Андрей, Александр Руб : другие произведения.

Черная кошка, белый кот или Эра милосердия - 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.63*59  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Начато 02. 10. 12
    Он не мог предупредить Сталина, что война начнется 22 июня. Он не мог польстить Берии титулом лучшего кризисного менеджера 20 века. Ему нужно было просто выжить в трудные и тяжелые послевоенные годы. Выжить и сделать хоть что-то для Родины.
    Он выжил. Он сделал...
    Легенду о "Белой Стреле" он постарается воплотить в "БЕЛОЙ КОШКЕ"...
    Как понимает и как сумеет...
    Долго думал я, в каком же жанре я пишу? Сейчас догадался. Если раньше был - соцреализм, то я наверное пишу в жанре - альтреализм... Если тут наш "попаданец". И не стесняйтесь - тыкайте в оценки!
  
  
  
  Андрей и Александр Руб
  
   'Черная кошка', белый кот или 'Эра милосердия' - 2.
  
   Часть 1. Начало.
  
  
  
  
   Глава 1.
  
  
  
  
   Мерилом справедливости не может быть большинство голосов.
   Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Я медленно выплывал из душного дурмана беспамятства. С неимоверным трудом поднимались склеившиеся веки. Было ощущение, что к ним привесили многотонный груз. Наконец я смог их разорвать. Перед глазами маячило смутно различимое белое пятно.
   Потолок...
   'Странно... с совсем незнакомыми мне разводами...'.
   Слабость в теле неимоверная... рук не могу поднять и во рту поселилась великая сушь...
   'Это что ж за похмелье-то такое...? Что ж я вчера пил-то? Не помню ни черта! Так вроде я вчера не пил... или это было позавчера?', - память наглухо отказывалась работать. На этом мои мысли и закончились. Сбоку кто-то застонал. Попытавшись повернуть голову, чтобы посмотреть, я получил такой разряд боли в голову, что с коротким стоном провалился в блаженное беспамятство.
   Новое 'пробуждение' принесло все ту же муть - рваные пятна размытого белого, которые чуть спустя собрались во всё тот же потолок с незнакомыми разводами. Неимоверное усилие, чтобы собраться и посмотреть... - снова сожрало все силы. Запекшиеся губы никак не хотели выдавить из себя хоть звук. Язык сухим рашпилем ворочался во рту.
   Сил не было - совсем. Глаза закрылись.
   'Все-таки я отравился водкой... Помру, наверное, скоро', - привычно и бодро пошутил я. Привычная шутка - успокоила.
   Мысль о скорой смерти оставила лишь серый налет равнодушия перед коротким ужасом возможного и уже наверное привычного мне - 'Ничто'. Проложила к нему зыбкий мостик.
   'Нет, не умрешь ты скоро...', - послышался вдруг горячечный шепот умирающего кого-то. Кого-то, кого я ощущал почему-то неимоверно близким.
   А у меня было чувство дежавю. Я сам себя начал убеждать - 'Все нормально... Это просто 'белочка' от 'паленой' водки... А я просто рехнулся'.
   'Да, нормальный ты! Ты жить будешь - долго. Я знаю!', - кто ответил мне внутри меня. 'Помираю я, брат...', - горячечный шепот заторопился сказать что-то важное... что-то - что для него важнее жизни. Как последнее - 'Прости'... или 'последняя воля'...
   'Не успел я... не успел - отомстить', - внутри меня плеснула, разлилась половодьем насквозь знакомая, но не моя... не моя, но такая знакомая... - черная подсердечная злоба.
   'Ты отмсти за меня... А то что ж это получается - зря всё? Зря я столько воевал? Зря дожил до Победы? Не погиб, не скурвился... - зря!? Расслабился я... поторопился... - мир ведь. И вот результат... - убили меня...', - голос слабел.
   Он торопился успеть сказать... передать... объяснить.
   'Знаю я... - ты жить будешь...! Мертвым... им ведь ненадолго будущее открывается... - ты знай это!', - горячечный шепот наливался убеждением. 'Я хоть - коммунист и полный материалист... но поклянись мне... Христом богом молю... - поклянись, что прикончишь ты этих тыловых крыс! Хоть одного этого - доктора. Убей эту суку!!!'.
   Я промолчал... но начал понимать, что меня колотит от ненависти - чужой. Чужой, но постепенно как-то становившийся моей...
   Меня опаляли изнутри чужие чувства. Бились внутри какими-то волнами, что-то размывая. Взламывая защитную корку наплевательства на всё и всех. Смывался пепел со сгоревших надежд и погасших чувств. Ненависть подтачивала изнутри и билась как волна об утес, об тот черствый панцирь равнодушия, которым я оброс за многие годы и который помогал мне зачем-то жить.
   'Ведь любил же ты когда-то?', - с невысказанной надеждой прозвучал голос.
   'Любил...', - нехотя согласился я. С циничной усмешкой вспомнив сбежавшую от моего пьянства по выходе на пенсию, жену.
   'Отомсти за меня, брат! Те, которые меня убили - бог с ними. Ты достань тех сволочей... - кто виноват...', - шепот бился внутри головы и уже начинал восприниматься, как мой собственный внутренний голос.
   'Я когда понял, что помираю... бога попросил!!!', - голос взлетел и опустился, '...и черта попросил... - душу возьмите - но отомстить дайте!!! Видать кто-то меня услышал...', - чужие слова и чувства распаляли меня изнутри огнем. Огнем почти забытых страстей молодости... Яркостью чувств, когда и я... вот так вот - искренне и чисто, мог любить и ненавидеть.
   'Ты живи, брат!', - голос заторопился. 'Чую я... - всё. Вышло оно... - время у меня. Так что? Отомстишь?'.
   'Зачем оно мне?', - задал я вопрос в никуда, то ли - самому себе, то ли - этому голосу-шепоту.
   'Ты - честный... я знаю!', - с какой-то обреченностью заторопился голос. 'Если пообещаешь - сделаешь...', - голос слабел.
   'Оно мне надо...?', - я по-прежнему ничего не понимал.
   И тут сжигая себя, щедро бросая в стороны последние секунды жизни - чужая... или теперь уже моя ненависть - окаменела. Оледенила все внутри и плеснула черной вспышкой под сомкнутые веки... опалила... окаменила скулы до звона... И черной плитой упал мне внутрь кусок чужого знания или памяти... калейдоскоп непонятных пока мне картинок... с каждым появлением которой, приходило понимание, и чужое чувство отчего-то - становилось моим...
   ...свежий, ещё не оплывший под дождями могильный холмик на краю старого кладбища...
   ... какие-то нелепые завявшие полевые цветы на нем...
   ...слезы неверия и злого бессилия...
   ...крест, с прикопленной уже покоробившейся фотографией....
   ...злые слезы, бегущие по щекам и не приносящие облегчения...
   ...лица каких-то баб-соседок с презрительно поджатыми губами и с повязанными по-старинному платочками...
   ...холеная простецкая морда с румянцем во все щеки...
   ...станционная темнота с яркими пятнами света и густыми тенями от привычно-ненавистной полной луны...
   ...чей-то голос на секунду отвлекший внимание...
   Удар...
   Тьма...
   ...и ненависть... Дикая ненависть... к сытым тыловым крысам... Особенно к одной... которая украла самое дорогое - ЛЮБОВЬ...
   '...МОЮ любовь!?'.
   Как фотовспышка в темноте, как удар пули в грудь... пришло понимание - кто и почему попросил меня.
   'Согласен я...', - прокричал я в никуда.
   И чужое чувство - стало моим... и чужой долг - перешел на меня...
   Но мне никто не ответил. Я испугался... испугался того, что старлей Серёга уйдет... или ушел навсегда - и не успеет узнать, что за него отомстят.
   - Я убью его! - 'заорал' я внутри и захрипел 'снаружи'. - Слышишь парень... - убью!!! Я отомщу! Я клянусь те...
   И снова на меня свалилась 'спасительная' и проклятая тьма беспамятства...
   Уже проваливаясь в мертвую зыбь безвременья, в эту удивительно растянувшуюся секунду, я вслушивался в наступившую тишину. Сведенными железной судорогой руками... зубами... волей... неизвестно чем, я цеплялся за сознание, за ускользающее это мгновение... Я не давал себе уйти в темноту и забвение, куда тянула меня неведомая сила.
   Мне надо было!
   Я ДОЛЖЕН был знать!!!
   Что меня УСЛЫШАЛИ...
   Я хотел, что бы ОН - ЗНАЛ... что есть она - это долбанная СПРАВЕДЛИВОСТЬ!
   Есть! Бывает! Пусть только для него одного... - ЕСТЬ! Я беру на себя этот долг.
   Последняя милость к сгоревшему внутри меня незнакомому парню - должна быть! Иначе и жить не стоит...
   И я услышал хрип шепота:
   'Спасибо, брат... я - верил!'.
   Я понял, что и он цеплялся за последние крохи жизни... - чтобы услышать... и ответить мне...
  
  
   Глава 2.
  
   Самая трудная победа - это победа над самим собой.
  
   Я проснулся лежа на кровати, чувствуя мокрую и тонкую нитку слюны на щеке. Сил повернуть голову и хоть вытереть щеку об подушку, не было.
   Выплыв из какого-то кошмара с чужими разговорами я теперь попытался понять, где я. Сил не было ни на что - даже повернуть голову. Я скосил глаза. Я лежал на кровати, укрытый до подбородка насквозь казенным одеялом. Высокие потолки, обшарпанные стены, закрашенные до середины зеленой краской. Мне видно ещё пару кроватей с ранеными...
   'Госпиталь?'
   'Какой к черту - госпиталь, если я давно не служу?'
   'Значит больница. Только странная какая-то - уж больно старая и убогая' - это мне было понятно по старой и ободранной двери. 'По идее - должны были в 'Травму' или во 'Вторую' привезти...'.
   'Я вчера...'
   'А что было вчера?'
   'Шёл домой...'
   'Шёл...?'
   'Шёл - да не дошёл...'.
   'Точно!'.
   Теперь, наконец, припомнился мне, и вчерашний день... Я устало прикрыл глаза.
   Как обычно - я собрал книги, которыми торговал на рынке. Аккуратно сложил их в коробки и оттащил в камеру хранения. Прикупил бутылочку, колбаски на еду и закусь. Огурчиков с помидорчиками... как всегда со скидкой. И отправился домой.
   Дом...
   До-ом... - тьфу! Паршивая комнатенка в коммуналке, которую я 'выкружил'. Да моя 'огромная' пенсия в пять с половиной тысяч от родного государства. Из которых две с лишним съедала 'коммуналка'. Оставшихся 'деньжищ' могло хватить только на молочко с хлебушком. Это здоровому-то мужику!? А если семья? Их чем кормить? С-суки! Поблагодарили меня... да что меня - всех военных. Много таких...
   Ладно я, живу - один. С семьей не сложилось. Сам виноват. Ну пью, и что? А кто от такой жизни не запьет? Святые? Наших бы правителей с депутатами на такую пенсию. Поглядел бы я на них. Пристроился книгами торговать. Не пыльная работёнка, да и книги читать я очень люблю. Безумно люблю - если быть точнее. А если покупать, то никаких денег не хватит. В бандиты идти или в предприниматели? Не, не хочу... Да и недолго уже мне осталось. Потому, плевать мне на все... и на всех. И на себя в том числе. Ничего не хочу. Есть выпить - вот и всё счастье для меня.
   Да, спиваюсь я потихоньку - и что? Или уже спился, как и многие. Только вот 'паленой' или сомнительной водки я не покупаю. Для этого работаю и от скуки. Можно ещё в охрану было пойти. Но не интересно мне...
   А так? Жизнь - тихо прошла мимо... Просвистела скорым курьерским поездом. На прощание, показав красные стоп-сигналы удачи. Промелькнул в безумном беге мимо моих глаз - вагон-ресторан, где за красивыми стеклами на мягких диванах - ели-пили, веселились новые хозяева этой жизни. Жизни, где мне - здоровому мужику не оказалось места.
   'Служить бы рад - прислуживаться тошно!' - лучше и не скажешь. Не стал я ни на ходу вскакивать, ни цепляться за последнюю подножку уходящего поезда.
   Плевать! Мне теперь плевать на всё... и всех. Я не жалуюсь на жизнь. Не прошу снисхождения. Ни жалею об упущенных возможностях. Случись чего - я ведь опять рвану на баррикады, как когда-то.
   Жизнь?
   Что вы можете знать о ней, о моей жизни? Жизнь - дерьмо. И я - дерьмо. Потому что - смирился! Не возвысил голос, не стал трибуном, обличающим порок и вещающим всем - истину.
   Потому что ЗНАЮ - против системы нельзя бороться. Толку-то орать? И кому-то что-то доказывать. Это просто изощренный способ самоубийства. Вот кем-кем, а им я никогда не был. Только такой глупой и бесполезной смерти мне и не хватало.
   Серые будни, которые без цели и смысла - текут мимо... Это жизнь?!
   Здоровье, которое осталось на многочисленных 'точках'. Это жизнь?!
   Те таблетки, которые я сейчас жру горстями - цепляясь за последние остатки здоровья. Это оно - наступившее 'прекрасное далёко?'. То, ради чего я рвал жилы? То, ради чего я служил?
   Осталась тлеющим угольком в душе - тупая надежда на что-то... Что - 'может и я... пригожусь!'. Вот это жизнь?!
   Постоянно думать о куске хлеба? Жизнь?
   На что она мне - такая? Нет достойной жизни? Нет! А та, что есть сейчас - и на хрен не нужна. Вот так-то.
   Вся эта привычная злость моментально промелькнула в голове.
   Так что же было вчера?
   А вчера... а вчера я получил по башке. Вот это наконец, припомнилось. И губы искривились тенью презрительной улыбки.
   Я опять ввязался по-глупому, в чужую разборку. Опять! Вот же я дурак. Всё мне мало.
   Шел ведь - никого не трогал. Какие-то придурки лет по пятнадцать-семнадцать с упоением громили остановку. Черт их знает - кто? Очередное общество недовольных. Какое-то единообразие в одежде и аксессуарах у них наблюдалось...
   Ну я и влез. И вот зачем мне это надо было? Ведь все мимо, шли и помалкивали. Да и нет почти никого, если честно. Менты бдят в другом месте, где бабла можно по-легкому срубить. Пьяного потрясти или поесть на халяву...
   Вот они красавцы. Подросли волчата. Делать им нечего. А любимому государству на всё насрать. Им ведь всем - чиновничкам, украсть побольше надо. На любом уровне. Ни пионеров, ни комсомольцев - нет. Домов пионеров - нет, секций - нет. Главное, идеологии - нет.
   'Обогощайся!' - это что ли идеология?
   'Учись - и станешь богатым?' - кто верит в этот бред?
   'Осваивай профессию и зарабатывай бабло!'... - это призыв?
   Тупари! Сколько из них - наивняков молодых прорвется?
   Кто готов угрохать лет пять-десять на образование или профессию. В молодости год - целая вечность. А тут пять или десять...
   А если таланту нету. А если он из простой семьи... Ах, да! У нас ведь и кухарка может государством управлять - вот и доуправлялись. Экономика ребятки - это НАУКА. И законы у неё есть - просчитываемые. Когда спохватились...
   А-а... образование, да. Оно нужно. Очень нужно. Только вот оно-то нынче платное... и дорогое. Тьфу.
   'Талант - пробьется!'. Наплодили штампов для дураков. Откуда он - талант?! Если папа пьет или его и вовсе нет? Если культуры - нет. А откуда культура? Она ведь на уровне семьи взращивается. А когда все разговоры вокруг - 'кто и что купил'. 'Как приподнялся!'. Не заработал, а нажил.
   Вот и получили волчат на улицы. Протест. Не могут заработать - делать нечего. И вот результат. Немного пока их. Но это только пока. Уж я-то знаю. Это ведь общественный протест - даже это хулиганство. Симптом-с. Больного общества.
   Ну не смог я пройти мимо... Не смог! Вот такой вот я дурак.
   - Вы что сволота делаете? - заорал я. - Люди где от дождя укрываться будут?
   На меня посмотрели без опаски. Один и не 'качок'.
   - Пошел ты на хрен, дед! Пока и тебя не отрихтовали, как и эту остановку.
   Без особой злобы послали. С ленцой, без опаски...
   Ой, как зря. Мне ведь плевать. На все плевать. И на них и на свою жизнь. Мне все равно. Равнодушный давно я. Может и старый. Может...
   Но вот удар у меня поставлен - как надо. Навыки-то не пропьешь. Не врите. Мне не врите.
   Первый купился на резкое движение левого плеча - привычно дернулся. И нарвался на мой кулак. Минут несколько он полежит. Я рванул к следующему. Рывок и короткий удар ногой в голень он пропустил. В его колене что-то явственно хрустнуло, и он взвыл. Я знаю - больно. Очень больно. Он ждал атаку в верхний уровень. Я ведь ему явственно показал, куда бить буду. А ударил по-другому, подлец.
   Короткая растерянность и моя мнимая безобидность - сыграли скверную шутку с мальчиками. Они поначалу ждали, что я кричать буду, да в бессилье слюнями брызгать. Это ведь тоже развлечение. Когда на тебя кричат - и сделать ничего не могут. По слабости, страху или этой - 'толерантности!'. Вот и поплатились. Оставшиеся трое теперь бодро рванули - растоптать. Раздавить меня - гада. Ну вот мы и посмотрим. Ещё одного я уделаю, а уж там как бог даст. Арматура в их руках, сомнений в серьезности их намерений - не оставляла.
   Вот тут-то мне и прилетело - сзади.
   'Стар я стал. Видел я того кто сзади. Но уж больно далеко он стоял. Не должен он был успеть. Занят он был малой нуждой. Никак не должен он был успеть даже физически. Выходит, что метнул он арматурину... Больше ведь никак. ...и ведь попал, гаденыш', - последняя мысль была вялой и мягкой. Уже валясь в душную темноту беспамятства, успел я ощутить, как сквозь вату - удары по телу...
  
   Глава 3.
  
  
   Храбрость - это когда на страх уже не хватает времени.
   Леонид С. Сухоруков.
  
  
  
   Значит - больница.
   Стоит теперь следака ждать. И эта парочка 'гоблинов', должна быть неподалеку. В 'Хирургии' мы все. Один - точно в челюстно-лицевой, а второй - костылики подбирает или креслице примеряет. Я испытал удовлетворение.
   Посадят? Три раза - 'ха'! Ну максимум - 'условно'. У нас государство гуманное. Есть у меня на край заначка - для большей гуманности. Судя по рожам, развлекались там явно не дети олигархов. Да если и дети - плевать. Достало меня все... Будет всерьез - задавлю гниду на очняке. Умений хватит. Надеюсь, меня там и положат - как особо опасного. Надоело все... скорей бы уж.
   Проскрипела входная дверь и по лицу мягкой лапой скользнул сквозняк, прервав мои размышления.
   - Просыпаемся, товарищи больные! Просыпаемся! Доброе утро! - начала медсестра, тетка лет чуть за тридцать, вставшая на пороге. - Ну что - порошочки принимать будем? Выздороветь все хотят?
   Её я разглядывал одним глазом, сквозь сомкнутые ресницы.
   - Иванов... Сарксян... - она прошла и начала раздавать лекарства.
   - Ну что товарищ старший лейтенант, как вы себя чувствуете? - обратилась она ко мне.
   Я с трудом, но открыл оба глаза - в удивлении.
   'Это я-то - старший лейтенант? Я уж и забыл, когда им был...', - я молчал и смотрел.
   'Лейтенант...? С моей-то рожей? Да я, даже на старлея запаса не потяну. Охренели они тут что ли? С кем меня можно тут перепутать...? С остановки, меня или всех нас - забрала 'Скорая'. Ну, в порядке бреда - можно предположить, что в ней мог лежать ещё какой-то старлей... Надеяться на то, что кто-то сердобольный мог отбуцканное и окровавленное тело отвезти на своей машине до больницы. Не-е... - это чушь. Сюжет из плохого сериала. Ну, еще меня могли перепутать в приемном покое. Могли? Бре-ед... Здорово меня по голове тюкнули', - все эти мысли моментально пролетели у меня в голове, пока я безучастно смотрел на медсестру. Молчал я, благоразумно. Молчание - оно того, известно что - золото.
   Медсестра продолжала ворковать.
   - Во-от... глазки открылись - значит в сознание пришли. На поправку идете. Сейчас микстурку выпьем... Сможете?
   Я только глазами моргнул - соглашаясь. Она ловко приподняла мое тело и влила мне в рот какую-то горькую хрень. Я даже смог скривиться - отвратная микстурка сильно помогла.
   - Теперь укольчик сделаем, - ласково проворила сестра. - И сразу тебе легче станет...
   Она протерла мне сгиб локтя ваткой со спиртом, достала шприц и ловко вколола мне что-то. Руку кольнула комариная боль укуса, и по жилам рванул горячий огонь, основательно прочищающий мне мозги. На прощанье напоив меня сладковатым чаем - она удалилась.
   У меня в мозгах просветление или наоборот сумбур - образовался... Раненые мужики в палате (судя по всему тяжелые) обсуждали какую-то аварию на каком-то комбинате. Ругали начальника цеха...
   А я под их говорок и под свои размышления я и заснул. Сон, я точно знаю - 'зело пользителен'. Он того - лечит.
   Следующее пробуждение было слегка шокирующим. Я окончательно проснулся... от явственно услышанного слова: '...допросить!'. За дверью бубнили два голоса мужской и женский. О чем-то негромко спорили.
   В дверь вошел с табуреткой в руках... - не ожидаемый мною мент... На неё присел... - не задерганный опер... На табуретку около моей кровати уселся милиционер. Реально - МИЛИЦИОНЕР!!! Как сошедший с экрана или старинной фотографии. В форме! Которая как максимум из пятидесятых годов.
   Форму я внимательно разглядел пока он ко мне шел. Сапоги - явно разношенные, но аккуратно начищены. Тоже самое касается ремня и портупеи - потертые и видно, что старые. Брюки армейского образца - зеленые, а вот гимнастерка - новая. Свежая, милицейская, синяя, с не обмятыми, блестящими погонами. То же и с фуражкой: новая, с голубым околышем и синим верхом, с блестящей кокардой. Планшет опять же на боку...
   Ага. В простую больницу? Ко мне - милиционер? Не-е...
   Вот тут-то я сразу понял, что рехнулся.
   Сдвинули у меня в башке что-то той проклятой арматуриной. А глюк... - он реальный такой.
   Поверить в то, что ко мне в больницу может прийти аутентично одетый участник военно-исторического фестиваля в форме милиционера и начнет допрашивать? Не, в это я поверить не мог. Даже если рядом проходит этот самый фестиваль. Нечего ролевику тут делать.
   НЕ-ЧЕ-ГО...
   Я оказывается как-то так - незаметно, оказался в дурдоме и видимо когда привезли, представился старшим лейтенантом. Только вот зачем? И почему - лейтенантом, если я майор? Тут в дурдоме меня уже и обкололи чем-то... Точно! Медсестра - вколола утром.
   Я молчал и с интересом рассматривал его. Качественная такая галлюцинация. Мужик лет под сорок с усами, с желтыми прокуренными зубами... и глаза внимательные. Хороший такой взгляд - прямой. Давно я такого не видел.
   - Здравствуйте! Капитан Коленьев, - представился милиционер.
   Я промолчал. Разговаривать с глюком? Только этого мне и не хватало для полного счастья.
   - Как вы себя чувствуете? Говорить можете? Можете описать тех, кто на вас напал?
   А мужик-то не в курсе - кто на кого напал. Счет-то - 'Два - Один', и в мою пользу. Может эти своих увезли? А меня подобрали... типа с травмой.
   Мужик раскрыл планшетку и стал в ней рыться. От него знакомо пахло гуталином, кожей, табаком... старый и привычный армейский запах...
   ЗАПАХ?!!!
   Вот про то, что глюки ещё могут пахнуть - я не слышал! Мать твою! Глюки - НЕ ПАХНУТ!
   Вот в этом я точно был уверен.
   Говорящие 'белочки' - да. Эти точно есть. Много раз видел. Но вот чтоб они пахли - я не помню. Что-то там сложное было...
   Во мне что-то заработало и это были остатки моих пропитых мозгов.
   'Не то, тут что-то. НЕ ТО...', - две мои оставшихся, сильно битых жизнью шестеренки, кажется со слышным наружу щелчком - встали на место... И бешено прокрутились - выходя в рабочий режим.
   'Если мужик - реален, то тогда - где я? Глядя на него можно сказать только одно - перенос. Исходя из читанных разных книжек. Но вот чтоб такое... и со мной?! Подвигов возжаждал, тля. Получи!'.
   'Всё! Сейчас если я пасть отрою, так и все... Возьмут меня к ногтю!', - голова кажется жужжала пролистывая странницы, где находились советы всем этим попаданцам.
   Мужик тем временем достал пачку фотографий.
   - Вот посмотрите, может кого-то узнаете? - он достал с десяток фотографий и начал показывать мне, внимательно глядя на меня.
   'Он что думает, я кого-то узнаю?!'.
   Видя, что я не реагирую, он тяжело вздохнул, аккуратно сложил фотографии и пробормотал себе под нос:
   - Говорил я Иващуку, что это бесполезное дело...
   'Все бы ничего, но на кой черт ко мне приходил капитан? Да еще с фотографиями? Даже в мое время их не носили... Не говоря про 'тут'. Ерунда какая-то...'.
   А он на входе обернулся и добавил:
   - У нас тут пошаливают. Давеча зарплату на мясокомбинате давали, четверо вас сюда попало. Зарегистрировать надо. Но на военных, особенно партийных, стараются не нападать. Может тебя старлей с кем спутали? Ты не беспокойся - вещи твои все в целости. И партбилет и офицерская книжка... и фотокарточки. И даже деньги, - он вздохнул. - Спугнули их. Рабочие со смены шли. Повезло. Только по голове и схлопотал. Доктор говорит, через недельку бегать будешь - как новенький. Выздоравливай...
   Я долго раздумывал, пока не вспомнил, что и тут я - партийный. А вот тут - это ведь совсем другой коленкор. 'Это две большие разницы!' - как говорят в Одессе. Все просто - за грабеж лет пять от силы, а то и все два. Товарищ Сталин, если не ошибаюсь, всю эту сволочь - считал социально близкой. Не попутчики, а так... типа рядом. Это ведь когда они расплодились да во власть полезли, начали их как клопов давить. Это за политику шили такие срока, что мама не горюй. А эти - 'заблудшие'. А десять лет без права переписки - обычный расстрел. Чтобы не спровоцировать.
   Нападение на меня - это чистая уголовщина. Вот поэтому при грабежах никогда партбилет не трогали - чревато. И сильно чревато. Потому как за нападение на коммуниста и\или офицера это уже 58-8.
   Статья номер 58 и пункт соответственно 8. Это та, которая знаменитая и всем известная - про 'врагов народа'.
   Терроризм. Вот его дуракам пришьют запросто. Статья-то - политическая. Нападение на государственного или политического деятеля. Это минимум десять, а-то и все двадцать пять...
   Обалдеть. Это как же я про политику-то забыл? Политика ведь тут это все. Здорово же мне по башке приложили.
   Черт! Не помню я, мораторий на расстрелы когда ввели? Что-то вертится... Вроде как расстрелы после войны и отменили. Только вот когда и на сколько? Забыл я... - забыл. Но сидит в голове, что за убийство точно не приговаривали. Поэтому паханы и отправляли малолеток на мокруху. Или это в пятидесятых было? Вот же история. Как нам её преподают раз по десять переписанную - такие и знания.
   А у тетки - медсестры, шприц-то был многоразовый!!! Тогда ещё глаз резануло - но просмотрел. И мензурки с микстурой, а не привычные таблетки... и порошки...
   Значит все-таки - перенос!
   И что теперь?!
   Да ничего. Жить будем! Сдается мне - убили меня там. Иначе тут бы не оказался.
   А теперь только одно - выживать надо. За себя и за того парня. Биографию свою теперь изучить... Только как? Номер полевой почты - ничего не скажет. Самое простое - симулировать амнезию. И ещё заикой надо стать. Пока заикаюсь, успею слова для ответа продумать. Иначе меня по речи - сразу расколют. Язык абсолютно другой. Понятия и сленг. Акцент... Scheisse!!! Акцент-то у меня может быть, какой угодно. Не знаю, кто - как, а я по акценту могу почти точно сказать, откуда человек родом. Говорок южан никак с 'горьковским' не спутаешь или с уральским. Особенно сейчас. Это ведь у нас телевидение кругом. Происходит нивелировка речи. А здесь этого пока нет. Вот так вот.
   Горький. Как там он у нас - Нижний? Во! Ко многим старым названиям и привыкать не придется.
   А придется мне на работу устраиваться. Тут. А тут - карточки. Рабочие, иждивенческие... Последних очень бы не хотелось. Ладно, это я переживу. Только вот кем устраиваться? В армию я точно не хочу. Да и к станку меня не тянет. 'Давать стране угля!' - это как-то не предел моих мечтаний. Иначе, на кой черт мне мозги?
   Надо ещё уточнить, куда и в когда - меня занесло.
   Что из плюсов?
   Немецкий знаю. Знал. В училище диплом военного переводчика не за хухры-мухры дали. Пользоваться только почти не приходилось. Переводчик - заика? Не, ненужное внимание. Да и там где переводят, можно что-то ненужное и узнать. Или слово привычное мне, при переводе брякнешь. Объясняй потом - замаешься объяснять. Войну мы уже выиграли. Гудериана в плен взять - мне не светит, как и рассказать про атомную бомбу... Мать твою! А ведь тут где-то её и испытали! Только вот где...? В Тоцке! Ладно - об этом потом. Я же про это время почти ничего не знаю. Да - победили. Карточки отменили... Вскоре. Потом пятьдесят третий. Ага, осталось письмо подметное написать - про Никиту Сергеича. То-то он обрадуется, как его прочтет. Никаких сил не пожалеет чтоб меня найти. Будет стоять вечный 'сторожок' на меня. А я где-нибудь да засвечусь. Кстати тоже личность очень спорная. Скажете 'Кукурузник' - и будете правы. Он не очень умный был. Хитрый - да, хамелеон - да. Культ личности 'разоблачил'? Тоже - да. На кукурузу его наши закадычные заокеанские 'друзья' - ох как ловко развели. А культ? Его же подписи на расстрельных списках стояли. Кому охота на неудобные вопросы отвечать. И много там дерьма всякого...
   Только вот никто отчего-то не вспомнит про 'паршивые' 'хрущевки'. Дрянь жильё? А ничего, что до него у нас почти вся страна в бараках жила? Этого никто не помнит?! Замолчали это? Что счастье это было несказанное - ОТДЕЛЬНУЮ квартиру получить. ОТДЕЛЬНУЮ... СВОЮ! И БЕСПЛАТНО!! А плакат на Первомайской демонстрации который я своими глазами видел - '400 000 000 кв. м жилья!'. Это как? Забыли?
   Это потом все зажрались и воспринимали все это - как должное. Много сейчас счастливчиков кто таким может похвастать? Вот то-то... Так что вывернуть все что угодно и как угодно - даже я могу. Спасибо, БЕСПЛАТНО научили!
   А что страну мою просрали - так мне не меньше других обидно. А скорее и побольше. Я ТАМ ЖИЛ! Так-то...
   Ах да - работа... Тут ещё я в председатели колхоза могу пойти? Ну да - молочко там со сметанкой, девки сисястые и дебелые, да истомившиеся по мужикам. Только там я и сопьюсь через годик - совсем. От тоски. 'Ты гони её Володя - тугу-печаль' - советовал Горбатый Шарапову. Вот и я тут такой же. От такой печали и сдвинусь. Не, 'колхоз дело - добровольное'. Потому туда я и не пойду. Не земледелец я. Да и девок сисястых, там наверняка нет - голодно. Уже много лет. Грудастые девки - 'кровь с молоком', эт токо в кино. Причем в паршивом. Не только в нашем, но и в немецком - для взрослых.
   Что ещё есть из плюсов? Навыки рукопашки я восстановлю. Да и сколько той рукопашки? Подрывное дело я чуть-чуть знаю. Но кому тут подрывник нужен? Их по идее тут тысяч сто как минимум. Да и на кой черт это мне...?
   Под эти неторопливые размышления я опять задремал...
   Так и прошли три дня. Доктору на обходе - скормил байку об амнезии. Осмотрели, посочувствовали... Сказали, что - 'Бывает...'. Посоветовали не нагружать себя и побольше гулять.
   На второй день с трудом, но я поднялся. Нужда заставила. Ковылял по коридору до туалета. В разговоры благоразумно не вступал - только слушал. Надо же - все, как и у нас в больницах. Разговоры о бабах, о войне иногда... Обсуждали фильм - хит сезона 'Глинка' с Борисом Чирковым. Тоже мне блокбастер. Я его и не видел никогда.
   Посмотрел и на себя. Сухое, поджарое, тренированное тело. С несколькими шрамами от ранений. Симпатичный парень лет двадцати пяти, с серыми глазами и уже заметной щетиной.
   Вот ведь тоже проблема - побриться. 'Опаску' я в руках держал пару раз, но как ежедневно ей пользоваться пока представлял не очень.
   На третий день ковылял и всех внимательно слушал. В курилке понял, что в этом теле я не курил. Сидел всем улыбался и впитывал информацию.
   Куда меня занесло - я уже понял. Штампик на книжке - '1 Городская больница г. N-СКА', сориентировал меня географически. Знакомое место. Надо же какие повороты судьбы? Служил я здесь, в молодости. Та ещё дыра. А газетки 'Правда', 'Известия' и 'N-ский рабочий' лежащие на столике у медсестры, сориентировали и по времени.
   19 мая 1946 года.
   Вот это выверт судьбы!
   Но что делать? Добыл подшивки газет и стал изучать речь и обороты. Мне бы ещё устав ВКП(б) почитать. Но вот боюсь, такой вот странный интерес у коммуниста сразу привлечет ко мне нездоровое внимание ненужных людей. Но и почитать толком не смог сил минут на десять хватило.
   Поглядел и в 'сидор' - на форму. Только мельком - голову повело. Очень меня впечатлил иконостас орденов и медалей, аккуратно завернутый в тряпочку и лежащий на самом верху.
  
  
  
   *58-8. Террористические акты, направленные против представителей советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций: наказание аналогично статье 58-2
   58-2. Вооруженное восстание или вторжение с целью захватить власть: расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства союзной республики и, тем самым, гражданства Союза ССР и изгнание из пределов Союза ССР навсегда, с допущением при смягчающих обстоятельствах понижения до лишения свободы на срок не ниже трех лет, с конфискацией всего или части имущества..
  
  
   Глава 4.
  
  
   Если мы проиграем эту войну, я начну другую под фамилией моей жены.
   Моше Даян.
  
  
  
   А вот первое, что меня поразило в больнице - это то, что здесь были раненые. Обычные раненые с Великой Отечественной... А ведь я почему-то думал, что все давно выздоровели... год ведь с Победы прошел. А тут нате вам - лежат и лечатся. Вот ведь как... - инерция мышления стал быть.
   Только на четвертый день я более-менее пришел в себя. Прекратила болеть голова, прекратились приступы тошноты, и я мог хоть как-то ковылять. Посетил меня под утро сон не сон... - муть какая посетила. Взбаламутила все во мне, взболтала... и осела - как оседают песчинки в воде ручейка поднятые неаккуратной ногой. Обрел я наконец, полную ясность и кристальное понимание того, что предстоит мне в ближайшее время.
   Я ведь до этого как в тумане ходил. Чего-то там выяснял, слушал. Только теперь понял, что пообещал... что поклялся я парню - отомстить. И ЭТО - ГЛАВНОЕ.
   Выживу я или нет... как-то оно отошло на второй план. Что жизнь? Вот она была - и нету. Не страшно оказалось умирать. Вот оно как... бывает.
   И рассказал я сам себе незатейливую и простую историю совершенно обычного парня - старшего лейтенанта Серёги Адамовича. Круглого сироты. Воспитанника Питерского детдома.
   Жил-был парень - честный. Комсомолец. В кружки разные ходил. Значок имел - 'Ворошиловский стрелок' и значок 'ГТО'. Потом война началась. И воевал Серёга. Честно воевал. От начала до конца войну прошел.
   Таких-то и было пять-шесть процентов от пятнадцати миллионов. В полковой разведке он как не странно служил. Три ранения. Герой. На груди иконостас. Дослуживал в Померании при комендатуре. Вот и приехал он в этот забытый богом N-ск - за невестой, красавицей Зиночкой. Причем и правда красавицей. Фотография её у меня с документами лежит. Она сюда эвакуировалась. Приехал и не нашел её. Померла она...
   Простая история. Обычная. Ничто - на фоне такой трагедии со всей страной. С миллионами смертей. Даже меньше, чем ничто. Поначалу-то ему сказали, что по женским делам она заболела, да от того и померла. Перед самым почти его приездом представилась. На могилке он побыл. Попрощался. Он уж было собрался уезжать, да вот нашлась 'добрая душа' соседка - просветила. Поделилась 'наболевшим'. Не смогла молчать. Ибо праведной жизни женщина. Одна. Одна живет. Одна из многих.
   'А Зиночка ить подругой ейной была - задушевной. Поделилась. Поплакала в жилетку. Всплакнула на плече. Так бы она - 'Ну, никогда!'...Но раз уж такое случилось - должен он, знать...!'
   Узнал.
   Невеста-то его беременна была. И совсем не от него. Он-то в то время в Германии был. Подпоил её недобрый молодец - да воспользовался. День рожденье чьё-то там было. Залетела она. Бывает такое по дурости. А тут письмо - жених приезжает. Встречай, готовься. Кинулась баба к врачу. Только вот невысокого класса этот 'профессионал' оказался.
   Здесь ведь как - аборты запрещены. Совсем. Товарищ Сталин заботится о приросте народонаселения. И я его понимаю - такие-то потери. Так вот 'коновал' этот - что-то там лишнего наковырял. Померла она. То ли от кровопотери, то ли от сепсиса.
   А узнать, кто с невестой переспал - труда не составило. Соседки её - просветили. Начальник ОРСа это был. Холостой. И при должности. И врача подсказали - кто 'лечил'. Бабы они ведь все знают. Добрые... нашептали. Не она одна такая была. Со многими он спал. Мужики-то все - почитай наперечет.
   Я губы их презрительно поджатые видел. Памятью Серёги и теперь моей - видел. Это нам в душу плюнули. Это нам в ухо шептали, вздрагивая от плохо скрываемой зависти и радуясь от чужого несчастья. Бабы. Чего уж тут. Они пострашнее мужиков в некоторых вопросах будут. И что жестче - точно. Осуждали они Зиночку...
   А Серёга её любил. До беспамятства. Вот и ударила парню кровь в голову. Молодой, горячий. Как узнал - так жизнь и кончилась.
   Собрал вещмешок и рванул. Рассчитаться. А потом на сесть на поезд... и поминай как звали. Может и пронесет.
   Не пронесло. Он дурак через станцию на разборки рванул. Кровавая муть в глазах стояла. Не с холодным расчетом, как в разведке, пошел. На чувствах. Да ещё и выпивши. Итог конечно не закономерен, но ожидаем. Отвлекли его на секунду. Он повернулся, а ему кирпичом и прилетело. Ограбить хотели. Шпана. Не рассчитали только. Помер Серёга. А вот на его месте я оказался.
   Вот такая вот простая и обычная история. Никаких вселенских трагедий. Ерунда. Мелочь. Бытовуха...
   Но вот только кому как...
   А я - что я? Лечусь вот. Уже считай неделю, бока отлеживаю. Обещали скоро выписать. А провалы небольшие в памяти - это ничего. Бывает. Руки ноги на месте? А голова - она того, на гражданке жить не мешает. Обещают вскорости выписать. Я вот газетки читаю. Запоминаю - кто есть кто. Лозунги впитываю, правильные слова запоминаю. Я ведь старый. Пусть тело у меня и молодое. Сейчас. А вот мозги у меня холодные. Совсем. Как у рыбы... у пираньи например. Я ведь торопиться не буду. Мне осмотреться надо. Наше кровавое телевидение да книжки разные с сериалами - они многому научить могут. Если вдумчиво смотреть.
   Нет торопиться я не буду. Не тот случай. Может мне и тут удастся немного пожить. Может это тот самый - заветный. Второй шанс.
   Я ведь только сейчас понял. Тут. Отчего все попаданцы так по-дурацки себя ведут. Отрываются на полную катушку. Странно оно. Там он 'офисным планктоном' был. А тут вдруг крутым 'спецназером' стал. Не бывает так - и оттого не верится. Они главное ухватили - эти писатели. Дальше может таланту не хватило правильно-то написать.
   Так вот, как не крути, а все вокруг воспринимается - как некая игра. Жизнь, опасности - они, как не настоящие. Есть этот налет игры. Ненастоящности. Он в душе. Там в глубине. Он есть, и намертво присутствует. Страх пропадает. Не совсем, не очень намного. Но боишься, отчего гораздо меньше. Вроде как перезагрузиться можно. Пройти уровень ещё раз.
   Хотя... Может это - только у меня? Не знаю. Я пока многого не знаю. Но вот то, что лично ты считаешь правильным или справедливым... это - значит здесь и сейчас для меня очень многое.
   Ты один. И если что - один и ответишь. Никого за собой не потянешь. 'Каждый умирает в одиночку' - уж не помню, кто это сказал. Но и это правда. А когда страха меньше - жить проще.
   Это как в 'Иване Васильевиче':
   - Как они кричат...!
   - А... Они не могут кричать, они уже давным-давно покойники!
   [тут в них стреляют из луков]
   - Видали, как покойнички-то стреляют?
   Так вот это вот - как-то присутствует... будто и ты участвуешь в какой-то постановке.
   А я сижу себе спокойно газетки почитываю. Вот 'Правда', за пятницу 3 мая 1946 г. стоимостью - 20 коп. Статья на первой странице - 'Надежная опора интересов Советского Союза'.
   Тут в начале мая шли подряд четыре важных советских праздника: 1 мая с традиционными демонстрациями и парадом на Красной площади, 5 мая - 'День Печати' и праздник газеты 'Правда', 7 мая - День Радио и 9 мая - День Победы. По ассоциации 7 мая сразу ассоциировалось со знаменитым спектаклем - 'День Радио'.
   О, задушевная такая и правдивая статья - 'Парад союзных войск в Берлине'. А вот 'О присвоении звания Герой Советского Союза - офицерскому и сержантскому составу'. От 8 мая 1946 года. Это - как-то поразило. В списке 5 человек и первым идет капитан Давыдов. Потом только Егоров и Кантария - про которого, недавно видел кино с попаданцами. Я думал им в реальности ещё в сорок пятом 'Героев' дали. А приказ этот подписали Председатель Президиума Верховного Света СССР - Шверник и Секретарь - Горкин. О как. Про Шверника - что-то слышал, а вот про этого Горкина - никогда
   Тут же в газете цитируют речь товарища Сталина: 'Товарищ Сталин в своем обращении к народу 9 мая 1945 года напомнил о сумасшедшем бреде Гитлера - кровавом бреде, который пытались сделать реальностью немецко-фашистские захватчики. Они ставили своей целью расчленение Советского Союза, отрыв от него Кавказа, Украины, Белоруссии, Прибалтики и других областей'. На нашей памяти бред Гитлера был осуществлен именно теми политиками, которые поддерживали антисталинскую пропагандистскую кампанию... Ню-ню...
   Здесь же следом указаны и слагаемые Победы: 'Стойкость и мужество советского народа, героизм и военное мастерство Красной Армии, гений нашего вождя и полководца товарища Сталина...'
   Ага, и далее: '...великая победа... есть прежде всего победа нашего общественного и нашего государственного строя, есть результат мудрой и дальновидной сталинской политики большевистской партии, подготовившей страну к активной обороне и создавшей могущественную Красную Армию, вооруженную передовой военной наукой и передовой техникой'. Таким образом, советский строй, и партийное руководство рассматриваются как факторы не военной победы, но успешной подготовки к войне.
   Подготовились они... от той 'подготовки' поэтому кровушкой и умылись. 'Малой кровью - могучим ударом...!'. Вон в конце статьи и дифирамбы мудрому и всезнающему - Главнокомандующему: 'Эта беспримерная в истории войн победа есть результат мудрого военного, государственного и политического руководства нашего великого вождя товарища Сталина'.
   Пропаганда рулит!
   Сложное у меня отношение к Сталину. С одной стороны вождь. С другой... горец. Горец - он горец и есть. Хрен ты менталитет сменишь. Уж это-то я точно знаю. Понасмотрелся. На интернационал.
   А вот без единоначалия тогда совсем худо бы было. Гораздо хуже. Да - 'Принял с сохой, оставил с атомной бомбой!'. Но вот только методы. Не исключено, что и я вскоре и на собственной шкуре узнаю о них. Ну вот что я могу совершенно достоверно знать о тех пауках в Кремле? НИ-ЧЕ-ГО... Факты ведь, и так - и так, подогнать можно. И плюсы есть и минусы. Коба у нас кто? Кто - бандит. 'Эксы' все эти его - обычный разбой. Очень четко трактуемый - любым УК. Вот у нас сейчас кто у власти - 'цеховики'. А тут - бандиты. Вот почему за дурацкий колосок люди десятку огребали - на раз-два? На общак покусились. Может такое быть? Ещё как может! А за ограбление магазина - два. Ибо социально близкие. Вполне я себе так думаю, что и по менталитету и по замашкам...
   Да ну её - эту чертову политику, ещё там надоело. Тоже мне рисуют многознающего и мудрого 'Иисусика'. У нас вон нигде 'не пёрнешь' - без разрешения сверху. Можно подумать, что тут по-другому. Ага, главное - верить. Отсюда ноги растут.
   Нет ни - белого, ни - черного. Нет. У каждого - своя правда. И вот за эту правду люди и готовы резаться насмерть.
   А насчет главнокомандования ещё Наполеон I отлично сказал, тот который Бонапарт: 'Один плохой главнокомандующий лучше двух хороших'. Вот так! И я с ним абсолютно согласен. Хорошо ли - плохо ли, но вершине должен быть - один. А не свора ни за что не отвечающих чиновников.
   Вон взять хоть эти же теперешние газеты? Чего уж тут - 'Собака лает - ветер носит'. Мне ли про газеты и пропаганду не знать? Учили меня именно этому - четыре долгих годика.
   Прогулялся я, наконец, и во двор. Меня, как героя, халатиком больничным - 'осчастливили'. Дефицит. Забытое слово... М-да... даже ностальгия какая-то. Только с этой 'ностальгией' мне теперь жить придется.
   А больничка наша - в два этажа. Дом кого-то из 'бывших'. Пара флигельков, морг-барак. Во дворе несколько мелколистных корявых карагачей. Железка неподалеку и 'шоссе' - грунтовка мимо.
   И уже позабытый ветер. Ветер, дующий несколько дней подряд из степи. Тюльпаны уже отошли. Море их в степи было - помню. Красота...
   Вдалеке - трубы дымят. Из достопримечательностей я тут помню только абсолютно дебильную планировку города. Несколько промышленных районов разнесенных в виде лучей звезды. И попасть из одного места в другое только через центр. Трамвай был, помню. Да ещё вечно враждующие районы с блатной и приблатненной шпаной. 'Мясокомбинатовские' против 'Форштадта' или 'Первомайских'. Я ведь это уже и позабыл совсем. Стерлись воспоминания, поблекли, подернувшись темной водой сиюминутных забот.
   А тут сейчас, наверное 'Старый город' стоит против 'Нового'. 'Новый' - это правая сторона Урала. 'Старый' - левый. Река делит город пополам. В старой части города живет множество казаков атамана Дутова. Генерал-лейтенанта. При мне жили дети и внуки. Вот только сейчас сдается мне, это вполне себе справные казаки. Пускай только и в душе. А в остальном - тихие и мирные. Потому что власть кругом наша - советская. И казаков она не очень любит... или очень сильно не любит. Это как посмотреть. Кто ж любит по зубам-то огребать? То-то, что никто. Потому и враги они. Не смирились, а сдачи дали.
   Я понюхал воздух и прижмурился. Забыл... Экология-то тут - совсем дрянь. Хотя тут и слова-то такого большинство наверняка не знает. Это у нас на этом все помешаны. Да на экологически чистых продуктах. Вон тут - все продукты экологически чистые. Только нет их - совсем. Голод.
   Ага, вот так брякнешь про экологию - и все. Спалился. Даже феня тут другая... наверное. А экология? Что при мне дрянь была, что сейчас. Сваливать отсюда надо - 'в темпе вальса'. Вот это я совершенно точно знал. Перспектив никаких нет и не будет.
   'А где будет?', - задал сам себе вопрос.
   'А черт его знает... Родной Питер - в руинах. Если только на 'малую родину' - в Белоруссию? Сколько лет там и служил, и жил. Надо подумать над этим вариантом. Поплотнее. И чем вообще я могу тут заняться...?'.
   Вот с делами управлюсь, и буду сваливать отсюда. Есть у меня ощущение, что ничего хорошего меня здесь не ждет.
  
  
   Глава 5.
  
  
   Когда нравственный человек и человек безнравственный - вступают в борьбу, то безнравственный при прочих равных условиях - имеет больше шансов на победу.
   Вильгельм Виндельбанд.
  
