Аннотация: О невесёлой судьбе подростков в эмиграции.
Как выяснилось из оставленных после прочтения отзывов, проблемы подростков в эмиграции носят интернациональный характер. То есть такое бывает не только в эмиграции. К сожалению...
Жизнь длиною в одну ночь.
Татьяна Розина, Кёльн.
Волею судьбы или божественного провидения сотни тысяч людей разбросаны по миру и встретиться им, порой, так же трудно, как двум песчинкам на берегу морском. Да что на берегу? Даже в детской песочнице двум крупицам почти нет шанса соединиться. Разве только, если шаловливая детская ручка зачерпнёт своей ладошкой горсть и рассыпет песок. Так и людей неведомая сила пересыпает из страны в страну, захватывая нас и передвигая по свету, соединяя в причудливых и невероятных вариациях.
Мне подумалось об этом, когда я познакомилась с Ромкой. Нас, как песок, судьба смешала и выбросила далеко от нашего родного дома. Меня из небольшого городка в Казахстане, Ромку с Украины. А встретились мы в Кёльне, в старом немецком городе не Рейне. Наше знакомство было действительно удивительным, хотя... может, всё это было не так уж случайно. Может, мы, каждым днём своей жизни, шли к этой встречи и она была по сути неизбежной...
*********************
В тот день я поссорилась с мамой. Была пятница и мне хотелось поскорее выскользнуть на улицу. Мама всячески пытается меня не отпускать, придумывая разные причины. Когда у неё хорошее настроение, то она говорит, что я должна посидеть дома потому что может позвонить тётя Вера из Мариуполя, мечтающая услышать мой голосок. Или мне надо в этот вечер обязательно остаться, потому что ей требуется помощь по дому. В пятницу вечером? Если же у мамы плохое настроение, или она просто не знает, что сказать, то она заявляет:
- Никуда сегодня не пойдёшь.
- Почему?,- спрашиваю я, хотя знаю заранее, что она всё равно найдёт, что ответить.
Когда у неё причины не находится, то она тут же, выходя из себя, срывается на крик:
- Потому что я считаю, что тебе нечего шляться по улицам в такое время.
- Ещё нет и восьми...,- начинаю защищаться я, но она не даёт мне мои аргументы сформулировать в связное предложение, прерывая:
- Сейчас нет, а когда ты вернёшься, будет сколько? Ты что не слышала, какой криминалитет сейчас. Наркоманы. Всё! Иди в свою комнату.
И я иду, потому что говорить ей что-то бесполезно.
Сегодня мне было просто необходимо уйти. У одной из девочек был день рождения и ожидалась большая и весёлая вечеринка. Но даже чей-то день рождения для моей мамы не служил причиной для послабления террора. Она считает, что я выдумываю про дни рождения лишь бы уйти из дома. Мама, конечно, права немного. Моей фантазии не хватает, чтобы изобретать достаточно веские поводы для того, чтобы меня отпускали. Поэтому со днями рождениями получается как-то слишком часто.
Мама весь день оставалась дома и, как назло, буквально приглядывала за мной. То ей надо было со мной посоветоваться, то что-то спросить. Она крутилась вокруг меня и я оказывалась постоянно в сфере досягаемости. Когда я стала подумывать, что вечеринка для меня срывается, мама, заболтавшись с подругой по телефону, на какое-то время потеряла бдительность. Я, схватив уже приготовленную сумку с вещами, которые должна была переодеть где-то, тихонько прошла в коридор и открыла дверь в подьезд. Оставалось выскочить и... Но нет тут-то было. Она успела соренитироваться и, выйдя из комнаты, схватила меня за сумку, висящую на плече. Сумка сорвалась и мама в отчаянии махнула ею, ударив меня по спине. Хотя удар был совсем лёгким, мне стало ужасно обидно. Перестав соображать, я рванула, бросив сумку, и выбежала в уже распахнутую мною дверь.
Вдогонку я расслышала мамины крики:
- Вернись только, я тебе покажу... какая дрянь! Мерзавка! Ты у меня научишься взрослых слушаться.
