Розанов Вадим Вадимович. Вирус-5

ВИРУС 5

Очередное заседание Совбеза случилось как раз в годовщину того памятного заседания, когда речь впервые зашла о вирусе. С тех пор было сделано много чего - и умного, и не очень, но постепенно дело, все же, раскручивалось в правильном направлении. Медики - особенно в Москве - довольно успешно справлялись с лечением заболевших, химики и фармацевты во всю "варили" Спутник, а на подходе было уже несколько новых вакцин. Публику по-прежнему ежедневно запугивали цифрами умерших и заболевших, хотя, по уму, сейчас уже пришла пора так же, в ежедневном режиме, информировать общественность об объемах производства вакцины и динамике прививок.

Вакцина была, но вот хвастаться особо было нечем. Вроде, и производили ее с каждой неделей все больше, но вот только были обстоятельства, которые не давали медикам развернуть процесс вакцинации так, как в свое время умели, и не все умения уже забылись.

Во-первых, к принципиальным ковид-диссидентам добавилась многочисленная публика, которая сомневалась в качестве вакцин. Опровергнуть их сомнения можно было только личным примером, но колоться на публику среди ведущих политических фигур что-то желающих не находилось. И очень напрасно. Как это обычно бывает в таких случаях, в обществе родился слух, что кроме вакцины типа "V", есть еще и вторая с индексом "W", и этот "дабл" во всех отношениях - стоимости производства, эффективности, надежности и безопасности - как минимум вдвое превосходит первую вакцину. Якобы кто-то даже и ампулу с такой маркировкой видел, и фото ее в сети опубликовал. Ясное дело, что фото в сети серьезным доказательством не являлось, но ход мысли был более, чем привычен: высший сорт - для избранных, а остальным - разбавленного, из общей бочки. Тут сразу и первые цеха советских времен вспомнили, и многое всего другого. Решить проблему было просто. Тем официальным лицам, которые отвечали в стране зва борьбу с ковидом, надо было просто привиться на публику с демонстрацией ампул и прочего, но они почему-то от такой в высшей мере эффективной меры пропаганды воздерживались.

Во-вторых, производство лихорадило. Причины были как вполне объективные - нехватка мощностей, так и типично современно российские. Дело было выгодным, и в желающих присосаться к нему недостатка не было. Вот и возникали всякие разные...сложности. Завалить вакциной провинцию решительно не удавалось.

В-третьих, вакцина стала важным внешнеполитическим фактором. То одни "лучшие друзья", то другие обращались со слезной просьбой уступить миллиончик-другой доз, и конца этому было не видно. И дело тут было не в великолепном качестве "Спутника" или политических приоритетах. С арифметикой у жителей земли было в целом неплохо, и очень многие понимали, что рассчитывать на западные вакцины они смогут только тогда, когда число произведенных доз перевалит за миллиард. А такая цифра угнетала.

Так что в тайне от широкой публики где-то - то ли в Кремле, то ли на Смоленской площади, а, может, и на Лубянке - был составлен список стран, с руководителями которых нужно было поговорить о приобретении "Спутника". Большинство из них получили бы его с зарубежных производственных мощностей, но кое-кто мог рассчитывать на прямые поставки из России. Послы получили соответствующие указания и суетились изо всех сил, справедливо полагая, что успех в таком деле будет оценен по достоинству. Окончательного списка заказов еще не было, так что и потребность в поставках вакцины на экспорт еще невозможно было подсчитать.

В результате прививочная кампания внутри страны вроде бы и разворачивалась, но как-то сдержанно. Как всегда, выделялась Москва. Здесь прививочных пунктов было много, они были неплохо загружены, запись на прививки производилась быстро и эффективно, так что государственным телеканалам было, что показать. В самом начале прививочной кампании, правда, оставили за ее рамками пенсионеров. Вышло не очень здорово, поскольку на проклятом Западе начали как раз со старших возрастных групп, как наиболее уязвимых для болезни. Но медики во время скорректировали свою позицию о безопасности "Спутника" для большинства стариков, и досадная ошибка была устранена.

Так что телеканалы бодро докладывали об успехах нашей вакцинации на фоне сплошных провалов Запада. Тот досадный факт, что в какой-то там Индии за пару дней делали столько прививок, сколько их было сделано в России за весь период вакцинации, явно при этом внимания не стоил. Конкретные цифры каналы тщательно обходили.

Так что все, вроде бы, было не так уж плохо, и вот опять...

Соревнование Москвы и Питера - история старая, начавшаяся, фактически, в тот момент, когда неугомонный царь прорубил свое окно в Европу. В истории с коронавирусом Питер проигрывал Москве по всем статьям. Элементарный анализ статистики числа заболевших, и, особенно, смертей свидетельствовал об этом практически ежедневно. Ясно, что московская медицина была на голову сильнее, она ведь могла опираться и на федеральные медцентры. Против города на Неве играла еще и гнилая балтийская погода, но в один далеко не прекрасный день дело стало совсем худо - Питер опередил Москву по числу заболевших в абсолютных цифрах. И надо же так случиться, что в этот самый день и собрался на свое заседание Совбез.

По традиции с пандемии и начали. Министр иностранных дел бодро доложил о продвижении российской вакцины за рубеж. На подходе было еще две страны, так что он сразу попросил зарезервировать для них как минимум 10 миллионов доз. И премьера, и специально приглашенного министра здравоохранения от этого перекосило, но спорить они пока не стали - в этой компании их бы просто не поняли. А тут еще и военный министр стал просить увеличить квоты Сирии и Армении. Не остался в стороне и тот из членов Совбеза, который готовил недавнюю встречу по Карабаху в Москве. Он напомнил, что "хозяин Баку" согласился в ней участвовать при условии, что его страна будет обеспечена вакциной. Там, правда, речь шла о нескольких месяцах, но бакинец просил отсыпать вакцины, как говорится, с горкой. Было подозрение, что часть полученного он планирует уступить своим южным друзьям.

Все прекрасно понимали, откуда дует ветер, но, все же, кое-кто из членов Совбеза - им вообще-то в текущем году предстояло пройти через выборы и приходилось помнить о своих избирателях - начали медленно закипать, но тут лидер неожиданно направил дискуссию совершенно в иное русло.

- Все это прекрасно, но скажите мне, кто из вас готов немедленно отправиться в Питер и навести там порядок? Почему там вчера заболело людей больше, чем в Москве, где население втрое?

Среди участников заседания было немало людей, связанных с Санкт-Петербургом. Так уж карты в свое время легли. В узком кругу они любили вспоминать родной город, восторгаться им, говорить об особой атмосфере и особых людях, которых рождала питерская земля. И сейчас, понимая значение объективных факторов, они отдавали себе отчет в том, что в смысле эффективности нынешнему руководству их любимого города до московских коллег - как от Кремля до Камчатки, причем пешком. И можно сколько угодно говорить, что своих лучших сынов и дочерей город над спящей Невой отдал в руководство страны, но вот так сразу бросаться спасать свой любимый город не был готов ни один из участников совещания.

Вопрос повис в воздухе. Не было предложений по замене губернатора и в Администрации. Претензий к нему было достаточно, и информацию на этот счет лидеру регулярно клали на стол, но, по сложившейся практике, это была номенклатура даже не Администрации, а самого лидера, а до этого момента указания от него о подборе нового руководителя города не поступало.

Молчание затягивалось и становилось тягостным.

- Хорошо, если мужчины стесняются, то я готова взяться за дело, - единственная из членов Совбеза дама была известна своей решительностью, но как раз ее кандидатура меньше всего устраивала лидера. Он вообще не очень понимал, кто бы его устроил в этой ситуации, и поэтому задал этот необычный вопрос.

- Спасибо, но вы пока нужны нам здесь, - ответ принес даже облегчение, но и новые вопросы: что скрывалось за этим "пока" и что конкретно в отношении нее запланировано? Время было такое, что любая недосказанность и намек на кадровые дела невольно вызывали в некоторых кругах трепетное волнение в душе - а вдруг в преемники наметят?

Повисла неловкая пауза.

И тогда сидящий по правую руку от председательствующего старый и опытный генерал понял, что пора спасать ситуацию, и как ни в чем не бывало начал докладывать очередной вопрос. Надо было срочно решать, как положить конец волне протестов, которую вызвал арест приехавшего в страну главного критика власти.

Питерская тема так и осталась подвешена. Чего там, народ в блокаду выжил, ему ли бояться какой-то там пандемии. Сдюжат.

