Это мой дом

    От матери моего отца, умершей в сентябре 1974 года, нам в числе прочего старья ("старые люди – старые вещи") остался шкаф. Из тех ещё, сборно-разборный, одышливо округлый, на низких толстых ножках, с пузырящейся фанерой на месте зеркала, выпавшего где-то на ухабах истории, рваными ранами бывших замочных скважин и тенётами паука-долгоножки у правой передней ноги, скрипучий и неколебимо надёжный. Разобрали это одоробло, привезли домой, отчистили, отдраили, вытравили клопов, собрали. Через пару дней невидимый паучок восстановил ловчие сети меж днищем шкафа и полом – там же, подле правой передней ножки. Как он выжил после травли, – и последующих регулярных тараканьих геноцидов, – кого он там, под шкафом, ловил и с кем заводил потомство – непонятно. Ни веник, ни пылесос, ни мокрая тряпка его не брали: чуть помешкаешь с уборкой – здрасьте, под шкафом выросла рощица нитей.
    Через два года мы сменили квартиру. Шкаф разобрали, отдраили, перевезли, собрали. Три дня спустя паутина была на том же месте.
    Шкаф ещё дважды таскали с квартиры на квартиру, разбирали-собирали, подновляли, покрывали лаком, обрабатывали инсектицидами от моли и от ос пелопеев, повадившихся лепить глиняные гнёзда на верхней полке. Но вот опять у меня почти неделю пол не мыт, не метён – и у правой передней ножки шкафа пра-пра-пра-пра... потомок того, первого, паука натянул свою богемно небрежную паутинку.
    И я ему рада.
    Сорок лет. В череде катастроф. Поколение за поколением. Семья пауков держит свой дом.
    Пожалуй, больше не буду сметать её сети.