  
  
   Пачка разномастных денег, фотокарточки, книжка офицерская, партбилет, выписка...
   Одел я форму с нашивками. Три их. Потертые. Две красные - за легкие ранения и одна золотистая - за тяжелое. На щитке галун повыцветший, затертый. Тяжелое, это судя по хорошо зажившим кривым шрамам - в живот. Собрался, подпоясался и в путь.
   Документы я изучил. Подробно запомнил. Выписали меня. И милиция больше не беспокоила. Рейд у них был оказывается - против распоясавшихся бандитов. Поэтому и ко мне заходили. В основном других опрашивали - вдруг, что и всплывет.
   Тут УгРо всерьез работало. Да и патрон в карман никто не засовывал для палок. В голову никому не приходило. Милиция пьяных не шмонала. Отзывались мужики о них милиционерах вполне себе уважительно. 'Наша милиция'. Надо же? Выветрилось у меня такое отношение за многие годы. А вот про воров и бандитов наслушался вволю.
   Особенно удивило - болтали вовсю про 'Черную кошку'. Это которую Жеглов с Шараповым накрыли. Кино вот наизусть помню, а книгу никогда не читал. Каюсь. Я-то молчал все больше, да уважительно слушал - головой кивая в нужных местах. Оч-чнь непростое это умение - собеседника слушать. Чтоб интересно ему рассказывать было. Ахать восторженно, да удивляться. Я-то ведь 'оттуда' и реалий здешней мирной жизни не знаю. Мне разные местные 'страшилки' с удовольствием и рассказали...
   Из той - прошлой жизни, я совершенно точно знал и был свято уверен, что 'пресловутая 'Черная кошка'' - это сборище малолетних придурков подломивших пару ларьков. А наши менты, чтоб орденок лишний получить или там благодарность - дело искусственно раздули. А уж братья Вайнеры в угоду конъюнктуре и партактиву это дело красиво прописали. Прославились.
   Да-а... оказалось все совсем и глубоко не так.
   Все перипетии этого дела рассказал мне Алма-атинский милиционер - Виктор Палыч. Его в N-ск занесло в командировку и тут ему банально вырезали аппендицит. Вот он и рассказал... негромко шепотом и вполголоса. В парке - где два дерева. Это когда я усомнился в доблести милиции.
   - Да что ты можешь знать о нас, парень!? - естественно возмутился он. - У нас героизма не меньше вашего было. А страшного и побольше иногда. Боялись люди. Ох, как боялись. Да ещё слухи разные... - он примолк и испытующе посмотрел на меня.
   - Я-а... м-мо-гила! - заикаясь и пуча глаза я выразительно постучал себя в грудь. - Ра-а-зведка!
   - Ладно, только никому...
   Порассказал Палыч...
   А 'Черная кошка' - действительно существовала и нифига никакой это не вымысел. Она реально держала в страхе не только Москву, но и многие другие города тоже. Вот оно как. И свой след эта сволота оставила и в его Алма-Ате, и неподалеку от нас в Оренбурге. Только я пока не очень понимал, они что гастролеры?
   В общем, в столице Казахстана в лихие военные времена реально орудовала очень жестокая группировка, члены которой безжалостно убивали свидетелей. А в качестве метки они и оставляли нарисованную угольком кошачью фигурку. Одно упоминание этого уголовного "бренда" заставляло людей цепенеть от страха. Не то, что работали с большой выдумкой - жестокие очень были. Их Алма-атинское УгРо безуспешно охотились за "Черной кошкой" - пять лет.
   - В сорок первом, - начал свой рассказ Палыч, когда оглянулся и убедился, что поблизости никого нет, - к нам каждый день прибывали эшелоны с эвакуированными. Десятки тысяч прибывали. Я видел. А там мужики - на них пахать можно! А он сука - со справкой! Эпилепсия у него или там туберкулез. На фронт бы его сволочь - немца бить. Ан нет - больной он. В "хлебные места" ему надо. Не придерешься - все документы в порядке. А когда там - в такой круговерти всех рази проверишь? Вот просочилось к нам ворье. Разных брали. Всякие у нас были - украинские, белорусские, молдавские, московские воры. Все - тут, мать их!
   - О-ох, ты! - я самым заинтересованным видом удивлялся я и очень внимательно слушал - рассказ очевидца из первых рук.
   - Особенно тогда знаменит был вор по кличке 'Серый'. Гремел, можно сказать. Сколотил банду из местной шпаны и обучил ее всем "лучшим методам" своего 'ремесла', - он скривился, как будто хватанул уксуса. - И простых граждан грабили, и милиции тогда досталось.
   - Э-это к-как?
   - А вот так! Влезли в дом - да выкрали оружие и служебные удостоверения. И никакие их поиски результата не дали - как в воду канули.
   Я представил. Полгорода бы наизнанку вывернули, но доискались бы. Я кивнул.
   - Хотя представь, как искали. Они самые заинтересованные были
   - И-и ч-че-его?
   - А ничего... - разжаловали и на фронт! А какие специалисты были, - он мечтательно закатил глаза. - Сыскари от бога. Я так думаю специально это они - чтоб так получилось. Богатств-то ни у кого из них не было - чего лезть? У нас-то - все на виду. Любимое место у воров это наш - Никольский рынок. Карточки, голодуха... а на рынке есть все - от сушеных яблок до черной икры. Ну и сам понимаешь, кроме наличности, ходило и золотишко, ювелирка и царские червончики. В начале-то войны кадров у нас катастрофически не хватало - все лучшие на фронт ушли. Спекулянты и распоясались. Никакие облавы не помогали. Ну вот... Поначалу-то 'Серый' бал правил. А потом уже и другие 'матерые волки' подтянулись. Посмотрели, как жируют на народном горе - отдельные личности. И стали они грабить этих самых - 'предприимчивых' граждан.
   - Со-со-образи-или... с-су-ки!
   - Сообразили. Вот тогда и появилась эта 'Черная кошка'. По Алма-Ате и рядом - прокатилась волна грабежей с убийствами. Грабили дома спекулянтов, магазины, склады... И везде, где побывала банда - на самом видном месте красовалась нарисованная черная кошка. Долго они бесчинства свои творили. Война уже закончилась, а "Черной кошке" все неймется. Бандитский форс. До чего ведь дошло - люди стали бояться наступленья темноты. Чуть не каждый день - новый разбой или убийство. Пока мы над одним головы ломали - ограбили склад швейной фабрики. Пока это расследовали - они уже склад маслозавода взяли. Мы туда, а они хранилище с охраной вынесли... И охрана не помогла - положили её. О как! Вот тогда-то это дело и взяли на контроль, - он ещё понизил голос, хотя до этого чуть не шептал, - в НКВД. Те чикаться не стали. Войсковые операции даже проводили...
   - И-и ч-чего?
   - И ничего!
   - Д-да-а... д-де-ла-а!
   - Да уж, а вот однажды повезло. Нам повезло. Оперативники наши барыгу одного взяли - Сафронова. И расколоть смогли. Этот и дал ниточку. Аж мы не оплошали. Вот в этом апреле всех последышей взяли к ногтю. Пролетарским кулаком этим гадам, хребет и сломали. А ты говоришь - 'героизма нет', да - 'не может быть'... Ещё как может!
   Вот такие пироги с котятами. Совсем всё тут по-другому. Вот уж не думал - не гадал, что 'вживую' с кином столкнусь.
   Иду по дороге ситуации разные кручу. Да вопросы всяческие сам себе задаю. У меня есть аттестат - вещевой и продуктовый. Большой такой лист газетной бумаги. Только вот как пользоваться им - я не очень. Вот так и сгорают разведчики. На незнании всем очевидных деталей. И ведь не спросишь ни у кого.
   А я - да. Чувствовал себя отчасти разведчиком. 'Штирлицем', черт побери! Во-о, обычный анекдот по-пьяни расскажешь или в разговоре его упомянешь - и все.
   Несколько настороженно я себя чувствовал. Запасливый парень - Серёга, мало того, что ножичек очень грамотный припрятал в вещмешке, так он ещё и пистолет там держал. Знаменитый 'Вальтер'. Walther P.38К. - со странным клеймом 'cyq'. Трофей с фронта надо думать. Только странный какой-то. Короткий. Как с обгрызенным дулом. Очень удобно под одеждой прятать. Магазин не на восемь, как обычно, а на тринадцать патронов. Два магазина. И патроны ТТ-шные. В них. Интересная машинка. Я не то что не видел, я никогда про такие и не слышал. Интересно кого Серёга 'раскулачил'? Очень хорошая машинка. Явно какого-то чина. И не армейского. А может, сменял не глядя? Хотя вряд ли. Разведчик как-никак. И запасливый.
   В 'сидоре' четыре банки консервов - настоящее богатство по нынешним временам. С простыми белыми этикетками и надписью 'Свиная тушонка'. Знаменитый 'Второй фронт'. Впервые вживую увидел. Кормят в больнице скверно, но держусь пока. Хотя есть охота. Постоянно. Галеты какие-то были. Съел. Хотя на вкус - как картон. Очень простого хлебушка хочется. Вволю. А нету.
   Из больницы отправился я прямиком в Райком ВКП(б). Пешочком, по утреннему холодку. По дороге иду. По сторонам поглядываю. Новым, молодым и здоровым телом - наслаждаюсь. Чувствую себя реально так разведчиком. Странное какое-то чувство. И походка у меня другая. Кошачья какая-то - мягкая. И голова по-другому вертится. Автоматически отмечаю возможные огневые точки. Да куда нырнуть и укрыться - в случае чего... Серегино наследство. Теперь уже мое. Наше. Вот это - уже вбито в подкорку. Полностью на рефлексах.
   Иду. Речь свою будущую репетирую. Вслух. Тренироваться надо. Да думаю, как и чего кому соврать половчее. Про память. Контуженный я. Много тут, таких как я. За войну население города увеличилось в два раза. С шестидесяти до ста двадцати тысяч. Одних госпиталей здесь - шесть. Вот так-то. Эвакуированных полно и ворья соответственно тоже. И немцы пленные есть. Эти тоже строят.
   Ну а мне - как коммунисту, непременно на учет надо встать. Не был бы в партии и не знал бы про это. Вот на такой 'мелочи' моментально бы и спалился.
   Райком стоял на своем месте. Желтое здание с белыми колоннами. И памятник вождю присутствовал. И милиционер на входе. Все как положено.
   - Вы куда товарищ? - меня тут же остановил и спрашивает пожилой дядька-милиционер.
   - В 'Отдел учета', товарищ, - отвечаю ему. И партбилет предъявляю. - Вот.
   В райкоме главный документ - партбилет, и неважно кто ты - министр или уборщица. Тут все равны. Некоторые по-умолчанию - равнее. Но тут это пока не так заметно.
   Ни привычной рамки металлодетектора, ни тебе дебильной 'подозрительности'. Только привычно-усталые глаза милиционера на входе. Меня не то, что не обыскали. У меня даже вещмешок не проверили. Во раздолье-то для террористов. Жаль они об этом не знают. Война ведь недавно кончилась. Бдеть должны вроде как в оба. А тут? Народ и власть выходит пока едины. Хотя мешок-то мой можно и проверить - нет там ничего. Перестраховался я.
  
  
   Глава 6.
  
  
   Стоило ли объявлять войну дворцам ради того, чтобы застроить мир хижинами?
   Владимир Туровский.
  
  
   'Учет' везде на первом этаже - рядом со входом. Наверно, чтобы лишний раз коммунисты по этажам не шлялись - не мешали плодотворной работе. Ну и чтобы соответственно не услышали и не увидели чего лишнего. Сейчас любой школьник знает про 'информацию правящую миром', а тогда или сейчас... Блин! С этим переносом точно 'крыша', если не уехала, то сильно накренилась... - путаю 'тогда' и 'сейчас'.
   А... так вот, партаппарат интуитивно строился как частично более информированный, чем обычный уровень газета-радио-ТВ. Соответственно выше уровень - больше информации. Причастные к зачитыванию 'закрытых писем ЦК' - гордились собой, как в Москве 'абреки' 'травматиком'. Это давало ощущение сопричастности к властителям тайных знаний. Социальная метка своего времени. Помню, как я отцу на кухне их пересказывал, когда учился, и оба гордились - он мной, а я - собой.
   Этих мыслей мне хватило как раз на дорогу по тканой дорожке до таблички 'Сектор учета' и обитой железом двери (аналог нынешних стальных).
   Как и ожидалось, после вежливого стука раздалось:
   - Заходите!
   За дверью обитала средних лет 'дама'. Одетая и причесанная строго, но изящно. Вся такая манерная. Стопроцентно жена какого-нибудь ответработника среднего или высшего звена. По ней даже в позднесоветские времена можно было изучать психотип - 'дворянка'. Ещё про неё я 'уже' знал - наличие каллиграфического почерка. А как вы хотели? Партбилеты выписываются - не талоны на повидло.
   Бросив на неё взгляд, я отметил отсутствие на строгом темном костюме наград. Тайком выдохнул. Было опасение, что нарвусь на фронтовичку и начнется поиск пересечений.
   Номера в/ч, хоть и выученные наизусть - малоинформативны. Мне бы сейчас хоть с фронтами определится. Амнезия - амнезией, но для успешной акклиматизации - скудновато будет. Одна надежда - залезть через военкомат в личное дело, а там по чужим документам пробить нормальные наименования частей. Подразделения уже не так страшно. Главное - не нарваться на однополчан, а может и наоборот. Здесь уж как карта ляжет.
   Молча, положил на стойку партбилет и сверху офицерскую книжку.
   Вот сейчас будет мне 'весело'. По правилам, учетная карточка будет идти спецсвязью по запросу. А куда делать запрос - город нужен.
   - Здравствуйте!
   Вместо ответа отдаю честь и наклоняю голову. Ещё раз скользко. Манера поведения воспитанного офицера, а кто и как Сережа по жизни - х\з. Ладно, вариантов нет, надеюсь в связи с тем, что меня здесь никто не знает и прокатит.
   Несколько озадаченная моим молчанием, учетчица взялась изучать партбилет. А я внезапно озаренный, полез в вещмешок - за выпиской со спасительным диагнозом: 'Временная амнезия'.
   Да-а... на фронте было бы проще. Помню в незабвенные девяностые... в период огаживания всех и вся, меня неприятно поразили чьи-то воспоминания: 'На женских должностях в политотделах (машинистки, учетчицы) служили симпатичные девочки восемнадцати лет, которых регулярно отправляли в тыл на 'лечение'.
   Надо понимать, что с контрацепцией в это время было весьма и весьма хреново. С одной стороны обидно за ловко устроившихся партгадов, а с другой... - повезло сопливым девчонкам. Хоть и с дитем, но жить будут.
   Так вот тем девочкам можно было навешать любой лапши на уши. Тут этот вариант не прокатит. 'Тетка', сидящая здесь - это 'монстр'! Монстр учета. Молодым не понять. Тут СЕЙЧАС чуть сфальшивишь... и махом ознакомишься с методами 'Смерша'. Блин! Вот ведь тоже вопрос, найти вывеску и прочитать - кто тут сейчас НКВД или МГБ. Разницы никакой, но - звоночек.
   Дама тем временем изучила 'парт-офицерские книжки' и теперь с очень заинтересованным видом изучала 'Выписку'. Это как же вовремя меня осенило.
   - Говорить можете? - прозвучал довольно приятный голос и даже вроде как с нотками участия.
   - П-п-ло-о-хо ! - озвучил я основную версию: 'Там - помню, здесь... - не помню!' - спасибо незабвенному Доценту Леонову.
   - Ну как же это вы так? Привыкли в армии, что в тылу у вас все свои. Вот и не бережётесь!
   'Ага, я значит и не первый! Уже что-то'.
   Я принял виновато-покаянный вид и потупил глаза. Надо срочно в ней пробудить материнский инстинкт. Прокатит - обеспечу себе 'агента влияния' Эти дамы знают много по должности. А через мужей - друзей - знакомых... и ещё чуть-чуть. И если захотят 'пошефствовать' подскажут 'к кому, куда и как'. Мне таким шансом пренебрегать совсем нельзя.
   - Запрос на учетную карточку в Шверин я отправлю сама.
   Я еле справился со свалившимся счастьем. Нет со Счастьем - с большой буквы... Шверин!!! Север Германии. Какой же фронт там наступал? Конева или Жукова? Но это проще по разговорам фронтовиков выяснить и быстрее. Но какова дама... А?! Я ж говорю - 'монстр'! По номеру полевой почты - вычислить адрес политотдела?!
   - Вы о работе ещё не думали?
   Я интенсивно покрутил головой. И опять принял виноватый вид. Типа - 'ну виноват... вот не подумал'.
   - Да, понятно. Вы же сразу со школы в армию. Реальную жизнь не знаете... Знаете что... Идите-ка вы сразу в отдел кадров, к Юрию Николаевичу. Он тоже фронтовик. Родственная вам душа. Он поможет. Думаю и вы, будете ему нужны. С кадрами, несмотря на демобилизацию у нас пока сложно. Члены партии, да ещё фронтовики, - она кинула на меня весьма оценивающий взгляд, - чуть не вес золота.
   Я принял понимающий и гордый её доверием вид.
   Такие как я, нужны только для черновой тяжелой работы. На теплые места наверняка конкурс 'лап'. Хотя черт с ними, с лапами! Мне не светит. Да и вообще мне не по нутру вся эта гонка благополучия. В своем времени наелся. Противно, в общем.
   - Б-бо-льшо-е с-спа-а-а-ссии-бо! - и приняв стойку 'Смирно', наклонил голову.
   -Ра-ра-рааз...! - начав заикаться, я и типа засмущался и замолчал. Но учетчица восприняла 'Разрешите идти?' - полностью и с молчаливым удовлетворением маленького временного, но... Начальника.
   - Да-да, конечно. До свидания!
   Отдал честь, и четко повернувшись кругом, чуть не строевым шагом вышел.
   Уф-ф. Проскочил. Приняв равнодушный вид (сделал морду кирпичом) - пошел искать Юрия Николаевича - фронтовика и прочая...
   К радости от полученной информации начало примешиваться опасение, не переборщил ли с 'теткой' из 'Учета'? Хотя когда поворачивался - у неё было довольное лицо. Может действительно из дворян? Они к офицерам о-очень хорошо относились. Почему тогда не репрессировали? Да к тому же она член партии... Х\з. Неважно. Продолжим знакомство - выяснится.
   'Отдел кадров', по словам постового, находился на втором этаже. Но я туда не стал спешить, остановился у окна. Надо было немного успокоиться - подумать чуть-чуть. Чего я хочу, куда и к чему стремиться. Второй шанс. Как его использовать? По-сути произошла перезагрузка меня старика-пенсионера в молодого парня. Как избежать ошибок и повторить удачи? Да и обещание отомстить - надо выполнить. Но это надо сделать чисто. Так, чтобы меня не нашли. На 'зону' я не пойду.
   Но, это потом.
   Хорошо хоть тенденции развития общества в будущем знаю, и потому как много читал. Только вот абсолютной памяти, чтоб вспомнить все постранично - никто мне не предоставил. И не надо меня считать идиотом - провел я ревизию доставшегося мне 'наследства'. Ничего утешительного. Малость покоцанное, но, в общем-то, достаточно здоровое и тренированное тело. Со шрамами на башке вымазанными йодом и примотанными стираным бинтом.
   Вот только не надо мне 'петь военных песен'. Надо рассказать Берии... дойти до Сталина.... Тот, кто написал большинство этой чуши - об этом времени имел весьма смутное представление. НИКТО НИЧЕГО НИКОМУ - В РЕАЛЕ, не стал бы передавать. В лучшем случае грохнули бы 'попаданца' на месте. 'Во избежание...'. А в худшем... боюсь даже представить. Но что выбили бы показания что шпион - на раз-два, это точно. И посадили бы как 'врага народа'.
   Вы так - ради хохмы представьте, что вы из 2041. И вот вам надо дойти до президента. Сколько шансов у вас на встречу с ним? Боюсь, что с психами, никто разговаривать не станет. Это когда вам вколют чего-нибудь во избежание. Что-то изменилось? Ничего. Бюрократизм. Какой дурак - 'на месте', рискнет своим креслом и карьерой, если что-то не так?
   Да и тут бюрократия - это тоже что-то... Вот на встречу с первым из этой когорты сейчас и иду.
   По идее 'отдел кадров' ГК ВКП(б) должен рулить всей номенклатурой городского уровня и ниже. Значит, я должен просить, а мне должны предлагать работу.
   Куда проситься вот вопрос. По сути вариантов два: раньше думай о Родине, а потом о себе или сначала о себе - потом о Родине. В девяностых остался один вариант. Понятие 'Родина' отменили. Если бы решение принимал мой брат или любой из 'попаданцев', то однозначным выбором был способ выбраться в решающую элиту или создать свой 'хомячник'; сыто есть, вкусно спать, приобрести мировую известность. Да вот хотя бы самое простое - предсказать Никите Сергеевичу, что он станет главой государства. 'Через девять лет будешь высоко сидеть - далеко глядеть'. А там подсуетиться, всунуться в окружение Леонида Ильича. Начать можно уже сейчас. Он же секретарствует где-то в Молдавии или Днепропетровске. Доступ к 'телу' нынче не сложный. Слава 'пророка' будет обеспечена и когда начну обихаживать Раису Максимовну, все всё - сразу поймут и 'Меченому' будет проще. Вот так и будет сыто и вкусно.
   Вот только 'Родина' все равно исчезнет. По второму варианту мне ничего особенно не светит. Обычный человек, обычные заботы. Сейчас много работать за обычный паек, потом за скромную зарплату. Через тридцать-тридцать пять лет - пенсия, одна-двухкомнатная 'хрущоба' и, буду стоять я с кефирной бутылкой в коридоре, вспоминая - 'ходил я уже магазин или нет'*.
   Свою карьеру я сломал в восьмидесятом, предложив омоложение Политбюро и ЦК на партактиве полка. Через много лет выяснилось, что правление Леонида Ильича было лучшим периодом для советского народа. Подавляющее большинство с удовольствием бы туда вернулось. Наверно.
   Я стоял у окна слепо уставившись в майскую зелень за окном и думал... думал...
   Кто привел к уничтожению страну, а народ к вырождению? Партаппарат - столь эффективный теперь и зажравшийся до упора в девяностые. Накопленные ими социальные неявные преимущества потребовали внешней реализации. Вот захотели - неявные хозяева страны, стать - явными. А быдло, то есть все мы простые люди, должно было узнать своё место.
   На смену партаппарату, а точнее сомкнувшись с ним, пришли бандюки - нынешние блатные. Одни без других не могли, ...а может и могли. Надо будет думать. Про тенденции 'блатных' вроде в семьдесят девятом читал в 'Литературке'. Статья там генерала Гурова - 'Лев готовится к прыжку'. 'По традиции жанра' - мы с ним обязательно встретимся. С каким же удовольствием я пожму ему руку!
   Не знаю. А ещё одна гадская социальная группа - это 'бывшие узники лагерей' Это с их солженицынских огаживаний - все начиналось. Ненавижу доносчиков и доносы, но вот кого обязательно 'застучу' так это - этого, мать его, 'выразителя чаяний лучших представителей народа'. Вот мне интересно, там все из 'вечно стгадающего нагода' или русские там тоже встречались?
   Что же всё-таки делать? Заикаясь - просить направление? Бред!
   Ещё увлекусь, начну говорить нормально. Не-е... 'Мы пойдем другим путем!'. 'Писсменным'. А на работу надо идти, по примеру Шарапова, в милицию. Если не могу давить партаппарат, то уголовничков вполне. Соцзаконность - соцзаконностью, но посильно придавить гадов будет можно.
   А целью поставить нынешнюю службу внутренней безопасности. Но это в перспективе, а сейчас надо внизу поработать!!!
   По ходу получается подспудно решение-то принято. Подкорка сама все за меня решила. Коммунистом был им и стану. Пока есть Родина - будем думать о ней! Искать способы давить гадов. А их я знаю. Теперь искать... искать способы противодействия. А начинать надо с карандаша и бумаги. Заикаюсь я плохо, а пишу хорошо.
   Приняв решение, добыл пару листов бумаги и карандаш, на том же окне под несколько удивленными взглядами, немногочисленных проходящих, начал писать.
   'Старший лейтенант Адамович Сергей Васильевич. Демобилизован. Член партии с марта 1944. Прибыл из ГСВГ.
   В результате травмы при нападении бандитов получил амнезию и заикание. Врач обещал со временем полное выздоровление.
   Прибыл для постановки на учет и получения направления на работу в мирное время. Готов выполнять любое поручение партии.
   Образование пехотное училище и самостоятельное чтение.
   Командовал взводом. Под судом и следствием не был.
   Партийных взысканий не имею.
   Помню устав партии, отрывки из программы истории партии, отдельные места из опубликованных работ товарища Сталина.
   Ненавижу гадов живущих в тылу за счет воровства и грабежей, слез голодных детей и женщин.
   Холост. Здесь проживала невеста. Недавно она погибла от болезни. Узнал об этом только здесь.
   Опыта гражданской жизни не помню, навыков не военной работы не имею.
   Если возможно, хотел бы служить в органах милиции, охранять покой и спокойствие граждан, бороться с врагами социалистического образа жизни'.
   Я перечитал написанное, поморщился и почесал по извечной привычке затруднительных ситуаций затылок. Коряво. Нет нужной идейности, нужно по-другому... Но как? Не знаю я современных реалий, привычных оборотов и выражений.
   В постперестроечный период, когда подавляющее большинство соревновалось в размере дерьма, вываленного на партию, абсолютно забылось, что партия не только бесполезный аппарат 'паразитирующий на теле государства', но прежде всего орган управления. В нем шел большой объём бумагооборота, а значит, выработалась своя версия 'канцеляра' - подвида русского языка предназначенного для документов. У Даля словарь называется 'Живага русского языка'. Можно подумать, что язык документов не меняется. А он гад меняется с ещё большей скоростью: с каждым съездом и пленумом, сменой руководителя и написанной им работой.
   Любой знаток языка моментом обозначит свою 'чуждость', не только употребив в неправильном месте речевой штамп, но и просто 'упустив' его в документе в целом.
   Любой государственный документ это набор языколомных оборотов и штампов. А для 'органов' - флажок: 'Обратите на меня внимание'.
   Не, пусть лучше будет 'госканцеляр'- на 'партканцеляре' спалят сходу.
   Вежливо постучав, открываю дверь
   - Вы зачем там сидите? Что значит - ничего нет? Вам партия доверие оказала, вот и оправдывайте его, а не ищите оправдания! Где хотите и как, но завтра должно быть сделано! - ярился праведным негодованием голос хозяина кабинета.
   - Пораспустились вы там, на фронте, - зло пробормотал он, резким движением опуская трубку на рычаги, и поднял на меня взгляд.
   Он был невысокий, полный, с явно выпирающим животиком, выбритой головой и одет в плотно обтягивающую офицерскую тужурку без погон, но с колодками наград.
   - Слушаю Вас! - голос приобрел официальную вежливую сухость занятого человека, вынужденно отрывающегося от важных дел на мелкую служебную необходимость.
   Я протянул партбилет с вложенной в него писаниной, и опуская руку вдруг - 'поплыл'.
   В глазах на мгновение потемнело. От головы до пяток пронесся острый режущий поток, и в мозгу проявилось мое собственное жизнеощущение. Протаяла во мне память Сергея-фронтовика - кусочек его жизни, острый и зазубренный осколок мальчишеского опыта:
   У нас, в разведке, - 'за словом в карман' никогда не лезли. В прошлом году был такой же, политрук гребаный! Тогда наша группа взяла пятерых немцев в их ближнем тылу. Группа... - в составе четырех человек. Редкость конечно, но немцы нам попались 'дерзкие', попытались на нас наброситься и оружие отобрать. Идиоты! Обычно-то они - смирные, да покладистые. И говорят все, и унижаются. И плен для них - нормально. Это мы с гранатой, чтоб в плен живым не попасть... Одним словом, - вышли мы к своим только с одним пленным. Утащили его в штаб. Так эта сука, вместо благодарности, что-то там и 'вякнула' про нас на допросе. Приходит ко мне майор-политрук и начинает мораль читать, и стращать всякими карами за расстрел пленных. Будто бы я их уже в нашем тылу порешил, а не в немецком... Сказал я ему тогда: 'Товарищ майор, я сейчас пойду к генералу, и попрошу, чтобы вас завтра назначили командиром поиска'. Послушал бы меня генерал. Этого 'вояку' как ветром сдуло.
   Меня качнуло и это заставило Юрия Николаевича поднять взгляд :
   - Вам что - плохо?
   Я покачал рукой - 'нормально, уже прошло'. Он секунду ещё всматривался в меня, а потом обратился к привычному родному - бумагам.
   -Так это вы редкостно воспитанный сообразительный молодой офицер?
   Вероятно 'учетчица' успела позвонить, пока я писал 'цидулю'.
   - И сильно вы заикаетесь?
   - По-ока-а при-ил-ичн-но... - пришлось мне открыть рот.
   Хозяин кабинета покивал головой и вновь принялся вчитываться в бумаги, вероятно обдумывая и принимая решение.
   Был ли партаппаратчик природным хамом или приобрел на 'должностях' партчванство, но мне, по сути - больному человеку, сесть не предложили. Оно понятно - не 'свой', не ровня по положению , не 'нужный' человек. Да и плевать. Привыкать что ли?
   - Значит из ГСВГ? - вновь 'подал голос' райкомовец, подняв голову от бумаг.
   Я, надев 'маску' строевика, кивнул. Вы где воевали у Конева или Рокоссовского?
   'Оба-на, там ещё и Рокоссовский оказывается был! Да-а, давно я про войну ничего не читал. Позабывал всё напрочь. И что говорить?' - пронеслось у меня в голове.
   Но Юрий Николаевич, не обратив внимания на моё тупое молчание, решил блеснуть эрудицией:
   - Ах да, вы же из Шверина, там наступал Второй Белорусский товарища Рокоссовского. А член Военного Совета... - он сосредоточился на секунду, напрягая память.
   А у меня проскочила ассоциация: 'барабанная дробь' и пауза ведущего: 'Правильный ответ...'
   - Товарищ Субботин! - победно улыбнулся хозяин кабинета, взглядом давая мне сигнал порадоваться вместе с ним.
   Я слегка улыбнулся, делая вид что приятно удивлен памятью и знаниями райкомовца. Хотя если вдуматься мужик действительно эрудит. Маршалы на слуху. Их знает каждый. А вот вспомнить ЧВСа - это сильно.
   Мне же, честно говоря, его радость была параллельна. Я же выбирал между Жуковым и Коневым, склоняясь к варианту последнего. Маршалов и их фронты тогда знали как сейчас фанаты футболистов-звезд. И спутать 'Зенит' с ЦСКА это однозначно получить в бубен, как вражескому шпиону - тогда и загреметь в 'кровавую гэбню' - теперь. 'Да-а, вот влетел бы...', - проскользнула мысль-откат.
   - Так что же с вами делать? - проявив эрудицию, хозяин кабинета пришел в хорошее расположение духа и стал воплощенным хлебосолом.
   - Вы же понимаете, товарищ Адамович, что в настоящий момент, при всем нашем кадровом голоде использовать вас мы полностью не можем?
   Я стоял, сохраняя на лице спокойное равнодушие, и ждал перехода к конструктивной части.
   - Характеризуют вас - положительно... - он полез в какие-то бумаги и что-то там высматривал. А я тихо стоял офигевая от этого - 'положительно'. Положительно - это что, звонок дамы из 'Учета' что ли?
   - Ага, - наконец найдя нужное в ворохе бумаг Юрий Николаевич поднял взгляд.
   Командиром взвода ППС пойдете? Должность важная, но спокойная...
   'Спокойная' - с личным составом?! Когда такое было?' - подумал я про себя, но сохранил на лице невозмутимость..
   - Вы человек с боевым опы...
   Дальше началась 'рекламная пауза' нынешнего времени, а я привычно отключил мозг, что бы не провоцировать злость и неприязнь
   - ...партия надеется...
   И мне на прощание протянули руку.
   Мысленно ляпнув: 'Аминь!', - я пожал руку и направился за направлением к секретарю, 'туда насчет вас, позвонят'...
  
   ****
  
  
   *Это из анекдота 70-х, когда молоко было только в стеклянных бутылках или треугольных бумажных пакетах. А соки только в трехлитровых банках. История...
   Стоит пенсионер в прихожей, смотрит недоуменно на авоську с пустыми бутылками, и задает сам себе вопрос:
   - Интересно, ходил я сегодня в магазин или нет?
  
   Историческая справка.
  
   ** Согласно докладу начальника тыла РККА генерала Хрулева, в короткую финскую кампанию рядовым бойцам было роздано более 10 миллионов литров водки. Командирам и летному составу полагался коньяк. Всего ими было выпито свыше 800 тысяч литров коньяка. В прифронтовом же Ленинграде водка в ту пору стала дефицитным продуктом, очередь за ней занимали с пяти часов утра.
   Мало кто знает, что советскому командованию пришлось срочно решать вопросы, которые ни какими уставами не были предусмотрены. Например, пришлось формировать специальные военные бригады по сбору опорожненной посуды: первое время водка подвозилась войскам в бутылках, и на водочных заводах очень скоро возникла острая проблема со стеклянной тарой.
   Сборщики посуды вернули в тыл около 250 вагонов пустых 'поллитровок'!!!
   Но и сегодня следопыты находят на местах дислокации Красной Армии старые водочные бутылки - и на местах размещения передовых соединений и на отдаленных от передовой бывших артиллерийских позициях, и на болотах, через которые бойцы шли в атаку, и там, где армия развила успешное наступление на финский тогда Выборг.
  
  
  
   Глава 7.
  
  
   Я исключительно терпелива, при условии что, в конце концов - выйдет, по-моему.
   Маргарет Тэтчер.
  
   Следующая задача - жилье.
   Странно я себя чувствую. Не по здоровью - нет. Внутри.
   Вот идет мне навстречу на той стороне улицы - майор. А меня отчего-то злоба душит. Он - здоровый, симпатичный мужик. С орденом да с медалями. А меня, глядя на него - с души воротит. Сапоги у него хромовые и форма из хорошего сукна пошита. И понимаю я, это - 'крыса тыловая!'. И злюсь я на него - помимо воли. Знающему человеку сапоги эти - мно-огое сказать могут. Они чисто парадные и воду пропускают, так что носить их можно только в городе. И совсем не по лужам и не в 'поле'. Мои-то в отличие от его - яловые.
   Вот и переплелись, сжились со мной чувства мальчишки-фронтовика, изгрызенного вшами, весь жизненный опыт приобретшего в армии, да на фронте.
   Странно я себя чувствую. Ох, странно...Теперь уже и не понять, что от меня - старого циника, а что от восторженного юноши, на руках которого кровищи - не одному маньяку и не снилось. Переплелась и скрутилась - не разорвешь... злоба на чиновничью сволочь из моего времени - 'Я вас туда не посылал!' и на сытых интендантов этого - 'Всё выдано согласно норме!'.
   Вокруг меня город, живущий не очень мне пока понятной жизнью. Не улавливаю я его внутренний ритм. Не могу подстроиться. Пока 'я чужой на этом празднике жизни'.
   А странно, на мой взгляд, тут все. Очень. Большинство народа в частично военной форме и сапогах. И бабы с платочками, повязанными на головах. Мужики и парни в кепках или фуражках. Калеки, нищие, блатные, пленные немцы - старательно прячущие глаза... Бабы недвусмысленно оценивающие ладного молодого 'офицерика' - меня.
   И серое все кругом - СЕРОЕ. И тусклое. Привыкший к разноцветью одежды, рекламы, домов... к ярким и блескучим вывескам - глаз невольно ищет этого и не находит. Есть у меня пока это ощущение - попадания в фильм. Ненастоящности. 'Неделька - другая и все успокоится...', как поется в детской песенке. Пока же держусь, чуть настороже. И людей на улицах как-то непривычно мало.
   Адрес доброй старушки в Старом городе подсказала молоденькая сестричка в госпитале. А улицы тихие. Собачки из-за заборов почти не лают. И на улицах бродячих псов нет. Судя по всему - подъели. Местные скушали. Голод. Да и кормить собачку опять же надо. А тут своим не хватает. Вон и голубятен полно. Только голубей маловато. Скорее всего, по этой же причине. Заборы здесь непривычные. Глухие и высокие - не заглянешь с улицы во двор. Вся жизнь дома заботливо спрятана от чужих глаз. Вежливо стучу в глухую калитку.
   - Заходите!
   - Здра-авству-уйте!
   Старушка - хозяйка, опираясь на грабли, смотрела на меня. Понадобилось некоторое усилие, чтобы подобрать отпавшую челюсть. Ничего себе 'старушка'? Старушка?! Да ей лет сорок - сорок пять. Она лет на пятнадцать младше меня старого! Весьма миловидное лицо с россыпью веснушек. Серые глаза, высокий лоб. Не худая и не толстая. Замызганное домашнее платье. Разбитые ботинки на ногах.
   - Здравствуйте. Что вы хотели?
   - Мне-е с-сказа-али жилье у-у вас мо-ожно сня-ать?
   - А... Ну проходите. Присаживайтесь, - она указала на скамейку у дома. - В ногах правды нет.
   - Вы откуда?
   - И-из го-го... из больни-ицы...
   - Вы раненый?
   - Н-нет! - я отрицательно покачал головой. - Т-ту-ут - ш-шпана го-олову про-оломила. А-ам-мнези-ия у меня... - я теперь уже привычно достал справку с диагнозом.
   Она внимательно прочла её. Потом посмотрела на меня.
   - Временная амнезия?
   Я неопределенно хмыкнул.
   - Ну, пусть будет - амнезия. Разное случается... Пойдемте покажу вам жилье.
   - Вы совсем память потеряли или как?
   - М-места-ами-и...
   Мы пошли в дом, где я привычно придержал двери - вежливо пропуская даму вперед.
   Комната, которую предложили мне занять, была не обычным 'углом' - как принято в нынешнее время. Это когда твою койку стыдливо отделят занавесочкой от общей площади. А действительно комнатой. Небольшая веранда с другой стороны дома окнами выходила в небольшой садик с яблонями и ещё какими-то фруктовыми деревьями. Между ними виднелись ухоженные грядки.
   Кровать с уже позабытыми мной никелированными шарами. М-м... а на ней подушки - уголком, заботливо накрытые кружевной салфеточкой. Давно забытый символ домашнего уюта. Аккуратный половичок, стол с настольной лампой. Чисто, аккуратно. По нынешним временам это - 'Хилтон', не меньше. Кругом грязища, бараки... вши с клопами - обыденность. А тут!?
   - Вот. Располагайтесь... Меня зовут - Амалия Карловна, - она изящно наклонила голову. - Чай будете пить?
   - Да-а... с-с судово-ольствием.
   - Только поскорее - пока чайник горячий.
   Я кинул вещмешок в угол, на ощупь пригладил короткий ежик волос и прошел 'на кухню'. Из сеней было две двери. Одна ко мне в комнату. И вторая - на половину хозяйки.
   Беленая русская печь, стол со стоящими на нем парой чашек - это кухня. Из неё ещё одна дверь в хозяйскую часть. В неё видно: ходики на стене с кошачьей мордой, пару рамок с множеством фотографий в каждой и уголок буфета. Это то, что мне видно с моего места.
   Попили чаю. Я выложил на стол пару кусочков сахара, отбитых от большого куска - заботливо завернутого в вощеную бумагу, лежащего в моем вещмешке. Пока пили вприкуску паршивый 'чай' из смородинового листа и сушеной морковки - болтали. Вернее говорила только Амалия. Я в основном молчал и все больше кивал - стараясь, понравится.
   Тьфу ты - 'чаёк'! Выпил его аж две чашки. Все хоть польза - живот набил. Не так жрать охота. Заканчивая чаепитие, я спросил:
   - А де-еньги? Ско-олько?
   Она посмотрела на меня и этак лукаво - по-свойски, улыбнулась. А улыбка у неё чистая и зубки беленькие. Чувствую, что по-молодости она была та ещё разбивательница сердец. Да и сейчас она о-го-го! Её бы переодеть - так ничем не хуже большей части 'звезд', что у нас в телевизоре показывают. Та-ак! Стоп! Это куда это меня понесло?! Тьфу, гадство! Неужели у меня гормоны заиграли?
   - Не переживайте Серёжа, Вдова я... Работаю учительницей немецкого языка. Мне кажется, что мы не будем ссориться. А что касаемо денег - не думаю, что для вас это главное.
   Я поднялся и в ответ только молчаливо кивнул.
   - Вы куда сейчас?
   - В би-и-блиотеку. Ку-у-пить ко-ое-что, по мелочи.
   Я сходил к себе и отдал ей банку тушенки из 'сидора'.
   - Во-от. Мо-ожет на у-ужин, что-то приготовите?
   - Приготовлю. Идите Серёжа. У мужчин всегда есть дела.
   И я - Николай Семенович; пятидесяти шести годков от роду, партийный, несудимый, военный пенсионер и прочая... прочая... пошел.
   Что характерно я двинулся не в магазин за водкой, чтобы снять стресс. А и правда пошел в библиотеку. Не надо врать в мелочах - элементарно спалишься. Я и не буду. Очень меня сейчас интересовала Большая Советская Энциклопедия, если она тут есть, конечно. Особенно один том. На букву 'Ш'. На худой конец сойдет 'Брокгауз и Эфрон'. Но желательно, что-то поновей. Моя здоровая, а может, и нездоровая паранойя теперь вовсю спрашивала меня - как бы это скрыть, такой мой неестественный интерес в библиотеке.
   Ага, пришел эдакий здоровенный лоб и просит 'энциклопию' на эту букву. А зачем ему? Странно и подозрительно. А с другой? Да на кой черт я кому сдался!? Слухи о всесилии НКВД и всеобщем стукачестве сильно преувеличены. Да на кой тут кому сдался отставной военный? Уже практически милиционер. И слово, характеризующее меня как 'мильтона' или 'легавого' - вот не несет в себе презрения как у нас. Хоть убейте. Ведь и тут в милиции свой брат - фронтовик. А не как у нас 'братское чувырло'* из задрипаного села 'Сорок лет без урожая' - пришедшее в ментуру только за пропиской и нажить.
   А военных тут много. Почти все мужчины. И множество женщин. По статистике в сорок пятом наша армия насчитывала одиннадцать миллионов с чем-то. Восемь с половиной миллионов демобилизовали... где-то в это время. Это тогда дома, мне, что сорок шестой, что сорок седьмой - было глубоко по фиг. Только вот теперь мне тут жить...
   Хорошо хоть тенденции развития общества в будущем знаю, и потому как много читал, и потому что бывший замполит. Только вот абсолютной памяти, чтоб вспомнить все постранично - никто мне не предоставил. И не надо меня считать идиотом - провел я ревизию доставшегося мне 'наследства'. Ничего утешительного. Малость покоцанное, но, в общем-то, достаточно здоровое и тренированное тело. Со шрамами на башке вымазанными йодом. Одно утешение, что ствол под руками - застрелиться, если что, я всегда успею.
   Вот визит в библиотеку прошел нормально. Обогатил он меня знаниями. Очень мне нужными знаниями о фронтах и не очень - по географии этого долбанного Шверина. Он находится в Мекленбурге - это я помнил точно.
   Ещё я помнил, что рулили тогда Жуков и Конев. Но вот кто и куда? Взяв пару подшивок с газетами, я их по диагонали просмотрел - ища нужную мне информацию. Когда знаешь примерно где - не так и сложно найти. Пролистал. И вот в статьях за апрель сорок пятого, я нашел - кто и куда наступал. Оказалось все немного не так. Жуков шел на Берлин в лоб, а Конев осуществлял охват.
   А вот я - Сергей Васильевич Адамович; двадцати четырех лет, призванный в мае сорок первого из Ленинграда, командир разведроты, член ВКП(б) с марта 1944... Воевал в составе 2 Белорусского Фронта под командованием Рокоссовского... и Члена Военного Совета - Суботина. Это важно.
   Вот том на 'Мэ' я и попросил первым. Эта чертова БСЭ - уже была. И нужный мне том - тоже был. Был он выпущен в тридцать восьмом году. Но не сильно-то он меня и обогатил знаниями, про этот чертов Мекленбург.
   ...историческая область на территории... ....в период раннего средневековья была заселена племенами полабских славян Бодричами и Лютичами которые в 12 в. вошли в состав княжества Никлота. В ожесточённой борьбе с немецкими феодалами славяне были покорены саксонским герцогом Генрихом Львом...
   На кой черт мне это сдалось?! Информация примерно, как и про восстание Спартака - 'против древних римских буржуев'. Тьфу ты - я рассчитывал на большее. Осталось пропеть: 'О где ты, где ты - милый интернет...?'. Хорошо хоть времени немного потерял.
   Посмотрел ещё про Шверин. Взял том самостоятельно со стеллажа. Тоже фигня - перепечатка Брокгауза. Это вообще что-то... Шверин, город (Schwerin) - столица великого герцогства Мекленбург-Шверинского, на западном берегу Шверинского озера; жителей 35 тысяч. На острове находится великолепный великогерцогский дворец, выстроенный в 1845-58 гг. в стиле Ренессанса. Памятник великому герцогу Павлу-Фридриху, работы Рауха; памятник войны 1870 г. Готический собор XI в., готическая церковь св. Павла, арсенал, театр. Чугунолитейные и машиностроительные заводы, производство музыкальных инструментов, экипажей, красок, лаков, мукомольные и лесопильные мельницы. Тьфу ты! Ну и что это мне дает?
   Ладно, будем надеяться, что удастся что-то правдоподобное соврать - если будут спрашивать. Фильмов я смотрел много, книжки читал, на экскурсии ездил. Да и купить чего-то не мешает. Теперь пойдем осваивать насквозь мне знакомую стихию - базар. Это только на сторонний взгляд - это хаос. Не-е ребята... это не хаос. Это четко упорядоченное и структурированное явление. Живущее по своим очень четким и прагматичным законам. Так было, есть и будет - во все времена.
  
   *Братское чувырло - (феня), отвратительная рожа.
  
  
  
  
   Глава 8.
  
  
   Слухи о скором и всеобщем счастье сильно преувеличены.
   Мнение автора.
  
