Я пленник. Я сижу на холодном каменном полу, под моими руками шершавая каменная стена, надо мной толстая плита каменного потолка. Я объята тьмой, что плотнее скалы, из которой сделана моя камера. Я окружена бесконечной чернотой. Она обвивает мою шею словно толстая сытая змея, еще не готовая придушить и съесть, но не желающая упускать свою добычу. Она повесила на мои ноги тяжелые гири, не давая сделать шаг, связала мои руки, не давая подняться с земли. Мрак пленил меня, жадно впившись в мою плоть. Вокруг лишь омертвляющий покой и пустота. Кончиками пальцев, почти оледеневшими от холода, я вожу по неровной поверхности стены, вырисовывая в своем сознании контуры трещин. Когда-то они были такими тонкими, неосязаемыми, неощутимыми. Но время помогает мне. Секундами, минутами, часами, днями, неделями словно молоточками, оно выдалбливает все более глубокие бороздки под моими ищущими пальцами. Мельчайшие песчинки тленной плоти скалы, падая на землю, открывают мне путь к свету. Еще немного ожидания, и я буду свободна. Еще пара столетий и сквозь эти трещины будет видно небо.
* * *
Когда я смотрю на тебя, ты кажешься таким особенным, что это пугает.
Таким отличным от этого серого мира, будто сделан из моих грез.
Таким непохожим на остальных людей, что хочется взять в руки нож.
Хочется разрезать твою грудь, и убедиться - вместо сердца у тебя стая ярких бабочек.
Хочется исполосовать тебя глубокими ранами, чтобы полюбоваться, как из твоих вен вытекает радуга.
Хочется добраться до твоей души и разорвать ее в клочья, наблюдая, как кровавыми струями наружу бьет любовь.
* * *
Я сегодня пила нефть. Жадными глотками, почти удушив себя за горло, чтобы не выплюнуть обратно.
Чтобы мои волосы стали черными, чтобы моя кожа стала черной, чтобы мои глаза стали черными. Как нефть.
И тогда я смогу превратиться в тень, растворившись среди таких же несуществующих вещей.
Ведь черные тени не плачут белыми слезами. И белые слезы никогда не найдут черную тень.
Я буду продолжать травить свои цвета, пока они не съезжаться до пустоты, разъедаемые темным ядом.
И тогда я сама исчезну вместе с ними.
* * *
Мой мир невелик. Сделав всего пару шагов в любом направлении, можно коснуться его границ.
Стены моего мира мягкие. Даже если удариться о них с разбегу больно не будет.
Стены моего мира толстые и плотные. Даже если приникнуть к ним головой и долго вслушиваться, пытаясь уловить хоть звук, услышана будет лишь тишина.
Стены моего мира теплые и уютные. Так трудно сдвинуться с места, когда облокотившись на них, ты сидишь на полу, о чем-то мечтая. Ведь так не хочется покидать эти объятия.
Стены моего мира прочны. Даже если кто-то захочет проникнуть в мое убежище, у него ничего не получится. Какой бы мощной не была его взрывчатка, и как бы сильно не налегал таран.
У стен моего мира есть дверь. Такая же толстая и прочная, как и они сами. Но даже если кто-то и захочет ее отворить, у них ничего не выйдет. Дверь заперта снаружи, а цепочка с ключом обвивает мою шею.
Мой мир прекрасен. Он полон фантазий, звуков и красок, что яркими отблесками пляшут на белых стенах.
Мой мир никто не увидит. Но нас с ним это не печалит.
Алый под белым
Ни один цвет, ни в одно время года не бывает таким жадным, как белый зимой. Когда слякоть и промозглость осени сменяются сухим морозом зимы, белый незваным гостем обрушивается на город пуховыми снегопадами. Застилая собой все некогда небелые поверхности, он всасывает цвета в себя, чтобы предать себе еще большей белизны. Он поглощает из неба глубокий синий и прозрачный голубой, из земли и деревьев - теплый коричневый, желтый и увядший зеленый, покрывая солнце пеленой блеклых облаков, отбирает алый, оранжевый, сиреневый, фиолетовый закатов и рассветов. Бережно, жадно, скрупулезно он собирает частички радуги внутри себя, смешивая их в однородную массу и превращая в абсолютную белизну. Соперничать с белым остается лишь неизменный черный, да и то, лишь для того, чтобы подчеркивать достоинства врага своим невзрачным совершенством темноты.
Летом под ярким солнцем и в объятиях жары, весной в шлейфе запахов распустившихся цветов, осенью под звуки шелеста дождя по асфальту город красив днем. Под толстым слоем белого же, улицы и дома красивы ночью. Послеполуночная тишина и размерный покой спящих домов и погасших окон служат завершающим штрихом в окружающей картине триумфа белого.
Белый успокаивает, обволакивает, заполняет тебя пустотой, вытесняя яркие краски чувств. Остается только спокойствие и легкая, не будоражащая изнутри, радость. Только зимней ночью улицы бывают такими мирными, тихими и не вселяющими страх. Только в такое время город не вызывает тревоги. Кажется, будто никто и ничто не посмеет нарушить покой и идеальное равновесие черно-белого мира алыми красками людских страстей.
