побежали рядом, как две собаки, касаясь пушистыми боками ее джинсов... или нет, не джинсов, а платья из кожи, с нашитым бисером... "Я сошла с ума", - снова затрясла головой Рита.
  
  Николай Николаевич
  Николай Николаевич сдал кандидатский минимум и со скрипом прошел предзащиту на кафедре САКЭ. Лет ему было пятьдесят семь, был он лысоват, достаточно поджар и невысок, и выглядел он, как провинциальный поэт из заштатного ЛИТО или провинциальный же инженер, который в свободное от НИИ время ловит НЛО или занимается биоэнергетикой, при этом не забывая попевать Визбора. На нем был вытянутый и бывалый свитер с оленями и черные джинсы. Зачем ему была кандидатская в столь почтенном возрасте, когда люди или защищают докторскую, или уже не защищают ничего, Николай Николаевич не распространялся. "Защитился бы раньше, если бы не... занимался ерундой", поделился он. Он путешествовал с экспедициями местной команды энтузиастов и следопытов "Странники" и знал немало заповедных мест, архив вел по старинке, на бумаге в папках, и конвертировать эти записи в пресловутую цифру было делом муторным, но неизбежным. К Николаю Николаевичу зарубежную исследовательницу направил завкафедрой САКЭ, сказав, что хотя у соискателя и сырая работа, но очень много фактического материала, который, видимо, ее и интересует.
  В его однокомнатной захламленной квартире, где косяки были увешены поющими ветрами, стены - ловцами снов, а письменный стол завален тем самым архивом, Айви Ровэн чувствовала себя совершенно "аутентично", то есть не удивлялась и не пугалась пыли, хлама и даже таракана, который задумчиво прошел через комнату по старому, битому линолеуму.
  Николай Николаевич неплохо знал английский, все же он недавно сдал кандидатский минимум, где объем лексики, как известно, связан с темой диссертации, а так как тема его диссертации совпадала с темой интересов Айви, они друг друга понять могли.
  - Ник, а какую книгу вы переводили для экзамена?
  - Я хотел найти и перевести "Тайное содружество", - доверительно поделился Николай Николаевич.
  - Керка? - серо-голубые глаза Айви стали круглыми.
  - Ну да. Но ее нигде нет!
  - Думаю, это к лучшему, - задумчиво сказала зарубежная исследовательница.
  - Ну, и пришлось переводить какую-то книгу о современном друидизме. Это не совсем то...
  - Это совсем не то, - вставила Айви.
  - Ну так вот, смотрите, кое-что у меня есть о тех местах... Немного интервью.
  Он зашуршал листочками, исписанными быстрым мелким почерком.
  "Вокруг деревни было раньше четыре рощи. Так должно было быть - обязательно вокруг каждой деревни четыре священных рощи. Одна из них была семейной, другая - родовой, третья, по всей вероятности, общинной и т. д. На молениях у каждой семьи было свое дерево. У нас два, из них одно - место Агавайрем, давно распаханы под поле. Действующих рощ нет. А в самой деревне, около старой бани, находится старое место поклонений. Туда и сейчас люди не часто, но ходят, поэтому там на ветках деревьев висят различные предметы одежды, повязаны лоскутки. Это место "оздоровления". Известно также, что сюда приносят золу с этой же целью, предварительно совершив дома какой-то обряд. Какой именно - неизвестно. Было такое понятие - "Юмын карт родо". Этим понятием обозначался круг родственных людей, занимающихся молениями в священных рощах. В этой деревне стояла когда-то большая древняя сосна, видимо, молельная. В нее ударило молнией, и оставшуюся часть дерева один человек, атеист, забрал к себе на дрова. Верующим людям это не понравилось, и они что-то пошептали по-своему у этих дров, и спустя ка- кое-то время у хозяина заболевает и умирает жена. Местное население если даже что-то знает о древних молениях и о священных рощах, не открывает своих знаний".
  "Марийские женщины раньше имели отдельные места для молений. Обычно это были священные родники. Ходили туда за водой, просили у Вуд Ава здоровых детей, оставляли свои платки. Нынче таких мест мало, ходят туда и мужчины, а раньше в такие места мужчинам запрещалось ходить..."
  Он читал эти и еще некоторые куски. Айви внимательно слушала, задумчиво чертя на бумаге какие-то знаки. Перед ней остывал чай в фарфоровой кружке с надписью "Кузьминску 500 лет".
  Затем Айви достала айфон и быстро перелистала одну из папок, протянула устройство Николаю Николаевичу.
  - Ник, а вот это место вы видели? В вашей команде "Странники"?
  - Таких мест много, - с сомнением сказал соискатель. - Вроде и видел, если это тот ручей, о котором я думаю, так за ним чаща, в которую не ходят. Вот эта чаща - та, в которую не ходят.
  - Кто не ходит?
  - Местные, конечно. Там недалеко пепелище деревни, еще - кладбище времен репрессий (ну, то есть, уже двадцатый век, знаете), но самое страшное для них - это лес. Если, подчеркиваю, это то место, а не другое похожее.
  - Как же вы там были, если туда нельзя?
  - Там, где мы были, - еще можно, с этой стороны ручья "пускают", а дальше ни-ни. Знаете анекдот? По кладбищу гуляй, а за ворота не заходи.
  Конечно, Айви не знала анекдота, и снова соль была разъяснена, и оказалось, что "это смешно, потому что смешно, и все тут, ну как вам объяснить", но не так смешно, как Жаба и Землеройка.
  - Как вы думаете, ребенка туда брать можно? - спросила Айви.
  - Я бы не стал, - серьезно сказал Николай Николаевич.
  
  В поход, беспечный пешеход
  - Он сказал, что не советует брать туда ребенка, - сказала Айви Сергею. - Я вам очень благодарна, но...
  - Да что там такого? Черти с рогами, что ли? - проворчал Сергей. - Нет, я не навязываюсь, конечно. У меня, в принципе, машина своя, мы с Данилом всегда можем сами поехать в поход.
  - Там ведь есть безопасные места, - подумав, сказала Айви. - А дальше все равно надо ехать на джипе или даже пешком. Вот если бы вы на машине вместе с Ритой поехали до этих безопасных мест и там стали лагерем. Вы, Рита. Данил, Геральт... Ник на своем джипе хочет сопровождать нас.
  - А дальше что? Вы одна, что ли?
  - Вероятно, с Ником. Если он захочет.
  - Вы же языка не знаете...
  - Там языком не с кем будет разговаривать, - пояснила Айви Ровэн.
  - Так вы же вроде этнограф? - не понял Сергей. - Этнограф же вроде с людьми работает? Изучает обычаи, нравы, культуру? Нет?
  - Не всегда...
  - То есть это скорее археология? - не сдавался собеседник.
  - Там на месте разберемся, - уклончиво сказала Айви. - Может быть, да, все и ограничится языком и людьми. Тогда никуда "за ручей" ехать будет не надо.
  Сергей посмотрел в ее честные круглые серо-голубые глаза в белесых ресницах и немного не поверил.
  