  
   Я шел по улице и вполголоса мурлыкал:
   Давно ты не видел подружку,
   Дорогу к знакомым местам,
   Налей же в железную кружку
   Свои боевые сто грамм...*
   А когда спохватился - понял, что не знаю этой песни. Совсем. Никогда и не слышал. Но пою. Что-то выходит, осталось мне ещё от настоящего парня Серёги. Знать бы ещё что.
   Про водку помню, что был 'Ворошиловский паек' - водка и сало. Во время 'Финской'. И были наркомовские 'сто грамм', которые после сорок третьего выдавались ТОЛЬКО во время наступления. 'Остальным же военнослужащим передовой линии' - 100 грамм, полагалось лишь по праздникам. А вот в число таковых входили: 7 ноября, день Конституции, Новый год, 23 февраля, 1 и 2 мая, день авиации, день части ... и что когда-то и убило меня наповал своим дебилизмом - 'Всесоюзный день физкультурника'!!!! Вот это блин, пассаж! От этого, вся эта ерунда и запомнилось.
   Прогулялся дяденька по рынку - 'получил удовольствие'...
   И сделал выводы. Мама дорогая! Как же я тут жить-то буду? Скопленные Серегой может за всю войну, может ещё как - у меня лежали в разных карманах пять тысяч семьсот рублей. Я теперь усиленно пытался понять, что это. Вернее сколько. Много или мало. Я ведь как не крути тоже дитя этой мать её, 'рыночной экономики'. Какова тут покупательная способность рубля 'с Лениным без кепки'**.
   А ведь мне ещё и в военкомат надо. А там аттестат... и тоже вроде как должны дать денег. Трофеев - чтобы тут припеваючи жить... я отчего-то я в вещмешке не обнаружил. Честный и простой парень - мой предшественник. Я немножечко другой. Более опытный.
   Барахолка моментально напомнила приснопамятные девяностые, где я у себя на 'Апрашке' начинал такую же 'карьеру'.
   Да, грязища и трели гармошки у пивнушки, пьяные крики и кураж, дикая нищета и голодные взгляды детей. Кривые цепи торгующих. С товаром, лежащим на газетах, мешках и чемоданах. Бродящие взад-вперед с криками и предлагающие свой товар 'торговцы'. И смех и грех. Чем-то мне эта картинка напомнила кота Матроскина из 'Простоквашино', с его нетленным: 'Чтобы продать что-то ненужное - надо сначала купить что ненужное'. Только вот здесь немного не так. Чтобы купить что-то ОЧЕНЬ НУЖНОЕ, надо сначала продать что-то НЕ ОЧЕНЬ НУЖНОЕ.
   Пятнами - наглые рожи блатоты, глядя на которые я моментально приходил в тихое бешенство, вспоминая своих таких же. 'Хозяева жизни'. Тут и инвалиды, просящие подаяния. Только это реальные фронтовики-инвалиды. А не ряженые под 'афганцев' или других пострадавших от войны, как у нас. И медали и... все остальное у них - настоящее.
   Тускло, серо, коричнево и зелёно. Радость и отчаяние. Смирение и гордость. Тут есть все. Чего только не намешано. Это срез. Средоточие всей этой мирной жизни. Показатель государства.
   О-о... чтобы все это столпотворение 'понять' - надо пожить в нем, как я. Сродниться. Чувствовать себя, именно здесь, своим. Поговорил с людьми - посочувствовал. Выпил кружку пива в 'Голубом Дунае' за разными столиками. Мне нужна информация - любая. Реалии этого 'мирного' времени. И я, делая вид поддатого - сочувственно выслушивал всех. Заикался, кивал. Давал возможность человеку выговориться. Тяжело здесь. Всем тяжело. И здесь - сейчас, и всей стране.
   А вот выводы... Выводы скверные. В противовес фронту, которого правда сейчас нет - в тылу дефицит всего. К примеру, водка здесь СЕЙЧАС была положена только активистам, и служило-карательному сословию. Отчего-то мне сие не удивительно.
   Только 'стахановцам' оказывается, выдавалось раз в месяц: несколько метров ткани, кусок хозяйственного мыла, кило соли, литр керосина, две бутылки водки. На это мне пожаловался обиженный на начальство - пьяный работяга. Он же мне и рассказал про зарплаты, когда я сказал, что подумываю пойти на завод.
   Молодые рабочие в среднем получают 200 рубликов в месяц. 200!!! При этом налогом не облагается зарплата в 150. А поесть можно в столовой. Где обед ВСЕГО - 15-20 рублей. Несложная, мля, математика. А уж какая там кормежка - я знаю. Можно подумать я заводских столовок не видел.
   А вот мужик-крестьянин с грустными глазами, которому я 'любезно помог' посторожить телегу, пока он бегал 'по делам'. Он посетовал на низкие закупочные цены... Вот тут-то я и приху... обалдел я, в общем.
   10 копеек!!! - за килограмм пшеницы, 5 копеек - за килограмм картошки, 25 - за килограмм мяса, 2 копейки - за десяток яиц.
   Сегодня на рынке этот десяток яиц продавали по 35-40... РУБЛЕЙ!!!
   Картошка сейчас - 8-10 рублей, и только в сезон - 2-3.
   Мясо - от 35 до 50...
   И почему-то все считали это - нормальным....
   Я бродил... приценивался.
   Ах да, я-то - 'богатый'. Пока во всяком случае. А вот остальные...
   Особенно умилила зарплата интеллигенции. Я умудрился и это узнать. Врачи и учителя получают в среднем по 180 рубликов. Органы правопорядка 'обеспечены' гораздо лучше. Рядовой мент, коим мне предстоит вскоре и предстоит стать, получает - 330 рублей.
   Ну и для сравнения... Морковка - 6 рублей. Капуста - 3. Свекла - 6. Молоко - 12. Сливки - 35. Творог - 10. Масло топленое - 150!!! Вот это цены?
   Проинформировали меня и про карточки. Так вот, по ним цена на хлеб - 3,40 за килограмм. При норме по ВЫСШЕЙ рабочей карточке ПОЛОЖЕНО только - 500 грамм хлеба в день...
   А на барахолке буханочка - 50-100 рубликов.
   Вот где раздолье спекулянтам....
   В общем, этот день прошел не зря. Первый день на воле. Насыщенный событиями. Напоенный вольным воздухом с примесью промышленной химии. Потом будут другие. Они, чуть позже, сольются в незаметную череду. Станут обычными. А вот этот первый - яркий. Дающий именно это ощущение. Ощущение новой жизни. Свободы.
   Привкус на кончике языка. Ощущение мира. И своей... моей живости в нем. Вот он - останется. Чудо ведь какое... Прожить ещё кусок жизни... молодым. Вот ведь как. Незаслуженное счастье...
   Странно я себя чувствую... странно. Очень. Даже и не объяснить. Что-то намешано во мне. Всякого разного. Не могу отделить свои чувства от Серегиных. Он - это я... и наоборот. Мозги старые, а чувства новые. Как-то все во мне переплелось...
   Тут и знакомое, но забытое чувство голода. Ощущение полностью здорового тела. Молодого. И это меня слегка беспокоит. Чуть-чуть. Мои отнюдь не платонические взгляды, которыми я провожаю женщин или обмениваюсь с молодками. Нет, не так. Как я поглядываю на них. Чувство внутри меня. Мое. Даже и не совсем так... Я ведь в двух возрастах... - вроде как. И потому интерес у меня вызывают... - все женщины. Лет от шестнадцати до пятидесяти. Как-то так. А это практически процентов восемьдесят из присутствующих на рынке. Ибо женщины. Массово. Много. Все... тут.
   Они правда страшные. Без макияжа, в убогой одежде. С разными лицами. Жесткими и мягкими. С добрыми и злыми. Усталые и равнодушные. Разные...
   Став постарше я и выбирал женщин - немного помладше себя. Это нормально. Но в 'своей' возрастной категории что ли. Ну уж никак не в пятнадцать-то лет?
   Беспокоит это меня. Ха! Но как-то так... Больше умозрительно, наверное.
   Да ещё и эти их - головные уборы. 'Жесть!'. По-другому и не скажешь. Платки. Беретики. Пилотки. Шляпки... Шляпки - это вообще что-то... Глядя на некоторых так и тянет заржать.
   Красномордая толстуха - торгующая семечками, напялила на башку интеллигентную шляпку с вуалью. Новую. Но примерно двадцатых голов. Такую как барышни раньше носили. При этом она в ватнике, цветастой юбке и сапогах. Мля! В ней она видимо кажется себе загадочной роковой женщиной. Она скалится (по-другому я её 'завлекательную' улыбку назвать не могу) и игриво поглядывает на меня. Мама дорогая! Да с её рожей - только грабителей пугать в подворотне. 'Молодушка'...
   Да-а... Единственное, о чем женщина никогда не забывает, - это год ее рождения, естественно как только она его наконец выберет.
   Женщины вообще улыбались мне тут по-доброму. Разные они тут на рынке. Это здесь сейчас - 'Бродвей' вместе с роскошным 'Торговым Центром'. Часть тут для массовки: 'и себя показать и других посмотреть'. Просто ходят, выбирают, смотрят...
   А я, вот совершил акт 'купли-продажи'. В результате многоходовки, обменял наследство - часики Серегиной невесты, на почти новый - роскошный кожаный плащ. В точности как у Глеба Жеглова. Был у меня в прошлой жизни такой. Кожа - полпальца толщиной. Только у меня был очень старый, а этот новый. А часики-подарок оказались в золотом корпусе. 'За денежку малую' будущей хозяйке тут же и провели экспертизу. Я даже удивился. Я-то думал это максимум позолота. Часы тут не просто - часы, как у нас. Это знак статуса. И по большей части материал корпуса - роли не играет. Золота мало, да и в основном оно играет роль только для спекулянтов. Фигня в общем, хоть и дорогая.
   Без особой цели я продвигался по рядам. Ассортимент не был привычным. Шокирующего разнообразного китайского ширпотреба не было и в помине. Его заменял немецкий. Солдат-освободитель вернулся из 'европ' отнюдь не с пустым вещмешком. Лозунг, вбиваемый со школы: 'Грабь награбленное!' - на практике, превращался в хлеб для семей и средство для снятия стресса их главам. Разнообразие это ненадолго. Только пока привезенное не окажется в хозяйственных руках более рыночных сограждан. Из китайского, мне попалась на глаза только фарфоровая статуэтка белой кошечки. Обернув понизу хвост, она бесстрастно смотрела на текущую мимо неё сутолоку жизни. Просили за неё недорого и, немного ностальгируя по своему прошлому, я прикупил её и сунул в карман.
   Купил естественно я и продуктов. Прошлогодней картошки, кусок сала, хлебушка... Он теперь стал именно хлебушком, там - внутри меня. Потому что нет его и дорог. Банку порошка зубного купил - мятного. Мой на исходе. И на чай разорился. Три щепотки на заварку. И так кое-чего по мелочи. Покупки сложил в купленный тут же по случаю, ещё один вещмешок. Вместо авоськи или пакета. Которых тут тоже нет.
   Домой пошел.
  
  
   *'Солдатский вальс', слова - В. Дыховичный, музыка - Н. Богословский.
  
   **Это из старого советского анекдота. Тогда на 100 рублевых купюрах изображали профиль Ленина. И он же был на водяных знаках.
   В ресторане грузин подает официанту сторублевую купюру.
   Официант внимательно разглядывает купюру, потом смотрит на просвет... и спрашивает:
   - А почему у вас на деньгах - Ленин в кепке?
   - А у нас в Грузии все в кепках ходят.
  
  
   Глава 9.
  
  
   А будешь хулиганить, сразу получишь по шее... топором.
  
  
   Смеркалось. Как сказал - так сразу Задорнова и вспомнил.
   Воздух поблек, повыцвел, и окружающее потихоньку стало терять цвет и глубину. Солнышко уже скоро зайдет. Все начали расходиться по домам. Ну и мне пора. Живот не то, что подводит - яма там бездонная образовалась. Поторапливаюсь. Скоро совсем стемнеет. А бродить тут по ночам - удовольствие ниже среднего. Темно и глухо тут, как в забытой деревне. Никакого уличного освещения. Чернота сплошная. Подсветка только из звезд и отчего-то искренне ненавидимой мной Луны.
   Я, как послушный воспитанник развитого и безопасного капиталистического общества, зашел в первую попавшуюся подворотню и дослал патрон в патронник. Ухватистый короткий пистолет 'Вальтер' перекочевал из кармана галифе в карман плаща. 'Спасибо' капитализму - научил беречься. Да и Серегин пример стоит перед глазами. Лучше я испорчу плащ в критической ситуации, чем испортят мою шкуру чем-нибудь колюще-режущим.
   Очень не желаю я, чтобы в посмертном эссе на мою смерть прозвучало что-то вроде: 'В соответствии с заключением судебно-медицинской экспертизы смерть С. Адамовича, последовала от колото-резаных ранений... сопровождавшихся массивной кровопотерей... и аспирацией крови в легкие. Указанные телесные повреждения образовались от воздействия колюще-режущего предмета - ножа и имеют признаки прижизненного происхождения'. Или там насквозь казенное: 'Смерть наступила от механической асфиксии...' и что - 'потерпевшему нанесены множественные ножевые ранения в жизненно важные органы, что явно свидетельствует об умысле подсудимых на убийство'. Если они конечно будут.
   Я шел и прикалывался сам над собой.
   Бля! Накаркал... Доприкалывался. Короткий переулочек, которым я хотел срезать путь, внезапно преградили двое. В почти наступивших сумерках они отклеились от стены.
   Я мгновенно обернулся. Сзади ещё один. Трое.
   'Внезапно появились'. Как же 'внезапно'. То что меня вели от барахолки я не сомневался. Уже на второй улице я срисовал 'хвост'. Шпаненок в кепке-восьмиклинке. Этакий ухарь в широченных коричневых штанах и сером пиджаке, с выпущенном на него, воротом белой рубашки. Он усиленно делал вид, что совершенно случайно идет за тупым военным. Ну прямо как в плохом кино. Хотя откуда им хорошее-то увидеть. Глупо было надеяться на то, что крупная покупка пройдет мимо заинтересованных глаз. Она и не прошла. Только я вот отчего-то думал, что меня захотят проводить до дома. Не захотели. Значит, их было двое. Один побежал доложить. А вот второго я пропустил.
   Незатейливый сюжет, однако. Ещё чуть-чуть и совершенно стемнеет заборы вокруг глухие... Самое то - для них. Это они так думают. Как не странно - я тоже думаю точно так же.
   Остановился. Продолжая держать правую руку в кармане, большим пальцем поднял предохранитель вверх. Не очень удобно - вернее очень неудобно. У 'Вальтера' предохранитель управляется флажком на левой стороне затвора. Очень коряво сделано.
   Я тем временем сделал вид, что заметался. Их же трое. Совершенно естественная реакция. А может и нет. Черт его знает, как тут реальные фронтовики себя ведут? Вряд ли мечутся перед шпаной.
   Передние достали ножи. Я, резко развернувшись - заторопился назад.
   Все-таки купились! Тот, что сзади, выразительно помахивая ножом, торопился к месту действия. Загонял дичь. И страховал, предупреждая от моих возможных дурных действий. Убивать меня никто не планировал. Обычный гоп-стоп.
   Только вот не в этот раз. Прижавшись к забору, я обреченно ждал, бросив 'сидор'. Ждал, покорно опустив руки. Ждал, пока задний приблизится. А то бегай ещё потом за ним по незнакомому городу в темноте. Мою правую руку прикрывала пола удачно распахнувшегося толстого плаща.
   - Ну что, фраер? Клифт снимай. И деньги го...
   На этом монолог и закончился. Идеальные условия для стрельбы. Как в тире. Раздались, почти подряд, три выстрела. А потом ещё один. Контрольный. А стрелять-то мы умеем. Оба...
   Я легко подхватил вещмешок, брошенный под ноги, и торопливо выскочил из переулка. И уже неторопливо двинулся по улице. Где-то вдалеке заполошно лаяла собака, было слышно голоса, перекликающиеся за глухими заборами. Заборы и мне сыграли на руку.
   Я шел, и такт шагам декламировал про себя:
   'Мне две тысячи лет, жаль, не видел Христа я.
   От венедов, славян свои годы считаю.
  
   Я бродил по лесам первобытной Европы,
   Плавал с князем Олегом под Константинополь...
  
   Киев - Новгород строил, много раз брал Казань.
   За бунты рвали ноздри мне - в наказание.
  
   С кистенем подать брал, дрался, жил как-нибудь:
   Крест нательный мне рвал под рубахою грудь.
  
   Я рубился с ордой. Хоть и был я холопом,
   Но Французов и немцев добивал по Европам.
  
   Я насиловал девок, как хотел, так и жил.
   Верил якобы в Бога, в церковь справно ходил.
  
   А в семнадцатом - всяким был: красным и белым.
   Столько душ загубил за идею.
  
   Если сволочью был, то конечно, без меры,
   Но за правое дело бился правдой и верой.
  
   Защищая Россию, сам не жаловал ближних,
   Но в войне и репрессиях Бог спасал меня - выжил.
  
   То Вьетнам, то Корея... то Афган, то Чечня ...
   Я в крови поколений проклинавших меня.
  
   Я ночами не сплю. В Югославской войне
   На коленях стою ... и виновен вдвойне. Мне
  
   Две тысячи лет от рождения Христа.
   Крест на теле ношу, а душа без креста'*
  
   Мучился ли раскаянием, как любят вопрошать у Достоевского? - Нет!
   Или как, страдая жадным обывательским любопытством, заглядывая в глаза, любят спрашивать на 'НТВ': 'А что вы при этом чувствовали?'.
   - Да ничего! Ни хрена я не чувствовал... Совсем. Плавал во мне легкий пепел любопытного равнодушия. Да слегка, подрагивали пальцы от адреналинового отката. Раскаяние. Сожаление. Страх... Ничего этого не было.
   Как будто кто-то нарезал бумажек и, написав на каждой по слову, поджег их и бросил. И вот летит она мимо меня, сгорая. Осыпаясь на лету невесомым пеплом.
   Влево-вправо...
   Влево-вправо...
   Я уже говорит - равнодушный я. Мне все равно, что я только что положил троих.
   И мне параллельно, что их жизнь 'оборвалась на взлете!'.
   И мне плевать, что из них уже не вырастут, 'достойные строители коммунизма!'.
   Мне насрать, что они могли бы исправиться...
   Я никого не люблю... и себя не люблю.
   Переживаю - да. Очень переживаю... это истинная правда... о том - не оставил ли я следов?! Вот это меня действительно волнует...
   Гильзочки я подобрал. Плащик моментально снял и свернул. Погоны мои, издали не разглядеть. А в форме тут каждый второй... если не первый.
   Уже убирая оружие, я задел за выпуклость кармана. В голове мелькнуло: 'Что ещё за нах?!' '- Статуэтка!'. Я уже было отвернулся, собираясь рвануть из переулка, когда ассоциации понеслись вскачь; 'Черная кошка' Шарапова, 'бандитский форс', символ безнаказанности алма-атинских бандюков из рассказа Палыча, обещание хоть что-то сделать, роль 'символизма'... И я понял! На их - 'Черную', я отвечу своей - 'Белой'. Как символом справедливости - не всегда и не для всех, но хоть иногда и для тех - кого достану.
   А спасительные секунды утекали, я их чувствовал - каждую. И фигурку я протер, чтоб пальчиков не оставить. Спасибо родному телевизору - уж такую улику я никогда не оставлю.
   А теперь ловите.
   А вот что ловить меня будут - я не сомневался. Может даже... - это буду я сам... Как там у нас любили трендеть - 'Дело-то - резонансное!'. Сомневаюсь я, что и тут шпану валят пачками.
   О, ч-черт! Ещё и про этих надо думать. Тоже может мести захотят. Братва ихняя. Ну что ж - вперед, наивные чукотские юноши. Я думаю, что и вас мне найдется, чем приветить... и удивить. Раз уж так сложилось.
   Не я эту войну начал...
   А дома... Хозяйка наварила каши. Пшенной. С тушенкой. Жирную. Я достал хлеб... отрезал немножко сала. И напластал его тонюсенькими полосками...
   Ум-м...
   Господи, какое все-таки это счастье - почти досыта поесть. Я ведь даже не представлял. А когда мы поели, стали пить чай. Настоящий. Пусть дешевый, паршивый... но это все-таки был настоящий чай, с сахаром вприкуску. Болтали о разном.
   Быстро я 'перестроился'. Вернулся в своё прошлое, что ли. Понамешалось во мне всего. Сейчас я и сам не скажу, что от меня, а что от Серёги. Теперь я - Серёга, и все тут. И жить мне здесь предстоит. Насколько 'долго и счастливо' не знаю. Но то, что умирать - буду здесь, в этом я отчего-то не сомневался. А вот какая она будет - это теперь зависит только от меня. Но вот что я точно знаю... не хочу я больше той 'счастливой старости', которая была у меня там.
   Утром я встал, сделал зарядку. Умылся, скудно позавтракал... И отправился в райвоенкомат - сдавать военные и получать гражданские документы и обретать уже полностью гражданскую свободу.
  
  
   *Автор стихов: Victor Male.
  
  
   Глава 10.
  
  
   Чем больше я узнаю российское право, тем больше я начинаю верить в Бога.
   Ветка.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Военкомат от дома был почти в получасе, располагался он тоже в полутораэтажном, характерном таком доме - нижний этаж или полуэтаж, точнее, сложен из кирпича. Дом просторный, крепкий. Бывший купеческий особняк.
   Я думал на барахолке и по городу военных полно. Но это было не так.
   А дальше... лучше меня рассказал Астафьев в своем 'Веселом солдате'. Нет у меня его сочности языка, чтобы так точно рассказать о суровой действительности, кинувшейся на меня. Отличий было совсем мало. Я, пожалуй, рискну.
   .... Как только ступил я в этот просторный дом, так сердце мое и упало и вовсе бы на пол вывалилось, да крепко затянутый на тощем брюхе военный поясок наподобие конской подпруги, с железной крепкой пряжкой удержал его внутри. В доме было не просто тесно от людей. Дом не просто был заполнен народом, он был забит военным людом и табачным дымом. Гвалт тут был не менее, может, и более гулкий, разноголосый, чем тот, которым встречали царя Бориса на Преображенской площади, где чернь чуть не разорвала правителя на клочки.
   Солдатня, сержанты, старшины и офицерики-окопники сидели на скамьях, на лестницах, на полу. Сидели по-фронтовому, согласно месту: первый круг - спинами к стене, второй - спинами и боками к первому, - и так вот, словно в вулканической воронке серо-пыльного цвета, в пыль обращенное, отвоевавшееся войско обретало гражданство. В долгих путях, в грязных вагонах, в заплеванных вокзалах защитный цвет приморился, погас, и это человеческое месиво напоминало магму, обожженную, исторгнутую извержением из недр, нет, не земли, а из грязных пучин огненной войны.
   В эпицентре воронки, на малом пятачке затоптанного и заплеванного пола нижнего этажа, стоял старый таз без душек, полный окурков. На полу же - цинковый бачок ведра на три с прикованной за душку собачьей цепью пол-литровой кружкой.
   Наверху располагались отделы военкомата, и путь к ним преграждался на крашеной лестнице поперек откуда-то принесенным брусом, запиравшимся на щеколду, еще там двое постовых были, чтоб никто под брус не подныривал и щеколду не отдергивал.
   Подполковник Ашуатов опытный был командир и бес по части знания психологии военных кадров. Бывший командиром батальона и полка, он понимал, что сухопутный русский боец в наступлении иль в обороне ничего себе, работящ, боеспособен, порой горяч, хитер, но на ответственном посту нестоек, скучна ему стоячая служба, лежачая еще куда ни шло, но стоячая, постовая...
   Может постовой уйти картошку варить, но скажет, что оправляться, либо с бабенкой какой прохожей разговорится и такие турусы разведет, такого ей арапа заправлять начнет о никудышной его холостяцкой жизни - и про службу забудет, бдительность утратит и запросто дивизию врагов в боевые порядки пропустит.
   Ашуатов поставил у 'шлагбаума' двух моряков. Те нагладились, надраились и стоят непреклонно, грудь колесом, вытаращив глаза, подражая, видать, любимому своему капитану. Ни с какого бока к этой паре не подступишься, ничем не проймешь. Они и словом-то не обмолвятся, только надменно кривят губы, удостаивают фразой-другой лишь старших по званию да девок из военкоматского персонала.
   Стой бы пехотинец или артиллерист либо танкист, даже летчик - тех воспоминаниями можно растрогать, до слез довести, выкурить вместе цигарку. 'Как там?.. А! Э-эх!..' Пехотинца Ивана так и на пустячок можно прикнокать. На зажигалку с голой бабой, на алюминиевый портсигар с патриотической надписью: 'За родину! За Сталина!', 'Смерть не страшна!', 'Пущай погибну я в бою, но любовь наша бессмертна!'. И поскольку его, Ивана, не убили на войне, он от этого размягчен и еще более, чем на войне, храбр, сговорчив и думает, что так именно и было бы, как на портсигаре написано, он бы умер, а она, его Нюрка, до скончания века страдала бы о нем. А уж насчет родины и Сталина - тут и толковать нечего, тут один резон: умереть, сталыть, надо, не рассусоливай - умирай! Но вернее всего опрокинуть Ивана можно на бульканье: булькнул в кармане - он тут же возмущенно заорет: 'Че же ты, змей, на двух протезах стоишь? Помрешь тут! Загнешься! А дети?!'
   С хохлом и евреем - с теми и того проще. Если только хохла убедишь, что как получишь документы и станешь директором комбината или хлебозавода, то возьмешь его к себе, начальником военизированной охраны либо командиром пожарной команды, - тут же куда хочешь тебя пропустит. Хоть в рай без контрамарки.
   С евреем, с тем надо пото-о-оньше! С тем надо долго про миры говорить, про литературу, про женщин да намекнуть, что в родне, пусть и дальней, у тебя тоже евреи водились, ну, если не в родне, так был на фронте друг из евреев, хра-а-абры-ый, падла, спасу нет, сталыть, и среди евреев хорошие люди попадаются...
   Но моряк! Он же ж, гад, никакой нации не принадлежит, поскольку на воде все время, земные дела его не касаются, внесоциален он. Стоит вот в красивой своей форме, и морда у него от селедки блестит!.. А тут пехотня-вшивота да 'бог войны', испаривший штаны, изломавший кости в земляной работе, при перетаскивании орудий хребет надломивший, танкист пьяный горелой головешкой на полу валяется.
   А он, подлюга, стоит в клешах и не колышется - бури кончились, волной его больше не качает!
   Наверх вызывали или, по-тогдашнему сказать, выкликали попарно. В военкомате, как и в большинстве заведений в стране, рады были до беспамятства окончанию войны и победе, но к встрече и устройству победителей не подготовились как следует, несмотря на велеречивые приказы главного командования, потому что оно, главное командование, большое и малое, привыкло отдавать приказы, да никогда не спешило помогать, надеясь, как всегда, что на местах проявят инициативу, прибегнут к военной находчивости, нарушат, обойдут законы и приказы, и если эта самая находчивость сойдет - похвалят, может, орден дадут, пайку дополнительную. Не пройдет - не обессудьте! - отправят уголь добывать либо лес валить.
   Я снова оказался в солдатском строю, засел в тесный угол и узнал, что иные из бывших вояк сидят тут и ждут чуть не по неделе. Конца сидению пока не видно. Первую очередь военных - которым за пятьдесят, железнодорожников, строителей, нужных в мирной жизни специалистов - демобилизовали весной. И едва они схлынули, да и не схлынули еще полностью-то, уж наступила осень, и из армии покатила вторая волна демобилизованных: по трем ранениям, женщины, нестроевики и еще какие-то подходящие 'категории' и 'роды'.
   Начинала накатывать и прибиваться к родному берегу и третья волна демобилизованных.
   Табак у многих вояк давно кончился, продуктовые талоны и деньги - тоже, но пока еще жило, работало, дышало фронтовое братство: бездомных брали к себе ночевать вояки, имеющие жилье, ходили по кругу кисеты с заводской махоркой и самосадом, иной раз поллитровка возникала, кус хлеба, вареные или печеные картохи. Но кончалось курево, по кругу пошло 'сорок', и 'двадцать', и 'десять', затем и одна затяжка. Солдаты начали рыться в тазу и выбирать окурки, таз тот поставил дальновидный, опытный вояка - Ваня Шаньгбин.
   Боевые воспоминания воинов начали сменяться ропотом и руганью.
   И в это вот ненастное время возник в чусовском военкомате военный в звании майора, с перетягами через оба плеча и двумя медалями на выпуклой груди: 'За боевые заслуги' и 'За победу над Германией'. Были еще на нем во множестве значки, но мы в значках не разбирались и особого почтения к майору не проявили.
   Обведя нас брезгливым взглядом, майор ринулся вверх по лестнице, наступил кому-то на ногу. 'Ты, харя - шире жопы! - взревел усатый сапер на лестнице. - Гляди, курва, куда прешь!'
   'Встать!' - рявкнул майор на весь этаж. В зале с испугом подскочили несколько солдатиков. Но сапер на лестнице отрезал: 'Х... своему командуй встать, когда бабу поставишь. Раком! А мне вставать не на че'. - 'Эй ты, громило! - закричали из залы, от тазу, сразу несколько угодливых голосов. - Может, он из комиссии какой? Может, помогать пришел...' - 'Я е... всякую комиссию!' - заявил буян с лестницы.
   Каково же было наше всеобщее возмущение, когда майор с документиками в руках спускался по лестнице, победительно на нас глядя. Да хоть бы молчал. А то ведь язвил направо и налево: 'Расселись тут, бездельники!' - и поплатился за это. У выхода намертво обхватил его 'в замок' ногами чусовлянин родом, с детства черномазый от металла и дыма, с широко рассеченной верхней губой, в треугольнике которой торчал звериный клык, бывший разведчик Иван Шаньгин и стал глядеть на майора пристально, молча. У Вани под шинелью два ордена Славы, Красное Знамя - еще без ленточки, старое, полученное в сорок первом году, множество других орденов, медалей, даже Орден английской королевы и люксембургский знак. Ваня орденами дорожил - дорого они ему достались, а люксембургский эмалевый знак с радужной ленточкой предлагал за поллитру, но никто на такую диковину не позарился.
   Ваня был демобилизован по трем ранениям, его били припадки. Уже здесь, в военкомате, я, имеющий опыт усмирения эпилептиков, приобретенный, как сообщал, еще в невропатологическом госпитале, несколько раз с ним отваживался. Ваня Шаньгин перетаскал на себе за войну не меньше роты немцев-языков, шуток никаких не любил, в солдатском трепе не участвовал по веской причине: он не просто заикался после контузии, он закатывался в клекоте, трудно выворачивая из себя слово. Опять же по опыту госпиталя, я подсказал Ване говорить нараспев, и дело у него пошло бойчее. Мы не сговариваясь уступили Ване место в очереди наверх, матросов склонили пропустить его без очереди, но Ваня нам пропел: 'В-вы че-о, е-е-е-мое?!'
   Ну, поняли мы, поняли Ваню: вы че, славяне, как потом в глаза вам глядеть буду.
   И вот этот Ваня Шаньгин известным ему разведческим приемом закапканил майора и смотрел на него. Сжав обросшие губы. Молча. А майор попался дурак дураком! Нет чтоб приглядеться к Ване, спросить, чего, мол, надо. 'Как ты смеешь?!' - заорал. Ваня молчит. И весь военкомат молчит. Точнее, нижний этаж военкомата смолк. Наверху как трещали машинки, шуршали и скрипели половицы, гремели стулья и скамьи, так все и продолжалось - помощи оттуда ждать майору было бесполезно. Однако он не сдавался:
   - Я тебя, болван, спрашиваю?!
   Ваня Шаньгин вежливо запел:
   - З-з-закку-у-урить дава-а-а-й!
   Тут только майор что-то смекнул, вынул коробку 'Казбека' и дерзко, с вызовом распахнул ее перед самым Ваниным носом:
   - Пр-рошу! - и даже сапожками издевательски пристукнул.
   Ваня, опять же вежливо, по одному разжал пухленькие пальчики майора, вынул из них коробку 'Казбека', всунул одну папиросу под жутко белеющий клык, протянул коробку соседу, тот пустил ее в народ. Ваня Шаньгин вынул немецкую зажигалку с голой, золотом покрытой бабой, чиркнул, неторопливо прикурил и только после этого удостоил опешившего майора несколькими напутственными словами:
   - Г-где во-воеваааал, ко-ооо-реш? Х-хотя по-по-по-по рылу вид-но-о-о-о, - и указал на дверь, выпуская майора из плена: иди, мол, и больше мне на глаза не попадайся.
   Майор, как ныне говорится, тут же слинял. Из военкомата. Но не из города. Он сделается судьей в Чусовском железнодорожном отделении прокуратуры, много людей погубит, много судеб искалечит, но умрет в страшных муках, умрет от изгрызшей его болезни, как и положено умирать мерзавцам.
   Ваня Шаньгин проживет всего несколько лет после демобилизации, будет торговать семечками и табаком на базаре, пить, куролесить, жениться по два раза в год, чаще и чаще падать в припадках в базарную, шелухой замусоренную пыль, в лужи, оранжевые от примесей химии с ферросплавного завода, и однажды не очнется после припадка, захлебнется в луже.
   Но когда это еще будет?.. Тогда же, в военкомате, Ваня был возвышен народом до настоящего героя. Да он, Ваня Шаньгин, и был истинным народным героем войны. Слово 'герой' затаскали до того, что оно уже начало иметь обратное воздействие, отношение к нему сделалось презрительное, однако по отношению к Ване Шаньгину, кости которого давно изгнили в глине и камешнике чусовского кладбища, я произношу это слово с тем изначальным, высоким, благоговейным смыслом, которое оно имело когда-то.
   Возле входа в военкомат, по правую руку, при купце была отгорожена - для уличного люда, конюхов, дворников, нищих и богомольцев - комнатенка наподобие кладовой, с узким окном в стене. Перегородку в ту 'людскую' пролетарии сорвали, сожгли, железную печку, видать, сдали в утильсырье, но вверху брусьями, по бокам стояками отгороженное от 'залы' помещение это все-таки отделялось. Деревянная, еще до революции крашенная широкая скамья была там укреплена вдоль стены, и на ней поочередно 'отдыхали' изнуренные вояки; совсем уж бездомные, бесприютные демобилизованные бедолаги дрыхли под скамьей.
   Спиной к 'зале' и народу дрых уже несколько суток сержант с эмалированными, синенькими на багровом, угольниками, пришитыми на отворотах шинели. У него была чудовищных размеров плоская фляга, обшитая толстым сукном. Знатоки утверждали - 'ветеринарная', и знатоки же объясняли, что во фляге той и зелье лекарственное для коней, коров и прочего скота, которое этот сержант приучился потреблять и не отравляться. И правда, что-то было тут нечисто. Проснувшись, сержант таращил безумно горящие глаза на народ, на помещение, потом отчего-то на карачках полз к баку с водой и, гулко гакая кадыком, выпивал две, иногда три кружки воды, после чего, сронив шинель, мчался на улку и долго оттуда не являлся.
   На задах купеческого двора, в недавно замерзшем бурьяне, зевало двумя распахнутыми дверцами дощатое сооружение, и два не успевающих замерзнуть желтых потока от него пересекали двор и уходили под дощатый тротуар, завихряясь в булыжнике, покрывавшем улицу Ленина, водопадом ниспадали через бетонный барьер к кинотеатру 'Луч', иногда захлестывали вход в кинотеатр, тогда подполковник Ашуатов призывал в наряд более или менее знающих еще дисциплину бойцов заняться 'санитарией', пообещав им дополнительную карточку за работу и ускоренное продвижение с оформлением документов.
   На ходу затягивая поясной ремень, шурша обросшим ртом, сержант спрашивал: 'Кака очередь прошла?' - 'Пятьсот шешнадцать', - отвечали ему. 'У меня, кажись, шессот пята. Как сержанта Глушкова выкликать станут, разбудите, товарышши', - и опять гукая по-конски кадыком иль селезенкой, отпивал из огромадной фляги никому не известного зелья, вешал флягу через плечо на веревочку, поправлял шапку в головах и, укрывшись шинелью, разок или два передернув плечами и спиной, опадал в провальный сон.
   Старожилы утверждали, что очередь сержанта давно прошла, но он номер ее твердо не запомнил и вот живет, значит, под скамейкой и с голоду не помирает, потому как есть подозрение: во фляге у него не просто питье, а питательная смесь, пущай и скотская, но он навычен к ней.
   Вот сюда, в этот бедлам - окунулся и я. Практически никакой разницы. Такое ощущение, что автор получал документы именно тут. И бак из обрезанной бочки, и сизые клубы горлодеристой махры, и смех, и крики - все такое же. А клубы дыма, вырывающиеся из двух открытых окон, увиденные мной на подходе были такой ядреной концентрации, что слегка напоминали начинающийся пожар. А когда я зашел внутрь, то увидел, что в длинном коридоре можно было вешать топор, несмотря на настежь распахнутые немытые окна. Мама дорогая! Да по сравнению с этим бардаком - наши военкоматы с пьянющими призывниками - образец кротости...
   Узнал кто тут последний, и свалил от греха. Состроил высокомерную рожу - 'И ходу, отсюда Киса - ходу'. Если спросят, кто да где? Все. Тут, общими словами не отделаешься. Судя по моему - триста девятому номеру, раньше, чем завтра после обеда тут делать нечего. Оказалось, что не я один такой 'умный'. Только вот отчего-то никто не подрывался тут заработать. Не пожелал нажить и продать свою очередь. Никому это просто в голову не приходило. Стояли все...
   Вот так.
  
  
  
  
   Глава 11.
  
  
   У нас по-прежнему самые главные и самые умные сидят в разных кабинетах.
  
  
  
   Сходил на барахолку. Купил продуктов. Приобрел кусок кожи, ниток и старую кобуру. Решил разнообразить свой досуг. Смена работы - тоже отдых. Надо мне сшить подмышечную кобуру. Уж не знаю, есть тут сейчас такие или нет, но отмазка железобетонная есть - видел такую у эсэсмана. А немцы, как известно большие хитрецы на всякие штуки. Вот черт! Назовешь вот так эсэсмана - 'эсэсманом', и все. Может, нет тут этого слова, тут только эсэсовец. Вот они долбаные мелочи на которые никто не заморачивается. Значит, останусь 'нелюдимом' - хоть какой-то шанс.
   Прикинул оставшиеся деньги... при жесточайшей экономии - хватит месяца на два, два с половиной. А потом? Ладно, будем посмотреть. Пока буду просто вживаться. Как там, в 'Щите и мече': 'Значит, надо ждать, вживаться в ту жизнь, которая станет его жизнью, быть только Иоганном Вайсом, практичным и осмотрительным, который предпочитает всему скромную, хорошо оплачиваемую заботу по своей специальности, уподобиться господину Фридриху Кунцу, его бывшему хозяину в Риге, стать владельцем авторемонтной мастерской'. Ну стать 'владельцем автомастерской' мне не светит, но стать хорошим милиционером постараюсь.
   Получил я наконец-то законную отметку! Всего лишь: встав на учет, расписавшившись, ответив, написав, заполнив, перейдя, написав, отметив, отдав, написав, расписавшись, отметив, написав... Вот СДЕЛАВ ЭТО ВСЁ и прочую бюрократическую лабуду и мутотень, и главное, НЕ РЕХНУВШИСЬ при этом - я стал гражданским человеком. Получив наконец, эту добанную справку для паспортного стола, я направился домой. Завтра с утра пойду на работу в милицию устраиваться.
   Дали мне сразу карточки? Да ни хрена! Тут с бумагами то же дерьмо - ещё и хуже чем у нас. Надо занести в домовую книгу, её надо оттащить в домоуправление... Я обрастал бумагами как снежный ком. Да провались оно всё!
   'Дали карточки'. Тьфу! Ладно, дадут. О милиции заботятся. Они у меня будут рабочие. Ещё хорошо хоть дали денег в финчасти - 'выходное пособие' - перерасчет по денежному аттестату. Пятимесячный оклад, как провоевавшему четыре года. Три тысячи шестьсот рублей. Надо же... это кстати - очень много, по сравнению с рядовыми. Оклад, как выяснилось, у меня был - семьсот двадцать рублей.
   Чтоб было понятней - объясню, как самому себе. Рядовому составу, в зависимости от получаемого денежного довольствия, ко дню увольнения - выдавался годовой или полугодовой оклад за каждый год службы в армии в период войны. Сержантам - полугодовой, что при четырехлетней выслуге - как у меня, составляло от ста двадцати до трехсот шестидесяти рублей. Тут в очереди никто ничего не скрывал, а я внимательно слушал. Офицерам в свою очередь, прослужившим год - выплачивали двухмесячный оклад, два - трехмесячный... Ну и мне соответственно - пятимесячный. Вот такие пироги.
   Хозяйка вписала меня в домовую книгу и утащила её на регистрацию. А я тем временем дотачал 'сбрую' и примерил. Кобуру я сшил, насколько хватило таланта. Да!!! Я вовсе не Сталин - сын сапожника. На мой продвинутый взгляд, получилось отлично. Кривовато конечно местами, не без этого. Но сумел! Из остатков я теперь 'ваял' ножны под финку. Решил закрепить их в рукаве плаща. Тут народ на такие изыски ещё не озадачивался, но я-то - воспитанник другой эпохи. И поэтому в моем положении никакой шанс лишним не будет. Мне б ещё глушитель - совсем красота будет. А мои опасения оказались не напрасными. Хозяйка, пришедшая из города - принесла свежие новости.
   - Представляешь Сергей, у нас новая банда.
   - ...???
   - Позавчера нашли пять трупов застреленных! И все раздеты до исподнего. Все пятеро урки - клейма ставить негде. Говорят, полночи перестрелка была. Две банды чего-то не поделили. Когда милиционеры прибежали, им пришлось с автоматов стрелять. Те по темноте и сбежать смогли... А милиции - 'белую кошку' оставили. Знак свой. Говорят - московская банда-то. А другие говорят...
   Я выслушал все мысли хозяйки по этому поводу. И все слухи весьма широко разошедшиеся по городу. Да... не подумал я. Городишко провинциальный и шум вышел преизрядный. Нестыковки в рассказе Амалии сильно позабавили. Уже пятеро покойных. И когда бы во время боя раздевать кого-то стали? Но выводы кое-какие сделать можно.
   Выстрелы - то ли не услышали, то ли - милицию вызывать не стали. Мобильников пока не изобрели и хозяева милицию, похоже, вызывать не торопились. Может от греха, а может ещё как. Моих 'крестников' успели обобрать по-полной. Опять же, то ли хозяева, то ли прохожие - 'доброхоты'. Осталась только моя статуэточка. Я ухмыльнулся. Была, значит банда 'Черная кошка' - теперь будет 'Белая кошка'. Очень неплохая импровизация вышла.
   Будут ли меня искать бандюки? Будут. Есть тут 'смотрящий'. Есть. А может и нет. Ну да бог с ними - пусть ищут. По статуэтке отследить меня можно? Нет. Даже если меня срисовали на рынке, то из всех примет у них - только одно то, что я в форме. И то сильно навряд ли. Кто - кому будет описывать внешность лоха? Плащ? Тоже сильно сомнительно. Отследили меня скорее всего у 'ювелира' - часики... А мои покупки потом только сопровождали. Часы тетка носила проверять сама. Я сторожил её барахло. Хорошо сложилось.
   А вот военных теперь поостерегутся трогать. Будут точно знать, что можно по зубам в ответ получить... И хорошо получить - вплоть до летального. Короче, хрен им на всю морду, 'а не Шарапова!' и контрольный в голову от меня...
   С моей хозяйкой у меня сложились очень дружеские отношения. Я наколол дров, да так - чуть помог по хозяйству. По весне ведь тут зверский паводок был. Позаливало все в Старом городе к чертовой матери. Амалии повезло, обошлась малой кровью - дом добротный. А вот на соседней улице многие саманные домики подмыло - сейчас там отстраиваются по мере возможности. Беда... Тут вообще с жильем беда. Ладно бараки, ладно саманные эти домики... Это домики. Тут ещё и землянок полно. И не только по окраинам и не только для бомжей. Живут тут в них в вполне себе нормальные люди. СЕМЬЯМИ ЖИВУТ. Потому что просто негде больше жить!!! Вот так вот! Простое такое решение 'жилищной проблемы'. И госпиталей тут оказывается восемь, а не шесть.
   ..."Лучший немец - мертвый немец!" - это девиз не только нашей разведроты, это девиз вообще всей разведки.
   Я стоял в строю на правом фланге, и молчал. Вольно стоял, хотя вдоль него бегал и тряс пистолетом пьяный майор - только что присланный, и только что прибывший на фронт. Какой дурак прислал к нам эту тыловую крысу? Он был из нового пополнения. До этого он отирался где-то в Сибири. А теперь он ходит, трясет тут пистолетом, как будто это и правда может кого-то из нас тут стоящих, испугать. Убили неделю назад Воронова. Вот и прислали 'это'. На замену.
   Устали мы все - ох, как устали. От постоянного напряжения устали.
   Наша рота уже две недели подряд ходит в поиск, но взять 'языка' нам никак не удается. Каждый день кто-то погибает. Платим своими жизнями - бесполезно платим. Потому что - нет результата.
   Обычные наши фронтовые будни. Мы породнились со смертью. Кто-то - сегодня, кто-то - завтра. Мы не ведем разговоров о том, что '...вот после войны. ...'. У нас нет его, этого - 'После...' Мы живем - здесь и сейчас. Никто не предается таким бредням, как мечты. Смерть незримо всегда рядом - на расстоянии вытянутой руки. Мы одеты не по форме - и никого особо это не волнует. У нас другие задачи на войне. Мы не ходим строем - нам это нужно. Нас хорошо кормят, конечно, не белым хлебом как летчиков. Но сухари мы едим очень редко. Мы глаза и уши командования. Мы смертники. Все стоящие в этом строю. Наши потери больше, чем у штрафников. И мы не можем 'искупить кровью'. Мы другие. Мы здесь по собственной воле... - все. Кто бы, что не говорил. От нас многие уходят. Нельзя сюда - 'по приказу'. Нам здесь не жить... - нам здесь умирать вместе. Главное...? Главное, что не бросят тебя раненного - там. Вытащат. Вынесут по-любому. Сделают тоже, что и ты.
   Страшно ли умирать? Да. Но только здесь - по эту сторону. Там... в немецкой траншее, которую мы называли - 'дом родной'. Там - уже нет. Нам страшно здесь. Вернее не страшно, а присутствует страх смерти. Там... Там он уходит. После короткого шага за бруствер, остается только цель и задача.
   Я смотрел на его рожу и понимал - не наш он. Не будет у нас с ним - 'ни любви, ни дружбы...'. Не слушал я его. О своем думал, о разном. Дурак он... патологический.
   Я ведь своими ушами слышал, когда проходил мимо штабной братии, как мне в спину 'шипели': - 'О... - Адамович пошел - со своими бандитами'. Мне тогда даже нравилась и душу грела... и даже где-то льстила - подобная формулировка. У нас ведь даже с особистами были 'нормальные' отношения. Они были нашими соседями по дивизионному тылу и нас 'уважали' и в 'душу не лезли'.
   С нами просто предпочитали не связываться, зная, что разведрота никому ничего не прощает. Угрожать нам штрафной ротой или расстрелом... - это просто бессмысленно. Смерть для нас была ежедневной спутницей, а других 'рычагов воздействия' на нас - у них не было. Терпеть мы могли недолго, да и прощать не умели. Особисты... они ведь тоже люди - и жить хотят. А то выйдет такой товарищ утром из землянки и сразу на мину наступит... Или его непонятно кто в плен утащит... Всякое ведь на войне случается.
   ...я стоял на правом фланге и молчал. Стоял в строю и смотрел на красную морду пьяного майора, который налившись дурной кровью, бегал вдоль строя из остатков нашей разведроты и, угрожая пистолетом, орал нам всем в лицо: - 'Трусы!'
   А потом, наконец, мы пошли спать. А ночью - опять через нейтралку в немецкий тыл пошли. И снова разведпоиск, который у нас назывался просто - 'Выходом на работу'. И мы потеряли сегодня ещё четверых... Ещё четыре хороших парня легли в землю. Но взяли мы немца. ВЗЯЛИ!!!
   Свою передовую мы ночью пересекли незаметно и завалились в блиндаж к начальнику.
   - Хотел 'языка'? - спрашиваю я эту суку - начразведки.
   А он смотрит на меня и ничего не понимает - радуется. Радуется, какой он гнида правильный - сумел нас вдохновить своей речью.
   - Держи, - говорю, - он твой!!! - и выстрелил немцу в башку...
   Следующая пуля досталась майору...
   И никто не выдал. Никто ничего не видел. СМЕРШ целый день 'землю рыл', но ничего понять так и не смог...
   А мы - все оставшиеся, сидели в землянке. И нам... нам было - все равно, потому что этой ночью опять 'идти на работу' - за языком. Задачу-то рота так и не выполнила. Завернувшись в трофейную куртку - 'лето - осень', я завалился спать... Хорошая у немцев куртки, утепленные. Их выпускали для десантников и разведчиков, с одной стороны маскировка - 'лето-осень', выворачиваешь на вторую сторону - 'белый окрас'...
   Вынырнув из липких объятий сна и открыв глаза, я увидел не бревенчатый накат землянки, а обычный потолок дома... Сон, вернувший меня на войну - все ещё жил во мне. Я жил и чувствовал себя обычным разведчиком.
   Необъяснимо что-то менялось во мне... Отчего-то я начинал чувствовать себя не как много поживший старик, а как Серёга. Из здесь. Все мы тут в разведке - 'ломом опоясанные'....
  
  
  
  
  
  
   Глава 12.
  
  
   "Разведчики и диверсанты - это единственные люди в армейских рядах, которые всю войну провели, как говорится, лицом к лицу с врагом и со смертью. В буквальном смысле... И любой фильм ужасов покажется вам лирической комедией после честного рассказа войскового разведчика о том, что ему пришлось увидеть и испытать в разведке. Нам ведь очень и очень часто приходилось немцев не из автоматов убивать, а резать ножами и душить руками...
   Сами вдумайтесь, что стоит за фразой 'я снял часового' или 'мы бесшумно обезвредили охрану...'"
   (А. Драбкин 'Я ходил за линию фронта'. Откровения войсковых разведчиков, М., 'Яуза' 'Эксмо' 2010 г. с. 101-153).
  