Возможно она кричала что-то ещё, но я была уже далеко. Я бежала, потом перешла на быстрый шаг, потом снова побежала. Слёзы лились ручьями по лицу, а я размазывала их, растирая по щекам расплывшуюся с ресниц тушь. Глаза немного щипало, но я почти не замечала этого. Мне было так больно! На вечеринку я пойти не могла. И платье осталось в сумке. И приготовленный небольшой подарок тоже. Да и вообще, куда идти такой заплаканной?
Я увидела, что нахожусь на трамвайной остановке. И тут же неожиданно с резким звоном подошёл сдвоенный вагон, ярким светом окатив всю близлежащую улицу. Машинально, почти не задумываясь, я зашла в него и села. Мне было всё равно, куда я еду. Хотелось лишь уехать подальше. Может быть, совсем далеко. Или даже уйти и не вернуться...
Я ехала давольно-таки долго. За окно не смотрела. Просто уставилась перед собой и плакала. В трамвае почти никого не было и никто не обращал на меня внимания. Ближе к центру города трамвай стал заполняться и я решила выйти. Я шла по тёмным улочкам, избегая центральные и освещённые. Неожиданно я забрела в парк. Мне не встретился ни один прохожий. На улице была ранняя весна и для прогулок на свежем воздухе, да ещё в вечернее время, было ещё прохладно. Пройдя через парк, я оказалась на берегу Рейна. В этом парке мы с девчонками гуляли не раз, но этот участок мне был не знаком. Более того, я вообще не видела таких заброшенных мест в Германии, каким было то, куда я наконец пришла. На берегу громоздились старые ржавые трубы, словно от разрушенного завода. Вся эта часть набережной тонула в темноте и виделась мне несколько зловещей. Напротив меня, на другой стороне Рейна, всё светилось и переливалось огнями. Маленькие средневековые домики вдоль набережной были видны отчётливо, благодаря ярким подстветкам. Над городом возвышались шпили величественного Собора, отсвечивая зелёным светом в каждой своей башенке. На мгновение я засмотрелась и мне показалось, что нахожусь в другом мире. Может, на другой планете. И наблюдаю за красотами города и весёлыми прохожими откуда-то издалека.
Я отвлеклась, разглядывая картинку города. Вид притягивал меня и завораживал, я даже перестала думать о своей обиде. В общем-то, я ни о чём не думала в тот момент. Поэтому, когда рядом услышала голос:
- Hei. Hast du eine Sigarette?, - я вздрогнула от неожиданности и, оглянувшись и увидев перед собой паренька, автоматически выкрикнула на русском:
- Да, пошёл ты... идиот.
Но парень, вместо того, чтобы уйти, обошёл скамейку и сел рядом.
- Ты что, не куришь?,- спросил он меня по-русски, не взглянув в мою сторону.
Я почему-то не удивилась. Ничего не ответив, достала пачку сигарет из кармана куртки и протянула парню, так и не посмотрев на него. Он, также не поворачиваясь, протянул руку, взял пачку и, вытащив одну, вернул мне сигареты. Мы сидели в полной темноте и, даже если бы я попыталась рассмотреть его, вряд ли что-то смогла бы разобрать. Да, собственно, меня и не интересовало то, как он выглядит. Как и он сам вообще. Я только заметила, что огонёк от сигареты в его руках лихорадочно дрожит. Он делал затяжку за затяжкой и смотрел прямо перед собой. На противоположную сторону Рейна.
Докурив, парень затушил сигарету и спросил меня:
- Ты откуда?
- Из Казахстана, - ответила я.
- А я с Днепра. Из Днепропетровска, - сказал парень.
Странно, но ни я, на вопрос: откуда я?, почему-то не подумала назвать район города Кёльна, в котором живу. Ни он, услышав в ответ: из Казахстана, ничуть не удивился. Получалось, будто мы только что приехали от туда и здесь в гостях. А, может, так оно и есть?
- Давно тут?, - спросил парень.
- Не знаю, - ответила я. - Три года. Давно это или нет, не знаю. А ты?