Коллекция трупов
Душа человека - бабочка.
Ею можно только любоваться, щурясь от яркого солнца.
А вот если захочется прикоснуться, придется долго бегать по полянам с сачком наперевес.
И то лишь для того, чтобы краткие секунду подержать это хрупкое существо в своих ладонях, стараясь не дышать от страха сломать ей крылья.
А для того, чтобы обладать ею вечно, прикасаться к ней, смотреть на нее, придется ее убить. Пришпилить булавками под стеклянной витриной, распластав как бумажный лист.
Но бабочки остаются бабочками только когда летают. И завладеть получится лишь дохлой картонкой, умело раскрашенной гуашью.
На вершине Альп мы будем с тобой пить горячий чай
Ах, вот и ты. Заглянула ко мне, наконец, моя любимая подружка Апатия.
Давно не виделись. Ты проходи, не стесняйся. Хочешь, я заварю тебе чай? Достану тебе апельсинов и яблок из холодильника. Полакомимся фруктами.
Не хочешь? Я тоже... я сейчас мало что хочу.
Садись тогда рядом со мной. Да двигайся ты ближе, что как неродная? Поговорим недолго, помолчим до самой ночи.
Знаешь, когда ты приходишь ко мне, я начинаю жалеть, что являюсь человеком.
Почему? Так человеку же нужно есть, пить, ходить, говорить, смотреть, слушать.
Кем бы я тогда хотела быть? Наверно камнем, а лучше скалой. Скала - она большая, недвижимая, ее никто не сможет пинать впереди себя, идя по дорожке, беспокоя попусту, как какой-то мелкий камешек.
Считаешь ли ты, что камни не умеют думать? Говоришь, умеют? Знаешь, а я с тобой согласна.
Просто мысли у них не столь суетливы и хаотичны, как у людей, и не столь тяжелы. Их мысли легки, вот летают себе где в небесах, избавленные от судьбы быть навечно сцепленными с землей и бытом.
Ах, если бы была камнем, я могла все свое время тратить на мои грезы. Погрузиться в них с головой, глубоко-глубоко. Образы плавали бы вокруг меня пестрыми стайками, щекотали бы мою душу. Мечты колыхались бы широкими лентами водорослей, в которых робко прятались бы маленькие оранжевые надежды. Мое сознание легло бы на мягкий песок снов и зарылось в него с головой. Я так бы и лежала там, день за днем, год за годом, вечность за вечностью.
Ничто бы меня не тревожило, ничто не волновало....
Ты слушаешь меня, Апатия? Ах, тебе и этого не хочется, ну прости. Что ж не буду мешать тебе спать. Только подвинься, я лягу рядом. Закрою глаза и мы вместе немного помечтаем о том, как когда-нибудь превратимся в высокие заснеженные горы. Мне кажется, что у них самые прекрасны мечты. И самые долгие.
Идеал для бездны
Черный - самый сильный цвет. Самый насыщенный, самый глубокий.
Белый может казаться равным, достойным соперничества, но это лишь иллюзия. Им нельзя закрасить другие краски, он все равно перемешается с ними, вберет в себя чужой оттенок, станет цветом слоновой кости или похожим на отблеск металла. Белый неверен, не постоянен, от предает свою сущность множеством оттенков теплого и холодного.
Другие цвета тоже могут быть сильными - сочными и яркими. Но и они не устойчивы. Они все время балансируют на краю, над самой пропастью. Достаточно легкого дуновения ветра, малейшей капли иного цвета, чтобы оттенок сменился. Цвета смешиваются, обмениваются жизнями, стирают свою сущность, своя истинное "я" под натиском других. У каждого слишком много оттенков - сам цвет не знает, какой же он настоящий, не знает, как выглядит его душа.
Лишь черный вбирает и поглощает в себя все, что предложено. Лишь он умеет закрашивать картины, покрывая их ровным, бесшовным, непроницаемым слоем своей сущности. Черный нельзя победить, черный нельзя стереть. Черный бесконечен, неизбежен и фатален. Он един, целен, он -настоящий. Идеальный цвет.
Сшито намертво
В сегодняшнем высокотехнологичном мире наших теней становится все больше и больше. Мы записаны, засняты, запечатлены в буквах, в цифрах, в фотографиях, в картинах. Мы упрощены, закодированы и переписаны на язык новой эпохи. Нас раскатили в тонкую бумагу и вшили в единую учетную книгу человечества, даже не спросив разрешения.
Исчезнуть невозможно. Нет смысла пытаться уйти и спрятаться, все равно ты останешься записанным черными чернилами, ровной строчкой, каллиграфическим почерком на тонкой бумаге всеобщей статистики. Пропасть навсегда нельзя, стереть себя бесследно невозможно, мир останется заляпан тобой и твоей жизни. Даже в своем последнем желании стать свободным и ничьим ты бессилен. Реальность никогда нас не отпустит.
* * *
И мир перевернулся. Ночное небо, словно огромное блюдце, упало, разлетевшись на мелкие кусочки, в которых все еще светили звезды. Земля расплескалась слезами отчаяния по умершему брату, жидкой массой растекаясь в космосе, разбрызгивая детей своих по маленьким капелькам в вечность.