Аннотация: Короткая история о поиске запаха, который возбуждал мальчика...
Запах.
Татьяна Розина, Кёльн (июль, 2003).
Всё повторялось. Снова и снова. Де жа вю. Он брал её руки в свои и приближал к лицу. Мягкие, тёплые ладошки, всегда влажные. От них парил, врезаясь в сознание, запах. Сладкий. Или горький. Вернее приторно-сладкий. Приторный до горечи. Запах полыни. Летней ночи. Коньяка. Раздавленного таракана. Он брал её руки и приближал к себе. И в глазах проплывал туман. Снова и снова. Но он никогда не мог сказать, было ль это уже раньше. Или случилось впервые. И вообще... было ли. Или он бредит. Или спит. Запах улетучивался быстро. И он трезвел. Снова видел яркие краски окружающего мира. Начинал думать. И даже понимать, что смысл слов. Но когда он брал в свои руки её ладошки... это было... было уже... когда-то...
Первый раз он увидел её, когда им было шесть лет. Вернее, ему было шесть. А ей, пожалуй, ещё меньше. Жаркое лето. В воздухе расплавилось солнце. Оно с утра появилось из-за пенящегося облачка, единственным пятнышком веселившимся на беспросветно-скучной голубизне небосвода. Появилось и плюхнулось своим толстым телом на их пыльный двор. Плюхнулось, расплескав горячие капли вокруг себя, обжигая дворовую ребятню. Десятки ног взбивали серую пыль, поднимавшуюся от земли. Она тут же оседала на потных ступнях, размазываясь невообразимыми грязными подтёками по голени.
Харитоновна вешала бельё. На длинных верёвках, протянутых от единственного во дворе дерева до гвоздя на заборе. Старуха, кряхтя, нагибалась к жестяному тазу, брала тряпку и, тряхнув ею, вытягивалась, чтобы повесить. Потом доставала из кармана фартука прищепку и щёлкала ею по белью. И снова нагибалась. И снова стряхивала. И снова щёлкала.
Он сидел на лавочке в беседке на другом конце огромного двора. Двора, зажатого пятиэтажками и деревянным некрашеным забором. Остатки краски уже не угадывались. Ободранной кожурой они слоились на досках, отпугивая прохожих. Касаться поверхности забора ему бы не пришло в голову. Он знал, что шершавая, торчащая в разные стороны лохмотьями поверхность может поранить. Харитоновна снова нагибалась. А он тупо наблюдал за движениями старухи.
Стоял июль. Может, август. И жара расплавляла не только воздух, но и мысли. Они перетекали, не складываясь в однообразную массу. Краем глаза он заметил возню. Самые непоседливые затеяли игру. Игру в войну. Мальчишки и пара девчонок носились, размахивая, кто пластиковыми саблями, а кто просто палками, оторванными от рассыпающегося забора.
Он сидел. Вдруг внутри что-то щёлкнуло. И он побежал. Побежал сначала просто так. Без цели. Без мысли. Будто внутри завёлся механизм. Завод замедленного действия. Чем быстрей он бежал, чем громче раздавался призывный крик соседского мальчишки, тем сильнее разгорались его глаза, пар выбивался из ноздрей. Сначала он бежал за всеми. И со всеми. Но потом глаза вырвали красное пятно. На серо-пыльном фоне двора яркое пятно притянуло его остекленевший взгляд. Он впился своими маленькими, но цепкими глазками, в красную точку, то удаляющуюся от него, то, наоборот, заполняющую всё пространство перед глазами. Разглядеть, что этим пятном была ситцевая юбочка на какой-то толстушке, он смог только тогда, когда догнал её. Девочка загнала себя в угол. Она, видимо, подсознательно считала, что спасёт себя от неимоверно приближающейся угрозы, спрятавшись за деревом. Из последних сил она добежала до раскидистой дворовой акации и сунулась между забором и деревом. Сунулась и застряла. Дерево, своей широкой кроной, почти касалось старого забора. Мальчик остановился так близко от неё, что их дыхания слились. От разгоревшегося лица девочки, от всего её раскалённого тела, шла горячая волна. Волна охватила его и он замер. Девочка продолжала тяжело дышать, широко открыв рот и обнажив щербатые острые зубки. Он чётко разглядел малиновый язычок. Слюни собирались в открытом рту девочки и пузырились, будто кипели от поднявшейся там температуры. Девочка сглотнула, неприятно чмокнув губами, и снова открыла рот. У неё, видимо, был заложен нос.