- Семь, - ответил парень и без перехода спросил: - Как зовут тебя?
- Юля, - почему-то прошептала я.
- А меня Роман, - также тихо отозвался мой новый знакомый.
Только после этого мы оторвали свои взгляды от противоположного берега и коротко взгялнули друг на друга. Роман или, как он попросил его называть лучше, Ромка, показался мне больным. Его лицо было бледным, что бросалось в глаза даже в темноте. У Ромки были пухлые губы, которые сильно потрескались. Он казался воспаленным, хотя ни кашлял, ни чихал. На улице было холодно и я начала замерзать, а, может, просто нервничала. Меня охватывал озноб и Ромка, заметив это, снял с себя куртку и накинул мне на плечи.
- Мне не холодно,- пояснил он и ладонью накрыл мои руки, сжатые в кулачок на коленях.
Его руки были сухими и горячими.
- Ты не болен?,- спросила я Ромку.
- Не знаю. Не думаю. Хотя, впрочем, всё равно.- ответил он и отдёрнул руку.
Мы немного помолчали и я спросила его:
- Ты по какому параграфу тут?
Ромка удивлённо взглянул на меня и ответил вопросом:
- Мы что, в тюрьме что ли?
- Ну, как же, - начала было я, - у нас, например, у папы один параграф, он немец. Ну, русский немец. А у мамы другой. Она совсем русская и здесь, как его жена.
- А-а, понятно. - протянул Ромка, - Нет. Мы с матерью без параграфов. Она у меня вступила в законный брак за немца, - Ромка споткнулся, но тут же продолжил - за местного немца, ну за настоящего. Чёрт. Короче, за бундеса. Ну, и мы через этот брак сюда...
- Ясно.
- Ничего тебе, Юлька, неясно. Ну да ладно. Чего тут-то делаешь?
- Тоже самое, что и ты. От родителей сбежала, - почти выкрикнула я, моментально припомнив, что произошло пару часов назад. Там сейчас все танцуют и кокетничают в тёплой квартире. Алекс должен был прийти. Его из-за меня пригласили, а я... - подумалось мне и я снова горько заплакала.
- Не плачь, Юлька. А я, кстати, от родителей не сбегал. Да и родителей у меня нет. У меня есть одна родительница. Мать. Она меня сама выгнала. Вернее выжила.
Я перестала плакать и посмотрела на Ромку.
- Что, такое тоже бывает?
- А то нет. В жизни, Юлька, всякое бывает.
- Что же она тебя не любит?
- Ха, в том-то и дело, что любит. И вообще всё делает в жизни ради меня.
- Как это? - удивилась я.
- Вот ты сама говоришь, убежала от родителей. Значит, они тебя обидели. Были несправедливы. Они что же тебя не любят? Или ты просто так убежала, из чистого, тихого, уютного домика, где свечки горят и пирог в духовке?
- Знаешь, дом, вернее квартира у нас, на самом деле уютная. И чистая. И свечки горят. И пирог в духовке.
- Почему же ты убежала? - теперь удивился Ромка.
Я стала, захлёбываясь, пересказывать Ромке свою историю.
- Понимаешь, мы, как в Германию переехали, мать как подменили. Она всё время психованная. Орёт как припадошная, чуть что не так. Все говорят, что ей лечиться надо. К психиатру...
- А чего она такая? Почему?
- Откуда мне знать, - с горечью махнула я рукой. - Да только я её другой уже и не помню. Что не случится, сразу орёт. Или плачет. Ходит убирает, копит деньги бабушке и моей старшей сестре, которая там осталась, посылки шлёт. А мне лишнюю коробку конфет не купит. Говорит, что я тут всё могу попробовать и в любое время, а они там ничего не видят. Мне уже кажется, что они там больше моего отпробовали и увидели.
- Ну, ладно тебе жаловаться. Голодная что ли ходишь?,- прервал меня Ромка. - Вон щеки-то какие.