В разгар зимы жизнь в пограничном Бресте постепенно вошла в привычную колею. Протесты внешне как бы исчерпали себя, да и не очень приятно в нашем климате зимой долго ходить по улицам. Рассуждая в очередной раз на этот счет с Марцинкевичем за рюмкой чая, Ильин даже позволил себе предположить, что батьке удалось в очередной раз восстановиться и проскочить сквозь угольное ушко. Народ-де устал, а придет весна - потянутся на огороды, тем более, что жизнь дорожала на глазах, а выживать с помощью подсобного хозяйства в Белоруссии умели не хуже, чем в России. Да и недавние заварушки в Москве естественным образом смещали именно туда центр внимания - как общественности, так и властей.

- Это ты по своей подруге судишь, - выслушав его, рассудил мудрый Марцинкевич, - ясное дело, что ее сейчас дом больше интересует. Какой же женщине не хочется себе жизнь устроить, чтобы она там ни говорила. Кстати, я - совсем не сексист, это и мужиков касается. Но, подожди, как только у вас с дальнейшими планами что-то определится и устаканится - с этими словами он поднял рюмку, как бы намекая, за что пьет, - она еще себя покажет. А про остальных я тебе так скажу: народ тут основательный, так просто от своих задумок не отказываются. Произошло самое главное - люди стали думать. Не просто жить, огорчаться, радоваться жизни, работать и детей растить, но думать о том, почему они так живут и можно ли все изменить к лучшему. Читают много, спорят, к опытным людям - он слегка поклонился - с вопросами обращаются.

- И чему ты их учишь? Вокзалы, телеграф, телефон...

- Да это все фигня. Главное другое - понять, что в этой ситуации может получиться, а что уже за рамками возможного. Цели себе реальные надо ставить, вот что главное. А связь обрубить - дело нехитрое.

- Господи, с кем я связался... Ну, ладно, и в чем ты видишь сейчас границы возможного? Скажем, по максимуму?

- Я бы тебе ответил, хотя основное ты и сам понимаешь, но слишком велик переменный фактор, название которому МОСКВА...

А в Москве, действительно, происходило странное.

С одной стороны, все ждали транзита. Парадокс состоял в том, что в этой ситуации не только не шла какая либо агитация в пользу возможных претендентов, но, напротив, никто из тех, кого можно было считать вполне очевидными кандидатами на президентское место, не только не вылезал, но категорически не признавал наличие у них каких бы то ни было амбиций.

Подавление оппозиции параллельно с этим ужесточилось выше всяких разумных пределов. Не стеснялись уже нигде: ни в судах, ни в прокуратуре, ни на улицах городов. Выглядело все это совершенно неприлично, но дело ведь не в том, как все выглядит, главное - как подаются события в вечерних выпусках новостей. А с совестью у тех, кто работал в государственном пропагандистском аппарате, все было в порядке - она их не подводила. Впрочем, надо заметить, что и другая сторона стесняться перестала, и в сетях на головы бедного народа выливалось тоже много всякого разного. Трезвую голову в этих условиях сохранить было довольно трудно. Однако, недавно на граждан обрушилось такое, что вообще мало кто мог понять.

Ехидный Марцинкевич в один прекрасный вечер вообще заявил, что политика в России приобрела ярко выраженный сексуальный характер. Ильин в ответ возмутился, но хитрый белорус привел пару примеров, и спорить с ним было сложно.

В первом случае начиналось все очень просто...

Как это часто бывает, когда за решение сложных политических вопросов берутся силовики или военные, в случае неудач они склонны возлагать всю вину на лиц гражданских - дипломатов, экономистов, политологов, администраторов разного уровня. Мы-то, мол, вон как и почти уже победили, а эти шпаки то ли чего-то там нам не додали, то ли пошли на попятную, то ли еще что. Ну, в общем, все победы - наши, а за провалы пусть другие отвечают. Сейчас чисто внешне неудачами, вроде как, и не пахло - напротив, народу похватали немеряно, суды щедро раздавали штрафы и прочее направо и налево, главный возмутитель спокойствия сидел, но вот ощущения победы не было. Победа, она ведь должна быть красивой и изящной, всем очевидной и не вызывающей вопросов, а чего же тут изящного, если в воскресенье весь центр столицы набит полицией и даже станции метро там закрывают.

И можно сколько угодно показывать по центральным телевизионным каналам репортажи из европейских и американских городов, где какие-то отморозки бьют витрины, переворачивают машины и дерутся с полицией, и гордо при этом вещать: а мы-то не допустили! Только в Москве-то ничего подобного и близко не было, а публика, которую рьяно гоняла полиция, ну совсем не похожа на парижских арабов, нью-йоркских афроамериканцев (негров по простому), или, не дай бог, германских неонацистов. У наших-то, извините, даже не 10 классов, а высшее образование, а то и ученая степень у большинства на лбах написаны! И вы думаете, они другого разговора, кроме дубинки, не понимают?

Так что в тех высших безопасных кругах, где чем дальше, тем больше определялись судьбы страны, нарастало праведное негодование в адрес политического блока Администрации - слабо, мол, ребята разрабатывают меры политического противодействия оппозиции, утратили инициативу, плохо креативят! А кому нравится быть крайними? Там тоже сидели люди опытные и попросили в ответ конкретизировать, в какой именно области "высшие безопасники" хотели бы нанести ответный удар политического плана.

Высказывать общие пожелания всегда не в пример легче, чем придумать что-то конкретное. Так что с трудом выстраданная идея звучала примерно так: надо бы подобрать какую-нибудь здорово замазанную в глазах общества и одновременно близкую к власти группу и нанести по ней удар всей мощью государственной карательной системы, чтобы снять все обвинения в избирательном характере репрессий. У нас, мол, все получают по заслугам!

Идея была богатая, недостатка в кандидатах не было, вот только кем пожертвовать? А это уже должны были предложить ребята из гражданского сектора Администрации. И лучше несколько вариантов на выбор.

И тут дело встало. Было ясно, что трогать любую силовую структуру нельзя по определению. Кто-то заикнулся про судей - к ним у народа вопросов слегка поднакопилось, но этот вариант отпал сразу. Нет, судей было не жалко, но, во-первых, трогать их было страшно - слишком много знали, а, во-вторых, если там начинать как следует мести, то кто же будет дела оформлять? Не вариант. Силовики все чаще кивали в сторону губернаторов и вообще чиновничьей братии, но тут уже намертво встал гражданский сектор Администрации. На носу были выборы, и лишаться в такой момент важного административного ресурса было просто нельзя. Нет, отдельные посадки шли, но массово трогать эту публику никто не собирался.

И вот, когда эта светлая идея начала уже понемногу умирать, и все уже были готовы с этим смириться, один из сотрудников совсем невысоко ранга, хотя должность его и называлась громко - главный советник, подкинул вариант. Начальник его департамента выслушал предложение своего подчиненного без энтузиазма - как-то мелковато, да и уж больно неожиданно, но, на всякий случай - а вдруг выгорит - изложил идею уже начальнику управления. Тот тоже сначала пожал плечами, но, все же, при случае изложил ее главному куратору всей внутренней политики. А вот этот думал уже несколько дней, затем поручил своим подчиненным подработать материал, а затем озвучил идею тем двум-трем кремлевским руководителям, от которых во многом и зависело принятие решения. Как это часто бывает, он увидел в предложенном то, что автору идеи даже и в голову не приходило.

Идея была, как говорится, на грани фола. Предлагалось, всего-навсего, грохнуть по части высшего эшелона духовенства РПЦ. Формальный повод - стяжательство, увлечение роскошью, нецелевое использование пожертвований верующих. Однако, был тут и особый момент. Первыми кандидатами должны были стать именно те владыки, которые принадлежали к "голубому лобби" в церкви. Скандалы такого рода иной раз случались, но в церковных кругах их всячески стремились скрывать. Сейчас же предлагалось запустить несколько уголовных дел именно такой направленности. Дело обещало быть крупным, выигрышным для власти и могло здорово перенацелить общественное внимание.

Более того, главный куратор отдавал себе полный отчет в том, что зацепив для начала хотя бы десяток-другой епископов - а там, кто знает, мятежный бывший дьяк в свое время утверждал, что чуть ли не четверть из них "голубеют", вообще удастся запустить сложный и давно назревший процесс реформирования церкви и смены ее руководства. Неплохо представляя себе реальный расклад сил в обществе, он прекрасно понимал, что церковь как институт - Бога трогать не будем - с катастрофической скоростью утрачивает моральный авторитет, которым отчасти заслуженно, а отчасти и авансом, общество наделило ее в сложные 90-е.