  Проводы
  В последнюю ночь перед выездом Рита и Геральт ночевали у Леры. Так было легче выезжать всем сразу, почти из одного места. За Айви в общежитие заедет Николай Николаевич на своей "чепырке", как он называл ее ласково (машину, а не Айви).
  Лера и Геральт подвергли ревизии и обструкции рюкзак Риты.
  - Надо взять не меньше трех-четырех пар носков, вязаных - ночью может быть холодно. Газовку берет Герыч, - по-матерински хлопотала Лера, перекладывая вещи подруги. - Надо взять термобелье, у тебя есть? Вот этот свитер наденешь поверх. Дай-ка я дам тебе мой лориэнский плащ. Не то чтобы тебя в нем никто не увидит, но! В нем тепло будет. Так, фланелевая рубашка - это хорошо. Кроссовки, нормально. Надо сапоги резиновые...
  Пока девочки ворковали и курлыкали (как выражался Геральт), сам он рисовал на бумаге маршрут. Это его успокаивало. Не то чтобы он не верил ДжиПиЭс, но прокладка маршрута вручную, с примерной картой стрелочками гелевой ручкой, с зарисовкой елок и кладбища придавала сборам некоторую медитативность. Кладбище было помечено не только восьмиугольным зловещим черным крестом, но и черепом с костями. В чаще нарисованных же елок пряталась огромная (по сравнению с елками) рысь с ненатурально здоровенными кисточками на ушах и злобным манульим взглядом - видимо, та, которая в далеком прошлом "посмотрела" на автора зарисовки. На другой ветке сидела сова. Из-за еще одного ствола выглядывал зубастый волк. Лера глянула в рисунок и пощелкала пальцами..
  - Что-то это мне... Ну как же... Сейчас!
  Она порылась в своей шкатулке с разнообразными игровыми и пожизневыми украшениями и вынесла кожаную плетенку.
  - Возьми, Герыч, феньку Тау.
  - Какую феньку? - художник только что заштриховал волка и прорисовывал перья совы, торчащие в разные стороны.
  - Ну ту феньку, которую Тау-то дала. Ну, Красная Шапочка. Вдруг волки узнают, что ты не первый раз в тех местах. Фенька-то там подарена!
  - А что за фенька Тау? - Рита только что упихала свитер и завязывала рюкзак.
  - Сейчас расскажу...
  
  Два года назад. Красная Шапочка Тау. Полигонная байка
  Лера не очень любила игру на выигрыш, на экономику, политику, интриги и даже боевку. Она любила игру на вролинг - стать другим и прожить кусок его жизни. Но ее друг Геральт был мастером игр, где без "движухи" люди себя не мыслили. Поэтому Лере приходилось участвовать и в движухе, и выезжать фрейлиной блудной принцессы, которая норовила заиметь бастарда от дракона, и агентом тайной разведки, и наемной убийцей. Но в этот раз в конце июня ей повезло: в игре по английским легендам она играла Безумную Молли: девушку, которая видела фэйри. Холм игротехнических фэйри сиял светодиодами и услаждал лес в радиусе десяти метров кельтской музыкой из колонок, "неблагие" дриадочки - три юные девушки в пластиковых венках -угощали Безумную Молли печеньками и сгущенкой, когда она забредала к ним, и делали "вбросы". А их предводитель, надев купленные на последнем конвенте ветвистые рога, отправлялся на Дикую охоту - являться игрокам в Шервудский лес. Молли, поев печенек, уходила к дальнему ручью и садилась на пенечек - безумной духовидице легкая социофобия даже рекомендована. Геральт в этот раз поехал Шерифом Ноттингемским, но ругался ночью в палатке и говорил, что лучше бы поехал "фотоглюком" - места тут такие, что даже в кусты по нужде без камеры не пойдешь - так и просятся в объектив. Конфликт между долгом шерифа и чувством художника Геральт разрешал так: раз в сутки с утра он надевал белый хайратник и шел к ручью, брел по его руслу и выбредал к любимому пенечку своей подруги. По пути он делал столько снимков, сколько мог.
  Лера сидела на пенечке и смотрела на темную, быструю воду ручья. Такие смолистые от еловых корней ручьи текут только в здешних местах. На другом берегу ельник рос так часто, что, казалось, и мышь через него не продерется. Ручей был естественной и непреодолимой границей полигона. Дальше начиналась дичь и глушь. Глаза устали смотреть на блики, мелькание и рябь, еще немного, казалось Лере, и ее унесет вместе с водой. Она подняла глаза, чтобы взгляд отдохнул. Сойка закричала в ельнике, и Лера глянула туда, в сплетение веток. Прямо на нее смотрели черные глаза.
  - О Господи... мама... - пробормотала Лера. И, немного продышавшись, крикнула: - Нельзя же так пугать! Ты как туда забралась?
  Девчонка лет шестнадцати, с черными волосами, в берестяном хайратнике и очень антуражно выделанных кожаных штанах и рубашке - не различишь, но то ли тоже кожаной, то ли, нет, холщовой: серая какая-то рубашка. Но елки почти все закрывают, и лицо, и одежду, - мелькают, качаются. Из какой локации, непонятно, может из вольных стрелков. Девочка молодая, но явно небедная - на такой прикид хватило денег, наверно, родители ни в чем не отказывают.
  - Тебе помочь выбраться? Чего тебя понесло в тайгу? - проворчала Лера. - Прикид порвешь...
  Ручей был неширокий, по берегу тянулись изогнутые тонкие деревья, корни, перепрыгнуть было можно. Лера протянула руку - и навстречу ей потянулась худая, загорелая и исцарапанная рука в трех кожаных феньках, незатейливо свитых в косички. Рука без малейшей попытки маникюра. Хоть девочка и мажорка, за руками не следит.
  - Ну, давай!
  В один прыжок девочка очутилась около любимого пенька Леры. Спасибо не сказала, но несколько раз кивнула, словно боднула воздух. Аутистка еще к тому же. Надо сказать мастерам. Интересно, расписку-то взяли от родителей? Хотя без расписки никакая регистрация на игру невозможно. Однако геморрой.
  - Ты не бегай туда. Там волки. Съедят тебя, как Красную Шапочку, - назидательно сказала Лера. Ей было двадцать пять, и она готова была позаботиться о малолетке - хотя бы дать ей добрый совет. Волки и правда были - кто-то даже слышал ночью вой. Но - далеко.
  Девочка поняла, ухмыльнулась и ткнула себя ниже ключицы. Лера разглядела.
  Там на кожаном шнурке висел клык. Может, собачий, а может - волчий.
  - Елки зеленые, - Лера потрясла головой. - Но шерстяные волчары вряд ли оценят. Ну, ты у лучников что ли...? - начала она, и вдруг поняла, что разговаривает с пустотой. Девчонки рядом не было. Как исчезла, куда делась?
  Лера только руками развела и села на пенек ждать Герыча. Тот и правда скоро пришел, сверкая белым хайратником и потрясая камерой, и фотографировал ручей и Леру на его фоне, но больше - ручей и чащу за ним.
  Следующий день игры был последний. В ночь накануне волки не выли. Лера пошла прощаться с местом - с пеньком, ручьем, ельником. Вряд ли на этом полигоне еще будут игры - мастерской группе не понравилась близость чащи и зверей. Конечно, всегда можно приехать вдвоем с Герычем, но это будет уже не то. Лера сидела тихо, и вдруг перед ней выросла та самая девчонка, что вчера выбиралась из чащи.
  - А, Красная Шапочка, - засмеялась Лера. - Не съели тебя волки! Ты исчезаешь бесшумно, как хоббит. И появляешься так же.
  Красная Шапочка улыбнулась одними губами, не открывая зубов, - словно и не улыбнулась, а просто растянула губы, а лицо осталось неподвижным. И быстро сняла с руки кожаную плетеную феньку.
  - На.
  И еле слышно добавила:
  - Тау.
  - Я Альмариэн.
  Пока Лера благодарила, пока фенька оказалась на ее собственной (с отличным маникюром) руке, пока Лера снимала с себя тонкий браслетик из крупных зеленых и красных бусин, редко и бессистемно нанизанных на кожаную полоску, вдали послышались щелчки камеры, девчонка сиганула в сторону (ну не через ручей же?) - и была такова. Лерин отдарок взяла, снова сказала: "Тау".
  - Это что за явление? - удивленно спросил подошедший Герыч.
  - Малолетка, аутистка, кажется. Слова не вытянешь. Но подарила фенечку.
  Герыч щелкнул и фенечку крупным планом.
  - Она сказала, что ее зовут Тау, - добавила Лера.
  