- И ты туда же, - обиделась я на Ромку. - Вот и мать говорит, сладкого есть меньше надо, а то в ворота не пройдёшь скоро. А самой только чтобы сэкономить. Туда переслать лишнее. Праздники не в праздники. Как собираемся у папиных родителей, они тоже тут, в Германии, что-то отмечать, так мать вечно придумает причину туда не ехать. А если и поедет, то сидит, как парализованная, чуть тронь заплачет. Сейчас её уже никто не трогает. Раньше спросят, чего она грустная, почему не ест, она отвечает:
- Кусок в горло не лезет, как подумаю, что там мать и дочка голодные сидят, - передразнила я маму, и добавила - А с чего они, спрашивается, голодные?
Я сделала паузу и Ромка попросил сигарету снова. Мы прикурили.
- Я больше так не могу, - тихо сказала я. - Живу, действительно, как в тюрьме. Сначала два года вообще ни с кем не дружила. В школе почти молчала. А что говорить-то, если сказать не могу. Они там ржут чего-то, а я откуда знаю, просто так ржут или надо мной... Только и ждала, скорее домой уйти и там закрыться. Так там тоже не закроешься. Постоянный присмотр. Туда не лазей, это не для тебя приготовлено. То не бери, это для отправки лежит. Я, видно, так её раздражала, что она меня на улицу всё гнала. Чего не гуляешь? Почему подруг нет? А где их взять-то? Теперь, когда у меня подружки появились, она наоборот, дома держит, как на верёвке. Нет, не могу... не хочу... - я сновала безудержно заплакала.
Ромка подсел ко мне поближе и обнял.
- Брось, Юлька. Всем плохо. Ну, правда, думаешь, мне легко. Меня вот мать совсем почти выгнала. Не нужен я ей. - Ромка стал говорить всё более громко и сначала убрал руку, которой прижимал меня к себе, а потом вообще встал. Он стоял впервые за весь разговор лицом ко мне и пытался увидеть, насколько внимательно я слушаю его. Ему хотелось, чтобы я хорошо поняла то, о чём он рассказывает, вникла бы в каждую его фразу.
- Мать всем говорит, что живёт для меня. Да и сама, наверное тоже так считает. Она замуж за моего отца вышла из-за меня.
- Как это? - искренне удивилась я. - Тебя-то ещё не было, когда она замуж выходила. Как же из-за тебя...
- Ха, очень просто, - продолжил Ромка, - Забеременела и решила ребёнка оставить, а ему, то есть мне, отец нужен. Вот пришлось ей замуж идти. Потом из-за меня же с отцом развелась. Говорит, что он плохо зарабатывал, а мальчику нужен отец, который обеспечит его всем. Отец мой таких надежд не оправдал. Мать принялась устраивать мою судьбу, отдав себя во имя этой цели, замуж за иностранца. Когда нашёлся Клаус, она тут же выскочила за него. И не применула всем рассказать, что делает это из-за сына. Во имя его будущего.
Ромка остановился.
- Ну брось ты, - попыталась я заступиться за незнакомую мне женщину, - может, ты всё преувеличиваешь. Ведь и правда, там жить непросто... А она... Она, что не любила этого Клауса?
- Чёрт её знает. Может, и правда вышла замуж из-за меня, а может... Клаус был симпатичным мужиком. По возрасту ей в самый раз. Здоровяк такой. И весёлый. Мы с матерью долго не понимали, правда, по какому поводу он веселиться. Ни я, ни мать, ни хрена по-немецки не говорили. Она с ним там чего-то по-английски сюсюкалась, но по-моему, те слова, которые знал Клаус, не знала моя мать. И наоборот... Но они оба боялись признаться в том, что не понимают друг друга.
Ромка снова сел. А я вдруг вспомнила, что хочу кушать.
- Ром, а знаешь, чего-то под ложечкой засосало... - тихо сказала я. - По-моему, я ела последний раз днём... или нет, утром. Днём я так волновалась, как мне сбежать из дома, что забыла поесть. Точно. А теперь почему-то...
Мне было стыдно за своё желание. Такое земное желание на фоне проблем и переживаний, которыми мы делились друг с другом.