  
  
  
  
   А я перекрестился и пошел устраиваться в милицию. Оказывается, устроиться - так как я, это очень большая удача. Никогда бы не подумал. Ладно, посмотрим. Утром собрался, побрился и пошел. А опасная бритва при вдумчивом использовании бреет получше всяких разрекламированных трех или пятилезвийных 'ненашенских'. Единственное, что мороки побольше. Но тут как-то никто никуда - особо не торопится. Ритм жизни другой. И бриться можно реже соответственно.
   Пришел я в ГорОтдел. Предъявил направление на входе, и отправили меня - сначала к начальнику, потом в кадры. И стал я командиром взвода ППС.
   Пока оформили, пока туда-сюда. На второй день вовсю 'знакомился со спецификой'. Априори подразумевалось, что я пока - 'не в теме'. Замкомвзвода - старшина Фесюк, водил меня по городу и показывал; что, куда, где... А я все больше помалкивал и кивал с многозначительным видом. Делал вид, что очень серьезный молодой человек. Только не очень большого ума.
   Во взводе двадцать три человека. Некомплект. Но скоро обещали пополнение. Пока будем обходиться тем, что есть.
   Попал я как всегда, в период - 'перестройки'...
   15 марта вышел указ, и все народные комиссариаты теперь переименовали в министерства. Соответственно Народный комиссариат Внутренних Дел стал знакомым мне МВД, а НКГБ - МГБ. Народ вокруг пока тоже привычно путается в названиях. Да-а... вот и выяснил все что хотел. Только что это дает?
   4 мая министром государственной безопасности стал начальник ГУКР 'Смерш' Виктор Семенович Абакумов. Кто это - объяснять никому не надо. А вот какие последствия будут - это вопрос. Слухи ходят самые разнообразные. Вот и сейчас мне с удовольствием сообщили последние: 'Милицию обещали перевести в ведение МГБ. Что-то у меня нездоровые ассоциации с этой аббревиатурой и конторой. Хотя... где они - и где я. Кому какое дело до заштатного Мухосранска. Но опять же говорят - МГБшники зашевелись. Ищут человека в военной форме, возможно действующего военного - положившего трех человек. Может это шпион. Но к чему его привязать, пока не придумали. Мертвецы - урки, и что шпион мог с ними не поделить не очень понятно. Но версий много.
   За неделю 'вжился' в ритм. Потихоньку перестаю 'заикаться' - 'как и обещал доктор'. Биография моя никого особо не интересует - не стоило так сильно беспокоиться. И память восстанавливается. Тут врать оказывается - в порядке вещей. Такие байки рассказывают - закачаешься. С выдумкой врут.
   Сергиенко: '...три танка подбил! Представляешь... - с одним штыком остался...!!! Вот тут-то и пришлось мне отступить! Но на обратном пути - офицера в плен захватил...! А дело значится, было так...'. Врет зараза, но как завлекательно. Все с удовольствием слушают. Особо никого правда не интересует. Все нахлебались. Может и правда - только у него так плохо было, а вот у остальных...
   О будущем в основном мечтают - 'вот скоро...'. Да о сегодняшнем дне беспокоятся. Жара наступила и все мысли, как бы чего не вышло. Приметы больно худые.
   А служба? Служба - как обычно. Пьянки, драки, поножовщина, пьянки, семейные скандалы, дебоши, пьянки... Рутина.
   Я все думал, что меня ещё напрягает - подспудно как-то гложет что ли? Так вот это был - энтузиазм. Свет, какой-то в глазах у людей. Да - разруха... да - голод... Неустроенность эта бытовая - когда нет ни хрена. А ведь у людей тут надежда была. Вернее есть. Ведь какую войну осилили. Надежда и вера... Нет, не так - ВЕРА! В это - мое 'светлое будущее'. В то, которое для меня давно наступило и где я жил... Расскажи я им - про то будущее, которое наступило,... не поверят мне. И будут правы. Это что ж получается - зря все?! Я может и пессимист - этого у меня не отнять, но такую правду я как-то не готов никому рассказывать.
   Я было решил, что вот сейчас - подтяну службу. Поставлю все на 'нормальные рельсы...' Тренировки начну. Ну-ну. 'Лодка любви - разбилась о быт!' Так оно и есть. Потренироваться удается пока только самому. Какие там на хрен 'пирамиды' или 'вертикали власти'. Только и могу, что хоть как-то попытаться выяснить, что я РЕАЛЬНО могу в этом теле. Как выяснилось довольно много.
   Я выпросил у Амалии кусок двора. Вернее получил разрешение притащить железо, деревянный щит и пару приспособ. Оказалось, что мое тело 'помнит' множество совершенно несвойственных мне движений. Нож, сначала мой, потом и другие железки становились продолжением моей руки. Уворованную массивную доску, приспособленную мной в качестве мишени, я всю истыкал, пытаясь освоить ножевые броски. Поначалу ничего не получалось. Не, я видел конечно, как тренируются люди. По телевизору, да и так вживую, самому пришлось - ещё в Афгане. Но это так... - больше хобби, что ли. Профи насколько я помнил из последней виденной мной передачи, то ли 'Галилео', то ли ещё какой-то... - не суть. Суть в том, что за одну тренировку эти ребята поднимали и перетаскивали или бросали, как минимум тонну железа. Они просто бросали ножи. От несуразности цифры и запомнились. Ну, типа нож весит двести грамм - метнуть его надо столько-то раз - в итоге получается тонна или больше. Ножик и тонна... Надо же?! До глушителя мне пока далековато - вот я и решил освоить нож.
   Поначалу ничего не получалось. Нет, бросок выходил. Пятьдесят на пятьдесят. А вот с меткостью швах. В лучшем случае получалось просто воткнуть нож в щит. А попасть в то место фигуры, намалеванной мелом на двери, куда целился - никак. Да и вообще, особенно не позанимаешься времени мало. Прорыв получился совершенно случайно. Я пытался как-то абстрагироваться, выкинуть мысли из головы, расслабиться... - и ничего.
   Человек - выживший на войне, в той мясорубке, которая там была, неоднократно ходивший в разведку и за языками... Ну, просто не мог не обладать приличными навыками 'рукопашки' и ножа. Но вот не было их - и все тут. Или мне они не давались.
   Я немного качался и занимался обычной растяжкой - привычно тянул изо всех сил тело. Тут если не ошибаюсь - в реале, а не в красивых фильмах обычное самбо - это великий секрет спецслужб. Того же МГБ, не говоря про обычную милицию. Какие на фиг спецзанятия?! Тут пожрать бы досыта - вот и все мысли. Обычная боксерская секция в это время - это очень и очень круто. Ну не надо тут пока это никому - излишнее 'румомашество и дрыгоножество'. Тут проще все, честнее. А просто по морде смазать - тут и так умельцев полно. Особенно после третьего стакана. Дать или получить по сопатке - в порядке вещей. Пар сбросили или 'с психотерапевтом поговорили'. Никто на это вообще не заморачивается! Это как 'С добрым утром!'.
   А вот что ногами тут вообще никто не работает - это хорошо. Это будет мое 'секретное оружие'. Не знаю кому как, а у меня отработаны четыре удара, две связки и три ухода. Вот, общем и все. Но отработаны на 'отлично'. Остальное так... больше факультативно. Не великий спец я в 'рукопашке'. Но помахаться никогда не откажусь. Особенно со своей сволочной натурой. Вечно мне больше всех надо. А получать безответно по морде я как-то давно отвык.
   Расстроенный до невозможности с отламывающимися руками я пошел к себе. Амалия ковырялась на кухне. И вот уже стоя на крыльце, я и кинул нож. В диком раздражении от ещё одного бездарно проведенного вечера, от тоски - от того, что достали меня эти все неудачные тренировки. Из неудобного положения кинул - мишень стояла наискось, градусов под сорок пять. И вдруг понял, что попал! Нож пошел ровно и вошел туда - куда я хотел, в шею.
   Я поймал, запомнил - это внутренне состояния равнодушия и злости. Запомнил и, озлившись на грубо намалеванную фигуру, метнул в неё еще и два оставшихся ножа. Они вошли рядом первым!
   Вот оно... Я чувствовал нож. Знал, как перехватить и насколько довернуть кисть. Я в этот момент неведомым мне образом знал, что он войдет туда - куда надо мне. И правда, с того дня у меня стало получаться. Будто я вспоминал забытое. Не знаю, сколько Серёга потратил на это умение, но метать я мог практически что угодно от железнодорожного костыля, до ножниц. Вот такой вот подарок от него достался мне.
   Я тренировался в разном - выхватывать ствол, выхватывать нож и наносить удар. Вернее пытался закрепить навык - нарабатывая автоматизм. Черт его знает, какие успехи. Но я уже по крайней мере уже не путался в одежде.
   А мимо текли дни. Работа... - 'ха!'. Стоять, олицетворяя собой закон и порядок - это она. Мне, когда я дежурил, нарушителей приводили. Ворье, блатота и гопота. И пьяных иногда в отдел приводили. Этих - все больше вразумляли словом, давали проспаться, да домой отправляли по возможности. С женой или собутыльниками, или ещё с какой оказией. А по большей части после уговоров человек сам шел домой - пусть и качаясь.
   Скандалы пресекали, разговаривали - вот такая вот служба. Опера были загружены по полной программе. Но это так текучка. Чем посерьезней - МГБшники занимались, из батальона, расквартированного в городе. Патрули ещё по городу ходили - от воинских частей. Заводы сильно охраняли. И не это ВОХРа, а НКВДшники. Эти церберы ещё те. С ВОХРой договорится можно попробовать, а с этими нет. Даже болт с завода не вынесешь. По крайней мере - по легкому. Хрен, что вынесешь или забалуешь. 'Сурьёзные'. Хоть и тупые, но ребята надежные.
   А мы все больше ходили. Да присутствовали. Наше дело мелочевка. Бытовуха. За две недели только раз и дернули. Ваньку 'Мешка' помогали операм брать. Ещё в 'отцеплении' стояли - граждан любопытствующих удерживали, пока место преступления эксперты с операми осматривали. В общем, рутина - и не рассказать. Я-то поначалу втихаря было про 'подвиги' начал мечтать. Вот он я - весь продвинутый, на раз-два преступление раскрою и всем неграмотным предкам нос утру. Я ведь, сколько читал, да сериалов разных смотрел...
   Жизнь оказалась оч-чень далека от сериала. Вот она кража! Шанс - можно сказать, хоть самому себе доказать какой я умный. 'Доказал!'
   Кто спер бутыль с керосином, у 'Зинки-спекулянтки' - она оказывается, знала лучше меня. Я когда пришел - она уже провела расследование и суд. Ну, заодно вынесла приговор и частично привела его в исполнение. Тихий пьяница Митрич, проживавший в том же бараке, но через комнату - 'Ирод и сволочь конченная!', уже отсвечивал шикарным бланшем. Но как истый герой - не остался в долгу, и сама Зинка была растрепана и синела разбитой губой. Мат, крики, обвинения... Вся 'квартирка' с удовольствием участвовала в скандале. Правда разделившись несколько партий. Меня призывали - 'в свидетели!'. Предлагали записать, что: 'Параскевна - иудина дочь, как есть - спекулянтка! Иначе откуда у ей новый ковер на стене?!'.
   А ковер - это та хреновина с оленем. Не знаю, как назвать - покрывало не покрывало... фигня - на стене, которой цена три копейки. Выслушал. Поорал, развел всех по сторонам и пошел обратно. Вот такая вот работа.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 13.
  
  
   Закон даёт мне право убить другого - лишь в целях необходимой самообороны, а под необходимой самообороной закон разумеет лишь оборону - в случае крайней необходимости - своей собственной жизни. Закон не дозволяет мне убить кого-то, чтобы спасти своего отца, или своего сына, или своего лучшего друга, или чтобы защитить свою возлюбленную от насилия либо поругания. Закон смехотворен, короче говоря, - ни один порядочный человек не станет руководствоваться им в своих поступках.
   Яльмар Эрик Фредрик Седерберг.
  
  
   Война была тяжелым испытанием для любого человека. Если грязь можно смыть, постоянное чувство голода притупить относительной сытостью, холод забыть... То как забыть убийства себе подобных? Жестокость оправданную и неоправданную, кровь друзей, кровь врагов на твоих руках? На войне любой нормальный разумный терял нормальность и разумность, те качества, что воспитывались в людях веками и назывались моральными нормами, отличающими человека от зверя.
   Во всё дальше отдаляющемся от меня двадцать первом веке было придумано слово - 'реабилитация', в приближающемся и всё глубже проникающем в меня двадцатом про него ещё не знали или не считали нужным знать. Но не знать о чем-то, не значит, что оно не существует.
   И глубокие психологические и психические травмы у людей были. Существовали независимо от их знаний и желаний. Я отчего-то думал, что тут все наперебой говорят с друг с другом о войне и о разных 'случаях на войне'. Но это было не так.
   Существует в людях некий барьер, не позволяющий наслаждаться страданиями и жестокостью, смаковать страшное и противное природе человека. И потому мои сослуживцы, случайные знакомые и просто контактировавшие со мной - избегали говорить на эту тему. И моё незнание реалий той войны списывалось на 'обычность' нежелания вспоминать. Я мог больше не заикаться и говорить нормально, хотя и я продолжал стараться чаще молчать.
   Живу я тут. Просто живу - не строю никаких планов. Рутина. Скука. Как-то даже привык. Все мысли о быте... о еде, о дровах, о службе... вжился. Странно мне тут многое, но привык. Народ конечно в большинстве малообразованный. Как сказали бы наши продвинутые юноши - 'бескультурный'. А мне как-то на это плевать. Нормальные люди - обычные. А что мало знают или читали...? Так и у нас, с этим интернетом и западными штуками вроде ЕГЭ - стало столько тупых!
   Я просто отчего-то помню о том, что это они - именно эти 'малообразованные' люди, вытащили страну. Дали этот шанс - 'продвинутым'. И если б не они - эти 'особо культурные', были бы такими же. Это они 'совок' и 'быдло' - сейчас недоедают, надрываются, трудятся и умирают. Нет у меня права - никого осуждать! Нету! И не мне судить кого-то за то, что у них не было шанса - поучиться побольше или как правильно ножом с вилкой пользоваться... Я - права такого не имею!
   Взять тех же местных казахов - эти вообще по-русски с трудом пять слов. Что их за это осуждать?! Как жили при феодализме - так и живут. И все нормально. Они пасут скот, гоняют его сюда - на мясокомбинат. Крадут по-старинке, да и не только друг у друга скотину. У них вечные разборки.
   Забавный они народ. Если казах начальник - он работать никогда сам не будет, но вот всех остальных заставит. А в начальники они рвутся всеми силами. Помню хохму из своего прошлого. Понадобился в соседнюю контору - дворник. Повесили объявление у вокзала: 'Срочно требуется дворник! ...'. Неделю никого, вторая пошла... И тут какой-то шутник дописал на объявлении от руки: 'Срочно требуется СТАРШИЙ дворник! ...'. За день пришло пятеро!!!
   Рабочий день заканчивался. Надоевшее солнце косматым малиновым шаром уходило за дома. Станет хоть немного прохладнее. Вспомнил ведь я немного. Голод будет. Неурожай будет страшный. Мало нам войны, так ещё и это. Насколько я помню, скоро пройдет волна диверсий на западных рубежах нашей Родины. Пройдет - не пройдет. Но ситуация обострится. Надо туда уезжать. Неуютно я себя здесь чувствую.
   - Старший лейтенант Адамович! - ввалившись ко мне в кабинет, по-уставному проорал старшина - Генрих Шац.
   - Я!!! - гаркнув, я подскочил и вытянувшись во фрунт, сделал грудь колесом и начал поедать по-уставному начальство. 'Имея вид лихой и придурковатый' - как написано в уставе Петра I.
   Это была наша с ним шутка - изображать наедине или без начальства - упертых строевиков. Нас это сильно веселило. У меня с ним установились вполне дружеские отношения. Он был из недавнего пополнения, откуда я присматривал людей, чтобы подружиться, да и так на всякий случай. Плохо здесь одному.
   А почему из новеньких? Это просто - нет у них незнакомых мне связей. Они все больше на виду. Тоже 'чужаки', как и я. Да и все - кто работает и служит здесь хотя бы на день больше меня, всегда будут относиться ко мне как к молодому. В армии это всегда так. Прослужи ты с ним хоть пять лет вместе, это останется с тобой - подспудное такое отношение. А те, которые пришли после меня - я для них более авторитетный.
   Шаца, назначили начхозом. Когда я пришел к нему получать вещевое, мы и разговорились. Вечером решили в 'Голубом Дунае' отметить это дело... Ну и болтали мы о разном. Мы же с ним практически ровесники. Он младше меня на полтора года. Вот тут он меня и спросил:
   - А ты где служил?
   Я ртом дернул и ни на секунду не задумываясь, ответил цитатой из фильма 'Брат':
   - Да так... писарем в штабе отсиделся.
   Он с прищуром глянул на меня и хмыкнул.
   - А ты? - в свою очередь поинтересовался я.
   - ...да и я - в тылу в основном подъедался.
   - Там и 'на работу' выходил?
   - Выходил...
   Мы одновременно понятливо улыбнулись и пожали друг другу руки. Никому неохота было говорить о войне. И каждому - по своим причинам.
   Шац - одессит, и вовсю травил мне байки о любим городе и его жителях, все время влипающих в разные истории. В общем, подружились мы.
   Информация к размышлению...
   Шац Генрих Яковлевич - кавалер двух орденов Славы, двух орденов БКЗ, медали за Отвагу, медали за...
   Год рождения - 1924.
   Образование - 9 классов.
   После объявления о начале войны, пришел в райком комсомола, там получил направление на курсы политруков, но проучился недолго. По закону не имели права призвать в армию семнадцатилетних. Поэтому был отправлен в эвакуацию - под Сталинабад. Там работал на оборонном заводе.
   В конце лета сорок второго года - призван. Попал в Орловское пехотное училище, расположенное в городе Чарджоу, в минометную курсантскую роту.
   За неделю до выпуска, все училище, вместе с офицерами-преподавателями, было направлено под Сталинград. К моменту прибытия - Сталинградская битва была закончена. Всех перебросили в район Орла. Стал наводчиком 82-мм миномета в минометной роте, в стрелковом батальоне N-ского СП в N-ской СД.
   Пока дошли до Орла - полк был почти полностью выбит, и из его остатков создали сводный батальон.
   Переведён в пехоту.
   Летом 43 ранен - получил пулевое ранение в ногу.
   Две неудачные операции в госпитале Тулы.
   Переведен в специализированный госпиталь в город Боржоми, в Грузии. Третья операция прошла удачно.
   После выписки попал в запасной полк в Тбилиси, но уже через 10 дней, в составе маршевой роты, был отправлен на фронт - в N-й стрелковый корпус, в 3-ю Армию генерала Горбатова.
   После прибытия первых 'покупателей' дал согласие служить в разведке.
   Уже через час оказался в расположении N-ской отдельной разведроты N-ской Стрелковой Дивизии.
   В ней же и закончил войну.
  
   *Орден Славы - преимущественно солдатская награда. Кавалер трех степеней - приравнивался к Герою Советского Союза. Только чтобы получить его - нужно было отличиться как минимум больше трех раз. Тогда как для героя только один. И 'Слава' для всех людей того времени, была почетнее 'Героя'. Которую давали по большей части офицерам.
  
  
  
  
   Глава 14.
  
  
  
  
   Чертовски прекрасно, будучи мягким душою, бороться с жестокостями жизни.
   И мы, "мягкие", боремся прекраснее всех.
   Роберт Вальзер.
  
  
  
  
  
  
   Что есть современный человек? Это - дитя своей эпохи, времени... то чему научили и к чему приучили папа-мама. Вот привезли дрова. Их надо попилить - поколоть. Кажется чего тут сложного? Наверно несложно... - если этому научился в детстве. А если у вас была квартира с центральным отоплением и дрова были только где-то там?? В каком-то сериале главная героиня просчитала мужика, выдающего себя за американца, тем как привычно он пилит двуручной пилой. Ну не амеровский это инструмент!
   А детский анекдот про то, как советский разведчик прокололся на прищуре глаза во время чаепития: 'Русским лениво ложечку из стакана вынимать - легче глаз прижмурить'.
   Многие ли современные мужчины сумеют без перфоратора забить гвоздь в бетонную стену? У моего отца была большущая куча гнутых и ржавых гвоздей. Он их выпрямлял и вбивал. Меня это всегда поражало - у него же была куча новых? Но нет! Они шли в ход ТОЛЬКО ПОСЛЕ старых. Так его воспитали. Видимо жила и в нем - эта война, нищенство и голод.
   Много ли толку в сорок шестом году от вашего умения подключить ДВД к телевизору? А вот неумение прибить подметку - сразу делает человека подозрительным.
   А многие ли современные девушки могут заштопать носок? Его же предварительно нужно надеть на лампочку, чтобы стежок был ровным. А ведь этому учили не только мамы, но и на уроках труда.
   А как погладить без утюга? У бабушек был специальный валик и бельё 'катали'. И это не 'седая древность' - я здесь видел такие.
   Ох и много бытовых мелочей на которых можно выдать себя - как человека не из этого общества и этого уровня.
   Вы пробовали крутить самокрутки? А это целая 'наука', не владеть которой курящий не мог. Хорошо хоть Сергей был некурящим, и этого можно было без труда не делать.
   А как 'поправить' забор с одним топором? А наточить топор без наждачного круга? Не может этого не уметь молодой парень! Тем более 'фронтовик'!
   Самый простой пример. Все помнят из фильмов крики на улице: 'Точу ножи - ножницы!'. Я отчего-то всегда думал, что это способ заработка. Ну мастер это - по заточке. Я, например не смогу грамотно заточить ножницы. Как оказалось - ничего подобного. Точильного камня - нету. Тупо - нет! У многих он просто отсутствует, ибо - дефицит! Не просто неумение, а его физическое отсутствие. Вот он - парадокс обыденной жизни. Я по-другому теперь воспринимаю героев из разных книг, тут не то, что на речи - на обычном вопросе спалиться можно.
   - Ну что Адамович? Я смотру ты таки до сих пор не нашел у себя еврейских корней? - с нарочито гипертрофированным местечковым прононсом начал Шац, поставив на мой стол банку с краской и положив рядом кисть.
   - Генрих, вы ломаете мене мозг. С вашим именем - вам лучше жить в Германии, а вы таки еврей! - поддержал я его шутку.
   В коридоре скалила зубы, слушая нас, парочка постовых - Сёма Нечипорук и казах Азамат Азаматович Турсынбаев. Сёма - хохол из под Полтавы, был бывшим артиллеристом. Мужчина он был 'габаритный'. Короче - 'шкаф с антресолью', где-то за метр девяносто. В отличие от своего спутника Азамата - невысокого казаха с темными раскосыми глазами. Вся троица была из недавнего пополнения.
   - Ви имеете мне что-то сказать Генрих?
   - Таки да. Серожа - вы дождались праздника.
   - Позвольте полюбопытствовать какого?
   - Как?! - Шац встал в позу трибуна и важно простер руку. - Разве инвентаризация казенного имущества уже не праздник для честного человека?
   Услышав последнюю фразу, я с некоторым недоумением обвел глазами скудную обстановку моего четырехметрового 'люкса'.
   Четверть кабинета занимал царский сейф. Огроменный такой, как в кино про 'Неуловимых'... Голая сорокасвечовая лампочка в карболитово-керамическом патроне 'Голиаф' - свисающая на матерчатом лакированном проводе с потолка. Стены покрытые ободранной шаровой краской. Письменный буковый стол с бумагами и стул. Чего тут инвентаризировать?!
   Ах да! У меня есть ещё чернильница!!! На моем столе имелся огромный антикварный письменный набор. Состоящий из чернильницы и промокательницы. Этого как его - пресс-папье. Похоже тонкой французской работы. Тяжеленный - мрамор с латунью. Немереной цены в мое время. Только тут он представляет только производственную ценность.
   О! Есть ещё два плаката на стене. Календарь Госстраха с призывом: 'Обеспечьте страхованием свою ЖИЗНЬ, ИМУЩЕСТВО'. И 'постер' в три краски с буровыми вышками и цистернами призывающий: 'Увеличить добычу и переработку нефти!'. И если быть совсем точным, ещё имелась очень 'ценная' полка из заборной доски, криво прибитая на три гвоздя.
   - Генрих, вы решили произвести внеочередную покраску стен? - саркастически поинтересовался я. - Я приветствую столь ценное начинание!
   - Такой умный юноша - с почти правильной еврейской фамилией должен знать, что у нашего государства нет краски на разные глупости. Есть только на полезные дела. Надо сверить и обновить инвентарные номера согласно описи, - он достал из кармана и потряс какой-то бумагой.
   - А сопровождающие вас лица будут смотреть, чтобы вы не ошиблись в написании цифр?
   - Нет. Это грубая физическая сила. Чтобы-таки подвинуть сейф, - он усмехнулся и пояснил: - Вы Сергей не первый. Какой-то кретин - до меня, написал инвентарные номера на задней стенке.
   Я встал, поправил с кобуру со штатным наганом, выданным мне в качестве табельного оружия, и явно глумясь, вежливо поклонился:
   - Вы позволите уважаемый, товарищ начальник достать бутылочку с чернилами из сейфа, - я слегка потряс связкой ключей.
   - Ну разумеется...
   - Черта ли с ней сделается - с твоей чернилой, - подал голос здоровяк Семен, готовый 'копать'. Он отличался редкостным спокойствием - 'он мог - копать, а мог - не копать'.
   - Сёма, не травмируйте мне душу и не рвите сердце - неумными предложениями.
   - Это почему? - басовито прогудел он.
   - Сёма! Если чернила прольются... - мягким и умиротворяющим тоном начал я предложение, - ТЫ ЧТО ЛИ БУДЕШЬ ЗА МЕНЯ БУМАГИ ПЕРЕПИСЫВАТЬ?!!! - и закончил истерическим голосом начальника-психопата.
   Простодушный гигант в ответ только озадаченно почесал в затылке.
   Я достал из сейфа здоровенную 'четверть' - заполненную на треть чернилами и переместился в коридор. Чернила, блин, тут тоже ценность и подлежат строгому учету. Вот так.
   А зрелище сверки - обещало быть увлекательным. Сейф по моим прикидкам весил никак не менее тонны. Интересно, какому дураку пришло в голову проводить инвентаризацию в нашей нищей конторе. Особенно сейфов? Мой, к счастью или нет, был - не единственным. Шац получив столь дурацкий приказ, обсуждать его не стал, а со всем пылом своей извращенной натуры приступил к выполнению - стремясь довести его до абсурда. Своего рода протест.
   А бюрократы - да. Пожалуй, они неистребимы со своим дебилизмом, примерно - как перхоть в рекламе...
   Товарищ Шац умудрился парализовать работу первого этажа практически на полдня - каждому. Народ с удовольствием кучковался в жидкой ажурной тени от деревьев и с удовольствием дымил. Травили байки, делись скудными новостями и перевранными новостями из газет, пересказывали слухи... в общем народ был доволен. Единственное в чем сходились все - 'на ремонт краски, как всегда - нету, а на инвентаризацию моментально дефицитной краски нашли!'.
   Я стоял коридоре и смотрел как ребята, надрываясь - отодвигали сейф от стены. Черт его знает, что в нем хранил бывший хозяин и на фига он ему, но ребята упирались по-полной. Кто-то уже это делал, до меня. Об этом свидетельствовали глубокие царапины на полу. Причем - ЗАЧЕМ это было сделано, я убей меня, не понимал. Что стоило написать номер сбоку?! В любой момент - можно зайти и посмотреть. Кому придет в голову перерисовывать или исправлять...?! Не говоря о том, чтобы втихую подменить и унести эту неподъемную бандуру. Её спереть только можно с помощью подъемного крана и тяжелой строительной техники.
   Но нет!!! Изгибы логики советского бюрократа и изыска его - военной области в частности... непостижимы!
   Все проходящие мимо считали своим долгом непременно остановиться, чтобы насладиться бесплатным зрелищем и обязательно что-то 'умное' посоветовать. Отчего-то вызывая неподдельное негодование у всех 'участников концессии'. Работа моментально останавливалась и начиналась перепалка.
   Отодвигали эту 'дуру' от стены - 'весело и с огоньком'. Причем дрын, которым они пользовались как рычагом - сломался. На третьей минуте. Турсынбаев, которому едва не прищемило при этом пальцы - моментально высказался... Что характерно абсолютно без акцента и на безукоризненно чистом русском языке - проинформировав всех присутствующих, в какой позе, где и в каких отношениях он состоит в с сейфом, палкой, родителями этого сооружения, предками тех кто придумывает такую работу. Особенно отметив роль некоторых безруких товарищей - так и норовящих оставить Родину без преданного бойца!
   Его спич был благосклонно выслушан присутствующими - ибо на удивление был разнообразен. Он нес не только массу положительных честных солдатских эмоций, но и кучу витиеватых восточных сравнений органично вплетенных в канву 'повествования'. Потом ребята естественно - сразу устали, и пошли перекурить.
   Пока они плодотворно трудились на ниве уничтожения табака, я на автомате достал нож и сидя на столе, стал крутить его в руках - побрасывая и перехватывая, попутно раздумывая - 'как можно умудриться развести бардак в кабинете, в котором присутствуют всего три предмета...'.
   Вернувшийся первым с перекура Шац поглядев на разгром, учиненный им, резко выхватил мой нож из воздуха, куда он подлетел при очередном броске. И ещё более ловко, чем я, закрутил его в руках, то перекидывая из руки в руку, то мгновенно меняя направление удара:
   - Писарем при штабе говоришь, был? - застыв на секунду в зафиксированном ударе, спросил меня он.
   - Ага... - честно сознался я, кивая головой.
   - Сдается мне писать нас... учили одной и той же ручкой... А здесь-то ты как оказался?
   - Должок у меня тут. Непременно вернуть надо, - я непроизвольно зло оскалился, дернув уголком рта.
   - Долги... - это святое. А вдвоем не проще его заплатить?
   Я хмыкнул:
   - Лучше, но... вмешивать в свои дела никого не охота. Боюсь, искать всех 'отдавальщиков' сильно будут.
   - 'Господь не выдаст, свинья не съест!', - философски высказался Шац и, услышав топанье сапог в коридоре, внезапно посерьезнев, многозначительно спросил: - Пивка вечером выпьем?
   - С удовольствием...
   - А что у нас сегодня на обед?
   - Сегодня у нас великолепнейший суп с кониной. Вчера мне выдали на складе шесть кило роскошных костей. Сережа... - ты не поверишь, но на некоторых - я даже видел кусочки мяса, - он мечтательно закатил глаза. - Это конечно, не 'гефилте фиш', - он вкусно почмокал губами. - О-о... я помню, как готовила его тетя Сара, но уверяю тебя Серёжа - это тоже будет нечто. Богатая еда... и даже с перловкой...
   Кормежка в нашей маленькой столовой была так себе - паршивенькой. Но чаще старались сварить хоть какой-нибудь супчик. Пусть - пустой, дрянь, но горячее. Есть в столовой было более прагматично, что ли. Не надо заморачиваться - на 'что поесть, когда приготовить'. Не надо возвращаться домой, а потом обратно или думать - 'что и как' взять с собой. Опять же, платить хозяйке не надо - за готовку. А тут кормили. День у нас совсем ненормированный. И еда - это праздник.
   Как там было в какой-то дурацкой рекламе: 'Это праздник каждый день!'.
  
  
  
   Глава 15.
  
  
   Настоящий мужчина должен излучать силу и уверенность в себе, а не материальную нужду и сексуальную озабоченность.
  
  
  
  
   Кстати о бабах... Пардон о женщинах. Поначалу у меня был - культурологический шок... Эм-м... скажем так - от запахов. Но природа брала своё. Никуда от неё паскуды - не денешься. Были у меня 'связи на стороне'. Но горжусь, 'что в связях порочащих его - замечен не был'.
   Я же проверяющий. Тут есть и магазин 'ОсобТорга', и закрытые распределители. Это те - всем знакомые по книжкам. Я видел их вживую. Закрытые распределители снабжали начальство "микояновским пайком" в объёме 1933 года - набор из шестнадцати наименований, включая папиросы, мыло, три бутылки спиртного в месяц. Я-то в силу своей незначительности, мог это - только 'охранять'. Пост у меня там был. Вернее постовой, ибо опасалось начальство эксцессов. Мои постовые проверяли сторожей, а я в основном, постовых. А сторожа - это не дедушки-пенсионеры, как мне представлялось всегда, а - бабы. Пардон... - женщины, фемины и прочие девушки.
   Так вот, сторожат - женщины, и как не странно, зачастую молодухи. Как говорится - 'в самом соку'... Озверевшие от недостатка мужского внимания и ласки - они, мало того что были готовы на все. Многие старались любыми способами затащить мужчину в койку. Время такое...
   И многим это удавалось - мое сердце не камень!
   Ночью город вымирал... вроде как - темно и голодно...
   Но только вот и это - не совсем так или совсем - не так... Это - как посмотреть. Местами - так! Никаких клубов конечно нет. Но мужики-то - есть мужики!
   Кто-то возвращался с фронта - праздник! У кого-то - день рождения, крестины, именины или получка... От скудости и неустроенности, от нищеты и бытовухи, от радости или по поводу. НО... мужчины, и женщины - заменившие многих из них, гуляют! Радуются от души - ЖИЗНИ. Она тут...- плохая и неустроенная, голодная и тяжелая... но - ЖИВАЯ. Бьет она ключом. Живет народ в преддверии счастья - война кончилась. И какая война! И вот-вот - наступит счастливое будущее. Вера их согревает. И я потихоньку становлюсь частью их, частью этого мира. Он - мой, а я - его. Проникаюсь настроением и мыслями, становлюсь - 'как все'.
   А как всегда - 'отпраздновав', мужики лихо прутся к женским баракам и общагам, размещающимся там же. Времена и здания меняются, но 'он' как стоял - так и стоять будет! И все мысли сводятся к этому. Жизнь... - она всегда берет своё. И даже любовь, в общей комнате на четверых или шестерых женщин, за тряпочной занавеской - норма. Остальные деликатно молчат или занимаются своими делами - делая вид, что ничего слышат. Все так живут...
   А вечером мы пошли - 'культурно пропустить по кружечке'.
   Информация неизвестная Николаю...
   Пиво в Советском Союзе, в отличие от секса, было. Наркомпищепром (Наркомат Пищевой Промышленности) неусыпно заботился о том, чтобы на столе советского человека было всё, как в лучших домах, в том числе, и бутылочка-другая пивка. Еще до войны начали выпускать 8 сортов советского пива. Четыре 'светлых' сорта: 'Жигулевское', 'Русское', 'Московское' и 'Ленинградское'. И четыре 'темных': 'Украинское', 'Мартовское', 'Портер' и 'Карамельное'. Последнее содержало не больше 1,5 процента алкоголя и предназначалось для диетического питания, в частности, повышения лактации у кормящих женщин.
   Разнообразие сортов советского пива декларировалось в прессе, рекламных плакатах и кулинарных книгах. На деле же в продажу поступало всего два: 'Московское' и вечное 'Жигулевское'. 'Московское' стоило 22 рубля, а демократичное 'Жигулевское' - 15 рублей за бутылку емкостью 0,33 литра. Разница в цене иногда служила поводом для махинаций. Так, работницы буфета концертного зала им. Чайковского, очага культуры, между прочим, в теплой воде отклеивали этикетки с использованных бутылочек 'Московского' и присобачивали их на 'Жигулевское'. Чистая прибыль составляла десятки тысяч рублей в месяц - немыслимая сумма по тем временам. Несчастный Володя Шарапов, напомню, давился кофейком, купленным на 100 рублей в 'Астории'. А Сталинская премия 1 степени составляла 100 тысяч рублей. Нечестные буфетчицы жили явно получше и тех, и других. Правда, недолго. Вскоре их повязали, судили и приговорили к заключению с конфискацией имущества и поражением в правах. Такие вот приключения пива в СССР.
   Губит, как говорится, людей не пиво...*
   Пивная 'Голубой Дунай' располагалась за углом бани. Это был не ларек, а пристройка с разбитой, щелястой дверью. Баня и пивная, так сказать - 'два в одном'. А чего? И то, и это - учреждения 'культурного досуга'.
   Очередь в пивную, хоть и небольшую - было видно издалека. В ней смешались и мужики и бабы. Бабы краснолицые, распаренные - с помывки. Мужики, в рабочей одежде - прямо со смены.
   Мы встали в общую очередь - хрен вам, а не привилегии. Все одинаковые. Народ со смены уставший и злой. Бабы домой спешат - кормить 'кормильцев'. Они боевые. Могут без разговоров любому попытавшемуся прорваться без очереди - вписать по лицу.
   Пока шли по дороге - Генрих рассказывал о дороговизне на рынке, о больных папе с мамой, работающих в какой-то инвалидной мастерской, о массе родных - проживающих на Украине и в Белоруссии. Все они 'чудом', ну просто 'чудом'- выжили в оккупации и лагерях.
   'Вот ведь действительно 'богоизбранный' народ. Сколько не зверствовали гитлеровцы, но уничтожить всех евреев так и не сумели. Сколько там их было-то? Но не смогли'.
   - Знаешь, Серёга - за скольких добрых людей моя родня молится?! За поляков, белорусов, украинцев... Они ведь знали, что смертельно рискуют, но всё равно - прятали, помогали, делились последним... с евреями. Но и сук тоже хватало и хватает. Власовцы скрытые...
   Едва он произнес слово 'власовцы' - как меня в очередной раз 'пронзило' куском чужой памяти. Ладно чужие сны - эти часто. А вот так - днем, накатывало редко... Я 'вспомнил'... как наша полковая разведка попала к ним в плен. Эти суки запытали их... Звезды на теле им живым резали, лица прикладами покрошили, руки раздробили... как могли, изгалялись. А тела на нейтралку - ночью подбросили... Устрашить что ли хотели? Тела - наши вытащили. Вот после того случая, такое понятие как - 'живой власовец'... - перестало для нас существовать - даже в теории. Кончали их на месте... А определяли их легко. Кроме 'наших' курносых рож, их выдавала ещё одна деталька. Перед тем как идти в атаку, они просто спарывали эмблему РОА с рукава. Это место всегда выделялось на мундире. Все наши бойцы сразу 'проверяли рукава' у пленных, похожих на 'власовцев'. Их судьба была предопределена свыше. Сразу. Изменников не прощали...
   - ... был случай! - вернул меня обратно голос Шаца.
   - Чего?
   - Случай говорю у меня был. Помнишь, как немцы нас обычно пытались 'распропагандировать'?
   Я только молча кивнул.
   - Так вот - тут за это дело 'власовцы' взялись. Один раз, в Польше, с противоположного берега реки, через громкоговоритель эти суки начали вещать: 'Русские солдаты! Жиды толкают вас на смерть, а сами сидят в Кремле! Среди вас есть жиды?'. А там, до их берега - было метров восемьдесят, а наш был высоким. Я психанул, встал в полный рост и кричу на их сторону - 'Ну есть!!! Я еврей!'. Там сразу и заткнулись. Опешили видать от неожиданности - даже стрелять не стали. На следующий день за мной явился какой-то майор и приказал следовать за ним - в штаб корпуса. Привел меня к полковнику - начальнику разведки корпуса... кстати, одесскому еврею. Полковник тот достал бутылку коньяка, налил мне полный стакан, и сказал - 'Пей, старшина!' Я выпил, и спрашиваю его: 'Только за этим только вызывали?'. Он тогда улыбнулся и ответил: 'Лично хотел тебе спасибо сказать! Хорошо ты сукам ответил!'...
   Жаловался он и на то, что маме с папой - 'здесь им было тяжело'.
   - Если на работе ещё ничего, то в очередях - мои не раз сталкивались с неприкрытым антисемитизмом. 'Наши в окопах мерзнут, а твои ... в тылу морду отъедают...!'
   Я понимающе покивал головой. Я же помнил первый инструктаж о 'наших за рубежом'. И татарин, и удмурт там для всех - 'русский'. По одному - судят о всех.
   Вот идет рядом со мной - тихий еврейский мальчик Генрих Шац, преданный идеям партии и лично Иосифу Виссарионовичу. Отлично учившийся в школе. Стоит рядом со мной - нормальный веселый парень. И годов ему сейчас только двадцать один. Ему у нас только водку бы разрешили покупать... А здесь вот, руки у него не то, что по локоть... а весь он в крови врагов. И на груди не хило наград. На фронте в последнюю очередь спрашивали про твою национальность**. Там важно была не твоя нация, а твой навык и способность - выжить и убить фашиста. А Миша ты или Мойша - это потом... после Победы.
   Эту нацию, как солдат - я зауважал после войны 'Судного дня'. Это та - 'Шестидневная'. Когда они не только отразили внезапное нападение многократно превосходящих сил арабов, но и сами перешли в контрнаступление. Наваляли арабам по-полной. Остановила их тогда только угроза боев с нашей десантной дивизией. Три их было в полной боевой. А так... им оставалось всего 40 км и 'Привет!'. Здравствуй столица, страны курортов и отдыха, Каир. Меня тогда поразил паренек - такой же, как Генрих. Он за день - ДВЕНАДЦАТЬ РАЗ ГОРЕЛ в танке. И после этого говорить, что 'Все они...!'. А вот и не все!
   Когда встали в очередь, Генрих резко сменил тему - на трудности работы. Как не уважают и насмешничают над его усилиями - наладить нормальную обстановку и работу. А это - неправильно. Я не особо вслушивался. Меня больше занимало, почему во все времена народ недоест, но выпьет. А потому самая нервная очередь - за бухлом. Вон ведь даже пронырливый семит - и тот не стал нарываться.
   И в подтверждение моих мыслей, кому-то впереди на его - 'мы вместе стояли!'. Тут же сообщили - где и как. Потом раздался сочный звук удара, и мимо нас пролетело среднего размера тело.
   - Э-э... - потише! Там вон милиционеры стоят!
   - Во-во! Стоят - как все, а эта гнида - лезет!
   'Гнида' встала сначала на четвереньки, потом поднялась и, утирая кровавые сопли, понуро побрела в конец очереди.
   М-да... уважительное - 'милиционеры', не презрительное - 'менты'. У меня сразу проскочила неприятная ассоциация о пьяных ментах ездящих по дороге по принципу: 'Кто не спрятался - я НЕ ВИНОВАТ!'. Да и остальное...
   Очередь между тем живенько так продвигалась, под частые - 'Не задерживаем кружки!', и суету пары добровольных помощников продавца, как ни странно - пожилого мужика. Это потом эта профессии феминизировалась. Здесь в магазинах и мужчин продавцов хватает.
   Получив по своей 'паре' мы протиснулись к стеночке. К длинной, во всю стену доске - выполняющей тут роль стойки. И неторопливо начали смаковать пиво, не отвлекаясь на разговоры. Не то место. Не те уши.
   Кругом плавают ядреные запахи рабочей одежды: воняет тухляком от рабочих с 'Мясокомбината', несет какой-то химией от работяг с комбината 'Южуралникель'...
   Мы стояли в пивнухе и пили пиво. По пятнадцать рублей за кружку. За эти деньги в принципе можно пообедать. Но кого это волновало в этой очереди. Многие скажут паршивое пиво - немецкое мол, лучше! Идиоты - это. Пиво здесь натуральное. Никакой химии, а что до того что разводят? Так не грех это, если по совести. До боли знакомый вкус или привкус - социализма. Каждый раз, делая первый глоток - вспоминаю его.
   'Откуда пиво при всеобщем здешнем дефиците?!' - вот этот вопрос, никак ни занимал мои мысли. Есть - и ладно! К пиву только соль в бумажке - и это хорошо. Вокруг... заплеванный пол паршивой забегаловки, жирные и грязные столы, плохо вымытая посуда... а мне пофиг - я счастлив! Я наслаждаюсь жизнью. Стоят милиционеры в форме пьют пиво - и все нормально. Никому нет до этого дела. Табачный дым ходит пластами, ядреный самосад дерет глотку и слышен надсадный кашель. Крики, мат, рванье рубахи на груди, гомон...
   ...и все замечательно!
   Черт его знает как, но я отчего-то все больше становлюсь Серегой Адамовичем. Меняется у меня - психотип. Не только мое я - Николая, подстраивалось под молодое тело, но и тело - меняло меня. Молодые мозги не хотели старческого брюзжания и опасения. Мне становилось глубоко по хрен на многие вещи. Изнутри прорастала бесшабашность и безбашенность разведчика - реально побратавшегося со смертью. Я перестал заморачиваться на свою собственную жизнь. Мне становилось все равно. Убьют? Да - пох! Славно я прожил - знать - судьба. Выживу? - И вовсе отлично!
   Перестала моя жизнь - быть величайшей ценностью во вселенной. Вот так.
   Допив пиво, мы направились по душной и отдающей дневной жар вечерней улице в сторону дома.
   Разговор, как и водится, свернул на любимую тему слегка поддатых мужчин всех времен и народов, но не на баб, а на политику.
   Разговор зашёл о речи Черчилля в Фултоне. Из газет я уже знал эту тему, потому и мог чуть-чуть приоткрыть Генриху будущее. Естественно - в сослагательном наклонении...
  
  
   *Автор - Александр Достян.
   * *При остатках в личном составе менее 10% русских - часть немедленно отводили на пополнение, как небоеспособную.
  
  
  
   Глава 16.
  
  
   И - боже вас сохрани - не читайте до обеда советских газет. Пациенты, не читающие газет, чувствуют себя превосходно.
   М. Булгаков.
  
  
  
   Да-а... ох как прав был Булгаков, местная пресса - это что-то. Дебильные речевки безо всякой выдумки. Деревянный язык. Лозунги. Ну да, а то - 'как бы чего не вышло'. Да я бы все это в десять раз лучше написал.
   'Может правда, какую фэтезюху написать - стать так сказать основателем жанра?', - задаю сам себе вопрос.
   И отвечаю: 'Ага. И моментально сесть за антисоветскую пропаганду!'.
   Вот они реалии сегодняшнего дня.
   Штудируя в библиотеке майские газеты, наткнулся на очередной, как потом скажут - 'политический процесс'. Маршал Новиков и иже с ним - враги народа. Читывал я про этот процесс в период перестройки. Все демократы тогда захлебывались слюнями и клеймили 'Кровавую гебню'. Начиналось все с Худякова...
   В феврале сорок пятого Маршал Авиации Худяков присутствовал в составе советской делегации на Крымской конференции, это которая "Большая тройка". И был он ни много - ни мало, советником Сталина по авиации. Уже в марте он был назначен командующим авиационной группировкой советских ВВС на Дальнем Востоке. Усилия авиации координировал командующий ВВС КА Главный маршал авиации А. А. Новиков...
   Советские войска на Дальнем Востоке разгромили Квантунскую армию. Ещё одна полная Победа. Россия вернула себе исконно русские земли - Южный Сахалин и Курильские острова.
   23 августа 1945 Москва салютовала победителям...
   А уже в середине декабря маршал авиации С.А.Худяков был неожиданно арестован сотрудниками военной контрразведки. Его арест тут же начал обрастать невероятными слухами, которые кстати, и в мое время муссируются газетами - о загадочно исчезнувшем транспортном самолете на борту которого находились драгоценности принадлежащие китайскому императору Маньчжоу - Пу И. В такую чушь может поверить только демократический шпак. Да даже если они и были. Спереть что-то курируемое 'на самом верху'? Можно придумать и менее изощренный способ самоубийства. Уж военным такие вещи и объяснять не надо.
   На самом деле Худяков (как и многие наши генералы в Германии) был арестован для обычной проверки по банальному обвинению - "злоупотребление властью, а также халатное отношение к службе лица начальственного состава Рабоче-Крестьянской Красной Армии". 'Статья 193-17 "а" и "б" УК РСФСР редакции 1926 года', - моментально всплыло в памяти. А как же - не знать свой УК? Не учил я их! Сами как-то запомнились.
   Причина ареста была не в трофейном барахле, которое многими генералами действительно вывозилось на транспортных самолетах, а в количестве летных происшествий и не боевых потерях авиационной техники 12-й Воздушной армии. После ареста Худякова, следователям МГБ понадобилось меньше месяца, чтобы доказать, что Худяков скрывал в течение длительного времени своё происхождение и настоящую фамилию.
   Жизнь военного, в отличие от гражданского - "видна как на ладони". Установить тот факт, что Худяков не был сыном - "машиниста из города Вольска, родители которого умерли от тифа в 1922 г." для сотрудников НКВД и СМЕРШа не составляло труда. Хорошо хоть, пока песни нет про гагарина, которую процитировал Задорнов: '...простой советский паренек - сын столяра и плотника'.
   Да и лицом Худяков никак "не тянул" на волжанина. Под натиском улик и вопросов "кто, откуда и зачем" картина с биографией начала проясняться, а обвинительная статья УК 193 - переросла в 58...
   ...в феврале 1946г. Худяков начал давать показания. В протоколе допроса появились фамилии: Репина (главный инженер ВВС КА), Шаманова (член Военного Совета ВВС КА) и Новикова (командующий ВВС).
   Выписка из следственного дела.
   " ХУДЯКОВ Сергей Александрович, он же ХАНФЕРЯНЦ Аремена Артемиевич, маршал авиации, бывший командующий 12 воздушной армией, 1902 года рождения, армянин, сын владельца рыбного промысла, бывший член ВКП(б) с 1924 года.
   Арестован 18 марта 1946 года.
   Обвиняется в шпионской деятельности. Агент английской разведки.
   В 1918 году был завербован в гор. Баку английской разведкой, по заданию которой, скрыв свою настоящую фамилию, национальность и социальное прошлое, внедрился на военную службу в Красную Армию и пролез в ряды ВКП(б).
   На протяжении многих лет выдавал себя за ХУДЯКОВА Сергея Александровича, сына железнодорожного машиниста, тогда как на самом деле происходит из семьи владельца рыбного промысла ХАНФЕРЯНЦ.
   Являясь агентом английской разведки, в 1918 году дезертировал из красногвардейского отряда и, перейдя на сторону дашнаков, участвовал в вооруженной борьбе против Советской власти. В том же 1918 году входил в состав конвойной команды, сопровождавшей на расстрел 26 бакинских комиссаров.
   По заданиям английской разведки перебрасывался в период 1918-1919 г.г. в расположение частей Красной Армии и доставлял англичанам шпионские сведения"
   Смешно, но правда в том, что фабриковать органам ГБ уголовное (политическим оно стало в период Хрущева) "авиационное дело" не было нужды. Фактов аварий, катастроф авиационной техники в период войны было более чем достаточно. По каждому случаю велось расследование ОО НКВД с участием авиационных специалистов. Вспомнить хоть наши знаменитые танки . 40% - тупо не доходило до передовой. Они прямиком отправлялись в рембат.
   Авиаконструктор Яковлев, в своей книге "Цель жизни" напишет: '... из-за нарушения заводской технологии на многих самолетах переданных в строевые части начал отслаиваться перкаль на крыльях и фюзеляже самолетов. Часто виной летных происшествий становился двигатель самолета. Например, самый распространенный на истребителях двигатель М-105П (пушечный) не добирал мощности, часто выбрасывал масло в самый не подходящий для летчика момент, забрызгивая весь самолет маслом от кока до хвоста, лишая летчика видимости. Приказ 200 по ВВС КА от 5 октября 1942г запрещал летчикам поднимать обороты двигателя выше 2400 об/мин, хотя прирост мощности наблюдался как раз при оборотах 2550-2700'.
   Заседание сессии Военной коллегии Верховного суда СССР на которой было рассмотрено авиационное дело состоялось 10 мая 1946г.
   ...И приговорила:
   1/ ШАХУРИНА Алексея Ивановича по совокупности совершенных им преступлений, на основании ст.128 а и 193-17 п. "а" УК РСФСР к лишению свободы сроком на СЕМЬ лет;
   2/ РЕПИНА Александра Константиновича... на ШЕСТЬ лет;
   3/ НОВИКОВА Александра Александровича... на ПЯТЬ лет;
   4/ ШИМАНОВА Николая Сергеевича... на ЧЕТЫРЕ года;
   5/СЕЛЕЗНЕВА Николая Павловича... на ТРИ года;
   6/ БУДНИКОВА Александра Викторовича и
   7/ ГРИГОРЬЯН Гамлета Мкртычевича по совокупности преступлений... к лишению свободы сроком на ДВА
   года каждого.
   Возбудить ходатайство перед Президиумом Верховного Совета СССР:
   1/ о лишении НОВИКОВА А.А. воинского звания Главного Маршала Авиации и звания дважды Героя Советского Союза.
   2/ ШАХУРИНА А.И. - звания Героя Социалистического Труда и
   3/ о лишении всех правительственных наград /орденов и медалей/ ШАХУРИНА,НОВИКОВА, РЕПИНА, ШИМАНОВА, СЕЛЕЗНЕВА, БУДНИКОВА и ГРИГОРЬЯН.
   Возбудить ходатайство перед Советом Министров СССР о лишении воинских званий...
   Ввиду того, что действиями осужденных причинен большой материальный ущерб государству, наложить арест на имущество лично принадлежащее осужденным, в целях обеспечения возможности возмещения ущерба.
   Приговор окончательный и кассационному обжалованию не подлежит. *
   Прочел я это... и как говорится без комментариев. Им даже стандартную десятку не дали. Гебня. А то, что у станков голодные бабы с детишками стояли и никак они не могли сравняться с профессиональными рабочими. Это ничего?
   Вообще у меня возникает куча разных вопросов, и они разрывают мне мозг. Не - 'кто виноват?' и 'что делать?'. Других.
   А следствие по делу бывшего маршала авиации Худякова, продолжалось, если не ошибаюсь - полтора года.
   В апреле 1950 г. Военная Коллегия Верховного суда СССР вынесла приговор по его делу. Приговорили его "за обман партии и нанесенный ущерб военной мощи СССР в период военных действий" согласно статей 58-1 и 193 УК РСФСР - к Высшей мере социальной защиты и конфискации лично ему принадлежащего имущества...*
   - Адамович !
   Обернувшись, я увидел, что из глубины коридора ко мне спешит наш замполит Виктор Игнатьевич, пожилой дядька лет сорока.
   - ...?
   - Ты у нас коммунист, но постоянных поручений не имеешь.
   - И?
   - Завтра после развода, в 'Красном уголке' проведешь политинформацию!
   Последнее прозвучало начальственно-угрожающе. И в интонации чувствовалась готовность 'давить' на сознательность.
   - Вах... - я собрал кисть в щепоть и с восточно-базарным акцентом ответил: - Я должэн извлечь жэмчужины фактов из раковины повсэдневности...
   - Чего-о... - опешил от моей восточной цветистости замполит.
   - Да не вопрос... проведу.
   Замполит с облегчением всучил мне несколько свернутых в трубочку газет. Он видимо считал, что я, как и подавляющее большинство начну перечислять, почему именно мне и именно в это время 'ну никак невозможно провести политинформацию'.
   - Значит так: передовицу 'Правды' прочтешь. Я там отчеркнул нужные места. И потом озвучишь по международному положению. Там тоже заголовки обведены.
   Сохраняя невозмутимый вид, я стоял и соображал. Вот перенесло меня. И что? Методы политработы нисколько не изменились.
   'Прочитаешь' - понимаешь ли. А что у нас в отделении есть неграмотные? Или что - газеты не достать? Вон на дежурствах народ и 'Правду', и 'Известия', и 'Комсомолку' от передовицы до погоды перечитает. И вот в рабочее время ему устраивают ещё и громкую читку.
   Не, я не спорю. Коржубаев и ещё пара наших 'интеллектуалов' от сохи, несколько минут послушают. А потом, как и большинство присутствующих потратят эти полчаса на здоровый дрём. Некоторые даже с похрапыванием. Оставшееся меньшинство будет по-тихому 'окучивать' рабочие вопросы.
   А 'нагруженный', оттренировав навык первоклассника, под конец очень громким голосом отбарабанит: 'Вопросы есть? Нет! Конец политинформации!'... и прервет сладкую негу.
   Сколько я с этим в своё время боролся. Особо с прапорами. Эти 'бойцы идеологического фронта' усовершенствовали методику. Вызывали 'молодого' и заставляли читать. Сами естественно дремали.
   Хотите политинформацию? 'Их есть у меня!'. Посмотрим, как вам понравится нестандартный подход, старой сволочи - замполита.
   На следующий день, перед началом политинформации, ко мне вывешивающему карту мира (ну не могу я без неё - рефлекс) быстрым шагом занятого человека подскочил Виктор Игнатьевич:
   - Ну что готов?
   Не обратив внимания на мое пожатие плечами, тут же продолжил:
   - А карта тебе зачем?
   Я удивленный даже не знал, что и ответить на столь идиотский вопрос. Но ответ и не требовался:
   - Сейчас подойдет Степан Илларионович - и начинайте. А я побегу у меня тут ещё дел много.
   Правильно. Начальник типа недостаточно идеологизирован. Его надо просвещать... да и явка без него резко упадет, а замполит уже все это знает. Ему можно и 'работать'.
   После обыденного: 'Садитесь!', - майора Высного я начал:
   - Доброе утро, товарищи! Какие есть вопросы?
   Народ, приготовившийся без удовольствия вздремнуть, на столь нестандартное начало в недоумении приподнял головы - соображая о чем это я. Молчание длилось с полминуты, а потом кто-то, то ли пошутил, то ли вправду вопрос решил задать не в 'курилке':
   - Когда карточки отменят?
   Ироничные смешки перекрыл мой машинальный ответ:
   - В сорок седьмом...
   Майор Высный повернувшийся на голос, что бы приструнить 'шутника' резко развернулся в мою сторону. Его прищуренный взгляд очень оценивающе уперся в меня. Ферфлюхте доннер!!! Я стоял за фанерной трибункой и 'держал паузу'. Мысли неслись в несколько потоков. От сожаления, что - 'вырвалось лишнее!', до - 'как выкрутится?!'.
   Нет, этот вопрос не был запретным. О том, что карточки хотелось бы отменить - говорили все. Но скажем так 'приватно' унд 'келейно'. Вслух было непринято. И тут такой моментальный уверенный ответ. Это не только удивляло. Слова вызывали скрытую надежду 'может кто-то знает, да по определенным причинам нам не говорят'.
   Вот я стоял и очень, очень быстро соображал.
   Что карточки отменят в сорок седьмом, я знал от родителей. Как-то запомнились из детства, задержались в памяти эта дата. Слова родителей о 'хорошем Сталине и о снижении цен каждый год' - вместо повышения, очень часто звучали в нашем доме. Это было и во время застоя, и во времена 'перестройки'. 'Сталин - уже в сорок седьмом отменил карточки...'. Наверно после их слов и отношения у меня всегда было к Иосифу Виссарионовичу двойственное отношение. Что мы там учили, потом - не помнилось вглухую. А вот детские воспоминания были живы.
   - А почему не в этом?! Почему только в следующем? - опередил желающего задать вопрос майора, мой подчиненный правдолюб - Веня Сташов.
   - 'Почему не в этом?'. Это просто. Ну вот Веня смотри - у нас жара. Может быть засуха - значит маленький урожай. Демобилизация вовсю идет - трудоспособное мужское население только-только возвратилось и возвращается домой. Нет у нас пока нужной нам позарез сельхозтехники. Что мобилизовано, что уничтожено, что уже просто не починить. Вот представьте себе, завод ударно производит танки. Фронту их нужны десятки тысяч. И тут команда 'Стоп'. И что дальше? А дальше команда: 'Даешь трактор!'. Но технологическая цепочка... построена под танк.
   (Черт, у меня чуть не вырвалось - 'заточена'. Несколько раз ляпнешь непривычное слово - и ты на карандаше. На фиг на фиг. МГБ - меня подождет.)
   И я продолжил:
   - И чтобы ее перестроить - нужно время.
   Город - забит заводами. Меня поняли очень хорошо. Страшно хотелось добавить, что команду: 'Танки - стоп!' дадут совсем нескоро. 'Верхи' пока боятся возможной войны с бывшими союзниками.
   - Нужны хорошие семена, удобрения. Что бы их сделать нужно время.
   И это люди понимали. Деревню и землю горожане первого поколения ещё не забыли. Ничего 'нового' конечно не говорилось. Но 'слово' - сказанное с трибуны, значительно весомее того же 'слова' - шепотом или где-то на кухне
   Хотел было добавить, что карточки у нас отменят раньше всех воевавших стран. Даже раньше сравнительно мало пострадавшей Англии. Но побоялся нарваться на 'А откуда вы это знаете?'.
   Народ в комнате оживился. Что-то вполголоса обсуждали, кто-то узнал, что он - тупой, среди оперов раздался жизнерадостный ржач. Степан Илларионович построжел лицом. Он предпочитал чинную атмосферу.
   Дав народу минуту расслабиться, я повысил голос:
   - Для отмены карточек необходимо решить ещё один вопрос, который нас касается напрямую.
   Слушатели меня 'зауважали'. Шум сразу стих.
   - Отмена карточек - это, прежде всего экономическая проблема. Вот скажите, сколько стоит хлеб?
   - Три сорок - за кило!
   - Это пайковой, а на барахолке и сотню просят...
   - Да в рыло таким торгашам! Полтинника хватит!
   - В коммерческом - полтинник! На барахолке и не найдешь по столько. Под сотню будет...
   Начался гвалт. Снова зашумели собравшиеся.
   - Тихо, товарищи - тихо... - я вновь прибавил в голосе.
   - Сколько стоил хлеб до войны?
   Народ задумался молча. Давно это было 'до войны'. С тех пор прошла целая жизнь. Забылись цены, вкус, цвет. Помнилось только то, что тогда было 'хорошо'.
   - Вот видите, на этом простом примере проявилась общая проблема. Отмена распределительной системы должна возродить роль денег.
   - И на каком уровне нужно установить цены? - я обвел зал глазами. - На карточном? На коммерческом? На уровне рынка?
   Тишина снова умерла под валом мнений высказанных эмоционально и вслух.
   - Конечно пайковом!
   - Да если по рыночным, что там той зарплаты?!
   - Ты представляешь, заходишь в магазин, а там белый хлеб... - сколько хошь... и масло...
   - Да-а... Свежего пшеничного, да с маслом...
   - И сахар, чтоб вволю...
   Большинство в зале - обычные, молодые парни. Им элементарно мало пайковой еды. Да всем тут мало. И один только намек пустил их мысли по привычному руслу. Старшее и среднее поколение обменивалось мнениями значительно тише и менее эмоционально. Вновь возвращаясь к воспоминаниям 'докарточных' проблем. С высоты жизненного опыта, пытаясь оценить какими могут быть цены реально.
   - Если цены, - я повысил голос, - будут карточными, то, сколько понадобиться государству ресурсов?
   - Если по коммерческим... - то не хватит зарплаты! - тут же раздался голос Свитнева, вечно всем недовольного постового из Нового города. - Я уже не говорю про рыночные...
   В дверях возникла фигура замполита Виктора Игнатьевича.
   Или ему УЖЕ сообщили о нестандартном прохождении 'обычного мероприятия' или он сам услышав шум и пришел узнать, что происходит. Замполит несколько недоуменно смотрел, то на меня, то на чрезмерно оживленных политинформируемых.
   - А теперь мне бы хотелось сказать о том, что касается непосредственно нас - работников правоохранительных органов. Какие задачи перед нами стоят...
   Взгляд начальника засветился... и это была отнюдь не доброжелательность. 'Задачи' здесь имеет право ставить только он! А тут не пойми кто, не пойми где - почти 'ставит задачи'. Только вот мне на его мнение пох. Мне он в словесных баталиях никак не конкурент. Меня правильно говорить - четыре года профессионально учили. Да плюс опыт многолетний. А людей... людей надо реально знакомить с обстановкой. Давать понимание - что и как. А не тупые лозунги им из газет пережёвывать.
   - Задачи это не простые. Это борьба с нетрудовым элементом. Если завтра отменят карточки, то у них на руках денег... - я запнулся, подбирая сравнение, - ну очень много. Мы можем получить новых 'нэпманов'. Этим спекулянтам, грабителям, ворам... - лес надо лобзиком валить, а не на улицах свой бандитский форс показывать. Не надо им людей злить... Сейчас - период массовой демобилизации. Некоторые могут начать и самосуд устраивать. Что нам, жителям первого в мире социалистического государства - совсем не к лицу.
   Начальники 'обменялись' выражениями лиц. Майор Высный - расслабился, идеологическая накачка не его дело, зато Виктор Игнатьевич похоже почуял во мне конкурента. А это для него не есть гут. Эти сраные подковерные игры, я, ох как хорошо помню. Ну, да ладно... Если что то в них можно и вдвоем поиграть...
   Объявив конец политинформации, я шел к выходу. И вдруг в общем гомоне проскочило '... белая кошка'.
   Выходит, кто-то ещё помнит о той стычке с бандюками.
  