  Рита и Дворик
  Лера и Геральт давно спали. Рита же, улегшись было на раскладушку и вздохнув, приготовилась к сну, закрыла глаза, - но уже через четверть часа натянула джинсы и футболку. Ей хотелось почему-то снова побродить во дворе. Посмотреть на звезды, может быть, снова "увидеть" ночной лес и тех волчат, увидеть луну над соснами. Интересно, в лесу ее воображения день и ночь сменяются так же, как в реале? Если ночь сейчас, то "там" тоже будет ночь? И тогда что делают проводники, волчица и волк? Воют на луну? Накинув ветровку, Рита взяла Лерин ключ и осторожно захлопнула дверь с той стороны.
  Теплый и прохладный одновременно, наполненный ночными шорохами (должно быть, кошки в кустах), запахом шиповника, жасмина, роз и еще местами не отцветшей сирени, двор ее словно ждал. Собаки, вечные обитатели двора, спали в траве под тополем. Рита, шаг за шагом, шла к своей "крепости" среди шиповниковых зарослей. Она села на лавочку, удивившись, как ярко светит луна, - видна каждая ветка, каждый лист.
  Да, "там" тоже была ночь. Голубоватая от лунного света трава, серые тени под деревьями. И вдруг зажглись светляки - те самые, зеленые. Да, это они, а не глаза волков - это огоньки светляков, и если бы это было не в "глюке", Рита бы сейчас собрала их в банку (да и банки ведь тоже не было, спохватилась она).
  И вдруг в свете луны перед ней встал парень с длинными белыми волосами, забранными в хвост, в волчьей куртке мехом наружу. Он стоял не близко, - и непонятно было - то ли в воображении, в "том" лесу, то ли здесь, во дворе, в круге, обсаженном шиповником.
  - Ты кто? - беззвучным шепотом спросила Рита. Сердце колотилось где-то около горла.
  - Я двор, Дворик. Помнишь? - то ли голосом, то ли мыслями ответил он.
  - Ты, значит, правда есть? Как Сергей говорил... Он рассказывал...
  Дворик только кивнул.
  - Это ты мне все показывал... показываешь?
  - Да. Это моя память. Больше этого нет, это было раньше...
  - Как жаль... я думала, есть такой лес.... - пробормотала Рита.
  - Я показывал тебе самое важное, что у меня есть. Потому что ты тоже - самое важное для меня.
  - Я? - испугалась Рита. По этому испугу любой понял бы: нет, нет.
  - Здесь есть выход. Два боярышниковых дерева - это ворота. В лес, - сказал Дворик, помолчав. - Это не здесь лес, это другой, далеко. Там можно жить всегда. Пойдешь туда со мной?
  Рита сжала кулаки, так что ногти царапали ладонь. "Навсегда?!" - луна отражалась в глазах загадочного Дворика, и ей казалось, что глаза это волчьи. - "Нет, нет... я буду сюда приходить, когда вернусь".
  "Я уйду один, - через долгое время, пока даже птицы не шуршали по кустам, ответил он. - Или... пока не уйду, - он решился. - Меня зовут... (и он назвал имя). Позови меня, если я буду тебе нужен. Три раза позови. Никому не рассказывай. Прощай. Позови, если..."
  И перед Ритой его больше не было. А двор словно стал обычным двором. Пустым, тихим, цветущим. Но он больше не "транслировал" далекий, загадочный лес.
  "Сон, глюк", - у Риты все еще колотилось сердце. - "Прямо накануне поездки..."
  
  Идем эскадроном
  
  Николай Николаевич вел "чепырку" через огромную промзону, которой, казалось, не будет конца. И мерно зачитывал из блокнота, который лежал перед ним, - лишь иногда посматривая в зеркало заднего вида.
  "Человек умирает семь раз, переходя из одного мира в другой, пока не превратится в рыбу в самом нижнем мире (сходные поверья известны обским уграм).
  Загробный мир считался источников болезней: таргылтыш - одноглазые духи умерших от болезней - являлись из преисподней, подчиняясь заклинаниям колдунов, и насылали на людей порчу. Еще опасней были упыри (вувер): они не только насылали болезни на людей и домашний скот, но могли съесть луну или солнце (так объяснялись солнечные затмения). Старые девы превращались после смерти в духов лихорадки".
  Айви сидела на сидении пассажира и ела печеньки из пачки, запивая молоком из пакета. Иногда она предлагала молоко или печенье собеседнику, печенье тот брал, а на предложение молока отвечал отвергающим жестом.
  Выехали рано, и очень скоро оказались в смолистых, пронизанных солнцем еловых и сосновых лесах. Айви цепко всматривалась в пейзаж за окном, я Николай внимательно поглядывал на нее. В другой машине Герыч за рулем горланил ролевые песни, Рита и Данил ему подпевали (хотя Данил слышал песни впервые). Сергей столкнулся с этим пластом культуры впервые и впечатлялся. Особенно глубоко врезались в его память строки "Кончилось все, позабыты волнения, ужас загруза, несданный оргвзнос", - на мотив "Белой акации ветки душистые".
  Наконец Айви, увидев на ДжиПиЭс реку Илеть, позвонила Геральту.
  - А разве мы едем не сразу туда? - откликнулся тот, прервав песню.
  - Нет, - отрезала Айви. - Не забывайте, что ребенок и девушка с нами туда не едут. Мы оставим их на поляне под охраной Сергея и, возможно, вас.
  - Ну щас, - огрызнулся Геральт. Однако подходящую полянку на берегу быстрой Илети выбрал, остановился и подождал вторую машину "кавалькады".
  Айви сразу же выпрыгнула из джипа и начала осматриваться. Осматривалась она очень своеобразно. Поднимала ветку ели, крутила головой, и, Николай мог бы поклясться, встретилась глазами с белкой высоко в ветвях.
  - С какого вы тут распоряжаетесь, миз? - попытался надавить на нее подошедший Герыч, которого грозились не взять на приключения.
  - Экспедицию набрала я, - холодно ответила зарубежная исследовательница. - Я отвечаю за ее исход. И за жизнь вашу и особенно девушки и ребенка. Это понятно?
  - Да что нас, волки что ли сожрут? - хмыкнул было Геральт. Но субординацию он понимал и даже пробормотал "sorry, madam".
  Данил скакал у реки, как олененок, Рита деловито распаковывала рюкзак, Геральт установил две палатки - для Айви и Риты одну (ее предоставила сама Айви, и удобств там было немало), другую - большую, но простую - для мужской части группы. Через час тушенка с макаронами булькала в котелке, рядом варился чай, в который Рита добавила несколько листьев земляники и смородины. Данил шумно и радостно купался, Айви все ходила кругами вокруг лагеря (возможно, не обходя вниманием белок, ежей и зайцев).
  День прошел, как выразился Геральт, в матрасничаньи. Дальше отправляться - тем, кого выбрала Айви - предстояло утром. В числе избранных был лишь Николай, сам Геральт оставался под сомнением.
  