Ромка достал из рюкзака, который был с ним и который я не заметила до сих пор, пакетик. Из него он извлёк яблоко, банан, пару баночек дешёвого йогурта, бутылку сока...
- У меня есть ещё хлеб, но, боюсь, что он зацвёл.
Ромка достал булочку и понюхал её.
- Не пойму. Темно, не видно совсем...
- Да ладно, пойдёт. Когда есть охота.
- Кушай, - сказал Ромка. - А я не хочу. Так ношу с собой на всякий случай. Раньше пару раз так есть хотелось, что хоть вой, а где взять? особенно ночью. С тех пор стал носить с собой. Но аппетит у меня почти пропал. Ношу-ношу, потом выбрасываю. Или отдам кому-нибудь.
Дожевав булку и допив сок, я принялась за яблоко. Ромка сидел рядом и о чём-то думал.
- Ну и как у немецкого мужа, тебе хорошо жилось? незря мать твоя замуж-то выходила?, - спросила я.
- У Клауса?, - переспросил Ромка, - В Днепре у нас была большая квартира. Три комнаты. Отец мой ушёл к другой женщине и квартиру полностью оставил нам. Мать работала директором в сберкассе. Зарплата небольшая, но мне лично хватало. Отец алименты платил, да и так приходил ко мне... Подарки дарил, шмотки. Бабушка рядом жила. Мать у меня красивая. Куда-то сунулась и тут же ей жениха прислали. Она не выбирала. Согласилась сразу. Сказала, что перебирать на месте будет. Я тогда не понял, что это означает. Мне что, тогда десять лет было. Поездка в Германию казалась приключением.
К Клаусу приехали, у него квартира меньше нашей. Две комнаты. В общей на диване мне постелили, а у матери и Клауса была отдельная. Клаус в Германии почему-то вёл себя не так весёло, как, когда к нам приезжал. Утром уходит на работу, а вечером сядет перед телевизором, а мать подносит. Она к его приходу каждый день новые разносолы готовила. Но он вечно недоволен был. Еда всё русская была - борщ, котлеты, блины. А ему всё не нравилось. То жирно очень, то ещё что-то. Однажды полную миску винегрета прямо в мусор выбросил и орал, что луком вся квартира провонялась.
Ромка сделал паузу и продолжил.
- Знаешь, Юлька, я не очень помню всё, что с нами тогда было. Помню только, что вечно было холодно. Клаус орал, если замечал, что мы включали отопление в его отсутствие. Обьяснял, что холодное помещение полезно для здоровья. Экономил постоянно на всём и во всём. Помню, что мы почти всё время с матерью молчали. На немецком говорить не умели, а по-русски Клаус нам не разрешал. Мы сидели с ним в одной комнате перед телевизором и ни черта не понимали. Если что-то хотели сказать, то нам надо было брать словарь и составлять свои предложения. Ну, представь себе картинку. Сидит мать и десятилетний сын и переводят:
- Ты уже сделал уроки, дорогой?
- Да, мама. Всё в порядке.
Умора! Когда мать уходила на кухню, чтобы принести Клаусу бутылку пива, то я, пользуясь случаем, выскакивал туда и мы тихо, но взахлёб выговаривались, стараясь успеть сказать как можно больше. Тут в кухню влетал Клаус и начинал орать, что мы, подлецы, опять обсуждаем его за его спиной.
Ромка время от времени делал паузы. То ли вспоминая что-то, то ли просто уставал от большой тирады. Но я даже не пыталась вставить слово и вообще сидела не шевелясь, боясь сбить его. И он, после маленького вздоха, продолжал:
- В общем, кончилось дело плохо. Он нас выгнал. Прикинь. Мы промучились почти три года и, когда осталось чуть чуть, чтобы получить постоянку, Клаус заявил, что переезжает в другой город и нас брать туда не будет.
Мать была в панике. Жить негде и не на что. На работу её никто не брал - немецкий она так и не выучила. Слава богу, Клаус оказался "добрым" и не стал оформлять развод. Мать пошла убирать и мы сняли крошечную квартирку. Мыла подъезды и чьи-то дома, чтобы мы могли оплачивать эту каморку. И вот тут она занялась следующим поиском. Стала искать нового мужа.
