У открытого окна сидел, благодушествуя, некто Сергей Сергеевич Сухоруков. Он с чувством вдыхал слегка сыроватый весенний воздух, попивая чаёк. Будучи в состоянии душевного размягчения Сергей Сергеевич жмурился, вяло дул в чашку и всякий раз, несмотря на предпринятую осторожность, обжигал язык. В некотором отдалении в креслах важно восседал здешний дворник и хрустел сушкой так, что казалось, вот-вот на пол посыплются осколки зубов. Но дворник грыз, сопел, прихлёбывая чай, молчал и пребывал во здравии, с целёхонькими зубами. Кроме Сухорукова и дворника в комнате не было никого, если не считать мух, оживших под пригревающим солнцем и теперь лениво ползающих по грязным оконным стеклам.
Сухоруков слыл чудаком. Ходили к нему какие-то люди весьма приличного вида, о чём-то шептались, советовались, и почему-то этого было достаточно для его материального благополучия. Впрочем, заглядывал к нему на огонёк и всякий сброд, двери его дома были открыты каждому.
Сергей Сергеевич имел вид человека пожившего, но следящего за собою, чего нельзя было сказать о жилище. С виду малогабаритная квартирка его была полной противоположностью хозяину. Она выглядела скверно, и человек несведущий мог подумать, что хозяин ведёт подлый образ жизни. А это, как выяснится позже, было совсем не так. Если в квартире, по его собственному выражению, главенствовала "рапсодия" - бессвязность чувствовалось во всей обстановке, то в голове у него звучала "симфония". Мысли текли в нужном направлении да так, что мало кому приходило в голову в чём-либо не соглашаться с доморощенным мудрецом. Был только один человек кто не верил ни единому слову Сухорукова, и этим человеком был дворник, с раскрасневшимся медью лицом, втягивающий в себя обжигающую мутно-коричневатую жидкость.
- Ты, Сергеич, погодь чуток, не гоношись. Чего удумал! Красота у него во-вторых. На кой ляд она мне... - и действительно дворник выглядел так себе: изрытая оспинами красная физиономия мало у кого вызвала бы прилив приязни к этому субъекту. К тому же недельная щетина острыми пиками торчала со щёк и подбородка, придавая законченность неприглядному виду "мастера чистоты" (так он значился по штатному расписанию в домоуправлении).
- Именно! Здоровье, красота, а уж после нажитое добро, - нехотя отозвался Сухоруков. Ему недосуг было развивать дискуссию о малозначимом предмете. К тому же на улице показался жилец сверху, вечно пьяненький Гаврилыч, на некоторое время развлёкший Сухорукова. Гаврилыч, тщедушный тип неопределённого возраста привязался в поисках правды к ветхой старушонке, тащившейся по своим делам неведомо куда. "Захламили, намусорили, а убирать некому, - вещал сосед. - Это же в пьяном виде честному человеку и по двору не пройти!". Сухоруков поразмыслил, в чём-то усомнился и оторвав взгляд от уличного зрелища и просыпающейся природы за окном поворотился к дворнику: - Впрочем, не ясно каким способом нажитое. Гм... Вопрос! А что же первично? Без богатства, как известно, здоровья не обретёшь. Значит богатство - всему голова. Так что ли получается?
Предмет разговора с полоумным дворником сделался Сухорукову интересным. Конечно же не сам разговор с этим недотёпой, а игра ума увлекала его. Ему нужна была в эти минуты только чья-нибудь живая душа, перед которой можно излить поток нахлынувших умозаключений, как говорят, артист без зрителя не жилец.
А в голове уже кружились мысли. Хотелось вылить сарказм, что скапливался в его душе все последние дни. Казалось, ещё вчера соседи да и те, с кем волей-неволей приходилось общаться по житейским пустякам - сплошь милые люди. Даже Гаврилыч, умудряющийся всякий раз после крупной попойки затопить ему кухню, был по сути человеком не вредным, иногда даже полезным. Теперь же запросто трудно было решить любой вопрос из тех, что усложняют быт обывателя, а прежние люди по большей части переродились в невыносимых существ. Кругом возникали стены меж ним и решением любого вопроса. Вид они имели скуксившейся в фальшивом участии физиономии того, кто вершил делами. С каждым днём физиономий становилось всё больше, а дел разрешимых - меньше. Всякий раз лукавый глаз вершителя выдавал тайное желание его - поживиться. И измученному Сохорукову приходилось лезть за кошельком, заметно худеющим после улаживания вопроса. Столь низкое человеческое падение поначалу слегка забавляло его, было время, когда он находил в этом явлении немалое удобство. Ведь стоило прошуршать ассигнацией и мёртвое дело мгновенно двигалось. Порою малою толикой средств обеспечивал себе он посредством хитроумной комбинации приличный капиталец. Но теперь, когда он наблюдал за алчущими мордами негодяев ему становилось нехорошо, ибо дух людской достиг уже того предела, за которым человеческое начало меркло. Поняв это раньше многих других он терзал себя думами о страшном грядущем, но выхода из тупика не видел.