  Рыцарь Орфео
  Николай потер ладонями воспаленные красные глаза и посмотрел на Айви прямо, в упор.
  - Скажите честно, зачем вы здесь? Это ведь не имеет отношение к вашей науке? А может, и науки-то никакой нет?
  Айви медленно наклонила голову, как птица.
  - А к вашей науке, мистер Ник, ваши поездки имеют отношение?
  Ник оскалился, словно волк. Зубы у него были еще крепкие, несмотря на возраст.
  - Хорошо, я скажу вам. В конце концов, хуже не будет. Чем вы можете мне помешать? Я ищу свою жену. Ее... ну не то чтобы украли... в общем, - он потряс головой. - Никогда не верил, что я это кому-то скажу, но вот я сейчас это говорю. Она хотела уйти к эльфам, к фэйри, в волшебную страну, и - я думаю, у нее это получилось. Вам что-нибудь известно об этой стране?
  - О ней в основном пишут в балладах и рассказах.
  - А на самом деле ее нет? А что там есть на самом деле? - напирал Ник.
  - Вы расскажите все-таки пока про жену, - мягко остановила его Айви.
  
  Николай увидел эту девушку - необыкновенную, сказочную, волшебную - на студенческом вечере. В черной водолазке, с облаком русых волос, с полуприкрытыми глазами цвета темно-зеленого омута, она читала, откинув голову, стихи Цветаевой. Девушка с факультета журналистики - и мальчик из технического вуза. Сочетание частое: у половины Кузьминских филологинь мужья были инженеры, но никогда наоборот. Во времена юности Николая и Вероники даже девушки-программисты были редки. Да, ее звали Вероникой. Уже через неделю она сидела, сплетя ноги в черных джинсах, на пятиметровой кухне в доме Коли (родители свалили на дачу), и, куря одну сигарету за другой, рассказывала парадоксальные, неожиданные истории, такие же завораживающие, как ее голос, поза и глаза. Она рассказывала о своих мыслях, детских мечтах, фантазиях, мысленных играх, прочитанных книгах, конфликтах в школе. Коле казалось, что он попал в другой мир, где вместо мануалов и научно-технической литературы царит золотой и серебряный век высокого искусства, фантазии и ярких чувств.
  Прошел год, Вероника стала женой Коли. Но она все так же (и практически теми же словами) рассказывала все те же истории и делилась все теми же мыслями. К тому времени Коля уже давно начал замечать, что в их разговорах никогда, ничего не было о нем: о его детстве, школе, прочитанных им книгах, переживаниях, идеях и прочем. Все только о ней. И большую часть этих воспоминаний, переживаний, историй, мыслей и идей он уже не раз слышал. К тому же Вероника бросила свой факультет, потому что "невыносимо тяжело" было носить ребенка. Коля, как водится, хлопотал вокруг жены. Она, сидя напротив за узким кухонным столом, рассказывала сюжеты своих рассказов, которые никогда не записывала. Горы посуды росли в раковине до крана и выше, но Вероника не мыла сама и не особенно давала мыть Коле: уперев в него зеленый омут взгляда, она говорила, и невозможно было ни найти паузу в ее речи (разве что мхатовскую, но это не совсем то, что нужно), - ни вставить свое, ни прервать.
  Ребенка - сына Костю - хрупкая Вероника родила на удивление легко, и невольно закралась мысль о том, что на самом деле это вполне здоровая молодая женщина. Но "невыносимо" ей было слушать детский плач по ночам, обонять запах пеленок, не высыпаться, - и все это взял на себя Коля. Через три года он смирился: прибегая с работы, менял сначала подгузники, потом штанишки малышу, кормил его заранее приготовленной едой, открывал форточки, выпуская из квартиры табачный дым, намывал посуду - а Вероника чаще всего сидела с подругой тут же, в кухне и что-нибудь вдохновенно рассказывала - про Шамбалу, про леи, про аннунаков, про себя с этой проклятой обостренной чувствительностью в этом ужасном человеческом мире. Если не было подруги, Вероника рассказывала это самому Николаю, уставив на него неподвижный взгляд из-под полуприкрытых век. В голосе ее стали появляться металлические нотки. Костя часто пугался этих нот и предпочитал не приставать к занятой маме, а играть один.
   Кстати, подруги. Это были удивительные создания из кузьминского эзотерического общества "Серебряный рассвет" (или "Закат", Коля запомнил не сразу). Одна, с огромными совиными глазами, маленькая и с распущенными полуседыми кудрями ниже пояса, ходила в сарафане и босиком с апреля по октябрь. Другая перепробовала все "системы", направленные, по возможности, на оздоровление и обессмерчивание организма. Она была сыроедом. Третья, с рыжими волосами и белесыми ресницами, круглолицая, обливалась по системе Иванова. Для всех трех надеть зимой шапку было бы падением с достигнутых высот духа. Были и другие - блудливые астральные ходоки, провидцы, духовидцы, духослышцы, уфоловы, рамкокрутцы и шамбалоконтактеры. По рукам ходили "Адвайта Веданта", "Путь нагваля" и труды Блаватской.
  Среди всего этого цветника одинокой железной конструкцией торчала единственная не эзотерическая подруга Вероники. Звали ее Танька, была она невысокой, коренастой, крепкой, с изрядной примесью финно-угорских кровей (что в Кузьминске не редкость), коротко стриженая, скуластая, шустрая - эдакое торнадо в кожаной куртке и джинсах. Она была Вероникиной однокурсницей, и теперь стала журналисткой "Вечернего Кузьминска", и, кажется, именно ее перу принадлежали "Птенцы гнезда кукушки". Танька тянула семью - оставшихся после развода двоих детей и маму, подрабатывала, брала халтуру, писала за других статьи, дипломы, диссертации, набирала рукописи, - словом, крутилась как могла. Как это вихреобразное, стремительное, цепкое как бульдог создание ухитрялось дружить с медленной, тянущей слова, совершенно нездешней Вероникой, - загадка. Как сосуществовали диковатая лесная сила и утонченная хрупкость? Орчанка и эльф, Скарлетт и Мелани. Возможно, этой меркантильной, суетной и деловитой душе не хватало опыта запредельного, хотя бы даже и в пересказе подруги.
  А опыт запредельного все нарастал.
  Ребенок рос. Очень помогали родители Коли, втроем (бабушка, дедушка и отец) они водили его в школу и в хоккейную секцию. Мальчик оказался здоровым и спортивным, и Веронике было "невыносимо" слушать его громкий смех и топот. Ей вообще было "невыносимо" жить: она утверждала, что ее заедает быт и дрязги. Часами смотрела телевизор, до зубной боли Коля слушал ее разговоры про "этих наших" политиков. Про "этих наших" или просто "наших" надо сказать особо. Как только в начале своей речи, устало прикрыв темно-зеленые глаза, Вероника произносила "кстати, о наших..." и называла далее какое-либо человеческое сообщество, было ясно, что сейчас последует уничтожающая критика, ирония, сарказм и развенчание. Тем, кого поименовали нашими, получат двойку от экспертной комиссии в лице Вероники. Этими нашими и просто нашими могли оказаться православные, католики, протестанты, буддисты, индуисты, йоги, маги, оккультисты, эзотерики, фантасты, и опять же, как уже было сказано, политики, - все, чью деятельность либо мысль на протяжении веков или дней Вероника могла оценить. У нее было перед ними преимущество: она не делала, лишь оценивала.
  В какой-то момент на горизонте появились "наши" толкинисты. На самом деле человеческих (и, расширительно, забегая вперед, квенских ) сообществ Вероника боялась. Она предпочитала читать форумы, сайты, чаты, произведения толкинистов и оценивать их. Как-то раз Коля оплатил ей поездку на Зиланткон, благо Казань недалеко. Но бал не принес Веронике радости - кавалеров не хватало, и вместо кавалеров ее приглашали дамы. А эльфов, настоящих, там не оказалось. Потому что "наши" толкинисты только играют в эльфов, не понимая, какие те на самом деле. Да, Вероника верила в существование эльфов. И с каких-то пор... С каких же?
  Коля, сменявший работу за работу, должность за должностью, проходивший аттестацию за аттестацией, бравший шабашку за шабашкой, вконец суетный, земной, съеденный бытом и средой, не смог отследить, с каких пор это началось. Возможно, знали подруги: серебряные эзотерики Кузьминска, или платонический приятель - тощий лысоватый бард, менявший "струны и подруг" со здоровой регулярностью, автор бессмертных, посвященных музе строк "Глаз твоих зеленый омут под созвездьем Альтаир". Возможно, знала "Скарлетт" - Танька, у которой двое мальчишек уже заканчивали школу. Да, и Костя уже был в девятом классе. Так вот, когда началось это? Вероника стала искать эльфов. Она читала все, что об этом написано, расширительно трактуя понятие эльф: чудь белоглазая, фэйри, сиды, альвы, апсары, асуры... У Коли сильно болела под вечер голова, и ему хотелось треснуть ее об стенку (голову, конечно, а не жену), когда Вероника неторопливо плела за чаем кружева слов. Выходило, что в ней древняя кровь эльфов (что бы это ни значило), и что они ждут, когда она выйдет с ними на контакт. Может быть, они сохранились на Урале и за ним. А может быть, в Марийской тайге? Она хочет уйти из мира людей, потому что невыносимо. Эта баба из третьей квартиры снова на нее косилась.
  Это была еще одна отличительная черта Вероники. Наряду с "нашими" в ее мире существовали "эти бабы". Любые существа женского пола, которым по недоразумению или по долгу службы что-нибудь было нужно от Вероники (либо те, от которых было нужно ей, но они не могли предоставить это прямо сейчас и сразу), получали соответствующий титул. Эта баба, завуч, вздумала звонить. А те бабы на почте... Эта баба, врач, никак не могла найти карточку и полный дилетант, ставит диагноз курам на смех.
  Николаю было стыдно, неловко за жену, его кривило, как от зубной боли. Казалось бы, чего стыдиться, они же чаще всего беседовали наедине. С его друзьями (а он умел и любил дружить) она очень скоро перестала общаться - о каждом нашлось у нее, что сказать язвительное, критичное, неприятное. Коля с подругами Вероники тоже старался не пересекаться, разве что с Танькой - но Танька и сама знала "эльфийскую деву" как облупленную. И все-таки было стыдно и неловко.
  Стоит ли говорить, что всякое интимное общение между супругами прекратилось почти сразу после рождения Кости? Хрупкая Вероника не переносила прикосновения к коже, запаха мужского одеколона, неудобных поз, да и вообще присутствия другого человека в своей постели. Поэтому спали в одной спальне, но на двух разных кроватях у двух разных стен. Коля и сам не стремился обнять лишний раз жену: все равно, что обнимать статую, которую еще и ненароком сломать можно. От Вероники исходил холодок, как от того воспетого бардом омута, что стоял в ее глазах.
  Иногда омут взрывался гейзером. Первый раз это произошло при Колиной маме. Она, как водится у свекровей, сделала какое-то замечание по поводу малыша: мол, нельзя его все время в подгузнике держать, в год пора бы уже и на горшок. Голос Вероники зазвенел медью и сталью ("Вы меня извините! Я сама знаю, как растить своего ребенка!"), она бросилась в прихожую, не надев обуви, выскочила во двор, который уже был покрыт первым снежком. Коля, тогда молодой и наивный, с зашедшимся сердцем и почти остановившимся дыханием, бегал по двору, как лось, в поисках сбежавшей жены. Нашел ее в рыданиях под кустом ракитника, долго, на радость и интерес дворовым гопникам, молодым мамашам и детям, уговаривал и успокаивал, наконец, чуть не на руках принес домой. Мама посмотрела на парочку и ничего не сказала. Только с сердцем после этого у нее начались проблемы. После третьей подобной вспышки Коля уже относился к поискам убегавшей в рыданиях супруги как к неприятной, но нужной работе. Это уже не потрясало его до глубин души, - более того, не пробуждало никаких эмоций. "Графиня изменившимся лицом бежит пруду", - мысленно комментировал он и шел спасать. Надо, значит, надо - не будет же она мерзнуть ночью во дворе, значит, следует вернуть. Отпоить чаем, накрыть пледом, послушать до трех часов утра всхлипы и следующие за ними рассказы о невыносимости бытия - встать с больной головой и опухшими красными глазами рано утром и уйти на нормальную работу, в НИИ.