На меня у неё никогда не хватало денег. На любую мою просьбу что-то купить, она говорила:
- Мы не можем себе позволить этого сейчас. Нам нужно все силы бросить на то, чтобы хорошо выдать замуж твою маму. А для этого нужно выглядеть на уровне. Понимаешь? И одежда должна быть на мне красивая, и косметика. Это всё денег стоит. Но, поверь, сынок, всё это делается только для тебя! Ведь, если я удачно выйду замуж, то у тебя будет всё!
Я верил ей и терпеливо ждал, когда же наступит тот день, когда мы выдадим маму замуж и наши проблемы, наконец, кончатся.
Ромка рассказывал мне свою историю, тесно прижавшись ко мне. Мне казалось, что он увлёкся воспоминаниями и забыл о моём существовании. Он говорил так тихо, что мне приходилось прислушиваться к его словам. А ему, может, казалось, что он не произносит слова, а они лишь пролетают в его мыслях.
Почти без паузы он продолжил:
- Мать немного натренировалась с этими женихами и уже стала говорить по-немецки неплохо. Устроилась в магазин кассиром. Мы переехали в нормальную квартиру. В школу я ходил, но уроки не делал. Старался сидеть подальше, чтобы никто меня не спрашивал. С ребятами не дружил - стеснялся. Сначала своего ломаного немецкого, потом тех обносок, в которые меня одевала мать. Кое-как досидел десять классов... Давно уже ни в какую школу не хожу, а мать даже не заметила.
Мужчины приходили и уходили. Мать все деньги тратила на себя, потом на квартиру, старалась её обставить, обьясняя мне, что красивый диван нужен мне лично гораздо больше, чем новые ботинки, потому что своими ботинками я ей мужа не поймаю. А вот диван - дело другое. Мужчина увидит, что мы живём хорошо и не будет бояться, что мы его арканим из-за денег.
Потом она стала меня выставлять на удицу, когда к ней приходили мужчины, чтобы не пугать их... Я точно даже не могу сказать, чего больше они могли испугаться - наличию у неё сына как такового или его обшарпанного вида. Да, кстати, я стал ей мешать ещё и потому, что она с каждым годом молодела. Я слышал, как по телефону, она говорила мужчинам, что ей тридцать четыре. Ясное дело. Увидев меня, у мужчины могли возникнуть сомнения по поводу её возраста. Мне пришлось уходить.
Воспользовавшись тем, что Ромка сделал паузу, я спросила:
- И что, она не интересуется, куда ты уходишь? Где проводишь ночь?
- Не интересуется,- с ухмылкой ответил Ромка, - По-моему она даже не замечает, что меня не бывает дома по нескольку дней. Когда я появляюсь, она не бросается ко мне с расспросами, а начинает тут же выговаривать - то я мусор не выношу, а она мне не уборщица, чтобы за мной убирать. Ха, чего за мной убирать, когда меня нет! Понимаешь! - почти выкрикнул Ромка, - меня нет, а она за мной убирает. Дурдом.
Ромка задохнулся от возмущения. Я не знала, что сказать, как успокоить его и слегка погладила его по руке. Он тут же обмяк и продолжил:
- Прийду раз в неделю, шмотки переодеть, пожрать немного. Так она кричит, чтобы я сам о себе заботился. У неё нет времени мои шмотки в стиральную машинку кинуть. Орёт, что я домой прихожу только холодильником хлопать... И так распаляется...Ты бы слышала, как она надрывается, крича, что вывезла меня в Европу, дала мне шанс, а я вместо того, чтобы ей помогать, вишу у неё камнем на шее.
Мне показалось, что по Ромкиной щеке покатилась слеза. Он шмыгнул носом. Но я боялась даже шевельнуться, только придвинулась к нему ближе, и тихо сказала: мне холодно.