Тут поток его грустных мыслей прервался. Со стороны кресел послышались всхлипывания, бульканья, и звуки, понять которые не взялся бы никто - что-то развеселило дворника. Затем какофония резко прекратилась и до боли знакомый голос услышал Сухоруков. Настолько знакомый, что в первое мгновение ему показалось: не свой ли собственный голос слышит он. Но говорил всё же дворник, в несвойственной себе манере он рёк:
- Мысли твои все знаю, дружок. Не тревожься. Как говаривали в старину, мол, не стреляйся глупый, там кто-то, лето, один хрен, возвратится, а посему следует тебе оставить дурость свою и заняться хозяйством. Русскому человеку предписано картошку растить и прочий овощ, а тому кто шибко задумываться начнёт, того поправим быстро. Это у каких-нибудь немцев заведено так, чтоб каждый занимался своим делом. У нас все должны делать всё. Оттого-то ничего путного и не получается. Усёк, грамотей? - свирепое лицо дворника разогнало остатки благодушия Сергея Сергеевича. Он по-новому взглянул на визави, силясь вспомнить, как собственно зовут этого типа.
- Кузьмичом, - тут же подсказал дворник и снова впился крепкими зубами в сушку. - Ты вот за умного человека почитаешься в округе, а растение не поливаешь. Растение без воды жить не может.
Сухоруков проследил за взглядом Кузьмича и убедился в его правоте. На подоконнике сиротливо стоял глиняный горшок с пожелтевшими острыми листьями алоэ, утерявшими былую мясистость.
- Ты... ты кто? - с трудом выдавил из себя Сергей Сергеевич. - Это же форменный феномен какой-то!
- Ты, Сергеич, форменный болван. А я пришелец, - отхлёбывая из чашки отозвался Кузьмич.
- А дворник кто? - поглупевшее лицо хозяина выглядело уморительно: вытаращенные глаза, открытый рот, выражение испуга сменялось выражением растерянности и снова испуг каменной маской наползал на застывшую физиономию. Но дворник не смеялся. Он продолжал сосредоточенно поглощать сушки, запивая их чаем.
- Вот наблюдаю я вас землян, давно наблюдаю ... Может уже с месяц, а может и того больше. И что же? А ничего! Пустое вы природное явление. И это очень правильно! Не хватало, чтоб бодливой корове Бог ещё и рога бы дал. Оттого-то и расселюсь я тут. Жить здесь буду! Заведу тут отечество своё помаленьку. Всё польза для аборигенов какая-никакая...
- Ха-ха-ха, - залился Сухоруков деланным смехом, - ты, Кузьмич, случаем не пьян? Нехорошо. С утра набираться так - не хорошо, - впрочем, не было у Сергея Сергеевича уверенности в том, что дворник пьян. Точнее совсем наоборот, он был абсолютно уверен в его трезвости. Но огонёк слабой надежды забрезжил перед ним, стоило только предположить нетрезвость странного типа. В этом случае всё укладывалось в привычное русло течения жизни. Поэтому-то Сухоруков желал обмануться, невзирая на услышанное.
Между тем дворник с бесстрастным выражением лица махнул рукой и в углу комнаты образовалась куча хлама. Всякая дрянь наполняла её. И дрянь эта не была статична. Куча беспрестанно шевелилась, из неё на поверхность выныривали отслужившие свой срок баллончики из-под аэрозолей, куски штукатурки, обрывки газет... В общем всё то, что является содержанием обычного мусорного контейнера теперь чудесным образом было вывалено в квартире. Но странную особенность успел отметить Сухоруков. Мусор не касался пола. Он как бы расположился на невидимой магнитной подушке и плавал в воздухе не нуждаясь в опоре.
- Вот она, сама квинтэссенция жизни существ думающих, - сказав, дворник пружинисто поднялся с кресел и возлёг на образовавшуюся кучу. Кузьмич в блаженстве закатил глаза и заухал, закряхтел от удовольствия. - Везде теперь будет так. По всей планете... Приблизительно также и в башках ваших - мусор один. Между прочим, вся эта дрянь есть порождение жизни только одно человека в течение месяца. Вот так живёт абориген и гадит... И ты знаешь кто этот человек? Ты!