"Обуза, а не опора власти!" - именно так сформулировал он для себя главный аргумент для разговора с лидером. Кстати, реформы церковной жизни могли дать возможность резко повысить авторитет всякого рода старцев и монахов, с которыми так любил встречаться и беседовать лидер.

" - Собственно, посыпятся нынешние официальные структуры, вся эта их вертикаль, которая во многом работает сама на себя. Но народ этим займется активно, с удовольствием и, главное, надолго. Пусть их. А автора идеи надо отметить. Нестандартно мыслит мужик. И смело. Нам такие нужны".

Не откладывая дела в долгий ящик, он позвонил главному советнику по внутреннему телефону, доброжелательно поинтересовался его делами, похвалил за смелую инициативу и намекнул, что за вознаграждением дело не станет.

Как это часто бывает, звонок последовал как раз в тот момент, когда главный советник только-только вернулся с обеда. Большой опыт бюрократической работы научил его дремать, да что уж там, просто спать, сидя в кресле при каждом удобном случае. Более того, он даже навострился моментально просыпаться и бодро отвечать при любом телефонном звонке. У собеседника, как правило, и сомнений не возникало в том, что главный советник бдит и весь во внимании. Правда, тут главное было после звонка опять не заснуть, потому что в таком случае разговор забывался напрочь.

Но после такого разговора заснуть было уже точно невозможно. Главный советник еще долго сидел совершенно потрясенный и размышлял об неисповедимых путях господних.

Дело в том, что в основе этого предложения лежала самая элементарная месть. Племянник автора идеи учился в одной из духовных семинарий, где с ним приключилась не слишком хорошая история. Дело замяли, но от церкви парня шарахнуло как черта от ладана. Мать парня и одновременно сестра главного советника была женщиной одинокой и со всеми своими горестями привыкла обращаться к брату. Так что в этот раз она выносила ему мозги долго и качественно. С тех пор главный советник внимательно следил за некоторыми новостями церковной жизни. А тут и случай представился поквитаться, хотя надежды на то, что в верхах его предложением заинтересуются не было совсем никакой.

Лидер воспринял идею настороженно, но отвергать с порога не стал, и постепенно дал себя убедить, но поручил подобрать для начала абсолютно верные дела: чтобы факты были налицо и, главное, для начала не просматривалось откровенной кампании. Идея опоры на церковь ему всегда очень нравилось, но в дуэте государства и церкви последней отводилась роль своего рода "мягкой силы", духовного воспитателя, ответственного за идеологию, если мыслить категориями его молодости. Вот только на практике церковь все больше превращалась из столпа веры в тень того самого государства и проявляла склонность решать все возникающие проблемы силовыми методами, да еще и прибегая к помощи государства. Это было не просто не нужно, но даже вредно. В других условиях давно следовало бы замахнуться на ее реформирование, но сейчас для этого не было ни сил, ни времени, ни ресурсов. Тут бы самим удержаться. Так что в Администрации поняли, что с главой церкви он сразу ссориться не хочет, а там дальше видно будет. Кандидат на замену давно готов уже был.

Так и начали потихоньку. Что примечательно, из двух основных тем обвинений правоохранители предпочли сосредоточиться именно на совращении несовершеннолетних - разбираться в движении церковных средств им явно не хотелось. Но дальше, как это часто бывает, одно потянуло за собой другое. Избытка братской любви среди епископата не оказалось, к кампании один за другим подключались церковные деятели, которые по разным причинам совсем ничего не имели против такого оборота дела. Кто-то из них, действительно, считал, что церкви давно пора очиститься от всей этой мерзости, кто-то видел возможность собственного карьерного роста, но все они понимали, что речь идет о скорой смене церковного руководства.

Реальных дел было пока немного, но, как мы прекрасно знаем, раздуть можно и одно-единственное, а уж если их пяток найдется, то бравые пропагандисты из них глобальную катастрофу слепят.

Второй скандал, позволявший Марцинкевичу утверждать, что политика в России приобрела откровенно сексуальный характер, тоже возник в результате действий официальных властей. Началось все вполне прилично. Ветераны-офицеры выступили с предложением вернуть на Лубянскую площадь памятник Железному Феликсу. Как это всегда бывает, мнения разделились - слишком многие восприняли эту идею как окончательный триумф тех, кто бывшими не бывают, а, главное, - реабилитацию всего, что было наворочено в стране в сложные 30-е, 40-е и 50-е годы. Вопли писателя-автоматчика о том, что Железный Феликс и Соловецкий камень, стоящие рядом, являются символом гражданского примирения, мало кого убедили, тем более, что ветераны не особенно и скрывали мотивы своего предложения.

И вот в одном из репортажей интернет-канала с улиц Москвы, где журналист сначала дал слово солидному ветерану, а затем и откровенному интеллигенту, каждый из которых с пеной у рта отстаивал диаметрально противоположные мнения, в кадр вдруг влез откровенно левый, слегка датый и явно не обремененный излишним интеллектом мужик, который высказался просто и ясно: "Х... им надо поставить посредине площади! Чтоб знали, как мы их поимеем!".

Это, конечно, было чистое хулиганство, и долго такое откровенное безобразие на канале не продержалось, но и этого оказалось достаточно. Публике понравилось. Даже не так. Ей очень понравилось. Как-то сразу вспомнились рассуждения архитекторов о том, что площади нужна этакая вертикальная доминанта... Жуть. Да и вообще, недостатка в комментариях после этого не было. Большинство из них, правда, содержало такие выражения, которые традиционно пишут на заборах.

Особый маразм состоял в том, что старым москвичам памятник и картина площади с ним вообще-то всегда нравились. Скромно и со вкусом. Это вам не дурацкий Петр на стрелке. Да и понимали все более или менее разумные люди, что снесли памятник в свое время только потому, что надо было срочно канализировать энергию опьяненного победой народа - пусть уж лучше памятник снесут, чем ворвутся в кабинеты Лубянки и Старой площади. И вообще, революционных памятников в центре стояла и стоит куча, но одного вполне хватило. Народ сдернул памятник с постамента, завопил от радости и разошелся по домам праздновать.

Так что вся эта дискуссия о возвращении памятника выродилась неизвестно во что, и власти поспешили ее просто свернуть.

А вредный Марцинкевич в своем Бресте продолжал утверждать, что российская политика приобрела откровенно эротическую направленность. Правда, выводы, которые он из этого делал, были уже совсем нецензурные и вызывали у Валерии и Ильина возмущение.

Ильин вообще считал, что Марцинкевич притянул эти дела друг к другу совершенно искусственно, да и не определяли они суть современной российской политики. Он, было, уже совсем одолел старика, как директор Эрмитажа начал жаловаться на инициативных идиотов, которые стали требовать убрать из музеев полностью обнаженные скульптуры. Нравственность, мол, страдает.

Просмотрев репортаж на эту тему в очередном выпуске новостей, Марцинкевич долго хохотал, а потом уже на полном серьезе сказал Ильину:

- Знаешь, давай с этим спором закончим. А то я даже боюсь предположить, что может оказаться следующим номером. Мы своим спором как будто кого-то провоцируем. И так дела с рождаемостью не очень, а если наши еще чего учудят, совсем труба стране будет.

В конце марта, сразу после начала весенних школьных каникул, Валерия уехала к дочери в Минск. Та что-то куксилась. Все было не так. И учеба вдруг резко разонравилась, и со своим молодым человеком все чаще ругалась. Вот и пришлось матери подключаться.

Ильин предложил свою помощь - плохо, правда, представляя себе, в чем конкретно она может состоять, а, скорее, руководствуясь добрым старым принципом: останешься безучастным - сам же во всем потом и будешь виноват: мол, не помог вовремя. Валерия, естественно, в ответ фыркнула что-то вроде того, что уж с дочерью она как-нибудь сама разберется, и уехала в Минск.

Ильину, честно говоря, даже предпочтительнее было оставаться в Бресте. Дело в том, что Москва все же сменила своего посла в Минске, причем замена произошла по дипломатическим меркам стремительно - фактически за одну неделю. Новый посол активно знакомился с делами, много ездил по стране, и в такое время Ильину покидать генконсульство и свой консульский округ было совсем не с руки. Так что сидел и ждал, когда, наконец, закончатся эти весенние каникулы. Процесс вразумления дочери у Валерии, вроде бы, прошел успешно, так что они уже и договорились, что она приедет в пятницу вечером и у них будут целые выходные до начала следующей четверти в понедельник.

К вечеру совместными усилиями Ильин и Марцинкевич собрали неплохой стол. Было странновато то, что где-то с середины дня телефон Валерии стал недоступен. Решили, что она села в автобус, не пополнив деньги на телефоне, но даже после того, как Ильин сделал это сам, связь не восстановилась.