  
  
   *Использовались материалы Волкова А. А. - "Бунт маршалов - мятеж генералов".
   http://artofwar.ru/w/wolkow_a_a/text_0090.shtml
  
  
  
  
   Глава 17.
  
  
   Похлебал щец из крапивы - счастье, поел салата из корешков одуванчика - удача, чаек из смородинового листа - везенье... А все остальное - судьба.
  
  
  
   Если я скажу, что все время хотелось 'тупо жрать!' - то совру не сильно много. И именно - жрать, а не есть. Организм требовал. Это чувство проходило, пока что 'красной строкой', через все - чего я касался. А поскольку в силу положения мне приходилось видеть, как живут некоторые... (это я про 'ОсобТорг' и распределители). Да и знания мои с чувствами - никуда не делись, то вот стало это меня сильно раздражать. Нет, я не завистливый человек, но... хотелось бы действительно - декларируемого равноправия. Как-то так.
   Оказывается - вот оно как. В смысле 'КАК' начинается переустройство мира - из злости, зависти и голода. Чего я точно не хотел делать - это ловчить! Не хотел и все тут. Добыть, захватить, отнять... - ЭТО может быть. Но становиться таким же как эти - не, не мое. Знаю я, куда это заводит. Не успеешь оглянуться и станешь таким же.
   Стал я потихоньку смотреть что тут и как. Посмотрел я и на страшилку - МГБ. Да-а... долбоё...ээ... идиоты ещё те. Преданные - да, исполнительные - да, упертые - тоже. А в остальном - ТУПЫЕ ИДИОТЫ. Служаки. И хорошо и плохо.
   Но идиоты они в плане профессионализма. Охранять, заполнять бумаги - лучше и не надо. А вот ловить... это по политическим признакам и доносам. И ДОПРОСАМ. Допросы - это их конек. Поймать на несоответствии, хитро задать вопрос... вывернуть твои слова наизнанку... - это их. А следственные мероприятия... - сие, несколько не по их части. Уголовку - это наши опера расследуют. Убийство троицы гопников - пока было 'глухарьком'. 'Висяк' короче. Несмотря на 'контроль' со стороны МГБ. Контроль заключался в периодических звонках - 'Какие подвижки?' и крики на тему - 'Вы там ни ху... ничего не делаете...!' и 'Мы ждем результат!'.
   При этом уровне техники и знаний, чтобы поймать кого-то пограмотнее - нужно быть Эйнштейном. А таких вокруг - я не наблюдал. Ну или просто преступнику тупо 'подставиться' - на свидетелях или уликах. (Что большинство с энтузиазмом и делало). Урки - изрядно романтизированные телевидением, эти вообще тупые... И понты их корявые, и они сами. Блатная романтика.
   Набитый взгляд моментально выделял их даже в толпе. Работают без всякой выдумки. Наши 'лохотронщики', разводилы и грабители, по сравнению с ними - Цицероны с Гудини.
   Подошли, дали по голове - обобрали, убежали... - выпили, похвастались - их сдали. Сидят.
   Подломили дверь, вынесли - убежали... - выпили, похвастались - их сдали. Посадили...
   Погужбанили, подвалили - получили по фотокарточке. Одному так грамотно навесили на месте, что приняли его прямо там... сдал всех. Через пару часов, максимум дней - сидят все...
   Выпили, подошли - получили в морду. Прибежал постовой, итог, тот же - кичман.
   Оставляют 'пальцы', ножи, свидетелей... - легко искать. 'Малоэтажная элитная застройка', коммуналки, бараки... - либо оттуда, либо ещё откуда - кто-то что-то да видит. Потом приметы и вуаля. Самое простое - тут тупо переодеться не во что!
   Сходил Федька Гвоздь в коричневом драповом 'пальте' на дело - через час сидит и доказывает: 'Не было меня там, гражданин начальник!'.
   У нас, кстати, работают такие монстры (это я с огромным уважением и трепетом) - компьютер отдыхает. Двое. Эксперт - Палыч и участковый Сидор Семенович. Вот у них и опыт и головы - всем на зависть. Сидора Семеновича 'сватают' на оперработу, но он - ни в какую. А заставить никак - беспартийный. Он голове держит всех урок, их родственников, адреса-приметы и вдобавок помнит их 'почерка'. Кладезь знаний.
   Хорошо, что я посмотрел на систему изнутри - узнал документооборот, приемы, которыми пользуются в милиции.
   Мы даже как-то выпивали вместе с Петькой Стрешневым - МГБ-шником. Нормальный парень, офицер. Честный и порядочный - по-своему... Было у меня что-то от наркомана - во встречах с ним. А ну чего почует? А ну лишнее слово скажу? Заметит или ещё чего?
   Адреналин из ушей капал. Драгоценная водка сгорала - не доходя до головы. Это когда мы разок выпили. Так-то они старались 'неформально' общаться пореже.
   Как-то поймал себя на готовности убить его... - ...в случае чего. Да и, в общем-то - любого. Без терзаний и вопросов...
   Ненадолго стало страшно... а потом вроде, как и - нормально это...
   Боялся я много зря. Никому не было особого дела ни до меня, ни до моих терзаний и трепета. Вовсю шла подготовка к судебному процессу. Это та авария, которую обсуждали мужики в палате, когда я только сюда только попал. И начальника цеха привлекли правильно и главного инженера. Там нарушение техники безопасности - было в полный рост. С этим долбанным - давай! Давай! Отметим очередной трудовой победой на решение пленума родной партии. Вот и дали! Посадят сук - туда им и дорога.
   Не забывал и я о долге. Только вот посвящать кого-то в свои дела и привлекать никого не хотел. Это мой долг и моё... Личное это - короче.
   Разные мысли бродили в моей голове и сам себе я задавал разные вопросы...
   Вот кто мне скажет как? Как уживался жуткий цинизм к ППЖ на передовой, где изнасилование несогласных было, в общем-то обыденным делом. И романтика - любовь в письмах и трепетное отношение к тем, кто остался там - в тылу.
   Мужики, измученные отсутствие женщин - особенно на передовой. Те, что постоянно ходили под смертью, частенько срывались - видя рядом особу женского пола. Командование спускало все это на тормозах. Понижали в звании, могли отправить в штрафбат, но, в общем - считали не таким уж большим преступлением.
   И тут же - нежнейшее отношение к семье или любимой оставшейся в тылу. Никто и мысли не допускал, что там - ему могут изменить.
   Вот ведь парадокс?
   Ещё я размышлял о странном... вспомнился мне эпизод из какой-то книги. Там речь шла о Павке Корчагине. Два героя обсуждали его подвиг. И один сказал другому: 'И на хрена он, мол, корячился? Всю эту работу по прокладке узкоколейки можно было сделать в три раза быстрее и гораздо проще. Это вам любой инженер скажет'.
   Что-то там померить, что-то насыпать или отсыпать - не суть. Вопрос был задан - 'Зачем?'.
   Я вот шел и думал - если так рассуждать, то получается - и подвига никакого не было. Дураки они просто были? Пригласили бы инженера и все...
   Да если, мать его, так рассуждать - до чего угодно договорить можно! Все оправдать. Или обосрать. Вот же суки!
  
  
  
  
  
   Глава 18.
  
  
   "Патриотизм - разрушительная, психопатическая форма идиотизма"
   Джордж Бернард Шоу
  
  
  
  
   Вечерело, мы неторопливо шли по городу. Я вертел в руках какой-то прутик, Генрих размахивал руками и доказывал мне правильность политики Иосифа Виссарионовича по отношению к империалистам:
   - Понимаешь, он абсолютно верно пишет, что нас не запугать, мы сами кого хочешь, порвем. Вот у вас, перед демобилизацией, не было разговоров о готовящемся наступлении на Запад?
   'Эх, Генрих, ну откуда мне знать то, о чем разговаривали ребята с Серегой в казарме или где они там жили...'
   Надо было резко уходить от реалий в общие отвлеченные суждения.
   - Разговоры, конечно были, - я об этом знал из книг и статей потому говорил уверенно, - Но реально, слава богу, что этого не произошло. Ты оглянись вокруг. Нищета... голод. Элементарные вещи - дефицит страшный. Ещё немного и страна просто не выдержала бы...
   - Да....Поесть досыта, на фронте у всех было вторым, после выспаться, желанием, - задумчиво поддержал тему Генрих. - Сейчас выспался, но пожрать хочется ненамного меньше...
   - Во-во! Посмотри на работающих - бабы и сопляки в основном. В деревне техники не осталось - на себе пашут...
   - Да не слепой, - печально подтвердил Генрих.
   Мы помолчали. Выпитое пиво не только настроило на философский лад, но и начало прилагать усилия для возвращения 'в круговорот воды в природе'. Мы с приятелем, не сговариваясь, свернули во двор местных новеньких 'многоэтажек'. Эти двухэтажные шедевры военнопленного зодчества проживут не только плановые - двадцать пять лет, но пятьдесят и семьдесят... В благословенном двадцать первом веке бревенчатые обшитые обрезной доской, покрашенные где в голубой, где в зеленый цвет дома, всё ещё будут числиться не в ветхом и аварийном, а в жилом фонде. Там будет обитать уже второе и третье поколение нынешних новоселов: ударников и стахановцев, разного рода начальников и руководителей.
   Потом кое-где в них проведут газ и центральное отопление, ну а сейчас - дровяные сараи и туалеты на улице. Общественные удобства во все времена в наших городах традиционно или отсутствовали или стыдливо прятались в малодоступных местах. Народ выручали 'дворовые удобства'. Местная жительница, убирающаяся в дощатом санблоке, поворчала на нас, но не пустить людей в форме не рискнула.
   На улице Генрих продолжил прерванный разговор:
   - Да семь миллионов полегло. Ещё и самого 'работного' возраста...
   - Семь миллионов...? - я не сразу понял, о чем это он. Потом до меня дошло. Это он - о потерях в войне. В интервью 'Правде' Сталин назвал именно такую цифру. И теперь на долгие годы она станет официальной.
   - Да нет Генрих, прибавь ещё миллионов двадцать и это будет правдой...
   - Сколько? Да ты охренел...! Ты что... хочешь сказать, что товарищ Сталин - врет народу!? Да за такие разговоры можно не только в органы... Но и в морду!!! Ты чё несешь!
   Остановившись, Генрих попытался взять меня на прием, но я выскользнул и, разорвав дистанцию - отскочив, и начал его успокаивать:
   - Откуда это взял? Да стой... стой ты - не кипятись! И не надо мне приписывать 'антисоветчину'!
   Генрих смотрел на меня злым взглядом:
   - Да-а...?
   - А давай вспомним, что сказал товарищ Сталин. 'Советский народ в боях понес потери в семь миллионов, больше чем совместные потери стран коалиции', - я слегка исказил цитату, но для разговора сойдет. Проверять Генриху будет лень.
   Надо отметить, что цифра и меня удивила ещё тогда в процессе чтения.
   Человек двадцать первого века привык оперировать цифрой 'двадцать семь миллионов', также как конца двадцатого 'больше двадцати миллионов'. Я продумал заранее ответ на оговорку:
   - Ты забываешь, что имеются в виду потери в боях. А добавь погибших вне боев: в концлагерях, пленных, угнанных в Германию. Вот кто считал убитых фашистами евреев? Ты видел немецкий концлагерь?
   Генрих сбледнул лицом и нехотя выдавил:
   - Замполит возил в Аушвиц...
   'Освенцим', - я мысленно перевел на привычный термин.
   - Ну и как?
   - ... ... ... В общем ... ... - перешёл на мат, бывший солдат. - Этих ... фашистов ...
   - Как ты думаешь, а сколько расстреляно на оккупированных территориях, сколько погибло окруженцев. Деревни видел полностью сожженные? Там кто жителей считал? А раненых безнадежных - всё ещё лежащих в госпиталях считал?
   До Шаца дошло, о чем речь. Он нахмурился, и глаза приобрели нездоровый блеск. Он был готов вновь идти убивать, громить и стрелять... резать - не зная пощады, этих двуногих зверей-юберменьшей. Больше года прошло, но ничего не забылось.
   Ни голод, ни лишения, ни ненависть. Евреи отнюдь не глупая нация, всегда видя во всем подвох, они наверняка по-тихому уже обсуждали цифру потерь. Если бы это было не так... думаю, реакция у Генриха была бы порезче.
   Мы снова помолчали. Генрих с расстройства, а я, обдумывая как замотивировать свои знания.
   - Если брать речь Черчиля, то в полном объёме в газетах, она не опубликована. У нас были в ГСВГ западные издания и кое-что политработники говорили. (О своём знании немецкого и усиленном его освежении с помощью Амалии говорить, пока явно не стоило). - Эта речь, думаю, программа Запада на целые десятилетия. Всё её значение будет оценено очень нескоро. Термин 'Запад' - тебе не резанул слух?
   - Да я вообще-то и не понял ...
   - У Черчиля говорится о соперничестве двух цивилизаций 'морской' - англо-американской и 'континентальной' - нашей. А потому и удобнее географически разделить на 'запад' - враги и 'восток' - мы и наши союзники.
   - Ты вот упомянул слухи о возможном наступлении на 'союзников', а у них, получается, были слухи о наступлении на нас, на Восток.
   Сейчас у нас совместные комиссии и оккупационные зоны, но уже заметно, что идет разграничение. Вот возьми оккупационную марку. Она единая вроде. Только у нас в советской зоне номиналы большие, а у них мелкие, да и номера купюр очень разные.
   А то, что они усиленно уговаривают угнанных и пленных в своих зонах не возвращаться на Родину?
   - Неужели снова будет война? - с горечью задал вопрос, бывший войсковой разведчик.
   - Да нет Генрих. Войны в обычном понимании не будет. Побоятся. Они понимают, на что нарвутся. А вот идеологии, там, где мы уверены в своём преимуществе развернутся по-полной. Атомную бомбу, которой они нас пугают, мы и сами через пару лет сделаем. И самолеты - ракеты для доставки тоже склепаем. Плохо другое. Какой ценой за это расплатимся.
   - Ты о чем? - не понял мой приятель.
   - О деньгах, о проклятых деньгах. У нас разрушено полстраны. Мы и до войны-то не сильно процветали. Революция и гражданская война. А теперь и рабочих рук меньше, и нахлебников из Восточной Европы больше. Чтобы поддержать нас, а не Запад - они потребуют ресурсы. Ресурсы, которых нам самим не хватает. Посмотри по погоде... Голод будет. А госрезервы правительству надо создавать. Выгребут последнее у деревни, да вот только не сумеют сохранить. Посмотри, какой бардак везде.
   - А у них что лучше?
   - А них другая климатическая зона. Не надо утепляться. Раздел проходит по линии средней зимней температуры в ноль градусов. А это, по сути, нынешняя госграница. У нас называется зона негарантированного земледелия. У них за спиной Соединенные штаты - не воевавшие на своей территории прорву времени и имеющие сельское хозяйство зоны субтропиков. У них за спиной грабеж колоний. Которых не только у нас нет, но и в которых мы будем бороться за свержение колониализма. А это - деньги и деньги, продажность лидеров готовых за золото хоть капитализм строить, хоть свергать его.
   Я говорил и рассказывал. Изумленному и ошарашенному кучей информации парню было невдомек, что всё это набившие нашему поколению истины. Истины, заученные в школе и подтвержденные газетами и ТВ. Для нас они были чем - то отвлеченным от реальной жизни. В жизни были небогатые витрины наших магазинов и блеск '39 сортов колбасы' их маркетов.
   Понадобится дикое 90-е десятилетие и уничтожение страны, чтобы мы поняли суть этих лозунгов и штампов пропаганды. Поняли и прочувствовали, когда уже ничего было не изменить.
   Мы долго ещё ходили. Уже стемнело. Генрих получил много пищи для раздумий. Я сильно вырос в его глазах.
   - Да Генрих, ты не сильно распространяйся о сегодняшнем разговоре.
   Он все правильно понял и кивнул:
   - Угу. Ты вообще интересный человек.
   - Почему?
   - Ты иногда разговариваешь как нормальный человек. А иногда... как два замполита... Бывай!
   Вот и гадай теперь - меня похвалили или обругали?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   .
  
  
  < Конец первой части .
  
  
  
  
   Часть вторая. Талион?*
  
  
  
  
   *Талион - возмездие, равное по силе преступлению), принцип наказания-возмездия "равным за равное", возникший в родовом обществе и воспринятый древними рабовладельческими системами права.
   Заключался в нанесении за причинённый вред - точно такого же вреда виновному ("око за око, зуб за зуб"). Возникновение Т. было связано со стремлением ограничить кровную месть равновеликим возмездием за вред.
   ...
  
   .
  
  
   Глава 1.
  
  
   Вот ты помянул Сашу Матросова, а ведь у меня где-то
   (где-то!) в бумагах лежит вся история его страшной жизни, не по его вине
   страшной, а по жизни всей системы.
   Он ведь был перед отправкой на фронт не в
   РУ, а в исправительной колонии, которая до недавнего времени носила его имя, и
   только потом пришло кому-то в голову, что нехорошо тюремному предприятию носить
   имя героя. Воистину героя! Грудью на дзот он, конечно, не бросался. А попавши
   на верх дзота, пытался вырвать руками или наклонить ствол пулемета к земле, но
   в дзоте-то сидели не те болваны, коих нам показывают в кино, и кормлены они
   были получше, чем Саша в штрафной роте, и они его за пулемет стащили сверху и в
   амбразуру, которую, ты знаешь, даже сытой комиссарской жопой не закрыть,
   изрешетили парнишку. Но и этой заминки хватило пехоте, чтоб сделать бросок и
   захлестнуть дзот гранатами. И добро, что борзописец тут скумекал, а не будь
   его, кто бы узнал о Сашином подвиге. Борзописец тот всю жизнь сулился написать
   о Матросове правду, да не умел он и не хотел жить правдой!
   Письма Виктора Астафьева
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Висящая на стене тарелка радио, всем знакомая по фильмам, закончили молотить что-то про успехи каких-то сталеваров. И перешла к песням. Хорошая музыка, но несколько заунывная. Козловский поет. Слушая его, мне припомнилась одна рассказка.
   Во времена Сталина существовала практика приглашать выдающихся артистов выступить перед вождем и его ближайшим окружением. Выслушав выступление Козловского, слушатели стали спорить, что бы заказать спеть еще. Их прервал наш мудрый вождь товарищ Сталин:
   - Что же вы, товарищи, нельзя так. Надо попросить артиста исполнить то, что ему хочется. А хочется товарищу Козловскому исполнить "Я помню чудное мгновенье".
   Очень правильно сказал вождь. Осталось только мне самому спеть. Для полного так сказать счастья.
   Отчего-то вспомнились талантливые попаданцы с их песнями лихо распеваемые или 'придумываемыми'. Вот я бы тут - в реале спел я что-то подобное... Боюсь итог был бы печальным и закономерным. Тут реальный, а не желательный и придуманный мир. Суровый и грязный, возвышенно-поэтический и прагматичный... На сто процентов уверен, что меня бы уже через пару дней вечером нежно стимулировали сапогами в разные части тела, добиваясь признания - 'Кто ещё со мной это придумал...? Кто слушал...? Кто меня научил...? На чью разведку я работаю?'.
   Чего-чего, а дураками МГБ-шников считать не надо. Они конечно тупые, но на идеологию у них - нюх. Это собственно в уголовке - они не очень, а в идеологии - профи. И спутать это смерти подобно. Мне, как бывшему бойцу идеологического фронта, такие вещи объяснять не надо. Тут стоит батальон обычных ВВ-шников - обзываемый МГБ. Но вот, что интересно пить с что с нашими, что с прочими - это редкость. Может и есть гдето там в москве профи. Тут этого я пока не наблюдал.
   Я сидел у себя и писал. Бесконечный вал бумаг. Открылась дверь, и ко мне ввалился Генрих с пачкой ещё каких-то в руках. Я неласково посмотрел на него.
   - Это что - тоже мне?
   - Скорее таки да, чем нет...
   Выпрямляя скрюченные этой бесконечной писаниной пальцы, я невольно поморщился - глянув на антикварную чернильницу. Была бы она у меня в прошлой жизни - я бы только гордился. Там бы она денег стоила, была бы ценностью. Там я бы колотил не в неё пером, а колотил бы пальцами - по клавишам. А тут... - задолбал меня этот антиквариат, насмерть.
   - Самописку что ли купить? - я невольно вслух озвучил я свои мысли.
   - Я слышу не те слова! Думаю, тебе это не поможет... - тут же отозвался Генрих.
   - Почему?
   - Писанины от этого не убавится. Пойдем на воздух - подишим.
   Я, кажется со слышным скрипом разогнулся и поднялся... но едва я встал, как дверь кабинета распахнулась, и ввалился Нечипорук с разбитой губой и наливающимся синяком на скуле.
   - Я спрашиваю вам вопрос?- Шац картинно всплеснул руками и вопросительно уставился на него. - Сёма расскажите нам - шо таки случилось?
   - Тю.. та - ничого. Хиба... так малость подрались.
   - А из-за чего? - участие в голосе Щаца, можно было нарезать ломтями как сало на хлеб.
   - Из-за Пушкина...
   - Из-за чего?!!! - челюсть одессита, кажется, гулко грохнула о столешницу. Да и моя была недалеко. Представить Семена и стихи было.... В общем, воображение - отказывало напрочь.
   - К-как це случилось, поведай нам - горемычный?
   - Ну как-как... Он говорит: 'Дай денег!'.
   - Ну?!
   - А я ему и отвечаю у стихах, як у Пушкина...
   - У Пушкина...??? - удивленным эхом прозвучал голос Шаца.
   - Ну да.
   - И какими? Нет! С самого начала начни.
   - Ну шел я с дому. Пинжак новый одягнул. На спуске у пивной - троица догнала. Один борзый такой мне и говорит: 'Гони мужик деньги, а то - порежу...'. И нож достал. Ну я ему и ответил стихами:
   С утра садимся мы в телегу,
   Мы рады голову сломать
   И, презирая лень и негу,
   Кричим: 'Пошёл! Ебёна мать!'*
   Сёма сказал и замолк. Некоторое время мы потрясенно молчали - переваривая.
   - И шо? - наконец не выдержал Шац.
   - Шо...? - Семен двумя пальцами потрогал губу. - Он говорит: 'Не понял...? Это ты меня посылаешь что ли?'.
   - А ты?
   - А ему почти как Маяковский ответил. Денег моих пролетарских захотел?! Нако-ся выкуси!
   - Ну???
   - А он на меня и кинулся...
   - Ну???
   - А я ему в морду... и потом и остальным. Рукав вот оторвали, - Семен огорчено продемонстрировал прореху на плече.
   Он был искренне больше огорчен прорехой, чем тем, что его там вполне реально могла зарезать.
   - ...пришлось бросить их - прямо там у двора.
   - Почему?
   - Хиба ж я их зараз унесу один? Тамо в тенечке и лежать.
   - А сюда ты зачем пришел?
   - Так узнать хотел, чего с ими дальше делать?
   - Семен. Я прямо таки удивляюсь на вас? Такой культурный человек, - Генрих, поднял палец в подтверждение своих слов. Сёма, услышав похвалу, смущенно зарделся. - Стихи опять же знаете... - с абсолютно каменной мордой продолжал проникновенно вещать Шац. - А таких простых вещей не понимаете? Зачем сюда их нести? Порок - наказан! И прямо на месте! - с пафосом произнес он последнюю фразу... и тут же убавив яркость, деловито осведомился. - Они там живые?
   - Тю-у...! Скажешь тоже. Полежат немного, да и всэ... пьянючие они.
   - Вот пусть останки несостоявшихся 'осквернителей' тела нашего артиллериста - там и останутся, - подтвердил я мнение Шаца. - Вот и пусть там лежат, где остались. По такой жаре бродить - себе дороже.
   - Файный ты хлопец, Сёма, - продолжил Генрих. - А главное - ученый. А откуда ты такие стихи знаешь?
   - Та у нас на батарее студент один был - москвыч. Так тот дюже вученый был. Вот он рассказывал. А я запомнил.
   - Вот видишь! ...и к месту применил свое знание! А еще такие стишата знаешь?
   - Знаю... - в некотором раздумье прогудел простодушный Семен.
   - А ну расскажи!
   - Я много кого знаю. Маяковский подойдет?
   - Подойдет...
   Семен приосанился и встал в позу копирующую кого-то, и продекламировал:
   Вы видели розы?
   А я на них срал!
   Стране нужны паровозы,
   Нам нужен металл!
   Товарищ
   Не охай, не ахай!
   Не дёргай узду!
   Коль выполнил план,
   Посылай всех
   в пи...**
   - Хорош! - заорал я. - Ладно, Сёма...! Он - не понимает. А ты-то... Генрих?! Охренел что ли? Устроили тут диспут.
   - А шо - хорошие стишата, - тут же с апломбом парировал Шац.
   Никакого раскаяния я на его лице не заметил.
   - Ты Генрих и, правда дурак или притворяешься?
   - А шо?
   - А то...!!! Брякнет Семен где-нибудь такое, и пришьют ему опорочивание советского строя. И никакие заслуги не спасут.
   - Намекаешь, что кто-то из нас может донести?
   - Ты Генрих не еврей... - ты идиот!
   - ...?
   - Ты не слышал, что даже стены имеют уши?
   Сеня непонимающе смотрел на нас.
   - Сёма, - обратился я к нему, - Ты не то, что вслух таких стихов не рассказывай - ты забудь вообще, что их слышал.
   - Почему? - Семен и, правда, не понимал.
   - Сема - ты Советскую власть любишь? - проникновенно спросил я.
   - Конечно!
   - Так вот - эти стихи клевещут на неё.
   - А...
   - А все остальные, такие же - тоже. Ты просто поверь мне на слово. Вон Шац подтвердит.
   Генрих несколько удрученно кивнул:
   - Забудь Сёма! Это была неудачная шутка. Не рассказывай эти стихи никогда. Может и правда скверно кончится...
   В общем, Семена убедили. И он ушел зашивать рукав.
   - Серый, хочешь анекдот расскажу. Глядя на Сёму, вспомнил.
   - Рассказывай.
   - Выходит Маяковский из кабака, окруженный кучей красивых девиц. Они его начинают охаживать:
   - Владимир! А это правда, что Вы можете сочинить стихотворение прямо с ходу, на месте?
   - Конечно! - говорит подвыпивший поэт революции. - Давайте тему!
   - Ну, вот видите, в канаве - пьяница валяется.
   Маяковский, гордо выпрямившись, громогласно начинает:
   - Лежит
   Безжизненное
   Тело
   На нашем
   Жизненном
   Пути.
   Голос из канавы:
   - Ну а тебе какое дело?
   Идешь с блядями и иди.
   Маяковский:
   - Пойдемте девушки, - это Есенин.
   Я вежливо поржал над политическим анекдотом.
   Бесконечно жаркий день медленно переваривал на вторую половину...
  
  
   *А. С. Пушкин 'Телега жизни'.
   ** Маяковский.
  
  
  
  
   Глава 2.
  
  
  
  
   Самый великий подвиг это тот, о котором никто не узнает! Даже тот, кто будет жить...
  
  Информация к размышлению...
   Захар Пилат воевал в разведке три года. В конце сорок четвертого, Захар получил письмо из освобожденной Одессы. Оказывается, что его мать и сестра выжили во время немецкой оккупации и не погибли в гетто. Все это время их прятали соседи. Захар попросил у командования недельный отпуск на родину. Такой вид поощрения для разведчиков существовал. Но начальство в просьбе отказало. Внутри Захара словно 'сломалась какая-то пружина'...
   Понимаете, провоевать три года в разведке - тут никакая психика не выдержит. Поползли в поиск, вдруг за десять метров до немецких окопов Захар встает в полный рост и идет молча на опешивших немцев. Такое повторилось несколько раз. Он не искал смерти, но его нервы сдали. Мы решили его спасти. К начальству пришла делегация разведчиков. Мы попросили сберечь Пилата, и не направлять его больше в поиск. Уже шел апрель сорок пятого года. Облап поговорил с Пилатом лично, и Захар согласился перейти в разведотдел дивизии.
   После Кенигсберга, нас погрузили в эшелоны и перебросили на берлинское направление. Колонна штаба дивизии добиралась под Берлин на автомашинах. Когда они прибыли, мы стали спрашивать - 'Где Пилат?'. Все только глаза отводят в сторону и молчат. Выяснилось следующее...
   Ехали они через Польшу. Где-то под Познанью, в какой-то деревне попали на польскую свадьбу. Захар никогда не пил спиртного и остался возле машины. С ними был капитан - шифровальщик, ходивший все время вместе с портфелем с секретными документами. Выходит этот пьяный капитан из дома, где шла свадьба, без 'секретного' портфеля. Захар стоял возле машины. Капитан с матами набросился на него - 'Где мой портфель?'. Захар ответил - 'У меня своего барахла хватает, а вы за своим сами присматривайте'.
   Пьяный капитан вытащил пистолет и засадил три пули в живот Захару. Насмерть...
   Пошли мы этого секретчика убивать. Начальство к этому приготовилось. Возле дома с арестованным капитаном разместили в боевой готовности взвод автоматчиков, ждут разведроту. Но даже Облап не стал нас уговаривать остановиться. Он тоже чтил законы разведчиков. Пришли к этому дому. Навстречу мне вышел прокурор дивизии Гуревич.
   - Гена, - говорит он, - не делайте этого.
   Я отвечаю прокурору:
   - У этой гниды - отец генерал. Он-то своего сыночка вытащит из этого дела.
   Прокурор ответил:
   - Я даю тебе офицерское слово, что эту тварь мы засадим за решетку на всю его жизнь...
   Короче, много там народа собралось, и не дали нам отомстить за Захара. Но убийца получил максимальный срок заключения по законам того времени...
   В 1951 году, после окончания института, я оказался в Москве, на практике. На какой-то подмосковной станции мимо меня прошмыгнул в электричку знакомый силуэт. Двери вагона закрылись. Из окна отдаляющегося вагона на меня смотрел тот капитан, убийца... Выяснил я потом, что устроил папа-генерал амнистию родному сыночку...
   Из реальных воспоминаний фронтовика - разведчика.
  
  
   Я пришел на службу в очень мрачном настроении.
   Вчера вечером, когда я пришел домой, Амалия билась практически в истерике. Только вот выражалось это несколько... по-другому. Я когда вошел - она обреченно и неподвижно сидела на стуле уставившись в никуда. Обессилено опустив руки между колен и молча плакала. Слезы прозрачными горошинами скатывались по щекам. По мокрым дорожкам проложенным предыдущими.
   - Что случилось? - я наклонился к ней.
   - Карточки украли... - прошептала она. - Все...
   Объяснить что это такое, в моё прошлое - сытое время, сложно. Это вся возможная еда на месяц. Можно купить на барахолке. Можно. На это нет денег. Зарплаты Амалии в пару сотен хватит на четыре буханки или даже на пять... при удаче. А дальше?
   Это непредставимая трагедия. Есть конечно, кое-какие запасы. Зелень есть. Картошки и той пока нет. Скверно.
   - Не реви! - начальным голосом скомандовал я. Нужно прервать поток отчаяния, захлестнувший её с головой: - Встань!
   Она в некотором обалдении встала.
   - Не реви - проживем!
   - Как?
   - Найду я твои карточки.
   - Да как же ты их найдешь, Сережа?
   - Мое дело...
   Я сходил к себе и принес с килограмм пшена, недавно купленный на барахолке на 'нетрудовые' доходы.
   - Вот. Каши свари... - нам! И вот... - я протянул чулки. - Сменяй на хлеб...
   - Да как же... - она вовсю распахнула глаза. - Это же...
   - А вот так! И ничего не говори мне! Просто сменяй. Может я завтра и не поймаю вора, а только через неделю. А жить-то надо.
   Она неверяще смотрела на меня.
   - Все. И не вздумай меня благодарить! Я пойду умоюсь и полежу немного... Не бойся - проживем! Вон какую войну выиграли - и чтоб после неё с голоду помереть? Не будет такого!
   Теперь утром я сидел у себя в кабинете и абсолютно трезвый - мрачновато мучился с извечной русской проблемой. Я раздумывал: 'Что делать? И кто виноват?'.
   - Привет, Серый!
   Дверь с треском распахнулась, и на пороге появился Шац. ...или не он? Тот, кто появился на пороге кабинета весьма мало походил на моего друга. Жесткие, застывшие черты и мертвые, какие-то белые глаза... пожалуй, такого Шаца - я не знал.
   Не знаю, как про него сказать, но это было и не нужно. Мое тело мое отреагировало, так как надо. ...или как не надо? И кажется вообще без участия сознания. Моя рука на полном автомате расстегнула кобуру, достала наган, и направила его под столом - на гостя.
   Если кто скажет, что вдруг пуля изменит траекторию или там за столом... за деревянным столом - можно укрыться от пули - то тот идиот смотревший только американские фильмы. Все эти 'красивости', вроде того, что наш герой... Вернее - Герой. Ловко укрылся от пули, к примеру, за барной стойкой и оттедова палит в ответ неприятелю - никогда не держал реального оружия в руках. Обычный ствол простреливает три-четыре-пять-... рядов доски - сбитых подряд. Обычный пистолет простреливает до четырнадцати сантиметров доски - насквозь! Короткоствол вполне себе простреливает и полый красный кирпич. И тоже насквозь. Можете попробовать на досуге. Так что выстрелить в него сквозь крышку стола было не проблема.
   Я только и успел, что мельком удивиться своей столь странной реакции. От Шаца не то, что пахло, от него просто перло - опасностью. Опасностью дикого зверя. Мой организм успел это учуять намного раньше моих мозгов.
   - К-хм... и тебе не хворать...
   - Серый... дело есть...
   Было видно, что ему трудно говорить. По скулам катались желваки, на лице - пятнами лихорадочный румянец... Уж не знаю, как его охарактеризовать. Наверное, кто-то сказал бы - 'он напоминал сжатую пружину!'. Может. Но лично мне он напоминал эФ-ку - без чеки. Видели? Нет...?! А по мне, так - один в один.
   - Ну? Говори.
   - Эти суки напали на маму!
   - На Эсфирь Соломоновну?!
   - Да...! Она лежит дома... - сердце.
   - И...?
   - Кто на Форштадте - главный?
   - Штырь...
   - А как его найти?
   - Вот ты спросил... Короче! Расскажи мне все - с самого начала.
   Я убрал наган обратно в кобуру. Генрих на это никак прореагировал. Так... отметил в голове. Ему было все равно. Я вскочил и закрыл кабинет на ключ - мало ли.
   И куда делся веселый одессит - рубаха-парень, ерник и весельчак?
   Передо мной стоял фронтовой разведчик - уже шагнувший из окопа на нейтралку. Ему было плевать. И жизнь его - сейчас ничего не стоила. В лучшем случае - медный грош в базарный день. Ну а чужие...? Жизни чужих - это вообще даром. Несмотря на то, что он был внешне расслаблен - я ЧУВСТВОВАЛ его. Обычную готовность убить. Всех. Любого.
   Он не пришел на службу, он пришел 'на работу'. Страшное какое слово. Потому что так назвался выход в разведку - между собой, там. Это ведь и была его работа. Обычная такая работа - последние пару лет. Просто резать и убивать немцев.
   А вот то, что он пребывал в бешенстве - это плохо. Серега сгорел на этом. На этом же сгорит и Шац. Если оставить все как есть. Там он шел без эмоций... Неправильно... - там по-другому было... ненависть, так не застилала глаза. А тут он горел...
   Где он? Скажите мне - где или вернее куда, делся наивный и чистый еврейский мальчик - воспитанный в уважении к старшим? Передо мной стоял бешеный волк - готовый порвать любого.
   Только вот напротив него сейчас сидел не только его товарищ по фронтовому братству - простой и честный парень Серега. Тут сидела еще и старая умная сволочь, воспитанная прекрасным государством - Советским Союзом. Большой умелец - умеющий играть как словами, так и на чужих чувствах. Хороших специалистов готовили тогда. Не все правда, получались, но многие. Этот был - очень хорошим бойцом идеологического фронта. Он умел слушать...
   Он был опытен, стар, умен и хитер - это не отнимешь. Он в спокойной обстановке умел анализировать и учиться на чужих ошибках, а не только на своих. Так его научили.
   - Ну! Садись. Рассказывай!
   - Помнишь 'трамвайную серию' ограблений?
   - Ну, помню...
   - Мама, вчера нарвалась...
   Наши бандюки из девяностых кичащиеся своим умом, крутостью и выдумкой - ничего нового по-сути не изобрели. Помнится, в одно время прокатилась серия дерзких ограблений автобусов с 'челноками'. Останавливали в пустынном месте автобус и потрошили его по-полной программе. Так вот это были жалкие плагиаторы, а не выдумщики.
   С недавнего времени прокатилась по городам и весям Советского Союза волна 'трамвайных ограблений'. Поначалу так и было - от этого и произошло его название. Короче. Тут с общественным транспортом полный швах. Люди - живут рядом с заводом, производством, мастерской... Утренний гудок его знают едва ли не лучше голоса своей жены. Утром гудок сообщает, что пора на работу. До начала смены осталось час-полчаса-пятнадцать минут... Все просто, не то что часы - будильник и ходики, немыслимая роскошь. А выпивший работяга с удовольствием пропьет небольшую и ценную вещь, если наступит запой или там другой какой случай. Вот и сообщали рабочим - когда и что пора. Такой "метроном" - не услышать не возможно. Отмазки - 'Не услышал будильник!', не прокатят. Вот так.
   Поначалу и меня гудки будили, вызывая утренний зубовный скрежет. Но... тренированное не мной тело, не подвело. На войне ведь спят. Причем совершенно нормально спят когда стреляют. Здоровая дрема происходит под недалекую канонаду. И это поверьте так. Организм... о-о... - это хитрая скотина. Мозги, которыми многие - совершенно не заслуженно гордятся, они вторичная сигнальная система. На войне чуть другие законы. Стресс... и всякое такое. Так вот там оно, чуть иначе. Там, через какое-то время перестраивается всё. И сон в том числе. Вернее, не сон, а слух. Он как бы... отрубается. Сам по себе фильтрует звуки. Канонада, стрельба... - что? Это обыденные звуки, которые тебя окружают. Вот со временем и привыкаешь к этому. Засыпаешь, как привычное бормотание телевизора. А вот звук, который не вписывается в окружающую тебя действительность - страшен. Он несет в себе опасность. И скорее всего смерть. А организм он не дурак, он даже во сне - бдит. И разбудит тебя. Посреди грохота соседней стрельбы, тихий скрип двери блиндажа или шуршание камешка под ногой - разбудит тебя вернее пения горна. Ибо он - звук этот, совершенно не вписывается в окружающую действительность. Конечно это происходит не сразу. Меня к примеру, поначалу убивали все эти долбанные гудки. А потом ничего. На службу исправно будил гудок 'Мясомбината'. Остальные я просто не слышал.
   Между районами тут ходит, по возможности опять же - общественный транспорт. Возит специалистов - 'IT-шников', инженеров, начальство... Тем - жить рядом с заводом, как-то не очень. Это ведь как всегда. Центр-то - всяко лучше. Только вот своих машин нет.
   СОВСЕМ НЕТ! ЛОШАДЕЙ И ВЕЛОСИПЕДОВ - ТОЖЕ практически НЕТ! Ни хрена тут нет...
   Извозчики - пособники буржуазии! Такси - редкость немыслимая. Это как шанс - подняв на дороге руку, поймать на дороге не 'бомбилу - шахида' на манерной тачке - 'красивий шэстерка - цвэт баклажян', с синими огоньками подсветки, а тормознуть 'Порше' - 'Шеф, подкинь... тут недалеко - плачу триста!'.
   На работу добираются - либо на заводском; автобусе, грузовике, грузопассажирской телеге. Либо на общественном; трамвае, троллейбусе (Москва и столицы), трофейном автобусе (были и такие чудеса) или обычном грузовике (офигенное счастье).
   Не, сказать, что тут все пехом ходят. Грузовики есть и легковухи, и гужевой транспорт имеется. Только вот используется он ТОЛЬКО как государственный. Бензин - 'дэфсит'. И как ни удивительно - подкалымить на машине почти совсем никак. Контроль жесточайший. Мы - милиция, можем или практически обязаны проверить - 'куда, сколько, зачем...?'. И не дай бог - левак. Могут пару лет в легкую припаять. Вот они реалии.
   Велики и мотоциклы присутствуют. А как же. И трофейные тоже. Жесть! Велики из водопроводных труб - тяжеленные. Так, проезжают по городу. Раз в час - по улице. Это как - считать, что есть или нет? Камер на велосипеды нет. Дефицит страшнейший. Все ведь для фронта.
   Зато тележек полно. Из велосипедов - грузопеды стараются сделать.
   Мотоциклы есть, но их выводят... э... только по праздникам. Они как... как костюмы - парадно-выходные. Может это только - пока? Это видимо еще и от того, что мы сильно далеко от фронта и от трофеев. Вот такие вот - парадоксы и перегибы истории. Разделите несколько сот машин на сто тысяч населения и получите картинку. Вот и отсюда и такие преступления.
   А 'граждане бандиты' - быстро подстроились под реалии. Тормозили трамвай и, ... - угрожая водителю, никак не 'предметом похожим на ...', а вполне себе нормальным пистолетом отечественного или импортного производства или простым обрезом, а также различными колюще-режущими предметами, заботливо хранимыми за голенищем сапога или под полой пиджака - просто потрошили транспортное средство. Обирая всех подряд - невзирая на чины и заслуги. Тут все в основном, почти гарантированно - не 'от сохи'. Вот на такой 'гоп-стоп' и нарвалась мама Генриха.
   - Её что порезали? - задал я вопрос.
   - Нет... скрипнув зубами, ответил Генрих. - Сердце прихватило.
   - Дай угадаю!? А адресок тебе нужен, чтобы по-свойски поговорить с паханом Форштадтских... и объяснить ему всю гибельность его заблуждений. Так?
   Он мрачно кивнул:
   - Задавлю суку...
   Ну вот и вот пожил в тишине. Судьба выбирает за нас.
   Адреса многих паханов я знал. Просто... э... скажем - из чистого любопытства. Оперов-то много знакомых. Все. А воровские малины - мне положено знать по должности. Как-никак - я два месяца тут за это деньги получаю. Подшефный контингент. Мне еще неожиданных неприятностей от разной босоты не хватало. Или где ее искать в случае чего. Стукачками я, опять же обзавелся. Как и другими дополнительными источниками информации - в виде многочисленных сторожих, постовых и разных 'пионеров'. Я ж в кабинете только по необходимости сидел - черт бы взял эти бумаги! А так все больше ножками. А информация, это - 'заблаговременное предупреждение преступлений' и 'профилактика'. А то, что 'Информация - правит миром!' - в меня, да и во всех моих современников вбито накрепко. А тут немного по-другому. Мечтателей многовато. А я... хм... прагматик.
   Да и просто - жить охота! Вернее, тупо - не сдохнуть по-дурному. Двух постовых мы похоронили - при большом скоплении народа, духовом оркестре и речах. Только вот покойникам и их семьям от этого не легче. И бандюки здесь злые и приблатнённых и блатных отморозков хватает.
   - Я на вас удивляюсь, Генрих. Такой порядочный молодой человек, и такой грубый. Скажите мене Геня. У вас в кармане оттопыривается бутылка? Или все-таки - это граната?
   - Не твое дело! Так что скажешь адрес? - он мрачно уставился на меня, продолжая сверлить взглядом.
   - Нет, - я сложил ладони на груди как у святых и состроил настолько же постную морду. - Не скажу... - и тяжело вздохнув, почему-то вполголоса добавил совершенно непонятную ему фразу: - 'Нет, ребята... пулемет я вам не дам'.
   - Какой пулемет? Сука ты! И мне... - он вскочил. - Мне - больше не друг!
   - Сядь!!! - рявкнул я. - Старшина... Баран ты, а не разведчик! Охренел тут! Расслабился. Ты что 'выходы на работу' - разучился планировать?! Сядь!
   Он уселся на стул, катая под кожей лица тугие желваки ненависти.
   - Ты, что это... - решил, что ты самый умный? - почти шепотом, мягко и интимно поинтересовался я. - Бросишь гранатку в окно - и все? Проблемы решены...? Ну, говори... Просто расскажи мне - чего ты хочешь?
   'Ну вот и всё. Отговорить его от мести - тухлое дело. А отпустить одного - подписать ему приговор. Спалится он. Он - боевик, а не преступник. Другие реалии. Я тоже не бог весть, какой 'доктор Мориарти'. Но все-таки другой опыт и знания. И нет тут линии фронта - где встретят и обогреют. Нет тут: 'Там - наши, а тут - враги'. Да и свое я продумал все. Судьба... Пора и рассчитаться....'.
   Он на секунду задумался и катнув желваки ответил:
   - Я хочу... отомстить. Хочу, чтобы эта мразь знала, что не останется безнаказанной. А кроме страха они ничего не понимают. Фашисты они замаскированные.
   - Эва как? Они же наши советские люди... Может немного заблудшие, но обычные советские граждане.
   - Советские?! - прошипел он, - Эти суки, те же - предатели. Мразь блатная.
   - Значит, ты хочешь крови?
   - Да! Хочу! ...дашь адрес? - в каждом слове звучал вызов.
   'Допекло видать его. Любовь к маме - трансформировалась в ненависть к тем, кто ее задел. И цель естественно появилось... Ловить мелочь - ему не интересно. Он выбирает цель повыше. Вот только работают пока у него только эмоции. Надо сбить у него накал. Попробовать достучаться до разума. Иначе сгорит он не за понюх табаку. Сядет и покатится...'
   - Ты так ничего и не понял... Хочешь расскажу тебе одну притчу или легенду?
   - Да пошел ты!
   - Я-то пойду. Только ты сядешь...
   - Плевать! - прошипел он. - Мертвые не расскажут!
   - Мертвые... - нет, - я паскудно ухмыльнулся. - А вот живые свидетели - запросто. Кстати, как там мама? - очень участливым тоном лучшего друга беспокоящегося за близкого человека, задал вопрос я. Мозг Генриха со скрипом провернулся - переключив внимание на другую проблему.
   - Мама плохо...
   - А что доктор говорит? Может лекарства, какие надо? - мой тон был полон искреннего участия.
   - Сказал, что покой нужен. Уколы какие-то прописал...
   Он сбился с настроя - 'бежать и резать всех подряд'.
   - А если сына посадят - это ее наверняка убьет, - все тем же ровным и участливым тоном продолжил я.
   - А ты что, предлагаешь утереться? - уже спокойно задал он вопрос.
   - Ну зачем же... Ты за кого меня держишь? Я вовсе не против. Только по-уму все сделать надо. Вдвоем пойдем. Ты не против?
   Он испытующе уставился на меня:
   - Тебе-то это зачем?
   - Шац! - я перешел на обычный наш 'разговорный' тон. - Боюсь я, шо Эсфирь Соломоновна, как порядочная еврейская мама - меня таки не поймет. И проклянет...
   Я делал паузу.
   - Дурак ты Генрих. Кто ж тебя одного-то отпустит? А - разведка? Не боись - прорвемся! Ты, как я понимаю, от своей цели не откажешься?
   - Нет.
   Я посмотрел ему в глаза. Там плескалась темная водица легкого безумия. Безумия отрешения от своей жизни и застывшей ненависти...
   Он опять вернулся на войну. Это навсегда. Она ведь вечно с тобой - там внутри. Тот, кто воевал - знает это. Это состояние можно пригасить, забыть... но вот избавится от него - это никогда.
   - Расскажу я тебе одну историю...
   - Бля-а...! Ты что считаешь, что мне сейчас не хватает для полного счастья выслушать от тебя библейскую притчу о всепрощении?!!! Или о Юдифи? Или...
   - Геня, 'слово изреченное - есмь ложь'?
   - Мысль изреченная - есть ложь, - автоматически поправил меня Генрих. - Ты что со мной тут пришел Библию обсудить?
   - Ну начнем с того, что пришел ко мне ты... А историю я тебе расскажу. Ты читал 'Черную стрелу' Стивенсона?
   - Нет.
   'Черт, как-то я и забыл что с литературой тут тоже некоторый напряг'.
   - Ладно, я расскажу тебе одну историю. Пойдем, прогуляемся. Ты передай мне пока гранатку... У меня в сейфике полежит.
   Шац отрицательно покачал головой.
   - Дай! Я обещаю тебе после разговора вернуть!
   - Слово?
   - Слово!
   Он достал гранату и протянул мне... 'ЭТО'. Я слегонца опешил, увидев сей девайс. Оно не на что виденное мной раньше не походило. Кусок разделочной доски с кусками тола и приделанной сверху него 'рубашкой'*. Запал крепился на рукояти, перед расширением доски.
   - Скажи-ка мне Генрих что это?
   - Граната...
   - Я вижу, что оно не яблоко. Откуда сей... раритет?
   - Нашел...
   Отчего-то ответ Генриха прозвучал один в один, в духе Саида из 'Белого солнца пустыни': 'Стреляли...'.
   - А ты уверен, что это она?
   - Да!
   - Ну тогда пойдем, сначала я поведаю тебе кое-что, а потом ты мне.
   Я убрал гранату в сейф, только вот почему-то вертелось у меня в голове фраза из того же 'Белого солнца': 'Гранаты у него не той системы...'. Мне кажется, я знаю, откуда эта фраза в фильме и что она значит - скорее всего, сценарист когда его писал, посмотрел на 'ЭТО'.
  