  Сам Коля срывался тоже - но редко. Он запивал с другом Ленькой. Еще в компаниях с ними выпивал друг Саня. Но тот, хотя и был кандидатом наук, о семейной ситуации друга выражался матом и всячески поощрял Колю к разводу. Поэтому Коля его общества стал избегать. Запои у Коли случались не чаще раза в три года и то при почти фантастическом стечении обстоятельств - если Вероника была на Зиланте или ночевала у подруги, а Костя был у бабушки-дедушки. И пил Коля не дольше двух дней. Потом прекратил эти эскапады: при летящей маме пьющий папа - слишком для подрастающего Кости, решил он.
  Итак, Вероника искала эльфов. Она списалась с "Странниками", ездила в марийскую деревню в гости к Таниной бабушке и тетке (когда бабушка отошла к своим марийским предкам, то только к тетке). Вероника говорила и подругам, и Коле, что там ее народ, ее дом, ее память, ее истинная жизнь. Большего, пожалуй, Коля не мог тогда отследить - был занят работой, сыном, уборкой по дому, помощью стареющим родителям. Но в одно лето, когда Косте было семнадцать, а Веронике тридцать девять, она уехала со Странниками в "Марийку" - и пропала. Была ночь летнего солнцеворота, и именно на эти дни группа и отправилась в дремучие леса на внедорожниках. Ребята из "Странников", крепкие сорокалетние джиперы, говорили, что ночью уснула, или, по крайней мере, залегла в палатке с рыженькой Маринкой, а утром ее не оказалось нигде. Спальник открыт, то есть выбралась из него, обувь надела - и пошла, видно, в лес. Прямо под огромными звездами, что были видны над темными верхушками елок. Вызвали милицию, обыскали кусты. Кинологи сказали, что, если верить собакам, след обрывается у какой-то сосны. Нет ни следов зверей, ни последствий борьбы, ни остатков медвежьего или волчьего пиршества, а маньяки в такую дичь и глушь не ходят, как и деревенские местные вообще.
  Коля и Костя остались одни. Неожиданно, без подготовки, без предупреждения. Если бы мама болела, лежала в больницах - и умерла, это было бы хоть как-то ожидаемо. Если бы произошел несчастный случай, и ее бы похоронили, была бы проведена черта: вот она была, а вот могилка на кладбище. Но мама уехала в поход и просто растворилась, расточилась среди тайги.
  Коля взял отпуск. Отец с сыном собрали двухнедельный запас макарон и тушонки, упросили приятеля из джиперов довести их до той стоянки. Поставили палатку, жили, как робинзоны, две недели, потом джипер привез им еще запасов, и так они прожили еще месяц. Все ждали: вдруг найдется, появится, выйдет из леса. Кругами от палатки обходили дебри, уходя все дальше и дальше, стараясь не потерять хотя бы друг друга.
  Когда приезжал знакомый из "Странников" с "вторым фронтом" (то есть порцией тушла), Коля допрашивал его:
  - А не мог все-таки быть маньяк?
  - Чувак, какой маньяк? Тут одни маньяки - и это мы, в такую глушь никто не полезет, ни один Чикатилло. Мы, да теперь вот еще вы.
   Лето кончилось, Костя пропустил вступительные экзамены на мехмат, и когда зарядили дожди, они вернулись в опустевшую квартиру. Костя пошел работать и готовиться к поступлению в следующем году. А Коля пошел по подругам жены - может быть, она что-то важное сказала им перед своим отъездом.
  Девы-ивановки, обливанцы, астральные воины, наследницы Рерихов и Блаватской выныривали из своих грез и смотрели огромными глазами с кроткой укоризной: зачем человек из большого и суетного мира нарушил их пребывание в запределье и почему бы ему не принять течение жизни как оно есть. Поэтесса с гривой совсем уже седых кудрей до пояса бормотала что-то о реинкарнации. Бард (хотя был, строго говоря, не подругой, а другом) уже посвящал песни другой музе. Были версии о Шамбале, Беловодье, портале в другие измерения, о том, что в тайге появился аналог М-ского треугольника. Словом, обход свой Коля завершил с больной головой, а выйдя из захламленной квартиры последнего "респондента", пнул первый попавшийся фонарный столб и разразился трехэтажным матом.
  Конечно, он залез в компьютер к Веронике. То есть он залез туда еще после той ночи летнего Солнцеворота - искать концы. И снова и снова залезал всю осень. Нашлись обрывки прозы, стихи (не Цветаева, нет, и это было очевидно), логи чатов с подругами из Москвы, Нижнего, Уфы - эзотерики либо "наши" толкинисты, вкладки форумов с форумными играми (тоже "наши" толкинисты). Из всей совокупности текстов Коля кое-как понял, что Вероника мечтает о настоящей любви с настоящим эльфом.
  Саня и Леня пришли спасать друга предсказуемо с запасом водки. Саня снова получил возможность высказать все, что думал о Веронике.
  - Мужик, ну что ты, надо жить дальше, не хнычь, на кулак сопли не мотай, - бодро вдохновлял он Николая, изрядно подвыпив под тогда еще раннего Олега Медведева (музыка для настоящих мужчин, сказал Саня). Коля не хныкал и сопли не мотал, но предполагалось, что он хнычет и мотает где-то глубоко в душе. - Выпьем стоя, не чокаясь, за твою Веронику, пухом ей царство небесное, - путаясь в метафизике пространства, продолжал Александр.
  - Она может быть жива, - возразил Коля, вслушиваясь в пение (Саня ему мешал разбирать слова). "Во всех попутных мирах, где горит мое колесо, пока не вытек бензин", - пел Медведев. Леня же продолжал свое.
  - Жалко, конечно, бабу. Но ты же сам понимаешь, надо честно, Колямба: она тебе все нервы выпила и мозг в-вымотала... съела чайной ложечкой... В-всю кровушку! Ни дня не работала. Если бы не ты, у вас бы дома уже трава росла на стенках, причем така-ая забористая трава... По-хорошему, тебе сейчас легче жить же будет. Легче!
  Леня молчал и только знай себе наливал и опрокидывал в себя водку.
  Коля встал, поставил на паузу Медведева. "Звездною фрезой распилена планета вдоль по оси. Нам теперь узнать бы только, на какой из двух половин..."
  - Саня, - сказал он, нависая над сердечным другом. - Я сам ее выбрал. Я не... это не то, что меня обманули, подставили, заставили. К батарее меня не привязали и жениться никто не заставлял. Я выбрал, и я за свой выбор и отвечаю.
  - Ты разве ее выбрал? - вскинулся Саня.
  - А кого? - усмехнулся Николай,
  - Ну, ты выбрал красивую девушку, такую всю звонкую, тонкую, чтоб свечи в глазах отражались, вот это все... А не дуру, прости за выражение, дармоедку истеричную.
  - Так это она и была. Выбрал красивую, тонкую, - значит, вот это вот - она, и так сложилась жизнь, не сама сложилась, я ее так сделал, повернул - и теперь не хочу всех обвинять и обманутого из себя строить, - Коля махнул рукой и снова включил Медведева. "Будет наша остановка - вальс Гемоглобин". Он не знал, как объяснить: он не жертва, он не несчастный, он сам был заворожен нездешней красавицей, читавшей тогда Цветаеву, - и кто теперь ему виноват? Он прожил - да и продолжает проживать - ту жизнь, которую выбрал, и с тем человеком, которого выбрал. Да, он будет искать ее. Не для того, чтобы ему стало хорошо. Просто чтобы убедиться, что хорошо - ей.
  - Сколько девок хороших. Вот, хотя бы ваша Танька, - бубнил свое Саня. И тут Коля поднял голову: Таньку, единственную, он не спросил о Веронике. Был уверен, что эта рабочая лошадка ничего не знает об эльфийской мечте. Ну, то есть слышала, но не может знать подробностей и принимать всерьез.
  Таня вытирала шарфом мокрое от дождя лицо. Они встретились в кофейне, Танька бежала от своей машины, вся вымокла - октябрь поливал город холодными потоками. Села, отдышалась, посмотрела на Колю, и тот вдруг увидел, как она постарела, это ей еще нет сорока, а она уже полнеет, тяжелеет, лицо одутловатое, косметика размазана - да, ее бы не выбрал молодой дурак в подруги жизни. С другой стороны, и мозг она бы чайной ложкой не ела.
  - Капучино, - сказала Таня официантке. - Жесть, завтра еще в район ехать, там материал о священных, мать его, рощах. В такой дождь.
  - Кстати о рощах, - подхватил Коля. - Тоже капучино, пожалуйста. Про Веронику... Ты что вобще от нее слышала? - осторожно спросил он.
  - Я так думаю, она все же своего добилась, - на полном серьезе сказала Танька, буравя соломенного вдовца черными блестящими глазами. - Она искала их.
  - Кого их? Действительно, что ли, эльфов?
  - Тут, - Танька понизила голос, рефлекторно оглянулась, - тут, у нас, их зовут иначе.
  - Стой, Тань, так ты, выходит, посвящена в ее все эти... ну, планы, если были планы? Я ведь думал, что это все мечты и разговоры, как... "Как всегда", - хотел добавить Коля. - Ты что-то знаешь?
  - Она ездила к нам в деревню пять раз, - выражение лица Тани стало насмешливо-снисходительным, как будто она вот-вот постучит пальцем по лбу, что будет означать крайнюю ненаблюдательность незадачливого мужа, не знавшего о перемещениях жены.
  - Да я знаю, - нетерпеливо перебил Коля. - К твоей бабушке, а потом тетке вы ездили, за грибами, за травами...
  - Ну! А кроме грибов? За чем, ты думаешь, она ездила?
  - За ягодами?
  - За ин-фор-мацией, - хмыкнула Таня. - Про все эти рощи, места, куда ходить нельзя, где видели овду...
  - Овцу?
  - Овду, Коля. Это такая дикая лесная женщина, страшная, косматая, но есть люди, которые полагают, что овды - это народ-предок, народ-предшественник и так далее. И прочие всякие наши лешие - ей важно это было.
  - Так у нее реально были именно планы? Планы, Тань, понимаешь, слово такое, - начал заводиться Николай. - Не треп, не болтовня, не фанфики вот эти вот, а планы, намерения?
  - Да, - Танька от избытка чувств сжала кулаки и стукнула ими по столику. Звякнула ложечка в сахарнице. - Да, блин, да. У нее были планы, Коля. И она последовательно шла к цели. Не ждал, да?
  - Не жда-ал, - протянул Коля. - И еще больше не ждал, что в теме именно ты.
  - Ну не эти же, прости Господи, овцы... не овды, да, а овцы, вот как раз то самое слово, из "Серебряного рассвета". У них если что-то в голову и попадет, то во время медитации все улетит в верхние слои астрала.
  - И то верно... - кивнул Коля. - То есть вот так, получается, она тебе говорила, что хочет уйти от меня и сына? В эльфийскую, вот именно, сказку? И ты слушала и... что?
  - Я же не думала, что она и правда сможет, - развела руками Татьяна. - Ну бывает, лес кружит, водит, бывает - и правда кто-то встретит овду, но ты же понимаешь: с какого бы ляда ей туда к ним уйти? Это же не эти самые эльфы, которые у Толкина. Я не думала, что она вот так возьмет и правда уйдет. Ты думаешь... я плохо сделала, что тебе не сказала? Да? - на глазах Тани выступили слезы, она смахнула их короткими пальцами без тени маникюра.
  - Ну-у... - промычал Николай. - Знаешь... я не знаю. Ну, сказала бы ты... Если она хотела уйти, я разве мог бы ее задержать насильно? Разве вообще можно удерживать? Я бы не стал...
  Они помолчали, глотая горячий капучино. Таня все еще плакала.
  - Другой вопрос, - сказал покинутый муж. - Если допустить такое невероятное, что она и правда к кому-то такому ушла и даже прямо ей удалось... Хорошо ли ей там? Это ведь тайга? Она же всю жизнь тяжелее дамской сумки ничего не носила...
  - Да откуда же я знаю, Коль, как овды эти живут? Или всякие керемети? О них такие разговоры - что будто скачут они на конях, то ли водных, то ли воздушных... Но что это не серебристые-золотистые эльфы с луками и в веночках, это я точно знаю.
  - Господи... - Коля оперся лбом на руки. - Вот дурдом-то... - и замолчал.
  - И что теперь? - не выдержала Танька после пятиминутного молчания, прервать которое она решилась не сразу.
  - Если все это правда, попробую тоже туда пробраться... И хоть увидеть, что почем.
  - Коль, я помогу. У меня машина же. В самые дебри не пролезем, там внедорожник нужен, - с истинно "Скарлеттовской" решительностью подхватила журналистка. - Но хотя бы по деревням. А поехали завтра в рощу? Там старики, кырты, с ними можешь поговорить. Они о богах рассказывают, может, что выудишь из всего этого.
  