Думалось нехорошее. Дождались местного выпуска теленовостей, но ни про какие аварии с автобусами сообщений не было. Когда все сроки приезда Валерии с учетом самых невероятных задержек прошли, Марцинкевич все же позвонил ее дочери в Минск. И там "абонент недоступен"! Марцинкевич начал звонить коллегам по оппозиции, но никто ничего не знал.

Ситуация прояснилась только в два часа ночи, когда, наконец, позвонила дочь Валерии. Оказалось, ее только выпустили с допроса, а Валерию арестовали.

- Едем в Минск! Надо разбираться! - обычно очень уравновешенный и разумный Ильин хотел немедленных действий. Идея вскочить в машину в три часа ночи и срочно гнать в Минск казалась ему прекрасным выходом.

- И зачем тебе туда ехать? Тем более, среди ночи? Куда ты там попадешь в субботу рано утром? Да и вообще, нечего тебе там светиться. - Марцинкевич был, как всегда, более чем разумен. - Завтра утром я спокойно первым автобусом туда поеду. По дороге созвонюсь с нашими, получу контакты в Минске. Может, там уже что-то известно. Не думаю я, что это только ее одну взяли. Кто она для минских силовиков? Так, еще одна провинциальная барышня. Даже на политика областного масштаба не тянет. Думается мне, под кампанию она какую-то попала. Тогда это может быть надолго, и потребуется материальная помощь: передачи, адвокат и прочее. Вот тут ты и сможешь помочь. Да и если на штраф удастся дело повернуть, тоже готовься - хоть штрафы у нас с вашими и близко не стояли, но у нее таких денег, конечно, нет.

Ильин только кивнул. При всем безобразии, которое происходило в стране, местные власти все же не додумались раздуть штрафы до совершенно сумасшедших размеров, как это было сделано в России. Он вообще не понимал, как в стране, где размер пенсии редко когда превышал 20 тысяч рублей, а зарплаты миллионов людей не так уж и отличались от этой суммы, можно назначать штрафы в сотни тысяч, к тому же по весьма сомнительным основаниям. Вероятно, это делали люди, для которых эти самые сотни тысяч были мелкой разменной монетой.

Однако, оставаться пассивным наблюдателем ему было трудно:

- Но хочется...

- Ты что, мальчик? Опытный, вроде, человек. В таких играх выигрывает тот, у кого нервы крепче. Я, кстати, совсем не исключаю, что тебя хотят спровоцировать на какую-нибудь выходку, которая дала бы основания от тебя здесь избавиться. Так что иди-ка ты домой, попробуй поспать и жди от меня новостей. Что узнаю - сразу позвоню. Да, у меня тут пара левых телефонов завалялась, возьми-ка один, сейчас нам лучше твоими номерами, что служебным, что личным, не пользоваться.

- Где ты их взял? У вас же строго...

- Да есть у меня одна одноклассница, пенсионерка. На нее зарегистрированы. Устанут контакты отслеживать.

- Денег наличных возьми, - Ильин вывернул бумажник, но купюр там нашлось немного. - Надо с карты снимать. Переводить не хочется.

- Да, мало не будет. Сможешь утром подъехать на автовокзал? Там и банкоматы есть, снимешь. Первый автобус, насколько я помню, сразу после 7-ми. А сейчас, извини, хотя бы пару часов поспать мне надо.

Так и сделали. Ильин заснуть не смог. Так что на автовокзал пришел заранее пешком, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, снабдил Марцинкевича наличкой и стал ждать новостей. На коктейли пьяные его, правда, совсем не тянуло.

Новости, впрочем, ждать себя не заставили. Даже не доехав до Минска, Марцинкевич выяснил по телефону "у своих", что накануне прошла целая серия арестов активисток протестного движения. Парадокс состоял в том, что на этот раз мужчин практически не трогали, а вот несколько десятков наиболее заметных в нем женщин попали под этот каток. Строго говоря, Валерия явно не относилась к их числу - все же она была деятелем сугубо провинциального масштаба, но подвело ее то, что приехав в Минск и разобравшись с основными проблемами дочери, она стала активно встречаться с "коллегами по борьбе" и явно засветилась в службе безопасности.

Ясности стало больше, но облегчения эта ясность не вызвала.

Марцинкевич задержался в Минске. В очередь с дочерью Валерии они носили ей передачи, собирали подписи под петицией с требованием освободить арестованных женщин и делали массу других вроде бы полезных, но не дающих никакого результата дел. Арестованным дамам вменялось в вину участие в нарушениях общественного порядка - так именно и было написано, коряво и непонятно, с возможностью самого широкого толкования. Поскольку речь шла о событиях почти полугодичной давности, выглядело все это странновато, власти на комментарии были скупы и решительно игнорировали вопросы о том, почему именно женщины оказались столь опасными нарушителями этого самого порядка, и в чем это конкретно выразилось. Очень быстро общественности стало доступно якобы высказанное слегка оправившимся лидером страны четкое указание силовикам: "Надо напугать баб, а то они нас снесут! А там и мужиков додавим".

Трудно сказать, говорилось ли такое на самом деле или это было очередное порождение народной фантазии, но судя по тому, как кипели соцсети и что обсуждали люди за их пределами, страну ждала веселая весна. Раньше времени народ дергаться не собирался - не тот национальный характер, но постепенно сложился общий лозунг: "Выйдем все!".

Ильин наблюдал за всем этим действом из своего Бреста, понимая, что реально он сделать ничего не может. Переживал за Валерию, конечно, изрядно. Ощущение собственного бессилия порой его просто бесило. Он, все же, привык к тому, что его пост и положение имели определенный вес в обществе и, что еще важнее, в системе государственного управления. Серьезных проблем раньше не возникало, но и у него, и у его друзей и родственников иногда случалось всякое. И вот в таком случае где-то с кем-то можно было переговорить или хотя бы посоветоваться, кого-то о чем-то попросить - вроде бы, закон и не нарушался, но обходилось без крупных неприятностей. А сейчас начнешь просить - и еще неизвестно, чем это кончится. Ильин, взвешивая все возможные последствия, даже не исключал, что у местных хватит ума, а скорее дури, обвинить Валерию еще и в шпионаже в пользу России.

Без Валерии и Марцинкевича ему сразу стало как-то очень одиноко. Других друзей среди местных у него как-то пока не образовалось - пандемия не лучший период для налаживания дружеских контактов, а с сотрудниками генконсульства приходилось держать определенную дистанцию. Особенно грустно было по воскресеньям. В субботу Ильин еще находил себе какие-то дела в генконсульстве, а вот в воскресенье предпочитал там не появляться, понимая, что вслед за ним тянутся и другие дипломаты. Он слишком хорошо помнил свои молодые годы, когда бывало, появлялся дома, в том числе и в выходные, только поздним вечером, и ощущал свою вину перед Анной и сыновьями. Возможно, именно оттуда и проросло последующее отчуждение и с теперь уже покойной женой, и с сыновьями.

Так что за пару воскресений Ильин обошел практически весь город, умышленно выматывая себя и убивая время. Погода пока еще была так себе, весна задерживалась, но это его не смущало. После прогулок он, как правило, обедал в каком-нибудь тихом ресторанчике, а рюмка-другая чего-нибудь местного быстро помогали согреться.

В этот раз он успел только взяться за маленький запотевший графинчик, как вдруг напротив него за столиком материализовался субъект, лицо которого показалось Ильину смутно знакомым.

- Приветствую Вас, уважаемый генеральный консул! - произнесено это, однако было так, что звучало почти как оскорбление, - мы встречались в кабинете ... - и незнакомец назвал фамилию начальника местного управления КГБ, которому Ильин наносил визит почти сразу после приезда. Разговор тогда был предельно формальным, но Ильину, действительно, представили человек пять ведущих сотрудников управления.

Происходящее Ильину совсем не нравилось, но он не спешил реагировать на странное поведение незваного гостя и пока просто кивнул головой. Водку, правда, наливать не стал. Выпивать с незнакомцем он не хотел, а наливать только себе было не в его правилах. Так что графин пришлось отставить.

Вербального ответа незнакомец не дождался, но это его не слишком смутило.

- Если не возражаете, перейду сразу к делу, а то у Вас напиток согреется, - это был явно намек на то, что под рюмку разговор пойдет получше, но теперь Ильин решил, что пить с этим типом он точно не будет. Так что он ограничился еще одним кивком.