   *Посмотреть на подобный девайс можно в иллюстрациях.
  
  
  
  
  
   Глава 3.
  
  
  
  
   Что бы о тебе ни думали, делай то, что ты считаешь справедливым.
   Некто Пифагор.
  
  
  
   Информация неизвестная Николаю...
   Решение Политбюро ВКП(б) 'О развитии сети пивных в СССР', в просторечии именуемых 'Голубой Дунай', принятое в 1945 году, было не афишируемой альтернативой. Альтернативой созданию различных клубов по интересам. Решение было принято на самом верху. Ибо озабоченность, чем занять массу демобилизованных и снять социальную напряженность, была достаточно большой. По всему Советскому Союзу от Прибалтики до Владивостока... повсюду были открыты 'культурные' заведения - для отдыха трудящихся.
   В это же время принято негласное политическое решение о запрете всех ветеранских организаций. Не получили поддержки даже такие, как например, 'Совет четырех маршалов'.
   На период 1945-47 годов приходится пик социальной поддержки товарища Сталина в народе.
  
   Мы вышли из здания и уселись неподалеку в скверике. Сели прямо на пыльную, пожухлую от жары траву, возле дерева - того что побольше, из последних двух оставшихся там карагачей.
   Генрих был явно на взводе. Я же напротив, являл собой образец безмятежности и довольства жизнью. Я вальяжно уселся - оперевшись спиной о дерево, потянулся и, прищурившись, уставился в небо.
   - Вот скажи мене Геня, - на секунду оторвавшись от его созерцания, задал вопрос я: - Вот что ты хочешь?
   - Да достали меня, веришь?
   - Верю... Вот только надеюсь, что ты не станешь мне втирать тут про беды несчастного еврейского народа, который загнобили гои. Я сам такой же 'еврей'. Тебе задали вопрос... Что именно ты хочешь?
   - Отомстить.
   - Кому?
   - Бандитам!
   - Ладно... дам я тебе адрес. Ты пойдешь туда, и... - я выразительно провел большим пальцем по горлу.
   - Да!
   - Фи-и... А не смущает ли тебя товарищ Генрих, что они могут быть вовсе и не виноваты перед твоей мамой?
   - Не виноваты перед моей... виноваты пред чей-то другой! - несколько горячечно ответил он. - Все они суки жируют на народном горе!
   - Во-от... вот значит, как ставит перед собой этот вопрос товарищ Шац.
   - И решение твое твердое и его отменить никак нельзя?
   - Нет.
   - Ну что ж я могу на это сказать, как коммунист и твой товарищ... - я сделал трагическую паузу и безмятежно посмотрел на него. - Эх... а сказать я могу только одно - вместе пойдем.
   Генрих недоуменно посмотрел на меня.
   - Да-да. Только небольшая поправка...
   - Какая?
   - Не я с тобой пойду... - я подобрался, и мгновенно изменив выражение на злое и решительное, жестко добавил: - А ты со мной... и никак по-другому. Понял?!
   Генрих продолжал несколько недоуменно смотреть на меня, но вот на лице его постепенно протаивала потаенная надежда.
   - Я понимаю ты удивлен?
   - Да.
   - Ну, давай я тебе все-таки расскажу одну историю... это роман. Написал его писатель Стивенсон. Действие его происходило в Англии во второй половине XV века... во время войны Алой и Белой Розы. Были там такие кланы - дрались за власть. В одной деревушке, принадлежащей некоему сэру Дэниэлу, появился гонец, который привез приказ этого самого сэра всему мужскому населению его деревни - немедленно выступить в поход. Отряд должен был возглавить Хэтч, правая рука сэра Дэниэла и в его отсутствие - управляющий замком. На время похода он хотел оставить присматривать за замком старого солдата Николаса, но вот во время их разговора его вдруг пронзила черная стрела - это был знак лесного разбойника по прозвищу Джон-Мщу-За-Всех. Хэтч вынужден был остаться, а подкрепление сэру Дэниэлу должен был повести его воспитанник - Дик Шелтон.
   Пока отряд собирался у церкви, на ее дверях обнаружили письмо, в котором этот самый Джон-Мщу-За-Всех сообщил о своем намерении отомстить сэру Дэниэлу, местному священнику, виновному, как было сказано в письме, в смерти отца юного Дика, и Хэтчу... - начал я свой рассказ.
   Я был удивительно спокоен. Трудно, наверное, было сделать - первый шаг. А сделав... мне, стало все равно. Я перестал мучиться сомнениями. Подсознание, карма, бог, дьявол... - да все равно кто или что, приняло за меня решение. Ну не мог я отправить этого парня одного - на смерть. Не по совести это.
   Да мне как-то и наплевать по большому счету на его мотивы. Мне достаточно одного того, что - он мой товарищ. Серёга воевал с ним. Пусть на разных фронтах. Но это боевое братство спаянное и освященное кровью. А с его опытом, в одиночку... не-е - это я слишком хорошо знаю, чем закончится. В лучшем случае его возьмут. А могут ранить или взять те же бандиты. Нет. Я постараюсь, чтоб он выжил. А прав он или нет - это не мои проблемы. Даже если не прав - он все равно прав! Да и я, думаю точно также. 'Око за око'. Нет там праведников и невинных жертв... там, куда мы с ним пойдем - виновны все и приговорены. Вот так вот.
   Такое мое мнение.
   И оттого я был безмятежен, и плевать мне было и на службу, и на прочие другие дела и обязанности...
   Пересказал я ему 'Черную стрелу' и замолчал.
   - И зачем ты мне это рассказал?
   - Хороший вопрос... А рассказал затем, чтоб ты понял дальнейшее. Слышал ты про 'Черную кошку'?
   - Слышал. Банда это.
   - Во-от... А про 'Белую кошку'? - задал я вопрос и с интересом посмотрел на него.
   Генрих уже чуть успокоившийся, недоуменно пожал плечами:
   - Разное болтают... говорят это какие-то отставные фронтовики начали урок резать. У нас три случая было...
   - Ну-да, ну-да... - я безмятежно покивал головой. - Вот только 'Белая кошка' - это я.
   - Что?! - Генрих, моментально подобрался и подозрительно огляделся - не слышал ли кто. Но поскольку поблизости никого не наблюдалось, он удивленно уставился на меня. - Ты - что...?
   - Геня. Ты меня удивляешь.
   - Я!?
   - Ты-ты... Ты сейчас похож на дона Хуана, из Пушкина, с которым внезапно заговорила статуя Командора.
   - Зачем? - несколько ошарашено спросил Шац.
   - Что 'зачем'? Зачем дядя Сёма на 'Привозе' продал бички и купил самосаду?
   - Нет. Зачем ты их всех положил.
   - Они хотели ограбить меня... - совершенно безмятежно и спокойно пояснил я.
   - Ограбить?! - несколько ошарашено переспросил Генрих.
   - Ограбить... Ну, и немножечко зарезать, если я не соглашусь или окажу сопротивление...
   - Но ты же милиционер. Скрутил бы их и отвел в Отдел...
   - Чтобы им там дали пару лет, а потом они 'На свободу - с чистой совестью'? - я не выдержал и засмеялся. - Геня, а ты сейчас у меня добиваешься адреса местного пахана, чтоб прийти и пожурить его?
   Генрих мысленно споткнулся.
   - Ты уж определись, что ты хочешь. А потом и будем решать.
   Генрих ненадолго задумался. Потом решительно кивнул головой каким-то своим мыслям и протянул мне руку: - Я с тобой.
   - Вот только Генрих есть одно условие.
   - Не попадать в руки НКВД - живым?
   - Нет, Геня... Условие это - ДИСЦИПЛИНА!
   Он решительно протянул мне руку еще раз: - Слово!
   Я в ответ пожал его руку: - А теперь Геня, расскажи мне за боеприпасы. Откуда ты сумел найти такую редкость в наше время...
   И поведал мне Шац незамысловатую историю.
   Принял он как положено 'хозяйство' и вот разбирая завалы мусора в подвале, наткнулся на ящик гранат времен Первой Мировой. Бои что тут - в Чкаловской области, что поблизости - были очень неслабые. Это ведь где-то здесь подстрели народного героя - Чапаева. На речке Урале, текущей посреди города. В общем хозяйственный Шац не стал сообщать о находке, а перетащил ее к себе в каптерку - вдруг, да пригодится. Может сменять или еще что. Натура. Тут не только он - тут все очень тяжело расставались с чем-либо. Моя мать выговаривала отцу: 'Вот, заносишь вечно до такой степени!'. На что отец отшучивался: 'Правильно. С плеч, да в печь!'. Я тогда не очень придавал значения этим словам. А уже тут понял - почему. Нищета всеобщая. Не выбрасывалось ничего - 'хай полежит, мабуть когда и пригодится'.
   Каким образом и когда - сия разнообразная коллекция 'гранат' попала в Отдел, гадать бесполезно. Вызывала некоторые сомнения ее работоспособность... но Генрих уверил, что все работает. Он одну за городом проверил.
   - Значит, с гранатами нет проблем - это радует. Тогда вечерком навестим одну 'малину'. Давно она мне глаза мозолит.
   Шац сидел рядом, хищно подобравшись. В этот момент он никак не напоминал весельчака и насквозь своего парня. Я посмотрел ему в глаза. В их глубине поселилось спокойствие и умиротворение. Умиротворение выжженной земли...
   Хлопнув его по плечу, я наклонился и тихо произнес:
   - Расслабься старшина. Теперь тебе нужно еще и учиться притворяться. И иначе никак. Иначе сам погибнешь и других за собой потянешь.
   Ну, на первую часть фразы ему явно плевать, а вот на вторую насчет 'других', уже нет. Так уж воспитан.
   - Я вижу, занимает тебя почему 'Белая кошка'?
   - Да.
   - Ну тут все просто. На их 'Черную кошку', мы ответим своей - 'Белой'. Пусть боятся! И нехай кто-то мне скажет, что 'это - не наш метод!'. Наш это метод... НАШ!
  
   Информация неизвестная Николаю...
   Районные власти организовали на уборочных работах соревнование. Механизаторам, кто ежедневно перевыполнял нормы и добивался рекордной выработки, вручали ценные подарки. Комбайнер С.И. Дружинин на комбайне 'Сталинец' скосил 40 га в колхозе 'Вторая пятилетка'. Секретарь РК ВКП(б) Михаил Андреевич Горлач и председатель колхоза Георгий Дмитриевич Сапрыкин вручили ему подарки на 500 рублей, в том числе отрез на костюм и кожаные мужские туфли. А директор Благодарненской МТС Григорий Иванович Сараев выдал Дружинину в премию рубашку и брюки.
   Невыполнение графиков по хлебовывозу не давало возможности председателям колхозов использовать зерно на общественное питание и выдать колхозникам.
   Они могли направить на эти цели, ТОЛЬКО 15 процентов(!) от ВЫВЕЗЕННОГО зерна государству. За незаконное использование зерна - строгие карательные меры.
   Из колхоза имени Ленина доставляли хлеб на автомашинах, лошадях и волах. Учитывая, что этого недостаточно, партбюро и правление колхоза решили вывозить зерно на коровах колхозников. Колхозники были недовольны: коровы ярмом набивали шеи, от стрессов и недокорма упали надои молока. С людьми проводили беседы, разъясняли политику партии, угрожали привлечь к ответственности за саботаж. И дело пошло: (!) на 80 коровах за день на заготовительный пункт в село Благодарное вывозили более 15 тонн зерна.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 4.
  
  
  
  
   Мстить за обиду - значит лишать себя удовольствия сетовать на несправедливость.
   Чезаре Павезе.
  
  
   Белая ночь опустилась, как облако,
   Ветер гадает на юной листве.
   Слышу знакомую речь, вижу облик твой,
   Ну почему это только во сне?
   Отчего-то эта незатейливая песенка вертелась в моей голове. Поправка... Ночь вокруг - была вовсе не белой, а черной. 'Хоть глаз коли!' - так может раньше я бы и сказал, но теперь. Привыкший к фонарям и неоновым рекламам, я сейчас радовался неверному свету луны. Только отчего-то свет этот вызывал у меня непроизвольную дрожь. Ненавидел я его и всё тут. Беспричинно. Раньше вроде такого не было.
   Две безмолвные тени мягко стелись по улице. Изредка замирая перед перекрестками или пропуская прохожего.
   - Никогда бы не подумал, что Луна может радовать, - прервал наше молчание Шац, после того как мы миновали очередной перекресток.
   - Угу... - по инерции кивнул я, и только тут сообразил. 'Мать твою, Луна же... - это ж первый враг разведчика! Луна - враг. Вот от чего меня коробит. Надо же мое тело - умнее меня, с моим высшим образованием. А сейчас она вполовину светит. Больше нам в помощь'.
   - Луна - это хорошо...
   И отчего-то вспомнив Горбатого из 'Места встречи...', прохрипел, спародировав его: - Верю, ждёт нас удача. На святое дело идём, друга из беды вызволять.
   - Какого друга? - тут же отозвался Генрих, который этого кино не смотрел.
   'Черт! Забываюсь иногда. Не стоит этого делать даже сейчас. Придурок!', - я обругал сам себя. А вслух ответил.
   - Какого какого? Тебя - дурака!
   На разработку 'операции' днем у нас ушло минут десять.
   А чего там планировать? Чай, не взвод ягдкоманды на привал там остановился. Обычные блатари. Да и мы не из детской песочницы. По поводу себя я естественно имел кое-какие сомнения, но совершенно другого плана. Не поводу - убить, а по поводу - правильно я все рассчитал или нет. Размещение постовых, я знал. Время потребное на отход тоже. Беспокоили возможные неучтенные факторы - возможные свидетели... и удаться ли всех... положить.
   Сам домишко находился на отшибе, за крепким без щелей забором. А тем, кто мог начать интересоваться или возмущаться происходящим там - легко могли дать укорот 'быки'. Любопытствующие, в таких случаях, предпочитали ничего не замечать. А-то ткнут вечерком заточкой и все. Приблатненной шпаны хватало. Дурачки духовитые. Да и жизнь тут немного стоила. Смутные времена. Совсем не как в кино. Голодно, грязно, пьяно да угарно.
   В общем, 'Война - план покажет!'. Попросту решили навестить одну 'малину' по моей подсказке. Предтечу нынешних блатхат. Малина сейчас, это то - место, где собирается и живет криминогенный элемент.
   Владелица этой хавиры, маруха* - Зинка "Кубышка". Она же - сожительница, небезызвестного в определенных кругах, Сени "Февраля". Он реально был 'Февральский'. Кликуху свою он получил по делу, как психически больной. Потому и от фронта отмазался, да и частично соответствовало это действительности. Правда делать дела это ему нисколько не мешало. Сейчас его бы охарактеризовали, как отморозка - для понятности. Тяжелая наследственность маменьки - воровки на доверии и папеньки - скокаря*. Сгинувшего где-то на 'Сотке'*. А маменька загнулась от тубика*.
   Теперь 'Февраль' забурел, стал уважаемым вором. И выходил только на крупные дела. Адресок его нынешнего местопребывания мне подсказал мне личный 'барабанщик' - Миша 'Прыщ'. Его, сильно пьяного, как-то доставили в мое дежурство. Привели - постовой Семеныч с дворником Талгатом. Матерился он неподалеку на улице и бузотерил. Лаконичным увещеваниям не внял. И соответственно...
   А я, измученный бессонницей, скукой и голодом - решил пошутить. Сунул ему спящему здоровенный ножик в руку. Нож был из вещдоков. Он остался от мясника с рынка. Был он зазубренный в потеках застарелой крови и грязи. Мясник, здоровенный одноглазый мужик - Веня 'Полфунта', начал было размахивать им, как-то выпив лишку. Кого-то там чуть даже было, не порезал. Его отпустили, а ножичек остался. Отчего-то 'Полфунта' решил за ним не возвращаться...
   Разбудив под утро жутко похмельного 'Прыща' - я суровым голосом сообщил ему, что 'Порезал он какого-то пришлого гуртовщика-казаха'. И показал на окровавленный нож, который тот продолжал сжимать в руке. То, что кровь на нем была не человеческая, я умолчал из скромности... не иначе. А сообщил, что светит ему-ухарю за вчерашнее - от десяти...
   'Но...', - интимно понизив голос, намекнул, что: 'Есть варианты...'.
   Я-то попугать его просто сначала хотел.
   Но недалекого ума пацан быстро врубился в тему. И надо же! Убедил-таки меня, что: 'Казахов в степи много, а он тут такой мне нужный - один'.
   И подписку он мне дал. Куды он денется от изощренного ума смотрельщика сериалов и читателя детективов. Развел я его. С тех пор - с адресами и кто чем дышит на его районе, мне было известно из первых рук.
   В адресе, нужный нам дом - был последним. Улочка им кончалась. И надо же как удачно - на ней никого не было. Интересно какой дурак в этом районе в полночь станет шариться без особой нужды? Народ тут предпочитал заниматься своими делами, а не лезть в чужие. Просто чревато. Свидетелей ведь никто не жалует.
   Подошли. Кинули пару камней через забор. Шумнули - послушали. Тихо. Собака уже подала бы голос. Махом перемахнув забор, мы сразу затаились в его тени. Глазами, уже привыкшими к темноте, по-скоренькому огляделись... и опять послушали.
   Дом был обычной одноэтажной халупой, правда, с крепкими ставнями на окнах, из щелей которых, пробивался свет керосинок. Оттуда же доносились хриплые звуки патефона и пьяные голоса подпевающих. Участок - навскидку, был соток десять. А то, что не было собачки - это было только в плюс. Отчего-то ее мне бы было сейчас жальче убивать, чем посетителей и хозяев дома.
   - Пошли... - прошептал я, и ткнул пальцами в сторону входа.
   Генрих привычно-мягко растворился в темноте не хрустнув и не шумнув. Он пошел брать 'языка'. Привычно. Как ходил до этого сотни раз. Пошел как за линию фронта. Мы и были сейчас там.
   Я прислушался к себе - никаких сомнений я не испытывал. Мы на войне! И тут действует только одно правило - 'Свой - Чужой'. И никакие лишние мысли тут не уместны.
   Я тихо лежал в зарослях какого-то бурьяна и ждал. Достав и выложив гранаты перед собой, я взял на прицел двери. До них мне было метров десять максимум. Страховал я Шаца на всякий случай.
   Генрих, бесшумно переместившись через двор к входной двери, стал неслышим и невидим. Тени и куски почти осязаемой темноты во дворе, приняли в свои ласковые объятья своего друга и надежно укрыли его от чужих и недобрых глаз.
   Самое паскудное - ждать. На часах стрелки перевалили за полночь. Гуляки в доме и не думали успокаиваться. Глухо слышались крики, смех, женские взвизги... веселье в доме шло полным ходом. Наконец дверь распахнулась и слепо пяля в темноту глаза со света, на пороге появился какой-то шрих.
   Все-таки правильно мы рассчитали. Кто-то, да пойдет в туалет.
   Пьяно мыча какую-то песню, заплетающимися шагами и покачиваясь, мужик в распахнутой рубахе дошел только до угла. До дощатого туалета в десятке шагов, ему было идти лень...
   Тьма за его спиной на секунду материализовалась... и коротко всхлипнув - он обмяк. И бесформенный ком абсолютно бесшумно стал перемещаться в сторону будки с удобствами. Продолжая держать вход на прицеле, я, молча про себя, подивился чужим умениям. Разного мусора - веток там, сена какого-то во дворе хватало. А, поди ж ты... - он и с 'грузом' не шумнул. Опыт - великое дело.
   Со стороны работающего разведчика не доносилось ни звука. А я мало того, что был метрах в двадцати-тридцати, так еще и специально прислушивался. А то, что он наскоро там потрошит пленника - я знал. Вот же умелец - я коротко позавидовал ему. Мое 'тело' видимо это тоже умело, но я об этом не очень помнил. А лежание и ожидание - пока никаких эмоций не вызывало. Я сторожил вход и изредка кидал взгляд в сторону 'беседующих'.
   Пара минут и в мертвом свете луны от туалета бесшумно отделилась фигура. Причем двигалась она в каком-то слегка рваном ритме. Вроде даже покачиваясь. Приблизившись в двери, он махнул мне рукой. Прихватив гранаты, я переместился к нему и положил их рядом со входом.
   - Коридор прямо, - начал он шепотом доклад. - Дверь сразу слева, примерно три шага. В доме шестеро. Хозяйка и вся банда Февраля. Празднуют. Они вчера взяли лавку на Майском. Я иду первым.
   - Как и договаривались - твоя дверь, мои гранаты.
   Шац достал еще один нож из-за голенища и ухватил палку - сломанный черенок от чего-то. Я тут же сунул ствол за ремень.
   - Пошли!
   Шац встал слева от двери - ближе к входу, ухватившись за ручку. А я - справа. Ухватив поудобнее гранату, я надел кольцо на большой палец. Бандиты в доме пока не хватились отошедшего по нужде товарища. Гулянка продолжалась в полный рост.
   - Давай!
   Генрих распахнул дверь. Мне в уши ударил шум, до этого сильно приглушаемый дверью - оббитой изнутри тканью, а глаза резанул свет. Народ во всю, что-то отмечал. Распахнувшаяся дверь только у двоих сидящих с краю привлекла внимание. Не особо разглядывая картинку, я дернул кольцо. Терочный запал прошипел и я швырнул 'разделочную доску' в дальний угол. И следом под стол вторую.
   - Закрывай!
   Генрих захлопнул дверь и тут же заботливо подпер ее колом. Мы подхватились и моментально выскочили на улицу, тут же упав на землю, прямо за порогом. В доме знатно грохнуло. Почти слитно. С неслышным звоном вынесло окна со ставнями.
   Ёпть!
   Перед моей головой воткнулась здоровенная щепка. Почти полено. Я оторвал ладони от ушей. Мельком успев, подивится тому, что тело умнее меня - и успело само зажать уши и открыть рот. Я мог в горячке и не сообразить. Плохо, что не просчитал деревяшки! С некоторым опасением я даже потратил секунду на разглядывание едва не прилетевшего мне 'подарочка'. Могло бы и пришибить.
   Я подскочил и с удивлением обнаружил, что Генриха нет. Где-то вдалеке уже заполошным лаем заливалась несколько удивительно уцелевших собак, было слышно свистки ночных сторожей. В окнах дома метались отблески начинающегося пожара. Кто-то внутри с подвывом стонал...
   'Во, бля - разворошили муравейник! Счас начнется...!'
   - Геня, твою мать! Ты где? - вполголоса выругался я оглядываясь. Ну никак он не мог успеть добежать до забора. Шебуршание в доме подтвердило, что я ошибаюсь. Стоны затихли, сменившись хриплым бульканьем. Я вытащил 'Вальтер' и потряс головой - вытряхивая из ушей последние куски ваты - набившиеся туда. Сделал шаг назад в кромешную темь тени от дома. Я сторожил.
   Странное состояние, мельком опять подивился я, стоя там. У меня сейчас как будто несколько потоков сознания. Один - сидит такой спокойный внутри и неторопливо думает и оценивание все происходящее, еще и пытаясь думать, о разном. А второй, как чуткий зверь - смотрит и слушает по сторонам, готовый в любую секунду среагировать на возможную опасность.
   Из дверей выскочил Генрих. Его руки на секунду влажно блеснули.
   - Всё, - хрипло выдохнул он. - Живых нет.
   Развернув тряпку с завернутой в нее дохлой гранатой, я аккуратно кинул 'мозголомный девайс' неподалеку от угла дома. Здесь ее точно огонь не достанет. Домик скоро сгорит, а изделие неведомого умельца - останется. Пусть пока думают на местных казаков или военных, только у них могла остаться такая штука со времен Гражданской войны. В ответ на несколько недоуменный взгляд Генриха, я несколько паскудно ухмыльнулся и ответил:
   - Ну нельзя же оставлять 'нас - милиционеров', совсем уж без улик.
   Тряпку оставшуюся бесхозной, я сунул в какой-то тазик с протухшей водой стоящий рядом с крыльцом, смочил и кинул Генриху:
   - На... Лицо вытри и руки. Только тряпку не выкидывай, - отчего-то сначала подумав про тест на ДНК, а уж потом про сокрытие явных улик.
   Достав из кармана мелок, я приготовился быстренько нарисовать еще одну улику - белую кошку.
   - Командир, а можно я? - с какой-то непонятной надеждой спросил меня Шац.
   - Да без проблем... Рисуй!
   Генрих моментально сунул руку в карман, достал свой кусочек мела и метнулся к дверям туалета. Больше рисовать негде. Он начал рисовать - аккуратно придерживая дверь ногой. Он чуть развернул ее - так, чтобы 'холст' освещала Луна. Рисование заняло еще десяток секунд, в плюс к тем тридцати-сорока, что прошли от первого взрыва. Какой-то кусок в моем мозгу, бесстрастно отсчитывал секунды безопасности.
   Пока 'неофит' изгалялся в наскальном творчестве, я посмотрел на 'натюрморт' оставленный им до этого. Его наполовину освещала Луна.
   На очке мирно сидел незадачливый ссыкун. Мирно щерясь миру второй улыбкой, распластанного от уха и до уха, горла. Выкаченные в безумном ужасе глаза, распахнутый до отказа рот набитый скомканными купюрами...
   'Ну надо же... А парень-то, не чужд театральности...', - несколько отстраненно подумал я. 'И когда только успел? Импрессионист, блин. Овеществил, можно сказать слова нашего премьер-министра - 'Мочить в сортире!'*.
   Шац закончив - отошел, любуясь делом рук своих, и оглянулся на меня. Я только молча кивнул, даже не улыбнувшись, чтоб не расстраивать несостоявшегося художника. Он - рисовал еще хуже меня! Только при большом воображении можно было узнать в 'этом' - кошку. Больше всего 'оно' напоминало бесхоботного мамонта с толстыми ногами. О том, что это не он - свидетельствовали вставшие дыбом здоровенные остроконечные уши и длиннющие усы.
   'Ну да ладно. Кому надо тот поймет'.
   - Всё. Уходим...
   С начала операции прошло меньше минуты. Вот что значит - опыт. И даже не сфальшивили. Перепрыгнув через забор, мы бодро рванули в степь, чтобы не торопясь уйти через неё на соседнюю улицу.
  
  
  
  
  
   *"Прыщ" - характеристика зловредного человека.
   *"Февраль", 'Февральский' - психически больной. Аналог - "отмороженный" или "ломом опоясанный".
   *Скокарь - вор взломщик, работающий с ключами.
   *Сотка - название зоны в Твери.
   *Маруха - 1) сожительница, любовница,
   2) воpовка, завлекающая к себе мужчин, где ее сообщник их обносит (обворовывает).
   *Тубик - туберкулез.
   * 'Мочить в сортире' - выражение, высказанное публично премьер-министром России В. В. Путиным 24 сентября 1999 года во время пресс-конференции в Астане во время комментирования событий 23 сентября 1999 года...
  
  
  
   Глава 5.
  
  
  
  
   По Указу Президиума ВС СССР от 07.07.1945 'Об амнистии в связи с Победой над гитлеровской Германией', было амнистировано гигантское количество заключенных - 40 000 человек.
   Статистика.
  
  
   Обогнув край города по степи, мы тихо втекли в соседнюю улицу. Как не странно, но никто не бежал с телефонами - снять местное историческое событие, чтобы по-быстрому выложить его на Ютьюб и прославится. Наверное то, что не было еще этих телефонов - была не основная причина. Основной - было то, что у народа пока было повыбито такого рода любопытство. 'Меньше знаешь - крепче спишь!', - как-то так, наверное.
   У нас в отделе дела были в основном - бытовуха да уголовщина. К уголовщине - я как-то быстро привык. Воспринимать ее стал... безэмоционально. А вот с бытовухой, никак смириться не мог. Хотя и сталкивался с ней не постольку поскольку, а постоянно.
   Воровали тут не все, но всё. Всё, что не приколочено. И это не фигура речи, а жестокая правда - нынешней голодной жизни. Мне - недовольному, вроде бы паршивой карьерой, чуть спустя стало ясно, как БЕСПРИМЕРНО мне ПОВЕЗЛО. Фарт - просто сказочный. Устроиться сейчас на ЛЮБУЮ работу - было огромной проблемой. А уж каким-никаким - начальником, и вовсе из разряда фантастики. Честно. По городу ходят буквально толпы демобилизованных ЗДОРОВЫХ солдат и офицеров, которые на хрен никому не нужны. Не говоря уже про самую обиженную часть населения - инвалидов. Инвалидность скрывали, всячески. Как раньше скрывали проказу. Было негласное указание - 'Не брать их на работу'. Вот это взбесило меня в первую очередь.
   "Подвиг ваш не забыт!'... 'Вы навсегда в памяти народной!'... Вот эту заботу и память я видел каждый день. Идя на работу, во время работы, идя с работы... - постоянно. Господи, сколько у нас на войне покалеченных... их сейчас не меньше, чем здоровых. А иногда мне кажется, что и больше. Инвалидность, если она не выпирала, как скажем отсутствие руки или ноги скрывали, чтоб взяли на любую работу. Только вот даже любой - нет. Нет и всё! Хотя даже у нас в милиции не хватает людей. Парадокс. А ответ на этот вопрос парадоксально-чиновничье: 'Нет штатов!'. Вот как так? Я поначалу было задавался этим вопросом. Потом плюнул. Странная тут система. Даже мне воспитаннику развитого, в общем, социализма этого не понять.
   Сленг, а попросту феня - на работе усвоилась как-то сама собой. Как и нынешняя речь. Я вовсю стал чо-кать. Как на Украине шокают. Да и речь у меня быстро адаптировалась. Ухватил я потихоньку местный говор. Разные слова паразиты у меня Питерца и теперь уже в далеком прошлом - этнического белоруса, никакого напряга не вызывали. Я ведь всегда именно так и представлялся - белорусом, когда спрашивали. Но спрашивали отчего-то очень редко. Это ведь Серега был детдомовский. Хотя вроде и фамилия белорусская. Но я так и не смог ничего узнать о его корнях. Тут мля, полстраны - 'Иванов - родства непомнящих".
   Раба выдавили, да пока не воспитали... человека нового общества. Здесь столько народу отчего-то местами лозунгами думают - жуть. Идиотизм ситуации еще и в том, что множество особенно молодежь попросту идейные.
   А мне на работе 'бытовиков' было жаль. Искренне... чуть не до слез. Привезут парикмахера - и знаю я, что года полтора у него железно уже есть. А парикмахер - это не тот, который стрижет,... хотя и этот стрижет. Только всем знакомый - волосы, а здешний - колоски на поле обстригает. НОЖНИЦАМИ... - КОЛОСКИ. Ипануться! Два кило - два года. Шучу. На самом деле пять колосков - два года. И никая не фигура речи, а горькая правда. А что делать - ГОЛОД.
   Было в колхозе два брата. Младший - председатель, старший - колхозник. Вот старшего за колосками и прихватили. В итоге - один труп, у другого - срок. И что характерно труп - председатель. А у второго - пятьдесят восьмая. К нам его привезли. И у обоих - куча детей. Вот они - реальные колоски.
   В мое время было полно тех, кто гнусил: 'Что всё, мол, не так...!'. А ведь кругом у нас там - изобилие, о котором здесь только могут мечтать. А тут, в эти времена всеобщей нищеты ничего нет и все - просто верят. Верят и надеются на лучшее. Совершенно искренне почти все уверены в том, что еще немного... просто чуть поработать, поднапрячься и скоро будет лучше. Голод, разруха, дефицит всего и при этом все совершено искренне любят Сталина. И нисколько они не оболваненные. Уж я-то точно знаю. Они просто - верят. Совершенно искренне верят в лучшее и готовы еще немножко потерпеть - потом-то совершенно точно будет счастье...
   Я ведь все деньги свои, что были - проел. В степь за мясом - никак. Поймают - срок. И ловят через день, да каждый день. Даже забив свинью или корову. СВОЮ!!! Мало того, что мясо нужно сдать - нужно сдать даже копыта. Вот так. Реалии.
   В газетах пишут про подвиг и клеймят расхитителей. Газета 'Трибуна ударника' сообщила: '...Работая учетчиком тракторной бригады в колхозе 'Ударник полей', Афанасенко К.Д. расхищал семенное зерно.
   Сообщницей в кражах была его теща Соколова А.Г., которая недавно возвратилась из тюрьмы после пятилетнего заключения. При задержании у Афанасенко отобрано 15 кг семенного ячменя, а у Соколовой - 12 кг. За кражу семян Афанасенко приговорен к полутора годам тюремного заключения, Соколова - к 2 годам'.
   '...В период сева Булгакова Агрипина Матвеевна, колхозница колхоза 'Борьба за урожай' (с. Елизаветинское), подвозила зерно к месту сева. Она похитила 15 кг семенной пшеницы. Приговором народного суда Булгакова А.М. осуждена к полутора годам лишения свободы'.
   А воруют в основном от голода. У многих пацанов и девчонок - нет отцов. А здоровому мужику - просто не устроиться на работу. И главное - кругом контроль.
   За недонесение - до ВОСЬМИ! Расхитителю - ДВА, а не стуканувшему - восемь! Нормально?! И главное статью вовсю применяют, а не пугают как у нас. Другие тут частенько реалии - как на чужую планету попал. Вот как оно, человеку знающему что-то - жить? С одной стороны стучать западло - это вроде как вбито намертво. А с другой? Дети. Его дети сидят дома и, если не скажет - сядет сам, и кто их будет кормить? Не стал бы я в такой иезуитской ситуации судить никого. Просто паршиво все.
   Бензин, например, только по великому блату. Или за очень большие деньги - которые проще потратить на еду или что-то более нужное. Толку-то от того, что привез ты трофейную технику. Пыль вытер, полюбовался... и закатил в гараж. У велосипеда, если сильно порвал покрышку или тебе ее из зависти порезали, так что не восстановить - путь сразу в сарай. Камер и шин нет. Ну не передать этого, что тут ни хрена нет. С одной стороны... Вернее есть, но это - стоит...???
   Ну вот простой пример. Порвал ты у нас на машине колесо - пошел, купил. Стоит оно сто долларов. Нет такого - на 'барахолке' купил. Или там в интернете. Такое если позарез нужно... - за триста. А когда тебе предложат это колесо за тысячу триста? Долларов? Да на хрен такая машина нужна. Если у тебя действительно средняя зарплата.
   А вот те, кого мы кончили сегодня - ворье. Профессиональное. И неисправимое. Можете мне поверить... Они суки, убежденные враги. И на зоне они работать не будут. На черной. А красных сейчас почти и нет. На красной - либо смерть примут, либо попытаются зарезать кого-то, чтоб срок добавили и отправили на другую зону.
   - Геня, - внезапно прервал я наше молчание. - Слушай, вот мы гранаты бросили. А вот если там, скажем, были бы дети?
   Генрих приостановился, покрутил головой, нюхая воздух как собака. Потом пожал плечами и ответил:
   - Дети...? Тогда гранатами - нельзя. Взяли бы их в ножи...
   И двинулся дальше.
   Я слегка и приху... обалдел я... в общем, "слегка" - от такой логики...
   И ведь действительно, до чего глупый вопрос я задал. Действительно, чего там... - просто взяли бы всех там ножами, чтоб невиновные... не пострадали. Не отморозки же мы... Вот я действительно - 'отрыжка социализма'...
   М-да... Другая тут логика у людей... Совсем. Другая.
   - Геня, ты как насчет выпить? Сегодня, - задал я следующий вопрос, когда мы миновали второй перекресток.
   - Я вообще папе обещал, что приду сегодня... - несколько по инерции ответил Генрих. - А у тебя, что выпить есть?! - тут же встрепенулся он, сообразив, что я неспроста спрашиваю.
   - Ну-у... Есть. С закуской, правда, бедновато. Но думаю, что на пару огурцов и яблок мы можем рассчитывать...
   - Тогда возьмем у тебя водки и пойдем к нам.
   - А Зиновий Михайлович возражать не будет?
   - Шо ты. Он будет только рад.
   Шариться по этой окраине ночного города было еще то "удовольствие". Ноги можно сломать запросто... или шею. Темно как у негра в заднице. Света почти нет. Лампочку можно свинтить и приспособить дома. Так кое-где горят фонари по городу. Но не особо, что и много. Думаю, что часа через четыре начнется... хотя может быть и нет. Все зависит от того как власти решат это воспринять и подать.
   Я покопался в себе на предмет сожалений об 'невинно убиенных'... и на маячившее рядом лицо совершено счастливого Шаца. И понял, что никакого раскаяния и сожалений о 'прерванном полете' - не испытываю. Все правильно. Задрали они меня они еще в том времени. Вся эта быковатая сволочь. И правильно я сделал. Правильно и то, что убил, и то, что не дал по глупому сгинуть хорошему парню - Генриху. А прав он там или не прав - это вообще к делу не относится. Есть свои - и есть чужие. И всё на этом. Война это. И мерки тут абсолютно другие. Вон у нас - промолчали там... спустили тут... - и страна в жопе! И какая страна?! Согласен - не наш это метод! Покрупнее и поэффективнее работать надо. Но радует, что не дал хорошему хлопцу по глупому подставиться... Да и сам я не против. Там так и промолчал... теперь наверное буду жить за себя и за того парня... примеривая на себя - как бы поступил он в такой ситуации
   Тут мои мысли перескочили. Вот у мусульман - 'Газават'. Эта их священная война против неверных. Интересно у евреев такая есть...? У меня, кроме какой-то 'Антифады' - ничего больше в голову не лезло. Да и та не помню с чьей стороны.
   Мы сидели у Шаца, и пили мою водку, под его воблу. Было еще два огурца и три яблока. Пили и беседовали. К нам присоединился еще и отец Генриха. Папе глубоко за сорок и он считает себя мудрым и старым. У него уже плешь, которую он периодически поглаживает. Интересно, что бы он сказал, узнав о моем истинном возрасте.
   Охренеть как странно. Сидят два убивца и абсолютно законопослушный гражданин и беседуют о жизни в два часа ночи. Философствуют. Обалдеть. И все ведь нормально. Наверное только мы - русские, такие ненормальные. Или наоборот нормальные. И Шац и его папа для меня - русские. Они для меня больше русские, чем половина моих бывших знакомых 'природных русаков' - скурвившихся в девяностые. А сидим и разговариваем - о скором и счастливом будущем, которое вот-вот наступит. О преступности вообще...
   - Сергей Васильевич, а как вы думаете, когда мы с преступностью окончательно покончим?
   - Я думаю что никогда.... А вы как думаете?
   - Мы пережили самую страшную в человеческой истории войну, и понадобятся годы, а может быть, десятилетия, чтобы залечить все раны нанесенные ей. Особенно моральные последствия...
   - Ага, - я несколько недоуменно посмотрел на него. - И как вы себе это видите?
   - Нужно отстроить все города, восстановить сельское хозяйство. Перевести производство на мирные рельсы. Когда улучшится материальное положение, люди будут сыты, одеты, обуты. Когда у них будет свое отдельное жилье. Когда мы покончим с детской беспризорностью. У всех будет хорошая интересная работа - по душе. Вот тогда и не станет преступности. Естественным путем она и искоренится. Почвы не будет...
   Наивный послевоенный мечтатель', - я жалостливо посмотрел на него. 'Будет, все это - будет. И геномодифицированная сытость и отдельное жилье - в ипотеку, за которую не расплатиться. Будет море наркоты - за радостно конвертируемые рубли. Наркота ведь появилась только тогда, когда за неё стало возможно получить деньги. А не те фантики, которыми пользовалось государство семьдесят лет. И водки море - на любой вкус, под разговоры о спивающемся населении. А вот преступность как была - так и осталась', - все это промелькнуло у меня в голове, но вслух я сказал совсем другое:
   - И когда же это все произойдет, по-вашему? Через двадцать лет? Через тридцать?
   - не знаю, - он развел руками. - Но я надеюсь, что это будет еще на наших глазах...
   - Но пока что, приходится нам с ними бороться. Сейчас бандиты не дают честным людям жить!
   - Я хотел только сказать, что, по моему глубокому убеждению, в нашей стране окончательная победа над преступностью будет одержана вовсе не карательными мерами...
   'Черт, а похоже, что папа догадывается, что мы с Геней не просто так ночью прогуливались...'. Я поглядел на Генриха. Он молча сидел и финкой тонко и художественно нарезал яблоко.
   - А чем?
   - Ну естественными, так сказать, причинами. Уберется нищета всеобщая. Все будут сыты, одеты, обуты... и будут очень достойно жить. Возобладает гуманизм, мораль и милосердие.
   - Это слово впервые ввел в обиход Эразм Ротердамский, в XV веке. Не было до него даже этого слова. А другой герой из одной книжки - Глеб Жеглов, сказал, что и вовсе: 'Милосердие - это поповское слово'...
   - Я думаю - он ошибался. Милосердие - это к чему мы все должны стремиться... - мягко возразил мне старший Шац.
   - Да-да! - съязвил я. - Вон та же 'Черная кошка' помилосердствовала.... Да попадись вы им...
   - Насилие - порождает насилие... Только милосердие...
   Тут мне вспомнился его частичный его тезка из 'Места встречи' и я процитировал:
   - Зиновий Михалыч... слыхал я, что у одного африканского племени отличная от нашей система летосчисления. По их календарю сейчас на земле наступила - Эра Милосердия. И кто знает, может быть, именно они правы и сейчас в бедности, крови и насилии занимается у нас радостная заря великой человеческой эпохи - Эры Милосердия, в расцвете которой мы все сможем искренне ощутить себя друзьями, товарищами и братьями...
   Слушая меня, он благосклонно кивал. Видимо эти слова ложись в его мировоззрение.
   - Я рад, что смог вас убедить. Пожалуй Сергей, вы сейчас очень правильно и верно сказали. Я думаю, что несмотря ни на что - все мы сейчас стоим на пороге 'Эры Милосердия'...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 6.
  
  
  
  
   С несправедливостью либо сотрудничают, либо сражаются.
   Альбер Камю.
  