  Так начались долгие поиски Вероники. С тех пор прошло еще семнадцать лет. Таня сходила иногда с дистанции, лечила сердце, уезжала в санатории. Ее оба парня закончили вузы и женились, все чаще она посвящала лето внукам, а не поискам. Костя, став неплохим программистом, тоже женился и уехал в Москву. Николай купил джип и сам облазил тайгу по всему периметру того особого места, которое он вычислил и вычертил на карте, опираясь на рассказы местных. Получалось, что территория примерно в пятьдесят квадратных километров и была загадочным Овда Чодра - лесом овды, ведьминым лесом. Если все правильно, Вероника ушла именно туда в особую ночь, когда открываются двери даже в запретное.
  Из разговоров с местными же Коля узнал, как вести себя с овдой и с другой здешней нечистью. Заодно выучился он и выживать один в тайге даже зимой. Оставаясь работать в НИИ, уговорил приятеля, доцента с кафедры САКЭ, взять его в соискатели и начал писать диссертацию о верованиях местных народов. Не the most native, как выяснилось из разговора с Айви. Но разве что чуть-чуть менее нейтив, чем эти самые местные, которые, видать, и приняли в свой дружный лесной клан Веронику.
  Родители Николая были еще живы, хотя и сильно сдали. Летом у них гостили Костя с женой Наташей и двумя внуками, поэтому Коля мог уезжать в тайгу без тревоги за них. А зимой уезжал редко и в такие дни (обычно - те самые посленовогодние выходные) просил присмотреть Таню. Что же касается родителей Вероники... Их к моменту ее исчезновения уже не было. Отец ушел от семьи давно, и след его потерялся. Зато, когда Коля на ней еще только женился, у него таки появилась теща - надменная, склочная дама, стройная и моложавая, безукоризненно одетая, преподаватель (внезапно) музыки, замордовавшая не одно поколение юных пианистов и до нервного тика запугавшая их родителей. ("Вы не развиваете ребенка! Ваш ребенок дома не занимается! Посмотрите на его руки! Если вам безразлично будущее вашего ребенка, то мне не все равно!") В музыкальной школе даму терпели или же боялись, и она с блеском и триумфом там доработалась даже до должности завуча. Так же третировала Лидия Артемьевна и свою дочь. Правда, музыканта из Вероники не вышло, хотя та отучилась и в школе под надзором матери, и играла на концертах - но все-таки что-то не задалось. Мать и дочь взаимно имели друг к другу миллион претензий, скандалили, жаловались друг на друга друзьям и Коле, - но, наверно, родственные чувства все же были. В начале 2000-х Лидия умерла от сердечного приступа.
  Гения Лидия хотела сделать и из Кости. Но тот проявил феноменальное отсутствие слуха и на прослушивании не попал ни в одну из нот. Если бы можно было вместо нужной ноты попасть не в одну, а в две не те, он бы это сделал. Как потом признался Николаю сын, он симулировал оттоптанное медведем ухо нарочно, потому что боялся бабушку и не хотел с ней заниматься. На самом деле слух у парня имелся - он в ранней юности даже гитару освоил.
  Но сейчас все это было в прошлом: Костя был программистом при банке, Лидия мирно лежала на загородном кладбище, а родители Коли были еще живы и даже бодры.
  А Николай все прочерчивал диаграммы, круги и спирали на своей рабочей карте - и вычислял.
  