- А Вы немногословны. Странно, я себе дипломатов представлял себе несколько по-другому. Ну, да ладно, не в этом дело. Как Вы смотрите на то, чтобы покинуть наш славный город?

Ильин продолжал молчать.

- Вы спросите, почему и зачем? А что Вам тут делать? Забирайте свою... подругу. Мы ее готовы из СИЗО под подписку выпустить. Сажайте ее в свой неприкосновенный автомобиль и двигайте к себе домой. Честное слово, даже документы у нее не будем проверять на границе. Причину для прекращения командировки найдете легко, может еще и повышение Вам какое выйдет. Так что и женщину свою спасете, и в накладе не останетесь.

Ильин так и не проронив в ответ на это ни слова, повернулся и подозвал официанта:

- Счет, пожалуйста. Что-то мне расхотелось у вас сегодня обедать.

Отвернулся от сидевшего напротив чекиста и стал смотреть в окно. Улица была абсолютно пустой, но кто сказал, что и на пустой улице нельзя найти что-то интересное?

К тому моменту, когда ему принесли счет, чекиста за столом уже не было.

Дома у Ильина были только замороженные магазинные пельмени, но он ел их с огромным аппетитом. Ел и хвалил себя: "Пусть только кто-то попробует упрекнуть меня в том, что я с этим типом что-то там обсуждал. На записи у них нет ни одного моего слова!"

Сделанное предложение не то, чтобы совсем его не заинтересовало. Он очень на многое готов был пойти, только для того, чтобы Валерия вышла на свободу. Другое дело, что привычка моментально анализировать ситуацию не подвела его и на этот раз. Уже немного узнав свою подругу, он ни минуты не сомневался в том, что уезжать из страны и оставлять своих товарищей она откажется. Да и вообще, словам белорусского чекиста он совершенно не поверил.

Как ни странно, эта история имела весьма неожиданные последствия.

Где-то еще через пару недель, уже в самый разгар весны, у Ильина состоялся разговор в Минске с новым послом. Того, судя по всему, тоже в деталях проинформировали обо всех личных обстоятельствах Ильина. Послу эта ситуация, конечно, крайне не понравилась. Задачи перед ним были поставлены сложные - надо было, как бы игнорируя все эти внутренние неурядицы в республике, быстро и последовательно выводить ее на трек полной интеграции с Россией. Как пояснил посол Ильину, именно это обстоятельство должно было фигурировать как главное достижение власти в преддверии парламентских выборов текущей осенью. Поскольку программа поэтапного интеграционного движения была подготовлена еще в прошлом году, посол озадачил всех своих сотрудников необходимостью последовательного выполнения всех ее пунктов. Теоретически это было должно привести обе страны как бы к единому знаменателю, но практически все более или менее разумные люди понимали, что даже подписание необходимых соглашений отнюдь не являлось гарантией их выполнения белорусской стороной без отмашки ее президента. А он такую отмашку давать явно не собирался. Посол, однако, как мантру повторял: "Нам нужен весь пакет, чтобы доложить об этом нашему лидеру!", и доказывать ему что бы то ни было никто не собирался.

От Ильина в этом деле вообще очень мало что зависело, но как-то и он попал под каток посольских рассуждений. А там и Валерия вспомнилась...

В другой ситуации Ильин бы точно не стал рассказывать о сделанном ему предложении, но сейчас интуитивно решил попробовать переключить внимание посла на, в общем-то крайне сомнительные, действия местных силовиков. Эффект превзошел все ожидания.

- Что?! Они еще будут пытаться вмешиваться в наши кадровые решения? От генерального консула путем шантажа решили избавиться! Предшественника моего, можно сказать, сожрали, а теперь и дальше пошли! Молодец, что рассказал, - он так возбудился, что даже перешел на "ты", - и хорошо, что обсуждать с ним ничего не стал, можно было вообще послать его к едреной фене!

- Было желание, но допускал, что этим провокатором драка и нужна...

- Эти могут... Согласен, лучший вариант выбрал: в упор вас не видим с вашей чепухой! Черт, на женщине же теперь отыграются... А знаешь что, я тут завтра нашему телевидению из Москвы даю интервью, давай-ка я упомяну про эти аресты женщин - в том плане, что удивлены мы таким поворотом. Там, кстати, как мне докладывали, у одной муж - наш гражданин, и у детей российское гражданство, так что формальный повод есть: дети без матери остались.

Ильин понял, что послу явно не давала покоя слава его предшественника - в дни прошлогодних протестов тот очень лихо выцарапывал из-под ареста российских журналистов, которые по живости характера оказывались в гуще событий, а прямо оттуда попадали в СИЗО. Что характерно, посол не делал при этом разницы в отношении их политической ориентации, чем, безусловно, заслуживал лишнюю толику уважения. Так что преемник, похоже, подбирал себе нечто похожее, и его ставка на женщин и детей могла оказаться еще более удачна. Вряд ли его интервью решит проблему в принципе, но в таких ситуациях надо хвататься за любую соломинку.

Так что ему оставалось только рассыпаться в благодарностях и заверить, что о любых новых поползновениях местных чекистов он будет докладывать немедленно.

- Это хорошо, - сказал посол в завершение беседы, - и еще имейте в виду, у Вас скоро появятся очень серьезные персоны из Москвы - Администрации, Аппарата правительства и МИДа. Речь будет идти об объектах собственности. Вы ничему не удивляйтесь и постарайтесь оказать им максимальное содействие, хотя работать они будут по своей программе.

Удивляться чему бы то ни было Ильин на дипломатической службе уже давно разучился, так что новое поручение он воспринял вполне философски.

Вообще эта поездка в Минск оказалась удачной. Под разными предлогами он задержался в столице на ночевку и вечером хорошо посидел с Марцинкевичем. Тот снимал - на деньги Ильина, конечно, - скромненькую однокомнатную квартиру на окраине города. Там они по-братски разделили простой холостяцкий ужин, а потом долго сидели, обсуждая сложившуюся ситуацию, возможные способы поддержать Валерию, да и вообще всякое разное. Ехать в гостиницу после всего этого Ильину было поздно, так что, вспомнив студенческую юность, он заночевал на раскладушке на той же кухне. И, странное дело, неплохо выспался.

Еще через неделю в Бресте появились, наконец, те самые московские гости, о которых Ильина предупреждал новый посол. Фигуры были из разряда средне тяжелых.

По традиции, опасаться было принято больше человека из Администрации. И хотя нынешний ее представитель был из Управления делами, принципиально это дело не меняло. Черт его знает, на кого у него там есть выходы, так что ухо держать надо было востро.

Второй был, вроде бы свой, курировал все мидовское хозяйство и финансы. Но то-то и оно, что вроде бы. Пришел с северо-западной стороны и сначала был принят всеми очень даже насторожено. Скоро, однако, проявились и положительные качества: дело знал, администратором был опытным, а, главное, подвязок внутри архисложной, как любил говорить классик, мидовской системы практически не имел и поэтому решал большинство вопросов по уму, а не по дружбе, как это было принято в министерстве раньше. Если кто не догадывается, огромное, разбросанное по всему миру мидовское хозяйство постоянно требовало где ремонта разной степени, где переоборудования, а где и серьезного строительства. Это не говоря уже о таких мелочах, как постоянная замена автотранспорта, техники, мебели и прочего. И вот тут было поле для вечного состязания между послами в умении, хитрости, изворотливости и связях. Правильно подать вопрос и обосновать просьбу - это только половина дела, затем надо было выбивать финансирование и быстро реализовать полученное, пока не отобрали. Вот этим всем и рулил теперь пришелец с северо-запада.

Ясное дело, что недовольных хватало, но Ильин точно знал, что этот крупный администратор во времена весьма от нас уже далекие работал в Питере непосредственно с Самим, и, что самое главное, его с тех пор не забыли. Так что те, кто поначалу не разобрались и начали жаловаться, славы на этом не приобрели. Неприятностей некоторые отхватили. Ну, это уж кому как повезло.

В целом для структуры такое необычное решение пошло скорее на пользу, и в другое время Ильину было бы даже интересно познакомиться с этим деятелем, но сейчас ему было решительно непонятно, что он здесь вообще делает. По линии Генконсульства не планировалось ни строительств или ремонтов, ни приобретения чего-то крупного. Да и в Минске, насколько он знал, ничего такого тоже не намечалось. А предположить, что гости просто катаются ради развлечения - извините, не то место, да и времена не подходящие.

Гости появились во второй половине дня. Ильин понял, что посол решил уделить им максимум внимания. Мало того, что они приехали на одной из его машин, так их еще и сопровождал их один из советников посольства. И очень не простой советник.