   Чего-то мне сегодня плохо спалось. И водка не помогла - проснулся я рано. Тихо выбравшись из кровати, побрел в утреннюю свежесть двора. Достал дефицитную папиросу и закурил. Я вообще-то здесь, в прошлом, не курю. Но вот что-то накатило. Как и положено, голова с непривычки, немного поплыла, но быстро встала на место. Все 'попаданцы' в прочитанном, время от времени начинали вырабатывать свою философию, осмысливать 'свершения'. Наверно и мне пришла эта пора.
   Возьмём два прилагательных: обычный и необычный.
   Два существительных: человек и обстоятельства.
   Составим пары и полностью ими опишем всю литературу.
   Вот кто я? Обычный человек в необычных обстоятельствах или необычный человек в обычных обстоятельствах?
   Моё знание будущего вроде делает из меня необычного человека. А вот нежелание их использовать - делает обычным.
   Одно время я был завсегдатаем 'вопросы-ответы' на "Майле". Как то задали вопрос: 'Если бы вас назначили министром, что бы вы сделали первым делом?' Как я потом посчитал - семьдесят два процента первым делом искали бы - 'Как получить побольше денег, пока меня не сняли'.
   Для меня это было откровением. Чего ж тогда ругать "элиту" страны, если практически всё общество настроено на 'урвать и убежать'?
   Вот берем обычного попаданца. Используя всё доступное он старательно строит свой 'хомячник'.
   Рвется в повелители доступного мира, страны, города, деревни, племени... - нужное подчеркнуть. Нет, он заботится о благополучии подданных. Но только - потом. Когда они склонят голову или псевдоподию в экстазе проникновения в богоизбранность ЕГО.
   А что я добился за это время? Есть работа, карточки. Есть где жить и с кем спать. Сторожих и прочих женщин - хватает. Несерьезно это конечно, но спермотоксикоз и обычное мужское э... 'эго' - снимает. Мне прямо так и слышится ехидный голос мужика из 'Пластилиновой вороны': 'Маловато будет!'.
   Ну что же - с ним не поспоришь.
   Но только что делать с выведенным мной, тогда ещё Николаем, жизненным принципом: 'Даже если ты начнешь новую жизнь, то никак приказчик не станет генералом. Если, правда, этого не сделает за тебя сказочная щука'.
   Способности, склад ума - они и на Земле, и в сказочном королевстве одни и те же.
   Рабочий учит сына - зарабатывать деньги, миллионер - работать с деньгами, чиновник - создавать обстоятельства, когда к нему придут с деньгами.
   А если меня всю жизнь, начиная с отца, учили: 'Сначала дело, а потом ты сам!'? Вот и не могу я 'хомячить'. Претит мне, ПРЕТИТ. У блатных это называется 'западло'. Вот что мне с этим делать?
   Уничтожили мы шайку. Можно обшмонать, поживится... А как быть с тем, что эти деньги и 'цацки' - отобраны у не сумевших дать отпор? Да пусть сгорят...
   Сразу как-то вспоминаются 'крышующие'.
   ...истерика девочки с рынка - после 'хора' за 'долги'.
   ...муж хорошей знакомой, зверски замученный - за отказ платить 'за защиту'.
   ...сосед за два часа собравшийся и уехавший в другую республику после 'стука': 'стрелять не только они умеют'.
   Не надо мне такого барахла - без крайности.
   Воспоминания прежних эмоций накатили до того сильно, что я сорвался и начал с ненавистью колотить ни в чем не повинную самодельную 'грушу'.
   Немного отошло...
   И мысли стали пооптимистичнее.
   Хорошо хоть приятель надежный появился. Только почему-то еврей. Только вот ничего 'еврейского' - я в нем не чувствую...
   Наверное, всё это неспроста.
   Похоже, настала пора - сдержать слово, данное хорошему парню - Сергею. А то вот так приживешься... и не дай бог - станешь 'таким как все'.
   Ч-черт! Может я какой-то излишне идейный? Да вроде нет. Нормальный я.
   К тому же, не ровен час возьмутся по-серьёзному за расследование дел 'Белой кошки'. Могу и не успеть... рассчитаться.
   Плюнув на весь этот раздрай в душе - облился водой, и пошел собираться на работу.
   Утро в отделении напоминало дурдом во время пожара при наводнении. Прибыла куча командировочных из области - 'Для усиления охраны хлебозаготовительных пунктов и элеваторов'. В разных концах двора бродило, стояло, курило, стояло... множество совершенно незнакомого народа. Все новости мне доложил еще на подходе - мой постовой. Причем все подробности была уже известны. По-моему тут новости передаются воздушно капельным путем.
   Никита Попов - это опер, который вел дело о взрыве, стоял в курилке с помятым лицом и в совершенно раздраенных чувствах. Я, недолго думая подвалил к нему.
   - Привет, Никита. Ты чего такой смурной?
   - Здорово, Серега. Да будешь тут смурным - ума не приложу, что начальству докладывать? Ты уже в курсе?
   Я неопределенно помотал в воздухе рукой:
   - Доложили...
   - Только банды нам и не хватало.
   - Какой такой банды? - я гротескно вдернул брови. - Что-то вы товарищ путаете.
   - На пожарище раскопали шесть трупов, да еще один на очке сидел - с перерезанным горлом и ртом набитым деньгами... Зелинский говорит, профессионально сработали. Следов никаких. Кроме гранаты этой доисторической. Сгорело к черту все. Да и народ там потоптался - пока тушили. И собака след не взяла. Кого искать...? - лицо его приняло совершенно расстроенное выражение в ожидании грядущих неприятностей. - На совещание идешь?
   - Погоди ты... А кого искать? Все же и так ясно! - мое лицо приняло абсолютно удивленный вид.
   - Как кого? На дверях туалета, где труп сидел белую кошку намалевали. Банда!
   - Да какая банда!? Этому дусту горло перерезали за то, что крысятничал у своих. И в рот деньги сунули для того, чтоб показать всем это. А что в туалете сидел - так утащить не успели. Потом пошли выпивать - и взорвались на гранате. Гражданские же! Вертели по-пьяному делу. А вторую в окно взрывом выбросило. Чистая бытовуха! А что до рисунка? Так хто его знает, когда его нарисовали? Может дети баловались?
   С каждым моим словом, лицо опера приобретало все более живой вид.
   - И никакой банды и политики. Возможно! Заметь - ВОЗМОЖНО, что это что это кто-то из 'ссученных' воров. Вернулись воры-фронтовики - вот и пошли разборки.
   - Спасибо Серега! - Попов совершенно искренне пожал мне руку.
   'Ну вот и бесконечные сериалы про 'настоящих ментов' пригодились. Это там научили придумывать разные левые отмазки'.
   - А какое совещание?
   - Инструктор из Райкома прибыл. По этому делу. Всех офицеров собирают...
   - Понятно...
   На расширенном совещании в 'Красном уголке' присутствовали все офицеры и начальствующий состав. За председательским столом покрытым красным кумачом сидели пятеро. Майор Высний - начальник ГорОтдела, замполит, начальник оперчасти майор - Переверзнев, мой непосредственный начальник - майор Сиротко и инструктор Райкома. Инструктор - симпатичная дама лет тридцати, в коверкотовом пиджаке. Она имела строгий вид и изредка посматривала на прибывающих и рассаживающихся людей. Я естественно уселся рядом с Пашкой Киреевым из ОБХСС, который что-то шепотом обсуждал с нашим судмедэкспертом Зелинским.
   Наконец все расселись, и установилась тишина. Прибывшая мадам встала, и обнаружилось, что она гвардейских статей - чуть не под два метра. Но при этом весьма миловидная. Она представилась:
   - Мария Ивановна Вязова - инструктор Райкома ВКП(б). сегодня у нас на повестке дня - два вопроса. Первый - это ночной взрыв и пожар. И второй - организация охраны начинающихся хлебозаготовок. По первому вопросу? Райком интересует вопрос - нет ли политической подоплеки в этом преступлении? Не появились ли у нас люди, которые решили взять на себя функции милиции и совершенно неприемлемыми методами начали бороться с преступностью? - она села. - У кого какие будут соображения по поводу первого вопроса, товарищи? - прозвучал вопрос в зал.
   У замполита, едва он услышал про политическую подоплеку, рожа сделалась будто он укусил незрелого лимона. Хотя и остальные недалеко от него ушли. Все четко понимали, что перевод этого дела в политическую плоскость грозит непредсказуемыми последствиями.
   Подполковник Серов посмотрел в зал и кивнул Попову:
   - Докладывайте ваши соображения по этому делу.
   Ну тот и доложил! Да как ловко. Вот, что значит опыт - я прям позавидовал. 'Согласно выводов экспертов...', 'Трасологическая экспертиза...', 'Проведенные следственные мероприятия...', 'Расследование по горячим следам...'. Зелинский сидел с такой непроницаемо-каменной мордой, что я понял, что он 'категорицки - согласен!'. Никитка сумел даже собаку сюда приплести! Мол, 'Моментально проведенные розыскные мероприятия с помощью собак - результата не дали. Что безусловно свидетельствует об отсутствии посторонних на участке. А самоподрыв произошел при разборке гранаты технически неграмотными преступниками. Фамилии и имена которых, сейчас устанавливаются.
   Инструкторша благосклонна внимала. Понятно, что наверху тоже не хотят поднимать волну.
   - Рисунок на двери туалета, где обнаружено тело, нанесен на неё, не менее нескольких дней назад. Об этом свидетельствует стершийся правый край. Что позволяет нам точно установить, что к нашему делу он никакого отношения не имеет. Скорее всего, это баловались дети...
   - Ну, раз это дело не политическое, по этому делу - райком вопросов не имеет! - подвела итог дискуссии инструкторша. - Теперь о хлебозаготовках...
   После совещания я забрался к себе, и привычно начал знакомиться со свежей прессой.
   - Аху...ть!!!
   Это было единственным, что я мог выдать в эфир после прочтения. Несколько не поверив своим глазам, я перечитал еще раз.
   Постановление Совета Министров СССР от 25 августа 1946 года...
   ...
   4. Установить, что строящиеся во втором полугодии 1946 г. и в1947 г. 50650 индивидуальных жилых домов продаются в собственность по следующей цене:
   жилой дом двухкомнатный с кухней, деревянный рубленый - 8 тыс. руб. и каменный - 10 т. руб;
   жилой дом трехкомнатный с кухней, деревянный рубленый - 10 т. руб. и каменный - 12 т. руб.
   5. Для предоставления возможности приобретения в собственность жилого дома обязать Центральный Коммунальный Банк выдавать ссуду в размере
   8-10 т. руб. - покупающим двухкомнатный жилой дом со сроком погашения в 10 лет;
   10-12 т. руб. - покупающим трехкомнатный жилой дом со сроком погашения в 12 лет;
   с взиманием за пользование ссудой 1% (одного процента) в год.
   Обязать Министерство финансов СССР ассигновать на выдачу кредита рабочим, инженерно-техническим работникам и служащим до 1 миллиарда рублей.
   Председатель Совета Министров Союза ССР И. СТАЛИН
   Управляющий Делами Совета Министров СССР Я. ЧАДАЕВ'.
   В некотором обалдении я посидел... А потом сделал вывод. Ох, как много из собственной истории я не знаю...
   ВОТ ОНА СПРАВЕДЛИВАЯ ИПОТЕКА! А я-то думал такой и вовсе не существует!
   Информация неизвестная Николаю...
   1. В Постановлении не сказано, что в условиях 1946г, когда из-за военной инфляции все вздорожало, эти дома стоили существенно дороже назначенной за них цены.
   К примеру, себестоимость куба древесины в 1946г. была 35-00р., а отпускалась она на строительство по цене - 22-47р.. Цемент обходился в 110-00 р.за тонну, а отпускался по довоенной цене в 76-63р. Чугун стоил 197-00, а цена его была 145-00 за тонну, уголь для отопления обходился в 81-05р., а продавался по - 30-40 за тонну.
   2. В Постановлении вообще не говорится о стоимости земли под домами, а строили дома минимум на 4 сотках, причем, в них был водопровод и централизованное отопление от ТЭЦ.
   Это было просто естественным для сталинского социализма.
  
  
   Самым низким после 1921-1922 гг. уровень жизни в СССР был в 1946-1947 гг.
  
  
  
   Глава 7.
  
  
  
  
   Нет ничего отвратительнее большинства.
   Иоганн Вольфганг Гёте.
  
  
  
  
  
  
   Сидя в кабинете и тупо пялясь в газету я пытался начать думать. Но это как всегда не вышло. Вместо этого распахнулась дверь, и появился Генрих с Сеней.
   - Привет.
   - Привет! - вошедший последним Генрих, закрыл дверь.
   - Здорово. Ну...? Я вас внимательно слушаю.
   - Пропали мы, как мышь на подтопе...
   - Чего-о...?
   Я удивленно посмотрел на Шаца. Тот толкнул плечом Семёна:
   - Говори!
   Тот исподлобья уставился на меня и пробасил:
   - Возьмите меня к себе...
   - Куда к себе? - я по-прежнему ничего не понимал.
   - В банду...
   - Куда???
   - В 'Белую кошку'...
   Я посмотрел на Шаца.
   - А шо я?! Он пришел ко мне с утра в кандейку и давай до меня домогаться, как тетя Фира до дяди Боруха: 'Иде курочка, ирод?'.
   Я жестко посмотрел на Генриха:
   - Прекрати паясничать. И доложи, как положено!
   Генрих посерьезнел:
   - Он вчера ночью был на Степной...
   'Степная - это та, по которой мы уходили. Да ведь не было там никого. Неужели провокация? Хотят посмотреть, как мы реагируем...? Бред! Сёма и 'игры' - это из области ненаучной фантастики. Да я скорее представлю его в роли хоббита, чем провокатора... Выходит был он там... И теперь надо решать'.
   - А ты чего скажешь, Дерсу Узала? Тебя-то туда, за каким чертом занесло?
   - Чего...? Дежурил я у том районе. Та... я это... коло Красноармейской - стоял. С угла. Когда рвануло, я и пошел посмотреть. Потом смотрю, двое по улице спокойно идут - я и заховался. Стоял, смотрел ...
   - Ну?
   - Я думал, хиба можэ хто побегёт... А потом смотрю вы прошли... А та вулиця - сосэдня. Вот я и подумал. Нечего вам там делать, как если б не вы рванули. А как узнал, что малину с бандой 'Февраля' рванули... - так и сразу ясно стало.
   Я скептически искривил губы и посмотрел на Шаца.
   - А шо я? Ты главный - тебе и решать...
   - Да-а... бля-а... - 'конспираторы...', - скептически констатировал я. - 'Разведчики...', мать твою!
   - Город... Ну кто мог знать, что мало того, что он там стоит и вдобавок он в темноте нас еще и узнать сможет?
   - И чего с ним делать?
   - Валить его надо... - во избежание.
   - А может он пригодится?
   - Думаешь...?
   - Да нормальный он хлопец - я тебе говорю!
   Мы вели обсуждение, как будто Сёмы тут и не было. Тот притихнув, стоял в углу и молчал. Понимал, что его судьба решается. И причем решается на полном серьезе. Несмотря на наш шутливый разговор.
   - Сёма, - обратился я наконец к нему самому. - Ну а тебе-то это зачем? Не навоевался?
   - Суки они! Все! Мы-то мечтали, как после войны заживем. А тут?! Бандиты кругом! И если укорот им не дать - сгинем все. Давить их надо - как клопов. Только одному не сподручно. Я ж понимаю. Гуртом и батьку бить легше!
   - Ладно... - я встал и вышел из-за стола. - Можешь считать себя членом нашего отряда по борьбе с преступностью, - пожал ему руку и тихо добавил: - С испытательным сроком.
   Семён подтянулся и гаркнул:
   - Я не подведу!
   - Тише ты! Труба иерихонская.
   Сёма понятливо закивал.
   'Не, ну чисто дети! Хотя и Семену-то всего двадцать с гаком. Молодые... дурные...'.
   Но додумать мне не дали.
   - Вот!
   Шац достал из кармана кителя и положил мне на стол портсигар.
   - Это что?
   - Трофеи со вчера...
   Я хмыкнул и взял портсигар в руки.
   'Серебро. Вензель. Грамм сто веса, как минимум'. Открыл. 'Внутри выгравирована надпись - 'Надворному советнику Загорулько в день именин. От благодарных сослуживцев'. 19.03.1897г. И пачка денег'.
   - Это что?
   - Так трофеи. Сто шестьдесят рублей, что у мамы отобрали - я взял. А это осталось. Вчера было не до этого.
   Я хмыкнул.
   - Оставь у себя. Может и пригодится.
   - Я минуту подумаю... Мне не мешать!
   Я сел за стол и задумался.
   'И вот что? Теперь трое... млять его - мстителей! Эти без руководства, такого тут нарулят - не расхлебаешь! Ладно! Итак, дано... задача. У меня есть минута, чтоб решить, что и как! Это условие через минуту ты должен дать ответ. Обычно на это тратят дни и недели... тут только минута. Тридцать сек - осталось. Ты... ТЫ - ДОЛЖЕН ДАТЬ ОТВЕТ. Иначе смерть. Ну, типа условия задачи - ответить сразу. ОТВЕЧАЙ! Что лично ты... лично тебе хочется? А?!!!'
   'Да задавитесь вы все! Я что опять кому-то что-то должен? Вот уж хрен! А поживу-ка я так, как считаю правильным! Сдохну - дак с музыкой!'
   'БУДЕМ ЖИ-И-ИТЬ!!!' - как там было в кино 'В бой идут одни старики'? Поживу сколь придется. Рассчитаюсь - как обещал!', - во мне тут же поднялась тугая волна бешенства. 'Рассчитаюсь!'.
   'А теперь пусть будет, так как они хотят! Будем считать, что пожил. Ибо не хрен!'.
   - Готовы?
   Никто не понял что к чему, но все с готовностью кивнули.
   - Значится так. У моей хозяйки, Амалии Карловны - украли карточки.
   На меня смотрели во все глаза, несколько не понимая.
   - Украли, а я обещал вернуть. Раз обещал - обязан сделать. Пошли, вернем!
   - Ка-ак?
   - Кто-то крадет... кто-то покупает... - начал объяснять я. - Диалектика! Раз кто-то крадет, ему нужно куда-то - это деть? Так? Так! Значит кто-то - это покупает. Вот мы пойдем и найдем этого покупателя. Восстановим справедливость в одном маленьком конкретном случае! И мне...! И нам... плевать, как эта справедливость выглядит. Она должна быть! И все...
   Мы бодро, под моим предводительством двинулись на 'барахолку'. Официальным прикрытием была - 'Проверка постов'. Идти было минут двадцать. Предварительный план по-быстрому согласовали. Думаю, я не сильно ошибусь, если скажу, что некоторые вещи не меняются. И это, к примеру, базар. И порядки на нем.
   Ах, да - зря переживал по поводу гранат и грохота. С конца сорок третьего это была вполне себе нормальная ситуация и практика для городской милиции. 'Логово бандитов...', 'Сборища пособников наймитов капитала...' и пр. - в общем, малины и блатхаты запросто штурмовали с помощью гранат. И причем в черте города. Никто не хотел лишний раз рисковать. Правда случалось это очень и очень редко, в основном при войсковых операциях. Бывали и такие. А вот бандюки начали их при налетах применять. Так что ни чего странного, что они подорвались не было.
   Когда мы пришли к этому 'пляжу', на который вечно бурлящее море людских пороков и страстей выбрасывало накипь чужих несчастий. Пришлось идти к 'спасателю' в форме. Иваныч - в просторечии Николай Иванович Дыхнов, усатый старшина лет сорока из довоенных. "Матершинник и крамольник". Ха, шутка. Этот знал тут - всё и всех. Старался сдерживать или как там - поддерживать баланс интересов. В общем, не размахивал он шашкой и не бросался грудью на амбразуры. Он мне чем-то напоминал городовых. Эдаких степенных и усатых, как показывают в кино. Его дело был порядок. И в морду он при случае не стеснялся буяна приложить и просто мог поговорить... И еще он мзды не брал. Совсем. Может потому что верующий и из казаков - как-то глухо проговорился один человек, а я случайно услышал. А может ему как и Верещагину - 'Было за державу - обидно', но был абсолютно, патологически честен. Может еще и поэтому его не коснулись разные 'чистки'.
   А я? Во мне что-то сломалось после сегодня. Как-то по-другому я решил или получилось жить. Наплевал я местами на 'законность и порядок'.
   Иваны стоял на перекрестке возле пивной и о его спокойствие разбивались волны базарной суеты. Этакий памятник порядку и власти.
   - Привет Иваныч!
   - Здорово, командир.
   - Слушай, а скажи-ка мне по секрету, кто тут промышляет карточками?
   Старшина посмотрел на меня своими карими чуть на выкате глазами, разгладил роскошные чуть с сединой усы и задал вопрос:
   - Тебе зачем? Облаву что ль опера готовят?
   - Не. Тут личное. Дюже поговорить с ним охота.
   - Тебя что интересует?
   - Да кто тут скупкой краденых карточек балуется. Личный интерес.
   Иваныч не смог бы прослужить столько времени в таком интересном месте, если бы был простым служакой. Он мзды не брал и от подарков отказывался. Он соблюдал законность - это была его работа. И на базаре умные люди, а именно хозяева точек и прочий средне уголовный элемент старались особо не наглеть. Все понимали, что у него работа и у них 'работа'. А потому и старались излишне не конфликтовать. И особо грамотным сами давали укорот, если это было возможно. И прецеденты бывали. Город, в котором каждый день происходило как минимум ограбление, бандитское нападение или еще какая гадость, связанная с насилием над личностью, был тот еще 'парадиз'. Но накликать полноценную войсковую операцию на свою голову никому не хотелось. А то, что солдатики из резервов - маршевого батальона (где большая часть фронтовики) или там батальона НКВД шутить любят, знали все. Никто не станет расследовать законность применения оружия в том или ином случае. Это на фиг никому не надо. 'Бизнес есть бизнес' - тут это понимали все. И знакомое 'зло' - гораздо лучше незнакомого.
   В Чкаловскую область после амнистии подалось семь тысяч четыреста 'амнистированных' - это данные из сводки. Вот такая вот картинка. И сколько из них решат жить честным трудом - задачка простая и насквозь понятная. Сейчас в городе на сто тыщ жителей - всего чуть больше ста двадцати милиционеров. И большей частью все кинуты на охрану 'хлеба' и разборки с угоном скота. А хлеб это имеется в виду - точки с продовольствием. Пункты выдачи хлеба, Особторг, склады, коммерческие... и прочие хлебные места. Вот так вот. Особо никто не занимался расследованиями, если честно, пока не припекало. Просто некогда.
   - Личный говоришь?
   - Угу.
   - Тогда тебе нужен Вова-Паровоз.
   - И где его можно найти?
   - Проводить?
   - Да не... Мы сами. Ты просто скажи, где он сидит.
   - Да вон там - у второго прохода, - он показал пальцем. - Где столб. Махоркой торгует.
   - И чем знаменит?
   - Знаменит...?
   - Вова помирает уж третий год от туберкулеза. Только вот никак не сдохнет. Справка у него. Все чин-чинарем. Проверяли. Хитрый он, сука. Все знают, но на горячем ни разу не прихватили.
   - Спасибо Иваныч.
   - Да не за что. А вам-то он, для какой надобности?
   - Спросить надо кое-что...
   Мы двинулись по рядам. Повсюду торговали всяким разным, ора не было, но торговый гул стоял. Народ изредка перекрикивался, шутил, торговался...
   Ну что я могу сказать. Вова Паровоз полностью оправдывал свою кликуху. В нем было полтора метра росту, был он румяным и широкоплечим и никак не походил на умирающего от туберкулеза. Пока мы неторопливо двигались по ряду - к нему подскочил какой-то шкет и они чем-то ловко обменялись. После моей команды, мы чуть разделились и двинулись к искомому субъекту уже с трех сторон. А вот то, что мозги у него присутствовали, я понял, когда он, заметив уже никак не скрываемый наш интерес к своей персоне, моментально сунув руку в карман, что-то ловко сбросил на землю.
   Ну-у... родимец. Это я проходил еще в Белоруссии, когда приходилось торговать там на рынке. Рядышком помнится, стояли 'валютчики' и хороший парень Олег негромко, но непрерывно предлагал: 'Рубли...- Доллары...- Марочки...'. И при облаве или рейде улики моментально сбрасывались на землю - такие потери были дешевле. Очень было похоже.
   Мы остановились около него, и я, достав удостоверение, представился:
   - Старший лейтенант Адамович.
   - Вова, - пренебрежением глядя на меня, отозвался он. - Чо надо?
   - Да ничего. Это что? - я указал пальцем, на пачку бумажек, лежащую на земле.
   - Ой! Валяется! Не знаю я, начальник! - он с вызовом посмотрел на меня. - Валяется чо-то.
   - И ты естественно, к этому никакого отношения не имеешь?
   - Конечно, не имею. У меня вот табачок. Не желаете прикупить?
   Я перешагнул через его ящик, поднял бумаги и развернул:
   - Ну надо же? Карточки.
   - Ух ты, - тут же понтуясь, глумливо ответил Паровоз. - Кто-то наверное, потерял. Не мое это, начальник.
   - Я вижу, что не твое... - я согнул бумаги и сунул пачку в нагрудный карман. - Пошли! - скомандовал я своим. - Оформим находку.
   - Иди-иди, начальник. Ничего тебе тут не обломится. Нет у тебя ничего на меня... - явно играя на публику, продолжил Вова.
   Люди рядом с интересом смотрели. Я с нехорошим интересом оглядел прислушивающихся и смотрящих соседей. Это - профессиональные торгаши. Мой набитый глаз не обманешь. Никакого сочувствия. Только плохо скрытое презрение. Да, это свой мир и чужакам тут делать нечего.
   - Живи пока, шваль, - я развернулся.
   Больше тут делать нечего. Не, можно дать ему в рожу или устроить склоку... - только смысл?
   - Надеюсь еще увидимся, поц, - услышал я за свой спиной голос злой голос Генриха. - Недолго тебе жировать на народном горе.
   - Иди-иди еврейчик. Понаеха...
   Окончания фразы услышать не удалось. Раздался смачный звук плюхи. Я моментально обернулся. Сёма довольно скалился. Шац потирал кулак. Паровоз лежал. Бля, чистый нокаут. Я сделал шаг обратно и сверху вниз посмотрел на тело бессмысленно лупающее глазами.
   - Надо же, как неаккуратно он поскользнулся? - насквозь фальшиво информировал я всех соседей. - Владимир, - громко и насквозь официальным тоном начал я оращаясь к лежащему туловищу, - Вам надо быть аккуратнее! Экий вы право неловкий, так недолго и покалечиться.
   Сохраняя на лице участливое выражение, я наклонился через ящик и сквозь зубы шепотом добавил:
   - Понял меня, с-сука?
   Не знаю дошло до него или нет, но я разогнулся и обратился к своим:
   - Идемте товарищи. Нам тут делать нечего.
   Мы пошли на выход.
   - Геня, - начал я, как только мы вышли на улицу и нас никто не мог услышать. - Я конечно понимаю вашу исконно еврейскую тоску по справедливости и про везде ущемляемые права народа 'земли обетованной'. Но зачем же при всех-то...?
   - Извини, старшой - не сдержался...
   - Не, если обиделся - надо дать в морду. Я не против. Но не у всех же на виду?! А если эта паскуда придет жаловаться? Он же тоже... - я сплюнул, - 'гражданин'... А ты?! Ты - представитель власти.
   - Шо ж, смотреть на то, как тебя в лицо оскорбляют? - вмешался в разговор Семён. - У нас в стране все нации равны.
   - Сёма! А подождать его, когда он с барахолки пойдет и объяснить ему всю пагубность его заблуждений - мозгов не хватает? В нашем деле главное - ТИШИНА! - последнее слово я прошипел. - Поняли недотыкомки? Эх, вы-ы... Робин Гуды - советского разлива...
  
  
   Глава 8.
  
  
  
  
   'Насилие не сводится лишь к физическим мучениям и уничтожению людей - еще страшнее то, что оно разрушает их внутреннюю цельность, вынуждает играть такие роли, в которых человек перестает узнавать сам себя, заставляет изменять не только своему долгу, но своей сущности'.
   Эммануэль Левинас. 'Целостность и бесконечность'.
  
  
  
  
  
  
  
   Я забрал из карточек, только то, что украли у Амалии. Остальное мы сдали дежурному. Кому-то повезло. Если написали заявление - вернут. Меня не мучила совесть по поводу, что они чьи-то. Теперь они ничьи, а чужого нам не надо.
   В любом учреждении на стене у входа висит 'Доска документации', к ней привыкаешь, её не замечаешь. Сегодня я уже прошёл мимо неё, но потом сработал рефлекс на изменение привычной обстановки: краем глаза я отметил некое не соответствие
   На доске висел тетрадочный лист с каллиграфически написанным:
   'Объявление.
   Завтра состоится открытое партийное собрание.
   Повестка дня: 1. 'Задачи партийной организации в период хлебопоставок'. Докладчик капитан В.И. Маскатов
   2. Заслушивание члена ВКП(б) Дразтина Т.Ф. о работе по развитию физкультуры и спорта среди личного состава'.
   'Ну, вот опять домой попадешь только к ночи. В рабочее время собрание проводить нельзя, а там страсти могут разгореться, и пока не выскажутся все - собрание не закончится. Хотя кто его знает как сейчас на собраниях в 'первичке'? Может все молчат как рыбы об лед? Интересно, замполит будет бегать по отделу с назначением 'выступающих'? Если как в конце восьмидесятых, то будет, если как в - семидесятых, то нет: народу есть что сказать.
   День шел своим чередом. Я занимался текущими делами: графики и маршруты; внешний вид постовых и рапорта.... Да любой работавший мелким начальником знает: целый день не присядешь, а вечером и вспомнить нечего.
   А мысли нет-нет, да возвращались к предстоящему собранию.
   Где-то в это время появится 'доктрина Даллеса'.
   Если СССР не удалось разрушить военным путем, значит надо уничтожить его изнутри. Поменять понятия хорошо-плохо местами. Принизить и извратить подвиги героев и примеры для подражания. Исказить историю. Лишить внутренней стойкости.
   И ведь получилось. В РФ главными новостями стало - кто сколько украл и почему ему за это ничего не было. В СССР, прежде всего, писали про новые заводы, а в РФ как их разграбили до основания.
   Есть такая 'Александро-Невская Мануфактура'. Один из старейших питерских заводов. Я однажды зашел в цеха. Огромное гулкое пустое помещение. Пыль и надгробия фундаментов станков. Жутко как в фильме ужасов. Много десятилетий туда стремились тысячи людей на работу. Завод жил. А теперь умер. Осталось кладбище.
   Страшно.
   Сходил к заму по МОБ. Получил втык за 'Журнал проверки оружия'. Пошел проверять и 'втык' тиражировать. 'Снять с предохранителя, убедиться, что не заряжено...'
   Монотонная работа для рук. А в голове крутится...
   Основы любого государства: идеология, силовики внутренние, силовики внешние.
   Первой в СССР, как и положено, угробили идеологию - партию, КПСС. Как- то так неожиданное все вдруг узнали что 'партия - сборище карьеристов'. 'Комсомол - теплое местечко для лодырей и бездельников'. 'Девушки, работающие в аппарате - потаскушки для больших начальников'.
   А на самом деле? Мой отец гордился членством в партии. Всю жизнь проработавший простым водителем, человек считал своим достижением в жизни - членство в КПСС. По сути КПСС-ВКП (б) приравняли к 'Единой Росси'.
   'Вступил в партию на фронте', 'Если погибну - считайте коммунистом'. В моём (Николая) поколении эти слова пропагандистский штамп, воспринимаемый иронично-снисходительно. 'Мол, знаем, что это всё придумано потом, для газет'. Здесь и сейчас это - недавнее страшное прошлое. Страх погибнуть и надежда, что твоя смерть наполнена высоким смыслом.
   В фильме 'Даки' отряд славян зажали в ущелье византийцы. Они встали в круг, обнимаются и оголяют торс.
   'Что это, зачем?' - спрашивает молодой византиец.
   Старший мрачно отвечает: - 'Прощаются, идут в последний бой'.
   Здесь через это прошли очень, очень многие...
   'Кадровичка' приперлась с бумагами. У кого-то не там подпись. У кого-то нет какой-то бумажки. Составляю список, что с кого 'трусить' и пошел проверять несение службы. От поста до поста ноги заняты, голова свободна...
   Что такое 'партийное собрание первичной организации'? Это прямая и обратная связи власти и общества. Это все то, о чем вы беседуете на кухне и в курилке, озвученное вслух и в лицо власти.
   В 'путинские' времена до тебя и твоего мнения никому нет дела. Здесь в 'сталинские' мнение коммунистов страшная сила. В 1934 году состоялся съезд ВКП (Б). На нем Сталина критиковали. Не хотели избирать Генсеком. Кирову, главе счетной комиссии пришлось фальсифицировать результаты закрытого голосования. Первым именно он и погиб. За последующие годы было репрессировано подавляющее большинство делегатов. Но три года Сталин вынужден был терпеть. На следующем съезде в составе делегатов всего 19 процентов были старше сорока. Боялся он однако сверстников-коммунистов.
   На 'низовке' было попроще. Но контроль низового и среднего уровня начальников был даже жестче. А хрен ты, что сделаешь слесарю Петрову, недовольному твоим хамством или 'содействием' племяннику жены. Здесь как в бане все голые и на виду. Только 'баня' эта моральная.
   Собрание в организационном плане для меня ничего нового не показало. Присутствовали 'от верхов' знакомая уже инструктор Маша Вязова и второй секретарь как - то там. Мне его ФИО на фиг не надо.
   Миша Маскатов - наш секретарь доложился по бумажке, но довольно быстро. Всё в основном в общих фразах. Как ни странно, но народ не спал. Ждали прений.
   На 'Кто желает выступить?' сразу поднялось четыре руки. Явно замполиту не пришлось уговаривать выступить.
   И началось. Я слушал с большим интересом. Как и должно было быть с задач охраны хлебопоставок моментально перешли на повседневные нужды и заботы.
   Получали все начальники. Зацепили и меня. Ну подумаешь матернулся пару раз. Так выяснилось, что это у меня "основной разговорный" с постовыми. Фигас-сэ? Я и не думал, что тут есть 'обиженные' на это. Ещё оказывается народ в курсе 'дружбы' с ночными сторожихами и 'моральный облик коммуниста' нельзя разменивать. Блин, вот заразы.
   Попало и зпч - "за формализм и слабое знание основ службы". Меня поставили в пример как надо уметь людям про политику рассказывать.
   Начальник получил заодно с кем-то из райкома за поездки жен. Исполкому досталось за баню. Грязно. Потребовали с райкома пояснить, когда сеть школ увеличат и пацанов от станков погонят к партам учиться. Ничего неучам по жизни не светит, а она большая.
   Я получал удовольствие. Люди думали о 'большом', а не о куске хлеба.
   Раз такое дело, решил сказать и сам пару слов.
   Первым делом извинился 'за нецензурщину'. Дал слово изжить. Про баб сказал, что учту критику. Заржавшие сообщили ,что слово изжить не даю, но им ответили что женится изживет.
   Но я попросил по серьёзнее отнестись к теме собрания и обратить внимание на вот что. 'Хлеб будет трудным, его мало. Но соберем и охраним. Но что будет с сохранением? Не только в нашем районе'. Попросил внести в решение собрания специальный пункт с требованием к райкому обратить внимание 'именно на это'. Сообщить в вышестоящий орган 'именно эту' нашу озабоченность.
   Я постоянно помнил про сгноенный миллион тонн и миллион погибших от голода.
   Сказал и о том что засуха скорей всего уменьшит урожай по всей стране. Что делать в этой ситуации? Мелкое воровство от безысходности резко увеличит преступность. Как реагировать , что можно сделать заранее ?
   Народ впечатлился. Райкомовцы писали. Виктор Игнатьевич багровел личиком. Это по-сути должен был говорить он.
   Мое предложение внесли в протокол. Теперь райком будет обязан реагировать по -полной. Если не отработают тему , то на отчетно- выборной конференции в конце-начале года получат хорошую дыню от кого -нибудь из 'наших'. Здесь и сейчас управляющий орган не исполком ,а райком. И власти у него столько, что решить они могут очень многое. Было бы желание. А судя по всему, желание у них есть.
   Второй вопрос о спорте я думал формальный. Не голод, но кушать хочется. Какой на фиг спорт. И тут я ошибался. Древний принцип 'хлеба и зрелищ' работал и в Римской империи и в послевоенном СССР.
   Отчет краткий, по - сути говорить было нечего. За то прения были бурными.
   Выяснилось, что болеть можно не только в путинской России. Болели страстно и в сталинском СССР. Здесь больше всего болели за футбол. За 'Динамо' практически все. Ну понятно - 'наши', команда милицейская. Но были же и ЦДКА, и Спартак и ещё всякие разные.
   Но больше всего болельщиков оказалось у местных команд. Телевизоров нет, по радио и газетам болеть не совсем, зато можно ходить на футбол 'свой'. Туда где играет сосед, знакомый, приятель знакомого и так далее. Фамилии - имена игроков знали как у близких людей. Понятно, что 'специалистов' было столько же сколько присутствоваших. Когда прозвучали: 'Трактор', 'Строитель', 'Энергетик', 'Цветмет' ('Металлург'), 'Нефтяник', 'Авангард'- меня поразило количество команд.
   Когда всплыли 'Химик', 'Спартак' я понял что много потерял не следя за местным футболом.
   Добил меня 'Зенит'. Он был. Его знали, за него болели.
   Что сказать. Земля круглая. Ни что не ново под луной.
   Говорили прежде всего о строительстве стадиона. Самой популярной командой был 'Спартак'. У него был на берегу стадион. Ежегодным половодьем трибуны смывало в реку, и каждый раз спортсмены совместно с болельщиками вновь их обустраивали. Хотя что там было обустраивать? Чаще всего просто устанавливали у поля скамейки в несколько рядов - и трибуны готовы. Народу на соревнованиях собиралось много. Кто успевал - занимал сидячие места, кто нет - стоял в течение всего матча.
   Тут мне невольно вспомнился Петербург и многомиллиардное воровство средств. Мне стало так стыдно перед этими ребятами.
   Про 'до войны', сообщили, что была всего одна команда 'Динамо'.
   Говорили про то, что нужно административное здание, раздевалка.
   Зимой необходим каток, горячий чай, свет и музыка.
   Я знал, что так и будет. Присутствовал при зарождении огромного явления под названием 'советский спорт'.
   Про канадский хоккей знали минимум. Из публикации в 'Советском спорте'. Я кое-что рассказал, сославшись на статью в энциклопедии. Но реакция была никакая. Это надо видеть понятное дело. Сверху спустят установку - начнут шевелиться. Но фигня. Зима будет. Будет каток энтузиастов найти здесь легко. Может и до 'указивки' что-нибудь удастся сделать. Я невольно заражался энергией и желанием окружающих делать жизнь лучше.
   Солидно поднявшийся начальник начал говорить о необходимости развития джиу-джитсу. Особенно постовым. Их часто используют в качестве групп захвата. При этом он смотрел на меня. И тут же сообщил, что со своей стороны привлечет старшего лейтенанта Адамовича и старшину Шаца к тренировкам личного состава.
   Со стороны парторганизации он бы хотел видеть разъяснительную работу и пропаганду. Со стороны райкома нужна помощь в помещении. Возможно спортзал школы?
   Необходимо развитие стрелкового спорта. Как минимум необходимо своё стрельбище. С руководством частей МГБ есть определенное недопонимание (Послали - перевел я, а это значит 'мирить' будут на бюро. Кое-кому достанется. И это будет не наш начальник ). Говорил он и про роль спорта в уменьшении преступности. Для меня банальность, для здешних новая, почти революционная идея.
   Последним, как и положено, выступил секретарь райкома. Сообщил, что всё пометил. Сказал про скромные ресурсы, но требования коммунистов - закон и они будут думать, что можно сделать.
   Я ему верил. Впереди был расцвет СССР. Начинался он, как и положено с маленького просвета - мечты.
   Когда курили после собрания, мне на неостывших эмоциях, рассказали ещё подробности про местный футбол.
   У вратаря 'Спартака' Пети Иванова после фронта не было части ладони. Со смехом рассказывали, что тренировки были после работы. В темноте. Мои постовые вместе с мальчишками веселились, глядя на них. А что делать? Работу не бросишь. Я попытался представить такой энтузиазм у Аршавина и смог только заматериться про себя.
   Это ж какую страну мы прогадили!!! Может действительно надо было 'усилить роль партии' в перестройку, как предлагала 'марксистская фракция'. Провести 'большую чистку' по рецепту тридцать седьмого. И глядишь, не 75% граждан страны были бы готовы покинуть её.
   В дни футбольных баталий мальчишки всегда стремились быть рядом с футболистами до игры. Для каждого старогородского пацана было счастьем - донести до стадиона чемодан какого-либо игрока. Эдакой ватагой бежали мальчишки через мостик рядом с футболистами, неся в руках заветный чемоданчик, в котором лежали бутсы (на них, кстати, были внешние и внутренние накладки), майка, гетры (под гетры футболисты вставляли бамбуковые щитки) и трусы. На стадионе не было административного здания. Потому спортсмены переодевались прямо в кустах. У каждой команды были свои кусты - раздевалка. Чемоданы игроков опускали на землю, и футболистов тут же обступала толпа болельщиков - для того чтобы те смогли спокойно переодеться
   Особенно болела за нашу команду бабушка двух игроков.
   Надо сказать, что она была рьяной болельщицей, постоянно ходила на стадион, где проводились матчи. Она не видела ничего зазорного даже в том, чтобы вставить два пальца в рот и свистнуть на весь стадион. А однажды, узрев в действиях главного судьи несправедливость, решила судью наказать. Сначала, когда тот назначил, как ей показалось, несправедливый пенальти в ворота команды, где играли братья, она выбежала на поле, схватила мяч и - в кусты. Стадиону понравилось, люди улюлюкали, поддерживая бабушку. Но этого ей показалось мало. Она засунула два пальца в рот, свистнула и вцепилась в волосы судье. Мол, судья - Владимир Пригожин - был неправ. Стадион в тот момент просто взвыл от неожиданного поворота матча.
   Вот на такой веселой ноте закончилось партсобрание, добавившее забот, но поднявшее моральный настрой верой в то, что в будущем станет лучше, чем сейчас.
   Работы после визита из райкома здорового прибавилось. Большую часть отправили в районы на хлебопункты. А в газетах появились победные реляции...
   Информация к размышлению...
   'Чтобы пополнить закрома Родины в 1946 году Районный Комитет комсомола развернул инициативу по поиску зерновых резервов. На проходящей Х-й районной комсомольской конференции, делегат, секретарь комсомольской организации колхоза имени Первой Конной армии - Цинкер Леонид Ефимович, обратился с призывом организовать продажу хлеба из своих личных запасов.
   Он продал 16 кг пшеницы. Его примеру последовала лучшая комбайнерка Мирненской МТС Катя Толстова, которая продала государству 20 кг пшеницы. Почин Цинкера и Толстовой был подхвачен молодежью, жителями нашего района'.
   Газета 'Трибуна ударника' пестрела сообщениями - молниями:
   '...Комсомольцы и молодежь Н-ского зерносовхоза горячо откликнулись на инициативу. 'Надо помочь нашему совхозу выполнить план хлебозаготовок' - решили комсомольцы.
   17-летний тракторист Шура Ващенко продал 81 кг хлеба. Комбайнер Кошкин И., трактористы Востриков и Кутьин продали из своих личных запасов по 60 кг хлеба. Уже продано 768 кг зерна, которое сдано на элеватор'.
   '...60-летние старики колхозники Жерлицын и Гончар из колхоза имени 17 партсъезда продали государству по 30 кг хлеба из личных запасов.
   Преподаватель военного дела Алексеевской неполной средней школы тов. Сторожев А. продал государству 33 кг зерна. Колхоз сдал на заготовительный пункт 25 центнеров зерна, проданного колхозниками государству из своих личных запасов'.
   '...Комбайнеры и трактористы Шишкинской МТС организовали продажу хлеба из своих личных запасов. Трактористка Ремизова из комсомольско-молодежной бригады, работающей в колхозе им. Ворошилова, продала государству 56 кг зерна. Комсомолка этой же бригады Затонская - 53 кг. Шишкинская МТС сдала на элеватор 948 кг зерна из личных запасов трактористов'.
   'А. Куприянов, секретарь комсомольской организации Елизаветинского колхоза - 'Борьба за урожай', сообщал: '...Комсомолец Гладких С. продал 30 кг ячменя. Отец его - 40 кг. Комсомольцы Чернова Дуся, Войтов Николай, Товкаленко Валя, Булгакова Аня и другие также продали хлеб государству из своих личных запасов. После собрания подсчитали, что продано хлеба государству 155 кг'...
   Да-а... почитав подобное - поневоле задумаешься. Человек сдал 16 кг зерна и об этом написали в газете. Это подвиг. Ну, пусть не подвиг - событие! Ну и вот как сие оценивать? Это ж какая голодуха там стоит?
   Правильно многие попаданцы занимались прогрессорством и советовали Сталину. Правильно! Я тоже на досуге обдумывал текст письма. Напишу я Сталину. У него есть приемная, где как не странно, но принимают и читают все письма. А вдруг?!
   Чем еще кроме этого я подвинуть страну? Ну нет у меня никаких технических знаний. Только если сдать Хруща? Только это бред. Да не особо мне и поверят. Ну, ещё можно его попробовать подстрелить. Только вот не уверен я что, что изменится. Не один он там был. И личность не того масштаба. Берию попробовать предупредить? Так меня и так скоро искать будут.
   Чем больше я тут живу, тем больше я становлюсь тут своим. Вернее уже стал. Вот что странно. Если бы меня сейчас попросили охарактеризовать, что сейчас происходит... как живут люди. Ну, одним словом. Я, несмотря на всю грязь, преступность, беспризорщину, голод, неустроенность... Я бы выбрал, наверное, слово НАДЕЖДА.
   Оно, это слово - главное. Для всех.
   Тут ведь даже в футбол вовсю играют. Турниры проводят. Образовалась куча команд. Правда, играли слабовато. Но зато от души. И болели со страшной силой. Обсуждали пасы, пенальти, решение судьи...
   'Хлеба и зрелищ!'. Этот принцип никто не смог отменить.
   Трудно и тяжело всем.
   Наверное, и это главное. Всем.
   Все равны. Я ведь даже тихонько стал узнавать, как живет партийное начальство. Вот что странно. Да у них доппаек. Но, в общем-то, и только.
   Ну не могу я сказать, что все они суки думают только о себе и своем кармане. Не могу и все. Я ведь вижу в чем они ходят, сколько работают. Пусть не вижу - знаю. Они ведь не в вакууме живут. Их вообще с нашими чиновниками нельзя сравнивать. Есть немного особо равных. Так ведь дерьма везде хватает.
   А вот прослойка снабженцев, начскладов, магазинов и прочих мест распределения реальных благ. Это совсем другое. Это эти суки рвутся наверх. А попадая во власть, и несут туда свои "принципы". Идейных сменяют перераспределители. Более гибкие и более приспособленные.
   Вот тоже интересный факт. Фронтовые офицеры не стараются любым способом попасть во власть. Они встают к станку или идут в колхозы. Они могут работать руками! И ничего зазорного или неуместного в этом не видят. Они просто другие. Непривычные. Для подавляющего большинства слова - долг, Родина, честь. Это не просто слова. Это образ мыслей и жизни. Вот так.
   И укорот они шпане частенько дают сами, не дожидаясь никакой милиции. А те знают о том, что некоторые совсем шутить не любят и некоторых телодвижений не воспринимают вовсе. Просто убегают. Они не борзеют. Они просто не связываются. Вон недавно парочку гопстопщиков подскочивший на крик женщины сапер так отделал пряжкой солдатского ремня, что показания они давали в больнице. И это не единичный случай.
   И равнодушных тут мало. Не пройдут мимо, не отвернуться.
   Это их государство! Это их власть! Это их порядок!
   Вот такие пироги...
   Поэтому едва я заикнулся про личную месть, как тут же был послан. Пришлось все рассказать. И даже про хирурга.
   Этот недоделанный хирург недавно вышел из больницы. Я долго размышлял на тему - 'убить его или нет?'. Странно конечно, но решил я его оставить в живых. И причина проста. Она в моем излишнем человеколюбии. Нет тут врачей. Просто - нет. Их настолько мало, что даже его помощь неоценима.
   Присутствует конечно же ещё и право на врачебную ошибку. Может действительно он ошибся. А мою ошибку - уже не исправишь. Убью я его, а то, что он еще может помочь десяткам и сотням обычных больных? Значит, лишу я многих - права на жизнь. Убью собственными руками. А вот вбить в него запрет на аборты - я вобью...
   Вернее вбил...
   Вот после всех этих моих размышлений хирург был просто зверки избит. Неизвестным в маске...
   Три недели в больнице и ничего фатального, кроме пары шрамов 'на долгую память'.
   А вот обидчик Зиночки и самого Серёги Адамовича - был недостоин жить. И это даже не обсуждалось. Он и так прожил лишних несколько месяцев...
   Итак.
   Сейчас Павел Сергеевич - начальник ОРСа одного из предприятий города. Капитан запаса. Уволенный в связи с '...осложнением, после ранения'.
   Знаем мы, какое там осложнение у НачПрода Бригады бывают. Не тот случай. Тут много этих сук тыловых окопалось на хлебных должностях. Он ведь гад не пошел рабочим на тот же завод, а устроился на хлебную должность. Это из-за вот таких вот - как он, прогнило что-то в нашем государстве.
   Что еще?
   Разведен.
   Естественно, когда тут такой дефицит мужиков - зачем ему жена. Хотя это и сильно не приветствуется. Жену отправил в Воронеж. Тут кобелирует.
   Проживает в отдельном индивидуальном доме.
   Ну конечно, совершено законно купленном на трудовые доходы. Откуда у честного служаки-чиновника могут быть нетрудовые?
   Походили ещё, посмотрели...
   Завтра навестим нашего любвеобильного бойца с фашисткой нечистью. А-то я вдруг могу и не успеть. Ходят разные разговоры о формировании сводного отряда бойцов милиции, который будет отправлен в помощь... на запад. Да и вокруг меня пошли непонятные подвижки и телодвижения нашего замполита, которые похоже зацепят и меня... Отчего-то не любит он меня. Похоже боится, что буду я метить на его место - парторга. А он реально мне в этом деле не соперник. Просто абсолютно разные уровни подготовки и опыта. 'Это как плотник супротив столяра'.
   Жарким и душным летним вечером несколько бывших военных, в старой - третьего срока носки, форме двигались куда-то. В надвигающихся сумерках их прогулочная походка никакого интереса у редких прохожих не вызывала. Да и шли они вовсе не вместе. А чье внимание может привлечь обычный прохожий?
   До нужного дома троица добралась в темноте.
   Добротный бревенчатый дом стоял в глубине двора. Участок был угловым. Что, в общем-то, не есть хорошо. Благодаря наблюдению расписание объекта было известно. Никто не назвал его человеком даже между собой.
   Остановившись у дома, я внезапно понял, что первым я идти не могу. На меня накатило.
   Я уже не был спокойной машиной для выполнения задачи. Тщательно лелеемую плотину моего равнодушия пробило и меня затопило темной водой ненависти. Бурное половодье чувств смело все. В темной воде затопившей меня изнутри бурлили водовороты легкого сумасшествия и плавали хрупкие льдины острого любопытства. Любопытства маньяка, который с отстраненным интересом ждет от самого себя, что жуткая тьма его подсознания может выкинуть еще.
   Это уже был не я.
   Это было что-то жуткое и злое... равнодушное и любопытное... Это было началом подсердечной ненависти. Черной ненависти, которая застилает глаза и дарит прекрасное и легкое равнодушие к собственной жизни. Жизни, которая в этот момент становится совсем не важна. Важным, становится только одно - достать врага. Успеть сделать этот последний шаг. Шаг, с которым ты сумеешь скрюченными от ненависти пальцами вцепиться в горло врага. Восхитительное чувство легкости и равнодушия, с которым мои предки презрев смерть, в одиночку шагали на строй закованных в броню рыцарей или просто поднимались из окопа на танки с гранатой...
   И когда тебя будут пластать мечами, стрелять в спину или давить гусеницами - ты будешь счастлив. Счастлив навсегда. Тем, что ты - смог... Смог дотянуться и рвануть зубами врага за горло. Когда ты, захлебываясь его кровью, понял, что жил ты не зря. Совсем не зря... Ты смог! Ты сумел сделать этот самый важный в твой жизни последний шаг.
   И совсем не важно, даже если никто не видел, как ты умер. Это ведь видел ты сам.
   Себе самому нельзя соврать...
  