Сергей Сергеевич встряхнул головой и всё вернулось на прежние места. Дворник молча пил чай, никакого горшка с алоэ, а тем более мусора не было и в помине. "Привидится же такое", - мелькнуло в его голове.
- Гм, Кузьмич, а ты ... это... когда собственно утроился на работу. Что-то раньше я тебя не замечал.
- Так с месяц уже будет. Раньше-то я в другом месте мёл, а теперь вот перевели. Говорят, на повышение, - серьёзное лицо дворника свидетельствовало о том, что так он себе и представляет повышение, и никак иначе. - А ты, Сергеич, откель узнал, что я Кузьмич? Об имени моём ни одна душа не ведает в здешних краях, - добавил он, позабыв, что минутой раньше назвался.
Охая и покряхтывая, дворник поднялся с кресел. Он поставил чашку на подоконник, туда, где минуту назад Сухорукову померещился горшок с засыхающим алоэ. Чашку Кузьмич пристроил как-то неловко, на самом краю. Казалось, что одно неосторожное движение и она рухнет вниз, на пол, чтоб вдребезги разлететься на мелкие фарфоровые частички. Сергей Сергеевичу стало жаль чашки и он уже было сделал движение, чтоб обезопасить её от случайности, но в это самое время на край её села жирная муха. Это была муха из тех, что во множестве ползали по оконному стеклу, разминая свои застоявшиеся лапки. Теперь одной из них взбрело проверить работу крыльев, она вспорхнула, но с непривычки пролетела совсем немного. Почувствовав утомление муха решила передохнуть и ничего для посадки лучшего не выбрала, как край фарфоровой чашки, так безрассудно оставленной Кузьмичом. Центр тяжести сосуда изменился и он полетел вниз.
Стон вырвался из груди Сухорукова. Ему еще предстоит свыкнуться с очередной утратой, а сейчас полные страдания глаза его следили за приближающейся развязкой. Но, о, чудо! Не долетая до пола чашка остановилась, она словно застыла в воздухе.
- Встречный гравитационный поток, - донёсся до него собственный мрачный голос, но исходил-то он опять из Кузьмича! Наконец Сухорукову явилось объяснение странного общения - телепатическая связь. - Локальная зона турбулентного завихрения. Стоит приложить небольшое усилие и предметом можно управлять как заблагорассудится, - дворник стоял в некотором отдалении от подоконника и с видимым напряжением смотрел на чашку, - но стоит на мгновение отвлечься, как тут же контроль теряется.
И действительно, когда Кузьмич перевел взгляд на ошарашенного Сухорукова чашка незамедлительно продолжила свой недолгий полёт. Один из осколков довольно сильно саданул под колено оторопевшего хозяина.
- Значит ты, Кузьмич, замаскированный пришелец... - прошептали посиневшие губы Сергея Сергеевича. - Выходит ты поработить решил всех нас...
- А как же! Человеку не рабом быть никак нельзя. Душа у него сконструирована так, что не подчиняться он не может. Иначе заболеет он - человек, то бишь. Принять решение какое-нибудь, а то и вообще думать самостоятельно, для человека крайне вредно, ибо не свойственно его сути. Непосильное это для него бремя. Встречаются отдельные особи, которые пытаются мыслить, понять саму первопричину, истину бытия. Но я таких отслеживаю и нейтрализую. Зачем нарушать гармонию мира раба? Не надо её нарушать. Вот я к тебе, Сергеич, давно присматриваюсь. С одной стороны ни то ни сё, а с другой, мыслишками глупыми балуешься. Вред ты не только себе наносишь, но и всему прочему рабскому сборищу. А мне жить здесь... Так что пойми меня правильно. Человек ты симпатичный, но шибко вредный, жить мешающий. Обязательно, понимаешь, надо присматривать за тобой и прочими, чтоб дряни какой не сотворили, - при этих словах Кузьмич извлёк из кармана небольшую блестящую раковинку очень похожую на морскую ракушку рапаны. - Полезная вещица, вот погляди, как она действует.
Приладив её к подоконнику, там, где минуту назад стояла чашка, он отошёл в сторону. И тут же фарфоровые осколки начали исчезать с пола. Можно было угадать по едва уловимому упругому ветру, что они, расщеплённые на атомы, скрылись внутри ракушки.
- Мечта дворника! - прокомментировал Кузьмич. - Эта штуковина - реальна, всё остальное галлюцинации. Весь этот окружающий мир всего лишь сон. Лёгкое видение. Так что не бери в голову.