Так что пришлось проявить максимум гостеприимства и готовности оказать содействие. За чашкой кофе, однако, выяснилось, что гости заскочили к нему буквально на минуту и сразу поедут дальше. Тут же объяснили и цель поездки.

- Как Вы знаете, - высокопоставленный мидовец был вальяжен, - нам все же удалось подобрать год назад в Москве участок под резиденцию для местного президента. Уж сколько лет эти поиски продолжались и кто только не брался за решение этого вопроса, а нашли место и договорились с москвичами, все же, мы.

Ильин много чего об этой истории слышал от прежнего посла и, честно говоря, отказывался понимать, почему вся эта затея была обставлена именно таким официальным образом. Уж чего-чего, а участков и даже готовых особняков, вполне подходящих под частную резиденцию батьки, в ближнем Подмосковье хватало. Представить себе, что он не смог бы заплатить запрошенную цену было сложно, тем более, что тут можно было бы задействовать и административный ресурс российских властей и слегка надавить на продавца. Значит, все-таки что-то подобрали. И, вероятно, без большого скандала, потому что некоторые из тех вариантов, о которых он слышал, явно привели бы к протестам местных жителей даже в нынешние коронавирусные времена.

- И что, строить начали? - поинтересовался он больше для поддержания разговора.

- Если бы! - питерского москвича почти трясло, - теперь они пью из нас кровь: давай дороги, газ, свет, зоны безопасности снаружи и еще черте что. А сами только забор поставили. И тот, говорят, временный, на период строительства. Но сюда-то, конечно, мы не с этим приехали. Мы их, естественно, раскололи на взаимность. Будем осваивать приличный участок в Пуще. Вот сейчас туда и поедем, посмотрим варианты, прикинем, как и что. Так что дня два-три пробудем в Вашем округе, если что-то понадобится - обратимся.

- А что за объект планируется? - Ильин понял, что в ближайшем будущем на него что-то неприятное свалится, и ему хотелось бы понимать, что это будет.

- Варианты пока рассматриваются, - гость сразу стал немногословен и начал собираться.

Пока он "мыл руки" Ильин поинтересовался у коллеги из посольства, не надо ли чего, подразумевая под этим "чего", например, ящик виски в дорогу. Но тот был тертый калач и успокаивающе кивнул: мол, все есть. В благодарность он тихо шепнул Ильину на ухо:

- Дачи своим будут строить. На всякий случай.

Сообщение это Ильина сначала удивило - а то в России места нет, где дачу построить. Уж на любой вкус найдется. Тем более, для таких-то людей. Хочешь - на Волге-матушке, хочешь - в Крыму благословенном, а для любителей экзотики - на Камчатке с вулканами и медведями.

Ему невольно вспомнился дурацкий заход финской президентши, когда она начала просить у наших изменить закон, запрещающий иностранцам приобретать землю в приграничной зоне: мол, хотят финны участки под дачи прикупить, очень они дачную жизнь любят. Ага, и вот развелось их столько, что в Финляндии под дачи земли не осталось. Не послали только потому, что дама.

Такой же дурью на первый взгляд выглядело и намерение строить для российской верхушки дачи в Пуще. Но только на первый.

Про политическую ситуацию если что-то и можно было сказать наверняка, так это то, что она была совершенно неопределенной. Причем если раньше, в период экономического романтизма, в определенных кругах бытовала фраза о том, что главное, мол, успеть вскочить в последний самолет, улетающий из Шереметьева, то сейчас была вполне реальна ситуация, когда кое-кто мог бы оказаться сидящим между двух стульев. Европейцы запросто могли и счета заблокировать, и собственность арестовать. А уж как дома повернется... А вот Белоруссия, она была как бы посередине между двумя мирами. И вполне реально было бы там отсидеться хотя бы первое время, пока общая ситуация не прояснится.

"- Не дай Бог, народ здесь про это прослышат, шуму будет" - подумал про себя Ильин, в который уже раз ловя себя на том, что он так и не может до конца разобраться в двойственности своего отношения к происходящему. С одной стороны, долг, служение государству, ответственность за порученное дело, а, с другой, все чаще приходится сталкиваться с таким, про что и знать-то не хочется. Хорошо хотя бы то, что такие вещи задевают тебя лишь слегка, отвечать за них не приходится.

Проводив гостей и заверив их напоследок, что Генконсульство окажет их проекту любую мыслимую помощь, в том числе и позже, когда дело дойдет до строительства, он попрощался с ними в твердом убеждении, что больше их не увидит - из Пущи они собирались вернуться прямо в Минск. Однако, уже через день к вечеру ему пришлось ехать в местный аэропорт. Гостей срочно вызвали в Москву, причем настолько срочно, что даже прислали за ними самолет. Вид оба имели несколько помятый. Похоже, осмотр и подбор участка дался им непросто. Ну, улетели, и слава Богу. А вот советник из посольства от поездки на машине в Минск в ночь воздержался, остался ночевать в Бресте, и Ильину по закону гостеприимства пришлось угощать его вечером ужином.

Посидели хорошо и спокойно, без всяких излишеств. Мясо запивали красным вином, а от крепкого вообще воздержались. Оба были слишком крепкими профессионалами, чтобы пытаться удивить сотрапезника количеством выпитого.

Тем более, посольский был явно озабочен.

- Мало нам тут забот, теперь еще и задание пришло прикрывать максимально этот объект. - Похоже, у него возникла мысль поделиться ответственностью за это, действительно, тухлое дело с Ильиным, - А как его прикроешь? Даже если после этой поездки не будет утечки, как строительство начнется, сразу местные правдолюбы копать начнут: кто строит, да что и на какие деньги. И, знаете, я практически уверен, что батька нас сразу сдаст. И начнется. Пуща - заповедное место, а теперь и туда русские олигархи влезли.

- А что, действительно, олигархи?

- Нет, им-то зачем. Скажем так, члены и кандидаты нынешнего Политбюро. Есть сейчас такая форма поощрения. Раньше как было. Шуба с царского плеча. А теперь дача от казны.

Такой разговор с кем-то другим Ильина бы не удивил. Но этот... Однако, тема была интересная.

- Так ведь и раньше такое бывало. Виссарионович тоже любил дачами одаривать.

- Там хоть по заслугам. А эти... - Советник махнул рукой. - Так что ждите, будет Вам тут мешок неприятностей. Хорошо еще, если дома на кухне посудой кидаться не будут. - Несколько даже злорадно заключил он, явно намекая на личные обстоятельства Ильина.

Тот принял вызов.

- Хорошо, если есть кому кидать.

Советник насупился.

- Знаю я все в деталях. Между нами, посол даже просил поговорить с местными, чтобы меру изменили что ли. Как же... Они ведь как. Когда прижимает, бегут за помощью, а как немного полегче становится, свою независимость демонстрируют.

Он помолчал и о чем-то подумал.

- Значит так. Я Вам ничего не говорил, но имейте в виду. Я бы совсем не удивился, если бы они сейчас за дочку Вашей знакомой взялись. Они к весне большой женский процесс готовят, причем начнут его резко, как только обозначится рост протестной активности. А через девчонку можно протянуть ниточку к студенческим кругам, еще какую-нибудь ячейку в универе найдут. Так что думайте сами. А девчонку жалко. У меня самого две таких...

На этом разошлись, и утром советник уехал, а в ближайшую субботу, посидев до обеда в генконсульстве, Ильин распустил народ до понедельника, попросил не тревожить его без крайней нужды - мол, отоспаться хочется, и по-тихому рванул в Минск на своей машине с обычными российскими номерами. Обсуждать услышанное с Марцинкевичем по телефону ему не хотелось.

На квартире у Марцинкевича он появился уже поздно вечером. Тот как-то даже особо и не удивился, а, выслушав рассказ Ильина, только озадаченно покивал головой.

- Похоже на правду. Валерии прямым текстом говорят, что если она не будет сотрудничать с органами, то они возьмутся за дочь, Стасю. Вообще-то они это говорили с самого начала, но сейчас как-то увереннее, что ли, стали. А на вторник и девчонку вызвали на допрос. Там могут сразу и арестовать.

- И что делать?

- Увозить. Срочно. К твоим, в Россию. И на все про все у нас один день - завтрашний.