Он обнял меня, правой рукой обхватив спину, раскалённой ладошкой левой руки зажав мой кулачок. Я почувствовала себя защищённой рядом с сильным и взрослым Ромкой. Мы сидели так близко друг от друга, что наши лица почти касались одно другого. Оба пристально смотрели на противоположный берег реки, на черную, куда-то спешащую воду, на звёзды на небе. И вдруг я почувствовала шершавые губы на своей щеке. Они лишь слегка коснулись моей кожи и царапнули её. Но мне это касание было приятным и я повернула свою голову навстречу Ромкиным губам. Наши губы встретились. Это был поцелуй. Мой первый настоящий поцелуй. От Ромкиных губ в меня проникло тепло, нет, даже жар. Он растёкся по всему телу. Вместе с этим жаром растеклось чувство блаженства. Чувство, которое я не испытывала ещё никогда. Наверное, это было чувство зарождающейся любви.
Я и Ромка, две песчинки, выброшенные судьбой на берег Рейна, нашли друг друга. Мы были абсолютно одинокими в этом огромном, населённом сотнями тысяч людей, мире. Одинокими среди этих масс чужих людей. Одинокими среди своих, близких и родных. Нас объединило чувство ненужности никому, чувство одинокости. Никто не мог понять Ромку так, как могла понять его я. Никто не мог понять меня, как понял меня Ромка. Мы были нужны друг другу.
Просунув свои холодные ладошки под его свитер, я крепко обхватила его. Он тоже обнял меня своими сильными, уже почти мужскими руками. Моё лицо прижалось к Ромкиной груди. На своём виске я чувствовала его горячее дыхание и шершавость губ.
Мы просидели так довольно долго. Нам было хорошо и ни о чём не хотелось думать. На небе появились красные отсветы. Вставало солнце.
- Знаешь, скоро рассветёт, - почти шепотом, не желая нарушать тишину ночи, прошелестел Ромка.
И эта фраза обдала нас своей холодной реальностью. Я будто опомнилась. Надо идти назад. В свою жизнь. В крик и упрёки. В бессмысленность. В чушь.
Ромка достал из кармана часы, чтобы узнать сколько времени. Вместе с часами в его руке оказалась пачка какого-то лекарства.
- Что это?,- спросила я Ромку.
- Таблетки. Когда совсем плохо, выпьешь и... становится немного лучше.
- Наркотики?, -прошептала я, не то спрашивая, не то скорее утверждая.
- Ну, не совсем. Просто успокаивающие какие-то. Происходит торможение и ты плохо соображаешь... Пропадает страх. В общем, становишься таким, когда наплевать... Если проглотишь больше, чем надо, то, бывает, чувствуешь себя вообще как во сне. Иду иногда, а навстречу несутся машины. Огни слепят, а мне хоть бы что. Главное идти вперёд и ничего не бояться. Правда, трудно сказать потом, шёл ли я на самом деле или приснилось... Мне вообще последнее время всё труднее понять, что происходит в жизни, а что снится. Пребываю как бы между сном и реальностью...
Я представила, что предстоит мне, когда я вернусь домой сегодня утром и решилась:
- Давай сейчас выпьем по таблеточке. Дай мне, пожалуйста. Мне так страшно.
Ромка засомневался.
- Может, не надо. К ним привыкнуть можно.
- Ну, если только один разочек. Ну, Ромочка, миленький.
- А запить есть чем?, - спросил Ромка.
- Да, вот смотри, остался сок.
Выдавив по несколько таблеток, мы проглотили их, запив остатками сока и снова прижались друг к другу. Пригревшись и успокоившись, мы задремали. Вдруг сквозь сон я услышала Ромкин голос:
- Светает. Вставай. Пора идти. И не бойся. Ничего не бойся.
- А я и не боюсь. Правда! Ничего!- ватными губами произнесла я.
Мы встали и пошли. Ромка крепко держал меня за руку. Мы шли и шли. Небо становилось всё светлее. Наступило утро. Мы вышли на дорогу и пошли прямо навстречу двигающимся машинам. Они неслись и гудели, ослепляли нас своими фарами. Но мне было совсем не страшно. Я была уверена - пока со мной Ромка, случиться ничего не может.