  Когда случайно чья-нибудь рука две жердочки, две травки, два древка соединит...
  
  - И вот, я так полагаю, мы с вами примерно за одним и тем же приехали, - закончил Николай свой краткий рассказ - куда более краткий, чем все то, что изложено выше. И внимательно посмотрел на ученую даму.
  Айви сидела нахохлившись, сжав губы. Потом опомнилась, встряхнула головой.
  - А ваша жена ничего никому не обещала?
  - В смысле?
  - Ясно. А вы?
  - Да много чего кому обещал. Другу Денису машину помочь починить. Родителям - на даче крышу поправить. Вы о чем, собственно?
  - Нет, я не имею в виду - людям.
  - А, вот вы о чем? О сговорах? Откуда же мне знать? Таня Коракина только и знала, что Вероника вообще в здешних краях пыталась найти что-то, и то через задницу - через местных деревенских, которые всего этого как огня боятся и только в лучшем случае гуся-курочку отнесут в священную рощу. Но в рощах - там не "эльфов" чтут, а богов здешних.
  - А в роще ваша жена бывала?
  Николай вздохнул.
  - Пыталась пробраться. Таня рассказала. Будто бы уговорила Вероника ее бабушку - и та ее с собой взяла. Платком обмотала, надела на нее сарафан допотопный, и шли они пешком, с гусем, с блинами, сколько-то там километров. Но кырт, местный жрец, как-то неприятно на Веронику зыркнул (или ей показалось), и не вошла она в рощу. Осталась бабку снаружи ждать.
  - А вы, говорите, в рощах бывали?
  - Я бывал. Я стойкий, мне от кыртова зырканья плохо не делалось. С той же Таней Коракиной мы несколько раз ездили. Но... как вам сказать... напоминает корпоративный выезд в лес. Много народу. Много еды. Ничего сакрального не ощущается...
  Айви посмотрела на него.
  - Я, вообще-то, соискатель на кандидата философских наук. Так что знаю такие слова, - пояснил Николай. - Так вот, - продолжал он. - Довольно суетливо. Никакой грани миров, ничего такого...
  Айви кивнула.
  - Значит, про обещания вы ничего не знаете и не слышали.
  И снова надолго замолчала.
  - Так, - начал закипать Ник. - Я вам выложил все. У вас не принято отвечать откровенностью и честно на честный вопрос? Вы что-то об этом знаете?
  Айви достала телефон, перелистала фотографии, нашла нужную.
  