Колгота получилась изрядная. К счастью, основной груз трудов взял на себя Марцинкевич. Ильину только и осталось, что намеками объяснить по телефону брату Александру, что ему нужна помощь, а организовать ее лучше через одного из его помощников, с которым Марцинкевич успел подружиться во время своей поездки в N. А вот старому разведчику пришлось и вызывать Стасю от имени ее молодого человека почти в полночь из той квартиры, которую она снимала вместе с двумя подругами по университету - в отношении одной из них у Марцинкевича были некоторые сомнения, и долго убеждать ее в реальности угрозы и необходимости срочного побега, и решать кучу практических вопросов, связанных с предстоящим отъездом. Хорошо хоть, что добраться надо было только до Смоленска, а дальше дорогу уже брали на себя люди Александра. Отъезд Марцинкевич назначил на вечер воскресенья. По его мнению, даже если спецслужбы и контролировали перемещения дочери Валерии, шансов на то, что они немедленно прореагируют на ее исчезновение из поля их зрения, было немного.

Так оно и получилось. Подружки разбежались по свиданиям. Пару сумок с вещами Марцинкевич вынес из подъезда, а девушка вышла отдельно налегке и отправилась в соседний торговый центр. Там она умудрилась последней вскочить в лифт, спуститься на парковку, а там ее уже поджидал Ильин на машине. Так что хвосты обрубили грамотно. На соседней улице их уже поджидал в машине Марцинкевич с вещами, а за рулем сидел такой же бодрый дедок, как оказалось приятель Марцинкевича по военному училищу. Так они и усвистали куда-то в ночь, чтобы материализоваться уже в Смоленске в оговоренном месте.

Ильин же вернулся в Брест уже за полночь, грустно вспоминая, что обещал своим сотрудникам хорошенько выспаться.

Марцинкевич появился в Бресте и позвонил Ильину только через неделю.

Примчавшись к нему домой, Ильин сразу обратил внимание, что его друг явно очень устал и как-то еще постарел. Он и ходил по квартире с трудом, и чувствовалось, что больше всего ему хочется прилечь.

Так что пришлось брать дело в свои руки. Ильин уложил друга на диван, сделал ему хорошего, но некрепкого чая и заказал плотный ужин в ближайшем ресторане.

После пары стаканов чая с сахаром, рюмки какой-то душистой темной настойки старый разведчик полежал минут 10 с закрытыми глазами, а потом вздохнул, повернулся лицом к Ильину и начал рассказывать.

- Добрались благополучно и даже довольно быстро. Полиция пару раз на трассе тормозила, но Сергей - личный помощник губернатора - предъявлял свою ксиву, и они даже не проверяли у нас документы. Там на месте Стася немного отживела и начала чудить. Хочу, мол, сама себя обеспечивать, помогите устроиться в больницу хотя бы санитаркой и так далее. Познакомилась с Региной и та пообещала ей помочь и с работой, и с местом в общежитии. Почти целый день все это там продолжалось. Но, к счастью, к вечеру приехал твой брат и навел порядок. Молодец мужик. В общем, теперь так. Жить она будет у твоих. Уж места-то там явно хватит. Если хочет внести свой вклад - пусть помогает по дому. Александр уже договорился с ректором своего мединститута, что ее возьмут без потери курса, правда, кое-какие тесты придется сдать. Она, кстати, уже начала это делать он-лайн, и вроде, результаты неплохие. Медуниверситет в Минске - контора серьезная, а она была из числа лучших на курсе. Формально им, конечно, нужны ее документы учебные, но об этом в Минске я уже договорился. К ректору медуниверситета с этим делом, конечно, соваться не стоит, но есть там люди, сделают пакет документов, все выписки и прочее и перешлют в N. Так что через год у нее будет диплом, соглашение о признании дипломов у нас есть, не пропадет. Кстати, если у нее сил и времени хватит, Регина найдет ей место для подработки. Ясно, что девчонке хочется свою денежку иметь. Из твоих денег я ей оставил 30 тысяч - там у них это деньги приличные, но брала со скрипом. Она, все же, девица независимая. Привыкла и хорошую стипендию здесь получать, и подрабатывать то на скорой, то в больнице.

- А здесь что, приличную стипендию платят?

- От ВУЗа и успеваемости зависит. Но прожить можно. А если на персональную выходят, то совсем неплохо получается. Ей, видишь, хватало и на жизнь, и на квартиру вскладчину. Мать-то только время от времени Стасе что-то подкидывала. Ей-то откуда взять, учительнице.

- А у меня не брала...

- Гордая. Ей что подсунуть - изгаляешься обычно, придумываешь что-то.

- Слушай, а как с передачами-то сейчас, ты же здесь и тебе явно надо бы немного отдохнуть.

- Да, умотали сивку... Несколько недель явно придется здесь пробыть. Мне еще из музея названивают, просят хотя бы пару раз в неделю выходить туда. Действительно, неудобно, они уже меня столько времени покрывают. А кому в Минске передачами заняться найдется. С финансами вот только...

- Чепухи не говори. Скажи, сколько надо.

- Мы же тебя и так подрастрясли со всеми этими делами. Но если ты рублей 500 наших в месяц осилишь, то этого и ей, и соседкам ее хватит. Там ребята в Минске молодцы - стараются не оставлять и одиноких.

- Нет вопросов, даже говорить не о чем. Тебе наличными? Слушай, а не хочешь немного по врачам походить? А то видок у тебя...

- Посмотрим. Сначала полежу пару дней. Не поверишь, так соскучился по своему дивану...

Тут и ужин приехал. На слабые попытки Марцинкевича заняться хозяйством Ильин только рявкнул, по-холостяцки неуклюже накрыл стол на кухне, накормил хозяина, убрал потом со стола, а напоследок еще и сходил в магазин на углу дома за свежим хлебом, творожком, молоком и кефиром - надо же пожилому человеку нормально позавтракать.

Так и взял за правило после работы навещать друга, привозить ему продукты, сидеть вместе вечером, обсуждая всякое разное. Дело пошло на лад, старик отживел, а там Ильин договорился с местным губернатором и Марцинкевича обследовали в первой поликлинике, которую в городе по традиции называли обкомовской. Врачи поохали, обругали и запугали пациента и прописали ему кучу лекарств от давления и для поддержания сердечной деятельности. И дело пошло. К майским праздникам Марцинкевич даже сумел выйти на работу в свой музей.

И сделал он это очень во время.

Еще в конце апреля во время очередной поездки в Минск Ильина пригласил посол. На этот раз он был крайне насторожен.

- Там с почтой пришел пакет на Ваше имя. Зайдите, получите. - И внимательно так следил за реакцией Ильина.

Тот, мягко скажем, сразу ничего не понял. С каждой диппочтой в адрес генконсульства приходила куча пакетов: циркуляры, указания, ответы на поставленные вопросы. Одна переписка по выдаче и замене паспортов российским гражданам чего стоила. Посла, естественно, вся эта текучка никогда не интересовала, и интересовать просто не могла. Ситуация немного прояснилась, когда он получил пакет в соответствующем подразделении посольства, расписавшись сначала в паре журналов.

Пакет даже не имел категории секретности - он был личным, для Ильина. Отправитель - министр, его личная печать на сургуче и размашистая роспись на фиксирующем клапане. О таком Ильин раньше и не слышал никогда. Ясно, что и посол, мягко скажем, был удивлен.

Сопроводительная инструкция гласила, что Ильин должен вскрыть пакет в присутствии шифровальщиков, ознакомиться с содержимым и при них же уничтожить то, с чем ознакомится. Парни дали Ильину ножницы, пепельницу, спички и отошли в сторонку, не теряя его из виду.

Играть надо было по всем правилам. Ильин проверил сохранность печатей, и вскрыл конверт. В нем оказалась рукописная записка министра и еще один запечатанный конверт, уже без всякой надписи. Записка была короткой. Ильину поручалось, не теряя времени, но и не рискуя зря, абсолютно секретно передать прилагаемый конверт Сурмансу. Смысл задания поясняла одна короткая фраза в конце: ставим на него, но его кандидатура должна всплыть на заключительном этапе.

Ильин убрал письмо для Сурманса в карман, сжег в пепельнице записку и наружний конверт, дождавшись, когда расплавятся сургучные оттиски, и вопросительно посмотрел на шифровальщиков: что-то еще?

Те отдали ему текущую почту. Если они и должны были сообщить в Москву о соблюдении всех регламентов, то это было уже их дело. И никогда больше ни они, ни посол об этой истории даже не заикались.

Ильин же прекрасно понимал, что самому ему передавать что-то премьеру даже и думать было нельзя. Из всего, что он слышал в посольстве, следовало, что, не вмешиваясь формально в белорусские выборы - а они явно могли состояться еще до конца года, российская сторона неформально поддерживала своего прежнего кандидата. Насколько это было разумно с учетом того, что он уже почти год просидел в местной тюрьме, - другой вопрос. Так что Сурманс был кандидатом совсем не официального российского руководства, а одной из властных групп, которая вступила в игру - борьбу за власть. Причем, похоже, эта группа собиралась заложить мину под главный предвыборный проект партии власти - объединение с Белоруссией. Сурманс на такой вариант явно пойти был не готов.