- Значит всех свободы воли лишишь, а меня так и вовсе...
- Нет её свободы воли-то, нет. Оттого и ответственности людишки за свои действия не чувствуют. Какая на человеке вина, коли он не волен в своих действиях. Вот у растения воля имеется, она во влечении по возбуждению проявляется. У животного - в реализации желания. Существо мыслящее выбирает в соответствии с идеей*. А человек выбрать-то ничего как раз и не в состоянии. Оттого всякая особь людская, коя способна выбирать решение потенциально опасна. Для меня опасна, для моего спокойствия. Впрочем, много слов. Всё пустое. Чаи гонять хоть и приятственно, но пора и честь знать. Теперь за тебя, Сергеич, примемся. Пора, братец...
Сухоруков словно пробудился ото сна. Не зная, что надо делать и как, он, повинуясь звериному чувству самосохранения, кинулся к ракушке. Теперь он был проворнее. Машинка, уничтожившая осколки чашки, была зажата в его руке. Он без колебаний направил её на Кузьмича, на лице которого, впервые за время их знакомства, Сухоруков увидел выражение удивления. Не страха, а именно удивления. Пришелец-дворник, видимо, никак не мог предположить такого вероломства со стороны Сергеича-раба. Через мгновение всё было кончено. Холодный упругий ионизированный поток устремился внутрь блестящей "рапаны", и Сухоруков остался один. Будто бы и не было дворника, ничто не напоминало о нём. Только зажатая в потной ладони машинка свидетельствовала о том, что произошедшее было явью.
- Неужто, особенной милости Николая Чудотворца удостоился я? - шептал Сергей Сергеевич. - Уберёг. Уберёг от лиха, от смертушки. И ведь не только меня, но всех нас прочих...
Сухоруков обессилено рухнул. Прижавшись спиною к стене он сидел на полу и бессмысленно смотрел на кресло, в котором недавно сидел пришелец. И тут иглою пронзила его мозг мысль: "А что если Кузьмичом дело не ограничивается? Что если этих дворников по земле шастает неизвестно сколько? Тогда как поступить? А может они всегда здесь были?". Рука машинально потянулась к ракушке, лежащей рядом с ним.
За окном разгорался день, самый чёрный день в его жизни, а может и в жизни всего человечества. Но человечество не ведало о приближающейся катастрофе и безмятежно существовало по раз заведённому порядку. Детский смех, донёсшейся в эту минуту с улицы, особенно сильно способствовал падению духа Сухорукова. В какой-то момент он отметил нарастающий шёпот истекающий отовсюду. Его звуки наполнили голову, как ящик заводного органчика. Какие-то обрывки фраз: "Тщета их жизни очевидна, ибо весь смысл её сводится к поиску смысла...", "Вся команда в сборе? И шкипер здесь? Хорошо...", "Какая наивность, полагать будто бы человек есть нечто большее слагаемых его органов, членов, чувств. Мирочувствие его приземлено и сводится к удовлетворению животных начал...", "А ведь штурман-то наш того, аннигилировал...". Голоса эти теснили все прочие мысли Сухорукова, мешая сосредоточиться. Он вскочил, заметался по комнате и ринулся вон из неё. Ворвавшись на кухню он обнаружил толпившихся там людей. Их было пятеро и все они походили своими красными, изрытыми оспинами физиономиями на исчезнувшего Кузьмича. Двое из них посасывали вонючие сигарки и кислый дымок тут же защекотал в ноздрях. Сатанинские голоса прекратили ему досаждать, облегчающая тишина окутала его. Пятеро свирепых лиц Кузьмичей сливались в единое красное пятно перед его взором, множа поток ненависти исходящий от каждого в отдельности.
- Полагаю, этому субчику следует создать условия гипоксии, дабы помучился напоследок. Процента два-три кислорода от нормы приведёт его в порядок. Вечный порядок, - в руках у злодеев-пришельцев возникли не известно откуда взявшиеся кислородные маски, которые с проворностью были напялены на мерзкие их физиономии.
Сухорукову показалось, что слова эти были сказаны хором, всеми Кузьмичами одновременно. Впрочем, на детали отвлекаться времени не было ни минуты. Он вдруг почувствовал удушье. Лёгкая судорога пробежала по всему его телу. Перед глазами поплыло, кругом всё завертелось, ещё мгновение и обморок овладел бы им. Но последним усилием воли он поднял руку с зажатой в ладони ракушкой, и в тут же минуту повеяло очистительным озоновым ветерком...
* Философ В. Соловьёв "Критика отвлечённых начал".