  - Вот, смотрите, - показала Айви экран. Ник прищурился, всматриваясь. - По-вашему, это один из входов в "лес овды"? Где игроки в ролевые игры живого действия, по незнанию, разбили лагерь? Так?
  - Да, - нетерпеливо сказал Николай, рассматривая ручей, и еловый, непроглядный лес за ним, и пенек на первом плане. Айви листала фотографии: на том же месте - две девушки-ролевички, потом крупным планом - какое-то примитивное украшение на изящной руке с маникюром - видимо, одно из ролевичек.
  - Да, это, - кивнула Айви. - А еще вот это, - она двумя пальцами увеличила изображения - около пня свились в безумную косицу три растения - и ни одно из них не было, скажем, повиликой или вьюном.
  Ник рассмотрел чудо ботаники.
  - Эк как их, - сказал он. - Но я бы не заметил, мелко очень было.
  - Знак на древнем языке. Очень древнем. На языке of the most native - самых исконных жителей этих мест. И любых других мест.
  -?
  - Как у людей - MayDay, понимаете? Если кто увидит - из тех, кто понимает - должен срываться немедленно и бежать туда, куда зовут. Но для верности еще и плетенку дали - чтобы она за собой вела. Ваша жена могла знать древний язык земли?
  - Она могла знать все! - ошеломленно посмотрел на coбеседницу Коля.
  - Дуб, ель, осина, соединены, заплетены - под этим вот углом. Это значит, знак дороги, опасности, просьба о помощи.
  
  Ник светил фонариком в палатку, где спали Сергей, Геральт и Данил.
  - Вы с ума сошли? - раздался хор ворчливых голосов.
  - Мне только Геральт нужен. Прямо сейчас, срочно, - сказал Ник таким тоном, что матерый ролевик почему-то счел за благо послушаться. Он вылез из палатки и нашарил в "предбаннике" кроссовки, пощурился на костер вдали, на фоне которого темнела фигура Айви.
  - Ну?
  - Фотки, которые ты выкладывал в сеть. Два года назад. Там плетенка на руке у девушки. Это что?!
  - Блин. А что такого? Это феньку ей подарила девчонка. Знаешь, ну, малолетки феньками меняются. В знак дружбы, ну, типа "я тебя вижу", мы свои и все такое. Ты не мог... вы не могли другого времени найти?
  Он покосился на палатку, где уже снова спали или все еще пытались уснуть отец с сыном, повертел головой, оглянулся на палатку женщин, и поковылял к костру. Ник шел за ним.
  - Это я причиной беспокойства, мистер Геральт, - извиняющимся светским тоном сказала Айви, двигаясь и давая проснувшемуся место на поваленном стволе. - Я показала Нику ваши фотографии из фейсбука двухлетней давности. Мы интересуемся, что за браслет на руке вашей (как я понимаю) подруги и как он к ней попал.
  - А! Ну... это я скажу. Но почему среди ночи?
  - Потому что это важно, - тяжело произнес Николай.
  - Ну если так важно, то хоть Риту не будите, завтра посмотрите. У нее эта фенька сейчас, ей Альмариэн, ну то есть Лера, в дорогу дала - на счастье.
  Айви и Ник переглянулись.
  Когда Геральт, рассказав историю с Тау и хлебнув, по полигонной привычки, спирта на сон грядущий, ушел в свою палатку досыпать, Айви подвела итоги.
  - Значит, ваша жена за эти семнадцать лет научилась древнему языку, научилась подавать на нем сигналы и плести дорожные проводники. Что говорит о том, что...
  - Но та девица, которую описал Геральт, - это вовсе не моя жена. Черные глаза... У жены - зеленые.
  - Кто знает... - цветом глаз Айви готова была пренебречь. - Менять цвет глаз тоже нетрудно. Но она могла и послать кого-то вместо себя. Да, скорее всего так. И дело не в цвете глаз. Существо попросило помощи - перебраться через бегущую воду. Подруга Геральта ей помогла... Ей надо было на сторону людей... Но она не осталась по эту сторону ручья, хотя если бы это была ваша жена - и хотела сбежать от своих... хм.. . от тех, у кого она, гипотетически, живет... Так она бы и сбежала прямо тогда, уехала бы с ролевиками. Значит, и правда не она. Но знак, думаю, от нее.
  - А нам-то туда попасть - как?
  - А вот для этого, Ник, у вас есть я. Как минимум.
  
  Прекрасный эльф
  А было так. Вероника отсчитала - как учили ее на форуме "Неведомое" - пятнадцать шагов от палатки. Луна сияла ярко, высвечивая в голубоватой траве белые цветы звездчатки, а сверху, над острыми черными верхушками елок, горели такие же - но настоящие, небесные звезды. Позади осталась поляна с палатками и еле мерцающим костром. Мерно кричал козодой. Куковала кукушка. Вероника шла, как завороженная, и вдруг, у высокой сосны, нарушила плавный ритуальных ход, и из горла вырвалось рыдание.
  - Возьмите меня, к себе возьмите. Я знаю, что вы есть. Мне здесь плохо, плохо с людьми.
  Конечно, скорее всего, ничего не случилось бы - как всегда. Так уже не раз было. И в этот раз могло случиться, как прежде. Вероника прорыдалась бы и вернулась к костру, досыпать в холодных утренних сумерках. Но воздух задрожал, как будто среди тихой ночи поднялся вихрь, - замолчала ночная птица, вспугнутая чем-то, взвилась сова, Вероника вскрикнула - и на миг потеряла сознание (по крайней мере, потом она этого момента не помнила). В себя пришла на поляне, вроде бы и на той же самой - но нет! Рядом журчал ручей, палаток - она оглянулась - позади не было, а сама Вероника сидела на траве, прислонившись спиной к толстой старой сосне.
  Перед ней, облитые лунным светом, стояли два - да, два эльфа! Один высокий, с белыми волосами, словно бы в одежде из шкурок мелких зверей. Другой в такой же лесной одежде, мелкий, по грудь первому - улыбается.
  Первый, высокий, наклонил голову, рассматривая Веронику.
  - Elen siila lumen oment... - начала она. Голос прервался. От волнения он звенел металлом.
  Высокий заметно толкнул локтем маленького.
  - По-вашему говорит? О чем она? Переведи, пожалуйста, - голос низкий, но не грубый, даже ласковый. И по-русски говорит четко, без акцента.
  - Не, не по-нашему.
  - Но это же финский. Ты должен и финский немного понимать. Простите, - он наклонился к Веронике. - Вы не ранены? Вам нужна помощь?
  Он протянул сильные руки, Вероника доверчиво вцепилась в его раскрытые ладони, крепко держась пальцами, - и эльф потянул ее к себе и поставил на ноги.
  - Я просилась... к вам, - судорожно сглотнув, обрела голос Вероника.
  
  (продолжение следует)
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"