"- Интересно, ждет ли дело до 9 мая? Всего-то и осталось 2 недели. - думал про себя Ильин, - батька явно не вырвется в Брест, он будет или в Москве, или в Минске - в зависимости того, как будет складываться его диалог с нашим, а вот Сурманс к нам явно приедет. В такой день Брест - дело особое. Глаз вокруг будет много, но шепнуть ему о письме я смогу, а Марцинкевич передаст его тому, на кого он укажет. Следить если и будут, то за мной, а он сможет затеряться среди ветеранов. Попрошу, чтобы ордена свои и медали одел, у него, наверняка, и советские еще есть. Как раз то, что надо будет. Явно возложением у Вечного огня дело не ограничится, пойдут по территории крепости, Марцинкевич где-то оступится, помощник Сурманса ему поможет подняться, там и засунет ему старик пакет в карман. Главное мне его сразу, когда представляться буду, предупредить, чтобы он успел своему человеку сказать".

Марцинкевич изложенный ему план принял несколько скептически и пообещал, взяв его за основу, добавить таких творческих деталей, которые заморочат голову любому, кто только попытается следить за ними. Спотыкаться он категорически отказался, но пообещал передать человеку Сурманса все, что нужно.

- Ты, Петр, конечно, голова, но давай оперативной работой я буду заниматься. К нам на днях подойдут ребята и начнут сценарий мероприятия расписывать. Вот я на все это посмотрю и тогда придумаю, как сделать все чистенько и аккуратно.

Как обещал, так все и сделал. И как-то так очень удачно получилось, что если что-то и привлекло внимание тех, кому надо, во время торжественных мероприятий в крепости, то это была не очень удачная выходка группы оппозиционеров, которые принесли с собой бело-зеленые флаги. Их начали оттеснять в сторону, образовалась некоторая суета, официальных гостей, как и было предусмотрено на случай чрезвычайных событий, увели к сохранившемуся участку кольцевых казарм, люди перемешались, так что Марцинкевичу даже особо и напрягаться не пришлось.

Вечером Ильин еще раз увидел Сурманса на приеме от имени губернатора. Пересеклись буквально на пару минут. То, что премьер проявил внимание к официальному российскому представителю, вопросов ни у кого и вызвать не могло. Да и Ильин подстраховался: подошел к Сурмансу вместе с представителем российского союза ветеранов. Так что разговаривал премьер, вроде бы, с обоими, но умудрился вплести в разговор пару фраз, адресованных Ильину и тем, кого он неофициально представлял. Смысл их был короток: получил, согласен, так и будем делать. Теперь Ильину надо было думать, как забросить этот ответ в Москву, чтобы увидел его только адресат. Хорошо зная мидовскую систему, он совсем не верил во все эти надписи "лично" на конвертах под фамилией адресата. Все равно даже такую почту вскрывают и первыми читают помощники, и это логично. Ну, нет просто у руководителей такого уровня времени на то, чтобы взрезать конверты и читать всякое разное. Без фильтра не обойдешься. Да и понимать надо, что самый близкий и доверенный помощник иной раз знает чуть ли не больше, чем его шеф.

А республика в этот день содрогалась. Хотя уже к середине апреля стало ясно, что и Белоруссию, и Россию начинает накрывать третья волна пандемии, власти до последнего тянули с возвращением ограничительных мер. Церкви было твердо обещано, что на Пасху храмы не закроют. А там и 9 мая - последний шанс продемонстрировать единство власти и народа перед выборами в сентябре. Пока речь шла о парламентских, но все помнили, что было сказано накануне Нового года, и не исключали совсем иного поворота событий.

С масками на этот раз было строго, их пришлось одеть и ковид-диссидентам, но медики прекрасно понимали, что при таких скоплениях людей никакие маски не помогут. Ставки, однако, были очень велики, опасность распространения болезни настолько игнорировали, что в ковидную статистику второй половины мая верить могли только очень наивные люди.

Официальные праздничные мероприятия в Белоруссии плавно переросли в нечто совершенно иное. В такой день разгонять манифестации - дело не только бесполезное, но и опасное. Оппозиция неплохо подготовилась, и большинство протестующих вышло на улицы под знаменем "бессмертного полка", украсив портреты ветеранов кто национальной, кто и георгиевсой лентой. А некоторые и обе ленты прикрепили. Не помогли и официальные мероприятия "Беларусь помнит". Народ на них, конечно, вышел - куда денешься, разнорядка пришла, но люди - они ведь как вода, так и перетекали плавно к "полчанам". Официальные флаги когда сдавали ответственным, а когда и просто у стеночки оставляли. И никто на них не покушался.

Острых лозунгов, антиправительственных выступлений ораторов в такой день, ясное дело, практически и не было, и государственное телевидение поспешило представить запруженные народом улицы и площади городов как свидетельство единения народа вокруг... ясное дело кого. Только вот глупо пытаться обмануть людей, которые сами только что с этих улиц и пришли. Интересно получилось. Все тихо, спокойно и понятно, каков реально расклад сил в обществе.

Батька неожиданно для всех отправился в это день в Москву. Приехал фактически без приглашения, но не откажешь же такому. Стоял на трибуне, был оживлен и очень активен, а в ходе короткой беседы один на один был удивительно вежлив и озвучил неожиданное предложение: он быстро выводит проект объединения к финишу при условии, что он лично получает возможность участвовать ...в следующих президентских выборах в России. Что характерно, 24 год при этом не упомянул.

Ответа сразу он не получил. Такой поворот никому и в голову не приходил, и к нему в Москве готовы не были. Похоже, это была исключительно его личная инициатива, которую он ни с кем заренее не обсуждал. Как оказалась, очень старая, почти двадцатилетней давности идея не умерла, а жила в его голове, и теперь выстрелила в самый неподходящий момент. На что он рассчитывал, никто не понимал. Очевидной группы поддержки в российском обществе у него не было. Казалось, что, окажись он участником предвыборной схватки, предпочтительные шансы на победу имели бы даже такие замшелые ветераны, как лидеры коммунистов и либералов.

В Кремле неожиданный ход батьки вызвал тихую панику. Тема транзита в последние месяцы как-то подзатихла. Формальными объяснениями могли быть ожидаемая третья волна пандемии и предстоящие парламентские выборы, но все шире распространялось мнение, что лидер умышленно перед Новым годом дал фальш-старт кампании, чтобы посмотреть, кто и как себя поведет. На практике все было гораздо сложнее. "Ближний круг" так и не смог договориться о кандидатуре преемника даже между собой, не говоря уже о том, чтобы представить такую кандидатуру лидеру - по доброй традиции именно он должен был привести его за руку под объективы телекамер. Ситуация со здоровьем пока еще давала определенный временной люфт, а желание отказаться от власти - у кого вы подобное видели? В этой связи в верхах все больше укреплялась мысль о том, что хорошо бы вообще сломать схему предстоящих политических событий и затеять что-нибудь такое, что позволило бы перевернуть все вверх дном. Варианты были. Правда, они были из той категории, про которую принято говорить: лечение оказалось опаснее болезни.

Батька своей инициативой пихнул камень. Предположить, что он затеял эту игру в одиночку, было трудно даже с учетом его привычных странностей. А, значит, с кем-то сговорился, значит, в мутной воде российской политики сформировалось и сложилось что-то, о чем власть и знать не знает. В условиях, когда все подозревают всех, и никто никому не верит, произошло то, что Кремль пытался не допустить весь предыдущий год - русская и белорусская политика переплелись в единое целое.

Ясно, что при таком повороте батьке была нужна максимально спокойная и тихая Беларусь, так что в один прекрасный день у Ильина вдруг зазвонил телефон. Он ответил на звонок и услышал голос Валерии:

- Это я. Меня выпустили!

Оставить комментарий © Copyright Розанов Вадим Вадимович (vrozanov@list.ru) Размещен: 10/04/2021, изменен: 10/04/2021. 71k. Статистика. Глава: Фантастика Безумный год Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Продолжение приключений Ильина. Один из читателей назвал "Вирус" "суровым соцреализмом". Я с этим категорически не согласен. От реальности - только некоторые внешние рамки, но происходящие события иные. А могли бы быть еще какими-нибудь другими. Все от людей зависит. Историю творят они.

Розанов Вадим Вадимович: другие произведения.

Вирус-5