Мальчик увидел, как по лбу девчушки стекает огромная и жирная капля пота. Капля выползла из-под белых, туго стянутых в косички волос, и, лениво перекатываясь, направилась к рыжеватой брови. Лоб девочки, покрытый белым, едва заметным, пушком, не давал той свободно соскользнуть с него. Мальчик засмотрелся этой каплей, зачарованный ею, как когда-то в цирке блестящим шаром фокусника. Наконец, капля протянулась по брови и рухнула. Он вздрогнул.
Девочка, видимо, опомнившись, решила защищаться, и вытянула руку, желая оттолкнуть мальчика. Он успел схватить её пальцы, которые оказались на уровне его лица. И от них пахнуло. Тем сладким. Вернее сладко-горьким. Приторным. Терпким. Ударившим в нос. В лицо. Поглотившим его разум. Сожравшим сознание. Разъевшим его волю, как ржа разъедает железо. Но ржа разъедает годами, а запах околдовал его в одно мгновение. Едва коснувшись лица. Мальчик держал руку девочки, не в силах отпустить её. Сердце, только что бившееся в груди и готовое вырваться из горла, вдруг упало вниз. Он почувствовал пульсирующее биение в паху. Там что-то налилось горячим соком, и дёрнулось. Мальчик больше не видел потного лица девочки. Не видел её жёлтых веснушек, разбросанных по гладкой розовой щеке. Не видел открытой красной, рваной раны рта с двигающимся в ней язычком, кажущимся экзотическим животным, неизвестно как попавшим туда. Он лишь видел пухленькие пальчики. Ощущал лишь запах, дурманящий его. И пульсирующее движение в своих шортиках.
Наваждение окончилось, когда девочка, вырвала руку, одёрнула красную юбочку и, протиснувшись между мальчиком и забором, стала медленно удаляться. Он стоял ещё некоторое время, как парализованный, не в силах сдвинуться с места. Правая рука автоматически опустилась в шортики. Он не мог больше сдержаться и стал растирать свою плоть, которая тянула и знобила, прося о помощи.
С тех пор этот запах, дурманящий запах руки соседской девочки, время от времени появлялся в его жизни и тогда он, отрешался от всего реального мира, погружаясь в магическое и необъяснимое блаженство ирреального состояния.
Девочка вскоре переехала жить к бабушке, и во дворе не появлялась. Он пошёл в школу и забыл о случившемся. В школе шла обычная суета и возня. Девчонки не интересовали его. И ощущение томящейся тяжести в паху не беспокоило.
Но однажды... он взял её ладошку. И потянул к своему лицу. Он держал влажную руку девочки около самого носа и пытался вдохнуть её аромат. Что это было? Полынь? Корица? Пот? Мальчик боялся открыть глаза. Открыв, спугнуть видение запаха. Он пытался продлить свой сон. Ему хотелось ощущать этот запах. Запах ковыряющий его подкорку и дёргающий плоть. Он снова и снова вызывал его. И горячая волна снова окутывала, как тогда... много лет назад... в пыльном дворе его детства.
Он носился с воспоминанием этого запаха, боясь его растерять. Ему стало казаться, что он забывает его. И, раздумав немного, решил поискать ускользающий из памяти запах. Мальчик твёрдо помнил, что искать его нужно в руках. В женских, вернее, девичьих ладошках. Именно они дадут питание его вожделению. Одноклассницы к тому времени вытянулись. И превратились в молоденьких газелей. Они носились по коридорам школы, всё ещё по-детски вереща. Но многие бросали многозначительные взгляды на мальчишек, заигрывая с ними, привлекая внимание к своим появившимся женским прелестям. Он с интересом заметил, как у некоторых появились грудки. У одних они торчали острыми пупырышками из-под тонких блузочек, словно бородавки на гладкой поверхности. У других, более полненьких, выросшие припухлости выпирали мясистыми горками, вызывая желание их потрогать. Он любил рассматривать девчачьи спины. Сидя на последней парте, он порою забывал про урок, увлекшись своим любимым занятием. Он видел, как через прозрачные нейлоновые блузки, просматривались полоски бюстгальтеров. Они врезались в тело девочек, чётко прорисовываясь через ткань. Иногда мальчик представлял, как расстёгивает лифчик и проводит рукой по спине одной из тех, кого видел перед собой. Рука его скользила по спине и медленно переходила под мышками вперёд. Воображение усыпляло, но того эффекта, которое он испытал, когда почувствовал запах руки соседской девочки, не возникало.
