Удивлены? Думали встретить чудовище с клыками? Зря, я не такая. Да, приговорили к пожизненному. Как серийную убийцу. Сколько? Три десятка без одного. Нет, с приговором не согласна. Я тут три года. Говорят, что могут выпустить, если четвертак отсидишь. Значит, еще семь раз по три осталось. Мне тогда как раз семьдесят стукнет. Ага, юбилей, можно сказать. Если доживу. Но лучше не дожить, чем сразу из тюрьмы в интернат для престарелых, да только уже не медсестрой, а пациенткой. Между прочим, меня больные любили. Я внимательная была, аккуратная... Подмыть там, белье сменить или укольчик - это всегда пожалуйста.
Да, всю жизнь на одном месте. Двадцать лет мне было, когда туда пришла. Молодая еще совсем. Почему в дом престарелых? Ближе всего к дому оказался. Считается, что я за городом живу. Но это так только считается. На автобусе четверть часа, если все нормально. Раньше с родителями жила, теперь одна. Замужем-то? Была, конечно. Три года в браке. Потом разбежались. Он алкоголик оказался. А потом как-то не сложилось. Словом, бобылка. Вся жизнь, можно сказать, прошла в гериатрии, как прошли Азорские острова. А чего вы удивляетесь? Я стихи люблю. С детства любила.
Ну, так вот. У нас два отделения - женское и мужское. С мужиками полегче - их меньше. А женское под завязку забито. Мы уже в палаты по две лишние кровати впихиваем, а все равно не хватает. Говорят, ума палата. У нас с этим плохо. Половина - просто растения. А другие в маразме. Бывают, что и в своем уме, но редко. Вот их и вправду жалко. Они обычно чистенькие, сами умываются, книжки даже читают. Родственники поначалу наших бабушек и дедушек навещают. Потом все реже и реже. А то вообще забывают. И они у нас годами лежат, совсем брошенные. Да и зачем навещать, когда они уже родных детей не узнают? Зато в головах у них сплошные романы. Я сама бы не поверила, но все почти сексуально озабоченные. Как нового старика привозят, тут они все прихорашиваются, губы красят, растительность на лице и из носа выщипывают. Норовят перед новеньким во всей красе предстать. Кто своим ходом до мужской палаты добирается, кто на коляске, а кто - чуть ли не ползком. Ну, и поехало. Тут тебе и любовь, и свидания, и ревность. Дерут друг дружке косицы, царапаются. Откуда только силы берутся? Смех да грех! Хотя до греха-то обычно не доходит, но всякое бывает. Я об этом распространяться не хочу...
Да, работа тут не сказать, что легкая. Но хуже всего, если в твою смену кто-то умирает. Тогда начинается - пациенты неспокойные делаются, а еще бумажки, выписки и все такое. Кровать перестели, одежду на склад или родственникам. Вот родственники - это самое неприятное. Они, может, годами не навещали. А тут начинают скорбеть, слезу точат. Я с детства слез не переношу. А иные еще претензии предъявляют. Мол, бедная моя, в такой грязи жила. Простыня неделями не меняна, вся в пятнах, в крошках и волосьях. И запах им, видите ли, плохой. Словом, не дай бог, если в твою смену кто помрет.
А у меня как назло талант открылся. Странный такой. Я стала чувствовать, кто - не жилец. Кому время пришло отходить. Дня за два всегда видно. Хотя объяснить не могу. Лицо у них становится такое... отрешенное. Как облака. Сначала я себе не поверила. А потом смотрю - нет, точно. Почти всегда угадывала. Вот тут мне и пришла эта мысль. Раз все равно ей или ему умирать, так чтоб не в мою смену. Чтобы слез родственничков не видеть и претензии их не выслушивать. И стала я в конце своей смены укольчик таким делать. Обычный вроде укол, никто и не заметит, а человек через несколько часов умирает. Во сне и без боли. Просто засыпает, как обычно. Но уже не просыпается. Именно что отходит. Может, это и нехорошо. Вроде как я их убила. Но им-то без разницы - днем позже, днем раньше. Зато я в этот день выходная. Другие сестры и нянечки даже мне завидовали. Мол, везет тебе, как кто умрет, так не в твою смену.
Нет, особой вины не чувствую. Поначалу немного переживала. Жалко их было. Но потом придумала. Стала из пластилина фигурки их лепить. Маленькие, сантиметров десять. Ручки, ножки. Как бы в память о них. И себе на память. Я с детства лепить любила. А тут - сам бог велел. Старалась, чтобы похоже. И знаете, обычно получалось. Иногда ночью проснешься, когда луна в окно, даже жутковато становилось. Будто они живые. На всякий случай я еще стала имена их писать и фамилии. А потом булавками эти бумажки аккуратно к фигурке крепила. Получалось, как у футболистов. Только без номеров.
И знаете, я постепенно так к этим куколкам привязалась, будто к своим детям. На работе по ним скучаю. Домой прихожу и начинаю их тютюшкать. Девочкам (я их девочками звала) платьица новые из цветной бумаги вырезала, мужичкам - кепочки или колпачки. А когда укол делала, в тот же вечер новую куклу лепила. А на следующий день мы устраивали пир на весь мир. Я их усаживала вокруг игрушечного столика и потчевала понарошку разными вкусностями. Так хорошо было! И не поймешь, поминки или именины. Да и какая разница. Мы всегда отмечали и появление новенького, и дни рождения и смерти каждого. У нас по нескольку раз в месяц праздник был. Потом, когда их слишком много стало, пришлось стол побольше купить, чтобы все уместились. Я и теперь по ним скучаю. У меня ведь и любимчики были. Хотя я им виду не показывала, а со всеми была ровная. Я сколько раз тюремному начальству прошение писала, мол, разрешите мне хоть двух в камере держать. Не разрешают!
Вот из-за этих кукол я и погорела. На свой день рожденья пригласила домой несколько сослуживиц. А кукол на полочку поставила и занавеской прикрыла. Но одна полезла и говорит, мол, какая красота! Тут все начали ахать да охать, а потом кто-то вспомнил, что это все поумиравшие у нас за последний год. Ну, да, говорю, я это в память о них и слепила. Но, видимо, они смекнули, что к чему. И стукнули. Тут началось расследование, и тогда все раскрылось. Шум поднялся страшный. В газетах об этом писали, интервью у меня брали - вот как вы. Даже телевидение приезжало. Охранники смеялись, мол, ты теперь мировая знаменитость. Потом все затихло. Но недавно письмо пришло из Англии. Какой-то богач предлагал пятьдесят тысяч фунтов за "всю коллекцию" (слово-то какое!). Я ему отписала, что хоть их у меня 29 штук, ни одну не продам - ни за пятьдесят тысяч, ни за миллион. Это ж все равно как родное дитя продать, прости господи. Верю ли я? А как же. Без веры и жить не стоит.