  
  
   Глава 9.
  
  
  
  
   Месть - акт недостойный и низменный, но чертовски приятный.
   Юрий Татаркин.
  
  
  
  
  
   Ловко перемахнув забор, Шац открыл калитку. Собаки у нашего 'героя' не было. Мы спокойно вошли внутрь.
   - ...а?...
   До меня наконец дошло, что меня трясут за рукав. Я с трудом поднял на него глаза.
   - Что...?
   До меня как сквозь воду доходил смысл.
   - Ты это... командир. Может, я первый пойду? - как-то нерешительно спросил Генрих.
   Вопрос опять с трудом дошел до меня сквозь опаляющую нутро ненависть. Глядя на мое лицо, он что-то почувствовал.
   - А смысл? - не разжимая сведенных судорогой зубов, спросил я.
   - Да хочу я ему задать пару вопросов. Ты же не сможешь...?
   - Не... не смогу... идите...
   Я испытывал опаляющее самое нутро ненависть. Я такого никогда не испытывал. Я аж замычал... от перехлестывающих через край чувств. У меня было только одно желание вцепиться в его горло. Распластать эту с-су-уку, как в плохих фильмах. Ножом... порвать его собственными руками. Просто порвать...
   Ненависть клокотала в горле и мешала дышать...
   Пока я пытался обуздать этот поток абсолютно несвойственных мне чувств, видимо прошло какое-то время. Нет, умом я понимал, что Генрих прав. И поэтому я старался отдышаться и начать хоть что-то соображать...
   - Иди командир, погляди... - Семён шепотом позвал меня с крыльца и шагнул обратно в дом.
   Я деревянно шагнул. И пошел в дом.
   Дощатые, крашеные масляной краской полы... Беленая печь... Стол...
   На столе вываленные в беспорядке драгоценности. Матовый блеск золота, острые лучики от камней - больно колющие глаза, благородное серебро брегетов...
   Я поднял глаза и огляделся, чтобы придти в себя.
   Дубовый резной буфет с майсенским фарфором, текинский ковер с шашками и кинжалами. Кожаный, резной диван с медными головками гвоздей обивки. Даже стул, к которому была привязана эта сволочь - был дубовым и резным. И привязан он был шелковым шнуром от шелковых же занавесок с драконами...
   'Как минимум - лимона на полтора... в рублях, 'скромной' обстановочки", - мозг совершенно независимо оценил увиденное. И это, с-сука - 'скромный' начальник паршивого ОРСа.
   - Генрих... - внезапно для самого себя, позвал я.
   - Ща-а... - послышалось откуда-то снизу.
   Я шагнул за стол.
   - Тут это...
   В полу было откинута крышка погреба. И Генрих возился где-то в глубине.
   - Сё-ёма. Подержи...!
   Из квадратного отверстия вытянулись руки и поставили на пол картонную коробку. Подскочивший из-за моей спины Семён, ловко перехватил ее и подвинул в сторону. Следом появилась вторая...
   Груда жратвы росла в углу, куда ее отволакивал Семён. Наконец появился извазюканый Генрих. Он ловко, на руках, выбросил свое подтянутое тело из погреба. Только вот никакой радости по поводу обнаруженной кучи 'ништяков', на его лице не было.
   - Ну?
   - Сука он! - констатировал Генрих, не отвечая на мой вопрос, посмотрев на пленного. - Паскуда... Мало того, что воровал он на фронте. Он и здесь умудрился воровать...
   Мне было практически параллельно, что он говорит. Мне было важно остаться с ним наедине. Клянусь, что пару минут мне бы хватило.
   - Ну...? - я сдерживался из последних сил.
   Мне надо было остаться одному...
   - Пойдем Сёма, постоим на улице... - резюмировал Генрих....
   Из протокола места осмотра.
  
   ... Осмотр производится при дневном свете.
   ...Осмотр тела показал, что труп, привязанный к стулу, направлен лицом на юго-восток. Горло трупа перерезано предположительно остро заточенным предметом. Предположительно ножом...
   Половые органы отрезаны и засунуты в рот потерпевшему....
   Потерпевший убит с особой жестокостью и цинизмом, о чем свидетельствует способ убийства и многочисленные прижизненные травмы...
   ...возможно предположить в качестве мотива - личную месть...
   На столе находятся ценности....
   Возможно, также предположить в качестве мотива убийства - корыстный интерес. Ссора на почве раздела ценностей или подозрения в частичном утаивании денег или ценностей от сообщников...
  
   Я шел по ночному городу абсолютно свободно. Свободный человек шел по свободной земле. Я был пуст и легок. Я дышал всей грудью. Я, наконец-то отдал тот долг, который был на мне.
   Я пытался даже немного понять, отчего я так поступил именно так? Хотя... наверное это был не совсем я - это был простой и обычный парень. Разведчик Серега. Вот он просто не мог по-другому.
   Я? Я - уже зараженный толерантностью, дерьмократией, хитростью и возрастом... я скорее всего сделал бы иначе. Я мог подставить его МГБ-шникам или ОБХСС. И он бы сел. Ибо дурак. Да и сам он, скорее всего, сел бы. Богатства выставленного напоказ - не прощает никто. Но в этот момент меня там не было. Рассчитался с ним обычный русский парень по праву обычной кровной мести...
   Нет, поначалу я конечно планировал все по-другому. Я думал поступить 'по-уму'. Хотел я поступить тихо и осторожно - просто организовать 'несчастный случай' и незаметно уйти. Незаметно уйти получилось. С остальным немного хуже... Он, по моему плану - запросто мог отравиться некачественными продуктами или невзначай угореть по пьяной лавочке от не вовремя задвинутого дымохода. Он даже мог очень неудачно повеситься - и умирать часа три-четыре подряд, как минимум. Бывает... Ну не рассчитал человек длину веревки...?
   Но вот склинило меня намертво. И все тут! Теперь-то уж чего? Как получилось - так получилось.
   Убийство этого "представителя власти", совершённое с особой жестокостью и цинизмом, теперь будут раскапывать очень тщательно. Ну да и флаг им в руки. Баб этот шустрик - менял как перчатки. А знала о Сереге только одна соседка. И большой вопрос, захочет ли она сообщать что-то о некоем женихе. Адрес и фамилию Серега не оставлял. Да и найдут ли ее? И докопаются ли вообще до этой истории почти полугодовой давности...
   МГБ-шники найдя столько улик - подельников возьмут на раз-два. А искать мифического мстителя вряд ли кто захочет. Вон сколько подозреваемых. Останется только выбить нужные показания. А это они умеют - не отнять. Тем более могут посчитать, что таким образом специально следствие старались в сторону отвести.
   - Наследили мы...
   Я несколько недоуменно посмотрел на Генриха. Я наконец стал соображать оторвавшись от своих размышлений.. Мы стояли на пустыре. В моей руке оказалась маленькая фляжка. Выдохнув, я отхлебнул. Занюхал рукавом и, передав ее Семёну, поинтересовался:
   - С чего бы это?
   - Уж больно кроваво ты его 'разделал'. В покое не оставят.
   Я несколько презрительно хмыкнул:
   - Собака след не возьмет. А тряпки мы сейчас сожжем или утопим...
   Мой извращенный ум озаботился даже такой мелочью, как отпечатки обуви пригодные для идентификации. Поэтому на сапоги были надеты самопальные тряпочные 'бахилы'. Которые мы сейчас и собирались уничтожить.
   - Он тебе все рассказал? - я наконец-то озаботился настоящим.
   - Да-а... И схему и подробности.. У них там интересная схема воровства. Четверо их было... Ну, ты как? Уже соображаешь?
   - Да, спасибо, - самогон, прокатившись по пищеводу, зажег успокоительное тепло в животе.
   - Слухай Генрих, - влез в разговор Семён. - А шо он там плел насчет работника сполкома.
   - Нельзя убивать советских ответственных работников! - нравоучительно и агитационно-плакатно выдал Генрих. И так же глумливо добавил: - 'За меня обязательно отомстят! Вас - найдут!'. Ну не дурак ли? Совсем он тут в тылу страх потеряли.
   - Тю-у...? Ты дывысь яка паскуда...?! Ну, за удачу! - Семён от души отхлебнул в свою очередь из фляжки и предал ее Генриху.
   Тот в два глотка добил остатки, занюхал рукавом и продолжил:
   - Приказ о его назначении уже был подписан, - это он уже мне. - Это по его словам. Так что убил ты... мы - убили, несгибаемого борца и уже советского ответработника. Хай поднимется до небес. МГБ землю будет рыть. Я ведь еще и кошку на двери нарисовал. В деле были небезызвестный тебе - Паровоз и начсклада. Ну и мелочь - шофер с экспедитором. А МГБ думаю будет очень интересно, откуда у него такие ценности?
   - Хто ж этаку суку до начальства пропустил? - Сёма все никак не мог успокоиться.
   - Дал - кому надо или речи правильные говорил, - на полном автомате ответил я.
   - Кому дал? - переспросил Семён.
   - Экий Семён вы тугодум, - чуть ерничая, ответил ему Генрих. - Поговорку слышал: 'С сильным не борись, а с богатым не судись'. Делился с кем надо...
   - Геня! Сдается мне - не любишь ты советскую власть.
   - Я не власть не люблю. А вот таких приспособленцев ненавижу. Я как всю эту жратву увидел - так у меня в голове, что-то помутилось. Я его и сам хотел прикончить... - в голосе Генриха появилась глухая ненависть.
   - Ага... и я... Ничуть эту гниду не жалко. Только это твое дело, командир.
   Мы потратили еще с полчаса, разрабатывая схему следующего акта. На прощанье мне сунули в руки тяжеленный вещмешок.
   - Это чо?
   - Шо-шо? Трохвеи! - удивление на лице Семёна было абсолютно искренним. - Хиба ж не можно усэ там оставить. Узяли малость.
   - Бери, командир - Шац твердо кивнул. - Месть - это твоё. А трофеи - это наше! Это правильно!
   Я только и смог, что кивнуть в ответ.
   Планы... 'Хочешь рассмешить бога - расскажи ему о своих планах'. Все они просто полетели в задницу. Как говорится: 'Человек предполагает, а бог располагает!'.
   Утром на построении огласили приказ. Мне нужно было выдвигаться на западные рубежи моей Родины. Теперь уже там я должен защищать Советскую власть, во главе сводного отряда милиции... аж из пяти человек.
   Сутки на сборы.
   Спасибо кому-то там наверху. Спасибо за тех, кто со мной в 'командировку' поедет. А поедут; Генрих Шац, Семён Нечипорук, Азамат Турсынбаев и похоже наступивший кому-то на мозоль - старшина Дыхнов.
   Нормальные и честные люди. Как и большинство здесь. Но вот с некоторыми я не просто служу, с некоторыми я дружу и ко многим вдобавок испытываю искреннюю симпатию.
  
  
  
   Конец второй части.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть 3.
  
  
  
   Информация неизвестная Николаю.
  
  
  
  
   Успехи СССР не на шутку тревожили капиталистические страны, и в первую очередь США. В сентябрьском номере журнала "Hейшнл бизнес" за 1953 год в статье Герберта Гарриса "Русские догоняют нас..." отмечалось, что СССР по темпам роста экономической мощи опережает любую страну, и что в настоящее время темпы роста в СССР в 2-3 раза выше, чем в США.
   Кандидат в президенты США Стивенсон оценивал положение таким образом, что если темпы производства в сталинской России сохранятся, то к 1970 г. объем русского производства в 3-4 раза превысит американский. И если это произойдет, то последствия для стран капитала (и в первую очередь для США) окажутся, по меньшей мере, грозными. А Херст, король американской прессы, после посещения СССР предлагал и даже требовал создания постоянного совета планирования в США.
   Практически исчезла паразитирующая прослойка, а центральный управленческий аппарат (Совмин, ЦК КПСС, Госплан СССР, профсоюзы, министерства и ведомства) не превышал 400 тыс. человек, то есть 0,2% от числа населения СССР или 0,45% от числа работающих.
   В современной России управленческий аппарат -1млн 200тыс.
  
  
   Глава 1.
  
  
  
  
   "Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора,
   но ветер истории безжалостно развеет ее".
   И. Сталин.
  
  
  
  
   Тук-тук... тук-тук... колеса вагона пели свою бесконечную песню.
   Я лежал на второй полке купейного вагона и думал... Думал о разном. О хорошем о и плохом.
   Хорошее - это то, что я жив. Наверное, это самое главное. Теперь даже можно не беспокоиться о розыске нас любимых. 'Белая кошка' - это не мы.
   Когда мы получали вещевое довольствие, в дежурку позвонили и сообщили о том, что бандиты из 'Белой кошки' только что совершили очередное разбойное нападение. Кинули пару гранат во двор малины Маринки по кличке - Насос. И вроде как даже была перестрелка и есть чьи-то приметы. Но мы-то - тут, так что спасибо вам неизвестные мстители. Кого-то еще очень сильно достали бандюки, шпана и гопники.
   Хотя слухи по городу ходят самые фантастические. Я успел услышать, по крайней мере, две взаимоисключающие версии. Первая о том, что фронтовики, начали давать укорот бандитам и ворам. Вторая - что МГБ наконец-то получила секретный приказ Сталина: 'Бороться со спекулянтами по законам военного времени!'. М-да... Народный эпос - рулез!
   Амалия жутко расстроилась моим отъездом...
   Я повернулся на жесткой полке и посмотрел в окно. За ним тянулся все тот же опостылевший ровный пейзаж, перемежаемый клубами дыма от паровоза. Окно я теперь предусмотрительно закрывал. В первый день мне было жарко, и я едущий пока один в купе - лег поспать. Обдуваемый ветерком я задремал. Благодать. Пробуждение было нормальным, как и сон. Но вот то, что окно не рекомендуется держать открытым мне стало чуть позже. Откуда я - дитя комфорта и тепловозов, мог знать, что дым из трубы паровоза - это не просто дым. Он сука, залетая в окно, еще и пачкается, как последняя сволочь!? Мало того, что морда моя напоминала неудачно раскрашенного гея возвращающегося под утро с вечеринки, со смазанным макияжем. Эдакая гламурная полумаска с потеками туши на лице. Так этой долбанной угольной пылью была еще и вымазана новенькая шинель, которой я укрывался, мой сидор со жратвой, предусмотрительно подложный под голову. В общем, ну его нах лежать у открытого окошка.
   Многое было откровенно внове. Тот же купейный вагон - положенный мне как офицеру. То, что они - эти вагоны, вообще есть. Мне ведь из разных хроник и фильмов было четко известно, что ездили в теплушках. А тут комфорт. И причем это обыденность. Нормальная мирная жизнь. Мои сейчас едут в соседнем плацкарте. Деревянное правда всё. Ну да бог с ним. Есть даже вагон-ресторан, который я намеревался посетить. И черт с ним с ценами! Вокзалы, через которые мы как порядочные проезжаем и на которых по расписанию останавливается поезд - это конечно не шок, но что-то сильно близкое. Вокзалы представляют из себя эдакое Вавилонское столпотворение, но это дело достаточно упорядоченное. И никто не рвется с чемоданами и баулами в окна и на крыши. Вагоны не штурмуют... как отчего-то мне представлялось раньше. Проводники проверяют билеты. Все чинно рассаживаются - 'согласно купленным билетам'. И даже проводники в форменных кителях. Удивительно.
   Мои соседи - нормальная семья, обычного инженера Маркова, возвращающаются в Москву из эвакуации. Они подсели в мое купе вчера поздно вечером, и коротко представившись, тут же легли спать. Здесь вообще очень много возвращающихся. А кругом в вагонах... Люди выпивают, разговаривают, курят, поют, знакомятся, парочки воркуют про любовь, мечтают о том, что вот теперь-то они и заживут...
   По крайней мере, половина состава едет в Москву, куда лежит пока и наш путь. Сначала сборный пункт. Потом... потом, скорее всего Западная Украина. Говорить же о моих чувствах к разным 'самостийникам' даже излишне. Наше чувство глубоко взаимное. И моё мне передалось еще от отца, тоже ненавидевшего разных 'бендеровцев'. Там насколько я понимаю не все так однозначно. Но чего заранее-то думать - приедем, разберемся. Чего гадать?
   Хорошо пока с едой, деньгами, амуницией и оружием. Все получили штатное, мне, правда удалось вырвать 'ТТ' и чутка патронов. Я тут кстати не один - 'конно и оружно'. Все милиционеры вооружены и на платформах и в поезде. Множество офицеров со штатным оружием - это те, что из действующих. Часовые у составов с разным барахлом, следующим и туда и сюда, с винтовками. Некоторые, с васильковыми околышами - с ППШ и ППС. Проехал мимо меня эшелон с зеками. Вернее мы мимо него. Полюбопытствовал. Они стояли в каком-то тупике. Здесь даже некоторые ответработники носили пистолеты. И это было нормально. Никто даже попьяни не размахивал оружием. Была возможность посмотреть на пару стычек состроны.
   Что плохого? Плохо, что все тут - совсем не так, как меня учили на уроках истории и писали в разных книжках. Половину моих знаний можно смело спустить в унитаз. Хотя и знаний тех - 'кот наплакал'.
   - Сергей, вы как - насчет выпить? - около меня появилась голова соседа - Вениамина Николаевича, задорно поблескивая круглыми 'велосипедами' на носу. - Казенной...
   - Ну раз, казенная... - не могу отказаться. А супруга-то ваша не против?
   - Риточка не против...
   Внизу что-то щебетала Вика - его дочка, играясь в куклы. Его жена, симпатичная брюнетка с примесью восточных кровей, сидела и читала старенькую книжку Беляева. Услышав наш разговор она, на секунду оторвавшись от книги, подняла на меня свои темные с поволокой глаза, тут же отозвалась:
   - Только до пьяна, не пейте.
   - Ну что ты Ритуля - мы чисто символически, за знакомство, - тут же успокоил ее муж.
   - Ну раз водка ваша, то закуска моя, - я стал слезать с полки.
   Мимоходом отметив, что мы что-то такое потеряли с нашей бесконечной пьянкой. У нас жена, скорее всего, подняла бы ор до небес - за пьянку мужа. А тут, поди ж ты, вполне себе нормальное к этому отношение - 'Не допьяна'. Хм...
  
  
   Информация неизвестная Николаю.
  
   Из отчета:
   За период с 1 января 1945 г. до 1 декабря 1946 г.
   В течение указанного периода было ликвидировано:
   антисоветских формирований и организованных бандгрупп 3 757
   связанных с ними банд 3 861
   Ликвидировано бандитов, членов антисоветских националистических организаций, их подручных и других антисоветских элементов: 209 831 лиц. Из них убито 72 232; арестовано: 102 272; легализовано: 35 527.
   Бандитско-грабительских групп ликвидировано: 3 861
   Ликвидировано бандитско-грабительских элементов, дезертиров, уклоняющихся от службы в Советской Армии, их подручных и других уголовных элементов: 126 033 лиц. Из них убито: 1 329; арестовано: 57 503; легализовано: 67 201.
   Депортировано: 10 982 бандитских семей, 28 570 лиц.
   Выслано в соответствии с правительственным решением о высылке лиц, служивших в германской армии, полиции и других формированиях: 107 046 лиц (до 1 октября 1946 г.).
   Оружие, амуниция и другое воинское снаряжение, захваченные у бандитов и населения: 16 орудий, 366 мортир, 337 ПТР, 8 895 тяжелых пулеметов, 28 682 автоматов, 168 730 винтовок, 59 129 револьверов и пистолетов, 151 688 гранат, 79 855 мин и снарядов, 11 376 098 патронов, 6 459 килограмма взрывчатки, 62 радиопередатчика, 230 коротко-волновых приемников, 396 пишущих машинок, 23 счетных устройства.
   Подпись: Начальник ГУББ СССР Подполковник Поляков
   13 января 1947 г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 2.
  
  
  
  
  
   Неопубликованное письмо в 'Правду' рабочих подмосковного города Подольска. Ноябрь 1945 года.
   Обнаглевшие бандиты и воры нападают на мирных граждан... не только вечером, но убивают, раздевают и грабят средь бела дня - и не только в темных переулках, но и на главных улицах... даже около горкома и горсовета. После работы люди собираются группами, чтобы не страшно было идти домой. Собрания после работы плохо посещаются, так как рабочие боятся оставаться, боятся нападения на пути домой. Но и дома они не чувствуют себя спокойно, потому что грабежи происходят и днем и ночью. '...с началом осени Саратов буквально терроризируют воры и убийцы. Раздевают на улицах, срывают часы с рук - и это происходит каждый день... Жизнь в городе просто прекращается с наступлением темноты. Жители приучились ходить только по середине улицы, а не по тротуарам, и подозрительно смотрят на каждого, кто к ним приближается'.
   'День не проходит без того, чтобы в Саратове кого-нибудь не убили или не ограбили, часто в самом центре города при ярком свете. Дошло до того, что единственные, кто ходят в театр или кино, - это те, что живут рядом буквально в следующую дверь. Театр Карла Маркса, расположенный в пригороде, по вечерам пустует'14 октября 1946 г. Рябышева (Загорск) - Е. Рябышеву.
   ...Много новостей в нашей деревне. Кто-то задушил старуху, а в Черняке убили дедушку Ольшанского. Его труп до сих пор не нашли. Много воровства. Ужасно идти домой одному ночью или даже вечером. Какая-то банда вытворяет вещи выше всякого понимания.
   5 ноября 1946 г. А. Калашникова (Чернянский район Курской области) - своему мужу.
   Много новостей, но все то же самое: каждую ночь кого-нибудь грабят или находят убитого мужчину или женщину. Недавно в уборной за аптекой нашли молодого человека с пулевым отверстием в голове. Видно, раз здесь нет моря, то самые глубокие места в 'веселой' Вичуге - уборные. Как приедешь сюда, сойдешь с ума.
   17 октября 1946 г. В. Лапина (Вичуга Ивановской области) - Г. Голубеву.
   Бандиты застрелили Павла Данилова и его жену и все забрали из их дома. Вот как у нас обстоят дела и с каждым днем становится все страшнее. Такие случаи повторяются каждый день и ночь. Людям здесь приходится собираться в одном доме вместе на ночь, уходя из собственного дома. Вот такие дела.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Долго ли коротко ли, но прибыли мы в Москву. Столица нашей Родины СССР встретила нас гомоном толпы на вокзале. Форменными патрулями... или патрулями в форме? В общем, тут все было несколько поцивильней. Милиционеры были одеты в форму и "бдили". Военные патрули тоже вроде как не скучали.
   Здравствуй родина!!!
   Я впитывал в себя шум вокзала и начинал считать его своим. Пытался сжиться с ним и стать здесь своим. Богатая моя биография позволяла мне считать вокзалы своим вторым родным местом. И с бомжами я общался и с ворами и с торгашами. Да и Белоруссия - где я служил и заканчивал службу, и куда я постоянно мотался челноком... Да и характер мой по-жизни любопытный. Вполне себе позволял мне сказать и о вокзале - 'дом родной'. Он ведь тоже живет по своим четко упорядоченным законам. И случайных людей здесь тоже хватает. Но вот чтоб встроиться и в эту систему. Запросто. Стать здесь своим...
   Не, это тоже - мираж. Чужаков и здесь не очень любят. Тут и помимо них, есть скрытая от чужих глаз жизнь и 'власть'.
   А пока... Нет тут ни многочисленных ларьков, ни теток с бумажными объявлениями на груди, ни проституток, ни наркоманов... Я отчего подспудно ожидал этого. Стереотипы-с. Инерция, мать его, сознания. Я... - мы все стояли и крутили головами. Многолюдье. Эх, и до фига же здесь людей. Непривычно... тут все по-другому.
   А вот людей в форме и в гражданке - примерно пополам.
   Мы скромно устроились в уголке. На лицах моих товарищей промелькнула целая гамма чувств. Любопытство, интерес, попытка побольше увидеть и все запомнить. Сёма рвался посмотреть. Несколько подавленный моментом, старший сержант Турсунбаев тоже вовсю вертел головой. Иваныч был на удивление спокоен. Шац...
   - Какие будут приказания товарищ старший лейтенант? - начал Шац.
   - Повторяю для особо одаренных. По одному не ходить, за вещмешками и барахлом смотреть в четыре глаза. В драки не ввязываться, на провокации и разговоры не по делу - сразу все глохнем на оба уха. Все вопросы пока через меня. Всем понятно?! - я с угрозой обвел всех глазами.
   Я уже незаметно для себя перешел на 'нормальный' больше привычный мне язык. Здесь все свои и больше не надо разговаривая думать над каждым словом.
   - И не пить! - закончил я 'инструктаж'.
   - Так точно! - вытянулся по-строевому, Генрих.
   - Геня будешь ерничать - дам в морду. Пока до места не доберемся - считайте себя на фронте, - я многозначительно посмотрел на Шаца. - Сё Генрих, - я обвел головой полукруг, - сейчас это наш - 'дом родной'.
   Услышав меня, Генрих хищно подобрался - внешне оставаясь все также расслабленным. Его выдали глаза. Они только на секунду потемнели, и на мгновение стали похожи на два дула пистолетов. Он был готов к любому развитию ситуации. Я был прав - никуда война не ушла. Теперь хрен к нам подберешься.
   Остальные это приняли несколько по-другому.
   - Яка вийна? Мир же ж? - простодушный Сёма не понимал меня.
   Всех пришедших с войны, отличало одно качество. Они - живые! Они вернулись! Смогли придти из такой жуткой мясорубки... И это значит, что им - сам черт не брат. Им здесь на гражданке, в мирной жизни - ничего не может угрожать. Они - бессмертные!
   Вот такое вот - ложное чувство эйфории.
   Смерть здесь? Нет! Этого не может быть. Это может быть только нелепая случайность, от которой здесь никто не застрахован. Шанс неудачи настолько мизерный, что на него даже не стоит обращать внимания.
   Турсунбаев помалкивал. Иваныч с непонятным интересом смотрел на меня.
   - Сёма ты жить хочешь? - с интересом спросил я.
   - Хто ж нэ хочет?
   - Там куда мы поедем - обычно стреляют в спину. И обычно тем, кто этого не ждет. Я может слегка и преувеличиваю, но... Тренироваться начнем здесь. И сейчас. Просто представь, что тут подстерегает опасность... Где-то тут есть переодетый власовец и он хочет пристрелить тебя исподтишка. Так что, не расслабляйся. И тогда - там, ты будешь готов.
   - А... - понятливо пробасил он и с подозрением уставился в зал. Он стал реально ждать возможного убивца.
   Мои 'лекции' в дороге, все восприняли по-разному. И сделали разные выводы. А я так... немного рассказал о разных недобитках прячущихся по углам. Главное чего я добивался, чтобы не расслаблялись.
   - Ладно, я к коменданту. Узнаю дальнейший маршрут. Вы тут.
   - Куда-а...? - удивился он.
   - Да пройдусь я!
   - А...
   Ну не люблю я ходить толпой. По вокзалу.
   - Ждите сопровождающего, - это я уже всем.
   Нас должны были встретить на вокзале и сопроводить к месту расположения. Такие были инструкции. Единственное чего я тогда не сообразил - где это, они нас встретят? Казанский вокзал - здоровое сооружение и искаться и встречаться можно до второго пришествия. Вот теперь несколько растерянно я решил поискать встречающих сам.
   Вокруг стоял обычный вокзальный галдеж. Сновали туда-сюда люди. Через громкоговорители какая-то тетка бодрым голосом все также привычно-невнятно хрипела бодрым тоном о прибытии и отправлении. Гвалт, ор, всхлипы гармошки в разных углах. Деловитые толпы отъезжающих с предвкушающими минами на лицах, перемешивались с чуть растерянными, но тоже с предвкушающими выражениями лиц прибывающих. Сидоры, мешки, баулы, множество разных фанерных чемоданов и хурджинов. Смешение лиц, одежд, народов... Тут не видно привычного пластика и все солидно-деревянное.
   Реки военной формы, активно разбавлялись ручейками мирных пиджаков. Они текли мимо островков восточных халатов и выливались на вокзальную площадь. Фуражки, пилотки, кепки, шляпы, тюбетейки и платки...
   Все это вавилонское столпотворение жило. Живо вскрикивало и вслушивалось, спорило и ругалось, выпивало и курило, пело и радовалось, ждало и огорчалось... Жизнь бурлила и брала свое.
   Люблю я столпотворение и верчение жизни на вокзалах. Кому как, а мне - нравится. Именно тут ощущаешь себя частью огромного мира...
   Пошел я "погулять"... Уйти впрочем, пришлось недалеко. К нашей компашке бодро двигались коллеги из вокзальной милиции. Эдаким ледоколом спокойствия, рассекая льдины суеты. Тоже в форме и при оружии. Пришлось вернуться.
   Оказывается, зря я ругал тупых начальников. Таких групп как наша, ежедневно прибывало как минимум десяток. И технология была отработана. Мы со штатным оружием и в форме для них были видны в этой привычной им сутолоке, как красный светофор.
   'Пополнение в сводный батальон...? Здесь не толпимся... Проходим на выход... Ждем справа на привокзальной площади... Вас встретят...', - коротко и ёмко. Я-то... как-то и... даже на секунду растерялся от привычной наглости ментов. Уж больно эти походили на наших - привычных мне. Ни здрасьте тебе, ни до свидания. Пошли на...
   Нашим это тоже не понравилось.
   Ладно, цель поставили - пошли выполнять. В то, что нас вовремя встретят - я даже и не мечтал. Бардак это составляющая нашей жизни. А военный бардак - это бардак в кубе. Плавали - знаем.
   Привокзальная площадь встретила гулом, гудками машин, криками носильщиков и пассажиров. На тумбе висели афиши театров. Плакаты в одну краску предлагали посмотреть трофейный фильм с Марлен Дитрих. Стоял разнообразный транспорт. Были несколько полуторок, телеги, эмка, мотоциклы и какие-то трофейные 'Мерседесы' с 'Хорьхами'. Но 'кто из ху?' - я как-то не очень. Единственное, что понятно - что не отечественный автопром. Вдалеке стоял регулировщик - 'продавец с полосатых палочек'. Хотя вру. Этот не торговал - работал. А вот продавцов никаких и не было. Отчего-то остро захотелось мороженного.
   'Обломайся! Это будет, но не скоро!', - ответил я самому себе на такие рокфелеровские запросы.
   Не знаю уж почему, но черная эмка меня подспудно беспокоила. Уж больно знакомый штамп из кино.
   - Город пойдем смотреть? - начал дискуссию наш казак Азамат.
   Да-да - казак. Хотя он тоже и казах.
   Вышел я прогуляться на какой-то станции. Проснулся только. Ну естественно двинул к своим. Навстречу Генрих. Спрашиваю:
   - Где остальные?
   - Все спят. Только наш казак - Азамат, в карты играет.
   - Казах или казак? Я чо-то не расслышал?
   - Казак - казак! Правильно ты все расслышал.
   Я несколько опешил:
   - А ну расскажи!?
   Забавная история произошла на просторах Союза. Черт его знает где - темно за окном было. Полез Азамат за какой-то фигней в один из своих мешков. Имя его, кстати, переводится как 'настоящий джигит' - это он нам перевел. Раз пять. Так вот. И между делом вынимает он из мешка папаху. И не местную, а кубанку.
   'Это шо? И откуда?', - сразу заинтересовались наши. Он и отвечает: 'Моя папаха. Однополчан встречу, одеть надо будет. А-то стыдно будет...'. Сёме интересней всех. Он-то ведь и так все время втихую переживал. Азамат - казах и старший сержант, а он замечательный украинский парень - только сержант. Как так?
   Так вот - служил наш бравый казах, ни много ни мало в кавдивизии. Пусть минометчиком, но все-таки. И вот после какого-то боя, где из всех минометчиков выжило всего двое, и приняли его в казаки - наградив кубанкой. Немцы параллельно тоже наградили, только осколком в руку.
   Вот это поведал мне Генрих в лицах на какой-то узловой станции под гудки паровозов.
   - Ну какой тебе город, Азамат?! - не выдержал я. - Вот город - смотри! - я обвел площадь рукой и зацепил глазом несуразность.
   Из здания вокзала вывели какого-то мужика в наручниках. Ведущие на секунду запнулись о еще один патруль. Мелькнули корочки, и процессия бодро рванула к черной эмке. Следом вывели какого-то мужика в шляпе и костюме, тоже 'окольцованного'. И ловко запихнули в соседний автомобиль с запасным колесом сзади. Все смотрели на этот процесс с большим интересом.
   - Ловко работают 'коллеги'... - только и смог пробормотать я. - Вот! - тут же по привычке обернул я ситуацию себе на пользу. - Все видят, что никаких своих - здесь нет! - и победно посмотрел на коллектив.
   Коллектив ответил преданными, но ни хрена непонимающими лицами...
   - Може он вор... - вопросительно прогудел Семён.
   - Не. Это Сёма - шпионы. Видишь как цивильно одеты. Отож!
   Постояли мы недолго. С полчаса. С лихим разворотом и скрипом... нет, не покрышек, всех сочленений за нами прибыла полуторка. Ни фига она не напоминали машину моей мечты из рекламы. Из неё деловито вышел подтянутый бравый лейтенант.
   - Здра-автвуйте, то-оварищи. Сво-оный батальон? - уточнил он.
   - Да, - чуть не хором ответили мы.
   - Гру-узитесь - по-оехали.
   И тут же добавил себе под нос:
   - Ну надо же трезвые...
   Он что думал, что я не услышу?
   Это ничего, что 'бравый' лейтенант - немного сутулый и заикается. Зато, какой огонь в глазах!? Орел! Явно потомственный интеллигент. Лет ему хорошо за тридцать. И лицо сильно помятое. Не бережет он себя. Явно сражается не на жизнь, а насмерть... Пусть только со змием, но сражается же!?
   На лице водилы - младшего сержанта, была разлита вселенская тоска. Он даже из-за руля не вышел. Устает наверное бедолага.
   В общем, 'весело с улыбкой' мы покидали в кузов свой десяток вещмешков, шинелки и погрузившись в это чудо советской инженерной мысли, поехали. На базу. То ли в Нарофоминск, то ли в Мытищи... мне честно говоря было глубоко по хрен. Я как-то уже успел устать от столицы.
   Ах да надо сказать, что никак я не ожидал... и не узнавал Москву. И всё другое... А чего ее узнавать? Я ее только по телевизору и видел. А то, что видел вживую глазами - к этой отношения не имело.
   Народ гулял, работал, шел... Движение? Движение - это да. Наверное, многие москвичи сюда бы переселились из современности. Ну если только с машинами. Пробок тут нет. А вот пленных до хрена. Я успел заметить несколько десятков ударных строек.
   Машина постепенно разгонялась километров до сорока. Наверное, это тут - дикая скорость. А водила - местный Шумахер. Только вот у этой таратайки - рессоры и амортизаторы отсутствовали как данность. Может это такой изыск местного автопрома?
   - Вы-ы...
   Я хотел несколько восторженно произнести: 'Вы только посмотрите, какая вокруг красота?! А...?!'.
   Но в этот момент машина наехала на очередную колдобину, и я ловко прикусил себе язык.
   Собственно 'Ы-ы...' - вышло на загляденье. Я сидел и пучил глаза, как собака - от жадности ухватившая кость, а проглотив ее... тут же подавившаяся.
   Я повернул голову, чтобы промычать, что я обо всем этом думаю и... Увидел точно такое же страдальческое выражение лица у Сёмы. Он одной рукой держался за подбородок, второй крепко держался за борт. Видимо он тоже хотел произнести что-то - восторженное или может даже историческое... но - 'Не судьба!'. Но вот то, что он думает о водиле - на его лице было явно видно. Боюсь после остановки 'вселенская тоска' может надолго прописаться на его лице, но уже от синяков на теле. Как сказал герой Папанова: 'Бить буду сильно... но - аккуратно!'. Может, я даже к нему и присоединюсь...
   Я пересчитал своей жо... э... седалищем все кочки, выбоины и колдобины по дороге. Создавалось впечатление, что меня волокут в тележке из супермаркета три укуренных тинэйджера, спи... укравшие эту тележку. Осознав всю несуразность своего поступка они убежали, но для скорости или из озорства - прицепили её к трактору с прогоревшими кольцами и выхлопной трубой. Только забыли там мое бренное тело. И вот теперь я качусь в ней, со всем комфортом - хрен знает куда.
   Заехали мы в какие-то ебе... э... черт знает куда. Какая-то часть на окраине города. Казармы красного кирпича с полукруглыми сверху окнами и выпуклым декором из него же. И вокруг дверей и по всему фасаду. Самое смешное, что это беленное. В Питере много таких зданий... Как её? Промышленная архитектура. Три здания, плац, одноэтажный штаб, гараж, столовая... все это обнесено забором с колючкой. Ну и ворота со звездой и с часовыми. Куда же без них?
   - Вам в штаб, - лейтенант вежливо указал пальцем. - Там отметите документы и... получите прочие документы - там, - несколько туманно пояснил он.
   - Угу... - я только покивал в ответ.
   С другой стороны 'пепелаца' раздавался бас Сёмы и несколько визгливые и оправдательные ответы 'Шумахера'. Видимо Сёма был очень убедительным, и сумел развеять его тоску. Я не слышал слов - только интонации. Потом послышалось несколько глухих ударов. Видимо Семён убедился, в ошибочности своего мнения по поводу излишнего понимая некоторыми индивидуумами вербального способа общения и перешел к прямому - невербальному. Надо заметить, что Сёма оказался замечательно прав. Водила очень бодро выскочил из-за кабины и моментально устроился около лейтенанта. И что характерно - проделал он это очень быстро, несмотря на то, что чуть подволакивал ногу при ходьбе и слегка кренился при этом вправо.
   Широко и добродушно улыбаясь, Сёма вышел с другой стороны. Он был доволен.
   И что из того что он может быть был не прав?
   Да-а... ТАК конечно, могло бы быть... но только в мечтах. Бас Сёмы только поблагодарил водителя. Не те тут реалии, совсем не те. Хорошо, что хоть довезли. А что уже и помечтать нельзя?
  
  
  
   Глава 3.
  
  
  
  
  
   Некто Р. писала своему мужу 14 октября 1946 г. из другого подмосковного городка: 'Стало ужасно жить в Загорске. Вечерами часто происходят грабежи и убийства. Вчера вечером Александр Александрович получил от завода 8000 рублей за строительство. Бандиты разрезали его на части. Его голова была полностью отделена от тела и заброшена в рощу. Три дня назад Ритка с подругой возвращалась из института около полвосьмого вечера. У нее отняли кошелек, а подругу утащили на горку и раздели. Стало просто страшно ходить по вечерам'.
   Гражданка Ш. писала своему родственнику 1 ноября 1946 г. из Иваново: 'Тут все новости плохие, просто ужасные. Вчера бандиты напали на отца, мать и сестру. Они возвращались с поезда одни и им приставили к спине нож. Я даже не могу сказать, как это ужасно. Я сейчас работаю до 10 вечера и боюсь идти [домой] через базар. Нервы у всех напряжены'.
   Один из самых явных признаков общественного страха перед уголовным бандитизмом в послевоенные годы является содержание писем, которые тысячами поступали в различные учреждения и в редакции советских газет. Часть из них сохранилась в архивах. Такие письма отчаянно взывали к властям с требованием восстановить порядок и законность. Например, рабочие Саратова осенью 1945 г. писали, что '...с началом осени Саратов буквально терроризируют воры и убийцы. Раздевают на улицах, срывают часы с рук - и это происходит каждый день... Жизнь в городе просто прекращается с наступлением темноты. Жители приучились ходить только по середине улицы, а не по тротуарам, и подозрительно смотрят на каждого, кто к ним приближается'
   . 'День не проходит без того, чтобы в Саратове кого-нибудь не убили или не ограбили, часто в самом центре города при ярком свете. Дошло до того, что единственные, кто ходят в театр или кино, - это те, что живут рядом буквально в следующую дверь. Театр Карла Маркса, расположенный в пригороде, по вечерам пустует'.
  
  
  
  
  
  
   Здесь на формировании мы пробыли неделю. Единственный и огромный плюс был в том, что нас здесь кормили... Последний день - на построении, убил напрочь! Я вовсю готовился к отъезду на Украину. Оказалось, что это не так...
   После прочтения приказа по батальону мы отправились в Белоруссию.
   Твою мать! Ну какие могут быть повстанцы и прочие 'зеленые братья' в насквозь мне знакомой мне Белоруссии? Это же - 'партизанский край'. Может я, в этой - параллельной реальности? Но все, что я видел и знал здесь - говорило мне только о том, что я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО в своем реальном прошлом. Только вот этого самого прошлого - я ни хрена и не знаю. 'Изнутри' оно все... мягко скажем - по-другому.
   Кстати, еще на вокзале я купил конверт и всё-таки отправил письмо, с текстом из наклеенных газетных букв, Сталину. Его я заготовил давно, оставалось только отправить. Я предупредил его о голоде и о том, что погибнет восемьсот тысяч. И что сгноят зерно. Единственно предупредил, что если сгноят - то пусть поищет виновных. Кто-то должен ответить за столько смертей.
   Теперь мой долг - продвинутого попаданца, выполнен. И я, больше не сомневаясь ни в чем, ждал отправки на свою 'историческую родину'. Ну не всё ж евреям туда перебираться! Должен же кровавый... или как там - кровный белорус помочь своей исторической родине. М-м... ну не все ж евреям и "западэнцам' этим гордиться. Правда в чем все это выражается, я понимал несколько смутно...
   Погрузившись, в совершенно непривычные мне теплушки, мы бодро покатили на запад. И что интересно практически без остановок. Экспрессом.
   М-да... что я могу сказать? Я опять ехал в неизвестность. Ну, пусть в известность.
   Я только-только отошел от этого цивильного города. Столица, мать её! Москву мы и не видели. А местные 'достопримечательности' смотреть желания не было. Глухо, грязно, разрушено... Народ прибывал каждый день. А 'старожилы' сидели здесь уже полторы недели.
   О том, что тут в части не 'всё волшебно', думаю, даже и говорить не стоит. Делать тут абсолютно нечего. Ну есть немного газет. Домино, шашки... вот в общем и все. Из культурного досуга. Ах да! Есть еще кондовые политинформации. С тупым пересказом лозунгов и текстов из передовиц 'Правды'. Вот во многом такие 'политинформаторы' и убили желание людей слышать про политику.
   Народ активно бухал, но вот говорить о том, что это сильный 'криминал' несколько излишне. Это сейчас норма. Где брал и на что бухал - 'тайна велика есмь'. Наверное это наше чисто русское.
   Мне это сильно напоминало наших современных 'партизан' прибывших на сборы. Наверное есть все-таки 'вечные ценности'. Учить никого, ничему не требовалось. Все всё знают. Да и подчиненность тут чужая. На всех нас попросту забили. Мы транзитники и скоро свалим.
   Внутри же коллектива ходили самые разнообразные слухи о нашей дальнейшей службе. Причем самые дикие. Болтали всякое, я предусмотрительно помалкивал.
   Девяносто процентов здесь - это молодые ребята. Все попали сюда по-разному. Романтика, приказ, интриги... но все здесь... как бы проще сказать? Нет ни у кого никакой обреченности. Здесь весело. Энергия хлещет через край. Бедно, голодно, но весело. И кормят, как не странно, довольно прилично. Я даже раза три наелся. А вот в самом городке - жесть. Бандитизм процветает самый махровый.
   И что интересно - 'ничего нельзя сделать'. Ничего!!! Соцзаконность, бля! Социалистическая!
   Полная ведь хрень!
   Сто пятьдесят рыл сидят в части и ничего нельзя сделать. Сто пятьдесят милиционеров... и несколько разбоев в день. Парадокс.
   Я думал, хоть тут - почти в столице, получше. Не, не лучше. Хуже. А самое паршивое, что законность для всех одна. Во всей стране. И махровый бандит Вася Береза в глазах прокурора - совершенно законопослушный гражданин. И взять его надо 'на горячем' или с железобетонными доказательствами. Иначе извините. Пойдет он домой кушать супчик. Тут такого понарассказывали.
   - Товарищи офицеры! - мы встали вытянувшись перед незнакомым полковником, вошедшим в класс в сопровождении коменданта нашего сборного пункта.
   -Товарищи офицеры! Добрый день! - прозвучала следующая команда, позволившая нам сесть.
   Нам - это старшим десяти групп прибывших из разных городов СССР сюда в маленький подмосковный городок. Здесь формировались сводные роты и батальоны 'актива' направляемые на усиление органов советской власти в приграничных областях. Обстановка чем-то сильно напоминала, по словам воевавших - запасные полки и офицерские резервы времен войны. Никто толком ничего не знал. Ходило множество дурацких слухов. Начальство важно надувало щеки и следовал всем знакомый ответ: 'Всё узнаете в своё время на инструктаже'. Народ слегка нервничал на фоне неизвестности. Им всё было непонятно.
   Мне-то было понятно очень многое. Только вот заниматься такой 'просветительской' работой - это мягко скажем, себе дороже. Если я не ошибаюсь, то стукачей и здесь - 'как блох на барбоске'. Нас ведь и тут пропустили через особиста. А там следовало стандартное предложение: 'Проинформировать органы...', 'Вы патриот?', 'Помочь - государству и партии...'. Это все мы проходили. В конце звучало стандартное: 'Надеюсь предупреждать Вас о том, что другим не нужно знать о нашем разговоре - не нужно...? Идите - мы надеемся на Вашу сознательность'.
   В нашем взводе Шаца - 'завербовали'. Правда, он чуть не набил мне морду на нашем маленьком собрании перед этим. Пришлось его долго убеждать и даже приказывать. Ох, как сильно ему это не нравилось. Азамат со смехом рассказал, что внезапно разучился разговаривать по-русски. Иваныч оказался жутким тугодумом и - 'ничего не понял'. Я не подходил 'по статусу'. А Сеня порывался всех избить... Вот так мы обзавелись 'штатным стукачом'.
   Я знал и про 'лесных братьев', и про 'бандеровцев', и про восстание на Западной Украине. В своём прошлом - будущем я частенько видел этих 'героев' по СМИ, а во Львове даже дважды случайно присутствовал на 'параде' этой сволочи. Старые убийцы, насильники и садисты гордо прошли под своими флагами 'незалежности'.
   Мои коллеги офицеры и сержанты милиции 'оттягивались' перед предстоящей командировкой в полном неведении, куда они попали. В газетах мелькали маленькие заметки и статьи о трудностях коллективизации и становления Советской власти в областях, присоединившихся к СССР перед войной.
   Истинный масштаб этих событий станет известен только через десятилетия. Да и то, вряд ли в полном объёме.
   - Товарищи офицеры! - начал комендант: - Все вы направляетесь в западные области Белорусской ССР. Обстановка там сложнейшая. Прибывшие группы рекомендовано использовать в своём составе, без перераспределения. Непосредственно на места вас направят уже в Минске. Представитель ЦК товарищ Лапин проведет с вами предварительный инструктаж. Более подробно с текущей ситуацией ознакомят уже на местах.
   - Пожалуйста, Борис Алексеевич.
   Как говорил один киногерой: 'меня начали терзать смутные сомнения' на тему: 'А действительно ли я всё ли я знаю по истории 'радзимы'? Самой близкой к России братской республике. Самой благополучной, благоустроенной, практически 'Витрине - СССР'.
   - Обстановка в приграничных областях БССР в настоящий момент характеризуется - как очень сложная. И имеющая тенденцию к ухудшению. В газетах и радиопередачах сознательно не акцентируется внимание на тех трудностях с которыми приходится сталкиваться практическим работникам на местах...
   - Я прошу не делать никаких записей.
   А мы и не собирались. Ни бумаги, ни карандашей. Сейчас даже школьники пишут, на чем попало. Вплоть до оборотной стороны обоев. На письма-то бумагу найти тяжело.
   - Ваши подчиненные получают в настоящий момент информацию в несколько упрощенном виде. А потому попрошу вас пресекать ненужные разговоры, домыслы и не сообщать доведенную до вас здесь информацию подчиненным более необходимого.
   Всё 'страньше' и 'страньше' как говорила Алиса. Это что задействовано информационное обеспечение на высоком уровне? Меня начало напрягать. Что-то не так я по истории учил и помнил. Там что 'бандеровцы' воюют?
   - Там что война, что ли? - эхом моих мыслей прозвучал вопрос из зала, из-за моей спины.
   - Да, товарищи. Не буду скрывать. Там практически война. Поэтому будьте готовы ко всему...
  
  
  
Оценка: 6.63*59  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"