Мальчик стал волноваться. Запах ускользал. Ему так не хватало его. Этот дурман необходимо было возродить. Срочно. Найти его. Уловить. Впитать. И запомнить. И держать. Чтобы снова провалиться в чёрную пущу, где красными пятнами кружились звёзды. Звёзды с желтыми хвостами. Они жгли его и холодили одновременно. Он падал вниз, будто на качелях-лодочках, в городском саду. Душа ухала в пятки. И снова взлетала, когда лодочки взмывали ввысь. Он перестал учить уроки. Разговаривать с дружками. Ему не давал покоя запах. Который нужно было найти.
Наконец, он решился. Это была миленькая девочка из его класса. Тонкая стройная фигурка, длинные ноги, красивые кисти рук. Именно они притягивали его внимание.
- Да... эти руки обязательно должны пахнуть, - думал он.
Однажды он предложил девочке проводить её домой. Она согласилась. После школы они безмолвно шли по улице. Ему нечего было сказать. Да и не хотелось говорить. Сама по себе девочка не манила его. Он ждал лишь момента, когда сможет взять её руки в свои. И понюхать. Около подъезда, он протянул ей портфель, который нёс всю дорогу. Одной рукой она перехватила сумку, другую протянула ему.
- Спасибо, - вяло проговорила она, держа ладошку для пожатия.
Он сглотнул слюну. Девочка хмыкнула, собираясь, видимо, уходить. Но он успел схватить её руку и, чуть пожав длинные и холодные пальцы, не выдержав, потянул их к лицу. Испугавшись, она дёрнулась, желая вырвать свою руку из его крепких пальцев. Но он изо всех сил сжимал её и тянул. Когда рука девочки почти коснулась его лица, из сжатого кулака мальчика едва торчали кончики пальцев. Он потянул носом, вдохнув всей силой своих лёгких... но ничего, кроме остатков яблочного мыла, ему услышать не удалось. Девочка, наконец, вырвала свою руку и с криком "Идиот" побежала домой.
Ночью он покрылся испариной. Липкость проступала из всех пор, вызывая брезгливость. В душе поселился страх. Страх, что найти потерянный запах будет не так просто. Он понял, что не каждая девичья рука пахнет так, как пахла пухленькая ручка, с обкусанными ноготками.
Мальчик перестал остерегаться. Он использовал любую возможность, чтобы схватить чью-то ладонь и поднести к лицу. Его ожидания рассыпались, наткнувшись на чужие запахи. Это были запахи пыли, запахи только что съеденного персика, или запах лака, которым покрыли ногти. Он отчаялся. И понял, что помочь ему может только одна. Та, чьи руки пахли этим сладким. Приторным. Дурманящим запахом. Запахом, заставляющим терять рассудок.
Однажды... снова было лето. Испепеляющая жара опустилась на город, выжигая и без того пустой двор. Харитоновна давно умерла. Бельевую верёвку сорвало ветром. От забора почти ничего не осталось. Подрастающие пацаны доломали остатки полурассыпавшихся досок. Акация по-прежнему стояла, гордым видом возвещая, что всё в жизни преходяще. Всё, кроме неё. Старая беседка, перекосившись, имела жалкий вид. И, возвышавшееся во дворе дерево, продолжая каждый год раскидываться свежей зеленью, действительно источало жизнь, по сравнению с мёртвой подгнившей деревяшкой.
В то лето он закончил школу. И превратился в худосочного, прыщавого переростка. Детство уже махнуло хвостом и исчезло в том углу, где старая акация окончательно срослась с куском забора. Но до сих пор, он так и не нашёл ту, чьи руки пахли тем загадочным запахом. Запахом, витавшим вокруг. Но ускользавшим и растворявшимся в воздухе каждый раз, когда казалось, что он вот-вот его поймает.
В тот вечер он, рассеянно поглядывая из своего, засиженного мухами окна, ковыряясь в гречневой каше и размазывая её остывшую массу по краям тарелки, неожиданно увидел её. Она выросла и увеличилась в размерах. В общем-то, это была всё та же девочка, только крупнее. На её голове всё также плотно зачёсанные волосы переходили в две тонкие косички. Они тоскливо болтались, едва касаясь кончиками-метёлочками её широких плеч. Лицо, усыпанное веснушками, выглядело вполне довольным.
Он дёрнулся. Тарелка соскользнула, упав со стола на пол. Остатки каши размазались по коричневому линолеуму. Мальчик на мгновение задержался, размышляя, убирать или бросить. Поднялась, почуяв неожиданную добычу, кошка. Слегка коснувшись его ноги, видимо, выражая благодарность, она, мерно урча, приступила к еде. Выскочив из квартиры, он чуть не сбил девочку, уже входившую в подъезд.
- Привет, - бросил он ей, не зная, что сказать.
Девочка стояла совсем близко. И как много лет назад дышала ему в лицо. Рот её на этот раз был закрыт. Она жевала жвачку, монотонно двигая челюстью. Некоторое время он заворожено смотрел на живые толстые губы девочки, которые она вытягивала трубочкой вперёд, видимо, растягивая во рту мягкую резинку.
- Привет, - не открывая рта, ответила она.
Девочка продолжала стоять, сверля его своими круглыми глазками.
- Приходи сегодня в беседку, в десять... - прошептал он. Голос не слушался и сипел в глубине, не прорываясь наружу. Но она услышала, и как-то неопределённо поведя плечом, но так ничего и не ответив, двинулась в черноту подъезда.
Он едва мог дождаться ночи. Долгий вечер тянулся бесконечной патокой, растекаясь по оконному стеклу. Мальчик выглядывал во двор и беспокоился, что темнота никак не наступает. Ему казалось, все рассматривают через окна, выходящие во двор, вросшую в пыль беседку. И все обязательно увидят, как он пробирается туда. И будут смеяться над ним. Над ним, спрятавшимся там с этой неприятной толстухой. Мальчик даже слышал хор голосов, издевательски гогочущим ему в спину.
Но к десяти ночь рухнула на город. Рухнула неожиданно быстро. Как это бывает на юге. Иссиня-чёрное небо окутало тайной и двор, и беседку. Рассмотреть уже что-то было невозможно. Тусклые лампочки, болтающиеся на скрюченном шнуре над подъездами, не могли осветить ничего, кроме входа. Большой неоновый фонарь, торчащий посреди двора, давно перегорел. И двор погрузился в непролазный мрак. Было начало августа и молодой месяц тонким серпом, едва зацепившись в самом уголке небосвода, не излучал света. Волнение забило тревогу. Что-то учащённо застучало внутри, распирая рёбра.
Когда мальчик зашёл в беседку, он не увидел, а скорее почувствовал, что девочка там. Он не различал сначала ни малейшего движения, ни крошечной чёрточки её тела. Но сразу услышал её запах. Запах, наполнивший собой всё вокруг, и приглушивший остальные запахи ночи. От предвкушения удовольствия сердце встрепенулось, черкнув по нутру своими тонкими крылышками. Девочка сидела, повернув голову в его сторону. Глаза мальчика привыкли к темноте, и он смог хорошо рассмотреть её. Она сидела, ссутулившись, и широко расставив ноги в резиновых сланцах. Толстые пальцы рук, сцепившись замком, мирно лежали на круглом животе. Он присел рядом и немного боком. Дыхание участилось и показалось, что он не может с ним справиться. Он задыхался, будто только что гнался за девочкой. Как тогда. Много лет назад.
Некоторое время они сидели в полной тишине, пристально глядя друг на друга. Наконец, он взял её ладошку и протянул к своему лицу. Девочка не сопротивлялась. Она терпеливо дала ему разглядеть свою руку. Её ладонь была прежней. Всё такой же полной, напоминающей подушечку, потной, липкой, и... благоухающей. Притягивающей и парализующей. Он вдыхал её запах и чувствовал, как сознание отключается. Другой рукой он стал гладить девочку. Не отдавая отчёта, просто елозил по её телу. Его пальцы чувствовали ткань платья и горячее дрожащее желе под ним. Голова кружилась всё сильнее, и всё сильнее он проваливался в свою фиолетовую пропасть. Пропасть блаженства. Пропасть катания сознания на качелях-лодочках.
- Откуда? Почему? - едва слышно проговорил он.
- Что... откуда? - отозвалась она.
- Откуда этот запах?
Девочка не ответила. Только слегка столкнула его со скамейки. Мальчик соскользнул на пол, и оказался на коленях между её ног. Девочка свободной рукой потянула на себя подол широкого платья, оголив белые мясистые ноги. Она поднимала юбочку всё выше. В темноте ночи, он не мог видеть почти ничего. Но почувствовал, как девочка, томно застонав, ещё сильнее развела свои бёдра в стороны. Вместе с этим движением в его лицо с неимоверной силой ударило тем запахом, который он с такой страстью искал. Так долго искал. И не находил. Запах поглотил его. Сожрал. Раздавил. И вознёс к небесам. Запах был таким резким, что на какое-то мгновение мальчик потерял сознание.
Утром впервые за многие годы он проснулся счастливым. Страх остаться без удовольствия чувствовать этот запах оставил его. Мальчик отчётливо понял, что не сможет жить без этого запаха. Но также понял он и то, что запах, который он так долго искал, это не запах женских рук. И не запах соседской толстухи. Он, наконец, понял, что это запах женской плоти, вожделения. Запах самки. Запах, без которого он никогда не сможет быть счастливым.